Аполлон Григорьев. Письмо к M.П.Погодину от 26 августа-7 октября 1859 г.
----------------------------------------------------------------------------
Аполлон Григорьев. Воспоминания
Издание подготовил Б. Ф. Егоров
Серия "Литературные памятники"
Л., "Наука", 1980
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Авг<уста> 26 <1859 г.>. Полюстрово {1}
Не имея покамест никаких _обязательных_ статей под руками, я намерен
изложить вам кратко, но с возможной полностью, все, что случилось со мной
внутренне и внешне с тех пор, как я не писал к вам из-за границы. Это будет
моя исповедь - без малейшей утайки.
Последнее письмо из-за границы я написал вам, кажется, по возвращении
из Рима. {2} Кушелев дал мне на Рим и на проч. 1 100 пиастров, т. е. на наши
деньги 1 500 р. Из них я половину отослал в Москву, обеспечив таким образом,
на несколько месяцев, свою семью, да 400 пошло на уплату долгов; остальные
промотаны были в весьма короткое время безобразнейшим, но благороднейшим
образом, на гравюры, фотографии, книги, театры и проч. Жизнь я все еще вел
самую целомудренную и трезвенную, хотя целомудрие мне было физически страшно
вредно - при моем темпераменте жеребца: кончилось тем, что я равнодушно не
мог уже видеть даже моей прислужницы квартирной, с<ин>ьоры Линды, хоть она
была и грязна, и нехороша. _Теоретическое_ православие простиралось во мне
до соблюдения всяких постов и проч. Внутри меня, собственно, жило уже другое
- и какими софизмами это другое согласовалось в голове с обрядовой
религиозностью - понять весьма трудно простому смыслу, но очень легко -
смыслу, искушенному всякими доктринами. В разговорах с замечательно
восприимчивым субъектом, флорентийским попом, {3} и с одной благородной,
серьезной женщиной {4} - диалектика увлекла меня в дерзкую
последовательность мысли, в сомнение, к которому из 747 1/2 расколов
православия (y comptant {считая (франц.).} и раскол официальный) принадлежу
я убеждением: оказывалось ясно как день, что под православием разумею я сам
для себя просто известное, стихийно-историческое начало, которому суждено
еще жить и дать новые формы жизни, искусства, в противуположность другому,
уже отжившему и давшему свой мир, свой цвет началу - католицизму. Что это
начало, на почве славянства, и преимущественно великорусского славянства, с
широтою его нравственного захвата - должно обновить мир, - вот что стало для
меня уже не смутным, а простым верованием - перед которым верования
официальной церкви иже о Христе жандармствующих стали мне положительно
скверны (тем более, что у меня вертится перед глазами такой милый экземпляр
их, как Бецкий, {5} - этот пакостный экстракт холопствующей, шпионничающей и
надувающей церкви), - верования же социалистов, которых живой же экземпляр
судьба мне послала в лице благороднейшего, возвышенного старого ребенка
изгнанника Демостена Оливье, - ребяческими и теоретически жалкими.
Шеллингизм (старый и новый, он ведь все - один) проникал меня глубже и
глубже - бессистемный и беспредельный, ибо он - жизнь, а не теория.
Читали вы, разумеется, брошюру нашего великого софиста: "Derniers mots
d'un Chretien ortodoxe"... {"Последнее слово православного христианина"
(франц.).} {6} Она, кстати, попалась тогда мне в руки, и я _уразумел_, как
он себя и других надувает, наш милейший, умнейший софист! Идея Христа и
понимание Библии, раздвигающиеся, расширяющиеся с расширением сознания
_общины, соборне_, в противуположность омертвению идеи Христа и остановке
понимания Библии в католичестве и в противуположность раздроблению Христа на
личности и произвольно-личному толкованию Библии в протестантизме - таков
широкий смысл малой по объему и великой по содержанию брошюрки, если
освободить этот смысл из-под спуда византийских хитросплетений.
Духовный отец мой, флорентийский священник, увлекаемый своим
впечатлительным сердцем к _лжемудрию_ о свободе и отталкиваемый им же от
мудрости Бецкого, ходил все ко мне за разрешением мучительных, вопросов, и я
воочью видел, сколь нетрудно снискать ореолу православия.
Внешние дела обстояли благополучно. Старуха Трубецкая, {7} как истый
тип итальянки, как только узнала, что у меня есть деньги, стала премилая.
Князек {8} любил меня, насколько может любить себялюбивая натура
артиста-аристократа. Милая и истинно добрая Настасья Юрьевна, {9} купно с ее
женихом, {10} были моими искренними друзьями. Готовились к отъезду в Париж.
А я уже успел полюбить страстно и всей душою Италию - хоть часто мучился
каннскою тоской одиночества и любви к родине. Да, были вечера и часто -
такой тоски, которая истинно похожа на проклятие каннское; прибавьте к этому
печальные семейные известия и глубокую, непроходившую, неотвязную тоску по
единственной путной женщине, {11} которую поздно, к сожалению, встретил я в
жизни, страсть воспоминания, коли хотите, - но страсть семилетнюю,
закоренившуюся, с которой слилась память о лучшей, о самой светлой и самой
благородной поре жизни и деятельности... Дальше: мысль о безвыходности
положения, отсутствии будущего и проч. В возрождение "Москвитянина" я не
верил, кушелевский журнал я сразу же понял как прихоть знатного барчонка...
Впереди - ничего, назади - едкие воспоминания, в настоящем - одно
артистическое упоение, один дилетантизм жизни. Баста! Я закрыл глаза на
прошедшее и будущее и отдался настоящему...
Между мной и моим учеником образовывалось отношение весьма тонкое.
Совсем человеком я сделать его не мог - для этого нужно было бы отнять у
него его девять тысяч душ, но понимание его я _развил_, вопреки мистеру
Беллю, ничего в мире так не боявшемуся, как понимания, вопреки Бецкому,
ненавидевшему понимание, вопреки Терезе, которая вела _свою_ политику... Я
знал, к чему идет дело, - знал наперед, что возврата в Россию и университета
_не будет_, {12} что она свои дела обделает. Воспитанник мой меня часто
завлекал своей артистической натурой: он сразу - верно и жарко понял
"Одиссею", он критически относился к Шиллеру, что мне и нравилось и не
нравилось - ибо тут был и верный такт художника, но вместе и подлое
себялюбие аристократа, холодность маленького Печорина. Страстность
развивалась в нем ужасно - и я не без оснований опасался онанизма, о чем
тонко, но ясно давал знать княгине Терезе. Тут она являлась истинно умной и
простой, здравой женщиной. Вообще я с ней примирился как с типом цельным,
здоровым, самобытным. Она тоже видела, что я не худа желаю, и только уже
шутила над моей безалаберностью.
Рука устала писать, да и уже два часа ночи. Кончаю на сегодня...
Сент<ября> 19. Петербург.
Принимаюсь продолжать - почти через месяц, - ибо все это время истинно
минуты свободной, т. е. такой, в которую можно сосредоточиться, не было.
Море было удивительное во все время нашего плавания от Ливорно до Генуи
и от Генуи до Марселя... Я к морю вообще пристрастился, начиная еще с
пребывания в Ливорно. В Генуе дохнуло уже воздухом свободы. Портреты Мадзини
и Гарибальди в трактире немало изумили меня и порадовали... Во Флоренции - я
в _одном_ отношении как будто не покидал отечества. Наш генерал
Лазарев-Станишников, или, как прозвал я его, - Штанишников, был совершенно
прав, избравши Флоренцию местом успокоения от своих геройских подвигов: он
мог дышать воздухом герцогской передней и в Светлый день {13} проходить по
Duomo {14} во время обедни строем солдат в своих красных штанах и во всех
регалиях.
Второй раз увидал я красавицу Genova {Генуя (итал.).} - но с той
разницей, что в первый раз {15} я видел ее как свинья - а в этот с упоением
артиста, - бегая по ней целый день, высуня язык, отыскивал сокровищ по ее
галереям. В своих розысках я держался всегда одной методы: никогда не брать
с собой указателей, стало быть, отдаваться собственному чутью... Ну да не об
этом покамест речь.
Я вам не путешествие свое рассказываю, а историю своего нравственного
процесса.
Стало быть, прямо в Париж.
Приехал я, разумеется, _налегке_, т. е. с одним червонцем, и поселился
сначала в 5 этаже Hotel du Maroc (rue de Seine), за 25 франков в месяц. И
прекрасно бы там и прожить было... Не стану описывать вам, как я бегал по
Парижу, как я _очаровал_ доброго, но слабоумного Николая Ив<ановича>
Трубецкого {16} и его больше начитанную, чем умную половину, {17} как вообще
тут меня носили на руках...
На беду, в одну из обеден встречаю я в церкви известного вам (но
_достаточно_ ли известного?) Максима Афанасьева... {18} Я было прекратил с
ним и переписку и сношение по _многим_ причинам - главное потому, что меля
начало _претить_ от его страшных теорий. Этот человек у меня, как народ (т.
е. гораздо всех нас умнее), а беспутен больше, чем самый беспутный из нас. Я
делал для него всегда все, что мог, даже больше чем мог, делал по принципу
христианства и по принципу служения народу. Не знаю, поймете ли вы - но чего
вы не поймете, когда захотите? - почему _вид_ этого человека, один _вид_
разбил во мне последние оплоты всяких форм. Ведь уж он в _православии_-то
дока первой степени.
Ну-с! и пустились мы с ним с первого же дня во вся тяжкая! И шло такое
кружение время немалое. Повторю опять, что все к этому кружению было во мне
подготовлено язвами прошедшего, бесцельностью настоящего, отсутствием
будущего - злобою на вас {19} и ко всем нашим, этой злобой любви глубокой и
искренней.
Увы! Ведь и теперь скажу я то же... Ведь _те_ {20} поддерживают своих -
посмотрите-ка - Кетчеру, за честное и безобразное оранье, дом купили; {21}
Евгению Коршу, который везде оказывался неспособным даже _до сего дне_, {22}
- постоянно терявшему места - постоянно отыскивали места даже _до сего дне_.
Ведь Солдатенкова съели бы живьем, {23} если бы Валентин Корш (бездарный, по
их же признанию) с ним поссорился, _не входя в разбирательство причин_. А
вот вам, кстати, _фактец_ в виде письма, {24} которое дал мне Боткин, на
случай его смерти. Простите эти выходки злобной грусти человеку, который
служит и будет служить всегда одному направлению, зная, что в _своих_-то -
он и не найдет поддержки.
Максим мне принес утешительные известия о том, как ругал меня матерно
Островский за доброе желание пособить Дриянскому на счет его "Квартета",
продажей этого "Квартета" Кушелеву, {25} - о том, как пьет, распутствует моя
благоверная... {26}
Опять сказал я: баста! и, очертя голову, ринулся в омут.
Но если б вы знали всю адскую тяжесть мук, когда придешь, бывало, в
свой одинокий номер после оргий и всяческих мерзостей. Да! Каинскую тоску
одиночества я испытывал. - Чтобы заглушить ее, я жег коньяк и пил до утра,
пил один, и не мог напиться. Страшные ночи! Веря в бога глубоко и пламенно,
видевши его очевидное вмешательство в мою судьбу, его чудеса над собою, я
привык обращаться с ним запанибрата, я страшно вымолвить - ругался с ним, но
ведь он знал, что эти стоны и ругательства - вера. Он один не покидал меня.
Как нарочно, в моем номере висела гравюра с картины Делароша, где Он
изображен прощающим блудницу.
Сент<ября> 29.
Дикую и безобразно хаотическую смесь представляли тогда мои
верования... Мучимый своим неистовым темпераментом, я иногда в Лувре молил
Венеру Милосскую, и чрезвычайно искренне (особенно после пьяной ночи),
послать мне женщину, которая была бы жрицей, а не торговкой сладострастия...
Я вам рассказываю все без утайки.
Венера ли Милосская, демон ли - но _такую_ я нашел: это факт - факт
точно так же, как факт то, что некогда, в 1844 году, я вызывал на распутии
дьявола и получил его на другой же день на Невском проспекте в особе
Милановского... {27}
Кстати замечу, что в Венере Милосской _впервые_ запел для меня мрамор,
как в Мадонне Мурильо во Флоренции {28} впервые ожили краски. В Риме я, в
отношении к статуям, был еще слеп - изучал, смотрел, но не понимал, не
любил; нечто похожее на любовь и, стало быть, на понимание пробудилось у
меня там в отношении к Гладиатору {29} - но еще очень слабо.
Возвращаюсь опять к рассказу.
Время свадьбы сближало меня с Трубецкими все более и более. План
старухи Терезы оставить Ивана Юрьича флорентийским князьком высказывался
яснее. Кстати - старшая дочь Софья, и так уже идиотка, доведенная еще до
последних степеней идиотства Бецким, - от зависти ли, от нимфомании ли -
начала впадать в помешательство.
Князек давно уже ничего не делал, а только видимо изнывал томлением.
Положение мое в отношении к нему было самое странное... Я, по-старому,
употреблял на него часа по четыре, выносил снисходительно (даже _слишком_
снисходительно) праздную болтовню, чтобы хоть на четверть часа сосредоточить
его внимание на каком-либо человеческом вопросе и двинуть его мысль вперед.
Положение - адски тяжелое! Сергей Петрович Геркен, муж Настасьи Юрьевны, -
отличнейший малой, но истинный российский гвардеец (а впрочем, он тут был
прав!), - без церемонии гнал его к девкам... Ужасные результаты гнета
системы мистера Белля тут только вполне обнаружились. Вот она, эта
бессердечная, холодная, резонерская система дисциплины без рассуждения,
гнета без позволения возражений.
Я делал _свое_ дело, дело расшевеливания, растревожения... Я делал его
смело, но, может быть, тоже пускался в крайности. Впрочем, в крайности ли...
Раз ездили мы в коляске по Bois de Fontainebleau {30} с его теткой. {31}
Между прочим разговором - она, отчаянный демагог и атеист в юбке, спросила
меня, _как_ я рассказываю князьку о революции и проч. - В точности,
подробности и всюду правду, - отвечал я. - И вы не боитесь? - спросила она.
- Чего, княгиня? Сделать демагога из владельца девяти тысяч душ? - И я, и
она, мы, разумеется, расхохотались. После этой прогулки она объявила княгине
Терезе, "que cet homme a infiniment d'esprit, il ne tarit jamais". {"что это
человек бесконечного ума, он неиссякаем" (франц.).}
Вообще я с ними обжился и - cela va sans dire {само собою разумеется
(франц.).} - занял у князя Николая Иваныча Трубецкого две тысячи франков,
которым весьма скоро, как говорится, _наварил ухо_ {32}.
И вот - учитель и ученик - вместе в Jardin Mabille, в Chateai des
Fleurs. {33}
Тереза это знала и только шутя говорила, что за учителем следовало бы
так же иметь гувернера, как за учеником.
Тут-то она наконец объявила, что мы едем не в Россию, а назад, во
Флоренцию, и предложила мне ехать тоже.
Я согласился. Я полюбил "cara Italia, solo beato", {"милую Италию,
единственно блаженную" (итал.).} как родину, а на родине не ждал ничего
хорошего - как вообще ничего хорошего в будущем.
О, строгие судьи безобразий человеческих! Вы строги - потому что у вас
есть определенное будущее, - вы не знаете страшной внутренней жизни русского
пролетария, т. е. русского развитого человека, этой _постоянной_ жизни
накануне нищенства (да не собственного - это бы еще не беда!), накануне
долгового отделения или третьего отделения, это! жизни каннского страха,
каннской тоски, каинских угрызений!.. Положим, что я виноват в своем
прошедшем, - да ведь от этого- сознания вины не легче, - ведь прошедшее-то
опутало руки и ноги, - ведь я в кандалах. Распутайте эти кандалы, уничтожьте
следы этого прошедшего дайте вздохнуть свободно, - и тогда, но только тогда,
подвергайте строжайшей моральной ответственности.
Это не оправдание беспутств. Беспутства оплаканы, может быть, кровавыми
слезами, заплачены адскими мучениями. Это вопль человека который жаждет жить
честно, по-божески, по-православному и не видит к тому никакой возможности!
Я кончаю эту часть моей исповеди таким воплем потому, что он у меня
вечный. Особенно же теперь он кстати.
Я дошел до глубокого основания своей бесполезности в настоящую минуту.
Я - честный рыцарь безуспешного, на время погибшего дела. _Все_ соглашаются
внутренне, что я прав, - и потому-то - упорно _молчат_ обо мне. Те, кто
упрекает меня в том, что я в своих статьях не говорю об интересах минуты, -
не знают, что эти интересы минуты для меня дороги не меньше их, но что
порешение вопросов _по моим_ принципам - так смело и ново, что я не смею еще
с неумытым рылом проводить последовательно свои мысли.... За высказанную
мысль надобно отвечать перед богом. Я всюду вижу повторение эпохи
междуцарствия - вижу воровских людей, клевретов Сигизмунда, {34} мечтателей
о Владиславе - вижу шайки атамана Хлопки (в лице Максима Аф<анасьева> et
consortes {и его соучастников (франц.).}), - не вижу земских людей, людей
порядка, разума, дела.
Брожения - опять отлетели, да и в брожениях-то я никогда не переставал
быть православным по душе и по чувству, консерватором в лучшем смысле этого
слова, в противуположность этим тушинцам, {35} которые через два года, не
больше - огадят и опозорят название либерала! Ведь только _вы.....к_ мог
такою слюною бешеной собаки облевать родную мать, под именем обломовщины, и
свалить все вины гражданской жизни на самодурство "Темного царства".
Стеганул же _их_ за первую выходку лондонский консерватор: {36} не знаю,
раскусит ли он всю _прелесть_ идеи статей "Темное царство"!..
Да, через два года все это надоест и огадится, все эти обличения, все
эти узкие теории!.. Через два года!.. Но будем ли мы-то на что-нибудь
способны через два года? Лично я за себя не отвечаю. Православный по душе, я
по слабости могу кончить самоубийством.
Сент<ября> 30.
Итак, я решился ехать в Италию - сумел заставить скупую Терезу накупить
груду книг по истории, политической экономии, древней литературе,
убежденный, что в промежутках блуда и светских развлечений - князек все-таки
нахватается со мною образования.
Я совершенно уже начал привязываться к ним. Достаточно было Терезе по
душе, как с членом семейства, поговорить о болезни Софьи Юрьевны и о прочем,
чтобы я помирился с нею душевно - уже не как с типом, а как с личностью -
хотя твердо все-таки решился жить в городе Флоренске на своей квартире. {37}
А _чем_ жить - об этом я не думал. Со всем моим безобразием я ведь всегда
думал не о себе, а о своей семье, хоть, по безобразию же неисходному - часто
оставлял семью ни с чем!.. Притом же я был тогда избалован тем, кого звал
великим банкиром... {38}
Ветреный неисправимо - я в кругу Трубецких совершенно и притом _глупо_
распустился... Правда, что и поводов к этому было немало. Я в них поверил. В
кружке Николая Ивановича - _известные_ издания {39} привозились молодым
князем О<рловым> {40} и читались во всеуслышание - разумеется, с выпущением
строк, касавшихся князя О<рлова> _папеньки_. Князь Николай {41} пренаивно и
пресерьезно проповедовал, que le catholicisme et la liberte {что католицизм
и свобода (франц.).} - одно и то же, а я пренаивно _начинал_ думать, что
хорошая душевная влага не портится даже в гнилом сосуде католицизма. В
молодом кружке молодых Геркенов я читал свои философские мечтания и наивно
собирался читать всей молодежи лекции во Флоренции...
На беду, на одном обеде, на который притащили меня больного, в
Пале-Рояле, у Freres provencaux - я напился как сапожник - в
аристократическом обществе. На беду ли, впрочем?
Я знал твердо - что _Тереза_ этого не забудет... Тут она не показала
даже виду - и другие все обратили в шутку - но я чувствовал, что - _упал_.
Отчасти это, отчасти и другое было причиною перемены моего решения.
30-го августа нашего стиля я проснулся после страшной оргии с
демагогами из наших, с отвратительным чувством во рту, с отвратительным
соседством на постели цинически бесстыдной жрицы Венеры Милосской... Я
вспомнил, что это 30 августа, именины Остр<овского> - постоянная годовщина
сходки людей, крепко связанных единством смутных верований, - годовщина
попоек безобразных, но святых своим братским характером, духом любви,
юмором, единством с жизнию народа, богослужением народу... -
В Россию! раздалось у меня в ушах и в сердце!
Вы поймете это - вы, звавший нас чадами кабаков и бл...й, но не когда
любивший нас.
В Россию!.. А Трубецкие уж были на дороге к Турину и там должен я был
найти их.
В мгновение ока я написал к ним письмо, что по домашним обстоятельствам
и проч.
В Париже я, впрочем, проваландался еще недели две, пока добрый приятель
{42} не дал денег.
[Денег стало только до Берлина. В Берлине я написал Кушелеву о высылке
мне денег и там пробыл три недели, в продолжение которых Берлин мне
положительно огадился.]
Окт<ября> 6-го
Я зачеркиваю не потому, чтобы что-либо хотел скрыть, а потому, что
решаюсь развить более подробности.
Денег у меня было мало, так что со всевозможной экономией стало едва ли
бы на то, чтобы доехать до отечества. С безобразием же едва стало и до
Берлина. Моя надежда была на ящик с частию книг и гравюр, который, полагал
я, в _ученом_ городе Берлине можно заложить все-таки хоть за пятьдесят
талеров какому-нибудь из книгопродавцев.
Вечера стояли холодные, и я, в моем коротеньком парижском пиджаке,
сильно продрог, благополучно добравшись до города Берлина. _Теплым_ я - как
вы можете сами догадаться - ничем не запасся. Денег не оставалось буквально
ни единого зильбергроша.
"Zum Rothen Adler, Kurstrasse!" {К отелю "Ротэр Адлер" <"Красный
орел">, на Курштрассе! (нем.).} - крикнул я геройски вознице экипажа,
нарицаемого _droschky_ и столь же мало имеющего что-либо общее с нашими
дрожками, как эластическая подушка с дерюгой... Это я говорю, впрочем,
теперь, когда господь наказал уже меня за излишний патриотизм. А тогда, еще
издали - дело другое, тогда мне еще
и дым отечества был сладок и приятен. {43}
Я помню, что раз, садясь с Боткиным {44} в покойные берлинские
droschky, я пожалел об отсутствии в граде Берлине наших пролеток. Боткин
пришел в ужас от такого патриотического сожаления; а я внутренне приписал
этот ужас аффектированному западничеству, отнес к категории _сделанного_
{45} в их души. Дали же знать мне себя _первые_ пролетки, тащившие меня от
милой таможни до Гончарной улицы, {46} и вообще давали знать себя целую зиму
как Немезида - петербургские пролетки, которые, по верному замечанию
Островского, самим небом устроены так, что на них вдвоем можно ездить только
с блудницами, _обнямшись_, - пролетки, так сказать, _буколические_.
Zum Rothen Adler! - велел я везти себя потому, что там мы с Бахметевым
{47} останавливались en grands seigneurs {важными господами (франц.).} -
вследствие чего, т. е. вследствие нашего грансеньорства, и взыскали с нас за
какой-то чайник из польского серебра, за так называемую Thee-maschine,
который мы, заговорившись по русской беспечности, допустили растопиться -
_двадцать пять_ талеров. Там можно было, значит, без особых неприятностей
велеть расплатиться с извозчиком.
Так и вышло. "Rother Adler", несмотря на мой легкий костюм, принял меня
с большим почетом, узнавши сразу одну из русских ворон.
Через пять минут я сидел в чистой, теплой, уютной комнате. Передо мной
была Thee-maschine (должно быть, та же, только в исправленном издании) - а
через десять минут я затягивался с наслаждением, азартом, неистовством
русской спиглазовской крепкой папироской. Враг всякого комфорта, я только и
понимаю комфорт в чаю и в табаке (т. е., если слушать во всем глубоко
чтимого мною отца Парфения, - в самом-то диавольском наваждении {48}).
Никогда не был я так похож на тургеневского Рудина (в эпилоге), как
тут. Разбитый, без средств, без цели, без завтра. Одно только - что в душе у
меня была глубокая вера в Промысл, в то, что есть еще много впереди. А
чего?.. Этого я и сам не знал. По-настоящему, ничего не было. На родину ведь
я являлся _бесполезным_ человеком - с развитым чувством изящного, с
оригинальным, но несколько капризно-оригинальным взглядом на искусство, - с
общественными идеалами прежними, т. е. хоть и более выясненными, но
рановременными и, во всяком случае, несвоевременными, - с глубоким
православным чувством и с страшным скептицизмом в нравственных понятиях, с
распущенностью и с неутомимою жаждою жизни!..
Окт<ября> 7.
Писать эту исповедь сделалось для меня какою-то горькою отрадою.
Продолжаю.
В _ученом_ городе Берлине _либеральный_ книгопродавец Шнейдер дал мне -
ни дать, ни взять, как бы сделал какой-нибудь Матюшин на Щукином дворе {49}
- только двадцать талеров под вещи, стоящие вчетверо более.
С двадцатью талерами недалеко уедешь, а ведь кое-как надо было прожить
от вторника до субботы, {50} т.е. до дня отправления Черного {51} <...>
ПРИМЕЧАНИЯ
При жизни Григорьева его автобиографическая проза печаталась в журналах
большинство произведений опубликовано с опечатками и искажениями. Новые
издания его прозы появились лишь в XX в., по истечении 50-летнего срока со
смерти автора (до этого наследники были, по дореволюционным законам,
владельцами сочинений покойного, и издавать можно было только с их согласия
и с учетом их требований). Но большинство этих изданий, особенно книжечки в
серии "Универсальная библиотека" 1915-1916 гг., носило не научный, а
коммерческий характер и только добавило число искажений текста.
Лишь Материалы (здесь и далее при сокращенных ссылках см. "Список
условных сокращений") - первое научное издание, где помимо основного
мемуарной произведения "Мои литературные и нравственные скитальчества" были
впервые напечатаны по сохранившимся автографам "Листки из рукописи
скитающегося софиста", "Краткий послужной список..." (ранее воспроизводился
в сокращении) письма Григорьева. Архив Григорьева не сохранился, до нас
дошли лишь единичные рукописи; некоторые адресаты сберегли письма Григорьева
к ним. В. Н. Княжнин, подготовивший Материалы, к сожалению, небрежно отнесся
к публикации рукописей, воспроизвел их с ошибками; комментарии к тексту были
очень неполными.
Наиболее авторитетное научное издание - Псс; единственный вышедший том
(из предполагавшихся двенадцати) содержит из интересующей нас области лишь
основное мемуарное произведение Григорьева и обстоятельные примечания к
нему. Р. В. Иванов-Разумник, составитель Воспоминаний, расширил круг
текстов, включил почти все автобиографические произведения писателя, но тоже
проявил небрежность: допустил ошибки и пропуски в текстах, комментировал их
весьма выборочно.
Тексты настоящего издания печатаются или по прижизненным журнальным
публикациям, или по рукописям-автографам (совпадений нет: все сохранившиеся
автографы публиковались посмертно), с исправлением явных опечаток и описок
(например, "Вадим Нижегородский" исправляется на "Вадим Новгородский").
Исправления спорных и сомнительных случаев комментируются в "Примечаниях".
Конъектуры публикатора заключаются в угловые скобки; зачеркнутое самим авто-
ром воспроизводится в квадратных скобках.
Орфография и пунктуация текстов несколько приближена к современным;
например, не сохраняется архаическое написание слова, если оно не
сказывается существенно на произношении (ройяль - рояль, охабка - охапка и
т. п.).
Редакционные переводы иностранных слов и выражений даются в тексте под
строкой, с указанием в скобках языка, с которого осуществляется перевод. Все
остальные подстрочные примечания принадлежат Ап. Григорьеву.
Даты писем и событий в России приводятся по старому стилю, даты за
рубежом - по новому.
За помощь в комментировании музыкальных произведений выражается
глубокая благодарность А. А. Гозенпуду, в переводах французских текстов - Ю.
И. Ороховатскому, немецких - Л. Э. Найдич.
СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ
Белинский - Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. I-XIII. М., изд-во АН
СССР, 1953-1959.
Воспоминания - Григорьев Аполлон. Воспоминания. Ред. и коммент.
ИвановаРазумника. М.-Л., "Academia", 1930.
Егоров - Письма Ап. Григорьева к М. П. Погодину 1857-1863 гг.
Публикация и комментарии Б. Ф. Егорова. - Учен. зап. Тартуского ун-та, 1975,
вып. 358, с. 336-354.
ИРЛИ - рукописный отдел Института русской литературы АН СССР
(Ленинград).
ЛБ - рукописный отдел Гос. Библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва).
Лит. критика - Григорьев Аполлон. Литературная критика. М., "Худ.
лит.", 1967.
Материалы - Аполлон Александрович Григорьев. Материалы для биографии.
Под ред. Влад. Княжнина. Пг., 1917.
Полонский (следующая затем цифра означает столбец-колонку) - Полонский
Я. П. Мои студенческие воспоминания. - "Ежемесячные литературные приложения"
к "Ниве", 1898, декабрь, стб. 641-688.
Пcс - Григорьев Аполлон. Полн. собр. соч. и писем. Под ред. Василия
Спиридонова. Т. 1. Пг., 1918.
ц. р. - цензурное разрешение.
ЧБ - Григорьев Ап. Человек будущего. М., "Универсальная библиотека",
1916.
ПИСЬМО К М. П. ПОГОДИНУ ОТ 26 АВГУСТА-7 ОКТЯБРЯ 1859 г.
Впервые с сокращениями и с несметным количеством искажений, с ошибочной
датировкой 1858 годом: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина, т. 16.
СПб., 1902, с. 378-389. Перепечатано: Материалы, с. 246-255 (с исправлением
Даты, но с добавлением ошибок); Воспоминания, с. 199-217 (здесь ошибки
перепечатки исправлены по первой публикации; однако некоторые слова,
показавшиеся издателю сомнительными, произвольно заменены придуманными).
Обоим последним публикаторам остался неизвестным автограф письма, хранящийся
в ЛБ (шифр: Пог/П.9.35). Впервые пропущенные части письма и список всех
искажений опубликованы: Егоров, с. 342-344. Печатается по автографу. Конец
письма не сохранился.
1 Полюстрово. - Григорьев, поссорившись в августе 1859 г. с редакцией
журнала "Русское слово", во главе которой стоял меценат граф Г. А.
Кушелев-Безбородко, жил в этой дачной местности под Петербургом (ныне - в
черте города), не имея пока никаких других журнальных связей и обязательств
и поэтому обладая достаточно свободным временем.
2 ... по возвращении из Рима. - Во всех предыдущих публикациях ошибочно
писалось "из Эмса", хотя и по смыслу видно, что речь идет о поездке Г. из
Флоренции в Рим и обратно (апрель 1858 г.); последнее письмо Г. из-за
границы, сохранившееся в архиве Погодина, - от 11 мая 1858 г. из Флоренции.
3 ... флорентийским попом... - Травлинский П. П., протоиерей, в
1856-1863 гг. - священник домашней церкви А. Демидова, князя Сан-Донато.
4 ... благородной, серьезной женщиной... - Вероятно, В. А. Одьхиной
(см. примеч. 14 к статье "Великий трагик").
5 Бецкий И. Е. - личность более сложная, чем себе представлял Г. См.,
например, его характеристику в воспоминаниях Ф. И. Буслаева, его сокурсника:
"Бецгаш, Иван Егорович. По окончании университетского курса несколько лет
служил где-то в провинции, потом уж очень давно переселился во Флоренцию,
где и живет безвыездно больше тридцати лет престарелым холостяком во дворце
СлинеллиТрубецкой, в улице Гибеллини, т. е. во дворце, принадлежавшем
некогда старинной итальянской фамилии Спинелли, а теперь - князьям
Трубецким. Весною 1875 г. провел я целый месяц во Флоренции и чуть не каждый
день видался с Бецким, возобновляя и освежая в памяти наше далекое,
старинное студенческое товарищество, и тем легче было мне молодеть и
студенчествовать вместе с ним, что он, проведя почти полстолетия вдали от
родины, как бы застыл и окаменел в тех наивных, юношеских взглядах и
понятиях о русской литературе и науке, какие были у нас в ходу, когда в
аудитории мы слушали лекции Давыдова, Шевырева и Погодина. Этот милый
монументально-окаменелый студент у себя дома в громадном кабинете
забавляется откармливанием певчих пташек, которых развел многое множество в
глубокой амбразуре всего окна, завесивши его сеткою. А когда он
прогуливается по улицам Флоренции, постоянно держит в памяти свою дорогую
Москву, отыскивая и приобретая для нее у букинистов и антиквариев разные
подарки и гостинцы, в виде старинных гравюр и курьезных для истории быта
рисунков, и время от времени пересылает их в московский Публичный и
Румянцевский музей" (Буслаев Ф. И. Мои воспоминания. М., 1897, с. 105-106).
Кроме того, Бецкий посылал подобные коллекции в петербургскую Публичную
библиотеку и в Харьковский университет. В 1840-х гг. Бецкий издавал в
Харькове альманах "Молодик" (4 т.).
6 "Derniers mots... ortodoxe"... - Брошюра А. С. Хомякова, имеющая
несколько иное заглавие: Encore quelques mots d'un Chretien orthodoxe sur
les confessions occidentales, a l'occasion de plusieurs publications
religieuses, latinet et protestantes. Leipzig, 1858. В сочинениях Хомякова
на русском языке это заглавие переводилось так: "Еще несколько слов
православного христианина о западных вероисповеданиях, по поводу разных
сочинений латинских и протестантских о предметах веры". Оттенок полемичности
в отзыве Г. связан с тем, что он был недоволен недостаточным разрывом
Хомякова с официальной церковью, хотя последняя и не принимала за "свои"
религиозные трактаты славянофилов: Хомяков вынужден был свои труды печатать
на французском языке в Париже и Лейпциге, так как церковная цензура России
запрещала их.
7 Старуха Трубецкая - княгиня Трубецкая Леопольдина Юлия Терезия
("Тереза"), мать ученика Г., князя Ивана Юрьевича. Г. считал ее итальянкой,
но она - дочь французского капитана Морена.
8 Князек - Трубецкой Иван Юрьевич.
9 Настасья Юрьевна - княжна Трубецкая, старшая сестра Ивана.
10 ... с... женихом...- Сергей Петрович Геркен, в конце письма уже
именуемый мужем Настасьи Юрьевны.
11 ...единственной путной женщине... - Речь идет о Леониде Яковлевне
Визард, безответную любовь к которой Г. пронес сквозь всю свою жизнь
(знакомство Г. с семейством Визард относится к началу 1850-х гг.). См.:
Княжнин Вл. А. А. Григорьев и Л. Я. Визард. - Материалы, с. XI-XXIX.
12 ... возврата в Россию... не будет... - Мать Ивана Юрьевича
добивалась, с помощью юридических ухищрений, восстановления прав ее сына на
наследственные участки во Флоренции; для этого необходимо было пребывание
семьи в Италии, что очень огорчало Г., желавшего обучения его воспитанника в
русском университете.
15 Светлый день - Пасха.
14 Duomo - соборная площадь в центре Флоренции.
15 ...в первый раз... - Впервые в Генуе Г. был в конце июля 1857 г. по
пути из Германии во Флоренцию.
16 ... Николая Ив<ановича> Трубецкого... - Н. И. Трубецкой - брат отца
И. Ю. Трубецкого, ученика Г. Интересную характеристику этого либерала,
католика (и одновременно славянофила!) см. в кн.: Феоктистов E. M. За
кулисами политики и литературы 1848-1896. Л., 1929, с. 47-49. Здесь же -
характеристика его жены, Анны Андреевны.
17 ... умную половину... - Княгиня Анна Андреевна, рожденная графиня
Гудович. См. примеч. 16.
18 ... Максима Афанасьева... - Это самое загадочное лицо из всех
знакомых Г.: из писем Г. явствует, что Афанасьев - московский приятель из
круга А. Н. Островского, служащий винной конторы, проповедник идей Разина и
Пугачева (см.: Материалы, с. 193, 239).
19 ... злобою на вас... - Г. был глубоко обижен скупостью и
общественной ретроградностью Погодина, приведшими к краху "Москвитянина" и
его "молодой редакции", которую возглавлял Г.
20 ... те... - Имеются в виду западники, круг Грановского, Кавелина,
Коршей; Г. явно несправедлив в оценке Кетчера и Е. Корша.
21 ... Кетчеру... дом купили... - Друзья собрали около 3000 руб. и
купили Кетчеру дом в Москве, на 3-й Мещанской ул. (ныне ул. Щепкина). См. об
этом: Гершензон М. Образы прошлого. М., 1912, с. 320-325; Станкевич А. В.
Николай Христофорович Кетчер. Воспоминания. М., 1887.
22 ... до сего дне... - Цитата из Псалтыри (118, 91).
23 ... Солдатенкова съели бы живьем... - В конце 1850-х-начале 1860-х
гг. К. Т. Солдатенков издавал собрание сочинений В. Г. Белинского; главным
редактором был Н. X. Кетчер, ему помогали Е. и В. Корши и др. "западники".
24 ... фактец в виде письма... - О чем идет речь, неясно; возможно,
мнительный и в то же время трусливый В. П. Боткин дал в руки Г. какой-либо
реальный факт своей обиды на западнический кружок, но не желал его скорого
разглашения.
25 ... продажей этого "Квартета" Кушелеву... - Г., видимо, забыл, что
он содействовал опубликованию повести Е. Э. Дриянского "Квартет", но не в
"Русском слове" Кушелева-Безбородко, а в "Библиотеке для чтения" А. В.
Дружинина (1858, Э 9, 10). См.: Материалы, с. 157; Письма к А. В. Дружинину.
М., 1948, с. 124-125. Островский, очевидно, был недоволен тем, что
интересовавшая его повесть "уплыла" в чужой журнал.
26 ... пьет, распутствует моя благоверная... - Жена Г. Лидия Федоровна
в самом деле не отличалась благонравным поведением; см. еще письмо Г. к М.
П. Погодину от 16-17 сентября 1861 г. (Егоров, с. 351-352).
27 ... в особе Милановского... - См. примеч. 2 к письму к отцу.
28 ...в Мадонне Мурильо во Флоренции... - Г. очень высоко ценил эту
картину (находится в галерее Питти); он часто говорил о ней в статьях и
письмах (см., напр., Материалы, с. 174-176), посвятил ей стихотворение
"Глубокий мрак, но из него возник..." (1860).
29 Гладиатор - известная античная скульптура "Умирающий гладиатор"
(автор неизвестен), хранящаяся в Капитолийском музее в Риме.
30 Bois de Fontainebleaii - лес в местечке Фонтенебло, близ Парижа;
недалеко находилось поместье Н. И. Трубецкого, дяди ученика Г.
31 ... его теткой... - Александра Ивановна, жена князя Н. И.
Мещерского.
32 ... наварил ухо... - растратил, промотал.
33 Jardin Mabille... Chateau des Fleurs - увеселительные заведения
Парижа.
34 ...вижу воровских людей, клевретов Сигизмунда... - Г. так обобщенно
называл деятелей радикальной журналистики, усматривая в них "западничество",
отсутствие национальных корней.
35 Тушинцы - т. е. сторонники "тушинского вора", Лжедмитрия II; так Г.
тоже именовал, радикалов, особенно - сотрудников "Современника".
36 ...лондонский консерватор... - Герцен; имеется в виду его известная
статья "Very dangerous!!!" (Колокол, 1859, 1 июня), где Герцен оспаривал
некоторые положения статей Н. А. Добролюбова (прежде всего - насмешку над
"лишними людьми", которых Герцен оправдывал в качестве жертв николаевского
режима; затем - издевку над "обличительной" литературой, в которой
Добролюбов усматривал либеральную беззубость, робость, а Герцен - ростки
настоящей критики). Г., однако, приписывая Добролюбову "обличения", плохо
знал статьи своего оппонента: как раз именно Добролюбов и боролся с
"обличениями"! Очень плохо разбирался Г. и в положительной программе
"Современника": как можно судить по его последующим статьям, он явно не
знал, не читал статьи Добролюбова "Луч света в темном царстве".
37 ...на своей квартире. - В начале 1858 г. Г. рассорился с княгиней
Трубецкой, требовавшей от учителя соблюдения домашнего режима (возвращаться
домой не позже 10 часов вечера), и переехал на частную квартиру, как он
подробно писал Погодину 9 февраля (Материалы, с. 223; Егоров, с. 339). И. С.
Тургенев в письме к В. П. Боткину от 3-13 (15-25) марта 1858 г. сообщал этот
флорентийский адрес Г.: "Borgo SS. Apostoli, primo piano Э 1169 -
appartements meubles chez Santi Falossi" (Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и
писем в 28-ми т. Письма, т. III. М.-Л, 1961, с. 203).
38 ... великим банкиром... - Так Г. называл бога, беспечно надеясь
выпутаться с его помощью из любого затруднительного положения.
39 ... известные издания... - Лондонские издания Герцена.
40 ... молодым князем О<рловым>... - Имеется в виду Николай Алексеевич
Орлов, сын известного николаевского вельможи, только что женившийся на
дочери Н. И. Трубецкого княжне Екатерине Николаевне. См. о нем и о его
женитьбе: Феоктистов E. M. За кулисами политики и литературы 1848-1896. Л.,
1929, с. 48-59.
41 Князь Николай... - Имеется в виду не Орлов, а его тесть Трубецкой,
католик.
42 ...добрый приятель - Я. П. Полонский (см.: Материалы, с. 340).
43 ... и дым отечества был сладок и приятен. - Неточная цитата из
комедии А. С. Грибоедова "Горе от ума" (д. 1, явл. 7).
44 ... с Боткиным... - Судя по известным нам маршрутам В. П. Боткина
(см.: Егоров В. Ф. В. П. Боткин - литератор и критик. Статья 1.--Учен. зап.
Тартуского ун-та, 1963, вып. 139, с. 23), встреча могла состояться именно на
возвратном пути Г. из Парижа в Россию: Боткин находился в Берлине по крайней
мере с 19 по 22 сентября 1858 г. (нового стиля), а затем через Штеттин,
морем, прибыл в Петербург; возможно, что Боткин и Г. вместе вернулись на
родину.
45 Сделанное - так Г. называл все искусственное, воспринятое по моде
или по принуждению, в противоположность рожденному.
46 ... до Гончарной улицы... - В Петербурге.
47 ... с Бахметевым... - Ни один из предшествующих публикаторов не
раскрыл имени этого берлинского знакомого Г. Между тем, благодаря новейшим
исследованиям, можно с уверенностью сказать, что речь идет о Павле
Александровиче, известном радикале, прототипе образа Рахметова из романа
Чернышевского "Что делать?". См. о нем: Рейсер С. А. "Особенный человек" П.
А. Бахметев. - Русская литература, 1963, Э 1, с. 173-177; Эйдельман Н. Я.
Павел Александрович Бахметев. (Одна из загадок русского революционного
движения). - В кн.: Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М.,
1965, с. 387-398. Встреча Г. с Бахметевым в Берлине могла состояться в
третьей декаде июля 1857 г.: Г. выехал 13 июля из Петербурга в Италию по
маршруту Кронштадт-Штеттин-Берлин-Прага-Венеция-Ливорно; поездка
продолжалась две недели, как сообщал Г. в письме к М. П. Погодину от 10
августа 1857 г. (Материалы, с. 165). Бахметев же ехал в Лондон к Герцену.
48 ... диавольском наваждении. - Речь идет о книге: Парфений. Сказание
о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой земле, ч.
1-4. М., 1856, где содержится нравоучение отца Серафима Саровского: "...
винное питие и табак употреблять отнюдь никому не позволяй; даже, сколько
возможно, удерживай и от чаю" (ч. 1, с. 193). Книга была очень популярна в
кругу Г. Ср.: Белов С. В. Об одной книге из библиотеки Ф. М. Достоевского. -
"Альманах библиофила", вып. 2. М., 1975, с. 183-187.
49 Щукин двор - дешевый рынок в Петербурге, находился недалеко от
Сенного рынка.
50 ... прожить от вторника до субботы... - О некоторых подробностях
берлинской жизни Г. в 1858 г. см. его печатные статьи: "Беседы с Иваном
Ивановичем о современной нашей словесности и о многих других вызывающих на
размышление предметах" (Воспоминания, с. 308-312) и "Стихотворения Н.
Некрасова" (Лит. критика, с. 475-477).
51 ... со дня отправления Черного... - По сведениям "СПб. ведомостей",
7 октября 1858 г. (вторник) в Кронштадт из Штеттина прибыл почтовый пароход
"Прусский орел", шедший 4 суток; среди приехавших - коллежский асессор
Григорьев (Э 221, 10 OKT., с. 1288; Э 223, 12 OKT., с. 1301); вероятно, это
и есть А. А.; тогда "суббота", день отправления из Штеттина, - 4 октября ст.
стиля.
Популярность: 5, Last-modified: Sat, 10 May 2003 06:55:46 GMT