на не дала ему сказать ни слова и безоговорочно поверила Дику. Дик был виноват гораздо больше, а она наказала Бобби. Она поступила так впервые за все эти годы. Если Бобби обидится, он будет прав. Но нельзя изменять распоряжение. Раз отданное, оно должно быть выполнено. Даже если это оттолкнет... Она остановилась, судорожно сжав руки. Бобби перестал плакать. Он медленно подошел к ней, несколько мгновений молча смотрел на нее, потом протянул руку и погладил ее локоть. - Бедная мамочка. Ничего больше не сказав, он пошел наверх. Она медленно вернулась в кабинет, села и вдруг отчаянно зарыдала. Бедный, бедный мальчик! Придет день, и он поймет, каков этот мир. Если бы он умер, не успев потерять веру в людей... Если бы он умер прежде, чем узнал это, и она вместе с ним... Злобный демон презрения к себе, которого она почти победила, снова вынырнул из прошлого. "Подлая трусиха! Разве не всем суждено рано или поздно узнать это? Ладно - скажем, всем, за исключением таких людей, как Генри, которые живут себе тихонечко за чужой счет. Ну а Бобби для начала пусть поймет, что такое ты, и переживет это разочарование. Да, тебя ожидает приятная, спокойная старость, моя милая". На следующий день она написала Уолтеру о ссоре и о том, как неожиданно принял мальчик ее несправедливость. О буре чувств, которая поднялась в ней после этого, она ничего не написала. Проклятие безмерной материнской любви касается только ее самой, и она сама должна нести эту ношу. Уолтеру хватает и своего горя. "Кто прекраснее всех птиц?" "Мои дети", - сказала ворона. Ей не хочется приставать к нему со всякими сентиментальными глупостями, но ей очень нужен его совет. Сказать ли Бобби прямо, что она была неправа? Сама она предпочла бы искренность. Горечь несправедливой обиды может, по ее мнению, посеять в душе ребенка опасные семена. Если это чувство будет мучить ее, оно может даже испортить его отношение к Дику. С другой стороны, не закрепит ли ее признание в его памяти то, о чем он иначе скоро забыл бы? "Хуже всего то, - писала она, - что я даже не вспомнила, как дороги для Бобби змеи. Меня рассердило, что из-за простой случайности он так скверно себя ведет. Но не думаю, чтобы он в такой степени вышел из себя из-за какой-нибудь другой игрушки. В нем развивается настоящая страсть ко всему, что летает, плывет или парит в воздухе, - будь то облако или тополиный пух. Все это словно зачаровывает его. Я думаю, он, когда вырастет, займется опытами с воздушными шарами, или станет орнитологом, или просто мечтателем, воспевающим в стихах пушинки одуванчика". Уолтер в своем ответе тщательно взвесил все возможные линии поведения и их предполагаемые результаты. Он закончил письмо советом - ничего не предпринимать. - "Ты обычно так справедлива, что одна твоя случайная ошибка вряд ли оставит глубокий след в душе Бобби. Если ему не напоминать, он скоро забудет обо всем случившемся; а разрушив его детские иллюзии прежде, чем он найдет им какую-нибудь замену, ты можешь причинить ему непоправимый вред. Пусть он остается ребенком, пока может. Он и так скоро узнает, что даже матери не всегда непогрешимы. К счастью, сезон запуска змеев кончается, а в апреле я пришлю ему ко дню рождения большого змея. Пока же я рекомендую тебе немедленно заняться теорией парения предметов в воздухе, а также почаще пускать с Бобби мыльные пузыри и разговаривать с ним о них". В день своего девятилетия Бобби получил от дяди чудесного змея. Он, сияя, принес его матери и увлеченно принялся описывать все его достоинства, а она подумала, что Уолтер оказался дальновиднее ее. Однажды в солнечный июньский день, когда Беатриса сидела в своем кабинете, по ее книге скользнула тень змея; она подняла глаза и улыбнулась. Сквозь стеклянную дверь террасы она увидела, что Бобби стоит на лужайке, закинув каштановую голову, и в упоении следит за полетом любимой игрушки. Она вышла на террасу и остановилась на верхней ступеньке крыльца, глядя на него так же, как он глядел на змея. Неожиданно во дворе за живой изгородью раздались крики и шум. Оттуда нередко доносились голоса работников, но на этот раз в них была тревога. Наверное, что-то случилось... На скотном дворе? Эти страшные тисдейлские быки... Надо позвать ребенка домой. - Бобби, иди сюда, скорее! Он не ответил, все его внимание было поглощено змеем. Огромный призовой бык, гордость Генри, перепрыгнул через калитку и с мычанием понесся по саду. - Бобби! Она кинулась по ступенькам вниз на лужайку, и ее испуганный крик слился с криком мальчика. Теперь он бежал к ней, зацепился за нитку змея и упал. Беатриса упала на него, прикрывая его своим телом. В следующее мгновение, отброшенная в сторону, она ударилась спиной о гравий дорожки. Прежде чем все померкло, она увидела, как бык поднял мальчика на рога и бросил его себе под ноги, и услышала... Она очнулась с воплем - ей снова чудились бык и Бобби. Два дня она никого не узнавала. Наконец врач сказал Генри, что сознание вернулось к ней и она зовет мужа. Он может на несколько минут войти к ней, но должен держаться очень спокойно и ничего ей не рассказывать. Генри, изменившийся до неузнаваемости, на цыпочках вошел в спальню и с трепетом остановился около кровати. - Тебе лучше? Ее голос был таким же безжизненным, как и ее лицо. - Можешь от меня ничего не скрывать. Я видела. Бобби убит.  * ЧАСТЬ II *  ГЛАВА I - Она когда-нибудь станет прежней? Как ты думаешь? - спросил Генри. Уолтер молчал. У него не хватало духу сказать "нет", и он не решался сказать "да". Со дня несчастья - вот уже десять месяцев - он почти все время жил в Бартоне, потому что был последней опорой рушившегося дома. Бедняга Генри, неожиданно столкнувшийся лицом к лицу с суровыми требованиями жизни, от которых его столько лет ограждали, был беспомощен, как пес, потерявший хозяина. Физически Беатриса чувствовала себя лучше, чем можно было ожидать. Первые полгода она не вставала с постели, но теперь уже была в состоянии без посторонней помощи передвигаться по комнате. Правда, не было никакой надежды, что она когда-нибудь сможет ходить быстро и помногу, - кроме ушиба позвоночника, у нее было еще неизлечимое внутреннее повреждение, от которого, по мнению доктора, ей предстояло страдать всю жизнь. Однако паралич ей больше не грозил, и доктор утверждал, что в течение следующего года она постепенно сможет все больше и больше заниматься делами. Но было сомнительно, пожелает ли она чем-нибудь заниматься. Казалось, пережитое потрясение превратило ее в другого человека. Твердая воля, на которой в течение всей ее замужней жизни держался Бартон, теперь бесследно исчезла. Ее ум был по-прежнему ясен, и когда удавалось на несколько минут привлечь ее внимание к каким-нибудь домашним или иным проблемам, она разрешала их с прежней легкостью. Но стоило внешнему давлению ослабеть хоть на минуту, как ее интерес угасал и она вновь становилась странно, пугающе равнодушной ко всему. Она, как и раньше, была мягка и рассудительна и даже стала как-то по-новому ласкова с мужем и детьми. Но в то же время их благополучие, казалось, больше не заботило ее, и она охотно перекладывала свои обязанности на всякого желающего. Знаменитый лондонский врач, которого пригласили зимой для консультации, сперва был несколько удивлен горестным отчаянием мужа и брата. Ее состояние казалось ему вполне естественным для "типично женственной женщины". Он изумился, узнав, что она бросилась между ребенком и быком. "Замечательно, - сказал он, - какую силу имеет материнский инстинкт". И только когда Уолтер показал ему ее библиотеку, он понял, насколько ошибся в оценке характера своей пациентки. В конце концов он пришел к заключению, что, хотя исход еще неясен, есть все основания надеяться на полное душевное выздоровление. "Иногда, - объяснил он, - подобного рода потрясения приводят к устойчивому изменению характера, но это бывает редко и обязательно связано с повреждением мозга. К счастью, в данном случае голова не пострадала. Я полагаю, что уже в ближайшие недели вы заметите некоторое улучшение". Но он приезжал в ноябре, теперь был май, а Уолтер все еще не замечал никаких перемен. В глубине души он порой опасался, что у нее начинает развиваться наследственная меланхолия. - Теперь, когда установилась теплая погода, - сказал семейный врач, - перемена обстановки и морской воздух, я думаю принесли бы миссис Телфорд большую пользу. Для Генри морской воздух означал Брайтхелмстон. Сияя, он отправился с этим предложением к жене. - Доктор Джеймс понимает свое дело. Знаешь что: мы остановимся в том же отеле и закончим медовый месяц, который нам пришлось тогда прервать. Чудесная мысль! Морской воздух - это лучшее лекарство. Беатриса, испытывая только тень давнего отвращения, пробормотала, что ей никуда не хочется ехать. Уолтер, сидевший подле нее, внимательно посмотрел на сестру и ничего не сказал. - Послушай, родная, - настаивал Генри, - доктор Джеймс советует тебе сделать усилие. Она устало улыбнулась. Стоит ли беспокоиться и делать усилия? Ради чего? Генри продолжал превозносить прелести Брайтхелмстона. - Да, - согласилась она, - морской воздух - это хорошо... Если бы только можно было дышать им вдали от людей и шума... Поезжай один, Генри, мне не нужно ничего, кроме покоя. - Би. - сказал Уолтер, - а почему бы тебе не поехать погостить у меня в Корнуэлле? Ты найдешь там полный покои. Фанни приедет только в августе, а если воздух Каргвизиана тебе не поможет, то, значит, не поможет и никакой другой. Да, ему удалось заинтересовать ее. - Мой дорогой Уолтер! - запротестовал Генри. - Что за нелепый план тащить больную в такую даль... - Это не такое уж трудное путешествие. Она может ехать не спеша. - Ну, хорошо, ты привезешь ее туда, и что она там найдет? Лачугу в голой пустыне? - Летом она не такая уж голая. Генри. Она одета в зеленый, золотой и пурпурный наряд, в ней жужжат пчелы, поют птицы. А Маунтстюарты построили для своей бабушки совсем не лачугу. Это очень удобный домик; меньше вашего, конечно, но ничуть не хуже. - Но кто будет ухаживать за ней? Твой сумасшедший уэльсец? - Она может привезти Эллен. У нас есть свободная комната. А Повис - замечательный слуга, Ей будет очень удобно. У каменоломен, всего в семи милях от нас, живет очень хороший врач. - То есть как это? - удивился Генри. - Как он умудряется не умереть с голоду в этой трижды забытой богом глуши? Я думал, что у вас там есть в лучшем случае знахарка. - Сначала и я так думал. Но леди Маунтстюарт, которой принадлежит по крайней мере девять десятых всей округи, очень заботится о своем здоровье. Кроме того. она весьма практична, если не сказать - скуповата, и считает, что выгоднее держать хорошего врача поблизости от своего поместья, чем каждый раз привозить его из Лондона. Доктор Томас - местный уроженец, имеет небольшое состояние и страстно любит охоту. Несколько выводков дичи и дом, который все равно пустовал, старухе ничего не стоят, а он взамен голосует за ее кандидатов и лечит ее служащих, живущих в поместье. О здоровье рабочих каменоломен и рыбаков, которые платят ей аренду, она не позаботилась, так что, заболев, они умирают без всякой помощи, если только Томас не лечит их из жалости. Все это обычная беда больших поместий, в которых не живут владельцы. - Ну, если он действительно хороший врач, это, разумеется, меняет дело. - Конечно. Вопрос только в том, нравится ли Би мое предложение. Она подняла на него глаза. - Мне кажется, что только это может принести мне какую-то пользу. Если бы я могла остаться совсем одна... у моря... Да, я согласна. - Любимая, ты просто не представляешь, как одиноко тебе будет. Подумай только - целый день не с кем словом перемолвиться... ах, да - там будет Уолтер. - А я буду молчать, - сказал Уолтер. - Мы поставим твою кушетку у большого окна, которое выходит на море, и, если тебе захочется тишины, будем на цыпочках приносить тебе поднос с едой и на цыпочках уходить, держа рот на замке. И ты за весь день не услышишь ничего, кроме шума волн и пенья птиц. Генри покачал головой. Он не мог понять, как можно предпочитать уединение обществу тех, кто тебя любит. - Не отговаривайте ее, - посоветовал ему Уолтер, когда они остались одни. - Это первое желание, которое она высказала. Не важно, чего она хочет, - важно, что она наконец чего-то захотела. Как бы то ни было, попробуем на месяц, а там видно будет. Он немедленно уехал в Корнуэлл и через десять дней написал, что все готово к приему больной и ее горничной. Кучер сможет жить на ближайшей ферме и каждый день приходить за распоряжениями. Генри, очень расстроенный, но покорившийся, не отходил от жены и бесконечными советами и предостережениями мешал ей укладываться. Но хлопотливые сборы были наконец закончены, и карета тронулась. - Не разговаривайте со мной, Эллен, - сказала Беатриса. - У меня очень болит голова. В Каргвизиан она приехала совсем измученная и несколько дней отдыхала; она почти все время молчала, но, судя по всему, была довольна. Затем к ней мало-помалу начали возвращаться силы. Но ей, видимо, по-прежнему хотелось быть одной, и Уолтер, чтобы не докучать ей, почти все время работал в своем кабинете - бывшем каретнике вдовствующей леди Маунтстюарт. Теперь это была библиотека, обставленная с монашеской простотой и соединявшаяся с домом крытой галереей. Когда приезжала Фанни, дверь галереи запиралась на замок. Беатриса скоро начала гулять - сначала около дома, а потом и по ровной дорожке на вершине утеса. Ее брат часто видел из своего окна, как она следит за танцем голубых мотыльков над армерией и горицветом у края обрыва. А иногда она ложилась на вереск, закрывала глаза и слушала хриплые крики чаек, перебивавшие восторженные дисканты жаворонков и нескончаемую басовую ноту прибоя. Через три недели после своего приезда она вошла в кабинет Уолтера. - Дай мне что-нибудь почитать. На следующий день у залитого солнцем окна было поставлено удобное кресло, и Беатриса все чаще стала заходить к Уолтеру, чтобы посидеть около него с книгой, пока он работал. Он никогда не заговаривал с ней первым. - Это твоя книга о камнях друидов? - спросила она однажды. - Та, над которой ты работал в прошлом году? - Последние четыре года; и мне нужно еще два или три, чтобы окончить ее. - Ты не прочтешь мне из нее что-нибудь? У Уолтера перехватило дыхание. В этот вечер он написал Генри, что они поступили правильно, - он в этом окончательно убедился. "Она возвращается к жизни. Бывают минуты, когда она кажется совсем прежней. Генри немедленно написал Беатрисе, спрашивая, когда она думает вернуться домой. Она показала письмо брату. - Мне хотелось бы остаться здесь, пока нам не грозит приезд Фанни, если вы с Повисом согласитесь терпеть такую обузу. Но ведь Генри придется трудно, если я не вернусь в июле, когда начинаются школьные каникулы. А мальчикам понадобится... Она со вздохом остановилась. - Глэдис отлично живется под присмотром миссис Джонс. Но мальчики... я так долго не занималась ими. А кроме того... когда Генри остается один и на душе у него мрачно, он... Уолтер, скажи, он много пил, пока я была больна? - Нет, милая; я следил за этим. Не надо беспокоиться, обо всех заботились как следует. Но если ты настолько окрепла, что можешь снова увидеться с ними, почему бы им не приехать сюда, когда занятия в школе кончатся? Мне очень не хочется тебя отпускать. Здешний воздух - единственно, что оказалось по-настоящему полезным для тебя. - Но ведь их негде поместить. - Я могу устроить их на ферме в четырех милях отсюда. Там у них будут чистые постели и простая здоровая пища. Может быть. Генри и мальчики приедут сюда верхом; тогда они великолепно проведут каникулы, катаясь по окрестным холмам. Я напишу Генри, хорошо? К этому времени Генри был так измучен одиночеством, что согласился бы на что угодно, лишь бы снова увидеть жену, с которой расстался в первый раз со дня их свадьбы. А Гарри и Дик уже с восторгом предвкушали, как они будут кататься на лодке вдоль диких берегов и скакать на своих пони по вересковой равнине. Беатриса прочла их ответы Уолтеру, которого она застала за разборкой бумаг на письменном столе. - Если хочешь прогуляться, - сказал он, - то мы можем съездить к холмам и там снять для них комнаты на ферме. Оттуда совсем недалеко до камней друидов, которые тебя интересовали. Но, пожалуй, сегодня немного жарко для прогулки? Вошел Повис с завтраком Беатрисы - стаканом молока и гоголь-моголем. - Нет, - ответила она. - Я не боюсь жары, а погода сегодня такая ясная, что с холмов должен открываться великолепный вид. - Так, значит, мы едем к камням друидов. Повис, когда придет Робертс, скажите ему, что днем нам понадобится карета. Повис, застыв, словно солдат на часах, хмуро глядел на своего хозяина. Уолтер продолжал, разбирать бумаги. Он спросил, не оборачиваясь: - Вам что-нибудь нужно? Повис взял пустой стакан и сердито вышел, что-то бормоча себе под нос по-валлийски. Беатриса улыбнулась. - Какой странный человек - всегда ворчит. Но он действительно идеальный слуга. Он никогда ничего не забывает. Через два часа в дверь постучала Эллен. - Прикажете мне накрывать на стол, сэр? Повис еще не вернулся. - Разве он ушел? - Да, сэр. Как отнес барыне гоголь-моголь, так сразу и ушел. - Куда? - Он не сказал, сэр. По-моему, на него какой-то стих нашел. Беатриса подняла брови. Она всегда внимательно относилась к своим слугам, но никто из них не посмел бы отлучиться, не спросив разрешения или не предупредив, только потому, что на него "нашел какой-то стих". Когда они кончали обедать, она поглядела в окно и сказала: - Вон он идет. И, кажется, пьяный. - Он не пьет. Почему ты решила... А! Уолтер вскочил и бросился к дверям. Повис, красный, как свекла, странно пыхтя и покачиваясь, торопливо поднимался по обрывистой тропе. - Повис! Стойте! Не двигайтесь! Впервые в жизни Беатриса слышала, чтобы ее брат говорил таким тоном. Повис сразу остановился и ждал, пошатываясь и тяжело дыша. Уолтер кинулся в дом, поспешно достал из буфета бутылку, схватил со стола немытую чашку, налил в нее коньяку и снова выбежал. - Выпейте и не шевелитесь. Одной рукой он обнял Повиса за плечи, а другой нащупал его пульс. - Теперь можете войти в дом, - сказал он через некоторое время. - Только медленно. Все еще сурово хмурясь, он повел Повиса к крыльцу. Беатриса встретила их на пороге. - Я могу чем-нибудь помочь ? - Нет, спасибо, Би. Опасности больше нет. - Извините меня, сударыня, - начал было Повис, но Уолтер остановил его: - Не разговаривайте. Он проводил своего пленника в комнату и уложил его на кушетку. Прошло несколько минут, прежде чем он вернулся к сестре. Беатриса услышала, как он сказал, прикрывая дверь: - И не шевелитесь, пока я не вернусь. - Что с ним, Уолтер? - Он перенапрягся, а у него слабое сердце. Когда-нибудь это плохо кончится. И он знает об этом. - Его, наверное, надо показать врачу? - Конечно. Мы пошлем Робертса с каретой в Тренанс, чтобы он подождал там, пока доктор не освободится. К сожалению. Би, нашу сегодняшнюю поездку придется отложить. - Разумеется. Но не могу ли я тебе все-таки чем-нибудь помочь? - Нет. Мне и раньше приходилось иметь дело с его припадками. Теперь он вне опасности. Но нам придется попросить Эллен на несколько дней уступить ему свою комнату и пока переселиться на чердак. Ему нельзя подниматься по лестнице. Тебе лучше прилечь отдохнуть, дорогая. Когда она ушла, он снова осмотрел больного, открыл дверь на кухню и попросил Эллен сварить овсяной каши, а потом прошел к себе и работал около часа. Когда он принес овсянку в гостиную, Повис, который уже немного оправился, открыл глаза и злобно уставился на своего хозяина, словно собака, готовая укусить. - Вам лучше? - А кто сказал, что мне было плохо? - Ну, так ешьте свою овсянку. И не смейте вставать, пока вас не осмотрит доктор. - Я не желаю, чтобы возле меня болтались всякие доктора. - Может быть, но он вас все-таки осмотрит. А теперь слушайте. Повис. Если не хотите, можете не рассказывать мне, что произошло. Но в следующий раз, когда у вас возникнет желание уйти, сообщите мне об этом. Эллен или я займемся обедом, и вам не придется взбираться на холм бегом. Если вам трудно запомнить предупреждение доктора, то постарайтесь по крайней мере не забывать, что миссис Телфорд совсем недавно оправилась от тяжелой болезни. Ей вредно беспокоиться из-за того, что кому-то захочется ни с того ни с сего устроить себе сердечный припадок. Повис, фыркнув от ярости, сел на кушетке. - Ни с того ни с сего! Еще бы! Ей вредно! А, по-вашему, ей было бы полезно встретиться в жаркий день с бешеным быком? После того, что с ней случилось... Умно, нечего сказать. - С каким быком? - Он еще спрашивает, с каким быком! Я своими ушами слышал, как вы говорили, что повезете ее к камням друидов. А как туда проехать, если не по земле фермера Мартина? А может, вы не знаете, что он на днях купил рыжего девонского быка? И выпустил его пастись на равнину. Теперь везите ее туда на здоровье. Эта скотина в хлеву и останется там до утра. Но, я думаю, лучше поезжайте другой дорогой, чтобы она не услышала его мычания. - Понимаю, - сказал Уолтер, быстро прикидывая: почти девять миль в оба конца, крутая дорога в гору, палящее солнце... - Он понимает! Очень рад, что вы наконец что-то поняли! Просто удивительно, что вы не даете мне прибавки к жалованью, раз уж мне приходится столько понимать за вас. - Я дам, если хотите, - невозмутимо сказал Уолтер. - Сколько? Это, судя по всему, оказалось последней каплей. Повис снова улегся и повернулся лицом к стене. - Еще одна глупость. Лучше поберегите деньги, чтобы купить себе приличный воскресный костюм, он вам давно уже нужен. Тогда вы, может, хоть разок зайдете в храм божий, как следует доброму христианину. Уолтер улыбнулся. - Вы сходите за меня. - Не первый раз мне придется что-то делать за вас, - огрызнулся Повис. - Да, - сказал Уолтер, - и мне не хотелось бы, чтобы он был последним. Поэтому лежите смирно и съешьте овсянку сами, а то мне придется кормить вас с ложечки, как маленького. Помните, Повис, это приказ. Я вовсе не хочу сидеть с вами всю ночь. Повис пробурчал что-то по-валлийски. Только родной язык мог выразить обуревавшие его чувства. В кабинете Уолтера ждала сестра. Он с усталым вздохом опустился на стул. Поглядев на него, она встала. - Эллен приготовит тебе чашку чая; ты совсем измучен. - Это все Повис. Когда Фанни оставляет меня в покое, начинает он. - Ты выяснил, что произошло? - Да. Я забыл то, чего не должен был забывать, и он прошел восемь с половиной миль под палящим солнцем, чтобы исправить мой недосмотр, а потом бегом поднимался в гору, так как наш обед запаздывал. - Но почему он тебя не предупредил? - Потому что рассердился на меня. Видишь ли, я своего рода божок и не имею права ошибаться. - Дорогой мой, это очень трогательно, но разве ты не можешь объяснить ему, что тебе было бы легче жить, если бы он сдобрил свою преданность небольшой дозой здравого смысла? Губы Уолтера тронула обычная терпеливая улыбка. - Нам обоим жилось бы легче, если бы в нем было меньше преданности и уэльского упрямства. Но он таков, каков есть, и нам обоим остается только терпеть до тех пор, пока однажды его больное сердце не разорвется, когда он будет оказывать мне какую-нибудь ненужную услугу. А это случится рано или поздно, и виноват буду я. - Уолтер, не внушай себе, что всегда и во всем виноват ты. Раз он так упрям... Он рассмеялся с легкой горечью. - Ну, хорошо, в таком случае виновата моя несчастная судьба. Очевидно, мне суждено внушать привязанности, которых я не ищу и на которые не могу ответить. Ну, я... хорошо отношусь к Повису, за исключением тех случаев, когда он слишком испытывает мое терпение, как, например, сегодня... а он в любую минуту готов умереть за меня. И хуже всего то, что для этого нет никаких оснований. На моем месте всякий сделал бы для него то же; это было, когда он заболел в Лиссабоне. Просто я случайно оказался там. - И просто сумел понять, а это сумел бы далеко не всякий. Ну, я полагаю, вы с Повисом сами должны устраивать свою жизнь. Но только не думай, пожалуйста, что Фанни тоже страдает от неразделенной любви. Она просто неспособна любить кого-нибудь или что-нибудь, кроме себя, - очень удобное свойство. - Ты уверена? Если бы и я мог поверить, это освободило бы меня. Я с удовольствием отдал бы ей две трети всего, что у меня есть. Но я не хочу повторять мою ошибку... - Его голос прервался, - Такой я считал маму... - И ты был прав! Ее неожиданная ярость заставила его поднять голову . - Би, неужели ты не можешь простить? Даже теперь? - Ни теперь, ни потом. Уолтер, ты, может быть, святой - иногда я в этом даже уверена; но я не святая. - Далеко не святой, дорогая; ты убедилась бы в этом, если бы хоть что-нибудь знала обо мне. Но с тех пор как мама умерла, я, пожалуй, понимаю ее немного лучше, чем ты. Прежде она казалась мне такой же, как тебе. - А теперь? - А теперь она для меня - бедная тень, бродящая в преддверии ада и молящая о прощении. Тень женщины, которая была жертвой Афродиты Кипрской. - А тени ее жертв ты тоже видишь? Он помолчал, прежде чем ответить. - Би, а ты уверена, что тени, которые ты видишь, - не порождения твоей собственной обиды? Она растерянно и удивленно посмотрела на него. Он продолжал, глядя в сторону: - Я никогда не спрашивал и не пытался догадаться, что ты увидела, перенесла или узнала перед своим замужеством. Я знаю, это было что-то чудовищное, иначе твоя юность не увяла бы в девятнадцать лет. Но что бы это ни было - все уже давно позади, теперь это больше не имеет значения. - Теперь больше ничто не имеет значения. - По ее лицу пробежала судорога. - Это призрак того, о чем я никогда не расскажу ни тебе, ни кому-нибудь другому. Но он стоял между мной и Бобби; а теперь Бобби умер, и слишком поздно что-нибудь менять. - Глэдис жива. И настанет день, когда ты поймешь, что любишь Гарри и Дика. И даже Генри. Несколько минут она сидела неподвижно, глядя в пол, потом встала и вышла из комнаты. Впервые со времен их детства он увидел на ее глазах слезы. ГЛАВА II Когда наступили школьные каникулы, Генри привез сыновей в Каргвизиан. Хотя в глубине души его несколько смущали неудобства жизни на ферме, он готов был примириться со всем. Он не осмеливался даже мечтать, что найдет Беатрису настолько оправившейся, и когда мальчики стали жаловаться на невкусную еду и неудобные постели, чувство безграничной признательности судьбе заставило его отчитать их с неожиданной строгостью. Дядя Уолтер, сказал он им, да если уж на то пошло, и Повис тоже оказали их семье такую услугу, что они все теперь в неоплатном долгу перед ними. Несомненно, помещение, которое для них подыскали, - лучшее из тех, какие можно здесь найти, и ворчать - значит быть невоспитанным и неблагодарным. Гарри и Дик покорились без особых возражений. А потом они обнаружили, что, вдоволь накатавшись верхом по вересковым равнинам и надышавшись соленым воздухом, они способны с жадностью уплетать неаппетитные корнуэллские паштеты и "глазастые" рыбные пироги, а на куче душистого папоротника, покрытого старенькими, но чисто выстиранными одеялами, совсем неплохо спать. Но их воспитанности предстояло выдержать более тяжкое испытание. Последние две недели они день и ночь мечтали о катанье на лодке. Для своего возраста оба были неплохими гребцами и все это время блаженно грезили о том, как ловко они будут проводить лодку через бурлящие водовороты, между грозными рифами, а по возвращении в школу скромно рассказывать о своих приключениях восхищенным и сгорающим от зависти приятелям. Теперь они узнали, что катанье на лодке в Каргвизиане означает позорную роль пассажиров. - Мне очень жаль, - сказал им дядя, - но вам не придется пользоваться лодкой так часто, как я надеялся. У Повиса был сердечный припадок, и доктор пока запретил ему прикасаться к веслам. - Но, дядя Уолтер. Повис нам не нужен! Мы с Диком умеем управлять лодкой. - На спокойной реке; а это побережье Корнуэлла. Здесь можно выезжать в море, только хорошо зная все местные течения. Я и сам редко катаюсь один и, разумеется, не могу разрешить вам так рисковать. Я послал бы с вами Повиса, чтобы он вам указывал, как и куда грести, если бы был уверен, что он сам не возьмется за весла. Он не прибавил вслух: "И если бы я был уверен, что вы будете его слушаться". В прошлом году он разрешил бы им это. Мальчики были хорошо воспитаны и с детства привыкли к послушанию, ко из-за долгой болезни матери требовательность и дисциплина в семье ослабели. - Значит, мы так и не покатаемся? - Боюсь, что сегодня нет. Завтра, если удержится ясная погода, я попробую сговориться с кем-нибудь из рыбаков, чтобы он вас покатал. К несчастью, все они сейчас очень заняты. На днях ожидается ход сардин, и когда они появятся, у рыбаков каждая минута будет на счету. Сегодня на заре они разослали по скалам дозорных, и ни одна семья не захочет пожертвовать своей долей улова. Ведь это для них главный источник дохода. Но у старика Полвида несколько сыновей; может быть, он обойдется без одного из них. На следующее утро Уолтер познакомил своих племянников с грязным уродливым парнем лет восемнадцати. У него было угрюмое перекошенное лицо и отвислая нижняя губа. - Это Джейбс Полвил. Он покатает вас вдоль утесов, если вам хочется поглядеть на них снизу. Гарри и Дик, вежливо скрывая свое разочарование, обменялись быстрыми взглядами, благовоспитанно поблагодарили дядю и спустились к морю в сопровождении навязанного им проводника. Но одной поездки оказалось более чем достаточно. - Дядя, - сказал Гарри на следующее утро, - может быть, теперь, когда мы узнали все опасные места, вы позволите, нам погрести самим? Совсем не весело ездить с этим слабоумным. Он даже не понимает, чего от него хотят. - И от него воняет! - с дрожью отвращения добавил Дик. - Хуже, чем от лисицы! Дядя Уолтер, в поселке они все такие противные? - Нет, но одни готовят сети и бочки для лова сардин, а на других нельзя положиться. Я согласен, что Джейбс не особенно привлекателен, но он хорошо знает здешние рифы. И он всегда исполняет то, что ему приказано. - Не всегда, - сказал Гарри. - Помните, вы сказали ему, что нам можно причалить и сходить в пещеру? Ну а он провел лодку мимо заливчика и. как мы с ним ни бились, не захотел повернуть туда. Мы ему говорили, что сами слышали, как вы позволили, а он знай себе бормочет "не годится" да "не годится" и пучит на нас глаза, словно рыба на песке. - Какая это была пещера? - А здесь их много? Я не знал. Она расположена довольно высоко, но мы без труда добрались бы до нее. Подъем совсем легкий. - Я говорил о другой пещере. Джейбс знал, что в эту я не пустил бы вас ни в коем-случае. Два года тому назад его двоюродный брат разбился там, собирая яйца чаек. А в этом безопасном заливчике такое течение, что тело плавало там три дня, прежде чем удалось ввести туда лодку. Кулак Генри тяжело опустился на стол. - И больше никаких разговоров. Вы будете кататься с провожатым, которого нашел для вас дядя, и слушаться его - или ноги вашей не будет в лодке. И я запрещаю вам лазать по этим чертовым скалам, с пещерами или без пещер. У вас найдется много других забав. Мальчики молчали, пока Уолтер не ушел в свой кабинет; затем Дик снова заговорил о том же: - Папа, а что нам, собственно, делать, кроме катанья верхом, если нельзя ни ездить на лодке, ни лазать по скалам, ни купаться, ни бегать? - Ты говоришь чепуху, Дик; бегайте себе на здоровье. И, по-моему, ваш дядя сказал, что в определенные часы прилива вам можно купаться. Гарри рассмеялся. - Купаться! Он велел провести красную черту на камне в тридцати ярдах от берега и запретил нам заплывать дальше. А когда мы вчера хотели потренироваться в беге на подходящей ровной полосе плотного песка под утесом, он и этого не позволил: сказал, что начинается прилив. А времени было еще много. Дядя Уолтер, кажется, считает нас девчонками. Дик не удержался и фыркнул, но гневный голос отца заглушил его смех. - А мне кажется, что ваш дядя и так делает для вас очень много и не видит никакой благодарности. Постыдились бы! Гарри сердито покраснел. - Конечно, сэр, мне очень неприятно, что вы считаете меня неблагодарным. Я знаю, что дядя Уолтер очень добр к нам, но, право же, ему всюду чудятся опасности. Мягкий голос его матери прозвучал в первый раз за все время разговора: - В том, чтобы помочь Повису разбивать новый огород, нет ничего опасного. Он сейчас работает там, и вы можете убирать камни и таскать землю, пока я вас не позову. И скажите ему, что я послала вас заняться делом. Она посмотрела на часы, и мальчики молча вышли из комнаты. Генри глубоко вздохнул. Прошел целый год с тех пор, как этот мягкий неумолимый голос в последний раз наводил порядок в семье. Целый час юные грешники занимались искупительным трудом, перевозя землю на тачке и таская камни под неодобрительным взглядом Повиса, пока наконец не увидели, что их мать выходит из дома с книгой в руке. Она подошла к ним с прежним обманчивым видом спокойного дружелюбия. - Повис, мистер Риверс хотел бы, чтобы вы пошли прилечь. О, как вы много сделали! Наверное, мальчики вам очень помогли. Гарри, дядя Уолтер говорит, что начинается отлив. Если вы с Диком хотите потренироваться на песке, до чая у вас достаточно времени. Она по-прежнему улыбалась, когда они сломя голову помчались к морю по крутой и скользкой тропинке. Нет, нельзя, чтобы они видели... Запрещай все по-настоящему опасное, но пусть они не догадываются, как сжимается твое сердце даже при самом ничтожном риске. В их возрасте естественно играть с опасностью, и им не пришлось пережить... Когда они благополучно добрались до берега и, уже забыв все обиды, повернулись, чтобы помахать ей, она весело помахала им в ответ. Затем она прошла к своему любимому месту около огромного серого валуна и легла в его тени на цветущий вереск. Она очнулась, услышав столь редкий здесь стук колес. Двуколка, подпрыгивая по каменистой дороге, проехала за валуном и остановилась у дома. Наверное, к Уолтеру неожиданно приехали по делу. Скорее всего опять управляющий леди Маунтстюарт. Он уже приезжал однажды - грубый и глупый субъект, похожий на борова. Уолтер пожаловался ему на полевого сторожа, который ставил на его земле стальные капканы, ломавшие кроликам ноги, и управляющий вел себя очень нагло. Она подождет. Вот он уже и уехал - двуколка спускается с холма. На повороте дорожки она встретила брата. Между его бровями глубоко залегла давно знакомая складка усталости. - Би, милая... Она остановилась. - Что-нибудь случилось? - Нет, ничего серьезного, но... приехала Фанни. - Фанни? Я думала, она приедет не раньше конца августа. - Я тоже. Это... неожиданный визит. Видишь ли... - Намеренно неожиданный? - Да. Помнишь управляющего, который приезжал сюда три недели назад? - Ну и что же? - Дело в том, что он увидел тебя на кушетке, когда Повис открыл дверь, чтобы отнести тебе чай, и, сделав некоторые выводы, поделился ими со священником в Тренансе. - А священник рассказал Фанни? - Написал ей. - Бедная Фанни! Столько волнений из-за немолодой золовки. Кстати, она уже знает? - Да. Я решил, что будет лучше, если она успеет высказаться до того, как вы встретитесь. Би, я... мне очень тяжело, что ты оказалась втянутой во всю эту... - Грязь? Не принимай этого так близко к сердцу, милый. Не зря же я провела пятнадцать лет в лучшем обществе нашего графства. Она неожиданно рассмеялась. Какое нелепое положение! - Я занимаю ее комнату, и бедняжке негде спать. А к ужину явятся Генри и мальчики. Не надо огорчаться, милый. Это просто забавно. Хотя выражение его лица почти не изменилось, она внезапно замолчала и с удивлением посмотрела на брата. Он девять лет женат на Фанни - и все еще не утратил способности чувствовать боль. Только тот, кто ведет тайные беседы с двойником, умеет видеть забавную сторону любой мерзости. Она с усилием вернулась из мира, о котором он ничего не знал, и продолжила разговор с того места, где остановилась. - Не огорчайся из-за меня, Уолтер, милый. Неужели ты думаешь, что я впервые попадаю в щекотливое положение? Вот увидишь, через пять минут она станет совсем ручной. И она стала ручной. Никогда еще Уолтер не видел, чтобы его сестра была так безукоризненно любезна и с таким аристократическим тактом заглаживала неловкости собеседницы не ее круга. "Какой дипломат вышел бы из нее", - думал он, наблюдая, как Фанни увядает и съеживается в робкую гувернантку, которую он когда-то пожалел. И хотя она разбила его жизнь и внушала ему отвращение, он снова пожалел несчастную. Фанни изо всех сил старалась найти козла отпущения. - Меня приводит в отчаяние мысль о тех неудобствах, которые вам пришлось испытать здесь, Беатриса, - вам, больной! Уолтер думает, что благородная дама может жить, как какая-нибудь дикарка. Если бы он только соизволил сообщить мне о вашем приезде, я поспешила бы сюда и по крайней мере позаботилась бы, чтобы вас прилично кормили. - Я не испытала ни малейших неудобств, Фанни, - запротестовала Беатриса. - За мной ухаживали, словно за принцессой из волшебной сказки. Если бы вы видели, какой я была два месяца тому назад, вы поняли бы, как меня баловали, если мое здоровье так улучшилось. А как великолепно вы наладили здесь хозяйство! Я безмерно восхищена: дом так чудесно поставлен, что даже без вас все идет превосходно. Она на мгновение умолкла, чтобы убедиться, проглотит ли Фанни такую бесстыдную лесть, а потом любезно добавила: - Это мне следует извиниться - ведь я заняла вашу комнату. Но Эллен соберет мои вещи через полчаса. Я взяла на себя смелость распорядиться, чтобы сперва она приготовила чай. Вам необходимо освежиться после такой долгой и пыльной дороги. - Наверное, Фанни не захочет выгнать тебя из этой комнаты, - сказал Уолтер. - Мы для нее что-нибудь придумаем. - Не затрудняйтесь из-за меня, - сказала Фанни, поджав губы. - Со мной незачем церемониться. - Моя дорогая Фанни, вы очень добры, но неужели вы думаете, что теперь, когда я уже почти совсем здорова, я буду занимать вашу комнату, если она нужна вам? Быть может, Уолтер уступит мне свою кровать в кабинете? - Если моя постель не слишком жестка для тебя, - ответил Уолтер, - то я могу устроиться на чердаке с Повисом. В голосе Фанни зазвучала злоба. - Моя комната достаточно велика. Вам нет никакой необходимости спать на чердаке рядом с грязным слугой. Уолтер пристально посмотрел на нее. - Повис так же чистоплотен, как и я сам, а свежий папоротник - еще не худшее, что нам с ним приходилось делить. Беатриса приоткрыла дверь на кухню. - Не забудьте кипяченые сливки, Эллен; и, пожалуйста, откройте баночку бартонского меда; мне хочется, чтобы миссис Риверс его попробовала. Наши пчелы собирают его на клевере и душистом горошке, Фанни. Или, может быть, вы предпочтете земляничное варенье? Эллен его неплохо варит. Кстати, Эллен, отнесите в спальню чистые полотенца и горячую воду для миссис Риверс. Надеюсь, вы извините, что мои вещи еще не убраны, Фанни? Попросить ее распаковать ваш саквояж? Или вы разрешите мне предложить вам гребенку и щетку? Опасность миновала, и Фанни покорно отправилась мыть руки. Когда она вернулась, Беатриса расставляла чашки. - Я посягаю на ваши права, Фанни, но вы должны позволить мне это, пока не выпьете чаю. Сливок? Сахару? Уолтер, подай Фанни скамеечку для ног и пододвинь к ней этот столик. Они пили чай и вели светскую беседу, когда Беатриса увидела, что к дому подходит Генри с мальчиками. Она все время надеялась, что успеет предупредить их. но теперь ей оставалось только, скрывая свое беспокойство, весело поздороваться и положиться на судьбу. Она встала, улыбаясь. - А, вот и вы! Входите, входите и посмотрите, кто приехал! На одно мгновение казалось, что откровенное замешательство Генри испортит все дело, но он заметил сигнал подвижных бровей жены и поспешил придать своему лицу надлежащее выражение. Вскоре Фанни ушла в спальню, и Беатриса начала кормить свою голодную семью. Уголком глаза она уже успела заметить, что мальчикам не по себе. - Ну, кто прибежал первым? - спросил их дядя. Гарри и Дик виновато переглянулись. - Мы... мы не кончили. Нет. песок был достаточно плотный... но у нас вышла неприятность с одним рыбаком. - Какая? - Да ничего особенного; так - пустяки. Дик наступил на сеть, а рыбак стал ругаться; он вел себя просто дерзко. Мне кажется, он был пьян. - Вряд ли, - заметил Уолтер, - когда ожидается ход сардин, здесь не пьют: на счету каждая минута. А сеть пострадала? - Почти нет. Порвалась только в одном месте, и то чуть-чуть. Но он так орал, словно от нее ничего не осталось. Уолтер нахмурился. - Сеть, разорванная хоть чуть-чуть, становится бесполезной, ее надо чинить, а у рыбаков сейчас горячее время. Как ты наступил на нее, Дик? Сети - вещь заметная, а здешние жители их очень берегут. Мальчики начали оправдываться. Дик, пытаясь обогна-гь брата в узком проходе между скалами, побежал по сушившейся сети, запутался в ней каблуком, упал и протащил ее по острому камню. Прежде чем он успел встать, из-за скалы выскочил какой-то человек и в бешенстве принялся ругать их. - Вы извинились? - спросила Беатриса. - Ну... я сказал, что мы ему заплатим за сеть; то есть заплатим, если он будет повежливее. - Нет, Гарри, - вставил Дик, - ты сказал, что мы заплатили бы, если бы он был повежливее. Беатриса подняла брови. - Другими словами, это означало, что, поскольку он дурно воспитан, вы не обязаны платить ему за испорченную вещь? Гарри покраснел. Он считал, что и так был сегодня очень терпелив, без единого слова протеста приняв наказание, которое, по его мнению, было незаслуженным и унизительным; но он не собирался сносить при дяде такие язвительные упреки даже от горячо любимой и еще не совсем выздоровевшей матери. - Само собой разумеется, мы заплатим, .мама; мы и не думали отказываться. Я завтра же отнесу ему полкроны. - И извинишься? - Мама, это невозможно! Если бы ты слышала, что он говорил, ты не настаивала бы. Уолтер по-прежнему хмурился. - Гарри, - спросил он, - что еще ты ему сказал? - Ничего особенного. Только, что моему дяде, наверное, не понравится, что его арендатор так разговаривает с его племянниками. - Конечно. Но мне не очень нравится и то, что мои племянники так разговаривают с моим арендатором, особенно если они неправы. Мне очень неприятно просить вас об этом, мальчики, но вы сделаете мне большое одолжение, если извинитесь перед ним. - Если, конечно, вы не предпочтете, - добавила их мать, - чтобы за вас это пришлось сделать мне. - Мама, ну, что ты говоришь! Как будто мы это допустим. Ты не представляешь себе, какие слова он употреблял. - Не сомневаюсь, что весьма грубые, но, к счастью, я не его мать. Меня заботят не его манеры, а ваши. Гарри, уже совсем пунцовый, повернулся к отцу, но не нашел поддержки даже у этого столпа сословных привилегий. - Гм, - сказал Генри, - вы виноваты, мальчики. Конечно, этому парню следовало бы вести себя почтительнее с господами, но я не могу оправдать порчу рабочего инструмента из-за баловства. Гарри все еще пытался сдерживаться. - Мы ничего не портили из-за баловства, сэр. Все произошло совершенно случайно, и нам с Диком было неприятно. - Ну, так вот завтра вы с Диком и скажете ему это, как и следует настоящим джентльменам, и спросите его, какого возмещения он хочет. - Гарри! Визгливый окрик прозвучал совершенно неожиданно. В дверях стояла Фанни. Ее мужу и Беатрисе было достаточно одного взгляда на злобно торжествующее лицо, чтобы понять, что она подслушала весь разговор. Она с решительным видом вошла в комнату и села напротив Гарри. - Будь любезен, скажи мне совершенно точно, что он ответил, когда ты назвал своего дядю. Мальчики растерянно переглянулись. Но тут долго сдерживаемое раздражение Гарри прорвалось наружу: - Хорошо, тетя Фанни, если вам действительно интересно, я скажу. - Что ты, Гарри, - запротестовал его брат, смущенно хихикая, - разве можно? - Ладно, скажу то, что можно повторить. Он сказал, что ему - сами знаете что - на моего дядю, да и на мою... тетку тоже. Это еще не все, что он сказал, но об остальном догадаться нетрудно. - Извини, Би, - сказал Уолтер. Он потянулся через плечо сестры за куском сахара, беззвучно шепнув ей: "Скорей прекрати это". Но его просьба была излишней: Беатриса сама увидела, что на скулах Фанни медленно проступили красные пятна. Она взглянула на часы. - О, уже шестой час, а я совсем забыла о десерте! Мальчики, можно дать вам поручение? Поезжайте на ферму и возьмите у миссис Мартин две кварты малины и кварту кипяченых сливок. Мы устроим пир в честь приезда тети Фанни. И не задерживайтесь там. Налить вам еще чаю, Фанни? Вот горячие булочки с корицей. Фанни отмахнулась от протянутой тарелки. - Нет, благодарю вас, Беатриса, мне нужны не булочки, а правда. Мальчики, прежде чем уйти, скажите мне, как выглядел этот рыбак? Гарри перевел взгляд с нее на дядю и вдруг пожалел, что не сумел вовремя промолчать. - Да я не знаю, тетя... Похож на обезьяну; безобразный и маленького роста. - Так я и думала! Погоди, был у него... - Ради бога! - взмолился Генри. - Нельзя ли прекратить этот разговор? Фанни метнула на него злобный взгляд. - Без сомнения, вы были бы рады прекратить его, Генри. Мужчины всегда стоят друг за друга, если оскорблена всего только женщина. Разве не видно, что Уолтер дорого дал бы, лишь бы замять это дело? Гарри, я требую ответа. У него черные волосы с проседью, а на подбородке шрам? - Я... кажется, так... Дядя Уолтер, простите меня, я не хотел... Две чайные чашки и тарелка со звоном полетели на пол. Фанни, вскочив из-за стола, повернулась к мужу. Ее голос перешел в пронзительный вопль: - Опять Билл Пенвирн! Надеюсь, Уолтер, теперь вы удовлетворены тем, что сделали? Если бы его вышвырнули из поселка два года назад, о чем я молила вас чуть ли не на коленях, до такой неслыханной дерзости не дошло бы. Но, конечно, вам нет дела, если вашу жену осыпают оскорблениями! Мальчики глядели на нее раскрыв рот. Они и не подозревали, что на свете есть дамы, которые швыряются посудой, словно пьяные торговки. Беатриса встала. - Уолтер, я думаю, что тебе и мальчикам лучше пойти со мной. Извините нас, Фанни. Уолтер открыл перед ней дверь и кивнул мальчикам. Они последовали за ним; Дик еле удерживался от смеха, а Гарри - от слез. Фанни все еще бесновалась над разбитым фарфором, а Генри сидел, втянув голову в плечи, с флегматичным терпением ломовой лошади, попавшей под град. Когда Уолтер закрыл дверь кабинета и злобный визг, который преследовал их пока они шли по галерее, затих, Беатриса нежно обняла его за шею. - Бедный мои Уоткин! Его губы дрогнули. Это забытое детское прозвище... Словно воскресла из мертвых сестренка, которую он потерял. Когда через несколько минут Генри, тоже решив укрыться в кабинете, присоединился к ним, Уолтер перебирал бумаги, а Беатриса смотрела на море, и оба молчали. Он упал на стул, вытирая лоб платком. - Господи боже ты мой, это что-то неслыханное! Уолтер, дружище, и часто тебе приходится терпеть такие сцены? Уолтер пожал плечами. - Довольно часто, хотя обычно они бывают не такими бурными. Разговор коснулся очень неудачной темы. Если мы с Фанни когда-нибудь разъедемся окончательно, - а я иногда думаю, что этого не миновать, - то скорее всего именно из-за Билла Пенвирна, если не из-за Повиса. Она люто ненавидит их обоих. - Что между ними произошло? Она без конца твердила, что он оскорбил ее, а ты стал на его сторону. Он в самом деле в чем-нибудь виноват перед ней или все это ее воображение? - Пожалуй, он действительно был очень груб, но она сама вызвала его на это. Билл в некоторых отношениях прекрасный человек - лучший моряк во всей округе и безупречно честен, как и вся его семья. Никто из Пенвирнов не украдет и булавки, хотя они живут в страшной нужде. Но у него бешеный характер. - Ну, - сказал Генри, - право же, памятуя о собственном нраве, Фанни должна бы относиться к нему с симпатией. - О, иметь дело с Биллом гораздо легче. Но у него бывают черные минуты, когда к нему лучше не подходить. Почти все соседи боятся его, особенно если он выпьет лишнего. - Так, значит, он все-таки пьет? - Очень умеренно, по сравнению с другими; все здешние рыбаки время от времени напиваются. Им нелегко живется. Но если уж Билл выпьет с горя, он превращается в настоящего дьявола. И не удивительно. Всю жизнь его преследуют несчастья: разорение, нужда, потеря близких и не слишком счастливый брак; так что он озлоблен против всего мира. Возможно, что, кроме того, у него не в порядке пищеварение от стряпни его жены; впрочем, стряпать-то ей особенно не приходится: картофель да соленая рыба. Ну, так вот, года два тому назад, когда я ненадолго уехал, случилась новая беда. Его младшая дочь, почти дурочка, которой тогда едва исполнилось шестнадцать лет, вернулась домой опозоренная. Она была прислугой в Камелфорде, и какой-то негодяй соблазнил ее. На следующее утро Фанни заблагорассудилось прочесть Биллу нотацию за то, что он не посещает церкви. В заключение она бросила оскорбительный намек насчет его дочери, и Билл, который горд, как Люцифер, послал ее ко всем чертям и посоветовал не совать нос не в свое дело. Она пожаловалась леди Маунтстюарт, и старуха прислала сюда священника, который пригрозил ему выселением. - Постой, постой, - перебил Генри. - А при чем тут она? Ведь теперь хозяин здесь ты; эти дома больше не принадлежат ей. - Да, но зато ей принадлежит священник, она платит ему жалованье. Насколько мне известно, он вошел в дом Билла не постучав и наговорил таких вещей, что его вышвырнули вон. Так вот, когда я вернулся, и Фанни, и леди Маунтстюарт, и священник были уверены, что я немедленно выселю Пенвирнов, и пришли в ярость, когда я отказался. Генри был явно встревожен. - Послушай, дорогой мой Уолтер, я, конечно, понимаю, что для его поведения были некоторые основания. Но все-таки человек, который сперва обрушивается с руганью на леди - ну, во всяком случае, на женщину, - а потом поднимает руку на священника... Неужели ты его оправдываешь? - Нисколько, - ответил Уолтер. - Я считаю, что эти поступки достойны всяческого порицания, но я не так уж уверен, что на его месте вел бы себя иначе. - А я безусловно вела бы себя так же, - вмешалась Беатриса. - И ты тоже, Генри. Ну, а что произошло потом? - Отвратительный скандал, и вслед за ним бесконечные булавочные уколы. Фанни бомбардирует меня письмами, и у меня появилось сразу три врага - леди Маунтстюарт, священник и управляющий. - Но при чем тут управляющий? - спросил Генри. - Ни при чем. Просто он не может забыть, как тиранил здешний народ. Перед моим возвращением он повсюду заявлял, что Биллу придется смиренно просить прощения или убираться отсюда. А Билл скорее позволит сварить себя в кипящем масле, чем смирится перед кем-нибудь. Он считает, что был оскорблен первым и что извиняться должны они. - - Значит, - сказала Беатриса, - все сводится к извинениям? А нельзя ли сделать их взаимными? Ты умеешь быть убедительным, Уолтер, так почему бы тебе не извиниться перед Пенвирном? Тогда, возможно, он извинится перед ними, и все будет хорошо. - Дорогая моя, неужели ты думаешь, что я этого не пробовал? Я согласен извиняться перед всеми подряд, лишь бы тут воцарилось спокойствие. Но даже ради спокойствия я никогда не соглашусь выгнать на улицу честного труженика с больной женой и кучей ребятишек только за то, что он груб. Так что мы окончательно зашли в тупик. - А почему его брак несчастлив? - спросила она. - Ах да, - сказал Генри, - Фанни наговорила мне бог знает чего о его жене: она, мол, еще хуже, чем он, и может развратить всю округу, но с этим ничего нельзя поделать, потому что ты упорно заступаешься за нее. Уолтер расхохотался. - Бедная Мэгги! Трудно найти более безобидное существо. Ее единственные грехи - слезливость и методизм. - А что она собой представляет? - спросила Беатриса. - Просто отупевшая от работы женщина, замученная нищетой, болезнями и бесконечными родами, трепещущая и перед Биллом и перед "господами". Она живет в постоянном страхе перед ними и перед мужем и находит утешение в методизме. Это, конечно, приводит Фанни в бешенство, хотя бедняжку Мэгги можно обвинить только в том, что она ходит босиком во время дождя, распевая уэслианские гимны, и убеждает соседей прийти ко Христу. - Ну, - сказала Беатриса, - Фанни едва ли может считать это преступлением, если она сама требует, чтобы Билл ходил в церковь. А он тоже методист? - Отнюдь нет. Он ненавидит здешнего методистского проповедника ничуть не меньше, чем священника. А больше всего он, разумеется, ненавидит Фанни. - Она еще жаловалась, - снова заговорил Генри, - что они совсем не платят аренды, а ты им потакаешь. - - Это не совсем так. Билл часто запаздывает со взносами, потому что у них в семье постоянно кто-нибудь болен. Он знает, что я не стану торопить его. Но он платит, когда может, и мне стыдно брать у него деньги. Нет, я не стану требовать с голодных людей плату за конуру, которая не годится и для собаки. Генри, мне очень неприятно, что вам с Беатрисой пришлось все это вытерпеть. Теперь Фанни на несколько дней успокоится, у нее всегда так бывает после сильного истерического припадка. Но через неделю все начнется сначала, и я боюсь, что дальнейшее пребывание здесь не принесет пользы Би. - Мы уедем раньше, чем через неделю. Не огорчайся, мой милый. Мы ведь и приехали для того, чтобы забрать Беатрису домой. - Но мальчики должны посмотреть лов сардин. Непременно дождитесь его. Тогда они по крайней мере вернутся в школу, чувствуя, что видели настоящий Корнуэлл. ГЛАВА III На следующий день, после серьезного разговора с матерью, Гарри и Дик, смирившись и желая скорее покончить с неприятным делом, рано утром отправились в поселок, чтобы извиниться перед рыбаком и заплатить ему за порванную сеть. Вернувшись, они с некоторым облегчением сообщили, что не застали его дома. Озабоченная женщина сказала им, что корова не вернулась, и Пенвирн со старшими сыновьями отправился искать ее среди скал. - Вы объяснили ей, зачем пришли? - Мы хотели, мама, но она не слушала. Она была вне себя от страха, что корова сорвалась со скалы, а он опоздает к лову. Она плакала, и все эти ребятишки ревели и цеплялись за ее юбку. - Бедняжка! Не удивительно, что она плакала. Вам придется сходить завтра еще раз. - Мы наверняка увидим его сегодня. Говорят, что с мыса Тревоз уже видели косяк. Мама, а для чего подали карету? - Мы, взрослые, поедем к камням друидов, чтобы полюбоваться видом. - А как же лов сардин? - Меня больше интересует этот вид, и папу тоже. Ведь мы скоро уезжаем. - А нельзя отложить камни до завтра? И мы тоже поехали бы с вами. - Возможно, будет дождь, - сказал Уолтер. - Рыбаки говорят, что в такие дни, когда воздух чист и прозрачен до самого горизонта, рождается ненастье. Кроме того, барометр упорно падает; завтра даль будет затянута туманом, и ничего не будет видно. Но если косяк пройдет до полудня, вы сможете догнать нас верхом. - А ты уверен, что с ними ничего не случится, если они поедут в лодке без тебя? - спросил Генри. - Конечно, ничего, если они будут идти прямо за рыбачьими лодками. Я сказал старику Полвилу, что они, возможно, поедут на ловлю, и он обещал приглядеть за ними. Не спускайте глаз с его лодки, мальчики, слушайтесь его во всем, и тогда никакой опасности не будет. Но помните, что лов сардин никого не ждет. Если не хотите его пропустить, сейчас же возвращайтесь в поселок и ждите, пока не покажется рыба. После того как дозорные подадут сигнал, вы уже не успеете отсюда вовремя добежать до бухты и спустить лодку. Еще не замер стук колес, как над скалами по цепи дозорных пронесся крик: - 0-о-о-а! - 0-о-о-о-а! - Смотрите не сломайте шеи! - крикнул Повис вслед мальчикам, когда они помчались по извилистой дорожке к бухте. - Оно того не стоит. На полдороге перед ними с утеса открылся песчаный берег. Он был усеян группами сновавших взад и вперед людей; мужчины, женщины и дети бегали, кричали, толкались, торопливо волокли сети, спускали на воду лодки. Никто не оглянулся на умоляющий вопль Дика: - Подождите нас! Пожалуйста, подождите! Мальчики подбежали к воде как раз в ту минуту, когда Полвил и его сыновья усаживались в свою переполненную лодку. - Полвил! Полвил! Вот и мы, возьмите нас с собой. Он покачал головой. Даже если для них и нашлось бы место, бесполезные пассажиры в эту минуту ему были ненужны. - Спускайте свою и живей догоняйте! Он показал на лодку их дяди и крикнул еще что-то, но порыв ветра отнес его слова в сторону. Они разобрали только что-то вроде "лух". Под лодку Уолтера нанесло песка, и когда они наконец спустили ее на воду, рыбачья флотилия уже исчезала за скалистым мысом. Мальчики в отчаянии переглянулись. - Опоздали! - Нет, нет, Гарри, они вон за той скалой; он же велел нам догонять их. - Я обещал... - Ты обещал плыть за ним. Ведь это же не называется, что мы одни. Мы их догоним через две минуты. - Нет, не догоним. - И пускай - мы все равно будем плыть как раз за ними. Ты ведь заметил, куда они свернули. Ну же, Гарри, скорее! - Ладно, прыгай в лодку; ты сядешь на руль, а я на весла. Только помни, Дик, если мы не увидим их за тем поворотом, надо будет вернуться. Они обогнули мыс, опоздав буквально на одну секунду: год нависшими скалами следующего мыса на синей воде еще виднелся пенный след последней лодки. - Ничего не вышло, Дик. Поворачивай. - Вот еще! Они же совсем близко. Вон они кричат, слышишь? До них всего ярдов пятьдесят, не больше. - Я обещал маме... - Ты и не нарушишь своего обещания, тут же совсем рядом. И плыть нужно вовсе не возле скал, а только но спокойной воде. Ну пожалуйста. Гарри сдался. Несколько минут он греб молча, почти не слушая возбужденную болтовню братишки. - Слушай, Гарри, а дельфинов мы увидим, как ты думаешь? Джейбс говорил, что они ходят за... - Правь как следует, - перебил его Гарри. - Неужели нельзя держать руль прямо? - Я и держу его прямо, только он не слушается. Наверное, с ним что-то случилось... Ап! Веревка вырвалась из рук мальчика, и лодка бешено завертелась на месте. В следующее мгновение весло, которое Гарри не смог удержать, сбросило Дика на дно лодки. Он. задыхаясь, поднялся, и увидел, что их несет прямо на иссиня-черный риф. - Прыгай! - крикнул Гарри, когда волна подняла лодку над зазубренным краем камня. Сам он успел прыгнуть благополучно, но Дика швырнуло в сторону, и он испустил отчаянный вопль - перевернувшаяся лодка придавила ему ногу. Откатываясь, волна потащила лодку за собой и освободила его. Гарри, цепляясь одной рукой за толстые водоросли, протянул другую брату, чтобы втащить его наверх. Он тоже громко вскрикнул, когда Дик ухватился за его запястье. - Ой, рука! Ничего, Дик, держись крепче! Крепче держись! Лезь быстрее сюда, лодка возвращается! Взбирайся выше! Отчаянно цепляясь за камни и поминутно вскрикивая от боли, они с трудом вскарабкались на верхушку рифа и, пристроившись там, окаменев от ужаса, смотрели, как волны, то поднимая опрокинутую лодку, то швыряя ее вниз и волоча по острым камням, разбивали ее в щепы совсем рядом с ними. - Помогите! Помогите! Откликнулось только эхо в утесах. - Бесполезно, - сказал Гарри, опомнившись. - Мы только зря устанем. Все рыбаки в бухте, и за этим мысом они нас все равно не услышат. Нам придется ждать, пока лодки не повернут обратно. Хорошо еще, что ждать не так долго. - А ты уверен, что они нас заметят? - Конечно; они не могут вернуться другим путем. Дик, нога у тебя очень болит? - Ужасно! Она наверняка сломана. И грудь тоже очень ноет. - - У меня, кажется, раздроблено запястье, - сказал Гарри. - Но все-таки нам повезло. Очень повезло. Не плачь, Дик. Худшее уже позади. Переберись поближе ко мне и прислонись головой к моему плечу. Нет... к другому, пожалуйста, Вот так. Не бойся, я тебя удержу. Впервые в жизни на его лице появилось выражение твердой решимости, и он стал похож на Беатрису. - Гарри, - снова заговорил Дик тихим, дрожащим голосом, - как ты думаешь, папа нас за это выпорет? - Следовало бы, - мрачно ответил Гарри. - Мы вполне заслужили порку. По крайней мере я. Ведь я обещал... - И, глядя на плящушие в воде обломки, он добавил: - А если дядя Уолтер тоже нам задаст, он будет совершенно прав. - Дядя Уолтер ничего не скажет. Он никогда не бранится. - Это еще хуже. Я думал, он нас просто пугает. А оказывается, он говорил правду. Гарри закусил губу. Обоим плакать не годится, а ведь он старший. - Гарри... Мне очень нехорошо... Как ты думаешь, их еще долго ждать? - Нет, нет. Теперь уже скоро. Некоторое время оба молчали. - Дик. - Гарри говорил еле слышно. - Помолись, Дик. Дик поглядел на него широко раскрытыми глазами. - Но... ведь нас спасут... Ах, гляди! - Он вдруг вскрикнул: - Водоросли! Их нет! - Да, прилив поднимается быстро... Я... совсем забыл... На лбу Гарри выступил пот - вода коснулась его ступни. Дик уцепился за него. - Мы... утонем? - Нет, если они приедут скоро. Не смотри на воду, Дик. Отвернись. Волна лизнула их плечи. - Гарри, давай еще покричим! - Хорошо, оба разом. Кричи изо всех сил. Раз, два, три: Э-э-й! Помогите! Помогите! Они кричали, пока не охрипли. Гарри покачал головой. - Бесполезно, - сказал он. - Все в бухте. Они не услышат. - Ну а... может быть, попробуем забраться повыше? Заползти куда-нибудь? - Куда? - тихо спросил Гарри. Дик оглянулся. Их быстро покрывающийся водой риф был теперь островом; глубокий и все расширяющийся пролив отделял их от отвесной стены утеса. Он начал громко всхлипывать. - Тише, Дик. Это не поможет. Закрой глаза. Повторяй за мной: "Отче наш..." - А-ах! Лодка! Из-за мыса, скрывавшего поселок, показалась запоздавшая рыбачья лодка; в ней был только один человек, он греб изо всех сил. Когда она подошла ближе, Гарри узнал невысокую жилистую фигуру и седеющую голову Пенвирна. "Он опоздал из-за коровы", - мелькнуло в голове мальчика. - Помогите! Помогите! Гребец оглянулся и застывшие над водой весла блеснули на солнце. Он увидел мальчиков, и его лицо исказила страшная гримаса. Они снова закричали: - Мы тонем! Помогите! - И тоните, черт вас возьми! Он погрузил весла в воду. Исполненный ужаса и недоумения вопль Дика рассек воздух, когда лодка скользнула мимо. Гарри молча прикрыл глаза ладонью. Первая волна, накрывшая их с головой, откатилась, но они, задыхаясь, все еще цеплялись за риф. - Он плывет сюда. Пенвирн повернул и теперь приближался к ним - сперва быстро, потом все медленнее и осторожнее, лавируя между стру?й течения и рифами. Ярдах в пятнадцати от них он направил лодку в узкий проход, защищенный рифом от полной силы течения; затем он встал, вогнал лопасть весла в расселину, чтобы удержать лодку, и повернул к мальчикам свое страшное лицо. - Эй, вы! Идите сюда! - Не можем! А вы не подплывете поближе? - Еще чего! Мне хватит дела удерживать ее на месте. Идите вброд. - Вброд? Да ведь... - И поторапливайтесь, пока можно! Скоро тут будет вам с головой. И лодку я долго не удержу. - Он не может... - Не мо-о-ожет? Ножки боится промочить, маменькин сынок? - Он не может встать. У него сломана нога. - Ну так тащи его! Влезай ему на спину, слышишь, ты! Гарри посмотрел на волны. - Я не удержу его. У меня что-то с рукой. Ради бога! - Иди один. - Нет! - Ну, так тоните себе на здоровье, мне-то какое дело! Уезжать мне, что ли? Насмешливый голос перешел в звериное рычанье: - Лезь в воду, говорят тебе! Лезь в воду, сукин сын! Бери его и лезь, стервец! - Дик, - задыхаясь, шепнул Гарри, - держись за мою шею. Шатаясь под тяжестью брата, он шагнул в воду. Сначала она была ему только по пояс, потом дошла до плеч, до горла. Его ноги запутались в скользких водорослях. Он остановился, ослепленный брызгами, полузадушенный руками Дика, судорожно сдавившими ему шею, и с ужасом посмотрел на колышущуюся воду. - Влево! Влево, чертов сопляк! Ты что, не знаешь, где право, где лево? Не лезь в яму, в ней десять футов! Теперь вправо, иди по выступу. Ослеп ты, что ли, прешь прямо на водоросли? Ну, хватайся за борт. Гарри наконец добрел до лодки и уцепился за нее, тяжело дыша. - Вали его сюда! Пошевеливайся! Кое-как ему удалось сбросить Дика в лодку. - Теперь ты. Голова Гарри бессильно поникла. - Я... не могу... Пожалуйста... помогите мне. - Помочь? Я тебе живо помогу отправиться в ад, сынок, если отпущу весло. Лезь в лодку, погань! Лезь, или я раскрою тебе башку! Хватайся за мою ногу. Ну, прыгай! Гарри перелетел через борт вниз головой и упал на Дика, а Пенвирн, не обращая на них больше никакого внимания, начал осторожно выводить лодку из прохода. Но едва она вышла из-за скалы, как течение бросило ее на камни, и Пенвирн упал на мальчиков. Раздался скрежет, треск и - что было гораздо страшнее - смех. Ужасное лицо, ухмыляясь, придвинулось к мальчикам. - Ну, а теперь, - сказал Пенвирн, - мы потонем все вместе. Вот как, сынки. Может, в компании вам будет веселее? Да и ждать недолго. Гляньте-ка на свою кроватку. Риф, который они только что покинули, уже скрылся под водой. Волна подхватила лодку и выбросила ее из главной струи течения. Пенвирн вскочил на ноги и обеими руками ухватился за скалу, потом, отчаянно напрягая все силы, подтянул лодку под защиту соседнего рифа. Он сорвал с себя куртку, заткнул дыру в корме, из которой хлестала вода, молниеносно выпрямился и, снова ухватившись за скалу, чтобы лодку не снесло обратно в водоворот, ногой подтолкнул к Гарри ведро. - Отливай! Отливай, или я расшибу тебе башку! Отливай! Подгоняемый проклятиями, Гарри принялся вычерпывать воду. Когда из-за мыса появился нос головной лодки возвращающейся флотилии, первым его увидел Дик. - Смотрите! Лодки! - Слава богу! - воскликнул Гарри. - Слава богу, а? Может, еще псалом пропоешь? Думаешь, всем хочется помирать из-за тебя? Лодки, нагруженные бьющейся рыбой, вереницей приближались к ним. Пенвирн разразился громким хохотом. - С уловом, приятели! Кто купит парочку акулят? Уступлю за пять шиллингов вместе с потрохами. Заработаю себе на похороны. Передняя лодка остановилась, остальные сгрудились позади нее. Полвил испуганно уставился на них. - Билл! Господи, да что ты там делаешь? - Провожаю барчуков в преисподнюю. Такая уж у меня пустая башка. Когда они туда явятся, так не разберут, где у сатаны рога, а где хвост... - Билл Пенвирн, - строго сказал старик, - накличешь ты на себя кару господню дурным своим языком. - Уже накликал. Да еще какую. Расскажи об этом своему методистскому святоше. Вот образуется-то вместе со старой выдрой из господского дома на утесе... Злобное рычание вдруг сменилось отчаянным криком: - Брось, Том! Не смей! Брось, говорю! Оставайся, где стоишь, сволочь! Хватит и того, что один хороший человек потонет из-за этих сопляков. - Слишком долго я жил в лесу, чтобы мне волков бояться, - пробормотал Полвил и взялся за весла. Пенвирн немедленно принялся командовать: - Раз так, греби осторожнее. Нет, Том, заворачивай за Акулий плавник, там потише. Направо, направо! Табань, табань, тебе говорю! Не подходи ближе. Оставайся, где стоишь. Я доплыву. Бросишь мне канат. Схватив веревку, он привязал ее к кольцу на носу лодки, а другой конец обмотал вокруг пояса. Дик вдруг весь обмяк, и Гарри бросился на дно лодки рядом с ним. - Он умер! Поглядите! Дик, Дик... Как я скажу маме! В первый раз Пенвирн перестал гримасничать. Даже голос его был почти ласков, хотя он сказал только: - Еще чего! Не бойся, доживет до виселицы. Дождавшись, когда прошла волна, он бросился в воду; Гарри, подумал, что его разобьет о камни, но Пенвирн поймал брошенную ему веревку и цеплялся за нее, пока его не втащили в лодку Полвила. Когда разбитую лодку тоже подтянули к борту, Пенвирн нагнулся, поднял Дика и передал его Полвилу. Но обессилевшего Гарри вытащил Джейбс. Пенвирн сидел на куче трепещущей рыбы, опустив голову на колени. Скорчившись на сети, которой была накрыта рыба, Гарри поддерживал голову лежавшего без сознания Дика и ничего не видел вокруг, пока лодку не вытащили на песок. Только когда ему помогли вылезти на берег, он заметил, что по ноге его спасителя струится кровь. - Пенвирн! Вы тоже ранены? Я... не знал... Пенвирн расхохотался. - Только сейчас разглядел, а? Умный парнишка, приятели! Из тех, что строят загородку вокруг кукушки, чтобы удержать весну. А ну, не путайся на дороге, сопля! Он оттолкнул протянутую ему дрожащую руку, прихрамывая и ругаясь, побрел к своей лачуге и с треском захлопнул за собой дверь. ГЛАВА IV Вечером взрослые, возвращаясь под внезапно нахмурившимся небом с прогулки, увидели, что у дверей стоит карета доктора из Тренанса. Повис остановил Беатрису в дверях. - Не пугайтесь, сударыня; с мальчиками не случилось ничего страшного; просто они попали в небольшую переделку, н я послал за доктором. - Что-нибудь серьезное? - Могло быть и хуже: они отделались сломанной ногой да несколькими ушибами. Нет, сударыня, пока не входите, пожалуйста. Доктор велел передать вам, что беспокоиться не надо, и просил вас подождать, - он через пять минут выйдет. - Лодка перевернулась? - Да, и им еще очень повезло. - Я знал, что это опасно! - воскликнул Генри. - Я же говорил! Наверное, этот Полвнл и не подумал... - Он не виноват, сэр; они были не с ним. Он узнал о том, что случилось, только когда помогал спасти их, и неизвестно, как бы все кончилось без него. - Вы хотите сказать, что они вышли в море одни? Они же обещали матери... - Они опоздали. Рыбаки уже отплыли, а они хотели их догнать. - Значит, они просто догоняли рыбаков? Но ведь мальчики умеют грести. Что случилось? Лодка опрокинулась? - От нее остались одни щепки. Генри взволнованно продолжал расспрашивать. Уолтер молчал; он не сводил глаз с лица сестры: возвращенная к жизни почти насильно, не ускользнет ли она снова в мир теней, как Эвридика? Нет, она оставалась спокойной. Она даже поняла, о чем он думает, и тихонько пожала ему руку, чтобы он не тревожился. Он облизнул пересохшие губы и стал слушать Повиса. - И поверите ли, сэр, они въехали на Луг Сатаны - это в прилив-то! Видно, никто из их учителей не объяснил им, что иной раз под спокойной водой скрывается подводное течение. Они уцепились за Чертовы зубы, а вода доходила им до пояса. Уолтер побелел. - Но... кто их снял оттуда? Повис пожал плечами. - Догадаться нетрудно. Или вы не знаете, что в здешних местах только одному человеку жизнь до того надоела, что он готов полезть за двумя дурачками в такое место? - Билл Пенвирн? - А кто ж еще? Фанни подбежала к ним с воплем ярости: - Пенвирн! Их спас Пенвирн? Нет, это слишком! Теперь конца не будет... - Да, сударыня, - сказал Повис. - И уж как тут не пожалеть! Они бы себе спокойненько утонули, и все шито-крыто. Фанни в бешенстве накинулась на него: - Повис я уже говорила вам, что не потерплю... Он закончил за нее: - Дерзостей Билла. Как же, говорили сударыня. А хуже всего то, что он уцелел вместе со всеми своими дерзостями; ну а уж как это получилось - сам не знаю. - Да придержите же язык вы оба! - раздраженно крикнул Генри. - Неужели вы не можете подождать со своей грызней, пока мы не узнаем, останутся ли мальчики калеками на всю жизнь, или нет? Беатриса взяла его под руку, и он умолк, кусая губы. Но было уже поздно: голос Фанни перешел в яростный визг: - Ах, вот как, Уолтер! Теперь меня оскорбляют и ваш лакей и ваш зять, а вы стоите рядом и смотрите! Я и минуты здесь не останусь, если вы не заставите их извиниться. Ни минуты не останусь! Но что вам за дело... Она разрыдалась и выбежала на улицу. Уолтер закрыл дверь и на всякий случай прислонился к ней. - Повис, - заговорила Беатриса, - пожалуйста, скажите нам, что с детьми? Он смутился. - Прошу прощения, сударыня. Думаю, что особенно волноваться нечего. У мастера Дика сломана нога и ушиблена грудь, но это все заживет. - А Гарри? - Он отделался совсем легко, если не считать синяков, конечно. У него была вывихнута кисть, но доктор ее уже вправил. Малыш вытерпел, не пикнув; он потверже, чем я думал. - Вы считаете, у них нет внутренних повреждений? Повис заколебался. - Вряд ли. Мастер Дик сначала меня очень напугал - он был совсем холодный, когда его принесли, и пульс никак не прощупывался. Но я дал ему глоток коньяка, напоил горячим, и он скоро очнулся. Он пока еще иногда заговаривается, но это и понятно. И как они не переломали себе позвоночники! Однако не переломали - я проверял: заставил их шевелить пальцами на руках и на ногах. - А Пенвирн ранен? Или кто-нибудь из остальных? - Никто из них и близко не был около рифа - Билл не позволил. Говорят, он вывихнул лодыжку, но он сам дошел до дома - значит, это не так уж страшно. Его лодку разбило вдребезги. - Ну, этому помочь легко. А что думает доктор?.. - Вот он сам, сударыня. Доктор вошел, улыбаясь. - Ну-с, поздравляю вас, это просто чудо! Волноваться нет никаких оснований: оба пациента вне всякой опасности. Старший мальчик скоро будет на ногах как ни в чем не бывало. Легкий вывих кистевого сустава, но никаких переломов. Несколько ушибов, разумеется; и, естественно, пройдет два-три дня, пока он совершенно оправится от последствий шока. Младшему придется с месяц полежать - закрытый перелом левой голени и двух ребер. Но будущим летом он снова будет бегать вперегонки. - Вы уверены, что у них нет внутренних повреждений? - спросила Беатриса. - Предполагать это нет никаких оснований. Я осмотрел детей самым тщательным образом. У обоих все в порядке. Заставьте их лежать спокойно, давайте им пищу полегче и прохладительное питье. Я заеду завтра утром. Было бы хорошо, если бы эту ночь кто-нибудь подежурил около них: потрясение было довольно сильным. - Разумеется, доктор. Можно мне теперь пойти к ним? - Конечно, сударыня, конечно. Младший скоро начнет дремать; его нога очень болела, и я дал ему снотворного. Старший отказался, но, может быть, ночью оно ему все-таки понадобится. Если он не сможет уснуть, дайте ему вот это в воде. А, начинается дождь, я так и думал, что к ночи его не миновать. - Не могли бы вы зайти к Пенвирну? Говорят, он вывихнул лодыжку, и мы, конечно, хотели бы, чтобы ему была оказана всяческая помощь. - Сегодня, разумеется, сделать уже ничего нельзя, но я спущусь в поселок завтра, сразу же после того, как побываю у вас; к этому времени начнется отлив. Я приеду рано утром. Разрешите... Когда он открыл дверь перед Беатрисой, до их ушей донеслись громкие рыдания и брань Фанни. Дождь заставил ее вернуться в дом, и теперь, укрывшись на кухне, она изливала свои обиды недоумевающей Эллен. Беатриса обернулась. - Доктор, вы возвращаетесь прямо в Тренанс? Не могли бы мы попросить вас о большом одолжении? Я очень беспокоюсь за свою невестку. После всех этих волнений у нее началась истерика, а мальчики заняли ее комнату, и во всем доме не осталось свободной постели. Если в Тренансе есть гостиница или какой-нибудь приличный дом, где мы могли бы снять для нее комнату, то, может быть , вы согласились бы подвезти ее в своей карете? Это было бы очень любезно с вашей стороны. - К несчастью, в Тренансе нет ничего подобного. Только жилища рабочих с каменоломен и несколько частных домов. - Как вы думаете, никто из домовладельцев не захочет помочь нам? Мы были бы очень благодарны. Злобный визг все еще разносился по дому. Доктор заколебался. Ну что же, это в порядке вещей. Деревенский врач должен быть готов ко всему, а оказать услугу богатым пациентам всегда полезно. Это люди состоятельные, и если он избавит их от вздорной родственницы, они не станут ворчать по поводу лишней пары гиней в счете. - Моя дочь в отъезде, - сказал он. - Если миссис Риверс не побрезгует нашим скромным гостеприимством, я уверен, что миссис Томас будет рада предложить ей эту комнату. Но согласится ли она поехать со мной? - Дай-то бог! - простонал Генри. Беатриса повернулась к нему с невозмутимым видом. - Мне кажется, будет лучше, если мы предоставим уладить все это доктору Томасу. Он гораздо лучше нас понимает, как повредила бы ее здоровью бессонная ночь, когда негде даже прилечь. Моя невестка страдает ревматизмом, доктор; быть может, вы убедите ее принять одну из ваших превосходных пилюль? Их взгляды встретились; его глаза посмеивались. Неплохая мысль: дать этой ведьме опия и уложить ее спать. Беатриса задержалась в дверях. - Вы, конечно, понимаете, доктор, что этот разговор должен остаться между нами. И я думаю, в таком случае все пойдет гладко. Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, и все мы от души вам благодарны. Когда уже почти выплакавшуюся Фанни удалось наконец усадить в карету доктора, Генри со вздохом облегчения всем телом навалился на входную дверь и захлопнул се, преодолевая напор завывающего, пронизанного дождем ветра. Потом Беатриса осторожно приоткрыла дверь спальни. Там было темно. С кровати доносились тихие всхлипывания, и она остановилась рядом с тем, кто лежал ближе к ней. Но его дыхание было глубоким и ровным: Дик уже уснул. Плакал Гарри, дитя брайтхелмстонского ужаса. Она нагнулась к нему. - Тебе больно, милый? Доктор на всякий случай оставил для тебя лекарство. - Нет, нет, я не потому. Она опустилась на колени около кровати. - Так почему же? Он зарыдал. - Это я виноват... это я во всем виноват... Мне так горько, мамочка, так горько... Она обняла его и прижалась щекой к его щеке. - Милый, мне тоже горько, и гораздо больше, чем тебе. Ну, не нужно, не нужно, родной мой. Я люблю тебя. Он обхватил ее шею незабинтованной рукой и спрятал лицо у нее на груди. Когда пробило одиннадцать. Повис в одних носках вошел в комнату и на цыпочках приблизился к Беатрисе, которая сидела с книгой у затененной лампы. Гарри согласился принять снотворное, и теперь оба мальчика мирно спали. - Я приготовил для вас на кухне горячего молока сударыня; мистер Риверс просит, чтобы вы теперь легли спать и разрешили мне подежурить здесь. - Ложитесь вы, Повис, у вас был тяжелый день, а я еще не очень устала. - Зато устанете к завтрему, сударыня, а вам предстоит денек потяжелее, чем кому-нибудь из нас, - ведь вам придется иметь дело с Биллом. Я лягу, когда меня сменит мистер Риверс. Мне велено разбудить его в три. Она встала. - Пойдемте пока со мной на кухню; они крепко спят. Она села у кухонного стола, подперев подбородок ладонью, и с серьезным вниманием разглядывала Повиса, пока он наливал и подавал ей горячее молоко. - Сядьте, пожалуйста, - сказала она, - я хочу посоветоваться с вами. Что вы подразумевали, говоря, что мне придется иметь дело с Биллом? - Разве вы не пойдете к нему утром? - Да, я иду туда с мистером Телфордом. - Ну, так, значит, разнимать их придется вам. Она улыбнулась. - Для драки нужны двое. Я думаю, вы убедитесь, что мисгер Телфорд готов многое стерпеть от Пенвирна. - Это хорошо, - серьезно сказал Повис. - Ему таки придется стерпеть очень многое. - Будем говорить прямо, Повис. Вы хотите предупредить меня, что Пенвирн не из тех людей, кому легко помочь? - Да сударыня. - Но как бы трудно это ни было, я должна ему помочь. Я не хочу требовать от вас откровенности, но мне надо понять его как можно лучше. Помните, ведь я ни разу его не видела. Вы его хорошо знаете? - Нет, сударыня; его никто хорошо не знает. Он этого не допускает. - А вы пытались с ним сблизиться? - Да нет, не особенно. Но мистер Риверс пробовал. - Почему же он не хочет, чтобы люди узнали его поближе? - Да потому, что тогда ему придется узнать поближе самого себя, а этого он боится. - Почему боится? На этот раз, прежде чем ответить. Повис задумался. - Знаете ли вы, сударыня, что это за чувство, когда не можешь кого-нибудь простить? - К сожалению, очень хорошо знаю. Пожалуйста, скажите мне, кого он не может простить? Миссис Риверс? - Ее-то? - На лице Повиса мелькнуло отвращение. - Да Билл плевать на нее хотел, на вошь этакую! Прошу прощения, сударыня: я знаю, при дамах такие слова говорить не полагается. - Мы разговариваем как мужчина с мужчиной, Повис. Если можно, объясните мне, что вы имеете в виду. Кого он ненавидит? Надеюсь, не моего брата? - Ну, он-то ему зла не причинял. Нет, сударыня; это кое-кто побольше... Это сам господь бог вседержитель. Может, он и возносится на крыльях херувимов, но проклятие Билла следует за ним. Он умолк, а потом тихо прибавил: - И не только Билла. Видите ли, сударыня, - продолжал он, еще помолчав, - господь был суров с Биллом; слишком суров для милосердного бога. Ну да Билл не первый и не последний. - Понимаю. Мне очень важно это знать. А теперь расскажите мне что-нибудь о его жене. Мой брат говорил, что это брак не очень счастливый. Что в ней плохого? - В Мэгги-то? Вы сами сразу поймете, как только ее увидите, беднягу. - Благодарю вас. Теперь я пойду спать. И... Повис... - Слушаю, сударыня. - Доктор рассказал нам, как вы помогали ему и сколько вы сделали, прежде чем он приехал. Мы с мистером Телфордом вам очень благодарны. Беатриса протянула ему руку. Он взял ее, на секунду сжал в своих ладонях, отпустил и начал мыть чашку. - Вам не за что благодарить меня; я знаю, что значит потерять ребенка. Спокойной ночи, сударыня. ГЛАВА V Эллен вошла и отдернула занавеску. - Мальчики чувствуют себя совсем хорошо, сударыня. Мастер Гарри уже сидит, и оба они совсем меня замучили - все спрашивают, что им дадут на завтрак. Мастер Дик говорит, что вчера остался без ужина и теперь голоден, как волк. - Мистер Телфорд уже встал? - Да, сударыня. Он ушел с мистером Риверсом. Они пошли на обрыв посмотреть место, где это случилось. Наверно, промокнут до костей. Дождь льет как из ведра. Беатриса оделась и уже кормила мальчиков завтраком, когда Генри и Уолтер вернулись. Она вышла в переднюю, где они снимали плащи, с которых ручьем лила вода. Генри был мрачен. - Беатриса, я видел это место... Просто чудо, что они остались живы. Она рассмеялась. - Еще как живы! Требуют малины со сливками. Конечно, зайди к ним, только сначала поешь. Они тоже сейчас завтракают. Не разрешай им много болтать. Генри, и не брани их, если можно. Они изо всех сил стараются быть веселыми, но если с ними заговорить о вчерашнем, они сразу расплачутся, а это им вредно. Лучше всего не упоминать об этом, пока они совсем не оправятся. Расскажи им о камнях друидов или почитай. А сейчас идите есть жареные сардины. Когда он ушел к мальчикам, Беатриса повернулась к брату. - Уолтер, мы с Генри пойдем к Пенвирну сразу же, как только уйдет доктор. Как мне с ним говорить? И в чем больше всего нуждается его семья? - Во всем! Во всем, начиная от башмаков и кончая крышей над головой. Когда имеешь дело с такой бедностью, трудно решить, с чего начать. Будь даже Билл более рассудительным человеком, он и тогда вряд ли мог бы ответить иначе. Пожалуй, им нужнее всего хороший дом и мебель. И новая лодка, разумеется. Но я думаю, что за советом тебе лучше всего обратиться вот к кому. - И он глазами указал на вошедшего Повиса, который начал убирать со стола. - Повис, миссис Телфорд спрашивает меня, что, по моему мнению, нужнее всего Пенвирнам. Я думаю - приличный дом. Их конура непригодна для жилья. Повис, собиравший посуду, со странным выражением искоса посмотрел на хозяина. - Бесспорно, сэр. Но приличные дома стоят дорого. Может, мистер Телфорд смотрит на это дело иначе - ведь, кроме всего прочего, придется покупать новую лодку. Говорят, старую починить невозможно. Так, может, он сочтет, что хватит и этого? - Я думал, что вы знаете нас лучше, Повис, - спокойно сказал Уолтер. - Мистер и миссис Телфорд думают о деньгах не больше, чем думали бы на их месте вы сами. - Мне кажется, мы не понимаем друг друга, - вставила Беатриса. - Мой муж уже говорил мне, что собирается продать кое-какую землю, чтобы можно было построить хороший дом и купить лодку, а у меня есть немного своих денег, которых хватит на мебель и теплую одежду для всей семьи. Меня заботят не расходы, - я не знаю, что предложить и как предложить, не обидев Пенвирнов. Мне нужен деловой совет. Повис поставил стопку тарелок на стол и задумался. - Понимаю. Ну что ж, сударыня, лодку купить нетрудно, Да и дом построить тоже, коли на то пошло. В Камелфорде есть дельный подрядчик, а в Трепанее - каменоломни. В здешних местах камень - самый дешевый материал и самый пригодный для такого климата: не боится ни ветра, ни сырости. Перевозка обойдется недешево, но когда картофель будет убран и лошади освободятся, я думаю, Мартин не запросит за них дорого, а когда улов сардин будет продан, многие в поселке будут рады подработать. Он повернулся к Уолтеру. - Вы, наверно, выделите участок для застройки, сэр? - Разумеется. - Это может подействовать на Билла. Есть что-то такое в словах "свободное владение"... - Он снова поднял тарелки. - Не так пахнет милостыней. Беатриса удивленно посмотрела на него. - Милостыней? Этот человек спас наших детей. Должен же он понимать, что мы до самой смерти его неоплатные должники. - Это вы так считаете, сударыня, и мистер Риверс, да Билл-то этого не знает. Не так легко простым людям вроде него или меня разобрать, что думают благородные господа. Мы ведь народ необразованный. Злоба в его голосе заставила Беатрису снова взглянуть на него. Он стоял спиной к ней. - Это может относиться к Пенвирну, - мягко сказала она, - но не к вам. Вам дали хорошее образование, или по крайней мере вы каким-то образом сами сумели его приобрести. Я каждый день обнаруживаю, как много вы знаете. Складывая скатерть, он оглянулся на Беатрису с обычной иронической усмешкой. - Что правда, то правда, сударыня; можно сказать, мне повезло. Я прошел три хорошие школы, пока еще пел дискантом. Моя мать научила меня читать священное писание и молиться; мой отец научил меня обращаться с лошадьми и собаками, а господа научили меня прислуживать за столом и помалкивать. Это оказалось для меня полезнее всего. - Он поднял поднос. - А потом началось мое образование. Как вы сказали, сударыня, оно было хорошее. Да только не для дамских ушей... Вода для бритья готова, сэр; и я достал коричневый костюм. Когда он вышел. Беатриса проводила его взглядом. - За этим скрываются тяжелые воспоминания, Уолтер. - И очень много. У Повиса бывали самые разнообразные приключения, и, пожалуй, не обо всех можно рассказывать. Индийская кампания принесла ему две раны и медаль; он спускался по Хугли, плавал вверх по Нилу и огибал мыс Горн на торговом бриге; он был слугой офицера в Гибралтаре, коридорным в Париже, поваром в Каире и сменил еще несколько профессий. - Но что заставило его вести такую жизнь? - Трагедия, которую ему пришлось пережить. - Я так и думала. Вчера вечером он сказал мне, что потерял ребенка. - Он сказал тебе об этом? Значит, он о тебе высокого мнения, Би. За все эти годы он только два раза говорил со мной о своем ребенке. - По его голосу чувствовалось, какое это было горе для него. - И не удивительно. Раз он сам упомянул об этом, я думаю, ему не будет неприятно, если я расскажу тебе о его жизни. - Я буду рада, - сказала она, - если ты расскажешь мне о нем все, что возможно. Вчера вечером кое-что в его словах произвело на меня странное впечатление... как будто через него мы можем понять Пенвирна. - Из того, что он говорил тебе о себе? - Н-нет. То есть не прямо... Да, пожалуй, он имел в виду себя. Уолтер на минуту задумался. - Я могу рассказать только в общих чертах. Он сын бедного уэльского батрака; детство у него было тяжелое и безрадостное: он пас овец в горах. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, его взяли в местный "господский дом" - поместье какого-то баронета - учиться обязанностям лакея под присмотром дворецкого. Как я однажды от него слышал, он прослужил там шесть лет и ни разу ни в чем не провинился, если не считать того, что распевал псалмы рано по утрам. Еще и теперь, когда рядом нет посторонних, он иногда поет старинные уэльские песни, и у него удивительно приятный голос. - Неужели? Вот никогда бы не подумала! - По его словам, большинство горцев Уэльса страстно любят музыку. Так вот, он женился очень молодым. Она служила в том же доме и была на таком же хорошем счету, как и он. Она тоже любила петь, и, кажется, он в ней души не чаял. Они поселились в домике на землях баронета. Когда Повису исполнилось двадцать лет, его обвинили в краже меченной полукроны - ее нашли у него в кармане. Он сразу догадался, кто ее туда положил, и мог бы очистить себя от подозрений, если бы ему позволили объяснить, но баронет тут же послал за констеблем, и Повиса отправили к мировому судье, который однажды уже судил его, когда он был еще мальчиком. - За браконьерство? - Он убил зайца. Не браконьерство, а простая ребяческая шалость. Но этого оказалось достаточно. - Опять законы об охоте! Как ты думаешь, станем мы когда-нибудь цивилизованной страной? - На нашем веку - нет. Но ведь так дела обстоят не в одной Англии. Вспомни Францию!.. Так что, разумеется, Повиса осудили, не выслушав. Когда ошибка выяснилась, он уже отбыл первый год наказания. К этому времени его дом продали, а жена и ребенок умерли в богадельне от какой-то болезни, которую подхватили в царившей там грязи и тесноте. Их похоронили в могиле для бедняков. Это озлобило его больше всех других несчастий, которые ему довелось пережить, - словно над его близкими было совершено гнусное надругательство. Когда он вышел из тюрьмы, ему предложили множество благочестивых советов и - "во утешение" - пять гиней. - И что он сделал? - Швырнул деньги на пол и пошел в солдаты. В армии ему жилось неплохо. Он воевал под командой Клайва, не растрачивал зря своей доли добычи и наград и был уволен после Плесси. - И снова стал слугой? - Ну нет! Как он сам мне объяснил, "господами он был сыт по горло". Кроме того, он пристрастился к бродячей жизни. Поэтому, вооружившись хорошим тесаком, а также кулинарным искусством, позаимствованным у спившегося повара француза, он отправился посмотреть мир. Насколько мне известно, ему довелось увидеть немало. Через девять лет его высадили на берег в Лиссабоне с острым ревматизмом и без гроша в кармане; он бредил и, видимо, был при смерти. Какие-то монахи приютили его и послали за доктором, моим знакомым, который никак не мог его понять и попросил меня определить, что это за наречие. Когда он начал поправляться, я стал брать у него уроки валлийского языка, так что мы виделись довольно часто. Он пробыл в монастыре четыре месяца и вышел оттуда с больным сердцем. Мы с доктором снабдили его одеждой и кое-какими деньгами. Он уехал очень обиженный, чуть ли не отказавшись пожать мне на прощанье руку. Он рассердился потому, что средства не позволяли мне держать лакея. Я ничего не слышал о нем, пока он не явился в Вену, чтобы предложить мне свои сбережения, если они мне нужны, и свои услуги - нужны они мне или нет. Судя по всему, денег у него было гораздо больше, чем у меня. - Откуда он их взял? - Именно это я его и спросил. Он засмеялся и сказал, что можно набраться всяких дурацких знаний и все-таки голодать, но хорошо одетому человеку, который умеет готовить соус из трюфелей, нечего опасаться бедности. - Но я все-таки не понимаю, как он ухитрился честным путем заработать столько за такой короткий срок. - Смотря что называть честным путем. Насколько я понял, он обдумал свой план еще в Лиссабоне. Он немного говорил по-французски и умел превосходно готовить. Он добрался до Каира, выдал себя за французского шеф-повара, обучавшегося стряпне на кухнях Версаля, и с замечательной наглостью за большие деньги пошел на службу к богатому и невежественному бею. - И его не разоблачили? - Отнюдь. Через два года он уехал, увозя с собой тяжелый кошелек сбережений и бирюзовое кольцо, которое носит до сих пор, - дар бея в знак уважения. - Что за странная история! И немножко страшная, по-моему. В этом неуклонном стремлении к намеченной цели есть что-то нечеловеческое. - Согласен. Я тоже иногда это чувствую. И все же я никому так не доверяю, как ему. - Мне кажется, - сказала Беатриса, помолчав, - он мог бы нам помочь. Между двумя такими необычными людьми должно быть что-то общее. Уолтер покачал головой. - Я думал об этом, но, пожалуй, ничего не выйдет. Между Сатаной Мильтона и философствующим дервишем Вольтера нет ничего общего. Апокалиптический гнев Билла кажется Повису наивным и детским; он считает, что жизнь надо принимать такой, как она есть, и не ждать от нее слишком многого. Боюсь, он был прав, говоря, что получил хорошее образование. Нет, дорогая, если кто-нибудь и может спасти Билла от него самого, так это ты; а пять лет назад это было бы не под силу и тебе. - И год назад тоже. Думаю, что даже и теперь мне это не удастся, если я не смогу подобрать к нему ключ. Нельзя ли повлиять на него через жену? Наверное, нет, если их брак неудачен. - Боюсь, что так. Мэгги в простоте душевной сделает все, что сможет, но она выводит Билла из терпения своей набожностью, хотя мне кажется, что они все еще очень привязаны друг к другу. По-видимому, она не просто благочестива. Возможно, она действительно впадает в состояние экстаза, о котором большинство последователей Уэсли знают только понаслышке, - это написано на ее лице. Но ее отношения с мужем от этого не улучшаются. В теперешнем его настроении Билл приходит в неистовую ярость от душеспасительных разговоров, а бедняжка Мэгги обрела Христа и не может молчать о нем. - А если я попробую подействовать на него через детей? Ты говорил, что у него их много. - Даже слишком: у всех здешних рыбаков огромные семьи. Правда, одного из мальчиков он любит больше других, хотя я не уверен, что даже через него тебе удастся чего-нибудь добиться. Насколько я могу судить, остальные - неблагодарная почва; их никак нельзя сравнить ни с отцом, ни с матерью. Но у этого мальчика необыкновенное лицо, и я слышал от Повиса, что Билл в нем души не чает. Я пытался подружиться с малышом, но сблизиться с кем-нибудь из Пенвирнов очень трудно из-за вечных нападок Фанни и гордости Билла. Все его дети, по-моему, боятся со мной разговаривать. Я подозреваю, что Билл им это запретил; он, возможно, опасается, как бы я не подумал, что раз они проявляют дружелюбие, то, значит, хотят что-то у меня выклянчить. Видишь ли, некоторые из рыбаков уже пробовали этот способ. К сожалению, больше я ничем не могу помочь тебе, Би. Тебе придется попробовать самой. - Во всяком случае, ты, я думаю, согласишься, что мне не остается ничего другого, как попробовать. Я не смогу смотреть в глаза ни одной матери, если не найду способа помочь этим людям. Доктор приехал в девять, и, выходя за ним из комнаты больных, Генри сиял от радости. Осмотр обоих пациентов дал самые утешительные результаты. - Надеюсь, - сказала Беатриса, - что моя невестка провела ночь хорошо? - Она еще спала крепким сном, когда я уезжал. У меня сегодня большой обход, и я выехал из дома рано. Он повернулся к Уолтеру. - Я хотел бы поговорить с вами наедине. - Со мной? - удивленно спросил Уолтер. Генри помрачнел. - Если вы не решаетесь сообщить нам что-то дурное, доктор, - сказал он, - то мы с женой предпочли бы... - Нет, нет, это не имеет никакого отношения к мальчикам. Мне надо посоветоваться с мистером Риверсом совсем по другому делу. Уолтер провел его в кабинет. Лицо доктора стало очень серьезным. - Скажите мне, - начал он, - вы не замечали в поведении миссис Риверс чего-нибудь необычного? - Ну... только то, что вы сами видели: она не умеет сдерживаться. - Вам не приходило в голову, что это может быть связано с душевным заболеванием? Уолтер растерянно посмотрел на него. - Я... не думал об этом. Вы хотите сказать, что она... сумасшедшая? - Пока не берусь это утверждать, но она кажется мне не вполне нормальным человеком. Говоря откровенно, вчера вечером, впервые услышав ее голос, я подумал об алкоголизме, но, по-видимому, дело не в этом. - Я никогда не замечал, чтобы она пила. - Во всяком случае, вчера она была совершенно трезва. Я не вполне понимаю, что с ней такое. В моей практике я еще не встречался с подобными случаями. Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о ее обычном поведении - о ее привычках, например? Уолтер заколебался, и лицо его болезненно сморщилось. - Когда она приезжала сюда прошлым летом, я заметил, что ее истерические припадки и... все остальное - стали сильнее. А теперь - не знаю; она только что приехала. Но мне следует объяснить вам, что за последние пять лет я почти не виделся с моей женой. Мы обвенчались, зная друг друга очень недолго - меньше месяца, а через четыре года почти совершенно разошлись. То есть каждый год она приезжает сюда на несколько недель... но и тогда мы встречаемся только за столом, два раза в день. Она встает поздно, и я уже обычно работаю, когда она выходит из своей комнаты. - Значит... простите меня... у вас отдельные спальни? - Да. Когда она приезжает, я сплю в этом кабинете, куда, как мы уговорились, она не должна входить. - Поэтому вы и не заметили некоторых симптомов. Я могу только посоветовать вам обратиться к специалисту по душевным болезням. Лучше всего покажите ее кому-нибудь в Лондоне. - Непременно, если мне удастся убедить ее поехать туда. Но я не имею на нее почти никакого влияния и в ближайшее время все равно не могу уехать отсюда. Мои сестра и зять не знают Корнуэлла, и им нуж