Воля стала следующим основанием их действий. Новые видящие поняли ее, как слепой, безличный, непрерывный взрыв энергии, который заставляет нас вести себя так, как мы это делаем. Воля ответственна за наше восприятие, за удержание точки сборки в ее обычном положении. Дон Хуан сказал, что новые видящие исследовали, как происходит восприятие мира повседневной жизни, и увидели эффект воли. Они увидели, что настройка непрестанно возобновляется, чтобы придать восприятию непрерывность. Для возобновления настройки во всякое время с той свежестью, которой она требует для составления живого мира, взрыв энергии, возникающей от самой этой настройки, должен быть автоматически отведен для подкрепления избранных настроек. Это новое наблюдение послужило новым видящим другим трамплином, который помог заложить третье основание систем. Они назвали его намерением и описали, как целеустремленное управление волей - энергией настройки. - Сильвио Мануэль, Хенаро и Винсенте были направлены нагвалем Хулианом на изучение этих трех аспектов знания видящих, - продолжал он. - Хенаро стал мастером управления сознанием, Винсенте - мастером искусства следопыта, а Сильвио Мануэль - мастером намерения. Сейчас мы занимаемся окончательным объяснением искусства управления сознанием - вот почему Хенаро помогает тебе. Дон Хуан долго беседовал с учениками-женщинами. Женщины слушали его с серьезным выражением лица. Судя по выражению глубокой сосредоточенности, я был уверен, что он подробно инструктирует их относительно труднейшей методики. Мне запретили быть на этом собрании, но я мог следить за ними, когда они беседовали перед главной дверью дома Хенаро. Я сидел за кухонным столом, дожидаясь, пока все это кончится. Затем женщины собрались уходить, но перед этим они вошли на кухню вместе с доном Хуаном. Он сел напротив, а женщины говорили со мной ужасающе любезно. Они, собственно, обнимали меня. Все они были необычайно дружелюбными, даже разговорчивыми. Они сказали, что собираются присоединиться к ученикам-мужчинам, которые ушли с Хенаро несколько часов назад: Хенаро собирается показать всем им свое тело сновидения. Как только женщины вышли, дон Хуан совершенно неожиданно возобновил свои объяснения. Он сказал, что со временем, когда новые видящие утвердили свои принципы, они поняли, что в тех доминирующих условиях жизни, в которых они живут, одно лишь искусство следопыта сдвигает точку сборки очень мало. Для максимального эффекта это искусство нуждается в идеальной обстановке, то есть в мелочных тиранах с большой властью и силой. А новым видящим было все труднее находить такие условия: задача найти их или сымпровизировать стала невыносимым бременем. Новые видящие нашли настоятельно необходимым видеть эманации орла для того, чтобы найти другие, более подходящие пути сдвига точки сборки. Когда они попытались видеть эманации, они столкнулись с очень серьезной проблемой: они обнаружили, что невозможно видеть их, не подвергая себя смертельному риску, и все же они должны были их видеть. Именно тогда они и воспользовались древней методикой сновидения как щитом для защиты себя от смертельного удара эманаций орла. Совершая это, они осознали, что само сновидение является наиболее эффективной методикой для сдвига точки сборки. - Одним из строжайших указаний новых видящих, - продолжал дон Хуан. - стало требование, чтобы воины изучали сновидение, исходя из состояния обычного сознания. Следуя этому требованию, я стал обучать тебя сновидению почти с первого дня нашего знакомства. - Почему новые видящие распорядились, чтобы обучение сновидению происходило в нормальном состоянии сознания? - спросил я. - Потому что сновидение слишком опасно, а сновидение - это немыслимая власть, оно делает сновидцев уязвимыми, поскольку оставляет их на милость непостижимой силы настройки. Новые видящие осознали, что в нашем нормальном состоянии сознания у нас есть бесчисленное множество защитных приспособлений, предохраняющих от сил неиспользованных эманаций, которые неожиданно выстраиваются в сновидения. Дон Хуан объяснил, что искусство сновидения, как и искусство следопыта, начинается с простого наблюдения. Древние видящие узнали, что во сне точка сборки сдвигается слегка влево, совершенно естественным образом. Эта точка в действительности освобождается во время сна и начинают светиться все виды неиспользованных эманаций. Древние немедленно заинтересовались таким наблюдением и начали работать над таким естественным сдвигом, пока не научились им управлять. Они назвали это управление сновидением, или искусством управления телом сновидения. Он заметил, что едва ли есть средство описать обширность их знаний относительно сновидения. Очень мало из того, однако, может быть использовано новыми видящими. Так что, когда пришло время реконструкции, новые видящие взяли себе только голый скелет сновидения для помощи в видении эманаций орла и для сдвига точки сборки. Он сказал, что видящие, как новые, так и древние, согласны в том, что сновидение - это контролирование естественного сдвига, которому подвержена точка сборки во сне. Он подчеркнул, что контроль этого сдвига ни в коей мере не означает направления его, а просто удержание точки сборки в положении, в которое она естественно приходит во сне - труднейший маневр, который потребовал от древних видящих чрезвычайных усилий и сосредоточения. Дон Хуан объяснил, что сновидцы должны удерживать очень тонкое равновесие: в сны не следует вмешиваться или командовать ими сознательным усилием, и все же сдвиг точки сборки должен подчиняться командам сновидца - противоречие, которое нельзя выразить рационально, но можно разрешить практически. Наблюдая сновидцев во время сна, древние видящие наткнулись на решение, позволяющее снам следовать своим естественным путем. Они увидели, что в некоторых снах точка сборки сновидца действует гораздо глубже налево, чем в других. Это наблюдение поставило перед ними вопрос: действительно ли содержание сновидения заставляет сдвигаться точку сборки, или же движение точки сборки само по себе управляет содержанием сна, активизируя неиспользованные эманации. Вскоре они поняли, что именно сдвиг точки сборки влево производит сновидение: чем левее сдвиг, тем более живым и странным будет сон. Неизбежно они перешли к управлению своими снами с целью заставить свою точку сборки сдвигаться глубже влево. Пытаясь сделать это, они открыли, что, когда сном начинают сознательно или подсознательно манипулировать, точка сборки незамедлительно возвращается в свое нормальное положение. Ну а поскольку они хотели добиться ее сдвига, они пришли к неизбежному выводу, что вмешательство в сны - это вмешательство в естественный сдвиг точки сборки. Дон Хуан сказал, что с этого момента древние видящие развили свое поразительное знание этого предмета - знание, наложившее глубокий отпечаток на то, к чему стремились древние видящие в сновидении, но малополезное им в своем первоначальном виде. Он сказал мне, что до сих пор я понимал сновидение как управление снами, но каждое из упражнений, которое он давал мне для исполнения, например, такое, как найти свои руки во сне, не предназначено, как это могло показаться, для обучения командовать своими снами. Эти упражнения разработаны для удержания точки сборки там, куда она уходит во сне. Именно там следует удерживать тонкое равновесие. Единственное, что можно направлять, так это фиксацию своей точки сборки. Видящие подобны рыбаку с удочкой: она закидывается куда попало, поэтому единственное, что рыбаки могут сделать, - это удерживать грузило там, где оно затонуло. - Куда бы не переместилась точка сборки во сне, это называется сновиденческой позицией, - продолжал он. - древние видящие стали такими специалистами в удержании сновиденческой позиции, что были способны даже пробудиться, когда их точка сборки была зафиксирована там. Древние видящие назвали это состояние телом сновидения, поскольку доводили свое управление до предела создания временного нового тела всякий раз, когда пробуждались в новой сновидческой позиции. Я должен сделать все, чтобы разъяснить тебе, что у сновидения есть ужасно отрицательная сторона: оно принадлежит древним видящим и окрашено их настроением. Я был очень осторожен, проводя тебя через это, однако до сих пор нельзя быть уверенным. - О чем это ты предупреждаешь меня, дон Хуан? - спросил я. - Я предупреждаю тебя относительно ловушек сновидения, которые поистине ошеломляющи, - ответил он. - в сновидении действительно невозможно направлять точку сборки, ее движение, и единственное, что направляет этот сдвиг, - это внутренняя крепость или слабость сновидца. Именно здесь и находится первая ловушка. Он сказал, что сначала новые видящие колебались в принятии решения относительно использования сновидения. Они полагали, что сновидение, вместо того, чтобы укреплять, делает воина более слабым, капризным, импульсивным. Все древние видящие были таковы. И для того, чтобы заменить отрицательное влияние сновидения, поскольку не было другого выхода, как использовать его, новые видящие развили сложную и необычную систему поведения, названную "путем воина" или "тропой воина". С помощью этой системы новые видящие укрепили себя и приобрели внутреннюю крепость, необходимую для сдвига точки сборки во сне. Дон Хуан подчеркнул, что крепость, о которой он говорит, - это не одно только убеждение: никто не может иметь более крепких убеждений, чем видящие, однако они были слабы в самой своей сердцевине. Внутренняя крепость означает чувство уравновешенности, почти безразличия, чувство удобства, но самое главное - естественную и глубокую склонность к исследованию, к пониманию. Все эти черты характера новые видящие называют трезвостью. - Убеждение, которое разделяют новые видящие, состоит в том, - продолжал он. - что безупречная жизнь сама по себе неизбежно ведет к чувству трезвости, а это приводит к движению точки сборки. Я сказал, что новые видящие полагают, что точку сборки можно сдвигать изнутри. Они сделали еще один шаг и пришли к выводу, что безукоризненные люди не нуждаются в том, чтобы их кто-то вел: они могут, сберегая энергию, сами по себе делать все, что делают видящие. Единственное, в чем они нуждаются, так это минимальное везение в том, чтобы осознать возможности, которые открыты видящим. Я сказал, что мы вернулись к тому же положению, в котором я был в своем нормальном состоянии сознания: я все еще был убежден, что безукоризненность или сохранение энергии - это нечто настолько неопределенное, что может быть интерпретировано любым, самым причудливым образом. Я хотел сказать больше, чтобы развить свои аргументы, но мной овладело странное чувство: это было реальное физическое ощущение, что я продираюсь через что-то, а затем я отбросил свои аргументы. Я знал совершенно уже безо всякого сомнения, что дон Хуан прав: все, что необходимо - это безукоризненная энергия, а это начинается с единого действия, которое должно быть преднамеренным, точным и устойчивым. Если это действие продолжается достаточно долго, ты обретаешь чувство несгибаемого намерения, которое можно приложить к чему-то еще. Когда это выполнено, путь свободен. Одно ведет к другому, пока воин не осознает всех своих возможностей. Когда я сказал дону Хуану о том, что осознал, он явно восторженно засмеялся и воскликнул, что это посланный свыше пример крепости, о которой он говорит. Он объяснил, что моя точка сборки сдвинулась и что ее сдвинула трезвость в положение, укрепляющее понимание. Она могла, как это не раз бывало раньше, капризно сдвинуться в положение, которое только подкрепляет самодовольство. - Давай поговорим теперь относительно тела сновидения, - продолжал он. - древние видящие все свои усилия сосредоточили на исследовании тела сновидения, и они преуспели в его использовании, как более практичного, что приводит к желанию выразить это, сказав, что они претворяли себя все более странным образом. Дон Хуан утверждал, что среди новых видящих общеизвестно, что толпы древних колдунов никогда не вернулись обратно после пробуждения в сновиденческой позиции, отвечающей их вкусам. Он сказал, что есть вероятность, что все они умерли в этих немыслимых мирах или же все еще живы и сегодня, и кто знает, в какой искаженной форме или образе. Он остановился, посмотрел на меня и захохотал. - Ты умираешь от любопытства узнать у меня, что древние видящие делали со своим телом сновидения, не так ли? - спросил он и заставил меня движением подбородка задать этот вопрос. Дон Хуан заявил, что Хенаро, будучи неоспоримым мастером сознания, показывал мне тело сновидения множество раз, пока я был в состоянии обычного сознания. Результатом его демонстрации был сдвиг моей точки сборки и не из позиции повышенного сознания, а из нормального ее положения. Затем дон Хуан сказал мне, как бы доверяя некий секрет, что Хенаро ждет нас на полях вблизи дома, чтобы показать мне свое тело сновидения. Он повторял снова и снова, что теперь я в отличном состоянии сознания, чтобы видеть и понять, что в действительности представляет собой тело сновидения. Затем он заставил меня подняться, и мы прошли через центральную комнату, чтобы выйти наружу. Когда я уже собирался отворить дверь, я заметил, что кто-то лежит на кипе спальных матрацев, которые использовались учениками в качестве кроватей. Я подумал, что это один из его учеников вернулся домой, должно быть, пока дон Хуан и я разговаривали на кухне. Я подошел к нему, и тогда понял, что это Хенаро. Он глубоко спал, мирно посапывая и лежа лицом вниз. - Разбуди его, - сказал мне дон Хуан. - мы должны идти, а он, наверное, смертельно устал. Я мягко потряс Хенаро. Он медленно повернулся, издавая звуки человека, просыпающегося от глубокого сна. Он вытянул руки, а затем открыл глаза. Я невольно вскрикнул и отпрянул: глаза Хенаро вовсе не были человеческими глазами - это были две точки интенсивного янтарного света. толчок страха был таким сильным, что у меня закружилась голова. Дон Хуан похлопал меня по спине и восстановил равновесие. Хенаро встал и улыбнулся мне. Черты его лица были жесткими. Двигался он так, как если бы был пьян или физически нездоров. Он прошел мимо меня и направился прямо к стене. Я ожидал неизбежного удара, однако он прошел сквозь стену, как будто ее там вовсе не было. Он вернулся в комнату через кухонную дверь, а затем - на что я смотрел с истинным ужасом - Хенаро пошел по стенам, причем его тело было параллельно земле, и по потолку, ногами вверх. Я упал на спину, следя за его движениями. Из этого положения я не видел его больше: вместо этого я смотрел на пузырь света, который двигался по потолку надо мной и по стенам, обегая комнату. Казалось, кто-то освещал гигантским фонариком потолок и стены. Луч света, наконец, погас - он исчез из виду, уйдя через стену. Дон Хуан заметил, что мой животный страх всегда безмерен, и что я должен бороться, чтобы контролировать его, но что в этот раз, во всяком случае, я вел себя очень хорошо. Я увидел тело сновидения Хенаро таким, каково оно есть на самом деле - в виде пузыря света. Я спросил его, откуда он знает, что я видел это. Он ответил, что видел, как моя точка сборки сдвинулась в нормальное положение, чтобы компенсировать страх, а затем ушла глубже влево, за пределы, где уже нет никаких сомнений. - В этой ее позиции можно видеть только одно, - продолжал он. - пузыри энергии. Но от положения повышенного сознания до этой другой точки, расположенной глубже слева, очень недалеко. Реальным подвигом является сдвинуть точку сборки из ее нормального положения в то, когда уже нет никаких сомнений. Он добавил, что у нас по-прежнему назначена встреча с телом сновидения Хенаро в полях у дома, когда я буду в нормальном состоянии сознания. Когда мы вернулись в дом Сильвио Мануэля, дон Хуан сказал, что обращение Хенаро с телом сновидения - это очень мало по сравнению с тем, что делали с ним древние видящие. - Ты увидишь это вскоре сам, - сказал он угрожающим тоном, а затем рассмеялся. Я расспрашивал его об этом с нарастающим чувством страха, но у него это вызвало только новые приступы смеха. Наконец он успокоился и сказал, что собирается поговорить о пути, каким новые видящие дошли до тела сновидения, и о его использовании ими. - Древние видящие гнались за совершенной копией тела, - продолжал он. - и почти преуспели в этом. Единственное, что им не удалось скопировать, так это глаза: вместо глаз у тела сновидения только свет сознания. Ты никогда не осознавал этого раньше, когда Хенаро показывал тебе свое тело сновидения. Новые видящие не могли больше заботиться о точной копии тела. Они, собственно, даже и не интересовались вовсе такой копией, однако они сохранили все же название "тело сновидения" для обозначения чувства того источника энергии, который переносится путем движения точки сборки в любое место этого мира или в любое место семи миров, доступных человеку. Затем дон Хуан описал процедуру достижения тела сновидения. Он сказал, что оно начинается с первоначального акта, который, будучи поддержан, порождает несгибаемое намерение. Несгибаемое намерение ведет к внутреннему безмолвию, а внутреннее безмолвие - к внутренней крепости, необходимой для сдвига точки сборки в снах в подходящее положение. Он назвал эту последовательность фундаментом. Развитие контроля наступает после завершения фундамента: оно состоит из систематического поддержания позиции сновидения путем собачьего слежения за видением сна. Устойчивая практика ведет к большой легкости удержания позиции сновидения на новых снах, и не столько потому, что, практикуясь, ты приобретаешь преднамеренный контроль, но потому, что всегда, когда такой контроль проявляется, усиливается внутренняя крепость. А усиленная крепость, в свою очередь, заставляет точку сборки сдвинуться в позицию сновидения, что все более и более способствует укреплению трезвости. Другими словами, сами сны становятся все более и более управляемыми, даже заказываемыми. - Развитие сновидца идет косвенно, - продолжал он. - вот почему новые видящие полагают, что мы можем заниматься сновидением сами, без посторонней помощи. Поскольку в сновидении используется естественный, встроенный сдвиг точки сборки, мы ни в ком не нуждаемся для помощи. То, что особенно нужно, это трезвость, и никто не может нам дать ее или помочь нам приобрести ее, кроме самих себя, а без этого сдвиг точки сборки остается хаотическим, как хаотичны наши обычные сны. - Итак, в конце концов, методика достижения тела сновидения состоит в безупречности в повседневной жизни. Дон Хуан объяснил, что когда обретена трезвость, и позиция сновидения стала неизмеримо крепче, тогда следующим шагом является пробуждение в любой из позиций сновидения. Он заметил, что этот маневр, хотя все звучит просто, в действительности очень сложное дело - настолько сложное, что требует присутствия не только трезвости, но и всех атрибутов воинственности, особенно намерения. Я спросил его, как намерение помогает видящим пробудиться в позиции сновидения. Он ответил, что намерение, являясь самым сложным управлением силы настройки, является тем, что поддерживает - через трезвость сновидца - настройку тех эманаций, которые были освещены движением точки сборки. Дон Хуан сказал, что имеется еще одна ужасная ловушка сновидения - сама крепость тела сновидения. Например, в теле сновидения очень легко можно смотреть на эманации орла непрерывно длительное время, но так же легко, в конце концов, оно может быть поглощено ими. Видящие, созерцающие эманации орла, разделяются на тех, кто созерцает без отмирания тела сновидения, и тех, чье тело сновидения сгорает от внутреннего огня. Новые видящие решили эту проблему путем видения целой группой: пока один созерцает эманации, другие стоят около, готовые прекратить видение. - Как это новые видящие видят группой? - спросил я. - Они сновидят вместе, - сказал он. - как ты сам знаешь, вполне возможно группе видящих активизировать те же самые неиспользованные эманации. И в этом случае нет известных шагов - это просто случается: нет методики, которой можно следовать. Он добавил, что при совместном сновидении что-то в нас берет руководство, и неожиданно мы обнаруживаем себя разделяющими с другими тот же образ. Происходит то, что наши человеческие условия заставляют нас автоматически фокусировать свет сознания на тех же эманациях, которые используются и другими: мы приспосабливаем положение нашей точки сборки так, чтобы сойтись с окружающими. Мы делаем это на своей правой стороне, при обычном восприятии, а также делаем это и слева, это и слева, при совместном сновидении. 11. НАГВАЛЬ ХУЛИАН  В доме стояло странное оживление. Все видящие партии дона Хуана казались взволнованными и были почти рассеянны. Такого я никогда здесь не видел. Их обычно высокий уровень энергии, казалось, еще возрос. Я насторожился и спросил дона Хуана о причине этого. Он повел меня на задний дворик. Некоторое время мы шли в молчании, затем он сказал, что приближается время их исхода, он спешит со своими объяснениями, чтобы успеть вовремя. - Откуда ты знаешь, что вы близки к исходу? - спросил я. - Это внутреннее знание, - ответил он. - ты узнаешь это сам когда-нибудь. Понимаешь, нагваль Хулиан заставлял сдвигаться мою точку сборки бесчисленное число раз так же, как я делаю это с тобой. Затем он оставил мне задачу перенастройки тех эманаций, которые он помог мне настроить с помощью этих сдвигов. Такого рода задача оставляется в наследство каждому нагвалю. Во всяком случае, задача перенастройки всех этих эманаций пролагает дорогу особому маневру воспламенения всех этих эманаций внутри кокона. Я почти сделал это. Я нахожусь на пороге своего максимума, а поскольку я нагваль, и мне удалось зажечь все эти эманации внутри кокона, мы можем уйти в любое мгновение. Я почувствовал, что должен опечалиться и плакать, но что-то во мне настолько возрадовалось, услышав, что нагваль Хуан Матус близок к своему состоянию освобождения, что я подпрыгнул и закричал в полном восторге. Я знал, что рано или поздно войду в другое состояние сознания и буду плакать от печали, но в этот день я был наполнен счастьем и оптимизмом. Я рассказал дону Хуану о своих чувствах. Он засмеялся и похлопал меня по плечу. - Вспомни, что я говорил уже тебе, - сказал он. - не надейся на эмоциональное осознание. Позволь своей точке сборки сдвинуться, и тогда, уже годы спустя, у тебя будет осознание. Мы прошли в большую комнату и сели для разговора. Дон Хуан колебался некоторое время, затем он выглянул в окно. Со своего кресла я мог видеть дворик. Был ранний вечер, облачный день. Казалось, что пойдет дождь: кучевые облака надвигались с запада. Я любил облачные дни, дон Хуан их не любил. Он некоторое время поерзал, пытаясь найти более удобное положение. Он начал свои объяснения с рассуждения о том, что трудность воспоминания всего того, что происходило в состоянии повышенного сознания, возникает из-за множественности позиций, которые принимает точка сборки после того, как выйдет из своего нормального положения. С другой стороны, легкость припоминания всего, что происходит в нормальном состоянии сознания, объясняется тем, что точка сборки находится неподвижно на одном месте, где она обычно укреплена. Он сказал мне, что свяжется со мной. Он предложил, чтобы я принял трудность воспоминания и признал, что мне, быть может, не удастся выполнить мою задачу никогда и что никогда я не буду способен настроить все те эманации, которые он помог мне настроить. - Думай об этом именно так, - сказал он, улыбаясь. - возможно, ты никогда не сможешь вспомнить даже этого нашего разговора, который в данный момент кажется тебе таким обычным, таким естественным. В этом действительно заключается тайна сознания. Люди окружены тайной, - мы окружены темнотой, необъяснимыми вещами. Смотреть на себя по-другому было бы безумием, поэтому не преуменьшай тайны человека внутри себя самого с помощью чувства самосожаления или пытаясь рационализировать ее. Пытайся приуменьшить глупость человека в себе путем понимания этой глупости, но не оправдывай себя ни тем, ни другим - и то, и другое необходимо. Один из величайших маневров следопыта состоит в том, чтобы закопать тайну против глупости в каждом из нас. Он объяснил, что методы следопыта - это не что-то, чем можно наслаждаться: фактически они могут вызвать массу возражений. Зная это, новые видящие осознали, что было бы против общих интересов обсуждать или практиковать принципы следопыта в нормальном состоянии сознания. Я обратил его внимание на противоречие: он сказал, что для воинов нет способа действовать в мире, если они находятся в состоянии повышенного сознания, и он сказал также, что искусство следопыта - это просто особое поведение по отношению к людям. Так что эти два утверждения противоречат друг другу. - Под выражением "не обучать в нормальном состоянии сознания" я подразумевал обучение только по отношению к нагвалю, - сказал он. - цели искусства следопыта двойственны. Первая - это сдвинуть точку сборки последовательно и безопасно, насколько возможно, и ничто не может выполнить эту задачу так хорошо, как искусство следопыта. И вторая - запечатлеть эти принципы на таком глубоком уровне, чтобы обойти человеческую опись - перечисление, которая является естественной реакцией отрицания и осуждения того, что кажется оскорбительным рассудку. Я сказал ему, что искренне сомневаюсь, что буду осуждать что-либо, подобное этому, или отказываться от него. Он засмеялся и сказал, что я не являюсь исключением и что я буду реагировать так же, как и всякий другой, когда услышу о деяниях мастера-следопыта, такого, каким был его благодетель, нагваль Хулиан. Я не преувеличивал, когда сказал тебе, что нагваль Хулиан был чрезвычайным следопытом из всех, кого я когда-либо встречал, - сказал дон Хуан. - ты уже слышал о его мастерстве следопыта от кого-нибудь, но я никогда не говорил тебе о том, что он делал со мной. Я хотел разъяснить ему, что не слышал никогда ни от кого относительно нагваля Хулиана, но как раз перед тем, как я хотел выразить свой протест словами, мной овладело странное чувство неуверенности. Казалось, что дон Хуан мгновенно понял, что со мной. Он почмокал восторженно. - Ты не можешь вспомнить, поскольку для тебя еще недоступна воля, - сказал он. - ты нуждаешься в целой жизни безупречности и в большом запасе энергии, и тогда воля может освободить все эти воспоминания. Я собираюсь рассказать тебе историю того, как нагваль Хулиан вел себя со мной, когда мы впервые встретились. Если ты осудишь его и найдешь его поведение недостойным, хотя сейчас ты в состоянии повышенного сознания, то подумай о том, как бы ты взбунтовался, если бы находился в состоянии нормального сознания. Я запротестовал и сказал, что он настраивает меня. Он заверил меня, что все, чего он хочет добиться своими рассказами, это лишь проиллюстрировать способ, каким следопыты действуют и пояснить причины этих действий. - Нагваль Хулиан был последним из древних следопытов, - сказал он. - он был следопытом не столько из-за обстоятельств своей жизни, сколько по склонности своего характера. Дон Хуан объяснил, что новые видящие видят в людях две главные человеческие группы: тех, кто заботится о других, и тех, кто не заботится. Между этими двумя предельными случаями они видят бесконечное смешение этих двух типов. Нагваль Хулиан принадлежал к категории тех, кто не заботится о других. Себя дон Хуан отнес к противоположной категории. - Но разве ты не говорил мне, что нагваль Хулиан был щедрым, и что он мог отдать последнюю рубашку? - спросил я. - Конечно, мог, - ответил дон Хуан. - о, он был не только щедрым, он был предельно очаровательным, неподражаемым. Он всегда глубоко и искренне интересовался каждым окружающим. Он был добрым и открытым и отдавал все, что имел, каждому, кто в этом нуждался, или всякому, кого он полюбит. В свою очередь его любили все, поскольку, будучи мастером искусства следопыта, он сумел сообщить им свои истинные чувства, что он не дает за любого из них и ломаного гроша. Я не сказал ничего, но дон Хуан понял все мое чувство недоверия и даже отчаяния от того, что он говорит. Он почмокал губами и покачал головой из стороны в сторону. - Да, это искусство следопыта, - сказал он. - видишь, я даже еще не начал своего рассказа о нагвале Хулиане, а ты уже расстроился. Он разразился хохотом, когда я попытался объяснить ему мои чувства. - Нагваль Хулиан ни о ком не заботился, - продолжал он. - вот почему он мог помочь людям, и он им помогал. Он отдавал им свою последнюю рубашку, поскольку ему от них ничего не было нужно. - Не хочешь ли ты сказать этим, дон Хуан, что только тот может действительно помочь своим собратьям, кому наплевать на них? - сказал я раздраженно. - Именно так говорят следопыты, - сказал он с лучезарной улыбкой, - нагваль Хулиан, например, был сказочным целителем. Он помог тысячам людей, но никогда не признавал этого. Он позволял людям думать, что женщинавидящая из его партии исцеляет их. Представь себе, если бы он был человеком, который беспокоится о своих собратьях-людях, он потребовал бы признания. Тот, кто беспокоится о других, беспокоится о себе и требует признания, если он достоин его. Дон Хуан сказал, что, поскольку он принадлежит к категории тех, кто беспокоится о своих собратьях-людях, то он никогда никому не помог. Он чувствует ужас перед щедростью. Он даже не может подумать о том, что его могут любить, как любили нагваля Хулиана, и он почувствовал бы себя глупо, отдавая кому-то свою последнюю рубашку. - Я настолько забочусь о своих собратьях-людях, - продолжал он. - что ничего не делаю для них. Я просто не знаю, что я мог бы сделать. У меня всегда было терзающее чувство, что я налагаю на них свою волю своими подарками. Естественно, я преодолел это чувство путем воина. Любой воин может успешно действовать с людьми, как и нагваль Хулиан, при условии, что он сдвинет свою точку сборки в положение, когда уже безразлично, любят его люди, не любят или игнорируют: но это не одно и то же. Дон Хуан сказал, что, когда он впервые осознал принципы следопыта, как это происходит теперь со мной, он был расстроен так, как никогда раньше. Нагваль Элиас, который был очень похож на дона Хуана, объяснил ему, что следопыты, подобные нагвалю Хулиану - это естественные лидеры людей. Они могут помочь людям, не делая ничего. - Нагваль Элиас сказал, что эти воины могут помочь людям вылечиться или могут помочь им стать больными. Они могут помочь им найти счастье или могут помочь им найти горе. Я тогда сказал нагвалю Элиасу, что вместо того, чтобы говорить, что эти воины помогают людям, следовало бы сказать, что они воздействуют на людей. Он ответил, что они не просто воздействуют на людей, но действительно собирают их вокруг себя толпами. Дон Хуан почмокал и посмотрел на меня пристально. В его глазах бегали лукавые искорки. - Странно, не правда ли, - спросил он. - то, как следопыты используют свое видение людей? Затем дон Хуан начал свой рассказ о нагвале Хулиане. Он сказал, что нагваль Хулиан потратил много, много лет в ожидании ученика-нагваля. Он наткнулся на дона Хуана однажды по пути домой после короткого визита к знакомым в близлежащей деревне. Он, собственно, думал об ученикенагвале, когда вышел на дорогу и услышал громкий выстрел и увидел разбегавшихся во все стороны людей. Он побежал вместе с ними в придорожные кусты и вышел из своего укрытия только тогда, когда увидел группу людей, собравшихся вокруг какого-то раненого, лежащего на земле. Раненый был, конечно, дон Хуан, в которого выстрелил тиранический надсмотрщик. Мгновенно нагваль Хулиан увидел, что дон Хуан является особым человеком, чей кокон разделен на четыре секции, а не на две. Он осознал также, что дон Хуан ранен тяжело. Он понимал, что у него нет времени для того, чтобы мешкать: его желание исполнилось, но он должен действовать быстро, прежде чем кто-нибудь поймет, что происходит. Он поднял голову и закричал "они убили моего сына!" Он путешествовал с одной из видящих своей партии, рослой индианкой, которая публично всегда представлялась, как его невыносимо сварливая жена. Они были прекрасной командой следопытов. Он кивнул женщине-видящей, и она тоже стала плакать и завывать о сыне, который лежит без сознания и истекает кровью. Нагваль Хулиан попросил зевак не вызывать властей, а лучше помочь ему отнести его сына в его дом в городе, который находится в отдалении. Он предложил деньги некоторым сильным молодым людям, если они отнесут его раненого умирающего сына. Люди отнесли дон Хуана к дому нагваля Хулиана. Нагваль был очень щедр с ними и предложил им крупное вознаграждение, но люди были так тронуты горем этой пары, которая плакала всю дорогу до дома, что они отказались принять деньги. Однако нагваль Хулиан настоял, чтобы они взяли деньги для того, чтобы обеспечить удачу его сыну. В течение нескольких дней дон Хуан и вправду не знал, что и думать о доброй паре супругов, которая приняла его в свой дом. Он сказал, что нагваль Хулиан показался ему едва живым старцем. Он не был индейцем, но был женат на молодой гневливой толстой индианке, которая физически была так же сильна, как и сварлива по характеру. Дон Хуан думал, что именно она является целительницей, судя по тому, как она обрабатывала его рану, а также по количеству лекарственных растений, запасенных в комнате, где его положили. Жена доминировала над стариком и заставляла его ежедневно заниматься раной дона Хуана. Они сделали постель для дона Хуана на толстом матраце, положенном на пол, и старик испытывал ужасные трудности, наклоняясь к нему. Дону Хуану приходилось бороться с собой, чтобы не засмеяться над комическим зрелищем хрупкого старца, пытающегося стать на колени. Дон Хуан сказал, что когда старик промывал его рану, то бормотал что-то бессвязное, взгляд его блуждал, руки дрожали, а тело тряслось с головы до пят. Когда он опускался на колени, то никогда не мог подняться сам: ему приходилось звать жену, выкрикивая это сиплым голосом с нотками сдержанного раздражения, а когда жена входила в комнату, они вступали в ужасную перебранку. Часто она выходила, вынуждая старика подниматься самостоятельно. Дон Хуан заверил меня, что никогда не чувствовал такого сострадания к кому-либо, как к бедному доброму старцу. Много раз он пытался подняться и помочь ему, но едва мог двинуться. Однажды старик потратил почти полчаса, проклиная и ругаясь, отдуваясь и ползая, как улитка, чтобы, наконец, добраться до двери, где он с трудом поднялся в стоячее положение. Он объяснил дону Хуану, что его плохое здоровье связано с преклонным возрастом, сломанными костями, которые не починили как следует, и ревматизмом. Дон Хуан сказал, что старик поднял глаза к небу и сообщил ему, что он самый несчастный человек на земле: он пришел к целительнице за помощью, но все кончилось тем, что он женился на ней и стал рабом. - Я спросил старика, почему же он не уйдет, - продолжал дон Хуан. - глаза старика расширились от ужаса, он захлебнулся собственной слюной, пытаясь остановить меня, а затем грохнулся, как бревно, на пол рядом с моей кроватью, пытаясь добиться, чтобы я замолчал. "Ты не понимаешь, что говоришь. Никто не может убежать из этого места", - повторял старик с диким выражением глаз. - Я поверил ему. Я был убежден, что он еще более жалок, еще более несчастен, чем я. С каждым днем я чувствовал себя в этом доме все более и более крепко. Женщине приходилось готовить много пищи и лечить людей, и она всегда отсутствовала, так что я оставался наедине со стариком. Мы много говорили о моей жизни. Мне нравилось говорить с ним. Я сказал, что у меня нет денег, чтобы оплатить ему его доброту, но что я сделаю все, чтобы помочь ему. Он сказал, что не нуждается в помощи и что готов умереть, но если я действительно думаю то, что сказал, то он оценит это, если я женюсь на его жене после его смерти. Тогда я понял, что старик рехнулся, а также то, что должен бежать отсюда как можно быстрее. Дон Хуан считал, что когда он почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы ходить без посторонней помощи, его благодетель дал ему охлаждающую демонстрацию своей способности следопыта. Без всякого предупреждения или предисловия, он поместил дона Хуана лицом к лицу с неорганическим существом. Чувствуя, что дон Хуан планирует бегство, он воспользовался возможностью перепугать его с помощью своего олли, который каким-то образом походил на чудовищного человека. - Вид этого человека довел меня почти до безумия, - продолжал дон Хуан. - я не мог поверить своим глазам, и все же чудовище стояло рядом со мной, а хрупкий старик стоял рядом, умоляя и упрашивая чудовище пощадить его жизнь. Видишь ли, мой благодетель был очень похож на древних видящих: он умел выделять страх по частям во времени, и олли реагировал на это. Я этого не знал. Все, что я видел своими глазами, было чудовищное существо, надвигающееся на нас, готовое растерзать нас на части, член за членом. В тот момент, когда оно бросилось на нас, шипя, как змея, я потерял сознание. Когда я пришел в себя, старик сказал мне, что он заключил сделку с этим существом. Он объяснил дону Хуану, что этот человек согласился оставить обоих в живых при условии, что дон Хуан будет ему служить. Дон Хуан спросил с опаской, что подразумевается под этой службой. Старик ответил, что это будет рабство, но указал при этом, что жизнь дона Хуана почти оборвалась несколько дней назад, когда его ранили, и если бы он и его жена не подоспели вовремя, чтобы остановить кровотечение, дон Хуан, безусловно, умер бы, так что действительно разговаривать не стоит, незачем и не о чем. Чудовищный человек знает, что он в бутылке. Старик советовал дону Хуану оставить свои колебания и принять предложение, поскольку, если он откажется, то чудовищный человек, который слушает за дверью, ворвется и убьет их обоих на месте, чтобы покончить со всем этим. У меня были достаточно крепкие нервы, чтобы спросить немощного старца, который дрожал, словно лист, как этот человек собирается убить нас, - продолжал дон Хуан. - он сказал, что чудовище планирует переломать нам все кости, начиная с ног, пока мы будем кричать в невыразимой агонии, и что может продлиться даже пять дней. Я тут же принял условия этого человека. Старик со слезами на глазах поздравил меня и сказал, что эта сделка, в общем, не так уж плоха: мы будем больше походить на заключенных, чем на рабов чудовищного человека. Нас будут кормить, по крайней мере дважды в день, и поскольку мы остались живы, мы можем создавать планы, работая для своего освобождения, и бороться за свободу. Дон Хуан улыбнулся, а затем разразился смехом. Он знал заранее, как я буду реагировать на поведение нагваля Хулиана. - Я же говорил тебе, что ты расстроишься, - сказал он. - Я действительно не понимаю, дон Хуан, в чем смысл всего этого усложненного маскарада? - Смысл очень прост, - сказал он, все еще улыбаясь. - это другой метод обучения, и очень хороший. Он требует изобретательного воображения и ужасного контроля со стороны учителя. Мой метод ближе к тому, что ты считаешь обучением. Он требует огромного количества слов. Мне приходится доходить до предела словесной понятливости, а нагваль Хулиан доходил до пределов искусства следопыта. Дон Хуан сказал, что есть два метода обучения среди видящих, и он знаком с обоими. Он предпочитает тот, в котором требуется объяснение всего и предварительное знание того, что будет дальше. Эта система подкрепляет свободу, выбор, понимание. Метод его благодетеля, с другой стороны, был более принудительным, и не позволял ни выбора, ни понимания, но его великое преимущество в том, что он заставляет воина пережить концепции видящих непосредственно, без всякого промежуточного выяснения. Дон Хуан объяснил, что все, что его благодетель сделал для него, было шедевром стратегии. Каждое из слов нагваля Хулиана или его действий было преднамеренно избрано для того, чтобы создать особенное воздействие. Его искусство состояло в том, чтобы снабдить слова и действия наиболее подходящим содержанием, так, чтобы они оказали необходимое воздействие. - В этом метод следопыта, - продолжал дон Хуан. - он укрепляет не понимание, а полное осознание. Например, мне потребовалась целая жизнь, чтобы понять то, что он сделал для меня, поставив лицом к лицу с олли, хотя я осознал все это безо всякого объяснения, когда пережил этот опыт. Я говорил тебе, что Хенаро, например, не понимает того, что он делает, но его осознание того, что он делает, так остро, насколько это вообще возможно. И все это потому, что его точка сборки сдвинута методом следопыта. Он сказал, что если точка сборки насильственно выведена из своего положения методом объяснения всего, как в моем случае, то всегда есть потребность в ком-то, чтобы не только помочь в действительном изменении положения точки сборки, но и в необходимости объяснения того, что происходит. Но когда точка сборки смещается методами следопыта, как в его собственном случае или случае Хенаро, то есть необходимость только в начальном каталитическом акте, который выталкивает точку сборки из ее убежища. Дон Хуан сказал, что когда нагваль Хулиан заставил его встретиться лицом к лицу с чудовищно выглядевшим олли, его точка сборки сдвинулась под воздействием страха. Такой сильный испуг, как этот, обусловленный столкновением, в сочетании с его физической слабостью, был идеальной ситуацией для того, чтобы вывести точку сборки из своего положения. Чтобы компенсировать вредные воздействия испуга, его действие должно быть ослаблено, но не уменьшено. Объяснение того, что случается, уменьшает страх, но то, чего хотел нагваль Хулиан - это пользоваться этим первоначальным каталитическим испугом так часто, как ему потребуется. Однако он хотел также добиться смягчения его разрушительного воздействия - и в этом причина его маскарада. Чем более содержательной и драматической была рассказанная им история, тем более смягчающее воздействие она имела. Если он сам, казалось, находился в том же положении, как и дон Хуан, испуг не мог быть таким же интенсивным, как если бы дон Хуан был один. - С его склонностью к драматизации, - продолжал дон Хуан. - мой благодетель сумел сдвинуть мою точку сборки достаточно для того, чтобы наполнить меня сразу же двумя всеохватывающими чувствами основных качеств воина: непрерывным усилием и несгибаемым намерением. Я знал, что для того, чтобы освободиться однажды, я должен работать упорядоченным и устойчивым образом и в сотрудничестве со старцем, который, по моему мнению, нуждался в моей помощи настолько же, насколько я в его. Я знал без тени сомнения, что это то, чего я хочу больше всего в своей жизни. Мне не пришлось говорить с доном Хуаном в течение двух дней. Мы были в Оаксаке, гуляли по главной площади ранним утром. Дети проходили в школу, люди шли в церковь, несколько человек сидели на скамейках, а водители такси ожидали туристов у главного отеля. - Само собой разумеется, что наиболее трудной вещью на пути воина является задача заставить сдвинуться точку сборки, - сказал дон Хуан. - это движение будет завершением поиска воина. Далее идет другой поиск - это, собственно, поиск видящего. Он повторил, что на пути воина сдвиг точки сборки - это все. Древние видящие совершенно не были способны осознать эту истину. Они думали, что движение этой точки - только индикатор, который определяет их положение на шкале достоинства. Они никогда не задумывались над тем, что само это положение определяет то, что они воспринимают. - Метод следопыта, - продолжал дон Хуан, - в руках мастера-следопыта, каким был нагваль Хулиан, обеспечивает удивительный необходимый сдвиг точки сборки. Это очень прочное изменение. Понимаешь ли, когда мастер-следопыт таким образом поддерживает своего ученика, он получает полное сотрудничество и полное участие. Это полное сотрудничество и полное соучастие достигается методом следопыта, и нагваль Хулиан был лучшим в достижении и того, и другого. Дон Хуан сказал, что невозможно описать то замешательство, через которое он прошел, когда постепенно стал узнавать о богатстве и сложности личности нагваля Хулиана и о его жизни. Пока дон Хуан встречался с запуганным старцем, казавшимся беспомощным, он чувствовал себя легко и удобно. Но однажды, вскоре после той сделки, о которой дон Хуан думал, что она совершилась с человекообразным чудовищем, его удобства рассыпались, когда нагваль Хулиан продемонстрировал ему другую часть своего мастерства следопыта. К тому времени дон Хуан был уже почти здоров, а нагваль Хулиан по-прежнему спал в его комнате, чтобы ухаживать за ним. Когда он проснулся в тот день, он заявил дону Хуану, что их захватчик ушел на пару дней, а это означает, что он может уже не действовать, как старик. Он сообщил дону Хуану, что только притворился, будто стар, для того, чтобы одурачить человека-чудовище. Не дав дону Хуану времени, чтобы опомниться, он вскочил на своем матраце с невыразимой резвостью. Он наклонился, погрузил голову в котел с водой и подержал ее там некоторое время. Когда он выпрямился, его волосы были черные, как смоль. Седые волосы смылись, и перед доном Хуаном стоял человек, которого он не видел никогда прежде: ему было около тридцати лет. Он поигрывал своими мускулами, глубоко дыша и распрямляя каждую часть своего тела так, как если бы долгое время находился в смирительной рубашке. - Когда я увидел нагваля Хулиана в виде молодого человека, я подумал, что он сам дьявол, - сказал дон Хуан. - я закрыл глаза и понял, что мой конец близок. Нагваль Хулиан смеялся до слез. Дон Хуан сказал, что нагваль Хулиан помог ему, сдвигая его в правостороннее и левостороннее сознание. - В течение двух дней молодой человек гоголем ходил вокруг дома, - продолжал дон Хуан. - он рассказывал мне истории из собственной жизни и шутил, так что я катался от смеха по полу комнаты, но что было еще более поразительно, так это изменение с его женой: она вдруг стала тонкой и прекрасной. Я думал, что это совершенно другая женщина, настолько полным было ее изменение и красота. Молодой человек сказал, что когда их захватчик отсутствует, она в действительности совсем другая женщина. Дон Хуан рассмеялся и сказал, что его дьявольский благодетель тогда говорил действительно правду: женщина на самом деле была другой видящей из партии нагваля. Дон Хуан спросил молодого человека, зачем они притворяются тем, чем не являются. Молодой человек посмотрел на дона Хуана, его глаза наполнились слезами, и он сказал, что тайны мира действительно неизмеримы. Он и его юная жена захвачены необъяснимыми силами, и, чтобы защитить себя, им приходится притворяться. Причина, почему он ведет себя как немощный старик, состоит в том, что их захватчик всегда подсматривает сквозь щели в двери. Он просил дона Хуана простить его за то, что ему пришлось его дурачить. Дон Хуан спросил, кто же этот чудовищный человек. С глубоким вздохом молодой человек признался, что и сам он может лишь догадываться. Он сказал дону Хуану, что хотя он образованный человек, знаменитый актер из театра города мехико, но все же теряется в догадках. Все, что он знает, это следующее: он прибыл сюда для лечения от истощения, которым он страдал много лет. Он был при смерти, когда его родственники привезли его сюда для встречи с целительницей. Она помогла ему выздороветь, а он безумно влюбился в молодую индианку и женился на ней. Его планом было взять ее в столицу, чтобы там разбогатеть с помощью ее способности целительства. До того, как они отправились в город мехико, она предупредила его, что они должны замаскировать себя, чтобы избежать колдуна. Она объяснила ему, что ее мать тоже целительница и была обучена целительству мастером-колдуном, который потребовал, чтобы она и ее дочь остались с ним на всю жизнь. Молодой человек сказал, что он не стал расспрашивать жену об их отношениях. Ему хотелось только освободить ее, так что он замаскировал себя под старика, а ее под толстуху. Но эта история не кончилась счастливо: ужасный человек поймал их и держит в качестве заключенных. Они не осмеливаются снять свой маскарад перед лицом этого кошмарного человека и в его присутствии ведут себя так, как если бы они ненавидели друг друга, но в действительности между ними существует привязанность, но они могут любить друг друга только то короткое время, когда этот человек отсутствует. Дон Хуан сказал, что молодой человек обнял его и сказал, что комната дона Хуана, где он спит, является единственным безопасным местом в доме. Не мог бы он выйти, чтобы последить, пока они будут заниматься любовью. - Дом сотрясался от их страсти, - продолжал дон Хуан. - в то время, как я сидел под дверью, чувствуя себя виноватым в том, что слушаю, и запуганным до смерти от того, что тот человек может вернуться в любую минуту. И действительно, я услышал, как он приближается к дому. Я постучал в дверь и, не услышав ответа, вошел. Молодая женщина спала обнаженной, а молодого человека нигде не было видно. Я никогда не видел перед собой обнаженной красивой женщины. Я был еще очень слаб. Я слышал, как чудовищный человек рыскал снаружи. Мое замешательство и мой страх были так велики, что я упал без чувств. История с деяниями нагваля Хулиана расстроила меня вконец. Я сказал дону Хуану, что совершенно не понимаю ценности мастерства следопыта нагваля Хулиана. Дон Хуан слушал меня, не делая никаких замечаний, и позволил мне вновь и вновь возвращаться к тому же самому. Когда мы, наконец, сели на скамейку, я чувствовал себя усталым. Я не знал, что сказать, когда он спросил меня, почему его отчет о методах обучения нагваля Хулиана так меня расстроил. - Я не могу отделаться от чувства, что он шут, - сказал я, наконец. - Но шутники не обучают никого преднамеренно с помощью своих шуток, - возразил дон Хуан. - нагваль Хулиан разыграл магическую драму, которая требовала смещения точки сборки. - Он кажется мне очень себялюбивым, - настаивал я. - Он кажется тебе таким, поскольку ты его судишь, - ответил дон Хуан. - ты моралист. Я сам прошел через все это. Если ты чувствуешь себя таким образом, слушая о действиях нагваля Хулиана, подумай о том, как я должен был чувствовать себя, живя в его доме столько лет. Я судил его, ненавидел его и завидовал ему - все в этой последовательности. - Я также любил его, но моя ненависть была больше, чем любовь. Я завидовал его легкости, его таинственной способности быть молодым или старым по желанию. Я завидовал всей его атмосфере и больше всего его влиянию на тех, кто оказывался в его окружении. Я готов был лезть на стену, слушая, как он занимает людей интереснейшей беседой. У него всегда было, что сказать, у меня - никогда, и я всегда чувствовал себя некомпетентным и потерянным. Откровения дона Хуана заставили меня почувствовать себя не в своей тарелке. Мне хотелось, чтобы он изменил предмет разговора, поскольку я не хотел слушать о том, что он был подобен мне. По моему мнению, он был действительно несравненным. Он, очевидно, знал, как я себя чувствую. Он рассмеялся и похлопал меня по спине. - То, чего я хочу добиться своим рассказом о моей ненависти, это сказать тебе нечто чрезвычайно важное: что положение точки сборки диктует то, как мы ведем себя и что мы чувствуем. Моим величайшим недостатком в то время было то, что я не понимал этого принципа. Я был незрелым и жил самодовольством, так же, как и ты, поскольку в этом месте находилась моя точка сборки. Видишь ли, я еще не знал, что путь для изменения положения точки сборки - это установление новых привычек, это волнение того, чтобы она сдвинулась. Когда она действительно сдвинулась, было так, как если бы я только что открыл, что единственный путь для общения с такими несравненными воинами, как мой благодетель - это отказаться от чувства собственной важности, чтобы быть способным приветствовать их беспристрастно. Он сказал, что осознание бывает двух видов. Одно - это только словесное возбуждение, большой эмоциональный взрыв и ничего больше. Другое - это результат сдвига точки сборки: оно не связано с эмоциональным взрывом, но связано с действием. Эмоциональное сознание приходит годы спустя, после того, как воины укрепят путем использования новое положение точки сборки. - Нагваль Хулиан непосредственно вел нас всех к этого рода сдвигу, - продолжал дон Хуан. - он получил от нас полное содействие и полное участие в его драматических построениях, выходящих за пределы жизни. Например, с помощью своего драматического рассказа о молодом человеке и его жене и их захватчике он получил мое нераздельное внимание и сочувствие. Для меня рассказ о старике, который был молодым, выглядел очень правдоподобно. Я своими глазами видел этого чудовищного человека, а это означало, что молодой человек получил мою неувядающую привязанность. Дон Хуан сказал, что нагваль Хулиан был поистине маг, заклинатель, который мог действовать силой воли такой степени, что это совершенно непонятно среднему человеку. Его драматические построения включали магические характеры, порожденные силой намерения, такие, как неорганическое существо, которое могло принимать гротескные человеческие формы. - Власть нагваля Хулиана была такой непогрешимой, - продолжал дон Хуан. - что он мог заставить точку сборки любого сдвинуться и настроить эманации таким образом, чтобы он был вынужден воспринимать все, чего захотел бы нагваль Хулиан. Например, он мог выглядеть очень старым, или очень молодым, в зависимости от того, чего он хотел добиться. И все, кто знал нагваля, сказали бы, что его возраст меняется. В течение тридцати двух лет, когда я знал его, он временами был не старше, чем ты сейчас, а в другое время он был таким безнадежно старым, что едва мог двигаться. Дон Хуан сказал, что под руководством его благодетеля его точка сборки сдвигалась незаметно и все-таки глубоко. Например, однажды он осознал, что у него есть страх, который с одной стороны не имел для него никакого смысла, а с другой - все смыслы в мире. - Мой страх был от того, что через свою глупость я не воспользуюсь возможностью освободить себя и повторю жизнь своего отца. В жизни моего отца не было ничего плохого, уверяю тебя, он жил и умер не хуже и не лучше, чем большинство людей, но важно то, что моя точка сборки сдвинулась, и я осознал однажды, что жизнь моего отца и его смерть ничего не добавили - ни в его жизни, ни в жизни других. Мой благодетель сказал мне, что мои отец и мать прожили и умерли только для того, чтобы иметь меня, и что их собственные родители сделали то же для них. Он сказал, что воины отличаются в том, что они сдвигают свою точку сборки достаточно для того, чтобы осознать ту огромную цену, которая была отдана за их жизни. Этот сдвиг дает им уважение и благоговейный ужас по отношению к их родителям, которые никогда не почувствовали жизни вообще, ни того чувства, что значит быть живым, в частности. Дон Хуан сказал, что нагваль Хулиан не только преуспевал в руководстве своими учениками в сдвиге точки сборки, но и наслаждался этим необычайно, когда делал это. - Он, конечно, чрезвычайно развлекал себя со мной, - продолжал дон Хуан. - когда другие видящие моей партии стали появляться годы спустя, я ожидал этих необычайных ситуаций, которые он создавал и развивал с каждым из них. Когда нагваль Хулиан оставил мир, восторг ушел вместе с ним и никогда не возвращался. Хенаро восторгает нас иногда, но никто не может занять места нагваля Хулиана. Его драматическое мастерство выходило, действительно, за пределы жизни. Уверяю тебя, что мы не понимали, что такое наслаждение, до тех пор, пока не увидели, что делает он, когда некоторые из его драматических представлений возвращались к нему же. Дон Хуан поднялся со своей любимой скамейки. Он повернулся ко мне, его глаза сияли и были спокойны. - Если ты действительно окажешься таким тупым, что не сможешь выполнить своей задачи, - сказал он. - у тебя должно быть все-таки достаточно энергии, чтобы сдвинуть свою точку сборки для того, чтобы прийти на эту скамейку. Сядь здесь на мгновение, освободи себя от мыслей и желаний - и я попытаюсь прийти сюда, где бы я ни был, и собрать тебя. Я обещаю тебе, что попытаюсь. Затем он расхохотался, как если бы его обещание было слишком смешным, чтобы быть правдоподобным. - Эти слова следует произносить поздно вечером, - сказал он, все еще смеясь. - но никогда утром: утро наполняет нас оптимизмом, и такие слова утром не имеют смысла. 12. ТОЛЧОК ЗЕМЛИ  - Давай выйдем на дорогу к Оаксаке, - сказал мне дон Хуан. - где-то там нас дожидается Хенаро. Его предложение застало меня врасплох. Я ждал его весь день для продолжения объяснений. Мы вышли из дома и пошли в молчании через город в направлении немощеной автодороги. Мы шли долго неспеша. Неожиданно дон Хуан начал беседу. - Я рассказал тебе не все относительно великих находок, сделанных древними видящими, - сказал он. - так же, как они нашли, что органическая жизнь - это не единственная форма жизни на земле, они также открыли, что и сама земля - это живое существо. Он помедлил немного перед тем, как продолжить. Он улыбнулся мне, как бы приглашая прокомментировать свое замечание. Я не знал, что сказать. - Древние видящие видели, что у земли есть кокон, - продолжал он. - они видели, что шар охватывает землю: светящийся кокон, перехватывающий эманации орла. Земля - это гигантское чувствующее существо, подверженное действию тех же сил, что и мы. Он пояснил, что древние видящие, обнаружив это, сразу же заинтересовались практическим использованием своих знаний. Результатом явилось то, что наиболее развитая часть их колдовства была связана с землей. Они считали землю окончательным источником всего, чем мы являемся. Дон Хуан подтвердил, что древние видящие не ошибались в этом отношении, поскольку земля действительно наш последний источник. Он не сказал больше ничего, пока мы не встретили Хенаро примерно через милю. Тот дожидался нас, сидя на камне в стороне от дороги. Он очень тепло приветствовал меня и сказал мне, что нам следует взобраться на вершину небольших пересеченных холмов, покрытых чахлой растительностью. - Мы все трое сядем спиной к камню, - сказал мне дон Хуан. - и будем смотреть на отражение заката на восточных горах: когда солнце зайдет за западные пики, земля может позволить тебе увидеть настройку. Когда мы достигли вершины холма, то сели, как сказал дон Хуан: прислонившись спиной к камню. Дон Хуан посадил меня посередине. Я спросил его, что он планирует делать: его неясные утверждения и молчание содержали что-то угрожающее. Я чувствовал большое опасение, однако он не ответил мне: он продолжал говорить так, как если бы я ничего не сказал. - Именно древние видящие, - сказал он. - открывшие, что это восприятие есть настройка, наткнулись на нечто монументальное. Досадно только, что их заблуждения опять удержали их от того, чтобы понять, что они совершили. Он указал на цепь гор к востоку от небольшой долины, где был расположен городок. - На этих горах достаточно отблеска, чтобы подтолкнуть твою точку сборки, - сказал он мне. - как раз перед тем, как солнце скроется за западные пики, у тебя будет достаточно мгновений, чтобы схватить весь отблеск, в котором ты нуждаешься: магическим ключом, который открывает дверь земли, является безмолвие плюс что-либо сияющее. - Что точно я должен делать, дон Хуан? - спросил я. Оба они изучающе смотрели на меня. Мне казалось, что я вижу в их глазах смесь любопытства и отвлеченности. - Просто отсеки внутренний диалог, - сказал мне дон Хуан. Но меня охватило интенсивное чувство тревоги и сомнения, - у меня не было уверенности, что я смогу добиться этого волевым усилием. После начального мгновения унылого отчаяния, я заставил себя просто расслабиться. Я осмотрелся и заметил, что мы забрались довольно высоко, что позволяло мне видеть сверху длинную узкую долину. Более половины ее было погружено в вечерние тени. Солнце все еще светило на холмы восточной цепи гор по другую сторону долины. Солнечный свет придавал выветренным горам охристый оттенок, а более далекие пики голубоватых гор приобрели пурпурную окраску. - Осознаешь ли ты, что уже делал это? - спросил дон Хуан шепотом. Я ответил ему, что ничего не осознаю. - Мы сидели здесь раньше по другому случаю, - настаивал он. - ну, да это неважно, потому что только этот случай идет в счет. Сегодня, с помощью Хенаро, ты собираешься найти ключ, который отворяет все. Ты пока не сможешь им пользоваться, но будешь знать, что он такое и где он. Видящие заплатили очень дорого, чтобы знать это. Ты сам платил за это все годы. Он объяснил: то, что он называет ключом ко всему - это знание из первых рук о том, что земля является чувствующим существом, и, как таковое, может дать воину мощный толчок, импульс, идущий от сознания самой земли в то мгновение, когда эманации внутри кокона воина настраиваются на соответствующие эманации внутри кокона земли. Ну, а поскольку и земля, и человек - чувствующие существа, их эманации совпадают или, лучше сказать, у земли есть все эманации, присутствующие в человеке и во всех чувствующих существах - органических и неорганических. Когда приходит момент настройки, чувствующие существа используют эту настройку ограниченным образом и воспринимают свой мир, однако воины используют эту настройку либо для восприятия, как и все, либо как толчок, позволяющий им входить в невообразимые миры. - Я ждал, пока ты задашь мне единственный осмысленный вопрос, но ты так и не задал его, - продолжал он. - ты обычно спрашивал, находится ли тайна всего этого в нас или же она вне нас. Теперь ты приблизился к разрешению этого. Неведомое в действительности не лежит внутри кокона человека, хотя бы в эманациях, неприкосновенных для сознания, и все же оно здесь, так сказать. Это как раз то, чего ты не понял. Когда я сказал тебе, что мы сможем собрать семь миров, кроме известного, ты принял это, как внутреннее мероприятие, поскольку вообще склонен верить, что только в воображении происходит то, что ты делаешь с нами. Поэтому ты никогда не спрашивал меня, где же реально лежит неведомое. Годами я вращал своей рукой, указывая на все окружающее, и говорил тебе, что неведомое - там, но ты никогда не смог установить связи. Хенаро начал смеяться, затем закашлялся и встал: "он до сих пор не установил связи", - сказал он дону Хуану. Я сказал им, что если нужно установить связь, то мне не удалось сделать этого. Дон Хуан утверждал все снова и снова, что доля эманаций внутри кокона находится там только для сознания, и что сознание соединяет эту долю эманаций с подобной же долей их в великом. Они называются "эманациями в великом" потому, что огромны, так что сказать, что вне человеческого кокона находится непостижимое, все равно, что сказать: непостижимое находится внутри кокона земли. Но внутри кокона земли находится также неведомое - это эманации, нетронутые сознанием. Когда свет сознания касается их, они активизируются им и могут настроиться на соответствующие эманации в великом. Когда это происходит, неведомое воспринимается и становится известным. - Я слишком туп, дон Хуан: тебе следует разбить это на более мелкие части, - сказал я. - Хенаро собирается разбить это для тебя, - ответил дон Хуан. Хенаро встал и начал изображать ту же походку силы, которую он делал раньше, когда кружил около громадной плоской скалы на кукурузном поле вблизи своего дома, а дон Хуан следил за этим с восхищением. На этот раз дон Хуан зашептал мне в ухо, что я должен попытаться услышать движения Хенаро, особенно движения его бедер, когда они ударяются об его грудь при каждом шаге. Я следил за движениями Хенаро глазами. Через несколько секунд я почувствовал, что какая-то часть меня поймалась на ногах Хенаро. Движения его бедер не отпускали меня, я почувствовал, что как бы иду с ним, я даже выбился из дыхания. Затем я понял, что действительно следую за Хенаро: я на самом деле шел с ним, удаляясь от места, где мы сидели. Я не видел больше дона Хуана, а только Хенаро, идущего передо мной тем же странным образом. Мы шли так много часов. Моя усталость была такой, что ужасно разболелась голова, и внезапно меня начало тошнить. Хенаро остановился и подошел ко мне. Вокруг нас было интенсивное сияние, и этот свет отражался на чертах лица Хенаро. Его глаза светились. - Не смотри на Хенаро! - приказал мне голос в ухо. - осмотрись! Я повиновался. Я подумал, что нахожусь в аду! Шок от того, что я увидел, был таким сильным, что я вскрикнул в ужасе, но не услышал звука своего голоса. Вокруг простиралась совершенно живая картина всех описаний ада моего христианского воспитания. Я увидел красноватый мир, горячий и подавляющий, темный и пещеристый, без неба, без света, только в зловещих отражениях красноватых отблесков, которые метались вокруг. Хенаро опять начал идти, что-то потянуло меня за ним. Эта сила, заставившая меня следовать за Хенаро, удерживала меня от того, чтобы оглядываться: мое сознание было приклеено к движениям Хенаро. Я видел, как Хенаро шлепнулся, словно он окончательно выдохся. В тот момент, когда он коснулся земли и вытянулся для отдыха, что-то во мне освободилось, и я опять был способен оглядеться. Дон Хуан смотрел на меня инквизиторским взглядом: я стоял перед ним лицом к нему. Мы были на том же месте, где сидели: на широком каменистом уступе на вершине небольшой горы. Хенаро пыхтел и сопел, и то же делал я. Я покрылся испариной, волосы совершенно намокли, а одежда была мокрой, хоть выжимай, словно меня опустили в реку. - Боже мой, что же это происходит! - воскликнул я совершенно серьезно и с беспокойством. Это восклицание прозвучало так глупо, что дон Хуан и Хенаро начали смеяться. - Мы пытаемся заставить тебя понять, что такое настройка, - сказал Хенаро. Дон Хуан мягко помог мне сесть и сел рядом. - Помнишь ли ты, что произошло? - спросил он меня. Я сказал, что помню, и он настоял на том, чтобы я рассказал ему то, что видел. Его требование не соответствовало тому, что он говорил мне: что единственная ценность моего опыта - это движение точки сборки, а не содержание видений. Он объяснил, что Хенаро пытался помогать мне и раньше, очень подобно тому, как он только что сделал, но что я ничего не помнил. Он сказал, что на этот раз Хенаро вел мою точку сборки так же, как и раньше, чтобы собрать мир с другими из великих диапазонов эманаций. Последовало долгое молчание. Я был нем, поражен, однако мое сознание было ясным, как никогда. Я думаю, что понял, наконец, что такое настройка. Что-то во мне, что я активизировал, сам не зная как, давало мне уверенность, что я понял великую истину. - Я думаю, что ты набираешь собственный момент движения, - сказал мне дон Хуан. - пойдем домой: для одного дня и этого хватит. - О нет, продолжай! - сказал Хенаро. - он сильнее быка. Его следует еще подготовить. - Нет! - сказал дон Хуан подчеркнуто. - мы должны беречь его силы. Он и так уже достаточно получил. Хенаро настаивал, чтобы мы остались. Он посмотрел на меня и подмигнул: - Взгляни, - сказал он мне, указывая на восточную цепь гор. - солнце едва сдвинулось на дюйм на этих горах, а ты уже протопал в аду много часов. Не кажется ли тебе это чем-то чрезвычайным? - Не смейся над ним без необходимости! - запротестовал дон Хуан почти неистово. Тогда-то я и увидел их маневр: в это мгновение голос видения сказал мне, что дон Хуан и Хенаро - это команда великолепных следопытов, играющих со мной. Именно дон Хуан всегда выталкивал меня за пределы моих возможностей, но он всегда позволял Хенаро перевесить. В тот день у дома Хенаро, когда я вошел в опасное состояние истерического страха, когда Хенаро допрашивал дона Хуана, следует ли меня еще толкнуть, а дон Хуан уверял меня, что Хенаро развлекается за мой счет, Хенаро в действительности боялся за меня. Мое видение было настолько поразительным для меня, что я начал смеяться. Оба они посмотрели на меня с удивлением, затем дон Хуан, казалось, понял, что со мной происходит. Он сказал об этом Хенаро, и оба они засмеялись, как дети. - Ты взрослеешь, - сказал мне дон Хуан. - как раз вовремя: ты и не слишком туп, и не очень-то блистаешь - точно так, как я. Но ты не похож на меня в своих заблуждениях. Здесь ты больше подобен нагвалю Хулиану, за тем исключением, что он был блистательным и в этом. Он встал и потянулся. Он взглянул на меня совершенно проницающим, свирепым взглядом, какой я когда-либо видел. Я встал. - Нагваль никогда никому не позволяет узнать, что он начеку, - сказал он мне. - нагваль приходит и уходит, не оставляя следов: свобода - это то, что делает его нагвалем. Его глаза мгновение горели, а затем закрылись облаками мягкости, доброты, человечности и опять стали глазами дона Хуана. Я едва удерживал равновесие: я безнадежно падал в обморок. Хенаро прыгнул ко мне и помог сесть. Оба они сели по бокам. - Ты собираешься получить толчок земли, - сказал мне дон Хуан в одно ухо. - Думай о глазах нагваля, - сказал Хенаро в другое. - Толчок придет в тот момент, когда ты увидишь отблеск на вершинах тех гор, - сказал дон Хуан и указал на высочайший пик высочайшей цепи. - Ты никогда не увидишь опять глаз нагваля, - прошептал Хенаро. - Иди с толчком туда, куда он поведет тебя, - сказал дон Хуан. - Если ты подумаешь о глазах нагваля, то поймешь, что у монеты есть две стороны, - шептал Хенаро. Я хотел думать о том, что оба они мне шепчут, но мои мысли не повиновались мне. Что-то давило на меня: я чувствовал, что сжимаюсь. Я ощутил приступ тошноты. Я видел, как вечерние тени двигались быстро вверх по восточным горам: мне казалось, что я бегу за ними. - Итак, мы идем, - сказал Хенаро мне в ухо. - Следи за большим пиком, следи за отблеском, - сказал дон Хуан в другое. Там, куда указал дон Хуан, действительно была точка особой яркости - на высочайшем пике этой цепи. Я следил за последним отражающимся там лучом солнца. Я чувствовал дыру в ямке под ложечкой, как если бы был на плавательной доске на прибое. Я почувствовал, а не услышал, отдаленный грохот землетрясения, который внезапно охватил меня. Сейсмические волны были такими громкими и такими огромными, что потеряли для меня всякий смысл: я был незначительным микробом, извивающимся и скручиваемым. Постепенно это движение замедлялось. Последовал еще один толчок и все остановилось. Я попытался осмотреться. У меня не было никакого ориентира. Казалось, я был посажен, как дерево. Надо мной был белый, сияющий, немыслимо большой купол. Его присутствие возвышало меня. Я летел к нему, скорее, был выброшен, как снаряд. У меня было чувство покоя, напитанности, безопасности. Чем ближе я поднимался к куполу, тем интенсивнее становились эти чувства. Наконец, они переполнили меня, и я потерял всякое ощущение себя. На следующий день дон Хуан, Хенаро и я отправились в Оаксаку. Пока мы с доном Хуаном гуляли вокруг главной площади, а время приближалось к вечеру, он внезапно начал говорить о том, что мы делали вчера. Он спросил меня, понял ли я, о чем он говорил, когда сказал, что древние видящие столкнулись с чем-то монументальным. Я ответил ему, что понял, но не могу объяснить этого в словах. - А как ты думаешь, что было главным в том, что мы хотели, чтобы ты нашел на вершине той горы? - спросил он. - Настройка! - сказал голос в мое ухо, и в то же мгновение я сам подумал об этом. Я обернулся в рефлексивном движении и натолкнулся на Хенаро, который шел сразу за мной, следуя по пятам. Скорость моего движения поразила его. Он захихикал, а затем обнял меня. Мы сели. Дон Хуан сказал, что он очень мало может сказать о толчке, который я получил от земли, и что воины всегда одиноки в таком случае, а истинное осознание приходит гораздо позднее - после многих лет борьбы. Я сказал ему, что моя проблема в понимании еще больше увеличивается от того, что они с Хенаро совершают всю работу, а я просто пассивный субъект, способный только реагировать на их действия. Я никогда в жизни не смогу начать никакого действия, поскольку не знаю, ни каким, собственно, должно быть это действие, ни того, как его начать. - В этом именно вопрос, - сказал дон Хуан. - предполагается, что ты еще не знаешь. Ты останешься здесь, сам по себе, чтобы реорганизовать на собственной основе все, что мы для тебя делаем сейчас: эта задача стоит перед всяким нагвалем. Нагваль Хулиан сделал то же самое для меня, и гораздо более безжалостно, чем мы поступаем с тобой. Он знал, что делает: он был блестящим нагвалем, способным реорганизовать в несколько лет то, чему его научил нагваль Элиас. Он сделал, вне всякого времени, нечто, что потребовало бы целой жизни от тебя или от меня. Разница в том, что нагвалю Хулиану требовалось только легкое указание - его сознание брало его и открывало единственную имеющуюся дверь. - Что ты имеешь в виду, дон Хуан, под единственной дверью? - Я подразумеваю то, что когда точка сборки переходит некоторый критический предел, то результат всегда одинаков для всякого человека. Методики этого движения могут быть самыми различными, а результаты всегда одинаковы, что означает, что точка сборки собирает другие миры с помощью толчка земли. - Для всех ли одинаков толчок земли, дон Хуан? - Конечно. Трудностью для среднего человека является внутренний диалог. Только тогда, когда достигается состояние внутреннего безмолвия, ты можешь воспользоваться этим толчком. Ты подтвердишь эту истину в тот день, когда попытаешься воспользоваться им. - Я не стал бы тебе рекомендовать, чтобы ты воспользовался им, - сказал Хенаро искренне. - нужны годы, чтобы стать безупречным воином, чтобы выстоять под воздействием толчка земли, ты должен быть лучше, чем ты сейчас. - Скорость толчка растворит все в тебе, - сказал дон Хуан. - под его воздействием мы становимся ничем. Скорость и индивидуальное существование несоизмеримы. Вчера на горе я и Хенаро удерживали тебя, как якоря, иначе ты не вернулся бы. Ты был бы подобен тем людям, которые целенаправленно воспользовались им и до сих пор парят где-то в этой непостижимой громадности. Я хотел, чтобы он подробнее остановился на этом, но он отказался. Внезапно он изменил предмет беседы. - Есть еще одно, чего ты не понял относительно земли как чувствующего существа, - сказал он. - и Хенаро, этот ужасный Хенаро, хотел толкнуть тебя, пока ты не поймешь. Оба они засмеялись. Хенаро игриво показал мне, подмигивая, как он произносит слова: "да, я ужасен". - Хенаро - это ужасный натаскиватель, подлый и безжалостный, - продолжал дон Хуан. - ему наплевать на твои страхи, он толкает тебя безжалостно. Если бы не я... Тут он изобразил совершенную картину себя: задумчивый пожилой джентльмен. Он опустил глаза и вздохнул. И оба они разразились громовым хохотом. Когда они успокоились, дон Хуан сказал, что Хенаро хочет показать мне то, чего я еще не понял: что верховное сознание земли - это то, что позволяет нам измениться и выйти на другие великие волны эманаций. - Мы, живые существа, восприниматели, - сказал он. - и мы воспринимаем потому, что некоторые эманации внутри человеческого кокона настраиваются на другие внешние эманации. Следовательно, настройка - это тот тайный проход, а толчок земли - ключ. Хенаро хочет, чтобы ты проследил момент настройки. Следи за ним! Хенаро выступал, как цирковой фокусник, и сделал поклон, а затем показал нам, что у него ничего нет в руках или в брюках. Он снял ботинки и потряс их, чтобы показать, что и там ничего не скрывается. Дон Хуан смеялся от души. Хенаро двигал руками вверх и вниз. Это движение сразу же создало во мне какую-то фиксацию. Я почувствовал, что все мы трое немедленно встали и пошли с площади, причем я был между ними. Пока мы шли, у меня исчезло периферийное зрение, - я больше не различал ни домов, ни улиц. Я не заметил также никаких гор или растительности. В какое-то мгновение я понял, что потерял из виду дона Хуана и Хенаро: вместо этого я видел две светоносные связки, движущиеся вверх и вниз около меня. Меня охватила мгновенная паника, которую я немедленно подавил. У меня было необычное, неизвестное чувство самого себя, и в то же время я не был самим собой. Я, однако, осознавал все окружающее с помощью странной и все же очень знакомой способности. Вид мира вернулся ко мне сразу же. Я вышел весь: то целое, что в своем нормальном сознании я называл телом, было способно воспринимать, как если бы оно было огромным глазом, схватывающим все. То, что я воспринял первым, после того, как увидел два пузыря света, был четкий фиолетово-пурпурный мир, составленный как бы из того, что казалось цветными панелями и диванами. Плоские, подобные экранам панели неправильных концентрических кругов были повсюду. Я чувствовал вокруг большое давление, а затем услышал голос, говорящий мне в ухо. Я "видел". Голос сказал, что давление обусловлено движением. Я двигался с доном Хуаном и Хенаро. Тут я почувствовал слабый толчок, как если бы разорвал бумажную преграду, и обнаружил себя лицом к лицу со светящимся миром. Свет исходил отовсюду, но не ослеплял. Было так, как если бы солнце прорывалось сквозь прозрачные облака. Я взглянул вниз на источник света: зрелище было изумительным. Земли не было видно, только легкие пушистые облака и свет - мы шли по облакам. Затем что-то опять заключило меня в свои тиски. Я шел в том же ритме, как и два пузыря света по бокам. Постепенно они начали терять свою яркость и стали, наконец, доном Хуаном и Хенаро. Мы шли по пустынной боковой улице, удаляясь от главной площади. Затем повернули обратно. - Хенаро только что помог тебе настроить эманации с теми эманациями в великом, которые принадлежат другой полосе, - сказал мне дон Хуан. - настройка должна быть очень мирным, незаметным актом - никакого шума. Он сказал, что трезвость, необходимая, чтобы позволить точке сборки собрать другие миры, это нечто, что нельзя сымпровизировать. Трезвость должна созреть и стать силой в себе, прежде чем воин сможет разбить барьер восприятия безнаказанно. Мы приблизились к главной площади. Хенаро не сказал ни слова. Он шел молча, как бы в задумчивости. В тот момент, когда мы выходили на главную площадь, дон Хуан сказал, что Хенаро хочет показать мне еще одну вещь: то, что позиция точки сборки - это все и что мир, который это позволяет воспринять, настолько реален, что не остается места ни для чего, кроме реальности. - Хенаро позволит своей точке сборки собрать другой мир для твоего блага, - сказал мне дон Хуан. - и тогда ты осознаешь, что, когда он воспринимает его, сила его восприятия не оставляет места ни для чего другого. Хенаро вышел вперед, а дон Хуан приказал мне повращать глазами против часовой стрелки, пока я смотрю на Хенаро, чтобы избежать увлечения им. Я повиновался. Хенаро был в пяти или шести футах передо мной. Внезапно его формы размылись и в одно мгновение он улетел, как пух по ветру. Я подумал о научно-фантастических кинокартинах, которые видел, и удивился, осознаем ли мы свои возможности. - Хенаро отделился от нас в данный момент силой восприятия, - сказал спокойно дон Хуан. - когда точка сборки собирает мир, этот мир полный. Это чудо, на которое натолкнулись древние видящие, но никогда не сумели понять, что это такое: сознание земли может дать нам толчок настроить другие великие диапазоны эманаций, и сила этой новой настройки заставляет исчезнуть этот мир. Всякий раз, когда древние видящие делали новую настройку, они верили, что погружаются в глубины или поднимаются к небесам. Они не знали, что этот мир исчезает, как дуновение, когда новая полная настройка заставляет нас воспринять другой полный в себе мир. 13. НАКАТЫВАЮЩАЯ СИЛА  Дон Хуан собирался уже было начать свои объяснения о мастерстве управления сознанием, но передумал и встал. Мы сидели в большой комнате, соблюдая молчание. - Я хотел бы, чтобы ты попытался видеть эманации орла, - сказал он. - но для этого ты должен сначала сдвинуть свою точку сборки, пока не увидишь кокон человека. Мы вышли из дома и направились в центр города. Мы сели на пустую потертую парковую скамейку напротив церкви. День клонился к вечеру. Он был солнечным и ветреным. Большое число народа мельтешило вокруг. Он повторил опять, как если бы хотел вбить это в меня, что настройка - уникальная сила, поскольку она либо помогает сдвигу точки сборки, либо приклеивает ее к ее обычному положению. - Тот аспект настройки, - сказал он. - который удерживает точку неподвижной, называется волей, а аспект, сдвигающий ее - намерением. Он заметил, что одной из самых захватывающих тайн является вопрос о том, каким образом воля, безличная сила настройки, превращается в намерение - личную силу, которая находится в распоряжении каждого. - Наиболее странной частью этой тайны, - сказал он. - является то, что превращение очень легко осуществить. Но гораздо труднее убедить себя в том, что это возможно. Здесь, и именно здесь, находится наша спасительная зацепка. Нас следует убедить в этом, однако никто не хочет быть переубежденным. Он сказал мне, что я нахожусь в самом остром состоянии сознания, поэтому могу испробовать намерение сдвинуть свою точку сборки глубже влево в позицию сновидения. Он сказал, что воину никогда не следует делать попытки видеть без помощи сновидения. Я возразил, что заснуть на публике мне не очень-то улыбается. Он разъяснил свое заявление, сказав, что увести точку сборки с ее нормального положения и удерживать в новом, это и значит спать: при соответствующей практике видящие овладевают способностью быть в состоянии сна и все же вести себя так, как будто с ними ничего не происходит. После незначительной паузы он добавил, что с целью видения кокона человека следует смотреть на людей сзади, когда они уходят. Бесполезно смотреть на них лицом к лицу, поскольку лицевая часть кокона человека ограждена щитом, который видящие называют "лицевой пластиной". Она представляет собой почти непроницаемый несгибаемый экран, который защищает нас всю нашу жизнь от натиска некоей особенной силы, порождаемой самими эманациями. Он также посоветовал мне не удивляться, если мое тело затвердеет, как замороженное. Он сказал, что я буду чувствовать себя, как некто, стоящий в середине комнаты и глядящий в окно на улицу, и что существенна здесь скорость, так как люди будут проходить перед моими окнами очень быстро. Затем он велел мне расслабиться, отсечь внутренний диалог и позволить точке сборки отойти под воздействием внутреннего безмолвия. Он побудил меня ударять себя мягко, но крепко, по правой стороне между подвздошной костью и грудной клеткой. Я сделал это трижды и глубоко уснул. Это было совершенно особое состояние сна: тело спало, а я прекрасно осознавал все, что происходило. Я слышал слова дона Хуана и мог следовать всякому его указанию, как если бы не спал, и все же я совершенно не мог двинуть телом. Дон Хуан сказал, что сейчас перед моим окном видения пройдет человек, и что я должен попытаться видеть его. Я сделал безуспешную попытку повернуть голову, и тут появилась сияющая яйцеобразная форма. Она была великолепной! Я пришел в благоговейный ужас от этого зрелища, но оно исчезло до того, как я сумел оправиться от удивления. Она уплыла, покачиваясь вверх и вниз. Все произошло так неожиданно и быстро, что я расстроился от нетерпения. Я почувствовал, что начал пробуждаться. Дон Хуан опять заговорил, и заставил меня расслабиться. Он сказал, что у меня нет ни времени, ни права для нетерпения. Внезапно появилось другое светящееся существо и уплыло. Казалось, оно было сделано из белой флюоресцирующей косматой шерсти. Дон Хуан прошептал мне на ухо, что, если я захочу, то мои глаза смогут замедлить все, на чем сфокусированы. Затем он предупредил меня, что приближается еще один человек. В этот момент я осознал, что слышал два голоса. Один из них, только что говоривший и увещевавший меня быть терпеливым, был голосом дона Хуана. Другой, сказавший мне воспользоваться глазами для замедления, был голосом видения. В этот вечер я видел десять светящихся существ в замедленном движении. Голос видения вел меня, чтобы я мог увидеть в них все, что дон Хуан рассказал мне о свете сознания. На правой стороне этих яйцеобразных светящихся существ была вертикальная полоса сильного янтарного свечения, толщиной, возможно, в десятую долю от объема кокона. Голос сказал, что это человеческая полоса сознания, и указал на точку на человеческом полюсе: эта точка интенсивно сияла. Она была расположена высоко на удлиненных формах, почти на их гребне, на поверхности кокона. Голос сказал, что это точка сборки. Когда я видел каждое из светящихся существ в профиль, его яйцеобразная форма была похожа на гигантский асимметричный котел, стоящий на ребре, или на почти круглый горшок с крышкой, поставленной на бок. Та часть которая казалась крышкой, была лицевой пластиной. Она была, пожалуй, в пятую часть от толщины кокона. Мне хотелось продолжать видение этих существ, но дон Хуан сказал, что я должен теперь смотреть на людей лицом к лицу и удерживать свой взгляд до тех пор, пока не разобью барьер и не увижу эманаций. Я последовал его команде. Почти мгновенно я увидел блистающий ряд живых, неотразимых волокон света. Это было ослепляющее зрелище, которое и колебало мое равновесие. Я упал на бок на бетонную дорожку. Отсюда я увидел, что неотразимые волокна света умножились: они раскрылись и мириады других волокон вышли из них, однако эти волокна, неотразимые, как они были, никак не мешали моему обычному зрению. В церковь шло много народа. Я уже больше не видел людей. Вблизи скамейки было несколько мужчин и женщин. Мне хотелось сфокусировать на них свои глаза, но вместо этого я увидел, как одно из тех волокон света внезапно раздулось. Оно стало подобно огненному шару диаметром, возможно, в семь футов. Оно катилось на меня. Моим первым импульсом было откатиться с его пути, но прежде, чем я успел двинуть хотя бы мускулом, этот шар ударил меня. Я почувствовал это так ясно, как если бы кто-то ударил меня кулаком в живот. Через мгновение другой огненный шар ударил меня, на этот раз с гораздо большей силой, а затем дон Хуан хлопнул меня довольно сильно по щеке открытой ладонью. Я невольно вскочил и потерял из виду волокна света и шары, ударявшие меня. Дон Хуан сказал, что я успешно выдержал свою первую короткую встречу с эманациями орла, но что пара толчков наката опасно открыла мой зазор. Он добавил, что шары, ударившие меня, называются накатывающей силой, или накатом (опрокидывателем). Мы вернулись в его дом, хотя и не помню, как или когда. Я провел несколько часов в своего рода полусонном состоянии. Дон Хуан и другие видящие его группы заставляли меня пить много воды. На короткое время они также опускали меня в бочку с ледяной водой. - Былы те волокна, которые я видел, эманациями орла? - спросил я дона Хуана. - Да, но ты почти не видел их, - ответил он. - как только ты начал их видеть, накат остановил тебя. Если бы ты остался так еще мгновение, он взорвал бы тебя. - Что же такое этот накат? - спросил я. - Это сила, исходящая из эманаций орла, - ответил он. - непрерывная сила, ударяющая нас во всякое мгновение нашей жизни. Она смертельна, когда видишь ее, но в других отношениях мы забыли о ней в нашей повседневной жизни, поскольку у нас есть защитный экран: у нас есть всепоглощающие интересы, захватившие все наше сознание. Мы постоянно беспокоимся о своем положении, о своем состоянии. Эти щиты, однако, не удерживают наката - они просто сдерживают наше непосредственное видение, предохраняя тем самым от поражения страхом, возникающим от видения того, как огненные шары ударяют нас. Щиты - большая помощь для нас, но и большое препятствие: они умиротворяют нас, но в то же время дурачат - они дают нам ложное чувство безопасности. Он предупредил меня, что в моей жизни придет время, когда у меня не будет уже никаких щитов непосредственно перед лицом наката. Он сказал, что это обязательная стадия в жизни воина, известная как "потеря человеческой формы". Я попросил его объяснить мне раз и навсегда, что такое "человеческая форма" и что значит потерять ее. Он ответил, что видящие описывают человеческую форму, как неотразимую силу настройки эманаций, зажженную светом сознания в строго определенном месте, там, где обычно закреплена человеческая точка сборки. Это та сила, которая превращает нас в человеческие личности. Итак, быть человеческой личностью значит быть принужденным сродниться с силой настройки, и, следовательно, сродниться с тем местом, откуда она исходит. По причине действия воинов в каждый данный момент их точка сборки двигается влево. Это постоянный сдвиг, который приводит к необычному чувству отчуждения, или контроля, или даже непринужденности. Этот сдвиг точки сборки влечет за собой новую настройку эманаций. Это начало серии еще больших сдвигов. Видящие очень правильно называют этот первоначальный сдвиг "потерей человеческой формы", поскольку он отмечает неумолимый отход точки сборки от своей первоначальной позиции, что приводит к необратимой потере сродства с силой, которая делает нас человеческими личностями. Затем он попросил меня описать все детали того, что я помню об огненных шарах. Я сказал ему, что видел их так кратко, что не уверен, смогу ли описать их подробно. Он отметил, что видеть - это другой способ выразить словами сдвиг точки сборки и что если я сдвину ее чуть-чуть левее, то у меня появится новая картина огненных шаров, которую я смогу интерпретировать, как воспоминание о них. Я попытался получить ясную картину, но не смог, поэтому описал то, что помнил. Он объяснил, что эти огненные шары вещь чрезвычайной важности для человека, поскольку они являются выражением силы, пронизывающей все детали жизни и смерти - чего-то, что новые видящие называют накатом. Я спросил его, что он подразумевает под "всеми деталями жизни и смерти". - Накатывающая сила - это средство, с помощью которого орел раздает на хранение жизнь и сознание, - ответил он. - но это также, лучше сказать, сила, собирающая жатву: она заставляет умирать все живые существа. То, что ты видел сегодня, древние видящие называли накатом. Он сказал, что видящие описывают ее в виде вечной линии разноцветных колец, или огненных шаров, которые непрестанно накатываются на человеческие существа. Светящиеся органические существа встречают накатывающую силу непосредственно, до того дня, когда эта сила оказывается слишком большой для них, и тогда они разрушаются. Древние видящие были загипнотизированы видением того, как накат откатывает их затем к клюву орла, чтобы быть поглощенными. Вот почему они назвали это накатом. - Ты сказал, что это гипнотическое видение. Видел ли ты сам, как накат раскатывает человека? - спросил я. - Конечно, я видел это, - ответил он и после паузы добавил: - ты и я видели это совсем недавно в городе мехико. Его утверждение было таким несуразным, что я счел себя вынужденным сказать ему, что на этот раз он ошибается. Он засмеялся и напомнил мне, что в том случае, когда мы оба сидели на скамейке в парке Аламеда в городе Мехико, мы оба были свидетелями смерти человека. Он сказал, что это событие записано у меня как в повседневной памяти, так и в левосторонних эманациях. Пока дон Хуан говорил со мной, ы меня было чувство какого-то легкого прояснения внутри, и я смог визуализировать с невыразимой ясностью всю ту сцену в парке. Человек лежал на траве, а трое полицейских стояли около него, чтобы удерживать на расстоянии зевак. Я четко помнил, как дон Хуан ударил меня по спине, чтобы изменить уровень сознания, а затем я "видел". Мое видение было несовершенным: я не смог стряхнуть видимость мира повседневной жизни. То, чем я кончил, было составлено из волокон великолепнейших оттенков, наложенных на дома и дорожное движение. Эти волокна были, в действительности, цветными линиями света, приходившими сверху. Они обладали внутренней жизнью: они сияли и лучились от энергии. Когда я взглянул на умирающего, я увидел то, о чем говорил дон Хуан: нечто, что сначала казалось огненными кругами, или радужными перекати-поле, катилось повсюду, куда я направлял свой взор. Эти круги накатывались на людей, на дона Хуана, на меня. Я чувствовал их своим животом, и мне стало плохо. Дон Хуан велел мне сфокусироваться на умирающем. Я увидел его в какой-то момент скручивающимся так же, как скручиваются некоторые насекомые, когда к ним прикасаются. Раскаленные круги отталкивали его, как если бы они хотели отбросить его со своего величественного неизменного пути. Мне не понравилось это зрелище, хотя огненные круги не испугали меня - в них не было ничего ужасного или зловещего, и я не чувствовал себя мрачным или подавленным. Круги просто вызывали у меня тошноту: я чувствовал их в своей подложечной ямке. В тот день я почувствовал внезапное и сильное изменение. Воспоминание о них опять вызвало общее чувство неуютности, которое я пережил тогда. Когда меня затошнило, дон Хуан смеялся, пока не выдохся. - Ты так все преувеличиваешь, - сказал он. - накатывающая сила не так уж плоха. В действительности она прекрасна. Новые видящие рекомендуют, чтобы мы открылись ей. Древние тоже открывались ей, но по причинам и для целей, которые вдохновлялись чувством собственной важности и одержимостью. Новые видящие, с другой стороны, подружились с ней. Они освоились с этой силой путем работы с ней без чувства самодовольства. И достигнут поразительный результат по своим следствиям. Он сказал, что сдвиг точки сборки - это все, что нужно, чтобы открыть себя накатывающей силе, и что если эту силу видеть определенным образом, то опасность незначительна. Однако очень опасным является невольный сдвиг точки сборки, обусловленный, возможно, физической усталостью, эмоциональным опустошением, болезнью или просто небольшими физическими или эмоциональными кризисами, такими, как страх или опьянение. - Когда точка сборки сдвигается непроизвольно, накатывающая сила раскалывает кокон, - продолжал он. - много раз я говорил о бреши, которая есть у человека под пупком. В действительности она не под пупком, а на коконе, на высоте пупочной области. Эта брешь весьма похожа на вмятину - естественный дефект на ровном, в основном, коконе. Именно сюда непрестанно ударяет нас накат, и здесь трескается кокон. Продолжая объяснения, он сказал, что при мелком сдвиге точки сборки трещина очень мала: кокон быстро восстанавливает себя, и человек испытывает то, что в разное время случалось с каждым: цветные пятна и искажения форм, которые остаются даже при закрытых глазах. Когда же сдвиг значителен, трещина более протяженная, и кокону нужно время для восстановления, как в случае воинов, целенаправленно использующих растения силы для выявления этого сдвига, или людей, неразумно принимающих наркотические средства. В этих случаях человек чувствует себя онемелым и холодным, у него возникают трудности с речью или даже с мышлением: это похоже на то, как если бы человек был заморожен изнутри. Дон Хуан сказал, что в тех случаях, когда точка сборки сдвигается слишком сильно из-за травмы или смертельной болезни, накатывающая сила делает трещину по всей длине кокона: кокон разрушается и сдвигается в себе - и человек умирает. - Может ли сознательный сдвиг тоже создать брешь такого рода? - спросил я. - Иногда да, - ответил он. - в действительности мы хрупки. Если накат ударяет нас снова и снова, смерть приходит к нам через эту брешь. Смерть - это накатывающая сила. Когда она обнаруживает слабость в бреши светящегося существа, она автоматически вскрывает кокон и приводит к его разрушению. - У всех ли живых существ есть эта брешь? - спросил я. - Конечно, - ответил он. - если бы ее у них не было, они не умирали бы. Однако брешь различна по размерам и конфигурации. Бреши других органических существ очень подобны человеческой: некоторые сильнее нас, другие слабее. Однако брешь у неорганических существ совершенно другая: она более походит на длинную нить - волосок светимости, следовательно, неорганические существа более долговечны, чем мы. В долгой жизни этих существ есть что-то чрезвычайно привлекательное, и древние видящие не смогли устоять перед этим соблазном. Он сказал, что одна и та же сила может произвести диаметрально противоположные действия: древние видящие были порабощены накатывающей силой, а новые вознаграждены за свои труды даром свободы. Освоившись с накатывающей силой через мастерство намерения, новые видящие в нужный момент вскрывают свой собственный кокон, и сила затопляет их, а не прокатывает, как свернувшееся насекомое. Конечным результатом является их полное и мгновенное исчезновение. Я задал ему много вопросов о выживании сознания после того, как светоносное существо поглощается внутренним огнем. Он не отвечал. Он просто причмокивал и пожимал плечами, а затем сказал, что одержимость древних видящих накатом ослепила их и не позволила увидеть другую сторону этой силы. Новые видящие со своим полным отрицанием всяких традиций дошли до другой крайности. Вначале они вообще отказывались фокусировать свое видение на накате: они говорили, что хотят понять силу эманаций в великом в ее аспекте жизнедателя и усилителя сознания. - Они осознали, что бесконечно проще разрушить что-то, чем построить или поддерживать. Унести жизнь - это ничто по сравнению с ее поданием и кормлением. Конечно, новые видящие ошибались в своей односторонности, но в свое время они исправили эту ошибку. - В чем они ошибались, дон Хуан? - Ошибочно изолировать что-то для видения. Вначале новые видящие делали прямо противоположное тому, что их предшественники: они фокусировались с таким же, как те, вниманием, но на другой стороне наката. Последствия этого были такими же, если не хуже, чем у древних видящих: они умирали глупой смертью, так же, как обычные люди. У них не было ни таинственности, ни злобности