расывая тень от собственной руки на барабан, -- она глотает лягушку -- ням-ням, ням-ням! И больше ничто не принесет ей вреда. И лягушка исчезла в пасти огромной саламандры. Дети восторженно захлопали в ладоши, а взрослые начали смеяться. И только Имук видел, что это не доставило удовольствия его бабушке. -- А вот большая голубая цапля, -- снова запела она, -- слетает вниз на саламандру. Ее клюв, как стрела из кремня. Ее шея, как натянутый лук. Вот она все ниже и ниже... Но когда тень птицы уже совсем приблизилась к ящерице, та вдруг преобразилась и превратилась в огромное существо с острыми клыками и торчащим хвостом. -- А вот Лис-Кажорток, -- с улыбкой промолвил Незнакомец, -- он перекусывает тонкую шею Цапли -- хрусть-хрусть! И тень исчезла. -- А вот Рысь-Скри, -- прошипела старуха, -- она вспорет брюхо ненасытному лису... И следующая тень тоже исчезла. -- А вот Волк-Аморок, -- подхватил незнакомец, -- он переломит хребет рыси. И рысь исчезла. -- Ну что ж, вот тогда медведица, белая медведица, -- сказала старуха, -- с далекого белого севера, она размозжит волку голову своими медвежьими лапами! Она торжествовала, ибо знала, что на земле нет никого, кто мог бы осилить белого медведя. Но незнакомец лишь улыбнулся. -- Тогда вот Котулу -- Дракон Прибоя с берега горящего моря... -- промолвил он. И из темноты возникло огромное жуткое существо, какого еще никто никогда не видел даже в своих самых страшных кошмарах. У него были длинные кривые когти, клыкастая разверзнутая пасть, а весь позвоночник был покрыт шипами. Челюсти его сомкнулись и поглотили медведицу. -- Хозяин вод Котулу выходит из моря, когда прибой краснеет от крови новорожденных девочек, и пожирает медведей, и черных, и бурых, и белых, и остаются от них лишь шкуры. -- А вот Ак-Хару, -- продолжил он, прежде чем старухе удалось справиться с потрясением, -- двуглавый Водяной дух, который разгуливает по дну океана, как человек, и никогда не спит, ибо одна его голова бодрствует днем, а другая ночью. А вот Тсагаглалаль, Та, Которая Умеет Смотреть За Угол -- глаза у нее на длинных стебельках, а поступь сочится ядом, как у сороконожки. А вот Пайю -- Водяной Ползун, чье лицо -- гниющие внутренности, который выдыхает червей, а вдыхает насмешливые души мальчиков, которые уже никогда не станут мужчинами... И Имуку показалось, что последние слова были обращены именно к нему. И когда он повернулся, чтобы взглянуть на лицо незнакомца, его встретил взгляд зеленых глаз, который затягивал как водоворот, выворачивал наружу, кружил голову и тащил вниз, вниз в стылую глубину. А когда Имук пришел в себя, то увидел, что находится в зарослях колышащихся водорослей. Вода была тяжелой и горестной. А вокруг высокого белого трона в форме ракушки туда-сюда медленно проплывали темные силуэты. Имук понял, что странный гость был вовсе не человеком, но духом в человеческом обличье. А холодное безмолвное место, где Имук оказался, было его владениями. И еще Имук понимал, что из всего племени только он воспринимает это жуткое видение, а остальные видят лишь тени на лосиной шкуре. Почему же незнакомец открыл свою тайну лишь ему? Может, потому, что в своей игре Имук позволил себе посмеяться над духами? И почему незнакомец скрыл свою истинную сущность от остальных? А потом он увидел, как колонны водорослей расступились, и к трону подплыло огромное косматое животное. Оно было гигантским, как Ума-Кит-убийца. А когда оно подплыло ближе, Имук, к своему ужасу, увидел, что на его спине кто-то сидит. Это была Шула! Ее длинные волосы развевались по обнаженным плечам. И она беззвучно смеялась в каком-то полуобморочном оцепенении. -- Нет! -- закричал Имук. -- Остановитесь! -- И видение исчезло. Он снова оказался в вигваме. А все смотрели на него. -- Он не тот, за кого себя выдает! Имук попробовал ударить незнакомца своей клюкой, но тот, смеясь, отступил в сторону. Имук запрыгал на одной ноге, стараясь снова нанести удар, но на этот раз упал и так сильно ударился, что потерял сознание. -- Я вижу, у этого лягушонка не все в порядке с ногами. -- И незнакомец изобразил тень лягушки-калеки. -- Может, это из-за того, что он не научился вовремя вставать на колени. -- И никогда этому не научится! -- подхватил вождь. -- Несмотря на то, что он раб и калека, он так и не научился испытывать должной почтительности к старшим. И тень на барабане превратилась в головастика, беспомощно старающегося вылезти из воды. Все захлопали в ладоши. Дети завизжали от восторга и начали передразнивать Имука, валявшегося на полу. Мужчины хрюкали и кивали головами, ут-утами, она, покачиваясь, шла по залитому лунным светом песку, высоко подоткнув юбку и раскинув руки. Взгляд ее был устремлен в одну точку, как у ребенка, привлеченного ярким пятном света. Но свет этот исходил не от фитиля плошки с рыбьим жиром, а из пасти косматого чудища, которого Имук видел в своем кошмаре. А именно от раковины! Той самой волшебной раковины! Огромная тварь покачивалась из стороны в сторону в мелком прибое, который то приближал ее, то удалял. И Шула собиралась оседлать его, чтобы умчаться в море. Остальные девушки уже почти не дышали. А лучшую из них чудище приберегло напоследок. И издав вопль ярости и отчаяния, Имук кинулся к ступеням, прорезанным в скале. Чудовище мотнуло головой и заревело от изумления при виде юноши. Но Имук уже понял, что необдуманные поступки ни к чему не приведут, и, стоя на одной ноге, метнул свою клюку, как его бабка метала коренья, собранные ею. И клюка попала точно в волосатую шею чудовища. Оно снова взвыло и на сей раз уже не от удивления. Тогда Имук выхватил из корзинки свое тесло и изо всех сил пустил его следом. Оно впилось чудовищу в нос. Потом Имук кинул тяжелый каменный молоток, и он ударил зверя по ребрам. Тот зарычал и принялся ощупывать ластой ракушку, висевшую на шее. Он встал дыбом, и его косматая грива отвалилась. И на глазах у Имука чудище начало превращаться в незнакомца, только лишенного каких-либо одежд, если не считать сиявшей на его груди ракушки. С ревом он начал метаться по берегу в поисках вырубленной в скале лестницы. Имуку ничего не оставалось; как метнуть в него резной черенок своей ложки. Он вытащил его из корзины, и незнакомец замер. Имук поднял его над головой, и незнакомец начал отступать. И Имук почувствовал, как черенок пульсирует от неведомой силы, заключенной в нем. Достигнув прибрежной полосы, незнакомец обернулся и закричал, обращаясь к зачарованным девушкам.- Ступайте! -- проревел он. -- Поймайте его! Поймайте! Разорвите его! И мы скормим его по частям крабам! И девушки с воем бросились карабкаться на утес. Опираясь на черенок своей ложки, Имук развернулся и кинулся наутек к лесу. Он бежал с такой скоростью, с какой еще никогда в жизни не бегал. И черенок, казалось, не только поддерживал его, но и указывал в темноте путь -- за камень! под ягодник! Девы преследовали его, как стая волчиц, но невзирая на силу ног, догнать не могли. И чем больше они удалялись от моря, тем тише становился их вой. Мало-помалу одна за другой они останавливались и, развернувшись, брели обратно к вигваму. Молча, как во сне. Шула была последней. Спрятавшись за полым пнем, Имук прислушивался к тому, как она с отчаянным воем продирается сквозь чащу. В какой-то момент ему почудилось, что она прошептала его имя, но он не откликнулся. А когда все звуки затихли, он лег в деревянную чашу полого пня и замер, глядя на кружок неба над головой. Тучи рассеялись, и луна светила прямо ему в глаза, взгляд которых стал тяжелым и острым, как у Уркека-морского орла, когда тот гневается... Голова Алисы упала на грудь. Бутылка была пуста. Черт побери, она опять автоматически все выпила. Старая дева из Нью-Джерси, может, мало что понимала в культуре северо-запада и ее наследии, зато старушка точно уловила фрейдистскую атмосферу неистощимого первобытного духа. Каковая жива и поныне! Разве Папа-Папа со своим мешком и Деревянной лошадкой с гривой в чем-либо уступал звериному богу? А умственно отсталые сестренки разве обладали меньшей похотливостью и глупостью, чем героини этой сказоньки? Разница заключалась лишь в том, что в омерзительной истории Папы-папы было меньше достоинства. Все дело было в эстетике! Детские сказоньки могут быть такими же слащавыми, как пасхальный зайчик, но в них всегда скрывается хотя бы намек на эстетику... Черт побери, а что из себя представляет этот ут-ут? Оставалась еще треть книги, и Алиса решила, что она вполне может выпить и третью бутылку. Но та оказалась с подвохом -- она была когда-то открыта и поставлена обратно в упаковку. Отыскав рюмку за пластиковым мешком с полусгнившим салатом, Алиса открыла крышку и наморщила нос от резкого запаха -- чертова черника. Она вернулась к книге, но теперь на лежанке Соллеса ей почему-то стало неудобно. Маленький альков стал для нее слишком тесным. Забрав бутылку и книгу, она вышла на улицу и устроилась на алюминиевых ступенях. Там было по-прежнему тихо. Дым, поднимавшийся от тлеющей свалки, выцветшими знаменами висел между стволов деревьев. Собаки, покончившие с трапезой, спали, свернувшись, под кустом. Щенок уткнулся носом в костлявую грудь Марли и, верно, грезил о счастливых днях, когда рядом была мама и ее материнское молоко. Марли лежал с открытыми глазами и остекленевшим взором. Над ними на тсуге очень тихо сидели три вороны, не издававшие ни малейшего звука, словно из опасения разбудить бедную сироту. Алиса знала, что на самом деле они ждали, когда Марли закроет глаза, чтобы можно было слететь вниз и подобрать разбросанные между ракушечником остатки спагетти. Алиса сделала глоток и вернулась к тексту. К рассвету в вигваме все было тихо. Девы вернулись к своим семьям, словно и не уходили. Мужчины похрапывали, ни о чем не подозревая. Незнакомец сидел на расписной сокровищнице вождя, словно та уже принадлежала ему. Плотно завернувшись в свое длинное платье, он смотрел на дверь. Все остальные спали, если не считать старой бабки. Когда незнакомец вернулся, она проснулась и снова затянула свою унылую песнь. Она тихо напевала ее себе под нос, раскачиваясь из стороны в сторону и не сводя глаз со спины пришельца. Но тот не обращал на нее никакого внимания. Он ждал, когда откроется дверь. "Возможно, он ждет новых воинов из своего войска теней", -- думала бабка. Но чу! Какое ей было до этого дело. Ее время пришло. Она была уже слишком стара. Уже много лет ее магические способности заключались лишь в умении устраивать театр теней, а теперь и это было уничтожено. А скоро и ее саму уничтожат точно так же. Она принялась раскачиваться еще сильнее, и голос ее стал громче, но в это мгновенье от резкого стука в дверь у нее перехватило дыхание. Бум-бум-бум! -- кто-то стучал в дверь. Смельчаки повскакивали на ноги и похватали свои копья. Девы, дрожа, прижались друг к другу. Бум-бум-бум! -- и дверь распахнулась. На пороге стоял Имук с огромной резной костью в руках. На глазах у изумленных соплеменников он впрыгнул в вигвам и запел песню потлача: Вот и развязка, вот и конец! Потлач настал -- всему делу венец! Факел во двор, и на падали гниль, Могила в цветах -- то ли ложь, то ли быль. Знатный и нищий, раб и слуга, Нет в вас различий -- вы два сапога. Потлач ровняет тебя и меня, Все ведь сгорает в чреве огня. Он выхватил из корзины свою смычковую Дрель и бросил ее в очаг. Искры полетели во все стороны, а огонь взметнулся вверх. Имук достал свои кремниевые дрели: Вот инструменты -- руки мои -- В пламя бросаю -- гори вес, гори. И новый сноп искр взлетел вверх, радостно набрасываясь на их сухие древки. Имук снова принялся рыться в корзине. Вот чашки, ложки, черпаки, Хватайте, девы, смельчаки, Они могли бы быть для вас, Их видите в последний раз. На этот раз люди не выдержали и принялись кричать, пытаясь остановить его. Ведь это была утварь, необходимая во время грядущей зимы. -- Остановись! -- закричал вождь Гогони. -- Ты не посмеешь это сделать! Но Имук продолжал швырять свои творения в огонь. -- Что это значит? -- осведомился златовласый незнакомец. -- Что он делает? -- Этот недоумок пытается объявить потлач, -- гневно пояснил вождь. -- Но это ничего не значит. Только тот, кто готов принести в жертву истинное сокровище, имеет на это право. Остановись! Это наши вещи... Юноша отскочил в сторону, чтобы вождь не мог до него дотянуться, и принялся швырять в огонь своих резных зверушек: Бобер с набором всех зубов Для чистки чашек и котлов. Вот утица плывет для вас, У ней агаты вместо глаз. Имук отбросил в сторону опустевшую корзину. Больше у него ничего не осталось, кроме резного черенка из кости. И когда он поднял его вверх, все племя отпрянуло в истинном изумлении. Звери изгибались и поблескивали как живые в пляшущих языках пламени. А вот и перл, как я сказал. Кто лучше в мире вырезал Из кости, кедра иль рогов? С любым поспорить я готов. Так кто же здесь богаче всех? Кого разделать под орех? И снова вождь попытался остановить юношу, но было уже слишком поздно. Никто из народа Морской скалы никогда не видел вещи более прекрасной, чем та, что полетела в огонь, и кровь застыла у людей в жилах. И тогда другой юноша с криком принял вызов Имука. Он схватил свою острогу и бросил ее вслед за сокровищем Имука: "Гори-гори ясно!" Затем еще один рыбак швырнул в огонь свою сеть, словно пытаясь поймать скачущие языки пламени. Корзинщица кинула в очаг свою корзину. И даже родной брат вождя поджег свой украшенный перьями барабан и принялся колотить в него, пока тот не рассыпался у него под руками. И теперь уже все племя подхватило песню потлача: Вот и развязка, вот и конец! Потлач настал -- всему делу венец! Знатный и нищий, раб и слуга, Нет в вас различий -- вы два сапога. Потлач ровняет тебя и меня, Все ведь сгорает в чреве огня. И вскоре все мужчины уже танцевали вокруг очага, пытаясь превзойти жертвоприношение, сделанное соседом. Со стоном вождь снял свой плетеный венец и с грустью возложил его на разгорающийся огонь. -- Теперь нам всем придется это сделать, -- пояснил он незнакомцу, -- иначе Даритель и Хранитель разгневается на нас. Таков закон. Незнакомец неохотно снял свой остроконечный головной убор и последовал примеру вождя. Вождь бросил в огонь свои кожаные сапоги, и незнакомец сделал то же. Барабаны гремели, языки пламени подскакивали вверх. И вскоре все женщины уже заливались слезами и посыпали песком головы, оплакивая потерю столь многих ценных вещей, а обнаженные мужчины плясали в отблесках пламени. -- О вождь, посмотри на нашего гостя! -- вскричал Имук. -- Неужто он не расстанется со своим сокровищем? И вождь увидел, что тот так и не снял свой величественный амулет в виде ракушки. -- Ты должен бросить в огонь свое ожерелье, -- промолвил он. -- Все без исключения должны проститься со своим богатством, даже царь всех вождей. Незнакомец перестал танцевать. -- Я этого не сделаю, -- ответил он. -- Этот калека хочет сыграть со мной злую шутку. Я не принесу в жертву свой амулет. Все замерли, переводя взгляд с вождя на гостя. В свете пламени было видно, что ярость написана на лицах и того, и другого. -- Ты должен это сделать, -- повторил вождь. -- Таков закон людей Моря. Или ты простишься со своим сокровищем, или мы сбросим тебя со скалы. Таков наш закон. -- Я этого не сделаю, -- снова сказал незнакомец. -- Я не имею права и не сделаю этого. Я сильнее вашего закона. Послышался ропот, и некоторые начали подбирать кипятильные камни. А незнакомец поднял руку к своей волшебной ракушке. И тут же на стенах вигвама замелькали тени подвластных ему темных духов. Размахивая когтями и яростно крича, они наступали на членов племени. Люди в ужасе отпрянули, только сейчас начиная понимать, что их миловидный гость не кто иной, как злой дух. Лишь Имук подскочил к очагу, выхватил из него раскаленную острогу и метнул ее в черный силуэт Прибрежного Дракона. Тварь завизжала от боли. -- Это -- тени! -- закричал он своим соплеменникам. -- Всего лишь тени. Тащите их на свет! И похватав горящие головешки, люди бросились на войско духов и принялись выталкивать их за дверь на улицу, где уже занимался рассвет. Один за другим темные отродья таяли в первых лучах утреннего солнца. И когда племя достигло края скалы, из всего потустороннего воинства остался лишь незнакомец. Он ревел как дикий зверь, а его лицо было искажено гримасой ярости. С помощью камней и факелов мужчины загнали его к самому краю обрыва и сбросили вниз в бушующий прибой. С ревом он исчез под водой и через мгновенье вынырнул в своем истинном обличье гривастого Морского льва. Ожерелье с ракушкой по-прежнему виднелось на его шее. Он развернулся и поплыл к горизонту, рыча от ярости и досады. Выползшие из вигвама женщины подошли к обрыву, чтобы посмотреть ему вслед. Подбежавшая Шула встала рядом с Имуком, лучась от гордости. Чары рассеялись. -- О Имук! Ты спас нас от злого духа! Ты такой смелый и умный, -- она повернулась к вождю. -- Не правда ли, отец? Смелый и умный... -- Да, -- вынужден был признать вождь. -- Для калеки-ложечника он очень смел и умен, -- и вождь умолк, чувствуя, что на него обращены взгляды всего племени. Он понимал, что выглядит толстым и глупым без своего наряда. Имук посмотрел на вождя и ничего не сказал. Калекой он будет всегда -- есть вещи, которые не поддаются изменению, -- зато его больше никто не назовет рабом и лягушонком. Есть вещи, которые не может изменить даже Великий Даритель и Хранитель. И тут люди услышали приближающееся приглушенное посвистывание. Они подняли головы и увидели старую Ам-Лалагик, которая спешила к ним по тропинке. Добравшись до края скалы, она наклонилась и плюнула в бушующий внизу прибой. - Вот видишь, бабушка, теперь тебе незачем петь Последний путь, -- улыбнулся Имук. -- Может, ты уже и сама передумала покидать наш продымленный вигвам? Иногда он не такой уж и продымленный, -- проворчала Ам-Лалагик. -- Иногда в нем витают лишь запахи испускаемых ветров. А весной все девушки племени, кроме Шулы, произвели на свет златокудрых младенцев. И вождь приказал всех их выбросить в море. Но никто из них не утонул. Каким бы сильным ни был прибой, они покачивались на волнах, а потом с ревом уплывали вдаль. Именно эти младенцы и стали родоначальниками племени Морского Льва, поэтому-то его члены и ревут до сих пор. Закончив читать, Алиса резко поднялась и вспугнула ворон, которые с карканьем поднялись в воздух, разбудив в свою очередь щенка. Она положила книгу обратно в упаковку и закрыла за собой дверь трейлера. На мгновенье она задумалась, не оставить ли щенка на попечение Марли, но, скорей всего, тот не смог бы уберечь его от енотов и медведей. Она налила в ведро Марли свежей воды и, подхватив теперь уже раздувшийся меховой шарик, понесла его в свой "самурай". На этот раз она положила щенка к себе на колени. Руки у нее так сильно дрожали, что она не могла включить зажигание. -- Давай, просыпайся, Никчемка. Помоги мне. Она бесилась от того, что сказка о Шуле вызвала слезы у нее на глазах. "Чушь! -- повторяла она про себя. -- Собачья чушь!" Ничего удивительного, что Голливуд решил явиться сюда и снять эту тошнотворную кучу ностальгии. Где еще "фабрика грез" могла бы найти такую идеальную натуру? "Ведь грезы создаются именно из такого дерьма, как мы", -- думала она. Она еще не успела завести двигатель, как услышала, что в дверцу скребутся. Она выглянула из окошка и увидела Марли, сидящего на ракушечнике рядом с фургоном. Одна его лапа была поднята, и он просительно улыбался, как турист, путешествующий "автостопом". -- О Господи! -- воскликнула Алиса. -- Почему все считают, что если девушка из провинции, то с ней можно делать все что угодно. -- Тем не менее она вылезла из машины и помогла старому псу забраться внутрь, а уж его появление было встречено щенком с полным восторгом. На этот раз она предпочла ехать через город вместо окружного пути. Не прошло и недели с тех пор, как она была здесь в последний раз, но повсюду были видны перемены, принесенные сюда голливудской "фабрикой грез". В витрине маленькой изящной кондитерской Лидии Глоув больше не стояла реклама "сливочных мышиных плиток", теперь она рекламировала "сливочные плитки Чернобурки". В "Горшке" на хрустальной подставке рекламировался новый напиток "Силок Шулы". А проезжая мимо мощеного подъезда к Национальному банку Аляски, она увидела, что старина Эрни Пэтч выбрался из кокона дневных сериалов и вернулся к работе над своим тотемным столбом. Под брезентовым тентом он усердно выдалбливал кедровое бревно, закрепленное на козлах. Эрни занимался этим уже года четыре, поднимаясь от основания вверх. И Алиса тщательно следила за его работой. Он был одним из лучших резчиков в округе, и в его поделках всегда что-то было. Особенно вон в том медведе у самого основания. Его стилизованная морда выражала долготерпение и трогательный героизм: взгляд был устремлен вверх на поднимавшуюся вверх череду разных тварей, которых он вынужден был держать на собственной спине. И бобер над медведем был хорош -- его передние зубы были расположены под идеальным углом, чтобы образовывать брови медведю-страстотерпцу. Линии четки, чисты и сильны. Но чем ближе Эрни подбирался к вершине, тем размазаннее становились контуры. Уже несколько лет администрация банка уговаривала Эрни завершить свою работу, пока он сам, его бревно или оба не распались от старости. Но он отказывался, объясняя, что Дух еще не открыл ему, что он должен там изобразить. - До вершины все идет само собой, но вершина -- это штука отдельная. И сейчас Эрни ожесточенно трудился над этой самой вершиной в вихре разлетающейся стружки и табачного дыма. Алиса притормозила у поребрика и наклонилась, чтобы открыть окошко. -- Так что же вы наконец решили, мистер Пэтч? Что там будет? -- она и сама понимала, что вопрос глуп. -- Ворон? Буревестник? -- Нет, Алиса, -- улыбаясь и отплевываясь от опилок, откликнулся резчик. -- Морской лев. Чертов морской лев. Я не знаю ни одного тотемного столба от Бела Кулы до Нома, который был бы увенчан морским львом. А ты? Алиса призналась, что и ей такие неизвестны. И уже тронувшись дальше, она задумалась над тем, почему, собственно, этого никто не делал. С самого момента своего появления в 1700-х годах чертовы штуковины чем только не увенчивались. Она видела старые фотографии одного столба с попугаем ара на вершине, который, видимо, принадлежал какому-нибудь матросу. А целый ряд знаменитых столбов венчал Авраам Линкольн, восседавший в цилиндре и всем остальном, как чей-то добрый дядюшка. Но морских львов она не видела никогда. Может, потому, что в них не было ничего симпатичного. Однажды Алиса, путешествуя на своем старом "фольксвагене" из Сан-Диего к северу, посетила знаменитую пещеру морских львов в Орегоне и была абсолютно потрясена как увиденным, так и собственной реакцией на увиденное. Слякотный февральский день клонился к вечеру. Алиса допивала пятую бутылку юконского пива, и ей надо было освежить голову. Скорее всего, ее привлекла практически пустая автомобильная стоянка. В предшествующие разы ей доводилось бывать здесь в разгар туристических сезонов. А сейчас две белобрысых девчушки уже закрывали сувенирный магазин. В своих фирменных юбочках и кофточках они казались близняшками, раз что одна отличалась выступающими зубами, а другая плоской грудью. Та, что с выступающими зубами, посоветовала Алисе приехать в другой раз, так как уже темнело, а искусственного освещения в гроте не было. Единственный свет, попадавший в пещеру, шел со стороны моря. Алиса ответила, что не пользуется искусственным освещением, и заплатила свои десять долларов. Девушки вручили ей клочок бумажки и указали на лестницу, ни словом не обмолвившись о бутылке пива, хотя объявление на стене отчетливо гласило "Есть и пить в пещере запрещается". Глупые блондинки предпочитали не вступать в пререкания с темноволосыми "ПАПами" даже в тех случаях, когда численное преимущество было на их стороне. Алиса в полном одиночестве спустилась на лифте на двести восемьдесят футов и в таком же одиночестве двинулась по туннелю. Прежде всего ее поразили звук и запах, словно слившиеся воедино -- ревущая вонь, несшаяся из склизкой промежности мира, заполненной спермой и вагинальными выделениями. Закашлявшись, Алиса отпрянула назад. Освещение на смотровой площадке быстро тускнело. Она с трудом могла рассмотреть тварей, шевелившихся на темных камнях, но слух и обоняние с лихвой возмещали ей это. Она даже не знала, с чем сравнить эти звуки и запахи -- больше всего они напоминали ад. -- Чистый ад, -- вслух произнесла она, и в то же мгновение зимнее солнце скрылось под крышкой туч где-то на горизонте, как это часто бывает в Орегоне в самые мрачные дни года, чтобы тут же заиграть своими отблесками на пенистых гребешках волн. Эти отблески фосфорной бомбой осветили всю огромную пещеру. И тогда Алиса увидела, что та действительно похожа на ад. Огромная, как футбольное поле, она была завалена плавником и бурыми водорослями и напоминала стигийский амфитеатр, специально устроенный для того, чтобы продемонстрировать всю беспредельную жестокость животного мира. Вся арена была разделена на несколько полей битв: одни представляли из себя огромные валуны, выступавшие над поверхностью воды, другие -- кучи камней, третьи -- выбитые прибоем ниши в стенах пещеры. Там самцы-победители предавались своим грубым ухаживаниям. По мере того как глаза привыкали к сумраку, Алиса все больше убеждалась в том, насколько отвратительны эти бегемоты. По своим размерам они превышали ее "фольксваген" и все, от мощных шей до куцых хвостов, были покрыты шрамами, оставшимися после многолетних схваток с более мелкими самцами. Многочисленные гаремы самок, как огромные коричневые черви, копошившихся у подножий тронов своих повелителей. Еще ниже располагались детеныши. И у самого основания пирамиды с безопасного расстояния ревела, вызывая на бой, молодая поросль. Пока Алиса наблюдала за происходящим, у одного из юнцов игра гормонов, видно, перевесила здравый смысл, и он решил не ограничиваться похвальбой. Расшвыривая детенышей во все стороны, он пробрался по нижнему ярусу и, устремившись к гарему, попытался подмять под себя первую же попавшуюся самку. Старый самец даже не удосужился покинуть свой трон. Запрокинув голову, он издал рев такой силы, что утки-каменушки попадали из своих гнезд, расположенных вдоль стен всей пещеры. Вероятно, этот рев означал своего рода царский приказ, потому что с десяток других самцов, находившихся в его пирамиде, тут же пришли в движение. Самозванец и понять еще ничего не успел, как на него набросились со всех сторон, и через мгновение от дерзкого хвастуна не осталось ничего, кроме кучи разодранной шерсти и ласт, сочащихся кровью. Алиса подумала, не стоит ли поспешить обратно и сообщить девушкам о несчастном -- может, те могли вызвать рейнджера или еще кого-ни -- но в это время солнце скрылось за горизонтом окончательно, и пещера снова превратилась в темную кучу вонючего рева. Перед тем как двинуться в обратный путь, Алиса допила свое пиво, а потом, будучи аккуратной от природы, поставила пустую бутылку в мусороприемник. "На всех широтах этот мир отвратен", -- вспомнила она строки Квикега, пока ждала лифт. "Умру язычником, но буду аккуратен". Как давно все это было... Вывернув из-за небольшого холма перед мотелем, Алиса с удивлением увидела, что на пустой стоянке стоят три серебристо-голубых фургона, принадлежащих кинокомпании. Это были последние турбометановые модели, которые, как она слышала, могли ездить на дерьме и дрожжах, каждая из них стоила сто тысяч долларов. "Ну что ж, теперь в той же осоке, через которую всего несколько часов тому назад улепетывал очень бедный Папа-Папа, стоит железок на триста тысяч долларов", -- с грустной улыбкой подумала она. Это было выше ее понимания. Как можно было бросать столько денег на ветер и еще надеяться на получение дохода, особенно когда речь шла об абсолютно безумном фильме о людях, которые никогда не существовали. Ну ладно еще мультик, но полнометражный фильм с живыми актерами! Вся прелесть сказок о Шуле заключалась в мире фантазии, а не реальности. Именно поэтому римейк "Книги джунглей" Диснея закончился полным провалом. Кому нужны настоящие медведи, пантеры и змеи, как бы мудро, коварно или отважно они ни изъяснялись. Настоящие звери слишком грубы, а в наше время грубости и вульгарности и так хватает. К тому же где, интересно, режиссер собирается взять такую ясноглазую, невинную и прекрасную девушку, как Шула? Или такого искалеченного героя, как Имук? Или его странную бабушку? В мультфильме их можно нарисовать. Но настоящие актеры? А дух Морского льва -- кого ни возьми, все равно это будет выглядеть напыщенной дешевкой. И тем не менее, когда она завернула за последний коттедж и притормозила у себя во дворе, все они уже ждали ее, словно спрыгнув со страниц только что прочитанной ею книги и опередив, пока она ехала. Вот старый вождь в настоящей парке и сапогах из карибу, а рядом с ним его покорные жены, с тревогой наблюдающие за малышней, жмущейся к их юбкам. Вот увечный герой -- мальчик лет пятнадцати в инвалидной коляске в роговых очках, уткнувшийся в газету. Вот востроглазая бабка с огромным животом, выпирающим из-под расшнурованной парки. И более того, вот Шула с расчесанными на прямой пробор волосами, в кожаной юбке и блузке, сидящая перед коттеджем номер 5 на узеньком подоконнике. Шула, еще более прекрасная, чем можно было бы себе вообразить -- с открытым широким лицом, темно-розовым румянцем на скулах и миндалевидными монгольскими глазами. "Племя инупик или юпик", -- подумала Алиса. Истинная уроженка своего народа и откуда-то очень издалека. Алиса затормозила и вылезла из машины с щенком под мышкой. Марли, прихрамывая, последовал за ней. Толпа незнакомцев безмолвно наблюдала за тем, как она пересекает двор. Никто не шевельнулся, и лишь ее сын Ник, выйдя из прачечной, двинулся к ней навстречу. -- Мама, я уже весь город обзвонил. Мы уже собирались выставить окна. -- Извини, -- откликнулась Алиса. -- Мне надо было заскочить к Соллесу -- проведать этого старого остолопа. Прошу прощения у всех. Надо было располагаться без меня. Ей никто не ответил. На лицах не было написано ни нетерпения, ни раздражения. Более того, казалось, они вообще не поняли Алису. -- Из них не все говорят по-английски, -- прошептал Ник. -- Вон та старуха точно не говорит. - О Господи! Неужели такое бывает? Но как же они будут произносить текст роли? -- Алиса тоже перешла на шепот. __ Они будут шевелить губами, а звук мы наложим позднее. - Немыслимо. Я и представить себе не могла, что такое бывает. - Мы выловили всю компанию, от калеки и бабки до светящейся красотки -- классная, да? -- в одном месте, в Баффинсе. Это одна семья. Ну согласись, мам, что в десятку. -- Да, похоже на то, -- согласилась Алиса, -- не хватает только морского льва. Но его, боюсь, вам и в Баффинсе не найти. Где вы собираетесь... Она умолкла. Ник выделывал пируэты, потрясая своей длинной серебряной гривой и набросив на голову пиджак как капюшон. -- Та-да-да-да... -- Боже мой, -- только и смогла ответить Алиса. 10. О шиповник, куст терновый Разодрал мне в клочья душу, Дай лишь выбраться наружу, Не войду в тебя я снова... Майкл Кармоди с самого рождения был кругленьким толстячком, этаким буйком, особенно если учесть размеры бедной устрицы, произведшей его на свет, которая даже в разгар беременности весила меньше сорока килограммов. Зато отец, посеявший свое семя в этом крохотном моллюске женского пола, был огромен. Он был олимпийским чемпионом по гребле в одноместной байдарке, и звали его Пул Кармоди. Прежде чем отойти на отдых еще в полном расцвете сил и обосноваться в родовом гнезде Кармоди на островах Силли, он принес Великобритании три золотых медали. Поговаривали даже, что этот расцвет был отчасти чрезмерным и что на самом деле он был вынужден уйти из спорта, так как опасался, что не сможет пройти тест на анаболические стероиды. И хотя можно было возлагать надежды на уже существовавшие тогда блокаторы теста, вид у него был настолько зверским, что это не делало чести короне. Однако робкой провинциалке с усеянного устрицами Корнуэльского побережья он представлялся величественным грандом. Она была потрясена и с готовностью раскрыла свои створки. Но стероидное семя, посеянное им в ее складчатую тьму, привело к гораздо большим горестям, чем обычно. Она носила в себе плод почти год, а потом, когда он стал весить четыре двести, его пришлось вырезать из нее скальпелем. Роды длились двое суток и опустошили ее полностью. В ней не осталось ничего -- ни капли молока для младенца, ни материнской любви. Ни-че-го. Как только швы зажили, семейство вернулось на Крутую скалу, но что-то было безвозвратно утеряно. Золотой медалист еще больше преисполнился собственной значимости, а робкая молодая мать стала опустошенной. После родов она так и осталась пустой раковиной. Майкл, как вырезанная жемчужина, обескровил и лишил жизни тот мир, в котором зародился. Чтобы помочь юной матери, обе бабушки поселились в коттедже по соседству, сообщив домохозяйке, что пробудут недолго, пока не восстановятся силы бедной девочки. Но силы не восстанавливались. Все лето она с пустым взором пролежала у окна под холодным корнуэльским солнцем, и легкий ветерок играл на ее полуоткрытых губах, как на флейте. А когда наступили первые осенние холода, она покинула свою уже опустевшую оболочку. К счастью, бабушка с материнской стороны оказалась сильной женщиной, а прабабушка еще сильнее. Пока олимпийский чемпион прочесывал побережье в поисках других двустворчатых, обе старухи вселились в дом Кармоди, чтобы ухаживать за осиротевшим младенцем. Как только болящая мать исчезла с их пути, они получили возможность ссориться и пререкаться с утра до вечера. Они вели такую неослабевающую борьбу Друг с другом, что маленький Майкл вскоре перестал обращать на нее внимание. Он счел, что это естественное поведение женщин, как драки чаек на скалах. Потом это начало его немного раздражать, но он продолжал считать их крики естественными звуками. Видимо, они должны были ассоциироваться с домом у моряка, отправляющегося в плавание. Впрочем, Майкл догадывался, что морское дело -- не самый легкий способ заработать себе на жизнь. Многие его сверстники постигали науки и собирались делать карьеру куда как более успешную, чем рыболовство, которое с каждым годом становилось все менее выгодным. Большой синий мешок моря продолжал пустеть. Эти умненькие мальчики стремились к лучшей участи: они готовились стать программистами и правительственными чиновниками, чтобы по вечерам после работы возвращаться к супруге и отпрыскам, от которых, с точки зрения Кармоди, люди, собственно, и убегают на работу. Что хорошего может быть в доме, битком набитом кричащими чайками? За время трехмесячного отсутствия, пока Кармоди ловил тунца, одна из его бабок подавилась булочкой во время чайной перепалки и задохнулась. Прабабка, винившая во всем себя, впала в состояние тоски и раскаяния. Она раздобыла где-то концертино и часами просиживала перед окном, извлекая из него траурные мелодии. Юный Майкл был потрясен. Он и не предполагал, что старая чайка способна еще на что-то, кроме пережевывания пищи и ругани. И вот теперь она пела, Да еще и аккомпанировала себе! Старая карга ненамного пережила свою дочь и скончалась через полгода, но за эти месяцы Майкл успел получить исчерпывающее музыкальное образование, и у него зародились первые подозрения о том, что женщина в доме, кроме неприятностей, может доставлять и приятные ощущения. Прошло сорок с лишним лет, прежде чем он решился на практике проверить эти подозрения. Однако Алиса оказалась не слишком удачным подопытным материалом. Она никогда не устраивала склок и ни для кого не была обузой. Она никогда не нарушала покой домашнего очага, о котором так мечтает моряк, возвращаясь на берег. Зачастую она даже старалась не соразделять его, работая на коптильне, а потом оставаясь ночевать в своем мотеле. И Кармоди уже начал опасаться, не он ли тому является причиной. Единственное, что он мог предложить в качестве домашнего очага, была его лачуга на топком конце берега. Может, ей было неприятно обитать в ней? Может, она стыдилась того, что станут говорить у нее за спиной ее товарки? Он знал, что его Алиса немного нервно относилась к пересудам, -- немного? черта с два! -- она абсолютно выходила из себя, когда за ее спиной начинали злословить, -- поэтому он бросил свою лачугу и выстроил этот идиотский особняк. Однако это не привело ни к каким переменам. Более того, она стала еще реже бывать в этих новых стенах с настоящей "вдовьей дорожкой" на крыше и лестницами из кедра. Кармоди ничего не понимал. Впервые в жизни он начал ощущать, что ему чего-то не хватает. И дело было не в любви и ласке -- об этом они никогда не договаривались с Алисой, когда он нуждался в Л. Л., проще было сгонять в Анкоридж и прошвырнуться по Мясной улице -- ему не хватало дружеской компании. Мужчина не был предназначен для одинокого существования. Поэтому он запасся наживкой, вышел из Сиэтла и не спеша двинулся в своей новой посудине из одного порта в другой, пока наконец на него не клюнули. И его уловом оказался настоящий персик! Да, Алиса была верным товарищем и хорошей помощницей -- в этом никто не сомневался. Но Яростная Вилли из Вако оказалась подругой совсем другого рода. Она не просто скрашивала ему одиночество. Эта техасская помидорка вызывала у него такие чувства, которым он даже боялся подобрать название, ибо любой моряк знает, что нет худшей приметы, чем эта. Морская пучина -- ревнивая карга, и стоит на борту появиться истинной любви, считай, что ты получил черную метку с приглашением на тот свет. Поэтому лейтмотивом всего путешествия домой для Кармоди стала песенка "О шиповник, куст терновый". Не просто мелодией сопровождения, а выходной арией, оперой, к которой он непроизвольно возвращался каждый день. А когда после ужина он наливал себе виски и доставал свое старое концертино, то умудрялся за вечер исполнить эту песню раза три-четыре, перед тем как вырубиться. К счастью для Айка и остальных, не до конца, так как вся баллада насчитывала более тридцати куплетов. В ней подробно рассказывалось обо всех перипетиях страстной любви, преступлении и последующем бегстве по безжалостной земле Корнуэлла. Это была история классического несчастного влюбленного, который, будучи доведенным до отчаяния нищетой, убивает королевского оленя, чтобы купить на деньги, вырученные от продажи мяса, подарки своей возлюбленной... его предают и он вынужден бежать... потом его ловят, пытают и приговаривают к повешению... и вот он стоит со связанными за спиной руками, глядя вдаль поверх голов своих безжалостных соплеменников, и оплакивает свою судьбу... Айк знал, что это классический сюжет, встречающийся в огромном количестве баллад того меланхолического времени. Наибольшей популярностью пользовалась версия "Палач, ослабь веревку": "Палач, ослабь веревку, вот матушка идет, идет проститься с сыном..." Герой надеется, что мать принесет фамильное серебро и выкупит его, но нет, она просто хочет посмотреть на то как будет повешен ее сын. Затем издалека прибывают отец, брат и сестра, и все повторяется. они движимы лишь любопытством. И наконец, когда тучи уже окончательно сгущаются, появляется Истинная Любовь -- она-то и привозит серебро палачу, и герой обретает свободу -- во как! Однако в варианте "Тернового куста" все было иначе. Истинная Любовь и вправду появляется и приезжает издалека, но приезжает она с толстобрюхим шерифом, с которым с самого начала находилась в сговоре. И точно так же, как мама, папа, брат и сестра, а вместе с ними все остальные законопослушные граждане, она горит желанием увидеть, как герой будет мучиться и извиваться, расставаясь со своей никчемной жизнью. Кроме того, эта мрачная история не заканчивалась с моментом казни. Повествование продолжалось и после смерти героя. Уже подставка выбита из-под ног, и голова болтается как пробка, выдернутая из бутылки, а герой все еще продолжает из нездешнего мрака давать свои клятвы, что если ему удастся выбраться, он больше в этот куст никогда не войдет. Изо дня в день то насвистывая, то напевая под нос, то выводя рулады, Кармоди продолжал травить свой экипаж этой клятвой. Айк услышал ее гортанные позывные на причале в Джуно еще до того, как увидел самого Кармоди. Он с Гриром в сопровождении Арчи, толкавшего продуктовую тележку, нес Билли Кальмара на носилках, когда вдруг сквозь вонючий желтый туман до него донесся тенор Кармоди: "...изодрал мне в клочья душу". Только так им и удалось найти новую посудину Кармоди, пришвартованную за огромной мусорной шаландой. -- Мистер Кармоди? -- заорал Арчи. -- Вы там все? - Мы там все? -- Над кипами мусора возникла лысая розовая голова. -- Ебаный карась, надеюсь, что все. А вот куда вы все подевались, хотелось бы мне знать? - Ну, в течение последнего часа мы ищем вас, мистер Кармоди. А почему вы стоите здесь, а не на нашем причале? За этой... -- Помойкой? -- подхватил чей-то веселый голосок, и рядом с Кармоди возникла еще одна круглолицая и розовощекая, но не лысая головка. Она принадлежала женщине, чье лучащееся личико было обрамлено целым облаком высветленных кудряшек, напоминающим перекати-поле. -- Мы стоим за этой помойкой, потому что скрываемся. Этот старый придурок довел власти до ручки, и теперь нас разыскивают. Кармоди жизнерадостно замахал руками, предпочтя пропустить последнее мимо ушей. -- Я уж начал беспокоиться. За двадцать-то часов не добраться из Скагуэя! Решил, что у вас полиция на хвосте или еще что-нибудь. Привет, Исаак... Эмиль. Перелезайте сюда, ребята, и посмотрите на мое новое корыто. А на это помойное ведро не обращайте внимания. Предлагаю обходить его по корме, с подветренной стороны. Пробравшись вдоль планшира шаланды, Айк со своим небольшим отрядом обогнул горы мусора и впервые воочию увидел новое судно. Здесь и вправду было на что посмотреть: широкая корма предоставляла место для работы, и в то же время обтекаемая форма позволяла развивать хорошую скорость -- короче, последняя модель судна многоцелевого назначения с металлической обшивкой. Айк с Гриром присвистнули. Стальной сплав был неуязвим для соленой воды, которая быстро разъедала другие металлы. И все судно мерцало каким-то призрачным зеленовато-серебряным светом, как корабль из иной солнечной системы. Оно выглядело абсолютно свежим и девственным, словно на его борт еще не ступала нога человека. И его даже трудно было себе представить заляпанным рыбьей чешуей, кровью и слизью и заваленным ржавыми ловушками для крабов. Вместо того чтобы воспользоваться обычными сходнями, Кармоди сбросил рею с мостика прямо на леер шаланды. Футов в тридцать шириной, ни веревок, ни ограждений. Даже Билли приподнял голову, чтобы взглянуть на это, потом застонал и выругался. Грир, несший переднюю часть носилок, согласно кивнул. -- Может, мы лучше... -- Давай, Эмиль, -- закричал Кармоди. -- Тащи эту тушу сюда. Ничего с ним не будет. -- Откуда ты знаешь? -- громко рассмеялась блондинка. -- Насколько я заметила, со своей тушей ты обращаешься гораздо осторожнее. -- В этом заявлении могла бы звучать издевка, но она почему-то в нем не слышалась. Это было сказано с той же веселой доброжелательностью, которую излучало и все ее лицо. Айк на глаз дал ей полтинник, может, чуть больше, но явно меньше, чем семьдесят с хвостом Кармоди, и уж явно на добрый десяток лет она была старше Алисы. И тем не менее в ней было что-то детское. Несмотря на обветренные губы и отсутствующие зубы, на ее лице постоянно играла хитрая мальчишеская улыбка, а в голубых глазах поблескивали дерзкие огоньки. Это делало их с Кармоди похожими. И лица у них были почти одинаковые -- обветренные и отполированные солнцем. У них были одинаковые пшеничные брови и одинаковые курносые носы. И пока Айк следил за тем, как они наблюдают за транспортировкой Билли, у него даже мелькнула мысль, а не связывают ли их родственные узы, не являются ли они братишкой и сестренкой. Это во многом бы объяснило их амикошонство. -- Добро пожаловать на борт, чуваки, -- приветствовал их Кармоди, когда все наконец перебрались по рее. -- Располагайтесь и залечивайте раны. И давайте поживее, мне не терпится поднять якорь и успеть отойти с отливом. Действительно не терпится. - Старый осел хочет сказать, -- подмигнула блондинка, -- что нам надо смыться отсюда до возвращения хозяина посудины, в которой мы проделали дыру. И к тому же у нас два копа на хвосте. - А незачем этому идиоту было пришвартовываться так близко к топливному насосу, -- обиженно откликнулся Кармоди. - Близко? Ну не знаю. Сегодня утром туда встала контейнерная баржа размером с футбольное поле, и ничего. - У меня большой недобор экипажа, -- возразил Кармоди. -- У тебя просто идиотское самомнение. Доброе утро, мальчики. Меня зовут Виллимина Хардасти... -- и она протянула свою большую розовую руку, жесткую как риф. -- Обо мне говорят, что я Яростная Виллимина из Вако, но вы можете называть меня просто Вилли. Я здесь выполняю обязанности главного инженера. - Ха! -- хрюкнул в свою очередь Кармоди. -- Главного инженера! Ты как считаешь, Айк, стал бы я нанимать инженера? Да еще с фамилией Страсти-Мордасти ха-ха-ха... Айк пожал ей руку и представил своих спутников. Арчи залился краской. Грир поцеловал ей костяшки пальцев и произнес какую-то фразу по-французски. Билли что-то проворчал из своего металлического ящика. Арчи начал было рассказывать Вилли о прискорбном состоянии мистера Беллизариуса, но она прервала его, сказав, что они все уже знают, так как еще до звонка Айка во всех барах только и говорили, что об их отважном и живописном побеге на дрезине. - Да, -- подхватил Кармоди. -- Все знаем. А теперь опустите его и давайте отшвартовываться -- байки травить можно будет и позднее. А это еще что такое? -- и он, нахмурившись, указал на Две большие сетки, которые нес Арчи. - Вино, -- пожал плечами Арчи. - Это я и так вижу. Полезный груз. А в другой? -- Книги, -- ответил Арчи. -- Без тебя вижу, что книги, Каллиган. Ты что, записался на курсы самосовершенствования? -- Это книги Кальмара, мистер Кармоди. Вы же знаете, что я не читаю. Мистер Беллизариус заставил нас взять их в библиотеке Джуно. Это научные книги. -- Так вот почему вы так долго копались? Ну ладно, запихайте все это дерьмо куда-нибудь, чтобы оно не болталось под ногами, потому что, мальчики и девочки, мы незамедлительно отправляемся домой. Нельс! Отдавай швартовы -- мы отчаливаем. И они отчалили, правда, Кармоди взял курс совсем не к дому. К полному изумлению Исаака, как только Джуно скрылся из виду, Кармоди круто взял влево на юг к внутреннему проливу. -- Предупредительные меры, -- пояснил он с мостика, -- чтобы сбить преследователей. -- Затем он проинструктировал Вилли, чтобы та составила курс в обход Адмиралтейского острова в сторону Четемского течения, которое должно было отнести их к северу почти к тому самому месту, с которого они начали свои предупредительные маневры. А когда Айк указал Кармоди на это, тот признался, что на самом деле хотел обогнуть остров, чтобы посмотреть, нет ли там медведей, а если есть, то и снять парочку своей новенькой винтовкой с глушителем. А еще через полчаса Айк услышал, как Кармоди объяснял Гриру, что на самом деле хотел показать этой техасской кукле Гун -- "три года уже живет здесь и до сих пор не видела ни одного настоящего индейского поселения". А еще через день, когда они на черепашьем ходу вползли наконец в течение, он на глазах у всех пояснил уже самой техасской кукле, что в действительности хотел поймать какого-то легендарного осетра, который якобы водится в здешних местах. И тогда Айк наконец понял, что на самом деле старый карась как можно дольше хочет оттянуть свое возвращение домой. Айк ничего не имел против. Он не слишком горел желанием видеть Алису, а триумфальное возвращение ее блудного сына и вовсе его настораживало. Так приятно было плыть по спокойному проливу, сидя, как турист, в шезлонге на палубе, попивать вино, поплевывать за борт и обозревать окрестности. Они шли на такой малой скорости, что временами, отложив карты, брались за спиннинги. И Кармоди придирчиво разбирал улов, выбирая деликатесы, а остальное выбрасывал за борт или продавал пиратским предприятиям по консервированию, которые сигналили им из всех бухт и заводей. Так они плыли, играли в покер, болтали, а Кармоди пел. По вечерам на камбузе среди грязной посуды он, как юный повеса, распевающий под окнами возлюбленной, исполнял старые любовные песни -- те, что пели в шестидесятых, а порой и современные баллады. Но по мере того как ночь становилась темнее, а бутылки пустели, он неизменно возвращался к традиционным мелодиям Старого Света и в конце концов к своей главной песне о терновом кусте. Она воспринималась уже настолько естественно, что Айку стало казаться, будто она звучит в его голове с тех самых пор, как его мирный сон был прерван появлением дикой кошки в Квинаке. Неудивительно, что поначалу Айк пытался вернуться в свой сонный покой. И в общем этому ничто не препятствовало, так как весь экипаж пребывал в каком-то полусонном состоянии. Особенно Грир. Химический возбудитель, который он надеялся найти в кейсе Кальмара, был неэффективен без второй составляющей, находившейся в Квинаке. Поэтому обычно возбужденный напарник Исаака проводил большую часть времени в кубрике на узкой койке. Арчи Каллиган не был наркоманом, но он был абсолютно вымотан своим пребыванием в Бьюлаленде, поэтому тоже в основном спал, прислонившись к титану на камбузе. И лишь трудолюбивый Нельс Каллиган продолжал бодрствовать на капитанском мостике, стараясь справиться с зевотой в ожидании новых распоряжений. Но и сам капитан был далек от того, чтобы из него фонтанировала энергия. За все десять лет совместной работы Айк никогда еще не видел Кармоди в таком расслабленном состоянии. Отчасти причиной тому являлось само судно: компьютерная программа была специально составлена с учетом береговой линии, управлялась голосом и постоянно корректировалась спутниками. Такое судно мог вести и десятилетний пацан, стоило лишь скомандовать "из Джуно в Квинак, скорость пятнадцать узлов", и можно было дальше идти смотреть мультики. Воистину это было величайшим достижением науки и техники и изначально оно стоило не меньше полутора миллионов. Но это было еще до того, как "Трезубец" дал течь. Поэтому Кармоди он уже достался за гроши. Но дело было не только в судне. Старый корнуэлец наконец нашел себе идеального спутника. Яростная Вилли из Вако, может, и не была такой же современной и удобной, как корабль, зато она была столь же проста в обращении. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Кармоди тянул время. У него наступил давно заслуженный отпуск с новой подружкой. Ее общество доставляло удовольствие всем на борту, за исключением Билли Кальмара, который все еще никак не мог отойти от своей схватки с Гринером. За то время, что прошло со дня их отплытия из Джуно, Вилли успела показать себя трудолюбивым и умелым мореплавателем, к тому же она оказалась настоящей сокровищницей скабрезных баек и соленых шуток южного производства. Поэтому путешествие изобиловало весельем, выпивкой, смехом, азартными играми и бесконечными трапезами. Особенно трапезами. Айку даже начало казаться, что Кармоди купил это судно не из-за уникального компьютерного оснащения, а по причине камбуза. Старый рыбак проводил гораздо больше времени за кухонным меню, нежели за компьютерным. - Рыба хороша тогда, когда она только что поймана, -- утверждал Кармоди. -- Как я люблю свежую рыбу! И за все эти годы бесконечной ловли у меня ни разу не было на ужин свежей рыбы. Не удивительно, что я чувствую себя обделенным. Однако размеры его пуза явно противоречили этому утверждению -- оно было круглым, розовым, гладким и таким же твердым, как и его бритая голова. Все это было следствием тяжелого труда и хорошего аппетита, приправленных при любой возможности танцами и выпивкой. Так что его пузо являло собой памятник почти семидесятипятилетним непрерывным усилиям -- Кармоди славился им и гордился. Он обращался с ним, как борец сумо со своим ки, то бишь центром. Он использовал его как рабочую поверхность, как точку опоры на гик, как противовес на снастях, и упирался брюхом в круглый кедровый стол, занимавший середину камбуза, и разделывал на нем десятифунтового палтуса. - Рыба даже не особенно возражает против того, чтобы ее ловили и разделывали, -- разглагольствовал Кармоди, -- главное, чтобы при этом она оставалась свежей. А палтус был действительно свежим -- в его глупых глазах еще мерцали отблески жизни, и все тело продолжало содрогаться, хотя уже огромные откромсанные шматы шипели на сковородке. -- Рыба относится к жизни с рыбьей точки зрения. Она обречена быть пойманной, и все они это прекрасно понимают от мала до велика. Что ей не нравится, так это быть использованной не по назначению. "Если я тебе нужна, поймай меня, а если нет, оставь меня в покое". В старое время нам нужен был китовый жир. И что, вы когда-нибудь слышали, чтобы киты жаловались на это? Они прекрасно понимали, что смазывают колеса прогресса. Они начали жаловаться лишь тогда, когда поняли, что дальнейшее развитие не нуждается в их жире и что они нужны нам лишь для кошачьих консервов. Вот тогда они организовали "Гринпис". Потому что и у рыб есть своя гордость. Одно дело служить смазкой для гироскопов на боевых кораблях, и совсем другое -- пищей для кошечек. -- Вообще-то кит не совсем рыба, мистер Кармоди, -- вмешался Арчи Каллиган, сидевший на пороге камбуза. Он с интересом внимал лекции Кармоди, потягивая японское пиво. После знакомства с Гринером Арчи решил проявлять большую инициативу при общении с авторитетными лицами. И Исаак не мог без улыбки смотреть на это: лучшего оппонента, чем Майкл Кармоди, трудно было себе представить, если кто-то хотел отличиться. -- Арчи, мы сейчас говорим о философии рыбы, а не о биологии, -- ответил Кармоди, постучав по столу ножом, как профессор указкой. -- И даже если у китов теплокровный член, как у других млекопитающих, это еще не значит, что у них не рыбья философия. -- Как и у некоторых других известных мне млекопитающих, -- вставила Вилли. Кармоди предпочел не обижаться и, посмеиваясь, вернулся к палтусу. Дело было не в том, что Кармоди не мог ответить, когда его провоцировали. Айк однажды был свидетелем, когда тот очень лихо вмазал здоровенному верзиле за пару незначительных реплик. Капитан буксира посоветовал Кармоди возвращаться туда, откуда он явился, вместе с остальными ебаными иностранцами и оставить Аляску ее коренным обитателям. "Если мы все уедем, -- вежливо ответил Кармоди, -- то таким кретинам, как ты, придется вернуться за решетку вместе с остальными техасскими подонками, и здесь не останется никого, кроме ПАП". Кармоди был англичанином, родившимся в Корнуэлле, и его предки занимались бесславным грабежом судов, которые терпели бедствие у островов Силли. И хотя сам Кармоди всю жизнь ловил рыбу, что-то он унаследовал от своих предков-пиратов, полагая, что все средства хороши. - А таким кретинам, как ты, придется вернуться в свои болота вместе с остальными английскими тупицами, -- не унимался капитан буксира. - Увы, сэр. Я останусь в Америке, полноправным гражданином которой и являюсь. - Вот уж фига, если только ты не заставил какую-нибудь из местных идиоток выйти за тебя замуж, напоив ее до полусмерти. Тут они перешли от слов к делу. Кармоди невысокого роста -- максимум пять футов пять дюймов. Капитан был выше его на целый фут. Зато Кармоди обладал одним преимуществом -- своим пузом. Оно выдавалось вперед как резиновый буфер на носу буксира и, к полному изумлению капитана, оказалось таким же твердым. Кармоди схватил его за грудки и придавил своим пузом. Буксирщик охнул и согнулся пополам, как если бы в него врезалась катящаяся бочка. В результате его лицо оказалось на уровне лысой головы Кармоди. И тот нанес ему пять ударов с такой скоростью, как будто это был один затяжной удар невесть откуда взявшейся дубиной. Капитан свалился на пол с полным ощущением, что лишился зрения. -- Он выбил мне глаза! Я ослеп! -- Да нет, он сломал тебе нос и, похоже, скулу, поэтому глаза просто заплыли, -- пояснил Айк, склоняясь над ним с полотенцем со льдом. -- Когда опухоль спадет, все будет в порядке. А в следующий раз я на твоем месте был бы поосторожнее в выражениях относительно жен рыбаков. А теперь Кармоди сам связался с техасской кретинкой, и Айк с некоторым злорадством подумывал о том, как, интересно, отреагирует его жена-аборигенка, когда он явится домой с таким уловом. Вряд ли Алиса прибегнет к кулакам, -- она стала слишком цивилизованной для таких примитивных реакций, с тех пор как бросила пить, -- но поножовщину он вполне мог себе представить. Нож с желобком посередине был вполне в алисином стиле. Сколько раз Айк с Гриром, потягивая кофе на консервном заводе, с восхищением наблюдали за тем, как она управляется с узким лезвием в ожидании Кармоди, работая ножом с таким же изяществом, как художник кистью. Но на самом деле Айк знал, что и до этого дело не дойдет. Кармоди был слишком обаятельным и умным шутом. Каким бы дураковатым ни казался старый карась, он умел использовать свою голову не только в качестве дубины. -- Эй, Грир! -- крикнул Кармоди. -- Знаете, ребята, почему я на самом деле купил это прогулочное корыто? -- Чтобы разделывать на нем палтуса, хе-хе-хе, -- хором ответили Грир, Арчи и Нельс, точно подражая хриплому голосу Кармоди. Но Кармоди было наплевать, что за последнюю неделю эту шутку все уже слышали дюжину раз. Она стала еще одним рефреном, как и его баллада. Вилли, резавшая салат напротив, подняла голову -- она всегда была готова съязвить. -- Эй, Арчи, -- не оборачиваясь, произнесла она, -- а вы, мальчики, знаете, почему Гуманитарное общество издало закон, запрещающий слепым прыгать с парашютом? -- Нет, Вилли. Почему? -- осторожно откликнулся Арчи. Некоторые шутки Вилли не сразу до него доходили. -- Чтобы предупредить инфаркты у собак. Арчи рассмеялся вместе со всеми, хотя понял ли он смысл шутки, так и осталось неясным. -- У них собаки-поводыри, тупица, -- прошептал Нельс на ухо брату. -- Знаю, -- откликнулся Арчи. -- Эй, Виллимина, -- прокричал Грир из люка, -- а ты знаешь, зачем женщины надевают суспензорий, когда прыгают с парашютом? -- Чтобы не задувало в промежность, хе-хе-хе, -- парировала Вилли. Так они и плыли. Посередине стола располагался электрический мусоропровод, и Кармоди смел в отверстие остатки палтуса, салата и лука. - Надо дорезать салат, -- поднимая миску, заметила Вилли. - Рыба не может ждать, -- возразил Кармоди. -- Больше минуты с каждой стороны, и пиши пропало. Эй вы, трапезная лампада капитана зажжена! Стол мгновенно был вытерт и накрыт клетчатой скатертью. Сервированный фарфором и столовым серебром, он действительно выглядел как настоящий капитанский стол. Мужчины достали из шкафа раскладные стулья, а Грир открыл бутылку орегонского рислинга. В центр стола водрузили свечку в ржавом дизельном пистоне, и Вилли закончила нарезать салат уже при свете пламени. Кармоди раскладывал рыбу по тарелкам, словно сдавал колоду толстых горячих карт, поливая их оставшимся маслом, смешанным со специями. Нельс взял тарелку и направился к люку, чтобы отнести ее Билли. Все молча ждали его возвращения. Кармоди нравилось, когда все ждут, пока не произнесена благодарственная молитва. Через минуту Нельс вернулся обратно с тарелкой. -- Кальмар говорит, что ему надоела рыба. Он хочет стакан вина и банку венских сосисок. -- Что он нашел в этом дерьме? -- проворчал Кармоди. -- Он все еще переживает из-за Гринера, -- заметил Грир. -- А сосиски лучше способствуют переживаниям, чем рыба. -- Пусть тогда переживает на голодный желудок. Мне надоело, что весь мой экипаж возится с этим несчастным симулянтом. Присутствие Билли Кальмара на борту было единственным, что омрачало увеселительный круиз Кармоди. Он не стал возражать, когда они подняли носилки на борт в Джуно, но и особого сочувствия не проявил. И в течение всего путешествия он неоднократно давал понять, что его не особенно волнует судьба калек и дилеров. К тому же все рыбаки были знакомы со скользким характером кальмаров и знали, что лучше всего их использовать в качестве наживки. -- Я отнесу ему что-нибудь, -- предложил Айк. -- Давайте откроем еще одну бутылку. -- Он и вина хочет меня лишить. -- Ах ты старая водяная крыса, -- съязвила Вилли. -- Ты что, уже забыл, что это они купили вино в Джуно? Кстати, как и сосиски, если мне не изменяет память. -- Ну и что? -- надменно осведомился Кармоди. -- Кок не обязан следить за тем, откуда поступают продукты на борт. Камбуз является его собственностью. Как бы там ни было, давайте сначала вознесем молитву, Исаак, мальчик мой. Чтобы остальные могли уже начать есть. Давайте по-быстрому... -- он переплел пальцы поверх возвышающегося пуза, опустил голову, на мгновенье погрузившись в размышления, и произнес самую короткую молитву из всех ему известных: -- Слава духу, к черту плоть, давайте же есть, чтоб ее побороть. Айк запихал в карман две банки сосисок и упаковку солений, в одну руку взял свою тарелку с палтусом, в другую бутылку и два стакана и направился, позвякивая ими, к металлической лестнице. Они шли на автопилоте в полумиле от Чилкута. Весь день они маневрировали, минуя отмели, от острова Святого Илии к югу, ни разу не прикоснувшись к штурвалу. Сумеречное небо было зеленовато-серым, на море стояла тишь. Со стороны берега дул легкий ветерок. Айк различил запах чилкутской ели и чистый холодный аромат льда с Берингова глетчера. На протяжении всего путешествия ветер приносил им запахи суши вне зависимости от того, видна она была или нет. Несомненно, из Джуно в Квинак существовали куда как более прямые и быстрые маршруты, однако Кармоди запустил программу, в соответствии с которой они все время держались берега чтобы при желании можно было останавливаться во всех портах и заводях -- устраивать небольшие попойки, если там случались доки или бары, перебрасываться в покеришко, если они набредали на казино, или просто бросать якорь и ловить рыбу, если в округе не было ничего интересного. Скорей всего, Кармоди и сейчас после ужина начнет присматривать место для стоянки. Айк хотел поговорить с Беллизариусом с глазу на глаз, пока все не поднялись наверх. Чем ближе они подходили к Квинаку, тем более мрачные мысли обуревали его в связи с Николаем Левертовым. У него было ощущение, что от этого блудного сына разило мстительной вонью, но утверждать что-то наверняка он не мог. Единственным человеком на борту, обладавшим лучшим нюхом, чем у него, был Билли Кальмар. Билли возлежал в окружении книг, закусив длинную прядь волос своими пухлыми губами. Он читал, одновременно ковыряя в ухе бриллиантовым крестом. Несмотря на все его влияние, Билли Беллизариуса никогда особенно не любили. Однако все признавали его ум. Именно поэтому Дворняги и выбрали его президентом. После вялого руководства Айка, терявшего интерес к общественной деятельности, и лихорадочной какофонии правления Грира члены Ордена поняли, что гнаться за популярностью не следует. И хотя, скорей всего, Кальмар действительно широко пользовался связями Ордена для продажи наркотиков, он, несомненно, много сделал для того, чтобы вытащить организацию из многочисленных скользких юридических проблем. Кроме того, его загадочные философские перлы давали Дворнягам пищу для размышлений. Именно Билли положил конец движению Убогих как раз в то самое время, когда культ нигилизма начал завоевывать все более сильные позиции среди наиболее бедных членов Ордена. Он заявил, что ему наплевать,если они будут участвовать в очередных демонстративных самоубийствах, но если они хотят представлять Дворняг, то пусть придумают какой-нибудь способ получше, чем лакать отраву. -- Там же стрихнин и кураре, -- сообщил он братьям. -- С вами начнутся такие отвратительные корчи, что даже Си-Эн-Эн не рискнет это показывать. Если уж вам так приспичило сводить счеты с жизнью, имейте силы перерезать друг друга или еще что-нибудь. И не смейте терять чувство собственного достоинства. И запомните: нищая жизнь лучше, чем отсутствие жизни как таковой. Айк осторожно приблизился, позвякивая стаканами. Гнездо Билли располагалось под прикрытием правого борта. Он так и лежал на животе, как его внесли на борт, только теперь под него была подоткнута целая кипа подушек и спасательных жилетов, так что он мог читать, опираясь на локоть. В настоящий момент он с горящим взором поглощал книжку в бумажной обложке под названием "Эффект виртуального эффекта". На расстоянии вытянутой руки полукругом вокруг него были разложены вещи первой необходимости: лампа на S-образной подставке, мухобойка, записная книжка, пепельница с дымящейся сигаретой, коробка швейцарских шоколадных конфет. Стальной кейс, сыгравший роль спасительного буйка в Скагуэе, был по-прежнему прикован к его запястью. Билли утверждал, что ключ от наручников был в Квинаке у какого-то таинственного азиата, который оплатил ему поездку в Скагуэй. Айк пододвинул шезлонг и уселся в головах гнезда. Билли сделал вид, что этого не замечает. Не отрываясь от текста, резким движением руки он перевернул страницу, вытащил из коробки конфету и запихал ее в рот. Айк уравновесил свою тарелку с палтусом на поручне и разлил в стаканы вино. Билли взял стакан, осушил его, продолжая читать, и протянул его снова Айку. Айк забыл захватить вилку, но палтуса, как и жареного цыпленка, проще есть руками, а для салата Вилли можно использовать длинное острое ребро рыбы. Некоторое время они молчали. Лишь вода тихо шумела под стальным корпусом. Все течения, отмели и впадины этого побережья давно были занесены в автопилот судна. Билли снова протянул свой стакан. Айк вылил в него остатки рислинга и выбросил пустую бутылку за борт. Когда за бортом раздался резкий всплеск, Билли наконец оторвался от книги. -- Отличная идея! -- заметил он. -- Джеттисон это такая чушь. -- И книга последовала за бутылкой. -- А сосиски ты принес? Или я должен лежать здесь и слушать, как вы там хрустите морковкой? -- Вилли говорит, что тебе нужны овощи. -- Вилли из Техаса. Откуда техасска может знать, что мне нужно? Айк выудил из кармана обе банки и протянул их Билли. -- Она говорит, что работала медсестрой. -- А я говорю, что работал доктором. Скорей всего, мы оба врем, но я по крайней мере не из Техаса. Если бы человек должен был есть овощи, неужели Господь снабдил бы его этим? -- и он, запихивая в рот сосиску, запрокинул голову и продемонстрировал Айку собственные клыки. -- Да, это настоящие венские сосиски: жир, требуха и крысиные хвосты. Пытаясь сменить тему разговора, Айк кивком указал за борт, где исчезла книжка. -- Это был твой критический отзыв на "Эффект виртуального эффекта"? -- Уверяю тебя, большего бреда я еще не читал -- и Билли взмахом руки рассыпал стопку книг, высившуюся перед ним. -- Научная фантастика. Для детей. Напоминает мне Массачусетский технологический институт. Мне казалось, ты говорил, что учился в Калифорнии. -- Какая разница. -- Билли съел еще одну сосиску и блаженно растянулся. -- На самом деле даже не фантастика. А фэнтези, рожденная страхом. Страх -- вот и все, что лежит в ее основе. Страх перед темнотой, страх перед огнем, страх перед тем же черномазым из преисподней. Вот взгляни... -- И Билли вытащил еще одну тоненькую книжонку. -- "Можно ли отменить закон Бойля?" Отменить -- как тебе это? А когда он был принят, позвольте узнать? -- и книжка полетела за борт. -- Ты даже представить себе не можешь, Исаак, как меня угнетает вся эта чушь... Но прежде чем Билли успел продолжить свою речь, Айк откашлялся. -- Кальмар, я хочу попросить тебя об одном одолжении. В Квинаке объявился один парень. Приехал с киношниками. Здоровенный альбинос -- тебе рассказывал о нем Грир. Блудный сын Алисы. -- Ну? -- Билли оторвался от своих книг, заинтригованный тоном Айка. -- Ну и что? -- Я был знаком с ним много лет назад, когда сидел в тюрьме. Он вроде как боготворил меня, а я его вроде как подвел. Он считал меня чем-то вроде спасителя. -- Понимаю. Тебе всегда это было свойственно. -- Только не по отношению к нему. Он умудрялся притягивать к себе все дерьмо, и я ему прямо сказал об этом. Но он решил, что я заложил его, и чтобы отплатить, сделал то же. Так, ничего особенного, но это стоило мне нескольких лишних месяцев... -- Да, герои недолговечны. А я тут при чем? -- Я думаю, он и есть твоя половинка, более того, он и приехал в Квинак для того, чтобы отплатить. Для этого он и киношников натравил на нас. Брови у Билли полезли вверх от удивления. -- Для того, чтобы отплатить тебе за какую-то старую обиду? -- И Билли выгнулся назад, чтобы как следует рассмотреть Айка. Его розовые губки приоткрылись в улыбке. Неужели ты считаешь, что для этого надо тащить с собой целую кинокомпанию? - Не только мне. Я думаю, он вернулся домой, чтобы отомстить своей матери, своей бывшей жене, городу, короче -- всем. - А что ты такого сделал, что он так расстроился? - Я видел, как его отымели в душевой все, кто только мог, а он видел, что я это видел. -- О Господи. И ты не позвал охрану? -- Охранники в основном и принимали в этом участие. -- Да-а. Ну а после того, как тебя выпустили? -- Там был замешан и тот полицейский, под надзор которого я был выпущен. -- А-а. И ты считаешь, что он до сих пор хочет отомстить? Исаак, это чушь собачья. "И сорок лет спустя бедуин встал на путь отмщения". Ну дождись случая и вмажь ему, как ты это сделал со скотиной Гринером, -- предложил Билли, продолжая улыбаться. -- Но возвращаясь к началу, я не вижу, какое отношение это может иметь ко мне или к моему бесценному грузу. И могу заверить тебя, что мой напарник отнюдь не является великаном-альбиносом. У него все в порядке с пигментацией и он довольно тщедушен. -- Он мог нанять кого угодно из своих киношников. -- Сомневаюсь. Мы договорились об этом деле несколько месяцев назад. Грустно признаваться в этом, но, похоже, даже Исаак Соллес может пасть жертвой старческой подозрительности. Но предположим даже, -- ради поддержания беседы, -- что ты прав, что этот осел является частью мстительного замысла твоего дружка... ну и что ты от меня хочешь? -- Чтобы ты подождал, пока они все не уедут. А с этим ничего не случится, Кальмар, -- Айк кивком указал на металлический кейс, прикованный к узкому запястью Билли. Когда у человека есть такие запасы, он автоматически становится хозяином положения. -- Ты же знаешь, что я не могу так поступить, Соллес. Замки с часовым механизмом. Или я встречаюсь со своим напарником в полдень в ближайшее воскресенье, или мне придется научиться бриться одной рукой. -- У нас есть еще неделя. Может, ты встретишься с ним в каком-нибудь другом месте? -- И что от этого изменится? Или что может изменить отсрочка? Я хочу, чтобы меня освободили от этого как можно быстрее. -- И Билли откатился обратно на свою кучу из книг, крекерных коробок и банок из-под сосисок. -- Как можно быстрее. У меня есть свои дела, свои мысли, чай, который я хочу держать обеими руками. И у меня тоже есть свои счеты с этим библейским самодуром и всем его кретинским культом. Для начала я собираюсь разослать во все газеты штата статейку, в которой проведу параллели между культом Гринера и культом парникового эффекта, которые оба восходят к темному средневековью -- те же предрассудки, то же недомыслие, те же заблуждения. А кроме того, я намерен начать судебное преследование по факту причинения ущерба. О, у меня много планов... Айк терпеливо ждал, когда Билли выдохнется, в надежде уговорить его изменить место своей нарковстречи, когда из люка вдруг вынырнул Грир. Его заплетенные косички подскакивали, как колокольчики у чертика из табакерки. -- Братья! -- позвал он громким шепотом. -- Похоже, пора приготовиться к низкому старту... потому что, если я не ошибаюсь... слышите это кваканье? -- двери высшего света распахнуты перед нами! Приемник на камбузе аж трещал от возбуждения, как сообщил им Грир, принимая позывные от крупного корейского рыбообрабатывающего судна стоявшего за островом Миддлтон. Английских слов в посланиях оказалось вполне достаточно для того, чтобы Кармоди понял, что обращаются именно к нему. В сообщениях говорилось, что все работы прекращены, так как на борт только что прибыли крупные дипломаты из Сеула и капитан собирается закатить им шикарный прием. Грир не сомневался, что в самое ближайшее время они изменят курс и двинутся к корейскому судну. "Кармоди обожает вечеринки". Затем из люка вслед за Гриром появился Кармоди и выдал совершенно противоположные распоряжения: немедленно остановиться и вытравить рыболовные снасти прямо здесь и сейчас. -- Раскатать снасть -- будем ловить треску! Айк благосклонно отнесся к этому распоряжению, хотя и не сомневался в том, что ни у кого на борту нет даже временного разрешения на ловлю в этих водах, не говоря уже о квотах и консигнациях. Они выбросили звуковой буек и начали наживлять крючки, понемногу стравливая лески с барабана. Приятно было выйти из состояния туристического самоощущения, почувствовать, как напрягаются мышцы и струится пот. Но после пары успешных уловов, как раз в тот момент, когда они вышли на глубину и вытащили несколько морских налимов, Кармоди хлопнул в ладоши и приказал остановиться. -- Все, довольно! Сматывайте удочки и готовьтесь к отплытию! -- выяснилось, что он всего лишь хотел сделать подарок корейцам, которые находились в водах, где лов рыбы был им запрещен. -- Япошки любят налимов. Вот мы и подарим им их в честь знакомства. -- То есть вы не станете их продавать, мистер Кармоди? -- поинтересовался Нельс, отличавшийся серьезностью и уравновешенностью, не в пример своему сводному брату, и до сих пор лелеявший надежду скопить когда-нибудь достаточно денег, чтобы купить собственную посудину и собственную квоту. И хотя Кармоди платил ему не процент с прибыли, а стабильную еженедельную зарплату, ему не терпелось вернуться домой и приступить к регулярной ловле, чтобы заработать какие-нибудь приличные деньги. -- Нет, Нельс, я собираюсь их подарить. "Всегда быть посланцем доброй воли" -- вот лозунг Кармоди. Знаю я этих азиатов -- они ребята выпить не промах, -- он подмигнул Вилли. -- И им очень нравятся такие рыбки. Так что вполне возможно, что они пригласят нас к себе на борт. Зная Кармоди, все думали точно так же. Они решили оставить буек и подобрать его после -- а ну как в сеть что-нибудь попадется, пока они развлекаются. К тому же голоса в приемнике с каждой минутой звучали все призывнее и возбужденнее. И они, развернувшись, двинулись к корейскому судну. Не успели они принарядиться, как вдали уже показался Миддлтон. Кармоди распорядился поднять флаг, чтобы дать знать о своей дипломатической миссии. Он хотел "Юнион Джек", но Вилли воспротивилась этому: -- Это все равно что я бы ходила с Техасской одинокой звездой. Ни звездно-полосатого, ни аляскинского, ни полярного флага у них не было, так что пришлось удовлетвориться футболкой с эмблемой Квинакской средней школы, которая принадлежала Арчи Каллигану. Он обвязал рукава вокруг антенны, и выцветший буревестник затрепетал на ветру. У них не было координат плавучей базы, но впереди виднелись отчетливые признаки места празднества. Вечерний горизонт то и дело окрашивали ракеты и фосфорическое сияние фейерверков, и Кармоди вручную повел судно на свет. И впервые за все это время Айк понял, на что способны его турбомагнитные двигатели. Создавалось ощущение, что мчишься на бесшумном гоночном катере. Ветер и брызги летели в лицо с такой скоростью, что оставаться на палубе без очков было невозможно, по стальной поверхности палубы, пригибаясь под гиками, можно было кататься на водных лыжах. Остров Миддлтон расположен в семидесяти километрах от залива, то есть в пятидесяти милях, но не прошло и двух часов с того момента, как они смотали снасти, как Кармоди уже начал сбрасывать скорость, притормаживая на почтительном расстоянии от базы. Двадцать пять миль в час -- рекордная скорость для любого судна, а для рыболовного просто немыслимая. Корейская база размером с футбольное поле казалась огромным металлическим монстром. По форме она напоминала железный контейнер для перемешивания цемента -- низкая, плоская и со скошенными краями. Единственное, что отличало нос от кормы, так это название, выведенное ближе к переднему краю -- "Морская стрела", под которым было изображено и само это оружие, указывавшее острием вверх. Огромное чудовище стояло на якоре в полутора милях от Миддлтона, спокойно покачиваясь на грязной спокойной воде. К базе было привязано несколько десятков плоскодонок, уткнувшихся в ее ржавый бок, как грязные поросята в огромную свиноматку. Из чрева судна неслась настоящая какофония электронных воплей и стонов, а с высившейся посередине площадки в воздух то и дело взлетали огни фейерверков. Билли взирал на разноцветное небо со свойственной ему презрительностью. -- "Ты блистай, блистай, блистай". Тьфу ты черт! Если бы эта сволочь Гринер не заграбастал мою пиротехнику, я бы показал им фейерверк. -- А то, что несется изнутри, это корейский рок-н-ролл, -- сообщил им Грир. -- Мы как-то ловили его по Радио-Мен. -- Кармоди, а ты уверен, что они нам будут рады? -- ржавая база напомнила Вилли мусорную баржу, за которой они прятались. -- Что-то она мне не кажется образцом элегантности. -- Да, Карм, -- подхватил Арчи. -- Даже не знаю, что хуже -- запах, вид или грохот, который из нее несется. Я бы поостерегся туда соваться. Арчи, покопавшись в своем сундучке, вырядился в коричневато-белые кожаные туфли, розовую рубашку, галстук и спортивный пиджак с длинными лацканами и теперь чувствовал, что слегка переборщил. -- Арч, мальчик мой, тебе никогда не приходило в голову, что это наш долг -- научить бедных язычников стильной жизни? -- Кармоди надел белый шерстяной пуловер и новые красные подтяжки и теперь напоминал Санта Клауса на отдыхе без шубы и со сбритой бородой. Когда они приблизились к плоскодонкам, он дал обратный ход одному из двигателей и взял рупор. -- Посмотрите на этого павлина, который возится с пиротехникой! Готов заложиться, что это капитан, судя по его наряду... и уж точно он не безразличен к налимам. Эй там, на "Стреле"! Мы заметили ваши огни. У нас подарки. Сэр, вы капитан? Как поняли? -- Мы поняли, поняли, -- покричала фигура в рупор. -- Хорошо поняли. Как называется ваше судно? -- Вообще-то оно называлось "Лот 49", но я твердо вознамерился дать ему другое имя, как только представится удобный случай. -- Очень красивое судно. Похоже на кобру с раздутым капюшоном. Можно, мы будем называть ее "Коброй"? Для официальной регистрации. -- Хоть горшком назовите, капитан. -- Тогда, добро пожаловать, "Кобра". -- И он поднял вверх двухлитровый кувшин для сакэ. -- Пришвартовывайтесь и поднимайтесь к нам. Павлин был маленьким мужичонкой с тонкими черными бровями и безумным наркотическим смешком, который многократно усиливался рупором. На нем было надето какое-то длинное корейское церемониальное платье со знаком инь-ян на спине, белый шелковый подол был заткнут в зеленые резиновые сапоги. Его голова была увенчана плюмажем древней шляпы офицера британского флота, который нелепо подпрыгивал при каждом движении. - Это адмиральская шляпа, -- с оттенком раздражения заметил Кармоди. -- Такая была на Нельсоне при Трафальгаре. Грир тоже явно был раздражен этим недостойным зрелищем. __ К тому же надета задом наперед. __ Может, у япошек голова задом наперед повернута. Нельс, найди нам канат на какой-нибудь плоскодонке. Всем приготовиться подняться на борт! Хихикая и взвизгивая в рупор, капитан приказал развернуть кран и спустить клеть, и все, за исключением Билли, забились в подъемник. Кальмар не пожелал участвовать в добрососедской миссии, особенно учитывая присутствие кейса. Даже корейцы знали, что это означает. -- И передайте этим япошкам, что если хоть одна ракета упадет рядом со мной, я обращусь в ООН и призову их к ответу за ведение боевых действий. Можете сказать им, что у меня за спиной шесть семестров международного права в Беркли. Что Нельс и передал корейцам, когда компания высадилась на борт. Нельзя сказать, чтобы это произвело очень сильное впечатление на подвыпившего капитана, как и все остальное, что было предъявлено ему янки, а именно -- мешок с налимами, новая лодка и спортивный пиджак Арчи. Все было принято им как само собой разумеющееся. А когда компанию проводили вниз, то все поняли, чем это вызвано. Интерьер старой ржавой посудины был столь же современным и великолепным, сколь раздолбанным выглядел ее внешний вид -- по каким-то необъяснимым дипломатическим причинам кому-то понадобилось, чтобы настоящий дворец выглядел плавучей развалюхой. Тщеславный капитанишка настоял на том, чтобы досконально продемонстрировать то, что он называл "своим скромным суденышком" -- от сияющих холодильников и процессоров на корме до великолепного салона на носу. Салон величиной с гимнастический зал с настоящим баром, живым оркестром и гейшами с традиционным макияжем производил фантастическое впечатление. В его центре вращался дискотечный шар, а в бумажных фонариках пульсировали огоньки. Около сотни моряков кружились и плясали в центре танцевальной площадки. Некоторые гейши уже настолько оголились, что внимательный наблюдатель мог отметить, что традиционный красно-белый макияж доходил у них до талии. Грир открыл рот и остолбенел. -- Держите меня, mon amis, -- простонал он. -- А то я упаду. Несмотря на пляски и танцы,гейши умудрялись еще осуществлять и чайные церемонии; очередная фарфоровая кукла, пролетая мимо, вручила всем по чашке горячего чая; а другая, так же на лету, выдала по пиале с рисовой водкой. Кармоди и его спутники чувствовали себя подавленными, хозяева же проявляли явную снисходительность. -- Не желаете принять участие в нашей скромной трапезе? -- уже в который раз обращался капитан к Кармоди. -- А? Следуйте за мной... -- Протолкавшись через танцующих, он одним движением своего шелкового рукава расчистил место за столом. -- Нравится? Вы понимаете? -- И он поспешил к другому столу, предназначенному, видимо, для именитых гостей. С края танцевальной площадки то и дело раздавались хлопки взрывов -- это корейцы играли в свою национальную игру, швыряя крюгерранды в пакет с кристаллами йодистого серебра, расположенный посередине коврика. Вызвавший детонацию пакета становился победителем, забирал все монеты проигравших и еще получал почетный приз. Обычно этими призами являлись предметы одежды игроков, которые вносились в качестве первоначальной ставки, так что игра напоминала покер с раздеванием. За каждым попаданием в яблочко следовали вой посрамленных проигравших и восторженные вопли победителя. На этот раз им оказался тощий улыбчивый матрос в старомодных очках в металлической оправе. Он выиграл у своих противников практически все, не считая ролексов и нижнего белья. И, похоже, это не вызвало восторга у его соперников. Арчи с Гриром, поглядев на внушительные кучки золотых монет, решили, что они не хуже ухмыляющегося япошки и принялись уговаривать Кармоди одолжить им несколько сотен, чтобы войти в игру. Но не успели они сообразить, что к чему, как их обобрали до нитки -- они проиграли маленькому бродяге не только все свои крюгерранды, но и куртку и туфли Арчи, а также несколько ярдов ювелирной цепочки Грира. Как только они вернулись к столу, к ним подскочил капитан, который хихикал,раскланивался и старался перекричать грохот музыки. -- Вам понравилась наша скромная забава? Выпейте еще чая и вы позабудете о житейских невзгодах. Еще рисовой водки? Настоящая китайская водка 1960 года розлива. Сечете, янки? -- Да, сэр, лучшая в мире, первый класс, -- продолжал повторять Кармоди, но Айк видел, что старик уже начинает уставать от этого. И когда капитан подошел к ним в очередной раз, чтобы выяснить, нравятся ли янки специально нанятые танцовщицы -- "Из школы гейш в Киото -- лучшие танцовщицы в мире. Разве не красотки?" -- Кармоди наконец не вытерпел. -- При всем моем уважении, сэр, -- прокричал он в ответ с идеальным британским акцентом, -- в мире есть танцовщицы и получше. -- Правда? -- вспыхнули глаза у павлина. -- Кто же, например? -- Ну, например, сидящая здесь дама. -- Эта женщина? -- капитан обратил свой взор на Вилли, которая расплылась в улыбке и учтиво кивнула ему в ответ. -- Именно. Эта женщина, -- подтвердил Кармоди. -- Самая лучшая в мире. Разве не красотка? -- И он вывел улыбающуюся Вилли на площадку, чтобы доказать это. Все замерли, понимая, что вызов принят и что эта потрепанная временем пара ни за что не уступит. Они станцевали твист, потом танго и даже польку. И присутствовавшие янки тоже поняли, что их бортинженер из Техаса действительно великолепная танцовщица, может, не лучшая в мире, но вполне способная поспорить с узкоглазыми красотками; похоже, эти каблуки были знакомы не с одной танцевальной площадкой. Но в конечном счете победительницей оказалась не она, а Кармоди, который с честью закончил танец в одиночестве в центре салона. Кармоди танцевал с такой страстью, что все расступились. Расчистив себе место, он начал исполнять хорнпайп -- и на это чудо стоило посмотреть. Даже оркестранты перестали играть. Айку уже доводилось несколько раз видеть этот спектакль, но это было много лет тому назад в маленьких тусклых пивных барах, которые не шли ни в какое сравнение с этой ослепительной сценой и международной значимостью происходящего. Танец начинался с простого движения -- пятка -- носок, пятка -- носок и выброс ноги. Иногда Кармоди сопровождал этот выброс хлопком, иногда ударял противоположной рукой по ступне. Ноги задирались все выше и выше, а движения рук становились все более размашистыми. И каждый раз, когда казалось, что он уже выдохся, он поднимал воображаемую юбку и кружился на цыпочках, чтобы потом с еще большим топаньем, гиканьем и улюлюканьем вернуться к прежнему па. И корейцы, и гости были абсолютно потрясены: это была великолепная демонстрация ритма, силы и откровенного торжества, вдвойне поразительная для человека такого возраста. Но еще большее впечатление на зрителей произвело его пузо, его безразмерное брюхо. И когда Вилли, утомившись, вернулась на место, Кармоди продолжал танцевать со своим собственным животом, словно этот огромный твердый глобус был его партнершей. Он был его музой, его источником энергии, его вдохновением. Он был осью и средоточием его безумного вихревого танца. И при этом его живот оставался практически неподвижным, невесомо паря в трех футах над полом. Все взмахи, хлопки, топанье и дрыганье происходили вокруг этого парящего шара, как бушуют волны вокруг покачивающегося железного буйка. Казалось, он оставался на месте даже тогда, когда Кармоди принимался бешено кружиться. Это был истинно моряцкий танец, исполненный с настоящим моряцким чувством равновесия, которое выработалось за долгие годы работы на раскачивающейся палубе. Брюхо Кармоди стало его гироскопом, и сколько бы ни старались волны, он готов был принять их вызов. Закончив танец, он рухнул на пол, раскинув руки и ноги, и казалось, от его лысины пошел пар. Когда овации затихли, капитан снял свою шляпу и объявил сначала по-корейски, а потом на чистейшем английском, что японская танцевальная школа Киото отныне не может считаться лучшей в мире: -- Отныне эта честь будет принадлежать достопочтенной аляскинской школе в...? -- он умолк, и его черные брови поползли вверх. -- Квинаке, -- гордо произнес Нельс Каллиган. -- В Квинаке! -- повторил капитан и водрузил шляпу на потную лысину Кармоди. Все были настолько возбуждены, что даже дипломаты, отставив свой чай, поднялись и принялись аплодировать. Капитан бесплатно заправил топливом лодку гостей в качестве жеста доброй воли, а на прощанье вручил им корейский флаг. В вихрях пены они отбыли навстречу занимающейся заре под грохот фейерверков, а на процессорной башне в это время зажглись огромные буквы "КВИНАК". -- Что все это значило? -- осведомился Билли, когда база скрылась вдали. -- Это был подарок, мистер Беллизариус, -- объяснил ему Арчи Каллиган. -- Мы сегодня одержали победу. Первые лучи солнца осветили извилистую линию берега на востоке. Величественный силуэт Кармоди высился на капитанском мостике за штурвалом. Плюмаж его новой адмиральской шляпы живописно трепетал на ветру. Айк улыбнулся и покачал головой, чувствуя, как его сердце непроизвольно наполняется гордостью. -- Куда теперь, капитан? -- Вообще-то, возлюбленные, я подумываю о Барбадосе, -- величественно ответил Кармоди. -- Бортинженер Хардасти, возьмите курс на юг к Малым Антильским островам. -- На юг? -- Нельс Каллиган был не тем человеком, который мог оценить монарший каприз. -- А как же наш буек и сеть? -- О Господи, -- вздохнул Кармоди. Он снял шляпу и спустился вниз. -- Будьте добры, мисс Хардасти, задайте курс на буй. Две трети полного хода. А я спущусь вниз и отдохну. Идя по ветру, они вернулись к тому месту, откуда начали, через два с небольшим часа. Айк остался на палубе вместе с Билли, сделав вид, что его очень интересуют книги Кальмара, в то время как маленький гений пускал слюни и бормотал что-то невнятное во сне. Единственное, что Айку удалось выяснить, так это то, что все авторы единодушно считали: конец света не за горами, и полагали, будто в этом кто-то виноват. Ну еще бы. Зеленые обвиняли промышленников, промышленники обвиняли сельское хозяйство -- "Животы все растут и растут, а площади по производству протеина продолжают увеличиваться", а сельское хозяйство обвиняло власть предержащих: "Они нарушили естественный божественный закон. Он заповедовал нам: "Идите и размножайтесь". И тогда все бы наладилось само собой. Большая Белая челюсть Голода пожрала бы все проблемы. Но вмешались власти. И теперь все должны пожинать огненную бурю, которую посеяли эти безбожные нахлебники". Дело кончилось тем, что Айк сам начал выбрасывать эти брошюры за борт, чтобы сэкономить силы бедному вырубившемуся Кальмару. Над рубкой раздался тревожный звон колокола, и гул двигателей автоматически начал затихать. Судя по сигналу, они приближались к цели. Первым из люка вынырнул Нельс Каллиган. -- Эти буйки стоят тысячу долларов каждый, -- обиженно пояснил он Айку. -- Не говоря уже о якоре и проводах. К тому моменту, когда из своих кают начали появляться остальные члены экипажа, компьютер перевел двигатели на холостые обороты. Айк взял бинокль и поднялся в рубку, но кроме водной глади, покачивавшейся во всех направлениях, ему ничего не удалось различить. Впрочем, даже если бы он и увидел флажок, вряд ли он смог бы к нему подобраться без ручного управления. Последним, щурясь от солнца, выбрался на палубу Кармоди. -- Ну что, есть какие-нибудь признаки нашего сокровища? Нестройный хор промычал нечто отрицательное. Даже Билли умудрился сказать "нет", не выходя из своего беспокойного сна. Судно окончательно остановилось. И Айк заметил, какими уставшими и помятыми выглядят лица в свете беспощадного утреннего солнца. Бравада предыдущего вечера исчезла без следа. Даже Кармоди сник. И Айк порадовался, что их сейчас не видит корейский капитан, который не преминул бы потребовать обратно свою шляпу с плюмажем. Звук двигателей изменился, и судно дало задний ход. -- Вот он! -- Вилли первой заметила флажок в нескольких ярдах от правого борта. -- Я же говорила, что все получится. Можно было продолжать спать... Нельс пропихнул багор через грузовой бугель и подтянул буек поближе к корме, чтобы брат мог поднять его на борт. Потом он отсоединил от него прожектор и закрепил сеть на лебедке. -- Тяните, -- скомандовал Кармоди, -- хотя я никогда не слышал, чтобы такая ловля наобум приносила большой улов. Подобные крупноячеистые сети начали изготавливать после того, как распространились слухи о появлении фантастических глубоководных гигантов -- огромных морских налимов, скатов и двухсотфунтовых сомов. Считалось, что они являются следствием мутации, вызванной катастрофой "Трезубца", и антиправительственные группировки выплачивали крупные вознаграждения каждому, кто вылавливал такого урода живым или мертвым. Поговаривали, что уже многие получили подобные вознаграждения, пока проправительственные лоббисты не начали платить еще больше, что становилось еще более выгодным. Все это были только слухи, но все, кто мог позволить себе купить глубоководную сеть с буйком, тут же ее приобрели. И это стало скорее развлечением, чем средством наживы. Айк отошел в сторону, уступив место за панелью управления Вилли. Она нажала несколько клавиш и посмотрела на монитор, потом нахмурилась и снова взялась за клавиатуру. -- Ребята, мы или зависли, или у нас поломка. Спуститесь кто-нибудь вниз и посмотрите, что там на видоискателе. Нельс в мгновение ока исчез в отверстии люка, а еще через мгновение в рубке раздался его голос. -- Мы что-то поймали. Размером с шлюпку. Тащите! Тащите! Айк включил лебедку, и сеть начала наматываться на барабан. - Две тысячи триста фунтов! -- прокричал Нельс снизу. -- Это весит больше тонны... Но когда улов показался на поверхности, они увидели, что это просто осетр, а вовсе не мутант стоимостью в несколько миллионов. Правда, очень старый и очень большой осетр. Когда все его тело полностью появилось над водой, Кармоди объявил, что он не меньше двенадцати футов в длину. - Говорят, что за сто лет они вырастают на два фута, так что этому парню не меньше шестисот. Жаль, что пришлось его потревожить. Но что бы то ни было изменить было уже поздно: древняя тварь была мертва и уже раздулась. Она походила на большое узловатое бревно, покачивающееся на поверхности. Показания приборов свидетельствовали о том, что лебедка не справится с этим весом. Братья Каллиган принялись цеплять сеть, чтобы перенести ее на более крупный барабан, предназначенный для неводов, когда Арчи вдруг прикрыл глаза рукой и склонился над рыбиной. -- Из него что-то вылезает, Карм! Кармоди бросил взгляд за борт и сплюнул. -- Черт побери! Он же битком набит угрями! Сбросьте его в море! -- Но мистер Кармоди, -- попытался возразить Нельс, -- в нем же наверняка осталась целая масса съедобного мяса... -- Я сказал -- выбрасывайте! Ахты-птахты, угри! Терпеть не могу этих глистов! Кому придет в голову лезть за пищей через задний проход? Режьте сеть и выбрасывайте бедного старика. Я не собираюсь возиться с мясом, оставшимся после угрей. -- Стойте! Стойте! -- заорал внезапно проснувшийся Билли из своего гнезда. -- Я видел таких на картинках! И тут выяснилось, что с точки зрения Кальмара угри являлись самым захватывающим эпизодом из всего путешествия. Их появление даже заставило его воспрять духом. Он умудрился подтянуться и даже встать на колени, чтобы заглянуть за борт, при этом бриллиантовый крестик у него в ухе аж задрожал от возбуждения. -- Вы посмотрите на этих красавцев! Класс Cyclostomata, семейство Myxindae, вид myxine glutinosa pacifica. Буквально -- липкая гадость. К тому же это не угри, мистер Кармоди. Они называются миксинами из-за своих губастых физиономий. Хотя если их относить к рыбам, то они такие специфические рыбы без костей, плавников, чешуи и симпатической нервной системы. На самом деле никто не знает, куда их относить. У них семь сердец и нет глаз. Они поглощают кислород кожей как доисторические позвоночные, но при этом у них нет позвоночника, а многие ведущие биологи считают, что они появились уже в историческое время. Они полагают, что миксины являются каким-то ответвлением в эволюции и сильно видоизменились по сравнению со своими предками. Можете себе представить, что в некоторых местах они обитают на глубине в десять тысяч футов? Они встречаются повсюду и везде на любой глубине. И тем не менее никто еще не видел их копуляции или родов. -- Слава Тебе, Господи, за эту милость, -- и Кармоди снова сплюнул в сторону извивающихся тварей. -- Но самым поразительным их свойством, на мой взгляд, является механизм производства слизи, -- продолжил Беллизариус. -- С обоих боков у них расположено по девяносто два протока. И каждая миксина за несколько секунд может выделить до трех галлонов слизи -- то есть в тридцать раз больше, чем ее собственный вес. -- В тридцать раз больше? -- Это утверждение слишком противоречило представлениям Вилли Хардасти. -- Интересно было бы посмотреть... -- Вот именно. В каждой такой протоке находится тонкая плотно скрученная протеиновая нить. По мере того как она раскручивается, она выбрасывает углеводородные крючки и аккумулирует молекулы воды. Потом эти захваченные молекулы уплотняются до состояния слизистого желе. Однако проблема заключается в том, что этот ядовитый гель может погубить и переварить собственного хозяина точно так же, как и его жертву, если миксина... Смотрите! Видите вон ту? На ней слишком много слизи, и она не может плыть. Смотрите, как она чистится... И несмотря на общее отвращение, никто не смог устоять, чтобы не посмотреть туда, куда указывал изящный палец Билли. Над водой виднелась половина туловища миксины, которая, бросаясь из стороны в сторону, пыталась избавиться от избытка собственной слизи. Страдания ее были очевидны. Она извивалась с такой силой, что скручивалась кольцами и пыталась завязаться узлом. А когда ей удалось пропихнуть свою безглазую морду сквозь изогнутую петлю собственного тела, она мощными толчками начала проталкиваться сквозь нее, счищая с себя слизь. Когда тварь проползла сквозь пет