Давным-давно у самого Полярного моря жил  Киш.  Долгие  и  счастливые
годы был он первым человеком в своем поселке, умер, окруженный почетом,  и
имя его было у всех на устах. Так много воды утекло с тех пор, что  только
старики помнят его имя, помнят и правдивую  повесть  о  нем,  которую  они
слышали от своих отцов и которую сами передадут своим детям и детям  своих
детей, а те - своим, и так она будет переходить из уст  в  уста  до  конца
времен. Зимней полярной ночью, когда северная буря завывает  над  ледяными
просторами, а в воздухе носятся белые хлопья и никто  не  смеет  выглянуть
наружу, хорошо послушать рассказ о том, как Киш, что вышел из самой бедной
иглу [хижины канадских  эскимосов,  сложенные  из  снежных  плит],  достиг
почета и занял высокое место в своем поселке.
     Киш, как  гласит  сказание,  был  смышленным  мальчиком,  здоровым  и
сильным и видел уже тринадцать солнц. Так считают на Севере  годы,  потому
что каждую зиму солнце оставляет  землю  во  мраке,  а  на  следующий  год
поднимается над землей новое солнце, чтобы люди снова  могли  согреться  и
поглядеть друг другу в лицо. Отец Киша был отважным охотником  и  встретил
смерть в голодную годину, когда хотел отнять жизнь  у  большого  полярного
медведя, чтобы  даровать  жизнь  своим  соплеменникам.  Один  на  один  он
схватился с медведем, и тот переломал ему все кости; но  на  медведе  было
много мяса, и это спасло народ. Киш был единственным сыном, и, когда погиб
его отец, он стал жить вдвоем с матерью.  Но  люди  быстро  все  забывают,
забыли и о подвиге его отца, а Киш был всего только мальчик,  мать  его  -
всего только женщина, и о них тоже забыли, и они жили так, забытые  всеми,
в самой бедной иглу.
     Но как-то вечером в большой иглу вождя Клош-Квана собрался  совет,  и
тогда Киш показал, что в жилах у него горячая кровь, а в сердце - мужество
мужчины, и он ни перед кем не станет гнуть спину. С достоинством взрослого
он поднялся и ждал, когда наступит тишина и стихнет гул голосов.
     - Я скажу правду, -  так  начал  он.  -  Мне  и  матери  моей  дается
положенная доля мяса. Но это мясо часто бывает старое и жесткое, и  в  нем
слишком много костей.
     Охотники - и совсем седые, и только начавшие седеть, и те, что были в
расцвете лет, и те, что были еще юны,  -  все  разинули  рот.  Никогда  не
доводилось им слышать подобных речей. Чтобы ребенок говорил, как  взрослый
мужчина, и бросал им в лицо дерзкие слова!
     Но Киш продолжал твердо и сурово:
     - Мой отец, Бок, был храбрым охотником, вот почему я говорю так. Люди
рассказывают, что Бок один приносил больше мяса, чем любые  два  охотника,
даже из самых лучших, что своими руками он делил это мясо и своими глазами
следил за тем,  чтобы  самой  древней  старухе  и  самому  хилому  старику
досталась справедливая доля.
     - Вон его! - закричали охотники. - Уберите  отсюда  этого  мальчишку!
Уложите его спать. Мал он еще разговаривать с седовласыми мужчинами.
     Но Киш спокойно ждал, пока не уляжется волнение.
     - У тебя есть жена, Уг-Глук, - сказал он, - и ты говоришь за нее. А у
тебя, Массук, - жена и мать, и за них  ты  говоришь.  У  моей  матери  нет
никого, кроме меня, и потому говорю я. И я сказал: Бок погиб  потому,  что
он был храбрым охотником, а теперь я, его сын, и Айкига, мать моя, которая
была его женой, должны иметь вдоволь мяса до тех пор,  пока  есть  вдоволь
мяса у племени. Я, Киш, сын Бока, сказал.
     Он сел, но уши его чутко прислушивались к буре протеста и возмущения,
вызванной его словами.
     - Разве мальчишка  смеет  говорить  на  совете?  -  прошамкал  старый
Уг-Глук.
     - С каких это пор грудные младенцы стали учить нас, мужчин? -  зычным
голосом спросил Массук. - Или я  уже  не  мужчина,  что  любой  мальчишка,
которому захотелось мяса, может смеяться мне в лицо?
     Гнев их кипел ключом.  Они  приказали  Кишу  сейчас  же  идти  спать,
грозили совсем лишить его мяса,  обещали  задать  ему  жестокую  порку  за
дерзкий поступок. Глаза Киша загорелись, кровь забурлила и жарким румянцем
прилила к щекам. Осыпаемый бранью, он вскочил с места.
     - Слушайте меня, вы, мужчины! - крикнул он. - Никогда больше не стану
я говорить на совете, никогда, прежде чем  вы  не  придете  ко  мне  и  не
скажете: "Говори, Киш, мы хотим,  чтобы  ты  говорил".  Так  слушайте  же,
мужчины, мое последнее слово. Бок, мой отец, был великий охотник. Я,  Киш,
его сын, тоже буду охотиться и приносить мясо и есть его. И знайте отныне,
что дележ  моей  добычи  будет  справедлив.  И  ни  одна  вдова,  ни  один
беззащитный старик не будут больше плакать ночью оттого,  что  у  них  нет
мяса, в то время как сильные мужчины стонут  от  тяжкой  боли,  ибо  съели
слишком много. И тогда  будет  считаться  позором,  если  сильные  мужчины
станут объедаться мясом! Я, Киш, сказал все.
     Насмешками и глумлением проводили они Киша, когда он выходил из иглу,
но он стиснул зубы и пошел своей дорогой, не глядя ни вправо, ни влево.
     На следующий день он направился вдоль берега, где  земля  встречается
со льдами. Те, кто видел его, заметили, что он взял с собой лук и  большой
запас стрел с костяными наконечниками, а на плече  нес  большое  охотничье
копье своего отца. И много было толков и много смеха по этому поводу.  Это
было невиданное событие. Никогда не случалось, чтобы мальчик его  возраста
ходил на  охоту,  да  еще  один.  Мужчины  только  покачивали  головой  да
пророчески что-то бормотали, а женщины с сожалением  смотрели  на  Айкигу,
лицо которой было строго и печально.
     - Он скоро вернется, - сочувственно говорили женщины.
     - Пусть идет. Это послужит ему хорошим уроком, - говорили охотники. -
Он вернется скоро, тихий и покорный, и слова его будут кроткими.
     Но прошел день и другой, и на третий поднялась жестокая пурга, а Киша
все не было. Айкига рвала на себе волосы и  вымазала  лицо  сажей  в  знак
скорби, а женщины горькими словами корили мужчин  за  то,  что  они  плохо
обошлись с мальчиком и послали его на смерть; мужчины же молчали, готовясь
идти на поиски тела, когда утихнет буря.
     Однако на следующий день рано утром Киш появился в поселке. Он пришел
с гордо поднятой головой. На плече он нес часть туши убитого им  зверя.  И
поступь его стала надменной, а речь звучала дерзко.
     - Вы, мужчины, возьмите собак и нарты и ступайте по  моему  следу,  -
сказал он. - За день пути отсюда найдете много мяса на льду - медведицу  и
двух медвежат.
     Айкига была вне себя от  радости,  он  же  принял  ее  восторги,  как
настоящий мужчина, сказав:
     - Идем, Айкига, надо поесть. А потом  я  лягу  спать,  ведь  я  очень
устал.
     И он вошел в иглу и  сытно  поел,  после  чего  спал  двадцать  часов
подряд.
     Сначала было много  сомнений,  много  сомнений  и  споров.  Выйти  на
полярного медведя - дело опасное, но трижды и три раза  трижды  опаснее  -
выйти на медведицу с медвежатами. Мужчины не могли поверить,  что  мальчик
Киш  один,  совсем  один,  совершил  такой  великий  подвигн.  Но  женщины
рассказывали о свежем мясе только что убитого зверя, которое принес Киш, и
это поколебало их недоверие. И  вот,  наконец,  они  отправились  в  путь,
ворча, что если даже Киш и  убил  зверя,  то,  верно,  он  не  позаботился
освежевать его и разделать тушу. А на Севере это нужно делать  сразу,  как
только зверь убит, - иначе мясо замерзнет так крепко, что его  не  возьмет
даже самый острый нож; а взвалить мороженую тушу в триста фунтов на  нарты
и везти по неровному льду - дело нелегкое. Но, придя на место, они увидели
то, чему не хотели верить: Киш не только убил медведей, но рассек туши  на
четыре части, как истый охотник, и удалил внутренности.
     Так было положено начало тайне Киша. Дни шли за днями,  и  тайна  эта
оставалась неразгаданной. Киш снова пошел на охоту и убил молодого,  почти
взрослого медведя, а в другой раз - огромного медведя-самца и  его  самку.
Обычно он уходил на три-четыре дня, но бывало, что пропадал среди  ледяных
просторов и целую неделю. Он никого не хотел брать с собой, и народ только
диву давался. "Как он это делает? - спрашивали охотники друг  у  друга.  -
Даже собаки не берет с собой, а ведь собака - большая подмога на охоте".
     - Почему ты  охотишься  только  на  медведя?  -  спросил  его  как-то
Клош-Кван.
     И Киш сумел дать ему надлежащий ответ:
     - Кто же не знает, что только на медведе так много мяса.
     Но в поселке стали поговаривать о колдовстве.
     - Злые духи охотятся вместе с ним, - утверждали одни. -  Поэтому  его
охота всегда удачна. Чем же иначе можно это объяснить, как не тем, что ему
помогают злые духи?
     - Кто знает? А может, это не злые духи, а добрые? - говорили  другие.
- Ведь его отец был великим охотником. Может, он теперь охотится вместе  с
сыном и учит его терпению, ловкости и отваге. Кто знает!
     Так или не так, но Киша не покидала удача, и нередко  менее  искусным
охотникам приходилось доставлять в поселок его добычу. И в дележе  он  был
справедлив. Так же, как и отец его, он следил за тем,  чтобы  самый  хилый
старик и самая древняя старуха получали справедливую долю, а себе оставлял
ровно столько, сколько нужно для пропитания. И поэтому-то, и  еще  потому,
что он был отважным охотником,  на  него  стали  смотреть  с  уважением  и
побаиваться его и начали говорить, что он должен стать вождем после смерти
старого Клош-Квана. Теперь, когда он прославил себя такими подвигами,  все
ждали, что он снова появится в совете, но он не приходил, и им было стыдно
позвать его.
     - Я хочу построить себе новую иглу, - сказал Киш однажды Клош-Квану и
другим охотникам. - Это дожлна быть просторная иглу, чтобы  Айкиге  и  мне
было удобно в ней жить.
     - Так, - сказали те, с важностью кивая головой.
     - Но у меня нет на это времени. Мое дело - охота, и она отнимает  все
мое время. Было бы справедливо  и  правильно,  чтобы  мужчины  и  женщины,
которые едят мясо, что я приношу, построили мне иглу.
     И они выстроили ему такую  большую  просторную  иглу,  что  она  была
больше и  просторнее  даже  жилища  самого  Клош-Квана.  Киш  и  его  мать
перебрались туда,  и  впервые  после  смерти  Бока  Айкига  стала  жить  в
довольстве. И не только одно довольство окружало Айкигу: она была  матерью
замечательного охотника, и на нее смотрели теперь, как на первую женщину в
поселке, и другие женщины посещали ее, чтобы испросить  у  нее  совета,  и
ссылались на ее мудрые слова в спорах друг с другом или со своими мужьями.
     Но больше всего занимала все умы тайна чудесной охоты Киша. И  как-то
раз Уг-Глук бросил Кишу в лицо обвинение в колдовстве.
     - Тебя обвиняют, - зловеще сказал Уг-Глук, -  в  сношениях  со  злыми
духами; вот почему твоя охота удачна.
     - Разве вы едите плохое мясо? - спросил Киш.  -  Разве  кто-нибудь  в
поселке заболел  от  него?  Откуда  ты  можешь  знать,  что  тут  замешано
колдовство? Или ты  говоришь  наугад  -  просто  потому,  что  тебя  душит
зависть?
     И Уг-Глук ушел пристыженный, и женщины смеялись ему вслед. Но  как-то
вечером на совете после долгих споров было решено послать  соглядатаев  по
следу Кишв, когда он снова пойдет на медведя, и узнать его  тайну.  И  вот
Киш отправился на охоту, а Бим и  Боун,  два  молодых,  лучших  в  поселке
охотника, пошли за ним по пятам, стараясь не попасться ему на глаза. Через
пять дней они вернулись, дрожа от нетерпения, - так хотелось  им  поскорее
рассказать то, что они видели.  В  жилище  Клош-Квана  был  спешно  созван
совет, и Бим, тараща от изумления глаза, начал свой рассказ.
     - Братья! Как нам было приказано, мы шли по  следу  Киша.  И  уж  так
осторожно мы шли, что он ни разу не заметил нас. В  середине  первого  дня
пути он встретился с большим  медведем-самцом,  и  это  был  очень,  очень
большой медведь...
     - Больше и не бывает, - перебил Боун и повел  рассказ  дальше.  -  Но
медведь не хотел вступать в борьбу, он повернул  назад  и  стал  не  спеша
уходить по льду. Мы смотрели на него со скалы на берегу, а он шел  в  нашу
сторону, и за ним, без всякого страха, шел Киш. И Киш кричал  на  медведя,
осыпал его бранью, размахивал руками и поднимал очень большой шум. И тогда
медведь рассердился, встал на задние лапы и  зарычал.  Киш  шел  прямо  на
медведя...
     - Да, да, - подхватил Бим. - Киш шел  прямо  на  медведя,  и  медведь
бросился на него, и Киш побежал. Но когда Киш  бежал,  он  уронил  на  лед
маленький круглый шарик, и  медведь  остановился,  обнюхал  этот  шарик  и
проглотил его. А Киш все бежал и все бросал маленькие  круглые  шарики,  а
медведь все глотал их.
     Тут поднялся крик, и все выразили сомнение, а Уг-Глук  прямо  заявил,
что он не верит этим сказкам.
     - Собственными глазами видели мы это, - убеждал их Бим.
     - Да, да,  собственными  глазами,  -  подтвердил  и  Боун.  -  И  так
продолжалось долго, а потом медведь вдруг остановился,  завыл  от  боли  и
начал, как бешеный, колотить передними лапами о лед. А Киш побежал  дальше
по льду и стал на безопасном расстоянии.  Но  медведю  было  не  до  Киша,
потому что маленькие круглые шарики наделали у него внутри большую беду.
     - Да, большую беду, - перебил Бим. - Медведь царапал себя  когтями  и
прыгал по льду, словно разыгравшийся щенок. Но только он не играл, а рычал
и выл от боли, - и всякому было ясно, что это не игра, а боль. Ни  разу  в
жизни я такого не видал.
     - Да, и я не видал, - опять вмешался Боун. - А какой это был огромный
медведь!
     - Колдовство, - проронил Уг-Глук.
     - Не знаю, - отвечал Боун. - Я рассказываю только то, что видели  мои
глаза. Медведь был такой тяжелый и прыгал с такой силой, что скоро устал и
ослабел и, тогда он пошел прочь  вдоль  берега  и  все  мотал  головой  из
стороны в сторону, а потом садился, и рычал, и выл от боли - и снова  шел.
А Киш тоже шел за медведем, а мы - за Кишем, и так мы шли весь день и  еще
три дня. Медведь все слабел и выл от боли.
     - Это колдовство! - воскликнул Уг-Глук. - Ясно, что это колдовство!
     - Все может быть.
     Но тут Бим опять сменил Боуна:
     - Медведь стал кружить. Он шел то в одну сторону,  то  в  другую,  то
назад, то вперед, то по кругу и снова  и  снова  пересекал  свой  след  и,
наконец, пришел к тому месту, где встретил его Киш. И тут  он  уже  совсем
ослабел и не мог даже ползти. И Киш подошел к нему и прикончил его копьем.
     - А потом? - спросил Клош-Кван.
     - Потом Киш принялся освежевать медведя, а мы  побежали  сюда,  чтобы
рассказать, как Киш охотится на зверя.
     К концу этого дня женщины притащили тушу  медведя,  в  то  время  как
мужчины  собирали  совет.  Когда  Киш  вернулся,  за  ним  послали  гонца,
приглашая его прийти тоже, но он велел сказать, что голоден и устал и  что
его иглу достаточно велика и удобна и может вместить много людей.
     И любопытство было так велико, что весь совет во главе с  Клош-Кваном
поднялся и направился в иглу Киша. Они застали его за едой, но он встретил
их с почетом и усадил по старшинству. Айкига то горделиво выпрямлялась, то
в смущении опускала глаза, но Киш был совершенно спокоен.
     Клош-Кван повторил рассказ Бима и Боуна  и,  закончив  его,  произнес
строгим голосом:
     - Ты должен нам дать объяснение, а Киш. Расскажи, как  ты  охотишься.
Нет ли здесь колдовства?
     Киш поднял на него глаза и улыбнулся.
     - Нет, о Клош-Кван! Не дело  мальчика  заниматься  колдовством,  и  в
колдовстве я ничего не смыслю. Я только придумал способ, как  можно  легко
убить полярного медведя, вот и все. Это смекалка, а не колдовство.
     - И каждый сможет сделать это?
     - Каждый.
     Наступило долгое молчание.
     Мужчины глядели друг на друга, а Киш продолжал есть.
     - И ты... ты расскажешь нам,  о  Киш?  -  спросил  наконец  Клош-Кван
дрожащим голосом.
     - Да, я расскажу тебе. -  Киш  кончил  высасывать  мозг  из  кости  и
поднялся с места. - Это очень просто. Смотри!
     Он взял узкую полоску китового уса и показал ее  всем.  Концы  у  нее
были острые, как иглы. Киш стал осторожно скатывать ус, пока он не исчез у
него в руке; тогда он внезапно разжал руку,  -  и  ус  сразу  распрямился.
Затем Киш взял кусок тюленьего жира.
     - Вот так, - сказал он. - Надо взять маленький кусочек тюленьего жира
и сделать в нем ямку - вот так. Потом в ямку надо положить  китовый  ус  -
вот так, и, хорошенько его свернув, закрыть  его  сверху  другим  кусочком
жира. Потом это надо выставить на мороз, и когда жир замерзнет,  получится
маленький круглый шарик. Медведь проглотит шарик, жир  растопится,  острый
китовый ус распрямится - медведю станет больно.  А  когда  медведю  станет
очень больно, его легко убить копьем. Это совсем просто.
     И Уг-Глук воскликнул:
     - О!
     И Клош-Кван сказал:
     - А!
     И каждый сказал по-своему, и все поняли.
     Так кончается сказание о Кише,  который  жил  давным-давно  у  самого
Полярного моря. И потому, что Киш действовал смекалкой, а не  колдовством,
он из самой жалкой иглу поднялся высоко и стал вождем  своего  племени.  И
говорят, что, пока он жил, народ благоденствовал и не было ни одной вдовы,
ни одного беззащитного старика, которые бы плакали ночью оттого, что у них
нет мяса.

Популярность: 88, Last-modified: Thu, 31 Jul 1997 06:49:05 GMT