"ЧЕТЫРЕ ЛИСТА ФАНЕРЫ"
Киновидеофирма "Украина"
Киев, 1992 год
Режиссер -- Сайдо Курбанов
В главных ролях:
АЛИНА (в фильме София) -- Ольга Сумская
БОГДАН МАЗЕПА -- Иван Гаврилюк
МАМА -- Ада Роговцева
ОТЕЦ -- Константин Степанков
ПОЛКОВНИК -- Богдан Ступка
КООПЕРАТОР -- Борислав Брондуков
ЕГО ЖЕНА -- Лариса Удовиченко
-- Значит, товарышшы! За досрочное завершение сева райком нахрадил наш колхоз прэмией! Похлопаем, товарышшы, похлопаем.
Товарышшы хлопают.
-- И мы собрались, шоб демократическим способом решить, как ее лучше потратить. Какие у кого будуть прэдложения?
После некоторое время продержавшейся вежливой паузы последние начинают из зала поступать.
-- Ферма совсем прохудилась, коровы по колено в воде: крышу бы починить!
-- Хорошее прэдложение, -- соглашается председатель. -- Замечательное прэдложение. Только прэмия всего тыща, так что боюсь, нам и на лист шифера вряд ли хватит. А так -- хорошее прэдложение.
-- Дорогу сделать. Не то что машины -- трактора вязнут!
-- Хорошее прэдложение, -- снова не спорит председатель. -- Замечательное прэдложение. Правда, если от крыльца правления начнем, как раз до улицы денег хватит. А так -- хорошее прэдложение.
Подав еще две-три подобные идеи и получив ответы, аналогичные предыдущим, зал замолкает.
-- Ну шо ж вы, товарышшы? -- удивляется председатель. -- Смелее, смелее!
И тогда с места поднимается эдакий дед Щукарь и говорит:
-- А давайте-ка купим четыре листа фанеры!
-- Хорошее прэдложение, -- обескуражено помолчав и даже почесав в затылке, произносит председатель. -- Замечательное прэдложение. Главное -- денег может хватить. Только вот -- зачем?..
(Продолжение эпиграфа -- в свое время).
Алина припарковала "Оку" прямо возле парадного и не успела, выйдя, щелкнуть ключиком, как лениво подвалил белобрысый мент:
-- Отхонытэ машину. Здэсь нэ положено.
Алина демонстративно огляделась:
-- Не вижу знаков.
-- Ховорят: нэ положено, значит нэ положено! -- настаивал мент.
-- Меня, между прочим, пригласил ваш начальник, -- не удержалась Алина и даже продемонстрировала издалека (потому что удостоверение было внештатное, хоть, честно сказать, и штатное не давало в этом смысле никаких привилегий) белобрысому огоньковское удостоверение.
-- Тем более нэ положено! -- заело мента, не очень-то поверившего насчет начальника, а всевозможных удостоверений навидавшегося за службу сверх головы: те два или три, которые требовали к себе уважения, узнал бы и издалека. -- Поставьте за угол и пройдитэсь пешочком.
-- Возьмите! -- швырнула Алина белобрысому ключи и права с техпаспортом. -- А ваш полковник пусть объяснит мне, на каком основании нэ положено, когда нету знаков. Правовое государство они строят! -- поднялась Алина до вершин сарказма.
Те двое: один в белой нарядной милицейской полковничьей форме, другой -- в импортном штатском, что наблюдали за сценой у подъезда через высокое окно верхнего этажа, конечно, не слышали диалога, но сцена и пластически была выразительна достаточно, чтобы вызвать их улыбки.
-- Строптивая, -- с тенью не то порицания, не то удовлетворения сказал штатский, человек среднеазиатской внешности.
Полковник кивнул, соглашаясь, отошел от окна (Алина уже скрылась в подъезде, оставив мента в некоторой растерянности разглядывать документы и ключи), нажал кнопку селектора:
-- Пилипенко у входа дежурит?
-- Пылыпэнко, -- хрипло согласился селектор голосом неопределенной половой принадлежности.
-- Срочно ко мне!
Отпустив кнопку, полковник поднял глаза на штатского:
-- Хорошо, что строптивая. Если уж до чего докопается?
-- Рисковый ты человек, Петро! -- восхитился штатский, но как-то, кажется, с иронией восхитился.
-- Был бы не рисковый? -- вступил было Петро в полемику, но тут приотворилась, явив совсем дурную собой и очень немолодую секретаршу, кабинетная дверь.
-- К вам, товарышш полковнык, -- обнаружила секретарша, что селекторный голос принадлежал ей. -- Журналысьтка. Ховорыть, прыхлашалы.
-- Ревнуешь, что ли? -- сомнительно пошутил полковник.
Секретарша злобно скрипнула зубами и бросила на штатского короткий, пронзительный взгляд исподлобья.
-- Так чего: пускать?
-- И кофе принеси на троих. С пирожными.
-- Да дэ ж я вам пырожныхь-то возьму? -- буркнула секретарша.
-- С пирожными! -- значительно утвердил полковник.
-- Зря ты с ней, Петро, так! -- покачал головою восточный красавец.
-- Учи ученого, -- проворчал Петро. -- По рукам-ногам повязана: куда на х.. денется?!
Восточный человек собрался возразить, но явилась Алина, и он вдруг сделался незаметен, скользнув ли в тень, сам ли в мгновение обернувшись тенью?
А полковник, выдержав в наигранном онемении, долженствующем выразить восторг и впрямь очень хорошенькой, да еще и нарумяненной гневом на мента Алиною, секундную паузу, уже шел, сияя, навстречу гостье, басил:
-- Вот вы, оказывается, какая, Алина Евгеньевна! Приятный, приятный сюрприз. Всегда, знаете, когда заочно кто-нибудь понравится, ожидаешь? мымру!
-- Не поняла! -- резко остановилась Алина. -- Я написала что-нибудь не так? Кого-то огорчила? Так на это есть Закон о печати. Обращайтесь в суд. Никто не давал вам права? То, что я согласилась сюда прийти, считайте моей личной любезностью и не делайте выводов?
-- Простите милосердно, -- перебил Алину полковник бархатным баритоном, приложив руку к ослепительному кителю где-то в районе души. -- Не умеешь, как говорится, делать дамам комплименты -- не берись.
-- Вот и прекрасно! -- отрезала Алина непонятно по какому поводу и решительно села к полковничьему столу. -- Прежде чем вы изложите причину вашего приглашения, я хотела бы принести жалобу.
Полковник балдел!
-- Кто же вас так обидел?! Если, не дай Бог, кто из наших!.. Дружба с прессой -- краеугольный, так сказать, камень?
-- Официальную жалобу, -- перебила Алина жестко. -- Зарегистрированную. Видала я эти? начальственные нагоняи в присутствии посетителя. -- Протянула требовательную руку: -- Два листа бумаги, пожалуйста. И копирку. Единственная, знаете, защита от случайно затерявшихся бумаг?
Аладдин, вызывая своего джинна, тер лампу -- полковник, вызывая своего, жал кнопку.
-- Да послала, послала я за пырожными за вашими! -- сунула секретарша голову в дверной проем.
-- Принесите? барышне два листа бумаги. И один -- копирки.
-- Чего? -- сказала секретарша так презрительно, что полковник просто вынужден был прикрикнуть:
-- Того!
Секретарша пожала плечами.
-- Там Пылыпэнко торчит.
-- Вот пусть Пилипенко бумагу с копиркой и захватит. Только бумаги -- четыре листа. Третий и четвертый -- мне.
Ждали Пилипенко недолго, но молчали при этом так упорно, что воздух, казалось, начал искрить, потрескивать.
-- Товарышш полковнык! По вашему приказанию? -- явился, наконец, белобрысый, никак не умея распределить между двумя руками отдание чести, удержание алининых прав и ключей и бумаги с копиркою.
-- Садись, Пилипенко, садись. Этот?
Алина опустила глаза не просто утвердительно, а и потому еще, что, непонятно отчего, стало ей чуть неловко.
-- Давайте начнем с его заявления, -- предложил белый полковник. -- Может, тогда в вашем и надобность отпадет. Сэкономим время. И нервы. Пиши, Пилипенко. Возьми вон ручку? Под копирку пиши. Начальнику Управления Внутренних Дел полковнику? Ну, шапку ты знаешь. Рапорт. Написал? Ввиду полной моей неспособности осознать, что милиция служит гражданам?
Пилипенко попытался возмущенно-оправдательно приподняться из-за стола, но полковник тоном тут же его и усадил обратно:
-- ?милиция служит гражданам, а не граждане предоставлены в распоряжение милиции в целях удовлетворения жажды власти работников последней?
-- Но вы ж сами, товарышш полковнык!.. -- привстал-таки белобрысый мент, едва разобрался в смысле того, что ему издевательски надиктовали.
-- Пиши! -- прикрикнул хозяин кабинета. -- Прошу уволить меня из рядов?
-- Оставьте, оставьте его, полковник! -- чувство неловкости все нарастало в Алине и, наконец, дошло до предела. -- Пусть вернет права и ключи. И велите там знак повесить? Я понимаю, только нельзя же без знака.
-- Слыхал, Пилипенко? Верни гражданке ключи и документы.
Пилипенко вернул.
-- И иди. И богу молись. И если там что в машине пропало?
-- Ды товарышш полковнык!..
-- Иди-иди, кому сказано?!
Пилипенко исчез с пошатнувшейся в душе верою в мировую справедливость.
-- Что ж вы? -- не скрывая иронии, поглядел полковник на Алину. -- Жалко стало? А я-то думал -- вы и вправду женщина твердая и принципиальная.
-- Разве он виноват? -- отчего-то покраснела, что с ней случалось совсем не часто, Алина.
-- А кто? Может, я? Или капитан Мазепа? Или Пуго, Борис Карлович? -- Полковник насладился эффектной паузой и тяжко вздохнул: -- То-то и оно! Непростая ситуация? Ох, непростая! Потому я и решился вас пригласить? Смиренно, так сказать, возопить о помощи?
-- Давайте, полковник, договоримся раз-навсегда, -- попыталась Алина за жесткостью скрыть смущение. -- Каждый занимается исключительно своей работой. От добровольных помощников?
-- Господи! -- вздохнул полковник. -- Как же вы против нас предубеждены! Всякое мое слово готовы толковать в худшем для меня смысле. Ладно-ладно, не стану пока рассеивать. Давайте повернем вопрос так: вы окончили три курса юридического?
-- Когда это было? -- отмахнулась Алина.
-- Кокетничаете, да? -- с грузинским акцентом процитировал полковник побитый молью анекдот.
Алина впервые за последние полчаса улыбнулась.
-- Вы известный не только у нас в городе, -- продолжил полковник, -- но и в стране журналист. Ваша последняя статья в "Огоньке"?
-- Хорошо-хорошо! Вы уже зареклись делать дамам комплименты.
-- Словом, мы хотим дать вам возможность как угодно подробно ознакомиться с нашей работой, допустить вас до самых, так сказать, последних наших секретов?
-- Так уж и до последних? -- усомнилась Алина, хоть глаза у нее несколько и разгорелись.
-- Последних, -- ответил полковник, честно глядя в разгоревшиеся эти глаза.
-- Бойтесь данайцев, дары приносящих! -- продекламировала журналистка.
-- Хи-итрая? -- погрозил полковник пальчиком. -- Ничего от нее не скроешь. Ну есть, есть у нас в этом свой интерес! Который, впрочем, нимало не ущемит вашу независимость. У нас и впрямь масса бездарностей, непрофессионалов. Мы и впрямь заслужили самые серьезные нарекания. Так вот: единственное условие, которое я хотел бы вам поставить: вы будете писать про работу самого талантливого, самого порядочного нашего сыщика. Это вовсе не показуха! Почему, скажем, литературоведы исследуют творчество Толстого или Блока чаще, чем творчество писателя Пупкина? А вы, журналисты, всё норовите наоборот!
-- И кто же у вас этот самый? Толстой?
-- Напрасно иронизируете.
-- Талантливый, но, главное -- порядочный!
-- А вы не слыхали? Капитан Богдан Мазепа. Человек потрясающей интуиции! Блистательной памяти! Абсолютного знания криминального Львова, да, пожалуй, и Западной Украины в целом? Тончайшего нравственного слуха!
-- Пиф-паф ой-ой-ой, что ли? -- осведомилась Алина, еще усилив иронию. -- Тончайшего нравственного слуха? Банальный бабник!
-- Оказывается, вы уже знакомы!
-- Он пытался склеить меня на опознании трупа моего мужа.
-- Да-да-да-да-да? -- закивал полковник, то ли вспомнив эту историю, то ли сделав вид, что вспомнил. -- Прямо, говорите, на опознании?
Алина кивнула, но кивнула автоматически, ибо, в сущности, не слышала уже вопроса: вольно -- невольно ли, полковник вернул ее в ранневесеннюю ночь три месяца назад, ночь, когда Алина стала, наконец, взрослой.
-- Что? -- переспросила Алина голос, обводя отупелым взглядом прокуренную комнату с пеплом на паласе, переполненными пепельницами, липкими немытыми рюмками, станиолевыми обертками от стандартов таблеток. -- При чем тут милиция? О, Господи! Нашелся, что ли? Живой? Да вы человеческим языком разговаривать умеете?!
Голос, судя по тому, что хозяин его на полувозмущении Алины оборвал связь, человеческим языком разговаривать умел не очень. Алинин мозг уже работал, раздраженно и лихорадочно, -- тело же все не находило сил сбросить оцепенение и путалось в раскиданных тут и там одеждах. Алина выглянула в окно: впритык к новенькой ее, сверкающей под фонарем "Оке" припарковался, не выключив света, не заглушив вонючего, тарахтящего мотора, желто-синий УАЗик; владелец голоса с сержантскими погонами на плечах брел к нему, покуривая, от телефонной будки.
Лифт не работал. Алина одолела четырнадцать пролетов гулкой, пустой, грязной ночной лестницы с тусклыми лампочками, горящими через два этажа на третий; даже не кивнув ментам, вставила ключик в дверку "Оки", но не успела усесться, как сержант, отщелкнув окурок в сторону урны, но в нее не попав, подвалил и взял Алину под локоток, чем вызвал у нее летучую брезгливую гримаску.
-- К нам в машину, пожалуйста.
-- Я что, арестована? Вы нашли его или нет?
-- Сами все и увидите! -- настойчиво влек Алину сержант.
Была б ситуация чуть поординарнее, а предчувствия чуть менее скверными, Алина так легко не сломалась, не поддалась бы сержанту?
УАЗик трясло по ухабистым львовским улицам. Менты гробово молчали. В узком каком-то проулке -- Алина, хоть и шоферша, давно потеряла ориентиры -- водитель включил дальний, и пятна света запрыгали-заплясали по каким-то подозрительным заборам, будкам, грудам кирпичных обломков.
Въехали, наконец, в узкую щель между двумя порядками кооперативных гаражей. Возле одного, справа, стоял другой УАЗик, тоже милицейский, уставясь выносным прожектором в двустворчатые гаражные воротца.
-- Прибыли, -- сообщил сержант Алине. -- Чего сидите?
Алина с не свойственной ей покорностью выбралась из машины: ясно было, что дело скверно, и скверность эту торопить совсем не хотелось, да и гордость свою испытывать, потому что эти менты в эту ночь совершенно очевидно имели твердую установку Алине хамить.
-- Понятые на месте? -- поинтересовался сержант у коллег, и две тени, мужская и женская, зябкие, немолодые, одетые черт-те во что, тут же привыступили из темноты.
Весенний ночной морозец пощипывал алинины уши, но ей даже не хватало энергии погреть, потеребить мочки пальцами. Лампочка одинокого фонаря раскачивалась, двигая справа налево, слева направо грязные, подтаявшие сугробцы.
-- А Пиф-паф ой-ой-ой? -- продолжал сержант утолять любопытство.
-- Сообщили. Едет.
-- Будем дожидать или приступим?
Тот, кто отвечал сержанту, пожал плечами и пошел к освещенным прожектором воротцам, распахнул картинно, фокусник фокусником, фрака и чалмы только недоставало.
В гараже стояла машина: "Москвич" последней модели. Внутри, на разложенных сиденьях, застыли в объятиях обнаженные мужчина и женщина. Закоченели?
-- Он? -- задал сержант вопрос. -- Муж?
Алина одеревенела, вбирала информацию.
-- Вы меня? А! да-да, конечно.
-- Стало'ть, опознаёте?
-- Опознаю-опознаю, -- отозвалась Алина откуда-то издалека и почему-то хихикнула: ей забавно показалось, что в один и тот же момент она потеряла мужа сразу в двух смыслах: морально и фактически. Не то что бы она держала его за святого, но ведь они поженились так сравнительно недавно! И потом: одно дело -- предполагать, подозревать, другое -- увидеть! То есть не труп увидеть -- трупы она видела! а измену?
Еще один мент, испугавшись, услышав смешок, что придется одолевать алинину истерику, сказал робко-нейтрально, словно сумасшедшей:
-- Протокол подписать надо б?
Алина втиснулась в прожекторный УАЗик на сиденье рядом с водительским и завороженно наблюдала, как в узком свете переноски доцарапывает мент свой протокол.
-- Они замерзли?
-- Что? -- оторвался мент от бумаги. -- Кто?
Алина кивнула.
-- Угорели, -- отрицательно мотнул мент головою. -- CO отравились. Окисью углерода. Обычное дело. Мотор не выключили, чтоб печка грела. Притомились? -- хмыкнул скабрезно, -- и вот: отдохнули. Преступление, как говорится, и одноврёменно -- наказание.
-- А кто? она?
-- Вам-то уже не все ли равно?
"Это, -- подумала Алина, -- он сказал точно", -- хотя в глубине души чувствовала, что ей все-таки не вполне все равно; что будь, к примеру, рядом с мужем кто-нибудь из общих их семейных знакомых, то есть особа, которую Алине приходилось принимать дома, разговаривать о женском и об вообще, угощать чаем и ликером -- ей стало бы еще больнее. Смешно?
Мягко покачиваясь на рытвинах, едва не задевая гаражи черными лакированными бортами, вплыла в узкий проезд, огромная легковая машина, американская, шестидесятых годов: "Паккард" не "Паккард", "Шевроле" не "Шевроле". Алина встретила ее взглядом, довела до остановки.
-- Ладно, где подписывать?
Из "Паккарда" не "Паккарда" вышел красивый, ладный мужик лет тридцати с небольшим.
-- Опознала, товарищ капитан, -- лениво подвалил к мужику сержант. -- Ловко вы ее вычислили.
Товарищ капитан направился к гаражу -- Алина уже выбралась из УАЗика, медленно наблюдала, -- и, наставив вроде ствола пистолета указательный палец сперва на одного, потом на другого несчастного любовника, сказал:
-- Пиф-паф ой-ой-ой.
Продул воображаемый ствол от воображаемых остатков воображаемого дыма.
-- Которые в этом году? -- спросил брезгливо-сочувственно.
-- Двенадцатые, -- отозвался сержант. -- Наверное, уж последние. Весна, как говорится, идет -- весне, как говорится, дорогу.
Капитан прошелся вокруг "Москвича", внимательно вглядываясь то в одну какую-то деталь -- открывальную, что ли, кнопочку, -- то в другую, и констатировал:
-- Несчастный случай. Экспертизу, конечно, проведите, но чувствую: толку не будет.
-- Чувствует он! -- буркнул сержант, с ночного звонка которого началось для Алины это мутное, это омерзительное утро, своему напарнику-водителю. -- Как будто без чувств не все ясно.
Капитан остановился на полпути к лимузину: слух у него оказался отменный.
-- Был бы ты, Гаврилюк, посообразительнее, я б тебе таких историй понарассказывал, в которых тоже все было ясно. А так -- смысла нет? -- и пошел дальше.
-- Как я поняла, вы тут старший, -- заступила Алина дорогу.
-- А вы, как я понял, -- вдова, -- полуулыбнулся капитан, и Алина решила, что издевки в его интонации больше, чем сострадания.
-- А я -- вдова, -- подтвердила с вызовом. -- Я осозна, что достойна презрения за? за такого мужа. И все же вы мне, может, объясните, почему меня доставили, как преступницу? На каком основании у меня отобрали право приехать на собственном автомобиле?..
Капитан взял в ладони обе алинины руки и повертел их не то рассматривая, не то ей же самой демонстрируя тоненькие, хрупкие ее запястья, а потом отпустил и достал из кармана пару никелированных самозатягивающихся американских наручников, эффектно позвенел ими.
-- Преступников мы не так доставляем.
Кивнул на невозможные ухабы:
-- Еще и подвеску побили б: "Ока" -- машина нежная.
-- Как много вы обо мне знаете! -- сказала Алина. -- Ладно. Спасибо за заботу.
-- Ничего, -- снова полуулыбнулся капитан.
-- Только вот, если подозрения с меня сняты, как я должна отсюда выбираться?
-- Вообще-то, -- вздохнул капитан непередаваемо тяжко, -- хлопцы б вас довезли, -- и кивнул на УАЗики. -- Но больно уж вы? -- демонстративно скользнул по алининой фигурке взглядом уверенного в себе бабника. И двинулся приглашающе к пассажирской дверце своего "Кадиллака" не "Кадиллака".
-- Хам, -- сухо и коротко хлестнула Алина капитана по щеке, не столько живому импульсу подчинясь, сколько чувствуя себя просто обязанной так сделать, и быстренько застучала каблучками к выходу по межгаражному коридору.
Судорога удовлетворенного чувства справедливости сотрясла Гаврилюка.
Капитан прыгнул в черный дредноут и ловко пустил его задним ходом между плотно обступающими гаражами. Особенно эффектно проходил он повороты, где, казалось, и мотоциклу-то одиночке не пробраться без ущерба.
Алина все поцокивала каблучками в лунной раннемартовской ночи, дредноут полз сзади бесшумной тенью. Алина обернулась раз, другой и вдруг взглянула на себя со стороны, глазом, скажем, наглеца-капитана: деланно скорбную (муж как-то в мгновенье, на пятой секунде после циркового открытия гаражной двери, стал посторонним; более того: тревога этих дней и ночей, изматывающий труд ожидания лопнули подобно нарыву, а звенящий морозец даже разогнал тошноту от созерцания излившегося кровавого гноя), неприступную и? улыбнулась.
Шестым что ли чувством уловил наглец эту улыбку? -- однако дредноут тут же подплыл, остановился, распахнул дверцу. Алина скрылась внутри. С неожиданной прытью "Кадиллак" не "Кадиллак" развернулся и весело газанул вдаль?
-- Мне показалось, -- вернулась Алина из странного, амбивалентного своего воспоминания в кабинет, -- что он не любит, когда висят у него на хвосте. Одинокий волк.
-- Кто ж любит?! -- риторически вопросил полковник. -- А вы что, уже пробовали?
-- Так? -- сделала Алина неопределенный жест.
-- Ну, эта беда -- не беда. Поможем. Вызовем. Поговорим. Прикажем. Дадим официальное предписание.
-- Не пойдет, -- отозвалась повеселевшая Алина.
-- Не пойдет?!
-- Если уж ваш Пиф-паф ой-ой-ой и впрямь независимый и талантливый? Да вдобавок еще и? порядочный -- предписание от начальства в смысле доверия будет мне худшей рекомендацией.
-- Ну, знаете!.. -- попробовал было возмутиться полковник, но Алина перебила:
-- Подскажите лучше, где б я могла его встретить случайно. А вот если мне впоследствии понадобится ваша помощь?
-- Где встретить? -- задумался полковник (идея Алины ему понравилась). -- Да где угодно! Знаете, например, "Трембиту"? Кооперативный ресторанчик.
-- Еще б не знать, -- кривовато усмехнулась журналистка. -- Свадьбу справляла.
-- Тем более. Мазепа редкий вечер его не инспектирует. Там в прошлом году случилось убийство. Единственное нераскрытое преступление на территории капитана. Автоматы, браунинг редчайшей марки "зауэр", пальба? С тех пор он оттуда и не вылазит. Заело, наверное.
-- Только имейте в виду, -- поднялась Алина из-за стола. -- Я вам ничего не обещала.
-- Какие могут быть обещания между свободными людьми?! -- поднялся из-за стола и полковник. -- Просто мы пытаемся повернуть взор прессы на наиболее ярких наших работников. Вот и весь наш интерес. Да и сами посудите: человек, не имеющий за одиннадцать лет работы ни одного нераскрытого преступления!.. Ну вот, кроме этой "Трембиты".
-- Да двух покушений на него самого, -- донеслось из дальнего угла.
-- Ох, простите, -- сделал вид полковник, что опомнился. -- Не познакомил. Шухрат Ибрагимович, ваш коллега и земляк. Из Москвы. Представитель пресс-центра МВД СССР.
Шухрат Ибрагимович вышел на ковер, изящно склонясь, поцеловал алинину ручку.
-- Петро Никифорович насчет коллеги, конечно, польстил. Журналистика -- дар? -- повертел Шухрат Ибрагимович рукою в направлении эмпиреев. -- Так, сотрудничал кое с кем. Был, можно выразиться, соавтором. А перо -- тяжелое. Сам и страницы удобочитаемой написать не способен. И тем не менее, Алина Евгеньевна, позвольте совет полупрофессионала?
-- Вообще-то, -- отозвалась Алина, -- к бесплатным советам доверия у меня?
-- Понимаю, -- согласился Шухрат Ибрагимович. -- Сам таков. Но я с вас, если настаиваете, и пару рубликов могу взять.
-- С гонорара, договорились?
-- Э, нет! С гонорара -- коктейль! В "Трембите"! И четыре пирожных.
-- Шухрат Ибрагимович у нас -- редкий сластена! -- отрекомендовал полковник.
-- Ну, советуйте, советуйте! -- нетерпеливо подогнала Алина.
-- Хотел предложить вам такой вот парадоксальный взгляд? парадоксальный поворот. Сам бы воспользовался, да талантом Бог обделил. У Богдана Ивановича за одиннадцать лет, как верно заметил Петро Никифорович -- почти стопроцентная раскрываемость. Но -- почти! Анализ неудачи гения! Я имею в виду как раз "Трембиту". Каково, а?.. Пару рубликов заработал?
-- Посмотрим, -- сказала Алина, которой почему-то плохо шутилось с Шухратом Ибрагимовичем, и, кивнув, пошла к дверям, где и столкнулась с секретаршею, едва не выбив из ее рук поднос, нагруженный всякой всячиной, пирожных среди которой, правда, не было.
-- За смертью тебя посылать! -- прокомментировал полковник.
Кавказской наружности немолодой юноша подсел к Алине за столик, достал из кожаных доспехов бутылку молдавского коньяку.
-- Саставьишь компанию, а? А то и вчера сидела адна, и пазавчера? Вроде и не страшненькая!
Алина смерила юношу взглядом, достала из лаковой коробочки дорогую сигарету (кавказец тут же подал огня).
-- Составлю, -- ответила, выпустив дым. -- Только не приставай, ладно?
-- Что, неприятности?
-- Ага, -- кивнула Алина с повышенной серьезностью, выдающей издевку. -- Переживаю.
-- Я вот тоже пережьиваю, -- кивнул немолодой юноша и разлил коньяк по рюмкам. -- Будем здоровеньки. Или как там у вас говорится: здаравеньки булы?
Алина выпила, пристально-невидяще посмотрела на кавказца, который меж тем продолжал о чем-то болтать, и подумала:
"А что? взять и позвать! И -- здаравеньки булы! Сколько можно спать в одиночку в холодной, широченной, где что вдоль, что поперек, кровати?! Он, в конце концов, сам виноват!" и тут же, до этого "сам виноват" додумав, расхохоталась вслух, ибо сам, как ни крути, означало Мазепу.
-- Ти чего? -- приобиделся немолодой юноша. -- Я тыбе серьезные вещи рассказываю, а ти?
Хлопнула дверь, и Алина снова поймала себя на том, что обернулась, словно пятиклассница на первом свидании, но и это был не капитан: странного вида пожилой человек вошел в ресторан словно из американского боевика про сороковые годы: в длинном свободном светло-сером макинтоше, в серой же широкополой шляпе, надвинутой на глаза. Пожилой и по походке, и потому что за приподнятым воротником угадывалась седая бородка клинышком.
-- Хиппует, -- прокомментировал кавказец, отследив Алинин взгляд.
Странный человек пересек зал и скрылся за дверью служебного входа.
-- Так явится, в конце концов, Мазепа или не явится никогда?! -- взбешенно сказала Алина вслух.
-- Какой Мазепа? -- изумился кавказец. -- Гетман, что ли?
-- Гетман-гетман, -- согласилась Алина.
-- Вот ти гаваришь: не приставай, -- продолжил кавказец после довольно значительной паузы, во время которой безуспешно пытался осмыслить алинино восклицание по поводу легендарного гетмана, да так и бросил это занятие. -- А каково адинокому чилавеку в чужом городе. Ти падумала, а?
-- Ты бы знал, каково адинокому человеку в своем городе? -- протянула-передразнила Алина.
-- Понял, -- сказал кавказец. -- С полнамека. Сплетен баишься. А ми как в детективе устроим! Штирлица видела? Вот, например, я сейчас за тибя расплачиваюсь и ухажу, а ти?
Дикий женский визг понесся откуда-то из служебных недр ресторанчика. На пороге внутренней двери появилась девица, одетая гуцулкою (ресторанная униформа), хватанула ртом воздуха и издала еще один визг.
-- Там? -- показала, прокричавшись, куда-то за спину. -- Там!..
Алина вскочила первая, рванулась в подсобку, кавказец вслед. Вслед кавказцу -- еще кто-то и еще?
В небольшом кабинете сидел за столом упакованный мужик с упавшей на грудь головою -- вроде как спал. Только свежепобеленная стена за его спиною была в красных брызгах крови и желтых, жирных пятнышках мозга, разбросанных вокруг черной пулевой отметины. Алина присела на корточки, заглянула упакованному в лицо: посреди лба расположилась маленькая такая, изящная дырочка.
-- Спокойно! -- нервно закричала Алина. -- Спокойно! -- и, заметив в толпе любопытных здоровенного местного бармена, приказала: -- Быстро на вход! Никого не выпускать!
Бармен зачем-то послушался.
Алина же, миновав подсобку, бросилась к черному ходу.
Дверной проем зиял пустотою. Старинный проходной двор -- несколькими арками.
-- Ищи ветра в поле, -- могла бы сказать Алина, если было б кому.
Она достала платочек, аккуратненько, чтоб не повредить возможные отпечатки, прикрыла дверь, сквозь платочек же задвинула и щеколду. Ясно было, что стрелял пожилой ковбой из вестерна, выстрелил и давным-давно, пока Алина разглядывала покойника, исчез, так что перекрывать выход нужды не было. Мегрэ бы во всяком случае не перекрыл.
В дверях кабинета все еще толпились.
-- Трупов не видели? И не стыдно? -- укорила Алина и снова вспомнила капитана Мазепу: всего однажды наблюдала она его за работой, но подсознательно копировала (пародировала?), безусловно, именно его стиль. "Пиф-паф ой-ой-ой" оставалось только добавить.
Люди как-то неволею дали Алине дорогу, а на вопрос "милицию вызвали?" -- дружно смолчали. И тут старалась не повредить пальчиков, Алина медленно, методично извлекла телефон из-под самого буквально трупа, набрала ноль-два.
-- Дежурный? -- спросила. -- В "Трембите" убийство.
На том конце провода поинтересовались, кто говорит.
"А действительно, -- подумала Алина, -- кто она такая, чтобы чуть ли не расследование проводить? Беседа с полковником придала ей, что ли, значимости в собственных глазах? Юридическое студенчество? Ожидание капитана Мазепы?"
-- Кто-кто! -- ответила раздраженно. -- Дед Пихто! Посетительница! -- и бросила трубку, вернулась в зал.
А там, на пороге, бармен уже отчитывался капитану Мазепе; черный лимузин поблескивал под фонарем за стеклянными дверными вставками.
-- Здравствуйте, капитан, -- подошла Алина (секунду назад принятое решение: доесть и домой, -- как ветром сдуло). -- Узнаёте?
-- Узнаю, -- ответил капитан и добавил не без злобы (обиды, быть может)? -- Горе перемогаете?
Алина вспыхнула, хотела было повернуться, уйти, забыть об этом самовлюбленном хаме, но самовлюбленный хам отнесся к ней вдруг с такой товарищеской простотою, что от алининой обиды как-то вдруг не осталось и следа:
-- Пиф-паф ой-ой-ой, выходит?
-- У-гу, -- кивнула Алина и показала на подсобную дверку.
-- Три дня не заглянешь -- черт-те что начинается! -- покачал капитан головою и пошел через зал, Алина -- за ним.
Пока капитан осматривал место происшествия -- а делал он это недолго -- Алина из-за спины все тараторила про плащ, про бородку, про черный ход, про сохраненные ею отпечатки.
Взвыв сиреною, затормозила у ресторанчика оперативная "Волга", вошли хлопцы в штатском. Капитан кивнул на труп, снова сказал:
-- Пиф-паф ой-ой-ой, -- и пошел из кафе.
Алина, провожаемая тоскливым взглядом немолодого кожаного мальчика, пошла за Мазепою.
-- Прокатиться хотите?
Алина кивнула.
Капитан распахнул дверцу "Шевроле не Шевроле", впустил Алину, уселся сам, завел мощный неслышный двигатель, тронул с места вроде незаметно, но Алину прижало к спинке.
-- Вижу, -- сказал Мазепа. -- Вижу в глазах осуждение: не опросил свидетелей, не поискал пулю. Так вот: пулю найдут хлопцы, и окажется, что она выпущена?
-- Из "зауэра", -- продолжила, воспользовавшись микропаузою, Алина. -- Да вдобавок из того самого, из которого убили бармена в прошлом году. "Зауэр" -- редкое оружие.
-- О-го! -- повернул капитан голову. -- Вот это информированность!
-- Профессия обязывает.
-- Не люблю журналистов.
-- Журналисток тоже?
-- Журналисток? Кюшать люблю, а так -- нэт, -- процитировал с кавказским акцентом анекдот позапрошлого сезона. -- А свидетелей опрашивать -- дохлый номер. Не такой же он кретин, чтобы еще раз воспользоваться этим костюмом.
Дальше ехали молча: только тресканье-бульканье служебных переговоров по рации, в которые капитан, впрочем, не вступал, нарушало тишину.
Наконец, "Шевроле не Шевроле" стал прямо перед подъездом.
-- Запомнили! -- иронически восхитилась Алина.
-- Профессия обязывает, -- отпарировал капитан и, некоторое время выждав, добавил. -- Ну?
-- Что -- ну? -- не двигаясь с места, со всею наивностью, на какую была способна, поинтересовалась Алина.
-- У вас ко мне еще какие-нибудь вопросы? Или? советы?
-- Просто жду, когда снова на ночной кофе начнете напрашиваться. Сами сказали: кюшать люблю.
-- Во-первых, тогда уже было утро. Во-вторых, я -- потомок шляхтичей, -- отозвался капитан. -- И потому до неприличия горд: навязываю свое общество не более одного раза.
-- А вы рискните -- в порядке исключения -- на вторую попытку!
Капитан пристально поглядел Алине в глаза, потом склонился под приборную доску, стал чего-то там откручивать.
Рука об руку со своею женской гордостью Алина наблюдала. Ей даже интересно стало, что она почувствует, если капитан проигнорирует и так слишком уж откровенное приглашение.
Тот, наконец, извлек из гнезда громоздкую служебную рацию.
-- Я на работе, -- пояснил. -- Пошли, что ли?
Алина улыбнулась.
В Управление они ехали каждый в своем авто, где позволяла ширина дороги -- рядышком, и выглядело это, учитывая соотношение размеров, забавно.
Никакого знака на площадке у входа так и не появилось, правда Пилипенко, снова оказавшийся на том же посту, предпочел не заметить ни "Оку", ни ее хозяйку, только капитану козырнул, но этого капитан не заметил, а не стесняясь ни Пилипенко, ни сослуживцев, косяком валящих к дверям, ни прохожих, нежно и крепко поцеловал ее в губы..
-- Ну ты, мать, сильна! Никогда так не попадал! Со мной, -- кивнул на Алину часовому, миновав сени. -- Только имей в виду: я палец о палец не ударю. Уболтаешь полковника -- твое счастье, а не уболтаешь? -- и развел руками.
-- Уболтаю, -- сказала Алина и совсем было не пошла к полковничьему кабинету, как решила, что лучше бы капитану не знать, что она знает, где этот кабинет расположен. -- Мне куда?
-- Налево, -- кивнул Мазепа. -- Там лифты. На четвертый этаж.
"Не так-то уж вы, капитан, и проницательны", -- подумала, нажимая лифтовую кнопочку, и, кажется, именно в этот момент у Алины и возникла безумная честолюбивая мысль самостоятельно раскрыть то, давнее, прошлогоднее убийство в "Трембите".
Когда Алина вернулась от полковника, разговаривать с нею по поводу происшествий в "Трембите" -- и давешнего, и прошлогоднего, Мазепа отказался категорически.
"Ну ничего, -- бодро решила Алина, -- перебьюсь", -- и, едва капитан, оставив ее за своим столом, а ключ от сейфа -- в дверце, исчез из кабинета, сбегала в архив за прошлогодними материалами по "Трембите".
Перевернув очередную страницу "дела", уперлась взглядом во вклеенный черно-белый снимок: осыпавшееся стекло витрин, осколки посуды; бледный человек у стойки; мертвое тело на полу?
Алина извлекает из мазепиного стола лупу, вглядывается в лицо бледного человека. Подходит к несгораемому шкафику, достает папку свежих фотографий давешнего трупа. Выбирает одну, кладет рядышком со вклеенной. Нечего и сомневаться: трупом давеча стал именно тот бледный человек. А может, и не бледный вовсе? Может, просто такое освещение было, когда фотографировали? Вспышка? Почуяв след, Алина лихорадочно переворачивает несколько страниц и, наконец, находит изображение того, прошлогоднего, трупа. Лица трупов, естественно, разные, иначе и быть не может -- зато одинаковыми: и по размеру, и по расположению, -- оказываются дырочки во лбах. Совпадение? Но в совпадения Алина верит плохо. Она отлистывает "дело" назад, возвращается к прошлогоднему снимку, к общему плану разгромленного ресторана. На соседней по развороту странице, под типографским грифом "Объяснение", от руки написан текст, который Алина, продираясь сквозь корявый почерк, принимается читать полувслух:
-- Последний посетитель ушел около одиннадцати. Я повесил табличку, но дверь почему-то не запер?
"Почему-то? Странное словцо, а особенно здесь, в столь серьезном контексте. Не бывает почему-то, не бывает! -- злится Алина. -- На каждое почему всегда существует и потому!" -- и пытается перенестись туда, в прошлый год, в "Трембиту", ставит себя на место Мазепы, слушающего среди осколков медленные, словно выдавливаемые между губ, показания человека, чьих показаний никто уже никогда больше не услышит?
-- ?Ага, почему-то не запер. Володя, -- кивает ресторанный хозяин вниз, на труп, -- занимается своими бутылками, стаканы протирает, что ли. Я подбиваю бумаги, считаю бабки. Девочек мы отпустили раньше?
"Почему отпустили раньше?" -- забрасывает Алина в память, стараясь не прерывать воображаемой сцены.
-- ?И тут -- дикий визг тормозов. Ну точно, как в кино? в американском?
За последние два года Алина много пересмотрела американского кино по мужнину видику, и ей не представляет труда перенестись воображением еще на полчаса назад: машина без номеров, взвизгнув тормозами, замирает, как вкопанная, возле входа в "Трембиту". Один остается за рулем, двое в джинсовых кепках (Алина видела эту парочку позавчера на рынке -- ее и подставила на место убийц), в носовых платках, оставляющих на лицах открытыми только глаза, врываются в помещение, вскидывают: один -- "калашникова", другой -- "зауэр" -- и тут же открывают огонь. Директор, белый от страха, падает за стойку. Бармен, получив в лоб шальную пулю, медленно оползает на пол. Джинсовые кепки стреляют еще с полминуты, выходят вон, хлопают дверцами машины, и та, взвыв мотором, взвизгнув задними колесами, срывается с места, скрывается за углом?
"Рэкет? -- задает Алина сама себе вопрос. -- Кто-то кому-то отказался платить?" -- и слышит прошлогодний голос Мазепы.
-- Словом: пиф-паф ой-ой-ой? И вы даже не догадываетесь, кто бы это мог быть? -- не столько спрашивает, сколько в ироничной своей манере утверждает капитан.
-- Рэкетиры, наверное, -- отвечает директор, и Алине не нравится, что их версии совпадают?
-- Алиночка-Алина, на Ленина -- малина! -- голос Мазепы уже не воображенный -- натуральный -- вырывает ее из ресторанчика. -- Интер-ресное ограбление. Пиф-паф ой-ой-ой!
Алина поднимает голову от "дела", оборачивается на двери, в которых на полноге стоит капитан.
-- Я лучше почитаю, а, Богдан?
-- Да ты не бойся! насчет малины -- пошутил: для рифмы понадобилась. Помнишь, как Незнайка стихи сочинял? На настоящую малину я б тебя и не взял? Ну-ка ну-ка? -- вдруг осекает треп, заинтересовывается капитан, подходит к Алине. -- Получила разрешение залезть в архив! Впрочем, да! Забыл! У тебя ж безотказное средство, -- тон Мазепы вдруг меняется, становится холодным, желчно-презрительным, взгляд нарочито подробно скользит по Алине сверху донизу, словно по выставившей себя на продажу проститутке.
Алина оценивает и интонацию, и взгляд, встает, лепит капитану пощечину.
-- Два-ноль, -- констатирует он. -- Это ты хочешь, значит, сказать, что спишь со мною исключительно из чувства любви? Интересное признание. Знаешь, ради него я готов получать по морде хоть трижды на дню, -- и обнимает Алину, кружит ее по кабинету.
Алина отбивается, но недолго.
С большой неохотою оторвавшись от алининых губ, капитан произносит:
-- А на дело ты со мной все-таки поедешь. Бумаги не убегут. А уж если взялась изучать положительного героя да описывать?
-- Эгоист ты, а не положительный герой, -- вздыхает Алина, запирает, наученная горьким уроком Жеглова Шарапову, документы в сейф и идет вслед за любовником.
-- Что новенького? -- спросила Алина.
-- Я тебя люблю, -- ответил Мазепа.
-- Этой новости, -- заметила Алина, взглянув на запястье, -- уже тридцать девять часов. Несвежая новость. И не вполне достоверная. Я про убийство.
-- Как так -- не вполне достоверная?! -- возмутился капитан.
-- Ну, Богдан! -- сморщила Алина носик. -- Я, между прочим, серьезно.
-- А я, что ли, шучу?
Алина надулась.
Минуты через три капитан не выдержал принципиапьного молчания.
-- А что там может быть новенького? Видели убийцу практически все, даже ты. А какой толк? Это, знаешь, не приметы? Единственный ход -- покопать, cui bono, -- (кому выгодно, -- перевел)?
-- Знаю, -- отозвалась Алина. -- Училась.
-- ?что, если не в деталях, понятно и так, а в деталях -- все равно не докопаешься. Да и не важно, не интересно: свои. Вот сами пусть и разбираются, грызут глотки друг другу.
-- Рэкет?
-- Может, и рэкет.
Алине не понравилось, что капитан соглашается с версией рэкета.
-- Чего смотришь? -- заметил Мазепа алинино недовольство. -- Нарушается принцип неизбежности возмездия? А и хрен с ним, с принципом! Так у себя в блокнотике и запиши: капитан Мазепа считает, что и хрен с ним, с принципом!
-- А пуля?
-- Что -- пуля?
-- Ну? угадала? Тот же браунинг? "Зауэр"?
-- Тот же, тот же? -- отболтнулся капитан.
-- Значит, шансов, по-твоему, никаких?
-- Разве что с такою помощницею.
-- Расскажи, -- все пыталась Алина сбить капитана с несерьезного тона, -- расскажи, ради Бога: почему прошлогоднее убийство зашло в тупик? Тоже потому что хрен с ним с принципом?
-- Убийство-то как раз удалось. Вот расследование?
-- Шляхетский юмор? -- раздражилась Алина.
Капитан заметил раздражение.
-- Можно было, конечно, покопать? Но правда ведь: не интересно!
-- То есть пускай убивают друг друга?! -- возмутилась журналистка.
-- Ага, -- отозвался капитан и заложил крутой вираж во двор. -- Слава Богу, приехали.
-- Та-ак? Телевизоров -- два. Видеомагнитофонов -- три. А видеомагнитофонов зачем -- три?
-- Один цифровой, -- сквозь слезы пояснила женщина с дивана. -- Дигиталь. А те два -- чтоб фильмы переписывать. Не таскаться ж?
У капитана видеомагнитофона не было ни одного -- с тем более серьезным сочувствием кивнул он головою:
-- А-а? -- и продолжил чтение списка. -- Видеокамера эм-восемь? Компьютер персональный ай би эм 386 дэ икс, в комплекте? компьютер персональный "Макинтош"? принтер лазерный? принтер струйный? принтер матричный? ксерокс? факс? радиотелефона -- три? картины? антиквариат? В общем, тысяч так? на пятьсот? -- спросил-подытожил.
-- Как считать, -- ответил хозяин. -- Цены плавают. И потом: одно дело купить, другое -- продать.
-- Как считать! -- злобно передразнила женщина.
-- Отпечатки, пиф-паф ой-ой-ой! снимали? -- поинтересовался капитан у коллег.
-- Нет отпечатков, -- буркнул огненно-рыжий мент-эксперт, у которого всякий раз, когда не было отпечатков, сильно портилось настроение.
-- Естественно, -- отозвался капитан и пошел по квартире, заглядывая в шкафы. -- Норка? О! еще! А зачем столько шуб? Тоже одна -- цифровая, а две -- переписывать.
-- Чо ж я, каждый день в одной ходить буду?
-- Каждый день -- конечно, -- снова сочувственно согласился капитан. -- И ни одну не тронули? Как-кие благородные воры! По-рыцарски относятся к дамам! Дубровские прямо!
Хозяйка вдруг встревожилась, встрепенулась, подскочила к шкафу, пересчитала богатство:
-- Аж напугали!..
-- Откуда, -- отнесся Мазепа к хозяину, -- не спрашиваю. Все, надо думать, нажито законно. Иначе б не обратились. Верно говорю?
-- Верно, -- отозвался хозяин. -- "Икар". Внедренческий кооператив.
-- Неплохие заработки, -- прокомментировал капитан. -- И что к солнцу подлетать слишком близко опасно -- знаете, -- и вернулся в прихожую, осмотрел входную дверь: быстро, но цепко. -- Недавно поменяли? Неужто еще худшая была?
-- Лучшая была, лучшая! Бронированная! -- подскочила зареванная хозяйка. -- Замок ему, видите ли, из Парижа привезли. Электронный. Поставить приспичило! Будто на месте поставить было нельзя!
-- Галя! -- поморщился хозяин.
-- А ты на меня не хавкай! Я на тебя сейчас так хавкну!
-- Давно женаты? -- осведомился капитан.
-- А какое это, интересно, играет значение? -- непонятно на что обидевшись, взвилась Галя.
-- Третий год, -- буркнул хозяин, и стало окончательно ясно, что каждый из двадцати четырех с чем-то там этих месяцев обошелся ему недешево.
-- Вдовец?
-- Развелся.
-- А родом-то вы откуда? -- поинтересовался вдруг капитан, оборотясь к хозяйке.
-- С Винницы, -- опешила та. -- А шо, нэможно?
-- Можно, можно, -- успокоил Мазепа и обратился к ментам. -- Ладно, хлопцы, пиф-паф ой-ой-ой, -- продул воображаемый ствол от воображаемого порохового дыма. -- Вы тут занимайтесь. А мы с Алиной Евгеньевной пойдем. Вечером дома будете? Я загляну, o'key?
Хозяин кивнул.
-- Пошли? -- и, взяв Алину под руку, капитан направился к лестнице.
-- У тебя что, дела?
-- Неотложные, -- согласился он. -- Еду обедать с любимой женщиной капитана Мазепы.
-- Обедать? -- удивилась Алина. -- Тебе что, не интересно? Или снова -- свои?
-- На сей раз мне не интересно, -- сказал капитан, -- потому что все ясно.
-- Поражаешь?
-- Отнюдь, -- сделал Богдан лягушачьи губы. -- Стиль работы.
-- Ну, и что тебе ясно?
-- Маленький секрет. Конан-Дойля читала? Надо тянуть интригу. Ты помнишь, чтобы Холмс хоть раз раскрыл свои секреты Ватсону прежде, чем довел дело до конца?
-- А я у тебя, выходит, за Ватсона?
-- За Конан-Дойля. Ну, расскажу я тебе -- и читатели твои на двенадцатой странице помрут со скуки. Станешь преднамеренной убийцею с отягчающими обстоятельствами. Статья сто вторая, пункт "е". Ты этого хочешь?
-- Положим, -- согласилась Алина.
-- Жесто-окая! А я отказываюсь быть в этом массовом убийстве соучастником! -- припечатал Мазепа страстно.
Алина пожала плечиками.
-- А куда едем обедать? Тоже секрет?
-- Отнюдь, -- возразил капитан. -- В "Трембиту".
-- В "Тремби-и-ту"?!
-- А что? Кормят там вкусно. От потери, думаю, уже оклемались -- не государственное же заведение: бабки надо строгать!
-- Ненавижу, -- выплеснула Алина скопившееся раздражение, -- когда менты употребляют жаргон!
-- А мне, -- отпарировал Мазепа, -- наоборот, дико нравится, когда журналистки употребляют слово "менты".
Кормили в "Трембите" точно: вкусно. После горячего, в ожидании десерта, Алина решила подкрасить губы. В зеркальце отразилось, что портьера, скрывающая служебный ход, дрогнула.
-- Наблюдают, -- шепнула Алина Богдану.
-- Нехай, -- ответил тот.
-- А вдруг выстрелят?
-- У меня хорошая реакция.
-- А если -- в меня?
-- На фиг ты им нужна?!.
-- А если?
-- Заслоню своим телом, -- произнес капитан торжественно. -- Как Александр Матросов -- Родину. Как Набоков -- Милюкова?
-- Какая вы, Галя, скорая! -- изумился капитан. -- У вас в Виннице все такие? Пиф-паф ой-ой-ой -- и все, по-вашему? Так, Галя, только в кино бывает. Вы, кажется, забыли, в каком государстве живете.
-- Хоть надежда-то есть? -- помрачнела хозяйка.
-- Надежда, очаровательная Галочка? Ничего, что я вас так? Надежда всегда должна умирать последней. Супруг дома?
-- Да вы заходьте!
-- Летом, летом, -- отмахнулся капитан.
-- Так и так же ж лето ж! -- изумилась Галочка, но капитан уже кивал: выйдем, мол, -- появившемуся в прихожей хозяину.
Тот кивнул в свою очередь -- понимающе-согласительно -- и принялся надевать башмаки.
-- Куда это вы? -- встревожилась вдруг хозяйка.
-- Подышать свежим воздухом, -- ответил супруг с плохо скрытою ненавистью.
-- Я с вами? -- Галочка решительно не собиралась спускать с мужа глаз.
-- Обчистят, -- сказал капитан очень серьезно. -- Шубы-то остались. Надо сторожить.
-- Верно, -- согласилась хозяйка, на мгновенье задумавшись. -- Верно. Сторожить -- надо. Спасибо вам, -- и временная дверь закрылась за нею.
-- Детей нету? -- спросил капитан у хозяина, когда они втроем спускались по лестнице.
-- Да если б дети? -- вздохнул тот.
-- На развод уже подали?
-- Нет, -- ответил хозяин по инерции. -- Я ей еще и не говорил? А откуда в знаете?! -- встрепенулся вдруг весь. -- Я никому не говорил!
Они вышли на улицу, в сиреневых тонов вечер. Две дамы гуляли вдалеке со внушительными собачками -- больше рядом не было никого.
-- Я много чего знаю, -- отозвался капитан и обнял Алину за плечи. -- Не первый год, слава Богу, на земле живу. В общем, так. Вора я, как вы понимаете, могу найти мгновенно. За руку, так сказать, схватить. И -- все украденное. А могу, конечно, и не найти. Вы следите, следите за моей мыслью! Или найти, но не все. Часть. Наименее ценное. Где-нибудь, скажем? на вокзале? в камере хранения? автоматической? В ячейке, предположим, номер двести восемьдесят три. Она в закутке, практически всегда бывает свободна. А остальное? остальное спишем на первый же труп. Вот так. Пиф-паф ой-ой-ой!
-- Да вы в своем уме?! За кого вы меня принимаете?! -- не вполне естественно возмутился несколько помертвевший хозяин.
-- Ах, вы про Алину?! -- сказал капитан. -- Алину вы не бойтесь: я ее люблю. Новость несвежая, но вполне достоверная.
Хозяин помолчал. Собачки тявкнули друг на друга и принялись носиться по газону.
-- Ну, и сколько я вам за это буду? должен? -- робко спросил хозяин.
-- Даром, -- ответил капитан. -- Это будет мой первый свадебный подарок невесте. Пойдешь за меня, Алина? А?
Та не то не понимала ничего, не то как-то не решалась понимать.
-- Но ведь вы знаете? у меня? -- хозяин все косился опасливо на журналистку. -- Я ведь пятьдесят тысяч потеряю -- не замечу?
-- Знаю-знаю, -- отозвался капитан. -- Догадываюсь. Только не надо. Запомнили? Двести восемьдесят три. Привет, -- и, взяв Алину под руку, резко пошел к "Шевроле не Шевроле".
-- Инсценировка, да? -- спросила Алина. -- Сам у себя украл?
-- Видишь: и объяснять не пришлось, -- развел рукам Мазепа. -- Взяла и догадалась. Умненькая потому что.
Капитан запустил двигатель, откинулся на сиденьи, сказал с какою-то вдруг тоской в голосе.
-- Женился черт знает на ком! Она ведь все на раздел потребует. Глазенки-то видела как горят? Я тоже, знаешь, однажды? сдуру? на такой же? свиннице!
Ревность, что ли, в Алине взыграла:
-- А меня зачем потащил? Поразить широтою души? Ну как стукну?
Капитан несколько мигов провел в мерзлой неподвижности, потом резко -- та даже отшатнулась -- взял в ладони алинино лицо, заглянул в глаза в свете неблизкого фонаря.
-- Знаешь, милая, -- сказал. -- Если я снова ошибся -- я просто пущу себе пулю в лоб. Если я снова ошибся -- значит я ошибся вообще? Понимаешь? В представлении об этом мире. Онтологически. А тогда -- фиг ли он мне нужен?!
И Алину поцеловал.
Алина открыла глаза. Сильный, большой капитан спал рядом безмятежным младенческим сном. Эта безмятежность почему-то разозлила Алину. Она потрясла Богдана за плечо.
-- Слушай! как же так получилось? Я отчетливо видела на фотографии. У него рукав был закатан. Голая рука, почти по локоть? И осколком стекла -- до самой кости.
-- У кого у него? -- капитан возвращался из сна с большой неохотою.
-- Как у кого?! -- возмутилась Алина. -- У бармена!
-- Ну? -- никак не мог сообразить капитан, чего она от него хочет.
-- А крови -- не было! Понимаешь, да? Ведь его убили выстрелом в лоб? Не в сердце? Значит, кровь от пореза должна была пойти?! Стекло-то разбилось в те же секунды? Так, я спрашиваю?!
-- А черт его знает, -- ворчливо отозвался Мазепа. -- Какая тебе разница? Говорю ж -- свои дрались, -- и повернулся на бок, закрыл глаза.
Закрыла глаза и Алина и увидела, как директор ресторана, в котором пока целы все стекла и вся посуда, тащит по полу труп бармена, укладывает под стойку, подправляет, чтоб было похоже на естественное сползание, вытирает кровавые следы по пути следования, говорит что-то в трубку телефона и ждет, ждет, ждет? И только после этого с визгом останавливается возле ресторана автомобиль -- нет, неверно, не с визгом: тихонечко, интеллигентно! -- и выпускает спокойного мужика с автоматом под полою: ни тебе никакого гангстерского платка, ни тебе рыночной джинсовой кепочки. Мужик оглядывается, встречается на середине зала с подошедшим ему навстречу директором, негромко совещается с ним и только уже после этого вскидывает автомат, а директор -- передергивает затвор браунинга, -- и они вдвоем начинают палить в стекла и посуду?
Под этот воображаемый стеклянный звон Алина и заснула -- на сей раз глубоко, без видений.
Шаг всего (чтоб не мешать очереди) от окошечка отойдя, Алина с веселым любопытством принялась распаковывать бандерольку: приятно, знаете, все-таки получать сюрпризы! Под бумагою оказалась коробочка под шагрень.
Алина нажала кнопочку. Крышка откинулась, обнаружив сияющее, переливающееся всеми цветами спектра усыпанное бриллиантами платиновое колечко. Замерла в восхищении. Покойный муж, как мы уже знаем, жил не бедно, однако, ничего подобного не мог позволить себе подарить жене. Если бы, предположим, даже и искренне захотел. Нищему же, несмотря на его "Шевроле не Шевроле", Мазепе и подавно подобные презенты были не по карману.
Алина чувствовала, что что-то с этим кольцом не так, какое-то тут недоразумение, но удержаться, не примерить, не смогла. Как назло оказалось точно впору на левый безымянный пальчик. Сняла, хоть и не хотелось расставаться с вещичкою, уложила назад в коробочку, щелкнула крышкой. Вернулась к окошечку.
-- Это точно мне, девушка?
Обиженная девушка только фыркнула и прилепила к стеклу извещение: адрес был обозначен алинин, с точным индексом, и фамилия, и отчество. И никакого -- обратного.
Алина пожала плечами, вышла на улицу. Снова достала кольцо, насадила на пальчик. Под солнцем бриллиантики переливались еще нестерпимее.
Едва повернулся в двери ключ, Алина вылетела в прихожую, стала в дверном проеме, перегораживая его, словно жена из анекдота или кинокомедии, поджидающая мужа-алкаша.
-- Что это такое? -- сунула под нос капитану пальчик с колечком.
-- Это? -- замешательство в глазах Мазепы билось мгновенье, не дольше. -- Очередной мой подарок. К свадьбе. Не подошло? Не беда, поменяем! Или не понравилось?
-- Врешь! -- отрезала Алина. -- Откуда у тебя такие деньги?
-- Ты еще спроси, откуда у меня "Шевроле".
-- А правда, откуда у тебя "Шевроле"?
Дверь квартиры напротив стала эдак незаметненько, по миллиметру, приоткрываться: соседка не могла пропустить скандал.
-- В комиссионке купил. По случаю. За четыре с половиной тысячи.
-- Смешно, -- не рассмеялась Алина. -- А кольцо за сколько?
-- Кольцо? -- переспросил капитан, словно был глуховат, повернулся, резко одолел четыре метра до двери напротив, потянул за ручку, но нос соседке прищемить, видимо, не успел: иначе Алина могла себе представить, какие понеслись бы вопли.
-- Кольцо-кольцо!
-- Кольцо, -- вернулся капитан, -- в наследство досталось.
-- От фирмы "Икар"?
Капитан схватил Алину за руку, потащил по лестнице вниз, открыл зев мусоропровода.
-- А ты выбрось, выбрось его, -- посоветовал. -- Выбрось!
-- Жа-алко, -- улыбнулась Алина после паузы и поиграла бриллиантиками под светом далекой пыльной лампочки.
-- Тогда -- носи! -- и капитан, бросив Алину возле мусоропровода, через две ступеньки на третью взлетел на площадку, скрылся в алининой квартире.
Вот она, заноза! На фото -- гильза и рядышком -- сплющенная пуля, извлеченная из стойки бара.
Алина несколько раз перевела взгляд с пули на гильзу, с гильзы на пулю, полезла в шкаф, извлекла каталог оружия. Остановилась на маленьком, ладном "зауэре". Справилась для верности, хоть помнила его наизусть, с заключением баллистической экспертизы.
Встала, вышла в коридор, зацокала каблучками по лестницам, переходам, отвечая на приветствия встречных: ее тут уже почти все знали, -- и добралась, наконец, до двери с надписью "Криминалистический музей", толкнула ее.
-- Не могла б я взглянуть на "зауэр"? Подержать в руке. Как он выглядит? -- обратилась к немолодому толстому майору, читающему Солженицына.
Майор, кажется, был один из немногих, ради которых надо было три фразы назад вставить слово "почти".
-- Что-то я вас не припоминаю. У вас разрешение есть?
Алина вынула из сумочки измятую, полковником подписанную, секретаршею припечатанную бумажку. Майор внимательно изучал ее, сверял лицо предъявительницы с фотографией на предъявляемом.
-- Ну! -- нетерпеливо подогнала Алина: длинное путешествие по запутанным коридорам, а теперь вот еще эта идиотическая медлительная недоверчивость майора грозили разрушить в сознании смутную догадку, которую Алина пока не сумела бы даже сформулировать.
-- Что -- ну? -- майор был более чем невозмутим и явно не спешил никуда -- даже вернуться к прерванному чтению.
-- "Зауэр", "зауэр"! -- протянула Алина требовательную ладошку.
-- Ах, "зауэр"! -- обрадовался майор тому, что понял, наконец, чего от него ждут. -- Да что вы, обворожительная гражданочка! "Зауэра" у нас нету! Что вы! Откуда?! У нас вообще импортного оружия не бывает. Самоделочки в основном: ножи, заточки. Есть один старый "ТТ". Просверленныей. Если хотите? -- и майор чуть было не скрылся в закутке.
-- Погодите! -- остановила его изумленная Алина. -- А чего ж вы тогда голову морочили, разрешение спрашивали?!
-- Разрешение? -- задумался майор снова.
Алина повернулась на каблучках, вышла, хлопнула дверью.
Майор потянулся за отложенным Солженицыным, но, прежде чем открыть книгу, пробурчал.
-- А потому, барышня, что то, что у нас ничего нету -- это тоже секрет. Может, самый как раз главный!..
Стрелял Мазепа не по стандартной мишени, а по плакату застойных времен, изображающему бравого милиционера, поганой метлою выметающего всяческую нетипичную нечисть: воров, хулиганов, хапуг, расточителей народного добра. Плакат укреплен был на дощатом щите, тот на столбе, а столб вбит в каменистую почву на краю запущенного огородика, над самым обрывом, идущим к полупересохшей речушке, на другом берегу которой торчали голые скалы. Алина в бинокль видела, как в ореоле мелкой щепы из дощатой подложки возникают с интервалом в полсекунды пулевые дырочки точно посреди лбов (как в "Трембите"!) всех нехороших этих выродков, а потом нимбом располагаются вокруг головы краснощекого милиционера.
-- Пиф-паф ой-ой-ой, -- сказал, наконец, капитан и выдул из ствола пороховой дым.
-- А можно -- я? -- спросила Алина.
-- Чего ж я тебя сюда тащил? Думаешь, только похвастаться собственной целкостью?
-- С тебя бы как раз сталось! Вильгельм Тель!
Капитан перезаряжал пистолет.
-- Только как за патроны отчитаешься?
-- Перед кем? -- с некоторым вызовом поинтересовался Мазепа.
-- Ну? перед?
-- Девочка ты моя милая, -- сказал Богдан наставительным, усталым тоном. -- На тренировочные стрельбы нам в год выдается девять патронов. Девять! И те -- в тире, с рук на руки. Пиф-паф ой-ой-ой, как говорится. Так что если пользоваться только теми, за которые следует отчитываться? Вижу, вижу немой вопрос в твоих очаровательных глазках: а где ты их, Мазепа берешь?! Если скажу, что покупаю на черном рынке, ты, во-первых, конечно же спросишь, откуда у меня деньги, и уже во-вторых -- уличишь в потакании преступности. Остается предположить воровство и коррупцию в недрах самого Министерства Внутренних Дел, не так ли? Ты права, моя маленькая: все это чрезвычайно? крайне печально. Но согласись: куда печальнее было бы, если б меня -- пиф-паф ой-ой-ой при исполнении из-за того, что я тренируюсь раз в год девятью патронами, а они -- когда захотят и сколько захотят. Единственное, как сказал некогда скучный, но великий Герцен, что охраняет нас от дурных российских законов -- это столь же дурное их исполнение. Да, и зафиксируй, пожалуйста, для будущего очерка высокий образовательный статус рядового оперуполномоченного. Ну, стреляй?
-- А мишень?
-- Что -- мишень?
-- Не поменяешь?
Капитан пожал плечами.
-- Экономишь на невесте? -- осведомилась Алина.
-- Экономлю силы для невесты. В тех же самых недрах, дорогая, этих мишеней? Настоящих, кружочком -- таких дефицит, а этих? Вот на днях pyeryestroyka, -- последнее слово капитан произнес с утрированным иностранным акцентом, английским, что ли, -- пиф-паф ой-ой-ой! -- новую пачку притащу. Со очередным сюжетом.
-- В чем же тогда проблема?
-- Давай пари: если хоть одна пробоина после твоей стрельбы там добавится, -- кивнул капитан на изодранный плакат, -- выполняю три любые твои желания?
-- Любые?!
-- Чтоб мне птички в рот накакали, -- поклялся Богдан.
-- И даже расскажешь про убийства в "Трембите"?
-- О, Господи! -- шлепнул капитан ладонью по лбу в не столь уж и шутливом отчаянии. -- И далась тебе эта паршивая "Трембита"!
-- Расскажешь или нет?
-- Расскажу, расскажу!
-- Честно?
-- Ты попади сначала!
-- А если не попаду?
-- Не попадешь -- не расскажу.
-- Это весь мой проигрыш?
-- Не весь! -- раздраженный разговорами о "Трембите", капитан только сейчас вспомнил, что предложил пари. -- Пойдешь со мной в погреб.
-- Зачем это, интересно? -- дурашливо закокетничала Алина.
-- Не за тем, не за тем, размечталась!
-- Бурбон! -- шлепнула Алина Мазепу ладошкою по плечу.
-- Мама велела привезти грибков, -- пояснил он. -- И маринованных помидорчиков. Собирается знакомиться с невестою сына, устраивает большой парадный ужин. Старенькая совсем стала. Первое лето на даче не живет. А я смерть не люблю разбираться в этих банках?
Алина изготовилась. Капитан согнал с лица тень грусти, возникшую, едва он заговорил о маме.
-- Погоди, не так? -- и обнял Алину, показывая позицию для стрельбы, но несколько переувлекся телом невесты.
-- Ну Богдан, ну чего ты! Я же еще не проиграла? И вообще -- мы же только что? Мальчишка!..
"Если в один прекрасный день я напишу детектив, так его и назову: ?Расскажи, как тебя убивали?"" -- вернее, подумать, что, имея такое название, грех не написать как-нибудь детектив в стиле Чандлера.
-- Убивали? -- переспросил капитан.
-- Н-ну? -- Алина старалась не спугнуть Богдана, подбиралась на кошачьих лапках интонации, -- ?два покушения.
-- Ты и про покушения знаешь? Кто донес?
-- Я журналистка, миленький! Хорошая журналистка!
-- Это-то и печально, -- констатировал Мазепа после паузы-вздоха.
-- Лучше расскажи, чем печалиться, -- погладила Алина его по щеке.
Капитан почти что поплыл.
-- Ну, как убивали?!. Обыкновенно. Пиф-паф ой-ой-ой?
Алина вкрадчиво прервала восстановившуюся было паузу наводящим, как говорят в школе, вопросом:
-- Стреляли?
Капитан мотнул головой.
-- Кирпичом в подворотне.
-- А как же твои хваленые реакция, интуиция?
"Вот уж это-то я, кажется, зря", -- подумала, еще не закончив ехидную фразу.
Богдан, однако, на ехидство, слава Богу, не отреагировал.
-- Не реакция с интуицией, -- ответил, -- так и убили б?
-- Не поймал?
Мазепа промолчал.
-- И не догадываешься, кто?
-- Ну, при моей работе!.. Кандидатов -- пруд пруди. Себе дороже высчитывать. Я же сыщик, любимая. Отличный сыщик.
-- Выходит, ты не со всеми преступниками остаешься в друзьях? -- взбесилась Алина, чувствуя, что атмосфера атмосферою, а Богдан по обыкновению ничего, в сущности, так и не расскажет.
Он взглянул на Алину: странно как-то, недобро.
-- Извини, -- отреагировала она, злясь сама не зная на кого больше: на себя, на него.
Он, кажется, извинил. Помолчав, Алина решилась продолжить расспросы.
-- А? второй раз?
-- Второй? -- переспросил Мазепа, и лицо его стало жестким, холодным. -- Второй эти с-суки? Мама попросила свозить на дачу: весна, на грядках покопаться. Как раз накануне нашего с тобою? первого? знакомства. Засиделись дотемна, вот почти как сейчас. Помнишь? -- у нас прямо от дачи дорога идет немножечко вверх и все по прямой. Потом перевал, крутой спуск и сразу -- резкий поворот. Ну вот, -- кивнул назад,, -- минут пять как проехали. На спуске я обычно машину не держу и к повороту подхожу милях на пятидесяти?
Голос капитана звучал ровно, безэмоционально, как бы приглашая Алину вообразить себя на месте богдановой мамы (даже банку помидоров та, наверное, держала точно так же, на коленях)?
?Стрелка спидометра подрагивает возле отметки "50".
"Это примерно восемьдесят километров в час", -- пересчитывает Алина.
Капитан ведет машину на автопилоте, руки-ноги делают свое дело рефлекторно.
И вдруг что-то меняется в Мазепе. Алина (мама) скашивает взгляд: правая нога Богдана вместо ожиданной упругости тормозной педали встречает полную, до упора, до пола ее податливость: поэтому машина не снижает скорости -- только разгоняется под уклон.
Поворот приближается. Капитан пробует включить низшую передачу -- в коробке хрупает, скрежещет, и рычаг переключения начинает болтаться в гнезде так же легко, как гуляет тормозная педаль.
Каменная стена, дорога от которой уходит резким изломом, надвигается на капот. Столкновение кажется неизбежным?
?Алина даже зажмурилась, забыв на мгновенье, что не машина, а воображение ее несет, что машина-то как раз идет ровно и безопасно, да и та, весенняя, накануне их первой с Мазепою встречи, поездка закончись благополучно -- иначе некому и не на чем было б сейчас везти Алину из именья во Львов и она б даже не жалела об этом, потому что и не знала б, что существует на свете хвастливый этот, легкий, очаровательный милицейский капитан, рассказ которого так гипнотически вовлек Алину в то, давнее приключение, в котором он как раз?
?резко закладывает руль, от чего невыносимо скрипит, взвизгивает резина, и машина чудом вписывается в кривую, то есть не вполне вписывается: едва удержавшись на двух колесах, вылетает на встречную полосу, прямо к краю обочины.
Алина притискивает к себе банку с помидорами -- вот-вот хрупнет стекло и польется на юбку маринад -- как, наверное, притискивала ее к себе в тот момент богданова мама; только у той, надо думать, глаза были расширены от ужаса, потому что?
?навстречу, естественно, несется грузовик, и выворачивать на свою полосу уже поздно. Богдан поневоле берет еще левее, хоть, в сущности, левее уже некуда, и чудом разминается-таки с вонючей махиною, оглушительно чиркнув бортом "Шевроле не Шевроле" по стальной подножке.
Однако, расслабляться -- как бы того ни хотелось, как ни просили бы перенапряженные нервы -- не время: спуск продолжается, все такой же извилистый, даже, кажется, становится круче, и, словно в издевку, мелькают, пролетают мимо автомобиля ГАИшные предупреждающие зигзаги, треугольники, восклицательные знаки.
Алина (мама) тем не менее ослабляет хватку на стекле банки и даже чуть приулыбается, поймав себя на судорожном этом зажиме.
Капитан закладывает рулем невероятные виражи. Стрелка спидометра бьется уже за восьмидесятимильной отметкой -- Алине не хватает соображения пересчитать в километры в час; резина дымится, в салон проникает резкий, противный запах гари.
Навстречу же, плавно, самоуверенно покачиваясь, идет огромный трайлер, груженный стоящим поперек платформы трактором?
-- А что, -- снова выпала из воображения в существенность Алина. -- Грузовик, трайлер -- это все тоже у них было подстроено? Как у Чейза? Такая тонкая разработка?
Капитан, обиженный недоверием, готовый замолчать, замкнуться, взглянул-таки на всякий случай на невесту: точно ли издевается? и увидел по ее побледневшему, нахмуренному, сосредоточенному лицу, что нет: серьезна, какою он ее и не видел еще никогда.
-- Вряд ли. Когда у машины в горах отказывают тормоза, можно, в общем-то, ничего больше и не городить: жизнь -- драматург крутой! Да оно и не так важно: подстроено, не подстроено?
-- Странный ты человек, Мазепа, -- отозвалась Алина, помолчав. -- Все-то тебе не так важно! Ну, так что дальше?
-- Дальше? -- переспросил капитан, притормозил и на совершенно невероятном для такого маневра пятачке лихо, в три движения развернул "Шевроле не Шевроле".
-- Куда? -- встревожилась Алина.
-- Туда? Лучше один раз увидеть?
Минут пять, пока ехали туда, молчали. Наконец, капитан развернулся снова.
-- Вот, смотри: вот из-за этого поворота он и возник.
Тут и вправду появился на встречной полосе грузовик, который они недавно обогнали -- не трейлер, конечно, но тем нагляднее продемонстрировал, какую надо проявить осторожность при разъезде.
Мазепа проявил и спросил:
-- Теперь понимаешь? Если сотня на спидометре.
-- Теперь понимаю.
-- Ну а вот оно: мое счастье, мое спасение, -- кивнул капитан на невероятной на взгляд Алины крутизны гладкий склон. -- Пиф-паф ой-ой-ой! -- и резко заложил руль.
"Шевроле не Шевроле" встал почти на попа.
-- Чего ты делаешь?! -- взвизгнула Алина, рефлекторно прижав к себе изо всех сил банку с помидорами.
-- Вот так, -- ответил капитан, медленно съезжая назад. -- До того аж камня донесло.
-- До того аж камня?!
-- А-га. Мама помидоры разбила?
Алина подождала, пока бешеный грохот сердца сделается хоть вполовину тише.
-- И что дальше?
-- Дальше? -- эхом откликнулся Мазепа. -- Дальше, согласно закону всемирного тяготения, поехали назад. А тут как раз "жигуленок". Ну, и вышло -- наперерез ему. "Жигуленок", конечно, не трайлер, да и скорость уже не та, однако, все равно, как сама понимаешь, неприятно. Особенно тем, кто в "жигуленке".
-- Ну а дальше-то, дальше? -- миг назад бледные, щеки Алины все более разгорались.
-- Она ж у меня на передаче была! -- объяснил капитан. -- Рычаг обломился, а ее ж на передаче заклинило. На прямой. Ну, я и бросил сцепление?
Алина вообразила себе, как все быстрее несется "Шевроле" вниз по склону, практически падает?
?как бешено вертит капитан руль, чтоб миновать расселины и каменные глыбы, практически и не видные в почти уже полной тьме?
?как беззаботно мчит наперерез "жигуленок", водителю которого и в голову не приходит смотреть не на дорогу, а на крутой, к автомобильному движению невозможный склон?
?как бросает вдруг капитан педаль сцепления и взвывает мотор?
?бешено крутятся колеса в направлении, обратном движению?
?извергают белый дым, выбрасывают, пробуксовывая, мелкие камешки, а те -- высекают искры?
?как "Шевроле не Шевроле" на мгновенье как бы задумывается и? успевает пропустить "жигуленка"?
?как из машины, которая снова, теперь задом, принялась уже ползти по шоссе, набирая энергию огромной своей массою, вылетает Мазепа и, обогнав, обогнув багажник, упирается в его металл с почти невозможной для человека силою?
?а сам тем временем лихорадочно шарит ногою в поисках камня?
?как находится, наконец, этот камень и, подброшенный под левое колесо, останавливает неостановимое, казалось, движение автомобиля?
-- И удержал? -- спросила Алина.
-- Как видишь, -- продемонстрировал Мазепа и себя, живого-невредимого, и "Шевроле не Шевроле".
-- По крайней мере, безработица тебе не грозит. Будешь в цирке цепи рвать и гнуть подковы, -- накопившееся в Алине напряжение требовало разрядки.
-- Куда там? -- махнул капитан рукою. -- Знаешь, я потом что подумал? -- если б в машине не было мамы, я бы всех этих чудес не произвел. Смирился бы с собственной гибелью. Подсознательно?
Алина вообразила, как капитан, остановив "Шевроле не Шевроле", открывает правую дверцу, улыбается одними губами старушке, залитой маринадом.
-- Кк, мама? Неплохо вожу, а? Пиф-паф ой-ой-ой? -- и принимается собирать осколки стекла, кидать из машины.
Богданову маму Алина еще не видела, но ей почему-то представляется, что та тоже находит в себе силы улыбнуться и сказать:
-- Хвастунишка?
Подобрав один из разбежавшихся по всему салону помидоров, капитан ловко посылает его в рот.
-- Богдан! -- ужасается мама. -- Грязными руками!..
-- Вот и все, -- резюмировал капитан наиболее остросюжетную часть своего повествования и включил передачу, тронулся и стал дорассказывать уже в пути. -- Достал переноску, залез под машину: шланги тормозные так чистенько подрезаны. И ведь знали же, с-суки, что я не один!
-- Откуда знали? -- спросила Алина.
-- Они ж не во Львове это сделали: я б тогда и до дачи не доехал, -- уже там, на месте.
-- Здравствуйте-пожалуйте! -- возмутилась Алина. -- Такое безлюдье! Неужели не мог опросить-выяснить, кто тут ошивался?
-- Во-первых, кого ж опросить, когда сама говоришь: безлюдье?
-- А во-вторых?
-- А во-вторых? я, может, и без выяснений знал.
-- Знал?!
-- Все! -- отрезал капитан. -- Вопрос снят, тема закрыта! Как меня убивали, я рассказал. А кто убивал -- это другой вопрос, обсуждению не подлежащий!
Алина уже в курсе была, что, если он тк говорит, лучше к нему не приставать, но очередная смутная догадка мелькнула в ее голове.
Такую вот как раз, оцепенелую, прижавшую перед зеркалом к телу платье, но отражения не видящую, и застал ее поворот дверного ключа. Некому было быть, кроме Мазепы, о котором она как раз и думала, и Алина спросила, не сдвинувшись с места:
-- А ты знаешь? Я не верю тебе, что ты простил им эту историю с тормозами.
Капитан появился в дверях: с огромным букетом, с тортовой коробкою, перевязанной лентою.
-- Мне даже кажется, что ты? уже успел с ними рассчитаться. Иначе бы ты не был? таким.
-- Каким? -- поинтересовался капитан, подойдя к так и не обернувшейся ему навстречу невесте и нежно, легко провел пальцем по покрытой пушком позвоночной ее ложбинке -- сладкая судорога передернула Алину.
-- Влюбленным и беззаботным, -- ответила она и отбросила платье. -- Не трогай меня, Мазепа, не трогай. Поздно уже! -- заметила впроброс, надевая халат, и продолжила. -- И не только что не повел бы меня к маме -- сам постеснялся бы на глаза ей показываться.
Мазепа отстал от Алины, упал в мягкое кресло.
-- Ты меня как-то спрашивала, за что же я, собственно, не люблю журналистов. Так вот: за эти вот? психологические реконструкции.
-- За что за что?!
-- Видишь ли, все в жизни совсем не так!
-- Проще? -- спросила Алина с иронией.
-- Чаще всего -- проще, -- ответил он, и позой, и интонацией демонстрируя, что банальности, на его взгляд, обычно и заключают в себе правду. -- Иногда -- сложнее. И всегда -- не так! Но чтоб доставить тебе удовольствие оправданием твоей тонкой догадки о глубинных тайнах моего подсознания?
-- Значит, рассчитался все-таки! -- не удержалась Алина поторжествовать.
-- Не так, не так поняла, -- помотал капитан головою.
-- А как надо было?
-- Так, -- ответил капитан: -- Уж коли не рассчитался, то, идя навстречу пожеланиям трудящихся пера и машинки, к маме я не поеду. Постесняюсь, так сказать, показаться на глаза.
-- Ну, Мазепа, -- приластилась Алина. -- Ну ты чего, обиделся, что ли? Вроде бы не обидчивый? Ладно, подожди, я сейчас, -- и, подхватив первое попавшее под руку платье, чуть было не скрылась за дверью.
-- Постой-постой! -- догнал ее Мазепа голосом. -- Инструкции выслушай. Меня там внизу ждут.
-- Мы что, правда не едем? -- остановилась Алина. -- А чего ж я тогда все это? -- обвела рукою следы приготовлений.
-- Чего уши зря вымыла? -- спросил капитан. -- Не зря, не зря, не волнуйся. К маме поедешь сама. Мне действительно надо срочно линять. Пиф-паф ой-ой-ой! Оч-чень нехорошее убийство.
-- Как -- сама?! Да мы ж с ней даже?
-- Все! -- Мазепа встал и вмиг сделался жестким (парадоксально, но Алина, сама себе в этом, возможно, не признаваясь, больше всего любила его именно таким). -- Разговоры окончены. Не девочка? Вот адрес. Вот торт. Вот цветы. Постараюсь тебя там еще застать. Целую. И не опаздывай: мама переволнуется, -- и капитан был таков.
-- Мазепа! -- крикнула было Алина вдогонку, но тут же и улыбнулась.
Постояла мгновенье, потом решительно оделась, взяла карточку с адресом, торт, цветы, пошла к выходу.
И встретилась со звонком в дверь.
-- Кто там? -- не то, что бы Алина была особенно опасливою, но, кажется, рассказ Богдана о кирпиче в подворотне и перерезанных тормозных шлангах так или иначе на нее повлиял.
-- Извиняйт, пожалюйст. Мне говорийл? -- донесся из-за полотна голос с сильным заграничным акцентом, -- что капитан Мазепа можно находийт здейс.
Алина накинула цепочку, осторожно приоткрыла дверь на щелочку. На площадке стоял здоровенный негр.
-- Не есть вольновайт! -- улыбался ослепительно.
-- А я и не волнуюсь, -- соврала взволнованная, встревоженная Алина.
-- Интерпол, -- пояснил негр и протянул сквозь щель ламинированную карточку с цветной его, негра, фотографией в верхнем левом углу.
Впрочем, Алине все негры казались на одно лицо.
-- Заходите, -- скинула цепочку, распахнула дверь.
-- Где йейст Мазепа?
-- Он? он на работе?
-- А, тшортт! -- как-то не вполне по-американски выругался негр.
-- У него что: неприятности? -- эта мысль не давала Алине покоя с того самого момента, как впервые прозвучало слово "интерпол".
-- О, как можно?! Он нам, напротив, очень помогайл! Мы сегодня летайт? домой? из Киева. Я специально вырвайтс на часок? Делайт гуд бай. Сказать тенк ю. Передавайт приглашение? И вот: маленький презент, -- негр достал из кармана ладную коробочку.
Алина открыла: поблескивая вороненым металлом, в коробочке устроился револьвер: не то "кольт", не то "смитт-и-вессон" -- Алина мало в них понимала, поняла только, что оружие серьезное, не игрушка-"зауэр"?
-- Патроны, -- доставал из бездонных карманов негр коробочку за коробочкою. -- Кобура? Вы ему, надейяйтс, передайт? Сказайт -- Джон. Вы йейст жена?
Изменяя обычной своей, на грани наглости, невозмутимости, Алина закраснелась:
-- Невеста?
-- Не-фест? -- переспросил негр. -- Что это? Ах, нефест!.. Хорошо! оч-чень хорошо! -- разулыбался. -- О'кей! Извиняйт. Самолет. Рад был делайт? Тшортт! Знакомстфф, -- нашел слово и убежал, через три ступени на четвертую перескакивая непомерными ногами.
Алина снова открыла коробочку, поглядела завороженно на содержимое.
-- И чего они сегодня все так торопятся?..
-- Что, Алиночка? замучили мы вас стариковскими байками? -- встала в свою очередь мама Богдана -- совсем, оказывается, не такая, какою представляла себе ее Алина (надо думать, и банку с помидорами особенно к себе не прижимала даже в самый критический момент): светская, ироничная, красивая в свои сильно за шестьдесят (седина казалась специально напудренными буклями по моде пятнадцатого Людовика) -- и обвела комнату, которую и впрямь было разглядывать да разглядывать: десятки афиш, начиная еще с сильно довоенных, еще с польских лет; фотографии из спектаклей; макеты декораций, спрятанные от пыли под стеклянные параллелепипеды; костюмы на манекенах вроде портновских: что-то давнее, манкое и недосягаемое?
-- Ой, что вы! -- не покривила Алина душою. -- Я и не ждала, что мне еще может быть так интересно!
-- Еще? -- изумилась богданова мама. -- Эх, мне бы ваше еще! Двадцать восемь -- это ж даже еще не молодость! А мы вот с отцом все! Прожили, так сказать, жизнь в чужих обличьях. Но этим, может, только и спаслись: век-то нам на долю выпал? людоедский. -- Согнала с лица грусть, улыбнулась. -- А то давай еще чайку, а? И наливочки.
-- Я ж за рулем, Олеся Викторовна! -- не то жалея и извиняясь, не то укоряя возразила Алина. Но за стол вернулась.
-- Домашнее производство? -- не очень приняла всерьез Олеся Викторовна алинино возражение. -- Специальная вишня. Сериз. Можно сказать -- шерри-бренди?
Алина и сама принимала свои возражения не очень всерьез:
-- Я понимаю, но? Ладно, одну рюмочку -- в чай?
-- А вот, Алиночка, вот что вам, наверное, будет не так скучно, как прочие стариковские реликвии? -- налив чаю, Олеся Викторовна полезла куда-то в угол, достала с нижней полки этажерки толстый, в парче, альбом. -- Богдашины фотографии.
Прежде чем поднять тяжелую обложку, Алина глазами и пальцами полюбовалась ее фактурою: где, когда, кто выпускал такие вещи?! На первой страничке голенький мальчик лежал на животе и, являя характер, изо всех сил удерживал головку. Алина подумала, что вот таким же, наверное, будет у них с Мазепою сын, и осталась довольна. От странички к страничке мальчик мало-помалу рос, обряжался сначала в короткие штанишки на лямочках (шея повязана огромным пышным бантом), потом в школьную форму, стрелял в пневматическом тире, обнимал за плечи двоих друзей: эдакие три мушкетера из пятого "б", красовался в первом взрослом костюме, -- ну, словом, все как везде, как в почти любом нормальном доме, и, если б не ее суженый был запечатлен в альбоме, Алина пролистнула б его быстро, с вежливо скрываемой скукою. Здесь же обнаруживалось столько интересного!
Вот, например (даже легкий укол ревности почувствовала, хоть сама над собою и улыбнулась за это иронически): фотография хорошенькой девушки с очень гордым выражением лица и надпись по полю: "Будущей знаменитости -- от меня?" М-да? Не больше не меньше: от меня! Во всяком случае, у былой соперницы тогда существовало преимущество в возрасте перед Алиной сегодняшнею!
Олеся Викторовна, глянув на фотографию, кажется, поняла алинины переживания и улыбнулась тоже: чуть-чуть, одними глазами, вокруг которых тут же образовалась сеточка морщин-лучиков, впрочем, не старивших ее, скорее наоборот.
-- Никак не могу понять, Олеся: и куда ж он запропастился! И борода: помнишь, в которой я играл Нушича?..
Алина оторвалась от лицезрения давней соперницы: в комнату вкатился на инвалидной коляске парализованный ниже пояса отец Богдана, судя по афишам и фотографиям -- в прошлом статный, неотразимый красавец, покруче Богдана.
-- Господи! -- если и с раздражением, то шутливым и добрым, сказала богданова мама. -- Да чего тебе этот макинтош дался?! На даче, может, оставили?
-- Но интересно все-таки!.. -- болезнь погрузила былого красавца в свой замкнутый мир с непонятной посторонним иерархией ценностей: поиски какой-нибудь напрочь не нужной вещи могли занимать внимание старика и день, и неделю, и месяц, -- все же остальное отходило на второй план.
-- Успокойся, уймись, -- бросив на Алину извиняющийся, что ли, взгляд, Олеся Викторовна подошла к мужу, обняла, поцеловала в лоб. -- Не пугай Алиночку. Все найдется, все в свое время обнаружится? -- и повлекла, покатила коляску с ворчащим под нос мужем из комнаты.
-- Все в свое время обнаружится, -- тихонько, но все-таки вслух повторила Алина последнюю фразу будущей свекрови и снова взялась за альбом, но, задумчивая, листала его уже механически: мысль, смутная, неуловимая поначалу, наконец, прорезалась, обрела конкретность, заставила вернуться к фото юной надменной красавицы.
-- Нервный какой-то стал, суетливый? Макинтош вспомнил сорокового года? -- появилась хозяйка в гостиной и как бы ненароком заглянула невесте сына через плечо, издали заметив, что та снова смотрит на девичью фотографию.
-- Что это вы, Алиночка? Неужто ревнуете? Увы, увы, была любовь, была! И не одна. Но и то сказать -- Богдаше ведь уже не восемнадцать!
-- Расскажите, -- попросила Алина.
-- Жениться собирался, -- начала Олеся Викторовна и улыбнулась. -- В девятом классе! Я ему говорю: ты школу хоть окончи, паспорт получи. А он -- ничего, окончу. Она дождется. Он, знаете, и тогда был упрямый. А вокруг нее какие-то ребята кружили, постарше. Однажды встретили, избили. Очень сильно избили. Так после этого? уже прямо демонстративно стал с нею ходить! Хороша, правда? Хозяйка жизни! А недавно в молочной встретила -- глазам не поверила. Пьет, опустилась? на вид -- не меньше пятидесяти? По помойкам бутылок набрала -- сдавала?
Отец снова вкатился в комнату.
-- Если б на даче, -- сказал, развивая навязчивую свою идею, -- я б знал. Мы ведь недавно ездили! Ладно-ладно, молчу? -- увидел недовольство на лице супруги.
Алина встала решительно.
-- Извините. Спасибо. Мне было очень приятно!
-- Вот видишь! -- бросила Олеся Викторовна мужу упрек.
-- Да что вы, что вы! -- подошла Алина к старику, ласково погладила ему пясть. -- Просто -- пора.
-- Ну? -- развела Олеся Викторовна руками, -- дорогу, как говорится, знаете. Мы вам всегда рады. Заходите на огонек -- со стариками поскучать. А то Богдан у нас такой занятой?
Отец почему-то вдруг расплакался.
-- Ну чего ты, чего! -- подскочила к нему мать. -- Перестань? все отлично? -- и повезла из комнаты.
Алина замерла на мгновенье, потом быстро, крадучись подбежала к альбому, раскрыла безошибочно, вырвала портрет дерзкой красавицы, спрятала и едва успела вернуться в два прыжка к двери -- показалась Олеся Викторовна.
-- Спасибо? -- покраснела Алина, едва не пойманная с поличным, -- очень все было вкусно? и -- тепло? До свиданья.
Олеся Викторовна проводила Алину до дверей, заперла, вернулась в гостиную, раскрыла альбом столь же безошибочно и увидела то, что, в общем-то, и ожидала увидеть: пустой прямоугольник вместо фотографии.
-- Какая все же глупенькая, -- прокомментировала и снова проявила вокруг глаз морщинки-лучики.
Алинина "Ока" тем временем фыркнула мотором, мигнула фарами и резко взяла с места.
Навстречу ей показался "Шевроле не Шевроле", скрипнул, притормаживая, возникло даже ощущение, что улыбнулся. "Ока", однако, на улыбку отнюдь не ответила, а мрачно прибавила газу и, объехав изумленный "Шевроле не Шевроле", скрылась в перспективе, на прощанье как бы даже показав язык.
Ошарашенный "Шевроле не Шевроле" ткнулся вперед-назад, раздраженно разворачиваясь в тесноте улочки, но, когда ему это, наконец, удалось, -- маленькой беглянки и след простыл: "Шевроле не Шевроле" заглядывал во дворы и переулки, налево и направо, вертелся на перекрестках?
А Алина с украденною фотографией в руке вжалась в сиденье "Оки", припаркованной в темной глубине арки-подворотни, и без тепла смотрела, как проносится сперва в одну сторону, потом в другую обезумевший автомобиль капитана Мазепы.
Дверь отворилась: вошел капитан.
Алина захлопнула папочку, попыталась прикрыть ее непринужденным эдаким поворотцем фигуры и, как давеча перед Олесей Викторовной, -- сделала перед капитаном невинное лицо. Но как не прошел нехитрый алинин номер с мамой, так не прошел он и с сыном, только тот меньше деликатничал: подошел, отстранил невесту, взял том, полистал?
Фотография подруги юности выпала на пол вместе с черным трафаретом. Капитан поднял ее, аккуратно спрятал в карман.
-- Копаешь, значит? -- это были первые обращенные к Алине капитановы слова за сегодня.
Алина сидела молча, подавленная, но упрямая.
-- Ну, сестра его, сестра! Угадала. Адресок написать?
Мазепа подождал десяток-другой секунд, чтобы дать Алине возможность ответить, а, когда понял, что возможность эту использовать она не собирается, пододвинул чистый лист бумаги, достал ручку и, не присаживаясь, настрочил адрес, фамилию, имя и отчество.
-- Пиф-паф ой-ой-ой, -- произнес, продул воображаемый ствол от воображаемого дыма и вышел, аккуратненько, бесшумно прикрыв дверь.
-- Ты мне друг, Платон, но истина дороже, -- сказала Алина вслух, оторвавшись от созерцания пустого пространства, которое только что занимал капитан Мазепа, и спрятала адрес в нагрудный кармашек. Она, в общем-то, уже знала разгадку, но пока что это было интуитивное знание, нечестно подсмотренный в конце задачника ответ, поэтому просто необходимо было пройти шаг за шагом весь процесс собственно решения. Кроме того, и в задачниках -- редко, конечно -- встречаются опечатки.
Первый шаг решения, однако, кажется, относился в глубину времени на добрые два десятка лет. Алина сама выросла во дворе, так что оставалось только сделать поправку на разницу между Москвой и провинцией и на воздух, так сказать, эпохи. Алине показалось, что она сделала, и вот: юный, еще не шестнадцати= даже =летний Мазепа шагает по пустынной весенней полуночной улице, обняв за плечи красавицу с фотографии. Алина увидела фонарь и почувствовала, что именно под ним поцелует ее возлюбленный свою возлюбленную: пускай, дескать, знает весь мир! -- и нет нужды, что весь мир спит?
Сколько ни затягивай обратную дорогу, как ни кружи переулками, как ни пропускай без поцелуя ни один фонарь, рано или поздно расставаться приходится, и пара сворачивает в подворотню.
И тут же -- как им только не скучно, не лень было дожидаться, да еще тихо, не выдавая себя! -- несколько теней перекрывают арку и с той и с другой стороны. Зачем? убегать бы Мазепа не стал, -- впрочем, где им понять гордую душу молодого шляхтича!? -- меряют исключительно по себе. Ну, дальше тексты, приколы? как там это бывает? мат. Девочку отсылают, она сопротивляется.
-- Иди! -- кричит Мазепа. -- Иди! Ничего со мной не сделается! Они -- трусы! Я первому же глаза выткну!.. -- и принимает стойку, растопыривает рога среднего-указательного.
Но куда там!.. Это только у Бельмондо в кино получается на раз раскидать десяток-другой шпаны. Пока Мазепа изготавливается вперед, на него набрасываются сзади, валят, берут в кольцо -- и какие уж глаза выткнуть? -- свои б уберечь: парни даже не наклоняются к нему, колотят ногами по чему ни попало!..
Красавица с пронзительным визгом бежит через ночной двор, который и виду не подает, что слышит визг, колотит в окно первого этажа флигелька в глубине.
В комнате зажигается свет. Парень, похожий на красавицу, как брат бывает похож на сестру, и на покойного директора "Трембиты", как сын бывает похож на отца, появляется -- неглиже: черные трусы, синяя майка, -- в перекрещенной раме окна, толкает ее?
-- Убивают! Богдана убивают!
Брат одним махом перелетает подоконник, несется вместе с сестрою к арке, под сводами которой бьют уже не Мазепу, а бесчувственное мазепино тело?
-- Что же дальше? -- сама у себя спрашивает Алина. -- Неужели как кино-Бельмондо? Или повылазили-таки из квартир сонные бугаи-работяги, пришли на выручку? Нет, это вот -- вряд ли? Что же все-таки дальше?..