Пэлем Грэнвил Вудхауз. Дядя Фред посещает свои угодья
 ---------------------------------------------------------------
 © Copyright P.G.Wodehouse. Uncle Fred Flits By (1935)
 © Copyright Перевод Н. Трауберг (1995, 2000)
 Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru) ║ http://wodehouse.ru ---------------------------------------------------------------
 Чтобы попить после ленча кофе в тишине и в мире, один Трутень повел приятеля в клуб, а там - в ту комнату, где можно курить, но реже бывают люди. В другой, побольше, пояснил он, беседы поражают блеском, но не так спокойны.
 Гость его понял.
 - Молодость!
 - Она самая.
 - Жеребята на лугу.
 - Они.
 - Но не все.
 - Pardon?
 Гость указал Трутню на молодого человека, только что появившегося в дверях. Глаза у него сверкали, изо рта торчал пустой мундштук; словом, если у него была душа, на ней лежала какая-то тяжесть. Когда наш первый Трутень его окликнул и пригласит подойти, он покачал головой, а там - исчез, словно грек, которого преследуют мойры.
 - Ах, Мартышка, Мартышка!.. - вздохнул Трутень.
 - Мартышка?
 - Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди.
 - Неужели умер?
 - Куда там! Приезжает в Лондон.
 - И он страдает?
 - А как же! После всего, что было...
 - Что же было?
 - Ах!..
 - Так что же было?
 - Не спрашивайте!
 - А я спрошу.
 - Тогда я отвечу.

 - Старый добрый Мартышка, - сказал Трутень, - часто говорил со мной о своем дяде, и если в глазах у него не стояли слезы, я просто не знаю, где им стоять. Граф Икенхемский живет круглый год в деревне, но иногда ему удается сбежать в Лондон. Там он направляется в Олбени, к племяннику, и подвергает его невыносимым пыткам. Дядя этот, переваливший на седьмой десяток, обретает в столице свой настоящий возраст (22 года). Не знаю, встречалось ли вам слово "эксцессы", но именно оно приходит в голову
 Все это было бы не так страшно, если бы он ограничивался клубом - мы не ханжи, и, если не разбить рояль, делайте, что хотите, никто не шевельнется. Но он тащит Мартышку на улицу и разворачивается вовсю при совершенно чужих людях.
 Теперь вы поймете, почему племянник посмотрел на него, как на порцию динамита, когда, набитый его обедом, окутанный дымом его сигары, сытый граф бодро и весело сказал:
 - Ну что ж, пора заняться чем-нибудь приятным и полезным.
 - Каким? - проблеял Мартышка, бледнея под загаром.
 - Приятным и полезным, - со вкусом повторил дядя. - Положись на меня, не подведу
 Денежные дела не позволяют Мартышке применить особую твердость, но тут и он ответил решительно:
 - Только не на собачьи бега!
 - Ну, что ты!
 - Надеюсь, ты не забыл, что там случилось?
 - Как это забудешь! Хотя судья поумнее ограничился бы внушением.
 - Я ни за что на свете...
 - Конечно, конечно. Мы поедем в родовое гнездо.
 - Разве оно не в Икенхеме?
 - Их много. Предки жили и поближе, в Митчинг-хилле.
 - Под Лондоном?
 - Теперь там пригород. Луга, где я играл ребенком, проданы и застроены. Но прежде то была деревня твоего двоюродного деда. Он носил бакенбарды, а душа у него была такая, что ты со своей чистотой просто бы не поверил. Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт знает что. Значит, едем.
 Мартышка повеселел - в конце концов, даже такой дядя не очень опасен в пригороде. Масштаб не тот.
 - С удовольствием, - сказал он.
 - Тогда бери шляпу, подгузник - и в путь, - сказал граф. - Наверное, туда ходит автобус.

 Мартышка не ждал особых красот от Митчинг-хилла, не ждал - и не дождался. Когда выйдешь из автобуса, рассказывал он, видишь ровные ряды обшарпанных и одинаковых домиков. Однако он не роптал. Стояла ранняя весна, которая так часто обращается в позднюю зиму. а он не взял ни пальто, ни зонтика, но все равно испытывал тихую, трезвую радость. Время шло, дядя еще ничего не выкинул. Тогда, на собачьих бегах, он уложился в десять минут.
 Мартышке казалось, что удастся обойтись без эксцессов до вечера, а там - поужинать и уснуть. Лорд Икенхем подчеркнул, что жена его, а для Мартышки - тетя, освежует их тупым ножом, если они не вернутся к часу, так что все могло пройти без особых потрясений. Примечательно, что, думая об этом, Мартышка улыбался, - больше ему улыбаться не пришлось.
 Надо заметить, что пятый граф поминутно притормаживал, словно собака на охоте, и говорил, что именно здесь он пустил стрелу сапожнику в зад, а тут его тошнило после первой сигары. Наконец, он остановился перед коттеджем, который по каким-то причинам назывался "Кедры".
 - На этом самом месте, - умиленно вздохнул он, - пятьдесят лет назад, тридцать первого июля... А, черт!
 Последние слова были вызваны тем, что наконец хлынул дождь, густой, как душ. Дядя и племянник прыгнули на крыльцо и встали под навес, откуда и переглядывались с серым попугаем.
 Висел попугай в клетке, она стояла на окне, но важно не это; важно то, что дождь ухитрялся брызгать сбоку. Когда Мартышка поднял воротник и вжался в дверь, она отворилась. Поскольку на пороге стояла служанка, он вывел, что дядя нажал на звонок. Заметим, что она была в макинтоше. Лорд Икенхем смущенно улыбнулся.
 - Добрый день, - сказал он. Она с этим согласилась.
 - Это "Кедры", если не ошибаюсь? Она согласилась и с этим.
 - Хозяева дома?
 Тут она сказала: "Нет".
 - А? Ничего, ничего, - утешил ее лорд Икенхем. - Я пришел, чтобы подстричь коготки попугаю. Мой ассистент, мистер Уолкиншоу. Дает наркоз, - и он указал для ясности на Мартышку.
 - Из ветеринарной лечебницы?
 - Вы угадали.
 - А мне никто не сказал.
 - Скрывают? - посочувствовал граф. - Нехорошо, нехорошо.
 С этими словами он направился в гостиную. Мартышка шел за ним, служанка - за Мартышкой.
 - Что ж, - сказала она, - я пойду. У меня выходной.
 - Идите, идите, - сердечно откликнулся граф, - мы все приберем.
 Когда она удалилась, он зажег газовый камин и пододвинул к нему кресло.
 - Ну вот, мой друг, - сказал он, - немного такта, немного выдумки - и мы в тепле и холе. Со мной не пропадешь.
 - Нельзя же тут сидеть! - сказал Мартышка. Лорд Икенхем удивился.
 - Нельзя? Ты считаешь, лучше идти под дождь? Все гораздо сложнее. Утром, еще дома, мы с твоей тетей поспорили. Она полагала, что погода обманчива, и пыталась всучить мне шарф. Победил, конечно, я. Теперь представь себе, что будет, если я простужусь. В следующий раз мне дадут набрюшник и респиратор. Нет! Я останусь здесь, у камина. Не знал, что газ так согревает. Я даже вспотел.
 Вспотел и Мартышка. Он изучал право и, хотя изучил не все, полагал, что врываться в чужие дома преступно и подсудно. Кроме юридической стороны, была и нравственная: он отличался особой щепетильностью, пекся о приличиях (т. наз. "comme il faut"), а потому --потел, кусая губы.
 - А вдруг хозяин вернется? - спросил он. Только он это произнес, в дверь позвонили.
 - Вот видишь!
 - Не говори так, дорогой, - упрекнул его граф. - Эти слова любит твоя тетя. Зачем волноваться? Ну, кто-то зашел. У хозяина есть ключ. Выгляни в окно, кто там.
 Мартышка осторожно выглянул.
 - Розовый тип.
 - Какого оттенка?
 - Малиноватого.
 - Прекрасно. Это не хозяин. В таких домах живут люди, изнуренные работой в конторе. Пойди спроси его, чего он хочет.
 - Лучше ты пойди.
 - Пойдем вместе, - предложил граф.
 Они открыли дверь и увидели молодого человека, спереди - розового, сзади - мокрого.
 - Простите, - сказал гость, - дома мистер Роддис?
 - Нет, - отвечал Мартышка.
 - Да, - отвечал его дядя. - Вечно ты шутишь! Прошу, прошу! Мой сын, Дуглас.
 - Робинсон...
 - Простите, я - Роддис.
 - Это я Робинсон.
 - Ах, вы! Теперь все ясно. Очень рад. Заходите, разувайтесь. Они пошли в гостиную. Лорд Икенхем развлекал гостя беседой, Мартышка пыхтел от горя. Ему не хотелось быть ни птичьим анестезиологом, ни Роддисом-младшим. А главное - он видел, что дядю понесло.
 В гостиной, стоя на одной ноге, гость спросил:
 - Джулии нету?
 - Нету? - обратился граф к Мартышке.
 - Нету, - ответил тот.
 - Ее нет, - перевел граф.
 - Она прислала телеграмму, - объяснил гость, вставая на другую ногу. - Едет к вам. Что-то у них случилось.
 - Да, да, - подтвердил лорд Икенхем.
 - Ваша племянница... или вашей жены?
 - Неважно. У нас все общее.
 - ... хочет за меня выйти.
 - Это хорошо.
 - А они не разрешают.
 - Кто именно?
 - Родители. И дядя Чарли, и дядя Генри. Я для них плох.
 - Действительно, нравственность младших поколений...
 - Нет, я чином не взял. Они гордые.
 - Да? Странно. Разве они графы?
 - Ну. что вы!
 - Тогда какая может быть гордость? Вот графы - другое дело. Встретишь графа...
 - Потом, я поссорился с ее папашей. Слово за слово, и я его назвал... Ой!
 Гость отпрыгнул от окна, перепугав нежного Мартышку, который не ждал таких движений.
 - Идут!
 - Вы не хотите их видеть?
 - Не хочу.
 - Прячьтесь за диван.
 Взвесив этот совет, гость исчез. Звонок надрывался. Граф и его племянник снова вышли в переднюю. Чуткий наблюдатель заметил бы, что племянник дрожит.
 - Ты их впустишь? - спросил он.
 - Конечно! - отвечал дядя. - Роддисы гостеприимны. Однако с ними лучше вернуться к прежней версии. Точнее, ты к ней вернешься. Видимо, они знают, есть ли у них молодой родственник по имени Дуглас. Итак, ты - ветеринар. Иди к клетке, смотри на птицу. Постукивай палочкой по зубам. Йодоформом пахнуть не можешь? Жаль, это было бы картинно.
 Мартышка подошел к попугаю и смотрел на него, когда вошли неприветливая женщина, обычный мужчина и прелестная девушка.
 В девушках он разбирался, и если, обернувшись, определил ее именно этим словом, мы можем на него положиться. Одета она была так: черный берет, темно-зеленый жакет, твидовая юбка, тонкие чулки, изящнейшие туфли. Глаза у нее были большие и светлые, лицо - как роза на рассвете. Вряд ли Мартышка видел такую розу, на рассвете он спит, но суть ясна.
 - Мы не знакомы, - сказала женщина. - Я - сестра Лоры. Это Клод, мой муж. Это - Джулия. Лора дома?
 - К сожалению, нет, - ответил лорд Икенхем,
 Женщина на него посмотрела.
 - Я думала, вы моложе, - сказала она.
 - Моложе кого?
 - Себя.
 - Это невозможно, - сказал граф. - Но стараюсь, стараюсь...
 Женщина заметила Мартышку и тоже не обрадовалась.
 - Кто это?
 - Ветеринар. Стрижет когти попугаю.
 - Я не могу при нем говорить.
 - Можете, - утешил ее лорд Икенхем. - Он глухой. Намекнув знаками Мартышке, что смотреть надо на птицу, он пригласил гостей сесть. Все помолчали. Кто-то тихо всхлипнул, видимо - девушка. Уточнить Мартышка не мог, он смотрел на попугая, и тот смотрел на него без особой приветливости.
 Наконец, женщина сказала:
 - Хотя сестра не соизволила пригласить меня на свадьбу, я вынуждена войти в этот дом. Взываю к вашим чувствам!
 Мартышка с попугаем растрогались - и ошиблись.
 - Приютите Джулию на недельку, - продолжала гостья. - Через две недели у нее экзамен по классу рояля, а пока пусть будет у вас. Ей кажется, что она влюбилась.
 - Кажется? - возроптала Джулия. - Я его люблю! Мартышка невольно обернулся, пытаясь понять, чем же так хорош розовый тип.
 - Вчера, - говорила тем временем гостья, - мы приехали к ней из Бексхилла, хотели сделать сюрприз. Приходим в гостиницу, и что же мы видим?
 - Тараканов? - предположил граф.
 - Письмо. Какой-то субъект хочет на ней жениться. Я послала за ним. Вы не поверите! Он заливает угрей.
 - Pardon?
 - Служит в заведении, где продают заливное.
 - Это хорошо, - одобрил граф. --Я бы в жизни не залил угря. Какой ум! Да, не каждый, не каждый... Уинстон Черчилль, и тот...
 Гостья с ним не согласилась.
 - Как вы думаете, - спросила она, - что сказал бы Чарльз Паркер?
 Муж вздохнул. Заметим к слову, что он был длинный, хлипкий, с рыжими усами того вида, который окунают в суп.
 - А Генри Паркер?
 - Или Альф, - прибавил муж.
 - Именно. Кузен Альфред умер бы со стыда.
 Джулия икнула так пылко, что Мартышка едва не кинулся к ней.
 - Мама, - сказала она, - сколько тебе говорить! Уилберфорс служит там временно, пока не найдет чего-нибудь получше.
 - Что лучше угря? - воскликнул лорд Икенхем. - Для заливного, конечно.
 - Вот увидишь, - продолжала Джулия, - он быстро выйдет в люди.
 И не ошиблась. Из-за дивана, словно лосось в брачную пору, выскочил ее жених.
 - Джулия!
 - Уилби!
 Мартышка в жизни не видел более мерзкого зрелища. Посудите сами: такая красавица обвилась вокруг типа, как плющ вокруг шеста. Нет, тип был не так уж плох, но девушка!..
 Опомнившись от испуга, который испытает всякий, когда из-за дивана выскакивают заливщики угрей, несчастная мать разняла влюбленных, как рефери - боксеров.
 - Джулия, - сказала она, - мне стыдно!
 - И мне, - прибавил муж.
 - Какой позор!
 - Именно. Обнимать человека, который назвал твоего отца носатой рожей...
 - Прежде всего, - вмешался граф, - надо выяснить, прав ли он. На мой взгляд...
 - Он извинится!
 - Да, да! Я себя не помнил.
 - Прекратите, - сказала мать. - Если вы меня слушали...
 - Да. да, да! Дядя Чарли, дядя Генри, кузен Альфред. Снобы собачьи!
 - Что?!
 - Собачьи снобы. Подумаешь, загордились! А чем? Деньги есть, вот чем. Интересно, как они их добыли?
 - Что вы имеете в виду?
 - Неважно.
 - Если вы намекаете...
 - Он прав, моя дорогая, - вмешался лорд Икенхем. - Ничего не попишешь.
 Не знаю, доводилось ли вам видеть бультерьера, который вот-вот схватится с эрделем, но тут кэрри-блю кусает его в зад. Бультерьер смотрит на пришельца именно так, как смотрела на графа сестра хозяйки.
 - Наверное, - продолжал граф, - вы не забыли, как разбогател наш Чарли.
 - О чем - вы - говорите?
 - Да, это тяжко, это скрывают, но помилуйте! Давать деньги под 250%! Так нельзя все-таки.
 - Я ничего не знала! - воскликнула дочь.
 - А, - заметил граф, - дитя не в курсе? Правильно. Одобряю.
 - Это ложь!
 - Теперь - Генри. Как мы спасали его, как спасали! Между нами говоря, вправе ли банковский клерк брать чужие деньги? Видимо, нет. Понимаю, понимаю. Взял он пятьдесят фунтов, выиграл - пять тысяч, но вернул? Ни в коей мере. Изящно, ничего не скажу, - а вот честно ли? Что до Альфреда...
 Несчастная мать издавала странные звуки, вроде бутылки шампанского, если его взболтать. То ли бульканье, то ли пальба.
 - Это ложь, - повторила страдалица, когда ей удалось распутать голосовые связки. - Вы ненормальный.
 Пятый граф пожал плечами.
 - Что ж, дело ваше, - сказал он. - Конечно, судью подкупить нетрудно, но мы-то знаем. Я никого не виню. В конце концов, что такое наркотики? Можешь провозить - провози. Но не нам смотреть свысока на честных людей. Спасибо, что берут. Да и чем плох этот молодой человек?
 - Да, чем? - поддержала Джулия.
 - Надеюсь, - спросила мать, - ты не веришь дяде?
 - Верю, верю.
 - И я, - присоединился Уилберфорс.
 - Видит Бог, - сказала старшая гостья, - я никогда не любила сестру, но т а к о г о мужа я ей не желала.
 Все помолчали, если не считать птицы, которая предложила погрызть орехов.
 - Фиг вы теперь запретите, - сказала Джулия. - Уилби слишком много знает. Милый, ничего, что я из такой семьи?
 - Ничего.
 - В конце концов, мы не будем с ними видеться.
 - Вот именно.
 - Не в дядях счастье.
 - То-то и оно.
 - Уилби!
 - Джулия!
 Повторив свой номер "Плющ на шесте", они забыли обо всем. Мартышке это не понравилось, равно как и матери.
 - На что вы будете жить? - сказала она.
 - Он разбогатеет!
 - Ха-ха!
 - Будь у меня сто фунтов, - сказал Уилберфорс, - я бы завтра же купил долю в самой лучшей фирме. Разносят молоко.
 - Бы! - сказала мать.
 - Ха! - сказал отец.
 - Где вы их возьмете?
 - Ха-ха!
 - Где, - повторила гостья на бис, - вы их возьмете?
 - Как это где? - удивился граф. - У меня, конечно. Когда он захрустел бумажками, племянник жалобно вскрикнул.
 - Доктор хочет со мной поговорить, - истолковал его крик дядя. - Да, доктор?
 Жених, теперь - нежно-вишневый, немного растерялся.
 - Это же ваш сын!
 Граф обиделся.
 - Мой сын был бы красивей. Нет, это - врач. Конечно, м н е он - как сын, это вас и смутило.
 Подойдя к Мартышке, он глядел на него, пока тот не вспомнил о своей глухоте и не задрожал. Не знаю, связаны ли глухота и дрожь, но бывают минуты... Словом, не будем его судить. Задрожал - и все.
 - Видимо, - сообщил лорд Икенхем, - у птицы что-то такое, о чем не говорят при дамах. Мы на минутку отлучимся.
 - Это мы отлучимся, - сказал жених.
 - Да, - согласилась невеста, - надо пройтись.
 - А вы как? - осведомился граф у гостьи, напоминавшей Наполеона в Москве.
 - Выпью чаю. Надеюсь, вы разрешите?
 - Конечно, конечно! У нас - полная свобода. Идите, готовьте.
 Когда они вышли, Джулия, совсем уж похожая на розу, кинулась к нему, крича: "Спасибо!" Жених ее поддержал.
 - Не за что, мои дорогие, - сказав граф.
 - Какой вы добрый!
 - Ну, что вы!
 - Добрее всех на свете!
 - Ну, ну, ну!
 Он поцеловал ее в обе щеки, правую бровь и кончик носа. Мартышка печально на это глядел. Все, кроме него, целовали прекрасную Джулию.
 Когда бесчинства кончились и граф с племянником проводили влюбленных до крыльца, он заговорил об этих фунтах.
 - Где ты их взял?
 - И правда, где? - задумался граф. - Вообще-то, тетя дала, но для чего? Вероятно, оплатить какой-то счет.
 Мартышка немного приободрился.
 - Ух, что будет! - сказал он, зная тетину чувствительность. - А когда она услышит, что девица - прямо с конкурса красоты... Возьмет фамильную алебарду, это уж точно.
 - Успокойся, мой друг, - сказал ему дядя. - Я понимаю, у тебя нежное сердце, но - успокойся. Я объясню, что тебе пришлось выкупать письма у коварной испанки. Разве можно оставить племянника в когтях низкой женщины? Да, тетя посердится, на тебя. Что ж, какое-то время не будешь к нам ездить. Собственно, ты мне пока не нужен.
 Тут у калитки показался крупный, краснолицый мужчина.
 Граф окликнул его:
 - Мистер Роддис!
 - А?
 - Мистер Роддис?
 - Да.
 - Булстрод, - представился граф. - А это - зять моей сестры, Перси Френшем, сало и масло.
 Краснолицый спросил, как дела с салом, и, узнав, что они идут прекрасно, выразил радость.
 - Мы не встречались, - сказал граф, - хотя живу я неподалеку. Предупрежу, как сосед соседа: там у вас кто-то есть.
 - Кто же их впустил?
 - Видимо, влезли в окно. Посмотрите сами. Краснолицый посмотрел и если не взбеленился, то был к этому близок.
 - Верно, - сказал он. - Сидят в гостиной, пьют мой чай.
 - Так я и думал.
 - Открыли варенье. Малиновое.
 - Что ж, идите туда, а я позову констебля.
 - Иду. Спасибо, мистер Булстрод.
 - Рад служить. Как хорошо после дождя! Пошли, Перси. Ну, вот, - продолжал он в пути. - Посещая столицу, мой друг, я распространяю свет и сладость. Даже такая дыра становится лучше, счастливее. Смотри-ка, автобус! В нем мы и обсудим наши планы на вечер. Если "Лестер" еще существует, можно зайти... Ровно тридцать пять лет, как меня оттуда выставили. Интересно, кто же там вышибалой?

 - Теперь, - сказал Трутень, - вы поймете, почему Мартышка дрожит, получив телеграмму от графа. Ситуация, по его словам, исключительно сложна. Хорошо, что дядя живет в деревне, иначе просто спасу бы не было, но там он набирается сил, которые и должен разрядить, когда посещает Лондон.
 Конечно, лучше всего держать старого психа на привязи с 1.I по 31.XII. Но это - мечта, утопия. Уж как старается леди Икенхем - и что же?
 The Russian Wodehouse Society http://wodehouse.ru/