метров сбил и его. Подоспевшее другое звено решило участь третьего фашиста. Остальные девять, беспорядочно сбросив бомбы и не нанеся никакого урона нашим кораблям, поспешно ушли на запад... Снабжение наших войск, сражающихся в районе Новороссийска, производилось почти исключительно морем. 5 сентября очередной караван транспортных судов совершал свой опасный рейс на прибрежной коммуникации. В воздухе появился "Фокке-Вульф-189" - наводчик вражеских бомбардировщиков. Этот отлично вооруженный, защищенный броней и исключительно маневренный самолет-разведчик считался у немцев неуязвимым и действовал без прикрытия. Задача уничтожить "раму" была поручена Старикову и Тащиеву. Через две минуты друзья были в воздухе. Набрали высоту, пошли на сближение. Двухмоторный, двухфюзеляжный разведчик почти неподвижно висел над кораблями. Дмитрий с ходу устремился в атаку, Сурен, искусно маневрируя, стал отвлекать на себя огонь противника. Нетрудно было представить, с каким волнением наблюдают за этим боем со всех корабельных палуб: ненавистную "раму" знал каждый боец и моряк, но едва ли кому довелось ее видеть сбитой. Первая атака успеха не принесла: "рама" вильнула, хладнокровно отстреливаясь. Искусно сманеврировав, Стариков и Тащиев взяли ее в клещи. Одна очередь угодила в фюзеляж. Подбитый "фоккер" вывернулся, стал уходить. Стариков выбрал удачный угол: вражеский стрелок заслонен правой балкой фюзеляжа. "Рама" накренилась, открыла стрелку обзор. И фашист, и Стариков ударили одновременно. Дмитрию хорошо были видны трассы своих пулеметов. Мимо... мимо... Но вот попала одна. Стариков ударил из пушки. "Рама" описала нелепый полукруг, встала на крыло, дымя и кувыркаясь, обрушилась в море... Враг рвался на приморское шоссе. Наши войска упорно держались в Новороссийске. Кровопролитные схватки происходили уже у цементных заводов. 10 сентября утром командир полка вызвал капитана Литвинчука. - Погода - сами видите. Однако местами возможно, наверно, пошарить. - "Свободная охота"? - Кого в напарники возьмете? - Старикова. - Из второй эскадрильи? - Наум Захарович улыбнулся. - Погода, сами видите, - его же словами пояснил свое решение самолюбивый комэск-один. Старикова он нашел у хозяйственной землянки - тот самозабвенно рубил дрова. Кажется, из всех "земных" дел он больше всего любил эту работу. - Сходим на охоту, дровосек? - Со мной? - Со мной. Стариков оглядел небо, с сожалением вогнал топор в чурбак. Кисея дымки висела низко, на взлете Литвинчук едва не задел за дерево. Стариков, взлетев вслед, поскромничал: - Я привяжусь... И весь полет держался как на буксире. То и дело приходилось вести машины по приборам. Только опытнейших своих пилотов мог командир полка выпустить в воздух в такую погоду. На подходе к Анапе разглядели колонну грузовиков. Проштурмовали с ходу. В районе Геленджика, у Цемесской бухты, на малой высоте встретили "Гамбург-138". Огромная четырехмоторная двухкилевая летающая лодка. Размах крыла тридцать метров. Экипаж из шести человек, отличный обзор, сильнейшая броня, три пулемета, пушка. Боевое применение: разведка на коммуникациях, поиск подводных лодок, наводка торпедных катеров и бомбардировщиков на обнаруженные цели, спасательные операции, прикрытие кораблей... Как-то этого крокодила видели у самого нашего приморского шоссе: лежа на воде, спокойно корректировал огонь с моря... - Это тебе не дрова рубить! - Не дрова. - Атакуем? - Атакуем. Ринулись с ходу, без подготовки. Враг такой дерзости не ожидал. Но изготовился моментально! Ответные пушечные и пулеметные трассы прошили небо. Одна из очередей ударила в крыло Старикова. - Видал, гад! - Видал. У самой воды вышли из атаки. "Гамбург" продолжал полет в том же направлении. - Повреждение есть? - Консоль крыла. - Управление? - Нормально. - Повторяем? - Есть. Разрешите мне первым? Литвинчук помедлил. - Ладно, руби давай! Я отвлеку. Стариков развернулся на заход, Литвинчук сделал вид, что атакует. Гитлеровцы ударили по нему, он использовал дымку. Стариков приближался с другой стороны, держа в прицеле один из моторов "Гамбурга". Вот он, как на ладони! Пора... Огненные струи впились в капот. Перенося трассу на второй мотор, прошил бензобаки, Взрыв... Когда последний пылающий обломок воткнулся в море, в наушниках прозвучало: - ...и вечная память! Большая была машина. В первую эскадрилью не перейдешь? - Не стоит, пожалуй. Там и своих самоубийц хватает. К тому же не актуален вопрос... - А что, не дотянешь, думаешь? - Вообще-то надо бы дотянуть. Дровишки там не дорубленные остались. Повар, пока спохватится, задержит ребятам обед... Прошел год. И какой! Разгром гитлеровцев под Сталинградом, грандиозная победа под Курском и Орлом... Успешно развивались события и на юге. Большая часть Северного Кавказа была освобождена, наступление на Украине создало благоприятную обстановку для разгрома немецко-фашистских войск на Кубани и освобождения Таманского полуострова. Главный удар в районе Новороссийска было решено нанести с трех направлений: с моря, со стороны цементных заводов и с плацдарма Малой земли. Операция началась в ночь на 10 сентября сорок третьего года. ...После ночного вылета на поддержку морского десанта гвардии лейтенанты Стариков и Тащиев вновь заступили на дежурство на прифронтовом геленджикском аэродроме. Замаскированные ветками, их ястребки стояли под деревьями, винтами к взлетной полосе. Сидя на крыле своей машины, Стариков беседовал со стажером, инструктором летного училища, прибывшим на боевую практику. - Что нового в тактике вражеских, истребителей? - спрашивал тот, с уважением глядя на скромного лейтенанта, на личном счету которого было больше сбитых самолетов, чем у командира эскадрильи. - С тех пор как утратили господство в воздухе? Угощайся, - Дмитрий протянул собеседнику огромное спелое яблоко, сорванное в брошенном хозяевами саду. - Как сказать... Еще злее стали. Как мы в сорок первом, когда фриц нас одолевал. Ну и, конечно, хитрее. - Откусил яблоко, похрустел. - Много новичков. Как и у нас, впрочем. Поэтому надо стараться бить ведущего. Срежешь туза - успех обеспечен. - Ну это для вас... - стажер невольно перешел на вы, незаметно оглядывая скромную фигуру прославленного морского аса - не богатырь, лицо простого крестьянского парня: чуть курносый, с шелушинкой от солнца нос, выгоревшие брови, простецкие скулы. Сидит, как на завалинке, жует, болтает ногами... - Во, так и знал, - вдруг забросил недоеденное яблоко в куст. - Что, товарищ гвардии... - "Фокки"! Сейчас сыпанут, гады... Сурен, за мной! Стажер удивленно оглядел совершенно чистое небо. Лишь через минуту с ветерком долетел до ушей обрывок гула. "И ведь жевал, с хрустом..." Взвилась ракета. Тащиев замешкался с парашютом и едва не угодил под бомбы "фокке-вульфов", вывалившихся на большой скорости из-за гор... Когда фашисты были отогнаны, с земли последовала команда: - Отставить преследование! Идите на прикрытие войск в район Новороссийска. Город увидели издали - он был весь в дыму. Пожары, разрывы снарядов, бомб... Приблизившись, осмотрелись, определили места самых ожесточенных схваток - у цементных заводов, возле Федотовки, в порту. В районе Гайдука встретили два истребителя ФВ-190. Пошли на сближение. Немцы не рассчитали маневр, разделились. Стариков оказался выше ведомого, выпустил длинную очередь. "Фоккер" отвильнул и совсем оторвался от своего ведущего. Теперь его спасение только в глубоком, с максимальной перегрузкой, вираже или отвесном пикировании. Фашист выбрал первое: расчет на то, что русский не выдержит, сорвется в штопор. Стариков обернулся: Сурен уверенно следовал за ним, Перегрузка вдавила в сиденье, стало трудно дышать. Круг сужался. Немец оказался искусным пилотом. Менял высоту, надеясь, что русский запоздает с маневром и оторвется. Стариков, в свою очередь, усиливал давление на ручку, вламываясь внутрь виража. "Та-ак... - машинально выдавливал сквозь зубы. - Силен, силен... пять с плюсом... А ну-ка..." Чуть спрямив вираж, нашел прицельный ракурс, Увидел, как враг втянул голову в плечи, уменьшил крен, резко вскинул тупой сизый нос машины. Смертельный рывок оттянул его конец на секунды. Едва "фоккер" сорвался в пике, Стариков хладнокровно поджег его. Снял палец с гашетки, распрямился, покрутил головой, разминая одеревеневшую шею. Из-под шлема текло, во рту было солоно. То ли от пота, то ли от крови из прикушенной губы. Размякшей перчаткой вытер лицо, оглянулся. - Здорово, Дима! Высший класс! - раздался в наушниках веселый голос Сурена. Гигантскими зигзагами они продолжали ходить над городом. Искали бомбардировщики противника. Вот они - девятка "хейнкелей". За ней вторая. Прикрытие - дюжина "мессеров". Высота шесть тысяч, "хейнкели" идут гораздо ниже. Стариков собрался атаковать, но на врага уже свалилась восьмерка наших ястребков. Стариков и Тащиев получили указание с земли выполнять роль сковывающей группы. Сковали. Ударная группа атаковала бомбардировщики. Строй "хейнкелей" рассыпался, ведущий их первой группы был сбит. Затем, после короткой схватки, рассеялись и вражеские истребители... 16 сентября Сурен Тащиев облетывал свой самолет над морем. Его прикрывал Дмитрий. Со стороны мыса Утриш появилась группа вражеских истребителей. Шла встречным курсом. У Сурена не было времени раздумывать. Поймав ведущего в прицел, дал очередь из 37-миллиметровой пушки. Встречные пушечно-пулеметные трассы понеслись к нему. Успел увидеть: у гитлеровца снесен фонарь кабины, машина потеряла управление. Строй фашистов мгновенно распался: как потом выяснилось, Тащиев сбил видного руководителя немецких авиационных частей в Крыму. Очередь, выпущенная фашистом, тоже оказалась меткой: разбил? верхнюю часть кабины, повредила стабилизатор. Сам Сурен был ранен в голову. Машина продолжала полет со снижением, ее неотлучно сопровождал Стариков. Под его прикрытием Тащиев долетел до своего аэродрома и чудом сумел посадить израненный самолет... Наступление на земле продолжалось. Авиаторы флота, поддерживая сухопутные войска, громили врага за пределами Новороссийска, на перевале Волчьи Ворота, в Неберджаевской, Южной Озерейке, Верхне-Баканской. Срывали готовящиеся контратаки, уничтожали корабли с живой силой и техникой в портах Тамани и Керчи... 22 сентября эскадрилья Пе-2 40-го авиаполка под прикрытием двенадцати истребителей 11-го гвардейского вылетела на бомбоудар по плавсредствам в порту Тамань. Девятку пикировщиков вел комэск капитан Андрей Кузьмич Кондрашин, группу истребителей - сам командир 11-го полка подполковник Иван Степанович Любимов. Истребители рассредоточились по высоте в группах непосредственного прикрытия и ударной; группы возглавляли прославленные мастера воздушного боя Дмитрий Стариков, Владимир Снесарев, Владимир Наржимский. Ястребки-гвардейцы беззаветно любили своего командира. Любимов был им примером во всем. И в первую очередь в том, чего больше всего не хватало им, молодым и горячим. "Нельзя увлекаться боем до безрассудства, - по-отечески наставлял их Иван Степанович. - Летчик-истребитель должен все видеть, все понимать, до конца сохранять ясную голову". Сами по себе слова значат не много. Важно, кто говорит. А говорил человек, каждый боевой вылет которого являлся подвигом. И не было ни одного из его подчиненных, кто бы не слышал о его славных делах, не рассказывал бы о них с восторгом и восхищением. ...Это случилось 9 октября сорок первого года. Истребители под командой комэска Любимова вылетели на прикрытие штурмовиков. На обратном пути встретились с большой группой Me-109. Силы были неравными: на каждый наш ястребок приходилось по пять фашистов. В ожесточенном бою самолет Любимова был поврежден, он сам тяжело ранен. Пара стервятников бросилась его добивать. Любимов развернулся и пошел в лобовую. Фашисты струсили. Истекающий кровью комэск сумел перетянуть за линию фронта и посадил машину в степи. Его продолжали обстреливать, ранили еще раз. Около года находился на излечении. Несмотря на. все усилия врачей и самого пациента, пришлось расстаться со ступней левой ноги. В полк он вернулся на протезе, но добился разрешения летать. В октябре сорок второго его назначили командиром 32-го иап в мае сорок третьего полк стал 11-м гвардейским. Много замечательных воздушных бойцов воспитал за это время Иван Степанович. И при каждой возможности выходил в воздух сам. Вот и сейчас... При подходе пикировщиков к цели группа была встречена четверкой Me-109. За ними вдали "паслись" "фокке-вульфы". Пара "мессеров" пошла в атаку на левое звено Пе-2. Снесарев кинулся на выручку, открыл заградительный огонь. "Мессеры" отвернули. Им на смену пришла вторая пара. Снесарев спикировал на ведущего, ударил из пушки. "Мессершмитт" вспыхнул и завертелся, падая... Яростно забили зенитки противника. Комэск Кондрашин перевел машину в почти отвесное пикирование, вслед ему заскользили его боевые друзья. Удар был разящим. В порту полыхнули взрывы: часть барж была нагружена горючим. Один из пикировщиков получил повреждения, к нему устремилась пара "фоккеров". Навстречу - Любимов и Наржимский. Первым успел Любимов. Сблизившись с ведущим до предела, ударил из всего бортового оружия. "Фоккер" взорвался. Наржимский круто взмыл вверх, нацелился и тремя очередями зажег второй. Появилось еще четыре "фоккера". Бросились на тот же подбитый Пе-2, он уже снизился до пятисот метров. Стариков и Тащиев бросили машины в пике. Перехватили атаку фашистов в самый последний момент. Меткой пушечной очередью с ходу Дмитрий буквально развалил один из "фоккеров". Итогом этого боя было три сбитых ФВ-190 и один Me-109. Все наши пикировщики и истребители благополучно вернулись на свой аэродром. День 25 сентября сорок третьего года оказался для Дмитрия самым печальным во всей его фронтовой жизни. В полдень с аэродрома Геленджик на бомбоудар по порту Керчь взлетело девять Пе-2. Бомбардировщики вел Герой Советского Союза командир 40-го авиаполка майор Иван Егорович Корзунов со своим штурманом капитаном Иваном Ивановичем Филатовым. Группу прикрывали двенадцать истребителей. Две четверки, составлявшие непосредственное прикрытие, возглавляли капитан Литвинчук и лейтенант Стариков, ударную группу - капитан Карасев. На подходе к Керчи, на высоте пять тысяч метров летчик-истребитель младший лейтенант Трофимов обнаружил позади себя четыре Me-109. Развернувшись влево, увидел еще два. Доложил своему ведущему младшему лейтенанту Шевцову и завязал бой на виражах. "Мессершмитты" ушли на высоту, Трофимов догнал свою группу. Ведущего пары Шевцова в ней не нашел... Дмитрий Стариков, находясь в это время над целью, услышал по радио: "Я - Шевцов, я подбит, на помощь..." Но своего места товарищ не указал. Экипажи бомбардировщиков наблюдали падение одного Me-109, сбитого им. Сам Шевцов с этого боевого задания не вернулся... Пикировщики отбомбились успешно. Потопили три баржи, буксир, катер-тральщик и четыре моторных судна. После удара два Пе-2 оторвались от группы и пошли Керченским проливом в сторону мыса Такил. Стариков и Тащиев направились на их прикрытие. Отбили атаку четверки "мессеров". И почти тут же вступили в бой с шестеркой... Виражи, боевые развороты, бочки, пикирование, горки, схватки на вертикалях. Одного за другим друзья сбили трех фашистов. Остальные обратились в бегство. Но снизу подкрались два "фоккера". Стариков заметил их, когда они уже сидели на хвосте Тащиева. "Не успею!" - пронзила мозг страшная мысль. Огненная струя уперлась в самолет друга, отбила хвост. Машина начала беспорядочно падать. - Сурен, прыгай! - отчаянно закричал Дмитрий. Тащиев не отвечал. Ранен? Убит? Вокруг беспорядочно падающего изуродованного ястребка беспомощно метался самолет Старикова. "Прыгай, Сурен! Прыгай!.." - кричал, заклинал Дмитрий. Наконец от бесхвостой машины оторвался черный клубок, за ним потянулся грибовидный хвост. В ту же минуту "кобра" упала в воду... Купол парашюта надулся, слепя белизной, повис в воздухе. Под ним широко и медленно раскачивался летчик. Жив? Стариков подошел ближе. Тело Сурена бессильно обвисло на лямках, голова уронена на грудь, руки и ноги как у ватной куклы. Стариков разглядел окровавленное лицо... Через минуту все было кончено. Сурен опустился в Керченский пролив и сразу ушел под воду. Вокруг никого не было... Смертью отважных погиб замечательный летчик, отличный боевой товарищ, великодушный, самоотверженный человек. В час гибели на боевом счету его была дюжина вражеских самолетов, сбитых им лично. А сколько он помог уничтожить их своему другу и командиру, сколько раз выручал его из неминуемой беды... За боевые подвиги Сурен Амбарцумович Тащиев был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды. Тяжело переживал потерю верного друга Дмитрий. Товарищи с трудом узнавали его изменившееся лицо, командиры опасались выпускать его в воздух. Через несколько дней на фюзеляже его боевой машины появилась надпись "Сурен Тащиев". Что это значило, враг испытал на себе не раз. ...б ноября, в канун великого праздника, шла битва на Эльтигенском плацдарме. И битва под ним. На позиции наших десантников с Керченского полуострова вылетела большая группа "юнкерсов" под прикрытием "мессершмиттов". Навстречу с аэродрома Анапа взмыла четверка истребителей во главе с прославленным черноморским асом Дмитрием Стариковым. Его новым ведомым был младший лейтенант Георгий Кочурин - тот самый стажер, с которым два месяца назад он так беззаботно беседовал, сидя на крыле своего ястребка и хрустя яблоком. Потом команда: "Сурен, за мной!.." Миновали плацдарм, увидели на западе множество черных точек. "Лапотники" - спустя минуту определил ведущий, разглядев характерные обтекатели на колесах пикировщиков Ю-87. Идут густо, эшелонами, над ними роем кружат "мессеры". Дмитрий прикинул обстановку. Около трех "юнкерсов" идут четырьмя группами, на порядочном удалении одна от другой. Истребители прикрывают их с задней полусферы. - Боевой порядок - фронт. Идем в лобовую! - принял решение. Расчет оказался верным. Пока "мессеры" успели опомниться, два "юнкерса" уже задымили, подожженные метким огнем Старикова и Щербакова. Остальные рассыпались, стали поспешно освобождаться от бомб... С ходу ринулись на вторую группу. Она шла выше, удар пришелся снизу. Еще один "юнкерс", дымя, потянул к земле - его срезал лейтенант Карпунин. Проскочив строй, вышли на истребителей. "Мессеров" было десять, но на помощь им спешило еще около десятка из прикрытия первой группы. Имея подавляющее превосходство в силах, фашисты сразу бросились в бой. Старикову показалась странной такая согласованность в их действиях. Выводя группу боевым разворотом в наиболее выгодное положение, он внимательно осмотрелся. Так и есть! В вышине барражировал одинокий "мессершмитт": управлял действиями своих истребителей. - Выхожу для атаки на главного, - передал товарищам, уже закружившимся в огненной карусели. Пока оставшаяся тройка отбивалась от слаженно и неторопливо действовавших фашистов, Дмитрий ушел в сторону солнца, набрал высоту и неожиданно обрушился на увлеченного боем их командира. Ударил наверняка; с пятидесяти метров. "Главный" взорвался. Потерявшие управление "мессеры" вслед за рассеявшимися "юнкерсами" поспешили повернуть на запад... В итоге этого боя враг потерял три бомбардировщика и один "мессершмитт". На долю Старикова пришлось два самолета. Второй вылет - в этот же день в шестнадцать часов. Над Керченским проливом встретили десять бомбардировщиков и восемь истребителей противника. Стариков подал команду сомкнуть строй. И вновь повел свою четверку в лоб. Но затем сманеврировал и ударил сзади. Атакованный им "мессер" загорелся, вошел в штопор. Остальные разделились, стали атаковать с разных сторон. На Старикова навалились двое. На выручку поспешил старший лейтенант Виктор Щербаков. С ходу сбил одного. Но главной целью были "юнкерсы". Стариков оставил пару Щербакова связывать боем "мессершмитты", а сам с Белоусовым устремился на бомберов. В считанные секунды свалил одного. Остальные начали сбрасывать бомбы в море. К группе фашистских истребителей подоспела еще четверка "мессеров", Стариков поспешил н.а помощь товарищам. В неравном бою отважное звено гвардейцев уничтожило еще один "мессершмитт". Таким образом, за один этот день лично Дмитрием было сбито четыре самолета противника и столько же пришлось на долю его ведомых. Так сражался отважный черноморский воздушный боец Дмитрий Стариков. Так вместе с ним - и после смерти своей - продолжал сражаться его незабвенный боевой друг Сурен Тащиев. О бесстрашном советском асе, имя которого было начертано на неуязвимой, внушающей ужас машине. среди гитлеровцев стали распространяться легенды... Этим и хотелось бы закончить мне свой далеко не полный, заведомо ограниченный рамками немногих боевых вылетов, рассказ об одном из моих боевых друзей - простом рабочем пареньке с "рукой сильного человека и глазом снайпера". И с верным, преданным сердцем, с великой душой. Кончить тем, чем и начал, одним из самых печальных и самых удачных в его боевой жизни дней, когда он впервые вылетел в бой без своего неразлучного друга. Но... Все равно же возникнет вопрос: а что было с ним дальше? Дальше все то же - бои и бои... Освобождение Крыма, красный вымпел над Севастополем... На счету Дмитрия Старикова, прославленного воздушного бойца, - четыреста девяносто девять боевых вылетов, двадцать один лично сбитый им самолет - самый большой на то время счет на всем Черноморском флоте. Из поверженных им гитлеровских машин можно было бы составить целую коллекцию: "мессершмитты" и "фокке-вульфы" различных марок и назначений, "хейнкели", "хеншели", "юнкерсы", "Гамбург"... Сражался, водил в бой друзей, срывал удары вражеских бомбардировщиков по нашим наступающим войскам, обеспечивал успешные действия своих бомбардировщиков и торпедоносцев... И вот - тишина. Закончилась Великая Отечественная война. В эти непривычно тихие дни летчики отдыхали, ждали, куда перебросят, набирались сил. Стояли на старом, многим знакомом еще по довоенным временам, крымском аэродроме Саки. Один из этих дней оказался для Дмитрия особенно радостным: его отпустили в Краснодар свидеться с женой, она ждала ребенка... Да... Сколько раз приходилось мне поражаться жестокой нелепости многих смертей. Даже казалось, судьба издевательски выбирает самых умелых, сметливых, отважных, будто бы чтоб убедить остальных: никто на войне сам себе не хозяин. Но - после войны... Дима ехал в Симферополь в кабине грузовика. Заранее переживал счастье встречи, радовался жизни, победе. За одним из поворотов шофер притормозил: на дороге стоял с поднятой рукой офицер. По званию он был старше, Дима не раздумывая вылез из кабины, перебросил упругое тело через борт. Скамеек в кузове не было, стал, навалившись локтями на скользкую крышу кабины. И снова - воспоминания, раздумья, мечты, веселый ветер навстречу... Крымская "серпантинная" магистраль. Изувеченная войной, изъезженная, изрытая... В полку только и поняли: "Орденов полна грудь... Герой! Не иначе как ваш, наверно..." Помчались, нашли, привезли... Наш аэродром от Саки был далеко, я узнал обо всем позже. Но все равно - как удар в сердце: "Дима Стариков, слышал? Под машиной... Да нет, при чем тут самолет, грузовиком на дороге. На повороте выбросило из кузова - головой об асфальт..." Сколько ни привыкай к смертям, не привыкнешь. И рассказывать о них без нужды не станешь. Но... все равно спросят. "Полна грудь орденов..." За свои подвиги летчик-истребитель капитан Дмитрий Александрович Стариков удостоился высшего признания Родины - звания Героя Советского Союза. Был награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны I степени. "МЫ - РЯЗАНСКИЕ!" Началось это еще до войны. По чистой случайности в одну эскадрилью попали штурман Иван Филатов и летчик Михаил Андрианов, родом из одной деревни, и летчик Андрей Кондрашин - из соседней. Обе деревни находились на Рязанщине. А в памяти всех еще свеж был знаменитый в то время фильм с забавной, дурашливой приговоркой, тем и смешной, что употреблялась тогда, когда было совсем не до смеху. "Мы - рязанские!" - стало шутливым девизом этой неунывающей тройки, душой которой был, несомненно, Андрей. "Рязанские" старались быть самыми лучшими в каждом полете, самыми точными в каждой бомбардировке, самыми меткими в боевых стрельбах. И это им удавалось. Превосходные штурманские качества Филатова, удивительные способности одного из лучших военных летчиков, каких мне приходилось знать, Андрея Кондрашина, стали заметны еще тогда. А в первых боях, в которые эскадрилья вступила 22 июня, выявилось и еще одно качество: все рязанцы отличались завидным бесстрашием. Особенно это понадобилось, когда полк, почти не выключаясь из боевых действий, стал срочно перевооружаться: взамен СБ получил стремительные и маневренные Пе-2, приспособленные к бомбардировке с пикирования. Эскадрильей командовал капитан Александр Пехович Цурцумия. О том, что это был за человек и какой летчик, можно судить по такому, например, эпизоду, разыгравшемуся как раз в эти дни. Надо было сфотографировать вражеский аэродром, на который намечался удар. На аэродроме базировались истребители. Ясно, что такой полет сопряжен с крайним риском. Летчик, получивший это задание, счел нужным попрощаться с товарищами: - Вряд ли удастся вернуться... Комэск услышал, вспыхнул: - Отставить! Я сам полечу. Через пять минут он ушел в воздух. Казалось бы, только со злости можно было провести разведку так отчаянно, как сделал это комэск. Он подошел к аэродрому противника над облачностью, затем спикировал, прошел над самым летным полем, поливая вражеские машины пулеметным огнем. Произвел необходимые фотосъемки и зажег на земле два вражеских самолета. Нет, это было не со злости. В том-то и суть доблести этого замечательного летчика, что его действия, которые со стороны казались отчаянными, основывались на трезвом расчете, на знании качеств новой боевой машины. Пойди он под облачностью, горизонтальным полетом, как это обычно делалось при фотографировании, его почти наверняка бы сбили. Фотографируя же на выходе из пикирования и одновременно внося в стан врага сумятицу своей внезапной штурмовкой, он лишил зенитчиков возможности вести прицельный огонь, помешал взлету истребителей и сократил до минимума время пребывания над объектом. Скоро имя Цурцумии прогремело по всей стране и даже за ее пределами - после первого же дальнего полета на новых машинах. Эскадрилье поручили разбомбить нефтебазы и заводы в Плоешти, и она блестяще выполнила задание... Андрей Кондрашин в отваге не уступал комэску. И учился у него сочетать смелость с трезвым расчетом. Его звали в полку Кузьмичом - должно быть, за добродушный, веселый характер. Невысокий, плечистый, светло-русые волосы - буйными кольцами. Страстный шахматист, любитель поспорить, пофилософствовать, покопаться "в корне вещей"... И - страстный до фанатичности пикировщик. Как-то, на пятый или шестой месяц войны, когда имя Кондрашина уже гремело, к нему приехал корреспондент флотской газеты. В целом он остался доволен собеседником, хоть и подосадовал на его привычку все обращать в шутку. В конце поинтересовался: - А почему вы младший лейтенант, когда все ваши товарищи - лейтенанты? Кузьмич потеребил свои кудри, сверкнул изумительно белыми, крупными зубами. - Этого не пишите. Еще выговор схлопочете от своего начальства. Не тот, так сказать, пример. Увлекся я прежде времени пикированием. Так понравилось - терпения нет! А машины были еще к этому делу не приспособлены. Раз спикировал, два... На меня глядя и товарищи стали баловаться. Однажды старший начальник приехал, смотрит - машина деформирована. "В чем дело? Откуда перегрузки?" - "Пикировали..." - "Без разрешения? Кто конкретно?" Я вышел из строя, чего же ребят подводить. Расплатился одной "узенькой". Правда, не дорого? Как, на ваш взгляд? Пока был жив Цурцумия, Кондрашин неизменно участвовал во всех его полетах. От их бомб горела нефть Плоешти, рушились портовые здания, шли ко дну корабли в Констанце. Особенно запомнился налет на Черноводский мост, где под ожесточеннейшим огнем противника требовалось положить бомбы с ювелирной точностью. Смелость, граничащая с отчаянным удальством, постепенно сменялась рассчитанной, непреклонной отвагой. Товарищи по праву стали считать Кузьмича лучшим мастером пикирования. По-настоящему незаурядный талант летчика развернулся во время обороны Севастополя. На маленьком поле у Херсонесского маяка уместились все виды флотской авиации - самые отважные бомбардировщики, торпедоносцы, истребители, штурмовики. Героические защитники Мекензиевых высот и Итальянского кладбища считали их своими "братишками", знали по именам, узнавали в небе по почерку. И не только ястребков, спасавших их от бомбежек и штурмовок врага. Пикировщики появлялись над полем боя в самые напряженные моменты, перед очередной вражеской атакой. Чуть не отвесно скользнув с высоты, обрушивали на головы гитлеровцев бомбы, затем проходили на бреющем, разя их пулеметным огнем... Пехотинцы и матросы пытались по стилю пикирования, по маневрам отличить Корзунова от Аккуратова, Кондрашина от Стразова. Кондрашин стал общим любимцем. Считалось, что на самые трудные задания, под огнем немецких батарей, обстреливавших аэродром, чаще всех поднимается он. Хоть в общем-то полеты между друзьями делились поровну. В те дни Андрей не знал, что такое отдых. Неизменный весельчак и балагур, он разучился смеяться. С запорошенным каменной пылью лицом, с запавшими, горящими боевым азартом глазами, он только и ждал команды взвиться в воздух. О смерти не думал. И, как потом вспоминал, еще острее ощущал жизнь, с особенным чувством смотрел на бирюзовое море, радовался каждой зеленой травинке на пыльном, изрытом бомбами и снарядами, казалось, навечно бесплодном клочке земли. И эта любовь к жизни управляла его волей, помогала не ослепнуть от ненависти к врагу, не совершить роковой ошибки. После каждого удачного вылета он возвращался на аэродром бодрый, повеселевший. И неизменно мрачнел и тосковал, если в полетах случался вынужденный перерыв. Вид белокаменного красавца-города, разрушаемого на глазах, вызывал в его душе содрогание и гнев. Впрочем, без шуток и здесь не обходилось. Такой уж был характер у Кузьмича. Под стать ему подобрался и экипаж - штурман Слава Богомолов, воздушный стрелок-радист Владимир Крищенко. Тройка была неразлучной: к этому вынуждала и боевая обстановка, и теснота стоянки. В моменты вражеских налетов на аэродром друзья укрывались тоже вместе. А укрытие было весьма своеобразное. Самолеты эскадрильи стояли на краю аэродрома, на высоком скалистом берегу. Кузьмичевцы закрепили на каком-то выступе длинную веревку и, когда начиналась бомбежка, спускались под скалу. Защита была надежная, а взбираться обратно Кондрашин считал необходимым для экипажа спортивным упражнением. Когда бомбежка кончалась, Кузьмич выбирался наверх первым, бежал к самолету и на ходу кричал: "От винта!" Это был способ поторопить несколько медлительного Славу Богомолова. Как-то случилось, что целую неделю подряд экипаж пролетал, ни разу не вступив в воздушный бой с "мессерами". Такое положение не устроило стрелка-радиста. Он нашел выход: нагрузил свою кабину мелкими бомбами и вручную выбрасывал их через люк. Потом рассказывал друзьям о результатах "личного" бомбометания. Но вот на пикировщиков напали сразу восемь "мес-сершмиттов". Одного Крищенко сбил, еще двух сбили стрелки других самолетов. Но бой был долгий, и у Володи кончились патроны. А пять "мессеров" атакуют, один как раз пристраивается в "хвост. Крищенко со злости, что нечем отбиться, схватил пачку лежавших на полу кабины листовок и швырнул в воздух. Эффект получился поразительный. Большое разноцветное облако стало стеной за самолетом. "Мессершмитт" мгновенно отвернул и больше не приближался. Наверно, вернувшись к своим, взахлеб рассказывал о новом советском оружии... В последние месяцы севастопольской обороны взлетать днем стало немыслимо: вражеские истребители висели над аэродромом в три яруса. Кондрашин вылетал со своим звеном минут за сорок до рассвета и убивал это время, кружась над морем. Как чуть развиднеется, наносил удар. И успевал, как правило, вернуться до появления над аэродромом "мессеров". Однажды чуть запоздал. Прилетел, когда первый утренний "мессершмитт" уже оповестил о своем прибытии "на дежурство" бомбой. Через несколько минут налетела и вся орава. Кондрашин спустился до бреющего, с аэродрома открыли огонь. Большая часть "мессеров" не рискнула снизиться, лишь два особенно азартных продолжали преследование. Наши стали в круг в двадцати метрах от земли и ходили над батареями так, чтобы подставить фашистов под огонь. Атаки "мессеров" сверху были не эффективны: большой риск врезаться в землю. Но гитлеровцы попались отчаянные и ловкие, сумели вклиниться в круг. Получилась смешанная цепочка: Кондрашин, за ним "мессер", затем Чеботарев, второй "мессер" и сзади третий летчик звена - Гоноуков. Так и кружились, обстреливая друг друга. В бою принимал участие весь аэродром. Все были на летном поле, у блиндажей, стреляли по гитлеровцам из автоматов, винтовок, пистолетов, даже из ракетниц. Наконец Гоноуков сбил одного. "Мессер" с ходу врезался в море, и через минуту на поверхность всплыла генеральская фуражка: матерый бандит успел поднять "фонарь", хоть спрыгнуть с такой высоты все равно бы не смог. Второй продолжал ходить за Кондрашиным, как привязанный. Андрей водил его с таким расчетом, чтобы он в конце концов зацепился за капонир или врезался в землю. Двадцать минут шел этот немыслимый воздушный бой. Наконец удалось подняться нашему "яку". Герой Советского Союза Михаил Авдеев одной очередью сбил нахрапистого фашиста. Самым удивительным во всей этой истории оказалось то, что когда Кондрашин сел на землю, в его машине техник не нашел ни единой пробоины... Перед одним из вылетов капитан Кондрашин написал заявление в партию. В нем говорилось: "Жизнь моя принадлежит Родине. В бой с фашистскими варварами хочу идти в рядах коммунистов. Храбро и мужественно буду отстаивать каждую пядь советской земли, буду драться, не жалея своих сил, а если потребуется, и самой жизни". Все последующие его вылеты с Херсонесского маяка были поистине героическими. Летать приходилось уже только ночью. Пикировать в темноте? Кондрашин научился и этому. И научил товарищей. В декабре 1942 года погиб Герой Советского Союза майор Александр Пехович Цурцумия. Вся эскадрилья - теперь носящая имя своего славного первого командира - тяжело переживала эту потерю. Но для Кондрашина Цурцумия был не только учитель и командир. Сколько раз он - сам до отчаянности дерзкий и смелый удерживал младшего друга на крайней грани риска, сколько раз выручал его, спасал от гнева вышестоящих начальников... Еще и через полгода, когда я встретился с Андреем впервые после училища, в глазах его при упоминании дорогого имени вспыхивал сухой блеск, руки невольно стискивались в кулаки. "Какой человек был, какой красивый человек!" Красивым человеком был и сам Андрей Кондрашин. Веселым и вдумчивым, добрым и беспощадным, беззаветно отважным и по-крестьянски рачительным. Когда приходилось летать на свои города и села, где временно обосновался враг, он требовал от штурмана особенно тщательного изучения района цели, становился даже порой раздражительным. "Не можем же мы перебить немцев в санатории, а санаторий оставить целехоньким!" - возмущался обиженный штурман. "Надо стараться, - отвечал Кузьмич. - Ты постарайся, пожалуйста, Слава!" В то время нам часто приходилось летать на крымские города и порты, где еще совсем недавно располагались наши аэродромы, куда мы часто ездили по служебным, а иногда и сугубо личным делам. Постепенно обнаружилось новое качество этого талантливого летчика. Нисколько не изменяя своему стилю, летая по-прежнему исключительно дерзко и смело, он стал все глубже вникать в суть дела, в теорию летного мастерства. Прежняя склонность к "философии", к поиску "корня вещей", получила конкретное содержание. На разборах боевых вылетов, на летно-технических конференциях Кондрашин выступал как отличный знаток материальной части, искал пути к раскрытию всех боевых возможностей машины, развивал свою методику пикирования, предлагал новые тактические приемы для захода на цель. Его слушали с полным вниманием: за плечами Кондрашина было уже две сотни боевых вылетов. Без единой аварии, без единого повреждения машины при взлетах и посадках. Невольно вспоминалось знаменитое суворовское изречение: "Вчера счастье, сегодня счастье, помилуй бог, надо же сколько-нибудь и умения!" Восхищение отчаянной смелостью и "везением" Кузьмича заменялось во мнении летчиков подлинным и глубоким уважением к одаренному мастеру своего дела. В боях за Кавказ Андрей был впервые ранен. Но даже и тут сказалась его привычка в самых серьезных делах не терять чувства юмора, всегда оставаться хозяином обстоятельств. Группе Кондрашина была поставлена задача: взлететь с аэродрома постоянного базирования и нанести удар по кораблям в порту Керчи. Затем сесть на запасной аэродром, заправиться, подвесить бомбы и снова пойти на ту же цель с возвратом уже на свой аэродром. К Керчи летчики подошли на высоте около четырех тысяч метров. Спикировали. И когда бомбы были уже сброшены, самолет Кондрашина сильно встряхнуло разрывом снаряда, он принял почти вертикальное положение. Ведомые решили, что произошло непоправимое. Но Кондрашин сумел выровнять машину и, как ни в чем не бывало, вернуться в горизонтальный полет и вновь возглавить группу. Когда сели на запасном аэродроме, летчики сбежались к машине ведущего. Они увидели, что осколком снаряда насквозь пробит фюзеляж под кабиной. Командир вылез, прихрамывая, из сапога сочилась кровь. На вопросы товарищей не ответил. - Быстро заправляться! Подвешивать стокилограммовые бомбы! Снарядил группу для нового вылета, выпустил ее в воздух, потом сел в свою изуродованную машину, запустил моторы, взлетел и пошел в сторону основного аэродрома. И никто не знал, что сев в кабину, летчик привязал поврежденную ногу к педали, что от боли его мутило, временами и вовсе подступала дурнота... Когда товарищи пришли к нему в госпиталь, похвастался: - Во, братцы, как меня хватило! И показал свой сапог с развороченным носком. Ребята переглянулись: отлетался Кузьмич, ясно, что осколком отхватило чуть не полступни. Принялись ободрять, выражать сочувствие. Кондрашин выслушал все с подобающим вниманием, принял советы, соболезнования. И вдруг расхохотался. - Спасибо, хлопцы! Только ошибочка вышла. У фрицев. Не учли одного обстоятельства... Через минуту общий хохот потряс палату. Оказалось, что сапоги у Кондрашина были с чужой ноги, с огромным запасом, осколок оторвал только палец... Полностью проявился зрелый талант этого замечательного летчика в дни боев за изгнание врага с Кубани, за освобождение Новороссийска, Таманского полуострова. Кондрашин стал командиром звена, а затем и комэском, водил большие группы пикировщиков на порты и конвои, наносил сокрушительные удары по живой силе и технике отступающего противника. Танкеры, баржи, транспорты, портовые сооружения, склады, танки и автомашины, сотни гитлеровских солдат могли быть записаны на боевой счет Андрея Кондрашина и его друга штурмана Анатолия Коваленко. Боевое напряжение стало как бы родной стихией отважного летчика. Он думает только об одном: будет ли погода и какую цель обнаружит сегодня разведка. О себе забывает начисто. Перед высадкой десанта в Новороссийский порт, в начале сентября сорок третьего года, авиация Черноморского флота нанесла несколько бомбоштурмовых ударов по аэродрому Анапа. Целью их было ослабить группировку истребителей, стянутых сюда фашистами. Первой на это задание вылетела эскадрилья Кондрашина. Ее прикрывали десять истребителей. При подходе к городу перед бомбардировщиками встала стена разрывов: противник решил, что самолеты идут на порт. Кондрашин прошел заградогонь, не меняя курса. Вот и аэродром. На стоянках, в капонирах и в поле в шахматном порядке рассредоточены "фоккеры" и "мессеры". Маскировочные сети не мешают видеть их издали. - Пошли, братцы, - командует негромко Кондрашин, ложась на боевой. Оглядывается, видит, как еле заметными эволюциями летчики корректируют свои места в боевом порядке. Все правильно. - Пикируем по команде! Цель площадная, бить надо не по отдельным самолетам, а по всей стоянке, для этого он и приказал взять бомбы небольшого калибра: разброс при серийном бомбометании будет большим. - Пошли! Кондрашин входит в пике. Моторы приглушены, но скорость стремительно нарастает. Тишина сменяется воем. Вой переходит в свист. Угол пикирования - семьдесят градусов. Встречные трассы, вьюга разрывов... Кнопка нажата... Изо всех сил ручку на себя... Тело становится стопудовым, внутренности опускаются вниз... И так - три захода. Каждый - сквозь огненную метель. - Сбор! Уходя, сосчитали: девять дымовых столбов. Сжечь девять вражеских самолетов за один налет - результат хороший. На каждого по одному. Да еще сколько побитых осколками... Ни один истребитель противника взлететь не успел. 23 сентября 1943 года Советское информбюро передало: "Авиация Черноморского флота атаковала в районе Керченского пролива и порта Керчь транспортные средства противника и уничтожила десять быстроходных десантных барж и три сторожевых катера противника". Это было так. Группу из двадцати четырех Пе-2 возглавлял Андрей Кузьмич Кондрашин. Он же был ведущим первой девятки. Вторую вел капитан Александр Алексеевич Гнедой. Впереди замыкающей шестерки шел майор Юрий Викторович Колечиц. Пикировщиков сопровождали шестнадцать истребителей 11-го гвардейского авиаполка, их ведущим был капитан Семен Евстигнеевич Карасев. Он же - командир ударного звена. С каждой группой бомбардировщиков шли по четыре истребителя непосредственного прикрытия, их командирами были лейтенант Петр Краснов, старший лейтенант Владимир Наржимский, майор Борис Юдин. Маршрут прошли, не встретив противодействия. Вблизи района цели появились четыре Me-109, но в бой не вступили, ушли в сторону Азовского моря. Внизу то справа, то слева виднелись дымы пожаров: наши войска вели бой в районе лимана Кизилташского. В небе повисли серые шапки разрывов. Их становилось все больше и больше. Осколки достигали самолетов, однако никто не нарушал строй. Показался порт. Он был забит судами. Штурман Коваленко передал командиру необходимые расчетные данные. Кондрашин довернул машину, повел ее вдоль причала. Коваленко нажал на кнопку, освобожденный от груза самолет слегка "привспух". Бомбы разорвались на баржах и между ними. Когда вся группа развернулась на обратный курс, замыкающий доложил: порт объят огнем. Горели и взрывались суда, цистерны с бензином на берегу, склады с боеприпасами... Появились вражеские истребители. К группе Гнедого устремился Ме-110. Краснов атаковал его и сбил с дистанции сто метров. В районе Курчанского лимана Наржимский, догонявший основную группу после воздушного боя, был атакован двумя Me-109. Сбил одного, второй поспешил ретироваться в сторону Темрюка... Повторный удар по Керчи был выполнен в тот же день после обеда. - Пойдете без прикрытия, - сказал командир полка Герой Советского Союза майор Иван Егорович Корзунов. - Что поделаешь, истребителей не хватает... - Сообразим что-нибудь, - ответил Кондрашин. Первую девятку повел он, вторую - Трофим Лушаков. До цели летели не напрямик, как утром, а по изломанному маршруту. Высоту держали минимальную. Благополучно вышли в Азовское море, набрали высоту. На большой скорости устремились к порту. Зенитки хотя били ожесточенно, но пристреляться как следует не успели. Девятки отбомбились успешно и покинули район цели без потерь. На разборе оба полета были признаны образцовыми. За Андреем Кондрашиным установилась слава не только лучшего пикировщика, но и вдумчивого, изобретательного тактика, спокойного и умелого организатора боевых действий больших групп. Октябрь сорок третьего года для пикировщиков 40-го авиаполка был особенно напряженным. Часто приходилось вылетать в такую погоду, которая в другое время считалась бы нелетной. И тут Кондрашин был незаменим. ...Ветер несет с моря клочья тумана, водяную пыль. На сером небе темными рваными пятнами проглядываются дождевые тучи. На стоянке перед своим командиром столпились летчики эскадрильи: угрюмоватый, немногословный Егоров, веселый Забияка, смуглый, стройный Тарарин, молоденький, розовощекий Бриллиантов... - Помните, ребята! Главное - строй. В одиночку в таком небе делать нечего, -- дает последнее напутствие Кондрашин. Эскадрилья взлетает, выстраивается. Почти сразу попадает в полосу дождя. Затем - в липкую, серую, как овсяный кисель, пелену облаков. Кондрашин то и дело оглядывается. Самолеты скользят, то скрываясь, то появляясь. Весь строй - как скованный. Молодцы ребята! - Вижу караван! - докладывает Коваленко. Вражеские корабли идут без опаски. Только когда эскадрилья ложится на боевой курс, вокруг машин возникают клубочки разрывов. Ведущий ложится в пике. За ним, как с горки, поочередно соскальзывают остальные. - Истребители! - докладывает стрелок-радист. Поздно! Бомбы идут на цель. Кондрашин выводит самолет из пикирования. До слуха доносится приглушенная наушниками и ревом моторов пулеметная дробь: один из "мессеров" атакует машину летчика Плохого. Трассы стрелка-радиста Лукьянова прошивают его, фашист поспешно отваливает в сторону... - Результат, штурман! Коваленко жадно всматривается вниз, улыбается. - Порядок, командир! Выйдя из зоны огня, Кондрашин убеждается собственными глазами: окутанный дымом транспорт с большим креном уходит под воду. Возле него, объятые пламенем, мечутся два самоходных понтона и мотобот. Взрыв... Дым рассеивается, на поверхности моря видны только догорающие обломки... Когда возбужденные летчики вновь окружают своего командира на стоянке, Кондрашин неожиданно предлагает: - А может, слетаем на Ялту, ребята? Погодка-то в нашу пользу оказывается, а? Ребята согласны: погодка что надо! Согласен и Корзунов. - Тебе чем хуже, тем лучше, Кузьмин! Учти все же, риск столкновения... - Без риска войны не бывает, Иван Егорович. Через два часа снова все в сборе на том же месте - рассматривают дешифрированные снимки, принимают поздравления. Потоплен танкер, две баржи, взорван склад боеприпасов в порту... Во второй половине октября эскадрилья перелетела в Южную Таврию, на аэродром Скадовск. Задача - не допускать корабли противника в отрезанный Крым. Через несколько дней Кондрашин переслал донесение своему боевому другу и командиру майору Корзунову. Письмо было "трехъярусным". "Дорогой товарищ майор, спасибо Вам за внимание. Сообщаю о наших делах". Далее следует перечисление потопленных судов противника. И добавление: "Еще вот сейчас мы потопили одну сухогрузную баржу метров в сто длиной и сторожевой корабль. Баржа взорвалась, а корабль разломился в щепки". И снова пауза, и - другим карандашом: "Простите, товарищ майор, опять улетаем. Хотел написать подробнее, а ничего не выходит". В эти первые дни в Скадовске, действуя, по сути, самостоятельно, Кондрашин со своими боевыми друзьями проявлял еще большую самоотверженность, неутомимость, граничащую с одержимостью. К середине ноября на этот приближенный к районам боевых действий аэродром перебазировались по одной эскадрилье из 36-го минно-торпедного и 11-го гвардейского истребительного полков. Отсюда же вылетали на задания группы "илов" 11-й штурмовой авиадивизии. Погода не благоприятствовала комбинированным ударам. Дожди, туманы, мокрые снегопады... Кондрашин, однако, использовал каждую возможность, летал, когда для других это было немыслимо. Вот некоторые сведения о действиях эскадрильи в эти последние полтора месяца жизни Андрея Кондрашина. 26 ноября самолетом-разведчиком был обнаружен конвой противника. По тревоге в воздух поднялась пятерка Пе-2 во главе с комэском. Пикировщиков сопровождали четыре истребителя 11-го гвардейского авиаполка. Конвой состоял из двух транспортов, нефтеналивного судна и сухогрузной баржи, охраняемых пятью сторожевыми катерами. Чтобы ударить наверняка, Кондра-1нин приказал ведомым сбрасывать бомбы с минимальной высоты. Каждый экипаж определил себе цель. Высота выхода из пикирования не превышала шестисот метров. В результате удара были потоплены транспорт водоизмещением более тысячи тонн, нефтеналивное судно и сторожевой катер. В воздушном бою ведущий истребителей капитан Семен Карасев сбил "Гамбург-140". Спустя два дня та же пятерка потопила транспорт в две тысячи тонн и две баржи. Еще через день в порту Очаков вывела из строя транспорт и крупную баржу и потопила баржу, груженную автомашинами. 1 декабря четверка Пе-2 уничтожила баржу и сторожевой катер, 4 декабря потопила крупную баржу и повредила портовые сооружения... После многих ненастных дней выглянуло солнце. Можно было организовать комбинированный удар. Ждали возвращения разведчиков. Последним прилетел младший лейтенант Плохой, из эскадрильи Кондрашина. Привез исчерпывающие данные: в порту Ак-Мечеть скопилось до сорока различных судов, среди которых два крупных транспорта. Первой взлетела шестерка Ил-2, ее возглавил Костин. Штурмовики обрушились на скопление судов внезапно, со стороны солнца. Корабли открыли огонь, когда они уже зашли в атаку. Мастерски маневрируя, "илы" сделали несколько заходов, потопили две баржи и двум нанесли значительные повреждения. Затем на цель вышла пятерка А-20, ведомая капитаном Обуховым и штурманом майором Маркиным. Бомбардировщики ожидали организованного противодействия корабельных зенитчиков, но налет "плов" расстроил их взаимодействие и они открыли огонь только в момент сбрасывания бомб. Две быстроходные десантные баржи получили значительные повреждения. На берегу был взорван штабель боеприпасов. Тут же появилась семерка "Петляковых". Пикировщики зашли на цель, когда внизу еще рвались бомбы, и не встретили почти никакого сопротивления. Ведущий группы комэск Кондрашин избрал для прицельного удара транспорт и лихтер. Когда летчики вышли из пикирования, то увидели, что лихтер быстро погружается в воду, а на транспорте бушует пламя. В момент отхода от цели на самолет младшего лейтенанта Ларионова накинулись два "Фокке-Вульфа-190". Немцы, видимо, не заметили прикрытия: ястребки находились выше. Опытный истребитель Виктор Щербаков, почти отвесно спикировав на одного из фашистов, мгновенно расправился с ним... День 11 января 1944 года стал последним днем жизни отважного морского летчика капитана Андрея Кузьмича Кондрашина. Над приморским аэродромом свирепый зимний ветер рвал в клочья низкие облака. Видимость переменная, взлетать можно. Штурман 11-го гвардейского авиаполка старший лейтенант Николай Кисляк вылетел на разведку с летчиком лейтенантом Владимиром Орловым. В Одесском порту они обнаружили транспорты, по радио сообщили на аэродром. Кондрашин немедленно поднял в воздух шестерку пикировщиков. В его экипаже в качестве стрелка-радиста летел начальник связи эскадрильи младший лейтенант Анзин. Пикировщиков сопровождали шесть истребителей во главе с отважным Дмитрием Зюзиным. За ними шла группа штурмовиков. После взлета в машине Кондрашина выявилась неисправность: не удалось убрать шасси. Это, конечно, не могло заставить его вернуться на аэродром. Держались подальше от берега, от проторенных воздушных путей: успех налета на такой сильно укрепленный объект в немалой степени зависел от внезапности. Это в основном удалось. Перед заходом на цель пикировщики увеличили скорость, оторвались от "илов", штурмовая атака которых должна была начаться через минуту после выхода "Петляковых" из пике. И тут все портовые и корабельные зенитки открыли ураганный огонь. Разрывы снарядов, трассы "эрликонов" и пулеметов встали стеной перед заходящими в атаку машинами. Маневрировать было бесполезно: при следующей попытке их встретил бы еще более организованный огонь. А уйти от цели, сбросить бомбы с горизонтального полета, для Андрея было немыслимо... Снаряд попал, когда самолет ложился в пике. Ложился точно на цель. Андрей попытался сбить пламя, но это было невозможно. Видя, что через считанные секунды самолет взорвется, посадил его на воду... Машина тут же затонула. Штурман и начальник связи погибли, Кондрашина, еще с признаками жизни, подобрал румынский катер. На берегу, не приходя в сознание, летчик умер... ...Над морем, на Аллее Славы, у памятника Неизвестному матросу, горит Вечный огонь. Здесь в день 22-й годовщины освобождения Одессы от немецко-фашистских захватчиков состоялось символическое захоронение отважного советского летчика, коммуниста - Героя Советского Союза Андрея Кузьмича Кондрашина. У могилы несут вахту пионеры и комсомольцы Одессы. Здесь всегда живые цветы. Сюда приходят родные героя, его боевые друзья, тысячи и тысячи знакомых и незнакомых людей... С первых дней Великой Отечественной войны морской летчик Кондрашин не выходил из боев. В конце 1943 года, когда в летную карточку Андрея был записан триста одиннадцатый успешный боевой вылет, командование представило его к званию Героя Советского Союза. Указ Президиума Верховного Совета СССР вышел 31 мая 1944 года, когда героя уже не было в живых. За последние свои подвиги Кондрашин был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени. Его имя навечно зачислено в списки родного полка. СНАЙПЕРСКИЙ ЭКИПАЖ Судьба штурмана Ивана Филатова подобна судьбам многих его сверстников. Рабочий, в 1936 году окончил Московский рабфак имени Калинина, поступил в пединститут, после первого курса по комсомольскому набору пошел в Ейское военно-морское авиационное училище. Затем служба в частях ВВС Черноморского флота, учеба на штурманских курсах, война... Тот же примерно путь прошел и его командир Иван Корзунов. Впрочем, в одном экипаже они оказались не сразу. В первые дни войны Филатов летал с лейтенантом Родионовым. Бомбили корабли, нефтехранилища, портовые сооружения в Констанце и Сулине. 13 июля комэск Цурцумия повел два звена, только что освоившие новые самолеты-пикировщики Пе-2, на бомбоудар по нефтепромыслам в Плоешти. Бомбардировщики летели на предел своей дальности, истребители сопровождать их не могли. Мастерски избранный маршрут, заход со стороны Карпат обеспечили полную внезапность удара. Короткий боевой курс, и бомбы сброшены. От прямых попаданий загорелись два нефтеперегонных завода, нефтебаки, склады, сильные повреждения получили крекинговые установки, железнодорожные пути... Это был тот удар, о котором писали газеты не только у нас, но и за границей. Противник открыл огонь, когда все Пе-2 были уже для зениток недосягаемы. На перехват вылетела группа "мессершмиттов". Они с ходу атаковали второе звено, сбили замыкающего лейтенанта Александрова... У пикировщиков еще недоставало опыта воздушных боев, штурманы и стрелки торопились с прицеливанием, летчики не использовали противоистребительного маневра. Да и горючего было в обрез. "Мессеры", разделившись попарно, атаковали группу с разных направлений. Опьяненные первым успехом, они навалились на головную машину, пилотируемую командиром звена Иваном Корзуновым, и одной из очередей подожгли ее. Однако на выходе "мессера" из атаки его достала пулеметная очередь штурмана Филатова с летевшего сзади пикировщика. "Мессершмитт" задымил, перевернулся и через минуту врезался в землю. Корзунов не растерялся, сумел скольжением сбить пламя. Самолет Родионова пристроился слева, Филатов и стрелок огнем прикрывали поврежденную машину командира от непрерывных атак вражеских истребителей. "Мессерам" все же удалось вторично поджечь самолет Корзунова, вывести из строя один из моторов. И вновь летчик проявил исключительное хладнокровие и умение. Глубоким скольжением сбил пламя и на одном моторе вышел в горизонтальный полет. Тем временем штурманам и воздушным стрелкам групповым огнем удалось сбить еще один "мессер", остальные отстали. Корзунов перелетел линию фронта, дотянул до Аккермана и благополучно посадил избитую машину на передовой аэродром. С этих пор он стал летать с Филатовым. И вряд ли в полку была более неразлучная пара, чем эти "два Ивана". Дружба, завязавшаяся в бою, крепла от полета к полету. В августе 1941 года бомбардировочной авиации ВВС Черноморского флота было приказано вывести из строя Черноводский мост на Дунае - объект стратегического значения. Узкая, ленточная цель. Прямая, как стрела, эстакада за километр от Дуная поднимает над топями полотно железной дороги. Надводная часть моста протяженностью семьсот пятьдесят метров висит на тридцатипятиметровой высоте. Стальные фермы возвышаются до семидесяти пяти метров. Чуть не воздушная цель! По Черноводскому мосту шли резервы, вооружение, боеприпасы. По нефтепроводу, подвешенному под его полотном, - нефть из Плоешти в хранилища и на нефтеперегонные заводы Констанцы, затем в цистерны, направляющиеся на фронт. Эта жизненно важная для врага, непрерывно пульсирующая артерия, питающая весь правый фланг немецкого Восточного фронта, надежно прикрывалась истребителями и несколькими поясами зенитных заслонов, способных создать многослойный огонь на всех досягаемых высотах. Фашисты считали мост неуязвимым. Настал день удара. В воздухе бомбардировщики 2-го и 40-го авиаполков. Группу пикировщиков ведут Корзунов с Филатовым. При подходе к цели - шквальный огонь зенитной артиллерии. Все воздушное пространство вокруг моста заполнено шапками разрывов, исчерчено трассами "эрликонов" и пулеметов. "Мессеры" атакуют, рискуя попасть под огонь своих зениток... Бомбардировщики не сворачивают с пути. Под адским огнем ложатся на боевой курс. Вода вокруг моста кипит. Но сам он невредим. Завершают удар пикировщики. Бомбы, сброшенные Филатовым, попадают в крайнюю ферму и опору. Мост выведен из строя... В августе началась героическая оборона Одессы. Черноморская авиация, взаимодействуя с кораблями, оказывала поддержку сухопутным войскам. По нескольку боевых вылетов в день делали пикировщики, нанося меткие удары по железнодорожным узлам и эшелонам, по танкам и артиллерийским позициям в полосе фронта, по переднему краю противника. Один из этих дней остался на всю жизнь в памяти друзей. Звено вылетело на Одессу, где к линии фронта подтягивалась артиллерия врага. Пикировщики вышли на цель на небольшой высоте, бомбы легли ровной строчкой как раз вдоль колонны. - Цель накры... - голос стрелка-радиста прервался на полуслове. Самолет вздрогнул, свалился на нос. Филатов бросил взгляд на Корзунова. Летчик с искаженным лицом сжимал рукой правую ногу, кровь сквозь пальцы сочилась по комбинезону, стекала на пол кабины... - Держись, командир! - крикнул Филатов. Помог другу выровнять самолет, перевести его в набор высоты. Выйдя из зоны огня, увидел пронесшиеся рядом трассы, пробоины на крыле. Вражеский истребитель выходил из атаки. - Ушкалов, огонь! - крикнул, бросившись к своему пулемету. Стрелок не отвечал. "Мессер" снова заходил в атаку. Филатов держал его в прицеле, подпустил на двести метров. На секунду опередил фашиста, который готовился ударить наверняка. Длинная очередь пересекла тело "мессера", он отвернул, потянул шлейф дыма к линии фронта... Филатов быстро отстегнул ремешок от планшета и изо всех сил перетянул ногу друга. Тот, крепко сжав зубы и все больше бледнея, продолжал вести самолет. Филатов помогал ему. Так дотянули до своего аэродрома. Выпустили шасси, благополучно посадили израненную машину. Тут только узнали, что разорвавшимся в самолете снарядом убило их боевого друга воздушного стрелка-радиста старшину Ушкалова Андрея Емельяновича. Пока командир находился на излечении, Филатов летал с известным на Черноморском флоте летчиком Луниным. А когда Корзунов вернулся, друзья снова стали неразлучны. ...Фашистские полчища, не считаясь с потерями, рвались в Крым. Наши войска вели тяжелые оборонительные бои. Поступило приказание уничтожить танки противника на Перекопе. Они были укрыты в окопах и использовались как артиллерия. Группу пикировщиков повели в бой командир звена старший лейтенант Корзунов и его штурман старший лейтенант Филатов. По пути к ним присоединились группы штурмовиков и истребителей с других аэродромов. Показалась прорезавшая мутные воды Сиваша узкая полоска земли. По обеим сторонам железной дороги то и дело вставали желтые кусты - шла артиллерийская перестрелка. Пелена сизого дыма стелилась над окопами. Затем засверкали вспышки, вокруг самолетов повисли черные шапки - заработали зенитки врага. В небе появились его истребители... Держать строй! - подал условный знак Корзунов. Филатов точно вывел группу на цель, прицельно положил бомбы. По выходе из пикирования группа вновь собралась в плотный строй, отбила атаки "мессеров". Один вражеский истребитель был сбит. Все пикировщики благополучно вернулись на свою базу... ...Враг прорвался в Крым, осадил Севастополь. Сосредоточив большие силы, предпринял первый штурм легендарного города. Севастополь устоял... 22 ноября 1941 года воздушная разведка донесла, что на аэродроме Саки сосредоточилось около сорока самолетов противника. Было решено нанести бомбоштурмовой удар по этой цели. Для выполнения задачи выделили четыре самолета Пе-2, пять Ил-2, шесть Як-1 и четыре И-16. Ведущим был назначен экипаж Корзунова. Затемно группа была уже в воздухе. Корзунов с Филатовым избрали маршрут над морем. Подходя к береговой черте, бомбардировщики резко увеличили скорость, штурмовики, не теряя их из виду, перешли на бреющий. Первыми на цель вышли пикировщики. Бомбы, сброшенные Иваном Филатовым и другими штурманами группы, разрушили казарму, взорвали склад боеприпасов. Минутой позже пошли в атаку штурмовики. Удар оказался настолько неожиданным, что зенитная артиллерия противника открыла огонь, когда группа была уже на отходе. На летном поле взрывались и горели более десятка немецких самолетов... В один из декабрьских дней Ивана Корзунова вызвал комэск капитан Цурцумия. Предложил перебазироваться со звеном на Херсонесский маяк. Звено было сборное, вылетать предстояло в тот же день. Корзунов вызвал летчиков Дмитрия Николаева и Дмитрия Лебедева, спросил, представляют ли они, в каких условиях предстоит воевать. Ребята представляли. Через два часа звено ушло в воздух. Началась напряженнейшая работа. На второй день декабрьского наступления немцев на Севастополь Корзунову с Филатовым пришлось решать весьма ответственную тактическую задачу. Неприятель накапливался в одной из балок на расстоянии двухсот метров от переднего края наших войск. Надо было бомбовым ударом сорвать атаку врага. Бомбить в такой близости от своих Корзунову еще не приходилось. Филатов собрал штурманов, тщательно изучил местность по карте, наметил ориентиры, рассчитал точку прицеливания. Строго проэкзаменовал каждого из ведомых. - Что бы ни было, от нас не отрываться! Бомбить только по ведущему! Когда звено приблизилось к цели, Корзунов впервые почувствовал, что его штурман нервничает. В самом деле, что может быть страшнее: вместо помощи пехотинцам нанести им урон. Однако ничто не помешало Филатову точно вывести машину на створ ориентиров, вовремя положить на боевой курс. Небо вокруг кипело от разрывов. Корзунов вел тройку как по линейке. Соскользнул в пике. Ведомые за ним - как с горки... И так - семь раз. Под ожесточенным огнем из всех видов зенитного оружия. Двадцать три бомбы из двадцати четырех легли точно на головы фашистов. Одна разорвалась близ наших позиций, но не причинила вреда. Вечером летчикам зачитали благодарность Военного совета флота. "Звено Корзунова... сорвало готовившийся прорыв". Пришла телеграмма и с линии фронта: армейское командование благодарило бомбардировщиков за помощь. Через три дня звено еще раз заслужило благодарность Военного совета. Противник занял село Верхний Чоргунь. Надо было выбить его из этого важного опорного пункта. Но немцы вели такой сильный огонь, что пехота не могла подняться в атаку. Звено Корзунова сделало шесть вылетов, подавило много огневых точек. Но этого оказалось недостаточно, пехотные командиры попросили обработать немецкие позиции еще раз. Наступали сумерки, местность просматривалась плохо. Под сильным зенитным огнем летчикам пришлось сделать несколько заходов, чтобы точно определить позиции вражеских батарей. Хладнокровие и выдержка Корзунова и снайперский глаз Филатова позволили и в этих условиях обнаружить и точно накрыть самые активные огневые точки врага. После седьмого удара пикировщиков пехота поднялась в атаку, и к ночи село было отбито у противника... Враг усиленно подтягивал резервы. Звену Корзунова часто приходилось вылетать на удары по скоплениям войск и техники на дорогах. Однажды разведка обнаружила движение большой колонны от Симферополя к Бахчисараю. Дорога была так забита автомашинами, пехотой, орудиями, что куда ни брось бомбы, попадешь. Но у Корзунова с Филатовым выработалось правило: каждый раз наносить врагу наибольший возможный урон, поражать самую крупную, самую важную цель. Иногда для этого требовалось "создать соответствующие условия", как выражались друзья. Плотный огонь зенитных орудий и пулеметов не помешал им выйти в голову колонны и с высоты тысяча двести метров положить бомбы в самую гущу вражеских войск. Движение колонны застопорилось. Корзунов скомандовал ведомым разойтись и работать самостоятельно. Самому ему тут же пришла в голову идея: вести огонь не только на пикировании, как это обычно делалось, но и на выходе из него. Это позволяло накрыть больший отрезок дороги. Сделав по два захода и израсходовав все боеприпасы, поспешили на аэродром. Быстро заправились, пополнили боезапас и получили разрешение повторить вылет. Противник на этот раз встретил их ураганным огнем. Но "пешки" опять отбомбились успешно и, снизившись, проштурмовали в панике мечущихся фашистов. На обратном пути, над самым Качинским аэродромом, звено неожиданно выскочило из-за прикрытия облаков. На аэродроме - десятки вражеских истребителей, готовых к взлету в любую минуту. К тому же зенитки... Корзунов вспомнил уроки Цурцумии: дерзкое нападение - лучшая защита. На свой аэродром все равно уйти не успеешь... Считанные секунды находились бомбардировщики на виду у противника. Даже зенитки еще не успели открыть огонь, как Корзунов скользнул в пике. Можно было ручаться, что ни один гитлеровский летчик не подумал, что все это произошло случайно. Хоть и безумие - три самолета на целый аэродром! Наверно, решили, что в самом деле какой-то русский сошел с ума... И все удалось. Проштурмовали поле, не дали взлететь ни одному гитлеровцу. Правда, машину Дмитрия Лебедева повредило зенитным снарядом, и несколько следующих вылетов пришлось делать парой. Когда над линией фронта прошли не три, а два пикировщика, на командный пункт посыпались запросы пехотинцев: что случилось с третьим, не сбит ли, остался ли жив... Корзунов, узнав об этом, собрал своих ребят. - Севастопольцы нас знают и любят. Какой сделаем вывод, друзья? Вывод был сделан логичный: воевать по-севастопольски! Успех бомбометания зависит от штурмана в такой же степени, как и от летчика. Когда самолет ложился на боевой курс, Филатов жил только одной мыслью; нанести как можно больший урон врагу. Не было случая, чтобы он поторопился со сбросом бомб из-за ураганного огня зениток или атак истребителей. И, как и его командир, постоянно думал. Думал на земле, думал в воздухе. И часто идеи посещали его в самые напряженные минуты боя. Как-то, еще до Севастополя, пошли на скопление танков. Приблизились к указанному району, но не могли найти цель. Минут пятнадцать кружили - ни выстрела, ни малейшего движения на земле. Сбросили на пробу одну бомбу. Эффект превзошел все ожидания: в воздух взвились десятки трасс. Филатов и не подумал освобождаться от груза. Внимательно изучал, откуда идет стрельба. Оказалось, танки искусно замаскированы в стогах сена. Заметил, где они расположились наиболее кучно, и дал командиру курс на отход. Корзунов мгновенно понял его замысел, умело имитировал бегство от огня противника. Минут двадцать покружились в стороне, вне видимости немцев. Потом зашли с того же направления, что и в первый раз, как будто это был другой бомбардировщик, посланный им на смену. Немцы опять затаились. Филатов старательно, без помех выбрал цель и отбомбился. Наградой за удачную выдумку явился огромный взрыв: под один из стогов был замаскирован склад боеприпасов... Иногда пунктуальность Филатова выводила из себя даже такого хладнокровного командира, как Корзунов. Во время декабрьского штурма Севастополя гитлеровцы особенно упорно обстреливали аэродром у Херсонесского маяка. Взлетать стало почти невозможно. Нужно было уничтожить или, по крайней мере, подавить дальнобойную батарею, хорошо пристрелявшуюся по аэродрому. Погода была на редкость неблагоприятная: облачность до четырехсот метров, с земли ей навстречу поднимается туман. Бомбить, спустившись ниже облаков, - значит быть сбитым осколками своих же бомб: цель возможно рассмотреть только с моря, при полете на бреющем. Подняться выше облачности - значит свести вероятность попадания чуть не к нулю. Решили так. При первом заходе с моря точно определить направление к цели и время полета к ней. На втором - сбросить бомбы из-за облаков по расчету времени, пользуясь секундомером. Корзунов сделал первый заход, пошел на второй. Старательно выдерживает курс и скорость, несмотря на отчаянный огонь. Чувствует, что прошли над целью. Спрашивает Филатова: - Сбросил? - Нет... Пошел на третий. - Сбросил? - Не сбросил. - Сколько же ты меня будешь мучить? - А что я могу сделать, если ориентира нет? - Ладно, пойду на бреющем. Тогда ориентира не понадобится. - Смотри, командир. Боюсь, что тогда уже ничего нам не понадобится. - А что делать? - Давай еще заход. В сущности, штурман поставил себе немыслимую задачу. В море не было никакой точки, от которой можно бы отсчитать время. А установить его приблизительно - это для Филатова было невозможно. Пошли на четвертый заход. Самолет то и дело вздрагивал от близких разрывов. - Сбросил? - Не успел рассчитать... - Ну черт с тобой, собьют, так обоих! Корзунов развернулся, зашел еще раз на вставшие сплошной стеной разрывы зенитных снарядов. Через минуту услышал радостный голос друга: - Вот теперь сбросил. Думаю, в самую точку! Спасибо, командир! И на земле сам больше всех удивлялся, как им удалось вернуться из этого полета живыми и невредимыми... Подобные же сцены разыгрывались между друзьями почти каждый раз при отходе от цели. Предельная сосредоточенность, напряжение всех сил при заходе сменялись у Филатова бурным проявлением чувств после меткого удара. Бывало, что штурман просил командира зайти на цель еще раз, чтобы полюбоваться результатом. - Следи за воздухом! - сурово обрывал его восторги командир, закладывая противозенитный маневр. - Тут тебе не театр! К счастью, всегда начеку был третий член экипажа - воздушный стрелок-радист Анатолий Калиненко. Не было случая, чтобы он прозевал вражеский самолет в воздухе. Человек по тем понятиям уже немолодой, он отличался той же добросовестностью в работе, что и штурман, но никогда не позволял себе увлекаться. Надежно держал связь с землей на всех этапах полета, надежно наблюдал за воздухом, хладнокровно и метко стрелял. На личном его боевом счету числилось два сбитых вражеских истребителя. В период декабрьского штурма немцев звено Корзунова делало по шесть-семь вылетов в день, уничтожая живую силу и технику врага в районе Итальянского кладбища, на Мекензиевых высотах, в Сухарной балке, в селе Верхний Чоргунь и на других участках фронта. Во время Керченско-Феодосийской десантной операции наших войск немцы стали спешно перебрасывать силы от Севастополя на восток. По дороге на Симферополь двигались в три ряда колонны автомашин, танков, артиллерии. С аэродрома Херсонес поднялось звено пикировщиков во главе с Корзуновым, группа штурмовиков, ведомая Губрием, и истребители Юмашева. Удар Филатов нанес с высоты восемьсот метров. Все бомбы легли на дорогу. Штурмовики и истребители докончили дело. Когда, израсходовав весь боезапас, группа отходила от цели, дорога была усеяна сотнями трупов вражеских солдат. Горели танки, взрывались груженые автомашины, по обеим сторонам валялись искореженные артиллерийские тягачи и орудия... В январе сорок второго, после гибели Александра Цурцумии, Корзунова назначили командиром эскадрильи. Иван Егорович дал себе слово удержать завоеванный подразделением авторитет, стать достойным преемником прославленного воздушного воина и командира. Вскоре вся эскадрилья перебазировалась с Кавказа в Севастополь. Она пополнилась новыми экипажами. Их надо было приобщить к боевым традициям славного коллектива. А прибывшие два звена сделать столь же надежными и самоотверженными в бою, каким было испытанное "севастопольское" звено. Кольцо блокады вокруг осажденного города после декабрьского штурма сжалось. Снаряды вражеской дальнобойной артиллерии сотнями рвались на аэродроме. Усилилось "дежурство" над ним немецких истребителей: почти каждый взлет сопровождался воздушным боем. Тренировать новичков в таких условиях было невозможно. Молодой комэск применил способ, который использовал в бывшем своем звене - обучение во время боевых вылетов. Прошедшим севастопольскую школу летчикам надо было научить новых товарищей крепкому строю во время нападения истребителей, мгновенному переходу в атаку и выходу из нее, ювелирной точности бомбометания. (Полигоном для упражнений в прицельном сбрасывании бомб с пикирования служили моторные мастерские врага в близком тылу и участок его передовых позиций, требовавший наиболее частого воздействия нашей авиации.) Не говоря о других "мелочах". Быстро и безошибочно ориентироваться, отыскивать мелкие, хорошо замаскированные среди сопок и балок цели, взлетать, не вызывая огня вражеской артиллерии, как можно меньше подымая пыли... 21 января два звена нанесли бомбоудар по самолетам противника, сосредоточенным на аэродроме Сарабуз. Внезапности не получилось, так как маршрут проходил над территорией, занятой фашистами. На боевом курсе звено, которое вел Корзунов, было атаковано тремя "мессершмиттами". Однако экипажи дружно отразили атаки, сбили один "мессер" и прицельно сбросили свой смертоносный груз на аэродром противника. На самолете старшего лейтенанта Мордина из второго звена после сбрасывания не закрылись люки. Он стал заметно отставать. Оставшаяся пара "мессеров" накинулась на него. Оба звена развернулись на помощь товарищу. Общими усилиями атака была отражена, при этом сбит еще один Ме-109. Другой, получив повреждения, потянул к своему аэродрому. За один этот вылет шестерка Пе-2, не понеся никаких потерь, сумела уничтожить четыре Ю-88 на аэродроме и два "мессершмитта" в воздушном бою. - Вот что значит взаимная выручка! - подвел итог полета Корзунов. В тот же день воздушная разведка донесла о скоплении артиллерии и большого количества автомашин в Евпатории. В воздух поднялась та же шестерка. Сложные метеорологические условия, огонь вражеских автоматов не помешали группе выполнить боевую задачу. Корзунов с Филатовым выработали особую тактику ударов по целям противника, сильно прикрытым зенитной артиллерией. Маршрут проходили, как правило, на малых и сверхмалых высотах над морем. Затем набор высоты до восьмисот - тысячи метров, пикирование до четырехсот, полтора-два десятка секунд на боевом курсе, бомбоудар и выход из атаки с противозенитным маневром. Смелость и неожиданность налета ошеломляли противника. Пока ой приходил в себя, Филатов успевал положить в цель весь запас бомб. Так было и на этот раз. Несмотря на сплошную низкую облачность, быстро обнаружили скопление противника на городской площади. Бомбы накрыли всю цель, гитлеровцы понесли большие потери в живой силе и технике... Выполняли и свои прямые обязанности. Вели разведку в море и портах, бомбили корабли на переходах из Констанцы в Евпаторию и Ак-Мечеть... В короткий срок эскадрилья обрела опыт, слеталась так же, как и первое звено "севастопольцев". В невыносимой, казалось бы, обстановке работала не просто успешно, но и бодро, с неизменной готовностью к любому заданию. В самые трудные дни - никакого упадка духа, никакой усталости. Самые трудные дни наступили в начале лета. Для третьего штурма города противник сосредоточил огромное количество наземных сил, более шестисот самолетов... На херсонесском пятачке, в выдолбленных в каменистой земле капонирах, укрывалось пятьдесят три машины. Личный состав спасался от бомбежек и обстрелов под скалами южной стороны. Только за один день 24 июня 1942 года по аэродрому было выпущено более тысячи двухсот артиллерийских снарядов, сброшено до двухсот крупнокалиберных бомб. Артобстрелы и бомбоудары заставали самолеты при посадке и выруливании на старт. Один из осколков попал в бензобак машины Корзунова, самолет сгорел... Эскадрилья сражалась до приказа на последний взлет и покинула Херсонесский аэродром только за четыре дня до оставления Севастополя последними нашими частями. По два ордена Красного Знамени заслужили в этих памятных боях командир эскадрильи Иван Егорович Корзунов и его штурман Иван Иванович Филатов. Летом и осенью сорок второго отважный экипаж водил эскадрилью на скопления вражеских войск в кубанских степях, под Новороссийском, на перевалах Главного Кавказского хребта... Как-то во второй половине августа командир полка, вызвав друзей, молча обвел кружком отдельный домик на Клухарсмом перевале. Карта была крупномасштабная, но и на ней синий карандаш едва не залез за красную черту, обозначающую позицию нашей обороняющейся пехоты. - Ваша цель, друзья! Севастопольская! Глаза Филатова заблестели: соскучился по ювелирной работе. - А карту свою дадите? Карту дали. Корзунов отобрал три лучших экипажа. Филатов тщательно проинструктировал штурманов. Пикировать в теснине между гор - само по себе дело нелегкое. А тут - точечная цель, близость своих позиций... Однако спикировали. Бомбы угодили точно в указанное строение, разнесли в щепки командный пункт гитлеровских горноегерей. И тут наблюдающие результат штурманы и стрелки в один голос закричали своим командирам: - Смотрите, смотрите!.. Огромная толпа каких-то людей, выскочив из-под нависающих над дорогой скал, на бегу рассыпаясь, устремилась к нашей передовой... Загадка разъяснилась только к вечеру. Из штаба наземных войск передали в дивизию благодарность: ваши летчики освободили из фашистского плена шестьсот советских граждан. Оказалось, гитлеровцы заставили этих людей таскать к перевалу грузы, используя их как вьючных животных. По этому случаю в полку были проведены беседы, летчики выражали свой гнев и ненависть к бесчеловечному врагу. Филатов же, сверх всего, сделал свой вывод в беседе со штурманами: - Вот, братцы, как важна точность в нашем деле... Через несколько дней в штаб поступило тревожное сообщение: противник просачивается на южные склоны перевала. Основную дорогу надежно защищали наши войска. Преодолеть их сопротивление врагу не удавалось, но, как доносила разведка, гитлеровские егеря нашли обходную тропинку. По словам разведчиков выходило, что она защищена не только от налетов, но и от наблюдения с воздуха нависшими над ней скалами. В то же время немедленно остановить врага могла только авиация. Необходимо было в кратчайший срок разыскать тропу. Эту задачу Корзунов поставил перед лучшим пикировщиком эскадрильи капитаном Андреем Кондрашиным. Тот взял себе в напарники лейтенанта Михаила Плохого из своего звена - летчика, не раз отличавшегося в разведке. О Кондрашине я уже кое-что рассказывал в предыдущем очерке. Всего о нем не расскажешь. Удивительный был человек! Вот и на этот раз он двумя экипажами сумел решить такую задачу, которая и целому полку едва ли была под силу. Обнаружив тропу и двигавшихся по ней вражеских автоматчиков, Кондрашин и его штурман Анатолий Коваленко решили обрушить на них скалу, нависшую над склоном. Сброшенные ими бомбы сделали дело так, как сумели бы разве что опытные подрывники. Оказавшиеся в западне гитлеровцы были уничтожены нашей пехотой. А имя Кондрашина стало чуть ли не самым популярным в частях 46-й армии, защищавших этот труднейший рубеж... В сорок третьем, во время изгнания немцев с Кавказа, действия полка в основном были направлены на порты Феодосия, Керчь, Тамань. Через них осуществлялось снабжение обороняющихся вражеских войск. Постоянно держать под контролем эту важнейшую морскую коммуникацию противника было главной задачей всей авиации Черноморского флота. Особенно трудными целями являлись быстроходные десантные баржи, которые стал широко использовать противник. Первая встреча с ними обескуражила даже таких бывалых воздушных бойцов, как Корзунов с Филатовым. Воздушной разведкой был обнаружен караван, состоящий из двенадцати судов. Пятерка пикировщиков, вылетевшая на удар по тревоге, нашла в указанном районе дюжину незнакомых по силуэту судов, идущих в двухкильватерной колонне. - Зайдем под углом тридцать - сорок градусов, - предложил Корзунов. - В какую-нибудь да попадем. Будто не знал своего штурмана. - Зачем торопиться, командир? Сейчас разберемся. И с целью, и с ветерком, чтобы точненько снос рассчитать. Может, сбросим одну для пристрелки? Сбросили сотку. И тут с посудин открылся бешеный огонь. Особенно неистовствовали "эрликоны". - Педант чокнутый... - выругал друга Корзунов, закладывая противозенитный маневр. Но тут же услышал восторженный крик стрелка-радиста: - Попала! Тонет! Филатов, однако, молчал. Потом не то удивленно, не то смущенно: - Да нет, в том-то и дело... Даже и крена не видно... И тут началось самое поразительное. Все суда с проворностью юрких букашек рассредоточились, повиляли и вдруг стали в правильный круг. Огонь с них достиг такой силы, словно это были хорошо вооруженные военные корабли. - Ложимся на боевой! - безоговорочно приказал Корзунов. Филатов сбросил серию. Одна из бомб опять угодила прямо в судно. И опять тот же результат... Так состоялось первое знакомство пикировщиков с этой новинкой немецкой морской техники. Вскоре в полку были получены данные о БДБ - быстроходных десантных баржах. Их необычайная живучесть объяснялась наличием в корпусе множества отсеков, разделенных водонепроницаемыми переборками. Три сильных двигателя обеспечивали отличную маневренность: БДБ успевала отвильнуть с курса за время падения бомбы с небольшой высоты, то есть за шесть-семь секунд. Вооружение - четыре автоматические пушки "эрликон". Необходимо было разработать соответствующую тактику. Корзунов, Кондрашин, Филатов принялись за дело с охотничьим азартом. Все жизненно важные механизмы и емкости с горючим у БДБ располагались в кормовой части. Но длина баржи сорок семь метров, ширина - восемь. Вот тут и выбирай, куда попасть... Выбрали. Подобрали соответствующие бомбы, разработали метод ведения прицельного огня, тактику групповых ударов. Сорок три БДБ, потопленные эскадрильей со времени появления этих посудин на Черном Море и до окончания боев за Крым, - лучшее свидетельство того, что для подлинных мастеров воздушных атак неуязвимых целей не существует. 24 июля 1943 года майору Корзунову присваивается звание Героя Советского Союза. В августе его назначают командиром 40-го бомбардировочного авиаполка. Капитан Филатов становится соответственно штурманом полка. А эскадрилью имени Героя Советского Союза Александра Цурцумии принимает капитан Кондрашин. Осенью все трое друзей награждаются за отвагу и мастерство, проявленные в боях за освобождение Тамани. Корзунов и Кондрашин - орденом Красного Знамени, Филатов - Отечественной войны I степени. На новой должности Корзунов продолжал лично водить группы пикирующих бомбардировщиков на корабли противника в море и в базах. Мастер снайперских бомбоударов Филатов был примером для всех штурманов полка, неустанно совершенствовал их боевую выучку. В феврале 1944 года Ивану Корзунову присвоили звание подполковника и назначили командиром 13-й авиационной дивизии пикирующих бомбардировщиков. Майор Иван Филатов стал соответственно флаг-штурманом вновь созданного соединения. Флагманский экипаж по-прежнему водил группы пикировщиков на удары, собственным примером вдохновляя молодых воздушных бойцов. Шло победное наступление на фронтах. Войска 4-го Украинского освободили большую часть Крыма, подошли к Севастополю. Каждый летчик, штурман, воздушный стрелок дивизии стремился внести свой достойный вклад в дело победы, у каждого были личные счеты с ненавистным врагом. Корзунов и Филатов вспоминали погибшего в январе Андрея Кондрашина, первого командира их родной эскадрильи Александра Пеховича Цурцумию... Счет за гибель друзей был предъявлен такой: всякий фашистский корабль, вышедший из крымского порта, должен погибнуть в пути! Молодые летчики равнялись на ветеранов. В каждом полку появилось по нескольку экипажей, для которых не существовало слишком мелких или слишком подвижных целей. Их девизом было уметь уничтожить любой объект. Застрельщиками и в этом деле оставались старые, прославленные экипажи эскадрильи имени Цурцумии. Они были боевым ядром дивизии, ее гордостью, ее совестью. Летали без устали, разили врага беспощадно и метко. Летчики Александр Гнедой, Сергей Тарарин, Анатолий Бриллиантов, Казимир Казаковский, Михаил Плохой, штурманы Александр Борисов, Виктор Гриша... Эти имена были известны не только каждому бойцу дивизии, но и всем авиаторам Черноморского флота. Когда наши войска прижали немцев к Южному Бугу у города Николаева, пикировщикам было приказано разбить мост - единственный возможный путь их отхода. Мосты для бомбардировщиков - одна из труднейших целей. По обычным нормативам на такой объект требуется посылать около тридцати самолетов. Сильное противодействие зенитных средств соответственно увеличивает эту норму. Замкомэск капитан Гнедой и его штурман лейте нант Гриша (кстати, только что вернувшиеся из полета в море, где потопили транспорт) решили, что хватит одной шестерки. Той же, с которой летали на конвой. Тем более, что враг ждет не менее тридцати самолетов - немцы порядок любят. Обманным маневром вышли к мосту, спикировали с тысячи двухсот метров, бомбы сбросили с минимальной высоты. В мост попали из них три, две фермы были разрушены. Больше ничего и не требовалось. "Скромность украшает героя", - говорил в таких случаях Корзунов. В эти напряженнейшие дни комдив и его неизменный штурман использовали каждую возможность, чтобы лично возглавить группу пикировщиков, направляемую на ответственный массированный удар. За успешное руководство боевыми действиями дивизии в операции по освобождению Крыма и проявленную при этом личную отвагу Иван Егорович Корзунов был награжден орденами Нахимова I степени и Отечественной войны I степени. Штурман дивизии Иван Иванович Филатов - орденом Нахимова II степени. Друзья не разлучались до конца войны. Водили воздушные армады дивизии с той же скромной самоотверженностью и отвагой, как вместе когда-то водили звено. И теми же маршрутами, что и в сорок первом - на Констанцу, Плоешти, Сулину... Только, если тогда это были глубокие вражеские тылы, то теперь - города, которые вот-вот будут освобождены из-под гитлеровского ига... КОМЭСК НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВ С Николаем мы подружились в училище. Вместе учились летать, вместе мечтали о будущем. Завидовали героям боев в Испании, на Хасане и Халхин-Голе, на Карельском перешейке. Хотели быть похожими на них. И вот декабрь 1940 года. Торжественное построение выпускников училища. Николаева направляли служить на Балтику, меня на Тихоокеанский флот. Коля написал на обороте своей маленькой - для командирского удостоверения - фотокарточки: "Дороги наши обязательно встретятся". Я на своей: "Будущему герою небесных просторов". Что ж, юность есть юность. Впрочем, и то и другое сбылось. Дороги наши встречались не раз. Встречались и расходились. Пока... Сколько таких же вот памятных карточек с такими же наивными пожеланиями сгорело в небе, на суше и потонуло в водах - Балтийского, Баренцева, Черного морей... На всех на них были запечатлены такие же молодые, открытые, смелые лица. Лица героев... ...30 июня 1941 года эскадрилья ВВС Балтфлота одна за другой уходили на бомбоудар по скоплению противника в районе Двинска. Туда же повел свою девятку бомбардировщиков капитан Челноков. Погода стояла скверная. Темные тучи низко нависали над землей, пошел дождь. Летели под облаками. Рядом с комэском - Николаев и Мазуренко, справа Уваров, Абраменко, Новицкий, слева Тальянов с ведомыми Игашевым и Копыловым, Почти все - выпускники нашего Ейского военно-морского... Противник, конечно, их ждал. Заслон огня зениток, пулеметов, скорострельных пушек "эрликон". Прорвавшись к цели. Челноков сбросил бомбы, за ним - остальные. И тут навалились истребители. Комэск сомкнул строй. Отбили первую атаку, вторую, третью... Но силы были неравны. Взорвалась в воздухе машина Абраменко. Врезался в землю самолет Копылова - видимо, летчик был убит. Загорелась машина Игашева. Он направил ее на вражеский истребитель, таранил его, а затем огромным факелом обрушился на вражеские танки, скопившиеся на дороге... На аэродром Челноков привел пятерых. Шестой уцелевший, Новицкий, на подожженной машине перетянул через Западную Двину и сел на своей территории... Первые дни войны, первые победы, первые потери - самые тяжелые, как ни готовь себя к ним. В августе группу летчиков с Балтики направили в Воронеж - переучиваться на штурмовиков. Срок был короткий. Переучились. Получили приказ лететь на Черное море. Десятка Ил-2 под командой капитана Челнокова взяла курс на юг. На одном из промежуточных аэродромов, в Богодухове, Челнокову передали приказание самого главнокомандующего войсками Юго-Западного направления Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного: нанести бомбоштурмовой удар по танковой и моторизованной колонне противника, движущейся в сторону Кременчуга. Челноков повел группу к цели. Спикировали на дорогу, на придорожный кустарник. В движение пришли танки, машины, тягачи с орудиями... Николаев, Степанян, Виноградов, Евсеев, прицельно отбомбившись, принялись косить фашистов пулеметным огнем. Колонна была разгромлена, первая атака неожиданно вошедших в боевой строй штурмовиков увенчалась блестящим успехом. Такие же вылеты последовали с кременчугского, с полтавского аэродромов. Помогая нашим войскам сдерживать наступление врага на суше, морские штурмовики получили боевую закалку еще в пути к новому месту службы. Двое из десяти погибли смертью храбрых - летчики Евсеев и Виноградов. Большинство из остальных были представлены к наградам. Николаев, с учетом прошлых его боевых заслуг, - к ордену Красного Знамени. Сдав семерку обученных и испытанных в бою штурмовиков командованию ВВС Черноморского флота, комэск Челноков вернулся в Воронеж, где его ждала новая группа курсантов. Николай Николаев стал летчиком 18-го штурмового авиаполка, в котором и воевал до конца. Героическая оборона Одессы, бои у Перекопа... В один из осенних дней сорок первого года Николаев вылетел на очередное боевое задание и не вернулся. Подбитый "ил" упал в штормовое море, у летчика была сломана правая рука, три ребра. Целые сутки боролся он со стихией, плывя к своему берегу в маленькой надувной лодке. Больше всего боялся встречи с вражескими сторожевиками. Держал наготове пистолет: лучше смерть, чем... Трудно представить, каких усилий стоило ему добраться до земли. Но он добрался. Быстро подлечился, и снова в бой... Потом - оборона Севастополя. Боевой опыт Николаева, его личная отвага снискали ему авторитет одного из лучших летчиков в полку. В боях за Севастополь Николай стал коммунистом, командиром звена, ему поручали водить на удары группы штурмовиков эскадрильи. ...4 ноября самолеты-разведчики выявили скопление самолетов противника на аэродроме в районе Симферополя. Командир эскадрильи Герой Советского Союза капитан Алексей Губрий вызвал к себе старшего лейтенанта Николаева. - Даю вам шесть экипажей... Удар был неожиданным и точным. Николаев видел, как полыхали внизу самолеты, как взвился черный клуб дыма над складом горючего. Для верности решил удар повторить. Вторую атаку гитлеровцы встретили сильным зенитным огнем. Однако штурмовики не свернули с боевого курса. Закончив штурмовку, увидели, что к аэродрому подходит бомбардировщик До-215. Первым атаковал его командир второго звена Виктор Куликов. Вражеская машина задымила. Николаев докончил дело. Пушечная очередь отбила крыло, огромный бомбардировщик перевернулся и через минуту врезался в землю... Два звена штурмовиков уничтожили около десятка вражеских самолетов, многим нанесли повреждения и без потерь вернулись на свой аэродром. Через два дня был нанесен удар по самолетам противника на аэродроме Сарабуз. Группу возглавил комэск Губрий. С ним шли Николаев, Голубев, Куликов, Тургенев, Евграфов. Прикрытие - два звена "яков". Успех зависел от внезапности. Ведущий избрал маршрут трудный, но надежный: над самыми вершинами Крымских гор. На подходе к Сарабузу штурмовики были замечены барражирующими "мессерами". "Яки" вступили с ними в бой, "илы" устремились к аэродрому. Первый заход оказался внезапным, вражеские зенитки не успели открыть огонь. Для обеспечения второго два "ила", оторвавшись от группы, штурмовали позиции зенитных батарей, обстреляли их реактивными снарядами. Во время штурмовки с аэродрома попытался взлететь бомбардировщик "Хе-111". Евграфов сбил его, едва он оторвался от полосы. На поле горели девять вражеских самолетов... На отходе группу перехватили восемь "мессершмиттов", взлетевших с другого аэродрома. Штурмовики шли уже без прикрытия. - Круг! - скомандовал Губрий. Летчики быстро перестроились. Видя свое превосходство, враги наседали. Один зашел в хвост Губрию. Комэск положил машину на крыло и с разворотом ушел вниз. "Мессер" оказался в прицеле Николаева. Меткая трасса прошила серое тело стервятника. В ту же минуту подоспели "яки". Штурмовики вернулись на свою базу без потерь. 23 ноября удар по Сарабузскому аэродрому был повторен. На поле было уничтожено пятнадцать вражеских бомбардировщиков, взорваны боеприпасы, заправочные цистерны. Особенно отличился в этом бою Николаев. На сильно поврежденной машине он оставался в боевом строю до конца. На обратном пути израненная машина разворачивалась, кренилась на бок. Николай стал отставать. Для его прикрытия остался Евгений Лобанов. Дважды они отбивались вдвоем от атак "мессершмиттов", пока на помощь не подоспели истребители прикрытия. Один "мессер" был сбит, остальные отстали. Николаев благополучно дотянул до Севастополя и произвел посадку на площадке Херсонесского маяка... В эскадрилье существовал железный закон: один за всех, все за одного. Лететь в бой, зная, что товарищи в случае беды приложат все усилия, чтобы тебя выручить, намного легче, чем надеясь только на себя. Николай штурмовал дерзко, без оглядки, заботясь только о том, чтобы нанести врагу наибольший урон, и потому не раз попадал в безвыходные, казалось бы, положения. Однажды, после штурмовки автоколонны в районе Перекопа, он посадил охваченную пламенем машину на занятом немцами поле. Старший лейтенант Михаил Талалаев заметил, что друг в беде. Спросив разрешение у ведущего, вышел из строя, вернулся. Поле вокруг было изрыто разрывами бомб и снарядов. Но выбора не было. Михаил выпустил шасси и повел самолет на посадку. Николай, все поняв, побежал к нему. Едва машина остановилась, открыл ножом люк и влез в него. Два вражеских тягача с солдатами, спешащие к месту катастрофы, опоздали, немцы успели только выпалить несколько бесполезных очередей из пулемета. Однако на этом не кончилось. При пересечении береговой черты в районе Саки штурмовик был атакован "мессершмиттами". Михаил снизился над морем до бреющего, взял курс к Севастополю. Воздушный стрелок отбивался от наседающих стервятников. Николай, сидя в бомболюке, досадовал на свою беспомощность. Вскоре подоспели два "яка", вызванные Талалаевым. Самолет благополучно приземлился на Херсонесском аэродроме... На штурмовку аэродромов, войск и техники под Севастополем Николаев преимущественно летал ведущим. На личном его счету за этот период прибавилось семь уничтоженных на земле самолетов врага, семь танков, один сбитый в воздушном бою самолет. Плюс семнадцать самолетов, пятьдесят восемь автомашин и четыре миномета, уничтоженные совместно с товарищами. На груди отважного штурмовика было два ордена Красного Знамени, Военный совет Черноморского флота наградил его именным оружием и часами. Затем лето и осень сорок второго, ожесточенные сражения за Кубань, за Новороссийск... Капитан Николаев уже командовал эскадрильей. В эти труднейшие месяцы войны, когда на счету был каждый воздушный боец, каждый самолет, девизом эскадрильи стало суворовское "Бить врага не числом, а умением".