Пэлем Грэнвил Вудхауз. Билл-завоеватель --------------------------------------------------------------- © Copyright P.G.Wodehouse. Bill The Conqueror (1924) © Copyright Перевод Е. Доброхотовой-Майковой (1999) Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru) ? http://wodehouse.ru --------------------------------------------------------------- Глава I. Стороны договариваются о браке 1 С громким сопением, бессильным выразить всю меру его праведного гнева, сэр Джордж Пайк отложил последний номер "Светских Сплетен" и снял телефонную трубку. -- Редакцию "Сплетен", -- бросил он. В трубке наступило короткое молчание. -- Родерик? -- Он еще не вернулся с перерыва, сэр Джордж, -- подобострастно сообщила трубка. -- А, это вы, Пилбем? -- Лицо сэра Джорджа смягчилось; Пилбем -- достойный юноша, будущая надежда фирмы. -- Когда Родерик вернется, передайте, пожалуйста, что я хотел его видеть. -- Непременно, сэр Джордж. Основатель и владелец издательской корпорации "Мамонт", крупнейшего концерна, снабжающего чтивом наиболее тупую половину Англии, повесил трубку; какое-то время он хмурился, потом схватил карандаш и принялся писать. Весь облик его преобразился, словно по волшебству. Чело разгладилось, исчез яростный блеск в глазах, что-то, отдаленно напоминающее улыбку, тронуло сурово сдвинутые губы. Сэр Джордж склонился над блокнотом, ничего не видя и не слыша. Особая прелесть такого рода книг, помимо легкости, увлекательности и познавательности -- в их способности наделять читателя свойствами бесплотного духа. Он проникает повсюду, видит все. Например, кому другому, пожелай он лицезреть сэра Джорджа Пайка, пришлось бы идти по Флит-стрит, сворачивать вправо на Тилбери-стрит и тащиться до Тилбери-хауза, общаться с мрачным служителем, вручать заполненный бланк с указанием имени и надобности мальчику в блестящих пуговицах; а в итоге, прождав от десяти до сорока минут, он скорее всего удостоится лишь краткой аудиенции у одного из секретарей сэра Джорджа, ибо основатель "Мамонта" кого попало не принимает. Его время бесценно, его самомнение безгранично, его особу оберегают толпы ретивых помощников, чья главная обязанность -- внушать случайному посетителю уважение к девизу великого человека: "Пшел прочь! Тебе, ТЕБЕ говорят!" Войско со знаменами не одолеет запретной черты, и даже кабинету министров не сокрушить врат. Читатель же, незримый и неслышимый, может без стука войти в кабинет на четвертом этаже. Он все еще застанет сэра Джорджа за блокнотом. Зрелище это, безусловно, повергнет в трепет даже самый пресыщенный ум. Ибо кто скажет, что пишет сейчас властитель душ? Остроумное рассуждение для "Пайковского еженедельника" -- "Целоваться ли жениху и невесте?", или передовую для "Ежедневного отчета", или даже сказочку для "Милых крошек"? Однако высказавший эти догадки попадет пальцем в небо. На самом деле сэр Джордж заносит в большой блокнот список имен. Он уже написал: Илфракомб Форшор Вейнскот Барраклу Венслидейл Криби Вудшотт Марлингью и теперь, на наших глазах, добавляет: Майклхевер Это последняя фамилия явно особенно ему нравится, потому что он ставит рядом два крестика. Тут вдохновение покидает сэра Джорджа, он отодвигает стул, встает и начинает ходить по комнате. Сейчас про всякого, кто добился успеха, коренаст и страдает избытком веса, принято говорить, что у него внешность Наполеона. Однако, хоть сравнение и намозолило всем глаза, нельзя не признать, что в облике сэра Джорджа, когда тот мерил шагами свой кабинет, и впрямь было что-то наполеоновское. Обтягивающий солидные телеса жилет и привычка в минуту задумчивости запускать пальцы правой руки между первой и второй пуговицами намекали хотя бы на внешнее сходство с великим корсиканцем, которое еще усиливалось мрачным выражением пухлого, решительного лица. Всякий сказал бы: вот человек, который любит настоять на своем, и в последние двадцать лет жизни ему это, как правило, удается. Телефонный аппарат на столе негромко пискнул, словно страшась повышать голос в присутствии великого человека. -- Сэр Джордж, к вам миссис Хэммонд. -- Просите ее сюда, просите сюда. Господи, Фрэнси! -- воскликнул владелец издательской компании "Мамонт", когда дверь открылась. -- С утра тебе звоню, никак не могу застать. -- Как хорошо, что я решила заглянуть, -- сказала миссис Хэммонд, усаживаясь. -- Что случилось? Фрэнсис Хэммонд, урожденная Пайк, выглядела женской копией своего преуспевающего брата. У нее не было второго подбородка, но яркие глаза так же властно смотрели из-под нависших бровей, а широкий лоб отливал таким же румянцем. Глядя на нее, сэр Джордж вновь ощутил тот трепет восхищения, который всегда охватывал его при виде сестры. -- Зачем ты хотел меня видеть? -- спросила миссис Хэммонд. Сэр Джордж набрал в грудь воздуха. Он приготовил грандиозную новость, и драматическое чутье подсказывало: выпалив ее просто так, загубишь весь эффект. Однако ликование взяло верх над чувством драматического. -- Фрэнси, сестренка! -- вскричал он. -- Вообрази! Меня делают пэром! Фрэнсис Хэммонд не так легко изумить, но эти слова совершили чудо. Целых десять секунд она сидела, разинув рот и вытаращив глаза, а сэр Джордж, краснея и только что не хихикая, смущенно одергивал алый вязаный жилет -- знаменитый Пайковский жилет, одну из достопримечательностей Лондона. -- Пэром! -- Письмо на столе. Пришло сегодня утром. -- Джорджи! Миссис Хэммонд вскочила и с чувством расцеловала брата. В ее начальственных глазах блестели слезы. -- Я знал, ты обрадуешься. -- Я горжусь тобой, Джордж, дорогой! Достойный венец твоей блистательной карьеры! -- А кто помог мне сделать карьеру? А? -- Я старалась по мере сил, -- скромно отвечала миссис Хэммонд, -- но конечно, только ты сам... Сэр Джордж хлопнул кулаком по столу, угодил ребром ладони в край железной мусорной корзинки и тут же раскаялся в своей горячности. Прежде чем снова заговорить, он пососал руку. -- Ты стояла у истоков дела, -- произнес он с жаром, когда боль немного унялась. -- Без тебя я бы ничего добился. Кто предложил конкурс: "Угадай, сколько булавок в шляпе у премьер-министра?", когда "Еженедельник Пайка" дышал на ладан? С того дня "Еженедельник" неуклонно шел в гору. А ведь на нем я и сделал свое состояние. По сути дела, мы с самого начала работали в паре. Я был двигателем, ты -- мозгом. Не знаю, чье суждение я поставил бы выше твоего, Фрэнси. Миссис Хэммонд расцвела. -- Ах, Джорджи, я только рада, что мне удалось стать твоей Эгерией. -- Кем, кем? -- опешил сэр Джордж. -- Эгерией звали нимфу, которая вдохновляла римского царя Нуму Помпилия. Во всяком случае, так говорит Синклер. Она имела в виду мистера Синклера Хэммонда, видного археолога и своего мужа впридачу. -- Вот бы кто далеко пошел, -- сказал сэр Джордж, -- будь у него хоть немного хватки. Золотая голова. Миссис Хэммонд не пожелала обсуждать мужа. Она привыкла к его мечтательной инертности, к невозможности подвигнуть Синклера на что-нибудь великое. Раньше это выводило ее из себя, теперь она смирилась и терпеливо несла крест женщины, которой не суждено выйти за хваткого малого. Ее первый муж, горькое напоминание о былой бедности, был мистер Герберт Шейл, учтивый и расторопный продавец нижнего белья из магазина Харрода, и никакие титанические усилия не смогли поднять его выше уровня администратора. При всех своих недостатках Синклер все же лучше Герберта. -- Какой титул ты думаешь взять, Джорджи? -- спросила она, чтобы переменить тему. Сэр Джордж, чей деятельный ум не отдыхал даже в минуты родственной беседы, говорил в диктофон. -- "Еженедельника Пайка", редактору. -- диктовал он. -- В следующий номер дашь статью "Великие женщины, которые вдохновляли великих мужей". Ну, знаешь, Эгерия и все такое. -- Он виновато обернулся к сестре. -- Прости? -- Я спросила, придумал ты, как будешь называться? -- Так, набросал кое-что. -- Он взял блокнот. -- Как тебе кажется лорд Барраклу? Или Венслидейл? Или Марлингью? Я лично склоняюсь к Майклхеверу. В этом имени есть ритм. Миссис Хэммонд покачала головой. -- Слишком цветисто. Все слишком цветисто. -- Ну, согласись, титул должен звучать. Вспомни, что взяли себе эти последние: Бивербрук -- Стратеден -- Левергулм. Сила! -- Знаю, но... -- И потом, учти, -- не унимался сэр Джордж, -- как трудно придумать что-нибудь новенькое. Те, кого произвели раньше, разобрали самое лучшее. -- Знаю. Но из того, что ты назвал, мне не понравилось ни одно. Не то чтоб он были дурны, человеку яркому не зазозрно носить и такой. И все-таки они немножечко... ну, слишком вычурны. Не забывай, что титул, на котором ты сейчас остановишься, со временем перейдет Родерику. Мы не должны выбирать ничего, что в приложении к Родерику будет звучать комично. Довольно его имени. Родерик! -- Миссис Хэммонд поморщилась. -- Как я умоляла бедняжку Люси окрестить его Томасом! Безоблачное чело сэра Джорджа вновь прорезала глубокая морщина -- так счастливец внезапно обнаруживает, что в чашу его радости недружеская рука подбросила дохлую мышь. -- Я совсем забыл про Родерика, -- мрачно сказал он. 2 Воцарилось молчание. Будущий лорд Майклхевер (а может быть, Венслидейл или Марлингью) раздраженно барабанил пальцами по столу. -- Как меня угораздило родить такую тряпку? -- горько вопросил он, как вопрошали до него много крепких отцов, и много будет вопрошать после. -- Ума не приложу! -- Он пошел в бедняжку Люси, -- сказала миссис Хэммонд. -- Она была как раз такое робкое, слабое создание. Сэр Джордж кивнул. Упоминание о давно покойной жене не пробудило в его душе сентиментального отклика. Дни, когда он был просто Джорджем Пайком, безвестным клерком в адвокатской конторе и замирал от нежного голоса Люси Мейнард, принимавшей заказы на скудные ленчи в Холборн Виадук Кэбин, давным-давно изгладились из его памяти. Эта никчемная женщина прочно стала бедняжкой Люси, одной из детских хворей великого человека, вроде ветрянки. -- Кстати, -- сказал сэр Джордж, снова беря трубку, -- я собирался звонить Родерику. Я сделаю это сейчас же, -- добавил он, бессознательно цитируя девиз, который, по его указанию, красовался, вставленный в деревянную рамку, на каждом столе в издательстве. -- Я звонил в "Сплетни" перед самым твоим приходом, но он еще обедал. -- Погоди минуточку, Джорджи. Я кое-что хотела тебе сказать, пока ты не послал за Родериком. Сэр Джордж покорно положил трубку. -- Чем он провинился? Сэр Джордж фыркнул. -- Сейчас узнаешь! -- произнес он дрожащим голосом обманутого в своих надеждах отца. -- Пока он был в Оксфорде, я ни в чем ему не отказывал -- и вот итог! Я хотел, чтоб он не стеснялся в средствах, и что он выкинул? Издал свою книжку о прозе Уолтера Пейтера! За свой счет, в алом сафьяне! И вдобавок имел наглость просить, чтобы "Мамонт" купил "Ежеквартальное поэтическое обозрение" -- мерзкий журналишко, который не продается и в десяти экземплярах за год -- а его, Родерика, сделали редактором! -- Все это я знаю, -- не совсем терпеливо перебила миссис Хэммонд, думая о том, что у Джорджи есть только один недостаток, вот эта его привычка повторяться. -- А ты назначил его редактором "Светских Сплетен". Как он справляется? -- Я к этому и подвожу. Я сделал его редактором "Сплетен", чтобы постепенно приучить к делу. Мне и в голову не приходило, что он наломает дров. Сама посуди! Работа -- не бей лежачего. В действительности газетой заправляет молодой Пилбем -- очень и очень толковый малый. Все, чего я хотел от Родерика, все, чего от него ждал -- проявить хоть немного хватки и почувствовать себя более-менее на ногах, пока не пришло время взяться за что-то серьезное. И что же? Вот, -- сказал убитый отец, -- только взгляни на последний выпуск. Миссис Хэммонд взяла газету. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шуршанием бумаги да сопением сэра Джорджа. -- Вяло, -- объявила наконец Эгерия. -- Рыхло, -- сказал Нума Помпилий. -- Бесхребетно. -- Беспомощно. -- Недостает остроты. -- Недостает перчику. Я спросил, в чем дело, -- с горячностью продолжил Нума, бросая в угол ненавистную газету. -- И можешь вообразить? Молодой Пилбем сказал, что Родерик сознательно вычистил из номера все лучшие материалы. Так-то он отрабатывает свое жалование, так-то способствует процветанию родной фирмы! Миссис Хэммонд озабоченно прищелкнула языком. -- Просто не верится. -- Но это так. -- Однако он руководствовался какими-то соображениями? -- Соображениями?! Нос еще не дорос! Ха-ха, соображения! Кретин он полный, и все тут. Хоть бы женился! -- вскричал истерзанный родитель. -- Может, жена приведет его в чувство. Миссис Хэммонд вздрогнула. -- Удивительно, что ты об этом заговорил. Как раз на эту тему я и хотела побеседовать. Надеюсь, Джорджи, ты понимаешь, что теперь, когда ты становишься лордом, Родерика необходимо срочно женить. Я хочу сказать, теперь еще важнее, чтоб он не женился на ком попало. -- Пусть только попробует! -- произнес сэр Джордж. -- Я ему женюсь! -- Ну, помнишь, ты упоминал какую-то стенографистку из "Еженедельника". -- Уволена, -- лаконично сообщил сэр Джордж. -- Вылетела за дверь через пять минут после того, как я узнал, что там завелись шуры-муры. -- Родерик с ней больше не встречается? -- При его-то трусости? -- Да, конечно, ты прав. Прямой бунт не в его характере. Не заинтересовался ли он какой-нибудь другой девушкой? Я хочу сказать, девушкой нашего круга? -- Не замечал. -- Джорджи, -- миссис Хэммонд подалась вперед, -- я вот все думаю, почему бы Родерику не жениться на Фелисии? 3 Сэр Джордж сотрясся с головы до пят и благоговейно вытаращился на сестру. Так бредущие во тьме неведения замирают, озаренные вспышкой чистого гения. Вот Фрэнси со всем своем великолепии! Вот последнее и величайшее в череде ее эпохальных предложений, начиная с конкурса "Сколько булавок...". Такие-то наития и обличают всю лживость расхожей теории, будто женский мозг уступает мужскому. -- Ты можешь это провернуть? -- хрипло спросил он. -- Провернуть? -- миссис Хэммонд легонько приподняла брови. -- Я тебя не понимаю. -- Ну, я.... -- пробормотал сэр Джордж, устыдившись своей грубоватой прямолинейности. -- Я хочу сказать, Фелисия -- редкая красавица: а Родерик... ну, Родерик... -- Родерик вовсе не урод, если отбросить предубеждение против несколько безвольного типа молодых людей. У него красивые волосы и глаза, как у бедняжки Люси. Легко могу себе представить, что он кому-то понравится. Сэр Джордж открыл было рот, да так и закрыл. Он едва не сказал, что думает о той дуре, которой понравится Родерик, но по счастью успел сдержаться. Сейчас такое замечание пришлось бы весьма некстати. -- И, разумеется, он весьма завидный жених. Со временем ему перейдут все твои деньги и титул. Я бы сказала, что он -- блестящая партия. Опять-таки, я знаю, что Фелисия никем не увлечена и прислушивается к моему мнению. Последняя фраза окончательно убедила сэра Джорджа. В переводе с женского языка на мужской она звучала вполне ясно. Кто усомнится, что Фрэнси сумеет настоять на своем? Разумеется, тяжело уговорить девушку выйти за человека, который сознательно истребляет соль и перец на страницах "Сплетен", но, коли за дело взялась Фрэнси, можно смело печь свадебный пирог. -- Если ты убедишь Родди сделать предложение, -- сказала миссис Хэммонд, -- думаю, ее согласие я обещать могу. -- Убедить Родди! Да он сделает все, что я скажу. Боже мой, Фрэнси, только представить: Родди женат на девушке, которую ты воспитала своими руками!.. Ну, у меня просто нет слов. Я только надеюсь, что Фелисии хватило ума во всем брать пример с тебя. А, вот и ты, Родерик. Пока он говорил, в дверь робко постучали, и в комнату украдкой проскользнул молодой человек, высокий, худощавый, отмеченный печатью мысли. Глаза и волосы, о которых говорила миссис Хэммонд, то самое наследие бедняжки Люси, составляли главную его привлекательность. Глаза были большие и карие, ниспадавшие на лоб волосы -- темно-каштановые. Высокий и тугой галстук-бабочка тоже нравился многим, но только не сэру Джорджу. -- Здравствуйте, тетя Фрэнси, -- сказал Родерик. Он слегка дрожал, словно пациент зубного врача, или школьник, которого вызвали к директору. -- Пилбем сказал, что ты хотел меня видеть. -- Все правильно, -- холодно отвечал сэр Джордж. -- Садись. Миссис Хэммонд со свойственным ей тактом немедленно поднялась. -- Ну, мне пора, -- сказала она. -- Я собиралась еще забежать за покупками. Родерик проводил ее тем взглядом, каким потерпевший крушение пловец провожает далекий парус. Он не обожал тетушку Фрэнсис, но лучше уж она, чем остаться с глазу на глаз с отцом. Он сел и нервно поправил бабочку. -- Не тереби! -- рявкнул сэр Джордж. -- Что ты на себя нацепил? Смотреть тошно. Юноша посмелее возразил бы, что тому, кто появляется на людях в алом вязаном жилете, не пристало судить о моде. Родерик, не способный на такую сокрушительную отповедь, только слабо улыбнулся. -- Я хотел поговорить с тобой о "Светских Сплетнях", -- сурово объявил сэр Джордж, не задерживаясь на теме нарядов. Он поднял газету из угла, куда в возмущении ее зашвырнул, и, сведя брови, зашуршал страницами. Родерик созерцал его с беззаботной insouciance (беспечностью (фр.)) человека, перед которым тикает бомба. -- Ха! -- гаркнул сэр Джордж, а его сын и наследник подскочил на целых два дюйма. -- Так я и думал! Нет на месте! -- Чего, папа? -- Четвертой серии материалов про жульнические проделки букмекеров. Она не напечатана. Почему? -- Видишь ли, папа... -- Пилбем сказал мне, что публикация шла на ура. Он сказал, было множество писем. Родерик поежился. Он читал некоторые из этих писем -- те, которые Пилбем весело объявил самыми смачными. -- Понимаешь, папа, -- промямлил он, -- она затрагивала личности... -- Личности! -- Сэр Джордж нахмурился так, что в комнате потемнело. -- Еще бы ей не затрагивать! "Светские Сплетни" пишут о личностях. Господи, ты же не думаешь, что букмекеры вчинят нам иск о клевете? -- Но, папа... -- А и вчинят, еще лучше. Мощная реклама. Больше фартинга им в жизни не отсудить. Родерик заерзал на стуле. -- Дело не в иске. -- А в чем же? -- Ну, папа, видишь ли... В прошлую субботу в Кемптон-парке ко мне подошел человек, сказал, что он от Айка Пули, и грозил всякими ужасами. -- От Айка Пули? Кто такой Айк Пуля? -- Букмекер. В статьях говорилось в основном о нем. Он обещал прислать парней и размазать меня по мостовой, если публикации не прекратятся. Ошеломляющая весть не тронула сэра Джорджа. Он даже не щелкнул пальцами, только презрительно кашлянул; а затем выложил, что по этому поводу думает. Он занял мужественную, решительную позицию. Он с презрением отмел Айка Пулю и ему подобных. Айк Пуля может натравить на Родерика всех парней мира, но не испугает его, сэра Джорджа. Его ничуть не страшило, что Родерика размажут по мостовой. Со времен Луция Юния Брута свет не видывал такого отцовского бессердечия. -- Продолжение, -- этими словами владелец издательства "Мамонт" закончил убийственный пассаж, направленный против Провидения, наградившего его таким сыном, -- будет напечатано в следующем номере. Заруби себе на носу! -- Да, папа. -- А если, -- мужественно продолжал сэр Джордж, -- Айку Пуле это не по душе, то пусть подавится. -- Хорошо, папа, -- обреченно произнес Родерик, однако перед глазами его стояли строчки из писем. Грубые, почти безграмотные, они были написаны темными невежественными людьми под влиянием сильных чувств, но сам Уолтер Пейтер во всей своей сафьяновой красе не смог бы выразиться яснее. Он было встал, чтобы идти, но мучительный разговор, оказывается, не закончился. -- Погоди, -- сказал сэр Джордж. -- Это еще не все. Родерик снова сполз на стул. 4 Мистер Синклер Хэммонд, беспечный супруг Эгерии славного издательства "Мамонт", нежился на солнце в саду Холли-хауза, своего особняка на Уимблдон-коммон. Примостив на колено блокнот, он прилежно писал огрызком карандаша. Мистер Хэммонд любил свой сад. Это был настоящий рай -- во всяком случае, по масштабам предместья. Несколько акров отгороженной толстой кирпичной стеной земли были густо засажены деревьями, а вскоре, с наступлением лета, им предстояло украситься растительным многоцветьем. Здесь были ровные лужайки, полоски лаванды, вполне солидный прудик с золотыми рыбками. Очень даже неплохое место, решил мистер Хэммонд, откладывая работу, снимая очки и откидываясь в шезлонге -- самое подходящее место для поклонника тишины, который просит у жизни самую малость: чтоб ему не мешали писать. Своим теперешним умиротворением он был во многом обязан тому, что его не дергали вот уже почти час. Почти рекордное время, и мистер Хэммонд с опаскою ожидал, когда же эта благодать кончится. Он уже собрался надеть очки и вернуться к запискам, когда оказалось, что его худшие опасения сбываются. В стеклянной двери гостиной показалась женская фигурка и направилась к нему по лужайке. Мистер Хэммонд вздохнул. Он любил жену, но увы, ее кипучая энергия, фамильная черта Пайков, немного утомляла любителя посидеть и помечтать. Жизнь Фрэнси состояла из бесконечных мелких войн, где в роли неприятеля выступали поочередно кухарки, горничные, шоферы и торговцы, а сама она успешно сочетала свойства бойца и фронтового корреспондента. Если это Фрэнси, ему, скорее всего, предстоит получасовая сводка с поля сражения. Кажется, вчера было заключено перемирие с кухаркой, но за завтраком вроде бы упоминался ультиматум бакалейщику, чей жилистый бэкон нарушил спокойное течение жизни под кровом Хэммондов. Он со стоном надел очки и тут же с облегчением обнаружил, что к нему идет на жена, а племянница Фелисия. Это совершенно меняло дело. Он вовсе не возражал отложить работу и поболтать с Флик, своим верным другом и союзницей. Мало того, Флик разделяла его способность видеть смешное в житейских мелочах -- ценное качество в женщине, которого, увы, начисто лишена его замечательная супруга. Он глядел на приближающуюся Флик и изумлялся, как всегда в последнее время. Семь лет назад, когда погибли в железнодорожной катастрофе сестра и шурин, Джек Шеридан, ему свалилось на голову нечто тощее, голенастое, веснушчатое и встрепанное, с красными от слез носом и глазами, одним словом, похожее на красавицу не больше, чем недельный младенец. Сейчас же склонный к классическим сравнениям мистер Хэммонд при взгляде на Флик вспоминал не то дриаду, не то пастушку из Феокритовых "Идиллий". Непонятно, когда и как произошла эта удивительная перемена. Она подкрадывалась незаметно и постепенно, сперва одна, затем другая черта переставала оскорблять взгляд: то нога сократится до приемлемых человеческих пропорций, то копна янтарных волос чудесным образом перестанет походить на метлу. -- Привет, дядя Синклер, -- сказала Флик. В руках она держала пальто. -- Вставай! -- И не подумаю, -- сказал мистер Хэммонд. -- Тетя Фрэнсис говорит, посвежело и надо надеть пальто. Мистер Хэммонд покорился. Он знал, что рукава будут задевать о бумагу, когда он вернется к письму, а следовательно -- раздражать и провоцировать на несдержанные высказывания, но о том, чтобы зашвырнуть пальто в пруд к золотым рыбкам, не стоило даже и мечтать. Если он останется сидеть без пальто, а месяца через два простудится, ему обязательно припомнят упрямое нежелание элементарно позаботиться о себе. -- Ты, разумеется, знаешь, как помешала мне? -- спросил он, усаживаясь на место. Флик подняла глаза. Мистер Хэммонд заметил, что лицо ее против обыкновения задумчиво. Уголки губ были опущены, нижняя губка закушена. Голубые глаза, обычно наводящие на мысли о безоблачном небе, затуманились. Мистер Хэммонд удивился. Он привык, что племянница никогда не унывает. -- Ты правда занят, дядя? -- Конечно, нет. Ты хочешь о чем-нибудь поговорить? Она задумчиво потянула травинку. -- Дядя Синклер, я знаю, что ты никому ничего не советуешь, но я хочу, чтобы ради меня ты изменил своему правилу. -- Ты -- другое дело. Для тебя, что угодно. Выкладывай. -- Родерик сделал мне предложение. Как, по-твоему, я должна поступить? Мистер Хэммонд внутренне содрогнулся. А он-то радовался, что это всего лишь Флик. Какая ирония! Но кто знал, что она вывалит на него груду неразрешимых проблем? Мистеру Хэммонду исполнилось пятьдесят три, и он привык смотреть на жизнь, как на спектакль, довольствуясь ролью зрителя и не стремясь ухватиться за рулевое колесо. Советовать Флик, за кого ей выйти замуж? Только не это! И вообще, куда такой пигалице размышлять о замужестве? И тут мистер Хэммонд осознал, что время не стоит на месте. Флик уже двадцать один. -- Что думает твоя тетя? -- спросил он, желая выиграть время. -- Она считает, что я должна согласиться. Но... я не знаю... Мистера Хэммонда пронзила острая жалость. Бедное невинное дитя! Фрэнсис уже вынесла свой вердикт, а она наивно полагает, что можно еще что-то обсуждать. -- Твой тете виднее, -- сказал он и покраснел от стыда. Что-то подобное он читал в детстве. -- Да, но ведь это тот случай, когда я должна думать сама, правда? Мистер Хэммонд смутился. Он дорожил покоем в семье, а слова Флик наводили на мысль, что покой может перейти в разряд воспоминаний. Сам он ни в чем Фрэнси не противился. Его устраивало, что некая внешняя сила направляет его жизнь. Однако известно, что Юное Поколение придерживается иных взглядов. У Флик подбородок круглый и нежный, но, скажем так, решительный. Ее не застращать. -- Конечно, Родди мне нравится, -- задумчиво произнесла Флик. -- Отличный малый, -- с жаром согласился мистер Хэммонд. Он немного приободрился. Разумеется, он почти не знает Родерика, поскольку вообще избегает молодых; но, раз Фрэнси вынесла положительную резолюцию, значит, все в порядке. Флик пробежала пальцами по короткой траве. -- Он немного... скучноват, -- сказала она. -- Тебе же не нужен этакий живчик? Знаешь, как в песенке "Всякий раз, вбегая в дом, говорил он громко "Бом!", так что дамы падали со стульев". -- Я, наверное, неправильно выразилась. Я хотела сказать... я хотела сказать вот что, только это ужасно глупо звучит, когда произносишь вслух. Наверное, у каждой девушки есть Прекрасный Принц. Ну, понимаешь, своего рода идеал. Правда, дурость? Но это так. А Родди не похож на прекрасного принца, ты согласен? Ее чистые, как после дождя, глаза, стали еще серьезнее, но мистер Хэммонд упрямо цеплялся за легкомысленный тон. Он чувствовал, что разговор уходит в дебри, а дебрей мистер Хэммонд не любил. -- Я отлично понимаю, что ты хочешь сказать, -- отвечал он. -- У всех у нас бывает большое романтическое увлечение, рядом с которым остальные кажутся обыденными и скучными -- чудесный радужный сон, о котором приятно помечтать. Когда мне было четырнадцать, я воспылал страстью к даме, которая пела в оперетте. Боже, как я ее любил! Расскажи мне про свое увлечение. Из твоих слов я заключаю, что без этого не обошлось. На каком-нибудь дне рождения ты встретила рокового красавца с перемазанной вареньем физиономией и в костюмчике лорда Фаунтлероя? Флик не обиделась, но улыбнулась. -- Это было не настолько давно. Подбежал селихемский терьер Боб. Флик перевернула его на спину и с минуту рассеянно теребила за уши, прежде чем заговорить снова. -- Интересно, -- сказала она, -- помнишь ли ты, как в Америке возил меня к мистеру Парадену? Когда ездил с лекциями. Лет пять назад, перед самой вашей с тетей Фрэнси свадьбой? -- Конечно, помню. Думаешь, я совсем выжил из ума? Я помню и более далекое прошлое. Кули Параден -- один из моих ближайших друзей. -- Там-то это и случилось. -- Что случилось? -- Ну, прекрасный радужный сон. Мистер Хэммонд озабоченно взглянул на племянницу. -- Ты что, хочешь сказать, что тайно сохнешь по Кули? Староват он для тебя, дитя. И потом, ты не интересуешься старыми книгами. Тебе нечем его привлечь. -- Не говори глупостей. Это Билл. -- Какой такой Билл? -- Билл Вест. Племянник мистера Парадена. Если хочешь, моя большая любовь. Мистер Хэммонд нахмурился. -- Билл? Билл... Наверно, я действительно выжил из ума. Решительно не помню никакого Уильяма. -- Да нет, помнишь. Племянник мистера Парадена. Из Гарварда. -- Билл? Билл? -- Лицо мистера Хэммонда прояснилось. -- Ах да, конечно! Прыщавый, с оттопыренными ушами. -- Неправда! -- вскричала оскорбленная Флик. -- С ушами, -- упорствовал мистер Хэммонд, -- на которые он вешал шляпу, если крючки в передней были заняты. -- Ничего подобно. Он ужасно красивый и во всех отношениях замечательный. -- В каких, например? -- сказал недоверчивый мистер Хэммонд. -- Ну, я расскажу про один замечательный поступок. Билл спас мне жизнь. -- Спас тебе жизнь? -- заинтересовался мистер Хэммонд. -- Как это? -- Мы купались у мистера Парадена в пруду, и я заплыла на глубину. Вообще-то купание уже кончилось, я должна была переодеваться в кабинке, но мне страшно захотелось окунуться последний раз. Так вот, этот раз чуть не оказался и впрямь последним. Билл переодевался, он вышел, увидел, что я барахтаюсь, и нырнул прямо в одежде... -- Болван! Надо было снять пиджак. -- Не знаю, может он и снял. Пожалуйста, не перебивай. Он нырнул, и доплыл до меня, и вытащил меня на берег целой-невредимой. Еще бы полминуты, и я бы утонула. Я выглотала полпруда. -- А почему я впервые об этом слышу? -- Мы от всех скрыли. Билл, полагаю, из скромности. Во всяком случае, он умолял никому не говорить, а я согласилась, потому что иначе мне бы навсегда запретили купаться. На следующий день он уехал к друзьям в Бостон, и мы больше не виделись. Голос ее дрогнул. Мистер Хэммонд задумчиво зажег трубку. Он жалел и понимал Флик, но решил продолжать в легкомысленном ключе. -- Я бы на твоем месте не стал за него тревожиться, -- сказал он. -- Такой парень, какого ты описала, наверняка уже попался в чьи-то сети. Постарайся рассуждать практически, дорогая. Сосредоточься на Родерике. Ты сама признаешь, что он тебе по душе. Привлекательный, добрый, к тому же унаследует титул и больше денег, чем ты сможешь потратить за пяток жизней, если начнешь собирать старые издания. Честное слово, я думаю, бывают женихи и похуже. С титулом и деньгами можно очень недурно прожить. И подумай, как весело выйти за издательскую компанию "Мамонт" и читать статьи из "Пайковского Еженедельника" задолго до выхода в свет. Флик промолчала. Ей смутно хотелось чего-то совсем другого, однако она не могла бы внятно объяснить, что ее не устраивает. В конце концов, Родди действительно очень мил. Они знакомы сто лет. Это не кто-то чужой сделал ей предложение. Опять-таки, хотя все очень добры и никогда на это даже не намекают, не следует забывать, что она -- сирота без гроша за душой и не вправе разбрасываться симпатичными сыновьями миллионеров. -- Да, наверное, мне следует за него выйти, -- сказала она. По саду пробежал холодный ветерок, и она поежилась. Мистер Хэммонд порадовался, что надел пальто. Фрэнси, разумеется, всегда права. Глава II. Билл берется за дело 1 Уильям Параден Вест сидел посреди оживленного перекрестка, там, где 42-я стрит сходится с 5-й авеню. Многолюдный центр Нью-Йорка казался еще более перегруженным. Со всех сторон, сколько хватал глаз, двигались толпы, жуткие рожи кривились, глумясь над Биллом. Жующий резинку полисмен созерцал его с тихим омерзением -- полицейские не любят, когда на улице сидят босиком в одном шерстяном белье. Где-то поблизости тарахтел паровой каток, действуя на нервы, как это умеют только паровые катки. Билл не помнил точно, почему очутился в этом сомнительном и неприятном положении. Вроде бы он мчался на мотоцикле по бескрайней прерии, затем спасался в лесной чаще от леопардов, а вот дальше в памяти зиял пробел. Так или иначе, но он сидел на мостовой, и это оказалось еще хуже, чем он полагал вначале, потому что в голову ему упирался железный лом, каким взламывают асфальт, и двое рабочих поочередно лупили его кувалдами, так что острая боль отдавалась во всем теле. Замолкший было паровой каток включился снова. Билл чувствовал себя несправедливо обиженным. Сильнее всего терзала не боль, и даже не то, что в рабочих с кувалдами он узнал дядю Кули, на чьи средства жил последние несколько лет, и Джаспера Кокера, лучшего друга и однокашника сперва по школе, потом по колледжу. Это бы еще ладно. Хуже всего, что необычайно красивая девушка, которая держала лом -- мало того, улыбалась при этом счастливой улыбкой -- оказалась сестрой Джаспера Кокера Алисой. Где справедливость? Билл питал к Алисе чувство не только вулканическое, но и неизменное. Вот уже почти год, с первой же их встречи, он робко увивался вокруг, пытаясь собраться с духом и повергнуть к ее ногам честное мужское сердце. Он дарил ей цветы, шоколад, на день рождения -- бисерную сумочку. А она его -- ломом. Одно слово, женщина. Рев парового катка достиг адского крещендо, такого настойчивого, что Билл, заворочавшись на подушке, открыл-таки глаза, заморгал на льющийся из окна солнечный свет и понял: уже утро, а рядом с кроватью надрывается телефон. В то же мгновение отворилась дверь и вошел верный Риджуэй. -- Мне показалось, что звонит телефон, сэр, -- сказал камердинер. -- Мне тоже, -- слабо выговорил Билл. Сонная мгла рассеялась, и Билл понял, что проснулся совершенно никаким. Голова раздулась вдвое против обычного и раскалывалась на части. Рот забило что-то противное, бумазейное, на поверку оказавшееся языком. Постепенно вернулась память. Ну да, конечно. Вчера Джаспер Кокер устраивал вечеринку. Риджуэй снял трубку. -- Вы слушаете?.. Да... -- проворковал он. Риджуэй, конечно, видел, что молодой хозяин вернулся домой в начале пятого утра, и догадывался, что лучше не повышать голоса. -- Да, я скажу мистеру Весту. -- Он повернулся к Биллу и загулил, словно влюбленный голубь по весне. -- Звонит Робертс, дворецкий мистера Парадена, сэр. Он просит передать, что мистер Параден вернулся вчера из путешествия и хочет вас сегодня видеть. Биллу совсем не улыбалось тащиться в гости, но отказать дяде Кули -- все равно, что отказать королю. Если уж ты четырежды в год берешь у человека крупные суммы денег, то будь добр по первому требованию являться на его зов. -- В Вестбери? -- спросил он. -- В Вестбери, сэр, да. -- Скажи, я буду. -- Очень хорошо. -- Риджуей передал сказанное Робертсу и повесил трубку. -- Завтрак, сэр? Билл задумался. -- Да, пожалуй, -- отвечал он без всякого пыла. Полуночные гости Джадсона Кокера не питают любви к завтракам. -- Что-нибудь легкое. -- Разумеется, сэр, -- понимающе пропел Риджуэй и выскользнул из комнаты. Билл лежал на спине и смотрел в потолок. Голова все пухла и пухла. Зря он не сказал Риджуэю выйти и попросить птиц в Центральном парке через дорогу, чтоб немного помолчали. Ишь, разорались. Горластые, невыносимо жизнерадостные воробьи -- приличный городской совет давно бы лишил их вида на жительство. Но теперь что-нибудь делать с ними было невмоготу. Все было невмоготу, кроме как лежать неподвижно и пялиться в потолок. Билл впал в задумчивость, и почти сразу в ухе раздался голос -- противный, скрипучий, не то что у Риджуэя. Билл сразу понял, что говорит Совесть. То была не первая их беседа. -- Ну? -- спросила Совесть. -- Ну? -- дерзко отозвался Билл. -- Припозднился вчера, а? -- Немножко. -- А по-моему, множко. -- Джадсон Кокер собирал друзей, -- сказал Билл. -- Я обещал прийти, и пришел. Слово надо держать. -- Скотам не надо уподобляться, вот что, -- холодно отвечала Совесть. -- Я все чаще думаю, что ты -- молодой повеса. Билл обиделся, но в теперешнем своем состоянии не нашелся, что возразить. В такие вот утра люди испытуют свои сердца и круто меняют жизнь. -- Мне казалось, в тебе больше самоуважения и элементарной порядочности, -- продолжала Совесть. -- Ты ведь любишь Алису Кокер? Хорошо. Любовь к такой девушке обязывает. Ты должен смотреть на себя почти как на жреца. А ты? Как ты себя соблюдаешь? Да ни на столечко! Обнаглел вконец, иначе не скажешь. И вновь он был поражен справедливостью ее слов. -- Я давно к тебе приглядываюсь, молодой человек, и, кажется, наконец тебя раскусила. Твоя беда, помимо всего прочего, что ты -- червяк, лодырь, попрошайка, жалкий, бесхребетный позор общества. Ты попусту растратил студенческие годы в Гарварде. Да, я отлично знаю, что ты играл в футбольной сборной. Я не отрицаю, что ты -- здоровое и жилистое молодое животное. Что меня огорчает, так это твоя душа. Такого понятия для тебя попросту не существует, а душа -- это то, что мажут на хлеб. Как я уже говорила, ты пробалбесничал годы учебы, а теперь болтаешься в Нью-Йорке, бьешь баклуши, живешь за счет дяди Кули. То, что ему не в тягость тебя содержать, к делу не относится. Речь о другом. Я отлично знаю, что он -- миллионер, владелец Целлюлозно-бумажной Компании Парадена. Я о том, что вытягивая из него деньги, ты катишься вниз. Ты ни чем не лучше своего дяди Джаспера. -- Эй, полегче! -- возмутился Билл. Он был готов принять многое, но не это. -- Ничуть не лучше дядя Джаспера, и кузины Эвелины, и остальной вашей родни, -- твердо повторила Совесть. -- Захребетники, вот вы кто. У дяди Кули есть деньги, и все семейство, включая тебя, тянет из него кровь. Билл совсем сник. -- И что же мне делать? -- смиренно вопросил он. -- Делать? Немного пошевелиться и начать зарабатывать самому. Вставай, лежебока, и покажи, на что способен. Иди к дяде, скажи, что хочешь работать. Тебе двадцать шесть, а ты еще и не принимался. Думаешь всю жизнь бесцельно коптить небо? Билл заморгал на потолок. Выволочка подействовала. Слова о том, что надо быть достойным Алисы Кокер, задели его за живое, но окончательно проняло сравнение с дядей Джаспером и кузиной Эвелиной. Это -- удар ниже пояса, и тут безусловно надо разобраться. Больше всего на свете Билл презирал своих родственников -- тунеядцев, живущих за счет дяди Кули. Невероятно, чтобы его, обаятельнейшего Билла Веста, зачислили в тот же разряд. И все же... Ситуация, сложившаяся в семье Параденов -- не редкость в нашем мире. Кули Параден ценою упорной молодости и трудолюбивой зрелости скопил огромные деньги, и теперь вся бедная родня собралась вокруг, чтоб помочь ему их спустить. Брат Отис торговал недвижимостью и постоянно нуждался в займах, шурин Джаспер Дайли, изобретатель, преуспел лишь в изобретении различных способов брать в долг, племянница Эвелина вышла за человека, который постоянно брался издавать новые литературные альманахи. Родственники не отличались единодушием, но сошлись в одном: единогласно избрали Кули семейным кассиром-казначеем. Вот уже несколько лет Кули Параден отдавал деньги с достойной подражания кротостью, тем более удивительной, что его крутой нрав успел войти в поговорку. Что-то преобразило мистера Парадена, вытравило из него ветхого Адама, и семья склонялась к мнению, что причина -- в страсти к собиранию старых книг, которая внезапно овладела им на седьмом десятке. Пока Кули Параден не собирал книг, к нему было не подступиться. Он кричал, что его грабят, и раз даже запустил стулом в Джаспера Дайли, но, к сожалению, промахнулся. Однако теперь наступила благодать. Он, словно лунатик, бродил по своей библиотеке в Вестбери и выписывал чеки с той восхитительной отрешенностью, какой дай Бог всем нашим богатым родственникам. Таков был благодетель, поддерживавший Билла Веста во все время учебы и до того момента, когда тот лежал в постели, мучимый совестью. Да, решил Билл, Совесть права. Разумеется, он не так плох, как дядя Джаспер и кузина Эвелина, но теперь ясно, что он действительно позволил себе оказаться в двусмысленном положении, которое малознакомые люди могли бы истолковать превратно. Он никогда не испытывал тяги к изготовлению целлюлозы, но теперешнее раскаяние подсказывало, что в этом занятии должна быть своя прелесть. Конечно, со стороны этого не разглядишь, но если вникнуть... Он понятия не имел, как и зачем изготавливают целлюлозу -- но это частности, за недельку освоимся. Главное -- начать. Преисполненный решимости, Билл со стоном вылез из постели и направился в ванную. Холодный душ способен творить чудеса. Вкупе с юностью он мгновенно выгоняет едва ли не любую телесную хворь. Когда пятью минутами позже Билл растирался полотенцем, почти ничто не напоминало ему о старом -- разве что голова нет-нет, да отзывалась болезненно на громкие звуки. Он трепетал от решимости и отваги. Массируя спину, Билл еще раз обозрел свою программу. Разумеется, для начала он согласится на любое, самое скромное предложение -- лишь бы осмотреться и войти в курс дела. А дальше уж развернется на полную катушку. В жизни не ударить пальцем о палец -- это ж сколько в нем скопилось нерастраченной энергии! Он устремится вперед, и вскоре неизбежно приберет к рукам все производство. У дяди Кули эта целлюлоза в печенках сидит. В свое время старик вкалывал, как проклятый, но за последние годы увлекся путешествиями и библиотекой, делами ему заниматься недосуг. Целлюлозно-бумажной Компании Парадена нужна свежая кровь, а у него, Билла, свежая кровь так и бурлит. Он оделся и вышел к легкому завтраку. Возбуждение рисовало все новые картины, где вместе с успехом присутствовала Алиса Кокер. Преграды? Какие преграды! Ему ли страшиться трудностей? Билл потянулся за утренней газетой, почти готовый прочесть на первой странице: ЛЮБОВЬ В ВЫСШЕМ СВЕТЕ. МОЛОДОЙ ЦЕЛЛЮЛОЗНЫЙ КОРОЛЬ ЖЕНИТСЯ НА КРАСАВИЦЕ. ИНТЕРВЬЮ С МИСТЕРОМ ВЕСТОМ. Вместо этого он уткнулся взглядом в привычное: РАЗВОД В ВЫСШЕМ СВЕТЕ. БЫВШАЯ ЖЕНА УТЕШАЕТСЯ С ЛЮБОВНИКОМ. -- Тьфу. -- Билл со злостью впился зубами в грейпфрут. -- Звонит мистер Джадсон Кокер, сэр, -- сказал Риджуэй, просочившийся в комнату бесшумным ручейком. Билл подошел в телефону. Он был холоден, суров и несклонен извинять порок. Встав на путь исправления, он думал о друге и вчерашнем собутыльнике не иначе, как с пуританской дрожью. Удивительно, как часто лучшим из девушек достаются непутевые братья. Может быть, он слишком много хотел от брата своей богини, потому что мысленно рисовал нечто среднее между сэром Галахадом, добрым королем Венцеславом и святым Франциском Ассизским. Джадсон явно не дотягивал до этого идеала. Вспомнить только прошлую ночь! Джадсон вел себя в точности как великосветский кутила из фильма -- ну, тот, что закатывает оргии, из которых цензор, едва взглянув, вырезает три тысячи футов. Можно и повеселиться, но всему есть пределы, особенно когда речь заходит о прекраснейшем из полов. А Джадсон Кокер выходит за эти пределы на несколько парсангов. -- Алло? -- сказал Билл. Он говорил резко, чтобы сразу отсечь панибратское подтрунивание. Впрочем, вряд ли Джадсон после вчерашнего способен отпускать шуточки. Билл вообще удивился, как это он в столь ранний час ворочает языком. В трубке послышался хриплый голос путника, который давно бредет по знойной пустыне, из последних сил удерживая отваливающуюся голову. -- Билл, старина, ты? -- Да. -- Значит, ты добрался-таки до дома? -- произнес Голос тоном удивленной радости. Напоминание о перечеркнутом прошлом больно резануло Билла. -- Да, -- холодно отвечал он. -- Чего надо? Незримый Голос робко откашлялся. -- Просто вспомнил, Билл, старина. Жутко важное. Я пригласил пяток девочек из варьете сегодня на пикник. -- Ну? Что с того? -- Надеюсь, ты меня не бросишь. Билл нахмурился, как нахмурился бы святой Антоний. -- Надеешься, да? -- сказал он сурово. -- Так вот слушай, жалкое ты существо. Знай, что я начал новую жизнь, и с девочками из варьете меня не увидят даже мертвым в канаве. А тебе советую: возьми себя в руки и постарайся понять, что жизнь -- серьезная штука, и дана не затем, чтобы... Его разглагольствования прервал испуганный вздох. -- Мама родная, Билл, -- с дрожью произнес Голос. -- Я вчера видел, как ты закладываешь за воротник, но, честное слово, не знал, что утром тебе будет так кисло. У тебя небось голова трещит охренительно. Абсолютно охренительно! -- Голос перешел на возбужденный шепот. -- Что тебе надо, Билл, так это парочку "Воспрянь духом". Я себе тоже собираюсь смешать. Знаешь рецепт? Одно сырое яйцо вылить в полстакана вустерского соуса, щедро посыпать красным перцем, добавить четыре таблетки аспирина и размешать. Выпьешь, и как новенький. И это Ее брат! Просто дрожь берет. -- Спасибо, я прекрасно себя чувствую, -- отвечал аскет. -- Отлично! Значит, на пикник все-таки придешь? -- Нет. Я бы и так ни за что не пошел, но у меня на это время назначена встреча. Я еду к дяде в Вестбери. Он вчера вернулся и сегодня мне позвонил. -- Ни слова больше! -- Голос захлебывался от сердечности. -- Все понятненько. Тот самый дядюшка, что отстегивает денежки четыре раз в год? Разумеется, езжай! Надеюсь, ты сумеешь его особенно обаять? Я хочу сказать, он души в тебе не чает, если торопится увидеть в первый же день. -- Если хочешь знать, что я сделаю, когда приду к дяде Кули, -- сказал Билл холодно, -- то я скажу. Я собираюсь попросить место. На другом конце провода раздраженно буркнули. -- Проклятущий телефон барахлит, -- посетовал Голос. -- Ничего не слыхать. Представляешь, прозвучало так, будто ты хочешь попросить у дяди место, -- хохотнул Голос, радуясь такой нелепости. -- Именно это я и сказал. Молчание. -- Место? -- Да. -- Ты хочешь сказать, работу? -- Работу. Голос так взволновался, что чуть не плакал. -- Не делай этого, Билл! Не надо, старина! Ты не понимаешь, что говоришь. Ты нездоров. Всему виною башка. Послушай старого друга, смешай себе "Воспрянь духом". Все как рукой снимет. Недельный покойник вскочит с катафалка и включится в шестидневный велосипедный кросс. Запиши на бумажке, а то забудешь. Одно сырое яйцо... Билл в сердцах повесил трубку. Он вернулся к прерванному завтраку, когда телефон снова зазвонил. Возмущенный упорством нераскаянного друга, он шагнул обратно и гневно рявкнул: -- Ну?! Чего еще? -- Ой, это вы, мистер Вест? Звонил вовсе не Джаспер. Голос был женский, и от его звуков Билл зашатался. По телефону все женские голоса похожи, но этот его сердце спутать не могло. Она! А он -- преступник, дурак, опрометчивый подлец -- заговорил со злобой. О, боги! Обратиться к ней в таком тоне, пусть даже по недоразумению! Чего стоит одно только "Ну?!". А "еще"? Отвратительно, гнусно, грубо. Слова извинений хлынули, как из ведра. -- Мисс Кокер мне страшно жаль не знаю как и просить прощения я принял вас за другого я не хотел я бы и помыслить не мог надеюсь вы не надеюсь я не надеюсь вас не... -- Мистер Вест, -- воспользовалась паузой слушательница, -- не могли бы вы оказать мне большую услугу? У Билла подломились колени. Он едва не рухнул. -- Услугу вам? -- с жаром пробормотал Билл. -- Конечно! Какой разговор! -- Это очень важно. Не могли бы вы ко мне зайти? -- Какой разговор! -- Не могли бы вы сделать это сегодня утром? -- Какой разговор! С минуту Билл не мог отдышаться. Глаза застилал туман. Она попросила об услуге! Его, Билла, а не Тодди ван Риттера, не Юстаса Бейли, ни кого другого из рыцарей своего двора. Может ли он к ней зайти? Да, тысячу раз да, пусть бы даже дорогу к дому ее отца преграждали огнедышащие драконы. Он вернулся в гостиную, подошел к каминной полке и почтительно пересмотрел все фотографии мисс Кокер -- числом одиннадцать -- целеустремленно выкраденные, одна за одной, из комнаты Джадсона. Алиса снималась часто, и, любя недостойного брата, исправно дарила его своими карточками. Билл и сейчас содрогался при воспоминании, как этот кощунник разрезал страницы детектива одним из бесценных снимков. 2 Чуткий гость, наделенный внутренним барометром, сразу бы распознал, что в этим апрельским утром в доме мистера Дж.Бердси Кокера на Шестьдесят первой стрит что-то не так. Отец Алисы и Джадсона жил на широкую ногу, его покои были обставлены со вкусом и являли все внешние признаки достатка и благополучия; однако сегодня над ними нависла зловещая тишь, словно ураган пронесся по коридорам или на домашних обрушилось горе. Не будь Билл так поглощен мыслями об Алисе, он бы приметил испуг в глазах горничной, которая без чего-то двенадцать пустила его в дом. Но он в своем волнении ничего не подозревал, пока не вошел в гостиную и не увидел более любезные ему глаза хозяйки дома. -- Боже правый! -- вскричал он. -- Что стряслось? Алиса Кокер была на удивление хороша собой. Она смотрелась королевой, в отличие от Джадсона, который пошел в отцовскую родню и сильнее всего смахивал на эрдельтерьера. Она отличалась безупречными чертами, безупречными зубами, безупречными волосами. При первой встрече в ней невозможно было обнаружить изъяна. Однако сейчас всякий отметил бы не столько красоту, сколько озабоченность. Сочинители американских песен (которые куда лучше американских законов) советуют нам видеть хорошее в дурном, идти за Синей Птицей, запхнуть все наши горести в сундук, сесть на крышку и улыбнуться пошире. Алиса Кокер не сумела последовать их советам. Старая карга Забота, эта врагиня сочинителей, скрутила ее не на шутку. -- Садитесь, мистер Вест, -- сказала мисс Кокер, даже в минуту волнения не отступая от холодной вежливости. Многие месяцы этот ее тон доводил Билла до исступления. Он был накоротке с сестрами большинства друзей. С другой стороны, они вместе росли, а Джадсон, старый Биллов друг, сам впервые увидел Алису год назад. Подробностей Билл не знал, но заключил, что в семействе Кокеров не обошлось без бывших жен и утешителей-любовников. Во всяком случае, до прошлого мая Алиса жила с матерью в Европе, а, когда та умерла, перебралась к отцу -- вести его хозяйство и вносить смуту в сердца младшего поколения. Билл сел, излучая обожание, сочувствие и мужественную готовность сделать для Прекрасной все, что в человеческих силах. -- Очень любезно с вашей стороны было прийти, -- сказала Алиса. -- Нет, нет. Ох, нет. Нет, нет. Нет, нет, -- сказал Билл. -- Это из-за Джадсона. -- Из-за Джадсона? -- Да. Папа рвет и мечет. И я его не виню, -- продолжала благонравная мисс Кокер. -- Джадсон и впрямь отбился от рук. Билл оказался перед дилеммой. Он желал бы согласиться с каждым произнесенным словом, но боялся навлечь на себя немилость слишком резким обличением. К тому же трудно бичевать порок, если не знаешь, чем именно прогневал родителя твой жизнерадостный друг. Поэтому Билл только крякнул, словно почтительный дикий селезень. -- Похоже, Джадсон вчера устроил вечеринку, -- сказала мисс Кокер и возмущенно фыркнула. -- Безобразное сборище для театральных девиц. Что за радость общаться с таким отребьем -- не понимаю. -- Я тоже, -- согласился праведник. -- Никакой. Вы совершенно правы. Никакой. -- Беда Джадди в том, что он такой безвольный, и дружки вертят им, как хотят. -- Вот-вот, -- сказал Билл, всячески стараясь не показаться одним из этих дружков. -- Ну и в результате, -- подытожила мисс Кокер. -- Вчера мы легли, как обычно, и спали крепким сном, как вдруг в парадную дверь заколотили. Бедный папочка спустился в халате и шлепанцах -- сердитый, потому что устал на работе -- и увидел Джадсона. Она замолчала и подняла страдальчески-прекрасные глаза. -- Джадсон, -- продолжала она ровным голосом, -- похоже, обрадовался отцу. Когда я выглянула с верхней площадки, он хлопал папу по спине. Папа спросил, чего ему надо, и Джадсон сказал, что потерял фарфоровую свинку и думает, может, он оставил ее в гостиной на пианино. Он вошел в дом, все перерыл и ушел восвояси. Через час он снова чуть не сломал дверной молоток, вытащил папу из постели и сказал, что извиняется за доставленное беспокойство. Он сказал, что ни за что не стал бы нас тревожить, но свинка -- талисман, и ему очень хочется показать ее одной гостье. Он сказал, что гостья живет с мамочкой, и поэтому вот-вот уйдет. Он зашел и еще раз все перерыл, а потом снова ушел. А в половине шестого он позвонил в папину спальню по телефону и попросил проверить, не в кабинете ли свинка. Она замолчала, Билл возмущенно крякнул. -- Папа, разумеется, вне себя. Билл сочувственно кивнул. Он охотно верил, что это так. -- Вы бы его видели, когда он сегодня утром уходил на работу. Слушая, как его богиня живописует исход родителя из лона семьи, Билл порадовался, что не видел. Возбужденная фантазия рисовала ему что-то вроде вставшего не с той ноги Апокалиптического Зверя. Он заключил, что Дж.Бердси Кокер частенько выходит к завтраку не в духе, но такого, как сегодня, не упомнят даже старожилы. Самый отчаянный храбрец задрожал бы, слыша, как тот бушевал, когда перепуганная на смерть горничная уронила яичницу с беконом. -- И в итоге, -- заключила Алиса, -- он объявил, что терпение его лопнуло. Что не даст больше Джадсону ни пенса, и отправит его на бабушкину ферму в Вермонт -- пусть поживет там, пока не придет в чувства. Так вот о чем я хотела попросить, мистер Вест. Не могли бы вы выкроить месяц, чтоб порыбачить с Джадди? -- Вы же сказали, он едет в Вермонт. -- Да. Но я надеюсь, что папа остынет и согласится отпустить его на рыбалку -- разумеется, с надежным человеком, который проследит, чтобы Джадди не пил. Понимаете, не так важно, куда его услать, лишь бы подальше от Нью-Йорка и дурного общества. Джадди, -- голос мисс Кокер дрогнул, -- такой лапочка, что к нему все липнут, и он просто не в силах устоять. Билл больше не колебался. До сего времени он точно не знал, как относится к Джадсону сестра, но теперь стало ясно: никакие темные деяния у парадного подъезда кромешной ночью не способны поколебать ее нежную привязанность. Тогда вперед. Он пропел дифирамбы недавнему собутыльнику -- откуда только взялось красноречие! Услышь восточный монарх такую хвалу из уст придворного поэта, он бы и то почувствовал перебор. Но не мисс Кокер. Она заметно оттаяла, ее гордое высокомерие смягчилось. А когда Билл закончил душещипательный пассаж о тонкой душевной организации Джадсона и его полной неспособности противостоять грубым соблазнам современной жизни в Нью-Йорке, он был награжден самой чарующей из улыбок. -- Я знала, что вы его большой друг, -- сказала мисс Кокер с такой сердечностью, что Билл обвил одну ногу вокруг другой и глотнул воздуха. -- Вот почему я и попросила вас зайти. Вы представить не можете, что ждет бедняжку у бабушки. Его заставят подниматься в семь и дважды на дню присутствовать на семейный молебнах. В мрачном молчании они созерцали ад, с которого мисс Кокер приподняла печать. -- Молебнах? -- дрожащим голосом переспросил Билл. -- А по воскресеньям они поют псалмы, -- сообщила мисс Кокер и поджала губки. -- Бедненький Джадди, так недолго и свихнуться. Что до здоровья, рыбалка поможет ему ничуть не хуже. Он хоть порадуется. Я знаю, как он к вам привязан. Уверена, папа согласится, он вас любит и знает, что вы будете оберегать бедняжку Джадди. Не знаю, как и благодарить вас, мистер Вест. Я знала, что вы не откажете. От всей души спасибо. В делах людских бывают приливы и отливы, и важно не упустить прилив. Билл чувствовал, что его время пришло. Ни разу за прошлый год ему не представлялось такого удачного случая объясниться, и могут пройти месяцы, прежде чем подвернется следующий. Билл -- не из тех речистых молодцов, которым ничего не стоит завести разговор о чувствах где и когда угодно. Чтоб нырнуть, ему нужен толчок. Хотя под ложечкой неприятно сосало, как четыре года назад, когда он со сборной Гарварда вышел на Йельский стадион, он собрался с духом и мужественно ринулся вперед. -- Мисс Кокер... я... так сказать... другими словами... как бы вы отнеслись... Он замолчал, не уверенный, что выразился вполне ясно, и сделал второй заход. -- Я знаю... не подумайте, что я... я вполне отдаю себе отчет... вполне возможно, что... если бы вы... По-прежнему не так внятно, как хотелось бы. Он дважды сглотнул и попробовал зайти с другого боку. -- Послушайте, -- сказал он. -- Согласны ли вы стать моей женой? Мисс Кокер и бровью не повела. Надо понимать, такие разговоры были ей не впервой. -- Вообще-то, -- сказала она, -- я не ожидала. Билл тоже. Дерзкие слова еще звенели в его ушах, и он с трудом верил, что осмелился из произнести. Однако они прозвучали и поздно подбирать другие. Он смотрел на мисс Кокер оторопело, но с надеждой. -- Сейчас я не могу ответить ничего определенного. -- Да, да, конечно. -- Лучше повторите свой вопрос, когда привезете Джадди здоровым и окрепшим. Предположение, что Джадди -- хрупкий инвалид, на которого и дышать-то страшно, не вполне вязалось с образом Джадсона -- заводилы на вчерашнем пиру, однако Билл промолчал. Какая разница? Главное, мисс Кокер не отвергла его, Билла, с презрением и не приказала челядинцам вышвырнуть его вон. -- А пока не будем к этому возвращаться, да? -- Да, -- покорно отвечал Билл. -- Когда вы могли бы выехать на рыбалку? -- спросил мисс Кокер, которая унаследовала от отца умение ради дела забывать о чувствах. -- Прямо сейчас? -- Завтра, если скажете, -- обреченно произнес Билл. Он смутно догадывался, что новые обязательства помешают ему завтра же взять под опеку дядюшкину целлюлозно-бумажную компанию. Ну и что? С минуту он купался в лучах обворожительнейшей из улыбок, потом вспомнил, что у него есть просьба. Улыбка была та же, что и на лучшей из фотографий -- третьей слева на каминной полке. -- Я не знаю, -- промямлил он. -- Я хочу сказать... Как бы вы отнеслись... Как вы думаете... Я вот к чему, нет ли у вас случайно фотографии, которую вы согласились бы подарить? -- Конечно, есть, -- тепло отвечала Алиса. -- Я так давно об этом мечтаю, -- сказал Билл. 3 Библиотека мистера Кули Парадена в Вестбери, Лонг-Айленд, славится на весь мир -- говорим так уверенно, потому что статьи о ней помещают такие географически далекие издания, как "Атлантик Монтли", "Квотерли Ревю" и "Меркюр де Пари". Всякий библиофил, попав сюда, начинает бегать кругами, принюхиваться, приглядываться и взволнованно повизгивать, словно пес, учуявший разом сотни волнующих запахов. По стенам тянутся полки, уставленные томами, томиками и томищами -- рядом с книгой-великаном примостился упитанный карлик, с ними соседствует вроде бы книжка, а на самом деле -- коробочка, а в ней книжка. Зрелище это действует на посвященных как самый сильный наркотик. Билл, впрочем, воспринимал его гораздо спокойнее. Он приехал в три пополудни. В библиотеку его проводил Робертс, сказавший, что хозяин скоро освободится и просит подождать. Билл сразу шагнул к завешенному окну, которое -- он знал по прошлым визитам -- просто создано для романтических раздумий. Под окном густо рос ракитник, сквозь который можно было созерцать и впитывать красу благородных дерев, серебристого пруда и большого тенистого газона. А что еще надо влюбленному? У пейзажа был только один изъян. Зеленую гладь газона, как с отвращением увидел Билл, портили невесть откуда взявшиеся людишки. Биллу хотелось созерцать Природу и, созерцая, отрешенно грезить об Алисе Кокер. Белобородый старик и мальчик в коротких штанишках ему мешали. Эти две кляксы бродили по ближайшей лужайке и портили весь вид. Впрочем, тут они повернули к дому и скрылись в зарослях ракитника. На Билла вновь снизошел мир. Теперь он без помех отдался мыслям об Алисе Кокер. Мысли эти вызывали в нем кипучее возбуждение, сродни -- только гораздо чище -- тому, что наступило после третьего крепкого коктейля, смешанного щедрой рукой Джадсона на вчерашней прискорбной вечеринке. Кто бы поверил! Он отбросил робость и сделал-таки предложение! Невероятно! Нет, невероятно другое -- благосклонность, с которой его выслушали. Вот это и впрямь чудо из чудес. Разумеется, она не связала себя помолвкой, но что с того? Она практически пообещала, что станет его, когда он, словно рыцари встарь, исполнит назначенный подвиг. О, благородство! О, страсть! О, жар! Его размышления прервал скрип открывающейся двери. -- Мистер Джаспер Дайли, -- сказал голос Робертса. Из-за своей шторы Билл услышал ехидное фырканье. -- Чего ради объявлять меня, любезнейший? Здесь никого нет. -- Минуту назад здесь был мистер Вест, сэр. -- Да? Зачем его сюда принесло? Билл вышел из укрытия. -- Здравствуй, дядя Джаспер, -- сказал он, тщетно пытаясь выдавить из себя хоть немного приветливости. После того, что произошло сегодня между ним и Совестью, он не мог смотреть на дядю Джаспера без содрогания. Мысль, что его сравнили с этим жадным сморчком, резала, как нож. -- А, это ты, -- проворчал дядя Джаспер, шаря по библиотеке водянистыми змеиными глазами. -- Мистер Параден сейчас занят, сэр, -- сказал Роберт. -- Он скоро подойдет. Принести коктейль, сэр? -- В рот не беру эту гадость, -- сказал дядя Джаспер и повернулся к Биллу. -- А ты тут зачем? -- Утром позвонил Робертс и сказал, что дядя Кули хочет меня видеть. -- Да? Странно. Вчера я получил телеграмму такого же содержания. -- Вот как? -- с отсутствующим видом произнес Билл и стал смотреть на книжные полки. Он не сноб, а таракан -- тоже Божья тварь, но неприлично человеку, который только что вышел от божественной Алисы Кокер, опускаться до разговора с таким ничтожеством. Однако на этом его напасти не кончились. -- Миссис Параден-Керби, -- объявил Робертс в дверях. Час от часу не легче. Редко кто мог вынести кузину Эвелину. Грузная громогласная женщина на пятом десятке, с глазами, как голубая глазунья, она так и не смогла отказаться от сюсюканья, которым в юные годы обольщала сверстников. -- Ой-ой-ой, сколько огромненьких стареньких книжечек, -- сказала кузина Эвелина, обращаясь, очевидно, к пушистой болонке, которую держала на руках. -- Вилличка-песичка будет паинькой и не станет грызть книжечки, и, может быть, добренький дядюшка Кули даст ему кусочек тортика. -- Мистер Отис Параден и мастер Кули Параден, -- объявил Робертс. Биллу было уже все равно. Если в комнате дядя Джаспер и кузина Эвелина, валите до кучи Отиса и маленького Кули -- гаже все равно не станет. Он только отметил про себя, что Отис еще растолстел, а маленький Кули (лоснящийся младенец, такой розовый, словно его только что вынули из кипятка) похож на инкубаторского цыпленка; и снова вернулся к полкам. -- Господи! -- вскричал дядя Джаспер. -- Это что, семейный сбор? Что вы тут делаете? -- Нас с Кули вызвали телеграммой, -- с достоинством отвечал Отис. -- Ути-пути, как удивительно! -- сказала кузина Эвелина. -- Меня тоже. -- А ему, -- ошеломленный дядя Джаспер указал на Билла, -- позвонили сегодня по телефону. Интересно, что бы это значило? Кули, молчаливый ребенок, не сказал ничего. Он сосредоточенно расковыривал перышком кожаную обивку кресла и время от времени икал, словно застенчивый человек, захотевший выкрикнуть "гип-гип-ура" и сломавшийся на первом "гип". Остальная семья принялась обсуждать удивительное совпадение. -- Странно, что дяде Кули вздумалось собрать нас всех, -- сказала кузина Эвелина. Дядя Отис с опаской огляделся и понизил голос. -- По-моему, -- сказал он, -- это неспроста. Полагаю, Кули осознал, что стареет, и решил позаботиться о нас. -- Ой, ты и вправду так думаешь? -- с жаром воскликнула кузина Эвелина. -- Ну, конечно, он же совсем старенький. Я считаю, после шестидесяти ничего не остается, кроме как ждать смерти. -- Мне в этом году исполнилось шестьдесят два, -- холодно сказал дядя Отис. -- Позаботиться? -- задумчиво произнес дядя Джаспер, почесывая подбородок. -- Хм. Неплохо придумано. В таком случае нам не придется платить налог на наследство. Этого уже Билл не стерпел. Пусть он кровосос -- а Совесть не оставила в этом никаких сомнений -- он, по крайней мере, благодарный кровосос. А эти упыри неспособны даже на простейшую человеческую привязанность. -- Меня от вас мутит, -- рявкнул он, поворачиваясь на каблуках. -- Вас всех надо усыпить. Вечно замышляете, как вытянуть из дяди Кули деньги... Неожиданная атака с тыла вызвала в рядах семьи замешательство. -- Неслыханно! -- вскричала кузина Эвелина. -- Наглый мальчишка! -- оскалился дядя Джаспер. Дядя Отис выбрал язвительный тон. -- А ты ни разу не взял у него ни пенса? О, разумеется, нет! -- сказал дядя Отис. Билл наградил его уничижительным взглядом. -- Вы отлично знаете, что он выплачивает мне содержание. И я стыжусь, что допустил это. Когда я вижу, как вы слетелись, словно стервятники... -- Стервятники! -- кузина Эвелина гордо расправила плечи. -- Меня еще никто так не оскорблял. -- Беру назад свое выражение, -- сказал Билл. -- Так и быть, прощаю, -- смилостивилась кузина Эвелина. -- Надо было сказать -- пиявки. Парадены никогда не ладили между собой, но сейчас сплотились перед лицом обидчика. Библиотека звенела от их возмущенных голосов, все говорили одновременно. Тишина восстановилась, лишь когда в помещении прозвучал еще голос. Он заговорил, вернее, закричал от дверей, и произвел на ссорящихся такое же действие, как свисток полицейского на уличных драчунов. -- Молчать! Голос был совершенно несоразмерен своему владельцу. Человек в дверях был маленький и тощий, с красным чисто выбритым лицом, жесткими, коротко стриженными седыми волосами и смотрел на собравшихся через пенсне без оправы. -- Типичная сцена из быта Параденов! -- язвительно заметил он. Появление его стало для дядюшек и кузин новым сигналом к сплочению. Едва придя в себя, они радостным потоком хлынули ему навстречу. -- Привет, Кули. Рад тебя видеть. (Дядя Джаспер.) -- С возвращением, Кули. (Дядя Отис.) -- Ах ты мой дорогой, как ты прекрасно выглядишь! (Кузина Эвелина.) Молчание. (Маленький Кули.) Глубокое молчание. (Билл.) Маленький человечек в дверях никак не откликнулся на излияния родственных чувств. Выкрикнув свое "Молчать!" он снова поджал губы, а взгляд, направленный сквозь пенсне на щебечущее собрание, остудил бы более чутких гостей. Родственники возобновили свои преувеличенные приветствия. -- Я получил твою телеграмму, Кули, -- сказал дядя Джаспер. -- Я тоже, -- сказала кузина Эвелина, -- и мы с Вилличкой-песичкой очень обрадовались. -- Надеюсь, ты хорошо провел время, Кули, -- сказал дядя Отис. -- Далековато ты забрался, а? -- Как тебе Япония? -- спросила кузина Эвелина. -- Я всегда говорю, что японцы -- такие очаровашки. -- Мы скучали без тебя, Кули, -- сказал дядя Джаспер. Молчание отпрыска посреди всеобщего ликования задело Отиса. Он вытащил маленького Кули из-за кресла, которое тот исследовал. -- Поздоровайся с любимым дядюшкой, Кули, -- сказал он. Маленький Кули немигающий взглядом уперся в подателя щедрот. -- Здрась, -- произнес он громким басом и снова впал в прерываемое икотой молчание. Дядя Джаспер вновь захватил инициативу. -- Кули, ты не уделишь мне несколько минут наедине? -- спросил он. -- У меня к тебе маленький деловой разговор. -- А у меня, -- сказал Отис, -- небольшая просьба от лица маленького Кули. Кузина Эвелина протиснулась вперед. -- Как мы поцелуем большого дядюшку Кули! -- вскричала она, пухлыми руками протягивая болонку к благодетелеву лицу. Перед этой атакой мистер Параден не устоял. -- Убери! -- заорал он, торопливо отступая. -- Значит, -- сказал он, -- мало вам самим тянуть из меня соки, вы еще и собак на меня спускаете? Лицо кузины Эвелины исказилось удивлением и болью. -- Тянем соки, дядя Кули?! Мистер Параден фыркнул. От волнения очки сползли, он раздраженно вернул их на место. -- Да, именно! Не знаю, Эвелина, учила ли ты свою мерзкую собачонку фокусам, но если б она села на задние лапки и принялась просить, ее можно было бы с почетом принять в члены семьи. Это все, что вы умеете. Я возвращаюсь из двухмесячной поездки, а вы тут же бросаетесь ко мне с денежными просьбами. Изумление. Дядя Джаспер оскалился. Дядя Отис сморгнул. Кузина Эвелина расправила плечи с той же заносчивостью, что и недавно перед Биллом. -- Гадкие грязные деньги, -- сказала она оскорблено, -- это последнее, о чем я думаю. Мистер Параден неприятно рассмеялся. Он явно возвратился из своих странствий в отнюдь не благодушном настроении. Вернулось то, что можно назвать его прежней манерой -- досадная раздражительность, которая так осложняла семье деловые переговоры в те времена, пока еще не смягчилась под благотворным влиянием старых книг. -- Да, -- сказал он горько, -- последнее, о чем ты думаешь перед сном, и первое, о чем вспоминаешь утром. Вы все у меня в печенках сидите. Сборище... -- Стервятников, -- подсказал Билл. -- Стервятников, -- сказал мистер Параден. -- Все такие ласковые и такие бедные. Вот уже много лет вы ничего не делаете, только висите на мне, как скопище... -- Пиявок, -- пробормотал Билл. -- Пиявок. -- Пиявок, -- сказал мистер Параден. -- Сколько себя помню, я даю вам деньги -- деньги, деньги, деньги. А вы всасываете их, как... -- Промокашка, -- сказал Билл. Мистер Параден сверкнул на него глазами. -- Заткнись! -- прогремел он. -- Хорошо, дядя. Я просто хотел помочь. -- А теперь, -- продолжал мистер Параден, расправившись с Биллом, -- я хочу сказать вам, что моему терпению пришел конец. Я выдохся. Иссяк. Устал. -- Он грозно зыркнул на Билла, словно ожидая, не выдаст ли тот еще синоним. -- Сегодня я собрал вас здесь, чтобы сделать объявление. У меня для вас маленькая неожиданность. Скоро у вас появится новый родственник. Семья ошарашено переглянулась. -- Новый родственник?! -- в ужасе повторил Отис. -- Только не говори, -- шепотом, словно у постели больного, выговорил дядя Джаспер, -- что надумал жениться! -- Нет, не надумал, -- сказал мистер Параден. -- Родственник, о котором я говорю -- мой приемный сын. Гораций! Иди сюда, Гораций! В дверь прошмыгнуло что-то маленькое в коротких штанишках. -- Гораций! -- сказал мистер Параден. -- Позволь представить тебя семье. Мальчик с минуту таращился молча. Это был веснушчатый крепыш, стриженный, белобрысый, с ехидными глазами. Он перевел взгляд с дяди Джаспера на дядю Отиса, с маленького Кули на кузину Эвелину, впитывая их всех. -- Это семья? -- спросил он. -- Семья. -- Обалдеть, ну и зануды, -- произнес мальчик от всего сердца. 4 В молчании, последовавшем за этим искренним выражением чувств, к собравшимся присоединилось еще одно действующее лицо. Оно было высокое, благообразное и облачено в хламиду. По белой бороде Билл узнал недавнего Горациева спутника на лужайке. Даже издали он внушал почтение, вблизи же выглядел почти что малым пророком. Он улыбался отеческой улыбкой -- единственной, кстати, улыбкой среди находящихся в комнате, поскольку менее веселое общество можно было отыскать в Америке разве что на похоронах. Дядя Джаспер поник, как увядшая лилия, у дяди Отиса глаза вылезли из орбит, кузина Эвелина собиралась лопнуть. Что до Горация, вид семьи, в которую ему предстоит войти, явно убил в нем всякую радость жизни. Он заговорил первым, и стало ясно, какая ноша его гнетет. -- Я должен их всех поцеловать? -- спросил он. -- Только не меня, -- отрезал дядя Джаспер, выходя из ступора. Сопя, как тюлень, он двинулся на мистера Парадена. -- Как это следует понимать, Кули? -- осведомился он. Мистер Параден указал на новопришедшего. -- Профессор Эпплби объяснит. Малый пророк поклонился. Если он и смущался, то умело это скрывал. Говоря, он продолжал ласково улыбаться. -- Сообщение, которое мой добрый друг Параден... -- Что значит "ваш добрый друг Параден"? -- резко переспросил дядя Джаспер. -- Как давно вы знакомы, хотелось бы мне знать. -- Я познакомился с профессором Эпплби в поезде из Сан-Франциско, -- сказал мистер Параден. -- Он-то и... -- Я-то, -- мягко перебил профессор Эпплби, -- и убедил мистера Парадена взять на воспитание этого малыша. -- Он погладил мальчика по головке и вновь обратился к взбешенным слушателям. -- Мое имя, -- продолжал он, упреждая дядю Джаспера, который открыл уже было рот, -- возможно, ничего вам не говорит, однако, со всей скромностью могу заверить, что в некоторых кругах мои взгляды на евгенику почитаются достойными внимания. Рад сообщить, что мистер Параден вступил в число моих учеников. Я твердо поддерживаю взгляды мистера Бернарда Шоу, что надо создать новую расу из лучших представителей старой. Гораций прекрасно развит физически, смышлен, обладает золотым характером и редкой покладистостью. Я считаю -- и с удовольствием констатирую, что мистер Параден согласен -- что ему лучше вкладывать средства в воспитание этого мальчика, чем тратиться на родственников, которые, позволю заметить, не имею будущего, и, уж простите, но мало что могут дать взамен. Мистер Параден намерен основать семью, которая нацелена вперед, а не назад. Семью... э... будущих, а не бывших. Родственники заговорили хором. В продолжение речи они несколько раз пытались раскрыть рот, но профессора Эпплби так легко не перебьешь. Теперь, когда он смолк, он дали волю своим чувствам -- кузина Эвелина первая, следом дядя Джаспер и дядя Отис. -- Это что-то неслыханное! -- Да он опасный безумец! -- Неужели ты и впрямь хочешь сделать этого неотесанного мальчишку наследником в обход собственной плоти и крови? Профессор Эпплби мягко вмешался. -- Надо признать, -- согласился он, -- что Гораций и впрямь лишен определенного светского лоска. Но что с того? Хороший учитель исправить этот мелкий недостаток за пару месяцев. Главное -- мальчуган исключительно здоров и сообразителен. Мальчуган никак не подтвердил эти заслуженные хвалы. Он боролся с более близкой его сердцу проблемой. -- Я не буду их целовать, -- громко объявил он. -- Разве что на спор. Я как-то на спор поцеловал козла. Кузина Эвелина выбросила вперед руки, отчего Вилличка-песичка звонко шмякнулся на пол. -- Грубиян! -- Думаю, мой дорогой, -- кротко сказал профессор Эпплби, -- что разговор переходит на повышенные тона, поэтому мне стоит вывести Горация на улицу. Формирующемуся уму вредно слушать такие перепалки. Кузина Эвелина воинственно напряглась. -- Пожалуйста, не беспокойте Горация в его доме. -- Она прицепила к ошейнику Виллички-песички поводок и направилась к двери. -- Прощай, дядя Кули, -- сказала она, оборачиваясь. -- Я считаю, что меня глубоко и жестоко оскорбили. -- Эй! -- крикнул Гораций, указывая пальцем. -- Ты вязанье уронила, оно разматывается. С долгим, полным укоризны взглядом кузина Эвелина подхватила Вилличку-песичку на руки и вышла. Дядя Джаспер ринулся за ней. -- До свиданья, Джаспер, -- сказал мистер Параден. -- До свиданья. Я немедленно приму меры, чтоб тебя освидетельствовала медицинская комиссия. Признают недееспособным. Это -- единственный способ остановить твой безумный замысел. -- А я, -- добавил дядя Отис, -- скажу лишь одно, Кули. Эта поездка обошлась мне в три доллара семьдесят девять центов. Я пришлю своего адвоката. -- Он взял маленького Кули за руку. -- Идем, Джон, -- сказал он горько. -- Отныне тебя будут называть вторым именем. Гораций с ехидцей наблюдал за исходом родственников. -- Похоже, меня тут любят, как холодный гренок с сыром! -- заметил он. Билл дружелюбно шагнул вперед. -- Знаешь, приятель, я ничего против тебя не имею, -- сказал он. -- Добро пожаловать в семью! -- Если это семья, -- сказал Гораций, -- то жалуй в нее сам. И, протянув детскую ручонку профессору Эпплби, вышел из комнаты. Мистер Параден мрачно уставился на Билла. -- Ну, Уильям? -- Ну, дядя Кули? -- Полагаю, ты понял, что я не намерен больше платить тебе содержание? -- Понял. Спокойствие юного родственника несколько озадачило мистера Парадена. Тот заговорил почти виновато. -- Самое плохое, когда у юноши твоих лет куча незаработанных денег. -- В точности так я думаю, -- сказал Билл с жаром. -- Мне надо работать! Позор, -- продолжал он, -- что юноша с моими способностями и умом не зарабатывает себе на жизнь. Стыд, да и только. Красное лицо мистера Парадена побагровело. -- Очень смешно! -- проревел он. -- Очень смешно и остроумно. Что ты рассчитываешь выгадать... -- Остроумно! Ты же не думаешь, что я шучу? -- Думаю, что пытаешься. -- Да нет же, Господи! Я и приехал сюда, чтобы просить места. -- Долго же ты собирался! -- Да у меня не было времени рта раскрыть. -- И какую же работу ты хотел у меня попросить? -- В твоей фирме. -- Какую именно? Слабое знакомство с премудростями целлюлозно-бумажного производства затрудняло Биллу ответ. -- Любую, -- смело выкрутился он. -- Могу предложить тебе надписывать конверты за десять долларов в неделю. -- Отлично! -- сказал Билл. -- Когда приступать? Мистер Параден с подозрением уставился сквозь очки. -- Ты серьезно? -- Еще как! -- Ладно, -- заметил, помолчав, несколько растерянный мистер Параден, -- Должен сознаться, ты меня удивил. -- Билл чуть было не сказал, что дядя просто не воспринимал прежде его скрытых глубин, но вовремя прикусил язык. -- Странно, Уильям, но ты -- единственный в этой семье, к кому я сохранил хоть каплю привязанности. Билл благодарно улыбнулся. -- Конечно, -- прогудел мистер Параден, -- ты ленивый, никчемный тунеядец. И все же, я подумаю. Ты не прямо сейчас едешь? -- Если я вам нужен, я подожду. -- Может, и понадобишься. Задержись на часок. -- Пойду прогуляюсь у пруда. Мистер Параден смерил его внимательным взглядом. -- Не понимаю, -- пробормотал он. -- Работать захотел! Что это на тебя нашло? Не иначе как влюбился. 5 С четверть часа после того, как расстались дядя и племянник, дом и угодья мистера Кули Парадена пребывали в полнейшем мире. На шестнадцатой минуте Робертс, дворецкий, кейфовавший в буфетной за сигарой и повестью о разбитой любви, был извлечен из своего покоя оглушительным лязгом на аллее, перед самым домом. Отложив сигару и книгу, он вышел разобраться. Не удивительно, что лязг побудил его вскочить. Под одним из декоративных столбов в колониальном стиле, поставленных архитектором, чтоб придать зданию индивидуальность, лежал покореженный красный двухместный автомобиль, из под обломков которого выбирался долговязый человек в кожаной куртке. В следующее мгновение дворецкому предстали молодое лицо, длинный нос с горбинкой и выразительные зеленые глаза. -- Привет, -- сказал молодой человек, сплевывая на гравий. Робертс созерцал его с безмолвным изумлением. Покореженный двухместный автомобиль был покорежен так основательно, что просто не верилось, что из него может вылезти что-то целое. -- Вмазался чуток, -- сказал молодой человек. -- Несчастный случай, сэр? -- выдохнул Робертс. -- Если вы думаете, что я нарочно, -- сказал молодой человек, -- докажите! -- Он с любопытством взглянул на смятый в лепешку автомобиль. -- Машину, -- произнес он после долгого вдумчивого осмотра, -- придется малость подправить. -- Как это случилось, сэр? -- Да как всегда случается. Ехал на скорости, а тут на дорогу уселась птичка. Не хотел ее давить, и, видать, слишком вывернул руль. Пролетел пару ярдов, пропорол шину и впечатался в дом. -- Боже правый, сэр! -- Пустяки, -- успокоил молодой человек. -- Я все равно сюда ехал. Тут он заметил, что к его левой брови прилипло несколько камешков, и стряхнул их голубым шелковым платком. -- Ведь это дом мистера Парадена? -- спросил он. -- Да, сэр. -- Отлично. Мистер Вест здесь? -- Да, сэр. -- Замечательно. Скажите ему, что я хочу его видеть. Меня зовут Кокер. Мистер Джадсон Кокер. -- Очень хорошо, сэр. Что-то в манере дворецкого -- некая невозмутимость, некое отсутствие чувств -- явно огорчило молодого человека. Он слегка нахмурился. -- Джадсон Кокер, -- повторил он. -- Да, сэр. Джадсон ждал. -- Знакомое имя, а? -- Нет, сэр. -- Вы хотите сказать, что никогда его прежде не слышали? -- Что-то не упомню, сэр. -- Боже мой! -- вскричал Джадсон. Он протянул руку и остановил уходящего Робертса, попросту схватив того за фалду. Даже в нормальном своем состоянии Джадсон Кокер всегда был открыт и доступен для разговора: он готов был болтать с кем, когда и где угодно, а недавняя авария еще подстегнула его говорливость. На разных людей потрясение действуют по-разному -- Джадсону оно еще больше развязало язык. -- Признайтесь мне честно, как мужчина мужчине, -- недоверчиво произнес он, -- вы и впрямь никогда не слышали о Джадсоне Кокере? -- Нет, сэр. -- Вы хоть когда-нибудь читаете "Бродвейские разговорчики"? -- Нет, сэр. -- А "Городские пересуды"? -- Нет, сэр. -- Боже мой! При виде такого литературного невежества Джадсон совсем сник. Он выпустил фалду и погрузился в мрачное молчание. -- Принести виски с содовой, сэр? -- спросил Робертс. До него наконец-то дошло, что молодой гость немного не в себе. Дворецкий тут же устыдился своей недогадливости. Другой бы уже давно превратился в доброго врача. Вопрос немедленно вернул Джадсону обычную жизнерадостность. Такие вопросы всегда находили отклик в его душе. -- Конечно, старина, -- отвечал он с пылом. -- А то я все гадаю, когда мы перейдем к делу. Смешайте покрепче, ладно? Воды на пол пальца, а виски столько, чтобы кролик укусил бульдога. -- Хорошо, сэр. Зайдете в дом? -- Нет, спасибо. С тем же успехом могу посидеть и здесь. Дворецкий скрылся в доме и через несколько минут явился с целительной влагой. Он застал молодого друга задумчиво глядящим в небо. -- Я вот что, -- сказал Джадсон, облегченно вздыхая и опуская наполовину опустошенный стакан, -- все про то же. Вы ведь пошутили, когда сказали, что не знаете моего имени. -- Нет, сэр, уверяю вас. -- Ничего удивительнее я в жизни не слышал. Похоже, в разбираетесь в мировых событиях не больше, чем курица в зубном порошке. Вы ни разу не слышали о Шелковом Клубе? -- Шелковом Клубе? -- Да. Шелковом Клубе с Пятой авеню. -- Нет, сэр. -- Боже мой! Знаменитейший прогулочный клуб. Собирался воскресным утром и шел по Пятой авеню в шелковых пижамах, шелковых носках, в шелковых шляпах и под шелковыми зонтиками, если сверху капало. Вы действительно ничего не слыхали? -- Нет, сэр. -- Держите меня! Вот она, слава! Я бы не подумал, что в этой стране найдется образованный человек, который не слышал о Шелковом Клубе. Когда нас задержала полиция, воскресный выпуск "Американца" отвел нам целую страницу. -- Вот как, сэр? -- Честное слово. С моим портретом. Это я основал клуб. -- Да, сэр? -- Да. Я еще много чего сделал. Разбрасывал с самолета десятидолларовые бумажки. Удивительно, что вы обо мне не слышали. -- Мы тут в глуши мало что знаем, сэр. -- Да уж, -- ободрился Джадсон. -- Да, наверное, в этом и дело. Если так, вы могли и не слышать обо мне. Однако поверьте на слово, я в свое время чего только не наворотил. Шуму-то было! Все восхищались. Да если б не я, никто бы в Америке не догадался повязывать носовой платок вокруг рукава. -- Вот как, сэр? -- Клянусь! Кого другого эти воспоминания захватили бы целиком, но только не Робертса, который остановился на одиннадцатой главе "Песка и страсти" и мечтал к ней вернуться. Он деликатно забрал графин, к которому Джадсон уже было потянулся, и вежливо постарался закончить разговор. -- Я спросил, сэр, и мне сказали, что мистера Веста в последний раз видели, когда он шел к пруду. Возможно, вы захотите его поискать?.. Джадсон встал. -- Вы совершенно правы, -- пылко объявил он. -- Абсолютно. Я немедленно иду искать старину Билла. Нарочно к нему приехал. Время не ждет. Где пруд? -- Там, сэр... А, вот и мистер Вест, идет по дорожке. -- А? -- Мистер Вест, сэр. Идет по дорожке. И, указав на Билла посетителю, который смотрел куда угодно, только не в нужном направлении, Робертс укрылся в доме. В прихожей он задержался, чтобы позвонить в местный гараж и пригласить механика, потом вернулся в буфетную и возобновил чтение. С зеленых брегов Билла прогнало непрошеное появление профессора Эпплби и малолетнего Горация. Он был не в настроении разговаривать, поскольку внезапно осознал, что должен крепко подумать. События в доме мистера Парадена развивались настолько стремительно, что Билл только сейчас понял, в каком оказался тупике. Теперь, по зрелом размышлении, он увидел, что судьба поставила его перед неприятной необходимостью быть сразу в двух местах. Очевидно, чтоб доказать свою новообретенную страсть к работе, надо немедленно вступить в должность. Так же очевидно, что, немедленно вступив в должность, он не сможет вывезти Джадсона на рыбалку. Если он отправится на рыбалку, что подумает дядя Кули? Опять-таки, если отменить рыбалку, что останется думать Алисе -- что он наобещал с три короба и обманул, бросил ее в трудную минуту жизни? Билл шатался под грузом навалившейся проблемы и так ушел в нее, что Джадсону пришлось окликнуть его второй раз. -- Ой, Джадсон, привет! Как тебя сюда занесло? Он энергично пожал руку основателю Шелкового Клуба с Пятой авеню. С их несколько прохладного разговора его отношение к Джадсону серьезно изменилось. Теперь, когда его брак с Алисой -- дело практически решенное, Билл готов был любить и все ее семейство. Его так и распирало от братской нежности, а в глубине сердца шевелилось робкое желание подружиться и с грозным отцом. Он любовно стиснул Джадсону плечо. Внезапно стало ясно, что гнетущей его проблемы попросту нет. Он ошибался, когда полагал, что может быть какой-то выбор. Сейчас, когда внезапное появление Джадсона, так сказать, усилило Кокеровский мотив в ритме его жизни, Билл ясно видел, что перед ним открыт лишь один путь. Он должен хранить верность Алисе Кокер, чего бы это ни стоило и как бы ни повлияло на его финансовое будущее. Рыбалка остается, торжественное вступление в целлюлозно-бумажную гильдию отменяется. -- Привет, Билл, старина, -- сказал Джадсон. -- Тебя-то мне и надо. Я, кстати, затем и приехал. Вмазался тут чуток, -- добавил он, указывая на останки автомобиля. -- Боже правый! -- Билл похолодел. Подумать только, Ее брат попал в аварию. -- Тебя не ранило? -- Не. Тряхнуло немножко. Слушай, Билл, Алиса мне тут рассказала, чего дома твориться. Это не треп, насчет рыбалки? Потому что если треп, мне каюк. Бабуля меня доконает. -- Не беспокойся. -- Билл похлопал его по плечу. -- Я обещал Алисе, и этого довольно. Все решено. -- Билл замялся, покраснел. -- Джадсон, старина, -- продолжил он дрожащим голосом, -- я предложил ей выйти за меня замуж. -- Не поверишь, завтрак каждое утро в пол восьмого, -- сказал Джадсон. -- А потом весь день вкалывать на ферме. -- За меня замуж, -- повторил Билл чуть громче. -- У меня от этих поросят и кур с души воротит, -- сообщил Джадсон. -- Я сделал предложение твоей сестре Алисе. -- А еще молебны, псалмы там всякие. Я просто не вынесу, старина, просто не вынесу. -- Она не дала определенного ответа. -- Кто не дал? -- Алиса. -- О чем? Любовь Билла к семейству Кокеров несколько пошатнулась. Он чувствовал, что по крайней мере некоторые ее члены порой немного раздражают. -- Я попросил твою сестру Алису выйти за меня замуж, -- сказал он холодно. -- Но твердого обещания она мне не дала. -- Вот и хорошо, -- сказал Джадсон. -- Значит, ты еще можешь выкрутиться. При всем своем негодовании -- а он смотрел на друга с холодным отвращением, которое несомненно задело бы человека более чуткого -- Билл оставался тверд. Пусть у Джадсона меньше чувств, чем у особо бездушного африканского бородавочника, он все равно Алисин брат. -- Жди здесь, -- сказал он строго. -- Я должен зайти к дяде. -- Зачем? -- Чтобы сказать ему о рыбалке. -- Он что, тоже едет? -- испугался Джадсон. -- Он хочет, чтоб я немедленно вышел на работу в его контору. А я должен сказать, что это откладывается. Билл не застал мистера Парадена в кабинете, но, зная его привычки, уверенно направился в библиотеку. Мистер Параден стоял на высокой лестнице и листал снятый с верхней полки том. -- Дядя Кули. Мистер Параден воззрился с высоты, поставил книгу на место, слез. -- Я хотел тебя видеть, Уильям, -- сказал он. -- Садись. Я уже собрался звонить Робертсу, чтобы тебя позвали. -- Он опустился в глубокое кресло, так заинтересовавшее недавно маленького Кули. -- Я намерен кое-что тебе предложить. -- Я пришел сказать... -- Заткнись! -- рявкнул мистер Параден. Билл смирился. Дядя разглядывал его в упор -- похоже, даже, с одобрением. -- Интересно, будет от тебя хоть какой-нибудь прок, -- сказал он. -- Я... -- Заткнись! -- сказал мистер Параден. Он грозно засопел. Билл пожалел, что не может сообщить суровому дяде ничего утешительного. -- Ты всегда был бездельником, -- заключил мистер Параден, -- как и все они. Однако, кто знает? Может быть, если дать тебе дело, ты и расшевелишься. Как тебе понравится, если я еще месяца три буду выплачивать тебе содержание? -- Очень, -- сказал Билл. -- Учти, его придется отрабатывать. -- Конечно, -- согласился Билл. -- Как только я вернусь с рыбалки... -- Сам я поехать не могу, -- сказал мистер Параден задумчиво, -- а послать кого-нибудь надо. Что-то там нечисто. -- Понимаете... -- Заткнись! Не перебивай! Дело обстоит так. Меня не устраивает доход нашего Лондонского филиала. Давно не устраивает. Что там творится -- не понимаю. Управляющий вроде хваткий. И все-таки, доходы падают. Я пошлю тебя в Лондон, Уильям, чтобы ты разобрался. -- В Лондон? -- опешил Билл. -- Именно. -- Когда же мне ехать? -- Прямо сейчас. -- Но... -- Ты хочешь спросить, -- продолжал мистер Параден, неверно истолковавший колебания своего племянника, -- что именно тебе предстоит делать в Лондоне. Что ж, откровенно, я сам не знаю, и не знаю, почему посылаю тебя. Думаю, мне просто хочется проверить, есть ли в тебе хоть капля разума. Я, конечно, не жду, что ты разрешишь загадку, которая вот уже два года ставит Слинсби в тупик... -- Слинсби? -- Уилфрида Слинсби, моего лондонского управляющего. Очень толковый работник. Повторяю, я не жду, что ты с ходу разберешься в проблеме, которая не по зубам Слинсби. Просто мне кажется, что, если ты будешь внимательно смотреть, слушать, попытаешься разобраться в производстве и заинтересуешься управлением, то случайно набредешь на мысль -- пусть самую глупую, но такую, что сможет дать Слинсби толчок в нужном направлении. -- Ясно, -- сказал Билл. Его способности вывести фирму из затруднений дядя оцененил не лестно, но, ничего не попишешь, более или менее верно. -- Это будет для тебя хорошей школой. Встретишься со Слинсби, послушаешь его. Все это тебе пригодится, -- добавил мистер Параден со смешком, -- когда вернешься сюда и начнешь надписывать конверты. Билл замялся. -- Я бы с удовольствием, дядя Кули... -- Корабль отходит в субботу. -- Можно мне полчаса подумать? -- Подумать! -- Мистер Параден зловеще раздулся. -- Это в каком еще смысле подумать? Ты хоть понимаешь, что тебе предлагают, жалкий ты... -- Понимаю, понимаю, только... Разрешите сбегать вниз, переговорить с приятелем? -- Что ты мелешь? -- раздраженно спросил мистер Параден. -- Зачем вниз? С каким приятелем? Ты бредишь. Он бы продолжал, но Билл уже оказался у двери. Он снисходительно улыбнулся дяде, словно говоря: "погодите, все будет, как надо", и вылетел из комнаты. -- Джадсон, -- сказал он, врываясь в прихожую и оглядываясь. Его друг разговаривал по телефону. -- Минуточку, -- сказал Джадсон в трубку. -- Это Билл Вест. Я как раз говорю с Алисой, -- объяснил он через плечо. -- Папа вернулся и согласен отпустить меня на рыбалку. -- Попроси у нее, пусть узнает, не согласился ли он вместо этого отпустить тебя со мной в Лондон, -- торопливо сказал Билл. -- Дядя отправляет меня немедленно. -- В Лондон? -- Джадсон с тоскою покачал головой. -- И не мечтай! Дорогой дружище, ты ровным счетом ничего не понял. Вся суть в том, чтобы затолкать меня куда-нибудь, где бы я не мог... -- Попроси ее передать, -- лихорадочно приказал Билл, -- что я клянусь не давать тебе ни цента денег и ни капли выпивки с самого нашего отъезда. Скажи, что в Лондоне ты будешь со мной в такой же безопасности, как и... Джадсон не дал ему договорить фразы. -- Гений! -- пробормотал Джадсон и лицо его озарилось безграничной радостью. -- Абсолютный гений! Я бы никогда до такого не додумался. -- Лицо его вновь омрачилось. -- Только боюсь, это все равно не сработает. Отец, понимаешь ли, не дурак. Ладно, попробую. Он заговорил в трубку, потом расслабился и доложил об успехах. -- Пошла говорить. Однако я сомневаюсь, очень сильно сомневаюсь... Алло? -- Он вновь повернулся к телефону и некоторое время слушал. Потом передал трубку Биллу. -- Она хочет с тобой поговорить. Билл взял трубку трясущимися руками. -- Да? -- произнес он пылко. "Алло" прозвучало бы слишком грубо. На другом конце провода зазвенел мелодичный голос Алисы Кокер. -- Кто это? -- Это я. Э... Билл. -- О, мистер Вест, -- сказала Алиса. -- Я говорила с папой о том, чтобы вам взять Джадсона в Лондон. -- Да? -- Сперва он не соглашался ни в какую, но я объяснила, что вы будете заботиться о Джадди... -- Буду! Обязательно! -- Вы действительно проследите, чтоб у него не было денег? -- Ни цента. -- И выпивки? -- Ни капли. -- Что ж, прекрасно, он может ехать. Спасибо большое, мистер Вест. Билл попытался в изящных фразах выразить, как рад оказать ей даже самую малую услугу, однако далекий щелчок сообщил ему, что его красноречие пропало бы втуне. Он в волнении положил трубку. -- Ну? -- встревоженно осведомился Джадсон. -- Все уладилось. Джадсон издал короткий восторженный вопль. -- Билл, ты чудо. Как это ты ввернул, что не дашь мне денег! Прямо-таки на полном серьезе! Это все и решило. Вот так с лету и придумал, -- сказал Джадсон тоном искреннего восхищения. -- Ну и загудим же мы в Лондоне! Всегда мечтал туда попасть. Все эти исторические места, про которые мы читали в английских книжках -- ну знаешь, ресторан у Романо, бар Савой... Билл, старина, мы так гульнем, что по доброму старому городу только пух полетит. До сраженного ужасом Билла постепенно дошло, что Кокер-младший видит ситуацию совершенно под другим углом. Как явствовало из его высказываний, непутевый брат божественной Алисы принял недавние обещания Билла за шутку, за военную хитрость. Он задохнулся. -- Ты и вправду думаешь, -- произнес он с растяжкой, перебарывая эмоции, -- что я обману эту замечательную девушку? -- А то как же! -- блаженно взвизгнул Джадсон. Несколько долгих секунд Билл в упор смотрел на него. Потом, так ни слова и не сказав, зашагал к лестнице -- известить мистера Парадена, что поступает в его полное распоряжение. 6 На зеленом лугу, раскинувшемся у пруда, прогуливался с малолетним Горацием профессор Эпплби. Он склонил седую голову, и сторонний наблюдатель заключил бы, что почтенный старец нашептывает юному другу мудрый совет -- слова опыта, которые должны направлять его в будущем. Так оно и было. -- Слушай меня, -- говорил он, -- и запоминай. Я тебя в этот дом пристроил, дальше дело за тобой. Тебя сюда отправили не цветочки нюхать. Чтобы скоро и ловко все обчистил, вот чего мы от тебя ждем, молодой человек. Мальчик кивнул. Малый пророк продолжал: -- Работать придется, конечно, в доме, но я пришлю Джо Щипача, будет рядом на случай чего. Хотя, если ты не напортачишь, все должно пройти гладко. Ладно, Джо Щипач не помешает. Так что ты его высматривай. -- Ага. -- И не смей лениться только из-за того, что ты в уютном доме, где наверняка хорошо кормят. Это и плохо в тебе, слишком много думаешь о своем брюхе. Позволь тебе, будешь валяться в кресле, набивать рот, а про шайку и думать забудешь. Так каши не сваришь. Помни -- мы неподалеку и ждем, чтобы ты быстро управился. -- Ты меня не гони, -- возразил Гораций. -- Мне, может, несколько недель понадобится. Надо ж дождаться, пока понаедут гости, чтоб собралось много теток с брюликами! Профессор Эпплби гневно стиснул седую бороду. -- Тьфу ты пропасть! -- простонал он. -- Ты и впрямь такой тупой, или только прикидываешься? Разве я не говорил тебе сто раз, что мы сейчас ищем не бриллианты? Какие гости у такого затворника, как старый Параден? Разве я не охрип, повторяя тебе, что нам нужны его книги? -- Я думал, ты шутишь, -- взмолился Гораций. -- Кому они нужны, книжки эти? -- Если будешь делать, что тебе говорят, и не рассуждать попусту, -- сказал профессор Эпплби строго, -- может, до чего-нибудь и доберемся. Может, эти книжки не нравятся такой шмакодявке, которая не видит дальше сегодняшнего обеда, но позволь тебе сказать, любая из них потянет на четырехзначную сумму, а то и на пятизначную. -- Правда? -- переспросил Гораций с уважением. -- Правда. А тебе всего делов -- разнюхать, где хранятся самые лучшие, и смотаться вместе с ними. Ясно? -- Ага. -- Заминок быть не должно, -- сказал профессор Эпплби. -- Тебе позволят разгуливать повсюду. Все идет, как по маслу. Старик проглотил твои рекомендации вместе с крючком и леской. -- Еще бы ему не проглотить! -- с чувством произнес Гораций. -- Только вспомнить, сколько я ради них таскался в воскресную школу! Профессор нахмурился, явно задетый этими словами. -- Гораций, -- пожурил он, -- не смей так говорить. Не желаю слышать ничего дурного о воскресной школе! Понял, малявка, или объяснить кулаком по башке? -- Понял, -- сказал Гораций. Глава III. Флик наносит визит 1 Ранняя английская весна чем-то напоминает дружелюбного, но робкого щенка. Она с надеждой делает шаг в вашу сторону, пугается, отпрыгивает