появится машина? На
дистанционном управлении?
     - Оливер, - сказала Марси, и было видно, что она здорово разозлилась, -
Вообще-то твоих параноидных мозгов это никак не касается. Но для того, чтобы
ты мог спокойно отваливать, скажу, что машину мне привел парень, с которым я
работаю. Потому что независимо от того, чем кончится наше свидание, утром  я
должна быть в Хартфорде.
     - Почему в  Хартфорде? -  потребовал  я, хоть это меня на самом деле не
касалось.
     -  Потому  что  мой любовник-миллионер  хочет сделать мне подарок, - не
выдержала Марси, - А теперь можешь катиться к черту!
     Я  понял,  что в самом деле зашел слишком далеко и  слишком  быстро,  и
смутился. Мне стало ясно, что нам обоим надо перестать орать  и успокоиться.
Но только что мы наговорили друг другу  слишком много такого,  что  остаться
теперь я просто не мог.

     Снаружи шел летний ливень. Стоя под ним я пытался открыть машину.
     - Эй, может вернемся?
     Марси стояла  позади  меня.  Она  вышла под дождь  прямо  так-  даже не
накинув плаща - и лицо у нее было очень серьезным.
     - Нет, Марси. Мы уже слишком долго ходим кругами, - мне наконец удалось
справиться с замком.
     - Оливер, у меня были причины.
     - Я уверен в этом.
     - Ты не дал мне ни одного шанса.
     - Ты не сказала мне ни одного слова правды.
     Я сел  в машину  и закрыл дверь.  Марси  стояла рядом, пока  я  заводил
мотор. Стояла все так же неподвижно и смотрела на меня. Я опустил окно.
     - Ты позвонишь? - тихо спросила она.
     - Ты не оставила мне  своего  номера,  помнишь? - сказал я без малейшей
иронии, - Подумай об этом.  Потом нажал на газ и уехал в  дождь -  в сторону
Нью-Йорка, чтобы забыть Марси Нэш навсегда.

        16.

     - Чего вы испугались?
     Это было все, что спросил доктор Лондон, когда я закончил рассказывать.
     - Я не говорил, что испугался.
     - Но вы убежали.
     - Послушайте,  это ведь очевидно: Марси на самом деле - совсем не такая
симпатичная девушка.
     - Вы имеете в виду, что она хотела спать с вами?
     Наивно.
     - Дело в том, -  попытался я объяснить терпеливо, как только мог, - Что
моя  фамилия  Бэрретт, и не  требуется много  труда, чтобы выяснить, что это
значит "деньги".
     Все. Заявление сделано, в зале суда тишина.
     - Вы не верите в это, - наконец произнес доктор Лондон. Его уверенность
заставила меня задуматься.
     - Кажется, не верю.
     Опять молчание.
     - Хорошо. Вы - доктор. Так что я чувствую на самом деле?
     - Оливер, - сказал  он, - вы находитесь здесь именно чтобы понять себя,
- Как вы себя чувствуете?
     - Немного уязвленным.
     - И?..
     - Немного испуганным.
     - Что вас пугает?
     Я не мог ответить на этот вопрос немедленно. Если честно, я не смог  бы
произнести ответ вслух. Я испугался. Но не того, что она скажет: "Да, я живу
с игроком НХЛ, который к тому же имеет  степень по астрофизике  и вообще без
ума от меня".
     Нет. Больше всего я боялся услышать: "Оливер, ты мне нравишься".
     Что потрясло бы меня куда сильнее.

     Да, Марси была загадкой. Но - не Матой Хари и не Блудницей Вавилонской.
На  самом  деле,   ее   единственным  недостатком   было  именно  отсутствие
какого-нибудь явного, убедительного недостатка.
     И ее ложь, чем бы она не  объяснялась, не оправдывала моей. В которой я
пытался убедить себя. О том, что Марси мне... безразлична.
     Потому что это было не совсем так. И даже почти совсем не так.
     Вот оттого-то  я и  запаниковал и сбежал.  Потому что почувствовал, что
это  будет  предательством -  по отношению к единственной девушке, которую я
любил.
     Но  сколько еще  можно  жить так  -  закрывшись  от всего  мира - чтобы
простые человеческие чувства не застали меня врасплох?
     Я осознал проблему  -  но легче  не  стало. Сейчас  меня  раздирали два
вопроса:
     Первый: Что делать с памятью о Дженни?
     Второй: Как найти Марси Нэш?

        17

     - Бэрретт, ты, хренов лунатик!
     - Заткнись, Симпсон!
     - Какого черта - зачем нам это было  нужно? Будить  теннисные мячики? -
было видно, что он зол и ничего не понимает.
     И у него были веские причины. Часы показывали еле-еле шесть утра, когда
я выдернул его после дежурства и потащил в теннисный клуб Готхем.
     -  Ну, Бэрретт, -  ныл  Симпсон, меняя свою  больничную форму на мою  -
теннисную, - расскажи еще раз, зачем тебе это нужно.
     - Это просьба, Стив. Мне нужен партнер, которому я мог бы доверять.
     Он не понимал: я не рассказывал ему всей истории.
     - Слушай, - продолжал он, - мы и так  бегаем все мое свободное время. Я
не могу посвящать  жизнь  культивированию  твоего мазохизма.  Зачем играть в
сумерках, черт побери?!
     - Пожалуйста, - сказал я. Настолько убежденно, что Симпсон проникся. По
крайней мере, брюзжать он перестал.
     От раздевалки мы шли не торопясь. Он - от усталости, я - потому что был
занят.
     - У нас - номер шестой, - сказал Стив. И зевнул.
     - Знаю, - по  дороге  я  рассматривал публику на  кортах  с  первого по
пятый. Знакомых лиц не обнаружилось.
     Мы гоняли мячи до восьми утра. К этому моменту Стив еле стоял на ногах,
и слезно просил отпустить его. Впрочем, я и сам был не на высоте.
     -  Ты  играл,  как  кусок  творога,  -  пропыхтел он,  -  Небось  и сам
переутомился?
     - Да-да, - я усиленно размышлял, где она может быть. В Кливленде?
     - Стив, я хочу попросить тебя об огромном одолжении.
     - Каком? - подозрительно спросил он.
     - Еще одна игра. Завтра.
     По моему тону Симпсон почувствовал, что дело серьезное.
     - О'кэй. Но не в шесть утра.
     - Нет, в этом-то и штука! Это непременно должно быть в шесть.
     - Нет, черт  побери!  Всему есть  предел! - прорычал  Симпсон и  врезал
кулаком по стене раздевалки.
     - Пожалуйста, - повторил я. И признался, - Стив, тут замешана девушка.
     Он широко раскрыл слипающиеся глаза:
     - Да-а?
     Я  кивнул.  И  рассказал, что мы встретились  в этом  клубе и не я знаю
других путей найти ее.
     Симпсон  похоже  успокоился.  И  согласился  играть. Потом ему пришло в
голову:
     - А что если она не придет и завтра?
     - Мы просто будем ходить сюда, пока не встретим ее.
     Он только пожал плечами. Друг остается другом, даже если он не выспался
и вымотан до последней степени.

     В офисе я продолжал допекать Аниту. Даже если требовалось выйти по зову
природы, всего на минутку, по возвращении следовал  непременный вопрос: "Мне
кто-нибудь звонил?" .
     Когда она  выходила на обед,  я заказывал себе сэндвич. Так что телефон
ни  минуты  не  оставался   без  присмотра   (не  доверяю  этим   новомодным
коммутаторам). Я не пропустил бы звонка Марси.
     Только вот она не звонила.

     В среду днем я должен был присутствовать на  предварительных слушаниях.
Это заняло полных два часа. Вернулся к четверти шестого.
     - Анита, были звонки?
     - Ага.
     - Отлично... Кто?
     - Ваш доктор. Будет дома этим вечером после восьми.
     Кто это  может  быть?  Не решил  ли  Лондон, что  мне  нужна экстренная
помощь?
     - Что точно он передавал?
     - Боже, Оливер, я же говорила вам! Она просто просила передать...
     - Она?
     - Просто дайте мне  закончить, хорошо? Она просто просила передать вам:
"Доктор Стейн этим вечером будет дома".
     - Доктор Стейн... - разочарованно протянул я. Это была Джоанна.
     - А кого вы ждали, доктора Джонаса Солка? - полюбопытствовала Анита.
     Я  на  секунду задумался.  Может  быть, то,  что  мне  нужно  сейчас  -
дружеская  беседа с  кем-нибудь вроде  Джоанны? Но это  будет  нечестно. Она
слишком... цельная, для такого парня, как я.
     - Больше ничего? - уточнил я.
     - Я оставила несколько записок. Внутриофисных. Мне уже можно уходить?
     - Да, да...
     Я ринулся к рабочему столу. Все внутриофисные записки, как и можно было
предполагать, относились к делам, которые вела фирма. Ни слова от Марси.
     Через два дня старик Джонас пригласил  меня на  совещание  в свой офис.
Черт! Я обещал  Аните, оплатить ей ленч, если она посидит пока в офисе. Босс
пригласил меня -  опять вместе с  мистером Маршем - обсудить  дело  Гарольда
Байя,  работавшего   в  ФБР  на   прослушивании  телефонных   переговоров  и
обнаружившего,  что собственное  ведомство  прослушивает его  самого.  Такое
встречалось  теперь сплошь и  рядом. Гарольд мог рассказать кучу  историй  о
слежке за многими обитателями  Белого  Дома. Естественно,  с бабками у  него
было негусто. Но  Джонас считал, что фирма должна заняться этим делом, чтобы
"держать общество в курсе".
     Через  секунду,  после  того,  как  совещание  закончилось,  я помчался
обратно.
     - Анита, были звонки?
     - Вашингтон, - ответила она, похоже сама впечатлившись, - Директор Бюро
Экономических Перспектив.
     - Ого, - сказал я без энтузиазма, - Больше никого?
     - А вы ждали звонка от Жаклин Онассис?
     - Не надо так шутить, - холодно парировал я и захлопнул дверь офиса.
     Успев еще услышать, как Анита удивленно пробормотала:
     - И какая муха его укусила?

     Разумеется, я не просто ждал звонка.
     Теннис каждое утро. Когда бедняга Симпсон не мог играть, я брал "уроки"
у Петти Кларка, тамошнего тренера-ветерана .
     (-  Послушай  меня,  сынок, Петти  учил всех.  Отсюда  шли  прямиком на
Уимблдон.
     - Эй, может вы помните и Марси Нэш?
     - Ты о той маленькой красотке...
     - Да, да...
     - ... которая в паре с этой рыжей выиграла в сорок восьмом году?
     - Проехали, Петти. Забудьте.
     - Сказать по правде, не припомню, тренировал я ее, или нет.)
     И  еще  каждый день  я  бегал.  Против  движения,  чтобы  видеть  лица.
Бесполезно. Чем бы не занималась  Марси, но это требовало долгих отъездов из
города. Но и я собирался быть упорным.
     Хотя  я  вступил  в Готхемский теннисный клуб немедленно  (единственным
критерием членства  оказалось наличие  зеленых), помогать мне не стали. Клуб
не предоставлял никакой информации о своих членах.


     (- Вы хотите сказать, что у вас нет списков?
     -  Они  только для  внутреннего  пользования.  Прошу  прощения,  мистер
Бэрретт).

     В  какой-то  момент  мне даже пришло в голову  попросить  Гарольда Байя
прослушать  их телефон. Я  вовремя остановился, но само по  себе это неплохо
демонстрирует мое тогдашнее состояние.

     Иногда я  мечтал  организовать  запрос на проверку всех счетов  в "21".
Когда  я попытался  выяснить у Дмитрия,  с кем я  ужинал в тот день, у  него
немедленно проявились признаки необъяснимой амнезии.
     Естественно,  я  заходил  и  в "Биннендэйл".  При  помощи  сомнительной
истории о  богатой  тете и ее наследстве, мне удалось узнать,  что у них  на
самом деле работают трое по фамилии Нэш. Я лично проверил их.
     Первой,  в  отделе женской обуви, мне удалось встретиться  с Присциллой
Нэш. Это была приятная женщина, проработавшая здесь  больше сорока  лет. Она
никогда  не была замужем, единственным живым родственником  имела дядю Хэнка
из  Джорджии,  а  единственным  другом  -  кота  по  кличке  Агамемнон.  Эта
информация стоила мне восьмидесяти семи баксов, на пару  ботинок -  "подарок
на  день рождения  для  моей  сестры", как сообщил  ей в  дружеской  беседе.
(Ботинки я брал на размер Аниты.  Подарок похоже добавил ей уверенности, что
со мной не все в порядке).
     Потом в  мужской отдел. Там  я познакомился с мисс  Элви Нэш. "Привет",
сказала  она,  сверкая  шармом и  шиком. Эта  Нэш была  чернокожей  и  очень
красивой.
     - Чем я могу помочь вам сегодня? - просияла она. И на самом деле - чем?
     Мисс Элви  Нэш  убеждала  меня, что мужчинам в наше время  стоит носить
рубашки  со  свитерами.  К   тому  моменту,  когда  она  закончила,  я  стал
обладателем  целых  шести  штук.  Непостижимым  путем расставшись  с трехста
долларами и какой-то мелочью.
     - Девушки не отведут от вас взгляда. Вы выглядите просто потрясающе!  -
сказала мисс Элви  напоследок. И я удалился, выглядя просто  отлично.  Но, к
сожалению, только выглядя.
     К  счастью  для моих  финансов, третьим  и  последним из Нэшей оказался
Родни П. Нэш, последние шесть недель находившийся в Европе.
     - И где  же она? - спросил Стив, героически продолжавший ходить со мной
на утренние игры.
     - Нигде, - ответил я.

     И еще меня изводил повторяющийся кошмар.
     Во сне я заново переживал мучительную ссору, которая случилась  у нас с
Дженни в  первый год  нашего брака. Она хотела,  чтобы я встретился со своим
отцом, или хотя бы помирился  с ним по телефону. Я до сих пор не мог забыть,
как  кричал на нее.  Я как будто  сошел с ума. Испугавшись, она ушла из дому
бог  знает куда. Я искал ее по  всему  Кембриджу - и  не мог  найти. Потом я
вернулся домой - и нашел Дженни. Она сидела на ступеньках и ждала меня.
     Именно это и снилось мне с одной поправкой: Дженни не появлялась.
     Я искал ее так же неистово, как тогда. Я возвращался в  отчаянии, как и
в тот день. Но Дженни нигде не было.
     Что это должно было означать?
     Я был напуган потерей Дженни?
     Или хотел (!) потерять ее?
     Доктор Лондон сделал предположение:  не пытаюсь ли я в последнее  время
найти другую девушку после еще одной вспышки гнева?
     Да. Я разыскиваю Марси Нэш.
     Но что общего у Марси и Дженни?
     Конечно, ничего.

        18.

     Через три недели я сдался. Марси-фамилию-не-знаю не позвонит. И кто, на
самом  деле,  может  обвинить  ее? Этот  атлетический  график вот-вот грозил
свести  меня в  могилу. Не говоря уж  о постоянном ожидании звонка. Понятно,
что и на работе дела  шли отвратительно  -  когда для них вообще  оставалось
время. Все катилось к чертям. За исключением настроения, которое  находилось
там уже  давно.  Пора  было  заканчивать.  Так  что  к трехнедельному юбилею
разгрома при Мечант Луп я сказал себе: дело закрыто. Завтра снова становлюсь
нормальным человеком.  И, чтобы достойно  отметить это великое достижение, я
решил слегка расслабиться.
     -  Оливер, где  мне искать вас, если вы понадобитесь? - спросила Анита,
смертельно уставшая от меня за эти три недели.
     - Исключено, - ответил я и вышел.

     Все, больше никаких галлюцинаций. Никаких  Марси  в двух шагах  впереди
(все  они естественно оказывались незнакомыми  высокими блондинками.  Как-то
мне попалась даже  одна с  ракеткой. Я сделал  великолепный  рывок - только,
чтобы  обнаружить еще  одну  почти-Марси.  Нью-Йорк  прямо-таки наводнен  ее
копиями).
     Теперь, когда  окажусь на Пятидесятой авеню, пройду  мимо "Биннендэйл",
как   проходил  там  до  этой  трехнедельной  горячки.  Спокойно.  Обдумывая
что-нибудь  приятное, вроде очередного  дела или ожидающегося ужина. Никаких
дорогостоящих  расследований, никакого систематического прочесывания отделов
- в надежде наткнуться на Марси в "Все для тенниса" или "Женском белье".
     Просто брошу взгляд на витрину и пройду мимо.
     Но с моего последнего посещения (вчера) тут похоже произошли  кое-какие
перемены. Новая вывеска гласила:  "ЭКСКЛЮЗИВ - ТОЛЬКО ЧТО ИЗ ИТАЛИИ. НОВИНКА
ОТ ЭМИЛИО АСКАРЕЛЛИ".
     А  могучую  фигуру  манекена  (настоящий  йелец!)  облегал  кашемировый
свитер. Черный.  С эмблемой  "Альфа-Ромео". Вывеску можно  было  хоть сейчас
привлекать   за   лжесвидетельство.   Предъявив  в   качестве  вещественного
доказательства собственное тело. По странному  совпадению облаченное в такой
же  свитер. И  получил  я его  уже несколько  недель  назад. Три, чтобы быть
точным.
     Наконец нормальная зацепка! Кто-то подарил или продал его Марси, и этот
кто-то должен быть занят  в импорте. Теперь, с  фактами на руках  можно было
идти на штурм цитадели, требовать немедленных ответов и получать их.
     Но, постой, Оливер. Ты говорил, что  инцидент исчерпан и  это  на самом
деле так. Брось и иди. Чертово дело о кашемировом свитере закрыто.

     Через несколько  минут  я был  дома и перебирал свою обширную коллекцию
спортивной  формы,  имея в планах  пробежаться в  парке.  Выбор  носков  уже
сузился до трех или четырех, когда зазвонил телефон.
     Ну и пусть себе звонит, пока не надоест. У меня есть приоритеты.
     Ему  не  надоедало.  Скорее  всего Анита  с  Очень  Важным Вопросом  из
Вашингтона.
     Я взял трубку и сообщил:
     - Бэрретта нет дома.
     - Да? Вероятно он вышел со своим клиентом в открытый космос?
     Марси.
     - Э-э...- как насчет красноречия?
     - Чем ты занят, Оливер? - спросила она. Очень мягко.
     - Собираюсь выйти на пробежку в Центральный Парк.
     - Плохо. Я могла бы присоединиться, но уже бегала утром.
     Что объясняло ее отсутствие по вечерам.
     - А...- сказал я. И торопливо добавил, - Очень плохо.
     - Я звонила тебе в офис, хотела спросить, обедал ли ты  уже. Но если ты
собираешься...
     - Нет. Честно говоря, я немного проголодался.
     Короткая пауза.
     - Это хорошо, - сказала она.
     - Где нам встретиться?
     - Ты мог бы подъехать и подобрать меня?
     Мог бы - что?
     - Где ты, Марси?
     - "Биннендэйл". Деловые офисы на верхнем этаже. Просто попроси...
     - Да. О'кэй. Когда?
     - Не торопись. Когда тебе удобно. Я подожду.
     - О'кэй.
     Трубки мы положили одновременно.
     Вопрос: Нестись сломя голову? Или все-таки вначале побриться и  принять
душ?
     Компромисс: купаемся, потом берем такси.
     Через пятнадцать минут я снова был у "Биннендэйл".
     Вначале я собирался  подняться пешком, но потом рассудил, что появиться
с пожарной лестницы  было бы некруто. Так  что пришлось дожидаться лифта. На
самый верх.
     Выйдя, я попал в самый настоящий рай. Ковер, изображал огромный участок
нетронутого пляжа - притом такой  же мягкий. Дальше, у самой кромки берега -
сидела секретарша. За спиной у нее была Америка. То есть - карта Соединенных
Штатов  с  маленькими   флажками,  обозначающими,  где  сделал  свои  ставки
"Биннендэйл" .
     - Могу я вам помочь, сэр? - спросила секретарша.
     - Э... Да. Меня зовут Бэрретт...
     - Да. Вы ищете Марси.
     - Э... Верно.
     - Вон тем коридором и прямо. Вы почти на месте.
     Я рванул вперед, потом заставил себя притормозить. Идти, не бежать. Как
можно медленнее.
     Это  был роскошный, длинный коридор. Где, ко всем чертям, он кончается?
Впрочем, компания подобралась славная.
     Вначале  я  миновал  офис  Уильяма  Эшворта  (Генеральный  Менеджер  по
маркетингу).
     Потом Арнольда Х. Сандела, казначея.
     Потом Стивена Никольса-младшего, первого вице-президента.
     Наконец  коридор  закончился.  В просторной приемной  сидели  сразу две
секретарши.
     Когда я вошел, позади них распахнулись высоченные двери.
     Это была она.
     Я остановился.
     Марси смотрела на меня, а я на нее. Ничего подходящего на ум не шло.
     - Заходи, - наконец сказала она (первый приз за самообладание).
     Кабинет был велик и элегантен.
     Мы с ней - и никого больше.
     Теперь я все понял.
     Наконец она заговорила:
     - Это были скверные три недели.
     - Совершенно  неделовые.  Я  почти  разорился  в  этих  магазинах, пока
пытался найти тебя.
     Марси улыбнулась.
     - Послушай, - сказал я, - Кажется, я был чересчур нетерпелив.
     - Понимаю, - ответила она, - Я тоже была чересчур скрытной.
     Но теперь загадка разрешилась.
     - Ты не совсем работаешь на "Биннендэйл". Скорее он работает на тебя.
     Марси кивнула. Почти смущенно.
     - Мне надо было сказать тебе раньше, - произнесла она.
     - Все нормально. Теперь я понимаю.
     Она выглядела, как будто с нее гора свалилась.
     - Эй, Марси, ты и представить не можешь, как мне это знакомо.  Когда ты
богат, то всегда внутри есть  этот чертик со своим  чертовым вопросом: "Кого
они все любят: меня, или мои баксы?" Знакомо ведь?
     - Что-то в этом роде
     Мне хотелось  сказать  больше.  Например: "Ты  же красива. Умна. У тебя
есть тысячи достоинств, которые привели бы  в восторг любого парня". Но я не
мог. Пока.
     Кто-то должен был сделать первый шаг.
     - Давай пойдем отсюда, - предложил я.
     Она кивнула. Покопалась в верхнем ящике стола и кинула мне ключ.
     - Она стоит внизу.
     - Хочешь, чтобы вел я?
     Она улыбнулась и опять кивнула.
     -  Но пожалуйста,  Оливер,  будь  осторожен. Мои  инструменты не  менее
хрупкие, чем твои.

        19.

     Я  что-то читал об этом несколько лет назад.  Внезапная смерть  Уолтера
Биннендэйла,  отца-основателя.  И  его   империя  из  одиннадцати   городов,
оставшаяся совсем молоденькой дочери.
     Когда-то у нее  был  старший брат. Фанаты гонок вспомнят, как в 1965-ом
году Бин  Биннендэйл вылетел с трассы  и  разбился у Зандфорта  всего  через
несколько секунд после того, как обошел Буссье и стал лидером гонки.
     Всезнающая пресса предсказывала, что девочка как можно быстрее  продаст
фирму  и   заживет,  как   полагается  богатой   наследнице.   Вместо   того
двадцатичетырехлетняя  девушка решила  заняться бизнесом и  продолжить  дело
своего отца.
     Эксперты веселились. Это "управление" несомненно  должно было кончиться
быстрым крахом сети. Который, впрочем, не спешил наступать.  Через два года,
когда "Биннендэйл" готовился расширить сеть  на Западное побережье, это тоже
называли  капризом  подростка. К  моменту открытия магазинов в Лос-Анджелесе
(семнадцатый филиал), их капитал удвоился.
     Иногда мне на глаза попадались коротенькие заметки об их прогрессе. Имя
президента всегда упоминалось вскользь. Никаких  опубликованных  фотографий.
Никаких статей  об  общественной  деятельности. Никакой скандальной  хроники
брака. Никакой  информации  о  разводе.  Такая анонимность почти невероятна,
когда ты - из богатейших людей страны. Не говоря уж о красоте. Я не особенно
удивился бы, узнав, что Марси платит информационным агентствам, чтоб держать
их на дистанции.
     Вот такие интересные мысли приходили  мне, когда я  вел  белый Мерседес
Марси  на  север  по  Меррит-Паркуэй.   Первым  делом  я  воспользовался  ее
телефоном, чтоб отменить визит к доктору Лондону. Потом она позвонила в свой
офис и попросила "Похерить все сегодняшние встречи" (дословно). После чего я
утопил газ.
     Марси   улыбалась,  наблюдая,   как   я   глумлюсь   над   ее   частной
собственностью.
     - По  какой-то  непостижимой  причине,  Оливер, ты нравишься мне. Но ты
невозможно импульсивен.
     -  Ты сама  не лучше. Без скольких переживаний можно было  бы обойтись,
если бы ты с  самого начала сказала: "Моя фамилия Биннендэйл". Я бы ответил:
"Ну и что? Это восхищает меня намного меньше, чем твоя попка".
     Что-то в ее глазах сказало мне, что она поверила.
     - Послушай, Оливер, я знаю, что это немного отдает паранойей. Но просто
вспомни, мне уже однажды не повезло.
     - Что же сделал твой бывший муж?
     - Мне? Другим девушкам? Пожалуйста, уточни.
     - Например, что он делает сейчас?
     - Ничего.
     - Ничего?
     - Хорошо, скажем так, он очень хорошо устроен.
     Это было сказано странным тоном. Не могла же она иметь в виду того, что
пришло мне в голову.
     - Марси, ты имеешь в виду, что... платишь ему?
     - Нет.  Я не  имею в виду. Я утверждаю. Теперь  он богатый  разведенный
муж.
     Это меня поразило. Как могла Марси так обмануться?
     Я не задавал вопросов. Она хотела, чтоб ее выслушали.
     -  Послушай. Я училась в колледже, и сама толком не понимала, в чем моя
роль  в этой жизни.  И тут - бах!  Появляется  парень - невероятно красивый,
невероятно харизматичный...
     Мне захотелось побыстрее проскочить эту часть рассказа.
     -   ...который  говорит  вещи,  которые  мне  хочется  слышать,  -  она
замолчала.
     - Я была ребенком. Я влюбилась.
     - А потом?
     - О'кэй, папа все  еще надеялся уговорить  Бина снять  шлем  и заняться
бизнесом. Естественно, братец ускорялся в прямо противоположном направлении.
Так  что, когда появилась я  со своим  блестящим  бойфрэндом,  папа  немного
обалдел. Майк  казался ему кем-то вроде то ли Иисуса Христа,  то ли Альберта
Эйнштейна - разве что прическа поскромнее. Короче, даже  если бы я захотела,
у меня не было ни единого шанса усомниться в абсолютном совершенстве Майкла.
Думаю, что  папа полюбил меня  еще сильнее, когда привела ему этого ужасного
второго  сына. Во время свадьбы я почти ждала, что он скажет  "Согласен"  за
меня.
     - А как реагировал Бин?
     - О, это была ненависть с первого взгляда. Причем взаимная. Бин  всегда
говорил мне, что Майкл - "барракуда в костюме".
     - Что, я полагаю, было правдой.
     -  Гм, это  все-таки было  немного несправедливо.  Я имею  в  виду,  по
отношению к барракудам.
     Похоже, она шутила так не в первый раз. Веселее не стало.
     - Но что, в конце концов, заставило вас разойтись?
     - Майкл не любил меня.
     Марси попыталась произнести это так, как будто это не имело значения.
     - А точнее?
     - Думаю, он понял, что хоть он и  нравится Уолтеру,  но рано или поздно
Бин возьмется за ум и станет боссом. Идея быть дублером его не вдохновила  и
он взял самоотвод.
     - Плохо, - глубокомысленно сказал я.
     -  Да.  Если  бы  только  он  потерпел еще  пять  месяцев...  -  она не
договорила. Без комментариев. Даже без пожеланий Майклу Нэшу гореть в аду.
     Я не имел  ни малейшего понятия, что говорить ("Ой, так это значит тебя
кинули?"). Так что оставалось просто молчать и следить за дорогой.
     Потом мне пришло в голову:
     -  Марси,  скажи,  а  что  заставило  тебя  думать,  что со мной  будет
по-другому?
     - Ничего. Я просто надеюсь...
     Она коснулась моей руки.  По  спине  побежали  мурашки. Общение  быстро
переставало быть чисто духовным. Следовательно, пора расставить все точки.
     - Марси, а  у  тебя  не  возникало никаких ассоциаций  по  поводу  моей
фамилии?
     - Нет. А должны были? - тут ее осенило.
     - Бэрретт... Инвестиционный банк? Заводы? Это твоя семья?
     - Дальний родственник. Мой отец.
     Некоторое время мы ехали молча. Потом она тихо сказала:
     - Я не знала.
     Признаюсь, мне было приятно.

     Мы ехали все дальше - в бархатную ночь Новой Англии.
     Не то чтоб я колебался. Просто искал подходящее место.
     - Мне кажется, Марси, там должен быть камин.
     - Да, Оливер.
     Мы нашли его только в Вермонте.
     "Хижины  дяди  Эбнера".  У  маленького  озера Кенауоки.  Шестнадцать  с
половиной  за  ночь,  включая  дрова. Перекусить  можно  в ближайшем  бистро
"Говард Джонсонс".
     Так что перед тем, как слиться в объятиях у камина, я решил угостить ее
роскошным ужином в ГоДжо.

     За едой мы вспоминали детство.
     Вначале  я  основательно достал  Марси историей своего полу-преклонения
полу-соперничества с отцом.
     Потом выслушал ту же песню от нее.  Все,  что она делала в  жизни, было
вызовом ее Большому Папочке.
     -  Честно говоря, Уолтер  обратил на меня внимание  только после гибели
брата.
     Мы были  похожи  на  двух  актеров,  сравнивающих  свою  игру в  разных
постановках "Гамлета". Только вот  Марси не  желала играть Офелию. Ее  роль,
как  и  моя,  была  ролью  Меланхоличного  Принца. Мне всегда казалось,  что
женщины соперничают со своими матерями. Кстати, о матери она не упомянула ни
разу.
     - А у тебя есть мать? - наконец спросил я.
     - Да, - ответила она. Без эмоций.
     - Она жива?
     Марси кивнула.
     - Они с Уолтером развелись  в 1956-ом. Она  не добивалась  родительских
прав. Вышла замуж за торговца недвижимостью из Сан-Диего.
     - Ты когда-нибудь видела ее?
     - Она присутствовала на свадьбе.
     Бледная улыбка Марси не убедила меня, что ей это безразлично.
     - Извини.
     - Я бы все равно рассказала. Теперь ты.
     - Что?
     - Расскажи что-нибудь ужасное о своем прошлом.
     Я задумался на минуту. И признался:
     - Я был хоккеистом. Играл грязную игру.
     - В самом деле? - загорелась Марси.
     - Угу.
     - Оливер, я хочу подробностей.
     Она на самом деле хотела их. Полтора часа кряду она требовала все новых
хоккейных историй.
     Но тут я слегка коснулся ее губ.
     - Завтра, Марси.
     Когда я расплачивался, она заметила:
     - Это был лучший ужин в моей жизни.
     Почему-то я решил, что речь идет не о макаронах и не о мороженном.

     Держась за руки, мы вернулись к "Дядюшке Эбнеру".
     Потом зажгли камин.
     Потом помогли друг другу  стать чуточку менее застенчивыми, чем были до
того.
     И еще много приятных вещей произошло тем вечером - как-то само по себе.
     А потом мы заснули - обнявшись.

     Марси проснулась рано. Но я уже сидел на берегу и смотрел, как восходит
солнце.
     Кутаясь  в  свой  плащ,  с растрепанными  волосами,  она  села рядом  и
прошептала (хотя на мили вокруг не было ни души):
     - Как ты, Оливер?
     - О'кэй, - я коснулся ее руки. Зная, что и голос, и глаза выдадут меня.
     - Тебя что-то беспокоит?
     Я кивнул.
     - Потому что ты думал о... Дженни?
     - Нет, - сказал я и посмотрел в сторону озера, - Потому что не думал.
     Потом, без лишних слов,  мы  встали и двинулись  в "Говард  Джонсонс" -
завтракать.

        20.

     - Что вы чувствуете?
     - О боже, неужели не видно?
     Я улыбался, как идиот. Какие еще симптомы нужны  ему, чтобы подтвердить
диагноз "Абсолютно Счастлив"? Станцевать качучу вокруг офиса дока?
     - Я  не могу  дать  медицинского  определения.  Похоже, у  вашей  науки
отсутствует терминология для обозначения счастья.
     По прежнему нет ответа. Мог бы хотя бы поздравить.
     - Доктор, я на подъеме! Как флаг на Четвертое июля!
     Разумеется,  это была банальность. Но, черт побери, я был  возбужден, и
мне невероятно  хотелось поделиться. Даже не поделиться - просто кричать  об
этом.  После  бесконечных месяцев оцепенения - наконец  что-то  напоминающее
человеческие чувства. Как я мог объяснить это психиатру?
     - Послушайте, доктор, мы  нравимся друг  другу. Создаются отношения.  В
каменной статуе потекла живая кровь.
     - Это - в общем, - предположил доктор Лондон.
     - Это главное, - настаивал я, - Вы не понимаете, мне - хорошо?
     Пауза. Почему человек,  который  так  хорошо понимал мою боль, выглядит
теперь глухим к моему счастью? Я посмотрел ему в глаза.
     Все, что он произнес, было: "Завтра в пять".
     Я кивнул и выскочил на улицу.

     Мы уехали из  Вермонта в семь сорок пять  и, сделав  пару  остановок на
кофе, заправку и  поцелуи, в полдвенадцатого прибыли к ее дому -  крепости в
стиле барокко. Машину  оставили швейцару. Я взял Марси за руку и  привлек на
расстояние приятной близости.
     -  На  нас  же смотрят!  - запротестовала  она. Не слишком  настойчиво,
впрочем.
     - Это Нью-Йорк. Всем до лампочки.
     Мы поцеловались. Как  я и предсказывал, никому в городе  не  было дела.
Кроме нас самих.
     - Давай пообедаем вместе, - предложил я.
     - Обед - сейчас.
     - Отлично! Мы как раз вовремя.
     - У меня дела, - сказала Марси.
     - Не переживай! У меня отличные отношения с твоим боссом.
     - Но у тебя  тоже  есть обязанности. Кто  стоял  на страже  гражданских
прав, пока нас не было в городе?
     Ха! Бэрретт не подрывается на собственных минах.
     -  Марси,  я  здесь,  чтоб  реализовать свое  фундаментальное  право на
счастье.
     - Не на улице.
     - Хорошо. Давай поднимемся и возьмем по тарелке чего-нибудь...
     -  Мистер  Бэрретт,  будьте так добры, идите  в  свой офис, и займитесь
делом. Вернетесь к ужину.
     - Когда? - нетерпеливо спросил я.
     -  К ужину,  - повторила она и  попыталась удрать. Но  я не отпустил ее
руку.
     - Я уже голоден.
     - Придется подождать до девяти.
     - Шесть тридцать, - сделал я свою ставку.
     - Полдевятого.
     - Семь, - настаивал я.
     - Восемь и это последнее слово.
     - Ты ведешь бизнес абсолютно беспощадно.
     -  А я  и  есть  беспощадная сучка, - ответила она.  Потом улыбнулась и
устремилась к своему невероятному замку.

     Зевать я начал в  лифте,  по дороге  к офису.  Спали мы по минимуму,  и
сейчас это начинало сказываться. К тому же вид у меня был изрядно помятый. В
одном  из  автоматов  я  купил  дешевую  бритву  и  попытался  побриться.  К
сожалению, рубашек в автомате не  нашлось. Так что я неизбежно выглядел так,
будто всю ночь занимался тем, чем занимался.
     - Привет мистеру Ромео, - завопила Анита.
     Кто, черт побери, сказал ей?
     -  Это  написано у вас на свитере:  "Альфа-Ромео". Я решила,  что это -
ваше  имя. И  вы точно не  мистер  Бэрретт. Тот появляется в офисе с первыми
лучами солнца.
     - Я проспал, - сказал я и попытался укрыться у себя в кабинете.
     - Оливер, приготовьтесь к шоку.
     Я остановился.
     - Что случилось?
     - Атака разносчиков цветов.
     - Что?
     - А вы не чувствуете?
     Я вошел в свой  кабинет... точнее,  то, что было им. Сейчас я как будто
попал в теплицу. Цветочное буйство везде. Даже мой рабочий  стол превратился
в ложе, украшенное розами.
     - Кто-то вас любит, - сказала Анита, наслаждаясь ароматами.
     - Было письмо? - спросил я, от души надеясь, что она не вскрывала его.
     - На ваших розах - то есть у вас на столе.
     Я схватил его. К счастью, оно было запечатано и помечено: "Лично".
     - Очень плотная бумага,  - сказала Анита, - Даже  на просвет невозможно
разобрать ни слова.
     - Можете идти на обед, - сказал я, подарив ей не самую теплую улыбку.
     - Что случилось,  Оливер? -  спросила она, пристально  разглядывая меня
(костюм немного помят, а в остальном все благопристойно. Я проверял).
     - В каком смысле?
     - Вы совершенно забыли поинтересоваться, были ли сообщения.
     Я  еще  раз  посоветовал  ей  идти. И  повесить  снаружи  плакатик  "Не
беспокоить".
     - Откуда у  нас ему  взяться?  Это же  не отель, забыли? - она вышла  и
захлопнула дверь.
     Я почти разорвал конверт в клочья.
     Письмо гласило:

     "Не знаю, какие тебе нравятся и не хочу разочаровывать,

     С любовью,
     М."

     Я улыбнулся и схватился за телефон.
     - Она на конференции. Могу я спросить, кто звонит?
     - Это ее дядя Эбнер, - ответил я голосом доброго дядюшки. Пауза, щелчок
и внезапно голос босса.
     - Да?
     Марси на линии, тон - самый официальный.
     - А почему так сухо?
     - Я на совещании с менеджерами Западного побережья.
     Ага,  верхний  эшелон.  Сливки.  И  она играет перед  ними роль Снежной
Королевы.
     - Я  перезвоню позже, - сказала Марси,  отчаянно пытаясь сохранить свой
замороженный имидж.
     - Я коротко. Цветы замечательные...
     - Отлично. Я перезвоню...
     - И еще одно. У тебя самая фантастическая попка...
     Щелк! Эта сучка положила трубку!
     Сердце заныло и навалилась усталость.

     - Он живой?
     Постепенно я стал различать голоса где-то на  периферии сознания. Голос
принадлежал  Барри  Поллаку,  молодому выпускнику,  недавно  поступившему  в
фирму.
     - А еще этим утром выглядел таким  живым, - это уже Анита, пробуется на
роль безутешной вдовы.
     - Как он попал сюда? - спросил Барри.
     Я сел. Черт, оказывается, я заснул на своем ложе из роз.
     - Привет,  ребята, -  пробормотал я, зевая,  но пытаясь изобразить, что
сиеста на рабочем столе - обычное дело, - В следующий раз попробуйте вначале
стучать, о'кэй?
     - Мы  пробовали,  - робко сказал  Барри, - много  раз. А  потом  решили
войти, чтобы проверить... что с вами все хорошо.
     - Все отлично, - ответил я, беззаботно смахнув с костюма
     пару лепестков.
     - Я приготовлю кофе, - Анита вышла.
     - Что у тебя, Барри? - спросил я.
     -  Ну,  помните, дело  попечительского  совета  школы.  Мы готовили его
вместе, помните?
     -  Ага,  - я  смутно начинал вспоминать, что  где-то в другой вселенной
Оливер Бэрретт был адвокатом, - у нас назначена встреча?
     - Да. Сегодня  в три, - ответил он,  перебирая бумаги  и переминаясь  с
ноги на ногу.
     - О'кэй, значит встречаемся здесь.
     - Ну,  это...  Сейчас что-то вроде полпятого,  - сказал Барри, надеясь,
что его аккуратность не сочтут оскорблением.
     - Четыре тридцать! О черт! - я вскочил.
     - Я собрал много материалов, - начал он.
     -  Нет.  Слушай, Барри,  давай встретимся завтра и  поговорим об  этом,
о'кэй? - и я направился к двери.
     - Когда?
     - Назначаешь ты. Первым делом с утра.
     - В полдевятого?
     Я замялся. Дело попечительского совета определенно не было самым важным
в завтрашней утренней деятельности.
     - Нет. Я встречаюсь с ... важной шишкой. Лучше к десяти.
     - О'кэй.
     - В десять тридцать было бы еще лучше, Барр.
     - О'кэй.
     Вылетая за дверь я еще слышал его бормотание:
     - Но я на самом деле собрал очень много материалов...

     У  доктора  я  оказался  раньше обычного,  но ушел  с радостью. Лондон,
похоже,  настроился  сегодня на другую волну, да и у меня  была куча срочных
дел. Например, постричься. И подобрать гардероб. Надо ли надевать галстук? А
брать с собой зубную щетку?
     Черт, все равно остается несколько часов. Так что я решил пробежаться в
Центральном парке.
     Убить время. Ну и взглянуть на ее дом.

        21.

     Замок принцессы стережет охрана.
     Вначале вы минуете Стража Ворот, который тщательно проверяет законность
вашего визита. Затем, если чистота ваших помыслов сомнению  не подлежит,  он
проведет вас в приемную, где верные слуги попытаются посредством коммутатора
выяснить, ожидает ли августейшая особа вас, простого смертного.
     - Да, мистер Бэрретт, - произнес ливрейный цербер, - вы можете войти.
     Сказано это было тоном, не оставляющим сомнений, что если бы решал он -
я вряд ли бы прошел.
     - Это  отличная  новость, - ответил я, - Могли  бы вы проводить  меня в
покои Биннендэйл?
     - Пройдите через двор, дальний проход направо, лифт на верхний этаж.
     - А номер квартиры? - уточнил я.
     - Там только одна квартира, мистер Бэрретт.
     - Спасибо. Чрезвычайно благодарен. (Самодовольная задница).
     На единственной двери номера не оказалось. Как, впрочем, и любой другой
информации. Сжимая в руке букетик, купленный здесь же на углу,  я позвонил -
чрезвычайно благовоспитанно.
     Марси открыла почти мгновенно. На ней была эта шелковая штука - из тех,
что  женщины  носят дома  -  разумеется,  если  их  зовут, например, царицей
Савской. В любом  случае,  то, что не скрывалось под тканью, выглядело очень
аппетитно.
     -  Эй, ты выглядишь  так,  как будто я  где-то тебя  видела, -  сказала
Марси.
     - Я собираюсь действовать куда активнее, когда окажусь внутри.
     - Зачем ждать?
     Я  и  не  стал.  Ощутив  в руках  очень много  Марси-в-шелках. Потом  я
протянул ей цветы.
     - Это все, что мне удалось добыть. Какие-то лунатики скупили все  цветы
в городе.
     Марси взяла меня за руку и повела внутрь.
     Все дальше и дальше.
     Места  было  столько, что  это  начинало действовать  на  нервы. Мебель
подбирали с великолепным  вкусом, но на мой взгляд, ее было  чересчур много.
Но главным образом поражало все-таки пространство.
     На стенах висело множество картин, из тех, которые украшали мою комнату
в Гарварде. С той разницей, что эти не были репродукциями.
     - Мне понравился твой музей, - сказал я.
     - А мне понравился твой звонок, - парировала она.
     Внезапно я обнаружил себя на стадионе.
     Похоже,  это место называлось гостиной. Но оно  было чудовищно. Потолки
высотой  футов двадцать. Громадные  окна, выходящие на Центральный парк. Вид
из них отвлек меня от развешанных на  стенах картин. Хотя  некоторые из  них
отличались таким же сюрреализмом, как и их воздействие на меня.
     Марси развлекало мое изумление.
     - Он невелик, но это - дом, - сказала она.
     - Боже, Марси, ты же можешь оборудовать теннисный корт прямо здесь.
     - Могу. Если ты будешь играть со мной.
     Понадобилось  время просто, чтобы пересечь  эту комнату.  Наши  шаги  в
унисон щелкали по паркетному полу .
     - Куда мы направляемся? - не выдержал я, - В Пенсильванию?
     - Немного ближе, - ответила она и крепче сжала мою руку.
     Мы оказались в библиотеке. Мерцал камин. Бокалы ждали нас.
     - Тост? - спросила она.
     - За попку Марси! - поднял бокал я.
     - Нет, - забраковала она.
     - За грудь Марси!
     - Попробуй еще раз, - наложила вето она.
     - Хорошо, за мозги Марси...
     - Уже лучше.
     - Которые так же полны любви, как ее попка и грудь.
     - Пошляк.
     -  Я чудовищно  сожалею,  - раскаялся  я,  - и готов  взять  все  слова
обратно.
     - Пожалуйста, Оливер. Не надо. Мне понравилось.
     И мы выпили за это.
     Несколько бокалов спустя я дозрел, чтоб высказаться по поводу ее отчего
дома.
     - Эй,  Марси, как ты можешь жить в этом мавзолее? Да, отцовский дом был
большим, но  чтобы  играть у меня  были лужайки.  А  все,  что есть у тебя -
комнаты. Древние пыльные комнаты.
     Она пожала плечами.
     - Где жили вы с Майклом?
     - В дуплексе на Парк авеню.
     - Которым он сейчас и владеет?
     Она кивнула, потом добавила:
     - Впрочем, свои спортивные туфли мне удалось вернуть.
     - Чрезвычайно щедро. Но потом ты вернулась под крыло к папочке?
     - Пардон,  доктор,  но  я дура не до такой степени.  После развода папа
предусмотрительно  послал  меня  в  командировку  по дальним  филиалам. И  я
работала там, как проклятая.  Это было  что-то вроде  терапии-стажировки. Он
умер внезапно. Я вернулась на похороны  и осталась  здесь. Временно, так мне
казалось. Наверное,  мне  надо  было закрыть  квартиру.  Но  каждое  утро  я
садилась за то, что привыкла называть папиным рабочим столом. И по какому-то
атавистическому рефлексу почувствовала, что... вернулась домой.
     - Это бывает. Не оправдывайся, - добавил  я. Потом встал, подошел к ней
и положил руку на очаровательную деталь ее анатомии.
     Не успел я дотронуться до нее, как возникло привидение.
     Древний старец  весь в  черном -  кроме белого кружевного  воротничка и
фартука.
     Оно заговорило.
     - Я стучал, - сказал призрак.
     - Да, Милдред?  - небрежно  ответила Марси,  в  то время как  я пытался
втянуть пальцы внутрь рукава.
     - Ужин готов, - сообщило видение и испарилось. Марси улыбнулась мне.
     И я улыбнулся ей.
     Несмотря на странную обстановку,  я чувствовал себя  счастливым. Потому
что  рядом  со  мной  был...  кто-то  еще.  Я совсем  забыл,  каково  это  -
чувствовать рядом чье-то сердцебиение.
     - Ты не голоден, Оливер?
     - Уверен, что буду - к тому моменту, когда мы доберемся до столовой.
     И мы пошли. Прошли еще одну галерею, пересекли будущий теннисный корт и
попали в столовую - хрусталь и красное дерево.
     - Чтоб не вводить тебя в заблуждение, - сказала Марси, когда мы сели за
огромный стол, - дизайн ужина мой, исполнение - профессионалов.
     - Ты имеешь в виду поваров?
     - Да. Я не очень хорошая хозяйка.
     - Марси,  не  волнуйся. Моя  недавняя  диета не  слишком  отличалась от
собачьих консерв.
     Ужин не был похож на предыдущий - во всех смыслах.
     Еда, конечно, была лучше, а вот разговоры намного хуже.
     - Какой соус... Телятина по-веллингтоновски... О,  Шато-Марго пятьдесят
девятого года... Это суфле просто фантастично.
     Вот и все. В основном я просто жевал.
     - Оливер, ты кажешься немного молчаливым.
     - Я просто потерял дар речи от всех этих гастрономических чудес.
     Она почувствовала иронию.
     - Я перестаралась, да?
     - Марси, не надо  волноваться из-за пустяков. Не имеет значения, что мы
едим. Главное, что мы делаем это вместе.
     - Да, - согласилась она.
     Но я  видел, что  ей  кажется,  что я критикую ее. По-моему,  так оно и
было. Но безо всякого намерения обидеть. Надеюсь, она не расстроилась.
     В любом случае, я попытался успокоить ее.
     -  Марси, это  не  значит,  что мне  не понравилось. На самом деле. Это
напомнило мне дом.
     - Который ты презираешь.
     - Кто это сказал?
     - Ты. Вчера.
     Ага, факт. Кажется, в ГоДжо. (Неужели прошел всего один короткий день?)
     - Послушай. Прости, если обидел.  Понимаешь, когда мои родители ужинали
в таком  стиле, это казалось чем-то подагрическим. С другой стороны, у  тебя
это получается элегантно.
     - Ты на самом деле думаешь так?
     Это требовало некоторой дипломатичности.
     - Нет, - искренне признался я.
     -  Я   не   обижена,   -  сказала   она   голосом,  утверждавшим  прямо
противоположное, - Мне просто хотелось произвести впечатление. Я не часто ем
в таком стиле.
     Услышать это было облегчением.
     - Хорошо, а как часто?
     - Дважды.
     - В неделю?
     - Дважды со смерти папы. (Шесть лет назад).
     Я почувствовал себя последним сукиным сыном.
     - Может, все-таки выпьем кофе?
     - Могу я сам выбрать комнату? - намекнул я.
     - Нет. В моих владениях ты следуешь за мной.
     Я  последовал. Назад  в  библиотеку.  Там  стоял  кофе,  а  из  скрытых
динамиков несся Моцарт.
     - Ты на самом деле принимала тут гостей всего дважды?
     Она кивнула:
     - Оба раза это был бизнес.
     - А как насчет социальной жизни? - я старался быть деликатным.
     - В последнее время намного лучше, - ответила она.
     -  Нет, Марси, серьезно,  чем ты  обычно  занимаешься  в  Нью-Йорке  по
вечерам?
     - Ну,  это  очень увлекательно. Я возращаюсь домой, бегаю в парке, если
еще светло. Потом обратно на работу. У меня в офисе есть выход на линию, так
что я принимаю звонки из Калифорнии.
     - До полуночи, не так ли?
     - Не всегда.
     - А потом?
     - Останавливаюсь и пытаюсь расслабиться
     - Ага! Что означает...
     - Имбирный эль и сэндвичи с Джонни.
     - Джонни? - Я не смог скрыть ревности.
     - Карсоном. Интересно послушать за ужином .
     - А-а... - Успокоившись, я снова перешел в наступление.
     - А чем-то кроме работы ты занимаешься?
     - Маршал Маклюен сказал: "Когда человек полностью увлечен работой - это
уже не работа".
     -  Он спорол  глупость. И ты тоже.  Нет,  Марси. Ты  говоришь себе, что
увлечена, но, на самом деле, пытаешься работой заглушить свое одиночество.
     - Боже, Оливер, - изумленно сказала она, - Как  ты можешь столько знать
о человеке, с которым знаком всего несколько дней?
     - Не могу, - согласился я, - Я говорю о себе.

     Забавно. Мы оба знали, что будем делать  дальше, но ни один не  решался
прервать разговор. Наконец, я решил вернуться на землю.
     - Эй, Марси, уже полдвенадцатого.
     - А что, в Нью-Йорке действует комендантский час?
     - Нет. Но у меня нет массы важных вещей. Одежды, например.
     - Я была застенчива или двусмысленна?
     - Скажем, ты не  высказывалась  совершенно  однозначно, и  я не решился
появиться со своим вещмешком.
     Марси улыбнулась.
     - Это нарочно, - призналась она.
     - Почему?
     Она встала и протянула мне руку.
     На  кровати их было  не меньше дюжины - шелковых ночных сорочек.  Моего
размера.
     - Предположим, я решу остаться на год?
     -  Это может показаться странным, друг мой,  но если  у  тебя возникнет
такое желание - сорочки найдутся.
     - Марси?
     - Да?
     - У меня много... желания.
     Потом мы любили  друг друга так, будто предыдущая ночь была  всего лишь
репетицией.

     Утро наступило слишком  быстро.  Было  что-то около  пяти  утра, тем не
менее будильник на стороне Марси сигналил подъем.
     - Который час? - простонал я.
     - Ровно пять, - сказала Марси, - Проснись и пой.
     Она поцеловала меня в лоб.
     - Ты с ума сошла.
     - Ты же знаешь, зал заказан на шесть.
     - Брось, суд в этом часу не... - тут до меня дошло, - Ты про теннис?
     - Заказан с шести до восьми. Стыдно упустить такую возможность.
     - Эй, у меня есть идея получше, чем мы могли бы заняться.
     - Чем?  -  изобразила  непонимание  Марси, хотя  я  уже  обнимал ее,  -
Волейболом?
     - Да, если тебе так хочется, можно назвать это и так.
     Как бы это не называлось, она послушно согласилась играть.

     Ванные отличалась.
     Принимая  душ, я размышлял, что отличало жилище Уолтера Биннендэйла  от
Довер-Хауса, дома моих предков в Ипсвиче, штат Массачусетс.
     Не  искусство.  Шедевры  были и у нас.  Причем, благодаря  более долгой
семейной истории - еще и прошлого века. Мебель в общем-то была такой же. Для
меня антикварный - значит просто старый.
     Но   вот  ванные!   Здесь  Бэрретты   проявили  всю  свою  неистребимую
приверженность пуританским  традициям:  во всем целесообразность и простота.
Белый кафель, ничего лишнего - спартанский  стиль. Ничего не отвлекало  и не
задерживало взгляд.
     Не то у Биннендэйлов. Их ванные подошли бы и римскому  императору. Или,
точнее,  римскому принципу,  создавшему их. Простое упоминание  о назначении
этих комнат взбесило бы, наверное, и либеральнейших из Биннендэйлов.

     В зеркале, сквозь чуть приоткрытые двери я мог видеть спальню.
     Куда как раз въезжала тележка.
     Которую толкал Милдред.
     Груз: завтрак.
     К  тому  времени,  когда  я заканчивал вытираться, Марси уже сидела  за
столом - в одеянии, явно не предназначенном для  выхода на работу (надеюсь).
Я уселся напротив, завернувшись только в полотенце.
     - Кофе, бекон, яйца?
     - Господи, это ж прямо как в отеле!
     - Вы все еще недовольны, мистер Бэрретт?
     - Нет, было забавно, - ответил я, намазывая маслом горячую булочку, - и
вполне можно повторить, - я сделал паузу, - лет через тридцать.
     Она выглядела недоумевающей.
     - Марси.  Послушай, это  место - рай для палеонтологов.  Оно прямо-таки
кишит спящими динозаврами.
     Она смотрела на меня.
     - Это не то, чего тебе хочется на самом деле, - продолжал я.
     Что-то в лице у нее дрогнуло.
     - Я хочу быть с тобой, - ответила она.
     Она не была застенчивой. И не говорила метафорами, как я.
     - О'кэй, - сказал я. Чтоб обдумать, что говорить дальше.
     - Когда ты хочешь двинуться? - спросила она.
     - Сегодня.
     Марси не расстроилась.
     - Просто скажи мне, где и когда.
     - Давай встретимся  в пять  в  Центральном  парке. У входа  со  стороны
Ист-Сайд, рядом с бассейном.
     - Что мне взять? - спросила она.
     - Свои спортивные туфли.

        22.

     Я  пролетел  тридцать  тысяч  футов   и  рухнул  на  землю.  Навалилась
невероятная депрессия.
     -  Это  невыносимо,  -  сказал  я  доктору,  -  Неужели  вы  не   могли
предупредить меня?
     С  утра  моя эйфория  стала на глазах  испаряться, оставив  после  себя
только грусть. Которую я не мог высказать словами.
     -  Но ведь все нормально, -  начал я. Потом сообразил, насколько смешно
это звучит, - Я хочу сказать, что с Марси все идет хорошо. Это просто  я.  Я
слишком напряжен. Я не могу...
     Пауза. Я не уточнил, что именно не могу.
     Я знал. Но произнести это было непросто:
     - Привести ее к себе домой. Понимаете?
     Я опять поторопился. Зачем нужно было заставлять  Марси  покидать  свой
дом? Зачем все эти жесты?
     -  Может,  это  просто эгоизм...  использовать Марси,  чтобы  заполнить
пустоту, - думал я вслух.
     -  Или это из-за Дженни. Я  хочу сказать,  что  теперь, почти  два года
спустя я  мог бы встречаться с кем-нибудь и оправдать это. Но мой дом! Чужой
- в моем  доме, в моей кровати. Конечно, и дом не тот, и кровать  - не та. И
логика говорит, что это не должно мешать мне. Но, черт побери - мешает.
     "Дом"... Видите, для меня это по-прежнему место, где жили мы с Дженни.
     Парадокс:  говорят,  что нет мужей,  не мечтающих  побыть  холостяками.
Следовательно, я извращенец. Я тону в памяти о времени, когда был женат.
     Мне  нужно место, которое нельзя было бы осквернить. Постель, в которую
никто не залезет. То есть, ничего, что нарушало бы уютную иллюзию - что все,
что у меня есть, я продолжаю делить с кем-то.
     До  сих пор продолжают приходить письма  на  ее имя. Рэдклифф регулярно
присылает ей просьбы  о пожертвованиях. Это  - мне, за  то, что не сообщал о
смерти Дженни - никому, кроме друзей.
     Вторая зубная щетка в ванной принадлежит Филлиппу Кавиллери.
     Видите, это будет либо нечестным по отношению к одной девушке...
     Либо предательством по отношению к другой.
     Доктор Лондон заговорил.
     - В любом случае, вы совершаете ошибку.
     Он понимал. Но от его понимания мне неожиданно стало еще хуже.
     -   Должен  ли  быть  выбор   только  из  "или-или"?  -  спросил  он  в
кьеркегоровском стиле, - Нет ли иного объяснения вашего конфликта?
     - Какого? - я на самом деле не знал.
     Пауза.
     - Она нравится вам, - мягко намекнул доктор Лондон.
     Я обдумал его слова.
     - Кто? Вы не назвали имени.

        23.

     Марси пришлось отложить.
     По странному совпадению  я назначил наше рандеву на пять.  Что,  как до
меня дошло уже в офисе, приходилось на время сеанса у психиатра. Я позвонил.
     -  Что,  струсили,  друг  мой? - на  сей  раз  она была  одна  и  могла
поддразнить.
     - Всего на час позже. Шестьдесят минут.
     - Могу я верить тебе? - спросила Марси.
     - Это твоя проблема, не так ли?
     Так что бежали мы уже  в  сумерках. В бассейне отражались огни большого
города.
     Теперь,  увидев ее снова, я чувствовал, что вчерашние сомнения начинают
уходить. Она была  красива. Я  совершенно забыл,  насколько она  могла  быть
красивой. Мы поцеловались и начали пробежку.
     - Как прошел день? - спросил я.
     - А, обычные  катастрофы, переизбыток  продукции, недостаток продукции,
транспортные накладки и паника в коридорах. А в основном думала о тебе.
     Я подготовил пару тем, чтобы побеседовать  по пути. Но обычного легкого
разговора  не  получалось.  Я  снова  и  снова  возвращался  к  тому  же.  Я
потребовал. Она пришла. Теперь мы оба здесь. Как она себя чувствует?
     - Тебе не интересно, куда мы направляемся?
     - По-моему, компас у тебя, друг мой.
     - Взяла одежду?
     - Мы же не станем ужинать в спортивной форме?
     Мне стало любопытно, что она взяла с собой.
     - Где твои вещи?
     - В машине, -  она показала куда-то  в сторону Пятой  Авеню, -  обычный
саквояж. Очень удобно.
     - Для быстрых отъездов.
     -  Верно, - сказала  она, притворившись, что  не  поняла. Мы  пошли  на
следующий круг.
     - Мне кажется, мы двинемся ко мне, - заметил я.
     - О'кэй.
     - Там не очень просторно...
     - Отлично.
     -  ...  и  приготовим  ужин.  Сами.  Своими  силами.  Я добуду  чертовы
продукты...
     - Отлично, - ответила Марси. Еще через сто ярдов она остановилась.
     -  Но, Оливер, - произнесла она  почти жалобно, - а кто будет  готовить
сам чертов ужин?
     Я посмотрел на нее.
     - Что-то говорит мне, что тебя это не радует.
     Ее  не  радовало.  На  последнем  круге  она  рассказала  мне  о  своем
кулинарном опыте. Он стремился к нулю. Когда-то она собиралась даже пойти на
курсы,  но  Майк  не  захотел.   Впрочем,   учиться  никогда  не  поздно.  Я
почувствовал какую-то гордость. Сам я умел готовить макароны,  яичницу и еще
с  полдюжины блюд.  Что  делало  меня экспертом,  способным ввести  ее в мир
кухни.
     По дороге  - кстати, пешком попасть ко мне быстрее,  чем на машине - мы
заглянули в китайский ресторанчик.
     Выбор дался мне с огромным трудом.
     - Проблемы? - поинтересовалась Марси, наблюдая, как я мучительно изучаю
меню.
     - Ага. Не могу сосредоточиться.
     - Это всего лишь ужин, - сказала Марси. Я так и не смог понять, что она
имела в виду.

     Я  сидел у себя в гостиной, пытался  читать воскресный выпуск "Таймс" и
сделать вид, что леди у меня в ванной - обычное дело.
     - Эй, - сказала она, - эти полотенца... Они немного протухли.
     - Да, - сказал я.
     - А почище у тебя нет?
     - Нет.
     Пауза.
     - Все будет нормально, - наконец сказала она.
     Ванная   была   прямо-таки   насыщена   женственностью.   Я   собирался
сполоснуться  очень  быстро,  но  запах духов остановил  меня. Или я  боялся
покинуть бодрящее тепло душа?
     О'кэй, я  был эмоционален. И раним. Но, странное  дело,  в этот момент,
зная,  что   снаружи  меня  дожидается  женщина,   готовая  играть  по  моим
эксцентричным правилам, я не мог сказать, радует меня это, или печалит.
     Единственное,  в  чем  я  мог  быть  уверен  -  что  я  снова  способен
чувствовать.

     Марси  Биннендэйл была на кухоньке  и делала вид, что знает, как зажечь
плиту.
     - Тебе понадобятся спички, Марси,  - я закашлялся и быстро открыл окно,
- Давай покажу.
     - Прости, друг, - сказала она, очень смущенная, - Я потерялась.
     Я подогрел ужин, достал пиво и  налил апельсинового сока. Марси накрыла
на стол (кофейный).
     - Откуда у тебя эти ножи и вилки? - спросила она.
     - Отсюда, оттуда...
     - Вижу. Ни одной одинаковой пары.
     - Люблю разнообразие.
     (Да. Когда-то  у нас был полный набор. Теперь  он  был надежно спрятан,
как и все прочее, напоминающее о браке).
     Мы  уселись на  полу  и приступили к ужину. Я был  настолько  свободен,
насколько позволяла навалившаяся скованность. Мне казалось, что запущенность
и  беспорядок  квартирки могут  напомнить Марси  о  нормальной  человеческой
жизни.
     - Здесь приятно,  - сказала  она. И коснулась моей  руки, -  А музыка у
тебя есть?
     - Нет, - (Стерео Дженни я тоже отдал).
     - Никакой?
     - Только радио, оно же и будильник.
     - Ничего, если я включу QXR?
     Я кивнул и попытался улыбнуться. Она встала. Радио стояло у кровати. На
расстоянии перехода в три или четыре шага от места нашей стоянки. Интересно,
вернется она ко мне,  или будет ждать там?  Заметила ли  мою  подавленность?
Думает, что мой энтузиазм пошел на спад?
     Вдруг зазвонил телефон.
     Марси стояла прямо рядом с ним.
     - Мне ответить, Оливер?
     - Почему бы и нет?
     - Это может быть какая-нибудь из твоих подружек, - улыбнулась она.
     - Ты мне льстишь. Исключено. Можешь ответить.
     Она пожала плечами и взяла трубку.
     - Добрый вечер... Да, номер правильный ... Да. Он... Кто я? А какое это
имеет значение?
     Кто  там  ко  всем  чертям смеет допрашивать  моих  гостей?  Я  встал и
решительно сгреб трубку.
     - Да? Кто это?
     Трубка помолчала, потом разродилась скрипучим:
     - Поздравляю!
     - Ох... Фил.
     - Да, слава богу, - рек святой Кавиллери.
     - Как ты, Фил? - спросил я невинным голосом.
     Мой вопрос он просто проигнорировал:
     - Она красива?
     - Кто, Фил? - холодно переспросил я.
     - Она, крошка, с которой я говорил.
     - А, просто горничная.
     - В десять вечера? Давай, придумай что-нибудь получше.
     - Я хотел  сказать, моя  секретарша.  Помнишь  Аниту?  Ту,  с  длинными
волосами?  Я  хотел  передать ей  пару  документов  по делу  попечительского
совета.
     -   Не  дури  ближнего  своего.  Если   это  -  Анита,  то  я  кардинал
Крэнстонский.
     - Фил, я занят.
     - Разумеется, я вижу. И умолкаю. Но  не говори мне, что больше не писал
писем.
     Филипп  вообще был не из тех, кто объясняется шепотом, а тут он отвечал
так громогласно, что передача шла на всю квартиру. Марси веселилась.
     -   Эй,  -  поинтересовался   я  таким  беззаботным  голосом,  что  сам
впечатлился, - Когда мы могли бы встретиться?
     - На свадьбе, - ответил Фил.
     - Чего-о?
     - Она как, высокая или низкая? Худая или полная? Светлая или темная?
     - Пышка.
     - Ага! - Фил хищно вцепился в мою несчастную шуточку, - Ты признал, что
она - это она. Теперь: она любит тебя?
     - Не знаю.
     - Забудь.  Разумеется, любит. Ты ужасен. Если ей понадобятся примеры, я
готов порадовать ее парой-другой. Слушай, давай ее сюда.
     - Не стоит.
     - Значит, она знает? Она влюблена в тебя?
     - Я не знаю.
     - Тогда какого черта она делает у тебя дома в десять вечера?
     У Марси от  хохота на глазах уже выступили  слезы.  И смеялась она надо
мной. Над моими жалкими потугами изображать пуританина.
     - Оливер, я знаю, что чертовски мешаю, так  что  всего один  вопрос - и
флаг тебе в руки, и можешь делать все, что хочешь.
     - Насчет нашей встречи, Фил...
     - Оливер, это не то, о чем я хотел спросить тебя.
     - Так о чем, Фил?
     - Когда свадьба? - он грохнул трубку.  Кажется, я слышал  его смех и из
самого Крэнстона.
     - Кто  это был?  - спросила Марси, хотя, по-моему, догадалась и сама, -
Похоже, он здорово любит тебя.
     Я посмотрел на нее с благодарностью.
     - Да. Это взаимно.
     Марси подошла и села на кровать. Потом взяла мою руку.
     - Оливер, я знаю, тебе не по себе, - сказала она.
     - Здесь слишком тесно.
     - Да. И у тебя в голове. И у меня.
     Мы сидели в тишине. Что еще она поняла?
     - Я никогда не спала с Майклом в большой квартире.
     - А я никогда не спал с Дженни... здесь.
     - Понимаю, - сказала она, - Но  если я встречусь с его  родителями, это
скорее всего обеспечит мне на весь день либо мигрень, либо тошноту. Все, что
напоминает о Дженни - все еще причиняет тебе боль.
     Я не смог опровергнуть ни единого ее слова.
     - Мне уйти? - спросила она, - Если ты скажешь "да", я не обижусь.
     Без  малейшего  сомнения, так,  будто  это  было  единственно возможным
выбором, я ответил: "Нет".
     - Давай просто выйдем.
     У  Марси был  странный  способ нравиться. И он нравился мне.  И еще  ее
умение... справляться с проблемами.

     Вино для меня, апельсиновый сок для нее.
     Марси чувствовала, что мне нужно решиться, поэтому поддерживала  легкую
беседу. Мы говорили об ее работе.
     Немногие из нас знают, чем  занимаются Президенты Торговых Сетей. Ничем
привлекательным.  Они вынуждены посещать каждый магазин и совать  там  нос в
каждый закоулок.
     - И как часто?
     - Постоянно. Когда я не  занимаюсь этим, то не  вылезаю с презентаций в
Европе или на Востоке. Чтобы уловить, каким будет следующий секси стиль.
     - Что такое "секси" в терминах большого бизнеса?
     - Каждый  раз, когда ты надеваешь  ту кашемировую штуковину,  которую я
тебе подарила, ты рекламируешь один из  наших стилей: "Фэнтези" или "Секси".
Смотри, свитера сами  по себе могут продавать  двадцать разных магазинов. Но
наши имиджмейкеры ищут  такие вещи, без  которых люди не могут жить - просто
они об этом пока не догадываются. Если  мы угадали,  то они видят их в нашей
рекламе, после чего давят друг друга в очередях. Врубаешься?
     -  В экономических терминах,  - произнес я с торжественностью  Плющевой
Лиги, - вы создаете фальшивый спрос на товар, изначально бесполезный.
     - Примитивно, но по сути верно, - кивнула она.
     - Другими  словами,  если вы говорите: "В  моде  дерьмо", все  кидаются
скупать навоз.
     - Точно. Единственная проблема, что кто-то может успеть  выбросить этот
замечательный лозунг раньше нас.

     Машина Марси  была припаркована (незаконно) перед  моим домом. Когда мы
вернулись, было уже поздно. Но  я чувствовал себя лучше. Либо меня заставило
поверить в это выпитое вино.
     - Ну, - сказала она, - Я проводила тебя до дому.
     Изысканный такт. Теперь  у меня были оба варианта. И я уже знал,  какой
из них мне... нужен.
     - Марси, если  ты уйдешь, то будешь спать одна, и я буду  спать один. В
экономических  терминах,  это  будет  неэффективным использованием  спальных
ресурсов. Согласна?
     - Допустим, - сказала она.
     - Кроме того, мне очень хочется обнять тебя.
     Она приняла это ненавязчивое приглашение.

     Марси разбудила меня с чашкой горячего кофе в руке.
     В пенопластовом стаканчике?
     - Я так и не сумела зажечь эту штуковину, - призналась она, - и сходила
в магазинчик на углу.

        24.

     Пожалуйста, попробуйте понять. Мы не "живем вместе".
     Хотя лето все равно фантастическое.
     Да, мы обедаем друг с другом, разговариваем друг с другом, смеемся (или
спорим) друг с другом, спим друг с другом под той же крышей  (то есть в моем
полуподвале). Но - никаких договоренностей. И - никаких обязательств.  Все -
"здесь и сейчас". Хотя стараемся  быть вместе как можно  больше. По-моему, у
нас есть  даже что-то очень нечастое.  Что-то вроде...  дружбы.  И еще более
редкое - потому что она - неплатоническая.
     Марси  держит гардероб  все в  том же замке и забирает корреспонденцию,
когда  заезжает туда  переодеться. К счастью, она прихватывает  оттуда  же и
еду, приготовленную ее, теперь не особенно перегруженным работой персоналом.
Мы ужинаем у кофейного столика при помощи непарных ложек и обсуждаем то, что
слышим в эфире.
     Останется ли  в истории  Линдон  Б. Джонсон?  Какой  еще  ужас  готовит
Вьетнаму Никсон? Полеты на луну, в то  время, когда  умирают города.  Доктор
Спок. Джеймс  Эрл Рэй.  Чаппакуиддик. "Грин Бэй Пэккерс". Спиро Т. Джекки О.
Станет ли мир лучше, если Коселл и Киссенджер поменяются профессиями.
     Иногда Марси  задерживается  на работе до двенадцати. Я заезжаю за ней,
мы закусываем каким-нибудь полуночным сэндвичем  и  неторопливо идем домой -
то есть ко мне.
     Иногда  я  бываю  в  Вашингтоне, и  это  означает, что  она остается  в
одиночестве  - хотя дела, чтоб  заняться, у нее найдутся всегда.  Потом  она
встречает  меня в Ла Гардии и  везет домой. Впрочем,  доставкой из аэропорта
чаще занимаюсь все-таки я.
     Понимаете,  сама  ее  работа подразумевает  массу поездок.  Непременные
визиты в  каждый  из  филиалов.  Что означает минимум  неделю  на  Восточный
коридор, дня три на Кливленд, Цинцинати и Чикаго. И, конечно, Западная сеть:
Денвер,  Лос-Анджелес,  Сан-Франциско.  Естественно, эти отлучки не  следуют
подряд. Центром операций остается Нью-Йорк, где она "подзаряжает батарейки".
Свои. Ну и  мои, конечно.  Много дней мы проводим  вместе. Иногда даже целую
неделю.
     Естественно,  мне хотелось  бы видеть  ее  чаще, но  я  понимаю, что  у
каждого свои обязанности. В  наше время газеты много пишут,  про "подавление
индивидуальности партнеров мужьями-сексистами". Но во второй раз я наступать
на  те же грабли не буду. И потом мне попадались пары куда  менее удачливые,
чем мы. Люси  Данцигер работает на факультете психологии Принстона, а Питер,
ее  муж,  преподает  математику  в  Бостоне.  Даже  с двойной  академической
зарплатой они  не  могут  позволить себе  того, чем наслаждаемся мы с Марси:
сотни  телефонных  разговоров, уикэнды  в экзотических уголках (я, наверное,
смог бы написать песнь о нашей идиллии в Цинцинати).
     Честно  говоря,  когда ее нет в  городе, мне бывает  одиноко.  Особенно
летом, когда парк  заполнен влюбленными. Телефон - не всегда удачная замена.
Хотя  бы  потому  что,  в  ту  секунду,  когда ты кладешь трубку,  твои руки
остаются пусты.
     Мы, как это теперь называют в  СМИ - современная пара. Он работает. Она
работает. Они  делят обязательства -  точнее  не имеют их. Они  уважают друг
друга. Обычно у них не бывает детей.
     Если честно, мне бы  хотелось  когда-нибудь иметь детей. И я не считаю,
что брак - такая уж устаревшая штука. Но, в любом случае, вся эта  дискуссия
бессмысленна. Марси никогда  не была сторонницей материнства или матримонии.
Она  кажется  вполне   удовлетворенной  тем,  что   у  нас   есть.  То  есть
привязанностью, не ограниченной ни временем, ни определениями.
     Мы  не говорим об  этом, когда мы вместе. Мы  слишком заняты.  Один  из
плюсов непрерывного  движения  -  оно позволяет  меньше  оставаться  в  моей
берлоге (хотя Марси ни разу не жаловалась  на клаустрофобию). Мы  бегаем. Мы
много играем  в  теннис  (не  в  шесть утра).  Мы смотрим  много  фильмов  и
спектаклей, из тех, считает стоящими Уолтер Керр. У нас одинаковая фобия  на
званные  обеды,  мы  жаждем  общества друг  друга  и предпочитаем оставаться
наедине. Тем не менее иногда мы заглядываем на вечерок к друзьям.
     Первым по праву должен  был стать  Стив  Симпсон.  Гвен горела желанием
приготовить  что-нибудь,  но  диспепсические  предчувствия  заставили   меня
проголосовать за ресторан "Джиаматти". О'кэй, отлично, ждем вас в восемь.

     Теперь вот что. У Марси небольшая проблема с общением. В ее присутствии
быстро   обрываются  разговоры.  И  это  не  та  вещь,   о  которой  мечтают
девочки-подростки.  Во-первых,   мы  не  можем   игнорировать  ее  внешность
(собственно,  в  этом  и  суть  проблемы).  Возьмем  Стива   -  нормального,
счастливого  мужа. Он  исследует физиономию  Марси, хоть  и  издалека,  но в
манере  далекой  от  равнодушного созерцания.  Он  не  пялится  на  нее,  но
посматривать будет пристальнее обычного. Так  что, априори,  Марси затмевает
его жену. И  даже если она оденется предельно  сдержано - прочие женщины все
равно будут выглядеть  безнадежно  отставшими от  моды.  Что  естественно не
приводит их в восторг.
     Мы шагаем  по засыпанному  опилками полу "Джиаматти". Стивен  уже стоит
(хорошие манеры, или чтобы лучше видеть?). Гвен улыбается.
     Представление - вот еще проблема. Вы говорите  "Биннендэйл"  -  и  даже
философ не останется равнодушным. Существуют обычные, стандартные реакции на
большинство  знаменитостей  ("Отличный   удар,   мистер  Мэйлер";  "Как  там
национальная безопасность,  профессор Киссенджер?"  ну  и так далее). Всегда
найдется тема, вокруг  которой можно поболтать. Но что  сказать Марси:  "Мне
нравится ваша новая коллекция"?
     Марси справляется,  конечно.  Она всегда старается  начинать  разговоры
сама. Но часто обрывает тех, кто много говорит о  ней. Что, очевидно, мешает
узнать ее получше. И объясняет, почему люди часто считают ее холодной.
     Как бы то ни было, разговор начинается  шуточками типа того, как тяжело
было  найти  ресторан ("Так  вы тоже  потерялись?"). Джон  Леннон  заходил в
"Джиаматти", когда был в Нью-Йорке. Обычные темы на вечеринках.
     Потом мяч принимает Марси. Ей очень хочется наладить хорошие  отношения
с  моими друзьями. Она  атакует Стива вопросами по неврологии.  Проявив  при
этом знания куда большие, чем можно было ожидать от непрофессионала.
     Выяснив, что Гвен преподает историю в Дальтоне, она  переводит разговор
на  тему  состояния частного образования в Нью-Йорке. Во  времена ее учебы в
Брирли там все было жестко структурировано. Она  с энтузиазмом  рассказывает
об  изменениях в программе. В  особенности по  математике,  где детей уже  с
раннего возраста приучают к компьютерам.
     Гвен слышала об этом довольно смутно. Разумеется,  преподавание истории
не оставляет ей  времени на то,  чтобы быть в  курсе  других  предметов. Она
интересуется, откуда у Марси такие познания в системе образования Нью-Йорка.
Марси отвечает, что читает много журналов по теме.
     К  этому моменту меня уже мутит.  Я обижен за  Марси. Никто не замечает
гадкого утенка под  наружностью прекрасного лебедя. Они не могут понять, что
она так неуверенна в  себе, что вынуждена  казаться еще более  неуязвимой. Я
понимаю. Но у меня плохо получается управлять беседой.
     Тем  не менее  я  пытаюсь. И  перевожу разговор  на  тему спорта.  Стив
воодушевлен,  Гвен  успокоена. Очень скоро  мы  обсуждаем спортивные новости
дня:  Кубок  Стэнли, Кубок  Дэвиса,  Фил  Эспозито,  Дерек  Сандерсон, Билли
Рассел, перейдут ли "Янки"  в Джерси - и мне становится приятно, оттого, что
лед сломан. Все наконец раскованы. Мы даже используем  кое-что из  лексикона
мужских раздевалок.
     Только  когда официант  принимает у  нас заказ,  до  меня  доходит, что
партию   исполняло  только   трио.   В  тот  момент,  когда   Гвен   Симпсон
присоединяется к  разговору со  словами: "Я  возьму вот это, Scallopine alla
minorese".

     - Что же, черт побери, не то с Марси?
     Это Стив - мне, пару дней спустя, когда мы заканчивали пробежку  (Марси
как  раз  уехала   на   неделю  по  Восточному   коридору).  Между  делом  я
поинтересовался у него, что  думают он и  Гвен.  Когда мы вышли из  парка  и
пересекали Пятую авеню, он снова произнес:
     - Что же с ней не то?
     - Что ты имеешь в виду - "Что с ней не то?". Ничего, черт побери!
     Стивен посмотрел на меня и покачал головой. Я все еще не понимал.
     - В том-то и дело, - сказал он, - она чертовски совершенна.

        25.

     Что же, черт побери, не то со мной?
     Я только что вернулся в  человеческое общество. Душа раскрывается миру.
Я должен  быть счастлив.  Но, по какой-то непонятной причине, чувствую  себя
меццо-меццо. Средне. Как будто это только блюз падающих листьев.
     Не то, чтоб у меня была депрессия.
     Откуда ей взяться? Жизнь кипит. На работе все отлично. Настолько, что у
меня появилось несколько лишних часов для "Всадников" в Гарлеме и для защиты
гражданских свобод.
     И для Марси, которая, по словам Стивена Симпсона, чертовски совершенна.
Наши интересы совпадают почти во всем.
     Мы стали  одной командой. Смешанной  парой, точнее. Участвуем в турнире
трех штатов. Мы  легко покорили  Готхэмский клуб, и теперь играем против пар
из провинций. С умеренным успехом (ни одного поражения).
     И это - ее заслуга. Я  мог уступать половине парней, против которых  мы
играли,  но  Марси  просто  громила своих соперниц. Никогда  не  думал,  что
признаю себя спортивной  посредственностью. Но  я  стараюсь изо всех сил, и,
благодаря Марси, мы выиграли кучу лент и грамот  и  сейчас  на верном пути к
первым золотым трофеям.
     Она оставалось верной себе по мере того, как мы поднимались в турнирной
таблице. Жесткий  график  требовал  либо  играть по ночам, либо проигрывать.
Четвертьфинал  Готхэмского клуба начинался  в девять вечера  в  среду. Марси
провела  весь день  в Кливленде,  вернулась вечерним  рейсом, переоделась  в
спортивную  форму  прямо в самолете,  и,  пока я компостировал мозги  судье,
появилась на корте в девять пятнадцать. Мы вырвали победу, дотащились  домой
и свалились  с ног. На  следующее утро, в семь,  она вылетала  в  Чикаго.  К
счастью,  в ту неделю, когда она должна была находиться на Побережьи, игр не
было.
     Итак: мужчина  и  женщина,  с одинаковым настроем  и ритмом  жизни. Это
работает.
     Так  какого  же  черта  я  счастлив  совсем  не  так,  как  можно  было
предполагать, глядя на турнирную таблицу?
     Естественно, это было первым вопросом к доктору Лондону.
     -  Это  не  депрессия, доктор.  Я чувствую  себя великолепно.  Я  полон
оптимизма. Марси и я... мы оба...
     Пауза. Я собирался сказать: "Общаемся непрерывно".
     - ... мы не разговариваем друг с другом.
     Да,  это произнес я. И я имел в виду именно это,  как не  парадоксально
оно звучит. Не мы ли каждую ночь - вот счета - наматываем часы по телефону?
     Да. Но говорить и общаться - не одно и то же.
     "Я счастлива, Оливер" - не общение. Это декларация.
     Конечно, я могу ошибаться.
     Сколько  я  на самом деле  могу знать  о  взаимоотношениях? Только, что
когда-то был женат.  И вряд  ли  было бы уместным  сравнение  с Дженни. Хочу
сказать,  что  оба  мы были  влюблены.  И  я не занимался  самоанализом.  Не
разглядывал  свои  чувства  под микроскопом психиатра.  И  никогда не  смогу
высказать словами, почему был абсолютно счастлив с Дженни.
     Штука была в Джен.  Ее совершенно не  волновал спорт. Когда я следил за
футбольным матчем, она вполне могла читать книгу.
     Я учил ее плавать.
     Мне так и не удалось научить ее водить машину.
     Следовательно, быть мужем и женой - значит учиться друг у друга?
     Вы поставите свою задницу, что да.
     Но  не  плаванию,  вождению  или  чтению  карт. И даже,  как  я недавно
попытался - не зажиганию газовой плиты.
     Это значит - постоянно узнавать  себя - через непрерывный диалог друг с
другом. Протягивать все новые ниточки, устанавливать новые связи.
     Дженни снился кошмар  -  и она могла разбудить меня. Или  тогда,  перед
тем, как мы узнали  о  ее  болезни, она,  по-настоящему испуганная, спросила
меня : "Оливер, если у меня не может быть  ребенка, будешь ли  ты относиться
ко мне так же?"

     Дженни  не  получила  порции  рефлекторного ободрения.  Вместо этого  я
открыл в себе слой совершено  новых эмоций, о которых  и не подозревал.  Да,
Джен, меня очень расстроит, что у меня  не будет ребенка от тебя,  человека,
которого я люблю.
     Это  не  нарушило  наших  отношений.  Но  ее  искреннее   беспокойство,
вызвавшее такой же искренний вопрос, заставило  меня понять, что я - никакой
не  герой.  Что  на  самом  деле  я  не  готов встретить  ее  бездетность  с
"храбростью зрелого мужа". Я сказал  ей,  что мне понадобится и ее помощь. И
тогда, благодаря тому что мы смогли признаться друг другу в своих сомнениях,
то смогли больше узнать о себе.
     И стали ближе.

     "- Господи, Оливер, ты не дуришь мне голову?
     - Не слишком героическая правда, нет так ли, Дженни? Ты расстроена?
     - Нет, счастлива.
     - Каким образом?
     - Потому что теперь знаю, что ты никогда не станешь дурить меня".

     У  нас с Марси пока не бывало таких разговоров. То  есть,  она говорила
мне, когда была подавлена или на нервах. И что она  беспокоится,  что я могу
найти  себе  новое  "увлечение", пока  она  будет в  разъездах.  И это  было
взаимно. Странным  образом, мы говорили друг другу нужные слова - вот только
слишком легко они слетали с языка.
     Может, это происходило из-за того, что я ожидал чего-то большего. И был
нетерпелив. Люди, живущие в счастливом браке, знают точно, чего им  нужно. И
чего  им не  хватает.  Но  было  бы  нечестно  требовать слишком  многого от
человека,  у  которого  никогда  не было...друга...  которому  можно было бы
доверять.
     И все  равно, надеюсь,  когда-нибудь я  буду нужней ей,  чем  теперь. И
тогда, может быть, она даже разбудит меня среди ночи и спросит что-то вроде:
"Оливер, если  я не смогу иметь детей,  будешь ли  ты  относиться ко мне так
же?"

        26.

     - Марси, я буду горько плакать всю неделю.
     Это было в шесть утра, в аэропорту.
     - Одиннадцать дней, - поправила она, - длиннее всех предыдущих поездок.
     - Да,  -  улыбнулся  я, - Но  это  может быть и  просто  добрая  порция
слезоточивого газа. На той демонстрации, например.
     - Ты говоришь это так, как будто рассчитываешь на нее.
     Туше! В некоторых кругах  глотнуть газа - признак  настоящего мачо. Она
опять поймала меня.
     - И не надо провоцировать чертовых копов, - добавила Марси.
     - Обещаю. Буду вести себя хорошо.
     Объявили ее вылет. Прощальный поцелуй  и я помчался, зевая на ходу,  на
свой автобус до Вашингтона.
     Признаюсь честно.  Я  люблю, когда  Очень  Важные  Дела  требуют  моего
участия. В эту  субботу ноября  в  Вашингтоне ожидался огромный  антивоенный
марш. За три дня до того  организаторы обратились ко мне с просьбой помочь в
переговорах с ребятами из Департамента Юстиции. "Ты на самом деле нужен нам,
парень", - сказал  мне Фредди Гарднер. Я ходил, гордый, как павлин, пока мне
не сообщили, что дело не только в моем  профессиональном опыте, но  и в том,
что "необходимо постричься и вообще выглядеть, как республиканец".
     Проблемой был маршрут демонстрации.  Традиционно,  в  Вашингтоне  марши
проходили  по  Пенсильвания-авеню,  мимо  президентского  дворца.  Батальоны
юристов правительства требовали, чтобы этот марш прошел южнее. (Насколько? В
районе Панамского канала?)
     Марси получала подробную сводку каждую ночь.
     -  Клейндиенст  продолжает  занудствовать:  "Будут беспорядки",  "Будут
беспорядки".
     - Откуда, ко всем чертям, он это может знать? - заинтересовалась Марси.
     - В этом-то и штука? Я спросил у него: С чего, #%%, он это взял?
     - Прямо такими словами?
     - Ну... разве что кроме одного. В любом случае он ответил: "Так  сказал
Митчелл".
     - А откуда знает Митчелл?
     - Я спрашивал.  Никакого ответа.  Я еле  удержался, чтобы не снести ему
челюсть.
     - О, "поступок зрелого мужа". Ты ведешь себя хорошо?
     - Если бы за эротические мысли давали срок - уже бы мотал пожизненное.
     - Я рада, - сказала она.
     Наши телефонные счета поражали воображение.

     На вечер  четверга  два  епископа и целый  прайд  священников назначили
Мессу Мира под стенами Пентагона. Нас предупредили, что их могут арестовать,
так что среди прихожан оказалось масса юристов.
     - Были беспорядки? - спросила Марси.
     - Нет. Копы  были очень вежливы. Но  люди, толпа! Это  невероятно.  Они
орали  священникам вещи, которые  и пьяными постыдились бы  сказать  в баре.
Захотелось крушить челюсти.
     - Сокрушил?
     - Только в воображении.
     - Это хорошо.
     - Я скучаю по тебе, Марси. Мне хочется обнять тебя.
     - Терпи. А что стало со священниками?
     - Мы обратились в суд  в Александрии, чтоб помочь им выкарабкаться. Все
прошло о'кэй. Почему  ты меняешь  чертову тему? Разве я не могу сказать, что
соскучился по тебе?

     В  пятницу  администрация взяла реванш. Несомненно,  молитвами  мистера
Никсона (посредством  Билли  Грэхема)  Вашингтон  продувало  мокрым  ледяным
ветром.  Тем не  менее это  не  остановило  процессию  со свечами, идущую за
Биллом Коффином,  потрясающим  капелланом  Йеля.  Черт побери,  этот  парень
вполне  смог бы вернуть к  религии  и меня. И на самом деле, позже  я сходил
послушать  его в Национальный Кафедральный собор. Я  стоял  в  задних  рядах
(собор был забит под завязку) и дышал воздухом солидарности.
     В этот момент я отдал бы что угодно за возможность держаться за  руки с
Марси.
     Пока  я совершал  свой беспрецедентный визит в дом  божий, орды  Йиппи,
Крэйзи, Уэзерменов и прочих безмозглых задниц устроили безобразное побоище в
районе  развязки Дюпон.  Разом подтвердив  все  опасения, которые я  пытался
развеять последнюю неделю.
     - Сукины дети, - рассказывал я Марси, - им не нужно даже повода - кроме
саморекламы.
     - Вот этим парням и надо было крушить челюсти, - заметила она.
     - Ты чертовски права, - расстроено ответил я.
     - А где был ты?
     - В церкви.
     Марси  не  поверила.  Чтобы  убедить  ее,  пришлось процитировать  пару
отрывков из проповеди Коффина.
     - Эй, а знаешь, - сказала она, - в завтрашних газетах  будет полколонки
про службу и три страницы о беспорядках.
     Увы, она оказалась права.

     Мне   плохо  спалось.  Я  чувствовал   себя  в  чем-то  виноватым,  что
наслаждаюсь роскошью дешевого мотеля, в  то  время, как тысячи демонстрантов
обосновались на ледяной земле и мокрых скамейках.
     В субботу было  холодно  и ветрено,  но,  по  крайней мере, прекратился
дождь. Пока не было никого, чтобы спасать и  ничего, чтобы протестовать. Так
что я решил прогуляться  к собору Святого  Марка, ставшему  для  всех местом
рандеву.
     Церковь была заполнена людьми.  Они спасались от холода, или пили кофе,
или просто молча  сидели  в ожидании начала.  Все  было  организовано  очень
хорошо,  с  распорядителями,  чтобы  охранять  демонстрантов  от полиции  (и
наоборот). Тут  были  и врачи  -  на  случай  неожиданных кризисов: люди  за
тридцать попадались сплошь и рядом .
     У кофейного автомата несколько медиков объясняли волонтерам, что делать
в случае применения слезоточивого газа.
     Иногда,  когда  бываешь  один,  среди  окружающих  начинают  мерещиться
знакомые лица.
     Одна из врачих здорово смахивала на... Джоанну Стейн.
     - Привет, - сказала она, когда я брал кофе. Это была Джоанна.
     - Не хочу прерывать семинар по первой помощи.
     - Все о'кэй, - ответила она, - Я рада видеть тебя здесь. Как ты?
     - Холодно.
     Я не  знал, надо ли извиниться  за то, что не перезвонил ей.  Момент не
казался подходящим. Хотя мне показалось, что ее глаза спрашивали об этом.
     - Ты выглядишь усталой, Джо.
     - Мы ехали всю ночь.
     - Тяжело, - сказал я и предложил ей стаканчик кофе.
     - Ты один? - спросила она.
     Что она имеет в виду?
     - Надеюсь быть с  полумиллионом  других, - ответил  я.  И  подумал, что
замазал все щели.
     - Да, - кивнула она.
     Пауза.
     - А, кстати, Джо, как семья?
     - Братья где-то здесь. Мама с папой играют в Нью-Йорке.
     Потом добавила:
     - Ты здесь с группой?
     - Естественно, - сказал я как можно естественнее. И немедленно пожалел,
что соврал. Потому что она могла бы пригласить присоединиться к ее друзьям.
     -  Ты... хорошо выглядишь, - отметила она.  Похоже, она тянула время  в
надежде, что я проявлю чуть больше интереса.
     Но я уже устал просто стоять тут и пытаться вести светский разговор.
     - Извини, Джо. Парни ждут меня там на холоде.
     - Да, конечно. Хочешь, выйдем вместе?
     - Нет, это просто...
     Она поняла, что мне не очень удобно и отстала.
     - Приятного вечера!
     Я заколебался, потом двинулся к выходу.
     - Передавай приветы оркестру! - крикнул я.
     - Они будут рады видеть тебя, Оливер. Приходи в любое воскресенье.
     Отойдя  от нее, я оглянулся. Джоанна  присоединилась к другой женщине и
двум  мужчинам. Очевидно, тем самым, с кем она ехала сюда. Другие врачи? Или
один из них ее бойфрэнд?
     Не твое дело, Оливер.

     Я шел с ними.  Я  не  пел, потому  что это не  для  меня.  Как огромная
сороконожка, мы миновали суд округа,  ФБР и Департамент юстиции и свернули у
самого казначейства. В конце  концов мы  добрались до фаллического мемориала
Отца Нации.
     Я отморозил себе  задницу, сидя на земле. И немного подремал  под  речи
ораторов. Но  и меня проняло,  когда  многотысячный хор  запел  "Дайте  миру
шанс".
     Я не пел. У меня никогда не  было слуха. Вообще-то, с группой Джоанны я
мог и попробовать . Но было бы странно петь соло в толпе.

        x x x

     Я совершенно  вымотался  к  тому  моменту,  когда отпирал дверь  своего
нью-йоркского  полуподвала. В  ту  же  секунду  зазвонил телефон.  Я  сделал
финальный рывок и схватил трубку.
     В голове не оставалось ни единой мысли .
     - Привет, - запищал я фальцетом, - это Эбби Гоффман, поздравляет  вас и
желает вам веселого нового года!
     Очень смешно, по-моему.
     Но Марси не смеялась.
     Потому что это была не Марси.
     - Гм... Оливер?
     Моя маленькая шуточка кажется оказалось не ко времени.
     - Добрый вечер, отец. Я... м-м... думал, что это кто-то другой.
     - Гм... да.
     Пауза.
     - Как дела, сын?
     - Отлично. Как мама?
     - Хорошо. Она тоже здесь. Гм... Оливер, насчет следующей субботы.
     - Да, сэр?
     - Мы встречаемся в Нью-Хэйвен?
     Я начисто забыл, что эту встречу мы назначили еще в июне.
     - М-м... Конечно. Разумеется.
     - Отлично. Ты на машине?
     - Да.
     - Значит, встречаемся прямо у ворот стадиона? Скажем, в полдень?
     - О'кэй.
     - А потом ужин, надеюсь.
     Давай, скажи да. Он хочет видеть тебя. Это чувствуется в его голосе.
     - Да, сэр.
     - Отлично. Гм... Мать хочет поговорить с тобой.
     Вот  так  неделя  бурных  демонстраций закончилась для меня  сдержанным
разговором с родителями.

     Марси позвонила в полночь.
     - По новостям сказали,  что пока вы совершали свой марш, Никсон смотрел
футбол, - сообщила она.
     В настоящий момент это не имело никакого значения.
     - Без тебя дома чертовски пусто, - отозвался я.
     - Еще неделя и все.
     - Эта дерьмовая разлука должна наконец закончиться.
     - Она и закончится, друг мой. Через семь дней.

        27.

     В моей  семье любовь  заменяют традиции.  Мы  не показываем друг  другу
своей  привязанности.  Вместо этого  мы  посещаем  обряды  рода,  тем  самым
демонстрируя  нашу...  лояльность   ему.  Праздников  этих  в  году  четыре:
естественно  Рождество,  Пасха и День Благодарения.  И  еще священный ритуал
осени,  Святой Уикэнд. День  морального  Армагеддона, когда  вступают в  бой
Добро  и  Зло,  когда Свет противостоит Тьме. Другими словами,  Игра. Добрый
Гарвард против Йеля.
     Это время, чтобы смеяться и время, чтобы плакать. Но большей частью это
время орать, визжать,  вести себя, как недоразвитые  тинейджеры и разумеется
пить.
     В нашей семье все это, впрочем, проходит немного спокойнее. В то время,
как  большинство  выпускников устраивают локальные  разборки, предварительно
заправившись Кровавой Мэри  прямо на стоянках,  Бэрреттов интересуют  только
результаты Гарварда.
     Когда я был маленьким, отец брал  меня на каждую игру на Солджерс Филд.
Его объяснения были предельно подробными.  В десять лет я разбирался в самых
экзотичных сигналах  рефери. Кроме того, я научился болеть. Отец  никогда не
вопил.  Когда  у Малиновых  все шло о'кэй, он издавал  (почти  что про себя)
восклицания вроде "Молодец", "А, отлично". Ну а если наши гладиаторы были не
в  ударе, вроде  того  случая,  когда  мы  продули  со счетом 55:0,  он  мог
произнести только: "Жаль".
     Он был атлетом, мой отец. Выступал за Гарвард  (гребля на академической
одиночке). Он надевал  галстук с  черными  и  малиновыми  полосами,  которые
означали,  что  он  заслужил свое "H". Дающее  ему  право бронировать лучшие
места на футбольных матчах. По правую руку президента.
     Время не смягчило и не изменило  ритуала схваток Гарвард-Йель. Все, что
изменилось -  мой собственный статус. Пройдя обряды посвящения, теперь я сам
обладал заветным "H" (хоккей). А следовательно, правом на собственное  место
в  престижный  пятидесятиярдовый  ряд.  Теоретически, я мог бы привести сюда
своего сына и учить его, например, как обозначается пенальти.
     Тем не менее, за вычетом тех лет, что я учился в колледже, а  потом был
женат, я посещал игры Гарвард-Йель вместе с отцом. Мать отказалась ходить на
них много лет назад, и это был единственный в ее жизни случай неповиновения:
"Я не понимаю игры, - сказала она отцу, - и у меня мерзнут ноги".
     Когда игра проводилась в Кембридже,  мы ужинали в  почтенном бостонском
заведении  "Лок-Оберс".  Когда  полем   битвы  становился  Нью-Хэйвен,  отец
предпочитал ресторан Кейси - патины меньше, еда лучше. В этом году мы сидели
именно там, после того как альма матер проиграла со  счетом 7:0.  Игра вышла
сонная,  так  что обсуждать  особенно  было  и  нечего. Что  в  свою очередь
означало возможность всплытия тем, со спортом не связанных. Я намеревался не
говорить о Марси.
     - Жаль, - сказал отец.
     -  Это только  футбол, - ответил я, похоже чисто рефлекторно уйдя  в  в
оппозицию.
     - От Масси я ожидал более агрессивной игры.
     - Гарвард хорош в защите, - предположил я.
     - Да. Возможно, ты прав.
     Мы заказали омара. Что заняло  время, особено с учетом всех  этих толп.
Вокруг бродили пьянные йельцы. Бульдоги гавкали песни победы. Гимны героизму
футболистов.  В любом случае, мы заняли  столик  в относительно тихом месте,
где могли слышать друг друга. Если нам на самом деле было, о чем говорить.
     - Как дела? - спросил отец.
     -  Почти так же, -  ответил я. (Каюсь,  я никогда не старался облегчать
наши разговоры).
     - Ты...тебе не лучше? - пытается проявлять интерес. Допустим.
     - Немного.
     - Это хорошо.
     Сегодня я заметил, что отец  выглядел более озабоченным, чем в  прошлом
году. И более озабоченным, чем когда мы ужинали в Нью-Йорке прошлым летом.
     - Оливер, - начал  он тоном, обычно предвещающим неприятности, - Могу я
быть откровенным?
     Он это серьезно?
     - Разумеется, - ответил я.
     - Я хотел бы поговорить с тобой о будущем.
     -  О  моем  будущем,  сэр?  -  спросил  я,  уже  разворачивая  защитные
установки.
     - Не совсем. О будущем Семьи.
     Мне пришло в голову, что он или мать могли заболеть, или что-то в  этом
роде.  С них вполне сталось бы  сообщить об этом  с  таким вот  флегматичным
видом. Или просто написать. (Особенно мать).
     - Мне шестьдесят пять, - объявил он.
     - Будет в марте, - поправил я. Моя точность должна была доказать, что я
в курсе и все такое.
     - Хорошо, тем  не менее я должен думать так,  будто мне уже  шестьдесят
пять.
     Неужели отец интересуется размером социального пособия?
     - Согласно правилам партнерства...
     На этом  месте я вырубился.  Поскольку слышал ту  же проповедь в тех же
словах ипо тому же  поводу двеннадцать месяцев назад . И знал, что  он хочет
сказать.

     В прошлом  году после нескольких разговоров с  Гарвардскими шишками, мы
направились перекусить  в Бостоне. Отец  предпочел  припарковаться  прямо  у
своего  офиса на Стэйт стрит. В этом здании размещалась лишь одна фирма, та,
чье название  украшало фасад: "Бэрретт, Уорд и Сеймур,  Инвестиционный Банк,
Инк".
     По пути к ресторану отец посмотрел наверх, на темные окна и заметил:
     - Тихо, не так ли?
     - В твоем личном офисе всегда тихо, - отозвался я.
     - Это - глаз урагана, сын.
     - Тебе нравится.
     - Да, - сказал он, - мне нравится.
     Что?  Не  деньги, определенно. И  не власть,  заключенная  в гигантских
вложениях - в города, предприятия или корпорации. Мне кажется, ему нравилась
Ответственность. Ответственность - вот что его  возбуждало -  если это слово
вообще может применимо к  отцу. По отношению к заводам, открытым  Фирмой,  к
самой Фирме, к ее священному институту  моральных ценностей, к Гарварду.  И,
конечно, к Семье.
     - Мне шестьдесят четыре, -  объявил отец  тем вечером в  Бостоне,  один
полный Гарвард-Йель назад.
     - В следующем марте, - уточнил я,  давая ему понять, что помню день его
рождения.
     - ...и, согласно  правилам  партнерства,  я должен уйти  в  отставку  в
шестьдесят восемь.
     Пауза. Мы шли по пустынной Стейт-стрит.
     - Нам необходимо поговорить об этом, Оливер.
     - О чем, сэр?
     - Кто станет старшим партнером после меня.
     -  Мистер Сеймур,  -  предположил  я.  В  конце  концов,  есть  еще два
партнера.
     - Сеймур и его семья владеют двенадцатью процентами, - сказал отец, - У
Уорда десять.
     Как вы видите, я не спрашивал его об этих деталях.
     - Еще  сколько-то у тети  Элен  - их  по ее просьбе контролирую я, - он
вздохнул и продолжил:
     - Остальное принадлежит нам.
     Мне захотелось перебить его. Просто, чтоб не дать закончить:
     - ...а в конечном счете - тебе.
     Я бы давно сменил тему, но  слишком хорошо представлял, каких усилий от
него  потребовал  этот разговор. Несомненно, он  готовился к  этому  моменту
долго и тщательно.
     -   Разве  Сеймур  все-таки   не  может  стать  старшим   партнером?  -
поинтересовался я.
     -  Может.  В  случае,  если  никто  больше   не  согласится  принять...
непосредственной ответственности за долю Бэрреттов.
     - О'кэй, допустим он  согласится? - что должно было означать "Допустим,
я не соглашусь?".
     -  О'кэй,  согласно  правилам партнерства,  в  этом  случае  они  могут
выкупить нашу долю,  - он помедлил, - но, разумеется,  после этого все будет
по-другому.
     Его  последняя фраза не  была  похожа на  констатацию факта.  Это  была
жалоба.
     - Сэр? - спросил я.
     - Семья... Ее...участие.
     Он  знал,  что я  понял. Он знал, что я знал, почему  передвигаемся так
медленно. Но дистанция подошла к концу. Мы стояли у входа в "Лок-Оберс"
     Перед тем как мы вошли, он успел добавить только:
     - Подумай об этом.
     Хоть я и кивнул, но знал, что не стану думать об этом ни секунды.

     Атмосфера  внутри  была немного лучше  теперешней. Малиновые в тот день
совершили  чудеса.  На последней минуте  Господь  простер  десницу  Свою над
командой Гарварда,  посредством  посланника Своего,  молодого  защитника  по
имени Чиампи. Шестнадцать очков меньше чем за шестьдесят  финальных секунд и
- фантастическая ничья. Повод, чтобы  отметить.  Сладостные мелодии  неслись
отовсюду:

     Мы идем, к воротам, все сметая
     Наша ярость грозная, как взрыв
     И за Гарвард всех мы побеждаем
     И идем в последний наш прорыв

     На этом разговоры о  семейных традициях  заглохли. Все вокруг говорил о
футболе.  Мы  прославляли  Чиампи, Гатто  и Малиновых. Мы  пили за сезон без
единого поражения, первый с тех пор, как мой отец поступил в колледж.

     Теперь, год  спустя,  все  было по-другому. Серьезнее. Не только  из-за
поражения  Гарварда. Но и  оттого, что  прошел  еще год. А вопрос  оставался
нерешенным. Еще более нерешенным, чем тогда.
     -  Отец,  я  юрист.  У  меня  свои  обязанности.  Если  хочешь  -  своя
ответственность.
     -  Понимаю.  Но Бостон, как центр операций совсем не будет мешать твоей
социальной  активности.  Скорее наоборот: можешь  считать  работу в Фирме ее
другой стороной.
     Мне не хотелось обижать его. И я не стал говорить, что "другая сторона"
в изрядной степени и есть то, против чего я борюсь.
     - Я понимаю, - сказал я, - но, честно говоря...
     Здесь пришлось помедлить, облекая свои  воинственные доводы в  возможно
менее резкие слова.
     -  Отец,  я ценю, что ты обратился ко мне. Но я на  самом деле... гм...
очень не склонен принять предложение...
     Кажется,  сказано  было  вполне определенно. Отец  не добавил  обычного
пожелания подумать.
     - Понимаю, - сказал он, - Я разочарован, но понимаю.

        x x x

     На обратном пути я достаточно успокоился, чтоб сострить:
     - Одного миллионера на семью вполне достаточно.
     Я надеялся, что Марси уже будет дома.

        28.

     - Оливер, ты уверен?
     - Марси, ответ положительный.
     Она ждала, пока я вернусь  из Нью-Хэйвен, и выглядела свежей  и бодрой.
Никто бы не  подумал,  что она провела  весь день,  пересекая  континент  от
побережья к побережью.
     Хотя  разговор  с отцом был  всего  лишь одной из  множества  новостей,
которые я вывалил, он заинтересовал ее.
     - Ты отказался, даже не задумываясь?
     - Не задумываясь и не сомневаясь.
     Потом я вспомнил, с кем говорю.
     -  Естественно,  будь  ты  на моем месте,  ты  бы  возглавила  всю  эту
проклятую штуку, не так ли? То есть, ты ведь так и поступила.
     - Но я была очень сердита,  - искренне призналась Марси, - мне хотелось
доказать кучу вещей.
     - И мне. Именно потому я и отказался.
     - И ты допустишь, чтобы... м-м... наследство ушло к другим?
     - Хорошее наследство - первые потогонные фабрики Америки!
     - Оливер, это древняя история. В наше время член профсоюза зарабатывает
фантастические...
     - Это не имеет значения.
     - Посмотри, сколько хорошего сделала твоя семья! Больница, Бэрретт Холл
в Гарварде. Пожертвования...
     - Послушай, это не обсуждается, о'кэй?
     - Почему? Ты ведешь себя, как ребенок.  Как  какой-нибудь левый радикал
прошлого!
     Какого дьявола она  так страстно пытается уговорить меня присоединиться
к проклятому Предприятию?
     - К черту это, Марси!
     Внезапно - звонок. Телефонный звонок развел противников по углам ринга.
     - Мне ответить? - спросила Марси.
     - Черт с ним - почти полночь на дворе.
     - Это может быть что-то важное.
     - Не для меня.
     - Я тоже живу здесь.
     - Значит, ответь, - буркнул я, понимая, что вечер воссоединения любимых
окончательно испоганен.
     Марси ответила.
     - Это тебя, - сказала она и передала трубку мне.
     - Да, что? - рявкнул я.
     - Эй, ужасный! Она еще там! - радостно сообщил голос.
     Филипп Кавиллери. Надо улыбнуться.
     - Ты меня проверяешь?
     - Тебе ответить честно? Да. Так оно движется?
     - Что ты имеешь в виду, Филипп?
     - Динг-донг, динг-донг.
     - Что это? Часы с кукушкой?
     - Свадебные колокольчики. Когда мы их услышим, черт побери?
     - Фил, ты узнаешь первым.
     - Так скажи мне сейчас, чтоб я мог спокойно отойти ко сну.
     - Филипп, -  ответил я  в  притворном негодовании, - ты позвонил, чтобы
проводить пропаганду брака, или чтобы сообщить что-нибудь полезное?
     - Ага. Давай поговорим об индейке.
     - Фил, я говорил тебе...
     -   О   самой  настоящей   индейке.   Фаршированной.  Птичке  на   День
Благодарения.
     - Ох, - это же на следующей неделе.
     - Я хочу, чтобы ты и этот интеллигентный женский голос присоединились к
нашему семейному празднованию.
     - А кто приглашен кроме нас? - уточнил я.
     - Отцы-пилигримы! Какая к чертям разница?
     - Кого ты приглашал еще, Фил? - настаивал я,  не в шутку  опасаясь толп
шумных крэнстонцев.
     - Пока что - никого, кроме себя самого.
     -  А...- протянул я. И вспомнил,  что Филипп терпеть не  мог  ходить по
праздникам к  своим родственникам. ("Все  эти чертовы  вопящие  бамбино",  -
говорил он. Я делал вид, что верю его оправданиям ).
     - Отлично.  Следовательно,  ты мог бы  присоединиться к нам  здесь, - я
взглянул Марси. Она одобрительно улыбалась,  одновременно усиленно показывая
жестами: "Кто, ко всем чертям, будет готовить?".
     - Марси хочет встретиться с тобой, - продолжал настаивать я.
     - О, я не могу, - сказал Филипп.
     - Давай.
     - О'кэй. Когда?
     - Где-то утром. Просто дай знать, когда прибывает твой поезд.
     - Привезти с собой что-нибудь? Хочу  напомнить,  что я поставщик лучших
тыквенных пирогов в Род-Айленде.
     - Было бы здорово.
     - И начинку?
     - Было бы очень здорово.
     Марси отчаянно сигнализировала: "А остальное?".
     - Гм... Фил, еще одна вещь. Ты знаешь, как готовят индейку?
     - Как самый настоящий индеец! - завопил он, - А еще я могу достать ее у
моего дружка Анджело. Ты уверен, что она не обидится?
     - Кто, Фил?
     - Твоя  прекрасная  невеста.  Некоторые  леди  очень  обижаются,  когда
обнаруживают у себя на кухне мужика.
     - Марси в  этом отношении придерживается широких  взглядов, -  успокоил
его я.
     От восторга она уже подпрыгивала.
     - Отлично. Значит,  это  на самом  деле замечательная девушка. "Марси",
да? Эй, Оливер, ты думаешь, я ей понравлюсь?
     - Ответ положительный.
     - Тогда я приезжаю на поезде в десять тридцать. О'кэй?
     - О'кэй.
     Я уже собирался положить трубку, когда снова услышал его голос.
     - Сказать тебе, Оливер?
     - Да, Фил?
     - Благодарение - самое подходящее время для свадьбы.
     - Спокойной ночи, Фил.
     Сеанс связи наконец завершился. Я обернулся к Марси:
     - Ты рада, что он приедет?
     - Если ты уверен, что я ему понравлюсь.
     - Эй, не напрягайся.
     - Это получится куда успешнее, если мне не придется готовить.
     Мы рассмеялись.
     - Минутку, Оливер, - сказала она, - разве тебя не ждут в Ипсвиче?
     Верно.  День  Благодарения  -  одна  из  Святых  дат  Бэрреттов.  Но  -
форсмажор.
     -  Я позвоню и скажу, что задержался из-за дела попечительского совета.
Оно как раз начинается в понедельник.
     Марси пришлось тоже внести изменения в свой график.
     - Мне надо быть  в Чикаго,  но я  прилечу сюда на ужин, а потом вернусь
последним самолетом.  Благодарение - очень важная дата в календаре продаж. В
пятницу начинаются распродажи.
     - Отлично. Это будет много значить для Фила.
     - Я рада.
     -  О'кэй,  теперь  когда мы  все организовали, - сказал я, -  мог  бы я
выразить свои эмоции?
     - Да. Какие?
     -  О'кэй... грусть. Гарвард проиграл Йелю. И день был совсем неудачный.
Нет ли у тебя каких-нибудь идей, как можно было бы утешить меня?
     - Тебе необходима терапия, - нахмурилась Марси, - ты мог бы лечь на эту
кровать?
     - Мог бы, - ответил я. И лег. Она присела на краешек.
     - А теперь можешь делать все, что хочешь, - предложила она.
     Я послушался.
     А после этого мы счастливо заснули.

     Всю   неделю  Фил  Кавиллери,  не  покладая  рук,  готовил  праздничное
угощение. И тратил кучу денег на маркетинговые звонки.
     - Она любит класть в начинку каштаны?
     - Она на работе, Фил.
     - В восемь вечера?
     - В среду она работает всю ночь, - своего рода псевдо-объяснение.
     - Какой у нее там номер? - похоже ради того, чтоб выяснить ее отношение
к каштанам, он был готов звонить прямо сейчас на работу.
     - Она занята, Фил. Но, да, вспомнил! Она обожает каштаны.
     - Великолепно!
     И он исчезал. Ненадолго.
     В последующие дни имели место  телефонные конференции  по грибам, тыкве
(мож