ать? Что каждую минуту на земле родится по дураку
и каждый дурак - это ты?
     Джош  побрел  обратно  к  могиле  прадеда,  чтобы  еще  раз  перечитать
эпитафию:
     "Он всегда толковал сомнения в пользу ближнего".
     - Если это правда, прадедушка, то вы были лучше, чем я.
     О  могильную  плиту  звонко  ударяется  и  отскакивает  камешек,  из-за
соседнего памятника выглядывает ухмыляющийся Рекс.
     - С феями разговариваешь?
     - Опять ты?..
     - С кем говоришь-то?
     - Сам с собой.
     Рекс облокачивается на памятник.
     - Ты влюбился в Бетси?
     - Убирайся, а то отлуплю.
     - Не отлупишь.
     - Зря ты так уверен.
     - Не зря. Ну так как? Влюбился?
     - Чего ты здесь торчишь?
     - Я здесь с утра.  За  тобой  слежу.  Обсмеялся  -  животики  надорвал.
Хочешь, я Бетси за тебя словечко замолвлю?
     - Не хочу.
     - Сигарета есть?
     - Чего? Ты что же, еще один Сынок-вымогатель? Этого я уж не потерплю.
     - Это ты про Джимми?
     - Да, это я про Джимми.
     - Потому ты и пригрозился его отлупить, да?
     - Ты, выходит, и это знаешь?
     - Знаю.
     - Может быть, и другие тоже знают?
     - Почти что все знают.
     - Тогда зачем было на меня клепать? Рекс пожимает плечами.
     - А чего. Нельзя, что ли?
     - А того, что это нечестно. Несправедливо.
     -  Он  у  нас  маленький  и  хорошенький,  мы  его  не  лупим.   Только
подсмеиваемся. А ты вон какой надутый. Смеяться не умеешь. Ну как, замолвить
Бетси за тебя словечко?
     - Нет.
     - А ты ей нравишься.
     - Ага. Как зубная боль.
     - Нет, нравишься. Вот ей-богу. Она от тебя без ума.
     - Она что, говорила тебе?
     - Не-а. Бетси вообще помалкивает. А Лора - врунья. Джош со вздохом:
     - Ну чего тебе надо? И так уже свару завел.
     - Это не я.
     - Значит, все считают, что Лора врунья?
     - Кроме Гарри.
     Рекс швыряет камешки один за другим, и они  со  звоном  отскакивают  от
могильных плит.
     - Перестань. Это неуважительно.
     - А им-то что. Наоборот, будут знать, что мы тут еще кукарекаем. Ну так
как, помирить тебя с Бетси?
     - Никого ты не можешь помирить, и я с девочками компанию не  вожу,  тем
более если она дружит с Гарри, пусть даже она твоя сестра.
     - Она с Гарри не дружит.
     - Ты поди это ему скажи.
     - Она и говорит ему все время. Только он настойчивый. А Лора - корова.
     - Слушай, Рекс, чего тебе надо? Имей  в  виду,  ты  меня  на  слове  не
поймаешь. Я ничего такого не говорил, это все твои слова.
     - Ты мне не доверяешь?
     Джош молчит, ему вдруг становится не по себе. Этот  Рекс,  оказывается,
не только хихикать умеет.
     - Кому-то ведь ты должен доверять, так? Ты же здесь посторонний, а я  в
самой гуще. Гарри, он  такой.  Доброе  сердце.  За  других  заступается.  По
простоте. А ты доверяй мне. Я тебе друг.
     - Да уж, друг. Норовишь подвести. И кто все  начал?  Кто  мне  подножку
подставил? Рекс пожимает плечами.
     - Не я.
     - Не ты мне подставил подножку?
     - Этого я не сказал. Я сказал, что не я все начал. Ты сам все начал. Ты
зануда. Девчонки просто спятили. Так я с Бетси улажу?
     - Я сказал тебе - нет!
     - Тебе она что, не нравится?
     Ишь какой парень, как ни кинь, всюду решка.
     - Эй, ты куда?
     Джош, не отвечая, уходит.
     - На крикет не приходи! Не то они тебе зададут! Джош в  этом  нисколько
не сомневается, но идет дальше и ничего не отвечает.
     - Если ты появишься на крикете,  я  останусь  без  места.  Я  ловлю  за
воротцами.
     Джош поворачивается на каблуке и кричит:
     - Значит, сегодня тебе играть не придется! И решительно шагает  к  дому
тети Клары.

        27    

     Джош на цыпочках пробирается по коридору с  пустой  корзинкой  в  руке.
Интересно, который час? Он рассержен, его так  и  подмывает  высказать  тете
Кларе все, что накопилось на сердце. Скрипнула под ногой половица.
     Резкий голос из кухни:
     - Это ты, Джош?
     - Да, тетя Клара.
     Кухонная дверь вдруг закрывается, захлопывается  у  него  перед  носом,
точно опустился занавес, когда пьеса еще не  доиграна.  Тетя  Клара  говорит
из-за двери:
     - Поставь корзину с покупками  в  бельевой.  Я  потом  разберу.  Только
закрой там дверь, чтобы кот не залез.
     - Может быть, лучше на кухню?
     - Нет, не лучше. Опять его отшили!
     Джош проделывает все, как задумала тетя Клара: подхватывает и со стуком
ставит корзинку, громко захлопывает дверь. Может быть, он даже перестарался.
Не иначе как тут где-то находится Лора, это ясно. Хотя  ее  не  видно  и  не
слышно.
     - Джош!
     - Да, тетя Клара?
     - Ступай оденься к матчу и приходи обедать. Форму тебе Билл принес. Она
у тебя в комнате.
     - Но еще ведь не пора обедать.
     - Будет пора. Пожалуйста, сделай, как я прошу.
     Будет пора! Это точно. А через год будет рождество.  Знаете  что,  тетя
Клара, есть ряд вопросов, по которым нам с вами надо объясниться,  а  вы  не
допускаете меня на  кухню,  словно  я  болен  какой-нибудь  корью.  Все  эта
проклятая Лора. Целый день она, что ли, собирается пол мыть? Можно подумать,
ей надо вымыть целый собор Святого Павла. Но я, тетя Клара, не выйду  больше
из этого дома, покуда мы с вами не договоримся. Вы вчера вечером все  знали,
а я думал, что нет. Сами заступались за меня перед людьми, которые приходили
сделать из меня котлету, но мне даже виду не показали.  А  это  обман,  тетя
Клара. Я-то старался вас оградить, а вам все было известно. Мало  того,  что
вы сначала разболтали по всему поселку про мои стихи. Потом затолкали меня в
их крикетную команду (признаюсь вам по секрету, тетя Клара, я в крикет играю
хуже некуда). Да еще выставили меня из дому  срочным  порядком,  когда  надо
было, конечно, остаться и поговорить с Лорой. А мои родичи Плаумены что  тут
натворили? Не могу понять. Ну допустим,  они  такие-рассякие,  но  я-то  чем
виноват, с какого боку? Я в этом поселке вел себя как ангел во  плоти,  ведь
мне папа сказал, что иначе убьет меня. Просто как святой, даже сам  себя  не
узнаю. Может быть, все дело в вас, тетя Клара? Ребята говорят, вы  все  свое
имущество заложили-перезаложили. Вздор какой-то. Вся  родня  знает,  что  вы
можете короля английского купить с потрохами. Потому-то моя мама и  твердит,
что ей от вас ничего не нужно. Из-за того, что у вас столько  денег.  А  они
говорят, я приехал нахлебничать. Говорят, вы питаетесь жалкими  крохами.  Ну
слыхал ли кто подобную чепуху? Дом набит добром до  самой  крыши.  У  вас  в
ванной комнате больше мебели, чем у нас в гостиной.
     Болтают сами не знают  что.  В  спальнях  книг  больше,  чем  у  нас  в
городской библиотеке. Ковры персидские, стекло богемское. Фарфор  из  Челси.
Хоть музей открывай. Нахлебничать! Надо  же  какая  чушь.  В  этом  поселке,
наверно, все жители  -  прирожденные  вруны.  Жизнь  у  людей  на  виду,  на
солнечном свету, так вы это называете. А получается: жизнь в сточной канаве.
И наши родичи Плаумены тоже хороши, не могли предупредить, что Райен-Крик  -
это сумасшедший дом. Даже папа считал, что здесь люди просыпаются только  по
воскресеньям, бредут нога за ногу в церковь и обратно. Ей-богу,  прадедушка,
вы даже не представляете себе, что вы тут основали. Такой  поселочек  -  это
общенациональное бедствие. Неудивительно, что они  навалили  на  вас  сверху
гранитную глыбу, которая потопит хороший линкор. Не будь этой плиты,  вы  бы
не утерпели и обратно выскочили.
     Звонок у входной двери прервал великолепный монолог Джоша.
     Дверь его спальни  распахнута.  Сам  Джош,  полуодетый,  стоит  посреди
ковра, все  еще  укоризненно  тыкая  пальцем  в  портрет  прадеда.  Шаги  по
коридору. Джош в последнюю минуту решает  натянуть  спортивные  брюки.  Мимо
семенит  тетя  Клара,  она  делает  вид,  что  не  замечает  его,  но  вдруг
останавливается, будто наткнулась на препятствие.
     - Боже мой, Джош, теперь я все ясно вижу!
     И засеменила дальше.
     Довольно неприличное замечание, тетя Клара, от вас я такого не  ожидал.
Но происходит что-то странное, создается впечатление, что в эти брюки должен
влезть еще один человек. Собрав их в горсть у пояса, он подходит к  зеркалу,
чтобы разобраться, в чем дело. И останавливается, мигая,  словно  впервые  в
жизни увидел собственное отражение. Потом начинает ругаться:
     - Вот собака! Чертов Билл! Что он со мной сделал!
     Он вертится перед зеркалом, становится - то так, то эдак. Если  разжать
кулак, штаны падают на пол, а если подтянуть их, из штанин  по  икры  торчат
голые ноги. Верно, сшиты на карлика, да еще пузатого, как  слон.  Ах,  Джош,
Джош, видел ли ты когда-нибудь такое? Если поддерживать у пояса,  то  в  них
утонешь, а отпустишь - сплошное неприличие. Тетя Клара, они хотят сделать из
меня посмешище. Прадедушка, не смотрите на меня,  не  то  даже  и  гранитной
глыбе не хватит весу удержать вас в могиле и  вы  выскочите  вон  с  громким
плачем. Бетси, если ты придешь на крикет, я умру от унижения. Мне ни за  что
не поймать мяч, я добежать не успею, побегу, а штаны за мной.
     - Джош, можно мне войти, не вызывая твоего смущения?
     - Двери настежь, тетя Клара, -  в  голосе  душераздирающее  спокойствие
отчаяния. - Милости прошу всех. Будьте моей гостьей.
     - Странные слова я  от  тебя  слышу,  Джош,  и  странным  тоном  ты  их
произносишь.
     - И странное зрелище собой представляю, тетя Клара. Вы не  знаете,  чья
это форма? Что за существо ее носило? Наверно, какое-то  животное.  Сумчатый
медведь, должно быть.
     Тетя Клара достает очки и протирает стекла.
     - Смейтесь, смейтесь, - вздыхает Джош.  -  Не  надо  сдерживаться.  Все
равно этим кончится. Начну прямо сейчас привыкать к новой роли.
     - Наверно, взято у Фредди. Меня удивляет, как это Билл не поленился  за
ней съездить.
     - А меня нисколько.
     - Ведь это довольно далеко.
     - Вот видите!
     Тетя Клара с улыбкой:
     - Попробуем заколоть булавками, мой друг. Авось никто не заметит.
     - Для этого нужно, чтоб был день чернее ночи, тетя Клара.
     - Смешной ты мальчик, Джош. Очень смешной.
     - Благодарю.
     - Я это говорю тебе в похвалу. С тобой не соскучишься.
     - Угу
     - Да-да, мой друг.  Я  чересчур  поспешно  о  тебе  судила.  Мне  будет
недоставать не одной только твоей серьезности.
     - Я еще не уехал, тетя Клара.
     - Приходил Рекс.
     - Да? Хорошо, что не Билл. А то бы я его задушил своими руками.
     - Матч начнется раньше. Игроки из Кроксли уже приехали. Рекс опасается,
что ты можешь не успеть. Он справлялся, как твой живот, не хуже ли?
     - У меня он и не болел.
     - Рекс сказал, что тебя на кладбище тошнило.
     - Вовсе нет.
     - А что ты делал на кладбище? Читал надписи на памятниках.
     - А Рекс? Тоже читал?
     - Мы с Рексом не сошлись во взглядах. Теперь скрывать уже незачем.
     - У тебя что, Джош,  неприятности?  Почему  ты  мне  не  говоришь?  Ты,
кажется, плоховато ладишь с людьми, да?
     - Пожалуй, что так, тетя Клара.
     - И кто виноват?
     - Не они же. Выходит, значит, что я. Правильно?
     - Я этого не говорю.
     Нет, Джош, ее ты не втягивай. Ты поплачь о других, не о себе. Она же не
может знать все, верно? Так что держи рот на запоре, Джош.
     - Тетя  Клара,  ради  бога,  где  ваши  булавки?  Я  больше  эти  штаны
поддерживать не в состоянии.

        28    

     Голос тети Клары:
     - Джош! Время уходит!
     Есть разница, тетя Клара, между добрым смехом и злым, но здешние ребята
ее не понимают. И мне все время достается не тот смех. Мне  неприятно.  Даже
очень неприятно, если честно сказать. Я больше не могу. Каково это  -  выйти
на улицу в штанах, которые обернуты вокруг тебя и  заколоты,  точно  пеленки
вокруг младенца? Это несправедливо,  тетя  Клара,  я  не  могу!  Я  даже  по
коридору до кухни не могу в них пройтись. Как  я,  такой,  покажусь  там  на
глаза Лоре? Она увидит и  покатится  со  смеху.  А  ее  насмешки  будут  мне
особенно обидны. Да еще ребята грозились, что отлупят меня.
     - Джош, поторопись. У него вдруг вырвалось:
     - Я не могу!
     - Отлично можешь. Я знаю, что ты уже готов.
     Так твердо, даже властно, не  допуская  возражений.  Эта  плауменовская
манера не слушать, что тебе говорят. А только распоряжаться. Вот и папа так,
когда сердится. И все дядья, и их дети, и все тетки, которые  были  Плаумены
до того, как повыходили замуж. Откуда это у них, прадедушка? А  может  быть,
вы тоже были такой, может, она просто скрывает правду?
     - Джош!
     Словно на цепи тебя тянет.  И  как  ни  упирайся,  цепь  все  равно  не
разорвешь. Всегда делай, как они  тебе  велят,  и  спорить  не  смей,  а  не
сделаешь, они приходят в ярость и ничего не желают слушать. Вот и  портьера,
шуршащая, щекотная. Ты теперь будешь помнить ее до могилы. Как некий символ.
Как врата бедствия.
     Джош стучится в приоткрытую дверь  кухни  и  входит,  весь  напрягшись,
готовый встретить Лорин взгляд. У тети Клары в голосе  звучит  изумление,  а
может быть, усмешка:
     - Что это ты стучишься?
     - Я думал, надо. От меня тут все время закрывают двери.
     - Не преувеличивай, Джош. Лоры уже нет, если тебя  это  беспокоит.  Она
минут десять как ушла с заднего крыльца.
     Слабея от облегчения, он протягивает руку и опирается о косяк, чтобы не
упасть.
     - Завтрак с собой я тебе уже приготовила. Сейчас вот только заверну.
     Ну вот, едва перевел дух, и опять пожалуйста.
     - Разве я не успею пообедать?
     Снова выставлять всем на осмеяние эти морковки, и  салатные  листья,  и
куски хлеба из непросеянной муки,  похожие  на  деревянные  клинья,  которые
запихивают под дверь, чтобы не захлопнулась.
     - Куда там! В твоем распоряжении каких-нибудь две-три минуты. Ты  лучше
не заставляй Билла тебя ждать.
     Джош входит в кухню осторожно-осторожно, будто  по  яичным  скорлупкам.
Того и гляди, проклятые булавки начнут расстегиваться. На душе все  муторнее
и муторнее, так хочется, чтобы тебя пожалели, и стон, который звучит внутри,
вырывается наружу:
     - Тетя Клара!..
     Она перестала связывать в пучок вымытые морковки.
     - Да, Джош, что тебе?
     - Очень у меня идиотский вид, тетя Клара? Я ведь, знаете, тоже  не  все
могу вытерпеть.
     Она протягивает ему руку сочувствия, но  Джош  уже  раскаялся  в  своей
слабости, уже вспомнил данные  себе  обещания.  Он  трясет  головой,  крепко
сжимает кулаки и отходит в сторону.
     - Они тебя травят, Джош? Глаза в пол:
     - Я не доносчик...
     - Знаю, что не доносчик, и уважаю тебя за  это.  Но  ведь  мы  с  тобой
родные, правда? Он кивает, не поднимая глаз.
     - А родные для того и существуют, чтобы немного  облегчать  друг  другу
ношу. Но против твоего желания я тебе не смогу помогать.
     С великим напряжением он сдерживается и сурово говорит:
     - Я слышал от ребят, что вы и так уж тут напомогали.
     - А ты бы этого не хотел?
     - Не знаю, тетя Клара. Только уж лучше бы вы говорили мне все как есть.
Я просто  ничего  не  понимаю.  Куда  ни  подайся,  все  против  меня.  Одни
проигрыши.
     - А ты рассчитываешь на выигрыши, Джош?
     - Да нет же. - Опять почти умоляя: - Не  надо  меня  ловить  на  слове!
Просто у меня все получается наперекосяк.
     - Да, я заметила и сказала тебе,  что  ты  ко  всему  относишься  очень
серьезно. Слишком серьезно.
     - Вовсе нет. - Как трудно подобрать подходящие слова, - Честное  слово,
я стараюсь видеть во всем смешную сторону. Правда-правда, тетя Клара, можете
мне не верить, но это так.
     - Ты часто говоришь смешные вещи, Джош, но это не одно и то же.
     - Не понимаю...
     - Подумай - поймешь. Смешное может быть очень серьезным делом для таких
людей, как ты. И это не значит, что у вас веселый нрав. Я,  например,  когда
говорю о солнце, ничего, кроме солнца, не подразумеваю.
     Если же снаружи смех, а внутри слезы, это совсем не то.
     - Я не понимаю, о чем вы говорите,  тетя  Клара.  Это  все  выше  моего
разумения. - На глубинах отчаяния: - Вас подвести, вот чего я боюсь.  Я  все
время, как ни стараюсь, вас подвожу. Вы только взгляните на меня вот сейчас.
Настоящее пугало. Они там все перемрут от смеха. Ну за что они меня мучают?
     - Со стороны Билла это было жестоко. И  конечно,  сделано  нарочно.  Он
меня разочаровал.
     - А я не хочу, чтобы вы в нем разочаровывались, тетя Клара. Я не  хочу,
чтобы вы в ком-то разочаровывались. Наверно, я чем-то сам виноват. К вам они
вон как хорошо относятся. Все для вас делают.  Они  же  тут  с  вами  всегда
живут, а я только в субботу  приехал.  Полы  вам  моют,  дрова  колют,  окна
протирают, сад  вскапывают.  И  ни  за  что-нибудь,  а  просто  из  хорошего
отношения. Они лучше меня, тетя Клара. Я тоже помогаю людям, но за плату.
     - Наверно, у вас там другие условия, Джош. Ничего нет  дурного  в  том,
что тебе платят.
     - Но здешние ребята говорят, что вы бедная и что я у вас нахлебничаю. -
Голос против воли жалобно звенит и чуть не срывается. -  Вы  же  не  бедная,
тетя Клара, ведь правда?
     Тетя Клара отчего-то не отвечает, будто не слышала, хотя,  конечно,  не
слышать не могла.
     - Значит, вот что они тебе говорили?
     - Но ведь это неправда, да? Я не знаю, сколько стоят разные вещи,  тетя
Клара, но у вас в доме столько всего, целое богатство.
     Тетя Клара все так же рассеянно, будто не понимая:
     - Совершенно верно, Джош, целое богатство.
     - Ну вот. А чего они тогда говорят?
     - Вот именно. Почему они это говорят?
     Звонок в дверь. Кажется, уже не первый. Тетя Клара,  словно  очнувшись,
быстро и как-то особенно решительно запихивает завтрак в бумажный кулек.
     - Тебе, я думаю, надо идти, - она сует ему в руки пакет, - не заставляй
Билла ждать.
     - Тетя Клара, мне уже больше не хочется идти. Я не могу. На меня  будут
все глазеть. Потешаться. У меня же вид ужасный. Я вас только опозорю.
     Но лицо тети Клары  принимает  каменное  выражение  и  подчеркивает  ее
сходство с остальными Плауменами.
     - Ты меня никогда не опозоришь. Ступай и покажи им, из какого теста  ты
сделан. Они, по-видимому, этого не понимают. А я останусь, чтобы  не  мешать
тебе и не смущать тебя. Ступай и управься сам.
     Джошу впору лечь на пол и заплакать.
     - Да я и в крикет-то играю совсем плохо. Честное слово.  Я  ловить  все
равно не смогу, хоть из кожи лезь. Правда-правда. Не хочу я идти играть. Зря
Рексово место в команде займу.
     Тетя Клара широко распахивает дверь кухни.
     - Ты же не хочешь меня разочаровать, Джош?
     - Ну пожалуйста, тетя Клара!
     Лицо ее делается все тверже и тверже.
     - Может быть, у тебя есть другая причина уклоняться от игры?
     Звонок у двери дребезжит все нетерпеливее, и Джош торопится с доводами:
     - Вы непоследовательны, тетя Клара.
     - Разве?
     - Вы же  сами  постарались,  чтобы  я  не  встретился  с  Лорой.  Прямо
вытолкали меня из дому. Дали мне  понять,  что  не  стоит  на  нее  обращать
внимание.
     - А ты хотел с ней увидеться?
     -  Нет,  но  дело  не  в  этом.  Вы  меня  вытолкали.  И  теперь  опять
выталкиваете. А надо мне было повидаться с Лорой. Не убегать, не прятаться.
     - Возможно. Я сделала ошибку. Виновата, извини. Но кто  будет  виноват,
если Билл сейчас уйдет без тебя? Вы хитрая, тетя Клара. Это нечестно...
     - Ну, возьми себя в руки. Ты  же  Плаумен,  Он  поднимает  глаза  и,  с
вызовом глядя ей прямо в лицо, с размаху шлепает об стол кулек с завтраком:
     -  Не  стану  я  этого  есть  на  людях!  Неужели  не  могли  дать  мне
обыкновенный бутерброд?
     И, прорвавшись  сквозь  шуршащую  портьеру,  он  выскочил  на  парадное
крыльцо.

        29    

     Билл у калитки встречает его убийственным взглядом сверху вниз.
     - Значит, ты идешь?
     Джош в ответ тоже смотрит на него с яростью и так хлопает  дверью,  что
дребезжат цветные стекла.
     - Да!
     Он прыгает по камням-ступеням, летит,  подхлестываемый  злостью,  через
ступеньку, а под конец через две и оказывается наверху в семь прыжков.
     - Я иду!
     Он резко дергает на себя калитку, так что Билл чуть не падает с ног,  и
ее тоже захлопывает за собой с такой силой, что срывает  пружину  и  калитка
расслабленно повисает на петлях.
     - Да, я иду, О'Коннор. Что ты на это скажешь? - Ему теперь  все  равно,
ему больше ничего не  страшно.  На  той  стороне  улицы  дожидается  Рекс  с
остальными ребятами. - Я к твоим услугам, О'Коннор. С меня довольно. И  если
быть драке, за мной дело не станет.
     Билл разинул рот.
     Джош прыгает через канаву. Надоело все - пусть  расстегиваются  чертовы
булавки. Пусть штаны падают, пусть совсем свалятся, он их запузырит ногой  в
канаву и пойдет по улице в одних трусах. Ему это безразлично.
     Билл, обескураженный, нехотя подходит сзади.
     - Чего ж вы не смеетесь, ребята? Давайте, хохочите. Вот  он  я,  и  еще
один я - пара штанов на двух человек. Это у Билла такие понятия об удобствах
и приличиях. Давай, О'Коннор, хохочи, не стесняйся, а я с  тебя  твои  штаны
сдеру!
     Билл безотчетно хватается за штаны, он держится за пояс, и вид  у  него
такой, будто что-то привычное  и  безобидное  вдруг  обернулось  смертельной
угрозой.
     - Ты у меня, О'Коннор, вот где сидишь, понятно? Но теперь  все.  Теперь
она все знает. Я ей рассказал. Это ты меня вынудил. Ты меня довел.  Так  что
теперь можешь лезть с кулаками, по крайней мере есть за что.  Теперь  давай,
О'Коннор, выходи, только и я в долгу не останусь. Где крикетное поле?
     Джош стоит посреди улицы почему-то навытяжку и орет во весь голос.
     - Ну, где  крикетное  поле,  я  спрашиваю?  Я  думал,  вы  все  страшно
торопитесь на матч.
     - Эй, потише, приятель. - Билл красный как рак, нервно трет запястье  о
штанину, вероятно стараясь  не  замечать  собравшихся  людей  и  всей  душой
надеясь, что его матери ничего этого  не  слышно.  -  Не  горячись,  клапана
сорвешь. Здесь я капитан.
     - Где крикетное поле? Пошли, чего тянуть, Надо  уничтожить  команду  из
Кроксли, так, что ли? Я правильно понял?
     Биллу явно не по себе.
     - Слушай, кончай орать.  Ты  чего,  уличные  беспорядки  хочешь  у  нас
затеять?
     - Давай, давай, О'Коннор, пошли! Зададим противнику  жару.  Или,  может
быть, ты не играешь?
     - Да перестань ты орать, слышишь? Спятил,  что  ли?  -  Билл,  кажется,
растерялся, он беспомощно озирается. - Это ты, может быть, не играешь.  А  я
капитан. Ты обязан мне подчиняться, не то получишь!
     - Ты намекаешь, что расквасишь мне нос, О'Коннор?
     - Вот именно, Плаумен.
     - Что ж, это дело. А не хочешь ли, чтобы тебе расквасили нос? Прямо вот
здесь, посреди мостовой?
     Биллу плохо удается сохранять  капитанское  хладнокровие.  А  Джош  все
кричит на него:
     - Ты уже довел меня до крайности, О'Коннор. Теперь все, конец. Ну  что?
Расквасить тебе нос прямо вот сейчас?
     Билл срывается на визг:
     - Это ты, что ли, расквасишь мне нос, глиста несчастная? Да я  тебя  по
всей канаве размажу! Джош, выпятив подбородок:
     - А ну, попробуй! Что стоишь? - Слова сами, помимо его воли,  срываются
у него с языка.
     Биллу некуда податься: впереди него - их собственный забор, за спиной -
забор мисс Клары Плаумен. Да и поздно теперь, назад хода нет.
     - Ну что ж ты, О'Коннор? Ты же говорил, что отлупишь меня! Вот  тебе  и
верный случай. Проще простого. Вон сколько у тебя тут помощников.
     Джош в позе боксера, сжатые кулаки перед грудью. Билл, без  кровинки  в
лице,  начинает  наступать.  Из  проулков  по  тропкам  отовсюду  с  криками
сбегаются мальчишки в белой спортивной форме. Рекс испуганно  выскакивает  у
Билла под боком:
     - Билл, что ты? Не смей!
     Распахиваются калитки, гудит автомобиль, дребезжат велосипедные звонки,
слышен чей-то громкий голос:
     - А ну, марш с дороги, ребятня! Проезд загородили.
     Билл начинает разрастаться на глазах у Джоша, становится выше, больше -
так ему вдруг представилось со страху в последнюю минуту, но  он  все  равно
бросается на него очертя голову, яростно колотя  кулаками  и  чувствуя,  что
Биллу это как с гуся вода. Джош даже и не думал, что он такой каменный.  Его
сколько ни бей, только себе же больнее, а Билл в ответ ударяет как кувалдой,
и Джош не умеет загородиться от его ударов. Билл  наступает,  теснит  его  к
канаве, Джош оступился - и летит навзничь прямо на дно.  Билл  стоит  высоко
над ним, морщится и трет ладонью кулак.
     - Вставай, Плаумен.
     Ребята опасливо толпятся в отдалении, ряды ног и лиц, одно -  будто  бы
Бетси,  четкое,  как  на  черно-белой  фотографии,  другое  -  может   быть,
тетикларино, и вроде бы она плачет. Все это увидено за одно мгновение.
     Джош упрямо подымается, ребра у него  болят,  в  голове  какой-то  шум,
словно паровоз едет, и ноги почему-то  плохо  держат,  и  под  оглушительный
хохот ребят новый удар в плечо опять валит его в канаву.
     - Вставай, Плаумен.
     Он не может. Булавки впились ему в бока, больно дышать,  штаны  съехали
до колен, и подтянуть их невозможно. Джош повергнут  в  канаву  -  как  Билл
сказал, так и вышло.
     Закрыть глаза на все это - ничего не  видеть,  не  слышать,  не  знать.
Унижен. Уничтожен. Несколько секунд - и все кончено. Втоптан в грязь.
     Чьи-то руки у него под мышками; он не сопротивляется - не все ли равно?
Тянут, ставят его  на  ноги.  Он  снова  ждет  удара,  пытается  прикрыться,
съеживается. Но кто-то поддергивает ему штаны и говорит мужским голосом:
     - Не пострадал, парень?
     Джош висит на руках у мужчины, но трясет головой. Он  и  сам  точно  не
знает, пострадал он или нет. Он заставляет себя встать на ноги,  хотя  лучше
бы провалиться сквозь землю. Заставляет себя держать штаны у пояса. Наверно,
у него глаза подбиты, или сломаны ребра, или нос в крови; наверно, он теперь
никогда уже не сможет перейти улицу с поднятой  головой.  Ничего  не  вышло,
тетя Клара: физические методы - это не для меня.
     - Билл, - говорит мужской голос. - Поединок был не равный. Ты старше  и
на добрых сорок фунтов тяжелее.
     - Не я начал, мистер Коттон.
     - Я знаю, слышал, как он тебя донимал. Вся улица слышала.  Но  все-таки
драться с тем, кто слабее? Не велика честь от такой победы, Билл. Ты  обязан
был ограничиться  первым  ударом.  А  ты,  юный  Плаумен,  вини  себя.  Надо
смотреть, с кем задираться, чтобы противник был по плечу.
     Джош стоит понурившись, он бы рад  держать  голову  прямо,  но  она  не
поднимается. Кто этот человек, он не знает, но имя  откуда-то  ему  знакомо.
Нельзя  ли  по  ногам  узнать  тех,  кто  столпился  вокруг?   Тети   Клары,
оказывается, здесь нет. Странно, ведь он как будто бы видел ее лицо.
     - Ты почему полез в драку? Над твоими штанами смеялись? Лучше  было  бы
ответить на насмешку насмешкой.
     Голос не сердитый, но твердый, властный. Джош в ответ  молчит.  Ему  бы
голову удержать прямо. Ему бы угадать, которые тут ноги принадлежат Бетси. И
вытащить булавку, впившуюся в бок. Ему бы  как-нибудь  очухаться,  прийти  в
себя. Ему бы впору под землю провалиться от такого позора.
     - Ты уж не плачешь ли, паренек?
     С вызовом:
     - Нет!
     - Тогда гляди бодрей.
     И тут вдруг Джош вспомнил: ну  конечно,  Коттон,  учитель,  который  не
поставил Лоре заслуженную отметку. Он сразу вскинул голову, готовый  увидеть
перед собой чудовище,  заранее  испытывая  к  нему  неприязнь,  чуть  ли  не
ненависть. Рядом с ним стоял симпатичный человек, с  виду  лет  шестидесяти,
седой и немного сутулый. В белом костюме, сверху черный блестящий  плащ,  на
голове шляпа с мягкими колышущимися полями, а глаза светло-карие, спокойные,
смотрят прямо на тебя. Не за что  такого  ненавидеть,  даже  если  он  и  не
поставил Лоре заслуженную отметку, когда ей было  одиннадцать  лет.  Мужчина
приподнял Джошу подбородок, оглядел его лицо.
     - Пара-тройка синяков. Ничего серьезного. Ты крепче, чем кажешься.
     - Я могу выдержать трепку, если необходимо, сэр.
     - А эта ссадина у тебя откуда?
     - Это я вчера упал.
     - Дрался?
     - Нет, сэр. У меня нет привычки драться.
     -  По  тому,  как  ты  сейчас  задирался,  я  бы  подумал,  что   есть.
Удивительно. Билла винить не в чем. Тебе придется перед ним извиниться.
     Тети Клары здесь нет, и Бетси  нет,  одни  только  взрослые  незнакомые
люди, и Билл, и его мать. Билл как  будто  смущен,  а  у  его  матери  такой
страдающий вид, словно ее сына застигли за святотатством. Она держит его  за
локоть и что-то сердито шепчет на ухо, губы ее выговаривают волшебное слово:
"Плаумен". Джошу вдруг все  это  опротивело,  осточертело,  и  он,  ковыляя,
переходит улицу, придерживая падающие штаны. Ребра у него саднят, и  в  бока
впиваются булавки. Его настигают шаги, твердая рука ложится на плечо.
     - Куда это ты?
     Джош пробует вырваться, но у симпатичного мистера Коттона рука  большая
и сильная.
     - К тете, мистер Коттон. Больше мне вроде бы некуда.
     - Хочешь ее расстроить?
     - Я никого не хочу расстраивать,  но,  по-моему,  у  меня  нет  другого
выхода. Будьте добры, отпустите меня, сэр.
     Миссис О'Коннор тоже загородила ему дорогу.
     - Не уходи, Джош. А крикет-то как же?
     - А что крикет?
     - Но ведь ты должен играть.
     -: Я не умею играть в крикет, миссис О'Коннор. И не хочу.
     - Значит, ты хочешь им уступить?
     - Не понимаю, о чем вы, миссис О'Коннор.
     - Ну как не понимаешь, Джош? Вы говорите, донимал, мистер  Коттон?  Вот
кого донимали, надо признаться, как это ни стыдно. Такое обращение, да еще с
Плауменом!
     Джош высвободил плечо и,  закусив  губы,  решительно  уходит  от  этого
спора, открывает калитку, пятнадцать ступеней вниз, и он на пороге.
     Тетя Клара ждет его. Так и есть, она все видела,  у  нее  и  сейчас  на
глазах слезы.
     - Я не думала, что так получится, Джош. Я не этого от тебя хотела. Надо
было действовать иначе.
     - А как тут можно было действовать, если у тебя штаны падают?
     - Ох, Джош...
     - Ладно, тетя Клара. Что сделано, того не воротишь. Она впустила его  в
дом и плотно прикрыла дверь.

        30    

     Джош сидит на краешке своей дурацкой кровати. Если люстра с  висюльками
обрушится сейчас, звеня, ему на голову,  он  не  удивится.  Ничуть.  А  что?
Остальное-то все, что  могло,  ведь  уже  случилось.  Свезут  его  тогда  на
кладбище, и все будут пировать на поминках,  а  на  могильной  плите  выбьют
такую надпись:

     Здесь лежит Джош Плаумен
     Неудачник
     Он пытался толковать сомнения в пользу ближних, и вот
     что из этого вышло

     Белые брюки бесславно валяются посреди ковра - отброшенные ударом  ноги
и вдобавок еще затоптанные, - а он опять  наедине  с  прадедушкой  при  всех
регалиях, только разговоров они  больше  не  ведут.  Джош  ничего  не  может
сказать своему прадеду, слишком безучастное  у  того  лицо.  Строго  говоря,
Джош, проблемы такого рода не обсуждают со своими предками.
     Так он и сидит, примостившись на самом краю кровати, и все тело у  него
болит, словно машиной перееханное. Сидит и потирает ссадины,  и  поглаживает
ушибы, и медленно умирает от унижения. Уезжай домой, Джош. Сложи  чемодан  и
беги. Правильно тебя мама предупреждала. Уезжай  на  попутных,  иди  пешком,
ползи на четвереньках, только, бога ради,  отправляйся  прямо  сейчас,  даже
если поезда не будет до утра.
     Стучат в парадную дверь,  точно  в  стену  гробницы,  звонок,  наверно,
прозвучал бы недостаточно похоронно. Опять какие-нибудь неприятности,  Джош.
Он второпях одевается, прикидывая попутно, не спрятаться ли под кровать  или
в шкаф или, может быть, выпрыгнуть в окно.
     Заговорщицкие голоса в коридоре, приближаются, остановились за  дверью.
Мужские голоса. И женские. Кажется, что целое сборище. Рабочая депутация.
     - Джош. С тобой хочет поговорить мистер Коттон.
     - Мне нечего сказать ни мистеру Коттону и никому другому.
     Тетя Клара плауменовским голосом:
     - Открой дверь,  пожалуйста.  Запираться  от  людей  -  это  ничему  не
поможет.
     - А мне ничего и не надо.
     - Мы с тобой не согласны. Отопри.
     Он нехотя поворачивает ключ, словно делает шаг навстречу нацеленным  на
него ружьям, которые сейчас разразятся беглым огнем.
     - Открыто!
     - Этого недостаточно. Выйди в коридор.
     - Ей-богу, тетя Клара, неужели мало было неприятностей?
     - Неприятностей с избытком, но давай попробуем, может быть, еще удастся
все уладить.
     Джош осторожно выглядывает за  дверь,  ожидая  увидеть  полный  коридор
народу. А их всего двое. Он сразу же  мысленно  дает  себе  слово  держаться
спокойно и неколебимо. Больше у  него  ни  перед  кем  не  осталось  никаких
обязательств - только перед Джошем Плауменом. На тетю  Клару  он  устремляет
холодный, каменный взгляд, который обычно пускает в  дело  только  во  время
самых острых внутрисемейных несогласий.
     -  Мистер  Коттон  и  руководитель  команды  из  Кроксли  -  судьи   на
предстоящем матче. Они посовещались и объявляют, что готовы допустить тебя к
игре в аккуратном костюме любого цвета.
     Ну вот. Он так и знал.
     - Я не буду играть.
     - Если ты не будешь, Джош, тогда и Биллу не придется играть.
     - Это его печаль. Надо было раньше думать. Учитель говорит:
     - Миссис О'Коннор твердо решила, и все ее поддерживают:  покуда  вы  не
пожмете друг другу руки, никакого крикета не будет.
     Джош изо всех сил старается не всхлипнуть.
     - Это несправедливо по отношению к остальным.
     - Вот именно.
     - Но вина не моя. Я тут ни при чем.
     - Напротив, юноша, очень даже при чем.
     - Совершенно ни при чем. Это мелочная школьная логика. Я  думал,  школа
сейчас на каникулах.
     - Джош! - возмущается тетя Клара. - Это безобразие. Не смей грубить.
     - Я и не грублю, тетя Клара. Я говорю правду. Вы разве хотите, чтобы  я
стал лжецом? Учитель, кашлянув:
     - Позвольте мне, мисс  Плаумен.  Он  рассуждает  здраво.  Мы  не  будем
навязывать тебе школьную логику, как ты выражаешься. Пойми  меня  правильно.
Может быть, она действительно мелочная, а может быть,  просто  товарищеская.
Инициатива эта идет не от судей, а  от  игроков.  Решено,  что  если  ты  не
выйдешь на поле, то  Билл  тоже  не  будет  играть,  тогда  матч  вообще  не
состоится и команда из Кроксли уедет домой ни с чем. А у  меня  в  школе,  к
твоему сведению, юный Плаумен, такое положение никогда бы не возникло. Я  бы
просто выставил вас двоих и начал игру с остальными.
     - Это шантаж.
     - Странное выражение, юноша.
     - Они пытаются загнать меня в ловушку. И рукопожатия тут  ни  при  чем.
Я-то знаю. Они хотят изобразить дело так,  будто  это  я  во  всем  виноват,
заставить меня выйти на поле, а когда я выйду, будут бить не по воротцам,  а
по вашему покорному слуге!
     - Джош! - негодует тетя Клара. - Что за ужасные вещи ты говоришь!
     - Это правда.
     -  Весьма  маловероятный  вариант,  юноша.  Судьи  такого  никогда   не
допустят.
     - Судьи ничего не заметят.
     - Уверяю тебя. Нельзя выиграть крикетный матч, если метить  в  полевого
игрока. Тебе что, угрожали этим?
     - Я не ябедничаю, мистер Коттон, но только пусть я лучше в жизни больше
на крикетное поле не выйду, а с вашими ребятами играть не  буду.  Так  им  и
передайте. Скажите, чтобы поискали другого дурака.
     - Джош!
     - Я говорю что есть, тетя Клара.
     - Ты не умеешь с достоинством проигрывать.
     - Дело тут не в проигрыше, тетя Клара.
     - Но может быть, в справедливости, как ты считаешь?
     - Вот именно, мистер Коттон. Вы совершенно правы.
     Учитель качает головой.
     - Ты неправильно меня понял. Я говорю о справедливости с твоей  стороны
по отношению к остальным ребятам. О том, что  надо  бы  кое-что  простить  и
забыть. Это вполне порядочные мальчики. Мне неприятно слышать, когда  о  них
говорят в таком тоне. Сегодня у них  знаменательный  день.  Крикетные  матчи
происходят у нас ежегодно вот уже полстолетия, и от тебя зависит,  состоится
он на этот раз или нет.
     - Вы сами, мистер Коттон, конечно, всегда соблюдаете справедливость?
     - Это что - вопрос?
     Глаза учителя блеснули.
     - Да.
     - Я не предполагал, что меня тут будут допрашивать.  Однако  постараюсь
ответить. Мне  кажется,  что  я  пользуюсь  в  поселке  репутацией  человека
справедливого, хотя допускаю, что ты об этом не слышал.
     - И ошибки сделать не можете?
     - Ты имеешь в виду - сейчас?
     - Когда бы то ни было.
     - Джош, Джош!
     - Предоставьте мне, мисс Плаумен. Я привык  иметь  дело  с  молодостью,
расправляющей крылья для полета. Разумеется, я могу допустить ошибку. А ты?
     - Конечно, сэр, но я сейчас говорю об одной ошибке, которую сделали вы.
     Взгляд учителя уже не такой добрый.
     - Я думаю, тебе теперь следует объяснить, что ты имеешь в виду.
     - Лора Джонс, когда ей было одиннадцать лет, написала стихи.  И  вполне
заслужила за это восемь баллов. Почему вы ей их не  поставили?  Вы  даже  не
представляете себе, мистер Коттон, сколько вреда вы ей причинили.
     -  Лора  Джонс  написала  стихи?  Когда  ей  было  одиннадцать  лет?  И
заслужила, по-твоему, восемь баллов? Что  ж,  возможно,  хотя  я  что-то  не
помню. Так ли это важно? Сколько же я ей поставил, если уж ты так хорошо все
знаешь?
     - Ничего не поставили. Вы сказали, что она их списала. И весь класс над
ней смеялся.
     Тетя Клара громко:
     - Не отвечайте, мистер Коттон! Вы не обязаны ему отвечать.  Я  прошу  у
вас прощения за то, что вас оскорбили в моем доме. Просто не  знаю,  что  на
него нашло.
     - Нет, я ему  отвечу.  В  вопросах  совести  он,  оказывается,  грозный
оппонент. Но я не оскорблен, мисс Плаумен, просто  заинтересован.  Я  сейчас
припомнил этот случай со стихами, и она, конечно, их списала.
     - Откуда же, сэр?
     - Понятия не имею.  Из  какого-нибудь  детского  журнала,  публикующего
стихи читателей. Их сотни. Где-нибудь да прочитала.
     - Прочитала и запомнила наизусть и потом в классе сумела записать?
     - Ничего удивительного в этом нет. Заучила со специальной целью.
     - И до сих пор помнит, все от слова до слова, через столько лет?
     - Очень любопытно, если это правда. Но все  равно  я  не  вижу  причины
изменить свое мнение.
     - Стихи были простые, мистер Коттон. Немудрящие. Я точно знаю, что  она
их сама сочинила.
     - Точно знаешь? Очень жаль, но я не разделяю твоей уверенности.  Боюсь,
что тебе предстоит еще кое-что узнать о человеческой природе. И испытать при
этом немало разочарований, вы не согласны со мной, мисс Плаумен?
     Неужели вы ему поддакнете, тетя Клара, когда сами же мне тут говорили о
том, что в людей надо верить?..
     Тетя Клара вздыхает, тетя Клара кивает, и в душе  у  Джоша  разливается
холод.
     - Я своего мнения тоже не изменю, сэр. И  на  крикет  не  пойду.  Я  не
собираюсь за них  расхлебывать  кашу.  Пусть  раз  в  жизни  сами  попробуют
выдержать принцип.
     Он делает шаг назад и успевает быстро повернуть в замке ключ.
     - Джош!
     Он молчит. Он больше не отвечает. Мы живем в разных мирах, тетя  Клара.
Вы остаетесь при своем мире, а я при своем.
     - Джош, так делать нельзя! Можно, тетя Клара. Уже сделано. Громкий стук
в дверь.
     - Ну, если так, то, по-видимому, тебе надо складывать  чемодан.  Завтра
же утренним поездом сможешь уехать.
     Вот и прекрасно, тетя Клара. И очень даже хорошо.
     Голоса что-то бормочут, удаляясь.

        31    

     Итак, все кончилось злобой, и позором, и обидой,  и  всем  прочим,  что
только ни подвернется на язык. Любую гадость назови, Джош, - и все подойдет.
Ты самый плохой из всех Плауменов, вот что тебе говорят, и, может быть,  так
оно и есть. Ты проехался по Райен-Крику, точно потерявший управление тяжелый
грузовик. И все ребята в поселке тебя ненавидят.
     Все ребята на  улице.  И  на  крикетном  поле.  Все,  кто  там  ждут  и
спрашивают, что за подлец этот Джош.
     И все, кто столпились у тетиклариной калитки.
     А тетя Клара извиняется, кланяется, распинается перед всеми.
     Мне никто не говорил, что этот матч такой важный. Я думал, просто  так,
детская игра. Судьи - взрослые. Публика. Да я бы все равно не смог играть. У
меня не тот класс. Отчего тетя Клара такая? Толкает, пихает,  заставляет.  Я
же не говорил ей, что я - чемпион. Сказал только, что играю. Ну что ей надо?
     с Домой к маме. Но и это тоже нехорошо: она спросит, в чем  дело?  Меня
ждут не раньше субботы или даже в воскресенье, а то и в понедельник.
     Дело в том, мама, что говорят, я подлец. Но ведь  я  довольно  неплохой
парень, разве нет? Не шкодник. Не человеконенавистник.  Соседи  не  запирают
двери на замок, видя, что я иду. Во всем свете, насколько  мне  известно,  у
меня нет ни одного врага. Но стоило мне ступить  на  здешнюю  землю,  и  все
пошло наперекосяк. Меня тут все возненавидели, как ядовитую змею, даже  тетя
Клара, обозлилась, когда вышло не по ее. А я этого никак не могу понять. Она
стала на их сторону, а не на мою, хотя они были  совершенно  не  правы.  Они
даже и не старались поступать по справедливости.
     А ты, Джош, вел себя как подобает Плаумену? Я вел себя как подобает мне
самому. Похоже, что ты и впрямь настоящий Плаумен, Джош. У тебя это,  должно
быть, на лице написано, а ты и не подозреваешь. Плаумену не обязательно быть
неправым. Он может быть прав, и тем не менее несносен.
     Мама, неужели я должен был пойти играть?  Побежать  прямо  вот  сейчас?
Сколько там ребят собралось на матч? Приехали  из  Кроксли,  за  много  миль
отсюда. И Бетси на меня рассердилась. Но ты про Бетси не  знаешь.  Что-то  в
ней есть такое, необычное. Если бы она попросила,  я  бы,  наверное,  пошел,
побежал бы со всех ног. Ведь принцип -  не  всегда  самое  главное,  правда,
мама? Иногда ведь им можно и поступиться. По-видимому, так, если верить тете
Кларе. Она вон как часто меняет обличье, будто перевертень, непонятно  даже,
какое лицо у нее настоящее. Нет, правда, мам,  просто  смешно.  Сначала  все
угрожают излупить меня, если только я появлюсь на матче, а когда я решил  не
идти, я же оказываюсь виноват.
     Если бы я не был Плауменом, ничего бы этого со мной не случилось.  Если
бы дубина Билл не притащил эти дурацкие брюки, ничего бы не  было.  Если  бы
Лора не прыгнула с моста, если бы Рекс не поставил  мне  подножку,  если  бы
тетя Клара не взяла тетрадку с моими стихами, если бы я  не  уехал  сюда  от
тебя и от папы, если бы не произошло еще сто разных событий, то и вообще  бы
ничего не было. Ну, скажи, пожалуйста. Прямо какое-то жуткое колесо. На  что
можно надеяться? Человек только родится на свет, и  оно  уже  покатилось,  и
даже отскочить невозможно. Как же это  получается?  Всегда  у  людей  кто-то
другой виноват.

        32    

     Тетя Клара дома или еще не  вернулась?  Трудность  -  с  временем.  Как
определить, сколько его прошло? Сколько  сейчас,  два  часа,  три?  Бог  его
знает. Часов в доме полно - в столовой, в гостиной, в каждой комнате,  кроме
этой, - а ни одни не бьют. В  доме,  если  не  прислушиваться  к  шорохам  и
позвякивдньям, стоит тишина. И на улице  тоже.  Точно  весь  поселок  уснул,
точно все ребята улеглись вдруг в кровати и собаки - на  свои  подстилки,  а
все взрослые задремали в гамаках средь бела дня. Коровы жуют свою  жвачку  и
не мычат. Птицы в тени ветвей не поют. Ветер то и дело выдыхается, словно от
усталости, Джош сидит на краю кровати. Все его вещи уложены в чемодан, кроме
того,  что  на  нем.  Может  быть,  отомкнуть  дверь  и  выйти,   посмотреть
потихоньку, что происходит? Сил больше нет сидеть на  месте,  и  есть  давно
хочется. Терпение Джоша подходит к концу.
     Ближайший поезд - утром. А утро - завтра. А до завтра еще  так  далеко,
целая вечность, даже представить себе трудно. Не надо ждать, Джош, надо идти
пешком! Пешком до Мельбурна - это настоящее  приключение,  куда  лучше,  чем
ехать на поезде. Да и билет обратный у тети Клары. Волочить за собой чемодан
- этого он не осилит. Но вырваться отсюда, и немедленно, он, кажется,  готов
любой ценой.
     Пешком до Мельбурна - спать в стогах сена, пить воду из  ручьев,  рвать
плоды в садах, мимо которых идешь.  Оставь  чемодан  здесь,  Джош,  свяжи  в
узелок несколько теплых вещей, сунь в карман тетрадку со стихами - и в путь.
     А чего бояться-то? Кто тебя обидит? Шагай себе да пой, пока день стоит.
Да считай звезды, когда спускается ночь.  Сочиняй  стихи.  Мешать  никто  не
будет. Вот это приключение так приключение. Мальчик и  континент  знакомятся
друг с другом. Один  на  один.  Идти  дорогой,  которую  до  тебя  проложила
история, продираться через заросли, как когда-то твой прадед.  Нет,  правда,
Джош, вот было бы здорово. Ну как, сможешь? Сумеешь перенести  романтику  из
книжек в жизнь? Вот это было бы да! В путь, Джош!  До  Мельбурна  сто  миль.
Дома будешь в субботу. А может, в воскресенье. Или уж в  понедельник,  самое
позднее. А занятия в школе начинаются только в  среду.  Ну  так  как,  Джош?
Решайся.
     А искать не будут? Полиция, спасательные отряды, окрестные фермеры... В
газетах напечатают, испортят все удовольствие.  Или  вспомнят,  что  раньше,
бывало, ребята и  помоложе  Джоша  уходили  в  широкий  мир,  добывали  себе
пропитание, справлялись с трудностями, не отступали?
     Вырвав лист из своей тетрадки со стихами, из самой серединки, он пишет,
весь дрожа от возбуждения:

     "Дорогая тетя Клара!
     Мне очень жаль, что я не оправдал Ваши надежды. Я не хочу, чтобы у  Вас
из-за меня испортились отношения с Вашими знакомыми. Но  я  решил  до  конца
использовать свои каникулы. Это  у  меня  первые  настоящие  каникулы  после
Драманы, где  мы  жили  с  родителями  в  пастушьей  хижине.  Будьте  добры,
отправьте мой чемодан багажом маме. Я думаю, что прийти пешком будет гораздо
лучше, чем быть  доставленным  с  позором  на  поезде.  Мне  четырнадцать  с
половиной лет, и я вполне самостоятельный, я не хочу, чтобы  меня  искали  и
беспокоились, я ведь не потерялся и не убежал.  Я  всего-навсего  иду  домой
пешком. Пожалуйста, пошлите маме телеграмму. Я рассчитываю прийти  не  позже
понедельника.
                                                            С приветом
                                                                      Джош".

     Он достал из чемодана  кое-что  из  одежды  и  запасную  пару  обуви  и
аккуратно завернул в непромокаемый плащ. Затянул  пояс  -  получилось  вроде
вязанки сена. Сделал петлю на конце пояса, чтобы держаться рукой.  Перекинул
через плечо. И тут спохватился, что у него же нет денег.
     Сделать  крюк  и  пойти  поискать  хорошенько  там,  где  Сынок   ловил
головастиков, где Гарри убил кролика,  где  Лора  нагнала  на  него  страху?
Прочесать как следует всю местность и уйти,  затеряться  в  желтой  дали  за
мостом, все равно, найдутся они или нет. Шагать по шоссе, подбирать  колоски
на стерне и жевать пшеничные зерна, рвать чернику и вообще высматривать,  не
найдется ли чего съедобного. В конце концов шоссе приведет в  Мельбурн,  так
написано на указателе. Правильно, Джош, сделай крюк, это собьет их с  толку.
Они нипочем не догадаются.
     А вы как считаете, прадедушка? Это ведь не трусость, если человек  свое
поражение оборачивает победой? Вы знаете притчу о зарытых талантах? Их  надо
пускать в дело, если они у тебя есть. И если получил пинок в зад, надо уметь
не растеряться и не упасть духом. Меня разочаровала тетя Клара,  прадедушка,
а ведь она - ваша дочь. Не буду  вдаваться  в  подробности,  но  только  она
далека от совершенства, утверждаю это со всей ответственностью. Уж  казалось
бы, когда доживешь до семидесяти трех лет, тебе должно быть все ясно как  на
ладони, но она держится непрофессионально, не различает, где правда,  а  где
нет. Подумайте только, прадедушка, она стала  на  их  сторону,  будто  я  ей
никто. Сама же приставала, чтобы я ей открыл, в чем дело, и  сама  же  после
этого от меня отвернулась. Поверила им, а не мне, а ведь они  все  как  один
врут и не краснеют. Кроме Бетси. Но с этим покончено, не так ли? Еще прежде,
чем началось. У  вас-то  все-таки  была  Розмэри  Каролина  Плаумен,  урожд.
Брэддок, и вы с ней как-никак успели близко познакомиться.
     И он сделал к письму для тети Клары две приписки:

     "P. S. Не знаю, что бы сказал прадедушка,  если  Вы  дожили  до  такого
возраста, а не различаете, где правда, а где нет. С приветом. Дж."

     "P. P. S. Отправьте Бетси  к  преподавателю  дикции,  пусть  научит  ее
нормально говорить. А то она разговаривает, как продавщица (см. на  обороте)
у нас в рыбной лавке, хотя я не сноб".

     Сложил  аккуратно,  почтительно.  Все-таки  важный  документ.  Надписал
снаружи: "Тете Кларе" - и положил на видное место - на середину  подушки.  А
самого прямо мутит и бьет дрожь от волнения. Отступил на  шаг,  посмотрел  и
отсюда, и оттуда: видно хорошо. И, вскинув узелок на плечо, неслышно подошел
к двери.
     Подожди еще минутку, Джош.
     Ты совершенно уверен, что поступаешь правильно?
     Это я не сгоряча, мама, честное слово. Не впопыхах. Я  знаю,  что  мне,
может быть, придется шагать  голодным.  Что  меня  ждет  немыслимая  жара  и
немыслимая грязь. И вымокнуть я тоже могу. Я знаю, что ночевки под  открытым
небом могут оказаться вовсе не такими уж приятными, как считается. И что  до
дома далеко, и я обязательно собью ноги. И вид у меня будет, когда я  приду,
как у матроса  с  затонувшего  корабля.  Но  я  хочу,  чтобы  мое  поражение
обернулось пусть маленькой, но победой. Вот и все, мама.
     Повернул ключ в замке. Осторожно приоткрыл  дверь.  Три  дверные  петли
скрипнули, каждая на свой особый; лад, точно три разные коровы промычали  на
лугу. Джош ловит воздух открытым ртом. У него взмокли подмышки, пот струится
по бокам, а колени так ослабли, что едва не подгибаются.
     В коридоре пусто. Парадная дверь открыта.  Знойные  ветерки  гуляют  по
дому, завивают занавески. Хрустальные листочки у него за  спиной  зазвенели,
как сигнал тревоги. Душа чуть не ушла в пятки.  Он  торопливо  закрывает  за
собой дверь, чтобы не так слышен был этот звон,  и  замок  при  этом  громко
щелкает. Каждый звук - как взрыв.
     Джошу трудно дышать.
     Новая сложность: что, если тетя Клара тебя увидит и  захочет  удержать?
Как тогда быть - оттолкнуть ее, вырваться, убежать?
     В ушах стучит, ничего невозможно расслышать.  Может,  в  доме  топчется
толпа народу, а он и не подозревает. Ладонь ко лбу - честное слово, стоит ли
дело таких усилий?
     Это тебе не то что просто выскочить из дверей и  затеряться  в  голубой
дали. Как, например, пройти через весь дом из конца в конец  -  и  при  этом
остаться незамеченным? Старые половицы  скрипят,  входная  дверь  на  ржавых
петлях стонет, жирный белый Джордж на пороге готов выпустить острые когти, а
в саду, может быть, тетя Клара мирно и чутко дремлет в плетеном кресле, и на
нее сыплется дождь розовых лепестков.
     Выбирай парадный ход,  Джош.  Надо  выскользнуть  из  двери,  осторожно
прокрасться по стене до угла и - давай бог  ноги.  Постарайся  раз  в  жизни
пробежать четырехсотметровку, не споткнувшись и не упав.
     Он неслышными шагами подошел к парадной  двери  и  сквозь  сетку  обвел
взглядом снизу штакетный  забор,  сколько  его  видно  из  дверей.  И  вдруг
чертыхнулся от досады: чьи-то плечи и голова виднеются за забором, кто-то  в
белом нетерпеливо прислонился к штакетнику, словно стоит  и  дожидается  там
уже много часов.
     Сердце гулко застучало - Джош сразу отпрянул обратно в тень.
     Ну и ну, Джош. Тебя ждет кто-то из ребят,  одетый  в  крикетную  форму.
Выходит, им так и не удалось сегодня  поиграть.  Оказывается,  они  сдержали
слово. Кто бы мог подумать. Но если они сторожат с улицы, то, наверно, и  на
задах тоже. Наверно, обложили дом со всех сторон. Ну а что  же  тетя  Клара?
Неужели ей совсем все равно? Ведь без ее ведома они бы не могли там засесть.
А как прорвешься через такое оцепление? Ты один, а сторожей у тебя  -  целая
толпа. Прямо как побег из тюрьмы, честное слово!
     Послушай, Джош, ты ведь принял решение, так? Что бы там ни было, ты все
равно удерешь. Не потащит она тебя утром с позором  на  станцию,  не  бывать
этому! Ни за что на свете.
     Значит, надо выходить через заднюю дверь, и, если тетя  Клара  окажется
там, придется тебе,  Джош,  прорваться  мимо  нее  и  дать  стрекача.  Пусть
попробует догнать. Как-нибудь уж постараешься, раз надо. Помчишься  со  всех
ног.
     Вот что: надо запереть твою комнату. А что? Ключ - в карман. Почему  бы
не применить хитрость? Может быть, тетя Клара не услышит, как  ты  выходишь,
может, и не остановит тебя. Не исключено, что тебе все же удастся  выбраться
из дому, правильно? И  даже  если  ребята  сторожат  у  заднего  забора,  не
обязательно они тебя должны заметить. Ты заляжешь за  клумбой.  Затаишься  и
просидишь в саду, сколько надо, хоть бы и дотемна. Первый ход - твой,  Джош,
смотри не потеряй этого преимущества. А тетя Клара будет думать, что ты  все
еще сидишь в комнате. Заперся и дуешься. Характер показываешь. И на стук  не
отвечаешь. Пока до нее дойдет, что да как, ты уже будешь гулять на просторе.
     Так и сделаем, ей-богу. Джош осторожно вытащил ключ из замка, осторожно
вставил его снаружи, повернул, на цыпочках крадется  по  коридору  к  задней
двери, половицы скрипят, портьера шуршит, хорошо  хоть  ботинки  у  него  не
скрипучие. Весь трепеща  и  взмокая  от  пота,  он  заглядывает  по  пути  в
приоткрытые двери других комнат. Вон часы, на них без десяти три. Целых  три
часа проторчал взаперти! Но ощущение такое, будто дом  пуст,  кажется,  тети
Клары поблизости нет. Он заглядывает в кухню. Пакет с его  завтраком  так  и
лежит на столе, как он его тогда швырнул, обозлившись. Все остальное  в  том
же виде, как он оставил, выскочив  на  Главную  улицу.  Ничего  не  съедено.
Ничего не убрано. И тети Клары нигде не видно.
     Путь свободен, Джош, беги!
     Сразу отпустило страшное напряжение, сковывавшее мышцы. Ура. Все  идет,
как задумано, Джош, все идет как надо.
     Два шага в кухню.  Только  два  шага.  Джош  берет  со  стола  пакет  с
завтраком, прихватывает несколько яблок и немытых  морковок,  кусок  сыра  -
хватит два раза поесть. Один карман набит до отказа. Не беспокойся, ты  этим
себя не выдашь: она же понимает, что ты остался голодный. И  решит,  что  ты
забрал все это к себе в комнату.
     Джош, Джош, все идет хорошо.
     Рывком к задней двери. Тети Клары за порогом  нет.  И  в  кресле  своем
плетеном она не сидит. И в саду ее не видно. Так  все  удачно  складывается,
что даже страшно. Ну и пускай. Он слегка приоткрывает  дверь,  только  чтобы
как-то протиснуться наружу. Даже жирный белый Джордж отсутствует,  не  точит
на Джоша когти. Ну и ну, Джош, звезда, что ли, твоя переменилась?  Самое  бы
время.  По  закону  среднего  арифметического.  Если  не  везет,  то   потом
обязательно начнет везти.
     Он пробирается, прижимаясь плечами  к  стене,  через  заросли  садового
папоротника и фуксии, разгребая руками каскады свисающей из ящиков  кошачьей
мяты. Ну прямо Моисей в камышах. Вглядывается сквозь листья, прикидывает  на
глазок, удастся  ли  незамеченным  пробежать  до  проволоки.  Слишком  много
возможностей для засады, слишком много углов, за которыми  могли  спрятаться
ребята, слишком много шагов надо пробежать по открытому месту.  Да  и  когда
выйдешь за проволоку, тебя могут прошить очередями  с  разных  сторон.  Нет,
Джош, тут надо применить военную хитрость. Перехитрить  их  всех.  Залечь  и
выждать.

        33    

     - Джордж! Где ты?
     Тетя Клара зовет кота, и голос у нее раздраженный.
     Джош вздрогнул от неожиданности и еще плотнее припал к земле.  Крестные
отцы! Ведь она от него шагах в десяти, не дальше.
     Решетчатая  дверь  отворяется,  вереща,  как  пойманная  курица,  и  на
каменное крыльцо со стуком ставится жестяная миска. Джош затаился, прижался,
расплющился, весь сотрясаясь с каждым ударом сердца и моля бога, чтобы  тетю
Клару поразила минутная слепота.
     - Джордж! Вот тебе печенка.
     Вокруг  него  густо  стоят  стебли  спаржи,  разрослись   чуть   не   в
человеческий рост, листья разлохматились и торчат  во  все  стороны.  Сквозь
качание зеленых полос, сквозь  игру  зеленых  теней  особенно  ослепительным
видится небо, солнце. Так мышка-полевка, наверно, смотрит на  мироздание.  В
общем-то на виду, и всего футах в тридцати от заднего крыльца!
     Опасался, что дела складываются чересчур удачно? У Джоша  в  жизни  все
так. Тетя Клара, наверно,  как  раз  открывала  уличную  калитку,  когда  он
протискивался в заднюю дверь. И выглянула в сад за мгновенье до того, как он
уже было собрался встать и идти. Еще полсекунды, и все бы сорвалось. Даже не
смешно.
     Джош затаился. Вот бы стать сейчас хамелеоном.
     Тетя Клара три раза подряд,  вереща  дверью,  выглядывает  зачем-то  на
крыльцо. Потом выходит и  вытряхивает  в  сад  спитой  чай  из  чайника,  на
перепуганного Джоша даже попало несколько капель. Пожилая женщина, могла бы,
кажется, сесть в кресло, отдохнуть. Потом она семенит по дорожке  в  тронный
кабинет и возвращается обратно, вслух разговаривая сама с собою. Зовет  себя
Кларой. Наверно, все Плаумены чокнутые. С заварным чайником разговаривает  и
с ящиком,  где  растопка.  И  с  ветерком,  усыпавшим  ей  крыльцо  розовыми
лепестками.
     - Джордж, если ты не придешь и не съешь эту печенку, ее мухи унесут.
     Могучие мухи. Сплоченными рядами  налетят,  жужжа,  и  унесут  с  собой
кусочек с коровий носочек.
     - Почему этот мальчик не отвечает? Второй  Максимилиан,  право.  Избави
меня небо от жестоковыйных мужчин, которые жаждут умереть за свои  принципы,
хотя не пройдет и десяти минут, как все эти принципы  уже  будут  никому  не
нужны. Слишком идеальные люди. Только подумай, Клара, какая жизнь его  ждет.
Кто сможет его выносить? Бедная, бедная его мать. Не  удивительно,  что  она
все время держала его на коротком  поводке,  словно  породистого  пуделя.  -
Вдруг оглушительно: - Джордж!! Иди домой есть печенку, Казанова  ты  жирный.
Смотри, если будешь гоняться за кошками, я запру тебя в бельевом чулане.
     Джош чувствует, что краснеет. Тетя Клара, ну как вам не стыдно!
     Тетя Клара, взвизгнув дверью, опять ушла в дом.  Ушла-то  ушла,  да  на
сколько секунд? Снует взад-вперед, точно пчела в бутылке. Нет, правда, Джош.
Неужели незамужние старушки всегда так суетятся и бормочут, когда  их  никто
не видит? И неужели это ее искреннее мнение  о  тебе  и  о  прадедушке?  Вот
вредная какая.
     На животе, по-пластунски, он ползет  между  грядками.  И  застревает  в
малиннике. Прямо джунгли.  Ягоды  попадают  за  шиворот,  паутина  липнет  к
волосам, и на рубашке в нескольких местах растекаются кроваво-красные сочные
пятна. Попался. Застрял. Теперь не и выбраться.
     Снова хлопает дверь. Ей-богу, если тетя Клара  не  сорвет  ее  в  конце
концов с петель, это будет просто чудо. И? Джош затаился - и ни гугу.
     - Джордж!
     И еще говорит, что у кого-то плохой характер. Кто  бы  согласился  быть
котом и жить с одинокой старушкой?
     - Джордж, я не для того покупаю печенку,  чтобы  ее  пожирали  навозные
мухи.
     Что-то тут не так, или  это  только  кажется?  Пережим  какой-то.  Джош
вслушивается, озадаченный. Она так рассержена почему-то, так рассержена, что
чуть не плачет. А  как  же  ребята,  которые  прячутся  поблизости?  Ребята,
которые так невзлюбили меня и так хорошо относятся к ней? Ведь они  услышат.
Не показывайте вида, тетя Клара, не то у них опять я выйду виноват.
     - Даже кот и тот не отвечает...
     Ушла в дом. И все  время  бормочет,  бормочет,  не  переставая,  покуда
глубокие недра дома не превращают ее голос в безмолвие. Наверно, стучится  к
нему. Стучится, зовет и не получает ответа. Запертая комната не  отзывается,
словно знать ее не хочет.
     Что там тетя Клара говорит? "Ответь мне, Джош"?  А  из-за  двери  -  ни
звука, ни шороха. Пробует ручку - дверь не открывается.
     Не поддавайся, Джош, держись своего принципа. Она ведь сама велела тебе
складывать вещи. Она сама довела тебя  до  неприятностей.  Она  и  виновата,
Джош. А вовсе не ты.
     Но мне жаль ее до слез, честное слово.
     А ребята, которые тут стерегли? Они еще здесь? Или их и вообще не было?
Разве они могли бы спокойно смотреть  на  все  это  и  не  перемолвиться  ни
словечком? Не слышно ни разговора, ни шепота, а  ведь  от  Джоша  до  ограды
рукой подать. Но может быть, видя такое странное поведение тети  Клары,  они
смутились и разбежались по домам? И ты тоже сейчас убежишь, Джош,  это  ведь
дело решенное. Ты тоже смущен? Тебе открылось что-то новое, чего  ты  прежде
не знал.
     Мама, а это самое колесо, оно не может  остановиться  перед  совсем  уж
отвесной кручей?
     Дрозды в малиннике, привыкнув  к  Джошу,  снова  принялись  за  разбой.
Комары, дремавшие под листьями, пробудились, пищат над ушами, тучей вьются у
лодыжек, начинают одолевать. Молодая сорока хрипло зовет  маму.  На  стеблях
висят пауки. По земле муравьи бегают. А до  Мельбурна  еще  ой  как  далеко,
Джош. Все сто миль, как было, так и есть.
     Сияния солнечного дня в небе - еще на много-много часов. Джош старается
лечь поудобнее, но только  так,  чтобы  не  задеть  и  не  раскачать  кусты.
Старается бить комаров, но чтобы не раздавались шлепки.
     Джош, ты соображаешь, что делаешь?
     Райен-Крик живет себе своей жизнью, занимается своими  делами.  А  Джош
Плаумен прячется в малиннике, распластался на земле и старается не чесаться.
     Посмотри на себя чужими глазами.
     Разве это по-мужски?
     Тетя Клара стучится в твою дверь. А ты сидишь в  малиннике  и  скребешь
ногтями лодыжки. А дома мама в блаженном неведении рисует себе твои  простые
забавы. И Бетси где-то рядом, крикнешь - услышит,  но  в  то  же  время  так
далеко!
     Письмо Бетси:

     "Дорогая Бетси!
     Если я тебе напишу, ты мне ответишь? Я ведь знаю, что разговора у нас с
тобой все равно никогда не выйдет. Я ухожу, Бетси, потому что не могу больше
показаться на улице. За что вы все так против меня ополчились? Ведь не из-за
плауменовской же родни, правда? Может, вы приревновали ко мне тетю Клару?  И
из-за этого все и вышло так?  Вам  неприятно,  что  вы  тут  с  ней  живете,
стараетесь ей помогать, а я вдруг явился, и ко мне сразу особое отношение? И
так же, наверно, было раньше  с  другими  Плауменами.  А  что,  может  быть,
правда, в этом все дело. Потому что  я  все  время  думаю:  мои  двоюродные,
конечно, противные, но ведь не настолько же противные, как вы тут  говорите.
Вы просто хотите,  чтобы  тетя  Клара  была  ваша,  и  больше  ничья.  Ну  и
пожалуйста, берите ее себе. А может, она  посулила  завещать  вам  все  свое
богатство? Вот это да! Становится совсем  интересно.  Она,  наверно,  решила
оставить поселку свой дом и все, что в нем есть. Он и сейчас уже  вроде  как
музей* Вы потому ей и делаете все за просто так. Тайный сговор между  нею  и
поселком за спиной у наследников. Ну, и желаю вам удачи, Бетси. Если в  этом
все дело, то ради бога, на здоровье. То-то вы  прищемите  носы  кое-кому  из
Плауменов! А моя мама будет хохотать как сумасшедшая.  Вы  отсюда  услышите.
Да, так  на  чем  же  мы  остановились,  милая  Бетси?  Я  считало,  что  ты
потрясающая девчонка, хотя ты ничего не сделала, чтобы подтвердить  это  мое
мнение. Не сказала мне доброго слова, ни разу на меня ласково не  взглянула,
а на дурацкие намеки Рекса я не обращаю внимания. Он просто  хотел  заварить
склоку и натравить на меня Гарри. Если бы я был умный, я бы тебя должен  был
возненавидеть. Но я не возненавидел тебя, Бетси. Я бы хотел с тобой за  руку
нестись по вершинам гор. Но ничего такого никогда-никогда не будет. И письма
этого я никогда не напишу, и ты мне не ответишь".

     Письмо Лоре:

     "Дорогая Лора!
     Я знаю, что ты  сама  сочинила  то  стихотворение,  хотя  вообще-то  ты
порядочная врунья. Я знаю, зачем ты прыгнула с моста - хотела доказать,  что
ты тоже кое-что можешь и как  сказала,  так  и  сделаешь.  Это  был  храбрый
поступок, но нечестно было со зла  перекладывать  вину  на  Джоша  Плаумена.
Почему ты наврала, что у тебя нет матери? Это очень глупо с  твоей  стороны,
ведь, если бы я пошел к тебе есть блины, все бы обнаружилось. Я буду  всегда
учиться понимать людей, Лора, но кажется, мне  придется  учиться  этому  всю
жизнь. Люди бывают разные, об этом мне все время  твердят  старшие,  но  ты,
по-моему, совсем ни на кого не похожа. Я  мог  бы  написать  о  тебе,  Лора,
книгу. Потому что ты загадочная".

     Письмо Гарри:

     "Дорогой Гарри, нрзбр.".

     Письмо Биллу:

     "Дорогой Билл!
     Я еще вырасту и, может быть, стану сильнее тебя, так что ты,  приятель,
лучше отыщи себе на всякий случай кроличью нору и забейся в нее поглубже".

     Письмо Сынку:

     "Дорогой Сынок!
     Я знаю, почему Рекса  так  выворачивало  в  воскресенье.  Он  накурился
сигарет. Скажи ему, что тебе не надо его вонючих денег,  что  тебе  сигареты
нужны самому. Иначе тебе придется  разговаривать  с  его  матерью.  А  потом
поднеси спичку, парень, и затягивайся поглубже, сколько влезет.  Твое  время
подходит к концу".

     Джош сидит и жует острейший в мире сыр - закладывает  запасы  протеина.
Сидит, расчесывает комариные укусы и шлепает комаров.

        34    

     Джоша вдруг словно толкнуло, он чуть не подавился своим  протеином.  Из
дома, из родного гнезда,  донеслись  звуки  великого  смятения  -  протяжный
вопль, исторгнутый из груди тетки (собственно, двоюродной бабушки), внезапно
обнаружившей исчезновение племянника. Захлопали двери.
     - Джош! Джош! - это уже крик с улицы, такой оглушительный, что,  должно
быть, вспугнул всех птиц на кладбищенских соснах.
     Джош, давясь, набивает рот сыром, а то куда его девать?
     Еще раз хлопнула дверь. Наверно, опять парадная, так и ходит на  петлях
туда-сюда. Каблуки простучали по половицам, по плитам заднего крыльца.
     - Джош!!! - вопль с крыльца, от которого всполошились и залаяли  собаки
под горой.
     Джош выплевывает остатки сыра, которые не успел прожевать и проглотить.
Он чуть было не вскочил во весь рост и не пустился бежать - едва удержался.
     Прочла! Она прочла письмо! Нажала на дверь, сломала замок и все  прочла
гораздо раньше, чем он рассчитывал.
     - Джош, вернись! Вернись сию же минуту!
     Возбужденно бормочет что-то себе под нос, мечется то в дом, то из дому,
точно вихрь.
     Джош отползает к самой ограде. Дальше хода нет - не  забор,  а  Великая
китайская стена. Единственный штакетник в округе, который стоит  прочно,  не
заваливается.
     Тетя Клара кричит на всю улицу,  сзывает  на  помощь  соседей.  А  Джош
ползет вдоль внутренней стороны  забора,  изо  всех  сил  работая  руками  и
коленями, и, стараясь сохранять хладнокровие, продирается  сквозь  зелень  и
высматривает, нет ли в заборе прорехи, чтобы можно было как-то  протиснуться
наружу. Протиснуться - и затеряться в голубой дали, прежде  чем  тетя  Клара
скличет целую армию преследования. Пока они будут  накапливаться  на  улице,
зады останутся без присмотра. Дальше на пути - крыжовник, весь в шипах,  как
в иголках, кусты шиповника стоят между стволами  груш  непроходимой  стеной.
Под ее защитой он  одним  скачком  лихо  перепрыгивает  через  штакетник  и,
спотыкаясь, вылетает на открытое место. Перед ним  -  пустые  выгоны,  внизу
овраг, по дну его течет речка, а за оврагом на той  стороне  железнодорожная
станция. Путь свободен. Джош. Мчись со всех ног, уносись на волю, словно  ты
из племени гончих псов. Никакие ребята тебя, оказывается, здесь не сторожат.
И войска с пушками не стоят развернутым строем. Только две коровы пасутся на
лугу, прикованные цепью к своим орбитам. Джош перепрыгивает  слегу  и  бежит
наискось по выгону, узелок бьется  за  плечом,  летит  следом,  борозды  под
ногами глубокие, как канавы,  только  бы  лодыжку  не  подвернуть,  и  всюду
коровьи лепешки, но он не разбирает дороги. Опять забор - с разбегу взять  и
это препятствие. Одолел кое-как. И чуть не кубарем слетел, ломая заросли,  в
овраг вблизи полосы отчуждения. Он стоит на четвереньках над водой  и  дышит
со свистом, со  стоном,  ничего  больше  не  соображая.  Задыхается,  трясет
головой и боится, как бы его не вырвало.
     Джош, неужели твоя взяла?
     Он нащупывает  в  карманах  яблоки,  морковь  и  огрызок  карандаша.  И
тетрадка со стихами на месте. И узелок, завернутый в  плащ,  не  развязался.
Вон сколько ты пробежал, Джош, ничего не выронил. Пробежал - и  ни  разу  не
споткнулся и не растянулся. И никто не топал вдогонку у тебя за спиной и  не
орал, что, мол, вон он, вон он! Невероятно. Была, правда, минута  опасности,
но с ней удалось справиться. Ты выскочил из  тетиклариного  сада  и  уже  не
слышишь, как она разговаривает сама с собой, и  она  не  может  больше  тебя
разжалобить и не может о тебя споткнуться.
     Джоша рвет.

        35    

     Может быть, Гарри давно уже стоял над ним, а  может  быть,  только  что
подошел. Но Джош перестал корчиться и поднял голову,  а  он  стоит  в  своей
крикетной форме.
     - Не торопись, Джошуа, я подожду. У нас в  распоряжении  целый  день  -
благодаря твоей милости.
     Джош понурился и прижал ладонь к боку -  мир  его  распадался,  издавая
стоны, и не мысленные, а вслух.
     -  Я  так  и  сказал,  что  ты  объявишься,  как  только  поднаберешься
нахальства. Даже до  вечера  не  высидишь.  Всех  делов-то  было  -  немного
обождать поблизости.
     Джош отполз в сторону от того места, где  его  вырвало.  Чертов  Гарри,
конечно, все видел.
     - Только чего это ты, парень, на такой скорости стреканул  в  овраг?  У
тетеньки терпение, что ли, лопнуло? Пригрезилась тебе шкуру отделать?
     Джош молчит. Он боится всхлипнуть, если откроет рот.
     - Знаешь, какое у  нас  к  тебе  предложение?  Убирайся-ка  ты  отсюда.
Заскучай нестерпимо по родной мамочке и проси  тетю,  чтобы  отпустила  тебя
домой. Нам такие ребята, как ты, здесь не нужны. Ты всем Плауменам  Плаумен,
что верно, то верно. У тебя особая хватка, как ни  у  кого.  Столько  народу
собралось, игроки в спортивной форме, зрителей  толпа.  Знаешь,  как  далеко
было ехать некоторым из команды Кроксли? У нас тут нет автобусов  за  каждым
углом, как у вас в городе. А теперь им  придется  топтаться  на  станции  до
восьми часов вечера, поезда ждать.
     Джош выравнивает внутреннюю линию обороны, хотя сознает, что  нечего  и
пытаться, все бесполезно.
     - Надоело слушать про этот ваш несчастный матч. Не пойму, вы  вообще-то
собирались играть или нет? А я? Нужно мне было появляться или не нужно?  Кто
сказал, чтобы я сидел дома? Кто грозился отлупить меня, если я  покажусь  на
поле?
     - Это теперь к делу не относится. Сам знаешь, что все переменилось.
     - Ничего не переменилось. Если бы я пошел играть, меня бы избили,  если
бы не пошел, опять же избили бы. Что  же  переменилось,  скажи,  пожалуйста?
Хотя можешь не говорить. Я вас все равно не понимаю и никогда не  пойму.  Вы
хотите, чтобы я убрался из поселка, вот  я  и  убираюсь.  Ну  как?  Это  вас
устраивает? Теперь можно мне идти?
     - Нечего паясничать.
     Джош с усилием подымается на ноги, он чувствует себя как недооживленный
утопленник, подбирает с земли свой узелок и взваливает на плечо.
     - Я ухожу. Я уже собрался, вот, видишь? Надо только, чтобы  тетя  Клара
не узнала.
     Он делает шаг в сторону, чтобы  обойти  Гарри,  но  натыкается  на  его
вытянутую руку. Гарри захватил рубашку Джоша  на  груди  и  тянет,  едва  не
отрывает его от земли.
     - Смыться, значит, надумал?
     - Можно и так сказать.
     - Оттого и несся как полоумный? Удирал?
     - Вот именно.
     - Оттого и тетка твоя кричала-надрывалась?
     - От того самого.
     - Тебе что, мало, что ли? Ну можно ли быть таким подлецом? И ты еще  не
дошел до предела своей подлости?
     - Нет еще. Дойду - ты тогда там подвинешься. Отпусти рубашку.
     Гарри с силой стягивает в кулак перед его рубашки и отпихивает  его  от
себя.
     Джош отлетает на несколько шагов и  падает  навзничь  на  кусты,  ветки
трещат, впиваются в бока. Чуть дух не вышиб. Но Джошу не до того, он  ничего
не чувствует, кроме унижения.
     - Напрасно задираешься, Гарри. Мне все равно.  Я  вам  говорил,  что  я
ничего не сделал. И тебе повторяю. Я хочу одного - убраться отсюда.
     - И мы тоже хотим, чтобы ты убирался, Джошуа, от всей  души  хотим,  но
только не так, чтобы твоя тетя рвала на себе волосы. Это нам не подходит.  У
нас тут к ней особое отношение.
     - Ну да, особо издевательское.
     Гарри в бешенстве делает шаг вперед. Но останавливается.
     - Нарываешься, Джошуа.
     - Давай бей. Можешь не опасаться, сдачи не получишь.
     У Гарри вид такой же, как был у Билла на Главной улице.  Но  только  он
сдерживается,  чуть  не  за  шиворот  себя  хватает,  и  говорит  тонким  от
напряжения голосом:
     -  Никто  над  ней  даже  не  думает  издеваться.  Не  знаю,  что  тебе
показалось, только имей в виду, что уж над ней-то никто не издевается.
     - Прямо. Расскажи кому-нибудь. Я не глухой. И не тупица.
     По лицу Гарри заметно, что в нем происходит внутренняя  борьба,  только
Джошу до этого нет никакого дела, он неуверенно поднимается на ноги, готовый
быть снова повергнутым на землю.
     Гарри сквозь зубы:
     - Значит, ты ей все доносил.
     - Точно. Если вам так больше нравится.  Я  все  время  к  ней  бегал  и
жаловался. Теперь мне можно идти?
     - Ей-богу, ты нарываешься. Ну прямо напрашиваешься...
     - Я же сказал, валяй. Мне все равно.
     - Будет не все равно, если я тебе врежу.
     - Не будет.
     Гарри опускает кулаки.
     - Не знаю, просто не знаю. - Он трясет головой. - Не могу понять, что с
тобой делать? Ты говоришь, тебе все равно. И так оно и есть,  я  знаю.  Тебе
наплевать...
     - Верно. Ну, я пошел?
     - Ты хоть записку ей оставил?
     - Оставил.
     - Написал, что удираешь?
     - Если так тебе больше нравится.
     - Как мне больше нравится, тут ни при чем!
     - Что бы я ни сказал, ты все равно не поверишь. Вы тут слишком привыкли
к вранью.
     Гарри смотрит обескураженно, словно взрослый,  над  которым  взял  верх
малый ребенок.
     - И ты бросил ее кричать-надрываться?
     - Угу. Бросил.
     - Я отведу тебя к ней обратно.
     - Ни за что! Я тут только мешаю. Я с вашим поселком и его жителями - мы
несовместимые. И с ней тоже. Зачем только она  меня  пригласила,  понять  не
могу.
     - А разве не сам ты напросился?
     - Пусть буду я сам. Вам лучше знать, вы все заранее вычислили. А теперь
можно мне уйти? Хочется подышать свежим воздухом.
     Гарри вдруг наотмашь ударил Джоша ладонью по шее пониже  уха,  и  Джош,
покачнувшись, сел на землю. Сидя у ног Гарри, он недоуменно потирает шею.
     - Это тебе за нее! Мне больше терять нечего. Вставай давай.
     Растерянный Джош послушно подымается, и сразу же новая пощечина сбивает
его на колени.
     - А это - за нас троих, которые ездили отсюда учиться в колледж. Раз уж
нам больше не придется учиться.
     Джош мычит:
     - Ну а я-то при чем? Еще что вы на меня навешаете?
     - Вставай.
     Гарри тянет его за руку, подымает на ноги и снова валит  ударом  кулака
под ребра. Джош коленопреклоненный, как на молитве.
     - Это тебе за  то,  что  побил  маленького,  чтобы  он  нам  ничего  не
рассказывал, как всякому  маленькому  полагается.  Еще  скажи  спасибо,  что
дешево отделался, что это я, а не отец его. Вставай. Вставай давай.
     Джош хватается за ноги Гарри, но чувствует толчок  коленом  в  грудь  и
оказывается на животе в холодной воде ручья. Не успел даже понять,  как  там
очутился.
     - А это - за Лору. Совсем уж дешево отделался, так и  знай.  Я  сначала
хотел тебя с моста сбросить. Мысль у меня такая была. Да только ты не стоишь
того, чтобы из-за тебя рисковать убийством.
     Джош, как в тумане, лезет на берег, цепляясь за камыши.
     - Ты думаешь, мне приятно, что приходится лупить Плаумена? Этого я тебе
в жизни не прощу.
     Гарри вытаскивает Джоша за руку на сухое место.
     - Утрись. Я отведу тебя к ней, скажу, что это я сделал, и  объясню,  за
что. А дальше пусть сама решает.
     Джош вытаскивает из кармана  тетрадку  со  стихами  -  обложка  отпала,
чернила растеклись, листы мокрые. Он смотрит на Гарри. И плачет.
     - Ну, будь я проклят.  -  Гарри  недоуменно  смотрит  на  него.  -  Он,
оказывается, не каменный истукан, а человек. Его может что-то огорчить. Есть
вещи, кроме кролика, из-за которых он способен заплакать.
     Джош в слепой ярости валится на землю, перекатывается и пытается ногами
достать Гарри. Но не успевает. Гарри не стал дожидаться,  чтобы  его  забили
ногами до полусмерти. Он коленями навалился на Джоша всей тяжестью,  в  одно
мгновенье пригвоздил его к земле, заломил ему руку за спину и хочет  вырвать
у него из пальцев тетрадку.
     - Что это у тебя? Покаяние? Отпусти, не то порвется.
     - Не смей рвать...
     - Не буду, если отпустишь.
     - Говорю тебе, не смей рвать!
     Гарри еще выше заламывает ему  правую  руку,  боль  отдается  в  плече,
пальцы сами разжимаются, и Гарри уже больше не давит его, Джош свободен.
     - Ну все, теперь пошли подобру-поздорову.  Придем  домой,  получишь  ее
обратно.
     Джош ничком в траве, весь сотрясаясь:
     - Ты порвал!
     - Я же тебе сказал: отпусти.
     - Порвал... Пусть даже вы меня терпеть не можете, все равно...
     - Да ладно, обернешь. Подумаешь, какой Шекспир нашелся. Нечего  реветь,
как грудной младенец. До этих пор в тебе хоть нахальство было, Джошуа,  свой
шик.
     - Я их всю жизнь писал, еще когда даже совсем маленький был.
     - Ну  и  напрасно.  У  тебя  от  них  мания  величия.  Захочешь-сможешь
высушить, склеить и сохранить для потомства. Вот если бы Лора  сломала  шею,
ее бы уж не склеили. - Гарри безжалостно дергает его за  шиворот,  поднимает
на колени, потом рывком поворачивает и сажает на землю. - Ну и видик у тебя.
Она подумает, что тебя грузовик переехал...
     Джош вдруг замечает,  что  после  недавнего  шума  стало  совсем  тихо,
находит глазами Гарри, но Гарри какой-то расплывчатый, потому что кругом все
расплывается, Гарри кажется странным, потому что все какое-то не такое...
     - Ну, пошли, Джош, вставай. Это Гарри-то зовет его Джош.
     Он протягивает к нему руку, не дергает, а помогает подняться.
     - Пошли к твоей тете.
     Джош на ногах.
     Хорошо, что вы, прадедушка, меня сейчас не видите.
     Он тащится позади Гарри.
     Тетя Клара, мне очень жаль,  что  я  возвращаюсь  к  вам  не  как  Джош
Плаумен, а больше похожий на тех мальчишек, которых я иногда привожу с улицы
к маме, - мы их жалеем за то, что они плохо приспособлены к жизни среди себе
подобных.
     Гарри вдруг останавливается, растопырив руки, и  Джош,  которому  сзади
ничего не видно, натыкается на его спину.
     - Спокойно. Держись ко мне ближе. Я тебя проведу. Только не трусь.
     От мостков, ведущих  к  железнодорожной  станции,  спускается  компания
мальчишек в белой спортивной форме, кто вприпрыжку, кто  скользя  по  склону
оврага, кто прямо сигая сверху через поручень. Половина из них - незнакомые,
есть ростом с Билла, есть здоровенные, как Гарри, некоторые на бегу кричат:
     - Это он? Поймал его?
     - Я не дам тебя им в обиду.
     Легко сказать, Гарри. Ты - и целая армия.
     Гарри идет им навстречу, вплотную за ним ковыляет Джош.
     Сошлись и встали. Гарри,  опять  раскинув  руки,  Джош  сзади  под  его
защитой, а лицом к лицу с ними, наверно, человек  тридцать  ребят,  если  не
больше.
     - Это вот он и есть?
     Гарри отвечает:
     - Он свое получил. Все сполна. И довольно.
     - Это ты с ним, может, рассчитался, Гарри, а теперь наша очередь.
     - Я за вас за всех с ним тоже рассчитался.
     - Ты что, шутишь?
     - Нет, не  шучу.  Надо  по  справедливости.  Он  уже  получил,  сколько
полагается.
     Джош так и знал, что Гарри их не остановит. Одного желания мало, ему их
не под  силу  остановить.  Джош  высматривает  в  толпе  лица,  знакомые  по
воскресной школе. Но дружеского нет ни одного.
     - Брось, Гарри. Отойди в сторону.
     - Он заплатил за Райен-Крик и заплатил за Кроксли. И за все  остальное,
что он тут наделал, тоже. Рекс! - вдруг крикнул Гарри.  -  Беги  за  Биллом.
Живей.
     Рекса Джош не заметил. Значит, Рекс опять прятался и следил?  Наверное,
это он и увидел, как я пробежал и укрылся в овраге.
     - На что тебе Билл?
     - А ты как думаешь?
     - Слушай, Гарри, ты ведь не станешь заступаться за этого типа? Правда?
     - Именно что стану. Я ведь сказал, он свое получил.
     - Брось, Гарри.
     - Отойдите.
     - Не толкайся, Гарри.
     - Я не толкаюсь. Я человеческим языком говорю. Его нельзя больше  бить,
покалечите.
     - А кто его собирается бить?
     - О битье речи нет.
     - Ты один против  всех  не  сладишь,  Гарри,  мы  так  и  так  до  него
доберемся.
     И сразу человек пять налетели с улюлюканьем, а за ними  -  еще  столько
же. Джош увидел, как у Гарри из рук вылетела и рассыпалась на  листочки  его
тетрадка, Гарри отбивается,  но  их  слишком  много,  они  наседают,  топчут
разлетевшиеся  листки,  топчут  живых  людей,  Джош  распростерт  на  земле,
полузадушен, отбивается руками и ногами, пробует вырваться, но его поднимают
и волокут неведомо куда, и все это несется прыжками, каждый прыжок словно  в
пропасть, и со всех сторон кричат, дергают его, мчатся непонятно куда, и  он
уже совсем ничего не соображает. Мама, они меня убьют.  Я  больше  не  могу.
Трещат кусты, раздираются ветки, листья сыплются. Дальше, дальше,  вниз  под
уклон. Чей-то голос: "Эй, поосторожнее! Тут  капканы".  Рубашка  у  него  на
спине разрывается, как бумага, но его тащат дальше, бегом, толпой, он падает
в самой их гуще, а они наваливаются сверху, сдирают с  него  одежду.  Гарри,
где же ты? Что они со мной делают?  Билл,  почему  ты  так  долго?  Какие-то
громкие крики, возгласы, суматоха, похоже, что с краю дерутся, но его держат
крепко, по нескольку человек за руки и за ноги, будто  мешок  с  тыквами,  и
несут, растягивая, наверно, каждый  хочет  оторвать  себе  кусок,  скользят,
спотыкаются, раскачивают его, что-то дружно  приговаривая,  и  он  летит  по
воздуху, и вокруг него взрывается вода.
     Джош хочет  нащупать  ногами  дно,  но  под  ногами  ничего,  и  руками
ухватиться не за что, только вода, и темно, и нечем вздохнуть.
     Джош, ты тонешь.

        36    

     Вот это неожиданность. Нет, правда, кто бы мог  подумать?  Сколько  лет
собирался съездить к тете Кларе, а приехал - и умирай. Вторник: день Судный.
Может быть, даже окажется, что ты убит. Это кто как посмотрит. Уничтожен без
суда общественным мнением. Надо же, какая идиотская глупость.  Могли  бы  уж
тогда сколотить настоящую  виселицу  и  линчевать  по  всем  правилам.  И  в
последний предсмертный миг в вышине надо мною - ваш, прадедушка, мост. Хотя,
по правде-то, мне от этого не легче. Но и не  больно  совсем.  Должно  быть,
умереть  на  виселице  было  бы  хуже.  Я  много  раз  слышал,  что   тонуть
относительно приятно, и, кажется, какая-то правда в этом есть. Пожалуй,  что
я это подтверждаю. Но надо же такому случиться. Среда: похороны.
     Письмо маме, папе и Каролине:

     "Дорогие мама, папа и Каролина!
     Я очень рад, что был знаком с вами".

     Джош хватает ртом воздух. И воду. Кто-то испуганно кричит:
     - Ты что? Держи голову выше!
     Рядом  барахтается  еще  чье-то   тело,   плещутся   конечности.   Рука
поддерживает его за подмышку, изо рта, как у  дельфина,  -  фонтанчик.  Джош
издает странные звуки и думает, какую приписку сделать к  письму  родителям.
Сквозь океанскую толщу воды ему видно чужое лицо.
     - Ну как? Теперь  порядок?  -  все  так  же  громко  кричит  незнакомый
мальчик.
     Джош в ответ только булькает.
     Мальчик отпускает его, и он тут же уходит под воду вниз ногами. Мальчик
снова его подхватывает.
     - Ты что, плавать, что ли, не умеешь?
     Джош булькает.
     Мальчик кричит на берег:
     - Что я вам говорил! Не умеет он плавать. Чуть не утопили его!
     Масса народу бросается в пруд, одни  вбегают,  другие  прыгают  рыбкой,
Джош видит  их  неясно,  словно  это  происходило  то  ли  давно,  то  ли  в
полузабытом сне.
     Приписка к письму маме, папе и Каролине:

     "P.S. До свидания раньше, чем я думал".

     - Держись, приятель. Выше голову, хорошо?
     В воду с берега продолжают лезть ребята, вскидывая ноги, как купающиеся
лошади, или взрывая брызги на мелких местах. Целое представление. Участие  в
церемонии обязательно для всех. Кто последний, тот водит. Они все-таки  еще,
пожалуй, утопят тебя, Джош, просто числом задавят. Его  торжественно  влекут
по воде к берегу, точно царскую  барку,  осторожно  так,  нежно,  ну  просто
любящие братья. С ума сойти.
     - Ну как ты, ничего? Ты не беспокойся, мы держим  крепко.  Мы  тебе  не
дадим утонуть.
     - Мы ведь тебе зла не хотели, правда-правда.
     - Ну, брат, что же ты не сказал? Надо было орать во  всю  глотку.  Нет,
ей-богу, парень, ведь мы могли тебя утопить. Надо было сказать,  что  ты  не
умеешь плавать.
     - Ну да, ведь макнуть человека-это ничего особенного.
     - Это конституционно.
     - Традиционно, а не конституционно, дурак ты.
     - Не загораживай ему воздух. Пусть дышит.
     - Может, искусственное дыхание тебе сделать, друг?
     - Точно. Вон он какой бледный.
     - Переверните вниз лицом. Откачай его, Джо, ты лучше всех умеешь.
     Джош слабо машет рукой, лучше он сам очухается.
     - Нет-нет, не надо воскрешать меня. Я этого не выдержу.
     Его бережно кладут на берегу, ноги вытянули, голову книзу.
     - Ты точно не хочешь, чтобы тебя откачали?
     - Нет, пожалуйста, - не откачивайте меня.
     - А может, все-таки откачать, ты, Джо, как думаешь?
     - Пусть так полежит немного. Потом посмотрим.
     - А чего смотреть? Истинный утопленник.
     - Ух ты, а тощий-то.
     - Тебя дома не кормят, что ли, парень?
     - Ясно, вон все ребра наружу. Плохо питаются, наверно. Живут в  тяжелых
материальных условиях. Бедные, растут в городе по  подворотням.  Поддержи-ка
ему голову, Дейви, а то тут лужа.
     - Надо же, как плохо получилось, брат. Мы ведь не знали, что  ты  такой
хилый и слабосильный. Нам никто не говорил.
     - Принеси его трусы, Осей. Бедняга, лежит нагишом. Разве это  прилично?
Да еще такой тощий.
     Джошу кажется, что прилично сейчас - только умереть на месте.
     - Эй вы, ребята из Райен-Крика, вы что, спятили? Да  вы  посмотрите  на
него! Сказали, будто он тут всем дал жизни. А  такой,  бедняжка,  и  биту  в
руках не удержал бы. Попади в него мячом, так его, пожалуй, насмерть убьешь.
     - Надо их самих макнуть. Пусть-ка хлебнут, что другим прописали.
     - Ага, проучим их, Кроксли! Вот, оказывается, почему матч не состоялся!
     - Испугались, что проиграют. Что всыплют им горячих. И на этого беднягу
все свалили.
     - В реку их! Хватай их, Кроксли!
     Крики. Сумятица. Джош предоставлен самому себе и может, если  пожелает,
преспокойно погибнуть под ногами дерущихся. Он пробует отползти в сторону от
беснующихся любителей крикета. В воздухе мелькают  кулаки.  Ребят  оказалось
несусветное множество, или это у него в глазах двоится? Сыплются под откос с
Главной улицы, соскакивают  с  велосипедов  и  самокатов,  колеса  крутятся,
сверкают на солнце спицы, ребята бегут низом вдоль  железнодорожной  насыпи,
воинственно вопя,  как  дикие  индейцы,  на  переезде  визжат  автомобильные
тормоза, много взрослых, и девчонки, и женский крик. Джош распростерт ничком
у всех на виду кверху задом, и душа  его  жаждет  уединения.  А  вокруг,  на
берегу и в воде, кипит бой, одни виснут на бревенчатых опорах моста,  другие
стягивают их в реку. Человек в судейской форме сшибает дерущихся головами  и
громко требует порядка. С другой стороны появляется учитель Коттон, могучий,
как Самсон, расшвыривает мальчишек и останавливается прямо над Джошем,  одна
нога с правого бока, другая с левого, он прикрыл его своим черным  плащом  и
кричит  до  хрипу:  "Прекратите!  Прекратите!!  Прекратите!!!"  Только   все
попусту, и он в конце концов умолкает, произнеся напоследок несколько  слов,
очень похожих на ругательства. Джош их между делом запоминает,  чтобы  после
выяснить. Чья-то рука касается его плеча, Джош поворачивает голову-это  тетя
Клара стоит около него на коленях. Гладит его руку, от плеча  вниз,  доходит
до пальцев и подносит к губам, целует.
     Это очень даже трогательно с вашей стороны, тетя  Клара,  учитывая  все
происходящее. Только знаете ли вы, что именно здесь  происходит?  Здесь  все
дерутся, защищая меня.
     Учитель Коттон поднял его с земли  и  несет  на  руках,  а  тетя  Клара
поправляет сверху плащ, чтобы не было неловкости, и Джош сразу весь  раскис,
обмяк, больше ему не надо вести борьбу  за  существование,  его  несут,  ему
ничего не угрожает, как хорошо...
     Его запихивают на заднее сиденье учительского микролитражного "остина",
голова у него мотается, следом втискивается тетя Клара, поддерживает его,  а
ему все равно, перед глазами у него все плывет.
     - К доктору Робертсону, если молено, мистер  Коттон,  прямо  к  доктору
Робертсону.
     "Остин" въезжает вверх по склону, сзади, растянувшись вереницей,  бегут
истерзанные, перепачканные мальчишки, они не очень-то  довольны  собой,  так
говорит Джошу тетя Клара.

        37    

     - Джош... ты не хочешь приподняться и сесть?
     Интересно, который час. Похоже, что уже завтра.
     Джош лежит на спине и жмурит глаза на  искрящуюся  люстру,  хрустальные
огоньки дрожат, переливаются синими, красными, желтыми  звонкими  вспышками,
шторы на окне отдернуты, и за окном сероватая голубизна. Неплохая  вообще-то
комната.  Интересно,  когда  привыкаешь,  то  вся  эта   пестрота   обретает
стройность,  которую  ты  никогда  не  забудешь.  Спальня  твоего   прадеда.
Сохраняемая в точности такой, как была при нем, так и стоит  нетронутая  уже
четверть века, не считая, конечно, этой  вонючей  лаванды.  Здесь  властвует
по-прежнему прадедушка Плаумен.
     - Тетя Клара, а который час?
     - Начало девятого, мой милый.
     - А день какой?
     - День тот же.
     - День моей смерти, тетя Клара. Почти что. Я чуть не утонул.
     - Это было большое переживание для всех. К счастью, целительное.
     - Тетя Клара, а вы когда-нибудь тонули?
     - Нет, мой милый.
     - - А я тонул. Правда-правда, тетя Клара...
     Слезы. Удержать их невозможно. Слезы сотрясают его и слепят.
     Тетя Клара гладит его по голове и приговаривает чуть слышно:
     - Тебя теперь тут  уважают,  Джош.  Все  уважают.  Правда,  она  всегда
выявится, знаешь ли. Ты дал нашему поселку как раз то, что было  так  нужно:
катарсис. - Тетя Клара улыбается. - Помни, ты Плаумен, и он тебя видит.
     То есть это прадедушка видит, при всех своих регалиях.
     Джош сидит на кровати, шмыгая носом. Тетя Клара обтирает ему лицо своим
передником, задерживает уголок под носом, чтобы высморкать. Потом  подтыкает
за спину подушки. И ставит ему на колени поднос.
     - Кажется, что-то очень вкусное, тетя Клара. И пахнет замечательно.
     - Ты, должно быть, очень голоден, бедняжка.
     - Только мне надо вымыть руки перед едой.
     - Ну, эта аккуратность уже лишняя. Тебя ведь у доктора искупали.  Разве
ты не помнишь? С ног до головы. У него горячая вода проведена в доме,  очень
удобно в экстренных случаях.
     - А что, я ранен как-нибудь ужасно?
     - Завтра будешь бегать как ни в чем не бывало, даст бог. Очень  крепкий
организм, так сказал доктор. Даже трудно поверить.
     - Тетя Клара, а что такое - катарсис?
     - Очищение, мой милый, вроде как прочищают желудок.
     - Ой, тетя Клара, как противно, а при чем же тут я?
     - У этого понятия есть и другой оттенок, но я предпочитаю простейший. А
теперь ешь. Чтобы  не  пришлось  такой  хороший  обед  выбрасывать  курам...
Знаешь, Джош, Гарри так озабочен. Пытается разыскать и собрать все листки из
твоей тетради со стихами. Ты не беспокойся, он никому не  расскажет  о  том,
что прочтет. Он очень раскаивается и считает себя виноватым в  вандализме  -
он так это называет. Хотя на самом деле вина не на нем. Превосходный мальчик
Гарри и очень способный, такими способностями нельзя  бросаться,  как  ты  и
сам, я думаю, понимаешь. Твоя ссора  с  ним  была  столкновением  принципов.
Гарри считал себя правым, он стал жертвой  обмана,  а  сам  он  неправды  не
говорил. Надо ли продолжать?
     - Боюсь, что придется, тетя Клара.  Потому  что  Гарри  тоже  наговорил
неправды. Он сказал, что вы бедная и что я нахлебник. Это его слова.
     - Вот как?
     - Да-да. А почему же это я нахлебник? Вы за мое учение не платите. А за
его платите, правильно? И за Билла и за Бетси, наверное, тоже, иначе бы  они
уехали куда-нибудь на заработки,  как  другие.  Тетя  Клара  свела  брови  к
переносице.
     - Сознаешь ли ты, что делаешь? Ты сваливаешь все на Гарри. До  сих  пор
этого не было. Тебе нужно, тебе просто необходимо знакомиться  с  людьми,  и
побольше. Ну к чему указывать пальцем на Гарри, который меньше  всего  этого
заслуживает?
     - Не мне судить, тетя  Клара.  Я  говорю,  что  думаю.  А  почему  так,
спросите себя.
     - Были многие, кто не оправдал  моих  надежд.  Но  не  Гарри.  Ты  меня
понимаешь?
     - Да, тетя Клара.
     - И прекрасно. Я не хочу распространяться об этом и  надеюсь,  что  наш
разговор останется между нами... Как я распоряжаюсь теми малыми  средствами,
что у меня есть, это исключительно мое  дело.  Некоторое  время  назад  была
жестокая депрессия. Тебе посчастливилось. Плаумены не пострадали от нее, как
пострадали многие другие. Гарри очень чувствителен.  У  него  в  семье  были
серьезные беды. Я знаю, что ты простишь других здешних ребят - они  получили
хороший урок, - но Гарри тебе прощать нечего. Этим ты бы его унизил.  Просто
обменяйся с ним рукопожатием и ничего не говори. И прими подарок, который он
тебе приготовил: новый альбом для будущих стихов. Очень красивый  альбом,  и
ему надо будет хорошенько поработать, чтобы расплатиться  за  него.  -  Тетя
Клара говорит все горячее, все настойчивее, словно хочет  убедить  в  чем-то
Джоша. - Джош, ты заметил, что ему очень нравится Бетси?
     - Заметил, тетя Клара.
     - Я думаю, если только мальчик такого возраста может любить, то  он  ее
любит. Ты произвел впечатление на Бетси; может быть, ты и не  догадываешься.
Она ведь в глубине души очень робкое создание. Так вот, не навреди ему.
     - Нет, постойте...
     - Выполни эту мою просьбу, хорошо?
     У Джоша сердце переворачивается.
     - Это невозможно обещать, тетя Клара.
     - Но я все-таки надеюсь на тебя.
     - Не могу обещать и не буду стараться. Нет, правда, тетя Клара, ну  что
вы меня все время подталкиваете? То одно, то другое. Вот и  сейчас...  Я  не
могу дать такого обещания, но есть одна вещь, которую я бы  с  удовольствием
сделал.
     - Что же это?
     - Я хочу завтра с утра отправиться пешком домой. Улыбка на тетиклариных
губах вянет.
     - Джош...
     Она огорчена и обескуражена.
     - В самом  деле,  тетя  Клара.  Я  смогу,  я  уже  не  маленький.  И  я
выносливый. После того, что было сегодня, я все могу перенести.
     - Неужели у тебя такое каменное сердце? И ты способен так  поступить  с
ними?
     - Никакое оно не каменное, и сердце мое тут вообще ни при чем. Я думал,
вы поняли. Я больше не могу жить вот так, на виду у всех на солнечном свете,
как вы это называете. У меня больше нет сил.
     - Но, Джош, это жестоко.
     - Что верно, то верно, тетя Клара. Это вы совершенно точно сказали.
     - Ах, Джош, но ведь они тебя ждут... Они так рассчитывали. У  них  было
столько планов...
     - Вернее, у вас.
     - Не будь несправедливым. На четверг  назначен  снова  крикетный  матч,
опять приедет команда из  Кроксли.  Завтра  мы  с  тобой  должны  поехать  в
Балларат. А в субботу - пикник в  твою  честь.  Соберутся  ребята  со  всего
поселка. Это они  хотят  искупить  свою  вину  перед  тобой.  Дай  им  такую
возможность, Джош. Им так хочется с тобой подружиться.
     Тетя Клара собрала посуду и вся  в  волнении  вышла  из  комнаты.  Джош
поднимает глаза на прадеда. Все это мы уже слышали, сэр, не правда ли? И чем
дело кончилось? Слишком много нерешенных вопросов, и,  чем  дольше  я  здесь
пробуду, тем больше их накопится. Не то чтобы дошло уже до последней черты и
надо давать деру, этого нет. Но остаться до  понедельника?  По-моему,  я  не
выдержу и скончаюсь. И они меня похоронят, прадедушка, вот  увидите.  Выроют
мне могилу рядом с вами.

     Здесь лежит Джош Плаумен. Катарсис.

                                   Среда

     Джош оглядывается на  мост,  выстроенный  его  прадедом  в  1882  году,
оглядывается снова и снова, иначе было бы невежливо, раз уж им так  хочется,
раз они все собрались там и смотрят ему вслед. Оглядывается и машет рукой  и
старается, пока видно, различить знакомые лица. Вон тетя  Клара  размахивает
белым платком величиной с целую  скатерть,  размахивает,  словно  хочет  ему
сказать: я здесь, Джош, вот я, одумайся, поверни назад. Но Джош только рукой
машет ей в ответ, покуда она не скрылась из глаз.
     Голубое небо  и  золотистое  жнивье,  бескрайняя  золотая  равнина  под
солнцем, шагай себе и распевай во всю глотку и радуйся жизни. А может, еще и
дождь пойдет, да-да. Кыш, вороны.  Найдите  себе  мертвое  тело,  чья  жизнь
позади. А я лично жив и шагаю в славный город Мельбурн, и каждая миля  моего
пути сулит мне что-то неизведанное.