а остался ребенком, да к тому же -- единственным, впервые пришедшим в мир Диаспара с тех пор, как был разрушен цикл рождения и смерти -- тогда, в незапамятные времена. Олвин не может вырасти. Вся Вселенная была для него просто детской площадкой для игр, увлекательной загадкой, которую надо разгадать ради собственного развлечения. И вот, играя, он нашел себе теперь совершенную смертоносную игрушку, которая в состоянии разрушить все, что еще сохранилось от человеческой цивилизации... Но, каков бы ни был исход, для Олвина это по-прежнему будет только игра... Солнце уже склонилось низко к горизонту, и над пустыней потянуло леденящим ветром. Но Джизирак все еще ждал, перебарывая страх. И внезапно -- впервые в жизни -- увидел звезды. 18 Даже в Диаспаре Олвин не видел такой роскоши, которая открылась его взору, когда внутренняя дверь воздушного шлюза скользнула в сторону. Что бы он там ни представлял из себя на самом деле, уж аскетом-то Мастер явно не был. Лишь несколько позже Олвину пришло в голову, что весь этот комфорт мог и не быть пустой экстравагантностью: маленький мирок корабля был единственным домом Мастера во время его продолжительных скитаний среди звезд. Нигде не было видно никаких приборов управления, но огромный овальный экран, полностью занимающий дальнюю переборку, указывал, что это помещение -- не просто жилая комната. Дугой перед экраном расположились три низких кресла. Остальное пространство комнаты занимали два столика и несколько мягких стульев -- некоторые из них, совершенно очевидно, предназначались совсем не для гуманоидов. Удобно устроившись перед экраном, Олвин огляделся в поисках своего робота. К его изумлению, тот исчез. Но затем он все-таки обнаружил его -- в маленьком углублении под закругляющимся потолком: робот уютно устроился в этой нише. Он привел Мастера через пространства космоса на Землю, а затем в качестве слуги проследовал за ним в Лиз. Теперь же, словно и не было всех этих минувших эпох, он изготовился снова выполнять свои старые пилотские обязанности. Для пробы Олвин подал ему команду, и огромный экран, затрепетав, ожил. Перед ним появилась башня Лоранна, странным образом укороченная и даже, судя по всему, лежащая на боку. Еще несколько команд -- и он увидел небо, город и бескрайнее пространство пустыни. Четкость изображения была безупречна, почти ненатурально хороша, хотя, казалось, никакого увеличения н не было. Олвин поэкспериментировал еще некоторое время, пока не наловчился получать именно то изображение, которое ему хотелось бы увидеть. И теперь он готов был начать. -- Перенеси меня в Лиз! -- Это, конечно, была команда из простых, но как мог корабль повиноваться ей, если он и сам не имел ни малейшего представления о том, в каком именно направлении лететь? Олвин сначала просто не подумал об этом, а когда сообразил, то корабль уже мчался над пустыней на головокружительной скорости. Олвин пожал плечами, с благодарностью принимая то обстоятельство, что теперь в его распоряжении находится слуга куда более знающий, чем он сам. Определить масштаб изображения, которое скользило сейчас по экрану, было нелегко, но, судя по всему, ежеминутно они, должно быть, покрывали пространство во много миль. Вскоре после района города цвет поверхности внезапно переменился на скучно-серый, и Олвин догадался, что теперь они пролетают над ложем древнего океана. Когда-то, видимо, Диаспар стоял совсем рядом с морем, хотя даже в самых древних хрониках об этом не было ни малейшего упоминання. Как ни древен был город, океаны Земли, видимо, безвозвратно высохли еще задолго до его основания. Через несколько сот миль поверхность резко поднялась и внизу снова потянулась пустыня. В какой-то момент Олвин остановил корабль над странным рисунком из пересекающихся линий, которые неясно прорисовывались сквозь песчаное покрывало. Некоторое время его мучило недоумение, но затем он понял, что под кораблем лежат руины какого-то забытого города. Он не стал здесь задерживаться: было больно думать, что миллиарды людей не оставили никаких следов своего существования, кроме этих вот борозд на песке... Ровная линия горизонта вскоре стала изламываться, и прорисовались горы, которые, едва он их увидел, уже замелькали под ним. Корабль стал замедляться, опускаясь к земле по огромной пологой дуге длиной в сотни миль. И затем -- под ним оказался Лиз, его леса и бесконечные реки, образующие ландшафт такой несравненной красоты, что некоторое время Олвин был просто не в состоянии двигаться дальше. На востоке земля была затенена, и огромные озера стояли лужами еще более темной ночи. Но в направлении на запад воды плясали, струились, сверкали острыми бликами, посылая глазу цвета такой яркости и чистоты, о существовании которых Олвин и не подозревал. Найти Эрли оказалось нетрудно -- и это было к счастью, потому что дальше робот уже не мог вести корабль. Олвин ожидал этого и был даже несколько обрадован тем, что обнаружил хоть какой-то изъян во всемогуществе своего слуги. Было маловероятно, что роботу когда-то приходилось пилотировать корабль с Мастером в Эрли, и поэтому месторасположение деревни и не было зафиксировано в его памяти. С нескольких попыток Олвин приземлил свой корабль на склоне того самого холма, с которого впервые увидел Лиз. Управлять кораблем оказалось совсем просто -- требовалось лишь в самых общих чертах сформулировать желание, а уж робот сам прорабатывал все детали. Олвин подумал, что, по-видимому, робот станет игнорировать опасные или невыполнимые приказы, хотя у него-то не было ни малейшего намерения отдавать их без особой к тому необходимости. Олвин был абсолютно уверен, что никто не мог видеть его прибытия. Он считал это обстоятельство достаточно важным, поскольку не испытывал ни малейшего желания снова вступать в телепатическую схватку с Сирэйнис. Планы его все еще были несколько туманны, но он не подвергался никакому риску, пока у него сохранялись дружественные отношения с обитателями Лиза. Робот мог действовать в качестве посла, в то время как сам он оставался бы в безопасности на корабле. По дороге к Эрли роботу не повстречалось ни одной живой души. Странно это было -- сидеть в неподвижном космическом корабле, в то время, как его взгляд без малейших усилий с его стороны скользил по знакомой тропе, а в ушах звучал шепот леса. Он все еще не мог полностью отождествить себя с роботом, и поэтому усилия по управлению им еще приходилось затрачивать немалые. Почти стемнело, когда он <достиг> Эрли, маленькие домики которого словно бы плавали в озерцах света. Робот держался затененных мест и уже почти доплыл до дома Сирэйнис, когда его обнаружили. Внезапно раздался сердитый, высокий жужжащий звук, и поле зрения оказалось закрытым мельтешением крыльев. Олвин невольно отпрянул, но тотчас понял, что произошло. Это Криф снова выражал свою неприязнь ко всему, что летает, не будучи крылатым. Не желая причинять вреда прекрасному, хотя и безмозглому существу, Олвин остановил робота и, как мог, терпел удары, которые градом сыпались на него. Несмотря на то что он в полном комфорте сидел в миле от места происшествия, он все-таки поеживался и очень обрадовался, когда из дома вышел Хилвар, чтобы выяснить, что тут происходит. Увидев приближающегося хозяина, Криф отступил, но все еще угрожающе жужжал. Хилвар постоял некоторое время, глядя на робота. А затем улыбнулся. -- Привет, Олвин,-- сказал он.-- Рад, что ты вернулся. Или ты еще в Диаспаре? Уже не в первый раз Олвин с некоторой завистью подивился быстроте и точности мышления Хилвара. -- Да нет,-- ответил он, отметив при этом, до чего же здорово робот воспроизводит его голос.-- Я здесь неподалеку. Но пока останусь на месте. Хилвар засмеялся: -- Полагаю, что это правильно, Сирэйнис-то тебя простила, но вот Ассамблея... Впрочем, это совсем другая история. Тут, знаешь, сейчас происходит конференция... первая, которая созвана в Эрли... -- Ты хочешь сказать, что ваши советники лично сюда пожаловали? -- удивился Олвин. -- А я-то полагал, что личные встречи -- с вашими-то телепатическими способностями -- совсем необязательны... -- Они происходят -- только редко. Бывают случаи, когда общее мнение склоняется к тому, что, пожалуй, стоит и собраться. Точная природа нынешнего кризиса мне неизвестна, но три сенатора уже здесь, а остальные вот-вот прибудут. Олвин не мог не улыбнуться тому, до какой степени события в Диаспаре и Лизе приняли один и тот же оборот. Куда бы он ни направился, он, похоже, везде теперь оставлял за собой след озабоченности и тревоги. -- Мне представляется, что будет совсем неплохо, если я смогу обратиться к этой вашей Ассамблее... Если только я смогу это сделать, не подвергая себя опасности. Даже если ты пожалуешь сюда во плоти, это будет вполне безопасно, коли Ассамблея даст обещание не пытаться снова овладеть твоим сознанием, -- ответил Хилвар. -- А нет -- так я бы на твоем месте оставался там, где ты сейчас. Я отведу твоего робота к сенаторам... Ох и расстроятся они, когда его увидят! Олвин испытал острое чувство возбуждения и радости, когда за Хилваром проследовал в дом. Теперь он встречался с правителями Лиза куда более на равных, нежели прежде. И хотя он и не испытывал к ним никаких мстительных поползновений, все равно приятно было сознавать, что теперь он -- хозяин положения, располагающий силами, истинной мощи которых не представлял себе и сам. Двери комнаты, где происходила конференция, оказались запертыми, и прошло некоторое время, прежде чем Хилвару удалось привлечь внимание находящихся внутри. Сенаторы, казалось, были настолько поглощены своими проблемами, что пробиться в их раздумья представлялось едва ли не безнадежным делом. Но вот стены словно бы неохотно скользнули в стороны, и Олвин быстро вдвинул своего робота в комнату. Трое сенаторов так и застыли в своих креслах, когда робот подплыл к ним, но на лице у Сирэйнис просквозил лишь едва уловимый след удивления. Возможно, Хилвар уже послал ей предупреждение, а может быть, она и сама ожидала, что рано или поздно Олвин возвратится. -- Добрый вечер,-- вежливо произнес Олвин с такой интонацией, будто столь неожиданное и необычное его появление было самым что ни на есть привычным пустяком.-- Я решил все-таки вернуться. Нечего и говорить -- их изумление превзошло все его ожидания. Олин из сенаторов, молодой человек с седеющими волосами, первым пришел в себя, -- Как вы сюда попали? -- Он едва мог двигать языком -- так был поражен. Причина такой реакции на появление Олвина представлялась совершенно очевидной. Как и Диаспар, Лиз, должно быть, вывел из строя свою сторону подземной дороги. -- Да, знаете, я и на этот раз прибыл сюда точно так же, как и тогда,-- ответил Олвин, не в силах удержаться от соблазна немного повеселиться за их счет. Двое сенаторов не отрывали глаз от третьего, который развел руками в полном отчаянии, непонимании и беспомощности. Тот самый молодой человек, который заговорил с Олвином, снова встрепенулся: -- И вы не встретили... никаких... м-м... трудностей? -- Ровно никаких,-- ответил Олвин, решивший еще больше усугубить их замешательство. И понял, что своего добился. -- Я вернулся, -- продолжал он, -- по своей доброй воле и в связи с тем, что у меня есть для вас кое-какие важные новости. Тем не менее, помня о наших былых расхождениях, я в настоящий момент нахожусь вне досягаемости. Если я появлюсь здесь лично -- обещаете ли вы не пытаться снова задержать меня? Некоторое время все молчали, и Олвину было страшно интересно, какими мыслями они обменивались сейчас в этой тишине. Затем от имени всех заговорила Сирэйнис: -- Мы не станем снова пытаться контролировать вас... впрочем, я не думаю, что в прошлый раз мы добились в этом больших успехов... -- Вот и хорошо,-- ответил Олвин.-- Я прибуду в Эрли как можно быстрее. Он дождался возвращения робота. Затем тщательнейшим образом проинструктировал его. и даже заставил все повторить. В том, что Сирэйнис не нарушит данного ею слова, он был убежден, но тем не менее хотел обеспечить себе путь к отступлению. Воздушный шлюз беззвучно закрылся за ним, когда он покинул корабль. Секундой позже раздалось едва слышное шипение -- будто кто-то изумленно вздохнул. Несколько мгновений темная тень еще закрывала звезды, и корабль исчез. И только теперь Олвин с неудовольствием подумал, что все-таки допустил небольшой, но досадный просчет, причем просчет такого рода, что он мог повлечь за собой катастрофическое крушение всех его замечательных планов. Он упустил из виду, что чувства у робота куда более остры, чем у него самого, а ночь оказалась темнее, чем он ожидал. Не раз и не два он совершенно сбивался с тропы и едва не расшибал себе лоб о стволы деревьев. В лесу царила кромешная тьма, и в один из моментов что-то большое двинулось к нему по кустарнику. Он услышал едва различимое потрескивание сучьев под осторожной лапой, и вот уже на уровне его живота на него уставились два изумрудных глаза. Он негромко окликнул животное, и чей-то невероятно длинный язык лизнул ему руку. Секунду спустя могучее тело уже доверчиво и нежно терлось об него и вдруг беззвучно исчезло. Он и понятия не имел, кто бы это мог быть. Наконец между деревьями впереди заискрились огни поселка, но их блеск уже не был ему нужен, потому что тропа у него под ногами превратилась теперь в ручеек неяркого голубого огня. Мох, по которому он ступал, светился, а каждый шаг Олвина оставлял темные отпечатки, которые медленно становились неразличимыми. Это было завораживающе красивое зрелище, и, когда Олвин нагнулся, чтобы сорвать пригоршню странного мха, тот еще долго пылал в его ладонях, постепенно угасая. И снова Хилвар встретил его за порогом дома, и опять представил Сирэйнис и сенаторам. Они приветствовали его с вымученным уважением. И если их и интересовало, куда делся робот, они, во всяком случае, ни словом об этом не обмолвились. Я искренне сожалею, что мне пришлось покинуть ваш край столь экстравагантным образом,-- начал Олвин.-- Быть может, вам будет интересно услышать, что вырваться из Диаспара оказалось не легче.-- Он сделал паузу, чтобы они смогли в полной мере осознать смысл его слов, а затем быстро добавил: -- Я рассказал своим согражданам все о вашей стране и очень старался, чтобы создать у них о вас самое благоприятное впечатление. Но... Диаспар не хочет иметь с вами ничего общего. Что бы я им ни говорил, они просто одержимы своим стремлением избегнуть осквернения низшей культурой... Ах, как приятно было ему наблюдать реакцию сенаторов! Даже сдержанная, всегда такая воспитанная Сирэйнис при этих его словах слегка порозовела. Если бы он только смог добиться, подумал Олвин, того, чтобы Лиз и Диаспар преисполнились раздражением друг против друга, то проблема была бы решена больше чем наполовину. Каждый бы так старался доказать превосходство своего образа жизни, что барьерам, разделяющим их, осталось бы жить совсем недолго... -- Почему вы вернулись в Лиз? -- спросила Сирэйнис. -- Потому, что мне хочется убедить вас -- так же как и Диаспар,-- что вы совершаете ошибку.-- Он не стал распространяться о другой причине: здесь у него жил единственный друг, в котором он мог быть уверен и на помощь которого рассчитывал. Сенаторы пребывали в молчании, ожидая продолжения, и Олвин отлично сознавал, что, слушая их ушами и видя их глазами, эа всем, что происходит в этой комнате, сейчас следит огромное число людей. Он был представителем Диаспара, и весь Лиз судит теперь о таинственном городе по тому, что он, Олвин, говорит, по тому, как он ведет себя, по тому, как он мыслит. Это была неимоверная ответственность, и он чувствовал себя перед нею таким маленьким... Он собрался с мыслями и заговорил. Его темой был Диаспар. Он рисовал им город таким, каким увидел его в последний раз. Он описывал город, дремлющий на груди пустыни, возводил его башни, подобно словленным радугам, сверкающие на фоне неба. Из волшебного сундучка памяти он извлекал песни, написанные в честь Диаспара поэтами прошлого, он рассказывал о легионе людей, потратившим долгие жизни, чтобы приумножить красоту города... Никто, говорил он своим слушателям, не в состоянии исчерпать все сокровища города за любой -- даже немыслимо долгий -- срок. Некоторое время он подробно живописал чудеса, созданные жителями Диаспара. Он старался заставить своих слушателей хотя бы чуть-чуть проникнуться теми красотами, которые были сотворены художниками прошлого к вечному поклонению человека. И сам спрашивал себя -- не без некоторого тоскливого чувства,-- правда ли, что музыка Диаспара оказалась последним звуком, который человечество послало в звездные дали? Они дослушали его до конца -- не перебивая и не задавая вопросов. Было уже очень поздно, когда он закончил свой рассказ, и он испытывал такую усталость, что хоть с ног вались, Напряжение и все треволнения долгого дня наконец сказались, и совершенно неожиданно для себя Олвин уснул. Проснувшись, он обнаружил, что лежит в какой-то незнакомой ему комнате. Прошло несколько секунд, прежде чем он вспомнил, что находится не в Диаспаре. По мере того как сознание возвращалось, свет в комнате становился все ярче и ярче и в конце концов все вокруг оказалось залитым мягким сиянием еще по-утреннему прохладного солнца, струящего свои лучи сквозь ставшие теперь прозрачными стены. Олвин нежился в блаженной полудреме, вспоминая события минувшего дня, и размышлял над тем, какие же силы он привел теперь в движение. С тихим мелодичным звуком одна из стен стала подниматься, сворачиваясь при этом настолько сложным образом, что сознание было не в силах схватить его. Через образовавшийся проем в комнату ступил Хилвар. Он глядел на Олвина с выражением удовольствия и вместе с тем озабоченности. -- Ну, раз уж ты проснулся,-- начал он,-- то, может, ты хоть мне наконец скажешь, как это тебе удалось вернуться сюда и что ты собираешься делать дальше? Сенаторы как раз отправляются посмотреть на подземку. Они никак не могут взять в толк, как это тебе удалось использовать ее для возвращения... Ты что, и в самом деле приехал на ней? Олвин спрыгнул с постели и сладко потянулся. -- Наверное, их лучше перехватить, -- сказал он. -- Мне не хочется, чтобы они тратили время попусту. Ну а что касается твоего вопроса, то скоро я покажу тебе... м-м... ответ. Они дошли почти до самого озера, прежде чем догнали троих сенаторов. Обе стороны обменялись натянутыми приветствиями. Депутация расследователей поняла, что Олвину известна цель их похода, и неожиданная эта встреча, совершенно очевидно, несколько смутила сенаторов. -- Боюсь, что вчера вечером я до некоторой степени ввел вас в заблуждение, -- весело обратился к ним Олвин. -- В Лиз я возвратился вовсе не старым маршрутом, так что ваши старания запечатать его оказались совершенно ненужными. Откровенно говоря, Совет в Диаспаре тоже закрыл этот путь со своего конца -- и с таким же успехом... По лицам сенаторов -- по мере того как они перебирали в уме один за другим варианты решения этой загадки -- можно было бы изучать, что это такое -- полное, до онемения, изумление. -- Но как же тогда... как же вы здесь очутились? -- задал вопрос предводитель. Внезапно во взгляде у него пробудилась догадка, и Олвин понял, что он начинает подбираться к истине. Уж не перехватил ли сенатор ту мысленную команду, которую я послал туда, к горной гряде? -- подумалось Олвину. Он, однако, не произнес ни слова и только молча указал рукой на северную часть неба. Глаз едва мог уследить за тем, как серебряная стрела света прочертила дугу над вершинами гор, оставив за собой многомильный след инверсии. В двадцати тысячах футов над Лизом она остановилась. Ей вовсе не понадобилось торможением гасить свою колоссальную скорость. Она остановилась мгновенно, и глаз, следовавший за ней, по инерции прочертил дугу еще до четверти небосклона, прежде чем сознание ненужности этого смогло остановить его движение. С высоты обрушился чудовищный удар грома -- это взревел воздух,. смятый движением корабля. Прошло еще немного времени, и сам корабль, празднично сверкая в солнечном свете, опустился на склон холма в какой-нибудь сотне футов от них. Трудно было сказать, кого это поразило больше, но Олвин первым пришел в себя. Когда они шли -- почти бежали -- к кораблю, он все думал: всегда ли это создание рук человеческих движется с такой метеоритной скоростью? Мысль эта его тревожил хотя, когда он сам летел в корабле, быстрота его движения вообще не ощущалась. Значительно более загадочным, однако, было то, что еще позавчера это блистательное создание человеческого гения лежало, скрытое под мощным слоем твердой, как сталь, скальной породы, остатки которой оно еще сохраняло на себе, когда вырвалось из объятий пустыни. Возле кормы и сейчас еще налипли следы земли, спекшиеся в лавовую корку. Все остальное было снесено движением, и обнажился упрямый корпус, который не поддался ни времени, ни разрушительным силам природы. Вместе с Хилваром Олвин ступил в раскрывшийся шлюз и обернулся к застывшим, потерявшим дар речи сенаторам. Его очень интересовало, о чем они сейчас думают, о чем, в сущности, думает сейчас весь Лиз. Выражение на лицах сенаторов, однако, было таким, что казалось -- им в этот момент вообще не до того, чтобы над чем-то размышлять. -- Я отправляюсь в Шалмирейн и возвращусь в Эрли что-нибудь через часок,-- сказал Олвин.-- Но это только начало, и, пока я буду там, мне хотелось бы, чтобы вы поразмыслили над одним обстоятельством. Дело в том, что это -- не какой-то обычный флайер, на которых люди когда-то путешествовали в пределах своей планеты. Это -- космический корабль, один из самых быстрых, которые когда-либо были построены. Если вам интересно узнать, где,я его обнаружил, то вы можете найти ответ в Диаспаре. Но для этого вам придется отправиться туда самим, потому что Диаспар никогда не придет к вам первым. Он повернулся к Хилвару и подтолкнул его к внутренней двери. Тот колебался всего какое-то мгновение. Полуобернувшись, он кинул прощальный взгляд на холм, на траву, на небо -- все это такое знакомое -- и прошел внутрь. Сенаторы глаз не отрывали от корабля, пока он -- на этот раз достаточно медленно, поскольку путь предстоял близкий -- не исчез на юге. Затем седеющий молодой человек, который предводительствовал группе, с видом философского смирения пожал плечами и повернулся к одному из своих коллег: -- Вы всегда были против того, чтобы мы стремились к каким-то переменам, И до сих пор последнее слово всегда оставалось за вами. Но теперь... я не думаю, что будущее -- за какой-то одной из наших фракций. И Лиз и Диаспар -- они оба завершили некий этап своего развития, и вопрос заключается в том, как наилучшим образом воспользоваться создавшейся ситуацией. -- Боюсь, вы правы,-- последовал угрюмый ответ.-- Мы вступили в полосу кризиса, и Олвин знал, что говорит, когда настаивал, чтобы мы отправились в Диаспар. Они теперь знают о нашем существовании, так что таиться больше нет никакого смысла. Мне представляется, что нам лучше все-таки войти в контакт с нашими двоюродными братьями. Весьма возможно, что мы найдем их стремящимися к сотрудничеству в куда большей степени, чем прежде... -- Но ведь подземка закрыта с обоих концов... -- Мы можем распечатать наш. И пройдет не так уж много времени, прежде чем Диаспар сделает то же самое... Сенаторы -- и те, что находились в Эрли, и остальные, рассеянные по всей территории Лиза -- взвесили это предложение и всей душой невзлюбили его. Но иного выхода, похоже, просто не было. Росток, высаженный Олвином, начал расцветать быстрее, чем можно было надеяться. Горы еще зябли в тени, когда корабль достиг Шалмирейна. С высоты, на которой они находились, огромная чаша крепости выглядела совсем крохотной. Казалось просто невероятным, что когда-то от этого вот черного как ночь кружка зависели судьбы Земли. Как только Олвин приземлил корабль среди развалин на берегу озера, леденящая душу атмосфера одиночества и заброшенности охватила его. Он открыл шлюз, и тотчас же мертвая тишина этого странного места просочилась внутрь корабля. Хилвар, который за все время этого короткого путешествия едва ли вымолвил больше дюжины слов, негромко обратился к Олвину: <Почему ты снова пришел сюда?> Олвин молчал, пока они не добрались до кромки воды. И только тут он отозвался: -- Мне хотелось показать тебе, что это за корабль... И еще я надеялся, что полип, возможно, снова существует... У меня такое ощущение, что я перед ним в долгу, и мне очень хочется рассказать ему о том, что я открыл. -- В таком случае тебе придется подождать,-- сказал Хилвар -- Ты возвратился слишком рано. Олвин был готов к такому повороту дела. Возможность того, что полип жив, была слишком уж слаба, и Олвин не особенно огорчился тем, что его ожидания обмануты. Воды озера лежали совершенно спокойно, в них больше уже не бился тот напряженный пульс, что так поразил их в первое посещение. Олвин опустился на колени возле воды и стал вглядываться в холодную, темную глубину. Крохотные полупрозрачные колокольчики, за которыми тянулись почти невидимые хвостики, медленно перемещались в разных направлениях под самой поверхностью. Он опустил ладонь в воду и зачерпнул один такой колокольчик, И тотчас же выплеснул его обратно, ойкнув: колокольчик его стрекнул. Придет день -- возможно, через несколько лет, а то и столетий, -- и эти вот безмозглые кусочки протоплазмы снова соберутся вместе, я снова народится огромный полип, его сознание пробудится к существованию, и память возвратится к нему. Было бы интересно узнать, как примет это существо все, что ему, Олвину, удалось узнать... Быть может, ему будет не слишком приятно услышать правду о Мастере... В сущности, оно, возможно, даже не захочет признаться самому себе в том, что все эти столетия и столетия терпеливого ожидания прошли совершенно бесцельно... Но -- бесцельно ли? Хотя полип и был обманут, но ведь его столь долгое бдительное терпение оказалось теперь вознаграждено. Чуть ли не чудом он спас из забвения прошлого знание, которое иначе было бы безвозвратно утрачено... Теперь это существо, распавшееся на клетки, сможет, наконец, отдохнуть, а его символ веры отправится туда, где почили миллионы других верований, полагавших себя вечными... 19 В задумчивом молчании шли Хилвар с Олвином обратно, к ожидавшему их кораблю. Как только они взлетели, крепость стала темной тенью среди холмов, она быстро сокращалась в размерах, пока не превратилась в странный черный глаз без век, обреченный на пристальный, вечный взгляд вверх, в пространство, -- и вскоре они потеряли его в огромной панораме Лиза. Олвин ровным счетом ничего не делал для управления кораблем. И все же они поднимались и поднимались, пока весь Лиз не распростерся под ними -- зеленым островом в охряном море. Никогда прежде Олвин не забирался так высоко. Когда наконец корабль замер, внизу под ними полумесяцем лежала теперь вся Земля, Лиз отсюда выглядел совсем крошечным -- изумрудное пятнышко на ржавом лине пустыни. А далеко, у самого закругления этого полуосвещенного шара, что-то сверкало, будто рукотворный драгоценный камень. Таким Хилвар впервые увидел Диаспар. Они долго сидели, наблюдая, как Земля проворачивается под ними. Из всех древних способностей человека любопытство, без сомнения, было тем, что он меньше всего мог позволить себе утратить. Олвину хотелось бы показать властителям в Лизе и Диаспаре весь этот мир -- таким, каким он видел его сейчас. -- Хилвар, -- наконец проговорил он, -- а ты уверен, что то, что я делаю, -- правильно? Вопрос этот удивил Хилвара, который и понятия не имел о тех внезапных сомнениях, что временами накатывали на его друга, да и, кроме того, он еще не знал о встрече Олвина с Центральным Компьютером и о том отпечатке, который эта встреча наложила на его сознание. Не такой это был легкий вопрос, чтобы ответить на него бесстрастно. Как и Хедрон, хотя и с меньшим основанием, Хилвар чувствовал, что его собственное <я> тонет в личности Олвина. Его безнадежно засасывало в водоворот, который Олвин оставлял за собой на своем пути по пространству и времени. -- На мой взгляд, ты прав, -- медленно проговорил Хилвар. -- Наши два народа были разделены слишком долгое время...-- Это ведь правда, подумалось ему, хотя он и понимал, что личные его ощущения все еще противоречат такому ответу. Но Олвин не успокоился. -- Есть еще одна проблема, которая меня волнует, -- обеспокоенно сказал он. -- Различие в длительности наших жизней. -- Он не добавил больше ни слова, но оба они в этот момент знали, о чем именно думает сейчас друг. -- Меня это тоже тревожит,-- признался Хилвар.-- Но мне кажется, что к тому времени, как наши народы смогут снова хорошо узнать друг друга, проблема эта разрешится сама собой. Мы оба можем оказаться правы: пусть наши жизненные циклы слишком коротки, но зато ваши, без сомнения, чересчур уж длинны. В конце концов будет найден какой-то компромисс... Олвин задумался над этим В самом деле, единственную надежду следовало искать только в этом направлении, однако столетия переходного периода конечно же будут очень сложными. Он снова припомнил горькие слова Сирэйнис: <И он и я будем мертвы уже целые столетия, в то время как вы будете еще молодым человеком...> Что ж, хорошо: он примет эти условия. Даже в Диаспаре все дружеские связи развивались в тени того же самого -- сотня ли лет,миллион ли, в конце концов это не имело значения. С уверенностью, которая выходила за пределы логики, Олвин знал, что благополучие народа требовало сосуществования двух культур. В этом случае индивидуальное счастье окажется на втором плане. На момент человечество представилось Олвину чем-то куда более драгоценным, нежели как просто фон его собственного бытия. И он без колебаний принял ту долю личных потерь, которую, наступит день, принесет ему сделанный им выбор. Мир пол ними продолжал свое бесконечное вращение. Чувствуя настроение друга, Хилвар молчал, пока наконец Олвин сам не нарушил устоявшуюся тишину. -- Когда я в первый раз ушел из Диаспара, я и понятия не имел -- а что же я надеюсь найти? -- сказал он.-- Тогда меня вполне мог удовлетворить Лиз, и он меня и удовлетворил, но теперь все на Земле кажется таким маленьким... Каждое сделанное мною открытие вызывало все более серьезные вопросы, открывало более широкие горизонты... Где, где все это кончится?.. Никогда еще Хилвар не видел своего друга таким задумчивым, и ему не хотелось мешать этой погруженности в самого себя. За последние несколько минут он очень многое узнал о друге. -- Робот сказал мне, что этот корабль может достичь Семи Солнц меньше чем за день,-- сказал Олвин.-- Как ты считаешь -- отправиться мне туда? -- А ты что же -- полагаешь, что мне удастся тебя отговорить? -- вопросом же негромко ответил Хилвар. Олвин улыбнулся: -- Это не ответ. Кто знает, что именно лежит там, в пространстве? Может, Пришельцы и покинули Вселенную, но в ней могут найтись и другие разумные существа, враждебные Человеку... -- Да с какой же стати им быть враждебными? -- поразился Хилвар -- Эту проблему наши философы обсуждали на протяжении веков. По-настоящему разумная раса просто не может быть враждебной разуму. -- Но Пришельцы... -- Они -- загадка, я согласен, Если они действительно были злобны, то к настоящему времени наверняка уже уничтожили сами себя. Но даже если этого и не произошло...-- Хилвар указал на бесконечные пустыни под кораблем: -- Когда-то у нас была Галактическая Империя. Что есть у нас теперь такое, что им хотелось бы захватить? Олвин был несколько удивлен, что вот нашелся и еще один человек, исповедующий точку зрения, так близко подходящую к его собственной. И что -- весь ваш народ думает так же? -- поинтересовался он. -- Да нет, только меньшинство... Средний человек над всем этим просто не задумывается. Но спроси такого -- и он наверняка скажет, что если бы Пришельцы и в самом деле хотели уничтожить Землю, они сделали бы это уже давным-давно... Мне как-то не кажется, что хотя бы кто-то боится их и на самом деле... -- В Диаспаре все совсем по-другому,-- вздохнул Олвин.-- Мои сограждане -- безумные трусы. Они ужасаются при одной мысли о том, что можно выйти за пределы городских стен, и я просто не представляю себе, что с ними станется, когда они проведают о моем космическом корабле. Джизирак сейчас уже, конечно, обо всем рассказал Совету... Хотелось бы мне знать, что они предпринимают... -- Это-то я могу тебе сказать! Сейчас они готовятся принять первую делегацию из Лиза. Мне только что сказала об этом Сирэйнис. Олвин снова посмотрел на экран. Сам он мог в мгновение ока покрыть расстояние между Лизом и Диаспаром. Одна из целей. была достигнута, но теперь это уже не казалось таким уж важным. И все же он был очень рад. Уж теперь-то окончатся долгие века стерильной изоляции... Сознание, что он добился успеха в том, что когда-то было его главной миссией, выветрило из головы последние сомнения. Здесь, на Земле, он исполнил свое дело быстрее и тщательнее, чем мог надеяться поначалу. Был открыт путь к тому, что могло бы стать его последним и уж конечно самым выдающимся предприятием. -- Отправишься со мной? -- спросил он, отлично сознавая, чего именно просит. Хилвар пристально посмотрел на него. -- Мог бы и не спрашивать,-- ответил он.-- Я сообщил маме и всем друзьям, что улетаю с тобой,-- и было это добрый час назад! -- Они находились очень высоко, когда Олвин закончил отдавать роботу последние распоряжения. Корабль к этому времени почти остановился, и Земля лежала в тысяче миль под ним, едва не закрывая все небо. Вид у нее был какой-то неуютный. Олвину подумалось о том, сколько кораблей в прошлом висели вот тут некоторое время, прежде чем продолжить свой путь... Пауза затянулась, как если бы робот тщательнейшим образом проверял все органы управления и многочисленные электрические цепи, которыми не пользовались на протяжении целых геологических эпох. Затем раздался какой-то очень слабый звук -- первый, который услышал Олвин от этой машины. Это было едва различимое пение, оно быстро меняло тональность -- от октавы к октаве, забираясь все выше и выше, и вот уже ухо было не в силах его воспринимать. Они не ощутили никакого изменения в движении корабля, но внезапно Олвин обратил внимание, что звезды поплыли по экрану. Снова появилась Земля -- и откатилась назад... появилась опять, но уже в другом ракурсе. Корабль охотился за своим курсом, крутясь в космосе, как крутится стрелка компаса, когда она ищет север. В течение нескольких минут небеса рыскали вокруг них, пока, наконец, корабль не остановился -- гигантский снаряд, нацелившийся на звезды. В самом центре экрана во всем своем радужном великолепии лежали теперь Семь Солнц. От Земли остался лишь самый краешек -- темный серпик месяца, отороченный золотом и пурпуром заката. Олвин понимал, что сейчас происходит что-то, выходящее за пределы его опыта. Он ждал, вцепившись в подлокотники кресла. Секунды капали одна за другой, а на экране сияли Семь Солнц. Ни звука не раздалось, когда произошел этот внезапный рывок, который на миг замутил зрение, но Земля исчезла, словно бы чья-то гигантская рука просто смела ее с небосвода. Они оказались одни в космосе -- только они и звезды, да странно съежившееся Солнце Земля пропала, будто ее никогда и не было, Снова такой же рывок, но на этот раз послышался и едва уловимый звук, как будто бы только вот сейчас генераторы корабля отдали движению более или менее заметную долю своей энергии. И все же какую-то секунду еще казалось, что ничего не произошло. Но почти тотчас же Олвин осознал, что исчезло и Солнце, а звезды медленно ползут назад вдоль корпуса корабля. Он обернулся на мгновение и -- ничего не увидел. Все небо в задней полусфере просто исчезло, сметенное тьмой. Он успел заметить, как звезды срываются в эту тьму и гаснут, будто искры, падающие в воду. Корабль двигался теперь со скоростью, куда большей, чем скорость света, и Олвин понял, что родной мир Земли и Солнца им с Хилваром уже не принадлежит. Когда этот внезапный, головокружительный рывок произошел в третий раз, сердце у него почти остановилось. Странное затемнение зрения теперь стало очевидно: на какой-то момент все окружающее, казалось, до неузнаваемости изменило свои очертания. Откуда оно -- это искажение, Олвин понял в каком-то озарении, происхождение которого он не мог бы объяснить. Мир искривился на самом деле, это не были шутки зрения. Пронизывая тонкую пленку настоящего, Олвин каким-то образом схватывал основные черты перемен, происходящим вокруг него в пространстве. И в этот миг шепот генераторов превратился в рев потрясающей силы. Звук этот был в особенности страшен, потому что генераторы корабля зашлись в протесте в первый раз за все это время. Почти тотчас же все и кончилось, и внезапно наступившая тишина, казалось, зазвенела в ушах. Устройства, приводящие корабль в движение, сделали свое дело: теперь они уже не понадобятся до самого конца путешествия. Звезды впереди сияли бело-голубым огнем и пропадали в ультрафиолете. И все же, благодаря какому-то чуду природы или науки, Семь Солнц видны были по-прежнему, хотя теперь их расположение и цвет все-таки слегка изменились. Корабль стремглав несся к ним сквозь туннель черноты, за пределами пространства, за пределами времени, и скорость его была слишком громадной, чтобы человеческий разум мог ее оценить. Было трудно поверить, что их вышвырнуло из Солнечной системы со стремительностью, которая, если ее не обуздать, скоро пронесет корабль через самое сердце Галактики и выбросит в неимоверно пустынные и темные пространства за ее пределами. Ни Олвин, ни Хилвар ни могли оценить всей громадности своего путешествия; величественные саги о межзвездных странствиях совершенно переменили взгляд Человека на Вселенную, и даже сейчас, спустя миллионы столетий, древние мифы еще не совсем умерли. Существовал когда-то корабль, шептала легенда, который совершил кругосветное путешествие по космосу за время от восхода до заката Солнца. Все эти миллиарды миль, разделяющие звезды, не значили ровно ничего перед такой скоростью. Вот почему для Олвина этот полет был лишь чуть-чуть более грандиозным, чем его первая поездка в Лиз. Именно Хилвар вслух выразил их общую мысль при виде того, как Семь Солнц впереди исподволь набирают яркость. -- А ведь такое вот их расположение не может быть естественным,-- задумчиво проговорил он. Олвин кивнул: -- Я думал над этим на протяжении многих лет, но даже сама мысль о такой возможности все еще представляется мне фантастической... -- Возможно, эту систему создали и не люди,-- согласился Хилвар,-- но все же она должна быть творением разума. Природе никогда бы не сотворить такое вот совершенное кольцо из звезд равной яркости. И в видимой части Вселенной нет ничего похожего на Центральное Солнце. -- Но... зачем же это понадобилось?.. -- О, можно напридумывать сколько угодно причин! Вдруг это сигнал, чтобы любой корабль, проникающий в нашу Вселенную, знал, где искать жизнь... Или -- указание на расположение центра галактической администрации... Или, может быть,-- и я почему-то склоняюсь к тому, что так оно и есть,-- это просто самое величественное из всех произведений искусства. Но что толку-то -- размышлять об этом сейчас? Мы же через несколько часов все равно узнаем истину... <Узнаем истину>... Очень может быть, подумалось Олвину, но вот -- какую часть ее? Казалось странным, что сейчас, когда он покидал Диаспар -- а в сущности, и самое Землю -- со скоростью, выходящей далеко за пределы самого смелого воображения, его разум обращался ни к чему-нибудь, а к самой тайне его собственного происхождения. Но, возможно, это было и не столь уж удивительно... Ведь с тех самых пор, как впервые попал в Лиз, он действительно узнал очень многое, но до сих пор у него и минутки свободной не было, чтобы спокойно предаться размышлениям. А сейчас ему не оставалось ничего другого, кроме как сидеть и ждать. Его непосредственным будущим управляла чудесная машина -- без сомнения, одно из самых высоких достижений инженерной мысли во все времена,-- которая несла его в самый центр Вселенной. Момент для размышлений и анализа, хотел он того или нет, наступил именно теперь. Но сначала он расскажет Хилвару обо всем, что произошло с ним с момента его торопливого отбытия двумя днями прежде... Хилвар выслушал одиссею безо всяких комментариев и не требуя разъяснений. Казалось, он тотчас схватывает все, что говорит ему Олвин, и он не выказал ни малейшего удивления даже тогда, когда друг рассказал о своей встрече с Центральным Компьютером и о той операции, которую мозг города произвел с сознанием робота. Это, конечно, вовсе не означало, что он был не способен удивляться. Просто известная ему история прошлого изобиловала чудесами, вполне сравнимыми с любым эпизодом из истории Олвина. -- Мне совершенно ясно, что Центральный Компьютер получил насчет тебя какие-то специальные инструкции -- еще когда его только построили,-- сказал Хилвар, едва Олвин завершил свое повествование.-- Теперь-то ты должен бы уже догадаться почему. -- Мне кажется, я знаю... Часть ответа сообщил мне Хедрон, когда объяснил, каким образом люди, разработавшие концепцию Диаспара, предусмотрели все, чтобы предотвратить его упадок... -- Выходит, по-твоему, что и ты сам, и другие Неповторимые, которые были еще до тебя, все вы -- часть какого-то социального механизма, который предотвращает полный застой? Так что, если Шуты -- это только кратковременные корректирующие факторы, то ты и тебе подобные должны работать на долгую перспективу? Хилвар выразил эту мысль лучше, чем мог бы и сам Олвин, и все же это было совсем не то, что пришло ему в голову. -- Да нет, я убежден, что истина-то куда более сложна. Очень уж похоже на то, что, когда город еще только строился, произошло столкновение мнений между теми, кто хотел совершенно отгородить его от остального мира, и теми, кто выступал за некоторые контакты Диаспара с этим миром. Победила первая группировка, но те, другие, не захотели признать своего поражения. И вот, мне кажется, Ярлан Зей был, должно быть, одним из их лидеров, только он был недостаточно могущественным, чтобы выступить в открытую. Он сделал все, что мог, оставив подземку в рабочем состоянии и предусмотрев, чтобы через долгие интервалы времени кто-то выходил из Зала Творения с психологией человека, ни в малейшей степени не разделяющего страхов своих сограждан. В сущности-то мне вот что интересно...-- Олвин остановился, и глаза его затуманились мыслью до такой степени, что какое-то время он, похоже, просто не отдавал себе отчета в окружающем. -- Ты о чем задумался? -- спросил Хилвар. -- Мне просто пришло в голову... может быть, я и есть Ярлан Зей? Это, знаешь, вполне возможно... Он мог внести матрицу своей личности в Хранилища Памяти и возложить на нее задачу взломать форму Диаспара, прежде чем она закостенеет. Придет день, когда я должен буду выяснить, что же случилось с теми, предыдущими Неповторимыми. Это ведь помогло бы стереть множество белых пятен в общей картине... -- И Ярлан Зей -- или кто бы это ни был -- также проинструктировал Центральный Компьютер оказывать Неповторимым помощь, когда бы они ни появлялись,-- задумчиво произнес Хилвар, следуя линии его логики. Вот именно! Ирония же заключается в том, что я мог получить всю необходимую информацию прямо от Центрального Компьютера и мне не нужно было бы потрошить беднягу Хедрона. Мне-то Центральный сообщил бы гораздо больше, чем то, что он когда-либо рассказывал Шуту. Но все-таки Хедрон сэкономил для меня бездну времени и научил многому, до чего я сам никогда бы не додумался... -- Твоя гипотеза вроде бы и объясняет все известные факты,-- осторожно сказал Хилвар.-- К несчастью, она все еще оставляет открытой самую глубокую проблему из всех -- изначальную цель создания Диаспара. Почему вот ваши люди склонны считать, что внешнего мира просто не существует? Вот вопрос, на который я хотел бы получить ответ. -- Я как раз и собираюсь на него ответить,-- сказал Олвин.-- Только вот не знаю -- когда и как... И так они спорили и мечтали, в то время как час за часом Семь Солнц расплывались в стороны, пока кольцо их не обрисовало внешние обводы этого странного туннеля ночи, в котором мчался корабль. Затем одна за другой наружные звезды исчезли на грани черноты, и, наконец, в центре экрана осталось только среднее солнце Семерки. Хотя корабль все еще пронизывал не его пространство, среднее светило уже сияло тем жемчужным огнем, который выделял его из всех остальных звезд. Яркость его увеличивалась с каждой минутой, пока, наконец, оно из точки не превратилось в крохотный жемчужный диск.. И этот диск принялся увеличиваться в размерах. Раздалось кратчайшее из кратких предупреждение: на какое-то мгновение в корабле завибрировала глубокая, колокольного тона нота. Олвин стиснул подлокотники кресла -- движение это было достаточно бессмысленным. И снова взорвались жизнью гигантские генераторы, и с внезапностью, которая почти ослепила, на небе появились все его звезды. Корабль снова выпал в пространство, снова появился во Вселенной солнц и планет, в естественном мире, где ничто не может двигаться быстрее света. Они оказались уже внутри системы Семи Солнц -- огромное кольцо разноцветных шаров теперь явно доминировало в черноте космоса. Но разве можно было назвать это чернотой! Звезды, которые были им знакомы, все привычные созвездия куда-то пропали. А Млечный Путь теперь уже не рисовался слабой полоской тумана на одной стороне небосвода. Он гордо пролегал теперь в самом центре Мироздания, и широкое его полотно делило Вселенную надвое. Корабль все еще очень быстро двигался в направлении Центрального Солнца, а шесть остальных звезд системы были словно разноцветные маяки, расставленные кем-то по небу. Неподалеку от ближайшей из них просматривались крохотные искорки планет -- должно быть, планеты эти были неимоверных размеров, если их было видно с такого расстояния. Причина туманного, а потому и жемчужного свечения Центрального Солнца была теперь очевидна: гигантскую звезду окутывала газовая оболочка, она смягчала излучение и придавала ему характерный цвет. Глаз едва различал эту газовую туманность, и вся она была словно бы изломана, но как именно -- невозможно было решить. Но оболочка была, и чем дольше на нее смотреть, тем протяженнее она представлялась. -- Ну, Олвин, у нас с тобой теперь достаточно миров, чтобы сделать выбор,-- засмеялся Хилвар.-- А может, ты нацелился исследовать их все? -- К счастью, в этом нет необходимости. Если мы только сможем где-то войти в контакт, то получим всю нужную нам информацию. Знаешь, логично, наверное, будет направиться к самой большой планете Центрального Солнца... -- Если только она не слишком уж велика. Я слышал, что некоторые планеты так огромны, что человек просто не может на них ступить -- его собственный вес раздавит... -- Да навряд ли здесь есть что-нибудь подобное. Понимаешь, я уверен, что вся эта система полностью искусственная. Во всяком случае, мы же еще с орбиты сможем увидеть, есть ли на планете города и деревни. Хилвар кивнул в сторону робота: -- Эта проблема решена. Проводник-то наш здесь ведь уже бывал... Он ведет нас домой, и мне хотелось бы узнать, о чем он в связи с этим думает. Олвину это тоже пришло в голову. Но возможно ли, не бессмыслица ли, чтобы робот испытывал хоть что-нибудь, напоминающее человеческие чувства, пусть даже он и возвращался -- после столь долгого отсутствия -- к древнему дому своего хозяина? Ни разу за все время с тех пор, как Центральный Компьютер снял блокировку, делавшую робота немым, машина не выказала ни малейшего признака эмоциональности. Робот отвечал на вопросы и повиновался командам, но истинное его <я> было для Олвина за семью печатями. А в том, что робот все-таки был личностью, Олвин был уверен. Иначе он не испытывал бы того туманного ощущения вины, которое охватывало его всякий раз, когда он вспоминал уловку, на которую попался робот. Этот интеллект по-прежнему верил во все, чему научил его Мастер, хотя и видел, как тот <ставил> свои <чудеса> и лгал пастве. Странно, что эти неудобные факты не поколебали его преданности. По-видимому, он был способен -- как и многие человеческие существа до него -- примирять два противоречащих друг другу ряда фактов. Теперь он прослеживал свои воспоминания в обратном направлении -- к источнику их происхождения. ...Почти потерявшись в сиянии Центрального Солнца, лежала бледная искорка, вокруг которой поблескивали уж совсем крохотные миры. Необъятное по масштабам путешествие приближалось к концу. Через короткое время Олвину и Хилвару станет известно, не проделали ли они его впустую. 20 Планета, к которой они приближались, находилась теперь от них всего в нескольких миллионах миль -- красивый шар, испещренный многоцветными пятнами света. На ее поверхности нигде не могло быть темноты, потому что, по мере того как планета поворачивалась под Центральным Солнцем, по ее небу чередой проходили все другие светила системы. И теперь Олвин с предельной ясностью понял значение слов умирающего Мастера: <Как славно смотреть на цветные тени на планетах Вечного Света!> Они были уже так близко, что различали континенты, океаны и слабую вуаль атмосферы. В очертаниях суши и водоемов тревожило что-то загадочное, и они тотчас же уловили, что границы тверди слишком уж правильны. Континенты этой планеты были теперь совсем не такими, какими создала их природа,-- но сколь ничтожной задачей было это преобразование мира для тех, кто построил его солнца! -- Да ведь это вовсе и не океаны! -- внезапно воскликнул Хилвар.-- Гляди, на них видны какие-то отметины... Только когда планета совсем приблизилась, смог Олвин ясно рассмотреть, что именно имел в виду его друг. Он заметил слабые полоски, какие-то штрихи вдоль границ континентов -- далеко в глубине того, что он принял за океаны. Он,пригляделся и тотчас же исполнился сомнением, потому что значение таких же вот линий было ему слишком хорошо известно. Он уже видел такие же раньше -- в пустыне за пределами Диаспара, и они теперь сказали ему, что путешествие к планете оказалось напрасным... -- Она такая же сухая, как и Земля! -- упавшим голосом выдохнул Олвин.-- Вся ее вода исчезла... вон те черточки -- это полосы соли, там испарялись моря... -- Они никогда бы этого не допустили, -- отозвался Хилвар. -- Полагаю, что в конце концов мы опоздали... Разочарование было таким горьким, что Олвин просто не решался заговорить снова, боясь, что голос выдаст его, и только молча смотрел на огромный мир под собой. С поражающей воображение величественностью проворачивалась планета под кораблем, ее поверхность медленно поднималась им навстречу. Теперь были уже видны и здания -- крохотные белые инкрустации всюду, кроме дна океанов... Когда-то этот мир был центром Вселенной. Ныне же он замер, его воздушное пространство пустовало, и на поверхности не было видно спешащих точек, свидетельствующих о том, что здесь кипит жизнь... И все же корабль по-прежнему неуклонно скользил над этим застывшим каменным морем, которое то там, то здесь собиралось в огромные волны, бросающие вызов небу. В конце концов корабль остановился, как если бы робот внезапно отыскал в памяти то, что нужно, добравшись до самых ее глубин. Под ними высилась колонна из снежно-белого камня, вздымающаяся из самого центра невероятных размеров амфитеатра. Олвин немного подождал. Корабль оставался неподвижным, и тогда он приказал роботу приземлить его у подножия колонны. Даже до этого вот момента Олвин втайне еще надеялся обнаружить на планете жизнь. Надежда исчезла, едва был открыт воздушный шлюз. Никогда прежде, даже в уединении Шалмирейна, не обволакивала их такал вот всепоглощающая тишина. На Земле всегда можно было уловить шорох голосов, шевеление живых существ или же, на худой конец, хотя бы вздохи ветра. Здесь ничего этого не было и уже не будет никогда . -- Почему ты привел нас именно на это место? -- спросил Олвин у робота. Сам по себе ответ мало его интересовал -- просто инерция исследования все еще несла его, хотя он и потерял всякое желание продолжать поиск. -- Мастер покинул планету именно отсюда,-- ответил робот. -- Такого вот объяснения я и ожидал,-- удовлетворенно сказал Хилвар.-- Неужели до тебя не доходит ирония происходящего? Он бежал с этого мира всеми оплеванный -- а теперь посмотри только на этот вот мемориал, который воздвигли в его честь! Каменная колонна, возможно, в сотню раз превышала рост человека и стояла в центре металлического кольца, слегка приподнятого над уровнем равнины. Она была совершенно гладкая и без каких бы то ни было надписей. Сколько же времени, подумалось Олвину, собирались здесь околпаченные этим Мастером, воздавая ему почести? И узнали ли они, что он умер в изгнании на далекой Земле? Все это теперь не имело никакого значения. И сам Мастер, и его паства были погребены вечностью. -- Выйди,-- настойчиво приглашал Хилвар, пытающийся вывести Олвина из этого подавленного состояния.-- Ведь мы же половину Вселенной пересекли, чтобы увидать это место. Уж по крайней мере, ты мог бы сделать над собой усилие и выйти наружу. Против своего желания Олвин улыбнулся и вслед за Хилваром прошел воздушный шлюз. Но когда он оказался снаружи, настроение его стало мало-помалу подниматься. Даже если этот мир и оказался мертв, в нем должно найтись немало интересного, такого, что позволит ему раскрыть некоторые загадки прошлого. Воздух был какой-то спертый, но им вполне можно было дышать. Несмотря на множество солнц на небе, жара не чувствовалась, Заметное тепло источал только белый диск Центрального Солнца, но и оно, это тепло, казалось, теряло свою силу, просачиваясь сквозь туманную дымку вокруг звезды. Другие же солнца давали свою долю цвета, но никак не тепло. Им понадобилось всего несколько минут, чтобы убедиться, что этот обелиск ни о чем им не поведает. Упрямый материал, из которого он был сделан, ясно демонстрировал отметины, оставленные временем. Кромки его округлились, а металл, на котором он покоился, был исшаркан миллионами ног целых поколений пилигримов и просто любопытствующих. Странно было думать, что вот они двое, возможно, и есть последние из миллиардов человеческих существ, когда-либо стоявших на этом месте. Хилвар уже хотел было предложить возвратиться на корабль и перелететь к ближайшему из расположенных в окрестностях обелиска зданий, когда Олвин обратил внимание на длинную, узкую трещину в мраморном полу амфитеатра. Они прошли вдоль нее на довольно значительное расстояние, и трещина эта все время расширялась, пока, наконец, она не стала настолько широка, что-уже нельзя было стать, поставив ноги на ее края. Еще несколько секунд ходьбы -- и они оказались возле того, что эту трещину породило. Поверхность амфитеатра в этом месте была расколота и разворочена, и образовалось гигантское углубление -- длиной более чем в милю. Не требовалось ни какой-то особой догадливости, ни сильного воображения, чтобы установить причину всего этого. Столетия назад -- хотя, несомненно, уже много времени спустя после того, как этот мир был покинут -- какая-то огромная цилиндрическая форма некоторое время покоилась здесь, а затем снова ушла в пространство, оставив планету наедине с ее воспоминаниями. Кто они были? Откуда пришли? Олвин мог только глядеть и гадать. Ответа ему не узнать, поскольку он разминулся с этими более ранними посетителями на тысячу, а то и на миллион лет... В молчании двинулись они обратно к своему кораблю. Каким бы малюткой выглядел он рядом с тем, чудовищных размеров, межзвездным --скитальцем, который когда-то лежал здесь! Поднявшись, они медленно полетели над всей этой местностью, пока не приблизились к самому удивительному из зданий, рассеянных по ней. Когда они приземлились перед изукрашенным входом, Хилвар указал на то, что Олвин заметил и сам: -- Не больно-то эти здания безопасны! Погляди, сколько тут нападало камней,-- да это просто чудо, что они еще держатся! Будь на этой планете бури, здания-то уж столетия назад сровнялись бы с землей... Не думаю, что это будет мудро -- войти в одно из них... -- А я и не собираюсь. Давай пошлем робота -- он же передвигается куда быстрее, чем мы, ни за что там не зацепится и не обрушит на себя перекрытия... Хилвар такую предосторожность одобрил, но настаивал и еще на одной, которую Олвин не предусмотрел. Прежде чем робот отправился в разведку, Олвин приказал ему записать в память искусственного мозга корабля -- почти столь же развитого, как и у самого робота -- подробный набор команд для возвращения на Землю, что бы ни случилось с их пилотом. Понадобилось совсем немного времени, чтобы убедиться, что этот мир ничего не в силах им предложить. Сидя перед экраном в корабле, они миля за милей наблюдали пустынные, покрытые слоем пыли коридоры и проходы, которые проплывали перед ними, по мере того как робот исследовал эти безлюдные лабиринты. Все здания, построенные разумными существами, какой бы формы ни были их тела, должны соответствовать определенным основным законам, и спустя некоторое время даже самые, казалось бы, чужеродные архитектурные формы перестают вызывать удивление, мозг словно бы гипнотизируется бесконечным повторением одного и того же и теряет способность воспринимать новые впечатления. Здания на этой планете, похоже, предназначались исключительно для жилья, и существа, некогда обитавшие в них, по своим размерам приблизительно соотносились с человеком. Очень может быть, что они и были людьми. Верно, что в этом здании было очень много комнат и помещений, проникнуть в которые могли только летающие существа, но это вовсе не означало, что строители зданий и сами были крылаты. Они могли, скажем, пользоваться индивидуальными гравитационными устройствами, которые когда-то были широко распространены, но от которых в Диаспаре сейчас не осталось и следа. -- Да мы можем потратить миллионы лет, исследуя все эти здания, -- очнулся наконец Хилвар. -- Ясно же, что их не просто бросили -- их тщательно освободили от всего ценного, что они могли содержать. Мы только зря тратим время. -- Ну и что ты предлагаешь? -- Хорошо бы осмотреть еще два или три района планеты, да и убедиться, что все они -- один к одному, как я ожидаю. Потом нам следует так же быстро ознакомиться с другими планетами, а приземляться только в тех случаях, если какая-то покажется нам сильно отличающейся от всех предыдущих или же если мы заметим что-нибудь необычное. И это все, на что мы можем надеяться, если только не собираемся торчать тут до конца своих дней... Это было достаточно справедливо. Они собирались войти в контакт с разумными существами, а вовсе не археологическими раскопками заниматься. Первую задачу можно было бы выполнить за какие-то несколько дней -- если выполнить вообще. Вторая потребовала бы столетий труда целых армий людей и роботов. Двумя часами позже они покинули планету и были рады, что так поступили. Олвин решил, что даже в те времена, когда она еще цвела жизнью, мир этих бесконечных зданий был достаточно гнетущ. Они не встретили ни следа парков или каких-нибудь открытых пространств, на которых могла произрастать какая-нибудь растительность. Это был абсолютно бесплодный мир, и им трудно было представить себе психологический склад существ, которые его населяли. Олвин решил для себя, что если и следующая планета очень похожа на эту, то он, скорее всего, тут же свернет поиски. Она не была очень похожей. Более того -- контраст разительнее трудно было бы и представить. Эта планета находилась ближе к солнцу и даже из космоса выглядела знойной. Частью ее закрывали низкие облака, что указывало на обилие воды, но океанов не было и следа. Не было заметно и никаких признаков разумной жизни: они дважды облетели планету и так и не увидели ни единого создания рук человеческих. Весь ее шар -- от полюсов до экватора -- был покрыт ковром ярчайшей зелени. -- Вот кажется мне, что здесь нам надо быть очень и очень осторожными,-- заметил Хилвар.-- Это живой мир, и мне как-то совсем не нравится цвет здешней растительности. Наверное, разумнее всего будет оставаться в корабле и совсем не открывать шлюз. -- И что -- даже и робота на разведку не посылать? -- Вот именно. Ты ведь просто не знаешь, что такое болезни, и, хотя мой народ и умеет с ними бороться, мы уж больно далеко от дома. Кроме того, здесь ведь могут встретиться и такие опасности, о которых мы с тобой просто и не подозреваем... Знаешь, мне кажется, что это -- мир, который как бы сошел с ума... Когда-то, возможно, он весь был большим таким садом или парком, но потом его забросили, и природа снова взяла свое. Когда вся эта звездная система была обитаема, он просто не мог быть таким, как сейчас. Олвин ничуть не сомневался в правоте Хилвара. Действительно, чувствовалось что-то зловещее и враждебное тому порядку и всей той правильности, на которых зиждились Лиз и Диаспар, в этой вот биологической анархии внизу, под ними. Миллиард лет здесь бушевала непрекращающаяся битва. И конечно, было бы проявлением мудрости опасаться тех, кто в ней выжил. Сторожко пробирались они в своем корабле вдоль обширного, ровного плато -- такого однообразного, что уже само это немедленно поставило их перед загадкой. Плато оказалось обрамлено более высокой местностью, сплошь заросшей деревьями, о высоте которых можно было только догадываться -- стояли они так тесно и были так погружены в подлесок, что стволов просто не было видно. В верхней части крон летало неисчислимое количество каких-то крылатых существ. Но они мелькали слишком уж быстро, и определить, что это -- птицы или насекомые или же не то и не другое,-- было просто невозможно. То тут, то там какой-нибудь лесной исполин ухитрялся вскарабкаться на несколько десятков футов над соперничающими с ним соседями, которые немедленно образовывали короткое содружество, с тем, чтобы свалить его и ликвидировать набранное нахалом преимущество. Это была молчаливая война, и велась она слишком медленно, чтобы быть заметной глазу, но впечатление безжалостного, жестокого конфликта было просто ошеломляющим. Плато же по сравнению с лесом казалось скучным и не обремененным никакими событиями, Оно было плоским, если не считать нескольких дюймов перепада по высоте между одним его краем и другим, и простиралось далеко, до самого горизонта. Было похоже, что оно заросло редкой, похожей на проволоку травой. Они опустились над ним до высоты в пятьдесят футов, но так и не разглядели никаких признаков животной жизни, что, по мнению Хилвара, было несколько странно. Он решил, что, возможно, приближение корабля загнало обитателей плато под землю. Они висели над самой поверхностью, пока Олвин пытался убедить Хилвара, что открыть воздушный шлюз -- совсем безопасно, а Хилвар, со своей стороны, терпеливо объяснял ему, что такое вирусы, бактерии и грибки, и Олвин не мог их себе вообразить и еще меньше был способен понять, какое они имеют к нему отношение. Спор длился уже несколько минут, когда они не без любопытства заметили, что экран, который лишь минуту назад исправно показывал им панораму леса, стеной стоящего впереди, погас... -- Это ты его выключил? -- спросил Хилвар, на мгновение, как обычно, опередив Олвина. -- Да нет,-- ответил Олвин, и ледяные мурашки побежали у него по спине, как только в голову ему пришло единственное иное объяснение.-- А ты не выключил его? -- обратился он к роботу. -- Нет,-- эхом его собственных слов прозвучал ответ. Со вздохом облегчения Олвин отбросил мысль о том, что робот мог начать действовать по собственному разумению, что на борту вспыхнул мятеж машин. -- Тогда почему же экран не работает? -- спросил он. -- Рецепторы Изображения оказались закрыты. -- Не понимаю,-- бросил Олвин, забыв в эти мгновения, что робот способен действовать только по прямому указанию к отвечать только строго в рамках заданного ему вопроса. Он быстро поправился: -- Чем закрыты? -- Мне неизвестно. Краткая точность робота порой может привести в отчаяние, ничуть не менее глубокое, чем многословие некоторых людей. Прежде чем Олвин собрался с силами, чтобы продолжить допрос, в бесплодный этот диалог вмешался Хилвар. -- Скажи ему, чтобы он поднял корабль, но только медленно,-- сказал он, и в голосе у него прозвучала нотка настойчивости. Олвин повторил команду. Как всегда, они не ощутили движения. Затем изображение снова медленно появилось на экране, хотя некоторое время еще и продолжало оставаться каким-то размытым и искаженным. Но они увидели достаточно, чтобы похоронить спор о воздушном шлюзе. Ровное плато уже не было ровным. Прямо под ними сформировалась огромная выпуклость, разорванная на самой вершине -- в том месте, где корабль выпрастался из цепких объятий. Гигантские ложноножки в ярости беспорядочно хлестали во всех направлениях над образовавшимся провалом, будто пытаясь вновь ухватить добычу, которая только что ускользнула из их объятий. Глядя на все это с изумлением, к которому примешивалась и немалая доля страха, Олвин успел заметить какое-то пульсирующее алое отверстие -- возможно, ротовое, обрамленное хлыстообразными шупальцами, которые бились в унисон, отправляя все, что к ним попадало, в зияющую пасть. Лишившись своей жертвы, неведомое существо медленно погружалось в землю, и только теперь Олвин понял, что плато внизу оказалось всего лишь тонкой ряской на поверхности загнившего моря. -- Что это за штука? -- едва вымолвил он. -- Мне пришлось бы спуститься и изучить ее, а уж тогда я тебе отвечу,-- деловито сказал Хилвар.-- Может статься, что это какая-то примитивная форма жизни, ну что-нибудь вроде родственника нашего друга там, в Шалмирейне. Ничуть не сомневаюсь, что это совершенно безмозглая тварь, иначе бы она не решилась сожрать космический корабль... Олвина чуть ли не трясло, хотя умом он и понимал, что никакая опасность им не угрожала. Некоторое время он фантазировал о том, кто же еще может жить там, внизу, под этой невинной с виду ряской, которая так и звала опуститься на нее и пробежаться по ее упругой поверхности. -- Я мог бы провести здесь время с немалой пользой,-- заявил ему Хилвар, который, судя по всему, был совершенно зачарован тем, что он только что увидел.-- Надо думать, эволюция в этих вот условиях пришла к очень интересным результатам. Да и не только эволюция, но и обратный ей процесс деволюции -- это когда высшие формы жизни начали деградировать после того, как планета была покинута разумными обитателями. Сейчас здесь, надо думать, достигнуто какое-то равновесие и... ты ведь не собираешься улетать немедленно? -- голос его, по мере того как ландшафт внизу становился все мельче и мельче, звучал как-то особенно жалобно. -- Вот именно -- собираюсь,-- ответил Олвин.-- Я видел мир, на котором не было никакой жизни, и мир, на котором ее слишком как-то много, и я не знаю, какой из них не понравился мне больше... В пяти тысячах футов над поверхностью плато планета преподнесла им свой последний сюрприз. Они вдруг встретили целую флотилию огромных мешковатых пузырей, плывших по ветру. Из каждого этого полупрозрачного мешка свешивались ветви, образуя своего рода перевернутый лес. Некоторые растения в попытке избежать смертоубийственных конфликтов на поверхности планеты приноровились, оказывается, жить в воздухе! Благодаря какому-то чуду адаптации они научились производить водород и запасать его в пузырях, что позволило им подняться в сравнительно безопасные слои нижней части атмосферы. И все же безопасность эта полной не была. Их перевернутые стволы и ветви буквально кишели целыми выводками каких-то паукообразных животных, которые, должно быть, всю свою жизнь проводили в воздухоплавании над поверхностью планеты, продолжая вести эту всеобщую битву за существование на своих изолированных островах. Весьма вероятно, что время от времени контакт с землей у них все же случался. Олвин увидел, как один огромный пузырь внезапно схлопнулся и стал падать, причем лопнувшая оболочка действовала как какое-то грубое подобие парашюта. Мимолетно он еще задался вопросом -- случайность ли это или же какая-то стадия жизненного цикла этих странных созданий. ...На пути к следующей планете Хилвар немного вздремнул. По какой-то причине, которую робот никак не мог им объяснить, корабль на этот раз двигался медленно -- по крайней мере, по сравнению с той скоростью, с которой он мчался по Вселенной. Им понадобилось почти два часа, чтобы добраться до того мира, который Олвин выбрал для третьей остановки, и он был несказанно удивлен, что простое межпланетное путешествие потребовало такого срока. Хилвара он разбудил, когда они уже погрузились в атмосферу. -- Ну и как тебе нравится вот это? -- Он указал на экран. Под ними простирался унылый пейзаж, окрашенный в серые и черные тона, нигде не видно было ни малейших признаков растительности или каких-нибудь других свидетельств существования здесь жизни. Если они и были, то только косвенными: низкие холмы и неглубокие долины несли на себе прекрасно сформированные полусферы, многие из которых располагались по сложным симметричным линиям. Предыдущая планета научила их осторожности. Поэтому, тщательно взвесив все возможные последствия, они остались висеть в атмосфере, а вниз, на обследование, послали робота. Его-то глазами они и увидели, как одна из этих полусфер стала приближаться, пока робот не завис всего в нескольких футах над ее абсолютно гладкой поверхностью, на которой глазу не за что было зацепиться. Не виделось и следа чего-либо похожего на вход, ничто и не намекало даже на цель, которой должно было служить это сооружение. Оно оказалось достаточно велико -- более сотни футов в вышину. Иные из этих полусфер были еще выше. После некоторого колебания Олвин приказал роботу двинуться вперед и притронуться к куполу. К его несказанному изумлению, робот отказался повиноваться приказу. И уж это-то действительно был мятеж -- по крайней мере, так показалось сначала. -- Почему ты не выполняешь того, что я тебе приказываю? -- спросил Олвин, когда немного опомнился от изумления. -- Запрещено, -- последовал ответ. -- Кем это запрещено? -- Я не знаю. -- Тогда как же . Нет, можешь не отвечать. Был ли этот приказ встроен в тебя? -- Нет. Это устраняло одну из возможностей. Строители этих вот куполов вполне могли оказаться создателями робота и включить свое табу в число фундаментальным принципов работы машины. -- Когда ты получил этот приказ? -- Когда приземлился. Олвин повернулся к Хилвару. Свет новой надежды блистал в его глазам: -- Здесь есть разум! Ты его не чувствуешь? -- Нет,-- ответил Хилвар.-- Эта планета представляется мне такой же мертвой, как и первая. -- Я сейчас выйду и присоединюсь к роботу! Что бы это ни было -- ну, то, что говорит там с ним, оно ведь могло бы поговорить и со мной?.. Хилвар не стал спорить, хотя на лице у него не отразилось ни малейшего энтузиазма. Они посадили корабль в сотне футов от купола, поближе к роботу, и открыли воздушный шлюз. Олвин отлично сознавал, что шлюз не может быть открыт до тех пор, пока мозг корабля не убедится в том, что атмосфера за бортом пригодна для дыхания. Какое-то мгновение ему казалось, что на этот раз мозг ошибся: слишком уж разрежен был здесь воздух, слишком мало кислорода доносил он до легких. Затем, вздохнув поглубже, Олвин обнаружил, что кислорода вполне достаточно, чтобы выжить несколько минут, по меньшей мере, хотя дольше ему и не выдержать. Тяжело дыша, они подошли к роботу и к закругляющейся стенке таинственного купола Шаг... еще шаг -- и оба они разом остановились, словно настигнутые внезапным ударом. В мозгу у каждого, будто гулкий гром гигантского колокола, прозвучала одна единственная фраза: <Опасно! Ближе не подходить!> И все. Это были не какие-то слова, а чистая мысль. Олвин был уверен, что любое существо, каков бы ни был уровень его развития, получит здесь то же самое предупреждение в том же самом неизменном виде -- прямо в сознание. При всем при том, это было именно предупреждение, а не угроза. И Хилвар и Олвин каким-то образом поняли, что оно вовсе не направлено против них и, более того, что оно служит их защите. Оно как бы говорило: здесь находится нечто невообразимо опасное, и мы, его создатели, исполнены желания никому не причинить вреда... Молодые люди отошли на несколько шагов и поглядели друг на друга: каждый ждал, чтобы именно другой первым сказал, о чем же он сейчас думает. Подытожил Хилвар: -- Слушай, а ведь прав-то я оказался. Никакой разумной жизни здесь и в помине нет. А предупреждение это -- оно автоматическое: оно включилось самим нашим с тобой присутствием, когда мы приблизились к дозволенной границе... Олвин кивнул, соглашаясь: Но вот интересно, а что же это они пытаются защитить? Ну, скажем, под этими куполами могут оказаться дома, все что угодно... -- Нам никак этого не узнать, если каждый купол будет просить нас отойти... Но ведь как интересно -- я про все эти различия между тремя планетами! Они все забрали с самой нашей первой... Оставили вторую, не позаботившись о ней ни на вот столько... А тут вот они озаботились прямо сверх всякой меры!.. Может и так статься, что они надеялись в один прекрасный день возвратиться и поэтому хотели, чтобы к их возвращению все было готово... -- Но ведь они же так и не возвратились, а было это все так давно... -- А может, они передумали?.. Странно, пришло в голову Олвину, как оба они -- и Хилвар, и он сам -- бессознательно стали пользоваться этим словом... Кто бы и что бы <они> ни были, их присутствие явственно ощущалось на той, первой планете и еще более сильно -- сейчас. Перед ними находился мир, который был тщательнейшим образом упакован и, так сказать, отложен про запас, пока он не понадобится снова... -- Пошли к кораблю,-- предложил Олвин.-- Я даже дышать-то здесь толком не могу! Как только шлюз за ними закрылся и они снова почувствовали себя в своей тарелке, наступило время обсудить дальнейшие свои шаги. Детальное исследование планеты предполагало проверку огромного числа куполов в надежде, что удастся найти такой, который не станет предупреждать об опасности и в который можно будет проникнуть. Если же и эта попытка провалится, то тогда... Впрочем, Олвин и думать не хотел о такой возможности, пока обстоятельства не заставят его смириться с неизбежным. С этими самыми обстоятельствами он столкнулся менее чем через час и куда более драматическим образом, чем ему могло представиться. Они посылали робота более чем к десятку куполов -- и каждый раз все с тем же результатом,-- пока не натолкнулись на сцену, которая в этом аккуратном, тщательно упакованном мире буквально ни в какие ворота не лезла. Перед ними предстала широкая долина, там и сям испятнанная этими дразнящими, непроницаемыми куполами. В центре ее был виден -- перепутать это было невозможно ни с чем -- шрам от огромного взрыва, разметавшего обломки во всех направлениях на многие мили и проплавившего в поверхности планеты глубокий кратер. И рядом с этим кратером валялись останки космического корабля... 21 Они приземлились совсем близко от места этой древней трагедии и медленно, щадя дыхание, двинулись к гигантскому остову, возвышающемуся над ними. Лишь одна короткая секция -- может быть, это была корма -- осталась от корабля, все же остальное, надо полагать, было уничтожено взрывом. Когда они вплотную приблизились к тому, что осталось от катастрофы, у Олвина сформировалась догадка, постепенно перешедшая в уверенность. -- Слушай-ка, Хилвар,-- сказал он, думая о том, как же это трудно здесь -- двигаться и говорить в одно и то же время,-- мне кажется, что это тот самый корабль, который приземлялся на той, первой планете, у обелиска... Не желая тратить дыхание, Хилвар только кивнул в ответ. Ему в голову уже пришла та же самая мысль. Это был превосходный предметный урок для неосторожных посетителей, подумалось ему. Он очень надеялся, что Олвин этот урок усвоит. Они совсем близко подошли к корпусу корабля и стали разглядывать его обнаженные внутренности. Это было все равно что смотреть внутрь какого-то огромного здания, грубо разваленного надвое. Полы, стены, потолки, срезанные взрывом, являли глазу своего рода смятый чертеж поперечного сечения. Какие же странные существа, печально подумал Олвин, лежат в этих обломках -- там, где застигла их смерть? Непонятно... -- внезапно произнес Хилвар. -- Эта вот часть страшно повреждена, но где же все остальное? Он что -- переломился надвое еще в космосе и эта часть рухнула сюда? Ответ на этот вопрос стал им ясен не прежде, чем они послали робота снова заняться исследованиями, да и сами внимательно изучили местность вокруг обломков. Не оставалось и тени сомнения: на небольшой возвышенности неподалеку от корпуса корабля Олвин обнаружил линию холмиков, каждый из которых был в длину не более десяти футов. -- Выходит, они опустились и пренебрегли предупреждением, -- задумчиво произнес Хилвар -- Их распирало любопытство, как и тебя. И они попытались вскрыть один из куполов... Он указал на противоположную стену кратера, на гладкую, по-прежнему ничем не отмеченную скорлупу купола, внутри которой создатели этого мира запечатали свои сокровища. Но то, что они увидели, куполом уже не было: теперь это была уже почти полная сфера, потому что грунт из-под нее вымело взрывом. -- Они погубили свой корабль, и многие из них были убиты. И все же, несмотря на это, они как-то умудрились подремонтироваться и снова улететь, отрезав эту вот секцию и забрав из нее все более или менее ценное. Какой же это был, должно быть, труд! Олвин почти не слышал друга. Он пристально разглядывал какое-то странное сооружение, которое, собственно, и привлекло его сюда. Это был высокий столб, пронзавший горизонтальный круг, вознесенный на треть его высоты, считая от вершины. Как ни странно, как ни незнакомо было это устройство, что-то в Олвине отзывалось на него. Под этими камнями, если бы он решился потревожить покой спящих там, находился ответ, по меньшей мере, на один его вопрос. Но ему предстояло так и остаться без ответа. Кто бы ни были эти существа, они заслужили право покоиться в мире. Хилвар едва расслышал слова, которые Олвин прошептал, когда они медленно направились к своему кораблю. -- Надеюсь, они все-таки добрались до дома,-- сказал он. -- И куда же мы теперь? -- спросил Хилвар, когда они снова оказались в космосе. Прежде чем ответить, Олвин довольно долго в задумчивости смотрел на экран. -- Ты что -- считаешь, что надо возвращаться? -- вопросом на вопрос ответил он. -- Это было бы только разумно. Удача может нам теперь изменить, и кто знает, какие еще сюрпризы подготовили для нас другие планеты? Это был голос рассудка и осторожности, и Олвин теперь был склонен прилавать ему куда больше значения, чем несколькими днями раньше. Но слишком уж длинный путь лежал у него за спиной, и он всю жизнь ждал этого момента. Он не мог повернуть вспять, когда оставалось увидеть еще столь многое... -- Отныне мы будем оставаться в корабле. И нигде не будем приземляться,-- сказал он.-- Уж этого-то будет вполне достаточно для обеспечения безопасности, тут и говорить нечего... Хилвар пожал плечами, словно отказываясь принимать какую бы то ни было ответственность за все, что может произойти в следующий раз. Теперь, когда Олвин выказал известную долю благоразумия и осторожности, Хилвар не считал нужным признаваться, что он и сам в равной степени сгорает от нетерпеливого желании продолжить их исследования, хотя, по правде сказать, он уже и оставил всякую надежду повстречать на какой-то из всех этих планет разумную жизнь. На этот раз перед ними лежал двойной мир -- колоссальных размеров планета со спутником, обращающимся вокруг нее. Сама планета, похоже, была двойняшкой той, второй, на которой они уже побывали,-- ее покрывала все та же самая ядовитая зелень. Садиться здесь не было никакого смысла -- все это они уже изведали. Олвин опустил корабль пониже к поверхности спутника планеты. Ему не потребовалось предупреждения от сложной системы защиты, чтобы понять, что атмосферы здесь нет. Все тени обрисовывались резко, и не было никакого постепенного перехода от ночи к дню. Кстати сказать, это оказался первый мир, на котором они увидели какое-то подобие ночи, потому что в том месте, где они легли на круговую орбиту, над горизонтом стояло только одно из наиболее удаленных солнц. Пейзаж был залит его унылым красным светом, и впечатление было такое, будто все сущее здесь окунули в кровь. Миля за милей летели они над вершинами гор, которые и по сию пору оставались все такими же островерхими, как и в далекие времена своего рождения. Это был мир, в котором такие понятия, как эрозия и перемены, не существовали, который никогда не подвергался разрушительной работе ветров или потоков дождевой воды. Здесь не требовалось Хранилищ Памяти, чтобы оставить в неизменности все элементы этой первозданной планетки. Но если здесь не было воздуха, то, значит, не могло быть и жизни? Или же она все-таки могла существовать? -- Конечно, в этой идее с точки зрения биологии нет ничего абсурдного,-- сказал Хилвар, когда Олвин задал ему этот вопрос. -- Жизнь, конечно, не может изначально возникнуть в безвоздушном пространстве, но она вполне в состоянии развиться в формы, способные в нем выжить. Надо полагать, во Вселенной такое происходило многие миллионы раз -- когда обитаемые планеты теряли вдруг свою атмосферу. -- Значит, по-твоему, в вакууме могут существовать и разумные формы жизни? Но разве они не смогли бы обезопасить свою планету от потери воздуха? -- Если это произойдет -- я имею в виду катастрофу с атмосферой -- уже после того, как они достигнут достаточно высокой стадии развития, чтобы предотвратить такое. Но вот если атмосфера улетучится, когда они еще находятся на примитивной стадии развития, им придется либо приспособиться, либо исчезнуть. После же адаптации они вполне могут достигнуть весьма высокого уровня интеллектуального развития. В сущности, это даже неизбежно: их изобретательность будет исключительно велика... Ну если говорить об этой вот планете, то рассуждения Хилвара -- не более чем абстракция, решил Олвин. Не видно было ни малейшего доказательства того, что когда-то здесь существовала жизнь -- разумная или какая-то иная. Но в таком случае каково же предназначение этого мира? Ведь вся многообразная система Семи Солнц -- теперь он был в этом совершенно уверен -- была искусственного происхождения, и этот вот мир тоже должен был быть составной частью великого замысла. Хотя, по правде сказать, эта планетка могла служить и каким-то чисто украшательским целям -- скажем, просто, чтобы красоваться луной на небе своего гигантского <хозяина>, Но даже в этом случае представлялось вполне вероятным, что ей придумали бы и еще какую-то дополнительную функцию. -- Гляди-ка! -- воскликнул вдруг Хилвар, указывая на экран.-- Вон там, справа... Олвин изменил курс корабля, и пейзаж тотчас наклонился. Скалы, освещенные красным, словно бы размывались скоростью их Движения. Затем изображение стабилизировалось. И они увидели, что внизу под ними проносится неопровержимое свидетельство чьей-то разумной деятельности. Да, неопровержимое -- и в то же время какое-то сомнительное. На этот раз оно явилось им в виде редкого ряда стройных колонн, каждая из которых располагалась в сотне футов от соседней, а высотой была футов в двести. Колонны эти уходили вдаль, перспектива гипнотически уменьшала их все больше и больше, пока, наконец, горизонт не поглощал их совершенно. Олвин бросил корабль вправо, и они помчались вдоль линии этих колонн. Он напряженно размышлял, для какой же цели могли они предназначаться. Все колонны были абсолютно одинаковы и непрерывной линией шагали через нагромождения скал и долины, и не было видно никаких признаков того, чтобы они когда-то что-нибудь поддерживали. Все они были совершенно гладкими и скучными, а к вершине чуть сужались. Неожиданно череда этих колонн вдруг изменила свое направление под безупречным прямым углом. Олвин по инерции проскочил несколько миль, прежде чем среагировал и смог положить корабль на новый курс. И снова колонны продолжали тянуться все тем же непрерывным забором, разрезая пейзаж,-- все на том же расстоянии одна от другой. Затем, милях в пятидесяти от первого поворота, они снова резко свернули -- и опять-таки под прямым углом. Если дело и дальше так пойдет, подумал Олвин, то мы скоро очутимся там, откуда начали"... Бесконечная череда этих колонн так заворожила их, что, когда ей наступил конец, они оказались уже во многих милях от этой последовательности, Только тогда Хилвар закричал и заставил Олвина, который ничего не заметил, повернуть назад. Они медленно снизились и, пока кружили над тем, что обнаружил Хилвар, у каждого в сознании стала оформляться фантастическая догадка. Но поначалу ни тот, ни другой не решались ею поделиться. Пара колонн оказалась сломана у самого основания. Обе лежали там же, где упали. Но и это еще было не все: две колонны, обрамляющие образовавшийся прогал, оказались согнуты в наружном направлении какой-то неодолимой силой... Было просто некуда деться от внушающего трепет вывода. Теперь Олвин понял, над чем это они летели. Такие вещи он видел в Лизе достаточно часто, но до сего момента поразительная разница в масштабах мешала ему узнать очевидное. -- Хилвар... да ты знаешь, что это такое? -- спросил он, все еще испытывая затруднения в формулировании своей мысли. -- В это, конечно, трудно поверить,-- отозвался Хилвар,-- но... мы летели по периметру загона... Эти колонны -- загородка, которая вот в этом месте не оказалась достаточно надежной... -- Люди, которые держат домашних животных, должны заботиться о том, чтобы загоны были крепкими,-- назидательно проговорил Олвин, стараясь нервным смешком скрыть замешательство. Хилвар никак не отозвался на вымученную шутку. Насупив в раздумье брови, он глядел на сломанную ограду. -- Нет, не понимаю! -- очнулся он наконец.-- Откуда, спрашивается, на такой вот планете, как эта, оно могло добывать себе пищу? И почему оно вырвалось на свободу? Эх, я бы многое отдал, чтобы только узнать, что же это за животное такое... -- А может, его здесь просто забыли и оно вырвалось, потому что проголодалось,-- предположил Олвин. Или что-то могло вывести его из себя... -- Давай-ка снизимся,-- предложил Хилвар.-- Мне хочется хотя бы одним глазком взглянуть на грунт... Они снижались до тех пор, пока корабль едва не коснулся голых скал, -- и только тогда заметили, что плато испятнано бесчисленным множеством маленьких дырочек, диаметром не более дюйма или двух . С наружной стороны загона, однако, поверхность была свободна от этих загадочных отметин. Они пропадали сразу же за линией колонн. -- Ты прав. Оно было голодно, -- признал Хилвар. -- Но это было не животное. Правильнее будет назвать его растением. Оно выело все питательное в своем загоне, и ему понадобилось подыскать себе новое пастбище. Наверное, оно двигалось очень медленно. Вполне может быть, что ему потребовались годы, чтобы сломать эти столбы... Воображение Олвина быстро дополнило эту картину деталями, которых он доподлинно знать конечно же не мог. Он не сомневался, что анализ Хилвара в основном был правильным и что этот ботанический монстр, двигавшийся, возможно, слишком медленно, чтобы его перемещения могли быть отмечены глазом, все-таки выиграл медленную, но бескомпромиссную сватку с барьером, который встал на его пути. Он и сейчас еще мог быть жив -- после всех этих столетий, блуждая, как ему заблагорассудится, по поверхности планеты. Искать его, впрочем, было бы задачей безнадежной, потому что в его распоряжении были многие миллионы квадратных миль. Безо всякой надежды на успех они прочесали поверхность в пределах нескольких квадратных миль поблизости от проема в загородке и обнаружили всего-навсего одно огромное круглое пятно, где это существо, по всей видимости, останавливалось покормиться -- если только можно было приложить это выражение к организму, который извлекал необходимые ему питательные вещества из монолитной скалы. Когда они снова поднялись в пространство, Олвин почувствовал, как его охватывает какая-то странная усталость. Увидеть столь многое, а узнать так мало... На всех этих планетах изобилие чудес, но то, поисками чего он занимался, покинуло их еще в незапамятные времена. Он понимал, что лететь к другим мирам Семи Солнц -- дело вполне безнадежное. Даже если во Вселенной разумная жизнь еще и существовала, где теперь было ее искать? Он глядел на звезды, пылью рассыпанные по экрану корабля, и его мучила мысль, что время, оставшееся в его распоряжении, не позволяет ему исследовать их все. Чувство одиночества и подавленности -- такое, какого он до сих пор еше не испытывал -- затопило ему душу. Только теперь стал ему понятен ужас Диаспара перед непомерными просторами Вселенной, ужас, заставлявший его сограждан тесниться в микрокосме их города. Трудно было смириться с тем, что в конечном счете правы оказались все-таки они... Он повернулся было к Хилвару, ища поддержки. Но Хилвар стоял, крепко сжав кулаки, и в глазах у него застыло какое-то неживое выражение. Голова была склонена на сторону: казалось, будто он прислушивается к чему-то, напрягая все свои чувства, пытаясь разумом проникнуть в пустоту, простирающуюся вокруг них. -- Что это с тобой? -- с тревогой в голосе спросил Олвин. Ему пришлось повторить свой вопрос, прежде чем Хилвар выказал признаки того, что услышал друга. Но даже отвечая ему, он все еще смотрел в никуда. -- Что-то приближается,-- медленно выговорил он.--. Что-то такое, чего я никак не могу постигнуть... Олвину почудилось, будто в корабле внезапно похолодало. Ужас перед Пришельцами вдруг вынырнул откуда-то из глубин мозга и на какой-то миг затуманил сознание. С усилием воли, на которое потребовалась вся его энергия, он подавил в себе горячую волну паники. -- Оно... дружественное? -- спросил он.-- Или же нам следует немедленно бежать на Землю? Хилвар не ответил на первый вопрос -- только на второй. Голос его был очень слаб, но в нем не звучало и малой тревоги или страха, В тоне его, скорее, были любопытство и изумление, как если бы ему встретилось нечто столь удивительное, что теперь ему просто недосуг было откликаться на тревогу Олвина. -- Ты опоздал,-- проговорил он.-- Это уже здесь... ...Не раз и не два повернулась Галактика вокруг своей оси с тех пор, как Вэйнамонд впервые осознал себя. Он мало что помнил о тех давних-предавних временах и о созданиях, которые пестовали его, но до сих пор в памяти у него осталось то горькое чувство безутешности, которое он испытал, когда они ушли и оставили его одного среди звезд... И вот на протяжении веков и веков, минувших с тех пор, он блуждал от звезды к звезде, исподволь развивая и обогащая свои способности. Когда-то он мечтал о том, чтобы снова отыскать тех, кто позаботился о нем при его рождении. И хотя сейчас эта мечта и потускнела, он все еще не хотел отказываться от нее совсем. На бесчисленных планетах нашел он останки, в которые обращалась жизнь, но вот разум обнаружил только однажды. От Черного солнца он в ужасе бежал... А Вселенная была громадна, и поиск его едва начался... И хотя и далеко это было -- и в пространстве и во времени,-- но гигантский поток энергии, истекающий из самого сердца Галактики, взывал к Вэйнамонду через пропасти световых лет. Он резко отличался от иррадиации звезд и появился в поле его сознания так же неожиданно, как неожиданно прочерчивает небо планеты внезапный метеор. По пространству и по времени двигался Вэйнамонд навстречу ему, к последнему моменту его существования, снимая с него -- а он знал, как это делать -- мертвый, уже неизменимый рисунок прошлого. Длинная металлическая форма со страшно сложной структурой, которую он никак не мог постигнуть, потому что она была столь же чужда ему, как почти все объекты физического мира... Вокруг нее еще витал призрак силы, которая влекла его через всю Вселенную, но теперь это было ему неинтересно. Осторожно, с оглядкой дикого зверя, который в случае опасности готов немедленно обратиться в бегство, он потянулся к двум созданиям, которых тут обнаружил. И тотчас же понял, что долгие его поиски окончились. Олвин ухватил Хилвара за плечи и бешено затряс, пытаясь пробудить друга к действительности. -- Да что там такое, скажи же мне! -- умолял он.-- Что я должен делать? Потустороннее, отрешенное выражение постепенно уплывало из глаз Хилвара. -- Я все еще не совсем понимаю...-- проговорил он.-- Но вот пугаться не надо -- уж в этом-то я совершенно убежден. Что бы это ни было, оно не причинит нам никакого вреда. Похоже, что оно просто... ну, заинтересовалось... Олвин уже собрался было сказать еще что-то, когда его внезапно охватило ощущение, совершенно непохожее ни на что, что ему приходилось испытывать прежде. Теплая, слегка покалывающая волна пролилась по всему его телу. Странное ощущение это длилось всего несколько секунд, но, когда оно ушло, он был уже не просто Олвином. Что-то еще, что-то новое разделяло его сознание, накладываясь на него, как один круг может лечь на другой. 0н отдавал себе отчет и в том, что вот рядом -- сознание Хилвара, и тоже как-то связанное с тем самым созданием, которое им только что повстречалось. Ощущение это не было неприятным, скорее -- просто новым, и оно-то и позволило Олвину впервые испытать, что это такое -- настоящая телепатия, способность, которая в его народе ослабла настолько, что теперь ею можно было пользоваться только для того, чтобы отдавать команды машинам. Когда Сирэйнис пыталась овладеть его сознанием, Олвин немедленно взбунтовался, но вот этому вторжению в свой разум он сопротивляться не стал. Во-первых, он почувствовал, что это было бы просто бесполезно. А во-вторых, это вот создание, чем бы оно там ни было, никак не представлялось недружественным, Он расслабился, безо всякого сопротивления воспринимая вторжение интеллекта, бесконечно более высокого, чем его собственный, исследующего сейчас его мозг. Но тем не менее он был не совсем прав. Вэйнамонд сразу же увидел, что одно из этих двух существ значительно более восприимчиво и относится к нему с большей теплотой, чем другое. Он чувствовал изумление обоих по поводу его присутствия, что его самого несказанно поразило. Трудно было поверить в то, что они все позабыли. Забывчивость, как и смертность, находилась за пределами разумения Вэйнайонда. Общаться было очень нелегко. Многие из мысленных представлений этих разумных существ были ему в новинку настолько, что он едва мог их осознавать. Он был поражен и немного испуган отголосками страха перед Пришельцами. Этот их страх напомнил ему о его собственных эмоциях, когда Черное солнце впервые появилось в поле его внимания. Но эти вот двое ничего не знали о Черном солнце, и теперь он уже слышал их вопрос, обращенный к нему: <Что ты такое?> Он дал единственный ответ, на который был способен; < Я -- Вэйнамонд>. Последовала пауза (как много времени требовалось этим существам, чтобы сформировать мысль!), и после нее вопрос -- что было странно -- повторили! Это было так удивительно... ведь это такие же, как они, дали ему его имя, которое и сохранилось в памяти о его появлении в этом мире... Первых этих воспоминаний было очень немного, и все они странным образом начинались лишь в какой-то строго определенный момент времени, но зато были кристально ясны. И снова их крохотные мысли пробились в его сознание: <Где те люди, которые создали Семь Солнц?> Этого он не знал. Они едва могли ему поверить, и их разочарование донеслось до него во всей своей ясности -- через пропасть, отделяющую их от него. Но существа эти оказались терпеливы, и он был рад помочь им, потому что их поиск был сродни его собственному, а они оказались первыми его товарищами за всю его жизнь. Олвин был убежден, что, сколько бы он ни прожил, никогда уже ему не испытать ничего более странного, нежели этот вот беззвучный разговор. Трудно было поверить в то, что он может стать чем-то большим, чем просто наблюдателем, а все потому, что ему никак не хотелось допустить, даже в глубине души, что мозг у Хилвара во многих отношениях куда более развит, чем его собственный. Он мог только ждать и изумляться, и у него голова чуть ли не кругом шла от этого потока мыслей, который находился далеко за пределами его понимания. Наконец Хилвар, напряженный и бледный, прервал контакт и повернулся к своему другу: -- Тут что-то странное, Олвин,-- устало сказал он.-- Ну, ничего не могу понять... Эта новость конечно же совсем не способствовала сохранению самообладания. По лицу Олвина Хилвар, должно быть, понял, что тот сейчас переживает, потому что внезапно понимающе улыбнулся: -- Я не могу понять, что те он такое -- этот... Вэйнамонд. Это какое-то живое создание, обладающее непостижимо громадными знаниями, но, знаешь, похоже, что разума-то у него просто кот наплакал. Разумеется,-- сейчас же добавил он,-- его разум может быть настолько отличен от нашего, что мы просто не в состоянии его оценить... и все-таки мне кажется, что правильнее -- первое объяснение... -- Ну, ладно, а что же все-таки ты узнал? -- несколько нетерпеливо спросил Олвин. -- Известно ли ему что-нибудь о Семи Солнцах? Мысли Хилвара, казалось, витали где-то очень и очень далеко. -- Они были созданы множеством рас, включая и человеческую,-- рассеянно сказал он.--