лее ярким образцом пушкинского историзма является в своем роде этапное стихотворение "Наполеон", написанное в 1821 г. в связи со смертью Наполеона. Сам Пушкин называл поначалу это стихотворение "одой". Но оно имеет глубокое принципиальное отличие от од XVIII в.: не только дает строго последовательное и вполне реальное, лишенное какого бы то ни было условного мифологического реквизита изображение исторической деятельности Наполеона, но и осмысляет эту деятельность во всех ее противоречиях, в ее сильных и слабых сторонах. Именно на основе этого осмысления, резко противостоящего традиционно-односторонней оценке Наполеона как "хищника" и "свирепого тирана" - оценке, которой следовал и сам Пушкин в своих лицейских стихах (см., например, "Наполеон на Эльбе", 1815), поэт даст три года спустя замечательную по своей диалектической остроте и глубине политическую характеристику Наполеона: "Мятежной Вольности наследник и убийца" ("Недвижный страж дремал...", 1824). В этой характеристике подчеркнута и историческая закономерность возвышения Наполеона в результате французской революции XVIII в., и предательство им завоеваний революции: провозглашение себя императором и сосредоточение в своих руках абсолютной власти. Углубляющийся историзм Пушкина заставляет его все пристальнее вглядываться в события современности и стараться осмыслить их историческую сущность. Поражение одного за другим западноевропейских национально-освободительных движений, усиливающаяся реакция Священного союза, возглавляемого императором Александром I, разгром кишиневской ячейки "Союза благоденствия", арест В. Ф. Раевского - все это наносит тяжелые удары по политическому романтизму Пушкина, по его надеждам на неизбежное близкое торжество освободительного движения "народов" против "царей". В стихотворении "Кто, волны, вас остановил..." (1823) поэт еще продолжает призывать революцию: Взыграйте, ветры, взройте воды, Разрушьте гибельный оплот! Где ты, гроза - символ свободы? Промчись поверх невольных вод. Но он все меньше и меньше верит в действенность этих призывов; в его стихах начинают все громче звучать ноты скепсиса и неудовлетворенности окружающим, проявляется ироническое отношение к "возвышенным чувствам", к романтическому восприятию действительности. Эти настроения сквозят в послании 1822 г. "В. Ф. Раевскому" ("Ты прав, мод друг..."), в черновом наброске "Бывало, в сладком ослепленье..." (1823) и, наконец, в обобщающем все эти мотивы стихотворении "Демон" (1823), являющемся одним из значительнейших произведений данного периода. К темам разочарования в дружбе, в любви, развивающим и углубляющим аналогичные мотивы ранних элегий Пушкина, присоединяется теперь новая тема - разочарование в "вольнолюбивых надеждах", признание тщетности порывов к свободе. Сперва поэт, верный романтическому культу "героев", готов винить "народы" в том, что они не поддержали своих вождей и рабски терпеливо сносят невольничий ярем ("Свободы сеятель пустынный...", 1823). Однако острый кризис романтического мировосприятия вызывает в Пушкине потребность более трезвым, "прозаическим" глазом взглянуть на действительность, увидеть ее такой, какая она есть. И проявляется это именно в пересмотре поэтом своей прежней восторженной романтической оценки "героев". Еще раньше, в уже упомянутом стихотворении 1821 г. "Наполеон", романтически приподымая образ французского императора, излюбленного героя поэтов-романтиков, Пушкин вместе с тем подчеркивал его безмерное честолюбие, крайний эгоизм, жажду личной власти и презрение ко всему человечеству. Эти "наполеоновские" черты Пушкин начинает считать теперь типичными для романтического героя-индивидуалиста, "современного человека", видя в них выражение духа эгоистического века, века зарождающихся буржуазных отношений. В начатом как раз в особенно острый момент кризиса "Евгении Онегине" поэт прямо заявляет: "Мы все глядим в Наполеоны, // Двуногих тварей миллионы // Для нас орудие одно..." Вообще приступ к работе над романом в стихах "Евгений Онегин" - центральным произведением всего пушкинскою творчества - был наиболее ярким выражением и результатом кризиса романтического мировосприятия поэта (см. об этом подробнее в примечаниях к "Евгению Онегину" в т. 4). Примерно в это же время Пушкин постепенно переоценивает личность и деятельность столь героизированного им несколько лет назад вождя греческого восстания Александра Ипсиланти; полное свое выражение это нашло в написанной позднее, уже в 30-е гг., повести "Кирджали", где симпатии Пушкина явно на стороне не героя-индивидуалиста, а "миллионов" - рядовых участников восстания. Но складывалось такое критическое отношение уже в пору южной ссылки. Кризис пушкинского романтизма ярко проявляется также в двух больших стихотворениях этой поры: "К морю", начатом им в самом конце южной ссылки и законченном уже в Михайловском (июль - октябрь 1824 г.) и в "Разговоре книгопродавца с поэтом", написанном вскоре по приезде в Михайловское (сентябрь 1824 г.). Стихотворение "К морю" - одно из ярчайших проявлений в пушкинской лирике романтизма поэта. Еще в патетических тонах говорит здесь Пушкин о Наполеоне и Байроне, имена которых обычно тесно связывались друг с другом в произведениях романтиков. Однако поэт не только воспевает, но одновременно как бы "отпевает" этих двух недавних "властителей дум". Образ Наполеона в дальнейшем почти вовсе уходит из творчества Пушкина, а намечавшееся уже и прежде расхождение поэта с Байроном в годы михайловской ссылки превращается в прямую полемику с байроновским восприятием действительности. Прощаясь с "свободной" и "могучей" морской стихией, поэт как бы прощается с романтическим периодом своего творчества, начатом "морской" элегией "Погасло дневное светило". Мотив прощания с романтическим мировосприятием отчетливо звучит и в стихотворении "Разговор книгопродавца с поэтом". Оно написано на весьма актуальную для того времени тему профессионализации литературною труда. Для Пушкина, который, борясь с аристократическими предрассудками своей общественной среды, первым начал жить на литературный заработок, - тема эта была не только особенно актуальной, но боевой, воинствующей. Однако значение стихотворение, которое поэт недаром напечатал вместе с первой главой "Евгения Онегина" - в качестве своеобразного введения в свой реалистический роман, - далеко выходит за пределы этой темы. В диалоге поэта-романтика с наиболее характерным представителем "века торгаша", века все большего утверждения новых буржуазных общественных отношений, - купцом, торговцем, - дано резкое противопоставление "поэзии" и "прозы" в широком значении этих слов: "возвышенных", романтических представлений о действительности - "пира воображенья", "чудных грез", "пламенных восторгов" - и трезвого, сугубо "прозаического" восприятия жизни. Диалог "поэта" и "прозаика" заканчивается полной победой последнего, что ярко подчеркнуто и небывало смелым стилистическим приемом. Убежденный железной логикой Книгопродавца, Поэт от восторженных речей и пламенных излияний переходит на сухой язык деловой коммерческой сделки, и вот поэзия теперь уже в узком смысле слова: стихотворная речь - сменяется речью прозаической: "Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся". Однако новое, трезвое - без романтических иллюзий - восприятие жизни не означает для пушкинского Поэта подчинения ей. Пафос стихотворения - не в капитуляции перед объективной "прозаической" действительностью - а в стремлении освободиться от беспочвенных и бесплодных мечтаний, вместе с тем сохранив в неприкосновенности свою внутреннюю свободу, неподкупную совесть художника: "Не продается вдохновенье, // Но можно рукопись продать". Эта формула определит отношение к творческому труду в условиях "века торгаша" не только самого Пушкина, но и всех последующих русских писателей-классиков. Прощальные стихи "К морю" заканчиваются торжественным обещанием поэта не забывать морской "свободной стихии". И действительно, гул "романтического" моря - высокая героика, идеал возвышенного и прекрасного в мире и в человеке - не замирает и в реалистический период пушкинскою творчества. Именно об этом скажет Пушкин много позже в новом стихотворном диалоге 1830 г. "Герой", вкладывая в уста Поэта демонстративные и столь часто неправильно истолковываемые слова: "Тьмы низких истин мне дороже // Нас возвышающий обман", - слова, пафос которых не в предпочтении лжи правде, а в утверждении воздействующей на саму жизнь и возвышающей ее силы идеала, силы искусства. x x x В новой, "северной" ссылке, в Михайловском, Пушкина со всех сторон обступил мир русской народной жизни. Находясь в окружении русской природы, вступая в близкое соприкосновение с крестьянами, слушая сказки и песни няни, поэт непосредственно приобщался к глубоко захватившему и пленившему его русскому народному творчеству. В его произведениях углубляются черты "народности" - национальной самобытности - и, в прямой связи с этим, все определеннее утверждается "поэзия действительности" - реализм. Творчество поэта в Михайловском - один из самых насыщенных, плодоносных и в то же время значительных этапов литературной биографии Пушкина Замечательно расцветает в эту пору и пушкинская лирика. Меньше чем за полтора года поэтом было написано около ста стихотворений и стихотворных набросков, то есть почти вдвое больше, чем за предшествующие два с половиной года (1822 - первая половина 1824 г.), и немногим меньше, чем за все время ссылки на юге. Еще важнее этих количественных показателей исключительное многообразие и художественная полноценность пушкинской лирики этого периода. В написанной в 1825 г. своеобразной басне-эпиграмме "Соловей и кукушка" поэт противопоставляет песни соловья монотонным "куку" "самолюбивой болтушки" - кукушки, иронически приравнивая к ним унылый элегизм произведений многочисленных эпигонов школы Батюшкова - Жуковского. Призывом "избавить" современную поэзию от их "элегических куку" и заканчивается это совсем небольшое, шутливое по форме, но принципиально важное, по существу программное, стихотворение. Пушкинская лирика 1824-1825 гг. не была замкнута в эгоистический круг "самолюбивых", узколичных переживания поэта, она откликалась на все зовы жизни, на "все впечатленья бытия". По-прежнему широко развернуты в ней мотивы дружбы, любви (третье послание Чаадаеву: "К чему холодные сомненья..", "Ненастный день потух..", "П. А. Осиповой", "19 октября", "Сожженное письмо", "Храни меня, мой талисман..", "Я помню чудное мгновенье..." и т. п.). Звучит в стихах этих лет и тема гонения ("К Языкову", "19 октября"). Особенно значительна в этом отношении историческая элегия "Андрей Шенье" (1825), посвященная трагической гибели столь любимого Пушкиным французского поэта. Здесь в упор поставлен вопрос о двух возможных для писателя путях творчества - активном участии в общественной жизни, в борьбе за свободу народа или уходе в спокойную, частную жизнь, в интимные радости: наслажденья дружбой, любовью. По существу Пушкин возобновляет здесь давнюю тему знаменитою "Разговора с Анакреоном" Ломоносова и решает ее именно так, как в свое время решал Ломоносов. Долг поэта - служить "пользе общества". Когда возникает необходимость выбора между личным счастьем и благом "отечества", народа, поэт безусловно обязан выбрать путь "гражданина". В "Андрее Шенье" победа "гражданина" буквально врезывается в сознание читателя острым стилистическим приемом того же рода, что и переход от стихов к прозе в "Разговоре книгопродавца с поэтом", - необыкновенно выразительной сменой метров. Традиционный минорно-элегический размер - шестистопный ямб, в который облечены интимно-лирические раздумья Андрея Шенье, внезапно - в момент резкого перелома его душевного состояния, когда в поэте, поддавшемся было "малодушным" чувствам, снова пробуждается "великий гражданин", - сменяется мажорным, энергическим четырехстопным ямбом: Погибни, голос мой, и ты, о призрак ложный, Ты, слово, звук пустой... О нет! Умолкни, ропот малодушный! Гордись и радуйся, поэт: Ты не поник главой послушной Перед позором наших лет; Ты презрел мощного злодея... и т. д. В "Андрее Шенье" сказывается ограниченность политического мировоззрения Пушкина (неприятие им якобинского периода французской революции, которое поэт разделял со многими декабристами и которое неоднократно заявлялось им в его политических стихах - "Вольность", "Кинжал"). Но насквозь пронизанное прежним вольнолюбивым духом, явно снимающим горький пессимизм стихов о сеятеле, пушкинское стихотворение звучало в русской общественно-политической обстановке того времени в высшей степени революционно. Недаром цензура изъяла из пего больше сорока строк, которые позднее начали ходить в списках под названием "Стихи на 14-е декабря". Властям "дух" этого сочинения казался столь предосудительным, что именно в связи с ним, уже после торжественного возвращения Николаем I Пушкина из ссылки, за поэтом был установлен секретный полицейский надзор, который продолжался до самой его смерти. Вольнолюбием пронизан и ряд других стихотворений Пушкина этой поры: таково, например, уже упоминавшееся послание к Языкову ("Издревле сладостный союз...") и в особенности обобщающая и подымающая на новую ступень анакреонтику послелицейских лет мажорно-оптимистическая "Вакхическая песня" с ее знаменитой призывной концовкой - здравицей, возвещающей неминуемую победу "разума" над "ложной мудростью", света над тьмой: "Да здравствует солнце, да скроется тьма". По-видимому, в конце 1824 г. набрасывает Пушкин остро-иронические стихи о Екатерине II "Мне жаль великия жены". Продолжает поэт "подсвистывать" и своему давнему недругу - главе русской и европейской реакции, царю Александру I; весьма вероятно, что именно к этому времени относится эпиграмма "Воспитанный под барабаном..", не дошедший до нас еще один ноэль, о котором Пушкин упоминает в письме к брату от 20 декабря 1824 г., добавляя, что за него он может попасть "в крепость", острая "вольная" шутка "Брови царь нахмуря...", наконец, уж совсем мятежные строки чернового наброска "Заступники кнута и плети...". Создание этою наброска, видимо, находится в связи с признанием Пущина, по время посещения им Михайловского, о существовании тайного общества и подготовке вооруженного переворота. Тогда же написан и целый фейерверк пушкинских эпиграмм; зтот боевой жанр был весьма популярен в поэзии того времени, издавна культивировался Пушкиным и доведен им до небывалой меткости и силы. Таковы, например, эпиграмма на Каченовского "Охотник до журнальной драки..."; знаменитый ответ своим литературным противникам "Ex ungue leonem" и в особенности "Сказали раз царю...", новая эпиграмма на бывшего одесскою начальника Пушкина графа Воронцова, по доносам которого поэт и был выслан из Одессы в глухое псковское захолустье. Эпиграмма эта, не уступая по силе негодования и презрения прогремевшей одесской эпиграмме Пушкина на того же Воронцова - "Полу-милорд, полу-купец..." - продолжает и развивает тему последней: предсказание поэта сбылось; бесстыдно подлаживаясь к царю, лжелиберал Воронцов из "полу-подлеца" стал подлецом полным. По-видимому, тогда же Пушкин набросал одно из самых сильных сатирических своих произведений, оставшееся незавершенным стихотворение "О муза пламенной сатиры!" - которое, по свидетельству одного из осведомленных современников, близкого приятеля поэта, С. А. Соболевского, Пушкин хотел предпослать в качестве введения замышлявшемуся им отдельному изданию своих эпиграмм. Новым освободительным гуманистическим духом проникнута не только политическая лирика Пушкина; и любовные его стихи исполнены столь большой силы, искренности и чистоты чувства, противостоящих как лицемерно-патриархальной, феодально-аристократической, так и буржуазно-мещанской морали, что при всем их глубоко личном характере они являются яркими проявлениями нового передового общественного сознания. Так, если мы перечтем одно за другим такие создания Пушкина, как - первое послание к Чаадаеву ("Любви, надежды, тихой славы...") и послание к А. П. Керн ("Я помню чудное мгновенье..."), мы сразу почувствуем, что при всем казалось бы отличии их содержания, они по своей общей мажорной тональности, по той страстной силе, с которой выражен в каждом из них мотив пробуждения к новой жизни, - глубоко созвучны друг другу, составляют некую органическую целостность и единство. И в этой широте и вместе с тем внутренней целостности пушкинской лирики заключалось все ее великое значение. В своей поэзии Пушкин часто прибегает к легкой шутке, веселой остроте. Возражая А. Бестужеву, который, как и Рылеев, неодобрительно отнесся к первой главе "Евгения Онегина", не находя в ней мятежной романтики южных поэм, Пушкин спрашивал: "Ужели хочет он изгнать все легкое и веселое из области поэзии?" (письмо Рылееву от 25 января 1825 г.). Сам Пушкин с лицейских лет и до конца жизни неизменно ценил в литературе "легкое и веселое". Во многих стихотворениях Пушкина, в особенности не предназначавшихся для печати, рассчитанных на тесный приятельский кружок, мы неоднократно встречаемся с вольной шуткой, порой даже весьма круто посоленной. Но глубоко прав Белинский, возражая современным ему литературным "фарисеям и тартюфам", объявлявшим Пушкина "безнравственным поэтом". "Никто, решительно никто из русских поэтов, - писал он, - не стяжал себе такого неоспоримого права быть воспитателем и юных, и возмужалых, и даже старых (если в них было и еще не умерло зерно эстетического и человеческого чувства) читателей, как Пушкин, потому, что мы не знаем на Руси более нравственного, при великости таланта, поэта, как Пушкин" (В. Г. Белинский, т. VII, стр. 342-343). Эту нравственную, воспитательную силу Белинский справедливо видел в глубоко гуманистическом характере всего пушкинского творчества, помогающего воспитывать "человека в человеке". В стихах Пушкина периода ссылки в Михайловском временами дает себя знать и прежнее романтическое мировосприятие поэта. Так, сам он позднее считал одним из самых характерных образцов своей романтической лирики стихотворение "Буря", написанное в 1825 г. Но в целом и основном пушкинское творчество этого периода, в том числе и лирика, становится все более и более реалистическим. Именно к этому времени относятся и усиленные раздумья Пушкина на тему о национальной самобытности, национальном "духе", его размышления о понятии "народности" литературы (см. в т. 6 статью "О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова" и черновой набросок "О народности в литературе"). Пушкин уже в творчестве южного периода стремился, употребляя его собственные слова, "вникать" "в народный дух" (см. стихотворный набросок 1823 г. "Чиновник и поэт"). Это сказывается и в романтических южных поэмах с их ярко выраженной национально-экзотической - черкесской, татарской, цыганской - расцветкой, и в его стихотворениях той поры, таких, например, как "Черная шаль" (1820), которую Пушкин сопроводил подзаголовком "Молдавская песня". Уже в этих произведениях поэт дает нечто более конкретное, реальное, чем в значительной степени внешний "местный колорит" романтиков. По Пушкину, народность заключается не во внешних признаках; выразить в своем творчестве национальный "образ мыслей и чувствований", "особенную физиономию" своего народа - это и значит быть народным. В Михайловском творчество Пушкина приобретает качество подлинной народности. Он создает здесь замечательный цикл "Подражаний Корану" (1824), пишет стихотворения на темы библейской "Песни песней" ("В крови горит огонь желанья...", "Вертоград моей сестры", 1825), делает набросок большого стихотворения или небольшой поэмы "Клеопатра". В этих произведениях Пушкин подымается до глубокого проникновения в национальную сущность далеких культур и народов, и при этом он остается глубоко национальным, русским поэтом. Эта способность, столь поражавшая современников, отмечалась и многими последующими русскими писателями в качестве одного из самых поразительных свойств пушкинского "мирообъемлющего" гения. Особенно значительным для всего дальнейшего развития творчества Пушкина является то, что поэт глубоко проникает в русскую народную жизнь и русское народное творчество. Он создает в 1825 г. такие произведения, как пролог к "Руслану и Людмиле" ("У лукоморья дуб зеленый.."), баллада-сказка "Жених", стихотворение "Зимний вечер". В ряде стихотворений этого времени все больше дает себя знать стремление поэта, также связанное со все большим утверждением в творчестве Пушкина "поэзии действительности", выйти за пределы субъективно-лирического "одноголосья". Он вносит в лирику элементы эпического и даже драматического жанра. Последнее в скрытом виде уже проявляется в хорошо известном нам стихотворении 1823 г. "Демон), прямо осуществляется в "Разговоре книгопродавца с поэтом" (1824) и в особенности в "Сцене из Фауста" (1825), представляющей собой диалог между "бредящим наяву" романтиком Фаустом и трезвым циником Мефистофелем. "Сцена из Фауста" - по существу уже не стихотворение, а драматическое произведение, являющееся своего рода промежуточным звеном между "Борисом Годуновым" и "маленькими трагедиями". Аналогичный процесс происходит и в поэмах Пушкина (законченная в Михайловском поэма "Цыганы"). Вообще стихи Пушкина по богатству своего индивидуального жизненного выражения явно выходят за условно-литературные рамки традиционных, восходящих еще к классицизму XVIII в. стихотворных видов. Характерно, что в первом издании стихотворений Пушкина (вышло в свет в конце 1825 г., на титуле - 1826), где стихотворения еще традиционно разбиты по жанровым рубрикам, самым обширным является раздел, лишенный определенной жанровой характеристики - "Разные стихотворения". В последующих изданиях Пушкин вовсе отказывается от жанрового распределения стихотворений и печатает их в хронологическом порядке. К этому времени достигает полной зрелости и тот несравненный по своей художественной силе и выразительности пушкинский стих, о котором Белинский восклицал: "И что же это за стих!.. все акустическое богатство, вся сила русского языка явились в нем в удивительной полноте". И дальше, стремясь дать ощущение этой полноты, критик сам начинал говорить сотканным из сравнений и метафор языком поэта-романтика "Он нежен, сладостен, мягок, как ропот волны, тягуч и густ, как смола, ярок, как молния, прозрачен и чист, как кристалл, душист и благовонен, как весна, крепок и могуч, как удар меча в руке богатыря. В нем и обольстительная, невыразимая прелесть и грация, в нем ослепительный блеск и кроткая влажность, в нем все богатство мелодии и гармонии языка и рифма, в нем вся нега, все упоение творческой мечты, поэтического выражения" (В.Г. Белинский, т. VII, стр. 318). x x x Страшное потрясение Пушкина известием о разгроме вооруженного восстания декабристов и жестокой правительственной расправе над ними особенно остро отозвалось именно па лирике поэта. После исключительного расцвета пушкинской лирики в первые семнадцать месяцев пребывания в Михайловском, за восемь месяцев 1826 г. (выехал из Михайловского 4 сентября) Пушкиным написано, не считая немногих мелочей и черновых отрывков, всего семь стихотворений, причем на содержании большинства из них прямо или косвенно отразились мысли и переживания поэта, связанные с трагическим исходом восстания декабристов. Так, странное равнодушие, с которым поэт писал о смерти еще недавно столь любимой им женщины ( "Под небом голубым страны своей родной...") объясняется тем, что он как раз в это время узнал о казни пяти декабристов, о чем сделал пометку в рукописи стихотворения. Прямо связано с разгромом декабристов стихотворное послание к П. А. Вяземскому: "Так море, древний душегубец...". Видимо, в конце июля - августе 1826 г. Пушкиным написаны три "Песни о Стеньке Разине", личностью которого поэт интересовался еще в период южной ссылки. Вскоре после приезда в Михайловское он назвал Разина "единственным поэтическим лицом русской истории". Творческое обращение к излюбленному народом образу вождя грозного восстания XVII в. находилось в несомненной внутренней связи с крушением изолированного от народа декабристского движения. В поэме "Братья-разбойники" тема протеста закрепощенного крестьянства разрабатывалась Пушкиным в литературно-романтическом духе; в "Песнях о Стеньке Разине" разработка той же темы осуществлена в духе подлинной народности. Причем народности содержания песен о Разине полностью соответствует народность формы - образности, языка, стиха, - непосредственно восходящая к народному поэтическому творчеству. Все это делает их значительнейшим этапом во всем творческом развитии Пушкина. Наконец, поэтом создается в эту пору один из величайших образцов его лирики, стихотворение "Пророк", в котором с исключительной силой выражена мысль о гражданском назначении поэта-пророка, борца с общественным злом и неправдой, призванного "глаголом жечь сердца людей". По свидетельству ряда осведомленных современников, "Пророк" сперва заканчивался острополитическим четверостишием, гневно бичующим царя - убийцу декабристов. x x x Новый период в развитии пушкинского творчества, существенно отличающийся от творческого периода первой половины 20-х гг., начинается после возвращения поэта в сентябре 1826 г. из ссылки. В заключительных строфах шестой главы "Евгения Онегина", написанных годом позднее, в августе 1827 г., Пушкин всерьез, "без элегических затей", прощается со своей "юностью" и ее сладостными мечтами, подчеркивает, что его тревожат "другие хладные мечты", "другие строгие заботы", что он познал "глас иных желаний", познал "новую печаль". Все это показывает, что в творчестве поэта назревал существенный перелом, обусловленный резко изменившейся общественной обстановкой, которая сложилась в стране в первые годы после поражения декабристов. Настал период злейшей правительственной реакции, хотя и прикрываемой лицемерно "либеральными" словами и жестами нового царя; период, когда проявилась вся ничтожность отшатнувшегося от декабристов "высшего света", когда передовые круги дворянства, из которых были вырваны их лучшие представители и к которым принадлежал сам поэт, находились в состоянии тяжкой депрессии. И вот, в резкое отличие от первой половины 20-х гг., почти за всю вторую половину 20-х гг., до знаменитой болдинской осени 1830 г., Пушкин создает всего одно крупное законченное произведение - поэму "Полтава". Зато эти годы являются порой продолжающегося яркого цветения пушкинской лирики, которая по прежнему, и даже с еще большей силой и широтой, отражает исключительное богатство и многообразие внутренней жизни поэта. Продолжает развиваться и личная, интимная лирика, и лирика гражданская, общественно-политическая. Однако в связи с изменившейся общественно-исторической обстановкой содержание той и другой существенно меняется. В поэзии Пушкина начинают занимать все большее место стихотворения общефилософского характера - раздумья о человеческом существовании, его смысле и цели ("Три ключа", "Воспоминание", "Дар напрасный, дар случайный.." и др.), мысли о смерти ("Дорожные жалобы", "Брожу ли я вдоль улиц шумных..." и др.). Причем большинство этих стихотворений окрашено в несвойственные солнечному, жизнеутверждающему гению Пушкина мрачные, пессимистические тона, отражающие те настроения безнадежности, подавленности, безысходной тоски, которые охватили передовые круги общества. Эти же мотивы звучат в стихах и многих других поэтов-современников, таких, как Баратынский, Веневитинов. Однако в отличие от них Пушкин не замыкался в свое одинокое страдающее "я", он сумел не поддаться до конца этим настроениям, а наоборот, мужественно боролся с ними и в конечном счете их преодолел. В соответствии с ведущей традицией предшествовавшей Пушкину прогрессивной русской литературы он искал выхода из последекабрьского тупика на путях большой общественной деятельности, патриотического подвига, на путях сближения с народом, от которого были так оторваны декабристы. Он верил в великие силы нации и тем самым в ее великое будущее. Пессимизм, бывший отражением и выражением тягчайшего общественного кризиса и тех труднейших условий - полицейской слежки, жандармских преследований, цензурного гнета, - в которые была поставлена жизнь самого поэта, побеждался высоким историческим оптимизмом, дававшим силы, вдохновлявшим на продолжение литературного "подвига". Очень выразительна в этом отношении хронологическая последовательность написания Пушкиным его интимно лирических и гражданских стихов данного периода. Так, вскоре после минорной, овеянной глубокой грустью "Зимней дороги" (ноябрь - декабрь 1826 г.) поэт создает мажорные "Стансы" ("В надежде славы и добра..", декабрь 1826 г.) и выдержанное в той же бодрой, мажорной тональности послание декабристам в Сибирь ( "Во глубине сибирских руд", конец декабря 1826 г. - начало января 1827 г.); примерно месяц спустя после безнадежно-пессимистических "Трех ключей" (18 июня 1827 г.) пишет стихотворение "Арион" (16 июля 1827 г); после "Воспоминания" ("Когда для смертного умолкнет шумный день...", 19 мая 1828 г.) и самого безнадежно мрачного во всей пушкинской лирике стихотворения, написанного поэтом на день своего рождения, "Дар напрасный, дар случайный..." (26 мая 1828 г.) Пушкин создает (в основном в октябре 1828 г.) героико-патриотическую поэму "Полтава". В своей гражданской лирике второй половины 20-х гг. Пушкин остается верен не только чувству большой личной привязанности к своим "братьям, друзьям, товарищам", как называет он декабристов (послание "И. И. Пущину", 1826, "19 октября 1827" и др.), но и "высокому стремленью" их "дум" - освободительным идеям декабризма ("Во глубине сибирских руд.."). В стихотворении "Арион", иносказательно изображая гибель декабристов и свою тесную связь с ними ("Пловцам я пел..."), поэт подчеркнуто заявляет, что он продолжает слагать "гимны прежние". Именно таким "прежним гимном", развивающим с исключительной художественной силой радищевскую тему протеста против "зверообразного самовластия... когда человек повелевает человеком", является один из самых замечательных образцов пушкинской гражданской поэзии - стихотворение "Анчар" (1828). В то же время в своих "Стансах" 1826 г. поэт, убедившись в безнадежности попыток без поддержки народа произвести революционный переворот и видя полное отсутствие связи между народом и передовыми кругами общества, пытается побудить Николая I, который своими псевдолиберальными посулами сумел внушить поэту, как и многим декабристам, доверие к себе, - пойти, вслед его "пращуру" Петру I, по пути решительных преобразований страны сверху. Заканчиваются "Стансы" смелым призывом к царю быть "незлобным памятью", то есть вернуть сосланных на каторгу декабристов. Стихотворение это, хотя и полное ошибочных надежд и политических иллюзий, все же было неверно оценено многими современниками, и даже друзьями Пушкина, как его измена своим прежним убеждениям. Ответом им явилось стихотворение "Друзьям" 1828 г., в котором, объясняя отношение к царю, Пушкин одновременно излагал свою политическую программу (прощение декабристов, любовь к народу, защита прав народа, защита просвещения), прямо противостоящую мракобесным призывам раболепствующих царских "льстецов" - идеологов реакции. Недаром царь запретил публиковать это стихотворение. Осуждение Пушкина друзьями за его "Стансы" еще более усилило то острое чувство одиночества, которое испытывал поэт после своего возвращения из ссылки. В эту же пору Пушкин начал ощущать и еще более горькое чувство-одиночества творческого, связанного с тем, что новые его произведения, в которых гений поэта восходил все на большую высоту и далеко опережал своих современников, находили все меньше понимания со стороны окружающих. Чувство это нашло резкое выражение в цикле стихов Пушкина о поэте и его назначении, об отношении между поэтом и обществом ("Поэт", 1827, "Поэт и толпа", 1828, "Поэту", 1830, и др.). Стихотворения эти, негодующе направленные в адрес реакционной великосветской и литературной "черни", совершенно неправильно истолковывались многими последующими критиками, как якобы выражающие аристократическое пренебрежение к простому народу, с которым в действительности Пушкин все теснее сближался в своем творчестве. Равным образом в 60-е гг., когда разгорелась ожесточенная борьба между революционными демократами и сторонниками антиобщественной теории "чистого искусства", последние неправомерно стремились взять эти пушкинские стихи на свое вооружение. На самом деле в них выражается неизменная точка зрения Пушкина на поэзию как на большое искусство и в то же время утверждается ее высокое гражданского назначение. Поэт в этом цикле стихотворений предстает в двойном и вместо с тем слитом воедино образе "служителя муз", "жреца Аполлона" и пророка-борца. В то же время в ответ на посягательства реакционных кругов подчинить себе "перо" певца декабристов - использовать в своих целях его могучее дарование и колоссальную популярность - Пушкин энергично выдвигает лозунг свободы и независимости творчества, обращается к писателю с энергичным призывом - идти "дорогою свободной" "туда, куда влечет свободный ум". Все это придает и данному циклу неизменно свойственное поэзии Пушкина свободолюбивое звучание. Создание в 1828 г. "Полтавы", самовольная, без разрешения властей, поездка Пушкина в 1829 г. на театр военных действий в Закавказье, где он становится свидетелем доблестных боевых дел простых русских людей, новое и гораздо более глубокое соприкосновение с могучей природой Кавказа, встречи и беседы со ссыльными друзьями-декабристами, - все это оказало самое благотворное влияние на душевное состояние поэта и, несомненно, способствовало преодолению владевших им тягостных настроений. В цикле кавказских стихов и в особенности в стихах, написанных после возвращения с Кавказа, в таких, например, как ослепительно-солнечное "Зимнее утро" (1829), прямо противостоящее "Зимней дорою", снова повеяло бодростью, здоровьем душевным, мужественным, жизнеутверждающим духом. С новой силой возрождается и пушкинская "лелеющая душу гуманность". Безнадежно-мрачные, ни на минуту не покидающие поэта думы о смерти, об обреченности всего его поколения разрешаются в стихотворении "Брожу ли я вдоль улиц шумных..." (1829) светлой альтруистической концовкой - благословением грядущего: "И пусть у гробового входа // Младая будет жизнь играть". Глубоко человечным чувством проникнуто и стихотворение Пушкина "Цветок" (1828), и исполненные безграничной самоотверженной нежности, светлой печали любовные стихи Пушкина 1829 г.: "Па холмах Грузии лежит ночная мгла..." и в особенности "Я вас любил..". Среди стихотворений этого периода необходимо особенно отметить послание "К вельможе", в котором поэт подымается на высоты широкого философско-исторического созерцания: не только воссоздает типический образ русского "просвещенного" вельможи XVIII в., но и развертывает, исключительно скупыми средствами - в лапидарных и предельно выразительных образах-характеристиках, - картины жизни дореволюционной Европы, гибели в "вихре" революции старого строя и становления нового века, "века-торгаша" - буржуазных общественных отношений. x x x Через несколько месяцев после создания стихотворения "К вельможе" прославленной болдинской осенью 1830 г. в творчестве Пушкина произошел коренной перелом - окончательный отказ от романтических представлений о действительности, романтических иллюзий и в связи с этим переход от "шалуньи-рифмы" к "суровой прозе", перелом, предчувствием которого были исполнены упоминавшиеся выше заключительные строфы шестой главы "Евгения Онегина" и который исподволь подготовлялся и вызревал в его творческом сознании. Приехав ненадолго для устройства имущественных дел в связи с предстоящей женитьбой в родовую нижегородскую вотчину, село Болдино, Пушкин неожиданно, из-за вспыхнувшей холерной эпидемии, вынужден был пробыть здесь около трех месяцев. Как в 1824-1825 гг. в Михайловском, Пушкин снова очутился в глухой русской деревне, в еще более полном одиночестве и еще более тесном соприкосновении с простым народом, вдали от столичной неволи, от Бенкендорфа и его жандармов, от продажных журналистов вроде Булгарина, от светской "черни". И поэт, говоря его собственными словами, встрепенулся, "как пробудившийся орел". Накапливавшаяся за годы относительного творческого затишья громадная внутренняя энергия, то и дело дававшая себя знать в непрестанно сменявших друг друга многочисленных замыслах, планах, набросках, не доводимых Пушкиным до конца и остававшихся под спудом в его рабочих тетрадях, вдруг и разом вырвалась наружу. И это получило силу грандиозного творческого взрыва - по количеству, разнообразию и качеству созданных в этот кратчайший срок произведений, - беспримерного во всей мировой литературе. Из лирических произведений болдинской осенью 1830 г. было написано около тридцати стихотворений, среди которых такие величайшие создания, как "Элегия" ("Безумных лет угасшее веселье..."), любовные стихотворения - "Прощание", "Заклинание" и в особенности "Для берегов отчизны дальной...", такие, как "Герой", "Бесы", "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы". Поражает широчайший тематический диапазон лирики болдинского периода: от проникновенного любовного стихотворения ("Для берегов отчизны дальной...") до бичующего социального памфлета ("Моя родословная"), от философского диалога на большую этическую тему ("Герой") до антологической миниатюры ("Царскосельская статуя", "Труд" и др.), до веселой шутки ("Глухой глухого звал..."), до меткой и злой эпиграммы. Этому соответствует и исключительное разнообразие жанров и стихотворных форм: элегия, романс, песня, сатирический фельетон, монолог, диалог, отрывок в терцинах, ряд стихотворений, написанных гекзаметром, и т. д. Лирика этих месяцев, как и все "болдинское" творчество Пушкина, с одной стороны, завершает целый большой период творческого развития поэта, с другой - знаменует выход его на принципиально новые пути, по которым десятилетия спустя пойдет передовая русская литература. Особенно новаторский характер носит небольшое стихотворение "Румяный критик мой...", при жизни Пушкина не печатавшееся и столь смутившее редакторов посмертного издания его сочинений, что они придали ему (возможно, и по цензурным соображениям) смягчающее заглавие "Каприз". Действительно, в этом стихотворении, представляющем собой как бы лирическую параллель к одновременно написанной "Истории села Горюхина", поэт начисто смывает все идиллические краски с изображения деревенской крепостной действительности, дает образец такого трезвого, сурового реализма, который прямо предваряет поэзию Некрасова. x x x Из всего великого, что было создано Пушкиным болдинской осенью 1830 г., наиболее значительным с точки зрения закономерности дальнейшего развития его творчества является цикл "Повестей Белкина", в котором нашла завершенное осуществление давняя потребность автора "Евгения Онегина" и "Бориса Годунова" овладеть художественной прозой. Начиная с этого времени, в течение всего последнего шестилетия своей жизни, Пушкин пишет преимущественно в прозе. Новые, все нарастающие "прозаические" тенденции сказываются в той или иной степени и почти во всех остальных областях ею творчества. Число созданных им в эти годы стихов резко уменьшается. Так, в 1831 г. написано всего пять завершенных стихотворений - случай еще небывалый в творчестве Пушкина. Причем три из них относятся к области политической поэзии ("Перед гробницею святой", "Клеветникам России", "Бородинская годовщина") и только два стихотворения являются лирическими в собственном смысле этого слова: "Эхо", в котором сказывается горькое переживание поэтом своего творческого одиночества, непонимания его современниками, и "Чем чаще празднует лицей...", посвященное очередной лицейской годовщине. Среди произведений последующих годов мы встречаем такие замечательнейшие образцы пушкинской лирики, как большое стихотворение "Осень" (1833), дающее не только ярко живописную и вместе с тем проникновенно лирическую картину осенней природы, но и ярко рисующее одну из вдохновенных минут могучего прилива творческой энергии, подобной той, которая проявилась болдинской осенью 1830 г. В этом же году написано отличающееся подлинно трагическим колоритом "Не дай мне бог сойти с ума...". Замечательны такие стихотворения, как "Пора, мои друг, пора!" (1834), "Полководец" (1835), "Вновь я посетил" (1835) и др. Но субъективно-лирический голос звучит в пушкинских стихотворениях 30-х гг. все реже. Наоборот все усиливается в них эпическое повествовательное начало. Таковы баллада "Гусар" (1833), переводы двух баллад Мицкевича "Воевода" и "Будрыс и его сыновья" (1833), стихотворение "Странник" (1835), навеянное книгой писателя-проповедника эпохи английской революции XVII в. Джона Беньяна. К этим же годам относится, с одной стороны, ряд "Подражаний древним", переводов из античных поэтов, с другой, стихотворение "Сват Иван, как пить мы станем..." (1833) - одно из самых замечательных проникновений Пушкина в народный "русский дух". В 1834 г. появился долгое время не оцененный по достоинству критикой цикл "Песен западных славян", в большинстве своем построенный на имитациях Мериме, которым Пушкин, со свойственным ему умением проникать в национальный "дух" других народов, сумел придать действительно славянский характер Особенно значительна входящая в этот цикл "Песня о Георгии Черном" - оригинальное произведение Пушкина, материалом для которого послужила книга одного русского путешественника - современника поэта. Необыкновенная личность "воина свободы" Георгия Черного издавна, как мы уже знаем, привлекала внимание поэта. Но если раньше этот образ разрабатывался Пушкиным в сугубо романтическом духе ("Дочери Карагеоргия", 1820), то "Песня о Георгии Черном" представляет собой единственное в своем роде сочетание глубочайшего психологического проникновения, предельно строгой эпической простоты и подлинной народности поэтической формы. К двадцатипятилетию со дня основания лицея Пушкин начал в середине октября 1836 г. писать стихотворение: "Была нора: наш праздник молодой // Сиял, шумел и розами венчался...". В этом стихотворении, одном из самых последних произведении Пушкина вообще, создававшемся тогда, когда черные тучи все безысходнее сгущались над ним, - поэт оглядывает грустным, почти прощальным взором и свою личную жизнь, и ту бурную эпоху войн и революций, свидетелем и участником которой было его поколение. Стихотворения Пушкин не дописал и в таком неоконченном виде стал читать его на традиционной встрече товарищей-лицеистов. "Однако едва поэт, - рассказывает один из присутствовавших, - начал читать первую строфу, как слезы полились из его глаз, и он не мог продолжать чтения...". Незавершенность стихотворения приобрела почти символический характер. Так же - в апогее своего развития - внезапно оборвалось и все пушкинское творчество. В созданном незадолго до последней лицейской годовщины стихотворении "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." Пушкин подвел итог и всей своей творческой жизни. Он подчеркивал, как самое ценное в своем поэтическом творчестве, гуманистический его характер ("чувства добрые я лирой пробуждал") и освободительный пафос ("В мой жестокий век восславил я свободу"). Белинский, продолжая и развивая в своих знаменитых статьях о Пушкине эту авторскую самооценку, прекрасно характеризует реализм пушкинской лирики, ее высокую художественную правду, чистоту, благородство и присущую ей несравненную поэтическую грацию. "Общий колорит поэзии Пушкина и в особенности лирической - внутренняя красота человека и лелеющая душу гуманность. К этому прибавим мы, что если всякое человеческое чувство уже прекрасно по тому самому, что оно человеческое (а не животное), то у Пушкина всякое чувство еще прекрасно, как чувство изящное. Мы здесь разумеем не поэтическую форму, которая у Пушкина всегда в высшей степени прекрасна; нет, каждое чувство, лежащее в основании каждого его стихотворения, изящно, грациозно и виртуозно само по себе: это не просто чувство человека, но чувство человека-художника... Есть всегда что-то особенно благородное, кроткое, нежное, благоуханное и грациозное во всяком чувстве Пушкина. В этом отношении, читая его творения, можно превосходным образом воспитать в себе человека... Поэзия его чужда всего фантастического, мечтательного, ложного, призрачно-идеального; она вся проникнута насквозь действительностью; она не кладет на лицо жизни белил и румян, но показывает ее в ее естественной, истинной красоте; в поэзии Пушкина есть небо, но им всегда проникнута земля" (В. Г. Белинский, VII, 339). Т. Цявловская. Примечания к стихотворениям Пушкина 1813-1822 гг. * Воспоминания в Царском Селе. Стихотворение было написано в октябре - ноябре 1814 г. для чтения на публичном экзамене (8 января 1815 г.) при переходе с младшего трехлетнего курса лицея на старший. Чтение стихов в присутствии многочисленных гостей стало подлинным триумфом юного поэта. Державин, уже старик, "был в восхищении ". Товарищ Пушкина Дельвиг написал и тогда же напечатал стихотворение "Пушкину", в котором говорит об этом событии: И ланиты его от приветствия Удивленной толпы горят пламенем. (А. А. Дельвиг, Полн. собр. стихотворений. Библиотека поэта, Л. 1934, стр. 191.) Сам Пушкин не раз вспоминал об этом: в послании 1816 г. "К Жуковскому", в своих "Записках", которые он вел в ссылке и уничтожил "при открытии несчастного заговора", причем страничку о Державине поэт сохранил; наконец, во II строфе восьмой главы "Евгения Онегина". "Воспоминания в Царском Селе" было первым произведением, напечатанным поэтом в 1815 г. с полной подписью. Подготовляя в 1819 г. к печати первый сборник своих стихов (не осуществленный тогда), Пушкин переработал текст стихотворения, освободив его от похвал Александру I (как спасителю Европы). В 1825 г. стихотворение было включено по желанию Пушкина в рукопись его сборника, посланного в цензуру; однако в вышедшей книге оно не появилось. Возможно, цензор обратил внимание на отсутствие строфы, посвященной царю: стихотворение было хорошо известно в первоначальном виде, так как именно в этой первой редакции печаталось в "Собрании образцовых русских сочинений и переводов в стихах" (1817 и 1823 гг.). Огромные чертоги - "Камеронова галерея" близ Екатерининского дворца в Царском Селе. Минерва - италийская богиня мудрости. Минерва росская - Екатерина II. Элизиум - по верованиям древних греков, место пребывания душ усопших, в поэтическом словоупотреблении - рай. Полнощный - северный. Под скипетром великия жены - то есть в эпоху царствования Екатерины II. Над... скалой вознесся памятник - ростральная колонна посреди большого пруда, воздвигнутая Екатериной II в память морской победы над турками под Чесмою в 1770 г. Памятник простой - обелиск в память победы над турками при реке Кагуле в 1770 г., которую одержали русские войска под руководством гр. П. А. Румянцева. Петров Владимир <Василий. - И.П.> Петрович (1736-1799) - поэт-одописец. Вселенной бич - Наполеон. Беллона - в римской мифологии богиня войны. Воитель поседелый - М. И. Кутузов. Скальд России - В. А. Жуковский, автор стихотворения "Певец во стане русских воинов" (1812). * Лицинию - Первое гражданское стихотворение Пушкина. Поэт сопровождал текст в журнальной публи кации 1815 г. подзаголовком "С латинского" (в печатных сборниках стихотворений - 1826 и 1829 гг. - подзаголовок этот был перенесен в оглавление). Он был поставлен Пушкиным из соображений цензурного порядка, чтобы отвести ассоциации с современной русской действительностью. Такого рода ссылки на мнимые литературные источники стали обычным приемом Пушкина в подобных случаях. Написано стихотворение в 1815 г. Ликторы - служители, сопровождавшие сановных лиц в древнем Риме, расчищавшие им путь, в толпе. Ромулов народ, квириты - граждане древнего Рима. Циник - здесь: последо ватель древнегреческой философской школы киников (циников), проповедовавших презрение к житейским благам. Ювенал (60-е гг. - после 127 г.) - римский поэт-сатирик. * Гроб Анакреона. Начало стихотворения напоминает одноименное стихотворение Гете (1785) : Anakreon's Grab Wo die Rose hier blüht, wo Reben und Lorbeer sich schlingen, Wo das Turtelchen lockt, wo sich das Grillchen ergötzt, Welch ein Grab ist hier, das alle Götter mit Leben Schön bepflantz und geziert? Es ist Anakreon's Ruh. Frühling, Sommer und Herbst genosst der glückliche Dichter; Vor dem Winter hat ihn endlich der Hügel geschützt. Перевод (Д. Усова): Здесь, где роза цветет, где лозы сплетаются с лавром, Где голубка манит, где нам цикада поет, - Чья здесь могила видна, на которой боги взрастили Жизни цветущий убор? Анакреонов покой. Все счастливый изведал: весну, и лето, и осень; Но от зимы наконец этот укрыл его холм. Это сходство объясняется или общим греческим источником (у Пушкина - через какую-либо французскую интерпретацию), или же знакомством Пушкина со стихотворением Гете. Познакомить Пушкина с поэзией Гете (немецкого языка Пушкин в лицее но знал) могли поклонники немецкой литературы Дельвиг и Кюхельбекер. В последнем случае произведение является самостоятельной разработкой заимствованной у Гете темы. Пушкин посылал в 1816 г. "Гроб Анакреона" (стихотворение написано в 1815 г.) в "Вестник Европы", однако в журнале оно не появилось. См. послание "Дельвигу" ("Любовью, дружеством и ленью...") прим. к нему. * Друзьям ("Богами вам еще даны..."). В первоначальной редакции стихотворение, по всей вероятности, представляло собой элегию в тридцать два стиха. Она начиналась так: Среди беседы вашей шумной Один уныл и мрачен я... На пир раздольный и безумный Не призывайте вы меня. Любил и я когда-то с вами Под звон бокалов пировать И гармонически стихами Пиров веселье воспевать. По пролетел миг упоений, - Я радость светлую забыл, Меня печали мрачный гений Крылами черными покрыл... Не кличьте ж вы меня с собою Под звон бокалов пировать: Я не хочу своей тоскою Веселье ваше отравлять. Конец этой редакции утрачен. Во второй лицейской редакции стихотворение начиналось: К чему, веселые друзья, Мое тревожить вам молчанье? Запев последнее прощанье, Уж муза смолкнула моя; Напрасно лиру брал я в руки Бряцать веселье на пирах И на ослабленных струнах Искал потерянные звуки... Богами вам еще даны и т. д. Готовя стихотворение к печати, Пушкин оставил одно заключительное восьмистишие, почти не меняя его текста. * Шишкову ("Шалун, увенчанный Эратой и Венерой..."). Послание Александру Ардалионовичу Шишкову (1799-1832) (племяннику А. С. Шишкова, главы общества "Беседа любителей русского слова"). "Царскосельский товарищ" Пушкина, как называет его поэт в своем письме, А. А. Шишков был в 1816 г. поручиком Кексгольмского полка, расположенного в Софии, под Царским Селом, впоследствии - довольно известный поэт и переводчик, человек передовых общественных убеждений. Сравнив стихи твои с моими... - Ранние стихи Шишкова, столь высоко ценимые Пушкиным, неизвестны: вероятно, они утерялись в результате постоянных политических ссылок и преследований Шишкова властями. * Дельвигу ("Любовью, дружеством и ленью..."). Элегическое послание обращено к ближайшему другу Пушкина по лицею, поэту Антону Антоновичу Дельвигу (1798-1831). Оно было вызвано обидой по поводу того, что три стихотворения Пушкина, посланные им в "Вестник Европы", в том числе "Гроб Анакреона", не были приняты к печати. Под словами о "злобной клевете", возможно, подразумевается отзыв издателя журнала Каченовского, отказавшего Пушкину в публикации стихотворений. Ранняя редакция послания, написанная непосредственно после отказа журнала, завершалась следующими строками: Исчез священный жар! Забвенью сладких песней дар И голос струн одушевленных! Во прах и лиру и венец! Пускай не будут знать, что некогда певец, Враждою, завистью на жертву обреченный, Погиб на утре лет, Как ранний на поляне цвет, Косой безвременно сраженный. И тихо проживу в безвестной тишине; Потомство грозное не вспомнит обо мне, И гроб несчастного, в пустыне мрачной, дикой, Забвенья порастет ползущей повиликой! Дельвиг поддержал друга ответным посланием: К А. С. Пушкину Как? житель гордых Альп над бурями парящий, Кто кроет солнца лик развернутым крылом, Услыша под скалой ехидны свист шипящий, Раздвинул когти врозь и оставляет гром? Тебе ль, младой вещун, любимец Аполлона, На лиру звучную потоком слезы лить, Дрожать пред завистью и, под косою Крона Склоняся, - дар небес в безвестности укрыть? Нет, Пушкин, рок певцов - бессмертье, не забвенье и т. д. (А. А. Дельвиг, Полн. собр. стихотворений. Библиотека поэта, Л. 1934, стр. 283.) * К Каверину ("Забудь, любезный мой Каверин..."). Петр Павлович Каверин (1794-1855) - в 1816-1817 гг. поручик лейб-гвардии Гусарского полка, стоявшего в Царском Селе; бывший студент Геттингенского университета, впоследствии член Союза благоденствия. Стихи объяснены самим Кавериным в следующей записи: "Пушкин в Noеl на лейб-гусарский полк, не прочтя мне, поместил и на мой счет порядочный куплет и, чтоб извиниться, прислал чрез несколько дней следующее послание - оригинал у меня: "Забудь, любезный мой Каверин..." и т. д. (Ю. Н. Щеpбачев, Приятели Пушкина Михаил Андреевич Щербинин и Петр Павлович Каверин, М. 1913, стр. 60 и 80). "Ноэль на лейб-гусарский полк" дошел до нас в отрывочных записях, сделанных по памяти современниками поэта, и поэтому в настоящее издание не включен. Строфа, посвященная Каверину, неизвестна. * В. Л. Пушкину ("Что восхитительней, живей..."). Послание обращено к дяде Пушкина, Василию Льволичу (1767-1830); написано незадолго до выпуска из лицея, когда Пушкин колебался в выборе между гражданской и военной службой. В первой редакции послание начиналось следующим текстом: Скажи, парнасский мой отец, Неужто верных муз любовник Не может нежный быть певец И вместе гвардии полковник? Ужели тот, кто иногда Жжет ладан Аполлону даром, За честь не смеет без стыда Жечь порох на войне с гусаром И, если можно, города? Беллона, Муза и Венера, Вот, кажется, святая вера Дней наших всякого певца. Я шлюсь на русского Буфлера И на Дениса храбреца, Но не на Глинку офицера, Довольно плоского певца; Не нужно мне его примера... Ты скажешь: "Перестань, болтун! Будь человек, а но драгун; Парады, караул, ученья - Все это оды не внушит, А только душу иссушит, И к Марину для награжденья, Быть может, прямо за Коцит Пошлют читать его творенья. Послушай дяди, милый мой: Ступай себе к слепой Фемиде Иль к дипломатике косой! Кропай, мой друг, посланья к Лиде, Оставь военные грехи И в сладостях успокоенья Пиши сенатские решенья И пятистопные стихи; И не с гусарского корнета, - Возьми пример с того поэта, С того, которого рука Нарисовала Ермака В снегах незнаемого света, И плен могучего Мегмета, И мужа модного рога, Который милостию бога, Министр и сладостный певец, Был строгой чести образец, Как образец он будет слога". Все так, почтенный дядя мой, Почтен, кто глупости людской Решит запутанные споры; Умен, кто хитрости рукой Переплетает меж собой Дипломатические вздоры И правит нашею судьбой. Смешон, конечно, мирный воин, И эпиграммы самой злой В известных "Святках" он достоин. Заканчивалось послание следующими стихами, примыкавшими к стиху "Меж верной сабли и седла": Но вы, враги трудов и славы, Питомцы Феба и забавы, Вы, мирной праздности друзья, Шепну вам на ухо: вы правы, И с вами соглашаюсь я! Бог создал для себя природу, Свой рай и счастие глупцам, Злословие, мужчин и моду, Конечно для забавы дам, Заботы знатному народу, Дурачество для всех, - а нам Уединенье и свободу! * Разлука ("В последний раз, в сени уединенья..."). Стихотворение обращено к Вильгельму Карловичу Кюхельбекеру (1797-1846) и в первой редакции называлось "К Кюхельбекеру". Написано в последние дни совместной жизни в лицее. Отделывая стихотворение весной 1825 г., перед публикацией, Пушкин, среди исправлений художественного порядка, сделал одно существенное смысловое изменение; в стихах: Не разлучайся, милый друг, С фортуной, дружеством и Фебом - поэт исправил второй стих: С свободою и Фебом. "Простите, верные дубравы!". Написано перед отъездом из Михайловского, имения матери Пушкина в Псковской губернии; Пушкин провел здесь после окончания лицея пять недель летом 1817 г. Тригорское - соседнее имение, принадлежавшее Прасковье Александровне Осиповой (1781-1859); поэт часто бывал там и на всю жизнь сохранил дружеские отношения с Осиповой и ее дочерьми. К Огаревой, которой митрополит прислал плодов из своего саду. С Огаревой Елизаветой Сергеевной (1786-1870) Пушкин познакомился еще в 1816 г. в Царском Селе, у Карамзиных, и тогда же написал "Экспромт на Огареву" (стр. 366). Митрополит, хвастун бесстыдный - митрополит новгородский и санкт-петербургский Амвросий. Сам он бог своих садов. - В греческой мифологии бог садов (Приап) был богом плодородия и мужской силы. На этом сопоставлении и построена эпиграмма на митрополита, который в 1817 г. был семидесятипятилетним стариком. Тургеневу ("Тургенев, верный покровитель..."). Тургенев Александр Иванович (1784-1845) в 1817 г. был директором департамента духовных дел, членом комиссии по устройству евреев и секретарем Библейского общества, что и имеется в виду в начале стихотворения. В последних стихах намек на попытки Тургенева вернуть Пушкина к работе над начатой поэмой "Руслан и Людмила". "Краев чужих неопытный любитель...". Обращено к кн. Евдокии Ивановне Голицыной (1780-1850), незаурядной, умной женщине; современник назвал ее "жрицей какого-то чистого и высокого служения"; ее прозвали Пифией. Карамзин писал Вяземскому в декабре 1817 г., что Пушкин "смертельно влюбился в Пифию Голицыну и теперь уже проводит у нее вечера". (Старина и новизна, кн. I, СПб. 1897, стр. 43.) Вольность. Главная мысль оды - протест против абсолютизма. "Вольность" распространялась в списках. Весной 1820 г. она дошла до правительства и явилась одной из причин ссылки Пушкина. Возвышенного галла. - Кого из французских поэтов подразумевает здесь Пушкин - неясно: в литературе назывались имена Андрея Шенье, Руже де Лиля, Экушара Лебрена и др.; употребленная Пушкиным цитата из "Марсельезы" ("Тираны мира, трепещите!..") дает основание предполагать, что речь идет об авторе этого гимна, Руже де Лиле. Законов гибельный позор - зрелище попранных законов. Мученик ошибок славных - французский король Людовик XVI, казненный (21 января 1793 г.) во время французской буржуазной революции. Злодейская порфира. - К этим словам Пушкин сделал в рукописи примечание: "Наполеонова порфира". Самовластительный злодей - Наполеон. Твою погибель... вижу. - Это выражение употреблено в значении "предвижу". Пустынный памятник тирана, // Забвенью брошенный дворец - дворец Павла I (впоследствии Инженерный замок в Петербурге). Здесь был задушен император Павел I в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. После этого события дворец долгие годы пустовал. Строфы Х и XI описывают убийство Павла. Клио - муза истории. Калигула (12-41) - римский император, славившийся крайней жестокостью и убитый своими телохранителями; этим именем Пушкин называет Павла I. В стихе Погиб увенчанный злодей после слова "погиб" Пушкин нарисовал в одной из рукописей профиль Павла I. * Кривцову ("Не пугай нас, милый друг..."). Кривцов Николай Иванович (1791-1841) - уч<аст>ник Отечественной войны, потерявший в сражении ногу. Стихотворение названо в рукописи: "К Анаксагору", по имени греческого философа, отказавшегося от радостей жизни и приговоренного к смертной казни по обвинению в оскорблении богов. Кривцов был одинок в личной жизни и слыл атеистом. "Есть в России город Луга...". Луга и Новоржев лежат на пути из Петербурга в село Михайловское, куда Пушкин поехал впервые, летом 1817 г. после окончания лицея. Кн. Голицыной, посылая ей оду "Вольность". О Голицыной см. прим. к стих. "Краев чужих неопытный любитель..." "Когда сожмешь ты снова руку...". Стихи обращены к Н. И. Кривцову (см. выше прим. к стих. "Кривцову"). Святая Библия харит. - Так Пушкин назвал антицерковную поэму Вольтера "Орлеанская девственница", которую он подарил уезжавшему в Англию Кривцову с надписью: "Другу от друга". Эпикуреец - в первоначальном, правильном значении слова - последователь философии Эпикура, призывающей не к чувственным мимолетным наслаждениям, а к "устойчивому удовольствию", достигаемому разумной жизнью. * Выздоровление (стр. 55). Пушкина, тяжело болевшего в начале 1818 г., посетила Елизавета Шот-Шедель, "дева веселья", переодевшаяся в форму гусарского офицера. * Жуковскому ("Когда, к мечтательному миру..."). Эти стихи Пушкин сопровождал в журнальной публикации подзаголовком: "По прочтении изданных им книжек: "Для немногих". Книжки эти содержали образцы немецкой поэзии и русские переводы Жуковского. Предназначались они для "избранных", в первую очередь для ученицы Жуковского великой княгини Александры Федоровны, жены Николая Павловича, бывшей немецкой принцессы. Пушкин переосмысляет слова "для немногих" и относит их к "друзьям таланта строгим", ценителям поэзии. Жуковский, посылая это стихотворение Вяземскому, писал: "Чудесный талант! Какие стихи! Он мучит меня своим даром, как привидение!" (Русский архив, 1896, э 10, стр. 208.) В первой редакции послания Пушкина, значительно им впоследствии сокращенного, были, между прочим, следующие строки: Смотри, как пламенный поэт, Вниманьем сладким упоенный, На свиток гения склоненный, Читает повесть древних лет! Он духом там - в дыму столетий! (Речь шла здесь о Батюшкове и его стихотворении "К творцу Истории Государства Российского".) Вяземский писал об этих строках Пушкина: "В дыму столетий"! Это выражение - город: я все отдал бы за него, движимое и недвижимое. Какая бестия! Надобно нам посадить его в желтый дом: не то этот бешеный сорванец нас всех заест, нас и отцов наших. Знаешь ли, что Державин испугался бы "дыма столетий"? О прочих и говорить нечего" (А. С. Пушкин. Новонайденные его сочинения. Его черновые письма. Письма к нему разных лиц. Биографические и критические статьи о нем. Выпуск второй, М. 1885, стр. 14). * К портрету Жуковского. Поводом для создания этого стихотворения послужило появление портрета Жуковского работы Кипренского (гравирован Вендрамини). Стихотворение неоднократно перепечатывалось при жизни Пушкина. Так, например, П. А. Плетнев заканчивает характе ристику поэзии Жуковского (в "Опыте краткой истории русской литературы" Греча, 1822, стр. 312) стихами Пушкина; "В этих пяти строках, кажется, более сказано о нем, нежели мы нашлись сказать на нескольких страницах", - говорит Плетнев. Н. Ф. Кошанский, лицейский учитель Пушкина, в своей книге "Общая риторика" (1830, 2-е изд.) писал об этом сти хотворении: "Третий стих - живое чувство пылкой юности, четвертый стих трогателен, как поэзия Жуковского; а пятый так пленителен своею плавностью и так ярко освещен прелестью идей и правдой, что нельзя не назвать его стихом гения". * К Н.Я. Плюсковой. Стихотворение распространялось в рукописных сборниках наряду с стихотворениями Пушкина политического содержания. В противоположность Александру I жена его, Елизавета Алексеевна, снискала популярность своей добротой и широкой благотворительностью; она проявляла глубокий интерес к русской литературе и к русским поэтам. В филиалах декабристского общества Союз благоденствия, руководимых Федором Глинкой, человеком умеренных политических взглядов, насаждался культ Елизаветы, там даже возникла мысль о "дворцовом перевороте" в ее пользу. На одном из заседаний "Вольного общества любителей словесности, наук и художеств" под председательством Глинки состоялось чтение стихотворения Пушкина (25 сентября 1819 г. читал Дельвиг), а в конце года Глинка напечатал эти стихи в "Трудах Вольного Общества любителей российской словесности" (в журнале "Соревнователь просвещения и благотворения" под заглавием "Ответ на вызов написать стихи в честь ее императорского величества государыни императрицы Елисаветы Алексеевны"). В этой публикации стих "Свободу лишь учася славить" был заменен цензурным вариантом "Природу лишь учася славить". Наталья Яковлевна Плюскова - фрейлина императрицы Елизаветы Алексеевны, близкая к литературным кругам. Возможно, что "вызов" написать стихи жене Александра I исходил от нее. Сказки. Noеl ("Ура! в Россию скачет..."). Стихотворение написано в традиционной во Франции форме сатирических рождественских куплетов, называвшихся "ноэль" (от французского Noеl - рождество). Куплеты эти, осмеивающие чаще всего государственных сановников и их деятельность за истекший год, непременно облекались в евангельский рассказ о рождении Христа. "Сказки" - единственный ноэль Пушкина, который сохранился до нашего времени (известно, что он создал их несколько). Это сатира на Александра I, который 22 декабря 1818 г. вернулся с Аахенского конгресса. И прусский и австрийский // Я сшил себе мундир. - Во время пребывания в Австрии и Пруссии Александр I появлялся иногда в мундирах армий союзников. Меня газетчик прославлял. - Хвалебные статьи об Александре I появились в европейской прессе. Лавров Иван Павлович - директор исполнительного департамента в министерстве полиции. Соц Василий Иванович - секретарь по российской части в цензурном комитете. Горголи Иван Саввич - петербургский обер-полицеймейстер. И людям я права людей... Отдам из доброй воли. - Имеется в виду речь Александра I в Варшаве при открытии первого сейма Царства Польского 15 марта 1818 г., в которой он обещал "даровать" России конституцию. Эти невыполненные обещания и названы в сатире "сказками". *К Чаадаеву ("Любви, надежды, тихой славы..."). Чаадаев Петр Яковлевич (1794-1856) - русский писатель и философ; офицер; близкий друг Пушкина. С 1821 г. - член тайного декабристского общества Союз благоденствия. Впоследствии, в период реакции, наступившей после разгрома декабристов, он перешел на позиции просветительства, осудив революционные методы борьбы. Стихотворение было напечатано в сильно искаженном виде без согласия Пушкина в альманахе "Северная звезда" 1829 г. издателем альманаха М. А. Бестужевым-Рюминым. Стихи "Товарищ, верь..." и следующие - выпущены. Датировку стихотворения нельзя считать окончательно установленной. На Карамзина ("В его "Истории" изящность, простота..."). В пушкиноведении выражались сомнения в принадлежности этой эпиграммы Пушкину. Однако ряд данных окончательно снимает сомнения (см. Б. В. Томашевский, Эпиграммы Пушкина на Карамзина. - Сборник "Пушкин. Исследования и материалы", т. I, М.-Л. 1956, стр. 208-215). Высоко ценя Карамзина как писателя и как собирателя материалов по русской истории, Пушкин осуждал его реакционные толкования исторических фактов. На Каченовского ("Бессмертною рукой раздавленный зоил..."). Эпиграмма вызвана статьей Каченовского ("Вестник Европы", 1818, э 13), направленной против Карамзина. Поэт напоминает "зоилу" о давнишней эпиграмме на него И. И. Дмитриева, "Ответ" (1806) : Нахальство, Аристарх, таланту не замена: Я буду все поэт, тебе наперекор! А ты - останешься все тот же крохобор, Плюгавый выползок из гузна Дефонтена. Наш Тацит. - Пушкин так называет Карамзина - по имени древнеримского историка I-II вв. Аббат Дефонтен - один из литературных врагов Вольтера. Концовка стихотворения Дмитриева, процитированная в эпиграмме Пушкина, является буквальным переводом стиха Вольтера из его сатиры "Le pauvre diable" ("Бедняга"). "Послушай, дедушка, мне каждый раз...". Пародия на стихотворение Жуковского "Тленность", написанное белым стихом (напечатано в 1818 г., в III книжке "Для немногих"). Оно начиналось так: Послушай, дедушка: мне каждый раз, Когда взгляну на этот замок Ретлер, Приходит в мысль: что, если то ж случится И с нашей хижиной? Прочтя пародию, Жуковский "смеялся, но не уверил Пушкина, что это стихи", - писал в своих воспоминаниях Лев Пушкин (Пушкин в воспоминаниях современников, М. 1950, стр. 34). Впоследствии Пушкин сам обращался к белому стиху и особенно много писал им в 30-е гг. О. Массон ("Ольга, крестница Киприды...") (стр. 70). Ольга Массон - одна из петербургских "прелестниц". О ней же Пушкин пишет в черновом продолжении стихотворения "Веселый пир" (1819): Я люблю, чтобы заря За столом меня застала, Чтоб, желанием горя, Оля близ меня дремала. * N. N. (В. В. Энгельгардту) ("Я ускользнул от Эскулапа..."). Энгельгардт Василий Васильевич (1785-1837) - член кружка "Зеленая лампа", являвшегося филиалом Союза благоденствия. Пушкин входил в общество с самого начала его существования, с марта 1819 г. Я ускользнул от Эскулапа. - Летом 1819 г. Пушкин тяжело болел "гнилой горячкой". После болезни, в середине июля, он уехал в Михайловское (Меня зовут холмы, луга и т. д.). * Орлову ("О ты, который сочетал..."). Генерал Орлов Алексей Федорович (1786-1861) в то время был командиром лейб-гвардии Конного полка. Генерал Киселев Павел Дмитриевич (1788-1872) - с 1819 г. начальник штаба Второй армии, находившегося в местечке Тульчине Подольской губ.; он обещал Пушкину взять его в армию. Пушкин "не на шутку собирается в Тульчин, - писал 12 марта А. И. Тургенев Вяземскому, - а оттуда в Грузию и бредит уже войною". (Остафьевский архив князей Вяземских, т. I, СПб. 1899, стр. 202.) Однако Киселев не сдержал своего обещания. Встретив Пушкина, уже ссыльного, в Кишиневе у Инзова, Киселев "кинул Пушкину мимоходом несколько слов", после чего поэт говорил о том, что он не переносит "оскорбительной любезности временщика, для которого нет ничего священного" (Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников, Л. 1936, стр. 252). К Щербинину ("Житье тому, любезный друг..."). Щербинин Михаил Андреевич (1793-1841) - офицер, член кружка "Зеленая лампа". Наденька Форст и Фанни - петербургские "девы веселья". Именем Наденьки озаглавлена первая, едва начатая повесть Пушкина 1819 г. * Деревня. Стихотворение распространялось в списках. Когда слух о политических рукописных произведениях Пушкина дошел до Александра I, тот потребовал показать ему эти стихи. Чаадаев с Пушкиным решили представить "Деревню". Царь лицемерно благодарил поэта за "добрые чувства", выраженные в "Деревне". Пушкин печатал лишь первую половину стихотворения под заглавием "Уединение", вторую же (начиная со стиха "Но мысль ужасная здесь душу омрачает"), которая по условиям цензуры не могла увидеть света, он заменял четырьмя строками многоточия, намекая читателю, что в рукописи имеется продолжение. * Русалка. По свидетельству Булгарина, стихотворение "подвергалось гонению духовенства" и "на него была приносима жалоба министру просвещения". Однако через несколько лет, в 1825 г., "Русалка" была пропущена цензурой и напечатана. * Уединение. Вольный перевод стихотворения французского поэта А. Арно (1766-1834) "La solitude" ("Одиночество"). Строка "Вдали взыскательных невежд" в рукописном тексте читалась: "Вдали тиранов и невежд". Этих важнейших слов, а также упоминания о друзьях ("Кому судьба друзей послала") у Арно нет. * Всеволожскому ("Прости, счастливый сын пиров..."). Всеволожский Никита Всеволодович (1799-1862) - член "Зеленой лампы", в доме которого происходили собрания общества. Египетские девы - здесь: цыганки. Пленница младая - Евдокия Михаиловна Овошникова (1804-1846), ученица балетной школы. Ее, вместе с Всеволожским, Пушкин предполагал вывести в 1835 г. в романе "Русский Пелам". * Платонизм. Подготовляя первый сборник своих стихотворений в 1825 г. к печати, Пушкин сделал возле заглавия шутливую надпись: "Не нужно, ибо я хочу быть моральным человеком". * Стансы Толстому. Толстой Яков Николаевич (1791-1867) - член Союза благоденствия, один из руководителей кружка "Зеленая лампа". Стансы написаны в ответ на "Послание к А. С. Пушкину", где Толстой напоминает об обещании Пушкина написать ему стихи. * Возрождение. Образы элегии возникли под впечатлением картины Рафаэля "Мадонна с безбородым Иосифом", выставленной в Эрмитаже. В начале XIX в. она была подвергнута реставрации, восстановившей подлинное рафаэлевское письмо. Этот факт излагался в начале каталога Эрмитажа, открывавшегося репродукцией этой картины. Он отразился позднее и в словах Сальери: "Мне не смешно, когда маляр негодный // Мне пачкает Мадонну Рафаэля" ("Моцарт и Сальери"). Послание к кн. Горчакову ("Питомец мод, большого света друг..."). Горчаков Александр Михайлович (1798-1883) - товарищ Пушкина по лицею. К нему обращены еще два послания (1814 и 1817). Первый ученик в классе, знатный, красавец, удачливый, он прославился впоследствии успешной дипломатической карьерой, увенчавшейся званием государственного канцлера. Бутурлин Дмитрии Петрович - офицер, военный историк реакционных взглядов, крайне ограниченный человек. Шеппинг Отто Дмитриевич - кавалергардский офицер, о котором в том же пренебрежительном тоне Пушкин говорит в послании Чаадаеву (1821). К портрету Дельвига. Стихи написаны Пушкиным под акварельным портретом Дельвига работы литератора П. Л. Яковлева. Четверостишие отражает, по-видимому, высказывания Дельвига по поводу чугуевских событий (жестокое подавление Аракчеевым в августе 1819 г. восстания военных поселенцев в Чугуевском военном округе). Директор лицея Е. А. Энгельгардт писал в 1820 г. одному из товарищей Пушкина Матюшкину: "Дельвиг пьет и спит и, кроме очень глупых и опасных для него разговоров, ничего не делает" ("Вестник всемирной истории" 1899, э 1, декабрь, стр. 97). Титом называли Александра I в бесчисленных верноподданнических стихах - по имени римского императора, которого современники называли: "Любовь и утешение рода человеческого". Именем Нерона, известного своей жестокостью римского императора, Пушкин называет в своих стихах Аракчеева, временщика Александра I. Шутливый характер надписи к портрету Дельвига (тяжеловесный стиль с архаическими оборотами речи) объясняется, очевидно, тем, что друзья Дельвига подтрунивали над несоответствием между характером этого простодушного и вялого человека в его утверждениями о необходимости убить царя. На Стурдзу ("Холоп венчанного солдата..."). Стурдза Александр Скарлатович (1791-1854) - русский дипломат и реакционный публицист, поборник идей "Священного союза" - написал для членов Аахенского конгресса 1818 г., по поручению Александра I (венчанного солдата), "Записку о настоящем положении Германии". Он доказывал в ней, что германские университеты являются рассадниками революционных идей и атеизма, и ратовал за то, чтобы университеты находились под надзором полиции. "Записка" проникла в широкую печать и вызвала большой шум. Общественное мнение в Германии поднялось против Стурдзы, и, опасаясь за свою жизнь, он поспешил вернуться в Россию. Грек Герострат (IV в. до н. э.) сжег прекрасный храм Дианы в Эфесе ради того, чтобы обессмертить свое имя. Август Коцебу - реакционный немецкий писатель, служивший агентом русского правительства; был заколот немецким студентом Карлом Зандом 23 марта 1819 г. В альбом Сосницкой. Сосницкая Елена Яковлевна (1800-1855) - артистка, сначала оперная, затем драматическая. Современник поэта рассказывал, что "она была кокетка, любила, чтобы все влюблялись в нее и ухаживали за нею, а сама была холодна. Пушкин сразу понял ее и написал ей в альбом стихи, которые, разбирая в настоящее время, удивляешься, как в четырех строках он сумел выразить всю ее характеристику" (Русская старина, 1892, август, стр. 468). Бакуниной ("Напрасно воспевать мне ваши именины..."). Бакунина Екатерина Павловна (1795-1869), по мужу (с 1834 г.) Полторацкая - старшая сестра товарища Пушкина по лицею; предмет юношеской любви поэта, выразившего свое чувство к ней в цикле элегий 1816 г. См. прим. к стих. "Осеннее утро". На Колосову ("Все пленяет нас в Эсфири..."). Эпиграмма на петербургскую актрису Колосову Александру Михайловну (1802-1880). Роль Эсфири, в одноименной трагедии Расина, в которой Колосова выступила впервые в январе 1819 г., до нее исполнялась великой трагической актрисой Е. С. Семеновой, что не могло способствовать успеху дебютантки у подлинных ценителей искусства (см. статью Пушкина "Мои замечания об русском театре" 1820 г., в т. 6). Колосова перешла позднее на комические роли. Эпиграмма дошла до Колосовой и вызвала между нею и поэтом ссору. Попыткой примириться с нею является стихотворение 1821 г. "Катенину" ("Кто мне пришлет ее портрет..."). Записка к Жуковскому ("Раевский, молоденец прежний..."). Записка, оставленная Пушкиным у Жуковского. Первые два стиха - шутка по поводу изменения, внесенного Жуковским в текст своего стихотворения "Певец во стане русских воинов" (1812), в котором стихи об отце H. H. Раевского, генерале Отечественной войны, в их первоначальной редакции читались: Раевский, слава наших дней, Хвала! перед рядами Он первый грудь против мечей С младенцами сынами! В позднейшей редакции (начиная с "Стихотворений Василия Жуковского", ч. I, 1815) последний стих изменен: вместо "С младенцами сынами" здесь стоит: "С отважными сынами". Французская повесть "Борис" - новелла А. Сент-Ипполита (1797-1881) "Boris", изданная в Париже в 1819 г. "За ужином объелся я...". Четверостишие связано со следующим эпизодом: "Однажды Жуковский куда-то был зван на вечер и не явился. Когда его после спросили, от чего он не был, Жуковский отвечал: "Я еще накануне расстроил себе желудок; к тому же пришел Кюхельбекер, и я остался дома". Это рассмешило Пушкина, и он стал преследовать... поэта стихами: "За ужином объелся я..." и т. д. "Выражение "мне Кюхельбекерно" сделалось поговоркой во всем кружке, Кюхельбекер взбесился и требовал дуэли" (П. И. Бартенев, Пушкин в южной России, М. 1914, стр. 101). Пушкин принял вызов, но выстрелил в воздух. Это была его первая дуэль. Друзья помирились. "Мне бой знаком - люблю я звук мечей...". Стихотворение отражает настроение Пушкина в связи с известием о революции в Испании. Ты и я). Сатира на Александра I. Хвостов, гр. Дмитрий Иванович (1757-1835) - бездарный и плодовитый поэт, осмеивавшийся Пушкиным с лицейских времен вплоть до 1833 г. * Юрьеву ("Любимец ветреных лаис..."). Юрьев Федор Филиппович (1796-1860) - приятель Пушкина по кружку "Зеленая лампа". Ему адресовано также стихотворение "Юрьеву" ("Здорово, Юрьев, именинник..."). Прочитав эти стихи в Неаполе, поэт Батюшков сжал листок со стихотворением и Произнес: "О! как стал писать этот злодей". (Сочинения Пушкина, изд. П. В. Анненкова, т. I. Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина. СПб. 1855, стр. 55.) * "Увы! зачем она блистает...". Написано в Гурзуфе, где Пушкин жил в семье Раевских, под впечатлением хронической болезни дочери генерала Раевского Елены Николаевны, а может быть в связи с серьезным заболеванием старшей дочери его, Екатерины Николаевны. * К *** ("Зачем безвременную скуку..."). Посвящено Елене или Екатерине Раевской. В 1826 г. поэт переадресовал стихи Софье Федоровне Пушкиной, своей однофамилице, к которой он тогда сватался. * "Погасло дневное светило...". Элегия написана на корабле, когда Пушкин с семейством Раевских плыл из Керчи в Гурзуф. * Дочери Карагеоргия. Карагеоргий (Георгий Черный) - вождь освободительного движения сербов против турецкого ига в 1804-1813 гг., верховный воевода Сербии (1808-1813). В 1817 г. был убит по приказу Милоша Обреновича, нового верховного князя Сербии. "Черным" он был прозван за убийство отца, отказавшегося примкнуть к сербскому восстанию. Однажды он приказал казнить своего брата. О Карагеоргии Пушкин написал еще два стихотворения - в 30-х гг. - "Песню о Георгии Черном" ("Песни западных славян", 1834) и "Менко Вуич грамоту пишет...", 1835 (см. прим. к этим стихотворениям ("Песня о Георгии Черном" и "Менко Вуич грамоту пишет...")в т. 2). Дочери Карагеоргия, по свидетельству современника, Пушкин не видал, но семейство Карагеоргия в 1820 г. жило в Хотине, и рассказы о нем Пушкин мог слышать от участников сербского восстания, живших в Кишиневе. * "Редеет облаков летучая гряда...". Стихотворение названо в одном автографе - "Таврическая звезда", в другом - "Эпиграмма во вкусе древних". Написано в Каменке, Киевском имении братьев Давыдовых, у которых Пушкин гостил с ноября 1820 г. по февраль 1821 г. В элегии отражены гурзуфские впечатления поэта. Она посвящена, по-видимому, одной из дочерей генерала Раевского. "Признаюсь, одной мыслию этой женщины, - писал Пушкин, - дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики" (письмо к А. А. Бестужеву от 29 июня 1824 г.). Поэт негодовал, что Бестужев напечатал три последних стиха этой элегии, в которых говорится о любимой им женщине. К портрету Чаадаева. Брут Люций Юний (VI в. до н. э.) - "основатель римской свободы" (по определению римского историка Тита Ливия). Перикл (или Периклес) - знаменитый государственный деятель Афин (V в. до н. э.), прославившийся демократизацией афинского государства; при нем греческая литература и искусство достигли своего апогея. Датируется 1818-1820 гг. На Аракчеева ("Всей России притеснитель..."). Об Аракчееве - см. прим. к стих. "К портрету Дельвига". Совет - Государственный совет. Без лести предан - девиз из герба Аракчеева, им самим придуманный. Последний стих, говорящий о любовнице Аракчеева, Настасье Минкиной (убитой в 1825 г. дворовыми людьми за ее жестокость) низводит всесильного временщика на роль персонажа из непристойной песни "Солдат бедный человек..." Датируется 1817-1820 гг. Записка к Жуковскому ("Штабс-капитану, Гете, Грею..."). Шутливая записка, оставленная Пушкиным на дверях у Жуковского, которого он не застал дома. Жуковский, будучи штабс-капитаном во время Отечественной войны 1812 г., написал свое прославленное произведение - "Певец во стане русских воинов" (1812). Далее Пушкин называет Жуковского именами поэтов, из которых тот переводил. Датируется 1817-1820 гг. "Аптеку позабудь ты для венков лавровых...". Эпиграмма предположительно относится к врачу Евстафию Петровичу Рудыковскому (1784-1851), сопровождавшему семейство генерала Н. Н. Раевского и Пушкина <в> путешествии из Екатеринослава, через Северный Кавказ, в Крым. Рудыковский лечил в Екатеринославе Пушкина, заболевшего лихорадкой после купанья в Днепре в мае месяце. На Каченовского ("Хаврониос! ругатель закоснелый..."). Эпиграмма вызвана, вероятно, враждебными рецензиями на "Руслана и Людмилу" в "Вестнике Европы", редактором которого был М. Т. Каченовский (1775-1842). Пушкин предполагал, что он автор этих статей. Первое слово эпиграммы, переделанное на греческий лад, намекает на греческое происхождение Каченовского (он был родом из семьи Качони). Эпиграмма. (На гр. Ф. И. Толстого) ("В жизни мрачной и презренной..."). Граф Федор Иванович Толстой (1782-1846) - человек "необыкновенный, преступный и привлекательный", по словам Льва Толстого (его внучатого племянника). Он был известен бесчисленными дуэлями, во время которых убил несколько человек, и нечистой игрой в карты. Участвуя в молодости в первом кругосветном плавании русских кораблей (1803-1806), возглавлявшемся Крузенштерном, Ф. Толстой за недостойное поведение был высажен командиром экспедиции в районе Алеутских островов, где и прожил несколько месяцев. Отсюда его прозвище "американец" и название "алеут", данное ему Грибоедовым в "Горе от ума": Ночной разбойник, дуэлист, В Камчатку сослан был, вернулся алеутом И крепко на руку не чист. Эпиграмма написана после того как Пушкин узнал, что автором сплетни, будто его высекли в тайной канцелярии, был Толстой, с которым ранее поэт был в дружеских отношениях. Так же резко Пушкин выразился о нем в послании "Чаадаеву" (1821) - в стихах о "философе", который в прежни лета Развратом изумил четыре части света... * Земля и море. В ранней редакции стихотворение имело у Пушкина подзаголовок "Идиллия Мосха" и было помещено в первом печатном сборнике 1826 г. среди "Подражаний древним". Восходя к стихотворению древнегреческого поэта Мосха "Если лазурное море баюкает ветер тихонько...", "Земля и море", несомненно, отражает личные впечатления поэта: очевидно, это воспоминания о Гурзуфе. Написано в феврале 1821 г. В это время - с ноября 1820 по февраль 1821 г. - Пушкин облек несколько своих лирических стихотворений в формы классической антологии. * Красавица перед зеркалом. Написано на следующий день после стихотворения "Земля и море", 9 февраля 1821 г. В сборнике "Стихотворения" 1826 г. включено в раздел "Подражания древним". * Mуза. Включено Пушкиным в раздел "Подражания древним" в издании "Стихотворений" 1826 г. Пушкин дважды вписывал "Музу" в альбомы знакомых (в конце 20-х гг.); он говорил об этих стихах: "Я их люблю - они отзываются стихами Батюшкова". * "Я пережил свои желанья...". Пушкин предполагал одно время ввести элегию в монолог пленника во второй части поэмы "Кавказский пленник". * Война. Написано в связи с восстанием греков против турецкого ига, вспыхнувшим в конце февраля 1821 г. Пушкин надеялся примкнуть к восставшим. Об этом намекал он в письме к Дельвигу (23 марта 1821 г.): "Недавно приехал в Кишинев и скоро оставляю благословенную Бессарабию - есть страны благословеннее. Праздный мир не самое лучшее состояние жизни". Дельвигу ("Друг Дельвиг, мой парнасский брат..."). Стихи начинают собою письмо к Дельвигу от 23 марта 1821 г. в ответ на его не дошедшее до нас письмо. Тимковский Иван Осипович - петербургский цензор в 1804-1821 гг. Он упоминается в эпиграмме "Тимковский царствовал - и все твердили вслух..." (1824). Из письма к Гнедичу ("В стране, где Юлией венчанный..."). Посланием этим начинается письмо к Гнедичу от 24 марта 1821 г. Овидий Назон (43 г. до н. э. - 17 г. н. э.) - римский поэт - был сослан императором Октавианом Августом на берег Черного моря, в гор. Томы, согласно преданию - за его любовную связь с Юлией, дочерью Августа. Овидий писал в ссылке свои "Скорбные элегии" ("Tristia"), обращенные к Августу, с мольбой о возвращении его в Рим. Император не отозвался на просьбы Овидия (глухой кумир), и поэт умер в изгнании. С Орловым спорю. - В доме декабриста генерала Орлова Михаила Федоровича (1788-1842) собирались члены тайного общества и вели философские, политические и литературные споры, в которых участвовал Пушкин. Октавий - здесь Александр I. Гомера музу нам явил. - Гнедич переводил "Илиаду" Гомера. После опубликования первых семи песен, переведенных александрийским стихом, Гнедич отказался от этого размера и стал переводить гекзаметром - без рифм (от звонких уз освободил), что более соответствовало греческому оригиналу. <Первые шесть песней "Илиады" перевел на русский язык александрийским стихом Е.И.Костров (1778). Гнедич начал переводить "Илиаду" александрийцем с седьмой песни (опубл. 1812), намереваясь продолжить перевод Кострова. В 1813 г. Гнедич отказался от этого плана и стал переводить поэму Гомера гекзаметром. - И.П.> Кинжал. Одно из самых сильных революционных стихотворений Пушкина, особенно широко распространившееся в армии. В 1827 г. проникло в печать в прозаическом переводе на французский язык, без указания имени Пушкина, - в записках французского писателя Ансло "Шесть месяцев в России" (вышло два издания: в Париже и Брюсселе). Лемносский бог - Гефест, бог кузнец; Немезида - богиня возмездия (греч. мифология). Кесарь - Юлий Цезарь; в 49 г. он перешел с войском через реку Рубикон, границу Италии и покоренной Риму Галлии, начав этим гражданскую войну; после победы он был объявлен пожизненно диктатором. В результата республиканского заговора, к которому примкнул и друг Цезаря Брут, Цезарь был убит. И мертв объемлет он // Помпея мрамор горделивый. - Цезарь был заколот в зале заседаний Сената и упал к подножию статуи Помпея Великого. Вольности безглавой // Палач уродливый - Марат (1743-1793), вождь якобинцев - революционно-демократической партии эпохи французской революции; он установил систему революционного террора. Пушкин, как и многие декабристы, отрицательно относился к якобинскому периоду французской революции, считая его гибельным для завоевании революции. Эвменидой (богиней-мстительницей) Пушкин назвал Шарлотту Кордэ, убившую Марата. Она была гильотинирована за это якобинцами (жертва Аида). < Под жертвами Аида Пушкин разумеет, конечно, не Шарлотту Кордэ, а жертв якобинского террора. - И.П.> Торжественная могила. - Могила казненного Занда (см. о нем прим. к эпиграмме "На Стурдзу") стала местом паломничества радикально настроенной молодежи. Без надписи кинжал. - У немецких студентов-террористов, современников Занда, был обычай, восходивший по традиции к средневековому тайному суду в Германии, - прикреплять к кинжалу надпись с именем обреченного на казнь. Кинжал без надписи - оружие против любого тирана, имени которого нет необходимости обозначать. В. Л. Давыдову ("Меж тем как генерал Орлов..."). Давыдов Василий Львович (1792-1855) - декабрист, в имении которого, Каменке, Киевской губернии, Пушкин гостил с ноября 1820 - по январь 1821 г. Обритый рекрут Гименея - Михаил Федорович Орлов, который был в это время женихом Екатерины Николаевны Раевской - старшей дочери генерала Н. Н. Раевского. Раевские мои - H. H. Раевский (который приходился Давыдовым братом по матери) и сын его Александр Николаевич. На брегах Дуная // Бушует наш безрукий князь - кн. Александр Константинович Ипсиланти (1792-1829) - вождь греческого восстания против турок (он лишился руки в сражении под Дрезденом в 1813 г.); в конце февраля 1821 г. Ипсиланти перешел с кавалерийским отрядом Прут и поднял восстание в Молдавии, что послужило началом общегреческого национально-освободительного движения против турецких захватчиков (1821-1829) (см. "Note sur la révolution d'Ipsylanti" - в т. 6). До этого времени Ипсиланти жил в Кишиневе, где встречался с Пушкиным. Седой обжора - митрополит кишиневский Гавриил Банулеско-Бодони (1746-1821). Пошел христосоваться в рай. - Митрополит умер 30 марта, за десять дней до пасхи. Пощусь, молюсь. - В качестве чиновника Пушкин был обязан раз в год говеть, исповедоваться, причащаться. Как государь мои стихи. - Имеется в виду высылка Пушкина на юг России, заменившая ему Соловки или Сибирь. Эвхаристия - церковный обряд причащения. Пушкин переосмысляет понятие эвхаристии и применяет его к ожидаемой им революции (кровавой чаши причастимся). Милый брат - А. Л. Давыдов. Тех и той. - Те - итальянские карбонарии, поднявшие восстание в Неаполе в июле 1820 г.; подавлено австрийскими войсками в марте 1821 г. Та - буржуазная революция в Испании 1820-1823 гг. Едва ли там воскреснет. - В это время испанские революционеры потерпели поражение. Послание известно лишь в черновой, не везде разборчивой рукописи Пушкина. * Катенину ("Кто мне пришлет ее портрет..."). Стихотворение вызвано известием о приложении портрета актрисы А. М. Колосовой к очередному изданию "Андромахи" Расина (в переводе Д. И. Хвостова). Пушкин обращается к Катенину, как к учителю Колосовой по драматическому искусству и как к общему их другу, не решаясь писать прямо ей после их размолвки из-за его эпиграммы (см. прим. к стих. "На Колосову"). Селимена - роль Колосовой в комедии Мольера "Мизантроп". Моина - ее роль в трагедии Озерова "Фингал". * Чаадаеву ("В стране, где я забыл..."). О Чаадаеве см. прим. к стих. "К Чаадаеву". Ты поддержал меня недремлющей рукой. - Речь идет о спасительном участии, проявленном Чаадаевым, когда, после сплетен, пущенных о поэте в 1820 г. Федором Толстым, Пушкин думал о самоубийстве (ср. письмо Пушкина к Александру I от июля - сентября 1825 г.). Философа, который в прежни лета... - Речь идет о Федоре Толстом (см. эпиграмму на него 1820 г.). Оратор Лужников - М. Т. Каченовский, подписывавший свои статьи в "Вестнике Европы": "Лужницкий старец". Шеппинг - см. прим. к стих. "Послание к кн. Горчакову", стр. 570. В печати (журнал "Сын отечества", 1821 г.) по цензурный требованиям было исключено несколько стихов, в том числе третий с конца - "Вольнолюбивые надежды оживим", - "Уж эта мне цензура! - писал, увидев свое послание в журнале, Пушкин, - жаль мне, что слово вольнолюбивый ей не нравится: оно так хорошо выражает нынешнее liberal, оно прямо русское, и верно почтенный А. С. Шишков даст ему право гражданства в своем словаре..." (письмо к Гречу от 21 сентября 1821 г.). "Кто видел край, где роскошью природы...". В стихотворении отражены воспоминания поэта о Гурзуфе (ср. письмо к брату Л. С. Пушкину от 24 сентября 1820 г.). В рукописи сохранились две опущенные в окончательном тексте строфы. После второй строфы: Все мило там красою безмятежной, Все путника пленяет и манит, Как в ясный день дорогою прибрежной Привычный конь по склону гор бежит. Повсюду труд веселый и прилежный Сады татар и нивы богатит, Холмы цветут, и в листьях винограда Висит янтарь, ночных пиров отрада. После третьей строфы: Приду ли вновь, поклонник муз и мира, Забыв молву и жизни суеты, На берегах веселого Салгира Воспоминать души моей мечты? И ты, мой друг, задумчивая лира, Ты, верная певица красоты, Певица нег, любови и разлуки, Найдешь ли вновь утраченные звуки? "Вот муза, резвая болтунья...". Черновое посвящение "Гавриилиады" кому-то из друзей Пушкина, вероятно Вяземскому. Стих Придворный тон ее пленил (вариант черновика: Пример двора ее пленил) следует сопоставить со словами Пушкина в письме к Вяземскому от 1 сентября 1822 г.: "Посылаю тебе поэму в мистическом роде - я стал придворным". Это - намек на Александра I и его двор, где процветали мистицизм и ханжество, а также и на то, что "Гавриилиада" - выступление против клерикальной партии двора. Генералу Пущину. Пущин Павел Сергеевич (1785-1865) - бригадный генерал, член кишиневской ячейки Союза благоденствия, глава масонской ложи "Овидий" в Кишиневе, политической организации, "за которую, - по словам Пушкина, - уничтожены в России все ложи". Пушкин также был членом этой ложи. Стихи написаны в связи с приготовлениями к походу против Турции, которая боролась тогда с восставшей Грецией. Несвойственный Пушкину патетический тон стихотворении заставляет видеть в этом послании лукавую шутку над Пущиным; он был человеком ограниченным, и "Пушкин неоднократно подсмеивался" над ним ("Русский архив", 1866, стб. 1258); утверждение, что Пущин сам, а не окружающие провидят в нем вождя революции, - говорит о том же. Квирога - испанский генерал, поднявший в 1820 г. в Кадикесе революционное восстание. Молоток - принадлежность обрядов у масонов, которые называли себя вольными каменщиками. * Гроб юноши. Элегия вызвана, вероятно, известием о смерти товарища Пушкина по лицею Н. А. Корсакова, умершего 26 сентября 1820 г. во Флоренции. * Наполеон. Написано по получении 18 июля 1821 г. известия о смерти Наполеона (5 мая 1821 г.). Две предпоследние строфы, написанные позднее, предназначались для стихотворения "К морю" (1824), а затем были перенесены в оду "На смерть Наполеона", как она первоначально называлась. "Гречанка верная! не плачь - он пал героем...". Стихотворение на смерть неизвестного гетериста, участника греческого восстания против турецкого ига (1821-1829). Аристогитон - афинский юноша, погибший в борьбе против тирании (VI век до н. э.). * К Овидию. В послании Пушкин сопоставляет свою судьбу с судьбой сосланного в те же места, к берегам Черного моря, Овидия (см. прим. к стих. "Из письма к Гнедичу"), и противопоставляет "Скорбным элегиям" римского поэта свою "непреклонную лиру" и "гордую совесть". Боясь помех цензуры, Пушкин изменил в печатной редакции конец стихотворения. В беловом автографе вместо последних семи строк было: Не славой - участью я равен был тебе. Но не унизил ввек изменой беззаконной Ни гордой совести, ни лиры непреклонной. По той же причине стихотворение появилось без подписи: она была заменена двумя звездочками. Поэт очень дорожил этим стихотворением: "Ради бога, люби две звездочки, - писал он брату 30 января 1823 г., - они обещают достойного соперника знаменитому Панаеву, знаменитому Рылееву и прочим знаменитым нашим поэтам" (идиллические стихотворения В. И. Панаева вызывали ироническое отношение к ним Пушкина). Кокетке. Стихотворение обращено к Аглае Антоновне Давыдовой, жене А. Л. Давыдова. "Весьма хорошенькая, ветреная и кокетливая, как истая француженка... - рассказывал современник, - она в Каменке была магнитом, привлекающим к себе всех железных деятелей александровского времени. От главнокомандующих до корнетов - все жило и ликовало в селе Каменке, но главное - умирало у ног прелестной Аглаи" ("Русская старина", 1872, т. 4, стр. 632). Аньеса - тип наивной девушки по