но воспользовался промахом фашиста и открыл по нему прицельный огонь. Вражеский самолет загорелся и врезался в землю. После этой удачи Рябошапка сам стал напрашиваться в замыкающие, зная, как падки вражеские летчики до самолетов, идущих в хвосте группы. За короткий срок он сбил четыре истребителя противника. О старшем сержанте Рябошапке в армии ходили легенды. Но я расскажу о случае, отраженном в документах. При выполнении боевого задания летчик был тяжело ранен. Правая рука повисла плетью. И все-таки штурмовик сумел привести самолет на свой аэродром. Совершив посадку, он сразу же потерял сознание. Тогда врачи спасли жизнь храбрецу. С летчиком Гавриловым произошел такой случай. На тройку "илов", возвращавшихся с задания без прикрытия, напали два Ме-109. Один штурмовик им удалось сбить, другой успел уйти. Гаврилов, оставшись один, смело принял неравный бой. Дрался он мастерски. Расстреляв \197\ весь боекомплект, вражеские истребители вынуждены были уйти не солоно хлебавши. Воздушные бои, проведенные Рябошапкой, Гавриловым и другими летчиками, показали: если "илом" управляет умелый и мужественный боец, ему истребитель не страшен. Был случай, когда для отражения налета вражеских бомбардировщиков мы направили четыре штурмовика и четыре истребителя. "Илы" атаковали первыми. Ведущий группы командир 74-го штурмового авиаполка майор П. А. Савченко с ходу дал меткую очередь по "юнкерсу" и поджег его. А минут через десять еще три самолета противника упали на землю. Два из них сбил Савченко, один лейтенант Михаил Мшвинерадзе. Советские штурмовики благополучно вернулись домой. Мы потеряли лишь одного истребителя. Летом и осенью 1942 года, в период наиболее ожесточенных боев за Рамушевский коридор, мы все чаще стали применять штурмовиков для борьбы с воздушным противником. За вторую половину этого года экипажи "илов", выполняя свои основные задачи, "попутно" сбили 44 вражеских самолета. Боевые, особенно оборонительные, возможности самолета-штурмовика значительно возросли, когда на нем оборудовали вторую кабину. В модификации "ила" активное участие принял главный инженер 6 ВА В. Н. Кобликов. Вот что писал 9 сентября 1942 года начальник отдела Управления опытного строительства ВВС Красной Армии командующему 6-й воздушной армии и командиру 243-й штурмовой авиадивизии подполковнику И. В. Дельнову, который первым у нас высказал идею установки на штурмовике второй кабины: "В течение 7-8 сентября сего года на Центральном аэродроме имени М. В. Фрунзе был осмотрен представленный вами самолет Ил-2 с дополнительной задней огневой точкой под пулемет ШКАС калибра 7,62 мм. Осмотр производили: заместитель командующего ВВС Красной Армии по инженерно-авиационной службе генерал-лейтенант инженерно-авиационной службы А. К. Репин, от ЦК ВКП(б) бригадный комиссар Н. С. Шиманов, заместители наркома авиационной промышленности А. С. Яковлев и П. В. Дементьев, главный конструктор \198\ самолета С. В. Ильюшин и другие представители ВВС Красной Армии и авиационной промышленности. Все присутствующие оценили инициативу 243-й штурмовой авиадивизии по установке огневой точки и считают возможным самолеты Ил-2, находящиеся в частях, оборудовать установкой. Конструкторскому бюро тов. Ильюшина поставлена задача - учесть опыт вашей дивизии и разработать более усовершенствованную заднюю кабину". Вскоре все самолеты Ил-2 стали выпускаться со второй кабиной, в которой устанавливался крупнокалиберный пулемет. Много сотен вражеских самолетов сбили потом воздушные стрелки. Более уверенно стали действовать над полем боя и летчики, поскольку задняя полусфера была теперь надежно защищена. Если раньше истребители противника безбоязненно подходили к штурмовику на 50-100 метров, то сейчас вынуждены были увеличить дистанцию открытия огня до 600-800 метров. Вопрос о прикрытии "илов" стал менее острым. На нашем фронте сражалась большая группа опытных немецких летчиков-истребителей, вооруженных самолетами Ме-109ф и Ме-109. Действовали они дерзко, даже нагло. Поэтому некоторые наши командиры пришли к выводу, что против них можно сражаться только "большой кучей", становиться в круг и обороняться. Теперь, когда у врага появились скоростные истребители, такая тактика оказалась для нас явно невыгодной. Следовало решительно отказаться от нее, перейти от обороны к наступлению. Опыт учил, что победы можно добиться только активными действиями. Практика войны подтвердила, что основной боевой единицей в истребительной авиации является пара. Она должна быть слаженной, слетанной. Подбор ведущих и ведомых производился с учетом не только подготовки летчиков, но и их характеров, а также личных взаимоотношений между ними. Без особой на то необходимости состав пары мы старались не менять. Из наиболее опытных и храбрых летчиков была создана группа истребителей-асов. Им ставилась задача - дерзкой наступательной тактикой сбить спесь с врага, показать другим, как нужно истреблять захватчиков. \199\ В группу вошли Н. Шаров, Б. Ковзан, Коротков, И. Мо-туз, Деркач, Чубуков, Пучков и Чулаев. Первой образец мужества и мастерства показала четверка истребителей под командованием старшего лейтенанта Шарова. Встретившись с восьмеркой "мессершмиттов", она не отступила, а смело атаковала врага. Сбив три фашистских самолета, наши асы без потерь вернулись домой. Блестяще провела воздушный бой с двумя "мессер-шмиттами" пара лейтенанта Пучкова. Оба вражеских самолета были сбиты. Одним из выбросившихся с парашютом фашистских летчиков оказался обер-лейтенант Вернер, инструктор высшего пилотажа. Пара Чулаева дралась против тройки "мессершмиттов". И опять победа оказалась на нашей стороне. Советские истребители сбили два фашистских самолета. Успехи наших асов подняли дух у всех летчиков. Они увидели, что враг боится дерзких, решительных атак, теряется, когда против него применяют новые тактические приемы. Теперь советские летчики-истребители не боялись проникать в глубокий тыл противника, сами нападали на вражеские самолеты. Фашисты вынуждены были отказаться от полетов парами, потому что нередко становились легкой добычей наших асов. Они стали летать группами по 6-8 самолетов. Теперь уже мы врагу навязывали свою волю, заставляли менять тактику. Однажды против восьмерки "яков", возглавляемой командиром 744 иап майором С. Найденовым (она патрулировала над своими наземными войсками), гитлеровцы выслали 18 самолетов. Находясь на вспомогательном пункте управления, я сразу же узнал об этом и хотел было вызывать подкрепление, но Найденов по радио заверил меня, что они управятся сами. Бой начался на небольшом удалении от пункта управления, и мы хорошо видели, как он протекал. По команде майора Найденова наши летчики устремились навстречу противнику. Завязалась такая карусель, что определить, где свои, где чужие, временами было невозможно. В небе стоял надрывный гул моторов, глуховатый перестук авиационных пушек и трескотня пулеметов. Видим, на один из наших "яков" набросилась четверка "мессеров". С разных сторон к нему потянулись огненные трассы. \200\ - Эх, пропал парень! - обронил кто-то из стоявших рядом работников пункта управления. - Как это пропал? - возразил ему другой. - Смотри, как он сам их чехвостит. Удивляться было чему. Отколотый от группы, советский истребитель не только искусно оборонялся, но и смело атаковал. - Смотри какой молодец! - не удержался от восклицания майор Н. Ф. Щепанков из оперативного отдела, - Поджег-таки одного. Горишь, проклятый фашист! Потом мы узнали фамилию героя. Им оказался старший лейтенант И. Мотуз, уже не раз отличавшийся в воздушных схватках. В том бою летчик получил тяжелое ранение, но, истекая кровью, сражался до тех пор, пока фашисты, израсходовав боеприпасы, не повернули домой. Пять сбитых вражеских самолетов и один потерянный свой - таков итог неравного поединка. Как тут было не вспомнить крылатое суворовское изречение: "Воюют не числом, а умением". Война явилась для нас суровой школой. В ходе ее многое пришлось пересмотреть, решительно отказаться от старых тактических схем и приемов. Вначале, например, мы летали, как правило, плотным строем. И в этом была необходимость. Ведь радиостанции на большинстве самолетов отсутствовали. Управлять ими в воздухе приходилось лишь с помощью различных эволюции, покачиванием крыльев. Рассредоточить машины по высоте и по фронту, вдохновить людей в нужный момент словом командир группы не мог. Абсолютно глухой и немой, он напоминал собой наседку, которая боится далеко отпустить от себя цыплят. А воздушные бои на скоростных машинах потребовали прежде всего большого пространства. Успех сопутствовал тому, кто искусно маневрировал, умело использовал облака и атаки со стороны солнца, уверенно и оперативно управлял группой. Тем не менее радио внедрялось в авиации с большими потугами. Сказывалась привычка летать по старинке. Приходилось не только убеждать людей, но принимать самые решительные меры к тому, чтобы новый вид связи занял в авиационных частях подобающее место. Похвальную настойчивость в этом проявили Даниил Гаврилович Денисенко и его помощник майор Р. С. Терский. \201\ Большую роль в обеспечения четкого управления авиацией, особенно истребительной, сыграли передовые наблюдательные и командные пункты. Создавались они в районах боевых действий наземных войск. Ведь как было раньше? Командир стрелковой дивизии просит: "Товарищи! Сделайте так, чтобы авиация висела над войсками непрерывно. Она морально вдохновляет бойцов". Согласен. Моральный фактор имел немаловажное значение. Но у нас не хватало сил для того, чтобы обеспечить непрерывное пребывание самолетов над войсками, да и эффективность такого "висения" была незначительной. Когда же появились вспомогательные пункты управления (ВПУ), все стало выглядеть совершенно иначе. Находившиеся в войсках представители ВВС непрерывно информировали авиационных командиров об изменениях в боевой обстановке, в любой момент могли вызвать самолеты, нацелить и перенацелить их на те объекты, которые в данный момент представляют особую важность. Они также своевременно предупреждали летчиков об опасности. На передовые вспомогательные пункты управления выезжали не только командиры соединений и частей, но и рядовые летчики. Находясь там, они воочию убеждались, как внимательно следят за их действиями с земли, какую неоценимую помощь им нередко оказывают. Это заметно повысило ответственность летного состава за каждый боевой вылет, заставило их внимательно прислушиваться к голосу земли. В глухой деревушке, вплотную примыкавшей к Рамушевскому коридору, стояла полуразрушенная церковь. Из всех строений она только и уцелела. Одно время здесь размещался артиллерийский наблюдательный пункт, а потом сюда перебрались наши люди. Капитан И. В. Маргорский разместился на чердаке церкви, откуда открывался широкий обзор. Вступая в связь с вылетающими на задания самолетами, он информировал их о воздушной обстановке, предупреждал о появлении вражеских истребителей, словом, был глазами и ушами вспомогательного пункта управления. Вражеские бомбардировщики не раз совершали налеты на церковь. Видимо, противник знал, что она используется нами для управления авиацией. Однако Маргорский \202\ даже во время самых сильных бомбежек добивался бесперебойной и устойчивой связи с экипажами. Его смелость и находчивость во многом способствовали успеху в боевой работе авиачастей. Авиация, как и другие виды Вооруженных Сил, имеет свой тыл. Выше мы уже говорили о героизме и самоотверженности его многочисленных тружеников. Теперь хочется доброе слово сказать об инженерах и техниках П. Г. Коврижникове, Корчагине, Зубареве, В. И. Шурыгине, Ф. А. Шалине, П. С. Беликове, А. М. Григоряне, А. И. Субботине и других, которые делали все возможное и невозможное для поддержания самолетов в постоянной боевой готовности. Исключительно четко работали, несмотря на тяжелые фронтовые условия, специалисты 16-го авиаремпоезда, которыми руководил инженер-майор В. И. Кривко, 57-я стационарная авиационная мастерская, возглавляемая инженер-подполковником А. М. Прусовым, авиационные мастерские, руководимые инженер-полковником И. Г. Ивановым и Красницким. Авиация не может жить без аэродромов. Наши строители творили буквально чудеса, нередко подготавливая взлетно-посадочные полосы за считанные часы. Отдел авиационного строительства армии был укомплектован опытными инженерами, техниками, другими специалистами. Вначале этот коллектив возглавлял полковник В. А. Мясков, затем инженер-майор А. Б. Рабинович. Много сил и старания вкладывали в работу командир 14-го инженерно-аэродромного батальона майор Г. Т. Ворона и его заместитель по политической части М. Л. Парецкий, командиры батальонов Богновец, Чибисов, Иваненков, заместитель командира инженерно-аэродромного батальона инженер-капитан П. М. Юрин и другие. 5-й отдельный инженерно-аэродромный батальон, например, в течение 1941 года создал в указанном районе целую аэродромную сеть. С этих аэродромов долго и активно действовала вся авиация Северо-Западного фронта. Другие четыре батальона также заблаговременно занялись подготовкой взлетно-посадочных полос. В помощь им мы направили два вновь сформированных подразделения. \203\ Кроме действующих строители создавали немало ложных аэродромов. При этом они проявляли немало выдумки и изобретательности. На местных деревообрабатывающих предприятиях из фанеры и досок сооружались макеты самолетов, автомашин и другой техники. С помощью хитроумных устройств вся эта бутафория приводилась в движение. Специально выделяемые экипажи имитировали взлеты и посадки. И враг нередко попадался на удочку. Тысячи тонн бомб он сбрасывал на пустыри. Охране аэродромов от ударов с воздуха способствовали маскировщики. Они действовали под руководством таких опытных специалистов, как майор Беляев, К. А. Щипин, С. М. Королев. Первая фронтовая зима, 1941/42 года, оказалась особенно тяжелой для аэродромщиков. Морозы доходили до 40-42 градусов, часто бушевали метели. Чтобы в этих условиях создавать новые и поддерживать в рабочем состоянии действующие аэродромы, специалистам приходилось проявлять максимум старания и смекалки. Кроме тракторов и автомашин, другой техникой они не располагали. Для уплотнения снега из подручных материалов сооружались деревянные катки, волокуши, всевозможные гладилки, струги, снеготаски. Как известно, до войны наши самолеты зимой летали на лыжах. Требования к аэродромам предъявлялись не такие уж жесткие. Но когда постановлением Государственного Комитета Обороны всю боевую авиацию поставили на колеса, работы у аэродромщиков заметно прибавилось. Но и здесь выход был найден. Там, где возможно, аэродромы стали строить на замерзших озерах. В январе 1942 года было приказано срочно подготовить аэродром в районе станции Лычково. Выехав на место, инженеры-изыскатели поначалу схватились за голову: кругом болота, причем они не промерзали даже в сильные холода, так как торф является хорошей теплоизоляционной прокладкой. Что делать? Пришлось подобрать более-менее ровный участок пахотной земли, разровнять его, утрамбовать, засыпать дренажные канавы. Аэродром был построен за двое суток. Там трудились сотни скромных воинов-героев. Распорядительностью и смекалкой блеснули тогда командир 14-го инженерно-аэродромного \204\ батальона Г. Т. Ворона, политработник М. Л. Парецкий, специалисты Чибисов, Коноплев, Мыс-ляков, Тараканов, Гуринов, Багновец, Раков, Дюбенко и многие другие. Во время бомбежки погиб опытный инже-нер-аэродромщик Петр Сидорович Минаев. Когда строили аэродром в Андреаполе, враг находился в трех километрах от города. Фашистские бомбардировщики по нескольку раз в день бомбили строителей. И все-таки задание было выполнено в рекордно короткий срок. На озере Пено строительством аэродрома руководил заместитель командира инженерно-аэродромного батальона инженер-капитан Павел Тюрин. В самый разгар работ туда прибыл начальник аэродромного строительства Рабинович. - Не успели к сроку, - пожаловался ему Тюрин. - Волокуш не хватает для вывозки снега. - А что, если мобилизовать бойцов с плащ-палатками? - подал мысль Рабинович. - Да и местное население охотно поможет. Выход нашелся. Общими усилиями за одни сутки была очищена от снега полоса длиной около километра и шириной 12-15 метров. Вскоре на ней приземлились самолеты и сразу же зарулили в капониры, вырытые в снегу. А через час, заправившись горючим и боеприпасами, они ушли на боевое задание. Зима для аэродромщиков была не только врагом, но и союзником: промерзший грунт по крепости напоминал бетон. А что делать весной, когда земля раскисает и вскрываются болота? Работники отдела аэродромного строительства заранее готовились к распутице, составляя всевозможные проекты. После консультаций с московской научно-исследовательской станцией было принято такое решение. С наступлением теплых дней одну часть аэродрома тщательно утрамбовать, а затем покрыть снегом и соломой, чтобы как можно дольше задержать снеготаяние. Другую же, наоборот, очистить от снега, посыпать сажей, золой и мелкой крошкой торфа, проделать канавы для стока воды. Пока будут проходить полеты со снежной полосы, вторая за это время подсохнет и тоже станет готовой к приему самолетов. Ведь полеты ни на один день не должны прекращаться. \205\ До войны существовала теория укрепления грунтов. Смысл ее сводился к тому, что по мере оттаивания земли надо вдавливать в нее щебенку и гравий. Но боевая практика, в частности в условиях северо-запада, эту теорию начисто отвергла. Из-за нее мы "погорели", например, весной 1943 года, когда попробовали таким способом укрепить взлетно-посадочную полосу в Крестцах. Мобилизовав весь наличный автотранспорт, за одну ночь завезли туда 15 тысяч кубометров гравия. Разровняли, начали уплотнять. И что же? Верхний слой земли тракторы, и автомобили так разрушили, что полоса превратилась в месиво. И сколько туда ни сыпали гравия, он исчезал в грязи, словно в бездне. Перед утром Рабинович звонит мне и докладывает: - Беда, все труды пропали... - Что думаете дальше делать? С рассветом начнется боевая работа, надо принимать самолеты, - говорю ему. - Бросаем эту полосу, начнем укатывать другую, рядом. Это нас и выручило. С укатанной полосы самолеты совершили несколько боевых вылетов в район Демянска. Особенно большой размах строительство получило летом 1942 года, когда по решению Государственного Комитета Обороны начала создаваться аэродромная сеть в оперативной и стратегической глубине. Наши инженерные батальоны за короткий срок соорудили более ста грунтовых аэродромов. Мастера-умельцы с помощью только топора и пилы построили прекрасные капониры для самолетов, складские помещения, командные пункты, укрытия для личного состава. Правда, нашим авиачастям не пришлось воспользоваться этими аэродромами, но они наверняка пригодились для других. По вечерам или в ненастную погоду, когда в боевых действиях авиации наступало затишье, я любил завернуть на огонек в политотдел. Люди там подобрались толковые, и с ними интересно было беседовать. Но чаще всего политотдел пустовал. В таких случаях дежурный в шутку говорил: "Все ушли на фронт". И действительно, работники политотдела дневали и ночевали на аэродромах, помогая командирам, политработникам, \206\ партийным и комсомольским организациям в воспитании людей, в подъеме их боевой активности. Пример им подавал их начальник полковник Я. И. Драйчук. Политотдельцы хорошо знали положение дел на местах, снабжали меня и штаб объективной и исчерпывающей информацией. В частях работники политотдела пользовались уважением и авторитетом. Взять, к примеру, лектора майора Жаркова, которого многие авиаторы попросту звали Сашей. - Пришлите Сашу, - просили летчики или ремонтники. - Он хорошо читает лекции о международном положении. Не только Александр Жарков, но и другие работники политотдела армии - майоры С. Козлов, А. Юшко, Н. Батин, А. Севидов, капитаны Ольховатов и Кузнецов - всегда были желанными людьми в авиационных частях и тыловых подразделениях. А помощник начальника политотдела по работе среди комсомольцев капитан А.Славинский вообще никогда не сидел в политотделе. Он находился в гуще молодежи, которой в армии было довольно много, проводил комсомольские собрания, организовывал тематические вечера и встречи с отличившимися в боях, был душой различных культурных мероприятий в часы досуга. Как тут не вспомнить проникновенные ленинские слова о важности и значимости политической работы: "Где наиболее заботливо проводится политработа в войсках и работа комиссаров, там нет расхлябанности в армии, там лучше ее строй и ее дух, там больше побед". В армии выходила газета "Сокол Родины". Редактировал ее опытный журналист майор А. Рутман, Сотрудниками редакции были П. Прошин, С. Красильщик, М. Рогов, П. Горшков, В. Кучин и другие товарищи. Они неплохо знали летное дело и были, как и работники политотдела, тесно связаны с частями. Все наиболее важные события находили оперативное и яркое отражение в армейской печати. Хорошую помощь редакции армейской газеты оказывали писатели и маститые журналисты, навещавшие Северо-Западный фронт. В 1942 году в Выползово, где находился штаб нашей воздушной армии, приехал из Москвы поэт Сергей \207\ Михалков. Его, видимо, так захватила боевая жизнь авиаторов, что он надолго остался у нас. "Приписали" мы его к редакции. Внимание писателя сразу же привлекла колоритная фигура бесстрашного истребителя Алексея Смирнова, слава о котором гремела по всему фронту. Ему посвящались статьи в нашей и во фронтовой газетах. Да и сам летчик в свободные от боев часы кое-что пописывал. Его статьи вначале печатались в "Соколе Родины". Потом мы объединили их и издали отдельной книжкой под названием "Слагаемые победы". На основе личной практики и опыта товарищей А. Смирнов просто и убедительно рассказывал, как лучше уничтожать вражеские самолеты, как использовать в воздушных боях внезапность, хитрость и смекалку, чтобы побеждать даже численно превосходящего противника. К тому времени отважный истребитель имел на своем счету уже 16 сбитых самолетов врага, был представлен к званию Героя Советского Союза. Писатель познакомился с Алексеем, а потом узнал, что в другой части служит его однофамилец Василий Смирнов. Молоденький, подстриженный под ежика, летчик ничем не выделялся среди товарищей. Но слава о нем, о его мужестве и мастерстве, вышла уже далеко за пределы части. Василий Смирнов особенно проявил себя как мастер воздушной разведки. Сергея Владимировича Михалкова заинтересовали эти легендарно смелые бойцы-однофамильцы, и он посвятил им стихотворение, так и озаглавленное "Смирновы". Когда черновой вариант был готов, писатель пришел к Якову Ивановичу Драйчуку и дал ему прочитать. - Все хорошо, Сергей Владимирович, - сказал ему начальник политотдела. - Только деревня у вас выглядит какой-то лубочной. Я сам родился в глухой белорусской деревушке, знаю ее. - Возможно, возможно, - охотно согласился Михалков. - Я ведь городской житель. Драйчук посоветовал, что и как следовало бы поправить. Через день Михалков принес на просмотр новый вариант стихотворения. В таком виде оно и было опубликовано в армейской газете. Если полистать фронтовые страницы "Сокола Родины", \208\ то там можно встретить немало стихотворений Сергея Михалкова. Они воспитывали у авиаторов жгучую ненависть к врагу, прославляли героизм и мужество советских воздушных бойцов. В ноябре 1942 года 288-му штурмовому авиационному полку присвоили звание "Гвардейский". С. В. Михалков тут же откликнулся на это событие и посвятил героям полка марш. Поэма С. Михалкова "Мать солдатская" печаталась в нескольких номерах нашей газеты. Поэтому я, не раздумывая, подписал представление к награждению поэта орденом Красной Звезды и через некоторое время с удовлетворением вручил ему заслуженную награду. В газете кроме стихов, рассказов и корреспонденции часто печатались письма воинам от родных. Вспоминается такой эпизод. Как-то вечером зашел ко мне Яков Иванович, вынул из папки исписанный карандашом треугольничек и говорит: - Прочтите, Федор Петрович. Меня это письмо до глубины сердца тронуло. - Что за письмо? - спрашиваю его. - Пишет мать нашего солдата Дарья Макарова из деревни Матосово, которую недавно освободили наши войска. Мне его переслал замполит полка. Я начал читать и с первых же строк понял, какая душевная боль водила рукой старой крестьянки. "Дорогой сыночек Ванюша, - писала женщина, - чернил не хватит на то, чтобы описать, какие мучения мы приняли от немцев. Забрали у меня всю птицу, поросенка, а потом и лошадь. Дом, конюшню, баню немцы разобрали окопы свои покрывать. Жили мы в лесу. Ели мох, лепешки из опилок. От голода умерли братья твои Миша и Коля. Алеше все внутренности немцы отбили. Меня тоже били по голове..." В заключение письма мать наказывала сыну: "Бей, Ванюша, немцев нещадно за наши мученья, не жалей их, супостатов. Я, твои братья Алеша, Вася, Володя и сестра Нюра целуем тебя". О зверствах гитлеровцев на оккупированной ими советской территории я слышал и читал немало, но этот живой человеческий документ взволновал меня необычайно. Я мысленно представил, как старая крестьянка \209\ с кучей малых детей, изгнанная из собственного дома, ютилась где-то в лесу, в наспех вырытой норе-землянке, и терпела неимоверные лишения. Двое погибли с голоду, Алеше отбили все внутренности... А сколько таких матерей, которым враг затмил солнце, лишил их всего, что добывалось нелегким трудом. Воспитание ненависти к врагу было тогда такой же необходимостью, как обучение владеть автоматом, пулеметом, гранатой. И мы делали все, чтобы разжечь священный гнев бойцов к фашистским убийцам и насильникам, Бесхитростное письмо старой крестьянки было убедительным обличающим документом. Поэтому я посоветовал Якову Ивановичу: - Надо его обязательно напечатать в газете. Пусть все знают, что принес на нашу землю фашизм. - Мы тоже в политотделе так решили, - поддержал Драйчук. - А политработникам потом дадим указание зачитать письмо в каждом подразделении. - Кстати, не забудьте напомнить им и о Вове Николаеве, - сказал я Драйчуку. - Да, да, и о Вове тоже, - согласился Яков Иванович. Вову Николаева, одиннадцатилетнего мальчонку, наши автомобилисты обнаружили в придорожной канаве. Его мать убило осколком фашистской бомбы, когда она с сыном шла, видимо, в соседнюю деревню. До смерти напуганный парнишка сжался в комочек, когда к нему подошли наши солдаты. Мать похоронили, а мальчонку взяли к себе на воспитание летчики. Девушки-связисты сшили ему гимнастерку, подобрали пилотку. Весь полк заботился о нем, как о родном сыне. - А где твой отец? - спросили Вову. - На фронте убили. Мальчик-сирота прижился в полку, помогал летчикам и техникам чем мог, а они перенесли на него всю свою нерастраченную любовь к детям. Однажды при подготовке к боевому вылету кто-то из техников вытащил из кармана кусок мела и попросил Вову написать на бомбах, подвезенных к самолетам, по два слова: "За папу!", "За маму!" Местный фотограф запечатлел эту сцену на фотопленку. Снимок был напечатан в армейской газете. \210\ Сергей Михалков сопроводил его взволнованными строками: Лишившийся отца И материнской ласки, Приют нашедший В части фронтовой, Он на литом боку Таящей смерть фугаски Как приговор врагу Оставил почерк свой. И в яростный момент бомбометанья, Вселяя страх в немецкие сердца, Священным будет мщенье в сочетанье Руки ребенка и руки бойца. В один из осенних дней на нашем аэродроме приземлился истребительный авиаполк. В боях под Воронежем им командовал Герой Советского Союза С. И. Миронов, а теперь - его бывший заместитель О. М. Родионов, тоже храбрый летчик и умелый организатор. Прежнего командира выдвинули на дивизию. Мы встречали полк вместе с командиром дивизии Георгием Ивановым. Прилетели пока только две эскадрильи. Третья задержалась на прежнем месте, чтобы завершить подготовку молодых летчиков. Знакомимся с людьми: молодец к молодцу. У каждого на груди по четыре-пять боевых наград. Петр Углянский, Анатолий Кисляков, Федор Мазурин, Николай Пасько, Алексей Быковец - кого ни возьми - каждый мастер воздушного боя. На счету у них по десяти и более сбитых вражеских самолетов. В то время на нашем фронте было затишье, и мы решили дать летчикам возможность хорошенько ознакомиться с особенностями местных условий. Им поставили также задачу - изучить наш боевой опыт, который был уже обобщен штабом и политотделом армии. На исходе 1942 года началась подготовка к наступательной операции. В декабре на фронт прибыл специальный самолет-разведчик Ту-2. По заданию Верховного Главнокомандования его экипаж должен был разведать и сфотографировать демянский плацдарм противника. Москва предупредила: в полетах охранять самолет с особой тщательностью. Командующий поручил мне лично проследить за этим. \211\ - Кого пошлем на сопровождение? - спрашиваю у командира полка подполковника Родионова. - Эскадрилью капитана Кислякова. Там подобрался отличный летный состав. Пригласил я их, проинструктировал, а утром 30 декабря они вместе с экипажем Ту-2 вылетели на задание. А. В. Кислякова предупредил: за разведчика отвечаешь головой. Казалось, все было предусмотрено: определены маршрут и профиль полета, указаны зоны наибольшего сосредоточения вражеской зенитной артиллерии и рубежи вероятных встреч с истребителями противника. Но боевая действительность всегда может внести свои коррективы, порой самые неожиданные. Так случилось и на этот раз. Не успели самолеты набрать заданную высоту, как к аэродрому приблизилась восьмерка "мессершмиттов". Видимо, они не заметили советских истребителей, зато наши сверху их сразу же обнаружили. - Сзади "мессеры"! - послышался голос старшего лейтенанта В. Безродного. Командир эскадрильи, забыв на время об основном задании, подал команду атаковать и, развернувшись, первым устремился к ведущей паре. Короткая очередь, и один из вражеских самолетов, вспыхнув, пошел к земле. Искусным маневром Кисляков зашел в хвост другому вражескому истребителю. Огонь открыл с дистанции 50-70 метров. "Мессер", распустив шлейф густого дыма, развернулся и стал уходить. Упустить врага Кисляков не мог. Он нагнал его над городом Валдай, но, увидев, что тот выпустил шасси и собирается сесть на озеро, не стал больше стрелять. Ведь враг подбит и садится на нашей территории. Все равно его возьмут в плен. Пока Кисляков дрался с ведущей парой, Николай Пасько и Владислав Лоренц тоже подбили по одному вражескому истребителю. Они сели на льду того же озера, около Валдая. Подоспевшие солдаты захватили всех трех фашистских летчиков в плен. Четыре сбитых самолета! Победа блестящая! Но тут командир эскадрильи, разгоряченный боем, вдруг вспомнил о воздушном разведчике. Где он? Набрав высоту, Кисляков устремляется к линии фронта, до рези в глазах всматривается в горизонт, но обнаружить Ту-2 \212\ никак не может. Глянул на приборы и ахнул: бензина осталось только на обратный путь до своего аэродрома. С тяжелым чувством возвращался Кисляков домой. Если противнику удалось сбить нашего воздушного разведчика - трибунала не миновать. Никто не посмотрит на его прошлые заслуги и не примет во внимание блестящую победу в только что закончившемся поединке с "мессерами". Какова же была радость комэска, когда он увидел над аэродромом Выползово заходившего на посадку Ту2. Позже выяснилось, что воздушный разведчик не стал дожидаться, когда истребители сопровождения закончат бой, один прошел по намеченному маршруту и сделал все, что требовалось. Однако удача не смягчила гнева генерала Кондратюка. Он приказал командиру дивизии Иванову строго наказать не только Кислякова, но и всех летчиков его группы. Мне тоже тогда было сделано замечание. Но потом, поостыв, командующий смилостивился к истребителям сопровождения. Все-таки задание воздушный разведчик выполнил, а в активе нашей армии появилось еще четыре сбитых вражеских самолета. К тому же три немецких летчика были взяты в плен. Разве плохо? Через два дня Кондратюк послал в полк О. Родионова своего заместителя по политической части полковника Выволокина и попросил: - Соберите летчиков эскадрильи, сделайте им соответствующее внушение и передайте: наказание отменяется. Второе: дайте задание Кислякову, Пасько, Лоренцу, Безродному и Мухину, чтобы они написали о проведенном воздушном бое в газету. Довольный Выволокин от души рассмеялся: - Товарищ командующий! Да это же будет для них самое тяжкое наказание. Вы же знаете, как не любят летчики о себе писать. - Ничего, ничего, - стоял на своем Кондратюк. - Умели немцев победить - сумеют и на бумаге изложить. Их опыт другим пригодится. А Родионову передайте: Кислякова и его товарищей представить к наградам. Известная поэтесса М. Алигер, находившаяся в то время у нас, посвятила героям свое стихотворение. Оно было опубликовано в нашей армейской газете "Сокол Родины". Погодой морозной и вьюжной Дорогой своей голубой \213\ Пятеркой отважной и дружной Они полетели на бой. Фашистская стая разбита, Приходится жарко врагу, Четыре его "мессершмитта" Горят на валдайском снегу. В стремительной битве горячей, В жестокой и славной грозе Навек пожелаем удачи Бесстрашной пятерке друзей. Подготовка к ликвидации демянского плацдарма шла своим чередом. На исходных позициях, строго соблюдая маскировку, по ночам сосредоточивались войска и техника, подвозились боеприпасы. На аэродромах тоже наблюдалось заметное оживление. Прибывали новые авиачасти, надо было их размещать, устраивать. Но как бы мы ни маскировали эту подготовку, она не могла остаться незамеченной. В небе днем и ночью шныряли немецкие воздушные разведчики. Мы тоже держали под постоянным контролем вражескую оборону, внимательно следили, где и как он ее совершенствует. Не имея возможности перебрасывать войска и боеприпасы через узкую горловину Рамушевского коридора, враг по-прежнему использовал для этих целей транспортную авиацию. Но немногим самолетам удавалось прорываться. Тихоходные Ю-52, как и прежде, с успехом сбивали наши зенитчики и еще больше летчики. В разгар подготовки к схватке нам стало известно, что у противника появились новейшие истребители "Фокке-Вульф-190". Фашистская пропаганда уже давно их широко разрекламировала; они, мол, так бронированы, что неуязвимы, обладают высокой скоростью и маневренностью. Когда при встрече с ними несколько наших экипажей погибли, у отдельных летчиков появилась даже боязнь вступать с "фоккерами" в схватку. Надо было разбить миф о неуязвимости ФВ-190. Анализируя причины наших неудач, мы знали, что дело тут не столько в самолетах, сколько в летчиках. На этих машинах летали отборные асы. В схватках с нашими малоопытными истребителями они и выходили иногда победителями. Наши выводы подтвердила вскоре практика. Стоило "фоккерам" попасть "на зубок" обстрелянным советским асам, как их пышная реклама сразу же блекла. \214\ Случилось это в январе 1943 года. Четверка советских истребителей под командованием Анатолия Кислякова вылетела на прикрытие своих наземных войск. Ведомым Кислякова был Алексей Быховец. Вторую пару возглавлял Борис Мухин. Патрулируя над боевыми порядками пехоты, командир эскадрильи первым заметил пару вражеских истребителей. Ими оказались хваленые "фокке-вульфы". Немцы первыми бросились в атаку. Наша четверка не дрогнула и приняла бой. Но как ни маневрировали советские летчики, им долго не удавалось занять выгодное положение для атаки. Наконец на втором вираже Кисляков, мобилизовав все свое умение, стал заходить одному "фоккеру" в хвост. Тот, почуяв опасность, поторопился выйти из-под удара и резко потянул ручку на себя. Но, не выдержав перегрузки, с маневром не справился, сорвался в штопор и упал в расположении наших войск. В этом же бою старший лейтенант Мухин со своим напарником зажал в клещи другого "фоккера". Левым разворотом со снижением тот пытался уйти, но не успел вывести машину, задел крылом за дерево и погиб. - Не так страшен черт, как его малюют, - делился потом своими впечатлениями Кисляков. - На виражах "фоккера" можно бить за милую душу. После этого Кисляков побывал в ряде истребительных авиачастей. Используя схему боя, он рассказывал товарищам, как ему удалось вогнать в землю ФВ-190. Предметная учеба пригодилась летчикам. Теперь, зная уязвимые места ФВ-190, они стали без особой опаски вступать с ними в бой. А через некоторое время нам удалось посадить один из вражеских самолетов. Инженеры подремонтировали его, досконально изучили, подготовили памятку летчику и разослали ее в части. Покров таинственности с "фоккера" был снят. По нашему звонку из Москвы прилетел летчик-инспектор штаба ВВС полковник Н. Г. Селезнев. Дня два ходил он вокруг "фоккера", изучая его. Потом сел в кабину и взлетел. Сделав над аэродромом несколько кругов, прекрасно приземлился. - В управлении машина неплохая, - сказал инспектор. - А теперь посмотрим, как она ведет себя при выполнении фигур высшего пилотажа. \215\ Снова Селезнев поднялся в воздух. В сторонке от аэродрома оп начал крутить самые разнообразные фигуры. Когда сел, летчики сразу обступили его. - Ну, как? - слышался один и тот же вопрос. - На виражах "фоккер" очень неуклюж, - ответил инспектор. - Радиус разворота у него слишком большой. Это самый серьезный его недостаток. Наш истребитель гораздо маневренной. Только покруче виражите, и вы непременно первыми выйдете ему в хвост. Передний обзор у "фоккера" тоже плохой. Бензобак у него находится внизу и небронирован. Это тоже нужно иметь в виду. Поджечь его можно за милую душу. Атаковать "фоккера" лучше всего под ракурсами от 15 до 30 градусов, сверху и снизу. Беседы и практические уроки Селезнева очень помогли нашим летчикам. Но первое слово при вынесении вражеской авиационной новинке смертного приговора в нашей воздушной армии принадлежало капитану Кислякову. К началу 1943 года 6-я воздушная армия начала заметно усиливаться. Из тыла приходили новые части, постепенно обновлялся и самолетный парк. Летчики, штурманы и воздушные стрелки, пройдя через тяжелые испытания 1941-42 годов, обрели солидный боевой опыт. Теперь они действовали уже смело, уверенно как при налетах на вражеские аэродромы, так и в воздушных боях. Их не смущало, что фашистская авиация пока еще имела численное превосходство. Зрелость летного состава, видимо, и породила беспечность у отдельных командиров. "Теперь нам любой враг не страшен, - рассуждали они. - Сумеем постоять за себя". На некоторых аэродромах люди мало заботились о противовоздушной обороне, нарушали светомаскировку, не всегда рассредоточивали и укрывали самолеты. О том, к каким последствиям все это приводило, свидетельствует такой факт. На одном из аэродромов базировались не только истребители и бомбардировщики нашей воздушной армии. Там нередко приземлялись для заправки и самолеты авиации дальнего действия. В некоторые дни на аэродроме \216\ скоплялось до полсотни и более машин. Мы не раз предупреждали начальника гарнизона, чтобы он не допускал скученности боевой техники и держал в готовности средства, предназначенные для отражения вражеских налетов. Однако он не внял предупреждениям. И вот в ночь на 21 марта гитлеровцы нанесли по аэродрому внезапный бомбовый удар. В ряде мест начались пожары. Личный состав в это время находился в клубе: проводилась конференция по обобщению опыта боевой работы 6-й воздушной армии. Свет потух, люди бросились отыскивать в темноте укрытия. Вслед за ударом по взлетно-посадочной полосе и стоянкам бомбардировщики совершили налет на авиационный городок. Всю ночь враг осаждал аэродром с воздуха, мешая вести борьбу с пожарами. Рядом сыпались бомбы, грохотали взрывы. И никакого противодействия гитлеровцам не было оказано. Авиационный гарнизон оказался неподготовленным к отражению налета. Утром, когда все успокоилось, стали подсчитывать потери. Они оказались немалыми. Погибло 18 человек, в том числе 11 медицинских работников. Тяжелая бомба разорвалась рядом со щелью, где укрывались врачи и санитары, и погребла их под мерзлыми комьями земли. 15 человек получили осколочные ранения. Серьезно пострадала и техника. 15 самолетов получили повреждения, а 17 - вообще пришлось списать. Вызываю заместителя командира 5-й гвардейской истребительной авиадивизии подполковника Лысенко (командир в то время отсутствовал) и командира 28-го истребительного авиаполка подполковника Родионова, самолеты которого располагались на этом аэродроме, и спрашиваю: - Почему вовремя не рассредоточили машины? Почему не приняли никаких мер, когда фашисты сбросили над аэродромом первые осветительные бомбы? Оба молчат, переминаясь с ноги на ногу, и виновато разводят руками. Да что они могли ответить, раз проявили такую вопиющую беспечность?! Пришлось Лысенко, Родионова и еще кое-кого строго наказать. Командирам частей и соединений, начальникам авиагарнизонов было приказано немедленно рассредоточить все самолеты и тщательно их замаскировать. Неисправные машины надлежало оттащить от аэродрома не \217\ ближе как на километр, замаскировать и срочно заняться их восстановлением. Для отражения налетов вражеской авиации предписывалось иметь на каждом аэродроме дежурную группу истребителей. Приказ требовал тщательно проверить всю систему оповещения и связи с постами ВНОС, привести в полную боевую готовность средства ПВО. Вблизи самолетных стоянок и жилых помещений личного состава надо было дополнительно отрыть щели, привести в порядок противопожарные средства, пересмотреть места расположения медицинских пунктов. Не полагаясь только на силу приказа, мы приняли меры к тому, чтобы научить людей быстро изготавливаться к отражению воздушных налетов. С этой целью начали не реже двух раз в месяц объявлять боевые тревоги - одну днем, другую ночью. Штабу армии предложили систематически контролировать выполнение намеченных мероприятий, решительно бороться с всякими проявлениями беспечности. Андрей Федорович Выволокин и Яков Иванович Драй-чук приняли меры по своей линии. Политорганам, партийным организациям было предложено усилить разъяснительную работу среди личного состава, настойчиво добиваться повышения бдительности. Случай на аэродроме Выползово послужил для всех нас горьким уроком. Слишком дорого он нам обошелся, чтобы мы могли допустить повторения подобного. В состав нашей армии входил 3-й отдельный авиационный полк Гражданского воздушного флота, которым командовал подполковник Петр Самсонович Рассказов. Экипажи этой части, летавшие на самолетах По-2, в основном работали на партизан Ленинградской области. Туда они доставляли боеприпасы, медикаменты и обмундирование, обратно - тяжелораненых и больных, женщин и детей. Нередко в тыл врага выбрасывались диверсионные группы, а оттуда вывозились пленные и захваченные у врага документы. Общий итог работы полка выражался внушительными цифрами. За два года войны его экипажи сбросили на головы немецко-фашистских захватчиков 23 тысячи бомб, перевезли 95 тысяч пассажиров, \218\ в том числе 58 тысяч раненых. Летали самолеты, как правило, ночью. Первый полет во вражеский тыл в ночь на 4 ноября 1941 года совершил летчик А. Тиммер. Он доставил во 2-ю партизанскую бригаду подполковника А. Тужикова, а на Большую землю привез тяжело больного начальника штаба А. Афанасьева. Однажды полковнику Рассказову партизаны прислали с экипажем письмо командира партизанской бригады Героя Советского Союза Н. Г. Васильева. Он писал: "Прошу вас бомбить объекты, указанные на прилагаемой схеме. Надо сбить у фашистов спесь раз и навсегда". Участвовать в операции вызвались десятки летчиков. Партизанам сообщили час вылета и условные сигналы. Группу возглавил опытный бомбардир старший лейтенант Богданов. И вот 12 самолетов поднялись в воздух. Несмотря на сильный зенитный обстрел противника, линию фронта они прошли благополучно. В расчетное время над вражескими объектами взвились партизанские ракеты. Экипажи сбросили бомбы без промаха. ...Из глубокого немецкого тыла командир другого партизанского отряда радировал, что нуждается в боеприпасах и обмундировании. Все необходимое мы незамедлительно доставили на аэродром, где базировался полк Рассказова, и погрузили в два самолета. Тяжело груженные машины повели через линию фронта летчики Е. Реут и И. Рыжков. Место посадки партизаны обозначили кострами. Крепкие дружеские объятия друзей стали потом лучшей наградой для авиаторов. При выполнении ночных рейсов в тыл противника особенно отличились командир эскадрильи капитан Н. Сабуров, командиры звеньев старшие лейтенанты Н. Синицин и Б. Соколов, летчики старший лейтенант И. Рыжков, лейтенанты П. Дука, Е. Реут, А. Кубыхин, Семенов, Баранов, Комолов, Оторыжко и другие. За свои подвиги многие авиаторы полка П. Рассказова отмечены орденами и медалями. Об их героических делах не раз говорилось в приказах Верховного Главнокомандующего. В боевой деятельности авиации Северо-Западного фронта видное место отводилось уничтожению транспортных \219\ самолетов противника. Эту работу мы начали в январе 1942 года, когда советские войска окружили 16-ю немецкую армию, и продолжали до 23 февраля 1943 года. Снабжение по воздуху попавших в котел гитлеровцев было парализовано, и они оказались в критическом положении: начался голод. Немецко-фашистское командование то и дело подбадривало своих солдат: мол, потерпите, скоро вызволим. Обещания оно старалось подкрепить действиями. Днем и ночью, группами и в одиночку к Демянску шли транспортные самолеты Ю-52. Каждый нес либо две тонны груза, либо 15 солдат с вооружением. Но лишь немногим из них удавалось благополучно завершить свой опасный рейс. Вспоминаю допрос вражеского летчика, плененного вместе с экипажем нашими пехотинцами, когда он посадил подбитую машину на замерзшее болото. Пленный показал: - Трассу от Старой Руссы до Демянска мы прозвали "дорогой смерти". Вылетая на задание, каждый из нас прощался с товарищами и оставлял завещание: знал - на возвращение надежды очень мало. Доставку грузов окруженным войскам немецкое командование поручало наиболее подготовленным экипажам, которые могли умело использовать снегопад, низкую облачность, темноту. Поэтому борьба с ними была делом нелегким. От наших летчиков требовались и твердая воля, и отличная выучка. И они в полной мере продемонстрировали эти качества. Истребители 774-го авиаполка, которым командовал майор С. А. Найденов, за короткое время сбили 17 Ю-52, а 161-й авиаполк подполковника П. К. Московца - 12. Лейтенант Усенко за один вылет уничтожил три вражеских самолета. Охота за Ю-52 вызывала у летчиков боевой азарт. Сбитые транспортные самолеты противника нередко падали в расположение наших войск или недалеко от аэродромов подскока, которые мы специально создали вблизи переднего края. Продовольствие и боеприпасы в таких случаях попадали в наши руки. Но когда гитлеровцам ценой больших жертв удалось расширить коридор - борьба с транспортниками осложнилась. Ю-52 стали летать исключительно на бреющей высоте, над глухими лесами и болотами. Не встречая здесь \220\ огневых заслонов наших зениток, они иногда шли целыми воздушными караванами. Подготовка аэродромов в заболоченных лесах требовала времени. Пробраться туда можно было только на лыжах. Полное бездорожье не позволяло воспользоваться даже санями. А для организации круглосуточного дежурства самолетов в воздухе мы не располагали силами. Стал вопрос: что предпринять, как преградить дорогу врагу. Для обсуждения сложившейся ситуации созвали совещание. Кроме Кондратюка и меня на нем присутствовали Кобликов, Стороженко, Выволокин, Драйчук, Прусаков и другие товарищи. Расстелив на столе крупномасштабную карту, на которой кишкой выпячивался Рамушевский коридор, стали прикидывать, как сподручнее вести борьбу с транспортниками врага, чтобы все время держать его окруженные войска на голодном пайке. Ведь Ю-52, летавшие ранее без прикрытия, теперь каждый раз сопровождались истребителями. А это требовало от нас выделения куда большего количества перехватчиков. Кондратюк подал мысль: а не лучше ли нам главные усилия сосредоточить на блокировке аэродромов, уничтожении Ю-52 на земле? Прикинули свои возможности и убедились, что эта задача для нас вполне посильна. Агентурная разведка, а затем и наша воздушная установили: аэродром Глебовщина окруженные вражеские войска превратили в свою основную базу снабжения. Они стянули сюда всю зенитную артиллерию и истребительную авиацию. Пленный летчик на допросе признался: - Я вез зенитчиков из Штутгарта. В Демянске плохо с противовоздушной обороной. Некому стрелять из пушек. Мы организовали специальные посты для наблюдения за аэродромом. Как только в Глебовщине приземлялись транспортные самолеты - туда немедленно вылетали несколько пикирующих бомбардировщиков. Поочередно и методично сбрасывая бомбы с большой высоты, они как бы блокировали взлетно-посадочные площадки и мешали разгрузке транспортников. Затем над объектом появлялись штурмовики, прикрываемые истребителями. Одна группа "илов" наносила удар по зениткам, другая - реактивными снарядами и пушечно-пулеметным огнем обрабатывала стоянки. Довольно часто нам удавалось "накрывать" вражеские транспортные самолеты во время их посадки. В этих случаях \221\ штурмовики и истребители действовали особенно успешно. Ведь зенитчики противника почти полностью прекращали огонь из-за боязни поразить свои самолеты. Во время одного из таких налетов группа "илов", ведомая старшим лейтенантом Олейником, обила на кругу 8 из 20 Ю-52, а 6 машин подожгла на рулежке. Чтобы сократить потери в транспортных самолетах, гитлеровцы стали прилетать в Глебовщину вечером, а улетать на рассвете. Но эта хитрость им ничего не дала. Командующий воздушной армией приказал усилить ночные удары по аэродрому. Но однажды противнику все же удалось под покровом вечерних сумерек провести в Глебовщину большую группу Ю-52. Хорошо, что разведка вовремя донесла об этом. - Ну что ж, нет худа без добра, - хитро улыбнувшись, сказал Кондратюк: - Устроим им ловушку. План наших действий выглядел так. Ночью бомбардировщики сбрасывают бомбы на самолетные стоянки и на зенитные установки. Тяжелые бомбардировщики выводят из строя взлетно-посадочную полосу. Так было и сделано. На земле вспыхнули пожары, стало светло, как днем, а это значительно облегчало прицеливание. В итоге аэродром был выведен из строя. На рассвете сюда прилетели наши "илы" и истребители. Своими штурмовками они нанесли врагу большой урон. На фотоснимках, доставленных воздушными разведчиками, мы насчитали более семидесяти сожженных самолетов и несколько десятков разбитых автомашин, предназначенных для обслуживания полетов. Сам аэродром стал непригодным для приемки воздушных транспортов. Для его восстановления требовалось время, и немалое. Однако через несколько дней наши воздушные разведчики доложили, что немецкие транспортные самолеты возобновили рейсы через коридор. Снова загадка: где они приземляются? Может быть, гитлеровцы где-то соорудили временные посадочные площадки? Но где? Ответ на этот вопрос найти удалось не сразу. Опять созываем совещание. Приглашаем на него опытных воздушных разведчиков. По их рассказам складывается впечатление, что аэродром в Глебовщине все же действует. Странно, ведь взлетно-посадочная полоса основательно исковеркана тяжелыми бомбами и мы последующими налетами не давали возможности ее \222\ восстанавливать. Где же в таком случае они садятся? Выяснить это поручили опытным воздушным разведчикам капитану Погорелову и старшему лейтенанту Стружкину. Они-то и раскрыли хитроумный маневр противника. Выяснилось, что после нашего налета гитлеровцы не стали убирать сожженные и поврежденные взрывами самолеты. Пусть, мол, противник думает, что с аэродромом все покончено. А сами между тем рядом с разбитыми машинами ставили целехонькие. Попробуй с высоты разберись, какая из них повреждена и какая нет. Для взлета же и посадки они использовали ровную, не тронутую бомбами полосу, примыкавшую к опушке леса. Вот вам и "мертвый" аэродром. Выходит, противник перехитрил нас. Надо было незамедлительно принимать меры. Группе бомбардировщиков приказали "перепахать" участок поля, расположенный рядом с лесным массивом, а штурмовикам - нанести удар по самолетам. Те и другие успешно справились с поставленной задачей. После очередной обработки с воздуха аэродром действительно надолго вышел из строя. Мы понимали, что немецко-фашистское командование тоже будет искать выхода из создавшегося положения. Без боеприпасов и продуктов питания долго не повоюешь. Что же оно предпримет, чтобы не допустить перебоев в снабжении своей демянской группировки? Угадывался только один выход: сбрасывать грузы на парашютах. Так оно и получилось. Со стороны Старой Руссы опять потянулись караваны транспортных самолетов. Но сбрасываемые ими грузы чаще всего падали в расположении наших войск или становились добычей партизан. Уничтожая транспортные самолеты на аэродромах, мы не прекращали сбивать их в воздухе. Второму способу борьбы отдавалось предпочтение: противник терял не только технику, но и летные кадры, в которых он стал испытывать острый недостаток. Начальник разведки армии подполковник Г. Прусаков однажды сообщил мне любопытный факт. Над Рамушевским коридором появляются самолеты, выкрашенные в белый цвет. Когда в них попадают пули или снаряды, они чаще всего взрываются. Теряться в догадках долго не пришлось. В один из зимних дней на нашей территории приземлился подбитый Ю-52. Экипаж его захватили в плен. Спрашиваем \223\ летчика: что за таинственные машины, которые при первом же попадании снаряда загораются, а потом взрываются? Немец, кисло улыбнувшись, ответил: - Бензовозы. Из Африки перегнали. Там они снабжали горючим войска Роммеля. Мы сделали вывод, что дела у фашистов плохи, коли они начали перебрасывать самолеты из Африки. Другие факты подсказывали новые выводы. На одном из самолетов, сбитых в районе села Подгорье, погибло пятнадцать немецких офицеров. Они намеревались вырваться из демянского котла. Солдаты, извлекавшие трупы, обнаружили в машине самовары, настольные часы, отрезы, швейные машины и другое имущество, награбленное у советских граждан. Значит, в кольце гитлеровцы чувствуют себя крайне неуютно и стараются при первой же возможности удрать. В борьбе с транспортной авиацией противника хорошо зарекомендовали себя штурмовики. Пулеметный огонь Ю-52 для их брони не страшен. А огневая мощь "илов" была такой, что против них не то что транспортники - "мессеры" и "юнкерсы" не могли устоять. Во время охоты за транспортными самолетами летчики-штурмовики Галин, Олейник, Нестеров и Фролов сбили за один вылет по три Ю-52, а младший лейтенант Жигарин и того больше - два он уничтожил в воздухе, а за третьим, пристроившись ему в хвост, незаметно дошел до вражеского аэродрома. В это время там разгружались только что прилетевшие транспортные самолеты. Жигарин снизился и открыл по ним огонь. После его визита гитлеровцы недосчитались еще семь машин. Попытки вызволить окруженную группировку стоили немецкому командованию очень дорого. В борьбе за Рамушевский коридор оно потеряло сотни самолетов и тысячи солдат. А продвинуться врагу не удалось ни на шаг. \224\ ПЕРЕД БУРЕЙ 8 января 1943 года меня назначили командующим 6-й воздушной армией. В тот период как раз началась интенсивная подготовка к новому наступлению на плацдарм 16-й немецкой армии, окруженной в районе Демянска. По заснеженным дорогам проходили свежие части, шла перегруппировка войск, склады пополнялись боеприпасами, горючим, всем необходимым для боя. Кипела работа в штабах. Составлялись планы, уточнялись вопросы взаимодействия, каждый день проходили совещания. Были приняты меры к тому, чтобы противник не смог разгадать наших замыслов. Вывод войск на исходные позиции совершался или ночью, или в плохую, вьюжную погоду, когда вражеская воздушная разведка не могла их обнаружить. И все-таки противник, видимо, догадывался, что против него готовится новый удар, и довел до совершенства свою оборону. Этому в немалой степени способствовали природные условия - озера, болота, лесные массивы, холмы. Мне самому доводилось не раз ползать вдоль вражеского переднего края, и я отчетливо сознавал, какой твердый орешек предстояло расколоть нашим войскам. Железнодорожную насыпь и возвышенные участки местности гитлеровцы усеяли дзотами. Разрушить их можно было лишь прямыми попаданиями тяжелых снарядов и бомб. Они также закопали в землю множество танков, а перед траншеями возвели шестирядные проволочные заграждения и установили минные поля. Немало было устроено лесных завалов, земляных, снежных и ледяных валов. Все дороги простреливались с высот, а узкие перешейки между болотами фашисты минировали, в примыкающих \225\ к ним лесах насадили "кукушек" - стрелков из автоматического оружия. Дело было не только в укреплениях. В демянском котле находились 15 пехотных дивизий и одна моторизованная, 3 отдельных полка, 19 специальных батальонов. Противник располагал 160 танками, 1760 орудиями разных калибров, 116 минометами и множеством пулеметов. В Сольцах, Гривочках и Крестах у него были аэродромы, на которых находились группа истребителей, четыре группы бомбардировщиков и несколько отрядов воздушных разведчиков. "Русским никогда не удастся проникнуть на наши позиции", -хвастливо заявил в одном из приказов командующий вторым армейским корпусом генерал от инфантерии фон Брокдорф. Для такой бравады у него были известные основания. В начале января 1943 года возле небольшой железнодорожной станции я встретился с командующим 27-й армией генерал-майором Ф. П. -Озеровым. Землистый цвет лица и синева под глазами говорили о его крайней утомленности. - Две ночи не спал, - со вздохом сказал командующий. - Снега глубокие, дорог мало, а тут еще морозище ударил. А погода тогда действительно установилась холодная. Неподалеку, возле застрявшей в снегу гаубицы, суетился расчет, стараясь помочь выбившимся из сил лошадям. - Вот, полюбуйтесь, - кивнул Озеров в сторону артиллеристов. - Типичная в этих условиях картина. Проклятье, - выругался он, садясь в машину. Понять генерала было нетрудно. Сосредоточение войск из-за бездорожья проходило медленно, боеприпасами в нужном количестве армия пока не была обеспечена. - Впрочем, плакаться нечего, - овладев собой, сказал генерал, когда мы приехали к нему на командный пункт и по ступенькам спустились в жарко натопленную землянку. - Дядя воевать за нас все равно не будет. Разговорились о делах. Ни Озеров, ни я пока не знали, когда начнется наступление, но подготовка к нему шла полным ходом. Я стал прикидывать вслух, чем бы мы, авиаторы, могли поддержать наступление 27-й армии. Генерал выслушал меня и говорит: \226\ - Силы у нас есть, и немалые. А вот перегрызть злосчастный Рамушевский коридор не можем. Почему? Потому что бьем не кулаком, а растопыренными пальцами. Озеров был, пожалуй, недалек от истины. Несогласованность иногда действительно вредила делу. Сужу хотя бы по тому, как использовалась авиация. Командующий армией звонит мне и говорит: - Чтобы над такими-то пунктами самолеты висели беспрерывно. - Зачем беспрерывно? - возражаю ему. - Где мы возьмем столько самолетов? А он и слушать не хочет. Пришлось решительно менять эти порядки. В этом нас поддержал начальник штаба фронта генерал-лейтенант А. Н. Боголюбов. Авиация стала действовать в тесном контакте с наземными войсками по заранее составленному плану. Вот и теперь мы договорились с командующим 27-й армией составить перед наступлением плановую таблицу взаимодействия по этапам боя. Но война есть война. Строгими рамками ее не ограничишь. Возможны всякие неожиданности. Поэтому мы заранее предусмотрели резерв самолетов для решения задач, которые возникнут внезапно. ...Однажды меня вызвал по телефону на фронтовой командный пункт прибывший из Москвы командующий ВВС Красной Армии генерал-лейтенант авиации А. А. Новиков. Дело было под вечер. У нас в это время находился начальник оперативного управления ВВС генерал Журавлев. Мы сели с ним в трехместный По-2 и взлетели. Откуда ни возьмись появились два "фокке-вульфа" и полоснули по нас огнем. Прижимаясь к лесу, мы все-таки добрались до аэродрома и благополучно сели. Осмотрели самолет и ахнули: как только дотянул бедняга. Почти половина стабилизатора была оторвана, левое крыло тоже искалечено. За нами подъехал газик. В просторном, укрытом под землей помещении, куда мы спустились, находились Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков и С. К. Тимошенко, генералы Н. Н. Воронов, М. С. Хозин, Ф. И. Толбухин, А. А. Новиков. Всего в землянке собралось \227\ человек пятьдесят. Мы немного опоздали, но не по своей вине: несвоевременно сообщили. Когда представились, Жуков смерил нас суровым взглядом, но промолчал. Мне стало ясно, что разговор пойдет о предстоящем наступлении. Для чего ж тогда прибыл маршал Жуков? Запомнились отдельные отрывистые фразы, которые он бросал, насупив черные брови: - Противника не изучаете... Очертя голову лезете на пулеметы... Ни хитрости, ни смекалки... Каждый сам по себе... Командиры, начальники штабов, командующие родами войск быстро вставали, когда представитель Ставки называл их фамилии, давали необходимые справки и пояснения. Дошла очередь до меня. Докладываю о состоянии воздушной армии, об аэродромах базирования, о том, как мы намерены использовать авиацию в наступлении, о наличии горючего и боеприпасов. Наша воздушная армия в. то время представляла довольно внушительную силу. В нее входили 239-я истребительная (командир полковник Г. А. Иванов), 240-я истребительная (командир полковник С. Я. Симоненко, а с апреля 1943 года полковник Г. В. Зимин) авиационные дивизии; 243-я штурмовая авиадивизия (командир полковник Г. А. Сухоребриков); 242-я дивизия ночных бомбардировщиков (командир полковник Д. А. Абанин); 58-й Краснознаменный полк пикирующих бомбардировщиков (командир майор Н. Г. Серебряков, ныне генерал-лейтенант авиации, Герой Советского Союза) и 72-й отдельный разведывательный авиаполк (командир подполковник И. Д. Завражнов). Кроме того, на время проведения наступательной операции нам придали три авиакорпуса - бомбардировочный, штурмовой и истребительный (ими командовали генералы В. А. Судец, Е. М. Белецкий и В. Г. Рязанов) и пять армейских авиаполков, вооруженных в основном самолетами По-2 (649, 674, 597, 642 и 677-й). Всего, таким образом, у нас было 209 истребителей, 221 штурмовик, 250 бомбардировщиков. Теперь мы численно уже превосходили противника, особенно в истребителях. Правда, бомбардировщиков у нас было не больше, чем у врага. Зато мы располагали штурмовиками. Всего готовилось подняться в воздух около тысячи самолетов. Были, конечно, у нас и свои минусы. Особенно остро \228\ чувствовалась нехватка аэродромов. Конфигурация линии фронта не позволяла размещать авиачасти на близком расстоянии от основных районов боевых действий. К началу операции только одна гвардейская дивизия располагалась в соответствии с замыслом командования - в 4-5 минутах лета до передовой. Остальные же находились на удаленных от фронта аэродромах. Это, конечно, снижало их боевые возможности. Чтобы улучшить управление авиачастями, обеспечить тесное взаимодействие их с наступающими наземными войсками, мы решили всю имеющуюся у нас авиацию разделить на две группы: северную, включающую в себя 6-ю воздушную армию, и южную, в которую вошли приданные нам штурмовой и истребительный авиакорпуса. Бомбардировочный корпус составлял центральную группу усиления. Каждая группа имела свой командный пункт, расположенный в непосредственной близости от КП наземных армий, с которыми осуществлялось взаимодействие. А их было несколько, и с каждым требовалось поддерживать постоянную и устойчивую связь. Вот тогда и возникла идея создать на главном направлении действий войск фронта вспомогательный пункт управления (ВПУ). Для его укомплектования мы подобрали опытных специалистов. Группу связи возглавил Р. С. Терский, оперативную - майор Н. Ф. Щепанков. Теперь информация от авиационных представителей, находившихся в стрелковых дивизиях, стала поступать значительно быстрее. Оперативнее осуществлялось и применение авиации в боях. Обо всем этом я и доложил представителю Ставки. Маршал Жуков слушал не перебивая, взгляд у него был строгий, даже суровый. Прежние неудачи войск, занимавшихся ликвидацией демянской группировки, сказались, видимо, на его настроении. Закончив доклад, я не преминул сообщить представителю Ставки: - Почти все самолеты По-2 сейчас заняты не боевой работой, а развозят по частям сухари. Жуков посмотрел на Тимошенко, как бы требуя подтверждения, тот согласно кивнул головой. - Кончайте с этим, - отрубил Жуков. - Вся авиация должна действовать только по противнику. \229\ Мы работали без отдыха до утра. Некоторых справочных материалов под рукой не оказалось, и пришлось срочно вызывать людей из штаба армии. Наконец таблицы взаимодействия были составлены. На следующий день маршал Жуков утвердил их. Большую помощь в те дни нам оказал генерал А. А. Новиков. Он привык все делать четко, решал вопросы с карандашом в руках, выводы обосновывал расчетами. Многому научили нас и прибывшие с ним начальник оперативного управления ВВС генерал И. П. Журавлев, маршал авиации Ф. А. Астахов, главный инженер ВВС А, К. Репин, генерал С. П. Синяков, подполковник Кожевников. Товарищи из Москвы прибыли к нам, как говорится, не с пустыми руками. Вскоре после их приезда в авиачасти поступили запасные части к самолетам, боеприпасы, оборудование для связи. В те дни с Южного, Юго-Западного и Центрального фронтов, с Кубани, Украины и Донбасса приходили вести одна радостнее другой. Красная Армия, ломая ожесточенное сопротивление противника, наступала. На картах отмечались все новые и новые города и села, освобожденные от немецко-фашистских оккупантов. Очередные сообщения по радио "В последний час" ожидались с нетерпением. Люди с жадностью читали в газетах корреспонденции с фронтов, обменивались мнениями. - Федор Петрович, - обратился ко мне Яков Иванович Драйчук после очередной поездки по авиачастям, - а когда же мы двинемся вперед? Людей очень волнует этот вопрос. Приятно было слышать о высоком подъеме, царившем в частях, о том, что воины преисполнены решимости с честью и до конца выполнить свой долг перед Родиной. Значит, дала плоды та огромная воспитательная работа, которую повседневно проводили командиры и политработники, партийные и комсомольские организации. - Скоро, Яков Иванович, скоро, - ответил я Драйчуку. - Так и надо говорить народу. В частях своим чередом шла боевая учеба. Отрабатывались наиболее эффективные приемы воздушного боя, бомбометания, штурмовок, отрабатывались вопросы взаимодействия между авиацией и наземными частями. \230\ Меня в то время особенно беспокоили аэродромы. Зима стояла снежная и капризная, метели сменялись оттепелями. Люди работали почти без отдыха, поддерживая взлетно-посадочные полосы в рабочем состоянии. Но иногда одной вьюжной ночи было достаточно, чтобы перечеркнуть многодневные труды аэродромщиков. Помню, потребовалось привести в порядок давно заброшенный аэродром. До него по прямой было около 30 километров. Но полевая дорога лежала под метровым снежным покровом. - В вашем распоряжении трое суток, - говорю начальнику отдела аэродромного строительства. - По истечении этого срока там должны приземлиться самолеты. - Трое суток? - удивился майор Рабинович. - Да за это время вряд ли пробьемся туда со своими машинами. А когда же работать? - Знаю: трудно, но надо. Двое суток аэродромщики добирались до моста. За ними осталась глубокая тридцатикилометровая траншея, обвалованная высоченными сугробами. Траншея эта потом сослужила нам добрую службу. Машины, подвозившие на аэродром горючее, боеприпасы, продовольствие, были надежно скрыты от ударов с воздуха. Прибыв на место, люди после короткого отдыха изготовили из бревен нехитрые приспособления - гладилки, волокуши, угольники и взялись за очистку аэродрома. Одновременно они строили землянки, командный пункт, оборудовали места для хранения горючего и боеприпасов. На четвертые сутки утром аэродром уже принял первых истребителей. При выполнении этого задания воины проявили высокое сознание долга. И мы достойно их отметили. Много забот и хлопот было у скромных тружеников тыловых подразделений. Они поддерживали в постоянной готовности до тридцати аэродромов и не имели никаких нареканий в свой адрес. Иной раз мы диву давались: откуда только люди брали силы, чтобы выдерживать такое напряжение в работе? Материально-техническому обеспечению боевой деятельности авиачастей мы всегда уделяли пристальное внимание. Перед началом этой операции наши водители перевезли на склады и аэродромы 2386 тонн боеприпасов, 6217 тонн горюче-смазочных материалов, 33 вагона \231\ различного авиационно-технического имущества, немало продовольствия и обмундирования. Грузы доставлялись чаще всего по плохим дорогам и бездорожью под непрерывными бомбежками противника. При решении этой важной и трудоемкой задачи хорошо показали себя многие генералы и офицеры авиационного тыла. Среди них хочется назвать П. Г. Казакова, И. И. Семенова, Е. А. Адо-рова, П. П. Запольского, А. П. Лебедева, В. К. Свешникова, М. П. Мироновича, Д. А. Ершова, А. Я. Стуруа, Н. Д. Кузнецова, Н. М. Шопина, П. Савкипа, Б. А. Рабиновича, К. Н. Щипина и многих других. Время наступления приближалось. Летный состав изучал район предстоящих боевых действий. Воздушные разведчики выискивали все новые объекты на переднем крае и в глубине обороны противника, фотографировали их. В штабах выявленные цели наносились на карты. Вся эта предварительная работа была чрезвычайно необходима и для нас, и для командования наземных войск. Противник всячески противодействовал разведчикам. Они подвергались атакам истребителей, сильному обстрелу зениток. Но не менее серьезные помехи в их работу вносила плохая погода. Когда с озера Ильмень и с Лова-ти начинали дуть сильные ветры, поднималась пурга. Снежная пелена застилала небо, ветер наметал между самолетами сугробы. Хотя в землянках, где стояли железные печки, было по-домашнему тепло, ненастная погода раздражала летчиков. Их настроение хорошо выразила наша гостья Маргарита Алигер. В стихотворении "В нелетный день", посвященном командиру авиационного разведывательного полка И. Д. Завражнову, она писала: Снег метет налево и направо, Хмуро от заря и до зари. Трудный день для летного состава - Жди погоды, думай да кури. На следующий день "временно безработный" командир позвонил с аэродрома в армейскую газету и продиктовал ответные строки: Снег вновь поутру заблистал, Прозрачна даль в краях высотных. Друзья мои, наш час настал, Мы наверстаем день нелетный... \232\ Небо действительно немного прояснилось. Летчик Хочетуров отправился на разведку. Но вскоре "прозрачная даль в краях высотных" снова сменилась облачностью и дымкой. Командиру экипажа пришлось вести самолет по приборам. Вот внизу, в одном из "окон", показалась прямая, как стрела, линия железной дороги. Летчик посмотрел на карту. Стало ясно, что с маршрута не сбился. Но чем дальше уходил самолет на запад, тем ниже опускалась облачность. По расчету, под крылом должен появиться вражеский аэродром, но сколько ни всматривались разведчики в туманную муть, ничего увидеть не могли. Нет, стоп! Внизу обозначились какие-то предметы, расположенные на равном удалении друг от друга. Да это же самолеты. Стрелок Клименко, заранее подготовивший светящиеся бомбы, ждал команду. И вскоре услышал ее. Серая мгла вдруг расступилась. "Один, два, три", - считал про себя Хочетуров. Самолеты стояли в два ряда, их было двадцать, как подтвердил фотоконтроль. Не задерживаясь, экипаж развернулся и взял курс к другому аэродрому. И там Хочетуров аккуратно подсчитал и сфотографировал самолеты. Теперь гнезда фашистских стервятников были хорошо известны. Возвратившись домой, летчик доложил о результатах разведки. На карте, висевшей в штабе, появились новые отметки. В вышестоящие инстанции были немедленно отправлены донесения. Здесь я должен сделать небольшое отступление и сказать, что сразу после организации воздушной армии нашим разведчикам приходилось очень туго. Правда, воздушной разведкой занимались в каждой части, по специальное разведывательное подразделение было в единственном числе. В один из мартовских дней 1943 года начальника разведки подполковника Прусакова вызвал командующий фронтом генерал-полковник И. С. Конев. Вернулся он сильно расстроенным. Подавленным голосом доложил: - Генерал Конев предупредил: если и дальше так будет вестись воздушная разведка - я, мол, тебе бороду вырву. Все, кто присутствовал при этом разговоре, невольно расхохотались. У Георгия Кирилловича действительно \233\ была густая, красивая борода, за которой он тщательно ухаживал. - Ну и что ты ему ответил? - еле сдерживая смех, спросил Стороженко. - А я ему спокойно говорю, - уже бодрым тоном продолжал Прусаков. - Конечно, товарищ командующий, бороду вырвать всегда можно, но разведка-то ничуть от этого не улучшится. На триста километров фронта у нас не хватает самолетов. - Сколько же вам их надо, чтобы нужды не испытывать? - спросил командующий. - Минимум еще один полк. Только тогда командующий фронтом немного успокоился. Посмотрев на мою бороду, он озорно сверкнул глазами и сказал: - Хорошо. Идите. Переговорю с вашим начальством. А борода пусть останется пока при вас. 72-й скоростной бомбардировочный авиационный Петрозаводский полк, который несколько раньше был преобразован в разведывательный, вскоре показал себя с самой лучшей стороны. Широкий размах получила аэрофотосъемка. Резко сократилось время обработки разведывательных данных. Кроме того, мы обязали вести разведку все экипажи, вылетающие на боевые задания, - истребителей, штурмовиков, бомбардировщиков. О своих наблюдениях они немедленно докладывали командованию. Как-то в разговоре я сказал Прусакову: - Штаб фронта доволен вашей работой. Теперь за бороду можете не опасаться. В 240-й отдельной разведэскадрилье и 72-м отдельном разведполку было немало опытных воздушных следопытов. От их зорких глаз не ускользали даже незначительные изменения в обороне противника. Это - майоры Иван Великий и Алексей Криворученко, капитаны Григорий Махринов, Владимир Смирнов и Василий Давыдов, старшие лейтенанты Николай Канищев, Василий Погоре-лов, Петр Беликов и многие другие. Все они отличались исключительной смелостью и высоким летным мастерством. О некоторых из них хочется рассказать подробнее. Капитан Василий Погорелов любил летать на бреющем, причем иногда на крайне малой высоте. \234\ - Смотри, Василий, когда-нибудь врежешься в землю, - предупреждали его товарищи. - Зря боитесь, - озорно отвечал Погорелов. - Моя "пешка" блинчиком отскочит и снова будет в воздухе. В чем было преимущество такого полета? Во-первых, разведчик всегда неожиданно появлялся над вражескими позициями. Во-вторых, он может рассмотреть такие детали, которые обычно скрадывает большая высота. В-третьих, его не сразу обнаружат вражеские истребители, особенно на фоне леса. Другое дело, когда поручалось произвести аэрофотосъемку. Тут хочешь не хочешь, а выдерживай высоту. При выполнении таких заданий и случалось Погорелову встречаться с истребителями противника. Но летчик, умело используя мощь бортового огня и маневренные качества "пешки", обычно выходил победителем из таких схваток. Погорелов совершил более 150 разведывательных полетов, был удостоен звания Героя Советского Союза и награжден многими орденами. Двадцатидвухлетний командир эскадрильи погиб при выполнении очередного боевого задания. Колоритной фигурой был и майор Иван Ефремович Великий. До войны он, будучи машинистом паровоза, без отрыва от производства окончил аэроклуб и поступил затем в Ворошиловскую военно-авиационную школу. Завершив учебу, полтора года работал там инструктором. Как только началась война, Иван Ефремович стал военным комиссаром сначала подразделения дальних, позже ночных бомбардировщиков. Но у него была неодолимая страсть к разведке. Командование удовлетворило его просьбу, и Великий стал командиром 2-й эскадрильи 72-го разведывательного полка. Природа наделила Ивана Ефремовича крепким здоровьем и недюжинной силой. Спокойный по характеру, отзывчивый, он пользовался у подчиненных непререкаемым авторитетом. Смелость у И. Е. Великого граничила нередко с риском. Но она сочеталась с высоким летным мастерством и тонким расчетом. На самые трудные задания комэск вылетал обычно сам. И всегда возвращался с полными, а главное, с достоверными сведениями о противнике. \235\ Летом 1943 года у И. Е. Великого произошел такой случай. Закончив разведку, он развернулся на обратный курс. И тут на высоте 4 тысячи метров появились вражеские истребители и начали его преследовать. Чтобы оторваться от них, пришлось уходить с набором высоты в сторону солнца. А все члены экипажа были без кислородных масок. Маневрируя и отстреливаясь, Великий не заметил, как поднялся на семь с половиной тысяч метров. Когда фашисты отстали, он запросил сначала штурмана, потом стрелка-радиста, как они себя чувствуют. Ни тот, ни другой не ответил. "Оба в обмороке", - с тревогой подумал Иван Ефремович. Правда, сам он не чувствовал кислородного голодания. Возможно, потому, что был сильнее и выносливее товарищей. А может быть, сказались обостренное чувство ответственности за судьбу экипажа и нервное напряжение? Резко двинув штурвал от себя, Великий перевел самолет в крутое пикирование. Выровнял его на высоте две тысячи метров. Штурман пришел в сознание быстро, а стрелок-радист ответил по переговорному устройству минут через восемь после снижения. А в другой случай с его экипажем мы, в штабе, даже не сразу поверили. Ведь летчики горазды на шутку. Однажды ночью разведчики возвращались с задания. Когда подошли к аэродрому, он оказался закрытым туманом, свет включенного на земле прожектора рассеивался, и летчику трудно было рассчитать заход на посадку. Иван Ефремович Великий начал выравнивать машину несколько раньше границы летного поля и немного правее полосы. А там в капонире стояла малокалиберная пушка с задранным вверх стволом. Самолет как-то зацепил ее правой ногой шасси, выдернул, пронес метров 50 и уронил в кустах. Отдыхавший в землянке расчет решил, что начался воздушный налет, и бросился к пушке. Однако ее, к изумлению зенитчиков, на месте не оказалось. На глазах исчезла. Нетрудно представить себе состояние незадачливых защитников аэродрома: и срам и стыд. Они потом долго служили предметом шуток. Им незлобиво предлагали и "разуть глаза", и ущипнуть друг друга, и немедленно обратиться к психиатру. Мы у себя тоже немало посмеялись над столь невероятным \236\ происшествием. Отрядили даже одного из товарищей узнать, уж не подвох ли тут какой. - Все правильно рассказывают, - доложил он. - Сам видел эту пушчонку в кустах. А что сталось с воздушными разведчиками? Да все обошлось благополучно. Освободившись от пушки, летчик ушел на второй круг и посадил самолет на фюзеляж. Никто из экипажа не пострадал. Над майором И. Е. Великим тоже потом нередко подтрунивали. - Иван у нас овладел новой профессией - уносить по ночам пушки, - пошутил на одном из совещаний командир полка. - Сегодня он провел эксперимент на своих, завтра полетит к фашистам. А чтобы не размениваться на мелочи - решил приделать к самолету два крюка и снимать с позиций за один заход по половине батареи. Опережая события, скажу, что майор И. Е. Великий командовал воздушными разведчиками до конца войны. Немало трудных заданий выполнил он лично сам со своим дружным экипажем. Например, разведку шоссе на участке Познань - Берлин он провел в сильный снегопад, когда видимость почти полностью отсутствовала. За этот вылет его наградили орденом Александра Невского, штурмана Н. Канищева - орденом Отечественной войны 1-й степени, а стрелка-радиста М. Смирнова - орденом Красного Знамени. В феврале 1945 года И. Е. Великого назначили командиром 16-го Сталинградского Краснознаменного отдельного разведывательного авиационного полка. Он одним из первых сфотографировал берлинские укрепления гитлеровцев. Грудь его украсили многие награды, в том числе четыре ордена Красного Знамени. Скромным, но на редкость волевым и мужественным был командир 1-й авиаэскадрильи этого полка майор Виктор Гаврилович Подколоднов. 180 раз вылетал он на воздушную разведку, 150 из них с фотографированием, когда под любым зенитным огнем с боевого курса сходить нельзя. Каждый из этих полетов можно смело приравнять к подвигу. В марте 1942 года в районе озера Ильмень, когда экипаж Подколоднова, разведав аэродромы Сольцы, Рельбицы, Гривочки и станцию Дно, возвращался домой, его подожгли вражеские истребители. Пришлось всем прыгать \237\ с парашютами. Летчика ранило в лицо, штурмана П. Беликова - в правую руку. Три дня отважные разведчики пробирались к своим через леса и болота и все-таки дошли. 5 августа того же года в районе Шимска на экипаж Подколоднова напали четыре "мессершмитта". Во время боя штурмана старшего лейтенанта Гончарова убило. Самолет вспыхнул. И снова, в который раз, Подколоднову ничего не оставалось, как воспользоваться парашютом. Стрелка-радиста гитлеровцы тяжело ранили в воздухе, и он сразу же после приземления скончался. 14 суток голодный и оборванный, рискуя ежеминутно нарваться на засаду или минное поле противника, шел Виктор к линии фронта. И опять смерть и плен миновали его. 8 сентября 1943 года Подколоднову присвоили звание Героя Советского Союза, На одном из служебных совещаний, которое проводилось уже после войны, ко мне во время перерыва подошел генерал-майор авиации и представился: - Ваш бывший подчиненный Махринов Григорий Федорович. На груди генерала сияла звезда Героя Советского Союза, под ней располагалось несколько рядов орденских планок. Я не сразу узнал командира звена капитана Махринова, и только случай, о котором он рассказал, все восстановил в моей памяти. В марте 1943 года под Старой Руссой на наш самолет-разведчик напали шесть вражеских истребителей. Экипаж отбивался мужественно, одного "мессера" даже свалили на землю. Но в противоборстве с оставшейся пятеркой "пешке" устоять было трудно. Как экипаж избавился от гибели, трудно сказать. Помню, что самолет приземлился весь изрешеченный, живого места нет. Из кабины еле вылез летчик с окровавленным лицом, в кабине стонал тяжело раненный штурман - осколок впился ему в спину. Выпрыгнул из кабины на землю стрелок-радист, придерживая здоровой рукой другую, окровавленную руку с оторванными пальцами. Вот тогда-то я и услышал впервые о капитане Махринове. За время войны Григорий Федорович совершил 199 боевых вылетов, 117 из них на разведку, отснял с воздуха территорию, равную 20000 квадратных километров, \238\ сбросил над городами и поселками, временно оккупированными фашистами, 2213000 листовок. В 1954 году Махринов успешно окончил Военно-воздушную академию и продолжал служить в Вооруженных Силах. Среди штурманов бытует выражение "птичье чувство ориентировки". Оно сложилось под влиянием многолетних наблюдений за поведением пернатых, которые из дальних странствий возвращаются непременно в свои гнездовья. Вот таким птичьим чутьем обладал и старший лейтенант Николай Канищев. Куда бы он ни летал, в какой бы погодной обстановке ни оказывался - всегда безошибочно находил и нужную цель, и дорогу домой. По мастерству ведения разведки, особенно по воздушному фотографированию, трудно было назвать ему равных. Перед войной Канищев учился в Воронежском университете. Затем окончил Краснодарское военно-авиационное училище и в двадцать лет стал летчиком-инструктором. Позже работал преподавателем Мелитопольской авиационной школы. Когда на страну напали фашисты, Канищев подал рапорт с просьбой направить на фронт. Но ему отказали: подготовка авиационных кадров тоже была тогда нужным делом. Однако Канищев настоял на своем и пошел воевать рядовым штурманом тяжелого воздушного корабля. Он совершил около сотни боевых вылетов. Потом его, как опытного специалиста, перевели в 72-й отдельный разведывательный авиаполк на должность старшего летчика-наблюдателя. 179 боевых вылетов, в том числе сто ночных, совершил Канищев за время войны. В январе 1945 года он, как я уже рассказывал, отличился вместе с Иваном Великим при разведке дороги Познань - Берлин. Полковник Канищев и поныне находится в кадрах. В 1950 году он успешно окончил штурманский факультет Военно-воздушной академии и работает сейчас штурманом в одном из военных округов. На фронте хорошо знали мастера воздушной разведки командира эскадрильи майора Алексея Криворученко, ставшего впоследствии Героем Советского Союза. Я могу привести только одну цифру: 27000 квадратных километров. Такую огромную площадь он сфотографировал с воздуха. \239\ А ведь каждый полет был сопряжен с риском для жизни. При выполнении одного из заданий шестерка "мессеров" подожгла самолет Криворученко. А на борту у него имелись бомбы. Но отважный разведчик хладнокровно выбрал цель и накрыл ее. Когда перетянули линию фронта и надежд на спасение самолета не осталось, Криворученко приказал экипажу, покинуть машину. Сам он, как и полагается командиру, оставил ее последним. 135 боевых вылетов совершил за полтора года войны штурман одной из разведывательных эскадрилий капитан Владимир Смирнов, ставший в апреле 1944 года Героем Советского Союза. Этот человек сочетал в себе все лучшие качества воздушного разведчика: храбрость и выдержку, летное мастерство и зоркий глаз следопыта. Много раз он горел, падал на землю, был ранен и контужен, а все оставался жив и после излечения возвращался в строй воздушных бойцов. Но в июле 1944 года во время одного из разведывательных полетов храбрый следопыт погиб. ...Представление о воздушных разведчиках, людях мужественной и романтической профессии, было бы неполным, если бы я не рассказал еще об одном человеке - о е И. Д. Завражнове. Выше о нем лишь упоминалось. Есть люди, образ которых постепенно стирается из памяти. Но такого, как Иван Дмитриевич, забыть нельзя. В 6-й воздушной армии его знали буквально все. О нем рассказывали случаи, напоминающие легенды. Силой Иван обладал необычайной. Но не только и не столько этим он снискал себе славу. Был он прежде всего смелым, хорошо подготовленным летчиком и прекрасным командиром. В части его любовно называли "Иван Завражнов - трижды отважный". И в рифму, и во всех отношениях правда. На груди у него кроме боевых орденов красовались три медали "За отвагу". Ими Иван Дмитриевич особенно гордился. В начале войны Завражнов водил в бой бомбардировщик, потом переучился на истребителя. И тут воинское счастье ему на время изменило. Правда, виноват в этом прежде всего он сам. В ненастную погоду, когда мела пурга, Ивану Завражнову вдруг захотелось побывать "в гостях" у немцев. Завел мотор "лага" и, ни у кого не спросясь, даже никого не поставив о своем вылете в известность, махнул в самый \240\ центр демянского котла на базовый аэродром Глебовщина. Гитлеровцы, понятно, не ждали "гостя" в такую погоду и никакого противодействия нашему одиночному истребителю не оказали. А тот, как хозяин, прошелся над стоянками транспортных самолетов и выпустил по ним весь комплект боеприпасов. Дерзкой вылазкой Завражнов нанес немалый урон фашистам. На свой аэродром он возвратился благополучно. Герой, да и только! Но генералу Кондратюку, привыкшему во всем соблюдать надлежащий порядок и дисциплину, такая "самодеятельность", конечно, не понравилась. Он снял Завражнова с должности командира 238-го истребительного авиаполка и отправил в Максатиху, располагавшуюся в глубоком тылу. Там, в учебном полку, я и встретил его осенью 1942 года, когда прибыл на Северо-Западный фронт. - Какими судьбами вас сюда занесло? - спрашиваю Завражнова, которого знал еще по войне с белофиннами. Тогда он летал на самолете СБ, служил в авиабригаде Пятыхина. А она входила в состав ВВС 13-й армии, которыми я командовал. - За непочтение родителей, - с горькой усмешкой ответил Завражнов и, ничего не тая, рассказал о своем проступке. - О снисхождении просить не смею, - добавил в заключение. - Наказан поделом. Только вот душа разрывается на части, когда вижу, как к фронту идут самолеты. Словно в ссылке себя чувствую. Командиром учебно-тренировочного полка в Максати-хе был в то время подполковник Лисов. Спрашиваю его: - Как работает Завражнов? - Отлично, но рвется на фронт. Надо его отпустить. Я пообещал Завражнову заступиться. Но, как только заговорил о нем в штабе, Кондратюк вскипел. С трудом сдерживая себя, заявил: - Не позволю разводить партизанщину. Пусть поболтается на учебном самолете, а когда поумнеет - видно будет. Короче, Кондратюк и слышать не хотел о возвращении Завражнова на прежнюю должность. Но вскоре Кондратюк уехал в Москву, командующим армией назначили меня. Через несколько дней погиб командир отдельного 72-го разведывательного авиационного полка. Кем его заменить? \241\ Тут я и вспомнил об "изгнаннике" Иване Завражнове. - Согласны?- спросил его при встрече. - Разведчиком? Да это же просто здорово! Я всю жизнь об этом мечтал, - просиял Иван Дмитриевич. Так и стал Иван Завражнов командиром разведывательного полка. Здесь его ненасытная до опасностей натура развернулась во всю ширь. В самую ненастную погоду он уходил на задания и неизменно привозил исчерпывающие сведения о противнике. Когда решалась судьба Рамушевского коридора, Иван Дмитриевич почти каждый день водил свою "пешку" над лесами и болотами Приильменья. Командующий Военно-Воздушными Силами наградил его орденом Александра Невского. Весной 1943 года у нас на северо-западе наступило, как я уже сказал, временное затишье. Вдруг меня вызвал командующий фронтом. Когда все деловые вопросы были решены, И. С. Конев спросил: - Что там у вас случилось с подполковником Завражновым? Мы его вызвали к 15 часам на Военный совет. Послушать и вам будет не лишне. "Уж не натворил ли опять чего-нибудь Иван?-шевельнулась во мне тревога. - Ни с того ни с сего командующий фронтом вызывать бы его не стал". Сижу, поглядываю на часы. На дворе дождь, молнии сверкают - 15 часов, а Завражнова нет. 15.10 - нет. Конев, подвинув к себе какую-то бумагу, говорит: - Наверняка правильно тут о нем написано. Сразу видно - к порядку человек не приучен. Член Военного совета фронта генерал-лейтенант Владимир Николаевич Богаткин, сидевший с Коневым рядом, промолчал, потом поднялся, отошел к окну и, ни к кому не обращаясь, сказал: - Ну и погодка... В это время дверь открылась и на пороге выросла могучая фигура Завражнова. На нем не было ни сухой ниточки, под ногами тотчас же образовалась лужа воды. - Разрешите?- вскинул он огромную ручищу к мокрому виску. Конев кивнул головой. Завражнов подошел к столу, засунул руку в карман \242\ и долго извлекал оттуда вдвое сложенную измокшую летную книжку. - Вот! - положил он ее на стол перед командующим. Конев раскрыл книжку, расправил ладонью промокшие листки и углубился в содержание записей. - Так, так, - вдруг заинтересовался он. - Значит, сведения об обороне противника на участке 34-й армии доставили вы? Завражнов кивнул головой. - И разведка аэродромов в Старой Руссе - ваша работа? Завражнов снова кивнул головой. Что не вылет, то подвиг. Подобревший Конев как бы между прочим сказал: - А ведь на тебя, Завражнов, заявление к нам поступило. Будто сам на разведку не летаешь, прикрываешься славой подчиненных. Завражнов недоуменно пожал плечами. Я вступился за командира полка: - Это клевета, товарищ командующий. - Ну, все ясно, - накрыл ладонью заявление Конев. - Теперь скажите, почему вы опоздали на 15 минут? - В четырех километрах отсюда с машиной что-то стряслось. Мотор заглох. Я бросил ее и побежал, вот и... опоздал. Конев нажал на столе кнопку. Вошел порученец. - Сколько у нас в резерве машин? - Четыре, товарищ командующий. - Так вот, мое распоряжение - один из виллисов передать подполковнику Завражнову. - Спасибо, товарищ командующий, - расчувствовался и даже покраснел от неожиданности Завражнов. Погиб Завражнов 28 августа 1943 года. На обратном маршруте после выполнения задания его самолет зажали в клещи вражеские истребители и подбили. До линии фронта оставалось еще далеко. Прерывисто дыша, Завражнов время от времени спрашивал по переговорному устройству штурмана: - Вася, скоро линия фронта? - Скоро, товарищ командир, скоро. Штурман чувствовал: с командиром творится что-то неладное, но не смел его спросить об этом. А Завражнов, \243\ смертельно раненный, с трудом уже управлял подбитой машиной, которая с каждой минутой теряла высоту. Когда наконец миновали линию фронта, Завражнов, собрав остаток сил, выдохнул: - Прыгайте. Все прыгайте. И прощайте... Штурман и стрелок оставили машину. Летчик, выбрав какую-то прогалину, все же посадил машину. Но вылезти из нее уже не смог. Когда осмотрели бездыханное тело Завражнова, поразились: вражеский снаряд вошел ему в грудь и разорвался уже на вылете, за спиной. Ровно через месяц, 28 сентября, в газетах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета о присвоении Завражнову Ивану Дмитриевичу звания Героя Советского Союза. Но самого героя тогда уже не было в живых. \244\ В НАСТУПЛЕНИИ В феврале 1943 года войска Северо-Западного фронта (в то время ими командовал Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, членом Военного совета фронта был генерал-лейтенант В. Н. Богаткин, начальником штаба генерал-лейтенант В. М. Злобин) обложили 16-ю немецкую армию плотным полукольцом. В районе Осташкове началось сосредоточение оперативной группы генерал-лейтенанта М. С. Хозина. Зарылась в снег пехота, в тылу ее, в лесах, заняла огневые позиции артиллерия. Расчеты пушек-сорокапяток разместились в ротах и батальонах. А мороз крепчал, мела поземка. В ночь перед наступлением небо огласилось шумом моторов ночных бомбардировщиков По-2. Шел снег. И без того плохая видимость уменьшилась до предела. Но это не помешало "кукурузникам" за ночь совершить почти шестьсот вылетов. Как потом установили воздушные разведчики, они подавили и уничтожили до тридцати артиллерийских и минометных батарей. Следы взрывов бомб были потом, в дневное время, хорошо различимы на снегу. А главное - самолеты По-2 держали всю ночь вражеские войска в напряжении. Накануне наступления на аэродромах пашей армии шла деятельная подготовка к боевым вылетам. На самолеты подвешивались бомбы, снаряжались пушки и пулеметы. По взлетно-посадочным полосам ползали тракторы, очищая их от снега. Силы для операции готовились немалые. По плану взаимодействия 11-ю армию должны были поддерживать 239-я и 240-я истребительные, 243-я штурмовая и 242-я ночная бомбардировочная авиадивизии, а также Краснознаменный бомбардировочный авиаполк. 53-ю армию - 1-й штурмовой и 1-й истребительный авиакорпуса. В дальнейшем \245\ часть авиации переключилась на поддержку сначала 34-й армии, а затем - 27-й и 1-й ударной. Работники штаба и политотдела выехали в части задолго до наступления, там проводились партийные и комсомольские собрания, обсуждалось обращение командующего к воинам воздушной армии. Все авиаторы жили одним стремлением - как можно лучше помочь пехоте при прорыве вражеской обороны, нанести противнику возможно больший урон. Усилился приток заявлений с просьбой принять в Коммунистическую партию. Мглистый рассвет 15 февраля 1943 года, когда заговорили пушки, нам, авиаторам, принес немало огорчений. Снегопад не прекращался, в метельной круговерти невозможно было отличить землю от неба. На запросы командиров синоптики охрипшими голосами отвечали: "Улучшения погоды не предвидится". Их, конечно, ругали, словно от них зависело прекратить разбушевавшуюся вьюгу. В период наступления я все время находился вместе с командующим 11-й армией. Нервы у меня были взвинчены до предела. Проделали такую огромную подготовительную работу, а из-за погоды полки беспомощно стоят на аэродромах. Заметив мое состояние, командующий успокаивающе сказал: - Ну что вы убиваетесь? В конце концов метель должна утихнуть. На переднем крае грохотала артиллерия, строчили пулеметы. Гитлеровцы яростно сопротивлялись, особенно в районе Рамушевского коридора. Здесь, в узкой горловине, они сосредоточили несколько пехотных дивизий, большое количество орудий и минометов. Медленно, но упорно наши войска прогрызали казавшуюся неприступной оборону противника и уже выбили его из нескольких укрепленных пунктов. Части 53-й армии заняли деревни Извоз и Логовая. На других участках фронта пехота продвинулась до трех километров. Больше всего наступлению мешали ранее не обнаруженные доты и дзоты. Долбануть бы по ним сейчас, смешать бы с землей и снегом, да погоды все нет и нет. За весь день выпустили в воздух всего несколько экипажей-смельчаков. Второй день тоже не принес утешения. Вьюга продолжала бесноваться. Только к вечеру она начала утихать. \246\ Я приказал отобрать самые лучшие экипажи штурмовиков и отправить на задание. Подошел командующий 11-й армией и умоляюще попросил разведать, что де