Пэлем Грэнвил Вудхауз. Киватель
 ---------------------------------------------------------------
 © Copyright P.G.Wodehouse. The Nodder (1933)
 © Copyright Перевод Н. Трауберг (1999)
 Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru) ║ http://wodehouse.ru ---------------------------------------------------------------
 Когда в кинотеатре "Сладостные грезы" пошел новый фильм "Мой малыш", у нас начались бурные споры. Четыре зрителя явились в "Привал рыболова" после первого же сеанса, и разговор, естественно, обратился к малолетним звездам.
 - Я так думаю, - сказал Ром, - это все карлики.
 - Да, говорят, - поддержал его Виски-с-Содовой, - на каждой студии есть специальный человек, который ездит по циркам. Найдет хорошего карлика - хапц! - и в Голливуд.
 Почти непроизвольно мы обернулись к мистеру Маллинеру, как-то чувствуя, что этот кладезь премудрости даст окончательный ответ. Ответил он не сразу, сперва отхлебнул горячего виски с лимоном.
 - Проблема эта, - сказал" он в конце концов, - волнует умы с тех самых пор, как малолетние полипы вошли в моду. Одни полагают, что ребенок не может быть таким противным, другие - что приличный карлик так низко не опустится. Но кто сказал, что карлики приличны? Сложный вопрос...
 - Возьмем хоть сегодняшнего... - сказал Ром. - Этого Джонни Бингли. Чтоб мне треснуть, если ему восемь лет!
 - В данном случае, - признал мистер Маллинер, - интуиция вас не подвела. Джонни пошел пятый десяток. Я точно это знаю, так как он играл важную роль в судьбе одного из Маллинеров.
 - Ваш родственник - тоже карлик?
 - Нет. Он - киватель.
 - Кто-кто?
 Мистер Маллинер улыбнулся.
 - Нелегко объяснить мирянину тонкости кинопроизводства. В общих чертах, киватель - вроде поддакивателя, но ниже рангом. Поддакиватель сидит на совещаниях и говорит "Да". Ему вторят второй поддакиватель и третий, иначе - младший. А уж после них вступают в дело киватели. Есть и неприкасаемые, так называемые "запасные киватели", но их я касаться не буду. Мой дальний родственник Уилмот был кивателем в самом чистом виде. Конечно, он хотел подняться выше, особенно - когда влюбился в Мейбл Поттер, секретаршу Шнелленхамера, возглавлявшего корпорацию "Перфекто-Зиззбаум".
 Огромную разницу в их положении смягчала любовь к птицам. Уилмот вырос на ферме, Мейбл начинала творческий путь, изображая птичье пение.
 Общность интересов обнаружилась в то утро, когда, проходя мимо съемочной площадки, Уилмот услышал взволнованный голос своей богини.
 - Конечно, это не мое дело, - говорила она, - но я просто потрясена...
 - Ладно, ладно, - успокаивал ее режиссер.
 - ...что вы м н е объясняете про кукушек! Я куковала по всей Америке. Не говоря о гастролях в Англии, Австралии и...
 - Я знаю, - вставил режиссер.
 - ...Южной Америке. Подождите, съезжу домой, привезу вам рецензии из...
 - Знаю, знаю, знаю.
 Мейбл выскочила с площадки, и Уилмот обратился к ней с почтительным умилением:
 - В чем дело, мисс Поттер? Не могу ли я чем-нибудь помочь?
 Мейбл тряслась от рыданий.
 - Нет, вы послушайте! - вскричала она. - Они меня попросили озвучить кукушку, а этот неуч говорит, я неправильно произношу!
 - Какая подлость!
 - По его мнению, кукушка выговаривает "Ку-ку". Нет, вы представляете? Да всякий знает, что это "У-ку"!
 - Естественно! Одно "к", два "у".
 - Как будто у нее что-то с н▓бом.
 - Или с горлом.
 - Ъ-ку, ъ-ку. Вот так.
 - Именно.
 Прелестная Мейбл с интересом поглядела на него.
 - Вы их хорошо знаете.
 - Я вырос на ферме.
 - Меня просто мутит от этих режиссеров!
 - И меня, - поддержал ее Уилмот и решился: - Мисс Поттер, а не зайти ли нам в буфет?
 Она охотно согласилась. Так началась их дружба. Каждый день, улучив минутку, они сидели в буфете или на ступеньках какого-нибудь дворца. Уилмот смотрел на нее, а она, нежно сияя, как всякий творец в минуты творчества, выводила песню иволги или более грубой птицы "африканский канюк". Иногда, напрягая горло, она куковала "Ъ-ку, ъ-ку".
 Однако на вопрос, согласна ли она стать его женой, она ответила: "Нет".
 - Ты мне нравишься, - продолжала она. - Может быть, я тебя люблю. Но я не выйду замуж за холуя.
 - За кого?
 - За холуя. За раба. За пеона. Ну, что это - кивать Шнелленхамеру! Поддакиватель, и то противно, а уж киватель... По привычке Уилмот кивнул.
 - Я горда, - продолжала Мейбл. - Я не довольствуюсь малым. Тот, за кого я выйду, должен быть царем среди людей... ну, хотя бы директором картины. Чем выйти за кивателя, я лучше умру в канаве.
 Тут бы заметить, что при голливудском климате в канаве особенно не умрешь, но Уилмот вместо этого взвыл, как дикий селезень, и начал с ней спорить. Ничего не вышло.
 - Останемся друзьями, - подытожила беседу она и, бросив "Ъ-ку", скрылась.

 Человеку в такой ситуации остается один выбор - или уехать на Запад и начать там новую жизнь, или топить горе в вине. Уилмот и так был на Западе, а потому все больше склонялся ко второму варианту.
 Как все Маллинеры, родственник мой практически не пил. Если бы любовные дела были в порядке, он удовольствовался бы пломбиром или молоком с солодом, но сейчас требовалось что-то другое.
 Он знал, что на Голливудском бульваре есть место, откуда, если ты постучишься дважды и засвистишь "О ты, моя страна", выглянет усатая физиономия. Она скажет: "Да", ты ответишь "Мир и дружба", после чего тебе откроют путь к погибели. Поскольку это ему и требовалось, Уилмот часа через полтора сидел за столиком и чувствовал себя намного лучше.
 Трудно сказать, когда он заметил, что напротив сидит еще кто-то. Во всяком случае, подняв в очередной раз бокал, он встретил чистый взгляд истинного Фаунтлероя, а точнее - того самого Джонни Бингли, которого вы, господа, сегодня видели.
 Удивился он не очень сильно. На этом этапе человек не удивится и слону в костюме для гольфа. Но заинтересовался и сказал: "Здрасьте".
 - Здрассь, - отвечало дитя, подкладывая льда в бокал. - Не говорите Шнелленхамеру, у меня в контракте особый пункт.
 - Кому не говорить?
 - Шнелленхамеру.
 - Как пишется?
 - Не знаю.
 - И я не знаю, - признался Уилмот. - Но сказать - не скажу.
 - Что?
 - Да вот это.
 - Кому?
 - Ну, ему.
 - А чего не скажете?
 - Забыл.
 Они помолчали; каждый думал о своем.
 - Вы не Джонни Бингли? - поинтересовался Уилмот.
 - Кто?
 - Вы.
 - Что?
 - Бог его знает.
 - Так чего надо?
 - Моя фамилия Маллинер. Да. Маллинер. И все.
 Собеседник то сплывался, то расплывался. В конце концов, его дело. Хочешь - расплывайся. Главное - сердце, я так считаю.
 Мысли эти побудили сказать:
 - А вы хороший парень.
 - И вы.
 - Значит, оба?
 - Ну!
 - Один и один - два, - уточнил скрупулезный Уилмот.
 - Точно.
 - Два, - повторил мой родственник, загибая пальцы, а кого? Дже-нет-ле-ме-на. Вот! Хорошие люди, джен-те-леме-ны. Один и один. Нет, два и два. Это вроде четыре? А нас двое... Ладно, не в том суть. Бингли, мне худо.
 - Ну!
 - Худо. Ду-ша бол-лит. Ик! В общем, душа болит.
 - А чего такое?
 Уилмот решил открыться замечательному ребенку.
 - В общем, так...
 - Как?
 - Ну, вот так.
 - А чего?
 - Я ж говорю. Она мне от-ка-за-ла. Замуж за меня не выйдет.
 - За кого?
 - За меня.
 - Не выйдет?
 - Нет!
 - Ну, дела, - сказал чудо-ребенок.
 - Да уж...
 - Ну, положеньице! Я так думаю, вам худо.
 - Точно. Хуже некуда, - признался Уилмот, тихо плача. - Что делать?
 Джонни поразмыслил.
 - Вот что, - сказал он. - Подальше есть еще одно местечко. Пошли туда.
 - Пошли, - согласился Уилмот. - И в Санта-Монику.
 - Это потом. Сперва - в местечко, потом - в Монику. Увидим новые лица...
 - Уж этого там хватает.
 - Значит, пошли.

 Наутро, в 11.00 мистер Шнелленхамер ворвался в большом волнении к своему компаньону, мистеру Левицкому.
 - Знаете что? - сказал он.
 - Нет. А что?
 - Приходил Джонни Бингли.
 - Если хочет прибавки, сошлитесь на депрессию.
 - Прибавки! Да ему и этого много!
 - Кому, Джонни? Кумиру американских матерей? А как же улыбка сквозь слезы?
 - Если эти матери узнают, что он карлик, да еще не первой молодости...
 - Кроме нас с вами, не знает никто.
 - Да? Вчера он надрался с одним моим кивателем. Говорит, вроде бы не признался, но между тем моментом, когда их вышвырнули от Майка, до того, как он тыкнул вилкой лакея, у него выпадение памяти.
 - Какой это киватель?
 - Маллинер.
 - Если он скажет газетчикам, Джонни конец! А у нас контракт еще на две картины, 250 тысяч каждая.
 - Вот именно!
 - Что нам делать?
 - Если б я знал!
 Мистер Левицкий подумал.
 - Надо выяснить, что известно Маллинеру.
 - Но спросить нельзя!
 - Мы за ним последим. Какой он?
 - Идеальный киватель. Тихий. Вежливый. Как это, на "п"...
 - Поганый?
 - Предупредительный. Тихий, вежливый, пунктуальный, предупредительный.
 - Ну, тогда все просто! Если он будет... ну, наглый или хамоватый, мы и поймем: "Знает!"
 - А дальше что?
 - Подкупим. И как следует, мелочиться некогда. Мистер Шнелленхамер вцепился в собственные волосы.
 - Хорошо, - сказал он, когда боль утихла. - Да, другого пути нет. Скоро у меня совещание. Он там будет.
 - Значит, следим за ним, как рысь.
 - Кто?
 - Рысь. Дикая кошка. Очень любит следить.
 - Да? Ну ладно. Я думал, рысь - это что-то такое, у лошади.

 Страхи несчастных магнатов обоснованы не были. Если мой родственник и слышал роковую тайну, он ее забыл. Входя в кабинет шефа, помнил он только о том, что при любом движении голова у него треснет.
 Однако м-р Шнелленхамер тронул за рукав м-ра Левицкого.
 - Видели?
 - Что?
 - Его. Трясется, как одержимый.
 - Да?
 - Еще бы.
 Действительно, Уилмот вздрогнул, но лишь потому, что шеф оказался абсолютно желтым. Он и сам по себе не поражал красотой, а теперь, тускло-шафрановый и не очень четкий, произвел такое впечатление, что родственник мой задрожал, как соленая улитка.
 Мистер Левицкий вдумчиво глядел на него.
 - Не нравится он мне.
 - Мне тоже, - поддержал его мистер Шнелленхамер.
 - Смотрите, закрывает лицо руками.
 - Видимо, знает все.
 - Да, наверное. Что ж, начнем. Когда придет время кивать, он себя и выдаст.
 Уилмот очень любил такие совещания. Делать почти ничего не надо, люди интересные. Но сегодня тут собралось одиннадцать самых нудных сценаристов, да и вообще с той самой поры, как он утром взял льда из холодильника, его томила какая-то меланхолия. Будь он героем русского романа, он бы пошел в амбар и повесился. А так - сидел очень прямо и смотрел перед собой.
 Многим он напомнил бы хорошего, многодневного утопленника; но мистер Шнелленхамер видел в нем леопарда перед прыжком, о чем и сообщил компаньону.
 - Простите, - осведомилась Мейбл, сидевшая с ним рядом, - как вы сказали, "Лео Пард"? Это новый актер?
 - Нет-нет, - спохватился шеф. - Частный вопрос, не для стенограммы. На чем мы остановились?
 - Кэбот Деленси сидит на айсберге. Перед его взором проплывают картины былого.
 - Какие?
 - Вы не сказали.
 - Ну, вот и выясним, - сказал шеф. - Что там у него проплывает?
 Молодой человек в очках, который вообще-то мечтал открыть магазинчик, предположил, что Деленси украшает витрину пупсами и фестонами.
 - При чем тут пупсы? - рассердился шеф.
 Автор проекта полагал, что они способствуют торговле.
 - Чушь! - воскликнул мистер Шнелленхамер. - Он миллионер, а не торговец.
 Пожилой субъект предложил воспоминания об игре в поло.
 - Ерунда, - сказал шеф, - Какое поло? Мы должны иметь в виду обычных, скромных жителей Среднего Запада. Верно я говорю?
 - Да, - сказал Первый Поддакиватель.
 - Да, - сказал Второй.
 - Да, - сказал и Третий.
 Киватели кивнули. Уилмоту показалось при этом, что в шею ему вонзили раскаленный щуп. М-р Левицкий дернул за рукав м-ра Шнелленхамера.
 - Видели, какой взгляд?
 - Да. Мрачный. Злобный. Значит, следим.
 Совещание продолжалось. Все что-нибудь да предложили, но решил проблему сам шеф.
 - Придумал, - сообщил он. - Сидит он на этом айсберге и вспоминает поло. Колоссальная сцена! Ясное дело, спорт. Верно я говорю?
 - Да.
 - Да.
 - Да.
 Уилмот поспешил кивнуть и удивился, что голова еще держится.
 Этот тихий, вежливый, предупредительный кивок успокоил шефа. Он вздохнул с облегчением. Он расцвел. Он начал ясно и громко:
 - Итак, одно видение - поло. Нужно второе, в лирическом ключе. Что-нибудь связанное с женщинами. Романтическая нота.
 Молодой человек в очках предложил показать, как Деленси продает красивой барышне индейские вышивки бисером, и глаза их встречаются; но где?
 Мистер Шнелленхамер стукнул по столу.
 - Какие вышивки? Что он, приказчик? Глаза - да, встречаются, но где? В старом саду. Жужжат пчелы, воркуют горлинки, шелестит листва. Ти-хо! Весна, ясно? Красота, ясно? Трава... э... зеленеет. Почки... э-э...
 - Краснеют? - подсказал мистер Левицкий.
 - С чего им краснеть? Ну, почки...
 - Варятся? - проснулся один сценарист.
 - Простите, - заметила секретарша, - почки не варят, а тушат.
 - Это не те!
 - Да-да, конечно, - огорчилась Мейбл. - Тут совсем запутаешься. Почки, птички...
 - Будут и птички, - радостно пообещал шеф. - Какие хотите. Особенно кукушка. Такой комический штришок. Значит, сад, он, она, объятие (помните о цензорах!), и вдруг мы слышим "Ку-ку! Ку-ку!" Так?
 - Да.
 - Да.
 - Да.
 Киватели готовились кивнуть, когда раздался чистый девичий голос:
 - Простите, мистер Шнелленхамер, не так.
 Воцарилось мертвое молчание. Одиннадцать сценаристов застыли, не веря своим двадцати двум ушам. Мистер Шнелленхамер едва не задохнулся. Такого с ним не бывало.
 - Что-вы-сказали? - выговорил он.
 Мейбл смотрела на него, как Жанна д'Арк - на инквизиторов.
 - Кукушка, - объяснила она, - произносит не "Ку-ку", а "У-ку". Особый звук, между "ъ" и "у".
 Сценаристы затрепетали. Многие чуть не плакали. И то - такая слабая, такая юная...
 Мистер Шнелленхамер, уже ничуть не радостный, громко дышал носом. Наконец он произнес:
 - Вы уволены.
 Мейбл вспыхнула.
 - Это нечестно! - сказала она. - Это несправедливо! Я же признала, что напутала с почками. А кукушки... Да я выступала с этим номером от Орегана до Мэна! Кого-кого, а их я знаю. Не верите - вон мистер Маллинер, он вырос на ферме. Мистер Маллинер, что они произносят?
 Уилмот вскочил, глаза его сияли. Да, был миг слабости, он любил Мейбл отчаянно и безумно, но чеки подписывал шеф. Самая мысль о том, что кассир станет не золотым прииском, а просто дядькой с моржовыми усами, едва не привела к предательству. Но это ушло. Глядя на нее, он обрел былую силу.
 - Ъ-ку! - вскричал он. - Какие "Ку-ку"? Нет, какие еще "Ку-Ку"? Ясное, четкое "Ъ". Я понимаю, это обычная ошибка, если "кукушка" - значит, так она и говорит. Но нет! Она говорит "Ъ-КУ".
 Раздался странный звук. Это Мейбл, разрезая воздух, кинулась в его объятия.
 - О, Уилмот! - рыдала она.
 Глядя поверх ее волос на магната, родственник мой с удивлением увидел, что тот, вместе с компаньоном, выгоняет всех из комнаты. Сценаристы текли в коридор пенящимся потоком. Вскоре остались только шефы и влюбленные. Мистер Левицкий запирал дверь. Мистер Шнелленхамер направлялся к Уилмоту, заискивающе улыбаясь.
 - Ну-ну, - говорил он, равно как и мистер Левицкий. - Я вас понял. Знающему человеку очень тяжелы такие ошибки. Я вижу, вы преданы нашей корпорации.
 - И я это вижу, - поддержал мистер Левицкий.
 - Вы не способны ей повредить, вам дороги ее интересы.
 - Очень дороги! (Левицкий).
 - И небольшие тайны, хе-хе?
 - Конечно. Тем более теперь, когда он войдет в правление.
 - В правление? - удивился мистер Шнелленхамер.
 - В правление. Присвоим вне очереди звание... ну, скажем, в ранге зятя.
 Мистер Шнелленхамер немного помолчал.
 - Верно, - сказал он после недолгой борьбы. - Я прикажу там, пусть составят контракт.
 - Вы согласны, Маллинер? - поинтересовался мистер Левицкий. - Вас устраивает эта работа?
 Уилмот собрался с силами. Голова трещала, он ничего не понимал - но Мейбл приникала к его груди.
 - Д-д... - начал он, и слова ему отказали. Он кивнул.
 The Russian Wodehouse Society http://wodehouse.ru/