Николай Федорович Исаенко. Вижу противника! --------------------------------------------------------------------------- Проект "Военная литература": http://militera.lib.ru ? http://militera.lib.ru Издание: Исаенко Н.Ф. Вижу противника! К., Политиздат, 1981. Книга в сети: http://militera.lib.ru/memo/russian/isaenko/index.html ? http://militera.lib.ru/memo/russian/isaenko/index.html Иллюстрации: нет Источник: zibn.virtualave.net OCR и корректура: Александр Леонов (zibn.virtualave.net) Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru) --------------------------------------------------------------------------- Аннотация издательства: Воспоминания полковника в отставке Н. Ф. Исаенко повествуют о подвигах летчиков-истребителей, о ратном труде авиаспециалистов, принимавших участие в освобождении Кубани, Украины, Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии и Австрии от немецко-фашистских захватчиков. Большое внимание уделено в книге становлению и воспитанию молодых воздушных бойцов, авангардной роли коммунистов и комсомольцев в боевых делах. ПРЕДИСЛОВИЕ Об авиации, о подвигах советских летчиков в годы Великой Отечественной войны создано немало интересных книг, в том числе мемуарных произведений. К последним относятся и воспоминания полковника в отставке Н. Ф. Исаенко "Вижу противника!" Николай Федорович Исаенко - один из многих наших летчиков-истребителей, которые беспощадно громили фашистских асов. Он принадлежит к поколению, пришедшему в авиацию по призыву партии в самом начале 30-х годов. Окончив в 1934 году Роганьскую (ныне Харьковскую) школу военных летчиков, Николай Федорович долгие годы обучал летному делу молодежь; сам великолепно освоил все типы отечественных и многие типы иностранных самолетов-истребителей, вырос от инструктора до командира отряда авиационного училища. В годы Великой Отечественной войны Н. Ф. Исаенко был заместителем командира 267-го истребительного авиаполка, затем штурманом 236-й истребительной дивизии, а с мая 1944-го стал командовать 611-м истребительным авиационным полком. Под командованием Н. Ф. Исаенко 611-й ИАП заслужил почетное наименование Перемышльского, был награжден орденами Красного Знамени и Суворова 3-й степени, удостоен 28 благодарностей Верховного Главнокомандования. За 2 года и 4 месяца непрерывной боевой деятельности летчики авиаполка произвели 10112 боевых вылетов, провели 268 воздушных боев, сбили 198, подбили 30, штурмовыми ударами сожгли на аэродромах 71 самолет гитлеровцев. Бомбами, реактивными снарядами, пушечным и пулеметным огнем полк уничтожил 1540 грузовых автомобилей врага, 3 штабных автобуса, 15 паровозов, 189 железнодорожных вагонов с вооружением, боеприпасами и живой силой противника, 9 вражеских торпедных катеров, 3 железнодорожных депо, 5 переправ, 25 бронетранспортеров, 10 бензозаправщиков, 9 складов боеприпасов, 647 повозок с грузами, 3 аэростата заграждения, подавил огонь 323 минометов, противотанковых и зенитных орудий, разбил 142 пулеметных гнезда, уничтожил и вывел из строя около 5400 фашистских солдат и офицеров. Вместе с другими авиационными частями полк сражался в небе над Малой землей, прикрывал ее легендарных защитников от ударов фашистской авиации, уничтожал гитлеровские танки и пехоту. Полк принимал участие в освобождении Кубани, Украины, Крыма и Молдавии, с боями дошел до Вены. При первой личной встрече с Н. Ф. Исаенко, происшедшей в венгерском городе Секешфехерваре (я командовал тогда 17-й воздушной армией), увидел перед собой не просто отважного воина, но и глубоко думающего авиационного командира, человека, смело отстаивающего принципиальные вопросы. Николай Федорович личным примером показывал молодым летчикам, как нужно бить врага. На счету Н. Ф. Исаенко - 14 сбитых самолетов противника. Под его командованием сражались и росли замечательные летчики - Герои Советского Союза А. П. Чурилин и М. Ф. Батаров, сбившие соответственно 30 и 16 вражеских самолетов. Майор П. М. Мошин, капитан В. И. Логвиненко, И. И. Сошников, Н. П. Трусов уничтожили соответственно 14, 18, 14 и 12 гитлеровских самолетов. Здесь воевали многие другие бесстрашные соколы. Достаточно сказать, что в 611-м ИАП к концу войны с гитлеровской Германией не было ни одного даже молодого летчика, который не сбил хотя бы один самолет врага! Разумеется, этот полк успешно воевал петому, что его командование, партийная и комсомольская организации проявляли большое внимание к людям, заботились о них, воспитывали сильных духом летчиков, яростно ненавидящих фашизм, мастерски владеющих истребителем и приемами воздушного боя. Родина отметила подвиги воинов полка 436 орденами. Я читал рукопись Н. Ф. Исаенко с неослабевающим интересом. Хочу пожелать читателям, особенно молодым, с пользой для ума и сердца ознакомиться с воспоминаниями моего боевого товарища. В. А. Судец, Герой Советского Союза, маршал авиации ДОЛГИЙ ПУТЬ С 1939 года я служил командиром звена, а с 1940-го - командиром отряда в авиационном училище. Здесь меня и застала Великая Отечественная. Рапорт с просьбой об отправке на фронт я подал немедленно. Что такое война - знал не понаслышке. Ее тень лежала на моем гуляй-польском детстве, кровоточила памятью об убитых и замученных кайзеровскими солдатами, белогвардейцами, петлюровцами, махновцами... Я и профессиональным военным стал, чтобы никто, никогда не посягнул на мирный труд, покой и счастье близких, на честь и независимость Советской Родины. Что же касается моей боевой подготовки, то она была достаточно серьезной; закончив в 1934 году Роганьскую школу военлетов, я непрерывно работал летчиком-инструктором, высшему пилотажу учился у таких мастеров, как С. П. Супрун и Н. И. Храмов, освоил все существовавшие в ту пору типы отечественных и многие типы иностранных истребителей, имел немалый опыт ночных полетов. Хода моему рапорту не дали. Комиссар училища полковой комиссар Семен Петрович Каминский объяснил: война предстоит длительная, стране понадобится очень много летчиков, готовить их призваны опытные инструкторы. Слова полкового комиссара вначале поразили меня: подобно большинству советских людей я не сомневался, что разгром германского фашизма - дело нескольких недель, в худшем случае - месяцев. Представить подлинные размеры обрушившейся на народ беды я, конечно, тогда не мог. Отказ командования училища удовлетворить мою просьбу заставил меня подчиниться. А вскоре вышел приказ Верховного Главнокомандующего, который запрещал направлять на фронт летчиков-инструкторов из военных училищ. И стало совершенно ясно: обижаться не на кого; отказывая мне н отправке на фронт, командование училища поступило и мудро, и справедливо. Однако то, что понимаешь разумом, не всегда принимаешь сердцем. Три месяца спустя я подал второй рапорт с просьбой об отправке на фронт, а в дни, когда фашисты рвались к Москве,- третий. В тревожное лето 1942 года, когда был издан приказ э 227, известный под названием "Ни шагу назад!" - четвертый. В разгар битвы за Сталинград - пятый. В просьбах мне всякий раз отказывали. И все же я достиг цели. Произошло это так. Условия обучения курсантов-летчиков в Закавказье были очень сложны: аэродромы стиснуты горами, узкие поля перерезаны поливными каналами и загромождены валунами. При вынужденной посадке жизнь курсанта-новичка подвергалась гораздо большей опасности, чем на равнине. К естественным трудностям обучения во время войны прибавились новые: вблизи нашего аэродрома появились аэродромы других частей, количество пилотажных зон сократилось, а сроки обучения курсантов стали более сжатыми. Однако с этими трудностями мы справлялись. Достаточно сказать, что обучая курсантов и переучивая на истребители МиГ-3 и ЛаГГ-3 летчиков, потерявших машины в боях, мы не допустили ни одного летного происшествия. Беспокоило другое: курсантов обучаем по программе мирного времени, никто из инструкторов училища на фронте не бывал, опыт боевых действий авиации незнаком нам даже теоретически. Словом, готовим просто пилотов, а не воздушных бойцов. Вывод напрашивался сам собой: летчиков-инструкторов училища необходимо время от времени направлять в качестве стажеров в действующие авиационные части. Осенью 1942 года я поехал в Баку. За помощью в решении важных для училища вопросов вынужден был обратиться к работникам ЦК Компартии Азербайджана. Во время обстоятельной беседы, естественно, зашла речь о подготовке молодых летчиков. Умолчать об идее фронтовой стажировки инструкторов я не мог. Просил разрешения набраться боевого опыта и самому. - Хотя бы в порядке исключения! В Испанию не отпустили, воевать с белофиннами не послали, сейчас тоже в тылу нахожусь, а у меня мать, отец и две сестры с семьями в оккупированном Гуляй-поле! Может, их и в живых-то нет! В ЦК КП(б) Азербайджана пошли навстречу, позвонили заместителю командующего Закавказским фронтом генерал-майору Н. Е. Глушенкову, попросили откомандировать меня в строевую часть. Еду в штаб фронта. Через сутки в отделе кадров штаба Закавказского фронта я получил направление на должность заместителя командира 170-го истребительного авиационного полка. ...170-й ИАП, выведенный из-под Сталинграда, где сражался с гитлеровцами на самолетах МиГ-3, стоял в Закавказье. В штабе фронта меня информировали, что обе эскадрильи личным составом укомплектованы, полк завершил программу переучивания на истребителе ЛаГГ-3 и готовится к вылету на фронт. Я счел, что судьба определена, старался сойтись с ветеранами полка, в мыслях уже называл 170-й ИАП "своим", но оказалось - напрасно. Всего через три-четыре дня в -авиации началась организационная перестройка: авиаполки стали преобразовывать в трехэскадрильные, а часть двухэскадрильных, в том числе и 170-й ИАП, была расформирована. Командир, комиссар и начальник штаба полка временно оставлялись в ЗАПе (запасном авиационном полку), мне же снова предстояло ехать в распоряжение отдела кадров штаба Закавказского фронта. Я прибыл в Тбилиси удрученный и раздосадованный. Казалось, каждый встречный знает, что меня оставили "за штатом", видит во мне пресловутого Швейка, который тоже всю войну "рвался" на фронт, да так до него и не добрался. Терзала мысль, что отдел кадров не найдет мне должности в какой-то строевой части. Начинался непогожий ноябрьский день. На привокзальную площадь, из черного раструба уличного громкоговорителя тяжело падал голос московского диктора Левитана, Совинформбюро сообщало, что под Сталинградом и Орджоникидзе противник рвался в глубь нашей страны, не считаясь с потерями. Перебежав площадь, я на ходу вскочил в отходящий трамвай. "На фронт! И только на фронт!" В трамвае, за спинами пассажиров, возле кабины вагоновожатого маячили фуражки и регланы двух авиаторов. Они сошли так же, как и я, возле штаба Закавказского фронта, и я тотчас узнал одного из них. Это был майор Орлов. Константин Кузьмич Орлов, смуглолицый и горбоносый, ну, точь-в-точь шолоховский Гришка Мелехов с иллюстраций художника Дмитриева к "Тихому Дону"! Мой первый инспектор из управления учебных заведений Военно-Воздушных Сил! Мы познакомились еще в 1938 году, когда Орлов проверял обучение курсантов Чугуевского училища на самолете И-16, а впоследствии целый год служили вместе в Средней Азии - обучали командиров звеньев для строевых частей. Константин Кузьмич дружил с моим командиром отряда, замечательным человеком, всесторонне развитым спортсменом и летчиком Николаем Ивановичем Храмовым: оба мастерски владели самолетами, уважали человеческое достоинство подчиненных, умели настроить мнение коллектива против нерадивых и несобранных. Два года мы не виделись, а тут такая встреча! Орлов тоже узнал меня, а, услышав о причине моего визита в штаб фронта, развел руками: - Как говорится, на ловца и зверь бежит! Ведь мы с замполитом приехали кадры просить! Нам как раз заместитель командира, он же штурман полка нужен! Пойдете? Орлов познакомил меня со своим заместителем по политической части майором Иваном Ивановичем Аритовым, приветливым светловолосым человеком лет тридцати пяти, сказал Аритову, что давно со мной знаком и полностью за меня ручается. - Ну, как? Пойдете в наш полк? - еще раз спросил Орлов. В ту минуту я считал себя счастливейшим из людей. В отделе кадров штаба Закавказского фронта нас выслушали внимательно, и всего час спустя я получил на руки предписание вступить в должность заместителя командира и штурмана 267-го истребительного авиационного полка. ...В поселок, где 267-й ИАП осваивал программу переучивания на ЛаГГ-3, я приехал утром 16 ноября 1942 года. День стоял серенький. Мокрый снег словно бы нехотя ложился на кривые, крутые улочки, на крыши саклей. Снегом были облеплены и домики поселка летчиков и летное поле... Сдав документы начальнику штаба полка, пожилому, болезненному на вид майору Ф, И. Гузенко и устроившись в командирском общежитии, я первым делом стал изучать журнал боевых действий части. Полк воевал на Кубани и Северном Кавказе с 15 июля по 20 октября 1942 года: прикрывал железные дороги, наносил удары по наземным войскам противника, вел воздушные бои. Имея на вооружении устаревшие самолеты И-153 (в просторечье - "чайки"), уничтожил около 3500 солдат и офицеров врага, 744 автомашины и 125 повозок с грузами, 24 средних танка, 38 складов с боеприпасами и 7 складов ГСМ (горюче-смазочных материалов), 10 штабных автобусов, 9 железнодорожных вагонов с гитлеровцами, 24 зенитных, батареи, 2 прожектора, сжег на земле 8 и сбил в воздухе 9 самолетов противника, в том числе несколько Ме-109 - грозных в ту пору фашистских истребителей., Полк потерял в боях двенадцать летчиков; потери выглядели тяжелыми, однако я понимал, что они могли оказаться еще тяжелее: в июле и августе 1942 года враг имел в воздухе пятикратное численное превосходство, у вражеских истребителей Ме-109 и ФВ-190 скорость и потолок высоты были значительно больше, а вооружение мощнее, чем у "чаек". Как видно, 267-й ИАП сражался отважно и искусно. Я решил, что службу в. полку начну с учебы у ветеранов, в первую очередь у командиров эскадрилий старших лейтенантов Валентина Ивановича Смирнова, Ильи Афанасьевича Черкашина, Сергея Ивановича Маева, а также у заместителей комэсков. Пользу от бесед с ветеранами я получил немалую. Они обстоятельно рассказывали о тактике фашистских истребителей, о том, как удавалось на "чайках" одолевать Ме-109 и ФВ-190. Со старшим лейтенантом И. А. Черкашиным, добродушным и забывчивым (внешне удивительно похожим на знаменитого советского летчика Валерия Павловича Чкалова), со сдержанным, волевым лейтенантом Д. И. Чумичевым и о исключительно знающим дело инженером полка майором С. И. Аношиным у меня довольно быстро сложились теплые, дружеские отношения. Неплохие отношения были с остальными командирами, а также с врачом полка майором медицинской службы Ф. А. Ваниным. Переформировываясь, 267-й ИАП больше чем наполовину пополнился молодежью, недавними выпускниками летных школ и училищ, имевшими звания сержантов. Среди них оказалось немало знакомых мне выпускников авиационного училища, уже изучивших ЛаГГ-3 и умеющих неплохо летать на этой машине. Привыкать друг к другу не пришлось. С остальными молодыми летчиками познакомился, обучая их. Полк готовился к боям три месяца. Ясной погодой зима не баловала, поэтому летные дни мы ценили, старались полностью использовать для тщательной отработки техники пилотирования, групповой слетанности, воздушных стрельб и бомбометания. В ту пору я начал думать, что программа переучивания составлена без учета низкого уровня подготовки большинства летчиков 267-го ИАП по боевому применению новой техники, без учета боевых качеств ЛаГГ-3, способного на равных вести борьбу с истребителями врага. Об этом состоялся разговор с майором Орловым и ветеранами полка. Меня выслушали внимательно, но возразили: менять программу переучивания летного состава не позволят, вмешиваться в методику обучения инструкторов 26-го ЗАПа не разрешат, материалов, обобщающих опыт действий на новых истребителях, в полку нет, дилетантство в этом деле недопустимо, к тому же еще неизвестно, как покажет себя ЛаГГ-3 при встрече с новейшими истребителями врага. Однако все согласились, что тренировать летный состав в ведении воздушных боев между парами и звеньями необходимо. Я предложил провести учебный воздушный бой. Командир полка согласился. В учебном бою я первым атаковал самолет командира полка, "сел" ему на хвост. Выйти из положения атакованного, несмотря на энергичные эволюции, Орлову не удалось. Воздушным боем командир полка остался доволен, ни ложности "лагга" оценил высоко. По указанию Орлова я составил несколько предложений на тренировочные полеты с ведением групповых воздушных боев, однако наше начинание пришлось свернуть. Сначала выяснилось, что почти полностью израсходован лимит отпущенного полку бензина, а на обобщение и изучение опыта авиачастей, сражавшихся ни "лаггах", не хватило времени: вскоре после нашего с Орловым "боя" в полк прибыл штурман 5-й воздушной армии подполковник Галимов, чтобы организовать ниш перелет на фронтовой аэродром... Последнюю ночь спали в тесноте на самолетных чехлах: постельные принадлежности сданы, начал призывать для переучивания очередной полк. Спал я неважно. Проснулся рано, сразу же встал посмотреть погоду, увидел спрыгнувшего со второго яруса нар высокого летчика, и глазам не поверил: да это же мой друг по Роганьской школе военлетов Леня Житный! Мы целых семь лет не виделись! Шагнули навстречу друг другу, сгребли друг друга в объятия. Вот только обстоятельно поговорить не удалось: мой друг спешил к новому месту службы, меня шили неотложные повседневные обязанности - всего четверть часа на беседу выкроили. Житный, служивший заместителем командира полка но политчасти, говорил, что авиация противника еще очень сильна, советовал не терять в бою голову, трезво оценивать обстановку, не бросаться в атаку, не будучи уверенным, что хвост самолета надежно прикрыт. - Прежде всего, подбери хорошего постоянного ведомого, - советовал Житный. - А главное - ищи врага. Все время ищи! Сбить тебя может только необнаруженный противник, - советовал друг. Настроенный оптимистично, он весело говорил о том, что пути отхода фашистам в Донбассе отрезаны, разбитый Клейст катится к Ростову-на-Дону и Краснодару; несколько дней назад наше командование высадило десант под Новороссийском, разгром гитлеровцев на юге страны близок. По прощание мы пожелали друг другу боевой удачи. ...Метеорологи сообщили, что перевал Сурами, через который предстоит перелет, затянут облаками и откроется не ранее 12 часов. Нам объявили "готовность номер два", и все летчики сосредоточились у самолетов. Я проверял радиосвязь с экипажами, когда подошел еще один знакомый-товарищ по военному училищу капитан А. А. Трошин. Кого-кого, а Трошина увидеть здесь я не ожидал: совсем недавно он во главе группы из шести опытнейших летчиков, мастеров пилотажа, улетел на фронт приобретать боевой опыт. Почему же он здесь? Трошин с горечью поведал, что его группы больше не существует. Она провоевала в районе Лазаревской всего три дня. Потеряла двух летчиков, три "лагга" и вернулась обратно в училище. - Меня вот в эту дыру прислали,- вздохнул Трошин,- эскадрильей в запасном полку командовать. А все этот "летающий гроб"! - стукнул кулаком по крылу моей машины. Слышавшие капитана молодые летчики переглядывались, косились на собственные "лагги". Для многих из них, выпускников авиационного училища, Трошин и его товарищи были наставниками, непререкаемыми авторитетами во всем, что касалось авиации. Объяснить их неудачу молодежь могла только низкими качествами истребителя. Несомненно, ЛаГГ-3 не был лучшим детищем конструкторской мысли С. А. Лавочкина, В. П. Горбунова и М. И. Гудкова. Главными недостатками этого истребителя были плохой обзор задней полусферы, сравнительная слабость бронезащиты и вооружения. ЛаГГ-3 несколько уступал "мессеру" в скорости, а следовательно, и в вертикальном маневре. При знакомстве с машиной прежде всего бросались в глаза своеобразная форма фюзеляжа, дававшая острякам повод называть "лагг" "таранькой с икрой", и непомерно большое хвостовое колесо. Летчики, слабо освоившие истребитель, не скупились на насмешки в его адрес, безапелляционно утверждали, что ЛаГГ-3 не в силах противостоять истребителям противника. Такие высказывания деморализовали молодежь, подрывали ее веру в возможность успешно сражаться с врагом. На самом же деле, у "лагга" имелись, помимо недостатков, существенные достоинства: на машине стоял исключительно надежный мотор, истребитель был проще в управлении, чем, скажем, МиГ-3, великолепно выполнял фигуры сложного пилотажа. Нет, не "лагг" оказался причиной неудачи группы Трошина! Но немедленно нейтрализовать действие слов капитана я оказался не в силах, и это вызвало досаду. Перелет через Сурамский перевал, как и следовало ожидать, выявил серьезные недостатки в подготовке молодежи. При полете строем молодые пилоты слишком напрягались, смотрели только за ведущим, следить за воздушной обстановкой и оценивать ее им не хватало времени, пользоваться радио они не привыкли, при посадке на аэродром назначения кое-кого подвели нервы. Сурамский хребет остался позади, открылась залитая солнцем равнина, когда на одной высоте с группой, справа, появился идущий встречнопересекающимся курсом бомбардировщик Пе-2. Прибавив обороты мотора, я немедленно увеличил высоту полета группы, предупредил по радио сержанта Д. М. Гелашвили, летевшего крайним правым: - Перед вами большой самолет! Будьте внимательны! Как поняли? Гелашвили не ответил. Ни он, ни другие летчики первого звена никак не отреагировали на маневр Пе-2, экипаж которого, к счастью, был осмотрителен и "нырнул" под Гелашвили. А последний "подарок" преподнес сержант Иван Михайлович Рябыкин. Перед вылетом он не внес требуемую поправку в показания высотомера для аэродрома посадки, расположенного на 50 метров ниже уровня аэродрома вылета, расчет на посадку произвел "с перелетом" к вынужден был уходить на второй круг. "Промазал" при повторном заходе, пошел на третий. Из-за перегрева мотора разволновался и "промазал" и третий раз. Выручило радио. Сержант услышал корректировку его расчета, и наш "ас", наконец, приземлился. Оплошность с высотомером могла обойтись очень дорого. Случись из-за перегрева авария мотора или прилети Рябыкин на остатках бензина, он в лучшем случае разбил бы машину. Разбор перелета производился очень тщательно. Было убедительно доказано, что все выявленные недостатки в боевой обстановке могли привести к потерям. На следующий день узнали; вылет на фронтовой аэродром задерживается, имеющиеся в распоряжении ВВС Северо-Кавказского фронта аэродромы предельно загружены, аэродромы в Краснодаре, Новотитаровской, Нововеличковской и ряде других мест пока что заняты противником, а организовать новые полевые не позволяет начавшаяся распутица. Орлов сообщил, что с вылетом на фронт полк задержится, по всей видимости, до 20-21 числа. Непредвиденную передышку решили использовать, чтобы полнее освоить истребитель ЛаГГ-3, отработать полет в боевых порядках, поиск "врага" и провести учебные бои. Должен сделать маленькое отступление. Шесть "лаггов" нашего полка перегоняли летчики 26-го ЗАПа. Четыре самолета из этой шестерки спустя 8 часов после посадки "сложили" шасси, приняли безобразные позы: один "клюнул" носом, другой наклонился на левое крыло, третий - на правое, четвертый вообще лег на плоскость, две лопасти его винта воткнулись в землю. Происшествие вызвало у молодежи новую волну критики истребителя. Мол, что же это за самолет, если у него столь несовершенная гидросистема выпуска шасси, много ли налетаешь на таком? Между тем причина складывания "лаггами" шасси после посадки заключалась отнюдь не в плохой их гидросистеме, а в плохом знании техники летчиками 26-го ЗАПа. Дело в том, что кран выпуска шасси на "лагге" следовало ставить в нейтральное положение только после посадки и заруливания на стоянку, а не в воздухе, как сделали пилоты 26-го ЗАПа, в результате чего гидрозамки не зафиксировали шасси в выпущенном положении. По указанию майора Орлова я провел занятие с летным составом, реабилитировал гидросистему "лагга", заставил молодежь произвести самостоятельный тщательный анализ летно-тактических данных истребителя, сравнить "лагг" с "мигом", с Ла-5, союзническими "харрикейнами" и "спитфайрами" и, наконец, с Як-1. Летчики сделали выводы, опираясь не на эмоции, а на тактико-технические данные, и даже полковые юмористы, недавно потешавшиеся над "лаггом", вынуждены были отвести ему в списке перечисленных машин второе место, сразу за "яком". Я назвал озадаченной молодежи имена Героев Советского Союза Г. П. Кравченко и Л, Л. Шестакова, имена других героев боев под Ленинградом, Москвой и Сталинградом, сражавшихся с опытными фашистскими асами на самолетах устаревших типов, и все же добивавшихся побед. Напомнил молодым летчикам, что целые соединения успешно сражались и сражаются на самолетах По-2. - Исход боя зависит не только от количества и качества самолетов,сказал я молодежи.- В конечном итоге все решает умная тактика, помноженная на отвагу и беспредельную любовь к Родине! Во время занятий, проводившихся на северной окраине аэродрома, к нам подошел невысокий черноглазый майор в новеньком кителе с воротничком, туго охватывающим загорелую, коротковатую шею. На кителе майора горели алой эмалью четыре боевых ордена, сверкала золотом Звезда Героя Советского Союза. Капитан В. И. Смирнов и старший лейтенант Д. И. Чумичев при виде майора так и засветились. Это был Сергей Сергеевич Щиров, инспектор по технике пилотирования 236-й истребительной авиационной дивизии, и состав которой в прошлом году входил и 267-й ИАП. Щиров слышал мои слова о тактике, о любви к Родине и горячо меня поддержал. Он привел десятки примеров успешного ведения боя с Ме-109 и ФВ-190 на отечественных самолетах, причем категорически и очень горячо высказался за принцип парного применения истребителей. - Не слушайте досужих болтунов, будто это вражеский принцип. Идея парного применения истребителей принадлежит капитану русской армии Нестерову, его сподвижнику Крутеню и их ученикам. Они осуществили эту идею еще в четырнадцатом году! - сказал Щиров. О принципе парного применения истребителей многие из нас слышали, выгоду его теоретически понимали, даже летали в составе пары или двух пар, шестеркой и т. д., но практики ведения боя парой против пары никто из присутствовавших не имел. Капитаны Смирнов, Черкашин и другие ветераны полка вылетали в 1942 году на боевые задания исключительно в составе трехсамолетного звена. Возникло много вопросов по тактике воздушного боя. Щиров сам вызвался провести на следующей день специальное занятие по этой теме. Такое занятие состоялось, но тематика его оказалась шире: в связи с тем, что 10 февраля поступил приказ о зачислении 267-го ИАП в состав 236-й истребительной авиадивизии, майор Орлов попросил Щирова рассказать о театре военных действий на Кубани, где нам предстояло сражаться, а занятия по тактике воздушного боя проиллюстрировать примерами из боевой практики других полков 236-й ИАД. Не стану пересказывать содержание беседы С. С. Щирова с летным составом полка. Скажу только, что она длилась около двух часов, была захватывающе интересной. Свои мысли о преимуществе ведения боя парой майор подкреплял впечатляющими примерами, часто- из боевой жизни 611-го ИАП. Делал это Сергей Сергеевич, как я понимаю, не случайно: 611-й ИАП формировался, подобно нашему, из молодежи, 25 младших авиаспециалистов полка были девушки, поначалу никто из летного состава части боевого опыта не имел, на вооружении полка состояли устаревшие истребители И-153, а между тем, прибыв 1 января 1943 года на фронт, 611-й ИАП стал грозой для гитлеровцев. Полк надежно прикрывал военно-морскую базу Туапсе, отважно производил воздушную разведку в интересах 18-й, 46-й, 47-й и 56-й армий, наносил мощные штурмовые удары по переднему краю, ближним тылам и аэродромам врага, смело вступал в воздушные бои с Ме-109, ФВ-190, беспощадно сбивал "юнкерсы". Летный состав 611-го полка под руководством майора Александра Степановича Чугунова и командиров эскадрилий старших лейтенантов А. А. Куксина и Н. Д. Пантелеева в совершенстве освоил пилотирование "чаек", дерзко штурмовал на них технику и пехоту противника. Первым летчиком 611-го ИАП, уничтожившим Ме-109, стал старший сержант А. П. Чурилин. Он сбил "мессер" реактивным снарядом в схватке с двумя вражескими истребителями, первым устремившись в атаку на противника. Во время штурмовки Краснодарского аэродрома смело атаковал и сбил поднявшийся Ме-109 старший лейтенант Н. Д. Пантелеев. Ведущий группы из четырех И-153 младший лейтенант М. П. Головин отважно повел товарищей на шестерку Ме-109 и сбил ведущего шестерки, после чего враг покинул поле боя. Один из летчиков Головина, сержант А. И. Трофимов, при возвращении на аэродром заметил и атаковал вражеский корректировщик ФВ-189. Убив фашистского стрелка, повредил самолет противники, а когда "заело" пулеметы, настиг пытавшегося удрать гитлеровца, подошел к нему вплотную снизу, трубил концами лопастей винта правый руль поворота и руль глубины, "вколотил" фашиста в землю, а сам благополучно сел. Героизм проявляли и механики полка. Однажды при взлете шести "чаек" от одной из них оторвалась и упала взлетную полосу 50-килограммовая бомба. Вылет следующей группы срывался. Не могла бы сесть и улетевшая шестерка. Механик старший сержант Василий Пронин осторожно подошел к бомбе, аккуратно поднял ее, медленно отнес в поле, там вывинтил взрыватель... Майор Щиров рассчитал правильно. Наша молодежь, слушая его, оживилась, повеселела. Еще бы! Если можно, не имея опыта, с таким успехом воевать на "чайках", то, мол, на "лагге" бить гитлеровцев сам бог велел! К исходу 12 февраля войска Северо-Кавказского фронта освободили Краснодар. С начала января они прошли с боями почти 700 километров, оттеснили основную группировку врага к низовьям Кубани, продвинулись на 40-60 километров к западу от Краснодара. Это были большие, славные победы! Чувствовалось, что вот-вот вступит в бои и наш 267-й ИАП: мы получили летное обмундирование, штурманские принадлежности, неприкосновенный запас продуктов... Погода стояла отличная. Пользуясь этим, майор Орлов, майор Аритов, комэски и я упорно занимались с молодыми летчиками, совершенствуя их технику пилотирования, отрабатывая с ними приемы воздушного боя. Я не оговорился, назвав в числе учителей молодежи майора Аритова. Иван Иванович Аритов успевал и политзанятия проводить, и обучать новичков. Молодежь любовно называла Аритова "летающим комиссаром", верила ему, готова была за него идти в огонь и воду. К этому времени и истребительных и штурмовых полках ВВС основой боевого расчета официально стала пара самолетов. В пашем полку боевой расчет был объявлен приказом 12 февраля; тем же приказом назначались ведущие и ведомые пар. Сам я намеревался первое время походить в ведомых у командира полка, но он предупредил, чтобы я не рассчитывал на длительность нашего "воздушного союза": - Считаю, что использовать вас в качестве ведомого нерационально. Присматривайте напарника. - А что, Николай Федорович, взяли бы меня ведомым? - словно бы в шутку спросил Аритов. - О чем речь? Конечно! - так же в шутку ответил я, не подозревая, как скоро мы станем подниматься в воздух вместе с замполитом. 20 февраля полк перебазировали на аэродром Лазаревская. Маршрут протяженностью около 400 километров оказался непростым, большую часть пути пришлось идти над морем, запасных аэродромов и площадок, пригодных для посадки в вынужденных условиях, на маршруте оказалось мало, но перелет мы совершили благополучно. Отечественные моторы ВК-105 работали надежно. 3 марта 267-й ИАП получил приказ командующего 5-й воздушной армией генерал-майора Сергея Кондратьевича Горюнова перебазироваться на аэродром Краснодар-Центральный. Нам предстояло участие в жарких боях. С начала войны прошли уже год и восемь месяцев. Долог был мой путь на фронт. Но теперь этот путь, наконец, завершился! ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ Расчетное время перелета истекало. Слева от самолета тянулась насыпь железной дороги, ведущей на Крымскую, справа парили бескрайние черноземные поля, впереди, за разливом Кубани, в золотисто-голубом мареве угадывался город. Я помнил Краснодар зеленым, многолюдным, бережно хранящим красоту старинной архитектуры, и хотя понимал, что враг не пощадит город, открывшаяся взору картина потрясла меня. Мост через Кубань исчез. Из мутной воды торчали огрызки бетонных быков, рухнувшие стальные фермы. Железнодорожная насыпь в черте города, лишенная рельсов, выглядела длинной братской могилой. В районе бывшего вокзала - ни одного паровоза. Вместо площадей и улиц - гигантские пустыри без трамваев и фонарных столбов, черные полуобрушенные стены, груды балок и щебня. Обгоревшие стволы деревьев, сиротские дымки редких землянок... Я никогда не был чувствительным, но тут перехватило дыхание, глаза залили слезы. Пока группа совершала посадку, мы с ведомым прикрывали ее от возможного нападения "охотников" врага, ходили над Краснодаром. И не знаю, чего больше хотелось: то ли, чтобы посадка прошла без осложнений, то ли, чтобы гитлеровцы появились в воздухе и можно было немедленно бить эту сволочь, бить без пощады, так, чтобы ни один фашистский мерзавец не ушел! Приземлившись, мы узнали: полк временно вводят в состав авиагруппы, подчиненной непосредственно штабу 5-й ВА. В 12.00 полк получил задачу поэскадрильно облетать линию фронта - ознакомиться с районом будущих боевых действий. В связи с болезнью капитана С. И. Маева 3-ю эскадрилью майор Орлов приказал вести мне. Лететь предстояло по маршруту Краснодар - Холмская - Новомышастовская - Гривенская - Краснодар, клином звеньев на разомкнутых дистанциях и интервалах, со скоростью 400 километров в час, на высоте до 1500 метров. - В бой с противником не вступать,- закончил Орлов. Сержант Н. Я. Горбачев недоуменно спросил: - А если противник сам нападет? Командир полка посмотрел на молодого летчика, пожал плечами: - Тогда действовать по ведущему! Я косо взглянул на сержанта. Во-первых, приказы не обсуждаются; во-вторых, Горбачеву следовало испросить разрешение задать вопрос командиру полка. Я решил после полета поговорить с сержантом. ...Землю я видел хорошо. Светились первой зеленью холмы, блестели полой водой низины. Летчику во время полета некогда любоваться красотами пейзажа, глаза ищут ориентиры и противника, но обычно весной в кабине стремительно мчащегося истребителя не покидает ощущение беспредельности мира и бесконечности жизни. Нынче же я этого ощущения не испытывал. Невспаханные поля, пепелища сел и хуторов, оплывшие траншеи, ряды колючей проволоки вызывали чувство боли, заставляли думать об утратах, о тяжести горя, принесенного на родную землю врагом. Наверное, мое Гуляйполе и хутор Вольный, где остались отец с матерью, тоже лежат в развалинах... До станицы Холмской эскадрилья летела от солнца, поэтому обзор задней полусферы, на "лагге" и без того неважный, был затруднен до крайности. Маршрут мы явно недоработали: фашистские истребители могли атаковать "лагги" с хвоста совершенно неожиданно. С поворотом на Новомышастовскую солнце осталось справа, опасность внезапного появления фашистских истребителей уменьшилась. Зенитный огонь с переднего края противника за Новомышастовской вреда эскадрилье не принес. Однако избавиться от беспокойства я не мог. Пришло на ум, что приказ командира полка не вступать в бой с противником сковывает нашу инициативу, лишает преимуществ, какими обладает всякий нападающий. Я впал в смятение: долгие годы службы выработали привычку считать каждый приказ глубоко обоснованным, привычку безоговорочно его выполнять, а полученный - противоречил моей задаче летчика-истребителя, моему долгу коммуниста и офицера при любых обстоятельствах атаковать и уничтожать гитлеровцев. Как же мне следовало поступить, если бы вот сейчас, сию минуту, показались самолеты врага? Даже желание круто поговорить с сержантом Горбачевым исчезло. Нарушать полученный приказ в этом вылете не пришлось: противника не встретили. Но, приземлившись, услышали от летчиков-2-й эскадрильи, что за Холмской они видели идущий встречным курсом фашистский корректировщик ФВ-189, легко могли сбить, однако не сбили его, точно следуя полученному приказу. - До сих пор на душе муторно,- признался капитан Илья Черкашин. Доложив командиру полка о выполнении задания, я откровенно сказал все, что думал про наши действия. - Будем поступать так, как требуют, а не критику разводить! - резко ответил Орлов. Доверительного разговора не получилось. Причину нервозности командира полка я не понял, его отповедь сильно задела. Первую ночь провели вблизи аэродрома в развалинах бывшего четырехэтажного дома. Выспаться не удалось: до рассвета одиночные вражеские бомбардировщики сыпали на аэродром бомбы, одна разорвалась рядом с нашей "гостиницей". Лежа на койке-раскладушке, я с яростью думал, что отныне стану атаковать врага, как только обнаружу. Утром 5 марта личному составу полка сообщили о готовящейся операции по окружению и уничтожению гитлеровцев, засевших на Таманском полуострове, о том, что под Новороссийском, на полуострове Мысхако, еще 4 февраля высажен десант моряков. Полку предстояло сопровождать разведывательные самолеты, группы штурмовиков, прикрывать с воздуха наступающие наземные войска. Майор Аритов зачитал информацию о воздушном противнике. Авиация врага базировалась на аэродромах Анапа и Крымская, на площадках вблизи Чекона и Благодатной, общее число, самолетов противника составляло всего 200-250 машин различных типов. - Мы имеем преимущество в воздухе и обязаны полностью использовать его! - сказал замполит. В 9.00 меня вызвали на командный пункт полка. Орлов сказал, что капитан С. И. Маев все еще нездоров, вести 3-ю эскадрилью на боевое задание поручается мне. Ставя эскадрилье задачу - прикрыть наступающие в районе Славянской войска 37-й армии,- командир полка вновь указал и скорость, и высоту полета, какие требовалось соблюдать во время патрулирования, и границы патрулирования, и строй, каким лететь. Эскадрилья должна была держаться на высоте 2000 метров - обычной высоте действия вражеских бомбардировщиков, ходить в правом и левом пеленге звеньев, барражируя строго над своими войсками. Похоже было, что предложением возглавить 3-ю эскадрилью командир полка хотел перечеркнуть вчерашнее. Я решил высказать соображения о высоте предстоящего полета и боевом порядке эскадрильи. Учитывая, что вражеские истребители будут находиться выше сопровождаемых бомбардировщиков, памятуя советы бывалых летчиков - заботиться о взаимном прикрытии в бою, собирался предложить вести патрулирование указанного района, эшелонировав звенья самолетов до высоты 4000 метров. Но пока раздумывал, как начать разговор, в землянку командного пункта спустился незнакомый коренастый генерал. Он с порога осведомился, кто вылетает. Орлов указал на меня. - Задание получили, товарищ капитан? - спросив генерал. - Так точно. - Вам что-нибудь не ясно? Начинать разговор с командиром полка в присутствии неизвестного начальника было неловко и неуместно. - Все ясно, товарищ генерал, - сказал я. - Тогда выполняйте приказ. Желаю успеха! В полете по новому маршруту ориентировка всегда затруднена, а тут еще набирает силу разлив, отмеченные на картах овраги и плавни затоплены, каждая речушка смахивает на Кубань! В заданный район мы все же вышли. Бой бушевал на восточных окраинах станицы Славянской, вдоль железной дороги на Красноармейскую и Троицкую. В один из заходов на Славянскую попали под сильный зенитный огонь, но фашистских самолетов за время патрулирования не обнаружили. Зато, возвращаясь в Краснодар, увидели сначала шестерку "лаггов", прикрывающую "илы", а затем группу из восьми "яков", идущую на патрулирование только что покинутого нами района. Боевой порядок и тех, и других поразил. Пара "лаггов" летела справа, другая - слева от штурмовиков, метров на 200 выше последних, а позади этой группы, еще на 500 метров выше, маневрировала третья пара "лаггов". Куда не сунутся "мессеры" - угодят под атаку наших истребителей, штурмовики прикрыты надежно! "Яки" же шли на патрулирование следующим образом: две пары на высоте 2000 метров с интервалами между парами и небольшими дистанциями между экипажами каждой пары, а выше этой четверки, уступами влево и вправо, метров на 300-500 выше - еще две пары. 11 обороняться удобно, и нападать с руки! С доброй завистью проводил я взглядом встреченные самолеты. Оказывается, новая тактика истребительной авиации, о которой мы только слышали, да и то краем уха, применяется, и не кем-нибудь, не за тридевять земель, а нашими же товарищами, соседями по аэродромам! Изобретать велосипед не требуется, следует лишь перенимать опыт! После приземления я собрал летчиков 3-й эскадрильи. На лужке возле взлетной полосы развернулась горячая дискуссия на тему о боевом порядке истребителей при выполнении той или иной боевой задачи. Страсти накалились, и никто не заметил приближения Орлова. Командир полка выговорил за то, что не дежурю около телефона, напомнил, что находимся на фронте, указал, что разборы полетов следует делать вечером. - Займите готовность номер один! - приказал Орлов.- Задание прежнее. Вылет - по зеленой ракете! Около машин я накоротке снова собрал летчиков, обговорил боевой порядок эскадрильи в повторном вылете. На ходу перенимая опыт повстречавшихся возле Славянской истребителей, решили, что заместитель командира эскадрильи старший лейтенант Белов возглавит шестерку самолетов, полетит на высоте 2000 метров, а мы с ведомым - метров на 500 выше. Оговорюсь: подлинной фамилии заместителя командира 3-й эскадрильи не называю, причины этого читатель вскоре поймет. Ведомым у меня собирался лететь майор Аритов, но в моторе его "лагга" произошла поломка, и мне приказали взять ведомого из дежурной пары. Самолет нового ведомого своевременно занял место на взлетной полосе - справа и чуть сзади меня, но опознать летчика, сидящего в этом самолете, я не смог. Его позывной мне не сообщили, следовательно спросить по радио фамилию пилота я тоже не смог, а сам ведомый попытки связаться со мной по радио не сделал, из чего я заключил, что передатчик на его "лагге" отсутствует. Неприятно лететь на боевое задание, не будучи уверенным, что ведомый тебя услышит и поймет, но делать нечего: шестерка "лаггов" старшего лейтенанта Белова уже шла на взлет. Противника во время патрулирования мы не встретили, я передал по радио приказ ложиться на обратный курс, начал разворот и увидел два длинных, узких самолета, несущихся со стороны солнца к шестерке Белова. На учебных плакатах, на рисунках к инструкциям фашистские истребители Ме-109 выглядели немного иначе, но я узнал их, эти самые скоростные и лучше всего вооруженные самолеты гитлеровской авиации, встречи с которыми так долго и напряженно ждал. Да, не зря на жаргоне летчиков их называли "худыми": они и впрямь походили на отощавших хищников, стремящихся разорвать подвернувшуюся жертву. Дальнейшее заняло несколько десятков секунд. Предупредив старшего лейтенанта Белова об атаке противника, мы с ведомым бросились на "мессершмитты": у нас имелось преимущество в высоте, гитлеровцы нас явно не видели, упустить такой счастливый случай было бы непростительно! Память подсказывает: я испытывал ощущение полного, глубокого счастья, какого не испытывал никогда прежде. Сбылось: не даром ел народный хлеб, делаю то, к чему готовился многие годы. И врагу не уйти! Так велики были желание поразить гитлеровцев и уверенность в успехе, что я поторопился, открыл огонь с большой дистанции и, конечно, прицельный огонь "лагговского" оружия не достал фашиста. Обнаружив нападающие советские истребители, гитлеровцы спохватились. Форсировав работу моторов, сильно дымя, стали уходить на высоту. Неистово желая исправить допущенный промах, я ринулся вдогонку. Мотор "лагга" завывал, но с каждой секундой я отставал все больше, мой ведомый остался далеко, беловская же шестерка вообще не помышляла о преследовании противника: встала в оборонительный круг, и пришлось повернуть к своим, смириться с неудачей. Разворачиваясь, я увидел, что в пяти километрах южнее Славянской несколько Ю-88, прикрытые парой "мессеров", бомбят наши войска. Обнаружение и уничтожение вражеских бомбардировщиков входило в задачу ударной группы старшего лейтенанта Белова, но тот или не видел врага, или опасался разорвать оборонительный круг. По радио я приказал старшему лейтенанту атаковать "юнкерсы": - Они южнее Славянской! Обычно хорошо слышавший радио и весьма исполнительный старший лейтенант ничего не ответил. "Карусель" крутилась по-прежнему. Я трижды повторил приказ и трижды ничего не услышал в ответ. Между тем время шло, "юнкерсы" делали свое дело, под их бомбами сейчас гибли наши стрелки и артиллеристы, саперы и танкисты, а мы только горючее жгли даром. Полагая, что у Белова отказал приемник, и не видя никакого иного способа прервать бессмысленное коловращение шести беловских истребителей, я врезался в середину их круга, показал, что требую следовать за собой. Одновременно передал по радио, что может не хватить горючего на обратный путь. На этот раз круг "лаггов" распался, но было поздно: "юнкерсы" успели уйти, оставалось одно - повернуть к дому. Мы с ведомым пристроились к ставшей в правый пеленг шестерке старшего лейтенанта, заняв место левее и метров на 500 выше нее. Вовремя! Два "мессера", возможно, те самые, что ускользнули от нас в первой атаке, вынырнули откуда-то и устремились к самолетам ударной группы. Я предупредил Белова о появлении противника, мы с ведомым отогнали гитлеровцев от беловской шестерки раз, отогнали другой, а на третий стали объектом атаки сами. Завязался напряженный воздушный бой между нашей парой и парой фашистских истребителей. Следить за действиями старшего лейтенанта Белова стало некогда, я успел в первые мгновения краем глаза понаблюдать за ведомым, убедился, что действует тот безупречно, и переключил все внимание на самолеты врага. Разумеется, я не сомневался, что летчики ударной группы поддержат меня и моего ведомого. Решительный отпор обескуражил противника. Впрочем, возможно, фашистские летчики опасались израсходовать в затянувшемся поединке весь бензин, боялись вынужденной посадки, поэтому после одного из многих маневров по вертикали, после очередного залпа наших пушек и пулеметов снова стали карабкаться на высоту, сумели оторваться от преследования и ушли на запад. Я поискал взглядом шестерку Белова. В пределах видимости не было ни одного самолета. В душу закралось дурное предчувствие. Посадив самолет на краснодарском аэродроме, я не дорулил до капонира: кончилось горючее. Отодвинув фонарь, торопливо огляделся: может, Белов прилетел, ждет? Нет. Его шестерки на аэродроме не было. Подрулил ведомый. Стянул с головы шлем. Я узнал в летчике сержанта В. Ш. Авалиани, Молодой паренек на занятиях ничем не выделялся, частенько получал замечания, в воздушном бою участвовал впервые, а показал себя смелым, хладнокровным воином! Я был и удивлен, и обрадован, но сильнее радости за Авалиани оставалась тревога за судьбу беловской шестерки. На КП полка докладывать о вылете пришлось тому самому генералу, которого видел утром. Генерал угрюмо смотрел мне в глаза, требовал подробностей. Закончив доклад, я упавшим голосом попросил учесть, что на фронте нахожусь второй день, боевого опыта не имею. - Боевой опыт в данном случае ни при чем,- с досадой сказал генерал.- С какого года вы в авиации? Где учились? Выслушав ответы, исподлобья взглянул на Орлова, отпустил меня: - Идите, капитан. Вы больше не нужны. Я вышел из землянки с таким ощущением, что действительно никому на фронте больше не нужен. Вспомнился капитан Трошин, отправленный с фронта в запасной полк... Догнавший майор Аритов успокоил: звонили с КП армии, группа Белова села в Нововеличковской для заправки бензином, скоро вернется. Довелось ли старшему лейтенанту вступить в бой с врагом, Аритов не знал. - Товарищ майор, а кто этот генерал? Аритов поразился: - Как? Вы не знаете? Да это же командующий нашей воздушной армией генерал-майор Горюнов! Подобного сюрприза я не ожидал. Сергей Кондратьевич Горюнов был в годы Великой Отечественной войны одним из выдающихся авиационных начальников. В Красную Армию вступил юношей еще в 1918 году, сражался с белочехами, белогвардейцами, белополяками. В 1922 году он, коммунист, командир стрелкового батальона, после настойчивых просьб пил переведен в авиацию. Окончив Борисоглебскую авиашколу, Сергей Кондратьевич работал инструктором авиаучилища, командиром звена и эскадрильи, командовал авиабригадой, а затем - ВВС Харьковского военного округа. Закончив командный факультет Академии имени II. Е. Жуковского и курсы усовершенствования при Академии Генерального штаба РККА, Сергей Кондратьевич получил звание полковника. Великую Отечественную войну Горюнов встретил в должности командующего авиацией 18-й армии Южного фронта. В июне 1942 года вступил в командование 5-й воздушной армией. - Командующий недоволен командиром полка,- понизив голос, доверительно, с сожалением, сказал Аритов. Я считал, что причина недовольства командующего - наш неудачный вылет: с истребителями врага дрались безрезультатно, бомбардировку южнее Славянской сорвать не сумели, на обратном пути группа распалась. Подвели мы Орлова! Да и сами теперь, наверное, немногого стоим в глазах командующего армией. Шестерка Белова возвратилась довольно скоро. Встреч с противником она не имела. Старший лейтенант доложил, что после взлета у него отказала рация, моих приказов он не слышал, оборонительную "карусель" построил, чтобы не рисковать жизнью молодых летчиков, а помочь нам с Авалиани во второй схватке не решился, так как на исходе было горючее. - Ладно, идите отдыхать,- устало сказал майор Орлов. Я не верил ушам. Допустим, рация у Белова отказала, в чем я сомневался. Но ведь он признался, что прикидывал, хватит ли горючего выручить товарищей! - Товарищ майор, поведение старшего лейтенанта Белова в бою недопустимо! - сказал я.- Он должен быть строго наказан! - Послушайте,- по-прежнему устало ответил Орлов, когда я изложил свой взгляд на случившееся,- старший лейтенант выполнял поставленную задачу. По приказу бой с истребителями врага полагалось вести вам. Вы чего хотели бы? Чтобы Белов ввязался в бой, а потом его неопытные пилоты при вынужденной посадке все пять машин угробили? Я ушел с командного пункта обескураженный. Может, я не прав? Но сколько ни думал о случившемся, признать себя неправым не мог. Выходило, что не прав командир полка, что наши с ним взгляды на воспитание подчиненных резко расходятся. Боевой опыт, как и жизненный, приобретается по крупицам, со временем, только вот времени для его приобретения на войне всегда в обрез, и платить за боевой опыт приходится дорого: ценой крови, нередко - жизнью товарищей. Непогожим мартовским утром, полку поставили задачу прикрыть наступающие войска в районе станицы Красноармейской. Из-за низкой облачности и плохой видимости прикрытие решили производить четверками "лаггов". Ведущим первой четверки приказали вылететь 'мне. Ведомым я взял полкового остряка, находчивого сержанта М. Г. Ишоева. Во второй паре ведущим полетел младший лейтенант С. Ф. Фролов, ведомым - сержант В. П. Юдин, крепкие, жизнерадостные парни. Юдин на фронте был новичком, Фролов уже воевал, но недолго. Считать их зрелыми летчиками не приходилось. Я предупредил обоих, чтобы бдительно следили за воздухом, немедленно докладывали об обнаруженном противнике, атаковали первыми. Разрывы в облачности около Краснодара достигали значительных размеров, верхний край ее проходил на высоте около 1200 метров, но перед станцией Новомышастовской разрывы в облаках почти пропали, а верхний край облачности превысил 2000 метров, и я решил снижаться. Первыми нырнули в появившееся над Новомышастовской "окно" мы с Ишоевым, за нами - Фролов и Юдин. И только выскочили под облака, справа накинулись два Ме-109. Похоже, вражеские "охотники" сумели нас подкараулить. - "Мессы" справа! - передал я по радио товарищам, резко разворачивая "лагг" в лоб ведущему фашисту. Миг - и гитлеровцы исчезли, скрылись в облаках: то ли не ожидали, что их заметят и не сумели психологически настроиться на схватку в равных условиях, то ли предпочли избежать боя "на лобовых". По рассказам фронтовиков, бой "на лобовых" гитлеровцы не любили и не выдерживали. Но едва мы легли на прежний курс, "мессы" снова вывалились из облаков и пошли именно и лобовую атаку. Мой "лагг" и самолет ведущего фашистской пары сближались стремительно. Уверенный, что противник отвернет, я шел на него, ловя "мессер" в перекрестие прицела. С дистанции в 300 метров открыл огонь. Гитлеровец не отвернул и тоже открыл огонь. Невероятно быстро вырос в размерах, возник перед мной кок вражеского винта. Отчетливо различив переплет и стекла фонаря кабины, я напрягся в ожидании удара, не желая свернуть и уступить гитлеровскому ублюдку. Столкновения не произошло: в самый последний момент тот не выдержал, ринулся вверх. Последнее, что успел я различить, вернее, угадать по контуру, было хвостовое колесо "мессера". Сделав левый разворот, я собрался вновь атаковать врага, но фашистские "охотники", снижаясь, уходили на запад, за линию фронта. За хвостом ведущего тянулся серый шлейф. Очевидно, была повреждена водяная система "мессера". Внезапно я ощутил страшную усталость. Обе атаки заняли не более пяти секунд каждая, а сил, оказывается, отняли больше, чем многочасовой перелет. И все же я испытывал радость: схватка выиграна! Радость оказалась недолгой. Выровняв машину, я не обнаружил пары младшего лейтенанта Фролова. Сержант Ишоев, отважно и умело прикрывавший мой самолет, сообщил по радио, что Фролов и Юдин еще во время первой атаки ушли на Красноармейскую. Почему Фролов не выполнил приказ держаться вместе, направился в район Красноармейской, сказать мог только сам Фролов. Найти его в данном районе нам с Ишоевым не удалось, попытки связаться с ним по радио ни к чему не привели. Ни Фролов, ни Юдин на аэродром не вернулись. Командование сочло наши с Ишоевым действия правильными, но я не находил себе места: опять неудача, не вернулись два экипажа. Фролов прибыл в полк на попутной машине утром 7 марта. Рассказал, что рация на его самолете отказала после и вылета, что значения моего резкого разворота после выхода из облаков над Новомышастовкой он не понял, так как противника просто не заметил, и счел за лучшее продолжать полет по намеченному курсу. Около станицы Ивановской, оглянувшись, увидел, что машина сержанта Юдина горит и падает, а на него самого идут в атаку два Ме-109. Фролов попытался провести бой на горизонтальном маневре, но был сбит и выбросился с парашютом. К сожалению, совершать серьезные ошибки в первые дни пребывания на фронте доводилось не только молодым летчикам. Ошибались и опытные. Ошибся и я. Требовалось произвести разведку дороги в тылу противника на участках Темрюк-Славянская и Варениковская - Крымская. На разведку дороги Темрюк - Славянская послали меня. Ведомым вызвался лететь майор Аритов. Стояла низкая, до 300 метров облачность, лететь предстояло под облаками, самолет могла повредить даже шальная пуля, поэтому я опасался за замполита, пытался отговорить его. Но Аритов ничего не хотел слушать. Маршрут проложили в обход территории, занятой врагом, с выходом в море и полетом над ним до траверза порта Темрюк. Оттуда мы собирались выйти на дорогу Темрюк - Славянская. Замысел удался. Мы спокойно обогнули линию фронта, над Азовским морем шли без каких-либо осложнений, хотя не видели горизонта, а облака прижимали машины к воде. В расчетное время мы повернули на юг и на седьмой минуте полета заметили темрюкский порт. Я различил стоящие у пирса две большие самоходные баржи. На скорости 450 километров в час я спикировал, с высоты 200 метров сбросил на левую баржу взятые в полет две бомбы, "горкой" ушел под облака. Такой же маневр, сбросив бомбы на правую баржу, проделал Аритов. Через две-три минуты мы обнаружили большой плац и построенные на нем квадратом фашистские подразделения. Спикировали друг за другом до высоты 30 метров, прошили вражеское каре огнем пушек и пулеметов. Зенитные орудия по нашим самолетам" не били - уцелевшие гитлеровцы разбегались кто куда. Убедившись, что на баржах и пирсе порта бушует пожар, мы обошли город Темрюк, очутились над дорогой Темрюк-Славянская. Здесь нас уже ждали: к самолетам сразу потянулись красные шарики - открыла огонь МЗА противника. Казалось, невидимое чудовище выбрасывает вверх огневые щупальцы. Щупальцы исчезли так же внезапно, как появились. Я едва не столкнулся с фашистским корректировщиком ФВ-189, "рамой", как называли этот самолет на фронте. "Рама" спокойно ползла восвояси с востока, гитлеровские зенитчики испугались, что ненароком могут сбить своего. Фашистский летчик, увидев "лагги", метнулся влево по курсу, подставил мне правый мотор,, и вот здесь-то и допустил я грубую ошибку: атаковал "раму" сверху, повел огонь по ее мотору вместо того, чтобы сначала поразить вражеского стрелка. Я только повредил, но не сбил ФВ-189, и расплата пришла скоро. За станцией Курчанской, обстреляв мотоциклы и легковую машину, мы обнаружили колонну грузовиков, идущих к станице Керженской. Собрались их атаковать, когда в моих наушниках раздался встревоженный голос Аритова: - За вами серая полоса! Бросив взгляд на приборы, я увидел: стрелка термометра воды упирается в нуль. Вскоре ощутил, как сильно греет ноги, как обдает лицо жарким воздухом. Из выхлопных патрубков повалил черный дым. В цилиндрах сгорало масло, мотор вот-вот могло заклинить, а садиться некуда - под нами враги. Уже за разлившейся Кубанью в кабине удушливо запахло горящей резиной, мотор сбавил обороты, высота падала с каждой минутой. 400 метров, 350, 300... Наступил момент, когда я подумал, что до линии фронта все равно не дотяну. Вспомнилось лицо матери. Глаза искали цель, достойную того, чтобы поразить ее напоследок. Но не по кому было даже стрелять, некуда было бросить машину: под крыльями тянулись одни плавни да болотистые луга. На высоте 50 метров из патрубков вместе с дымом вырвалось пламя. Скорость упала до 250 километров в час. Мотор дернуло. Остановился винт. И вдруг-сухой луг! Выключив зажигание и перекрыв бензокран, я посадил "лагг" на фюзеляж. К счастью, сел в расположении своих войск. Через час меня доставили в штаб 46-й армии, где я доложил о результатах разведки начальнику штаба армии генерал-майору М. Г. Микеладзе, и в шесть часов вечера уже прикатил на штабном пикапе в родной полк. Обошлось. А могло кончиться трагически. И все исключительно потому, что атаковал "раму" сверху, а не снизу, где был бы неуязвим для огня вражеского стрелка, да и сверху атаковал неправильно, старался поразить мотор ФВ-189, хотя сначала следовало уничтожить стрелка. Сложным делом оказалось на первых порах и прикрытие штурмовиков. Впервые мы вылетели на такое задание 8 марта. Первую группу Ил-2 из 503-го ШАП (штурмового авиационного полка) сопровождала шесть "лаггов" под командованием командира 1-й эскадрильи капитана Смирнова, вторую группу "илов" сопровождала также шестерка истребителей, командовать которой приказали мне. Прикрывали мы группу "илов", в составе которой находилась девушка-летчица Анна Егорова. В нашей авиации служило немало героических девушек и женщин, все знали имена Героев Советского Союза Валентины Гризодубовой, Марины Расковой, Полины Осипенко, но встречаться с девушками-летчицами мне лично раньше не приходилось. Перед вылетом я смотрел на маленькую, тоненькую Анну Егорову с удивлением и почтением. Нужно сказать, что в 503-м ШАП о тактике прикрытия штурмовиков истребителями не имели никакого понятия, действовать нам пришлось по собственному разумению, а действовать хотелось хорошо, тем более, что в Международный женский день мы не могли ударить ъ грязь лицом, подвергнуть опасности единственную среди нас девушку! Решили применить боевой порядок, который применяли истребители, встреченные нами при первом вылете на боевое задание: две пары "лаггов" непосредственного прикрытия - на флангах группы штурмовиков, а третья пара - в задней полусфере и немного выше остальных самолетов. Но стоило подняться в воздух, как я пожалел о принятом решении, понял, что слепо копировать чужие действия недопустимо. Обе пары истребителей непосредственного прикрытия буквально "зависли" на флангах штурмовиков, вынужденные сохранять скорость, соответствующую скорости "илов", то есть не более 300-350 километров в час. Мы же с ведомым, летевшие сзади, лишались свободы маневра: нам мешали девятибалльная облачность на высоте 600 метров и подвешенные к машинам осколочные бомбы. Над целью все истребители были лишены и высоты, и скорости, и маневра, необходимых для отражения атак истребителей противника. На следующий день погода не изменилась, и, сопровождая группу штурмовиков в район станицы Абинская (к слову сказать, в этой группе снова находилась Анна Егорова), мы прикрывали их уже не шестью истребителями, а лишь четверкой "лаггов". Пара лейтенанта Ю. Т. Антипова с ведомым сержантом Д. Г. Члочидзе маневрировала между флангами "илов", находясь выше их, в задней полусфере штурмовиков, а мы с сержантом Н. М. Петровым летели под нижней кромкой облачности, прикрывая всю группу. Ни одна пара истребителей не теряла высоты и скорости, не была лишена свободы маневра, и это позволило нам решительно и без потерь отбить две попытки Ме-109 напасть на штурмовики. Сначала пара Ме-109 бросилась непосредственно на "илы", но лейтенант Антипов и сержант Члочидзе атаковали "мессеры", и те попытались выйти из боя, но при развороте влево напоролись на нас с сержантом Петровым и еле успели скрыться в облаках. Во второй раз Ме-109 попытались атаковать нас с Петровым, когда штурмовики уже ложились на обратный курс. Врага заметил Петров. У сержанта не было радиопередатчика, он дал знать об опасности, резко развернув самолет в мою сторону. Я сообразил в чем дело, повторил маневр ведомого, оказался на "лобовых" с ведущим пары "мессеров", и фашисты снова скрылись за облаками. Наш боевой порядок себя оправдал, мы прикрыли товарищей надежно! К сожалению, внедрять в жизнь новую тактику было непросто. Особенно при вылетах на патрулирование и прикрытие наземных войск. Еще в конце 1942 года здравый смысл и суровая действительность заставили, наконец отказаться от распыления сил авиации, от использования ее исключительно в качестве средства усиления наземных войск. Хотя созданные воздушные армии, дивизии и полки уже могли вести самостоятельные действия, авиацию нередко продолжали рассматривать как род войск, которому не нужны ни особая стратегия, ни особая тактика. Не понимая специфики воздушного боя, иные военачальники требовали, чтобы истребители прикрытия наземных войск постоянно находились над линией фронта, над полем боя, полагая, что таким образом истребительная авиация наилучшим образом обезопасит наземные войска от бомбовых и штурмовых ударов авиации противника. На самом же деле, летая взад и вперед над ограниченным участком фронта, истребители лишались возможности перехватывать бомбардировщики и штурмовики противника еще на подходе к району боевых действий. К тому же, постоянное пребывание над одним и тем же участком фронта да еще на заданной высоте делало истребители прикрытия наземных войск сравнительно легкой добычей вражеских истребителей, которые применяли свободный маневр, нападали всегда с большей высоты и всегда со стороны солнца. Вечером 9 марта на собрании летного состава полка, которое проводил вместо заболевшего майора Орлова его заместитель по политической части майор Аритов, мы проанализировали свои действия за неделю пребывания на фронте, учли промахи, подвергли резкой критике порочную, отжившую тактику "зависания над линией фронта", решили смело внедрять передовой опыт и совершенствовать собственное мастерство, словом, воевать не по шаблону, а умело, расчетливо, с использованием всех возможностей новой техники. Серьезно, взволнованно говорили о том, как важен правильный подбор пар истребителей. Пышное выражение "ведомый - щит ведущего" неверно. В действительности, летчики-истребители, действующие в паре, служат и мечом и щитом друг друга. Тут все зависит от конкретных обстоятельств боя. Хорошая боевая пара должна быть подобием человеческих рук, занятых одной работой. Разумеется, одно дело - проанализировать и учесть допущенные ошибки, отмести устаревшие представления на словах, и другое - полностью изжить ошибки, отстаивать новые представления и следовать им на практике. Кстати, после описанного собрания я, наконец, поговорил с майором Аритовым о своих расхождениях во взглядах с Орловым. Аритов положил руку мне на плечо: - Не думаю, что вы расходитесь во взглядах, Николай Федорович. Просто Орлов тяжело болен, ему, по всей видимости, запретят полеты, он избегает лишних осложнений, только и всего. Ничего. Сам я разделяю ваши взгляды. На мою поддержку можете рассчитывать всегда. Будем бить врага с умом, без пощады! Эти слова Аритова послужили как бы прологом к развернувшимся событиям. 10 марта 1943 года полк открыл боевой счет. В 8.30 2-я эскадрилья группой из восьми "лаггов" под командованием капитана Черкашина вылетела на прикрытие двенадцати "илов" 503-го ШАП, штурмовавших восточную окраину станицы Абинская. При подходе наших самолетов к цели две пары вражеских истребителей Ме-109, прорвавшиеся сквозь группу истребителей верхнего яруса, пытались атаковать штурмовики. Капитан Черкашин, руководивший группой истребителей непосредственного прикрытия, находясь выше врага, развил большую скорость, решительно атаковал и сбил в режиме набора высоты ведомого второй вражеской пары. "Мессеры" немедленно покинули поле боя. Из наземных войск тут же сообщили об успехе наших летчиков в штаб 5-й воздушной армии, оттуда сразу позвонили в полк. Благополучно приземлившуюся группу сбежались поздравлять все, кто был свободен от службы. Черкашина качали. Летчики радовались за командира 2-й эскадрильи, немного завидовали ему. На следующий день, 11 марта, сбил первый вражеский самолет и я. В 5.00 я получил приказ произвести разведку войск противника, установить интенсивность передвижения на шоссейной и железной дорогах между станицами Крымская и Абинская. Прикрывала меня четверка "лаггов" под командованием капитана Смирнова. Движение на вражеских дорогах оказалось вялым, но примерно в пяти километрах от Абинской, в лесистой балке я обнаружил большое количество замаскированных танков и автомашин, а на подходе к Абинской идущий встречным курсом, метров на 100 выше, фашистский корректировщик ФВ-189. Вражеский летчик сразу разобрался в обстановке, резко спикировал, нырнул под мой "лагг", надеясь уйти безнаказанным. Но теперь я был учен. Предупредив капитана Смирнова, что иду в атаку, и попросив прикрыть меня, развернулся, сам круто спикировал до высоты 600 метров и атаковал "раму" снизу. Первый залп пушки и пулеметов с дистанции не более ста метров пришелся по правому мотору "рамы"; увидев языки пламени и дым, поваливший из мотора, я довернул огненную трассу на кабины летчика и стрелка. ФВ-189 перешел в крутое пикирование с правым креном, упал и взорвался. - Это вам за Витю Юдина, гады! - крикнул я.- За Витю! Капитану Смирнову показалось, что я кричу "Зовите!" и он крикнул в свою очередь: - Теперь им поздно кого-то звать! В тот день полк вылетал на боевые задания еще шесть раз: трижды - на прикрытие штурмовиков и трижды - на прикрытие наземных войск. Я два раза вылетал ведущим группы, прикрывающей войска. В обоих вылетах нас атаковали со стороны солнца пары Ме-109. Однако потери понес именно враг: благодаря эшелонированному расположению "лаггов" и нашей большой скорости группе удалось сбить на преследовании два Ме-109. Встречали нас так же радостно, как капитана Черкашина. Я был счастлив. СТАНОВЛЕНИЕ С каждым днем теплеет. Ветер растащил облака, сияет солнце, кубанский чернозем подсох, степь зазеленела. Техника уже не вязнет в грязи, один за другим вступают в строй новые полевые аэродромы. Первые испытания позади, наш ИАП переживает период боевого становления, воюет день ото дня уверенней и успешней. К нам зачастили фронтовые корреспонденты. Номер армейской газеты "Советский пилот" от 14 марта 1943 года. В заметке, описывающей действия группы штурмовиков и истребителей, вылетавших в район косы Чушка, говорите, что летчики полка уничтожили четыре автомашины, пять повозок, бензозаправщик и склад боеприпасов врага, сбили в воздухе два и повредили находившиеся на аэродромах десять самолетов Ю-52. Номер "Советского пилота" от 16 марта. Очередное сообщение о наших летчиках: 15 марта в середине дня группа штурмовиков, 5 самолетов, ведущий капитан Еременко, под прикрытием двух ЛаГГ-3, ведущий капитан Исаенко, нанесли успешный удар по переправе Ахтанизовская, на обратном пути встретили 4 Ю-52, шедших одиночно в западном направлении. Двух из них атаковали с ходу и сбили по одному Исаенко и Еременко. Другие номера "Советского пилота", другие газеты - другие фамилии, и всевозрастающее количество сбитых в воздухе и уничтоженных на земле вражеских самолетов, взорванных складов, разбитых танков и автомашин. В середине марта сбили первые "мессеры" майор И. И. Аритов, лейтенанты В. И. Зимин и Ю. Т. Антипов, сержанты В. Ш. Авалиани, И. Я. Горбачев, И. М. Рябыкин. Хорошо помню, как уничтожил "мессер" Рябыкин, заставивший меня, если помнит читатель, поволноваться при посадке на промежуточном аэродроме. 20 марта мы вылетели на прикрытие наземных войск группой из восьми самолетов. Рябыкин шел моим ведомым. Обнаружили четыре Ме-109, атаковали их первыми. Я сбил ведущего верхней пары противника, кто-то подбил ведущего нижней пары. Подбитый гитлеровец тянул на небольшой скорости почему-то не в западном, а в северном направлении, к территории, занятой нашими войсками. Видимо, помышлял только о том, чтобы скрыться от "лаггов". Рябыкин успел показать себя неплохим летчиком, неплохим ведомым, но его предстояло еще научить сбивать вражеские самолеты, а тут как раз подвернулся удобный случай. Четко выполняя радиоуказания, Рябыкин "змейкой" влево зашел "мессеру" строго в хвост, приблизился на дистанцию в 50 метров, открыл огонь, и "мессер" взорвался, распался в воздухе на дымящие, роняющие пламя куски. С этого дня Иван Михайлович Рябыкин поверил в себя. Стал действовать активно, дерзко и в конце марта сбил второй "мессер". Короткой оказалась жизнь Рябыкина. Всего два месяца провел он на фронте, встретив смерть в боях над Малой землей в конце апреля 1943 года. Но его короткая жизнь была прекрасна. Она была отдана любви к товарищам и ненависти к врагу. Несколько вражеских самолетов уничтожил Ваня Рябыкин. Ветераны полка и дивизии никогда не забывали и не забудут о нем! Действия нашей истребительной авиации к середине марта стали эффективнее и рациональнее как за счет совершенствования тактики и боевого мастерства летного состава частей, так и за счет появления на фронте значительного количества радиостанций наведения истребителей на самолеты врага. В начале марта на Северо-Кавказском фронте существовали всего три таких радиостанции. Они имели позывные "Белка-1", "Белка-2" и "Белка-3", работали на них девушки, которых ласково называли "белочками". "К сожалению, "белочки" могли лишь сообщать о появлении воздушного противника. На новых же радиостанциях наведения, к тому же многочисленных, работали опытные авиационные командиры. Они давали летчикам дельные советы, подсказывали во время воздушных схваток наиболее выгодные маневры, а вскоре начали руководить воздушными боями. Не стоит, однако, думать, что воевать нашему полку в марте было легко, что авиация и зенитная артиллерия врага не оказывали бешеного сопротивления, что обходилось без потерь. Потери мы, конечно, имели. И во время воздушных боев, и при ожесточенных бомбардировках наших аэродромов, и от зенитного огня противника. "Зацепило" и меня: 22 марта был подбит зенитками в районе станицы Троицкой. На "лагге" взорвался правый крыльевой бензобак, в крыле образовалось большое, почти квадратное отверстие, меня ранило осколком в левую ногу. С трудом вырвал машину из штопора, повел в сторону от линии фронта. Световая и механическая сигнализация подсказывали, что повреждена гидросистема выпуска шасси, произвольно вышла правая "нога", воздушный поток беспощадно сдирал с поврежденного крыла остатки фанерной обшивки. Следовало немедленно прыгать с парашютом, но восточный ветер силой до двадцати метров в секунду мог унести к противнику, и безмерно жаль было новый, недавно установленный на "лагге" мотор, поэтому я решил сажать машину на одну "ногу" на первое попавшееся поле. При планировании, находясь примерно в двадцати метрах над землей, заметил, что поле покрыто бугорками, решил, что это неубранный картофель, и лишь после того, как самолет остановился и плавно лег на левое крыло, обнаружил, что консоль выворотила из земли круглую, плоскую противотанковую мину... Прибыли саперы, разминировали проход, поврежденный "лагг" вытащили на ближайший проселок, чтобы отправить в мастерские. Словом, все обошлось. Даже ранение мое оказалось довольно легким. Однако от боевых полетов меня отстранили, и отстранили почти на три недели, которые показались невероятно долгими. Особенно тяжело переживал я запрет на боевые вылеты после того, как побывал на авиазаводе, где в последних числах марта получал для полка десять новых истребителей. Увидел в цехах только стариков, женщин и детей. О том, что программу цех сборки перевыполняет, мне рассказал шестидесятилетний, совершенно седой, морщинистый мастер. Рядом работала худенькая девчушка с белесыми косичками. Я спросил, сколько ей лет и как ее зовут. - Пожалуйста, подождите до перерыва! - сказала девчушка.- Мне нельзя отвлекаться, подведу бригаду. После звонка на обед она нашла меня. Звали ее Дусей, шел ей пятнадцатый год. Родом она и другие ребята были из Таганрога. - Вот работаем, будем тут восьмой класс заканчивать,- сказала девочка. - А где твои родители, Дуся? - На фронте. Папа - артиллерист, а мама - хирург в медсанбате. Обедала Дусина бригада рядом с цехом, на воздухе, за дощатым столом. При нашем приближении все мальчишки и девчонки встали, словно класс при появлении педагога. - Сидите, сидите, ребята! Устали, наверное? - Нет, вы первый садитесь. Вы хромаете, ранены... В торце стола для меня поставили "кресло" - ящик с приколоченным к нему сиденьем "лагга". Подростки, крутя в руках "тарелки" - консервные и стеклянные банки,- поглядывали с любопытством, ожидали захватывающих рассказов, а я смотрел на бледные, изможденные лица и не мог выговорить ни слова. Ребята поняли мое состояние. - Не переживайте! - сказал низкорослый паренек, которого друзья называли Валеркой.- Мы же не в оккупации, товарищ капитан! Расскажите, что на фронте? Где вы воюете? Как вас ранило? Не помню уже, как удовлетворил любопытство ребят. Но помню, что говорил, какое большое дело они делают, как нужны фронту их самолеты. - Товарищ капитан, а когда наши Таганрог возьмут? - Думаю, скоро. До Таганрога всего шестьдесят километров. Один из мальчиков со взрослой осторожностью спросил: - А если придется отступать? Я с горячностью поручился: отступления больше не будет! Никогда! Подошла пожилая грузинка с бидоном. Каждый член бригады получал пол-литра молока. Подростки доставали из-за пазух, из карманов ломти хлеба. Молоко пили большими глотками, хлеб откусывали маленькими кусочками. Дуся вынула из хозяйственной сумки пустую четвертинку, отлила в нее половину полученного "спецпайка", аккуратно закупорила и спрятала бутылочку. Я подумал, что девочка приберегает молоко на ужин, но Валерий объяснил, что в больнице лежит Дусина старшая сестра, молоко для нее. - Евдокия у нас семейная,- усмехнулся мальчик. - А ты что же, холостяк-одиночка? - пошутил я. Валерий опустил голову: - Ага. У меня всех в эшелоне разбомбило. В Александровке. Под Ростовом... Я горько пожалел о неуместной шутке. Боялся спросить ребят еще о чем-нибудь. Любовь И жалость к ним вновь всколыхнули, воспламенили в душе злобу к убийцам-захватчикам. Уничтожать, без пощады уничтожать каждого гитлеровца! Вернуться в полк, летать, бить фашистскую сволочь! На следующие сутки мы перегнали "лагги" в полк. Самолеты были построены на средства, собранные бакинскими комсомольцами, во всю длину их фюзеляжей крупными белыми буквами было написано: "БАКИНСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ", а когда я поведал, чьими руками сделаны истребители, и у летчиков, и у техников возникло к ним исключительно бережное, трогательное отношение. - На таких машинах плохо воевать совесть не позволит! - сказал командир 1-й эскадрильи капитан Смирнов. ...В последних числах марта заболевшего майора Орлова сменил в должности командира 267-го ИАП майор П. В. Герасимов, начинавший войну рядовым летчиком на самолете И-16, проявивший в боях с фашистскими захватчиками мужество и отвагу. П. В. Герасимов на ЛаГГ-3 не летал и сам рассматривал назначение на должность командира истребительного авиационного полка как временное. На утреннем построении полка 30 марта Петр Васильевич зачитал приказ о возвращении 267-го ИАП в состав 236,-й истребительной авиадивизии. В состав 236-й ИАД к 30 марта 1943 года входили, кроме нас, 117-й гвардейский истребительный авиационный полк, вооруженный самолетами И-16, и 611-й истребительный авиационный полк, имеющий на вооружении самолеты И-153. О подвигах летчиков этих полков мы немало читали в армейских и даже в центральных газетах, а летчиков 611-го ИАП уже знали лично, так как встречались с ними и на краснодарском аэродроме, и на аэродромах Черноморского побережья. Для летчиков 611-го полка, прибывших на фронт, как уже говорилось, 1 января 1943 года, март был месяцем возмужания, месяцем легендарных побед. Устаревшим "чайкам" полка тяжело было тягаться с вражескими истребителями в скорости и маневренности. Перкалевая обшивка "чаек" вспыхивала, как порох, от первой же искры, они были уязвимы даже для стрелкового оружия противника. И тем не менее стали грозой для наземных гитлеровских войск, не уступали в воздухе ни "фоккерам", ни "мессерам", беспощадно и успешно уничтожали бомбардировщики врага. Вот несколько примеров. Еще 11 февраля 1943 года старшина П. И. Коваленко с ведомым старшим сержантом В. С. Борщевским прикрывали на "чайках" позиции высадившейся на легендарную Малую землю 225-й бригады морской пехоты 18-й армии. По морским пехотинцам намеревались нанести удар девять пикирующих бомбардировщиков врага. Коваленко и Борщевский с ходу атаковали ведущее звено "юнкерсов", пулеметным огнем и реактивными снарядами сбили три Ю-87, посеяли среди гитлеровцев панику: уцелевшие бомбардировщики по сбрасывали бомбы в Цемесскую бухту, рассыпались и поодиночке бросились наутек. Дождливым утром 5 марта шесть "чаек" 611-го ИАП под прикрытием шести "лаггов" нанесли штурмовой удар по аэродромам противника в Крымской и Благодатном. На первом были уничтожены пять, а на втором - четыре Ю-52. Ведущий группы заместитель командира 3-й эскадрильи лейтенант В. Т. Минаев, обнаружив идущий, на посадку еще один Ю-52, атаковал его с хвоста, уничтожил стрелка, повредил, а затем снарядом РС-82 добил фашистский самолет, который рухнул на северной окраине хутора Запорожский. Пилот сержант Анатолий Александрович Повицкий заметил еще два Ю-52. Повицкий выполнил первое в жизни боевое задание, суетился, открывал огонь с больших дистанций, израсходовал патроны, а цель не поразил. Затем собрался - снарядом РС зажег левый мотор и повредил крыло ведущего вражеской пары транспортников, вбил его в землю около хутора Плавленского. Ведомого той же пары атаковал командир звена старшина В. П. Помеляйко. Снарядом РС он зажег Ю-52, и тот взорвался на окраине Крымской. Четвертый Ю-52 сбил над Мелеховским лейтенант А. Д. Чистов. Таким образом, всего за один вылет летчики полка, не понеся потерь, уничтожили тринадцать самолетов противника. К тому же, группа прикрытия "чаек" сбила корректировщик врага ФВ-189, увеличив число уничтоженных вражеских самолетов до четырнадцати. В ходе боя гитлеровские зенитчики повредили правую плоскость "чайки" Повицкого, но он из боя не вышел, до конца выполнил задание. 12 марта две группы "чаек" 611-го сожгли на аэродроме Чекон девять и повредили восемь самолетов врага. 13 марта десять "чаек" нанесли штурмовой удар по аэродрому Анапа, повредили четыре Ю-52, один Ме-109 и сбили пытавшийся подняться в воздух еще один Ю-52. 16 марта, нанеся повторный удар, "чайки" сожгли на аэродроме Анапа четыре Ме-109, повредили три Ме-109 и двенадцать Ю-52. Все это я рассказал, чтобы дать понять читателю: 267-й ИАП попал в дружную боевую семью, в семью отважных летчиков 236-й ИАД. Но дело было не только в отваге и сплоченности этой семьи, а также и в том, что теперь о нуждах полка постоянно заботились различные Службы дивизии, мы перестали испытывать нехватку то одного, то другого. Главное же - отпала необходимость отстаивать принципы наступательной тактики и некоторые приемы боя, противоречащие устаревшим канонам: в 236-й ИАД новую наступательную тактику и смелые, дерзкие приемы боя взяли на вооружение давно. Это не значит, конечно, что в ходе воздушных боев, в зависимости от характера поставленных задач и применяемой противником тактики мы не искали новые и не совершенствовали уже привычные приемы. Нет, мы их искали, совершенствовали, но происходило это в атмосфере понимания и поддержки со стороны командования дивизии. 30 марта памятно не только зачтением приказа о переводе полка в 236-ю ИАД, но и длительными разговорами с прилетевшими к нам главным инженером дивизии майором Романом Харитоновичем Толстым и уже упоминавшимся мною инспектором по технике пилотирования дивизии Героем Советского Союза майором Щировым. Майор Толстой, сын кубанского казака, человек больших знаний и неистощимого юмора, проверив состояние и обслуживание самолетного парка, не поскупился на добрые советы, в беседах с летным составом отметил положительные качества "лаггов". А майор Щиров, расспросив о делах, посетовал: - Никак не подберу напарника. Наши ВВС получили пятьдесят "спитфайров", подаренных товарищу Сталину английской королевой. Удалось вырвать два самолета для дивизии. Машины хорошие, а напарника нет. И, поглядев в глаза, предложил: - Давайте ко мне ведомым, а? В недавнем прошлом Щиров был напарником замечательного советского летчика, Героя Советского Союза Д. Л. Калараша. Предложение стать ведомым у Щирова являлось большой честью. К тому же я слышал, что "Спитфайр-6" вооружен шестью крупнокалиберными пулеметами "кольт-браунинг". Очень хотелось испробовать английский истребитель в бою! Но я отклонил предложение Щирова, не считая возможным покинуть полк ради личных интересов. - Выходит, нужен приказ? Я правильно вас понял, товарищ капитан? - спросил Щиров. - Приказы не оспаривают, им подчиняются,- пошутил я, не придав словам Щирова должного значения, но плохо знал тогда настойчивость своего собеседника... Еще одно памятное событие той поры - первая личная встреча с командиром 236-й ИАД полковником В. Я. Кудряшовым. Биография Василия Яковлевича Кудряшова похожа на биографии всех других коммунистов тридцатых годов, мобилизованных партией для службы в создававшейся авиации молодого Советского государства. Направленный в 1931 году на учебу в Качинскую авиашколу, Кудряшов в 1932 году окончил ее. В течение четырех лет он обучал молодежь, был инструктором авиационной школы в городе Энгельсе, где вырос до командира звена. С 1936 по 1938 год Василий Яковлевич работал в Роганьском авиационном училище, а с 1938 по 1941 год учился на командном факультете Военно-воздушной академии, которую окончил перед самой войной. На фронте он находился с 1941 года. В июне 1942-го назначен командиром 236-й истребительной авиационной дивизии, которой командовал до окончания войны. Человек он был физически сильный, рослый, умел ладить с людьми. Кудряшов прибыл в полк, чтобы познакомиться с личным составом, вручить награды отличившимся при выполнении боевых заданий. Майору Аритову он вручил орден Отечественной войны 2-й степени, капитану Черкашину, старшим лейтенантам Антипову и Чумичеву - ордена Красного Знамени. Меня за 50 боевых вылетов и 4 сбитых вражеских самолета также наградили орденом Красного Знамени. Из рук Кудряшова получил я и орден Красной Звезды, которого был удостоен ранее за работу в авиационном училище. Поздравив награжденных, командир дивизии призвал нас совершенствовать боевое мастерство, беспощадно уничтожать врага. От имени награжденных выступил Аритов, он заверил командира дивизии, что личный состав полка выполнит воинский долг с честью. За ужином Кудряшов вспомнил Рогань, где мы оба, хотя и в разное время, работали, общих знакомых. Вспомнил тепло и показался мне давно и хорошо знакомым человеком. ...Апрель обрушил на кубанскую землю ливни, непогодило всю первую декаду, вражеская авиация появлялась редко, да и мы большую часть времени вынужденно проводили на земле. Но к утру 11 апреля прояснилось, и сразу же начались ожесточенные воздушные бои. Накал этих боев возрос с 14 апреля, когда войска 56-й армии предприняли очередное наступление на Крымскую, и достиг наивысшего напряжения к двадцатым числам апреля, в период фашистского наступления на героических защитников Малой земли. В полку, естественно, не знали, что гитлеровское командование к этому времени решило любой ценой удержать таманский плацдарм, серьезно усилить оборонявшую таманский плацдарм 17-ю полевую армию, сосредоточить на аэродромах Крыма и Таманского полуострова основные силы 4-го воздушного флота численностью свыше 1000 самолетов, привлечь для действий на Кубани около 200 бомбардировщиков, базирующихся в Донбассе и Таганроге, бросить против нас эскадры истребителей "Удет", "Мельдерс" и "Зеленое сердце", укомплектованные лучшими кадровыми летчиками люфтваффе. Ничего этого мы не знали. Мы просто почувствовали резкое изменение воздушной обстановки, поняли, что противник намерен вернуть себе господство в воздухе, старались делать все возможное, чтобы нанести гитлеровцам максимальный урон. Нам пришлось нелегко. На Северо-Кавказском фронте к середине апреля имелось всего 600 самолетов, то есть вдвое меньше, чем у гитлеровцев, и лишь четвертая часть наших самолетов, 150 "лаггов" и "яков", способны были вести активные бои с истребителями противника. Требовалось полностью использовать накопленный опыт, воевать в полном и точном смысле слова не числим, а уменьем. И разумеется, это оказалось не простым делом. Мы, например уже поняли, что в боевом вылете на прикрытие войск при ясной погоде самолеты необходимо эшелонировать по вертикали, "утюжить" линию фронта невыгодно, лучше встречать бомбардировщики врага на подходе к фронту, держаться следует на значительной высоте, имея хорошую скорость, находясь со стороны солнца. Но как действовать в условиях низкой облачности и плохой горизонтальной видимости? Этому учились на собственном горьком опыте. Помню, утром 11 апреля майор Герасимов приказал старшему лейтенанту Белову произвести воздушную разведку противника в районе Крымская, Молдаванское и Новокрымское, установить интенсивность движения войск врага на дорогах, связывающих названные пункты. Вылететь на разведку командир полка приказал шестью экипажами. Группа Белова в сложных погодных условиях идти на задание могла лишь по линейному ориентиру. Эшелонировать экипажи по высоте облачность также не позволила. Кроме того, шесть экипажей - не пара самолетов, способных проскочить незамеченными. И уже на подходе к станице Крымской группу последовательно атаковали три отдельные пары "мессеров", сбили два "лагга". Пилот одного, старший сержант П. В. Никитин, погиб, пилот второго, лейтенант А. П. Попов, с трудом спасся, выпрыгнув с парашютом. С 12 по 15 апреля полк потерял еще несколько самолетов. А 15 апреля, прикрывая в условиях низкой облачности наземные войска в районе Крымской большими группами самолетов, понес особенно тяжелые потери: за пять вылетов недосчитался шести "лаггов" и одного летчика - старшего сержанта Горбачева. Того самого Горбачева, который с первого дня пребывания на фронте так рвался в схватку с врагом! Вечером в присутствии майора Аритова я высказал командиру полка майору Герасимову соображения командиров эскадрилий и отдельных летчиков полка по поводу нашей тактики. Соображения, которые полностью разделял. Сказал, что понесенные потери - прямой результат нашего формального мышления. Мы думаем о том, как уравновесить в воздухе свои силы с силами противника, не думая о главном, о том, как лучше бить врага в изменившихся погодных условиях. - Выходит, если погода плохая, лучше летать мелкими группами? - спросил Герасимов. - Может, парами? А если на нашу пару или четверку целая дюжина "мессеров" навалится, что тогда? На это у меня был готов ответ, согласованный с комэсками: - Наращивать силы в ходе боя! Поднимать в воздух дополнительные группы только после появления новых групп противника. А что касается разведки, то в разведку, Петр Васильевич, действительно нужно направлять только пары самолетов. Чтобы их трудно было обнаружить. Конечно, разведчиками должны быть летчики, имеющие очень хорошую летную подготовку и боевой опыт. Герасимов покрутил головой: - Ну, не знаю! Не знаю! Требуют поднимать большие группы, значит надо поднимать большие. И нечего мудрить! Что мы, умнее всех? Меня поддержал Аритов: - Петр Васильевич, ты неправ. Воевать надо с умом. Поезжай в дивизию, доложи о наших предложениях. Уверен, тебя поймут. Майор Герасимов довел содержание нашего разговора до полковника Кудряшова. Командир дивизии с предложениями летчиков полка согласился. Никто уже не приказывал нам поднимать в воздух одновременно большие группы "лаггов". На нашем аэродроме вечером 15 апреля 1943 года приземлился истребительный авиаполк майора Краева. Этот полк имел на вооружении американские истребители "Аэрокобра". Попросту их называли "кобрами", Разумеется, мы тотчас отправились рассматривать заокеанское диво. Компоновка машины - мотор позади летчика, а тянущий винт впереди, так же, как трехколесное шасси, удивили; кабина летчика - закрытая, теплая, с обзором на все 360o. А вооружение... Кто из нас отказался бы иметь на истребителе пушку калибра 37 миллиметров, стреляющую через ось редуктора, два крупнокалиберных пулемета, синхронно стреляющих через винт, и четыре обычных пулемета, расположенных попарно в крыльях машины? Случилось так, что на следующий же день, 16 апреля, нам и летчикам полка майора Краева пришлось совместно действовать в районе станицы Крымской. Получив задание прикрыть войска 56-й армии и узнав, что аналогичную задачу ставят нашим новым соседям по аэродрому, я пошел на стоянку "кобр" договориться о взаимодействии. Спросил, кто вылетает у них ведущим группы. Указали на подтянутого, выше среднего роста капитана, показавшегося мне необщительным, неприветливым. Назвали его фамилию - Покрышкин. Тогда эта фамилия мне ничего не говорила. Я подошел к А. И. Покрышкину, представился, сказал, с чем пожаловал. Покрышкин пожал могучими плечами. - Мы вылетим на тридцать минут позже. Приблизившийся к нам бородатый лейтенант (позже я узнал, что это был друг Покрышкина В. И. Фадеев) насмешливо заметил: - Говорят, тут у вас истребители словно куропатки летают, над самой землей. При таких условиях взаимодействовать нам трудно, капитан! Насмешливость Фадеева мне не понравилась, но в его словах имелась доля горькой правды: армейское командование нет-нет да и требовало от нас держаться на высоте вражеских бомбардировщиков, и многие летчики не осмеливались ослушиваться подобных приказов. - Опыта у вас, по слухам, побольше, чем у нас,- сдержанно ответил я Фадееву.- Да и самолеты в вашем полку, говорят, высший класс. Вот и просим прикрыть, в случае чего, А. И. Покрышкин остро, недоверчиво взглянул на меня. Может, подумал, что в этой просьбе таится какой-то подвох: на розыгрыш и "покупку" наш брат "летун" горазд! Но решил Покрышкин однозначно: - Прикроем. Шестерка "лаггов" нашего полка была разбита на две группы: ударную, из четырех машин, которую возглавил я сам, и сковывающую, в которую я выделил пару младшего лейтенанта Фролова. Ударная группа полетела строем "фронт" на высоте 3800 метров (слова Фадеева меня все-таки задели), а Фролов с напарником летел на триста метров выше. Летели мы со скоростью 450 километров в час. Не собираясь "утюжить" линию фронта, я решил ходить по маршруту Крымская - Нижнебаканская, чтобы перехватить вражеские бомбардировщики, если появятся, еще на пути к переднему краю 56-й армии. К сожалению, над Нижнебаканской на машине младшего лейтенанта Фролова перегрелся изношенный мотор, пришлось сбавить скорость до 400 километров в час, но в остальном мы действовали так, как было задумано. Противника обнаружили, возвращаясь от Нижнебаканской к Крымской: с высоты, примерно, 2000 метров фотографировал передний край наших войск ФВ-189. Оберегали его два Ме-109. Радиостанция наведения требовала: "Маленькие, уберите "раму"!" Мы с ведомым сержантом Н. М. Петровым сначала атаковали "мессершмитты". Те сумели оторваться от нас при наборе высоты, но тут же были атакованы парой Фролова. Фашистский ведомый получил повреждение, и гитлеровцы скрылись. Прикрываемые парой лейтенанта В. И. Зимина, мы с сержантом Петровым спикировали к "фоккеру". Тот нас заметил, сделал переворот, сам вошел в пике и устремился к Анапе. Нашей главной задачей было прикрытие наземных войск от бомбардировщиков врага, отрываться от основной группы на слишком большое расстояние не годилось, поэтому на высоте 600 метров мы прекратили преследование "рамы". Делая разворот над восточной окраиной Крымской, группа обнаружила четверку "кобр", находящихся выше нас и идущих строго на запад. Находясь под "кобрами", "лагги" могли образовать нижний ярус единой группы патрулирующих район истребителей. Мы попытались сохранить естественно возникший строй, однако вскоре отстали от "кобр", а потом и вовсе потеряли их из виду. Возвращаясь из Нижнебаканской к линии фронта, я заметил позади и выше нас две четверки самолетов. Расстояние между нами было значительное, сразу разобрать, чьи это самолеты, не представлялось возможным. Я подумал сначала, что снова вижу "кобры", но вовремя спохватился: капитан Покрышкин собирался вылетать шестью экипажами, а нас настигали восемь машин. Держась настороже, мы уловили момент, когда левая четверка быстро приближавшихся самолетов начала пикирование. Сделав стремительный разворот "все вдруг", наша группа пошла в лобовую атаку на противника. Мы еще сближались, не открывая огня, когда вспыхнул один "мессер", затем другой, а мгновение спустя показались и атакующие противника "кобры". Капитан Покрышкин обещание сдержал. Попавшие в своеобразные клещи, гитлеровцы пытались скрыться, и лейтенант Зимин, используя их замешательство, с близкого расстояния сбил еще один Ме-109. "Кобры" приземлились минут через двадцать после нас. Я снова пошел к Покрышкину: поблагодарить за поддержку, расспросить об опыте. - Ребята у тебя не робкого десятка,- сказал Покрышкин.- Одного не пойму: чего к земле жметесь? В облака попадешь - не убьешься. Слыхал такое присловье, капитан? Высота в 4000 метров представлялась нашим новым соседям явно недостаточной для успешной борьбы с бомбардировщиками врага. Слышало бы Покрышкина мое начальство! Подробно расспросить соседей об их опыте не удалось: Покрышкину, Фадееву и другим их товарищам требовалось подготовиться к очередному вылету. Кстати, Покрышкину предстоял четвертый вылет за день. - Ничего, позже потолкуем,- сказал Покрышкин.- Ты заходи. Зайти к соседям больше не удалось: по приказу командира дивизии наш 267-й ИАП 17 апреля пересадили на аэродром у станицы Елизаветинская, а полк майора Краева остался в Краснодаре. Мы слышали и читали о подвигах А. И. Покрышкина и его- друзей, следили за их успехами, радовались этим успехам, иногда нам приходилось сражаться плечом к плечу, но мы ни разу уже не базировались на одном аэродроме. НАД МАЛОЙ ЗЕМЛЕЙ Переброска 267-го истребительного авиаполка в станицу Елизаветинская объяснялась, как мы вскоре поняли, не одним только желанием разгрузить краснодарский аэродром, а намерением командования подтянуть часть истребителей как можно ближе к левому флангу фронта, к Малой земле, где начались самые жестокие за все время существования этого плацдарма бои. С глубоким волнением беру я каждый раз книгу "Малая земля", написанную непосредственным участником жесточайших сражений Леонидом Ильичом Брежневым. Сколько картин, сколько дорогих лиц возникает перед глазами, когда читаешь: "Трудно мне передать, что творилось в небе. Куда ни глянешь, то в одиночку, то звеньями сходились в смертельных петлях наши и немецкие самолеты. Черные шлейфы сбитых машин, пересекая друг друга, тянулись к земле...". Да, именно так все и было. Тяжело приходилось воинам на Малой земле, тяжело было и летчикам, ее прикрывавшим. Нашему полку до 20 апреля преимущественно ставили задачи по сопровождению на Малую землю штурмовиков Ил-2