---------------------------------------------------------------
   © Copyright P.G.Wodehouse "Honeysuckle Cottage" (1925)
   © Copyright Перевод Е.Толкачева (1928)
   Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------

     Джемс Родмен  выколотил пепел из  трубки и некоторое время сидел молча,
задумчиво уставившись на огонь. Потом почесал за ушами у своего пса Вильяма,
лежавшего на ковре, набил трубку  и  снова закурил. Огонек спички озарил  на
мгновение его мужественное лицо. За окном шумел ветер и потоками лил дождь.
     -- Вы верите в привидения? -- вдруг спросил он.
     -- Верю ли я в привидения?
     -- Да.
     -- Нет, не верю.
     -- Я,  может  быть,   неудачно   выразился.  Верите   вы,  например,  в
заколдованные дома? Верите ли  вы в то, что злое влияние может  тяготеть над
определенным местом, угнетая живущих там?
     -- Нет, не верю.
     Джемс недовольно посмотрел на меня.
     -- Разумеется, -- продолжал я, -- все мы читали таинственные рассказы о
привидениях и...
     -- Я  говорю  не о рассказах,  --  конечно, их тысячи. Десятки  авторов
кормятся привидениями.
     -- Видите  ли, однажды  я   действительно  встретил  человека,  который
слышал...
     -- А я однажды жил в таком заколдованном доме, -- прервал меня Джемс.
     У Джемса Родмена большой недостаток:  он  не умеет и не любит  слушать.
Вероятно, это профессиональное свойство: Джемс пишет детективные романы и не
терпит противоречий, как и его герои.
     -- Это  удовольствие,  --  продолжал Джемс, --  стоило  мне пяти  тысяч
фунтов. То есть я пожертвовал этой суммой, чтобы только не  жить  там. Я вам
рассказывал о моей тетке Лейле, которая писала сентиментальные романы?
     -- Ведь она умерла, Джемс, а о мертвых...
     -- Знаю, что умерла. Я совсем не собираюсь порочить ее память.
     Я успокоился. Прежде Джемс весьма недвусмысленно отзывался о тетке и ее
романах. Его  раздражала  сентиментальность  Лейлы  Мэй-Пикней,  которая так
нравится  огромному  кругу   ее  читателей.  У  Джемса  строгие  взгляды  на
литературу, он утверждает,  что талант не смеет снижаться до сентиментальных
любовных  историй  и  должен  оперировать,  главным  образом,  револьверами,
украденными документами, трупами с перерезанными горлами и так далее.
     Я сам никогда не читал произведений покойной мисс Пикней, но  знаю, что
она была самой плодовитой писательницей и считалась маститой. Критики, давая
отзыв о ее новой книге, обычно  ставили заголовок: О п я т ь  П и к н е й, а
иногда даже в более угрожающей форме: О п я т ь  П и к н е й!!! -- а однажды
(дело, помнится, шло о романе "Любовь, которая побеждает") один литературный
критик всю оценку книги выразил двумя словами: "О, Боже!"
     -- Я хотел вам рассказать, но вы меня невежливо прервали,  -- продолжал
Джемс. -- Когда тетка Лейла умерла, я узнал, что она оставила мне пять тысяч
фунтов и дом в деревне, где она провела последние двадцать лет своей жизни.
     Он замолчал.
     -- Очень мило с ее стороны, -- пробормотал я.
     -- Двадцать лет, -- повторил  Джемс.  --  Запомните это обстоятельство:
целых двадцать  лет! А  в год она писала два  романа и двенадцать рассказов,
кроме постоянного отдела "Советы молодым  девушкам"  в  одном  ежемесячнике.
Другими  словами,  сорок  романов  и  не  менее  двухсот  сорока  рассказов,
написанных под кровлей ее виллы "Жасминный домик".
     -- Поэтичное название, -- заметил я.
     -- В завещании было сказано, что  я должен прожить в нем год безвыездно
и в  дальнейшем  -- по шести месяцев в году. Не выполнив этого условия, я не
получил бы пяти тысяч.
     -- Забавное завещание,  --  задумчиво заметил я, --  я  иногда хотел бы
быть богатым, чтобы поизмываться всласть над наследниками.
     -- Это  не  издевательство, тетка  была  в  здравом  уме.  Она верила в
благодетельное влияние окружающей  обстановки.  И придумала эту штуку, чтобы
вытащить меня  из Лондона. Она всегда  говорила, что городская  жизнь делает
мой характер мрачным и угрюмым. Вообще она не любила моего жанра.
     -- Знаю.
     -- Так  вот я отправился в "Жасминный  домик". Я  вам расскажу всю  эту
историю по порядку.

     ...Первое впечатление Джемса  от  коттеджа "Жасминный домик" было очень
благоприятным. Маленький  старомодный  домик  в  запущенном  зеленом саду, с
красной черепичной кровлей,  тенистые дубы, пение птиц и веранда, обсаженная
розами, -- идеальная обстановка для писателя. В такой обстановке тетка могла
писать свои сентиментальные романы.
     Джемс  чувствовал  себя  отлично.  Он  перетащил  сюда книги, трубки  и
ракетки для  гольфа и  с головой ушел в работу,  заканчивая свою лучшую вещь
под названием "Тайна девяти".
     И вот однажды в прекрасный летний полдень он сидел в своем кабинетике и
выстукивал на пишущей машинке.
     Он  заложил  новый  лист  бумаги,  тщательно  раскурил трубку и  быстро
застучал:
     "На  мгновение  Лестер   Гэдж  подумал,  что  он  ошибся.  Потом  снова
послышался стук, легкий, но настойчивый: кто-то постучал в дверь.
     Его губы  сложились в суровую складку. Легко и  быстро, как пантера, он
шагнул к столу, бесшумно открыл ящик и вынул  свой автоматический револьвер.
После  приключения  с  отравленной  иглой он держался настороже.  В  мертвой
тишине он на цыпочках приблизился к двери, потом резко распахнул  ее, подняв
револьвер.
     На  пороге  стояла самая очаровательная девушка, которую он  когда-либо
видел.  Девушка  из сказки. Минуту она  смотрела  на него с нежной  улыбкой.
Потом погрозила ему хорошеньким пальчиком.
     -- Вы,  наверно, забыли  меня, мистер  Гэдж,  -- сказала она с  лукавой
строгостью..."
     Джемс  тупо  уставился на бумагу. Он  был  озадачен. Он вовсе не  думал
писать ничего подобного. Он никогда  не  допускал девушек в свои романы.  Он
утверждал, что для  детективного романа героини совершенно не нужны. Женщины
только разжижают действие, флиртуют с героем и отвлекают его от дела.
     Вдруг  девушка появилась  в  его романе. Да  еще  какая: с  интригующей
улыбкой и хорошеньким пальчиком! Странно!
     Джемс  заглянул в  черновой  план рассказа. Там  было  сказано, что  за
дверью находился умирающий человек, который прохрипел:  "Жук... жук! Скажите
Скотланд-Ярду, что голубой жук..." и умер на ковре, оставив Лестера  Гэджа в
некотором недоумении.
     Джемс разорвал листок, написал новый и накрыл машинку колпаком. Снаружи
послышался лай Вильяма.
     Единственным мрачным пятном  в райской жизни Джемса являлся ужасный пес
садовника -- Вильям.  Он  приводил  Джемса в ярость. У  него  была  странная
привычка приходить и лаять под окном, когда Джемс работал. Джемс терпел этот
лай некоторое время,  потом, доведенный до  бешенства, подходил к  окну:  на
дорожке обычно  стоял пес, держа  в зубах камень, и вопросительно поглядывал
на Джемса.
     Вильям вообще имел привычку таскать в зубах камни: в первый  день после
приезда Джемс  в припадке умиления  бросил ему  камень. С тех  пор Джемс  не
бросал   камней   Вильяму,  но  усеял  всю  дорожку  самыми   разнообразными
предметами,  начиная  со спичечных  коробок  и  кончая  гипсовой  статуэткой
Иосифа,  пророчествующего  перед  фараоном.  Но,  несмотря  на  это,  Вильям
регулярно являлся под окно.
     Лай действовал  на Джемса гораздо сильнее, чем стук  в дверь на Лестера
Гэджа.  Тихо,  как пантера, он шагнул  к  камину, снял с полочки  китайского
божка с надписью "Привет из Клактона" и подкрался к окну.
     В это время снаружи донесся чей-то голос:
     -- Тубо! Прочь  с  дороги! -- и короткий  визгливый  лай, совершенно не
похожий на лай  Вильяма. Вильям был  какой-то помесью --  овчарки,  сеттера,
бультерьера и дворняжки и лаял басом, как большой цепной пес.
     Джемс высунулся в  окно. На веранде  стояла девушка в  голубом  платье,
держа на  руках  маленькую  белую  собачонку,  спасавшуюся от невоспитанного
Вильяма, который вообще считал, что все в мире создано для его пасти: кость,
сапог, палка, камень, шина велосипеда -- Вильям не делал между ними большого
различия. Он даже предпринимал тщетные  попытки  сгрызть  останки  гипсового
Иосифа,  проповедующего  перед  фараоном.  Сейчас  Вильям  явно  намеревался
растерзать собачонку.
     -- Вильям! -- крикнул Джемс.
     Пес покосился на  него, помахал хвостом и настойчиво продолжал наседать
на девушку.
     -- Ах! -- воскликнула девушка. -- Этот пес напугал бедняжку Тото.
     Джемс выскочил в окно, отогнал Вильяма и очутился перед девушкой.
     Она стояла на террасе, обвеваемая легким  ветерком, пропитанным сладким
запахом жасмина. Из-под  платка выбивался золотой локон, большие синие глаза
блестели на  свежем, румяном личике. Но  Джемс был плохой  ценитель красоты,
особенно женской.
     -- Вы кого-нибудь ищете? -- спросил он.
     -- Вот этот самый дом! Я не хочу беспокоить вас, но мне так хотелось бы
взглянуть на ту комнату, где  мисс  Пикней творила свои чудные романы.  Ведь
здесь жила мисс Лейла Мэй-Пикней?
     -- Да, я ее племянник Джемс Родмен.
     -- А меня зовут Роза Мейнард.
     Джемс  провел девушку  в  дом. Она вскрикнула  от  восхищения, попав  в
столовую.
     -- О, как здесь чудесно! Значит, здесь она писала?
     -- Да.
     -- Ах,  как  вы  бы  могли  прекрасно  работать  здесь,  будь  вы  тоже
писателем.
     Джемс был  невысокого мнения о  литературном вкусе женщин, но эти слова
задели его за живое.
     -- Я писатель, -- холодно ответил он. -- Пишу детективные рассказы.
     -- Я не читаю детективных рассказов, -- ответила девушка.
     -- Вероятно, --  еще  холоднее продолжал Джемс, --  вы  любите тот сорт
беллетристики, что фабриковала моя почтенная тетушка.
     -- Ах! Я так  люблю ее романы! -- в экстазе всплеснула  руками девушка.
-- А вы?
     -- Не сказал бы этого.
     -- Не может быть!
     -- Чересчур сладко, -- сурово произнес Джемс. -- Сентиментально.
     Девушка удивилась.
     -- Что вы! Ее романы взяты прямо из жизни. Я вас не понимаю.
     Они шли по дорожке сада. Джемс  отворил для нее калитку, и она вышла на
дорогу.
     -- В романах  тети  молодые люди  претерпевают  тысячи треволнений и  в
конце концов женятся.
     -- Вы говорите о "Запахе цветка", где Эдгар спасает тонущую Мод?
     --  Я говорю вообще  о  всех  теткиных  книгах, --  он  с  любопытством
посмотрел на нее. Он нашел разгадку  мучившей его тайны. С того момента, как
он увидел девушку впервые, она  ему  казалась странно знакомой. И теперь  он
понял...  --  Да ведь вы сами  --  вылитая героиня теткиных романов!  Именно
таких девушек она любила описывать.
     Глаза Розы заблестели.
     -- Неужели вы в  самом  деле  так  думаете?  Вы  знаете,  я то же самое
почувствовала, увидев вас! Вы сами -- типичный герой романа мисс Пикней!
     -- О, что вы говорите! -- возмутился Джемс.
     -- Нет, в самом деле! Я поняла это, когда вы  выскочили  через окно. Вы
были так похожи на Клода Мастерсона из "Девушки с гор".
     -- Не читал, -- мрачно ответил Джемс.
     -- Он  был  очень  сильный и храбрый,  с  глубокими, темными,  мрачными
глазами.
     -- Если  уж все  должно идти по теткиным романам,  то сейчас вас должен
сбить с ног автомобиль, а я должен отнести вас в  дом,  уступить вам свою...
Берегитесь! -- вдруг закричал он.
     Но было уже  поздно.  Она  лежала у его ног  жалким  комочком  батиста,
кружев и шелка,  а  за  угол заворачивал огромный хрипящий  мотор.  Из  него
высунулся  толстый,  краснолицый  джентльмен  в меховой куртке.  Он  обнажил
голову, -- о, нет, не жестом сожаления к своей жертве! -- он прикрывал номер
машины.
     Собачонка Тото, к сожалению, осталась жива.
     Джемс  отнес  девушку  в дом и  положил  на  кушетку  в столовую. Потом
позвонил, появилась румяная экономка.
     -- Пошлите за доктором! -- скомандовал Джемс. -- Несчастный случай.
     Экономка склонилась к девушке.
     -- Ах, бедняжка, бедняжка! -- прошептала она. -- Какая красавица!
     Пришлось послать садовника за доктором Брэди.
     Явился доктор и после долгого осмотра сообщил:
     -- Кости не поломаны, но много ссадин на нежной коже. И конечно, испуг.
Она должна побыть здесь некоторое время, Родмен. Ей вредно двигаться.
     -- Оставаться здесь? Немыслимо, неприлично, неудобно!
     -- Ваша экономка будет присматривать за ней.
     Доктор подмигнул. Он был мужчиной средних лет с бачками.
     -- Хорошенькая девушка, Родмен?
     -- Я тоже так думаю.
     -- Красавица. Дочь феи...
     -- Что? --  воскликнул  Родмен. Он  знал  доктора Брэди как  совершенно
непоэтичного человека.  Единственно,  чем вдохновлялся доктор, это вопросами
пищеварения.
     -- Дочь феи. Нежное, чудное создание. Когда я взглянул на  нее, Родмен,
сам чуть не влюбился. Ее маленькая ручка лежала на ковре, как белая лилия на
поверхности воды, а ее большие, красивые глаза с надеждой смотрели  на меня,
точно...
     И доктор  Брэди побрел  по саду, бормоча выдержки из  поэтов, а Джемс с
ужасом смотрел ему вслед.

     Через неделю мистер Эндрю Мак-Киннон, старший компаньон известной фирмы
"Литературное  агентство  Мак-Киннон и  Гух",  сидел  у  себя  в  конторе на
Чансери-Лейн, глубоко задумавшись над телеграммой. Потом он позвонил.
     -- Попросите мистера Гуха зайти ко мне.
     И снова задумался.
     -- Мистер Гух,  --  сказал  он вошедшему компаньону, --  я  только  что
получил от Родмена  любопытную телеграмму. По-видимому, он хочет видеть меня
и просит приехать к себе.
     Мистер Гух прочел телеграмму.
     -- Написано под влиянием сильного возбуждения,  --  согласился  он.  --
Удивляюсь только, почему он сам не едет сюда, если ему так нужно вас видеть.
     -- У него  очень серьезная работа.  Он кончает роман  для  издательства
"Проддер и Виггс".  Ну,  что же, погода прекрасная.  Если  вы присмотрите за
конторой, я поеду к нему позавтракать.
     На перекрестке дорог, приблизительно в  миле  от  "Жасминного  домика",
Мак-Киннон  увидел  на краю  шоссе  жестикулирующую  фигуру  и  приостановил
автомобиль.
     -- Доброе утро, Родмен!
     -- Наконец-то вы приехали! -- ответил Джемс. Он  показался агенту худее
и бледнее обыкновенного.  --  Может быть, мы пройдемся  пешком?  Мне нужно с
вами серьезно поговорить.
     Мак-Киннон согласился, и Джемс  при  виде его сильной, уверенной фигуры
почувствовал некоторое  облегчение.  Мак-Киннон был угрюмый плотный человек;
при встрече с ним редакторы смущенно теребили галстуки и соглашались  на все
его   условия.   Эндрю   Мак-Киннона   никак  нельзя  было   заподозрить   в
сентиментальности. Тщетно расточали  ему  поэтессы и романистки свои улыбки.
Он оставался холоден и непоколебим.

     -- Ну-с, Родмен, -- сказал Мак-Киннон. -- Проддер и Виггс  приняли ваши
условия.  Я  хотел  вам  об  этом  написать,  но  получил  вашу  телеграмму.
Пришлось-таки мне  с ними повозиться, но мы сошлись  на двадцати процентах с
первого издания, двадцати пяти -- со второго и двухстах фунтах аванса в день
выхода из печати.
     -- Хорошо,  -- рассеянно  сказал   Джемс. --  Хорошо.  Кстати, Мак,  вы
помните мою тетку, мисс Лейлу Мэй-Пикней?
     -- Еще бы, я всю жизнь был ее агентом.
     -- Тогда вы должны знать, что за дребедень она писала.
     -- Автор, --  нравоучительно сказал агент, -- который получает двадцать
тысяч в год, дает товар, а не дребедень.
     -- Ну, словом, вы знаете ее?
     -- Еще бы.
     -- Умирая, она оставила мне пять тысяч и виллу "Жасминный домик", где я
теперь и живу. Мак, вы верите в заколдованные дома?
     -- Нет.
     -- А вот я утверждаю, что "Жасминный домик" заколдован.
     -- Вашей теткой? -- удивился Мак-Киннон.
     -- Да, насыщен ее влиянием! Над этим местом тяготеет заклятие... миазмы
сентиментальности. И  всякий,  входящий  туда,  пропитывается насквозь этими
ядовитыми испарениями.
     -- Какая ерунда!
     -- Вовсе не ерунда!
     -- Неужели вы серьезно верите, что...
     -- Хорошо, как вы относитесь к такому факту? Каждый раз, когда я сажусь
писать, немедленно появляется девушка.
     -- В комнате?
     -- В романе, черт подери!
     -- Да, да, Родмен, -- покачал головой Мак-Киннон, -- для  вашего романа
девушки определенно вредны. Они обесцвечивают все действие.
     -- Сам знаю. И вот мне ежедневно приходится изгонять оттуда это ужасное
существо.  Мак.  Смазливая  девчонка  с гнусной улыбкой! Сегодня  утром  она
пыталась залезть в  колодец,  куда таинственный прокаженный запрятал Лестера
Гэджа.
     -- Быть не может!
     -- Факт! Мне пришлось переписать три страницы, чтобы избавиться от нее.
Известно ли вам. Мак, что  в  настоящее время я окружен нитями  дьявольского
заговора  всех  романов,  когда-либо  написанных моей, к  счастью,  покойной
теткой? С каждым днем, по мере продвижения моей книги, я  все  яснее и яснее
вижу, что  у нее обязательно будет благополучный конец!  Неделю назад у моих
дверей автомобиль сшиб  девицу, и  мне пришлось  поместить  ее у  себя. И  с
каждым днем я все больше убеждаюсь, что рано или поздно  я  попрошу ее выйти
за меня замуж!
     -- Не делайте этого! -- возопил Мак-Киннон, убежденный  холостяк. -- Вы
слишком молоды для женитьбы.
     -- Как  Мафусаил,  -- ответил  Родмен. -- Но все равно я знаю, что этим
дело  кончится.  Миазмы  проклятого  дома  пропитали   меня.   Я   не   могу
сопротивляться  той  злой силе,  что  ведет меня  к  гибели. Сегодня  утром,
например, я обнаружил, что целую ее собачонку! -- Что вы говорите?
     -- Правда! Конечно, я ее немедленно  бросил. А вчера я промок до нитки,
собирая букет цветов для девицы.
     -- Родмен!
     -- Факт! Я положил букет у ее дверей и  побрел  вниз,  дергая  себя  за
волосы,  не  понимая, как  это  случилось. В  передней  наскочил на  румяную
экономку. Она благосклонно смотрела на меня, и черт меня побери, если она не
бормотала: "Пошли, Господи, счастья влюбленным!"
     -- Почему вы не уедете отсюда?
     -- Тогда я потеряю пять тысяч.
     -- Гм, -- задумчиво сказал Мак-Киннон.
     -- Очевидно, эманации  теткиных мыслей впитались  во все предметы  и  в
стены  дома  и давят и порабощают  волю  всякого, кто туда попадает.  Здесь,
несомненно,  какое-то  четвертое  измерение.  Мак.  Мак-Киннон  презрительно
улыбнулся.
     -- Ерунда, --  сказал  он. -- Просто вы  заработались,  дружище! Вот вы
увидите, что ваша отравленная атмосфера на меня никак не подействует.
     -- Потому-то я  и  просил  вас приехать. Я надеюсь,  что  вы  разрушите
наваждение.
     -- Постараюсь, -- обещал Мак-Киннон.
     За столом Мак-Киннон мало говорил  --  он вообще был молчалив во  время
еды. Джемс замечал,  что он украдкой  посматривает на девушку,  которая  уже
поправилась и могла спускаться  в столовую, но он ничего не мог  прочесть на
хмуром лице агента. Солидность и невыразительность его лица, однако, внушали
еще надежду Джемсу.
     -- Ах,  право, вы мне принесли  облегчение, -- говорил  Джемс, провожая
агента через сад. --  Я чувствую, что могу положиться на ваш  здравый смысл.
Атмосфера дома изменилась после вашего визита.
     Мак-Киннон с минуту молчал, погруженный в собственные мысли.
     -- Родмен,  -- сказал он,  влезая в  автомобиль. -- Я  думал над  вашим
предложением -- ввести в "Тайну  девяти"  любовную интригу. Я думаю, что  вы
правы! Для романа она необходима. В конце концов, что в мире выше любви? Ах,
любовь, Родмен, самое прекрасное слово во всем словаре! Родмен, введите туда
чудную чистую девушку, и пусть она выходит замуж за Лестера Гэджа.
     -- Ну, это дудки, -- мрачно  ответил Джемс. -- Если она влезет в роман,
то я дам ей в мужья таинственного прокаженного, и никого другого! Но, Мак, я
вас не понимаю...
     -- Ах, Родмен, эта девушка покорила меня! -- вздохнул Мак-Киннон (Джемс
с ужасом  увидел, что на  его бесстрастных глазах выступили слезы умиления).
--  Ах,  я  видел  ее,  сидящей  под розами,  окруженную  ароматом  жасмина.
Беззаботные птички весело пели, и ласковое солнце освещало  ее милое личико.
Бедняжка! -- бормотал Мак, вытирая глаза. -- Несчастная  девушка! Родмен, --
и его  голос дрогнул, --я... решил, что  мы жестоко  обошлись с Проддером  и
Виггсом. У Виггса только что оправилась  от болезни жена. Друг мой, можем ли
мы притеснять человека, у которого такое горе? Нет, я возьму обратно договор
и переделаю его на двенадцать процентов и без аванса.
     -- Что?
     -- Но вы на этом не потеряете, Родмен, нет, нет, вы не будете в убытке!
Я отказываюсь от своего вознаграждения. Бедная, бедная девушка!
     Автомобиль тронулся. Мак-Киннон, сидя на заднем месте, сморкался.
     -- Все кончено! -- сказал Джемс.

     Вникните в его положение. Вы, читатель, может быть, счастливый семьянин
и  не  поймете  всю  силу  инстинкта  самосохранения,  являющегося  в минуты
опасности у заядлого холостяка.
     У Джемса был панический, врожденный ужас перед браком.  Еще в молодости
он приобрел ряд холостяцких привычек, у него образовался прочный холостяцкий
уклад, и  он боялся, что к концу  первой же  недели медового месяца  женщина
разобьет вдребезги весь его привычный образ жизни.
     Джемс любил завтракать в постели. Позавтракав,  он  курил  и  стряхивал
пепел на ковер. Какая жена станет это терпеть?
     Джемс привык проводить день в костюме для тенниса и туфлях.  Какая жена
упустит случай  нарядить мужа в  тугой крахмальный воротник, узкие ботинки и
визитку?
     Судьба издевалась над Джемсом,  грозя  ему костлявым пальцем. Мисс Роза
теперь вставала с  постели  и целыми днями просиживала  в  кресле на залитой
солнцем  веранде,  и  Джемс  должен  был  читать  ей  вслух,  больше  стихи,
старомодные, сентиментальные стихи о любви.
     Погода стояла великолепная. Жасмин отравлял воздух на милю кругом своим
сладким  ароматом;  розы  на   веранде   цвели,  птицы  пели,  каждый  вечер
заканчивался великолепным заходом  солнца.  Природа старалась вовсю, в ущерб
бедняге Родмену.
     Наконец  Джемс  не выдержал и, поймав доктора  Брэди  после  очередного
визита, поставил вопрос ребром:
     -- Когда она сможет уехать?
     Доктор похлопал его по плечу:
     -- Не  скоро, Родмен, -- сказал   он  тихим голосом заговорщика, --  не
беспокойтесь.  Ей  нельзя двинуться  в  течение...  ну,  скажем,  нескольких
недель...
     -- Недель?! -- воскликнул Джемс.
     -- Да,  недель... Если хотите,  то  и  месяцев, -- доктор игриво  ткнул
Родмена в живот. -- Желаю вам удачи, молодой человек.
     Джемс испытал легкое облегчение, когда  доктор  споткнулся  о  Вильяма,
растянулся и поломал стетоскоп.
     В саду Джемс встретил экономку.
     -- Барышня  хочет  говорить с вами,  сэр,  -- сообщила она, улыбаясь  и
потирая руки.
     -- Со мной? -- мрачно спросил Джемс.
     -- Ах,  сэр, какая она  красавица! Как птичка с переломанным крылышком,
сидит она на веранде, и ее глазки блестят, как...
     -- Молчать! -- завопил Родмен.
     Увидев девушку,  Джемс стал думать о том, как  глубоко он ее ненавидит.
Но тщетно! Какая-то  сила приказывала ему:  "Подойди и возьми  ее  маленькую
белую ручку!  Прошепчи на ее розовое ушко нежные  слова, от которых зальется
румянцем ее чудное личико". Джемс отер пот со лба, вздохнул и сел.
     -- Миссис... как ее... ну, экономка сказала, что вы хотите меня видеть?
     Девушка кивнула головой.
     -- Я получила письмо от  дяди  Генри.  Я  написала ему обо всем, что со
мной случилось, и он приезжает сюда завтра утром.
     -- Дядя Генри?
     -- Да, я его зову  так, но  он мне не родственник. Он мой опекун. Они с
отцом служили  в одном полку, и отец, раненный  на афганской границе, умирая
на руках у дяди Генри, просил его позаботиться обо мне...
     Джемс  поднял  голову. Давно когда-то он имел неосторожность  пробежать
теткин роман "Завещание Руперта", и в этой книге...
     -- Я с ним помолвлена, -- спокойно добавила девушка.
     -- О! -- застонал Джемс.
     -- Что с вами?
     -- Ничего, продолжайте.
     -- Отец хотел, чтобы он женился на мне.
     -- Это  так трогательно с его стороны. Очень,  очень разумно! -- горячо
поддержал Джемс.
     -- Но теперь, -- продолжала девушка тихо, -- я заколебалась.
     -- Не  надо  колебаться!  -- возбужденно говорил  Джемс.  -- Вы  должны
уважать  предсмертную волю  отца.  Так вы говорите,  что  он приедет  завтра
утром?  Великолепно,  великолепно! К завтраку, я полагаю? Превосходно!  Велю
приготовить все к его приезду.

     На следующее утро  Джемс  вышел в  сад  покурить. Все складывалось  как
нельзя лучше. Он закончил "Тайну девяти" и послал ее Мак-Киннону, и теперь у
него зарождался  новый сюжет: человек  с половиной лица живет в таинственном
подземелье и терроризирует Лондон страшными преступлениями. И самое страшное
то, что всех его жертв находят в ужасном виде: пол-лица отрублено...
     Вдруг до  его слуха донесся визг. Он  пробрался сквозь  кусты к реке  и
наткнулся на экономку.
     -- О, сэр!
     -- Что случилось? -- сердито спросил Джемс.
     -- О, сэр!
     -- Что случилось?
     -- Собачка упала в реку, сэр.
     -- Так что же?
     -- О, сэр, она утонет!
     Джемс пошел за нею, снимая на ходу куртку. Он говорил себе мысленно:
     -- Я  ненавижу собак вообще, а эту  в частности.  Я выловлю ее  сачком.
Только осел из теткиного романа стал бы бросаться в реку, чтобы...
     Однако он бросился в реку. Тото, испуганный всплеском,  быстро поплыл к
берегу, но Джемс оказался проворнее. Крепко схватив Тото за шиворот,  он два
раза окунул его в воду, потом  выбрался на берег и понес чихающую собачонку.
Экономка еле поспевала за ним.
     Девушка сидела  на веранде. За ней  высилась высокая фигура  человека с
добрыми глазами и седеющими волосами. Экономка завопила:
     -- О, мисс! Тото! Собачка! Он  спас собачку, мисс! Он бросился в воду и
спас ее!
     Девушка взволновалась.
     -- Очень  любезно  с  вашей  стороны,  клянусь  Георгом! --  воскликнул
военный.
     Девушка очнулась.
     -- Дядя  Генри, это  мистер  Родмен.   Мистер  Родмен,  --  мой опекун,
полковник Картерет.
     -- Очень рад познакомиться с вами, сэр, -- сказал полковник, поглаживая
усы. Его  честные голубые глаза сияли.  -- Вы совершили  галантный поступок,
сэр.
     -- Вы такой смелый, -- прошептала девушка.
     -- Я такой мокрый, -- сказал Джемс и побежал наверх переодеваться.

     К завтраку девушка не вышла, и  Джемсу  пришлось  занимать  полковника.
Джемс, впервые разыгрывавший роль хозяина, старался развлечь его разговорами
о гольфе,  кубистической  живописи,  чехословацкой  проблеме,  о современной
музыке, о фокстроте,  гидротерапии как средстве против ревматизма, о погоде,
но в  ответ получал лишь  молчаливые кивки. Иногда полковник поглаживал усы,
точно желал  что-то сказать, но  только покрякивал. Один раз, потянувшись за
горчицей, Джемс украдкой взглянул на него  и заметил, что тот упорно на него
смотрит.
     После завтрака они закурили папиросы в полном молчании.
     -- Родмен,  -- неожиданно сказал полковник, -- я  хотел бы поговорить с
вами.
     -- О чем? -- удивился Джемс.
     -- Родмен, --  продолжал  полковник. -- Или,  вернее,   Джордж. Могу  я
называть вас Джорджем?
     -- Пожалуйста,  если   хотите,  --  вежливо  ответил  Джемс.  --  Хотя,
собственно, меня зовут Джемс.
     -- Джемс. Разве это не одно и то же, черт побери? Итак, Джемс, я хочу с
вами поговорить. Говорила ли  вам мисс Мейнард, -- я хочу сказать.  Роза, --
относительно меня... относительно наших, так сказать, отношений.
     -- Она говорила, что вы помолвлены.
     У полковника дрогнули губы.
     -- И больше ничего?
     -- Ничего.
     -- Джемс, пока вы переодевались  наверху,  она сказала мне, -- ах,  она
так волновалась, бедное дитя! -- она сказала, что хотела бы расторгнуть нашу
помолвку. Джемс побледнел и привстал.
     -- Неужели? -- пробормотал он.
     Полковник кивнул головой. Он смотрел в окно, и в его глазах угадывалось
страдание.
     -- Но  это же бессмыслица!  -- возмутился  Джемс. -- Она  не может,  не
смеет так легко отказываться! Я хочу сказать -- это нехорошо с ее стороны.
     -- Ах, не жалейте меня, мой мальчик.
     -- Но почему она так поступила?
     -- Ее глаза сказали мне все.
     -- Глаза?
     -- Да. Когда она смотрела на вас на веранде, а вы стояли перед ней, как
юный герой, только  что  спасший жизнь ее любимой  собачки.  Вы завоевали ее
сердце, мой мальчик...
     -- Нет, послушайте! -- запротестовал Джемс. -- Вы говорите вздор! Разве
может женщина полюбить мужчину только потому, что он спас ее собачонку?
     -- Конечно,  --  ответил  полковник. -- Разве  этого  мало?  Совершенно
достаточно для девушки. Ах, это старая история. Юность тянет к юности. Я уже
почти старик: я должен был это предвидеть.
     -- Да вы вовсе не старик.
     -- Да, да!
     -- Нет, нет!
     -- Да, да!
     -- Не говорите "да, да"! --  завопил Джемс, хватаясь за голову. -- И ей
нужен добрый, положительный муж средних лет, чтобы любить и беречь ее.
     Полковник благодарно улыбнулся и покачал головой.
     -- Это  донкихотство,  милый   мой.  Очень  мило с  вашей  стороны  так
говорить, но -- нет, нет!
     -- Да, да!
     -- Нет, нет! -- полковник крепко  пожал руку Джемсу и пошел к двери. --
Вот все, что я хотел сказать вам. Том.
     -- Джемс.
     -- Джемс.  Идите к ней, и пусть воспоминания  о разбитых мечтах старика
не тревожат вашего доброго сердца.  Я  старый солдат, закаленный в боях.  Но
мне лучше оставить вас... лучше побыть в одиночестве. Если я вам буду нужен,
вы найдете меня в малиннике.
     У двери  полковник  остановился, улыбнулся своей доброй, страдальческой
улыбкой, вздохнул и вышел.

     Джемс вылетел из  столовой,  схватил  шляпу и палку и  пошел  по  саду.
Голова его пылала. Ах,  тетка, тетка! Это совсем в ее духе:  пожилой опекун,
отказывающийся от личного  счастья в пользу  молодого человека. Но  с  какой
стати он, Джемс, должен быть козлом отпущения? Почему именно он должен пасть
жертвой заколдованного коттеджа?
     Джемс решил воздержаться от всяких  действий.  Пассивность  -- и больше
ничего. А  если им это не нравится, --  пожалуйста, пусть уезжают: скатертью
дорога!
     Высокая фигура полковника выплыла из малинника и перерезала ему путь.
     -- Ну? -- спросил полковник.
     -- Что ну?
     -- Можно вас поздравить?
     -- С чем?
     В добрых голубых глазах сверкнул странный огонек...
     -- Вы просили Розу стать вашей женой?
     -- Нет... я хочу сказать: еще нет.
     Голубые глаза стали еще добрее и голубее.
     -- Родмен, -- сказал полковник спокойно. -- Я знал Розу, когда она была
еще ребенком. Ее отец умер на  моих руках, заклиная меня хранить и оберегать
его малютку. Я вынянчил и уберег ее от множества болезней: от кори, коклюша,
куриной  слепоты;  жизнь  моя  посвящена только ей. --  Он  многозначительно
замолчал.  --  Родмен, известно ли вам,  что  я сделаю с человеком,  который
посмеет играть чувствами моей девочки? -- Полковник полез в задний карман. В
руке его блеснул револьвер. -- Я застрелю его, как собаку.
     -- Как собаку? -- пролепетал Джемс.
     -- Как собаку!  --  подтвердил  полковник. Он взял Джемса  под  руку  и
повернул его к дому. -- Она на веранде. Идите к ней. И если... Я верю вам.
     -- О да...
     -- Так  я  и думал! Идите к ней, юноша! Я уверен, что она согласится. Я
буду вас ждать в малиннике.
     На  веранде  стоял  душный  запах  роз.  Где-то  вдали  звенели  овечьи
бубенчики, и в малиннике заливались  щеглы.  Сидя в кресле перед накрытым  к
чаю столом. Роза Мейнард смотрела на приближающегося Джемса.
     -- Чай  готов!  -- весело воскликнула она. -- А где дядя Генри? Ах, я и
забыла... -- она смущенно замолчала.
     -- Он в малиннике, -- тихо ответил Джемс.
     -- Я знаю. Ах, почему жизнь такая тяжелая вещь? -- услышал он ее шепот.
     Джемс сел и стал смотреть на девушку. Она сидела, откинувшись на спинку
кресла, закрыв глаза. Мысль провести с ней остаток своих дней  приводила его
в ужас.  Связать свою судьбу с  девушкой, упивающейся теткиными  романами; с
девушкой, которая  может  терпеть  присутствие  собачонки  Тото; с девушкой,
которая в восторге всплескивает руками перед каждым цветком, -- нет,  это уж
слишком!
     И все-таки Джемс взял ее руку и хрипло пробормотал:
     -- Мисс Мейнард... Роза...
     Она взглянула  на него и потупилась.  Ее щеки залил  румянец. Собачонка
Тото стояла перед  хозяйкой  на задних  лапах,  вымаливая кусочек кекса,  но
тщетно. До нее ли тут?
     -- Позвольте рассказать вам одну сказку, -- тихо продолжал Джемс.  -- В
некотором царстве, в некотором государстве жил некий счастливый человек. Жил
он одиноко в своем маленьком коттедже...
     Он замолчал. Неужели он, Джемс Родмен, несет такую чепуху?
     -- Ну? -- прошептала девушка.
     -- Но однажды в его жизнь вошла неизвестно откуда появившаяся маленькая
фея... она...
     Джемс опять замолчал, но на  этот  раз  уже  не от стыда за свои слова.
Скатерть зашевелилась,  и Джемс от неожиданности  вылил горячий чай  себе на
колени.
     -- Ой! -- закричал он, вскакивая.
     Стол  закачался  и  с  грохотом  повалился  набок,  обнаружив  Вильяма,
подкрадывающегося к Тото. Бросив  на  него взгляд беспредельного ужаса, Тото
поджал пушистый хвост и, повернувшись, пустился наутек. Он стремглав летел к
калитке, Вильям свирепо мчался за ним.
     Роза Мейнард вскочила.
     -- О, спасите ее! -- воскликнула она. Джемс бросился за  собаками. Тото
бежал впереди, за ним --  Вилям,  позади  --  Джемс. Они выбежали на улицу и
помчались мимо риги фермера Брикетта,  мимо  коровника  фермера Джилса, мимо
трактира "Виноградная  лоза" с продажей табака  и крепких напитков.  И когда
они завернули в  переулок  за курятником  фермера  Робинсона, Тото нырнул  в
узкую сточную трубу.
     -- Вильям! -- ревел Джемс, галопом приближаясь к месту происшествия. Он
на мгновение замедлил ход, чтобы сломать ветку акации.
     Вильям  метался  у  трубы, царапал землю,  лаял  так,  что  в трубе эхо
гудело, потом кинулся  навстречу  Джемсу. В  глазах  его светились любовь  и
преданность. Быстро вскинув  Джемсу  лапы на плечи, он  трижды  лизнул его в
губы.
     И в этот момент пелена спала с глаз Джемса.
     -- Вильям! -- бормотал Джемс. -- Славный пес! Ты ведь знал, когда нужно
было прервать наш разговор. Правда?
     Джемс выпрямился.
     -- Вперед, Вильям! -- сказал он  твердо. -- Еще четыре мили, и мы будем
на  станции.  А  если прибавить ходу,  то  поспеем  на  экспресс, идущий без
остановки до Лондона.
     Вильям посмотрел  ему в глаза, и Джемсу показалось,  что пес его понял.
Джемс обернулся. Из-за деревьев сада крыша "Жасминного домика" краснела, как
глаз дракона.
     Джемс свистнул Вильяма и быстро пошел к станции.

The Russian Wodehouse Society
http://wodehouse.ru/

Популярность: 8, Last-modified: Wed, 19 Jul 2000 04:58:54 GMT