Сергей Иванов. Мертвый Разлив --------------------------------------------------------------- OCR & recognized by John Z: john_z@ukrpost.net, 2003 Spellcheck - Алексей Алексеевич: alexeevych@mail.ru Мертвый разлив Сезон охоты на ведьм Миро-творцы ISBN 5-7921-0193-0, 5-15-000420-0 Издательства: АСТ, Terra Fantastica, Серия: Звездный лабиринт, Тираж: 10000 экз., 496 стр., 1997 г. --------------------------------------------------------------- Место и время действия - здесь и сейчас. Провинциальный русский город медленно, но неуклонно отторгается некой таинственной силой от нашей реальности. Все прочнее становится барьер, отделяющий его жителей от мира Земли, и все тоньше - другой барьер, отделяющий его от мрачного и завораживающего магического мира Огранды. Часть I. КРЕПОСТЬ Глава 1. ДУХОТА 1. Хочу домой Будто гонимый ветром, Вадим стремительно шагал по самому краю тротуара, уставясь перед собой стылым тусклым взглядом. Его сторонились, заблаговременно уступая дорогу - значит, он научился казаться грозным, даже опасным. Очень удобная маска: на самом-то деле он в любой миг готов был вильнуть, затормозить, соскочить на проезжую часть - лишь бы избежать столкновения. Вадим только притворялся непроницаемым, чтобы хоть так обезопасить себя от среды. Поверх привычного скафандра, именуемого телом, он словно напялил на душу еще один, маскируясь под хищника, как это выделывают некоторые бедолаги в природе. Сегодняшний день выкачал его до дна - как и большинство предыдущих, впрочем. Требовалась срочная подзарядка, но для нее еще надо было добраться до дома - на последних крохах энергии. В прежние разы это удавалось, но ведь и под самосвал мало кто попадал больше одного раза... Было время пик. На недавно пустынные улицы, патрулируемые моторизованными нарядами блюстителей, выплеснулись многотысячные потоки служителей: спецов и трудяг, - спешащих управиться со своими делами еще до начала комендантского часа, чтобы успеть попасть домой, где и прикончить остаток вечера. Чем дальше, тем сильней две эти касты различались: одеждой, районами обитания, маршрутами каждодневных миграций, даже внешностью, - и тем меньше смешивались. К тому же нескончаемо текущие стада бдительно стерегли те же блюстители, шныряя вдоль тротуаров на тарахтящих двуколесниках. От заполненных под завязку транспортов разило потными телами и нечистым дыханием, люди спрессовывались там в раздраженно бурлящую массу - по вечерам Вадим старался ее избегать, предпочитая дальние прогулки. Но хуже всего был тамошний психофон, к концу дня делавшийся для Вадима невыносимым. Вообще терпеть людей подолгу ему становилось все сложней - исключая разве немногих. А когда они сбивались вокруг Вадима в толпу, он чувствовал себя занозой в громадном организме, ополчившемся против инородных вкраплений. Не то чтобы на Вадима наезжали в открытую - поодиночке он смог бы поладить или управиться почти с любым, независимо от статуса и образа мыслей, - но массовые, суммарные инстинкты больших скоплений отвергали Вадима напрочь. Странное его сознание, намного выступавшее за границы тела, больше походило на незримое облако. (Вадим и прозвал его: мысле-облако.) И так же могло сгущаться, концентрируясь на подходящем объекте, либо расплываться вокруг на десятки метров, зондируя окрестности, либо вытягиваться в щупальце еще дальше, чтобы достать искомую цель. Иногда это было удобно и даже полезно, позволяя Вадиму вовремя избегать или встречать опасность, - но неудобств доставляло куда больше. Правда, малочисленные приятели и многие знакомые Вадима нещадно эксплуатировали его чудесные свойства, часто сами того не сознавая. Например, он неплохо умел проводить диагностику - не только вблизи, но и на дистанции, если было чем зацепиться за "клиента": фотография, записка, телефон. Черт знает, как в эти моменты менялось его мысле-облако (по проводам, что ли, устремлялось?), но промашек Вадим почти не давал. Помимо прочего, мысле-облако характеризовалось заряженностью - так вот, энергию из него и черпали все, кому не лень, пока не разряжали напрочь. Оно не становилось от этого меньше, однако теряло обычную защищенность, делалось раздражительным и болезненным, словно свежая рана. На тротуарах тоже было тесно, однако, не как в общественных транспортах. Охотнее бы Вадим шагал по шоссе, в стороне ото всех, благо машин в городе становилось все меньше, но нарваться на слишком ретивого блюстителя тоже не улыбалось: последнее время они растеряли всякие тормоза. И по сторонам глядеть не хотелось, все вокруг было знакомо до оскомины, до тошноты, а особенно бередили душу размалеванные ерундой стены и бездарные агитщиты, постепенно вытеснившие пустеющие витрины да ненужные вывески. Остальные давно притерпелись к ним, некоторые даже прониклись, и только единицы, включая Вадима, не могли без содрогания видеть просветленные физиономии крепостных, радостно одобряющих все подряд, да исполненные значимости лики Глав, призывающих радеть и бдеть, оберегая их же завоевания. Впрочем, сейчас Вадима удручало все, а непроглядно хмурое небо вкупе с моросящим холодным дождем только добавляли ему безысходности. Господи, неслышно стенал он, изо дня в день - одно и то же! И так бездарно, тускло проходят годы, приближая позорный конец, венчающий бессмысленную жизнь. Не жизнь - прозябание. За какие грехи меня одарили столь многим, а потом забросили в душный мир, где все это никому не нужно? Как и обычно, под вечер Вадимом овладевала апатия, когда не хотелось ни двигаться, ни думать, - и приходилось заставлять себя идти быстрей, чтобы изгнать ее, словно остеохондрозную боль. Или как волчью отраву, от которой, если верить классикам, единственное спасение - бег. "Хочешь быть здоровым - бегай, хочешь быть умным..." Н-да. Впрочем, при быстрой ходьбе и вправду думалось лучше. И вспоминалось тоже. Что делать, в общем, невредно - хотя бы для тренинга. Ну, как же мы дошли до жизни такой? А зачалась она не так давно, лет двенадцать тому, когда "наш паровоз" сделал остановку раньше планируемого, на всех парах влетев в тупик, где раскололся вдребезги. И очень много действительно несчастных людей вдруг оказались в положении той самой шлюхи, коей попользовались, да не заплатили, - то есть пораскинули мозгами и смекнули: выходит, нас изнасиловали? Как и всегда, кинулись искать виноватых. Для начала низвергнули прежних кумиров, что само по себе неплохо, однако сопровождалось лишними разрушениями - вполне в духе этих прежних. К тому же, как известно, "свято место" не пустует, пока в нем нуждаются массы, - а уж заполнить его найдется кому. В данном случае на волне народного гнева всплыл некто Венцеслав Гедеонович Мезинцев - личность по-своему незаурядная, на диво энергичная, но и простодушная до изумления (конечно, если не притворялся). Мужчиной он был видным, даже представительным, с породистым черепом и сановной статью. Голос имел звучный, языком, что называется, владел, а речи толкал сочные и яркие, воспламеняя слушателей и накалом страстей и доступными образами. Новые идеи, предложенные Мезинцевым взамен старых, то же стряпались по проверенному рецепту: когда виновники, по странному стечению обстоятельств, обнаруживаются лишь на стороне, а все беды, естественно, проистекают от пришлых. Причем в пришлые теперь можно было угодить не только по составу крови или чертам лица, но и по образу мыслей - внушенному якобы извне. Сам же наш великий, мудрый, добрый народ повинен разве в лишней доверчивости, за что расплачивается который век. И с географией ему не подфартило: вечно кто-нибудь, начиная с половцев и татар, посягает на его величие, вечно приходится защищать одних от других, страдая за всех. А теперь на верхотуре засели самозванцы, без роду, без племени, и продолжают бессовестно обирать простой люд, не имея на то вовсе никаких прав. Попутно выяснилось, что сам-то Мезинцев из древнего княжьего рода, только что не царского, и уж с его происхождением все в порядке. А чистоту благородных кровей и православную веру его семья, оказывается, пронесла через все десятилетия Советской власти, - наверное, и тогда, в силу привычки, она вполне вписывалась в правящие структуры. По всегдашней своей доверчивости Вадим в числе первых выступил за избавление от федерального гнета, наивно уподобив большинство губернцев себе: мол, и для них свобода как воздух. Но уже спустя неделю он явственно ощутил мутную, темную волну, вздымающуюся из глубин воспрянувших душ, чтобы взамен рассыпавшейся пирамиды выстроить новую: поменьше, зато прочней и тотчас же отпрянул прочь, испугавшись неистребимого людского лакейства. Еще некое время Вадим добросовестно старался погасить или хотя бы притормозить волну мути, участвуя в малочисленных и недолговечных объединениях интеллигентов, безнадежно пробовавших докричаться до масс, пока эти запрудки не рухнули, сгинув вовсе либо растворившись в толпе новых обиженных. Последние уже мечтали о возрождении прежней власти, чтобы господа и слуги опять поменялись местами, что бы вернуться в обжитые клетки - тесные, зато теплые. Как выяснилось, наш "великий и мудрый" вовсе не нуждался в свободе, он слишком отвык от нее за века рабства, а его мечты давно ограничивались кормушкой посытней да загонами поуютней. И конечно, ему нравилось, когда гладили по шерстке, нашептывая про избранность, уникальность, величие, - а кто это не любит? Прав оказался мудрый Шварц: "Каждая собака прыгает, как безумная, когда ее спустишь с цепи, а потом сама бежит в конуру". В общем, момент был упущен - а может, его не было совсем. И когда в губернии возобладала партия Мезинцева, на платформе "державности" ухитрившаяся сплотить монархистов с наследниками "цареубийц", надеяться стало не на что, и дергаться больше не стоило, поскольку от одиночек уже не зависело ничего. Оставалось только наблюдать за развитием событий, да бессильно призывать чуму на оба дома. Затем, как раз на пике перемен, Вадима угораздило влететь в такие личные передряги, что на их фоне потускнели любые глобальные проблемы, а последствия сказывались до сих пор, будто на него навели долговременную порчу. На несколько месяцев он вообще отключился ото всего, а воспоминания о тех сумасбродствах и впрямь смахивали на бред - довольно странный при его психотипе, весьма и весьма уравновешенном. Когда к Вадиму вернулось соображение, в губернии уже многое изменилось. По границам наставили вышек с дальнобойными лазерами, возникшими невесть откуда, и пригрозили спалить к чертям всякого, кто сунется без спроса. И действительно, пожгли с десяток машин нагрянувшим было федералам. В ответ те саданули по вышкам ракетами, однако дальше продвигаться не стали, убоявшись новых сюрпризов, щедро сулимых сепаратистами. Еще пару раз на город сбросили десант, но что случилось с бравыми парнями, до сих пор мало кто понял, - во всяком случае, канули они, точно в бездну. Дальнейшие разборки федералы отложили на потом, что было разумно при тогдашней неразберихе. К тому же предполагалось, что мятежная область недолго протянет в условиях блокады и сама же попросится обратно. Однако запасы терпения у здешнего населения, закаленного десятилетиями социализма, оказались неистощимыми, а изоляция - куда надежней, чем полагалось вначале. (Опыт "железного занавеса" не пропал втуне.) К тому же в федерации хватало собственных проблем, и не из-за чего было затевать вселенский сыр-бор: полезные ископаемые в губернии давно истощились, а на промышленные гиганты ей не повезло. Что происходило там, на заоблачных вершинах губернской власти, снизу было трудно судить. Но только ситуация с Отделением определилась, как бедняга Мезинцев приказал всем жить долго и счастливо, запечатлевшись в благодарной памяти губернцев под прозвищем Основатель. Выпавшее из его рук знамя тотчас подхватил Савва Матвеевич Погорелов, давний соратник и дальний родич Мезинцева, сделавшись "первым среди равных", а затем и просто Первым. Этот мало походил на аристократа (хотя претендовал), говорил проще и понятней. А потому оказался к народу ближе и на всех уровнях был принят с редким единодушием. Исходные посылы Основателя практичный Погорелов слегка трансформировал: теперь к народу, истинному и мудрому, причислялись только здешние старожилы, а в пришлые неожиданно угодили "новоселы" - то есть те, кто понаехал сюда в последние десятилетия. На экранах телевизоров Первый возникал через день, со временем сделавшись большинству горожан вроде родича: звезд с неба, конечно, не хватает, зато уж свой в доску - вплоть до прорывавшихся матюгов. Хотя те, кто образованней, предрекали от этой простоты многие несчастья: ибо и вправду бывает она "хуже воровства" - особенно при таких властных рычагах. Поначалу жизнь в губернии действительно пошла враздрызг, и немало жителей, самых пугливых или самых дальновидных (или прост слишком завязанных на заграницу), поспешили отсюда "слинять". Кое-кто из нынешних крутарей неплохо нажился на этих переездах, но некоторые и разорились, за бесценок скупая освобождавшиеся квартиры, никому потом не пригодившиеся. Едва ли не треть горожан убралась в первые же месяцы, хотя не гарантировано, что до мест назначений добрались все. В дороге ведь всякое могло приключиться - в том числе по вине перевозчиков, отнюдь не заинтересованных в конечной доставке. Во всяком случае, цены на барахло тогда упали на порядок, и поди разберись, кто его продавал: сами отъезжающие или те, кто грабанул их в дальнем пути. Затем волна беглецов схлынула и одновременно ситуация в губернии пошла на поправку, как будто численность и состав здешнего населения, наконец, достигли некоего оптимума, позволившего правителям организовать жизнь по-новому. Конечно, к прежнему достатку не вернулись, однако и в полную нищету не низвергнулись. Переселили законопослушных горожан поближе к административно-промышленному кольцу, уплотнив подходящие дома, а внутри него затеяли капитальную перестройку, подготавливая места для нынешних Управителей (нареченных почему-то "золотой тысячей"), - и объявили все это Крепостью. А обезлюдевшие окраины предоставили в распоряжение выживших частников и опекавших их крутарей, здешних "санитаров леса". Последние обычно базировались и вовсе за окружной дорогой, в автономных пригородных поселках, отделенных друг от друга зелеными просторами. Что творилось вне города, Вадим представлял смутно, однако полагал, что селяне тоже поделились на два параллельных мира, одной, большей своей частью отойдя в подчинение Крепости, а другой, поменьше, контактируя с крутарями. По-видимому, у крепостников не хватало силы дожать крутарей, а потому приходилось их терпеть. И даже демонстративно, в упор, не замечать, когда те проносились на обтекаемых двуколесниках или роскошных могучих джипах через городской центр, пока и сами крутари не нарушали неписаного договора, пытаясь вторгнуться во внутренние дела Крепости. Странное это равновесие затянулось на годы, и существование крутарей, сперва принимавшееся как неизбежный компромисс, постепенно сделалось привычным. Кто поумней, даже углядели в этом общественное благо, сдерживающее правительский беспредел, - ибо и теперь, после официального закрытия границ, у рядовых граждан сохранялись пути отступления. Стоило чуть пережать, и крутари с охотой примут под свои крыши новых овечек. Так же и для мирных частников нашлось бы куда деваться, если в избытке алчности главари моторизованных банд попробовали бы слишком их придавить. Такой вот необычный симбиоз. А в Крепости продолжалась "эпоха перемен". Всех крепостных, поделив на дюжину категорий, перевели на ежевечернее снабжение пайками, образовав для этого разветвленную сеть кормушек. То, что тамошние раздатчики потихоньку таскали, было как раз нормальным и "по-человечески" понятным, даже простительным. И хамство их не удивляло, и сытое лакейское чванство, свойственное любым прихлебателям. Странным было другое: при всем том они исправно исполняли свои обязанности, а система распределения работала без сбоев, столь часто сотрясавших прежнюю экономику. То ли контролировали раздатчиков как-то иначе, то ли уменьшение масштаба повлияло, то ли у общей кормушки появились немалые резервы - а может, все три причины вместе. Примерно так же поступили и с неупорядоченной индустрией развлечений. Некоторые, особо хлопотные, отрасли упразднили вовсе - например, прекратили выпускать книги. Вдобавок позакрывали театры, музеи, концертные залы, а высвободившийся контингент объединили в одной гигантской Студии, с которой отныне и стало распределяться по кабелям "разумное, доброе, вечное", - тем более забугорные передачи скоро перестали пробиваться через атмосферные помехи, непонятно отчего крепчавшие с каждым месяцем. За ненадобностью приемники сдавались раздатчикам в обмен на дефицит, и лишь немногие умельцы еще ухитрялись вылавливать потусторонние голоса. Впрочем, ни короткие, ни длинные волны не доставали сюда вообще, будто на границе губернии воздвигли завесу, непроницаемую для сигналов (еще одна загадка). Так что доступными оставались немногие спутниковые трансляции, а принимать их могли только высококлассные спецы. Но самое странное началось затем, когда весьма мягкий в этих широтах климат постепенно стал превращаться в континентальный, а затем и вовсе в несусветный. Суточные перепады температуры сперва доползли до тридцати градусов, потом до сорока, а иногда достигали пятидесяти. В полдень парило точно в пустыне, зато с наступлением ночи небо затягивали сплошные свинцовые тучи, из которых принимался сыпать холодный дождь. В иные ночи даже выпадал снег, удивительный после дневной жары. Раскаленные за день стены к утру остывали настолько, что и в закупоренных наглухо комнатках изо рта валил пар. Каждые сутки губернцы словно проживали целый год, со всеми положенными сменами сезонов, - зато прежние времена года сгинули невесть куда. А грозы теперь сотрясали воздух едва ли не каждую полночь, за несколько лет спалив в городе почти все деревянные постройки, копившиеся веками, и потоками едких ливней превратив большинство окрестных дорог в сплошную полосу препятствий, пригодную разве для вездеходов крутарей. То ли, по примеру людей, природа окончательно сбрендила, то ли и вправду, как считали многие, виноваты были происки федералов, решивших хотя бы таким способом задавить "вольную" губернию, торчавшую посреди их владений, точно ржавый гвоздь в полированной доске. С ухудшением климата боролись, растягивая между крышами специальную пленку, произведенную в загадочном, настрого засекреченном Институте. Правда, пока ею обезопасили лишь перестраиваемый наново Центр, уже заселяемый Управителями с семьями и обслугой, - да и то не целиком. Для утепления горожанам выдавались одеяла, но отнюдь не тулупы с валенками, так что шляться по непроглядно темным улицам, даже и без запрета, мало кому приходило в голову. А когда к ночным морозам добавились непонятные и бессмысленные убийства, после которых от жертв оставались кровавые ошметки, - у самых отважных пропала охота к неурочным прогулкам. Стали поговаривать о необходимости решеток на окнах, вплоть до самых высотных, - тем более что временами убийцы забирались в дома. Во избежание кривотолков власти оставили это на усмотрение жильцов, одаривая желающих симпатичными наборчиками из десятка стальных прутьев и пакетика с цементом (дрелью можно было разжиться у домового) - на манер старой игры: "Сделай сам". Хочешь остаток дней провести за решеткой, подсуетись в свободное время, но уж потом не пеняй на злокозненных правителей. Правда, на дверях трудяжных клетушек ночные запоры встраивали централизованно, ограничившись сбором подписей под петицией (подписались с обычным единодушием). А вот спецов запирать пока не стали - видимо, рассудив, что среди них довольно умельцев, способных обойти любые запоры. И законопослушие еще не впиталось в кровь спецов, как у трудяг, - их еще не "дисциплинировали" как следует. Что до самого Вадима, то эти годы он жил словно бы по инерции, оглушенный тем недолгим приливом чувств, больше напоминавшим цунами. Душу его раз бередили до таких глубин, которых Вадим в себе не подозревал. Собственно, тогда он и "вышел из себя", расплывшись в мысле-облако, - причем, видимо, навсегда. И долго ему было ни до чего, хотя событий вокруг хватало, в том числе довольно страшненьких. Надо признать, со стихийной преступностью в Крепости блюстители расправились лихо, по примеру первых чекистов не утруждая себя поисками виновных, а просто хватая всех подозрительных. Правда, затем блюстители не приканчивали их с большевистской (или же инквизиторской) принципиальностью, расстреливая по подвалам, а пропускали через некий таинственный "анализатор", после которого у редкого из испытуемых не ехала крыша. Зато и самых отпетых преступников не приходилось лишать жизни, ибо склонность к авантюрам у них улетучивалась напрочь. (Вообще, как известно, лучший способ покончить с преступностью - рассадить всех по тюремным камерам.) Наверное, таким же способом крепостники не от казались бы разобраться и с крутарями, но здесь еще неизвестно, чья возьмет. Во всяком случае, затевать крупную свару было себе дороже. Однако в последние месяцы на город свалилась новая напасть: из закупоренных ночами домов стали исчезать люди - причем, как на грех, почти все были спецами, не позаботившимися зарешетить окна. А это было чревато многим, в том числе принудительным встраиванием решеток. То есть сначала, разумеется, по общагам понесут опросные листы, чтобы все выглядело тип-топ. И перепуганное большинство, конечно, их подмахнет, а несогласное меньшинство, как всегда, утрется: куда там, "воля народных масс"! А затем, чтоб окончательно излечить от иллюзий, и на места служб станут возить в зарешеченных транспортах, в сопровождении надсмотрщиков... Краем глаза Вадим засек, как его нагоняет расхлябанный двуколесник с блюстительскими эмблемами на потертых боках, и обреченно вздохнул: еще и этих не хватало!.. Двуколесник с достоинством приближался, дребезжа плохо пригнанными деталями, фыркая вонючим дымом. В условиях ухудшения климата и топливного дефицита сей транспорт сделался в губернии основным - исключая, конечно, общественные. Он немногим отличался от мотоцикла, послужившего ему прототипом, однако был существенно длинней и значительно массивней, поскольку предназначался для двоих. Но главное: обзавелся крохотной кабинкой, вплотную обтекающей ездоков, - с крышей и дверцами, как положено. Обогнав Вадима, двуколесник затормозил и дал легкий крен на опору, выдвинувшуюся сбоку днища. Затем распахнулась узкая дверца и наружу протиснулась грузная фигура, затянутая в кожу и пластик, вооруженная увесистой дубинкой. А самой занятной деталью снаряжения являлся широкий шипастый ошейник - теперь, после загадочных ночных мясорубок, вовсе не казавшийся нелепым. - Гуляем? - сипло осведомилась фигура, поигрывая дубинкой. - И чего тебе в транспортах не катается, а, дурик? Вадим покосился вбок: второй блюститель следил и ним, словно натасканный пес, готовый броситься при первом неосторожном движении. Или слове. - Гуляю, - коротко подтвердил он. - Нельзя? Можно, - разрешил толстяк. - Сейчас. А застукаем после отбоя - смотри!.. Хорошо, - согласился Вадим непонятно с чем: то ли он не станет разгуливать после отбоя, то ли постарается, чтоб его не "застукали". И оба блюстителя взирали на него с сомнением. Угрюмая эта парочка привязывалась к Вадиму не впервые, будто подозревая в чем-то. Или просто он ей "не глянулся". Конечно, логика в таких подозрениях присутствовала: если человек нарастил приличные мослы, но при этом не крутарь и не гардеец, ему прямая дорога в грабители - иначе зачем? - Выпендриваешься много, - наконец объявил блюститель, словно именно это не давало ему покоя. Кто ты вообще есть? Грязь! Вадим промолчал: не спрашивают - значит, и отвечать ни к чему. А сие словечко: "грязь", - мы положим в копилку. "Новояз" как-никак. - Понял меня? Понял, - ответил он на сей раз, даже повторил: - Понял, брат патрульный! Опять же, про что понял: про выпендреж или про "грязь"? Сами пусть разбираются. Каков вопрос, таков ответ. А мысленно Вадим даже прибавил: "блюст", - не ругательство, нет. Обычное сокращение названия. Кажется, блюстители что-то заподозрили, но сформулировать не могли (словно тот пес, что говорить не обучен), а посему пребывали в раздумье. И придраться вроде не к чему, и отпускать жаль. Где-нибудь, в не столь людном месте, они бы не стали церемониться, обошлись и без повода, - но здесь это чревато. Конечно, можно было вывернуть Вадиму карманы - на предмет обнаружения запретных вещей. Только какой же остолоп станет носить их на службу, где шмонают еще чаще? Ладно, дурик, топай, - велел толстый, как в прежние разы. И посулил зловеще: Попадешься ты нам!.. Тоже не ново. Пожав плечами, Вадим зашагал дальше, прикидывая, чем он так не понравился стражам порядка. Впрочем, в нюхе им не откажешь: Вадим и вправду совсем не чтил тот "порядок", который они с таким усердием насаждали. Вообще, что это такое: порядок? Он ведь разный: в казарме - один, на кладбище - другой, в лагере - третий. И лагеря, кстати, бывают всякие: от Артека до Соловков. Скученные довоенные кварталы наконец раздвинулись, сменившись разрозненными высотными зданиями поздних застроек, между которыми было где разгуляться - ветру, машинам, людям. И даже упомянутым ночным проказникам, ибо как раз в здешних рощицах чаще случались убийства, прозванные в народе мясорубками. Может, дело в том, что в таких "спальных" районах проживала большая часть горожан. И еще, пожалуй, в Центре, но там бы садюг живо взяли в оборот. Ибо блюстителей за возводимой вокруг Центра стеной наверняка набралось бы не меньше, чем жильцов, - не считая гардейцев. "Золотая тысяча" как-никак, слуги народные!.. А по совместительству - "отцы" да "старшие братья". Ну, разве не забавно? Наконец отвернув от шоссе, Вадим переключился на бег, с удовольствием разминая застоявшиеся суставы, разгоняя кровь. Маршрут был выработан давно: подальше от домов и тротуаров, отравленных людскими страстями, поглубже в чащи, пусть и такие. От воспрянувших мускулов на душе становилось легче, а духота словно бы отпускала. Надолго ли? И все же, кабы не вечерние пробежки, жить стало б и вовсе невмоготу. Жаль только, вволю тут не побегаешь: у нас и прежде не жаловали чудаков (странников?), а уж теперь!.. Будто проверяя себя на прочность, Вадим к обычному маршруту добавил сегодня изрядный крюк, чтобы наведаться в одно тоскливое место, в подробностях расписанное очевидцем... если так можно назвать того, кто застал от преступления только следы. Конечно, и тех сейчас уцелело немного: что не прибрали блюстители, затоптали зеваки, - но Вадим давно разуверился в умелости крепостных сыскарей, не говоря об их проницательности, а потому хотел взглянуть на все сам. Разумеется, никого тут уже не было: слишком укромное местечко, в самой глубине запущенного сада. (И кой черт занес сюда девицу?) Даже блюстители не сидели в засаде, поджидая идиота-злодея, решившего невесть с чего полюбоваться содеянным, - прошли времена таких романтиков, канули в лету вместе с аналитиками-детективами вроде Холмса. И в дело приходится вступать дилетантам - вроде Вадима. Для начала он тщательно оглядел поляну, не обращая лишнего внимания на отпечатки, оставленные здесь в таком множестве, что грунт казался перепаханным, но подмечая сторонние предметы. Блюстители не удосужились собрать от жертвы все части, так что несколько находок заставили Вадима содрогнуться. Однако взгляда он не отводил, даже присаживался на корточки, чтобы рассмотреть их в подробностях. Озадачила кость, довольно толстая и словно бы перекушенная мощными челюстями, - но с тем же успехом ее могли раздавить большие кусачки (Вадим видел такой фокус в одном старом фильме). Всякой ерунды отыскалось во множестве, но почти все наверняка разбросала благодарная публика, а доблестные блюстители добавили. "Идеальные условия для мокрушников!" - в раздражении думал Вадим. Не успеешь замочить кого, как над местом проносится стадо восторженных баранов, а затем и овчарки пошныряют туда-сюда, имитируя деятельность... Они что, специально? Вадим осмотрел ветви, подмечая куда больше других. Но и там зеваки постарались, наследив везде, куда смогли дотянуться. Бедняги - их же пичкают только тивишными программами, бездарными и выхолощенными. Вот и приходится добирать зрелищ: к примеру, поглазеть на девичьи трупы, будто пропущенные через мясорубку. Забирает, а? По спирали Вадим принялся обходить полянку, круг за кругом, пока не наткнулся на оброненную кем-то монету, довольно крупную по номиналу. Прежде, еще до Отделения, он и эту находку занес бы в разряд малозначащей ерунды. Однако сейчас деньги не разбрасывали по полянам, словно мусор, - хотя бы потому, что в Крепости они мало у кого сохранились. Служивому люду, отоваривающемуся в кормушках, монеты без надобности. Вдобавок можно и погореть, ежели попадешься. Ибо наличие деньжат наводило на подозрения: не шляется ли их владелец по крутарским зонам, втихаря разлагаясь? А загреметь по такой малости в селькоммуну никому не хотелось. Впрочем, говорили, будто отдельным блюстам денежки полагаются - чтобы те могли надзирать и за крутарями, не привлекая внимания. Правда, Вадим цинично полагал, что доверенные соглядатаи больше "оттягиваются" и кабаках и со шлюхами (о этот сладостный дух разложения!), чем радеют о порученном деле, - но здесь им даже сочувствовал. В любом случае подобных шустриков не стали бы привлекать расследованию банальных убийств. И кто ж тогда посеял монетку - неужто все-таки замешаны крутари? "Пошла муха на базар..." И вправду, что ли, наведаться к ним? Вдруг чего знают... Как уже поминалось, единый некогда город был разделен теперь на три плохо стыкующиеся части: пресловутую Крепость, все теснее смыкавшуюся вокруг Центра, но кое-где выпустившую отростки до окраин; беспорядочно разбросанные "вольные зоны", где жировали частники с крутарями; и районы, не пригодившиеся ни тем ни другим, пустующие либо заселенные маргиналами - опустившимися бездельниками и побирушками, которых гоняли брезгливые крутари, а от блюстителей они бегали сами, потому что в Крепости их ловили и направляли в сельские коммуны, удрать откуда было не просто. Подбрасывая монетку на ладони, Вадим задумчиво созерцал загаженное обмелевшее озерцо, в темные воды которого давно не тянуло окунуться. По ту сторону, на изрядном удалении, мелькали одиночные фигуры, торопясь пересечь одичалый, погруженный в сумерки парк, тревожно шелестящий ветвями. Слухи о новой мясорубке уже разошлись по Крепости, и никому не хотелось из зрителя превратиться в участника. Хотя, говорят, дважды в одну воронку... Не желаете проверить? Итак, варианты. Конечно, после подобных эксцессов первыми на ум приходят именно крутари: во-первых, у нас принято искать виновников на стороне; во-вторых, уж они не устрашились бы изрубить человека на куски - если в этом была выгода. Но что за польза вытворять такое с безобидной и глупенькой девицей, никоим боком их не касавшейся? В худшем случае крутари устроили бы с ней группешник, хотя это противно их кодексу. Даже убивать бы не стали: зачем - кому она сможет пожаловаться? Эти ребята брали что хотели, а чего не могли взять, покупали или выменивали. Но не злобствовали без причины и расстройством психики страдали редко. Следующими из посторонних следовало помянуть маргиналов, которые и вовсе невесть о чем думают. Мало ли что им взбредет в голову? Детей-то они точно таскают. А уж чего делают с ними дальше: сжирают ли, воспитывают на свой лад, заставляют танцевать нагишом вокруг костра, бия в бубен, - про то ведают лишь репрессоры. И если стая этих лохматых, провонявших, засыпающих на ходу... Нет, на гиен они не тянут, как бы ни хотелось. Да гиены и не управились бы с таким эффектом: здесь ощущались хищники покрупней! Еще болтали о некоем жутком зверье, с недавних пор заведшемся в губернских лесах и якобы сильно досаждавшем глухоманцам. Однако кто из крепостных видел в последнее время хоть одного глухоманца, не говоря про зверей? Из ближних сел еще заглядывали в город, но в Крепость - никогда. Ибо подчиненные ей селяне смирненько сидели по своим коммунам, будто по кочкам, и ждали нечастых блюстительских обозов, поставлявших коммунарам наборы- по слухам, и вовсе нищенские. Все-таки городские жили сытнее, потому как ближе к правителям: а ну как воззавидуют? Нет, решил Вадим, если зверье существует, то в город носа не кажет, иначе бы засекли. Может, как и меня, его напрягает здешняя атмосфера; или же его сюда не пускают, накрыв Крепость невидимым колпаком, как сделали это с губернией, - но звери тут ни при чем. Кто сие вытворяет, не так приметен, к тому ж умеет не мозолить глаза - это человек... во всяком случае, по виду. А что за потемки в его душе - покажет вскрытие. Дай бог, чтобы этим пришлось заниматься не мне. И в расположении мясорубок не проступало системы. Они случались то в чаще, то на пустыре, то между домов, и лабиринте старых заборов, то внутри зданий. Не в самой глубине Крепости, но и не вблизи ее границ. Не тяготели ни к какому-либо центру, ни к маршруту. Будто кто-то громадный вслепую тыкал в город пальцем - а уж каким образом под палец попадала очередная малышка, другой вопрос... конечно, если вопросы тут уместны. А если это "божественная непостижимость"? Завершив осмотр, Вадим обнаружил еще одну особенность, будившую в сознании странные картины. Кору одного из старых вязов, метрах в двух от земли, пересекала глубокая свежая царапина, треугольная по сечению, - будто кто-то, пробегая, задел дерево шипастым плечом или боком... Но тогда что ж это была за громадина? Вадим прислонился к дереву и покачал головой: его собственное плечо пришлось на полметра ниже, хотя ростом не обделен. Или это проделывалось в прыжке? Или же нам морочат головы!.. Если так, то исполнялось это деликатно, без нажима, в расчете на тонких ценителей, - из которых здесь побывал, наверно, один Вадим. Пока не стемнело окончательно, он возобновил пробежку, теперь нацелясь прямо домой. Ветер уже по-хозяйски ворочал над его головой ветвями, вступая в ночные права, и требовался весьма избирательный слух, чтобы различать в сплошном гуле сторонние шумы. Однако к шелесту крон не примешивалось ничего настораживающего, и мысле-облако не находило вокруг угрозы. Если этой ночью опять кого-нибудь разорвут, то уже не в самой близи - по крайней мере, прежде такого не случалось. "Господи, - возмечтал Вадим, подбегая к общаге, - забраться бы теперь в горячую ванну, размякнуть мышцами и душой, поводить по телу пучком тугих струй, погрезить о странном!.. Только где ж ее возьмешь нынче - горячую? - И сам ответил: - В "поднебесье" разве, однако там это чревато". Придверная встретила Вадима неласково, долго и придирчиво разглядывала его пропуск, хотя сторожила дом не первый год и жильцов знала наперечет. Бабенка и в лучшие годы не отличалась здоровьем или красотой (потому, наверное, семьей не обзавелась), зато была старожилкой и теперь четко сознавала, кто виновен в ее незадавшейся жизни. По мере слабых сил и возможностей она отравляла здешним новоселам существование, а если удавалось, то собирала с них дань, полагая ее скромной компенсацией за причиненные старожилам беды. Впрочем, некоторые особо зловредные типы, вроде Вадима, даже и так не старались искупить историческую вину. - Че поздно-то? проворчала придверная, разочарованно возвращая пропуск. - Ладно, проходь уж. - А вослед вякнула: - И шоб девок не водил боле!.. Распустились тут. На прежней работе, в городской бане, она прославилась тем, что в индивидуальных душевых вылавливала парочки, вздумавшие помыться вдвоем. Заглядывала под каждую дверь и считала ноги - для этого ее образования хватало. Скандалы потом раздувались громкие, а в результате старушка пошла на повышение. Теперь, вместе с другими домовыми, устраивала облавы по каморкам спецов, отлавливая посторонних. В дверях квартиры торчала записка - конечно, от Алисы. Вадим угрюмо скомкал листок и сунул в карман, заранее уже зная, сколько он будет колебаться, прежде чем уступит ее приглашению и своим подспудным желаниям. Черт знает почему, но его туда тянуло. Увы, все предопределено в этом унылом мире, и у каждого колобка есть своя накатанная колея! А на финише всех ожидают персональные лисы. Или Алисы? Со вздохом облегчения Вадим задвинул за собой дверь и дважды повернул ключ, надежней отгораживаясь от мира. Квартира была крохотной, зато отдельной, а это для Вадима значило многое. Уф, наконец-то! Все эти лица, голоса, страсти, кошмары - долой! Наконец-то один. Без свидетелей. Первым делом он содрал с плеч жесткий, сковывающий движения сюртук, затем в сторону полетел обязательный к ношению галстук, смахивающий на собачий ошейник с болтающимся обрывком поводка. Вадим сбрасывал одежду остервенело и сам посмеивался над этим своим ритуалом: нагота - иллюзия свободы!.. Впрочем, голышом и вправду дышалось легче. Чуть погодя он снова одевался, уже в домашнее, свежестиранное. Однако несколько минут в сутки должен был ощутить воздух всей кожей, походить босиком по истертому паласу, будто это помогало восполнить утерянную за день энергию, черпая из эфира. И еще принять душ - да! Смыть с себя скверну, раскупорить поры... К счастью, дом был прежней постройки, а в тогдашних кельях еще устраивались ванные - но вот горячей водой теперь снабжали немногих, Правда, и сам народ со странной готовностью, если не с охотой, отказался от каждодневных омовений, вернувшись к ежесубботним посещениям общественных бань - традиции, освященной столетиями. Потом, заслонясь музыкой от посторонних шумов ("Нет, это обязательно!"), Вадим опустился на палас и долго сидел в странной позе, убирая с мышц накопленные зажимы, сбрасывая раздражение, избавляясь от мелочных, суетных мыслей, туманивших рассудок, - отстраняясь. Вот и еще сутки пролетели, а продвинулся ли он хоть на чуть? Господи, как трудно становится любить жизнь! Не говоря уже про людей... Теперь у нормального обывателя возникла бы следующая альтернатива: либо накачаться медовухой, в достатке поставляемой через распределители и, что странно, совершенно безвредной (эйфории хватало до отбоя, ночью выпивохи мертвецки спали, а с утра вновь были как огурчики - до следующего пайка); либо на весь вечер прилипнуть к экрану одноканального тивишника, отоварившись очередной порцией Студийной жвачки. Однако Вадим и от рождения был не вполне нормален, а с возрастом это качество еще усугубилось. Потому из двух зол он, как всегда, выбрал третье: свои мысли давно уже не доставлявшие ему ничего, кроме досады. И даже не результатами (если бы!), а их полным отсутствием. Закрыв глаза, Вадим который раз попробовал из многих разрозненных фактов, копившихся годами, сложить цельную, непротиворечивую картину - однако, как и раньше, не преуспел. Возводимое здание рассыпалось, едва Вадим добирался до середины: неудивительно - при таких-то материалах. А ведь на самом деле оно стоит, и уже не первый год. Либо он разучился думать, что вряд ли, либо слишком много данных сокрыто под поверхностью. И где же их искать? Дом и вправду был старый - один из немногих выстроенных до Отделения, в которых еще проживали крепостные. (Или "паства", как их повадились обзывать Управители, или же "грязь" - по терминологии блюстителей.) Всех трудяг и большинство спецов уже переселили в общаги нового образца, прозванные общинными домами, без кухонь и душевых, с двенадцатиместными палатами и такими стенами, что они больше походили на звуковые мембраны, разнося каждый шорох по всему дому. Конечно, здешняя изоляция тоже оставляла желать лучшего (в особенности для Вадимовых локаторов), но тут еще получалось отстраняться сознанием от застенного гомона да топанья над головой. И от зудения настырных комаров, расплодившихся в подвалах и через вентиляционные каналы проникающих на все этажи. Но главное: его мысле-облако все же ограждалось от чужаков бетонными плитами и при желании можно было убедить себя, что их вовсе не существует. А вот сможет ли Вадим не озвереть в новых "людятниках", где на восстановление тайных сил у него не останется ни часа? Со вздохом Вадим поднялся и отправился на крохотную кухню проведать обитающую там мышь, свою единственную соседку по квартире. Отоспавшись за день, она уже выбралась из угловой норки и теперь сосредоточенно умывалась, рассевшись посреди разоренного угощения. На Вадима нахалка внимания не обратила, даже когда он осторожно погладил ее по серой шерстке. При нынешних строгостях это была, пожалуй, единственная живность, которую могли позволить себе спецы, - исключая разве насекомых. - Чего, пацаненок, - негромко спросил Вадим, - скучно одному? Смотри, шкурищу-то не протри!.. Подбросив мыши огрызков, он вернулся в комнату. Треть его комнаты занимал шкаф - громадный и допотопный, как мастодонт. Оставшуюся часть Вадим ухитрился разгородить книжными полками, в одном закутке устроив спальню, в другом - кабинет. Курсировать по здешним теснинам было непросто, в некоторые и вовсе приходилось протискиваться бочком, но Вадим не собирался устраивать в квартире танцы. А гости заглядывали к нему редко - за единственным исключением. Рядом со шкафом помещался тивишник, из новых, - с плоским до изумления экраном и единственным тумблером, изначально лишенный даже регуляторов яркости и громкости, не говоря о блоке настройки. Тивишник был вмертвую нацелен на единственную частоту. И даже если получалось бы ее изменить, для других каналов у него не хватало чувствительности - двойная защита от не в меру пытливых. "Редкая птица долетит до середины...", и какого хрена там делать? Впрочем, Вадим-то как раз знал, какого, - и давно переиначил тивишник до самого нутра, сохранив только внешность. Распахнув шкаф, он с пристрастием оглядел полки, забитые тряпьем под завязку. (Сколько лет копилось это барахло?) Хмыкнув, Вадим сноровисто переложил стопки на кресла, открыв в глубине шкафа приборную панель - на всю высоту полок. Каждый вечер проходить через такую процедуру было хлопотно, зато гарантировалась безопасность при посещениях домовых: столь глубоко они не копали. А если нагрянут с обыском режимники или, спаси бог, репрессоры, то эти найдут где угодно. И уж тогда за него примутся всерьез. Наверное, подобного финала не избежать, но пока что многие каналы, явные и тайные, замыкались на него, и отказаться от такого обилия - поищите дурака! Эти неказистые с виду приборы, придуманные и опробованные Вадимом в родимом КБ, а затем поблочно перетасканные домой, позволяли включаться не только в канал общего пользования (КОП), но и в спецканалы, ориентированные на потребителей высших уровней, - исключая, может, самый специальный, наверняка строго засекреченный. Впрочем, об этом, почти гипотетическом, канале, Вадим горевал не слишком. Зато праздниками души становились него вечера, когда его самоделки натыкались на программы соседних губерний, с трудом прорывавшиеся сквозь помехи. Тогда в дело немедленно вступала записывающая аппаратура и дефицитная магнолента расходовалась без жалости - не экономить же на таком, где еще достанешь? К радости Вадима выяснилось, что во всепланетном параде почти все шагали не в ногу со славной губернией. Более того, ее обособленная колонна давно отделилась от общего строя и теперь маршировала в неизвестность, удивляя прочих необъяснимой слаженностью, как будто действительно состояла из особенного люда. Оказывается, не один Вадим ломал голову над живучестью местных порядков - впрочем, снаружи о них знали еще меньше, так что и здесь нечего было рассчитывать на подсказку. Выходит, одними наблюдениями не обойтись? Господи, куда же копать, в какую сторону? О вдохновение, приди!.. Черта с два оно придет, угрюмо ответил себе Вадим. Это как в анекдоте: "Уехала навсегда. Твоя "крыша"". Толку с того, что когда-то ты видел людей и события насквозь! Теперь все заволокло туманом, дар утерян, а ты даже не успел обзавестись достаточным авторитетом, чтобы податься в Управители или крутари. Впрочем, сейчас это непросто и для авторитетных. И слава богу, что меня туда не тянет, - значит, не безнадежен. А куда? Господи, чего ж я спал столько времени!.. "Это только кажется много: двенадцать лет, - подумал Вадим. - На самом деле пролетает со скоростью турбореактива". Со вздохом он прикрыл шкаф, как и всегда решив с этим повременить. Затем накинул на плечи рубашку и обреченно направился к выходу. Двухтысячное искушение святого Вадима. Колобок, колобок, куда ж ты катишься?.. 2. Поднебесные соседи Верхний этаж отделялся от прочих добротной дверью, вдобавок обитой дерматином, но для Вадима это не стало препятствием: сегодняшний код замка был указан в записке. А следующая дверь, в квартиру, оказалась и вовсе не запертой: видимо, его засекли еще на подходе к дому, - трогательная деталь. Старая дружба не ржавеет? Вадим вступил в просторную сумеречную прихожую, у порога сбросил шлепанцы и по ворсистому покрытию неслышно прошел в гостиную. Здесь уже все было готово к приему: свет приглушен, музыка запущена, столик уставлен деликатесами - вплоть до забугорных. А возле камина, на шикарной медвежьей шкуре, возлежала красивая женщина в лакированных туфельках и цветастом халатике, почти целиком открывавшем ее длинные гладкие ноги и поразительно пышную грудь. Золотистые кудри рассыпались по белым плечам, на щеках играл легкий румянец, в ложбинку между грудей стекали каскады сверкающих ожерелий. Подобные же каменья мерцали всюду - в ушах, на пальцах и запястьях, даже на лодыжках, а обрамлявший их металл тихонько звенел при движениях. К несчастью, Вадим слишком хорошо знал, что и шкура, и драгоценности, и пышная грудь, и роскошные волосы, и даже румянец - сплошная подделка. Ноги, впрочем, настоящие, как и то, что между. Настороженно он повел чуткими ноздрями и покачал головой. Как сказано в одном давнем фильме: "Здесь пахнет развратом". Точней, его предвкушением. - Ва-адик, - пропела женщина, - сладкий мой! Голос у нее был глубокий, бархатистый, богатый модуляциями, но тоже слегка фальшивый, словно и здесь она не переставала играть. - Ты сохранил для меня немножко сил, а, котик? - с улыбкой спросила женщина, рассеянно дергая поясок, и без того едва выдерживавший напор грудей. "И тогда он сказал: нет", - вспомнился Вадиму другой фильм. И вправду бы отказать: сразу и навсегда, - поставить условие наконец! Куда она денется? - Там видно будет, - отозвался он. - Да сядь ты нормально, Алиска, не буди зверя, - что за манера? Кстати, имя вполне подходило хозяйке, ибо лицом она напоминала юную Серебрякову, прославленную автопортретами. Разве только рот великоват - зато чувственней!.. Непроизвольно Вадим покосился на стену. Великолепная старинная гитара висела на прежнем месте, и, судя по всему, с последнего визита никто ее не трогал. Черт бы побрал нынешнюю моду на антиквариат! Раньше хоть что-то можно было достать. Хозяйка понимающе хмыкнула и, не вставая, протянула в сторону ногу - выключить каблучком магнитофон. Вадим прищурился: халатик оказался единственной ее одеждой, если не считать украшений. Впрочем, разве могло быть иначе? Еще не худший вариант, учитывая, что среди домашних униформ у нее числилась ременная сбруя, утыканная по узлам стальными шипами. И понимай это, как хочешь. - Потренькай малость, - предложила Алиса с той же двусмысленной улыбкой. - Ну рlе-ease, hоney! - Sunny, - буркнул он. - Не в свои - не садись. Продолжалась их старая игра в совращение. Пока Вадим ускользал: роль приходящего любовника его не прельщала, - но часто на грани фола, уж очень заманчиво умела подать себя Алиса. И даже сейчас, после тяжелого дня, Вадим ощутил в ладонях зуд: захотелось рвануть края халата, чтобы лопнул наконец поясок и заколыхалась, вырвавшись на оперативный простор, обильная жадная плоть. - С огнем балуешь, - предупредил он. - Смотри - допрыгаешься! Засмеявшись, Алиса живо села, подтянув колени к груди, и раздвинула ступни - ну, это уж чересчур!.. Поежась, Вадим снял со стены драгоценный инструмент, предусмотрительно отступил к креслу и тихонько заиграл, лаская пальцами струны. - Как твои дела? - поинтересовалась Алиса. - Все так же? Он рассеянно кивнул, слушая гитару. Конечно, нынешняя электроника - это ух! - но ведь и предки понимали толк в красоте, разве нет? Какие тона, господи... - Не надоело? - спросила Алиса. Он помотал головой, не отвечая, взволнованный встречей с гитарой, словно с прошлым. Странно, я еще не разучился быть сентиментальным. - Помнишь о моем предложении? Пора решаться, Вадик! Так же молча Вадим усмехнулся. Алиса работала на Студии всего лишь диктором, но имела влияние до самых верхов - не хотелось думать, за какие заслуги. Но вот с чего ей вздумалось перетаскивать туда Вадима? - И блат здесь ни при чем, не выдумывай! - добавила женщина, будто подслушав его мысли. - Просто Студия наконец отстроена и готова принять под крыло всех, в ком тлеет божья искра. - "Алло, мы ищем таланты"? - хмыкнул он. - Будете пестовать и ростить их с пеленок? - Это грандиозная общегубернская программа, поддержанная всеми Главами, вплоть до Первого, - с гордостью подтвердила Алиса. - Ты бы видел Студию - это такая громада, такое великолепие, такой храм искусств!.. - Ну, лично мне он больше напоминает всегубернского спрута, изготовившегося разбросать щупальца от Центра "до самых до окраин", чтобы придушить ростки, сколько-нибудь взошедшие над "грязью". - Что за чушь, Вадичек? У нас такие люди - раньше они по всему Союзу гремели!.. - Раньше-то - да, а теперь один гром и остался. И что может зародиться в пустоте - чудовища? Хуже нет, когда уходит талант. Зато как они теперь любят прописные буквы и восклицательные знаки! - Думаешь, выдохлись? Вот и неправда. Взять хотя бы нашего Режиссера... - Ну как же: сам Банджура, Вениамин Аликперович, - главный громовержец! Вадим рассмеялся. - Уж он приголубит!.. Старичок сей и впрямь прославился неуемной эрекцией, словно бы разжившись болезнью незабвенного Распутина, и теперь благоволил к молодежи с особенной теплотой. - Не понимаю твоего упрямства, - с досадой сказала Алиса. - Экий гордец выискался! Тебе на роду написано быть с нами - чего ж ты кочевряжишься? На минуту женщина забыла о своей роли совратительницы и заговорила от души. Вот такой она нравилась Вадиму куда больше, к такой Алисе он и приходил - с такой даже можно было дружить. - Мне - с вами? - удивился он. - Алисочка, окстись! Чтобы я вместе с вами тянул эту мякину? Да я смотреть на нее не могу, не то что делать! Во-первых, это не мякина, - возразила Алиса. - По крайней мере, не все. Во-вторых, никто не собирается навязывать тебе... - Она осеклась, сообразив, что перегибает. Неуверенно добавила: - Но ведь попробовать можно? - Зачем? Ты не хуже меня знаешь, что никто в Студии не захочет подставляться - даже за твои прекрасные глаза. Меня либо вышвырнут, либо попытаются причесать подо всех и по-своему будут правы, потому что за последние годы публика настолько привыкла к этой жвачке, что любое отклонение посчитает за оскорбление. Они выросли на этом, понимаешь? Целое поколение! А ведь когда-то... Да уж, когда-то, еще на памяти Вадима, у людей был выбор. Пусть не богатый, но все ж таки. Тогда и книги еще не вышли из обихода, а ныне у многих ли они сохранились? С тех пор как накрылись немногие местные издательства, а приток извне перекрыли... - Каждый раз забываю, сколько тебе лет, - сказала Алиса, завороженно на него глядя. - Ты вправду ровесник Марка? С ума сойти! - Заблудился во времени, - смущенно ухмыльнулся Вадим. - Иногда такое случается. Вообще это несправедливо: только начинаешь понимать жизнь, как в мозгу уже возникают накатанные борозды и мысли катятся по ним, словно карусельные лошадки взамен настоящих скакунов. А жизнь тем временем уходит вперед, и от прежнего опыта мало проку. - Да уж, хорош! - Она взъерошила ему волосы. - Красишь? - Волосы? За кого ты меня держишь!.. - Раньше у тебя было полно седых. - Кальция, видимо, не хватало, - объяснил Вадим. - Теперь сижу на одной морковке, а яйца пожираю вместе со скорлупой. Раньше у него и пропорции были иные, да и рост меньше. За последнюю дюжину лет Вадим существенно перестроил тело, и если б Алиса не виделась с ним так часто (и не любила себя столь сильно), то наверняка бы это заметила. Но не видит - и слава богам: хлопот меньше. - Это что, - не удержался он от похвальбы, - у меня и зубы растут! Алиса засмеялась, не поверив. Затем вдруг коснулась ладонью пояска, неуловимо двинула плечами - в единый миг халатик слетел с нее и закачались освобожденные груди. Все, как он хотел. - Нравлюсь тебе? - спросила Алиса, глядя на Вадима в упор. - Фу, какой смешной - невозможно! Хочешь, чтобы я тебя изнасиловала? Ее округлые мягкие формы лишились последних покровов, и заветные прелести Алисы теперь были выставлены, точно на витрине. Однако на теле оставалось так много разнообразной мелочевки, включая неуместные туфли, что она казалась не столько голой, сколько раздетой. Чтобы довести такую порочную, развращенную наготу до абсолюта, следовало, видимо, обнажить только запретные места, прикрыв остальное, - но тогда стало б уже не до массажа. Впрочем, в прежние разы Алиса не стеснялась встречать Вадима в одних чулочках (ажурных, на резинках) и корсете (весьма нарядном), якобы не успев переодеться в домашнее, и благосклонно предоставляла довершать туалет уже ему. А иногда она любила разгуливать по квартире в бархатных, отороченных мехом сапожках и просторной шелковой рубашке до середины ягодиц - все! Кому не нравится, пусть не смотрит. Такие вот странные игры. - Ладно, займемся делом, - сказал Вадим, со вздохом убирая гитару. - Ну-ка, милая, раскладывайся! Выпятив челюсть, он подошел, сел у Алисы в ногах, вдруг дернул за щиколотки - и с коротким визгом она опрокинулась на спину, теряя туфли. Наклонясь, Вадим провел ладонями по ее бокам, животу, бедрам. Сосредоточился, вслушиваясь в пальцы, но сладостное трепетание плоти смазывало картину. На его касания большинство женщин реагировало избыточно сильно, словно он был заряжен по-иному, - однако Алиса и тут превосходила всех. - Кошка похотливая, - проворчал Вадим. - Расслабься, ну! Ну хоть чуточку, - жалобно попросила женщина. - Ну Вадичек, ну родненький - kiss me!.. - Смени пластинку, - строго велел Вадим. - Чуточкой здесь не отделаешься, будто сама не знаешь! Одним движением он перевернул женщину на живот и тем же способом прослушал ее: от холеных ступней поднялся по плавному склону голеней и бедер, перевалил через упругие холмы ягодиц, скатившись к узкой пояснице; затем одолел новый пологий подъем - к тонким лопаткам, под которыми плющились все те же докучливые груди; и снова поехал вниз - к длинной шее, восхищавшей стольких зрителей и такой удобной для охвата... Что за мысли? Вадиму вдруг сделалось зябко. Что-то его беспокоило здесь - но что? По всему протяжению кожа была безупречна, никаких неприятных осязательных ощущений, гладить - одно удовольствие. И это при ее образе жизни - дал же бог здоровья, нет бы кому другому!.. Может, попробовать глубже? Вернувшись к ступням, Вадим тщательно исследовал розовые подошвы, зондируя нервные выходы. И здесь все было в норме - на удивление. Тогда он напряг пальцы и вновь двинулся по тому же маршруту. Но теперь проминал плоть до самых костей, разминая волокна, выравнивая позвонки. Это не было обычным массажем - во всяком случае, не только им. Своим мысле-облаком Вадим будто пропитал тело Алисы и, не покушаясь на чужие владения, контролировал ее реакции, чтобы такой обратной связью подправлять свои действия. Уже давно он изучил здешнюю территорию, поделив на множество зон - в зависимости от мощности токов, сходивших с ладони. Женщина наконец обмякла, только чуть слышно постанывала сквозь стиснутые зубы. И снова, как только Вадим добрался до ее шеи, пальцы ощутили тревожный холодок. Что за черт? Перевернув Алису на спину, он разглядел на ее щеках слезы. Ну-ка подбери слюни, - скомандовал Вадим. - Ишь сладострастница! Всхлипнув, Алиса безжалостно стиснула ладонями матовые полушария. - Будто трех мужиков через себя пропустила, - пролепетала она, с трудом ворочая языком. - Боже, тебе б над нашим "папочкой" поработать!.. - Да ты уж поработала - под ним, - огрызнулся Вадим. - Тебя-то хоть трогать приятно... Слушай, - возмутился он, - где ты шлялась вчера? Какой-то гадости набралась - и разыщет же! Закончив с бедрами, Вадим благополучно обогнул грозный провал, поросший курчавым волосом, как следует потрудился над животом (покушать Алиска любила), затем принялся за окрестности грудей - если бы не его старания, такая масса давно бы провисла до пупка. - Захватано все, - ворчал он беззлобно. - Проходной двор, шлюха... Забывшись, Вадим снова коснулся шеи, и пальцы вдруг словно током скрутило, так плотно они сомкнулись вокруг, капканом вдавившись в нежную плоть. С трудом Вадим разомкнул их, отвел в сторону, выдохнул. Ну что, нужны еще доказательства? Поколебавшись, он осторожно накрыл ладонью ее промежность (Алиса даже не вздрогнула), второй провел по лицу - и снова ощутил, как в плоть впиваются ледяные разряды. Сразу убрал руки. - Послушай, киска, - сказал Вадим строго. - Pussy-cat, ты слушаешь? Да очнись же!.. Взявшись за мягкие плечи, он посадил женщину, слегка встряхнул. Воспламеняясь, Алиса потянулась к нему, но Вадим не пустил. - Ну, во что вляпалась теперь? - спросил он. - Мало тебе прошлых приключений? Ты вообще представляешь, что творится сейчас в городе? - Ну, что? - А то, что похотливых кошек вроде тебя стали убивать, причем зверски. Иногда прямо на дому. Ты что же, про мясорубки не знаешь, диктор? Н-да, "страшно далеки они от народа"! - Ты это серьезно? - Заглянув в его глаза, женщина поежилась. - Предрекаешь, что ли? - Именно, что предрекаю. Не побережешься, худо тебе будет! Поняла? Алиса кивнула, губами благоговейно коснулась его потного плеча. - Не помешал? - раздался от входа звучный, хорошо поставленный голос. - Ребятки, вы бы хоть дверь заперли! Не спеша Вадим опустил женщину на спину, затем обернулся и узрел Марка - высокого, представительного, неизменно корректного... а впрочем, просто он уважал силу. Вадим услышал его еще на лестнице, даже узнал по походке, так что его появлению не удивился. Но сцена классическая: "муж вернулся из командировки". - Вообще мне следовало бы устроить скандал, - улыбнулся Марк, с интересом разглядывая застигнутую парочку. - Ну-ка, где мое ружье? Среди приятелей хозяин слыл остроумцем, хотя от остальных отличался лишь отменной памятью и некоторой начитанностью: "Двенадцать стульев", "Швейк", то-се - стандартный набор. И еще умением вовремя ввернуть подходящую цитату. - Лапа, не валяй дурака - отозвалась Алиса, сладко вздыхая. - Не станешь же ты массировать меня сам? - Но, Лисочка, это не довод! - возразил Марк. - Для массажа не обязательно разоблачаться полностью. - Правда? - С кряхтением Алиса повернулась набок, выставив на обозрение себя всю. - Так лучше? Марк только руками развел, затем спросил: - А кормить меня собираются? - Все на столе, подключайся. - Алиса снова завалилась навзничь, придержав руками груди, капризно потребовала: - Вадичек, не сачкуй - хочу еще!.. - Лисочка, побойся бога! - разыграл возмущение Марк. - При мне? - А почему нет? Или попытаешься Вадика выбросить? Ну давай, я погляжу!.. - Радость моя, - засмеялся Марк, - если тебе вздумается с ним переспать, позволь мне, по крайней мере, выйти в соседнюю комнату. Надо же соблюдать приличия! - А зачем? Вадиму надоела эта ленивая перепалка, и он сказал: - Ладно, детки, еще минут десять - и я сваливаю. Привык, знаете, доводить дела до завершения. Марк усмехнулся: - Если бы я застал тебя на Алиске верхом, ты изрек бы то же самое? - Фу! - сказала Алиса. - Максик, фу! - Молчу, солнышко, молчу... Может, вам кофе приготовить? - Ах-ха, - подтвердила женщина, снова подставляясь под руки Вадима. Полюбовавшись на них с минуту, Марк спросил: - Вадик, ты специализируешься только по избранным дамочкам? Совмещаешь полезное для них с приятным для себя? - Угадал, - подтвердил тот. - "Не догоню - хоть согреюсь". - Но ведь так не заработаешь много? Н-да, деньги в Крепости пока не отменили, хотя не всем давали. А приработки не поощрялись - в принципе. - Уже и кофе жаль? - Вадим покосился на хозяина: прищурясь, тот сосредоточенно следил за его руками. - Ну чего тебе, Марчик? Не тяни! - У тебя ж золотые руки, Вадим. Ты смог бы многого достичь, если бы захотел. - Еще один по мою душу! Так ведь я именно не хочу, Марк, - вот в чем загвоздка. К чему высовываться? - Твое право, - сейчас же отступил тот. - Не пожалей потом. Марк удалился на кухню, и тогда Алиса промурлыкала вполголоса: - Неделовой ты, Вадик. Он же сватал тебя к своему новому шефу - отцу Исаю. Духовный Глава отрасли как-никак, его преосвященство!.. - Да хоть святейшество! - фыркнул Вадим. - Тебя-то еще не сватал? - А чего? Я бы пошла. Большой человек, солидный - люблю таких! - Широкий у тебя спектр, Лисонька, не переусердствуй. Он влепил звучный шлепок в ее величественное бедро, сигнализируя завершение процедуры, и откинулся в кресло. -Мало тебе Студии? - Ах, Вадичек! - Алиса сладко потянулась всем телом, даже застонала от наслаждения. - "Сколько той жизни, а половой - еще меньше!" Надо ж как-то скрашивать серые будни? - А у тебя бывают и будни? Быстро же ты забыла трудное детство! - Ох, не напоминай! Лучше спой чего-нибудь - мне так славно. - Тебе во сколько завтра вставать, милая? -спросил Вадим. - Вот то-то. А я на службе, уж извини. Но тут пришел Марк и принес поднос с тремя чашками ароматного кофе, тремя же порциями мороженого, удивительным образом запеченного в тесте, и полной тарелкой воздушных пирожных, прямиком из начальственной кормушки. Пришлось задержаться еще - для одной из тех назидательных бесед, коими начинающий пастырь время от времени потчевал бывшего приятеля. (Красноречие, что ли, оттачивал?) Сперва, правда, обменялись несколькими репликами для разгона, затем Марк завелся всерьез. - Среди некоторых безответственных спецов, - с укоризной талдычил он, искоса поглядывая на гостя, - а особенно среди самозваных "творцов", последнее время вошло в моду подсмеиваться над Первым - над его якобы невежеством и косноязычием. А ведь это выдающийся деятель, вполне сравнимый, скажем, с Иосифом или даже Петром. И в речах его бездна смысла - конечно, для людей понимающих. Ведь это он не дал разбазарить народное добро, иначе что бы с нами стало? Обещал никого не увольнять - держит! Вадим посмотрел на него с любопытством: удивительно, но Марк говорил искренне при том, что дураком не был. - Ты еще Грозного вспомни, - предложил Вадим. - Эдакая троица самодержавных маньяков, один другого хлеще, и каждый по горло в крови. Ну чем тебя впечатлил, скажем, Иосиф числом жертв? Действительно, тут он переплюнул даже Гитлера! - Может, он и был злодеем, - не стал оспаривать Марк, - зато гениальным! - По-моему, это цитата? Я мог бы ответить другой, позатертей: "гений и злодейство - две вещи несовместные", - однако давай говорить конкретно. Объясни, в чем проявился гений Иосифа. В политике, в хозяйствовании, в строительстве государства? Он умел только подавлять да рушить, и кто может усмотреть в этом гений, кроме безнадежных холуев? - Наверно, и Петра ты не любишь? - Уж извини. - Его-то за что? - удивился Марк. - По нынешней терминологии он был даже западником. А уж как радел за Россию! - За себя он радел, наследить спешил в Истории, - возразил Вадим. - Комплекс неполноценности, помноженный на абсолютную власть. "Государство - это я", слыхал? И ради такой высокой цели Петюся не колеблясь порешил бы все подчиненное население. Чтобы копировать чужие моды, не надо быть семи пядей, а что он менял по сути? Если и перестраивал страну, то лишь под себя, под свои амбиции, - тот еще кровопийца!.. - Ересь полная, ну да бог с ним! - махнул рукой Управитель. - Во всяком случае, к нашему Первому его отнести трудно. Уж он воистину Творец! - "Велик и славен, словно вечность", - нараспев произнес Вадим. - Чего? - не понял Марк, однако заинтересовался: - Это стихи? Будто прикидывал уже, не ввернуть ли при случае: у рачительного хозяина каждая щепка в дело идет. - Всего лишь цитата - из осуждаемого, правда, списка, огорчил его Вадим. - Ведь память пока цензуре не подлежит? - И к чему она? Имею в виду цитату. - К тому, что мне-то не надо заливать про его величие - не на трибуне, чай! И лучше б ваш лучезарный поменьше высвечивался, не то развенчает в губернцах последние иллюзии насчет богоданности верховной власти. - Зачем же так строго? - усмехнулся Марк. - И кого, в общем, заботит, чего он там говорит, - важнее дела. Разве мы плохо живем? - Ну, вы-то с Алиской совсем неплохо, - подтвердил Вадим. - И ты как будто не слишком истощен вон какой вымахал!.. - Есть чем гордиться, - фыркнул Вадим. - С голоду не подыхаем - и на том спасибо, верно? Зато свободные, хотя крепостные. - А что ваши умники предрекали при Отделении, уже забыл? - спросил Марк. - Мол, и пары лет не продержитесь, с треском обвалитесь, погребя под собою всех, - да как обосновывали, какие расчеты приводили!.. И чего все стоит, а? Хороши кликуши! Вот на это крыть было нечем: действительно, оконфузились тогда гуманитарии. Или тоже - не все знали? - Это ты забыл, - все-таки возразил Вадим. - Сам и кликушествовал громче многих! Это потом, когда пророчества не сбылись, поспешил заделаться "святее папы римского" - то есть нашего славного и всегда правого патриарха, Главы всех отцов. Марк укоризненно покачал головой, даже крякнул от неловкости за него, за Вадима, так бестактно напомнившего о прежних заблуждениях, давно искупленных беззаветным служением на благо Крепости. ("ТоньшЕе надо быть, тоньшЕе!") И Вадим в самом деле ощутил стыд, будто не прожженного карьериста подколол, а наехал на раскаявшегося грешника. Умеют же ребята, обзавидуешься! - Ты же был неплохим экономистом, - продолжил он упрямо, - и тенденции обсчитывал со всей дотошностью. Что, за это время появились новые данные? Или в нашей губернии действуют иные гуманитарные законы? - Машина-то работает - с этим ты согласен? - спросил Марк. - Чего вам еще? Если бы речь шла о perpetuum mobile, я потребовал бы новые законы термодинамики - как минимум, - сказал Вадим. - Извини, Марчик, но я знаю людей и помню историю, а в сказки верю слабо. И если наблюдаю выходящее за рамки, то сперва предполагаю, что не все вижу, а не спешу вопить: "Чудо, о чудо! Слава нашим правителям, мудрейшим из мудрых!" Через такое мы уже проходили, и лично я накушался этим до тошноты. Что ж поделать, если у меня такая хорошая память!.. - Действительно, - задумчиво молвил Марк, - с такой памятью надо что-то делать. - Выжигать, - подсказал Вадим, - электротоком. Искусственная амнезия - не слыхал? Конечно, проще бы гипнозом, но вот беда: не поддаюсь! А может, попробовать электромагнитные поля? - Ладно, чего ты напал? - улыбнулся хозяин. -Я пока человечиной не питаюсь. - Кто знает, Марчик, кто знает - все впереди. "Мир наш полон радостных чудес!" - Хорошо, давай говорить конкретно, - предложил теперь Марк. - А кто против? - В конце концов, для обывателя что главное? Была б крыша над головой да похлебка на столе. - Не главное, но необходимое, - сказал Вадим. - Необходимое, но не достаточное. - Во всяком случае, первоочередное. Даже твой Вивекананда наставлял: сперва, мол, накорми людей, а потом уж забивай головы всякой мурой. - Ведь это минимум, Марк, - так сказать, низшая точка отсчета! А вы пытаетесь ее сделать нормой. - Но ты согласен, что в Крепости этот минимум гарантирован? Допустим. - Не "допустим", а так и есть, - закрепился на отвоеванном пятачке Марк. - И разве это не достижение? Многие ли в мире могут таким похвалиться? - Ну да, расскажи мне про безработных в "странах капитала", умирающих от голода прямо на улицах! - со скукой произнес Вадим. - Только сначала пустите на это поглазеть. - А официальным источникам ты не веришь? - Чтобы поверить в такое, надо либо очень хотеть, либо стать идиотом. Вас послушать, там даже работяги недоедают - при том, что вкалывают на порядок лучше наших, а на еду тратят десятую долю заработка. Странно, что они еще не бегут к нам целыми толпами! - Ты напоминаешь моего деда, - заметил Марк, - который даже в космолеты не хотел верить, потому как чего им на небе делать, ежели там живет Бог? "От врут, сукины дети!" - говаривал он, считая себя большим умником, и ухмылялся, как ты сейчас. - Должно быть старика очень достала тогдашняя пропаганда, - сочувственно усмехнулся Вадим. - Уж я его понимаю! - Ладно, к дьяволу западников, - решил Марк и тут же добавил: - А преступность? С нею-то мы разобрались лучше - это ж неоспоримо! - Еще бы, - подтвердил Вадим. - Какая уважающая себя банда потерпит конкурентов на собственной территории! - "Банда"? - изумился хозяин. - Это ты про "золотую тысячу"? - Если он рассчитывал смутить Вадима лишней конкретикой, то промахнулся. Когда тот набирал инерцию, его не страшили даже репрессоры. - А в чем различие? - спросил Вадим. - Люди всегда люди, и без обратной связи любая власть становится грабительской - закон Дракона! Банда и есть, а чего ж? Механизмы-то те же. - Разница хотя бы в конечной цели! - с негодованием объявил Марк. - В нее ты тоже не веришь? - В коммунизм как в некий рай на Земле? Отчего не верить: он непременно наступит, непременно - как только люди превратятся в ангелов... Я не имею в виду бесполость, - с улыбкой Вадим покосился на Алису. - К сожалению, пока тенденция обратная, особенно в верхах. - Намекаешь: все мы сдвигаемся к аду, и чем выше чин - тем быстрей? - Чем выше - тем глупей, - фыркнул Вадим. -То ли система отбирает таких, то ли сама делает людей идиотами, то ли это обычный возрастной маразм. А глупости я опасаюсь больше прочего. С умным эгоистом еще можно договориться, и равные возможности его не пугают. А вот дурак лишь и мечтает, чтобы въехать в рай на горбу одаренных, почему-то называя это "социальной справедливостью". - Собственно, кто говорил о коммунизме? - спохватился Марк. - Где ты слышал о нем в последние годы? - Ладно, мне-то не заливай! Думаешь, поменяли на гнилом товаре ярлычок - и можно продавать его снова? Общиннички выискались, радетели исконных традиций! Откуда вас набралось столько - разве не из коммунаров? Сдали кого поплоше, теснее сомкнули ряды и - вперед, на построение очередного "светлого будущего"? Знаешь, меня всегда раздражали две вещи: когда кто-нибудь принимается вещать от лица народа, словно лучше всех знает его чаяния; и когда людей призывают идти против выгоды - "прежде думай о родине, а потом..." Хватит с меня этих "потом", наелся! И ведь кто призывает? Чаще всего те, кто сам же хочет на этом навариться. Нет, если уж делать себе в ущерб, то по собственному хотению, не из обязаловки. Созрел для этого замечательно; нет - зрей дальше, никто не осудит... - Мужчины, хватит о скучном, - вмешалась Алиса, надув губки. - И охота вам грызться, когда вокруг столько вкуснятины!.. Кстати, Максик, ты упомянул "самозваных творцов" - что за новая категория? Все же она прислушивалась к спору, даром что строила из себя обиженную. - Не слыхала? - посмеиваясь, спросил Марк. - Вот и я тоже, до недавнего времени. Никто их не знает, к Студии ни единым боком - а туда же, "творцы"! - Как говаривал прежний директор, - не утерпел Вадим, - когда меня зазывали на фестиваль: "Чегой-то не слыхал я про такого певца!" Впрочем, он и знал их с пяток - вряд ли больше. - А это к чему? - подозрительно спросил Марк. - К тому, что творец или есть, или нет - как мед у Винни-Пуха. А вы вольны изолировать его от потребителей либо навязывать по своему усмотрению - но уж никак не зачислять в творцы. Это, если помните, божий дар, а вы пока что не боги, даже не демоны - так, кровососы, вампирчики, мелкие душегубы... - Н-да, - со вздохом заметил хозяин, - нельзя сказать, чтобы ты стеснял себя в подборе выражений. И где - в собственной моей квартире! Хорошенькая награда за угощение. - Я сохраняю товарный вид твоей супруге и, к слову сказать, ведущей дикторше Студии, - с усмешкой возразил Вадим, - не говоря о ее здоровье. Полагаю, это стоит чашки кофе, порции мороженого и пары пирожных?.. Ах да, еще яблоко! - Как там: "и жнец, и жнец, и в дуду игрец"? - ядовито спросил Марк. - Ненавижу, когда люди разбрасываются! Чего бы тебе не заняться одним? - Только не надо записывать меня в неумехи: если я "берусь за гуж", то выполняю лучше многих, - сказал Вадим. - Но что занятно: таких вот, "разбрасывающихся", чиновничья братия на дух не переносит - и это уже возводится в ранг Крепостной политики. К чему бы, а? Может, для благоденствия пирамид больше годятся подданные с маниакальным уклоном и потому их лелеют столь трепетно? То-то по ночам расшалились садисты! Издержки, надо думать, отходы производства. - Бред! - возмутился Марк. - Что ты несешь, подумай? Это же полная ересь! - Насчет ереси - не возражаю, - сказал Вадим. - Остальное не убеждает. - Тут и говорить не о чем! - Тоже не довод. Что стало с тобой, Марчик? Раньше ты был убедительней. И тебя разъедает ржа догматизма? - Просто научился отделять зерна от плевел. - Это тебя Крепость научила, да? - грустно спросил Вадим. - Бедняга! - Черт возьми, Вадим, тебе не надоела собственная блажь? Когда ты наконец научишься жить! - И вовсе это не жизнь - выживание, - возразил он. - Тебя не тянет ночами на улицу? - Зачем еще? - Ну, на луну там повыть, за прохожими погоняться, кровицы испить... - Идиот! - Скорее маньяк, - поправил Вадим, - как следующая фаза догматика. И что станет конечным продуктом - нежить? - С меня хватит! - решительно произнес Марк. - Знаешь, дружок, тебе ведь лечиться пора разве нормальному такое придет в голову? - Может, и врача порекомендуешь? Некоторое время хозяин разглядывал его, будто в прицел, затем молча поднялся и удалился в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. - И кто тебя за язык тянул? - поинтересовалась Алиса. - Чем покушаться на святыни, лучше бы меня поимел - такое он еще стерпит. - И тебе хорошо, верно? - A тебе разве нет? - оскорбилась женщина. - Да ты и вправду блаженный! Хотя бы в этом Максик прав. - Все забываю спросить: почему "Максик"? - поинтересовался Вадим. - Раньше ты так его не обзывала. Подразумевается старина Карл? - Ну да: Марк - Маркс - Макс. Последнее время он стал таким идейным! - И я о том же, - кивнул Вадим. - Должность обязывает, что ли? А может, он проникся? - возразила Алиса. - Ну, знаешь: общенародное благо, всегубернская семья, бескорыстная любовь к ближнему... - Вот-вот, чтобы самому этой любовью и попользоваться, - подхватил он, - на халявку-то! Уж не об этих ли высоких идеалах ты вещаешь с экранов? - Ты что, даже Вестей не смотришь? - удивилась дикторша. - Совсем-совсем? - Господи, на кой мне эта деза! А тебя мне приятней лицезреть в натуре: я же не Марк - умею ценить красоту. - Ах, Вадичек, а как он за мной ухаживал! Женщина мечтательно зажмурилась. - Это же песня! Хвостиком увивался, под ноги стлался, ручки на себя грозился наложить. Вот ты бы так смог? - Грозить? - уточнил Вадим. - Наверняка - нет. - А повеситься? - Вряд ли. Жизнь не исчерпывается любовью, даже большой. Впрочем, Марк никогда не любил "разбрасываться" и добивал цели последовательно, одну за другой. Сейчас он так же самозабвенно увлечен карьерой. - Точно, - вздохнула Алиса. - И на меня ему плевать. Может, это к лучшему? По крайней мере, не мешает мне жить. - Что ему теперь до тебя? Пройденный этап. - Ну уж!.. - С карьерой это же ты ему поспособствовала, разве нет? Вряд ли Марк так быстро встал бы на ноги, да еще после прошлых заблуждений. - Ну подсуетилась, да, - нехотя признала женщина. - Пришлось кое с кем сойтись ближе из вершителей губернских судеб. Не чужой ведь. - "Как не порадеть родному человечку?" - хмыкнул Вадим. Тем более, и самой перепадает немало. - С чего ты сегодня такой сердитый а, honey? - укорила Алиса. - На всех кидаешься, аки голодный wolf. - Одиночества хочу, - вздохнул Вадим. - Достали меня сегодня! - Вот переселят в общинный дом, по дюжине братиков в комнату, чего станешь делать? Да по двое на койку, добавил он мысленно. Да в два яруса. И с общим тивишником, наглухо подключенным к однопрограммному кабелю, словно иосифские матюгальники. И с расписанным поминутно режимом, нарушения которого приравниваются к святотатству - при общем одобрении, как всегда. Не-ет, это будет последней каплей! - Ну, так чего? - В общине-то? - Вадим засмеялся. - Перекусаю всех от братиков до отцов. Думаешь, теснота сближает людей? - Разве нет? - Людей сплачивает отстраненность. Это скотина сбивается в стадо: чем плотней, тем комфортней, - а нам требуется дистанция. Помнишь байку про влюбленных, привязанных лицом к лицу? - Вадим покачал головой: - Может, наши Управители не так и глупы? Лучший способ разделить людей, чтобы спокойно властвовать, - расселить их по коммуналкам. - По общинам, - поправила Алиса. - Того пуще! Лично для меня это станет последним днем в Крепости. - И куда ж ты денешься? - Не пропаду, - заверил он. - "В жизни всегда есть место", и я эти места знаю. На свое счастье, люблю "разбрасываться" - в отличие от Марка. Потому, видно, его и раздражают такие, что нас непросто загнать в угол: всегда отыщется запасная норка!.. - Попробуй только от меня сбежать! - пригрозила женщина. - Из-под земли достану! - Ты же первая от меня отречешься "прежде нежели трижды пропоет петух"... Засим бросаю вас, добавил Вадим, поднимаясь. - Чао, Алисочка! До чего ж удивительны взращенные социализмом люди! - размышлял он, спускаясь по лестнице. Ладно бы в прежние времена, когда ревнивый режим всеми силами сохранял у поднадзорных невинность, - но теперь, после распахнутых шлюзов, из которых на головы низвергнулось столько!.. Неужто в политике потеря невинности обратима? Конечно, Главы очень удачно вернули подданных к однопрограммности, оградив от внешних искусов, - но ведь те особенно не возбухали! Так, поворчали по кухням и опять дружно пораззявили рты: нате, кормите нас с ложечки, как раньше. Затем покусились на дорогое, принявшись урезать пайки, и вот тут конструкция закачалась. Но правители ловко вывернулись из-под удара, поделив подданных на горожан и селян, старожилов и новоселов, спецов и трудяг, - и снова народ показал себя стадом. Вот где пошли разборки, кому и сколько положено крошек с барского стола! А когда, чуть позже, из всех выделили "золотую тысячу", разве хоть кто-нибудь возмутился? Уже поговаривают о введении титулования, от "благородия" до "сиятельства" и "светлости" включительно, - а чего, разве это намного смешней, чем обзывать всех "товарищами" или, как сейчас, "братьями" да "отцами"? Наши всеядные проглотят и такое, не поперхнутся. Непонятно только, для кого приберегаются "высочества" да "величества" - ведь без них перечень неполон? 3. Старина Тим Вернувшись к себе, Вадим еще не успел запустить аппаратуру, как услышал в коридоре знакомые крадущиеся шаги, направляющиеся к его двери. В последнее время эти полуночные визиты сделались такой же традицией, как и его собственные посещения Алискиных хором. Как всегда, гость удостоил дверь вкрадчивым стуком, хотя лучше других знал, насколько тонок у Вадима слух. А тот, как обычно, не отказал себе в удовольствии подыграть конспиратору, с десяток секунд подержав его перед входом в сладком неведении, вынуждая опасливо озираться на каждый шорох: столь поздние хождения по уже темным коридорам, мягко говоря, не поощрялись. Затем неслышно открыл дверь и буднично, словно Верещагин из "Белого солнца", пригласил: - Заходи. Погрозив ему кулаком, гость прошмыгнул в сумеречную комнату, опустился в любимое кресло и тут же поджал под себя ноги в теплых носках, словно турок. Подождав, пока Вадим запрет дверь, осведомился: - "Ну, что у нас плохого?" - "А у нас в квартире газ", - ответил хозяин. - Был. - Почему-то обоим нравилось цитировать старые фильмы и книги, в том числе детские, - может, оттого, что знали друг друга аж с тех времен, задолго до Отделения. А многие ли еще помнят тогдашние подробности? Звали гостя Тимофей Филимонович Славин, проще говоря - Тим, с Вадимом он приятельствовал с первого курса одного престижного московского ВТУЗа, а после распределения угодил с ним в один город, причем добровольно, областной центр как-никак, не какое-то захолустье. (Зацепиться за Москву тогда мало кому удавалось.) Потом их пути надолго разошлись, и за длинную жизнь у обоих накопилось всякое. Но связей друг с другом они не теряли, а в последние месяцы их странная дружба обрела второе дыхание - как будто после многих крушений Тиму потребовалась надежная гавань, где он смог бы заделать пробоины, не опасаясь получить новые. - Гля, чем разжился! - похвалился гость, выкладывая на стол банку с консервированными в собственном соку ананасовыми кольцами (любимой закусью морячков, с которыми одно время соседствовал Вадим, - даже в советское время это было дефицитом). - А? Уметь надо! - И это все, что ты умеешь? Больше всего Тим смахивал на обезьяну - жилистый, ловкий, напористый и любопытный, с подвижным морщинистым лицом и покатым лбом, облагороженным глубокими залысинами, с тощими волосатыми конечностями и круглым пузиком. Однако женщинам нравился до изумления. И сам любил их не меньше - как многое в этой грешной жизни. Сколько Вадим помнил, Тим всегда был игроком и авантюристом, постоянно вязнул в сложных интригах с женщинами или начальством, был подвержен порокам и поддавался самым разным искушениям, однако каяться неизменно приходил к Вадиму, будто избрал его своим исповедником. (Нашел, называется, святошу!) Правда, делился Тим не только сокровенным - а знал он немало, всего и обо всем, легко общаясь со многими, аккумулируя сведения точно губка. - Кто умеет, так это Марк, - добавил Вадим, небрежно вскрывая заветную баночку. - После его разносолов меня трудно удивить. - Не зарекайся, - сказал Тим. - Ты когда-нибудь ел молочный суп с селедкой? - Иди ты, - не поверил Вадим. - Надеюсь, не с соленой? - А лягушачьи ножки пробовал? Помнится, будучи проездом в Париже... Единственный раз в жизни Тим действительно мотался за рубеж, посредством многозвенных ходов устроив себе командировку. Может, в самом деле добирался до Франции, хотя вряд ли. Вот ГДР - куда ни шло, тогда это было реально. - Зато я знал человека, который лопал лягушек живым, - похвалился Вадим, - будучи на уборке сена. Есть еще люди в русских селеньях! - Сам видел? - загорелся Тим. - Что, прямо при тебе? - Я смотрел на того, кто это видел, - усмехнулся Вадим. - Ты же знаешь, какой я впечатлительный! Самое забавное, что как раз ножки этот чудак есть не стал - побрезговал, верно. Зато уж остальное, по пьяной-то лавочке... Ладно, приятного тебе аппетита, - добавил он, доставая из стола миску с самодельным печеньем, только вчера изготовленным в самодельной же духовке. - Если захочешь подробностей, вроде сочащейся изо рта зеленой жижи и тщательного пережевывания внутренностей... Тим залился радостным смехом. Когда-то, в стародавние времена, он погорел на служебном рвении, угодив с микроинфарктом в больницу прямо из КБ, - и с тех пор ничего не подпускал близко к сердцу. Может, за легкий нрав и любили его женщины - по крайней мере, за нрав тоже. Или же за то, что Тим не жалел для них комплиментов, - господи, да кому нужна она, эта правда!.. А может, за особенный запах: говорят, дамочки на такое клюют. Хотя явственно ощущал его, пожалуй, только Вадим - своим обостренным, надчеловеческим обонянием. Смотавшись за предусмотрительно разогретым чайником, Вадим разлил кипяток по тяжелым полулитровым чашкам и щедро заправил отличным чаем, поставляемым благодарной Алисой, - кстати, одна из причин, почему заядлый чаевник Тим так возлюбил здешние посиделки. К тому же на правах гостя ему не приходилось ничего делать - впрочем, тут и не было особенных хлопот, все под рукой. Вообще в тесноте комнатушки имелись свои преимущества. Расположившись по центру, Вадим мог дотянуться почти до любой точки, даже не вставая. И для освещения вполне хватало настольной лампы - тем более в такой поздний час не стоило привлекать лишнего внимания. (А вдруг вахтерша по-прежнему заглядывает под двери?) - И как прошла сегодняшняя встреча? - спросил Тим, беря чашку в обе ладони, словно японец, и с наслаждением вдыхая густой аромат. - Успели-то хоть? Видел я, как Марчик подкатил! Кстати, могу на стреме постоять. - Может, и со свечкой? - откликнулся Вадим. - Пошляк!.. Нет там ничего, понял? И не было. - Ну да, будто я Алиски не знаю! - Значит, не знаешь. Или меня. - Ну и дурак, - заклеймил Тим. - Такая женщина! Он даже глазки закатил от вожделения, кудахча по-восточному: "Вах, вах, вах". Его всегда тянуло на пышности. - Сейчас мне интересней ее муженек, - сообщил Вадим. - Очень показательная трансформация - прямо образцовая. - Транссексуал, что ли? - сострил Тим. - Маленький, это на любителя. Хотя подобной пакости я не ожидал даже от Марка. Вадим не поддержал шутки, да и не одобрил. - Понимаешь, - сказал он, - слишком быстро меняются люди, даже внешне, - будто происходит разделение на породы. Первые годы было не так заметно. - Вот возьмем, к примеру, тебя... - Я не меняюсь, я совершенствуюсь, - возразил Вадим. - Неудачный пример - попробуй снова. - Хорошо, а я? - А ты словно тот моряк: привязался в шторм к мачте, чтобы волной не смыло. - Надо думать, мачта - это ты? - Догадливый. Кстати, относится не к одному тебе. Тут целый экипаж! - Не слишком ты скромен, а? - Братец, чрезмерная скромность, как и прыщики, проходит с возрастом. Уж о ближнем моем окружении данных хватает! - В отличие от дальнего, верно? - подсказал гость. - Выходит, самое время расширять круг. - А почему, думаешь, я пасу Марка? - Думаю, все же из-за Алиски, - хмыкнул Тим, сладостно вгрызаясь в печенье. - Чего там между вами дело темное. Но без нее ты давно б послал Марчика подальше, просто из брезгливости. Да и он не стал бы терпеть твои наезды. - Я надеялся, он хоть что-то знает. - Ну? - Если знает - не признается. Хотя и злится. - Допрыгаешься, - посулил Тим. - Нашел себе забаву - дергать тигра за усы! - Скорее уж крысу. - А крысы, чтоб ты знал, сумеют и тигра загрызть, ежели навалятся скопом. "Нам не страшен серый волк: нас у мамы целый полк!" Большого-то зверя еще можно завалить хотя бы сдуру. - Тим вдруг умолк и поглядел на хозяина с любопытством: Ну, чего кривишься - зубы болят? - Не понимаю, на чем держится здешний режим, - признался Вадим. - Экономику развалили, от мира обособились - и все ж ухитряются содержать прорву нахлебников, не срываясь ни в голод, ни в разруху. Сил не хватает обуздать крутарей или подмять частников, как бы ни хотелось, зато пресловутый "занавес" сработан, похоже, из броневой стали. Уровень жизни в народе упал на порядок, при том что верхушка благоденствует, - и хоть бы кто-нибудь возмутился! - А чего им возбухать? - посмеиваясь, заметил Тим. - Сам же сказал: голода нет, какая-никакая конурка имеется, и при всем том вкалывать по-настоящему не заставляют. Чего еще желать простому люду? Слава богу, у нас не дикий Запад, где принято надрываться ради несчастного загородного дома в три этажа и пары тачек на каждого из членов семьи. А скоро нас и вовсе рассадят по камерам и даже на прогулки будут водить строем, чтоб не бузили, - порядок будет, представляешь? - Они бы, может, и хотели, да где взять силу? "Бодливой корове..." - Когда потребуется будь спок, - заверил Тим. - Как они с нашим Отделением, а? Откуда только что повылезло! - Думаешь, у них бездонный мешок с сюрпризами? - Кто знает, Вадя, кто знает. И выстроят нам такой лагерь!.. - Не настолько ж мы дураки, чтобы дважды влететь в одну яму? - Да кто нас спросит! - засмеялся Тим. - И вообще, родной, ты слишком хорошо думаешь о людях - по себе, что ли, судишь? Да ты представляешь, сколько народу сейчас грезит о персональной камере, хотя б и с видом на помойку! И чтоб надежная крыша над головой, и гарантированная кормежка, и ежевечерняя жвачка по тивишнику. Что ты - это ж предел мечтаний! Собственно, уже сейчас многие живут так, и не нужно им больше ничего. Служба, дорога, дом - все! - Тебя устраивает такая жизнь? - спросил Вадим. - Меня - нет. Бездельников у нас полно, согласен, да ведь и работяг немало! А каково сейчас людям одаренным? И все равно шагают в едином строю неизвестно куда. - А разве ты не в нем? - Но крайней мере, я плетусь в последнем ряду. Подвиг, конечно, небольшой, но если б эта тенденция стала массовой... - Так ведь не станет? - К сожалению. - Не знаю, не знаю, - сказал Тим. - Сам знаешь, я, в общем, не тупица, однако шалопай и бездельник, каких мало, и главная проблема заставить меня вкалывать. Так что хорошая плетка по заднице мне бы не помешала. - К дьяволу ее! Пряник - куда ни шло!.. Тем более, хорошая плеть редко сочетается со здравым умом, и погонят тебя в такие края, куда ты вовсе не собирался! - "Куда Макар телят не гонял", да? - Или "ворон костей не заносил", - еще сгустил краски Вадим. - И чего нас вечно тянет на неизведанные тропы? Так и норовим оказаться "впереди планеты всей" одним большим скачком, точно китайцы. - Скучный ты человек, Вадик, - не любишь экспериментов. В тебе иссяк дух авантюризма". - Я не желаю быть их объектом. Кто хочет - пусть экспериментирует, только без меня. Слава богу, человечество уже накопило немалый опыт - не худо бы для начала его освоить. - Есть мнение, что для нашего менталитета не годятся чужие рецепты. - Свежая мысль! - фыркнул Вадим. - За последнюю дюжину лет ею уже попользовались все: от латышей до туркменов, - точно уличной шлюхой. - Учение всесильно следовательно, верно, - наставительно заметил Тим. - Или наоборот? Во всяком случае, нашу "загадочную душу" ты, инородец, лучше не замай! - Если что-то годится для американцев с японцами, то и мы как-нибудь втиснемся, - сказал Вадим. - А все эти байки об исключительности выгодны одним властолюбцам, а годятся лишь закомплексованным дуракам. - Коих большинство, - напомнил Тим. - А как же наша "соборность"? - ...сказал баран барану. Вообще среди разумных людей это зовется стадным инстинктом. Есть чем гордиться, да? - Но разве человек не стадное животное? - Общественное! Почувствовал разницу? - Ну да, конечно, - подхватил Тим. - Когда в стадо сбиваются люди, это уже зовется обществом, верно? - Люди не сбиваются в стада, если они люди, - Даже и в стаи. Разуму нужна свобода! Вадим и сам поморщился - настолько выспренно это прозвучало Однако не отказывать же от смысла из-за неудачно выстроенной фразы? Он потянулся за чайником и подлил кипятку в загустевший чай - себе и Тиму. Последний, правда, любил чаевничать покруче, а в прежние времена и вовсе заваривал по трети пачки на чашку, - но и без того он слишком легко возбуждался, с пол-оборота. - Хорошо говорить тебе - сильному, - проворчал Тим. - Ты-то распорядишься своей судьбой, если захочешь. А каково слабым? - Я себя сильным не считаю, - возразил Вадим. - Хочу я куда больше, чем делаю, даже когда все зависит от меня. Правда, большинство и на такое не способны - зато очень изобретательны в оправданиях. - На меня намекаешь? - Поинтересовался Тим. - Как будто мне есть куда деваться!.. - А что мешает тебе перейти, скажем, в частники? Ты ведь всегда мечтал о самостоятельности. - Во-первых, не так это просто: мы ж крепостные не только по названию, сам знаешь. И даже паршивые наши конурки приписаны к КБ, а стоит из него выйти... Во-вторых, кому там нужны мои таланты? Здесь меня хоть и достают, однако погоняют не слишком и не мешают удовлетворять любопытство за государственный счет - пока отчетность в порядке. В-третьих, подпасть под власть крутариков немногим лучше. - Но там хотя бы есть выбор. - Если повезет, - сказал Тим, - и то - поначалу. А в общем, такое же крепостное право, только поводок чуть длинней. Вот я и говорю, - хмыкнул Вадим. - Оправдываться мы умеем. - Это доводы, чудило, - возмутился спец. - Не оправдания - доводы! - Ну да, уровня: если не вполне белое - значит, черное. Конечно, полной свободы тебе не дадут нигде и никогда, но ведь ты даже кусочка ее не желаешь - под тем предлогом, что не предлагают всю. Если б это не затрагивало тебя лично, ты сам бы понял, насколько нелепы такие "доводы". - Хорошо, а почему ты туда не уходишь? - Во-первых, по своему психоскладу я не предприниматель, не лидер и не воин... - Зато умелец, каких поискать! - Во-вторых, здесь пока интересней. Крутари мне, в общем, понятны - во всяком случае, тамошние странности тутошним не чета. Льщу себя надеждой, что шевелить мозгами умею не хуже, чем руками. - Все ты врешь! - мстительно сказал Тим. - Ты ж у нас христосик, филантроп, а здесь в тебе нуждаются многие вот ты и рассиялся сердцем, будто тот придурочный Данко! И обойдутся с тобою как с ним, когда догоришь, - все же Горький был не глуп. - В отличие от тебя. Где ты видел таких филантропов? - Вон, сидит один!.. - На, залейся, - сказал Вадим, заваривая гостю свежую порцию чая, ибо прежнюю тот уже допил, а заодно почти прикончил и собственные консервы, оставив хозяину последнее ананасовое колечко. - Бог с ними: с крутарями, с филантропами... Поговорим лучше о Крепости. - Ну чего ты к ней прилип? Стоит худо-бедно, не рассыпается - и слава Основателю! Может, это и вправду нам больше подходит, может, мы действительно ближе к китайцам? Почему не допустить, будто планомерные, последовательные реформы сверху способны принести к благоденствию - пусть не быстро, зато без лишних потрясений? - Братишка Тим, ты все-таки технарь, а рассуждаешь как заправский чинодрал - вроде того же Марка, - подколол Вадим приятеля. - Ну напрягись, попробуй выстроить модель этой системы, показать ее механизмы, кабели, движители. Только собери ее из реальных деталей, не из придуманных. Ты ведь умеешь подмечать людские слабости - не только же затем, чтобы позлословить? Поставь себя на место Глав - захочешь ты делиться властью? А если захочешь, то кто тебе это позволит? - Интересно, на что ты намекаешь? спросил Тим. - На заговор таинственных злоумышленников? Так не ты первый! - "Не следует умножать число сущностей", - согласился Вадим. - Вообще меня никогда не вдохновляли поиски тайных врагов, столь у нас популярные, почти все можно объяснить собственной дурью. Однако на сей раз действительно не складывается. - В конце концов, много ты в этом понимаешь! - с презрением сказал гость. - Может, ты обществовед? Или социолог? Ты же технарь, как и я, в крайнем случае - менестрель. Оставь эти странности гуманитариям. - Дипломированным, подтвержденным? - Хотя бы. - А с чего ты взял, будто они понимают больше? - Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался Тим, - разъясни! - Знаешь, я давно разуверился в мудрых правителях и честных советниках у них на службе. Лучший способ завалить дело поручить его государству. Для меня оно неизбежное зло, а вовсе не священная корова. И потом, слишком это меня затрагивает, чтобы оставлять решение другим. - Интуитивист! - презрительно хмыкнул Тим. - И чего же ты чуешь теперь? - Что нынешняя идиллия скоро закончится. До сих пор только готовилось нечто, а настоящие изменения начнутся теперь. - А кроме домыслов, у тебя ничего нет? - А участившиеся разборки между крутарями? - принялся загибать пальцы Вадим. - А эти ночные мясорубки? А необъясненная пропажа многих людей? А массовая дебилизация, зашедшая так далеко? - Может, опять на солнце пятна? - задумчиво промолвил Тим. - Наши люди такие впечатлительные! - Я чувствую: что-то надвигается. Пока мы видим только ширму, а за ней подходит такая каша! И вот тогда за нас примутся всерьез. - Не жидковато для приличной гипотезы? - Как раз гипотеза пока не выстраивается, - вздохнул Вадим. - Сплошные подозрения. Однако я привык ими не пренебрегать. - Хорошо, кто же за ширмой? Неужто крутари? - Не знаю, Тим, - на сей счет моя интуиция помалкивает. Говорят, у них набирает силу стая неких таинственных горцев. Уже подмяли под себя не одну банду. - Так и величают себя: "стая"? - заинтересовался Вадим. - Странные термины вводятся в оборот, не находишь? "Вожди" и "вожаки", "паства" и "пастыри", теперь еще "стая". Крутарей уже переименовывают в "волков", блюстителей - в "псов", прочую публику - в "грязь". Как бы и вовсе скоро не опуститься на четвереньки... А вообще не худо бы заняться крутариками всерьез - благо у меня там полно знакомцев! - Кстати, по поводу "вожаков", - с ухмылкой заметил Тим. - Ты уже забыл комсомольских? Как они меня умиляли, прямо до слез! - Видимо, прочих уже тогда почитали за баранов - так что преемственность налицо. Рассеянно он дожевал последнее печенье, пошарил ладонью по пустой тарелке, с сожалением вздохнул. - А хочешь, я тебя продиагностирую? - вдруг предложил Вадим. - Нет! - испуганно отпрянул гость, застигнутый врасплох. - Отзынь. Хватит с меня этих ваших баек про "сглаз на левом плече" да про заочные исцеления - развелось, понимаешь, шарлатанов! Не желаю ничего знать про свое здоровье - вообще не люблю экзаменов. Но Вадим уже припер его к стене развернутыми ладонями и теперь с при