на все стороны рассыпав снежную пыль, матерой, цветной, красивый, и покатит по чистому полю!.. Весело прекратить этот быстрый бег метким выстрелом, от которого колесом завертится русак с разбега и потом растянется на снегу!.. Покуда пороши еще мелки и снежной норы сделать нельзя, русаки ложатся предпочтительно по горным долочкам, поросшим каким-нибудь степным кустарником, также по межам, где обыкновенно придувает снег к нагнувшейся высокой траве; нередко сходят они с гор в замерзшие, камышистые болота (если они есть близко) и выбирают для логова иногда большие кочки; в чистой и гладкой степи русаки лежат под кустиками ковыля. Очевидно, что по пороше в один день не много сойдешь и убьешь зайцев; а когда первозимье устанавливается беспутно, говоря по-охотничьи, то есть снег идет днем, а не ночью и пороши ложатся неудобно, и если скоро сделается на снегу наст, который поднимает зайца, а не поднимает охотника, хрустит под его ногами и далеко вспугивает русака, - тогда этой заманчивой стрельбы вовсе не бывает. Русаки - большие охотники до хлебной пищи, и потому ближайшие от деревень постоянно посещают хлебные гумна, даже ложатся в них на день и так бывают смелы, что, несмотря на ежедневные крестьянские работы и на гам народа и стук цепов, остаются спокойно на своих логовах. Таких русаков называют гуменниками; они сытее и резвее других. Я много раз сам нахаживал русаков на гумнах и бивал их. Один раз при мне поймали у самой риги русака в огромной куче длинных дров, куда он залезал на день: крестьянин, сушивший ригу, заметил на заре, что заяц влез в дрова, и заставил лазею плахой. Около Москвы, где хлеб обмолачивается с осени, русаки ходят есть сено в сенные сараи. Иногда делают то же и беляки. Хлебный русак до того бывает жирен, что, не видавши, трудно поверить: от одних почек из внутренности русачьей тушки собирается иногда сала до двух фунтов! Сколько же его еще остается? Такой русак отлично вкусен, и беляк, даже очень сытый, никогда сравниться с ним не может. Вообще заячье мясо имеет сильный и приятный вкус дичины: оно очень питательно, даже горячительно. Еще недавно на моей памяти народ не ел зайцев; теперь в некоторых местах начинают употреблять в пищу задки или почки, а передки бросают, говоря, что передок у зайца собачий. Это я рассказываю о крестьянах отдаленных Симбирской и Оренбургской губерний, а подмосковные, вероятно, не так строги в соблюдении народных предрассудков. Самый сильнейший истребитель заячьих пород - человек, и ружье еще самое слабое орудие к их истреблению; борзые собаки и выборзки (до которых большие охотники мордва, чуваши и татары), тенета, то есть заячьи сети, капканы - вот кто губит их тысячами. Для стрелянья зайцев надобно употреблять крупную дробь: 1-й и 2-й нумера. Кроме того, что иногда приходится стрелять далеко, зайцы, не будучи особенно крепки к ружью, защищены пушистой шерстью, которая очень ослабляет действие и крупной дроби, а мелкая в ней завертывается. Впрочем, само собою разумеется, что в близком расстоянии убьешь зайца всякой дробью. Кроме описанных мною трех пород, в Оренбургской губернии изредка попадаются черные зайцы обыкновенного склада и величины; мне никогда не удалось их видеть. МЕЛКИЕ ПТИЧКИ Я хочу сказать несколько слов о тех мелких птичках, которые употребляются в пищу и которые очень недурны вкусом, особенно если жирны. Их никто не называет дичью, и настоящие охотники редко их стреляют, разве так, чтоб разрядить ружье или за совершенным отсутствием всякой настоящей дичи. Охотники же промышленники по большей части ловят их Для продажи. Я не стану описывать этих птиц, а только назову некоторых: это скворцы, жаворонки, свиристели, овсянки, снегири и многие другие. В Москве, в Охотном ряду, можно почти всегда найти их нанизанных носами на снурки и висящих красивыми пучками. Повара употребляют их в соусы и паштеты, и гастрономы благосклонно отзываются о таких блюдах с мелкими птичками. Некоторые охотники стреляют кукушек и едят; я отведал их и нахожу, что они Довольно вкусны. Но несравненно лучше всех подорожники. Эти птички, сходные величиною и фигурою с жаворонками, известными всем и каждому, появляются в Оренбургской губернии зимою стаями и пропадают весною вместе со снегом. Пером они довольно красивы: все пестрые или пегие, с весьма разнообразными оттенками, которые состоят из цветов: голубовато-сизого серого, темного и немного рыжеватого, перемешанных неправильно на ярко-белом основании; иные подорожники бывают почти чисто-белые; в марте, к весне, они начинают сереть и, вероятно, летом делаются совсем серыми, но где проводят лето и где выводят детей - не знаю. Имя свое получили от того, что всегда колотятся по дорогам станичками, иногда довольно большими, особенно около гумен; они очень охотно клюют всякие зерна, и я всегда находил их зобы наполненные предпочтительно овсом. Подорожники, когда их вспугает проезжий или прохожий, всегда перелетают на небольшое расстояние вперед и опять садятся на дорогу, что повторяется много раз; наконец, наскучив беспрестанным перелетываньем, подорожники облетают вкруг проезжего или прохожего, возвращаются назад и садятся на ту же дорогу. Я слыхал что они поют, и пробовал держать их в клетках, но опыты были неудачны: подорожники ели очень хорошо корм, но через несколько времени начинали хрометь валяться на спине и умирали. Я не могу решить: теплота или теснота были тому причиною. Один раз наловили деревенские мальчики множество подорожников лучками с сеткой; это случилось в январе; я насажал их с сотню в холодную комнату, и они жили благополучно до исхода марта, были очень жирны и вкусны: их всех употребили для стола, и потому не знаю, как стали бы они жить в теплом воздухе.  * РАССКАЗЫ И ВОСПОМИНАНИЯ ОХОТНИКА О РАЗНЫХ ОХОТАХ *  К ЧИТАТЕЛЯМ Мои 'Записки об уженье рыбы' и особенно 'Записки ружейного охотника Оренбургской губернии' были так благосклонно приняты читающей публикой, что я решился написать и напечатать все, что знаю о других охотах, которыми я некогда с горячностью занимался. Кроме удовлетворения собственной потребности - есть что-то невыразимо утешительное и обольстительное в мысли, что, передавая свои впечатления, возбуждаешь сочувствие к ним в читателях, преимущественно охотниках до каких-нибудь охот. Вот причина, заставляющая меня писать: я признаюсь в ней откровенно, а равно и в желании, чтобы книжка моя имела такой же успех, как и прежние мои охотничьи записки. ВСТУПЛЕНИЕ Охота, охотник!.. Что такое слышно в звуках этих слов? Что таится обаятельного в их смысле, принятом, уважаемом в целом народе, в целом мире, даже не охотниками?.. 'Ну, это уж его охота, уж он охотник', - говорят, желая оправдать или объяснить, почему так неблагоразумно или так странно поступает такой-то человек, в таком-то случае... - и объяснение всем понятно, всех удовлетворяет! Как зарождается в человеке любовь к какой-нибудь охоте, по каким причинам, на каком основании?.. Ничего положительного сказать невозможно. Конечно, нельзя оспорить, что охота передается воспитанием, возбуждается примером окружающих; но мы часто видим, что сыновья, выросшие в доме отца-охотника, не имеют никаких охотничьих склонностей и что, напротив, дети людей ученых, деловых ex professo, никогда не слыхавшие разговоров об охоте, - делаются с самых детских лет страстными охотниками. Итак, расположение к охоте некоторых людей, часто подавляемое обстоятельствами, есть не что иное, как врожденная наклонность, бессознательное увлечение. Такая мысль всего убедительнее подтверждается по моему мнению, наблюдениями над деревенскими мальчиками. Сколько раз случалось мне замечать, что многие из них не пройдут мимо кошки или собаки, не толкнув ее ногой, не лукнув в нее камнем или палкой, тогда как другие, напротив, защищают бедное животное от обид товарищей, чувствуют безотчетную радость, лаская его, разделяя с ним скудный обед или ужин; из этих мальчиков непременно выйдут охотники до какой-нибудь охоты. Один, заслышав охотничий рог или лай гончих, вздрагивает, изменяется в лице, весь превращается в слух, тогда как другие остаются равнодушны, - это будущий псовый охотник. Один, услыхав близкий ружейный выстрел, бросается на него, как горячая легавая собака, оставляя и бабки, и свайку, и своих товарищей - это будущий стрелок. Один кладет приваду из мякины, ставит волосяные силья или настораживает корыто и караулит воробьев, лежа где-нибудь за углом, босой, в одной рубашонке, дрожа от дождя и холода, - это будущий птицелов и зверолов. Других мальчиков не заставишь и за пряники это делать. Чем объяснить такие противоположные явления, как не врожденным влечением к охоте? - Обратив внимание на зрелый возраст крестьян, мы увидим то же. Положим, что между людьми, живущими в праздности и довольстве, ребячьи фантазии и склонности, часто порождаемые желанием подражать большим людям, могут впоследствии развиться, могут обратиться в страсть к охоте в года зрелого возраста; но мы найдем между крестьянами и, всего чаще, между небогатыми, которым некогда фантазировать, некому подражать,- страстных, безумных охотников: я знавал их много на своем веку. Кто заставляет в осенние дождь и слякость таскаться с ружьем (иногда очень немолодого человека) по лесным чащам и оврагам, чтоб застрелить какого-нибудь побелевшего зайца? Охота. Кто поднимает с теплого ночлега этого хворого старика и заставляет его на утренней заре, в тумане и сырости, сидеть на мокром берегу реки, чтоб поймать какого-нибудь язя или головля? Охота. Кто заставляет этого молодого человека, отлагая только на время неизбежную работу или пользуясь полдневным отдыхом, в палящий жар, искусанного в кровь летним оводом, таскающего на себе застреленных уток и все охотничьи припасы, бродить по топкому болоту, уставая до обморока? Охота, без сомнения одна охота. Вы произносите это волшебное слово - и все становится понятно. Оттенки охотников весьма разнообразны, как и сама природа человеческая. Некоторые охотники, будучи страстно привязаны предпочтительно к одной охоте, любят, однако, хотя не так горячо, и прочие роды охот. Другие охотники, переходя с детских лет постепенно от одной охоты к другой, предпочитают всегда последнюю всем предыдущим; но совершенно оставляя прежние охоты, они сохраняют теплое и благодарное воспоминание о них, в свое время доставлявших им много наслаждений. Есть, напротив, третий разряд охотников исключительных: они с детства до конца дней, постоянно и страстно, любят какую-нибудь одну охоту и не только равнодушны к другим, но даже питают к ним отвращение и какую-то ненависть. Наконец, есть охотники четвертого разбора: охотники до всех охот без исключения, готовые заниматься всеми ими вдруг, в один и тот же день и час. Такие охотники в настоящем, строгом смысле слова - ни до чего не охотники; ни мастерами, ни знатоками дела они не бывают. По большей части они делаются добрыми товарищами других охотников. Не разбирая преимуществ одного рода охотников перед другими, я скажу только, что принадлежу ко второму разряду охотников. В ребячестве начал я с ловли воробьев и голубей на их ночевках. Несмотря на всю ничтожность такой детской забавы, воспоминание о ней так живо в моей памяти, что, признаюсь, и на шестьдесят четвертом году моей жизни не могу равнодушно слышать особенного, торопливого чиликанья воробья, когда он, при захождении солнца, скачет взад и вперед, перепархивает около места своего ночлега, как будто прощаясь с божьим днем и светом, как будто перекликаясь с товарищами, - и вдруг нырнет под застреху или желоб, в щель соломенной крыши или в дупло старого дерева. - От ловли воробьев на ночевках перешел я к ловле других мелких птичек волосяными сильями, натыканными в лубок, к ловле конопляными необмолоченными снопами, опутанными веревочкой с сильями, и, наконец, к ловле разными лучками из сетки. Потом пристрастился я к травле перепелок ястребами и к ловле перепелов сетью на дудки. Все это на некоторое время заменила удочка; но в свою очередь и она была совершенно заменена ружьем. Единовластное владычество ружья продолжалось половину моего века, тридцать лет; потом снова появилась на сцене удочка, и, наконец, старость, а более слабость зрения, хворость и леность окончательно сделали из меня исключительного рыбака. Но я сохраняю живое, благодарное воспоминание обо всех прежних моих охотах, и мои статьи о них служат тому доказательством. Все охоты, о которых я упоминал: с ружьем, с борзыми собаками, с ястребами и соколами, с тенетами и капканами за зверями, с сетьми, острогою и удочкой за рыбою и даже с поставушками за мелкими зверьками, - имеют своим основанием ловлю, добычу; но есть охоты, так сказать, бескорыстные, которые вознаграждаются только удовольствием: слушать и видеть, кормить и разводить известные породы птиц и даже животных; такова, например, охота до певчих птиц и до голубей. Первые по крайней мере веселят слух охотников пением, но вторые и этого удовольствия доставить не могут: иногда только услышишь их голос, то есть глухое воркованье. Но я знавал страстных охотников до голубей всех возможных пород: бормотунов, двухохлых, турманов мохноногих горлиц и египетских голубей. Эти охотники проводили целые Дни на голубятне, особенно любуясь на голубей мохноногих, у которых мохры, то есть перья, выросшие из ног, до трех вершков длиною, торчали со всех сторон и даже мешали им ходить. Теперь редко встретишь охотников до этих сортов голубей, но в городах и столицах еще водятся охотники до голубей чистых или гонных, особенно до турманов, гоньба которых имеет свою красоту. Быстро носясь кругами в высоте, стая гонных, или чистых, голубей то блестит на солнце яркой белизной, то мелькает темными пятнами, когда залетит за облако, застеняющее стаю от солнечных лучей. Турманы имеют особенное свойство посреди быстрого полета вдруг свертывать свои крылья и падать вниз, перевертываясь беспрестанно, как птица, застреленная высоко на лету: кувыркаясь таким образом, может быть, сажен десять, турман мгновенно расправляет свои легкие крылья и быстро поднимается на ту же высоту, на которой кружится вся стая. Такие проделки очень живописны, всякий посмотрит несколько минут с удовольствием на эту живую картину; но охотники с увлеченьем смотрят на нее по нескольку часов сряду, не давая садиться усталым голубям на родимую крышу их голубятни. Содержание непевчих птиц и даже некоторых из пород дичи в больших клетках или садках имеет уже особого роду прелесть, которая может быть понятна только людям, имеющим склонность к наблюдениям над живыми творениями природы: это уже любознательность. Несмотря на увлечение, с которым я всегда предавался разного рода охотам, склонность к наблюдению нравов птиц, зверей и рыб никогда меня не оставляла и даже принуждала иногда, для удовлетворения любопытства, жертвовать добычею, что для горячего охотника не шутка. Воспоминание обо всем этом доставляет мне теперь живейшее наслаждение, и поделиться моими воспоминаниями с охотниками всех родов - сделалось моим постоянным желанием. Может быть, мой пример возбудит и в других такое же желание. Сколько есть опытных охотников на Руси, круг действия которых был несравненно обширнее моего! Сколько любопытных сведений и наблюдений могли бы сообщать они! Кроме того, что издание таких сведений и наблюдений составило бы утешительное, отрадное чтение для охотников, оно было бы полезно для естественных наук. Только из специальных знаний людей, практически изучивших свое дело, могут быть заимствованы живые подробности, недоступные для кабинетного ученого. ПОЛАЯ ВОДА И ЛОВЛЯ РЫБЫ В ВОДОПОЛЬЕ Одно из любимых удовольствий русского народа - смотреть на разлив полой воды. 'Река тронулась...' - передается из уст в уста, и все село, от мала до велика, выхлынет на берег, какова бы ни была погода, и долго, долго стоят пестрые, кое-как одетые толпы, смотрят, любуются, сопровождая каждое движение льда своими предположениями или веселыми возгласами. Даже в городах, например, в Москве, когда тронется мелководная Москва-река, все ее берега и мосты бывают усыпаны народом; одни сменяются другими, и целый день толпы зрителей, перевесившись через перилы мостов, через решетки набережной, глядят - не наглядятся на свою пополневшую Москву-реку, которая в водополь действительно похожа на порядочную реку. В самом деле, вид большой тронувшейся реки представляет, в это время года, не только величественное, но странное и поразительпое зрелище. Около полугода река как будто не существовала: она была продолжением снежных сугробов и дорог, проложенных по их поверхности. По реке ходили, ездили и скакали, как по сухому месту, и почти забыли про ее существованье, и вдруг - широкая полоса этого твердого, неподвижного, снежного пространства пошевелилась, откололась и пошла... пошла со всем, что на ней находилось в то время, с обледеневшими прорубями, навозными кучами, вехами и почерневшими дорогами, со скотом, который случайно бродил по ней, а иногда и с людьми! Спокойно и стройно, сначала сопровождаясь глухим, по грозным и зловещим шумом и скрыпом, плывет снежная, ледяная, бесконечная, громадная змея. Скоро начинает она трескаться и ломаться, и выпираемые синие ледяные глыбы встают на дыбы, как будто сражаясь одна с другою, треща, и сокрушаясь, и продолжая плыть. Потом льдины становятся мельче, реже, исчезают совсем... река прошла!.. Освобожденная из полугодового плена мутная вода, постепенно прибывая, переходит края берегов и разливается по лугам. Такое зрелище представляет река большая; но мелкие реки, очищаясь от льда исподволь, проходят незаметно; только в полном своем разливе, обогащенные водою соседних оврагов и лесов, затопив низменные окрестности, образовав острова и протоки там, где их никогда не бывало, веселят они несколько времени взоры деревенских жителей. Зато мельничные проточные пруды и спуск полой воды в вешники, представляя искусственные водопады, вознаграждают быстротой, шумом и пеной падающих вод скудность их объема. Вскрытие реки, разлив воды, спуск пруда, заимка - это события в деревенской жизни, о которых не имеют понятия городские жители. В столицах, где лед на улицах еще в марте сколот и свезен, мостовые высохли и облака пыли, при нескольких градусах мороза, отвратительно носятся северным ветром, многие узнают загородную весну только потому, что в клубах появятся за обедом сморчки, которых еще не умудрились выращивать в теплицах... но это статья особая и до нас не касается. В продолжение водополья рыболовство, по небольшим рекам, производится особенным образом, о котором я и намерен говорить. Как скоро река прошла, но еще не выступала из берегов, сейчас начинается первая ловля рыбы 'наметкой', которая есть не что иное, как всем известный глубокий сак с мотней, то есть мешок, похожий на вытянутый колпак из частой сетки, но не круглый и пришитый к деревянной, треугольной раме, крепко утвержденной на длинном шесте. Известно, что во время прибывающей полой воды рыба идет вверх. Покуда река не разлилась - она держится около берегов, а когда вода разольется по поймам, рыба также разбредется по полоям. Итак, береговой лов наметкою продолжается весною только до тех пор, покуда река не вышла из берегов, и повторяется тогда, когда начнет вода вбираться в берега. Этот лов повторяется всякий раз, когда река от проливных дождей прибудет и сровняется с берегами; чем мутнее, грязнее вода, тем лучше. Наметки бывают одиночные (поменьше) и двойные (побольше); с одиночною может управляться один сильный человек, а с двойною - непременно двое. Быстрое течение затрудняет ход рыбы, сносит ее вниз, а потому она жмется предпочтительно к тем местам берега, где вода идет тише: на этом основан лов наметкой. Рыбак, стоя на берегу, закидывает наметку (сетка которой сейчас надувается водою) как можно дальше, опускает бережно на дно, легонько подводит к берегу и, прижимая к нему плотно, но не задевая за неровности, вытаскивает наметку отвесно, против себя, перехватывая шест обеими руками чем ближе к сетке, тем проворнее. Очевидно, что тут, кроме ловкости, надо много силы: быстрое течение сносит наметку вниз, для чего иногда нужно конец шеста положить на плечо, чтоб на упоре легче было прямо погрузить наметку в воду: ибо наметка должна идти прямо поперек реки и разом всеми тремя сторонами рамы прикоснуться к стенам берега, чтоб захватить стоящую возле него рыбу. Если как-нибудь течением воды наметку заворотит и она боком или краем ударится в берег, рыба от берега бросится в противную сторону, испугает и увлечет за собою всю другую рыбу, около стоявшую, хотя бы она и не видала, отчего происходит тревога, - и в таком случае здесь поймать уже нельзя ничего. Мутность воды мешает рыбе видеть приближение рыболовной спасти, и наметка загребает, так сказать, в свой кошель всякую рыбу, которая стояла у берега на этом месте. Обыкновенно попадаются щучки, окуни, ерши, плотва, по большей части мелкая, но иногда захватываются другие породы рыб, довольно крупные. В реках и речках, изобильных рыбою, крутоберегих, узких, особенно в верховьях больших прудов, в эту пору года можно и наметкой наловить множество рыбы. Весело вытряхивать на снег или на оттаявший берег тяжелую наметку, нагруженную в мотне рыбою, разнообразие которой особенно приятно. Тут и щука - голубое перо, и полосатый окунь, и пестрый ерш, до того уродливо полный икрою, что точно брюшко и бока его набиты угловатыми камешками. Тут и многие другие, золотистые, серебристые, проворные, красивые, давно не виданные охотником жители водяного царства! Но вот летняя теплая туча засинела на юго-западном крае горизонта, брызнули дождевые капли... гром... и полился дождь... Пора обмыть землю, выходящую из-под снега, опутанную тенетниками, или паутинами, пора растопить и согнать последние снежные, обледенелые сугробы! Тронулись большие овраги, подошла лесная вода, бегут потоки, журчат ручьи со всех сторон в реку - и река выходит из берегов, затопляет низменные места, и рыба, оставляя бесполезные берега, бросается в полой. Наметка уже не годится: пришла пора употреблять другие рыболовные снасти. Эти снасти: морды, или верши, вятели (* Или вентели, которые в Можайском уезде называются жохами), хвостуши. Морда (нерот, или нарот - по-московски, или верша - по-тульски) есть не что иное, как плетенный из ивовых прутьев круглый, продолговатый мешок или бочонок, похожий фигурою на растопыренный колпак; задняя часть его кругловата и крепко связана, к самому хвосту прикреплен камень, а передняя раскрыта широко, четвероугольною квадратною рамою, в аршин и даже в аршин с четвертью в квадрате (* Около Москвы плетут нерота круглые, но это неудобно: они неплотно ложатся на дно и вставляются в язы, и дыры надо затыкать лапником, то есть ветвями ели). Внутри этой отверстой стороны выплетено, из прутьев же, горло в виде воронки, для того чтобы рыбе войти было удобно, а назад выйти нельзя. Для ставленья морд в полую воду приготовляются места заранее в межень, как говорится. Известно, по каким низменностям будет разливаться вода, а потому на ложбинках, небольших долочках и в неглубоких овражках, всегда на ходу рыбы, набиваются колья и заплетаются плетнем, шириною от одной сажени до двух и более, смотря по местности, поверх которого и сквозь который вода проходит, но рыба, кроме малявки, то есть самой мелкой, сквозь пройти не может. В середине этого плетня оставляются одни, иногда двое ворот, или дверей (в аршин или аршин с четвертью шириною), в которые вставляются морды, прикрепленные к шестам; два хода, или отверстия, оставляются иногда для того, чтобы можно было ставить одну морду по течению, а другую против течения воды: рыба идет сначала вверх, а потом, дойдя до края разлива, возвращается назад и будет попадать в морды в обоих случаях. Когда же вода пойдет на убыль, то все морды и другие снасти в этом роде ставятся против ската воды, то есть против течения. Места в полоях между кустами, устья ручейков, суходолов и вообще всякое углубление земли, сравнительно с прочею местностью, считаются самыми выгодными местами. В такие морды с загородками попадает всякая рыба без исключения не только крупная, но и мелкая, потому что сквозь плетеный нерот не может пролезть и плотичка. Морды, или нероты, ставят и без плетней, даже без шестов, на одних веревках, но это уже не весенний лов. Вятель, вентель, или крылена, как зовут его в низовых губерниях, фигурою - совершенно длинная морда, только вместо прутьев на основании деревянных обручей обтянута частой сеткой и, сверх того, по обоим бокам раскрытой передней части имеет крылья, или стенки, из такой же сетки, пришитые концами к кольям; задняя часть или хвост вятеля также привязан к колу, и на этих-то трех главных кольях, втыкаемых плотно в землю, крылена растягивается во всю свою ширину и длину. Ее ставят по залитым водою местам, предпочтительно тихим, имеющим ровное дно. Название крылена очень выразительно, потому что боковые ее стенки из сети, заменяющие плетень около морды, имеют вид растянутых крыльев: общая фигура снасти представляет разогнутую широко подкову. Крылены имеют ту выгоду, что для них не нужно приготовлять мест заранее, набивать колья и заплетать плетни, что их можно ставить везде и переносить с места на место всякий день: ибо если рыба в продолжение суток не попадает, то это значит, что тут нет ей хода; но зато па местах, где вода течет глубоко и быстро, вятель, или крылену, нельзя ставить, потому что ее может снести сильным течением и может прорвать, если по воде плывут какие-нибудь коряги, большие сучья или вымытые из берега корни дерев. Морду можно поставить на узком и на довольно глубоком месте (заранее приготовленном), потому что рыба идет по дну; но крылена становится не глубже полутора аршина, а иногда и гораздо мельче, притом на местах пологих и широких, где бы могли растянуться ее крылья. И морду и крылену можно ставить с лодки, хотя это и не так ловко; но русские люди не боятся простуды (за что нередко дорого расплачиваются) и обыкновенно, бродя в воде, иногда по горло, становят свои рыболовные спасти. Морда утверждена, то есть крепко привязана, в двух местах снаружи к шесту, который проходит посередине отверстой стороны и, будучи длиннее вершка на три нижнего края морды, плотно втыкается в дно. Крылена привязана к трем главным кольям и еще к двум, так сказать, вспомогательным, находящимся посредине крыльев, имеющих в длину каждое до двух и более аршин; два вспомогательные колышка, поменьше главных, служат крыльям для лучшего растягиванья и сопротивленья течению воды. Все пять кольев крепко втыкаются в мягкое дно. - В крылены попадается, так же как в морды, всякая рыба, иногда в таком количестве и такая крупная, что сетка разрывается или даже выскакивают колья, на которых утверждена крылена. В водополь очень ловко перебивать несколькими вятелями какой-нибудь значительный залив воды в узком его месте. Крылены ставят одну возле другой плотно, крыло с крылом, наблюдая, чтоб одна крылена стояла по течению, или ходу, воды, а другая - напротив, очевидно с тою целью, чтобы рыба - вперед ли, назад ли идет она - попадала в расставленные снасти. Хвостуша уже названием своим показывает, что должна иметь длинный хвост. Это род морды; она также сплетена из прутьев, только не похожа фигурой своей на бочонок, имеющий в середине более ширины, на который похожа морда. Хвостуша от самого переднего отверстия, которое делается и круглым, и овальным, и четвероугольным, все идет к хвосту уже и связывается внизу там, где оканчиваются прутья, кончики которых не обрубают; бока хвостуши в трех или четырех местах, смотря по ее длине, переплетаются вокруг поперечными поясами из таких же гибких прутьев, для того чтоб вдоль лежащие прутья связать плотнее и чтоб рыба не могла раздвинуть их и уйти. Хвостуша всегда бывает длиннее морды, и прутья, для нее употребляемые, потолще; к хвосту ее, и также к двум концам нижней стороны привязываются довольно тяжелые камни для погружения и плотного лежанья хвостуши на дне, ибо она ничем другим на нем не утверждается; к тому же ставится всегда на самом быстром течении, или, лучше сказать, падении, воды, потому что только оно может захлестать, забить рыбу в узкую часть, в хвост этой простой снасти, где, по тесноте, рыбе нельзя поворотиться и выплыть назад, да и быстрина воды мешает ей сделать поворот. Мне случалось видеть хвостуши, До того полные рыбами, что задние или последние к выходу не умещались и до половины были наружи. Самое выгодное место для ставленья хвостуш - крутой скат воды, и самое выгодное время - спуск мельничных прудов, когда они переполнятся вешнею водою, особенно если русло, по которому стремится спертый поток, покато. Я живо помню эту ловлю в моем детстве: рыбы в реке, па которой я жил, было такое множество, что теперь оно кажется даже самому мне невероятным; вешняка с затворами не было еще устроено, в котором можно поднимать один запор за другим и таким образом спускать постепенно накопляющуюся воду. Вешняк запружали наглухо, когда сливала полая вода, а весной, когда пруд наливался как полная чаша и грозил затопить плотину и прорвать, раскапывали заваленный вешняк. Вода устремлялась с яростью и размывала прошлогоднюю запрудку до самого дна, до материка. Сильная покатость местоположения умножала водную быстрину, и я видал тут такую ловлю рыбы хвостушами, какой никогда и нигде не видывал после. Во всю ширину течения, в разных местах, вколачивали заранее крепкие колья; к каждому, на довольно длинной веревке, привязывалась хвостуш а так, чтобы ее можно было вытаскивать на берег не отвязывая. Впрочем, иногда веревка оканчивалась глухой петлей и надевалась на кол. Рыба, которая шла сначала вверх, доходя до крутого падения воды, отбивалась стремлением ее назад, а равно и та, которая скатывалась из пруда вниз по течению (что всегда бывает по большей части ночью), попадала в хвостуши, которые хотя не сплошным рядом, но почти перегораживали весь поток. Рыбы вваливалось невероятное множество и так скоро, что люди, закинув снасти, не уходили прочь, а стояли на берегу и от времени до времени, через полчаса или много через час, входили по пояс в воду, вытаскивали до половины набитые хвостуши разной рыбой, вытряхивали ее на берег и вновь закидывали свои простые снасти. На берегу была настоящая ярмарка: крик, шум, разговоры и беготня; куча баб, стариков и мальчишек таскали домой лукошками, мешками и подолами всякую рыбу; разумеется, немало было и простых зрителей, которые советовали, помогали и шумели гораздо более настоящих рыбаков. Все это довершалось ревом падающей воды, с шумом, пеной и брызгами разбивающейся о крепкое дно и колья с привязанными хвостушами. Много попадалось очень крупных голавлей, язей, окуней, линей (фунтов по семи) и особенно больших щук. Я сам видел, как крестьянин, с помощию товарища, вытащил хвостушу, из которой торчал хвост щуки: весу в ней было один пуд пять фунтов. Не могу понять, как такая огромная и сильная рыба не выкинулась назад? Должно предположить, что стремление воды забило ее голову в узкий конец хвостуши, где она ущемилась между связанными прутьями и где ее захлестало водой; сверх того, натискавшаяся по бокам щуки другая рыба лишала ее возможности поворотиться. Хвостуши, оставляемые на ночь, то есть часов на шесть, набивались рыбою только на четверть не вровень с краями, но сверху обыкновенно была мелкая плотва: вероятно, крупная рыба выскакивала. Во время самого разлива полой воды щуки мечут икру и выпускают молоки; в продолжение этой операции они ходят поверху одна за другою, иногда по нескольку штук. Заметив места, около которых они трутся - всегда в траве или кустах по полоям, - охотник входит тихо в воду и стоит неподвижно сбоку рыбьего хода с готовою острогою, и, когда щуки подплывут к нему близко, бьет их своим нептуновским трезубцем, который имеет, однако, не три, а пять и более зубцов, или игл с зазубринами. В это же время стреляют щук из ружей крупной дробью, потому что щуки ходят высоко и не только спинное перо, но и часть спины видна на поверхности. И острогой и ружьем добывают иногда таких огромных щук, какие редко попадаются рыбакам в обыкновенные рыболовные снасти и если попадаются, то снасти не выдерживают. ОХОТА С ЯСТРЕБОМ ЗА ПЕРЕПЕЛКАМИ 'Будите охочи, забавляйтеся, утешайтеся сею доброю потехою, зело потешно, и угодно, и весело, да не одолеют вас кручины и печали всякие. Избирайте дни, ездите часто, напускайте, добывайте не лениво и бесскучно, да не забудут птицы премудрую и красную свою добычу. О славные мои советники и достоверные и премудрые охотники! Радуйтеся и веселитеся, утешайтеся и наслаждайтесь сердцами своими добрым и веселым сим утешением в предыдущие лета!' (Древ. росс. Вивлиофика, ч. Ill, книга 'Урядник сокольничья пути'.) Хотя содержание сей статьи положительно объясняется ее названием, но я хочу предварительно сказать несколько слов о ястребах вообще. Все хищные птицы высшего, среднего и даже низшего разряда могут быть разделены на две породы: соколиную и ястребиную. Принадлежащие к первой ловят свою добычу, устремляясь, падая па нее с высоты, для чего им необходимо подняться на известную меру вверх. Принадлежащие же к породе ястребиной, напротив, ловят свою добычу в угон, то есть находясь с ней в одинаковом горизонтальном положении, гонятся за ней и, по резвости своего полета, догоняют. У нас речь идет о последних. - Ястреба разделяются, по их величине, на три рода. Самые большие, достигающие величины крупной индейки, называются гусятниками, потому что берут, то есть ловят, диких гусей. Такими ястребами, попадающимися довольно редко, можно травить зайцев и даже лисиц. Я имел одного такого ястреба уже двух осеней, которого, как диковинку, привез моему отцу один башкирец. Он рассказывал, что затравил им двух лис, чему очень можно было поверить, судя по силе и жадности птицы. Я прошу позволения у читателей рассказать судьбу этого ястреба: он был чисто-рябый, то есть светло-серый, и так тяжел, что и сильный человек не мог его долго носить на руке. Башкирцы охотятся с такими ястребами, а чаще с беркутами, всегда верхом и возят их на палке, которая приделывается к седельной луке. По несчастию, этот редкий ястреб жил у нас очень недолго. Мы затравили им только двух беляков, которых сошли по первой октябрьской пороше, и для опыта затравили русского гуся, привыкшего хорошо летать. Вот как было это сделано: стая дворовых гусей повадилась ежедневно ходить пешком на господское гумно, стоявшее на довольно высокой горе; накушавшись досыта и находя неудобным и затруднительным сходить вниз с крутой горы с полными зобами, которые и на ровном месте перетягивают их вперед, гуси обыкновенно слетали с горы и опускались прямо на житный двор. В урочное время я поставил охотника с ястребом за хлебною кладью, у самого того места, где гуси должны были слетать с горы, а сам зашел сзади и погнал гусей, которые, ковыляя и падая, дошли до спуска с горы и поднялись; ястреб бросился, свалился с одним гусем и, к общему нашему удовольствию, сладил с ним без всякого труда. Мы не дали ястреба в обиду другим гусям (без чего они бы забили его крыльями и защипали бы своими носами) и накормили на добыче до отвала. Несмотря на то, что эта славная хищная птица жила у нас только две педели, с ней случилось диковинное приключение: была у нас летняя кухня на острову, в которой давно уже перестали готовить; в эту кухню, на толстой колодке, стоявшей посредине кирпичного пола, сажали на ночь этого большого ястреба. Охотник, которому был он отдан на руки, приходит однажды поутру и видит, что ястреб, привязанный должником к колодке, стащил ее с места, сидит, распустив крылья, в углу и держит в когтях огромную сову, еще живую. Испугавшись, не испортила ли она ястреба, охотник прибежал сказать об этом мне; мы с отцом пришли немедленно и нашли ястреба в том же положении. С большим трудом вынули из его когтей очень большую, почти белую сову, которая тут же издохла: на ястребе никаких знаков повреждения не оказалось. Если б я не сам видел этот Диковинный случай - я бы не вдруг ему поверил; кухня была заперта; кроме трубы, которая оказалась не закрытою, другого отверстия в кухне не было; должно предположить, что сова попала в кухню через трубу для дневки и что она залетела недавно, на самом рассвете, но как поймал ее ястреб, привязанный на двухаршинном должнике, - придумать трудно; во всяком случае жадность, злобность и сила ястреба удивительны. Я даже был уверен, что никакой ястреб не кинется и не возьмет совы, особенно большой, потому что она сама вооружена длинными острыми когтями. Охотники наши думали, что сова сама напала на ястреба, но такое предположение невероятно. Через несколько дней после приключения с совой наступила оттепель, снег совершенно сошел, сделался отличный узерк, и я послал охотника с ястребом верхом поискать в наездку русаков, которые тогда совершенно выцвели, а сам поехал стрелять тетеревов. Охотник, поездив несколько времени по горам и полям и не найдя нигде зайцев, сделал соображение, что они все лежат в лесу; а как на беду он взял с собой ружье, то, подъехав к лесу, привязал на опушке лошадь к дереву, посадил ястреба на толстый сучок, должник привязал к седлу, а сам отправился стрелять в лес зайцев. Очевидно, что все это было сделано крайне глупо, и вот какие вышли последствия: лошадь, вероятно, чего-нибудь испугалась, оторвала повод, стащила ястреба с сучка и ускакала; только к вечеру воротилась она домой. Несчастный ястреб был еще жив, но с вытянутыми и вывихнутыми ногами; через сутки он издох... Так жалостно и совершенно даром погибла эта редкая хищная птица. Я видел потом еще двух ястребов-гусятников; оба были меньше моего и гораздо темнее пером. Второго рода ястреба (вдвое меньше первых) называются утятниками, потому что ими обыкновенно травят уток. Надобно сказать правду, что охота с большими ястребами, гусятниками и утятниками - охота пустая и малодобычливая, особенно с последними. Для травли ястребами необходимо условие, чтобы птица поднималась близко, иначе они не могут ее догнать; утки же всегда сидят на воде или на берегу воды, в которую сейчас могут броситься, а ястреба никакой плавающей птицы на воде не берут и брать не могут. Итак, травля уток производится по маленьким речкам или ручьям и озеркам, находящимся в высоких берегах, для того, чтоб охотник мог подойти очень близко к утке, не будучи ею примечен, и для того, чтоб лет ее продолжался не над водою; если же ястреб схватит утку и она упадет с ним в воду, то редко можно найти такого жадного ястреба, который не бросил бы своей добычи, ибо все хищные птицы не любят и боятся мочить свои перья, особенно в крыльях, и, вымочивши как-нибудь нечаянно, сейчас распускают их как полузонтик и сидят в укромном месте, пока не высушат совершенно. Очевидно, что травля уток без особенной, удобной местности невозможна. Иногда травят утятниками молодых тетеревов, но для того необходимо, чтобы выводка находилась в чистом поле; травить же в редколесье неудобно, потому что ястреб может убиться об дерево, чего он сам по инстинкту так боится, что, бросившись за тетеревенком и увидя перед собой даже редкие деревца, сейчас взмоет кверху или возьмет в сторону. Притом помешавшийся молодой тетерев летит очень проворно, и ястреб догонит его только в таком случае, если он поднимется очень близко. Из всего сказанного мною следует, что травля уток и тетеревов не может быть добычлива. Совсем другое представляет охота за перепелками с мелкими ястребами третьего разряда, которые и называются перепелятниками; об них и об охоте с ними поговорю я подробно. Я уже сказал, что ястреба-гусятники - большая редкость, так что немногим охотникам удавалось видеть их на воле; утятники попадаются чаще, а перепелятников деревенские жители видят по нескольку раз в день или по крайней мере замечают эффект, производимый появлением или присутствием ястреба-перепелятника, которого часто глазами и не увидишь. Эффект состоит в том, что вся дворовая и около дворов живущая птица закричит всполошным криком и бросится или прятаться, или преследовать воздушного пирата: куры поднимут кудахтанье, цыплята с жалобным писком побегут скрыться под распущенные крылья матерей-наседок, воробьи зачирикают особенным образом и как безумные попрячутся куда ни попало - и я часто видел, как дерево, задрожав и зашумев листьями, будто от внезапного крупного дождя, мгновенно прятало в свои ветви целую стаю воробьев; с тревожным пронзительным криком, а не щебетаньем, начнут черкать ласточки по-соколиному, налетая на какое-нибудь одно место; защекочут сороки, закаркают вороны и потянутся в ту же сторону - одним словом, поднимется общая тревога, и это наверное значит, что пробежал ястреб и спрятался где-нибудь под поветью, в овине, или сел в чащу зеленых ветвей ближайшего дерева. Иногда так и не увидишь ястреба. Он переждет тревогу, весьма ему невыгодную, потому что она предупреждает о нем тех птиц, которые могли бы сделаться его добычей, да, вероятно, надоедает и пугает его весь этот писк, крик, шум и преследованье, - переждет и улетит! Но я всегда любил такие явления общей суматохи, всегда стерег вылет ястреба из его убежища и часто видал, как он, то быстро махая крыльями, то тихо плывя, промелькнет и скроется в кустах уремы или в ближайшем лесу. Все, что я стану говорить о наружном виде ястребов-перепелятников, об их выкармливанье, вынашиванье и проч., совершенно прилагается и к двум первым родам. Перепелятники, пером светло-серые, называются чисторябыми; они бывают посветлее и потемнее. Оренбургские охотники приписывают это различие в пере (то есть в цвете ястребиной крыши) влиянию дерев, на которых они вывелись, и потому светлых называют березовиками, а темных - дубовиками. Ястреба коричнево-пестрые называются красно-рябыми, их гнезда всегда находятся на ольхах, а потому их зовут ольшняками. Надобно заметить, что они мельче других ястребиных пород. Хотя странно приписывать цвет перьев птицы тому дереву, на котором она вывелась, и хотя я всегда плохо этому верил, но я должен сознаться, что несколько опытов, сделанных мною самим, подтверждают мнение охотников. - Самка перепелятника (как у всех хищных птиц) гораздо больше и сильнее чеглика, то есть самца, который для травли не употребляется по своей малосильности и стомчивости. Я пробовал воспитывать и вынашивать перепелятников-чегликов: они в выноске гораздо понятнее и повадливее самок. Я травил ими воробьев и всяких мелких птичек, даже перепелок; но чеглик-перепелятник так слабосилен, что легкую перепелку не угонит, а с сытой старой едва сладит и нередко выпускает ее из когтей. Поршков перепелиных он ловит хорошо и то не помногу. Поймав штук пять-шесть, он уже и их не догоняет и даже не летит с руки, на которую присядет, если очень устал. Чегликов-утятников употребляют иногда для травли перепелок, но это имеет свои неудобства: для перепелки он слишком силен и, поймав ее, не. вдруг опускается на землю. В книге: 'Урядник сокольничья пути' царя Алексея Михайловича, которую всякий охотник должен читать с умилением, между прочим сказано: 'Добровидна же и копцова добыча и лет. По сих доброутешна и приветлива правленных (то есть выношенных) ястребов и челигов (то есть чегликов; иногда называются они там же чеглоками) ястребьих ловля; к водам рыщение, ко птицам же доступаиие'. Из сих немногих строк следует заключить: 1) что копцов вынашивали и что ими травили, чего я и другие мне известные охотники никак добиться не могли и признали их к ловле неспособными; 2) что ястребьи челиги, то есть ястребиные чеглики, употреблялись для охоты точно так же, как и самки; но должно думать, что это были ястреба большие, а не перепелятники. Последнее доказывается словами: 'к водам рыщение', а равно и тем, что перепелок никогда около Москвы, в достаточном числе для охоты, не бывало, да и быть не могло. Следственно, речь идет о травле уток, вероятно мелких чирков, к чему чеглики-утятники могут быть пригодны. Ястреба вьют, или кладут, свои гнезда в лесу из мелких прутиков, на толстых деревьях, всегда на одном из главных сучков и близ самого древесного ствола; самки кладут по четыре, а чаще по три яйца; во всякой выводке есть один чеглик. Охотники заранее осматривают леса, особенно те места, где выводились прежде ястреба, и по разным признакам знают наверное, где именно находится гнездо; но близко к нему до вывода молодых не подходят, потому что самка бросит яйца. Время выемки ястребов из гнезд зависит от охотников: кто из них не скучает уходом за маленькими ястребятами, для корма которых нужно мясо мелко рубить, тот вынимает молодых в пушку; такие ястребята ручнее, и вынашивать их легче; но многие охотники утверждают, что они бывают тупее, то есть не так жадны, резвы и сильны, как ястребята оперившиеся, которых ловить уже приходится силом на длинной лутошке, потому что, когда человек влезет на дерево, - они распрыгаются по сучьям. Хотя я выкармливал ястребят разных возрастов, но как это случалось в разные годы, то я как-то не замечал разницы в их качествах; но что касается до слетков, то есть до молодых ястребов, слетевших с гнезд, заловивших на воле и пойманных потом в кутню (* Кутнею называется длинная клетка из сетки, разгороженная на три отделения или клетки же; в средней сидят живые воробьи для приманки, а две боковые имеют спускные дверцы также из сетки, которые поднимаются и настораживаются, как в чепках. Молодой ястреб (слеток), увидев воробьев, бросается к ним через которую-нибудь боковую клетку, тронет сторожок, дверца опустится - и ястреб пойман. Иногда попадаются и старые ястреба, но очень редко), то я утвердительно могу сказать, что они гораздо лучше гнездарей, но зато и вынашивать их гораздо труднее. Вынутых ястребят сажают в просторную клетку из прутиков или из сетки, а если они очень малы, то сначала кладут в круглое лукошко, в котором они, как в гнезде, станут сидеть смирно, плотно прижавшись друг к другу; даже кормят их из рук рубленым свежим мясом каких-нибудь птиц: голуби и воробьи считаются самою здоровою пищею, которою можно скоро поправить слишком исхудавших ястребов, нателить, говоря по-охотничьи. Впрочем, можно давать баранину, говядину, телятину и зайчатину, если она случится. Когда ястреба подрастут, то дается каждому, чтобы они не дрались между собою, по особому куску мяса, всегда один раз в сутки, и если это мясо будет птичье, то непременно с перьями и костями. Изобильный корм, особенно парным мясом только что убитой птицы, - самое верное средство вырастить хороших ястребов: они будут родны (велики), сильны, выведут перья ровно, отчего летают резвее и поспевают ранее к охоте. Я знавал таких охотников, у которых ястреба не только получали корм неточно, несвоевременно, но дня по два иногда постились. У таких ястребов всегда бывают на стволах хвостовых перьев пережабины беловатого цвета и самые перья как будто помяты, надломлены и взъерошены; эти знаки называются заморами. Если их много - ястреб туп на лету. В клетке надобно сделать нашестки или поставить колодки для ночевки и отдельного сиденья ястребят после корма; последнее нужно для того, чтобы они как-нибудь не подрались между собою и не помяли полных пищею зобов, что бывает для них иногда даже смертельно. Зоб просиживается часов в восемь, то есть пища разлагается и спускается из зоба в кишки, после чего скидывается ястребами так называемая погадка, которая есть не что иное, как перышки, косточки и жилки, все неудобосваримое из проглоченного мяса, свернувшееся в продолговатый, овальный сверточек, извергаемый ежедневно хищными птицами ртом. Когда ястреб скинул погадку, можно идти с ним в поле на охоту; до совершения же этой операции даже вольные хищные птицы, как утверждают охотники, ничего не ловят и не едят. Нужно также, чтобы в клетке постоянно стояло корытце с водой, ежедневно переменяемой; в жары ястреба часто пьют и купаются, что способствует их здоровью, чистоте и скорой переборке перьев. Хотя в гнезде и на сучьях выводного дерева нечего им пить и негде купаться, но слетевшие с гнезд и старые ястреба любят и то и другое во время летнего зноя. Наконец, пришло время, обыкновенно в половине или исходе июля, поднимать и вынашивать ястребов. Вечером, когда довольно смеркнется, охотник осторожно влезает в клетку и бережно берет, вдруг обеими руками, спящего ястреба, который спит, всегда поджав одну ногу со сжатыми в кулачок пальцами, а голову завернув под крыло. При поимке неспящего ястреба днем непременно были бы помяты его перья и сам бы он напугался. Охотник вытягивает ему ноги, складывает ровно крылья, выправляет хвостовые перья и, оставя на свободе одну голову, спеленывает его в платок, нарочно для того сшитый вдвое, с отверстием для головы, плотно обвивает краями платка и завязывает слегка снурком или тесемкой; в таком положении носит он на ладони спеленанного гнездаря по крайней мере часа два, и непременно там, где много толпится народа; потом, развязав сзади пеленку, надевает ему на ноги нагавки с опутинками, которые привязываются обыкновенною петлею к должнику (* Нагавками, или обносцами, называются суконные или кожаные, но подшитые тоненьким суконцем онучки, шириною в большой палец, которыми обертывают просторно, в одну рядь, ноги ястреба; па онучках, то есть пагавках, нашиты опутинки, плетеные тесемочки волос в тридцать, длиною четверти в полторы; каждая опутинка нижним концом своим продевается в петельку, пришитую к нагавке, затягивается и держится крепко и свободно на ноге. Должник - тонкий ремень, или, пожалуй, снурок, аршина в полтора длиною, наглухо пришитый к охотничьей рукавице. Должник устроен довольно затейливым образом: другой коней его прикрепляется к железному прутику, вершка в два с половиной длиною; прутик просовывается весьма свободно в круглое отверстие костяной дощечки, просверленной на средине (длиною вершка в два, а шириною в палец), и держится в дощечке на широкой шляпке, какая бывает у большого гвоздя; к обоим концам косточки прикреплен своими концами ремешок (в четверть длиною), вытянутый посредине кверху; он составляет острый треугольник, которому основанием служит дощечка; к верхнему острому углу ременного треугольника привязываются простою петлею обе опутинки; стоит дернуть за их концы - петля развяжется, и ястреб может лететь. - Само собою разумеется, что охотничьи названия всех уборов хищных птиц могут называться различно в разных местах России и что уборы эти бывают роскошны и бедны. Драгоценная книга царя Алексея Михайловича, глаголемая: 'Урядник: новое уложение и устроение чина сокольничья пути', показывает, как великолепно убирали соколов и кречетов: 'И мало поноровя, подсокольничий молвит: начальные, время наряду и час красоте. И начальные емлют со стола наряд: первый, Парфентий, возьмет клобучок, по бархату червчатому шит серебром с совкою нарядною; вторый, Михей, возьмет колокольцы серебряны, позолочены; третий, Леонтий, возьмет обнасцы и должик (должник) тканые с золотом волоченым. И уготовав весь наряд на руках, подошед к подсокольничему, начальные сокольники наряжают кречета'. Очевидно, что колокольцы (бубенчики) всякий раз, когда нужно, привязывались к ногам ловчих птиц), наглухо прикрепленному к кожаной рукавице или перчатке с правой руки, на которой всегда будет сидеть выученный ястреб. В это же время прикрепляют к ястребу бубенчик, в чем хотя нет необходимости, но что на охоте бывает очень полезно. Дутый медный бубенчик, величиною с крупный русский орех или несколько побольше, но круглый, звонкий и легкий, пришпиливается в хвосте, для чего надобно взять ястреба в обе руки, а другому охотнику разобрать бережно хвост на две равные половинки и, отступя на вершок от репицы, проколоть одно из средних хвостовых перьев посредине обыкновенной медной булавкой; на нее надеть за ушко бубенчик, острый конец воткнуть в другое среднее соседнее перо и вогнать булавку до самой головки; она будет так крепко держаться, что точно врастет в перо; иногда ушко бубенчика отломится, а булавка останется навсегда. Прежде охотники привязывали бубенчик к ноге; но этот способ несравненно хуже: бубенчик будет беспрестанно за что-нибудь задевать и как раз сломается; когда же ястреб с перепелкой сядет в траву или в хлеб, то звука никакого не будет; а бубенчик в хвосте, как скоро ястреб начнет щипать птицу, при всяком наклонении головы и тела станет звенеть и дает о себе знать охотнику, в чем и заключается вся цель. Потом охотник идет в самое темное место, в какой-нибудь сарай или хлев, бережно снимает всю пеленку и старается посадить ястреба на свою правую руку, защищенную от его когтей рукавичкой. Эта минута самая трудная; иногда долго нельзя усадить ястреба, и требуется много ловкости и сноровки, чтобы он, бившись и вися на спутниках, не тронул, то есть не вытянул ног, отчего ястреба навсегда остаются слабыми. Иногда гнездарь, смирный и привычный к человеку, наскучивший принужденным положением в пеленке и боящийся в темноте летать (к чему он и не привык в клетке), сразу садится на руку; разумеется, не то бывает с слётком, как сказано будет ниже. Как скоро ястреб усядется на руке, то надобно стоять смирно и оставаться с полчаса в том же темном месте; потом растворить двери, отчего сделается светлее, и ястреб непременно станет слетать с руки; когда же он успокоится, охотник потихоньку выходит на вольный воздух и ходит с своим учеником по местам уединенным и открытым. Перед солнечным восходом сон начнет одолевать ястреба, и он сделается смирнее: тут можно поступать смелее: поглаживать его, поправлять крылья, которые он целые сутки держит в распущенном положении (не подбирает), и потягивать полегоньку за хвост, чтобы он крепче держался когтями за руку охотника и не дремал. Часов в семь утра можно посадить ястреба на колодку в безопасном месте и дать ему отдохнуть часа два, а чтобы он не скоро заснул и не крепко спал, то надобно его раза три вспрыснуть водою: ястреб не заснет до тех пор, пока не провянут перья, которые он беспрестанно будет прочищать и перебирать своим носом. Охотник также может соснуть в это время. После короткого отдыха, которого слеткам никогда в первый день не дают, потому что они гораздо упрямее и крепче, надобно взять ястреба на руку и носить до вечера, выбирая места, где меньше толкается народу: внезапное и быстрое появление нового человека всегда пугает и заставляет слетать с руки молодых ястребов; особенно не любят они, если кто-нибудь подойдет сзади. Вынашивая гнездаря, смирного и привычного к человеку, не нужно его слишком вымаривать, а потому можно перед вечером дать ему соснуть еще часика полтора. Во вторую ночь продолжается та же история, как и в первую; на другой день, если ястреб уже привыкает хорошо сидеть на руке и если он не очень сыт (то есть не жирен), то можно к вечеру предложить ему мясо. Хотя редко, по случается, что на другой день вечером ястреб-гнездарь, который не ел уже полторы сутки, да и в предыдущий день был кормлен очень мало, станет есть, сидя на руке у охотника: в таком случае можно его подкормить, то есть покормить немного, дать третью часть против обыкновенного. На третий день ястреб сделается гораздо смирнее: бессонница и голод отнимут у него ту врожденную энергию дикости, которую еще не совсем истребила клетка. Вечером надобно его начать вабить и заставить перейти на руку. Это делается следующим образом: ястреба надобно на что-нибудь посадить, не отвязывая должника, потом взять кусок свежего мяса, показать сначала издали и потом поднести ему под нос, и когда он захочет схватить его клювом, то руку отдернуть хотя на четверть аршина и куском мяса (вабилом) (* Обыкновенно для вабила употребляется крыло какой-нибудь птицы (всего лучше голубиное), оторванное с мясом: охотнику ловко держать в руке папоротку крыла, которое не должно быть ощипано) поматывать, а самому почмокивать и посвистывать (что называется вабить, то есть звать, манить). Ястреб сначала будет вытягивать шею то на одну, то па другую сторону и наклоняться, чтоб достать корм, но, видя, что это невозможно, решится перелететь или хотя перескочить с своего места на манящее его вабило в руке охотника; этот маневр надобно повторить до трех раз, и всякий раз вабить дальше, так, чтобы в третий - ястреб перелетел на сажень; тут надо покормить его побольше, потом посадить часа на два в уединенное место и вообще накормленного ястреба носить очень бережно, наблюдая, чтобы он, слетев с руки, не ударился о что-нибудь и не помял зоба. На четвертый день ястреб, начав с сажени, перейдет на руку расстояние в десять и двадцать сажен: в таком случае следует покормить еще побольше, вполсыта. Охотник продолжает на следующие дни прежнюю выноску, и, наконец, в семь или восемь дней птица сделается так смирна и ручна, что охотник, вабивший с каждым днем все дальше и дальше, в положенный час кормления, посадив ястреба на забор или на крышу, сам уйдет из виду вон - и только свистнет особливым позывом, которого звук трудно передать буквами, похожими несколько на слог пфу, как ястреб сейчас прилетит и явится на руке охотника. Впрочем, иногда даже и гнездарь, несколько упрямый, не вдруг привыкает сейчас лететь на свист и голос охотника, а сначала начнет оглядываться направо и налево, как будто прислушиваясь, потом начнет кивать головой, вытягивать шею и приседать, что почти всегда делает птица, когда сбирается с чего-нибудь слететь; вот, кажется, сию секунду полетит, совсем уж перевесился вперед... и вдруг опять принимает спокойное положение и даже начинает носом перебирать и чистить свои правильные перышки. Но бывает иногда, что посреди таких занятий, вовсе без приготовлений, ястреб внезапно слетает с места, замахав сначала проворно крыльями, потом, увидев охотника, он быстро опускается и бежит низом, то есть плавно плывет, стелется, как ласточка, над землей... воробьи зачиликают и попрячутся, сороки защекочут, куры закудахчут, а ястреб, подбежав вплоть к охотнику, вдруг взмоет кверху и вцепится в вабило, которое охотник успел уже укоротить, так что только маленький кусочек мяса остался наружи. - Срок и строгость выноски зависят от понятливости и покорности ястреба и также от крепости или слабости его сил. Иногда попадается и гнездарь, особенно поднятый поздно, столь упрямый, что и в десять дней не добьешься от него полного повиновения, тогда как другого на шестой день можно притравить, а на седьмой идти с ним в поле. В выноске ястреба нужна строгая точность, неослабное внимание, а главное - нескучливость. Например: ястреб упрямится, не идет на руку иногда два часа сряду, тогда как накануне через такое же расстояние перешел скоро и сегодня должен был перейти еще скорее и дальше; скучливому охотнику надоест стоять па одном месте, махать рукой и понапрасну звать ястреба, он сам подойдет поближе и - испортит все дело: на завтрашний день ястреб захочет еще большего сокращения расстояния, и переломить его упрямство еще труднее; он очень памятлив и впоследствии, когда выносится совсем и станет ходить на руку отлично хорошо, вдруг вспомнит, что его когда-то побаловали, заупрямится без причины и совершенно неожиданно. Выноска должна происходить без всякой уступки: не идет на руку - не давать есть, не давать спать; если ястреб худ и слаб, то лучше просто покормить на руке или в садке, но никак не уменьшать расстояния в переходе на руку. Вообще выноска - дело довольно трудное, а ленивому человеку будет не по вкусу. Спать приходится весьма немного. Хорошо, когда есть другой благонадежный охотник, которому можно поручить и доверить ястреба на время, а самому часок-другой уснуть; но надо быть осторожну в выборе помощника; мне нередко случалось видеть, как спит охотник, присев к забору, и спит ястреб, сидя у него на руке, тогда как ястребу не следовало в это время даже и дремать. Можно утвердительно сказать, что едва ли третья часть ястребов вынашивается хорошо. Единовременный корм самым свежим мясом и сбережение сытой птицы - также дело хлопотливое, и также утвердительно можно сказать, что все ястреба погибают рановременно от неосторожности и недосмотра охотников. Слетка вынашивать всегда гораздо труднее, а если попадется прошлогодний ястреб и охотник захочет, за неимением других, его непременно выносить, то это требует много времени, хлопот и беспокойств, да и неблагонадежно. Такой ястреб не может ловить отлично хорошо уже потому, что его всегда надо держать в черном теле, следовательно несколько слабым, а из тела (то есть сытый, жирный) он ловить не станет и при первом удобном случае улетит и пропадет. Слеток вынашивается точно так же, как и гнездарь, только строже, точнее и долее. Обращаю внимание господ охотников на последнее обстоятельство: чем долее вынашивается ястреб до начала травли, тем лучше, тем благонадежнее в будущем. Чтоб выносить скоро, надобно усмирить ястреба бессонницей и голодом, выморить его, а это иногда так ослабляет силы всего организма, что после ничем нельзя восстановить его, тогда как продолжительная носка дает возможность выучить ястреба сытого, полного сил, вкоренить в него ученье одной привычкой, которая гораздо вернее насильственной покорности от голода и бессонницы; даже в продолжение травли все свободное от охоты время, кроме пятичасового сна, надобно носить ястреба на руке постоянно, особенно слетка. Удивительно, какая разница между слетками и гнездарями! Я пробовал кормить последних таким отличным кормом, всегда парным, какого лучше, особенно в таком изобилье, не могла доставать мать своим ястребятам; пойманный слеток далеко не бывал так сыт, как поднимаемый на руку гнездарь, но между тем всегда слеток оказывался как-то глаже, чище пером, складнее, резвее и жаднее гнездаря. У последнего глаза бывают белесовато-мутного цвета, без всякого выражения, а у слетка глаза живые, ярко-желтые, наигранные, по выражению охотников, то есть зоркие и блестящие. Правда, впоследствии и гнездарь наиграет глаза: они пожелтеют и получат некоторый блеск, но никогда не сравняются с глазами вольного ястреба. - Возвращаюсь к делу. Итак, ястреб, какой бы он ни был, выношен совершенно, то есть ходит на руку отлично, даже без вабила, на один свист; надобно его притравить: дать ему поймать птицу и накормить до отвала на первой пойманной им добыче. Слетка не нужно притравливать, разве для того, чтоб он брал птицу покрупнее, для гнездаря же это самое важное дело; если в клетке он не поважен щипать птицу в перьях, то иногда, будучи уже выношен хорошо, не вдруг бросится на живую птицу, даже не посмотрит на нее: такого ястреба с первого разу не притравишь; но если в садке ему давали иногда птиц в перьях и живых воробьев или других птичек, то притравить его легко. Охотники уверяют, что притравливать надобно всегда на крупную птицу и что такой ястреб-перепелятник будет жаднее и станет брать вольных крупных птиц, как-то: уток-чирят, нe-крупных тетеревят, дупельшнепов, галок, сорок и голубей. Я в этом сомневаюсь, и хотя сам всегда притравливал ястребов голубями и некоторые мои ястреба точно брали поименованных мною птиц, но, кажется, это происходило от врожденной злобности и от крепости в ногах и пальцах, а не от первоначальной притравы, потому что не все, а только редкие бывали так жадны и сильны; притом другие охотники притравливают обыкновенно перепелками, а ястреба выходят отличные и даже иные берут дичь и птицу покрупнее. Выношенного ястреба, приученного видеть около себя легавую собаку, притравливают следующим образом: охотник выходит с ним па открытое место, всего лучше за околицу деревни, в поле; другой охотник идет рядом с ним (впрочем, можно обойтись и без товарища): незаметно для ястреба вынимает он из кармана или из вачика (* Вачик - холщовая или кожаная двойная сумка; в маленькой сумке лежит вабило, без которого никак не должно ходить в поле, а в большую кладут затравленных перепелок) голубя, предпочтительно молодого, привязанного за ногу тоненьким снурком, другой конец которого привязан к руке охотника: это делается для того, чтоб задержать полет голубя и чтоб, в случае неудачи, он не улетел совсем; голубь вспархивает, как будто нечаянно, из-под самых ног охотника; ястреб, опутинки которого заблаговременно отвязаны от должника, бросается, догоняет птицу, схватывает и падает с добычею на землю; охотник подбегает и осторожно помогает ястребу удержать голубя, потому что последний очень силен и гнездарю одному с ним не справиться; нужно придержать голубиные крылья и потом, не вынимая из когтей, отвернуть голубю голову. Тут надобно дать полную свободу ястребу; пусть он возится и управляется с добычей как ему угодно, лишь бы место было гладко; он ощиплет сам перья с голубя и, проглотив сначала голову и шею, изорванные в кусочки охотником, наестся до отвала, так что перестанет рвать мясо. Тогда охотник, взяв осторожно ястреба на руку, относит его домой, сажает на колодку и не трогает до утра, чтобы он мог выспаться хорошенько. Если притравление, или притрава совершилась удачно, то повторять ее не нужно; если же, например, ястреб бросился, но не схватил голубя или схватил, но не удержал, то надобно повторить притраву и добиться, чтоб ястреб взял птицу хорошо. В случае притравы успешной на другой день после обеда, когда жар посвалит, охотник идет с ястребом в поле в сопровождении собаки, непременно хорошо дрессированной, то есть имеющей крепкую стойку и не гоняющейся за взлетевшею птицею; последнее качество собаки необходимо, особенно для гнездаря, который еще не вловился: если собака кинется на него, когда он схватит перепелку и свалится с ней в траву, то ястреб испугается, бросит свою добычу, и трудно будет поправить первое впечатление. Итак, охотник выходит в поле, имея в вачике непременно вабило; собака приискивает перепелку, останавливается над ней, охотник подходит как можно ближе, поднимает ястреба на руке как можно выше, кричит пиль, собака кидается к перепелке, она взлетает, ястреб бросается, догоняет, схватывает на воздухе и опускается с ней на землю. Повторяется вчерашняя история, то есть ястреб накармливается досыта. На третий день начинается настоящая травля, но в самом умеренном числе; более осьми и много десяти перепелок травить не следует. Притом и возни с ястребом будет много; в каждую перепелку он так вкогтится, что не вдруг отнимешь, потому что надобно это делать бережно, отоптав кругом траву, чтоб не помять перья у ястреба, и вот каким образом: левою рукою должно закрыть пойманную перепелку от глаз ястреба, вместе с его ногами, а правою рукою - отгибать когти, для чего нужно сначала разогнуть приемный передний коготь и потом задний, тогда разогнутся остальные сами собою. Иной ястреб так сердит, что когда разогнут когти на обеих его ногах и отнимут добычу, то он сожмет пальцы в кулачок, так что они замрут и долго иногда остаются в этом судорожном состоянии. Отняв перепелку, охотник, за спиною у себя, отрывает ей голову, кладет к себе в вачик, а шейку с головкой показывает ястребу, который и вскакивает с земли на руку охотника, который, дав ему клюнуть раза два теплого перепелиного мозжечка, остальное прячет в вачик и отдает ястребу после окончания охоты. Охотник дает время ястребу опомниться, оправляет его растопыренные от злости крылья, и, когда он перестанет когтить руку и совсем успокоится, заставляет собаку приискать новую перепелку: где их много, особенно около просянищ, там попадаются они на всяком шагу. Если собака приищет выводку поршков (перепелят), то их травить не надо; во-первых, они подрастут и к осени можно их затравить в поре, и во-вторых, такая легкая добыча балует молодого ястреба. Одного первого поршка непременно затравишь, потому что не знаешь, над какой перепелкой стоит собака; но потом надобно ее отозвать от перепелиной выводки и отвесть в сторону: затравленный поршок пойдет на корм ястреба. - С каждым днем увеличивается число затравленных перепелок, и, наконец, травля продолжается от выхода охотника в поле вплоть до ночи. Мне рассказывали, что в старые годы охотники затравливали по сту перепелок, но сам я более пятидесяти не принашивал; впрочем, другие, неутомимые, охотники травили и в мое время до семидесяти штук в одно поле, в числе которых находилось иногда до десяти коростелей, особенно к осени, когда они из болот все выбегают в поля и опушки. Коростеля берет не всякий молодой ястреб, потому что коростель кричит, когда его догоняют; крик его похож на огрызанье хорька или на щекотанье сороки. Если гнездарь не возьмет его с первого раза, то уже не будет брать никогда. Слеток же крику дергуна не боится. Бывало, в иной вечер охотники с четырьмя ястребами приносили более двухсот перепелок. Это целый ворох. За поздним временем некогда и темно было чистить и щипать птицу, потому всех перепелок раскладывали на большом лубке, заранее прилаженном на льду в погребе. Это делалось сколько для того, чтобы невыпотрошенная дичь не испортилась, столько же и для того, чтобы она хорошенько охолодела. Теплую, жирную перепелку щипать невозможно, потому что с выдернутыми перышками будет отставать и прорываться кожа, растянутая жиром до необыкновенной тонины. На другой день, рано поутру, в прохладной западной тени погреба начиналась шумная работа: повара потрошили, а все дворовые и горничные девушки и девочки, пополам со смехом, шутками и бранью щипали перепелок; доставалось тут охотникам, которых в шутку называли 'побродяжками' за их многочисленную добычу, без шуток надоедавшую всем, потому что эту пустую работу надобно было производить осторожно и медленно, не прорывая кожи, за чем строго смотрела ключница. Перепелок сушили, коптили, а всего более солили. Сначала употребляли в пищу свежих, в паштетах, соусах и жаренных на сковороде в сметане; но скоро они, по своей приторности, так надоедали, что никто не мог смотреть на них без отвращения. - Число затравленных перепелок зависело не от числа приисканных собакою, а от силы ястреба и, главное, от того, что, поймав перепелку, он иногда слишком злобится, когтит, не дает отнять своей добычи, и время уходит даром: впрочем, у молодого ястреба это добрый знак. Травля тогда бывает вполне успешна, когда ястреб немедленно выпускает из когтей перепелку, как скоро охотник наложит на нее руку. Это последнее делает только ястреб старый, пересидевший зиму в садке; впрочем, и молодой гнездарь к концу осени уже перестает сердиться, или, лучше сказать, упрямиться, и легко уступает свою добычу охотнику. Живо воображая себе эту охоту теперь, с удовольствием и вместе с удивлением вспоминаю, как я увлекался ею в ребячестве и какие страстные охотники были до нее мои товарищи, люди пожилые и даже старики! В других губерниях, например в Курской, травля перепелок составляет промысел однодворцев; но в Оренбургской губернии, кажется, и до сих пор никто не охотится за ними для выгод денежных. Тогда у нас было три охотника, я четвертый; соревнование кипело горячее: чей ястреб лучше и кто затравит перепелок больше! Бывало, не знаешь, что делать от нетерпения, от ожидания, когда жар посвалит и можно будет ехать в поле. Охотники не позволяют травить в жаркие дни часов до пяти пополудни, утверждая, что ястреб заленится и заиграет. Это точно иногда бывает. В таком случае, если ястреб как-нибудь улетит совсем и через несколько дней будет пойман, надобно продержать его некоторое время в садке, чтобы он забыл свой побег, и потом вынашивать вновь, хотя не так уже строго. Впрочем, и собаке искать и охотнику ходить, конечно, в жар тяжело; но в дни серенькие или к осени, уже прохладные, как скоро ястреб скинет погадку, можно хоть с утра идти с ним в поле. Травишь, бывало, до ночи и всякий раз ропщешь, что скоро садится солнышко и рано наступают сумерки! По захождении солнца перепелки сидят уже не так крепко, летят шибче, поднимаются от земли выше и перемещаются дальше; ястреб же утомился, ловит не жадно, и нередко случается, что он не догоняет перепелок легких, то есть не так разжиревших, чекуш, как их называют охотники, потому что они на лету кричат похоже на слоги чек, чек, чек, - не догонит, повернет назад и прямо сядет на руку охотника или на его картуз, если он не подставит руки. Это называется ястреб ходит на руку с оборотом. - Нечего делать, надо возвращаться домой; сядешь на охотничьи дрожки и едешь шагом, кормя дорогой ястреба и пересчитывая в уме затравленных перепелок. Замечательно, что этот счет никогда не бывает верен: как ни считаешь аккуратно - всегда ошибаешься хоть одной штукой, а иногда двумя и тремя. Без сомнения, главное удовольствие в охоте доставляет резвость, ловчивость ястреба и доброе чутье и вежливость легавой собаки. Они так свыкаются между собою, что это удивительно: ястреб так умеет различать поиск собаки, что по ее движениям и по маханью хвостом знает, когда она близко добирается до перепелки, особенно понимает стойку собаки: он уже не спускает с нее глаз, блестящих какой-то пронзительною ясностию, весь подберется, присядет, наклонится вперед и готов броситься каждое мгновение. Ястреб уже совершенно не боится приближения собаки, не слетает с нашеста или колодки, когда она подходит, и часто под самым ее рылом щиплет пойманную добычу. Если ястреб без бубенчика и свалится с перепелкой в высокую траву или нежатый хлеб, то для скорейшего отыскания его обыкновенно употребляют собаку, и она, найдя ястреба, который притаится и приляжет в траве, сделает стойку и начнет махать хвостом от удовольствия; если же охотник далеко и ее не видит в густом хлебе, то начинает лаять. Если ястреб так свыкается с собакой, то еще более привыкает к своему хозяину: у другого охотника он долго не будет так ловить и особенно ходить на руку, как у того, кто его выносил и охотился с ним сначала. Когда перепелки жирны, а ястреб резов и силен, то можно не подходить очень близко к найденной перепелке, а велеть собаке издали спугать ее: тогда на дальнем расстоянии можно дольше любоваться резвостью ловчей птицы. Иные горячие охотники криком поощряют в это время своего ястреба, как псовые охотники собак: 'Эх, милый! ну, ну, ну, подцепи; не промахнись!' и пр. и пр. Про лихого ястреба говорят, что он как пуля догоняет перепелку. Самая богатая, добычливая травля перепелок бывает во второй половине августа и, смотря по погоде, иногда в начале сентября. Перепелки превратятся в жир, отяжелеют и, пролетев несколько шагов, падают на землю; даже не видя ястреба, поднимаются неохотно, а завидя его, лежат так плотно, что мне случалось брать их руками; невежливая и поваженная к тому собака переловит много таких перепелок. С особенною жадностью охотишься, бывало, в начале сентября, потому что каждый день ожидаешь перемены в погоде и начала пропаданья перепелок: никак нельзя сказать, что они отлетают, - они именно пропадают с каждым днем. Это всегда случается при наступлении холодного ненастья, особенно с северным ветром или морозом. Первое уменьшение гораздо значительнее и заметнее, а потом с каждым днем травишь менее и спустишься штук на шесть, на пять. Тут все охотники обыкновенно бросают травлю; но я продолжал ее упорно; ездил и ходил целые дни по всем любимым местам исчезающих перепелок, как-то: по широким межам, которые в Оренбургской губернии бывают в сажень ширины, поросшим густою травою и мелким кустарником чилизника, бобовника и вишенника, по залежам, начинающим лужать и зарастающим круговинами необыкновенно мягкою и густою шелковистою травкою; также по жнивью, зазеленевшему по местам длинными полосами казульки, жабры и череды, а всего лучше около нежатого просянища, брошенного за малостью урожая. Не один десяток верст проедешь и исходишь, бывало, чтобы затравить одну перепелку... наконец, нет ни одной, на другой день то же - надобно посадить ястреба на зимнюю квартиру. Пороки ястребов бывают следующие: часто случается, что молодой ястреб охватывается и проносится мимо перепелки или даже садится за ней в траву, а перепелка, особенно легкая, пробежав немного, быстро поднимается и возьмет большой перед; ястреб же оправившись, если и погонится за ней, то уже не догонит; иногда даже схватит, по-видимому, перепелку на лету и вместе с ней упадет на землю: охотник подбегает и находит, что ястреб держит в когтях траву или какой-нибудь прутик, а перепелки и след простыл. Это показывает или горячность, которую охотники выражают словом обзарился, или - слабость в ногах; первое пройдет от опытности, а второе, если не происходит от худобы случайной, бывает неисправимо. Худобу же поправить легко: стоит дня два поменьше травить, побольше кормить парным мясом и побольше давать спать, одним словом - понателить ястреба. Иногда бывает совсем противное: ястреб плохо ловит от лени от того что жирен; такого, разумеется, следует повыморить: поменьше кормить, побольше носить и не давать много спать. У сильных ястребов, даже у несытых, встречается иногда особенный недостаток: они носят, говоря по-охотничьи, то есть, поймав перепелку, не сейчас опускаются на землю, а летят с нею сажен пятьдесят, а иногда сто, и потом опускаются - это очень скучно и утомительно. Для избежанья такого невзгодья подлепляют у ястреба воском, в самых корнях, приемные когти, чтоб они сделались короче и чтоб ястреб, опасаясь, что перепелка вырвется, сейчас опускался с нею в траву. Наконец, попадаются ястреба просто глупые, тупые, не резво летающие, лентяи и ротозеи; они по большей части слабосильны, и таких надо выпускать на волю. Хорошего ловца можно узнать с первого взгляда: на руке он сидит бодро и весело, перо лежит у него гладко, головка маленькая, спина широкая, стан круглый, посадка стопкой, ноги здоровые и крепкие, но не длинные, емь большая, пальцы твердые, когти острые, умеренно круглые (нехорошо, когда они пологи, еще хуже, если слишком круто загнуты), глаза живые и пронзительные. Верной приметой считается, что ястреб хорош, если у него на хвосте находится семь 'черней', то есть семь поперечных темных полос. Все противоположные признаки изобличают ястреба посредственного или плохого. Травля ястребами-перепелятниками другой дичи, кроме перепелок и коростелей, весьма незначительна, и обыкновенные охотники ею не занимаются, разве представится очень благоприятный случай сам собою Но я любил эти опыты и пробовал травить жадными перепелятниками тетеревят, которых они берут очень хорошо, если выводка захвачена в чистом поле и если тетеревята малы, а как скоро зайдут за полтетерева, то таких уже догнать не могут, да и не удержат; дупелей также берут хорошо, если они очень жирны и поднимаются из-под самого рыла собаки; но если чуть подальше, то не догоняют. Я затравил в продолжение моей охоты с ястребами одного жирного осеннего вальдшнепа совершенно нечаянно, думая, что собака ищет по коростелю в лесной опушке; затравил двух чирков и одного болотного молодого кулика; голубей русских перетравил множество, а также галок и сорок; но только два ястреба из нескольких десятков ловили у меня отлично последних трех птиц. По мнению охотников, их потому берет не всякий ястреб, что голубь очень силен, галка черна, а сорока щекочет и больно дерется клювом и ногами. Первая и последняя - причины справедливые и весьма уважительные: но точно ли не нравится черный цвет ястребу - утверждать не могу. Вся хитрость состоит в том, что ястребу надобно нечаянно, из-за чего-нибудь, близко налететь на этих птиц, в противном случае он их не догонит. Один охотник при мне травил сорок, даже зимой, старым ястребом, но вот каким образом: он выбрасывал кости и всякий сор под самым окошком своей избы, сороки налетали, а он поднимал тихонько оконницу, подносил ястреба, который, воззрясь в сорок, бросался и захватывал которую-нибудь почти на месте. Этот охотник в продолжение всей зимы почти ежедневно травил таким образом сорок и кормил ими ястреба, который оставался совершенно здоров, начинал линять очень рано, в начале мая, и совершенно поспевал к травле еще в конце июня месяца: очевидно, что мясо сорок хищным птицам здорово. Во время линянья надобно ястреба посадить в садок, хорошо кормить и не трогать. Ястреба могут жить у доброго и попечительного охотника по нескольку лет; год от года становятся они пером светлее, белесоватее и, наконец, сделаются как будто седые. У меня не жили ястреба более двух зим и всегда погибали от какого-нибудь недосмотра; один из них улетел во вторую зиму и не воротился: я полагаю, что он как-нибудь погиб, потому что был очень ручен и большой пискун. Надобно заметить, что некоторые гнездари пищат, когда проголодаются, а другие - никогда. Я помню у одного охотника ястреба шести осеней; это была чудная птица, брал все что ни попало, даже грачей; в разное время поймал более десяти вальдшнепов; один раз вцепился в серую дикую утку (полукрякву) и долго плавал с ней по пруду, несмотря на то, что утка ныряла и погружала его в воду; наконец, она бросилась в камыш, и ястреб отцепился; уток-чирят ловил при всяком удобном случае; в шестое лето он стал не так резов и умер на седьмую зиму внезапно, от какой-то болезни. Он был так умен, что, идя в поле, охотник не брал его на руку, а только отворял чулан, в котором он сидел, - ястреб вылетал и садился на какую-нибудь крышу; охотник, не обращал на него внимания и отправлялся, куда ему надобно; через несколько времени ястреб догонял его и садился ему на голову или на плечо, если хозяин не подставлял руки; иногда случалось, что он долго не являлся к охотнику, но, подходя к знакомым березам, мимо которых надо было проходить (если идти в эту сторону), охотник всегда находил, что ястреб сидит на дереве и дожидается его; один раз прямо с дерева поймал он перепелку, которую собака спугнула нечаянно, потому что тут прежде никогда не бывало перепелок. У этого ястреба можно было взять из когтей птицу совершенно живую и неповрежденную и посадить в садок на зиму, что часто и делали; только охотник накладывал руку на пойманную им перепелку, как ястреб выпускал ее из когтей и отпрыгивал в сторону. По-видимому, в нем уже не было собственной жадности, и он ловил так, по привычке или как бы для удовольствия своего хозяина. Можно себе представить, что с такой умной птицей удовольствие травли несказанно увеличивалось. Вероятно, на следующий год ястреб стал бы ловить еще тупее, но любопытно было бы наблюдать его старость и постепенный упадок сил. Несмотря на то, что охотник его был человек самый простой и грубый, он плакал о своем лихом поседелом ловце и всегда говорил: 'Нет, мне уж не нажить такого ястреба'. ПРИЛЕТ ДИЧИ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ПТИЦ В ОРЕНБУРГСКОЙ ГУБЕРНИИ Предлагаю мои охотничьи заметки о прилете дичи с 1811 по 1826 год включительно, кроме 1812, 1816 и 1821 годов. Первые восемь лет я жил в Бугурусланском уезде, Оренбургской губернии, что ныне Самарская, а последние пять - в Белебеевском уезде, который и теперь составляет часть Оренбургской губернии. Числа прилета птицы записывались те, в которые поднимали дичь с земли или когда видели ее сидящую на воде и деревьях, а не те, в которые видели птицу пролетающую в вышине. Пролет не то, что прилет; пролет совершается почти всегда ночью или по зарям, всегда высоко, и сведения о нем бывают иногда слишком неточны. Прилет значит появление птицы на местах ее обыкновенного жительства. 1811 год (в Бугурусланском уезде) Месяц март 14. Прилетели грачи. 20. Клинтухи. 21. Скворцы. 22. Жаворонки. 25. Дрозды. 27. Пигалицы. Гусей и лебедей видели гораздо ранее. 30. Появились по реке и по материку пруда нырки. Апрель 10. С этого дня началась дружная весна; птица летела всякая. 10. Поднял вальдшнепа. 12. Появились бекасы и кулички-травники. 13. Утки всех крупных родов и кулички-зуйки. 16. Чирки. 18. Болотные кулики. 20. Кроншнепы и дупельшнепы. 22. Гаршнепы. 25. Стрепета и журавли. Стрельба тетеревов с подъезда осенью, сначала на дрожках, а потом на санях, продолжалась до 27 ноября и прекратилась за углублением снега. 1813 год Февраль 28. Нашел двух крохалей, или гагар, на родниковом озерке, которое не мерзло и зимой. Должно заключить, что это были утки зимовые, потому что в марте не было совсем прилета птицы, кроме грачей, которые показались 18-го. Апрель 2. С этого числа по ночам и по зарям начался валовой пролет дичи, особенно уток; но на местах около реки, в расстоянии десяти верст, я нигде не мог найти даже одной птички. 6. Наконец, явились необыкновенно запоздавшие клинтухи и скворцы. 7. Пиголицы, дрозды большие и малые, а к удивлению моему, поручейники и черныши. Тепла было очень мало, а потому мало и проталин; несмотря на то: 8. Показались бекасы, которым сидеть было совсем негде. 9. Появились нырки по реке стаями, чего никогда не бывает: они показываются всегда парами или в одиночку. Началось тепло. 12. Везде шатались травники. Поднял в саду вальдшнепа. Появились все породы уток. 14. Показалось множество мелких куличков. 15. Дупельшнепы. 19. Кроншнепы. 21. Гаршнепы. 26. Журавли. 30. Стрепета. Стрельба тетеревов с подъезда продолжалась до 30 ноября. 1814 год Март Прилет птиц ранний. 8. Прилетели грачи. 12. Клинтухи. 20. Пиголицы. 22. Жаворонки. 25. Скворцы, дрозды и нырки. 27. Гуси, лебеди, крупные утки, даже витютины, всегда прилетающие поздно. 30. Красноножки, или щеголи, и травники. 31. Вдруг везде появились вальдшнепы. Апрель 3. Показались болотные и степные кулики и все мелкие кулички. 5. Бекасы. 10. Дупели. 12. Гаршнепы. 15. Горлинки. 22. Журавли и стрепета. 1815 год Март Прилет птиц начался еще ранее. 3. Показались грачи. 9. Клинтухи по всем гумнам. 13. Не только нырки, но все крупные породы уток. Воды, то есть весенних луж, не было нигде, и потому все утки садились по реке, мало замерзавшей и зимою, и я никогда не убивал столько уток даже в апреле, сколько убил в этом году в марте. Дни стояли красные, а по ночам морозы. Наст образовался довольно крепкий, и ходить по нем было очень ловко и легко, как по паркету. 17. Прилетели жаворонки; но где они сидели, неизвестно, потому что проталин не было. 19. Оказались вальдшнепы, дрозды и скворцы. 23. Убил бекаса, но потом они не появлялись до 3 апреля. 26. Гуси, лебеди и журавли. Апрель 1. Дружная весна. Явились витютины и мелкие кулички всех родов. 3. Болотные кулики. 5. Кроншнепы. 7. Дупельшнепы и гаршнепы вместе. 10. Снег сошел. Везде по полям показалось множество стрепетов. Два раза выпадал потом снег с морозами, и, вероятно, погибло много птиц. x x x В 1816 году я воротился в деревню уже к осени. Стрельба тетеревов с подъезда была необыкновенно добычлива и продолжалась до 7 декабря. 1817 год Февраль 28. Показались клинтухи на гумнах и свиристели. Клинтухов было очень много. Март 6. Прилетели грачи. 7. Убил на реке малого рода гагару. Клинтухи попадались везде, но до 4 апреля никакой прилетной птички не было, кроме жаворонков, прилетевших на благовещение. Время стояло холодное, и проталин не было. Апрель 4. Показались пигалицы. 5. Дрозды большие и малые. Начало сильно таять. 9. Черные кулички и зуйки. 10. Бекасы, витютины, нырки, гуси, и видели лебедей. 11. Вальдшнепы, дупельшнепы, травники и другие мелкие кулички. 15. Крупные породы уток. 17. Болотные кулики. 18. Кроншнепы и чирки во множестве. 20. Гаршнепы. 22. Болотные коростели (погоныши). 26. Журавли, которые, впрочем, летели уже давно, и стрепета. Стрельба тетеревов с подъезда продолжалась до 20 ноября. Прилет горлинок, погонышей, кречеток, курахтанов болотных и сивок редко отмечался в моих записках, а прилета луговых коростелей, перепелок и болотных кур нет совсем. Это значит, что они прилетали или оказывались поздно, когда я уже переставал записывать прилет дичи. 1818 год Март 12. Прилетели грачи. 25. Клинтухи, жаворонки и скворцы. 28. Нырки. 31. Дрозды и чибисы. Большой дрозд-рябинник был застрелен мною зимой в январе, в верхней уреме реки Бугуруслана, где она местами не мерзла. Апрель 2. Бекасы. 3. Кулички-травники. 4. Гуси (одного убил), черные кулички и зуйки. 6. Крупные утки и болотные кулики. 7. Дупельшнепы. 9. Витютины, чирята и все породы мелких куличков. 11. Гаршнепы. 13. Кроншнепы и озимые куры (сивки). 25. Речные кулики и курахтаны. Долго стояли холода и выпадал снег при морозах. Май 2. Появились журавли на полях. 6. Стрепета. 20. Погоныши. Осенью 31 августа и 2 сентября было много, в сравнении с другими годами, пролетных щеголей, или красноножек. Стрельба с подъезда тетеревов продолжалась только до 11 ноября, по множеству выпавшего снега. 1819 год Март 19. Прилетели грачи. 22. Клинтухи. 26. Жаворонки и скворцы. 29. Пигалицы и дрозды. Апрель 2. Показались кряковные утки. 5. Нырки. Было тринадцать градусов морозу. 8. Вальдшнепы, в кустах около реки. 9. Болотные кулики. 10. Бекасы. 11. Дупельшнепы и гаршнепы вместе, большими высыпками, по размокшим луговинам. Кроншнепы и малые дрозды. 12. Черные кулички и зуйки, утки шилохвости и серые. 14. Кулички-травники, утки чирята и пигалицы, опоздавшие очень много против обыкновения. 19. Витютины и горлинки. 21. Журавли и сивки. 23. Стрепета. 30. Высыпки турахтанов. 1820 год Март 12. Прилетели грачи. 22. Клинтухи, жаворонки, скворцы, нырки и кряковные утки. 23. Большие дрозды и гуси. 26. Пигалицы. 30. Бекасы. Апрель 2. Журавли и лебеди (одного убил). 3. Черные кулички и зуйки. 4. Травники. 8. Чирята и все другие крупные и мелкие утки; дупельшнепы и болотные кулики. 13. Гаршнепы и красноножки. 16. Все мелкие кулички. 19. Кроншнепы и стрепета. 22. Витютины и журавли. 28. Болотные коростели, или погоныши. 1822 год (в Белебеевском уезде) Март 12. Прилетели грачи. 22. Скворцы, клинтухи, и видел гусей. 24. Жаворонки. Апрель 6. Пигалицы. 8. Болотные кулики, кроншнепы, нырки, дрозды большие и малые. 10. Бекасы и дупельшнепы вместе. - Близко болот меня не было, и вся прилетная птица оказывалась по лужам на прошлогодних жнивах. 11. Чирки, клинтухи и кулички-травники. 13. Гаршнепы, тоже по жниве и лужам. 16 апреля выпал снег в пол-аршина глубиною и не сходил трое суток; как только показались проталины, то на них свалилась всякая птица: болотная, водяная, степная и лесная, так что я бил на одной и той же проталине витютинов, уток и куликов. 26. Появились сивки, или озимые куры. Май 4. Вдруг оказались везде стрепета. 9. Кречетки. - Подъезд к тетеревам продолжался до 8 ноября. 1823 год Март 15. Прилетели грачи. 20. Клинтухи. 27. Жаворонки. 28. Пигалицы. 30. Скворцы и дрозды. Апрель 1. Убил черного дрозда, какого никогда не видали в Белебеевском уезде. Появились дрозды малого роду. 4. Кряковные утки, крохали и нырки. 9. Бекасы и витютины. 11. Кроншнепы и болотные кулики. 12. Дупельшнепы и чирята. 13. Гаршнепы. 15. Вальдшнепы. 20. Стрепета. 24. Озимые куры и погоныши. 26. Журавли. Май 3. Кречетки. - Подъезд к тетеревам прекратился 20 октября, по глубине рано выпавшего во множестве снега. 1824 год Март 11. Прилетели грачи. 20. Клинтухи и крупные утки. Видели лебедей. 21. Скворцы и дрозды. 23. Пигалицы. До 4 апреля птица не показывалась за стужей. Весны и признака не было. Апрель 4. Дружная весна, и в один день я увидел всю птицу: всяких уток, журавлей, болотных и степных куликов, травников, чернышей и бекасов. 7. Показались вальдшнепы во множестве. 8. Дупели и гаршнепы. 15. Стрепета и кречетки. 29. Озимые куры. 30. Погоныши. Октября 18-го я убил бекаса в степи, около большой лужи, когда уже лежал и шел сильный снег, которого 19 октября выпало столько, что подъезд к тетеревам прекратился. В этот же год снег застал стрепетов еще не улетевших, и я отыскивал их по следам, как куропаток. 1825 год Март 22. Прилетели грачи. 28. Клинтухи и жаворонки. 30. Скворцы и пигалицы. Апрель 1. Гуси. 3. Кроншнепы и травники. Видел пару пролетевших бекасов. 4. Утки всех родов и дрозды. 5. Лебеди и болотные кулики. 8. Бекасы показались на местах. 10. Дупели и гаршнепы вместе, высыпками. 14. Журавли. Это был замечательный прилет: самые ранние, первые четыре прилетные птицы, появились очень поздно; но зато вся остальная птица прилетела ранее других годов, так что 14 апреля была вся уже дома, кроме стрепетов, кречеток и озимых кур, которые очень запоздали. Май 10. Кречетки. 12. Стрепета. 14. Сивки, или озимые куры. - Подъезд к тетеревам продолжался до 5 ноября. 1826 год Март Прилет самый поздний, хотя время стояло обыкновенное. 28. Прилетели грачи. Апрель 7. Скворцы и жаворонки. 10. Дрозды. 12. Пигалицы. 16. Нашел всю птицу, прилетевшую вдруг, как-то: вальдшнепов, дупелей, бекасов и гаршнепов, кроншнепов, болотных куликов, травников и уток всех пород; но остальная птица появилась опять после долгого промежутка. Май 4. Явились стрепета, кречетки и озимые куры. 10. Болотные коростельки, или погоныши. x x x Об отлете дичи у меня, к сожалению, нет заметок. Причина очевидная: я с жаром занимался охотой и не записывал постоянно убыли в породах дичи, хотя не мог не заметить ее. Скажу, однако, вообще, что птица пропадает в Оренбургской и Самарской губерниях в следующем порядке: в конце августа, иногда и в половине, улетают кроншнепы (всегда прежде всех), болотные кулики и все породы мелких куличков; за ними клинтухи и витютины, а горлинки прежде их. Потом дупельшнепы, за ними бекасы и, наконец, гаршнепы и вальдшнепы. Из утиных пород ранее улетают чирки, но утки держатся до ноября. Гуси начинают лететь в исходе августа, но держатся иногда, независимо от летящих, до половины сентября. Отлет журавлей бывает в иные года очень ранний и тянется очень долго. Мне случалось замечать летящих журавлей в исходе июля и в исходе сентября: это два месяца! - Народная примета, что ранний отлет журавлей значит раннюю зиму, не всегда сбывается. ЛОВЛЯ ШАТРОМ ТЕТЕРЕВОВ И КУРОПАТОК Вероятно, две трети тетеревов и серых куропаток (особенно последних), потребляемых в России в огромном количестве, крыты шатрами. Хотя эту охоту положительно можно назвать добычливою, в промышленном значении этого слова, но в скучное, бесконечное зимнее время в отдаленной деревне, за отсутствием всех других охот, можно и ею заняться с удовольствием. Я знавал многих людей, больших охотников 'крыть тетеревов и куропаток'. Я сам с ранней молодости горячо им сочувствовал и много езжал со стариками, несмотря ни на какую погоду, не только крыть уже приваженную птицу, но даже расставлять привады, что, вероятно, немногим может понравиться. Эта охота имеет свои тонкости, свое знанье дела, свое уменье, свои удачи и неудачи, следственно имеет свой интерес. Шатром называется сеть, связанная из суровых, посконных и преимущественно конопляных крепких ниток. Эта птицеловная снасть представляет подобие колпака, или воронки, или всего ближе - островерхой палатки, шатра, отчего и названа очень верно этим последним именем. Квадратные ячейки шатровой тетеревиной сети имеют в поперечнике, вверху шатра, один вершок, а внизу - полтора вершка; эта ширина необходима для того, чтоб накрытая птица могла свободно просунуть голову и шею до самых крыльев; чтоб, обманутая этой свободой, она постоянно пробивалась, лезла вперед, а никак не вздумала вынуть голову назад и выбежать из-под шатра. Цепкость сетки зависит от тонины ниток и ширины петель, или ячеек. Чем нитки тоньше, а петли шире, тем лучше: само собою разумеется, что нитки не должны рваться, а сквозь ячейки не должна пролезать птица. Величина шатра может быть произвольная, но по большей части окружность его, когда шатер поставлен и растянут, бывает в десять сажен. Охотник, занимающийся ловлею шатром, еще с осени наблюдает за тетеревами и знает: много ли их, где они предпочтительно держатся и куда летают кормиться. Как скоро выпадет порядочный снег, он ставит привады именно на те места, куда тетерева повадились летать за кормом. Привада состоит из нескольких овсяных необмолоченных снопов, воткнутых в снег стоймя, разумеется кистями кверху, и непременно из кучи какой-нибудь соломы, сложенной копною в четырех или пяти саженях от привады; эта куча соломы впоследствии преобразится в шалаш, в котором будет сидеть охотник, когда придет время крыть тетеревов. Расставив несколько таких привад, охотник, дни через два, начинает их осматривать, наблюдая следующие предосторожности: 1-е) Он осматривает привады на лошади, в санках, а не пешком, и преимущественно в полдень, когда тетерева уже побывали на кормовых местах и улетели на такие, где они обыкновенно отдыхают, сидя на деревьях или на земле, если снег еще мелок. 2-е) Так как иногда случается, что тетерева полднюют недалеко от привад, то надобно приближаться к ним весьма осмотрительно, то есть не подъезжать прямо к приваде, не вылезать из саней и не подходить к ней, а проехать мимо поближе (ибо человека, едущего на санях, тетерева не боятся), так, чтоб можно было разглядеть: бывают тетерева на приваде или нет? 3-е) Если следов тетеревиных много и снопы растрепаны, обиты и обдерганы, то надобно их оправить и прибавить свежих; но если тетерева сидят близко, то есть в виду, то ни под каким видом на приваду не ходить и даже не останавливаться. Оправку старых снопов и прибавку новых можно сделать на другой день; а если опять тетерева будут сидеть неподалеку, то сделать все это рано поутру, то есть на заре, до их вылета, или поздно вечером, когда они сядут на ночевку. В светлые, месячные ночи оправляют привады даже по ночам; впрочем, многие охотники делают это всегда на утренней заре, для того, чтобы к прилету тетеревов привады находились в хорошем виде: это имеет свою полезную сторону. В снежную, буранную (по-оренбургски) погоду необходимо каждый день ездить на привады и отряхивать снопы от снега, чтоб они были виднее и приманчивее. Необходимо также отряхивать снег с копны соломы для того, чтоб тетерева привыкали постоянно видеть будущий шалаш. Если привада стоит недели две, не посещаемая тетеревами, и даже поблизости их не видно, то над