нечего и пора заняться чем-нибудь еще. Тут-то их и угораздило попасться на глаза отцу настоятелю, да еще в тот самый момент, как они боязливо вылезали из склепа, за что оба тотчас же были призваны к ответу. Пухленький седовласый настоятель, которого все звали отец Гайст, был священником домовой церкви колледжа Вод Иорданских. В его обязанности входило проводить службы, читать проповеди и исповедовать свою паству. Когда Люра была помладше, он пытался весьма серьезно наставлять ее на путь истинный, но хитрая девчонка легко обвела старика вокруг пальца своим напускным безразличием и показным раскаянием, так что очень скоро отец Гайст решил, что никакой тяги к духовному совершенствованию у Люры нет, и потерял к ней всякий интерес. Услышав его голос, Люра и Роджер обреченно вздохнули, понурились и неохотно побрели под темные своды часовни. В душном полумраке перед бледными ликами святых мерцали огоньки свечей, наверху, на хорах, чинили церковный орган, и оттуда доносился немелодичный скрежет. Трудолюбивый служка тер тряпочкой бронзовые завитушки аналоя. Стоя в дверях часовни, отец Гайст поманил детей пальцем. -- И где же вы были, голубчики, а? -- спросил он с любопытством. -- Я ведь вас тут не в первый раз вижу. Судя по всему, бояться было нечего. Люра украдкой взглянула на альма настоятеля -- маленькую ящерку, которая, насмешливо шевеля язычком, сидела у него на плече. -- Мы просто хотели посмотреть на склеп, -- повинилась девочка. -- Зачем? -- Потому что там эти... гробы. Мы хотели посмотреть все гробы. -- И что? Люра молча ковыряла ногой землю. Она всегда так делала, когда на нее наседали с вопросами. -- Допустим. А ты, сын мой? -- Настоятель повернулся к Роджеру. Маленькая такса-альм изо всех сил завиляла хвостиком, стараясь всячески продемонстрировать отцу Гайсту свое искреннее расположение. -- Как тебя зовут? -- Роджер, святой отец. -- Ты ведь, Роджер, не просто здесь живешь. Где ты у нас работаешь-то? -- При кухне, сэр. -- И сейчас наверняка должен быть на работе? -- Да, сэр. -- Ну так беги! -- Слушаюсь, сэр. Роджер стрелой метнулся к кухне, так что такса за ним еле поспевала на своих коротеньких лапах. Люра, не поднимая головы, все водила носком туфли по полу. -- Видишь ли, Люра, -- ласково обратился к девочке отец Гайст, -- мне, безусловно, очень отрадно, что ты проявляешь такой интерес к тем, кто покоится в усыпальнице при нашем храме. Дочь моя, ты живешь в удивительном месте, где все дышит историей. Ты понимаешь, о чем я говорю? Люра что-то невразумительно промычала в ответ. -- Я ничего не имею против твоих прогулок. Скорее, меня тревожит твой круг общения. Тебе, вероятно, одиноко, дитя мое? -- Вот еще, -- фыркнула Люра. -- Может быть, тебе нужно общество сверстников? -- Ничего мне не нужно. -- Я же не имею в виду поваренка Роджера. Я говорю об обществе детей из... хороших семей, как и ты сама. Тебе хотелось бы иметь таких друзей? -- Нет. -- А подруг? -- Нет. -- Поверь мне, детка, мы все понимаем, что ты живой ребенок, которому нужны и радости, и шалости, и проказы. Тебе, вероятно, тоскливо тут с нами, стариками... -- Нет. Отец Гайст задумчиво потер кончики пальцев. Ну что ты будешь делать с этой упрямицей? Как с ней разговаривать? -- Если тебя что-нибудь тревожит, -- ласково сказал настоятель, -- ты всегда можешь прийти ко мне и все мне рассказать. Ты поняла меня, дитя мое? -- Да. -- Ты не забываешь молиться? -- Нет. -- Ну и умница. Ну все, беги. Люра облегченно вздохнула и побежала из часовни на улицу. Ну что ж, в подземелье мертвяков не оказалось, значит, пойдем гулять, тем более что на улице всегда есть чем заняться. Вот как случилось, что именно в тот момент, когда Люра о мертвяках и думать забыла, они появились в Оксфорде. Она прознала об этом, когда у ее знакомых цаган пропал сынок. Было время конской ярмарки, и канал пестрел лодками и плоскодонками, где толкались продавцы и покупатели. Вдоль набережной Иерихона были развешаны уздечки, хомуты и прочая конская сбруя, а воздух, казалось, звенел от цокота копыт и азартных перебранок торговцев. Люра обожала конские ярмарки в Оксфорде. Во-первых, можно было задарма покататься на какой-нибудь лошади, если хозяин отвернется, а кроме того, ввязаться в какую-нибудь веселую заваруху или потасовку. На эту осень у нее были большие планы. Вдохновленная прошлогодним героическим угоном лодки, она решила на этот раз не останавливаться на достигнутом и, если повезет, попробовать, пока не поймали, уплыть на чужом ялике подальше. Например, куда-нибудь в Абингдон, где ее кухонная гвардия будет сеять ужас и разрушение среди местного населения. Но мечтам о широкомасштабных военных действиях так и не суждено было сбыться. Ранним сентябрьским утром, в сопровождении ватаги голодранцев, Люра фланировала вдоль набережной Иерихона. Деткам удалось разжиться сигареткой, одной на всех, так что честная компания важно пускала дым из ноздрей. Внезапно до ушей Люры донесся пронзительный вопль. -- Я тебя спрашиваю, мешок ты с дерьмом, куда ты смотрел? Люра узнала бы этот голос из тысячи. Так могла орать только одна женщина, потому что только одну женщину Господь наделил кузнечными мехами вместо легких и голосовыми связками из воловьей кожи. Люра пошарила в толпе глазами и мгновенно увидела ее. Мамаша Коста! Это она разок отвесила Люре пару таких затрещин, что у девочки несколько дней в голове звон стоял. Это она целых три раза щедрой рукой совала той же Люре душистые имбирные пряники. Это ее лодка на всю округу славилась своим блеском и великолепием. Среди цаганского племени семейство Коста по праву занимало особое положение, и мамаша Коста наполняла Люрино сердце безграничным восхищением, хотя и не без примеси некоторой настороженности, ибо лодка, так лихо угнанная прошлой осенью, принадлежала именно семейству Коста. Один из поварят, заслышав перебранку, привычно потянулся рукой за булыжником, но Люра быстро осадила его. -- Не лезь. Ты что, не видишь? Она разошлась не на шутку. Так влепит -- костей не соберешь. Но мамаша Коста была не столько рассержена, сколько напугана. Торговец лошадьми, которого она трясла за грудки, дрожал как осиновый лист и лепетал: -- Не знаю, видит Бог. Тут ведь он все крутился, рядом. А потом гляжу -- нет его, как сквозь землю провалился. -- Так ведь он же к тебе был приставлен! Тебе помогал, лошадь эту треклятую держал! -- Ну так и держал бы! Что ж он не держит? Сам куда-то сбежал посреди работы. Лучше бы он этого не говорил, потому что могучая рука мамаши Коста оборвала его на полуслове, а потом на бедолагу обрушился такой град ударов и оскорблений, что, втянув голову в плечи, он со всех ног бросился бежать. Вслед ему летели насмешки и улюлюканье лошадников, а перепуганный жеребенок, которого он держал под уздцы, прянул назад, наступая на зевак. Люра протолкалась сквозь толпу. -- Что случилось-то? -- спросила она у цаганенка, который смотрел на все происходящее, открыв рот. -- Чего она злится? -- Да Билли, сынок ее, пропал. Его, видать, мертвяки сманили, ну вот она и кричит. -- Мертвяки? Они что, в Оксфорде? Просияв от восторга, цаганенок обернулся к другим мальчишкам и призывно замахал чумазой рукой. -- Давай сюда! Слыхали? Она ничего не знает! Не знает про мертвяков! К ним уже проталкивались с полдюжины босоногих чертенят, и на физиономии у каждого была написана мрачная решимость. В воздухе запахло грозой. Люра швырнула окурок на землю и встала в боевую стойку. Альмы тоже не теряли времени даром, и рядом с лохматыми детскими головками грозно блеснули клыки, лязгнули когти, а кое-кто взъерошил на холке дыбом шерсть. Презирая жалкие цаганские примитивы и полное отсутствие фантазии, Пантелеймон обернулся драконом размером с сенбернара. Но битве не суждено было начаться. Расшвыривая цаганят направо и налево, мамаша Коста прорвалась к Люре и встала перед ней, как борец-тяжеловес, уперев руки в могучие бока. -- Может, ты знаешь? Билли моего не видала? -- Нет. Мы вообще только что пришли, правда, мэм. Альм мамаши Коста, ястреб, описывал круги над ее головой, зорко глядя по сторонам янтарными немигающими глазами. Люра перепугалась не на шутку. Ну какая, скажите на милость, цаганка станет так убиваться из-за того, что ее сынок куда-то делся? Ведь еще и двух часов не прошло. Здесь, в этом цаганском плавучем таборе, детей обожали и нещадно баловали. Любая мать могла быть спокойна: даже если ее малыш куда-то убежал, рядом всегда найдется пара добрых рук, которые не дадут его в обиду, защитят и обогреют как своего. И вот сейчас мамаша Коста, цаганка из цаганок, ломает руки и в панике ищет пропавшего Билли! Нет, решительно, здесь дело нечисто. Ничего не видя вокруг себя, мамаша Коста повернулась и нетвердыми шагами побрела вдоль пристани, вцепившись себе в волосы. Перед лицом такого отчаяния кровная вражда была забыта, и дети возбужденно зашушукались. -- Какие мертвяки-то? -- спросил маленький Саймон Парслоу, один из университетских. -- Сам как будто не знаешь. Которые детей воруют, -- отозвался давешний цаганенок. -- Они разбойники. -- Никакие они не разбойники, -- перебил его другой мальчишка. -- Скажешь тоже. Людоеды они, вот кто. Детей воруют, убивают и мертвых едят. Вот и называются мертвяками. -- Как едят? -- ахнул Хью Лофат, поваренок из колледжа Святого Михаила. -- Известно как. Только наверное не знает никто, -- ответил первый цаганенок. -- Они детей сманивают и уводят куда-то. А потом поминай как звали. -- Тоже мне, удивил, -- хмыкнула Люра. -- Да мы все это раньше вас знаем. И сколько времени уже в мертвяков и детей играем, кого хочешь спроси. Только их все равно никто не видел. -- Нет, видели! -- Врешь! Кто видел, ты, что ли? Почем ты знаешь, что их много? -- Чарли их видел в Бэнбери, -- сказала какая-то маленькая девочка. -- Там тетенька с ними разговаривала, а какой-то другой дядька ее сынка свел прямо из садика. -- Я тоже видел, -- поддакнул цаганенок Чарли. -- Ой, видел один такой, -- хмыкнула Люра. -- Ну и какие они? -- Ну, я близко-то не подходил, -- пошел на попятную Чарли. -- Я только их фургон видел. Белый такой. Они в него мальчишку завели -- и привет! Мертвяки всегда в таком фургоне ездят. -- А почему "мертвяки"-то? -- не унималась Люра. -- Они что мертвые? -- Они не мертвые, -- терпеливо объяснял ей цаганенок. -- Это дети потом мертвые, а они их жрут. Нам девчонка одна, знаешь, из Нортгемптона, рассказывала. Дескать, мертвяки эти туда явились, и все такое. Братика ее свели. Она, значит, спрашивает мертвяков, что вы, мол, с ним делать будете? А они ей прямо так и сказали: сожрем, дескать. Они детей жрут, все знают. Маленькая чумазая девчушка, стоявшая рядом с Люрой, оглушительно заревела. -- Это Билли сеструха двоюродная, -- пояснил Люре Чарли. -- Жалко ей братика, ясное дело. -- Кто из вас последним видел Билли? -- громко спросила Люра. Вверх взметнулся лес рук: -- Я! -- Я видел, как он Джонни Фиорелли помогал клячу эту продавать! -- Я тоже видела, как он печеные яблоки таскал. -- Как на лебедке катался в порту... Пытаясь разобраться в этой разноголосице, Люра все же сообразила, что последний раз Билли видели не позднее чем два часа назад. -- Что же это получается, -- ошарашенно произнесла девочка. -- Значит, совсем недавно, каких-нибудь два часа назад мертвяки были прямо здесь? Дети поежились, несмотря на теплое сентябрьское солнышко. Все вокруг было так хорошо знакомо: пестрая пристань, пропитанная запахами вара, лошадиного навоза и табака. Никто не знает, как мертвяки выглядят. Значит, мертвяком может оказаться любой. Именно этот несложный вывод Люра и попыталась донести до смятенных рядов своих слушателей. Распри были забыты перед лицом общего страха и общего врага. -- Они на вид ничем не отличаются от обыкновенных людей, -- возбужденно говорила девочка, -- раз средь бела дня орудуют. Ночью-то все кошки серы, значит, можно как угодно ходить. А днем незаметно надо, чтобы в толпе не отличить. Вот и получается, что мертвяки среди нас сейчас ходят. Вон тут сколько народу! А может, они и есть мертвяки. -- Да ну, -- не очень уверенно возразил ей кто-то из детей. -- Мы тут всех знаем. -- Ну, не здесь. Пусть не эти люди, пусть другие, -- не сдавалась Люра. -- Айда искать! Какой там фургон у них, белый? Как по команде босоногая ватага сорвалась с места, и охота началась. Вскоре к ним присоединились еще желающие, так что в общей сложности не менее трех десятков добровольных сыщиков шныряли по набережной, заглядывали в каждый угол, ворошили солому в денниках, кружились возле грузоподъемников в порту, врассыпную гоняли по прибрежному лугу, дружно висли на шатком мосту, рискуя сорваться в мутную зацветшую воду реки и, сверкая пятками, носились по узеньким улочкам Иерихона, где над жалкими кирпичными домишками вздымается каменная твердыня храма Святого Варнавы Отшельника. Впрочем, не будем обольщаться. Добрая половина сыскарей понятия не имела, кого они ищут, и, решив, что это "казаки-разбойники", гоняла со всеми вместе за компанию. Но другая половина, и Люра в том числе, думала иначе. Любая тень, мелькнувшая в проулке, или звук чужих шагов по мостовой отдавались тоскливой болью где-то под ложечкой, а в голове стучало: "Мертвяк!" Ну конечно же, никого они не нашли, но мысль об исчезнувшем Билли прогнала остатки веселья. День клонился к вечеру, пора было идти по домам. Поворачивая к колледжу Вод Иорданских, Люра и ее спутники-поварята увидели, что на набережной Иерихона, прямо перед лодкой семейства Коста, собралась возбужденная толпа цаган. Женщины плакали в голос, мужчины недобро поблескивали глазами, их альмы не в силах усидеть спокойно, с воем и шипением взвивались от малейшего шороха. -- Нет, сюда мертвяки не сунутся, -- уверенно сказала Люра маленькому Саймону Парслоу. Они уже вошли во двор колледжа Вод Иорданских. -- Девочка-то пропала, -- тихонько отозвался малыш Саймон. -- Какая еще девочка? Откуда? -- С рынка. Джесси Рейнолдс, дочка шорника. Она вчера пошла отцу рыбы купить на ужин и пропала. Ему лавку закрывать, а ее нет. Так и не вернулась. Они весь рынок обегали. -- А я почему не знаю? -- топнула ногой Люра, до глубины души возмущенная тем, что нерадивые вассалы не доложили ей обо всем сразу же. -- Ну, это только вчера вечером было. Может, она уже дома. -- Бежим проверим! -- рванулась к воротам Люра, но не успела она и шагу ступить, как привратник цепко взял ее за руку. -- Никуда ты не пойдешь. Не велено. -- Кем не велено? -- Знамо дело кем. Их милостью магистром не велено. Как придет, говорят, Люра, так ты ее, Шустер, больше никуда не пускай. -- Сперва поймай! С этими словами Люра вырвала руку и, весело крича: "Не догонишь, не догонишь!" -- припустила вниз по улице, к маленькой площади перед крытым рынком, где обычно разгружали товарные фургоны. Время было позднее, почти все разъехались, но у ворот рынка, прямо напротив стены колледжа Святого Михаила, стояла кучка подростков. Одного из них, шестнадцатилетнего верзилу, Люра знала и трепетно уважала за редкостное умение плеваться дальше всех. Она скромно встала в сторонке, ожидая, пока на нее обратят высочайшее внимание. -- Ну? Чего надо-то? -- спросил ее кумир, шикарно выпуская табачный дым из ноздрей. -- Это правда, что Джесси Рейнолдс пропала? -- Тебе-то что за дело? -- Просто в Иерихоне тоже сегодня человек пропал. -- Эка невидаль, цаган пропал! Да они после конской ярмарки все поразбегутся! Ищи ветра в поле. -- И коней с собой прихватят, -- хохотнул один из подростков. -- А вот и нет, -- робко возразила Люра. -- Это ведь не взрослый цаган, а мальчик. Они его весь день искали. Говорят, мертвяки сманили. -- Кто-кто? -- Мертвяки, вот кто. Что, не слышал разве? И, поскольку мальчишки об этом действительно ничего не слышали, Люра обрела в них благодарную аудиторию, а кое-какие их замечания благоразумно пропустила мимо ушей. -- Выдумают тоже, мертвяки какие-то, -- недоверчиво буркнул Люрин кумир по имени Дик. -- Сказки это все цаганские. -- Мертвяков видели в Бэнбери, совсем недавно, недели две назад, -- настаивала Люра. -- И там пропало пятеро детей. А сейчас они, наверное, до Оксфорда добрались. Спорить могу, Дженни они сманили. -- А ведь точно, -- задумчиво отозвался один из подростков. -- Мне еще тетка рассказывала, что по дороге на Каули, что ли, мальчонка пропал. Тетка там рыбой жареной торгует, вот и слыхала. Но только мертвяки тут ни при чем. -- А вот и при чем! -- взвилась Люра. -- Цагане же их видели! Они детей крадут, потом их убивают и мертвых... Внезапно она замерла на полуслове. В памяти ее всплыл тот странный вечер, когда она пряталась в шкафу рекреации. Лорд Азриел показывал ученым слайды, и там еще был какой-то человек с жезлом в руках, а этот жезл словно бы притягивал поток света. А вот позади него виднелась еще одна маленькая фигурка, но вокруг нее света было намного меньше. И лорд Азриел еще сказал, что это ребенок, а когда кто-то спросил про рассечение, он ответил, что ребенок целый и что это почему-то для них особенно важно. Люра знала, что рассечение -- это что-то вроде операции, когда тебе что-нибудь отрежут. И внезапно еще одна мысль пронзила все ее существо: Роджер! Где Роджер? Почему она не видела его с самого утра? Ее охватила паника. Пантелеймон, обернувшийся карликовым львом, спрыгнул с ее плеча на мостовую и негромко рыкнул. Рассеянно кивнув мальчишкам у ворот рынка, Люра, словно в забытьи, медленно побрела вниз по улице, а потом побежала, все быстрее и быстрее, так что Пантелеймон, теперь уже гепард, не поспевал за ней. Через мгновение она стояла на пороге колледжа Вод Иорданских. Старый лицемер Шустер притворно вздохнул: -- Мне пришлось обо всем доложить их милости магистру. Да уж, Люра, не хотел бы я сейчас быть на твоем месте. Нагорит тебе. -- Где Роджер? -- требовательно спросила Люра. -- Почем же я знаю. Тоже, поди, гоняет где-нибудь. Ну, ничего, обер-лакей Кавсон ему пропишет, дай срок... Не дослушав болтливого старика, Люра бросилась на кухню. -- Вы Роджера не видели? -- кричала она, задыхаясь от влажного чада. -- Люра, не путайся под ногами, -- шуганул ее повар. -- И без тебя дел по горло. -- Где Роджер? Его кто-нибудь видел сегодня? Слова ее тонули в грохоте кастрюль. Главный повар отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. -- Да неужели же его никто не видел?! Кондитер Берни попытался было утихомирить разъяренную Люру, но она, заливаясь злыми слезами, ничего не хотела слушать. -- Они схватили его! Мертвяки схватили Роджера! Гады, гады, я убью их! А вам плевать, вам всем плевать! -- Тише, тише, Люра, нам вовсе не плевать... -- А я говорю, плевать! Он пропал, а вы сидите тут, не ищите его! Как я вас всех ненавижу! -- Уймись, девочка. Никуда твой Роджер не делся. Заигрался и спит, наверное, где-нибудь. У нас правда дел по горло. Через час надо ужин подавать, у господина магистра сегодня прием в личных покоях, там и накрыть велено. Значит, главный повар будет сам подавать, а еще, не дай бог, остынет какое кушанье. Ты же умница, все понимаешь. Найдется твой Роджер, никуда... Не дожидаясь продолжения, Люра опрометью бросилась вон из кухни, своротив по дороге гору серебряных колпаков для блюд. Сопровождаемая грохотом посуды и проклятиями поваров, она кубарем скатилась по лестнице, выскочила во двор и помчалась дальше, мимо Храмины, мимо Палмеровой башни, прямиком к самым старым постройкам колледжа, располагавшимся вокруг площади Яксли. Гепард-Пантелеймон не отставал от девочки ни на шаг. Перескакивая через две ступеньки, они взлетели вверх по двенадцатой лестнице, где под самой крышей находилась Люрина комнатка. Она ногой распахнула дверь, ворвалась внутрь, подтащила к окну деревянный стул и вылезла на крышу. Вернее, сначала спрыгнула в неширокий освинцованный водосток, он проходил точно у нее под окном, а уж потом, цепляясь руками и ногами за шершавые черепицы, вскарабкалась на самый гребень крыши. Тут Люра выпрямилась в полный рост, сжала кулаки и пронзительно завизжала. Обернувшийся грачом Пантелеймон, который, будучи на крыше, любому обличью предпочитал птичье, описывал круги у нее над головой и оглушительно каркал. Предзакатное небо вобрало в себя все оттенки оранжевого: персиковые, кремовые, золотисто-розовые облака хотелось лизнуть, так они были похожи на фруктовый пломбир, а Оксфорд пытался дотянуться до них своими шпилями и башнями. На восток и на запад от города тянулись густые леса: с одной стороны -- чащобы Шато-Вер, с другой -- Уайтхэма. Вороний грай и звонившие к вечерне колокола сливались в единую мелодию, а чуть позднее к ней присоединился все нарастающий рокот двигателя, возвещавший, что вечерний дирижабль Королевских Почтовых Авиалиний отправился в Лондон. Люра следила глазами за блестящей точкой, которая вдруг взмыла над колокольней церкви Святого Михаила и, становясь все меньше, меньше, меньше, совсем истаяла в вечернем небе. Девочка опустила голову и посмотрела вниз, на исчерченный длинными тенями внутренний двор. Близился вечер. Облаченные в докторские мантии и шапочки профессора неспешным шагом шли в Трапезную, и у каждого на плече сидел его альм, а если не сидел, то либо семенил рядом, либо вился над головой. Витражные стекла парадной залы озарились неярким светом -- это слуги одну за другой зажигали лигроиновые лампы. Прозвенел звонок -- лакеи начали накрывать столы. Значит, через полчаса ужин. Вот он, безмятежный Люрин мир. Как страстно она желала удержать его! Но все вокруг неотвратимо менялось. Кто-то чужой вторгся в этот милый сердцу покой. Кто-то страшный воровал детей. Люра опустилась на гребень крыши и уперлась подбородком в коленки. -- Спасать их надо, Пантелеймон. Сидя на печной трубе, грач-Пантелеймон прокаркал: -- Р-р-риск! -- Сама знаю, а что делать? -- Пр-р-рипоминаешь, что говор-р-рили в Р-р-реакреации? -- Про что? -- Пр-р-ро Ар-р-ктику, про ребенка, про то, что он Серебристую Пыль не притягивает. -- Да, только они еще сказали, что ребенок целый. Понимаешь, о чем речь? -- Понимаю. Речь о том, что они собираются сделать с Роджером, с цаганятами, со всеми детьми, которых похитили. -- И что, по-твоему, они собираются сделать? -- А что, по-твоему, означает "целый ребенок"? -- Ну, не знаю. Может, бывает целый, а бывает пополам разрезанный, так, наверное. Чушь это. Они, скорее всего, используют этих детей, как рабов, так от них проку больше. Посылают их в какое-нибудь гиблое место, например на урановые рудники. Взрослые-то там помрут, им это невыгодно, а дети стоят дешево. -- Если ты хочешь знать мое мнение, то... Но мнение Пантелеймона Люре узнать так и не довелось, потому что снизу раздалось громогласное: -- Люра! Живо вниз, кому говорят! Кто-то с бешеной силой забарабанил в окно ее комнаты. Люра мгновенно узнала и голос и руку: миссис Лонсдейл, экономка колледжа Вод Иорданских, с которой шутки были плохи. Прятаться бессмысленно, надо возвращаться. С каменным лицом Люра съехала со ската крыши вниз, снова влезла ногами в водосток, подтянулась на руках и вскарабкалась на подоконник. Миссис Лонсдейл наполняла водой маленький щербатый тазик для умывания. Старые трубы немилосердно выли и стонали, но все эти звуки тонули в шквале упреков, которые обрушились на Люрину голову. -- Тебе сколько раз говорено, чтобы ты не смела туда лазать! Вы только посмотрите на нее! Юбка грязная, сама чумазая. Живо раздевайся и давай-ка мойся, пока я тебе достану что-нибудь на смену. Господи, найти бы что-нибудь поцелее. Ведь все же разодрала! Она же как человек не может! Никакого порядка. У Люры не было ни малейшего желания ввязываться в разговор и спрашивать мнение Лонсдейл, а с какой, собственно, стати она должна мыться и переодеваться. Кроме того, спрашивай не спрашивай, от взрослых все равно не добьешься толку. Она стащила платье через голову, швырнула его на кровать и начала водить по лицу и шее мочалкой, не особенно заботясь о результате. Пантелеймон, став из грача волнистым попугайчиком, подбирался все ближе и ближе к лежащему на полу альму миссис Лонсдейл -- невозмутимому лабрадору, тщетно пытаясь его раздразнить. -- А в шкафу-то у нее что! Батюшки мои! Все комом-жомом, хоть бы что на плечики повесила. Нет, вы посмотрите на это! Посмотри сюда, посмотри туда... А если Люра никуда не хотела смотреть? Не открывая глаз после умывания, она нашарила рукой полотенечко и прижала его к лицу. -- Так, гладить некогда, пойдешь в мятом. Сама виновата. Силы небесные! А коленки! Посмотри, на что они похожи! -- Не буду я никуда смотреть, -- буркнула Люра. Миссис Лонсдейл отвесила ей звучный шлепок. -- А ну, живо! Мойся дочиста. -- С какой стати, -- не выдержала Люра. -- Я сроду коленки не мою! Кто на них будет смотреть-то? И вообще никуда я не пойду. Вам всем до Роджера никакого дела нет. Одной мне есть. Снова последовал звучный шлепок. -- Думай, что говоришь, мисс Люра! Это мне-то до Роджера дела нет? Я в девичестве Парслоу, мы с отцом Роджера двоюродные. Но ты-то об этом ничего не знаешь. Зачем тебе? Ты же у нас умнее всех. И заруби себе на носу: Роджер мне родня, и я о нем забочусь. Я и о тебе забочусь, хотя, видит Бог, ты этого не ценишь. Она схватила мочалку и так яростно принялась тереть Люрины коленки, что кожа на них стала пунцовой. Коленки теперь сверкали чистотой и немилосердно саднили. -- Тебя сегодня зовет сам магистр. Гости у него. Будешь с ними ужинать. Смотри веди себя как следует. К старшим не приставай. Как спросят -- отвечай вежливо, тихим голосом. Не бычься, улыбайся, как хорошая девочка. И не вздумай плечами пожимать, как ты у нас любишь. Миссис Лонсдейл проворно натянула на худенькие Люрины плечи парадное платье, несколько раз одернула подол, пытаясь расправить юбку, потом выудила из ящика комода обрезок красной ленты, схватила расческу с острыми зубьями и попыталась заплести Люре волосы. -- Ох, матушки мои, предупреди они меня пораньше, мы бы головку помыли. Эх, незадача. Ну ладно, может, близко никто подходить не будет. А ну-ка, стой пряменько. Так. Где твои парадные туфли? Пять минут спустя принаряженная Люра робко стояла на пороге величественного, хотя и чуть излишне помпезного здания, выходившего фасадом на площадь Яксли. С другой стороны к дому примыкал библиотечный сад. Именно здесь и располагались личные покои магистра. Пантелеймон, сама кротость и благовоспитанность, горностаем обернулся вокруг Люриной лодыжки. Дверь отворилась, и на пороге вырос Козинс, камердинер магистра и Люрин злейший недруг. Но на сегодня враждующие стороны принуждены были заключить перемирие и вступить в переговоры. -- Миссис Лонсдейл велела мне прийти, -- тихонько сказала Люра. -- Правильно велела. -- Козинс пропустил Люру внутрь. -- Давай-давай. Тебя ждут в гостиной. Он проводил ее в большую комнату, окна которой выходили в тенистый библиотечный сад. Последние лучи предзакатного солнца играли на тяжелых рамах картин, плясали на старинных серебряных кубках. Люра вспомнила, что магистр -- страстный коллекционер. Взглянув на гостей, она сразу же поняла, почему парадный ужин проходит в личных покоях, а не в столовой колледжа: дело в том, что среди гостей были дамы. -- А вот и Люра, -- приветливо сказал магистр. -- Наконец-то. Козинс, приготовьте для нее сок или какой-нибудь морс. Леди Ханна, позвольте представить вам нашу Люру. Это племянница лорда Азриела, которого вы, несомненно, хорошо знаете. Леди Ханна, директриса одного из женских колледжей Оксфорда, Люре сразу не понравилась -- седовласая старуха с альмом-мармозетом, но, стараясь вести себя как подобает благовоспитанной барышне, девочка присела перед ней в почтительном реверансе. Потом Люру представили другим гостям, но все они, как на подбор, были скучными -- какие-то ученые из каких-то колледжей. Наконец магистр подвел ее к сидевшей в креслах молодой даме и отрекомендовал: -- Миссис Кольтер, позвольте представить вам нашу Люрушку. Люра, поздоровайся с миссис Кольтер. -- Здравствуй, Люра, -- негромко сказала гостья. Люра смотрела на нее во все глаза. Длинные темные волосы обрамляли ее прелестное молодое лицо, а на коленях у незнакомки сидел маленький золотистый тамарин. Глава 4. Веритометр -- Если за ужином нас посадят вместе, -- миссис Кольтер чуть подвинулась, приглашая Люру сесть рядом с собой, -- будешь мне подсказывать, что каким ножом и какой вилкой едят, хорошо? А то я от всего этого великолепия немножко растерялась, -- сказала она, обводя глазами покои магистра. -- Вы, наверное, ученая? -- спросила Люра, чуть споткнувшись на последнем слове. Дело в том, что к женщинам-ученым наша барышня, истинное дитя колледжа Вод Иорданских, относилась с некоторым снобизмом, считая их чем-то несерьезным, вроде цирковых собачек-математиков. Среди сегодняшних гостей, кстати, присутствовала парочка старых ученых грымз, но миссис Кольтер была не такова. Ослепительно прекрасная, утонченная, душистая, она казалась существом из другого мира, и Люра, глядя на нее во все глаза, знала наперед, что услышит "нет". -- Н-нет, не совсем. Я действительно связана с колледжем леди Ханны, но в Оксфорде бываю редко. По работе мне часто приходится разъезжать. А чем ты занимаешься? Ты все время живешь здесь, в колледже? Пяти минут не прошло, как миссис Кольтер была в курсе всех перипетий бурной люриной жизни: она узнала о ее излюбленных местах для прогулок по крышам, о великой битве при глиняном карьере, о том, как Люра и Роджер хотели поймать и зажарить грача, оказавшегося при ближайшем рассмотрении вороной, о стратегических планах по угону цаганской лодки в Абингдон и еще о множестве других вещей. Понизив голос до заговорщицкого шепота, Люра поведала незнакомке о своих невинных играх в склепе. -- Ко мне ночью явились. Страшные, у всех головы отрезаны. Сказать ничего не могут, только, знаете, хрипят так и все пальцами в меня тычут. Я догадалась, чего они хотят, на следующее утро побежала и все сделала, как было, а то бы они меня, наверное, убили, правда-правда! -- Какая ты отважная! -- В голосе миссис Кольтер звенело восхищение. Разговор продолжался и за ужином, во время которого они сидели рядом. К своему соседу слева, а им оказался старенький библиотекарь, Люра просто повернулась спиной, настолько она была поглощена разговором с новой знакомой. После ужина, когда дамам подали кофе, леди Ханна спросила: -- Скажи мне, детка, кто-нибудь намерен позаботиться о твоем дальнейшем образовании и воспитании? Люра подняла на нее непонимающие глаза и собралась было пожать плечами, но вовремя осеклась. -- Почем я... то есть я не знаю. Вряд ли, зачем? Потупив очи долу, она продолжала голоском пай-девочки: -- Мне бы очень не хотелось кого-то обременять. Потом, это же очень дорого. Наверное, я просто и дальше буду жить в нашем колледже, а профессора смогут со мной заниматься, когда у них есть свободное время. У них так много свободного времени, если честно... -- А твой дядюшка, лорд Азриел, что-нибудь говорит о твоем будущем? -- поинтересовалась одна из присутствующих мымр в очках. -- Конечно говорит, -- гордо ответила Люра. -- Только не про школу. Он говорит, что возьмет меня на Север, в свою следующую экспедицию. -- Да, я тоже об этом слышала, -- негромко проронила миссис Кольтер. Люра заморгала глазами. Ученые дамы чуть подобрались, а их альмы либо из деликатности, либо, как решила Люра, из глупости, только обменялись многозначительными взглядами. -- Я на днях встретила его в Королевском Институте Арктических Исследований, -- невозмутимо продолжала прелестная гостья. -- Собственно, из-за этого разговора я и приехала в Оксфорд. -- А вы тоже исследователь? -- прошептала Люра. -- В какой-то мере. Мне приходилось несколько раз бывать на Севере. В прошлом году, например, я в течение трех месяцев проводила наблюдения за северным сиянием. Наша научная база находилась в Гренландии. Итак, сердце Люры было покорено окончательно и бесповоротно. Она, как завороженная, слушала упоительные рассказы миссис Кольтер об эскимосских иглу изо льда и снега, об охоте на моржей, о лапландских ведуньях. Разве эти синие чулки из оксфордских колледжей могли поведать Люре что-нибудь хоть в половину столь же интересное? Конечно нет. Так что им оставалось только сидеть да молчать, прихлебывая свой кофе. Ужин подошел к концу, гости засобирались. Магистр, отведя Люру в сторону, украдкой шепнул ей: -- Не спеши, детка, мне нужно поговорить с тобой. Подожди меня в кабинете, я сейчас поднимусь. Это ненадолго. Люра, сонная, но заинтригованная, послушно пошла вслед за Козинсом. Недоверчивый камердинер пропустил ее в кабинет, но дверь прикрывать не стал и, провожая гостей, несколько раз поглядывал наверх, чтобы убедиться, что в кабинете все в порядке. Люра пыталась из окна разглядеть миссис Кольтер, но в темноте ничего не могла разобрать. Дверь хлопнула. Это вошел магистр. Он грузно опустился в кресло у камина. Альм-ворона примостилась на спинке, как на насесте, ее старые мудрые глаза смотрели на девочку. В комнате было тихо, только потрескивали дрова в камине да чуть шипела лигроиновая лампа. -- Ты сегодня весь вечер не отходила от миссис Кольтер, -- начал магистр. -- Тебе было с ней интересно? -- Да. -- Миссис Кольтер -- дама весьма замечательная. -- Она такая чудесная! Я таких людей никогда в жизни не встречала! Магистр тяжело вздохнул. В своей черной мантии он был так похож на старого мудрого ворона, что казался копией собственного альма. Люре вдруг подумалось, что недалек тот день, когда и он займет свое место в усыпальнице под домовой церковью, и какой-нибудь чеканщик будет выбивать изображение вороны на бронзовой пластине, врезанной в крышку гроба, а над каменной нишей появятся два новых имени. -- Я долго откладывал этот наш разговор, Люра, -- помолчав, сказал магистр. -- Я не хотел торопить события, но теперь, боюсь, нам их уже придется догонять. Дитя мое, здесь, за стенами колледжа Вод Иорданских, ты была в безопасности. И, мне думается, жизнь твоя текла светло и радостно. Подчас ты не слушаешься, шалишь, но мы все любим тебя и верим, что ты очень хорошая девочка. Господь одарил тебя добрым сердцем и крепким духом. Поверь мне, Люра, он сделал это не зря; и то и другое тебе вскоре очень понадобится. Понадобится там, в большом мире, от которого я так хотел уберечь тебя в нашей обители. Да, видно, время пришло. Люра забеспокоилась. Ее что, отсылают? -- Ты уже большая девочка, ты понимаешь, что рано или поздно тебе пришлось бы подумать о школе, -- продолжал старец. -- Конечно, мы стараемся с тобой заниматься, но не систематически, и не так глубоко, как хотелось бы. Кроме того, наше знание особого рода, тебе нужно совсем другое. Есть вещи, которым старики вроде меня научить просто не могут. А ты взрослеешь. Можно было бы отдать тебя на воспитание в какую-нибудь добропорядочную семью, и они бы, спору нет, заботились о тебе, но ведь ты не кухаркина дочка. Тебе предначертан иной путь. Постарайся понять меня, девочка. Боюсь, что та глава твоей жизни, которая связана с колледжем Вод Иорданских, подошла к концу. -- Нет, нет, -- испуганно замахала руками Люра. -- Зачем вы так? Я никуда не хочу уезжать. Я хочу остаться здесь навсегда! -- Когда мы молоды, -- улыбнулся магистр, -- то с такой легкостью произносим слово "навсегда"! Тогда мы уверены, что наш мир всегда будет таким, каков он сейчас. А это не так. Годы идут. И через пару лет ты из подростка превратишься в девушку, юную леди. И тебе вряд ли будет по-прежнему легко и привольно в колледже Вод Иорданских. Поверь мне, Люра, я знаю, что говорю. -- Но ведь это мой дом! -- Он был твоим домом. А теперь тебе нужен новый. -- Только не пансион. Я не поеду в пансион. -- Не горячись. Пойми, что тебе нужно женское общество, женское влияние. Слова о "женском обществе" вызвали в памяти Люры образы давешних ученых грымз, и ее передернуло от отвращения. Бог ты мой, променять славу и величие колледжа Вод Иорданских... на что? На закопченные кирпичные домики где-то на северной окраине Оксфорда, кажется, именно там находится этот их идиотский пансион для девочек. Женский колледж! Представляю себе! Куча старых дур в вылинявших юбках, пропахших вареной капустой и нафталином. Весь этот "ряд волшебных изменений милого лица" не укрылся от внимательного взгляда магистра, да и глаза Пантелеймона, который из горностая превратился в ощеренного хорька, красноречиво блеснули яростным огнем. -- А если такой женщиной будет, скажем, миссис Кольтер? -- осторожно спросил старик. Коричнево-бурый мех хоря-Пантелеймона в мгновение ока сменился белоснежной горностаевой шубкой. Люра спросила, не в силах поверить собственным ушам: -- Честно? -- Кроме того, она ведь знакома с лордом Азриелом. Ты же знаешь, твой дядя очень печется о твоем благе, поэтому, когда он рассказал о тебе миссис Кольтер, она сама предложила ему взять тебя... на воспитание. Кстати, имей в виду, что она вдова. Ее супруг погиб при трагических обстоятельствах несколько лет назад. Это я к тому, чтобы ты не задавала ей лишних вопросов. Люра с готовностью кивнула и спросила, едва веря своему счастью: -- Она и вправду собирается... взять меня? -- А ты сама этого хочешь? -- Да! Ужасно! Магистр с улыбкой смотрел на приплясывающую от возбуждения девочку. Улыбка на его лице была таким редким гостем, что он почти разучился улыбаться. И если бы сейчас кто-нибудь взглянул на сидящего в кресле старца (Люра, по крайней мере, этого не сделала), то он бы не догадался, смеется магистр или... плачет. -- Значит, теперь спросим саму миссис Кольтер. Он, кряхтя, встал, вышел из кабинета и, немного погодя, вернулся в сопровождении дамы с золотистым тамарином. Люра бросилась к ней навстречу. Миссис Кольтер нежно улыбнулась девочке, а ее альм задорно подмигнул ей, обнажая в приветственной гримаске мелкие белые зубы. -- Прошу садиться, -- пригласил магистр, предлагая даме кресло. Миссис Кольтер легонько погладила Люру по волосам, и девочка почувствовала, как по всему ее телу разливается горячая волна, даже щеки зарделись румянцем. Опустившись в кресло, гостья грациозно поднесла к губам рюмку брантвейна и лукаво спросила: -- Итак, Люра, насколько я понимаю, отныне у меня есть помощница, да? -- Да! -- выпалила Люра. Она бы сказала "да" на что угодно. -- Но у меня очень много дел... -- Я буду все делать. -- И я часто в разъездах. -- Я тоже буду ездить. -- А если это опасно? Возможно, мне придется поехать на Север. Люра несколько раз беспомощно пыталась хватать ртом воздух и, наконец-то обретя дар речи, выдохнула. -- Скоро? Когда? Миссис Кольтер серебристо рассмеялась. -- Поживем -- увидим. Только, дружочек мой, придется изрядно потрудиться и заняться математикой, штурманским делом, научиться ориентироваться по звездам. -- Мы будем с вами... то есть вы меня сами будете учить, да? -- Да. А ты будешь помогать мне делать записи и кое-какие расчеты. В общем, бумажная работа. Я тебе потом все объясню. Кроме того, мы тебя приоденем, нам ведь придется выезжать, выходить в свет, встречаться с очень важными людьми. Так что дел у нас много, Люра. -- Пускай. Я буду очень стараться. -- Конечно! И в один прекрасный день ты вернешься в Оксфорд, в эти стены, но уже не маленькой девочкой, а прославленным путешественником, да? А сейчас давай-ка ложись побыстрее спать. Мы улетаем завтра на рассвете, с первым же дирижаблем, так что спокойной ночи, детка. -- Спокойной ночи, -- выпалила Люра и побежала из комнаты, но у самой двери взыгравшие вдруг зачатки хорошего тона заставили ее притормозить. -- Спокойной ночи, магистр. -- Спокойной ночи. Спи сладко, -- кивнул ей старик. -- Спасибо! Спасибо огромное. -- Люра вновь устремила сияющие счастьем глаза на миссис Кольтер. *** Наконец ей удалось заснуть, хотя Пантелеймона все не брал угомон, так что пришлось дать ему тумака, а он в ответ на это из вредности обернулся ежиком и улегся рядом с Люрой в кровать. Но спали они недолго, потому что вдруг девочка почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо. -- Проснись, девочка, да проснись же! В неверном свете свечи Люра разглядела склоненное над собой лицо экономки Лонсдейл, которая быстро приложила ей палец к губам: -- Ш-ш-ш... Быстренько вставай. Магистр приказал тебе до завтрака явиться к нему в кабинет, только так, чтобы никто не заметил. Обогнешь дом сзади и зайдешь внутрь через стеклянные двери, со стороны библиотечного сада, поняла? Давай, давай, просыпайся. У Люры весь сон как рукой сняло. Она понятливо кивнула и сунула босые ноги в стоявшие перед кроватью туфли, которые заботливо приготовила экономка. -- Так, умываться некогда, это все потом, -- хлопотливо говорила миссис Лонсдейл. -- Шустренько беги к магистру, а потом сразу назад. А я пока начну собирать твои вещи. Господи, еще же платье надо приготовить! Ну, что ты стоишь? Люра выскочила во внутренний двор колледжа и зябко поежилась. В узком прямоугольнике ночного неба над головой еще мерцали бледные звезды, но на востоке, над крышей трапезной, тьма словно бы выцвела. Занимался рассвет. Люра проскользнула в библиотечный сад и на мгновение застыла, не в силах отвести взгляд от ажурных шпилей храмины. Вон те серебристо-зеленые купола -- это корпус Шелдона, а вот эта белая крыша, похожая на гигантский китайский фонарик, -- библиотека. Последний раз она видит все это... Сердце девочки вдруг заныло от тоски. В темном окне кабинета мелькнул свет. Опомнившись, Люра подкралась к дверям и легонько забарабанила по стеклу. Ее ждали. Дверь мгновенно приоткрылась. -- Умница, что пришла. Так. У нас очень мало времени. Магистр плотно задернул на стеклянных дверях шторы. Взглянув на его черную мантию, Люра подумала, что он, наверное, даже не ложился. -- Я что, никуда не еду? -- встревоженно спросила девочка. -- Едешь, -- устало проронил магистр. -- Ничего, дружочек мой, не попишешь. Люре показалось вдруг, что и слова эти, и голос старика звучат как-то очень странно. -- Вот что, детка. Ты должна дать мне слово, что никогда и никому не покажешь то, что я тебе сейчас дам. -- Клянусь. Шаркая ногами, магистр подошел к бюро и вынул из ящичка какой-то предмет, завернутый в кусок черного бархата. Держа его на ладони, старик размотал тряпицу, и Люра увидела не то бронзовый, не то медный диск с хрустальной полусферой в центре. Он был похож на морской компас, только маленький, не больше будильника. -- Что это такое? -- с любопытством спросила Люра. -- Это веритометр, детка, вещь очень редкая. Во всем мире их всего шесть. Ради всего святого, Люра, никому его не показывай. Никому -- значит, и миссис Кольтер тоже. Твой дядя... -- А этот... веритометр, он для чего? -- перебила старика Люра. -- Veritas по-латыни "истина". Он поможет тебе узнать истину. Только тебе самой придется научиться читать по нему, как по книге. Теперь беги. Уже светает, не дай бог, заметит кто. Он аккуратно завернул диковинный подарок в тряпицу и протянул его Люре. Несмотря на небольшой размер, веритометр оказался на удивление тяжелым, так что девочка его едва не уронила. Магистр взял Люрино личико в ладони и на мгновение притянул девочку к себе. Она мелко заморгала и чуть дрогнувшим голосом спросила: -- Я перебила вас, когда вы говорили о дяде. -- Просто твой дядя несколько лет назад преподнес веритометр в дар нашему колледжу. Может статься... Закончить фразу он так и не успел, в дверь негромко постучали и Люра почувствовала, как вздрогнули руки старика. -- Все, детка, пора, -- произнес он чуть слышно. -- Нашим миром правят могущественные силы. Они играют судьбами людей, и игры эти много опаснее, чем может показаться. Часто мы не властны над своей судьбой. Заклинаю тебя, Люра, слушай только голос своего сердца. Храни тебя Бог, дитя мое, храни тебя Бог. -- Спасибо, -- тихонько прошептала Люра. Прижимая к груди увесистый сверток, она проскользнула через стеклянные двери в библиотечный сад и в последний раз оглянулась на окна кабинета. Старая ворона-альм магистра зорко смотрела ей в след. Уже совсем рассвело и воздух был полон утренней свежести. -- Что ты еще приволокла? -- пыхтя, спросила миссис Лонсдейл, налегая всем телом на крышку старого чемодана. Наконец замки защелкнулись, и экономка перевела дух. -- Мне магистр дал. Можно это положить в чемодан? -- Ну уж нет, я его еле закрыла. Не беда, сунешь свой подарок в карман пальтишка. И давай, живо-быстро в столовую, там тебя с фонарями ищут! *** Люра распрощалась со слугами, вернее, с теми немногими, кто был в этот ранний час на ногах, обняла миссис Лонсдейл и только тут вспомнила о Роджере, вспомнила впервые с того момента, как в ее жизни появилась миссис Кольтер. Сколько же всего произошло за один только вечер! И вот она уже сидит -- где бы вы думали? -- в дирижабле и смотрит в окошко, а горностай-Пантелеймон острыми коготками царапает ее коленки, потому что он тоже хочет смотреть в окошко, а задние лапки, как на грех, скользят. В кресле рядом с Люрой сидит миссис Кольтер, она очень занята и с головой погружена в какие-то документы. Но вот бумаги отложены в сторону, и обе спутницы увлеченно беседуют. О, какая это упоительная беседа! Не о Севере, нет. На этот раз миссис Кольтер рассказывает завороженной Люре о Лондоне, о балах, ресторанах, о дипломатических раутах, о влиятельных друзьях в министерстве, об интригах в правительстве и Парламенте. Весь этот светский калейдоскоп поражает Люрино воображение ничуть не меньше, чем мелькающие за окном пейзажи, она даже не знает, что интереснее: смотреть или слушать, ведь абсолютно все, что произносит миссис Кольтер, источает аромат взрослости, одновременно пугающий и маняще-прекрасный аромат изысканно-утонченной светскости. Дирижабль совершает посадку в Фольксхолле, затем паром перевозит их на противоположный берег широкой мутной реки, затем набережная и роскошный жилой дом, где швейцар, увешанный медалями, почтительно приветствует миссис Кольтер и подмигивает Люре, которая смеривает его за это ледяным взглядом. И, наконец, квартира... От восторга Люра лишь восхищенно ахнула. Нельзя сказать, что в течение всей своей коротенькой жизни она не знала, что такое красота. Разумеется, знала. Но это была красота Оксфорда, красота колледжа Вод Иорданских, исполненная величия и помпезности, красота, в которой явственно звучало мужское начало. В колледже Вод Иорданских все поражало взор, а не ласкало его. Квартира миссис Кольтер взор не просто ласкала -- она его нежила. Сквозь огромные окна лился солнечный свет, нежно гладя золотисто-белый узор на обоях... По стенам поблескивали резными золочеными багетами прелестные картины, из старинной рамы смотрело зеркало, причудливые бра кокетливо прятали яндарические лампочки под оборками и рюшами абажуров. Оборки были всюду: на диванных подушках, на занавесках, на затканных цветочками ламбрекенах. Под ногами, словно усыпанная листьями изумрудная лужайка, раскинулся пушистый ковер, и, как показалось неизбалованным подобной прелестью Люриным глазам, каждая полочка, каждый столик в этом гнездышке служил только для того, чтобы на нем пели, плясали, принимали изящные позы фарфоровые пастушки и арлекинчики или стояли крошечные китайские шкатулочки. Заметив Люрин восторг, миссис Кольтер улыбнулась. -- Да, Люра, -- пропела она, -- здесь все совсем по-другому, правда? Ну, давай же, снимай пальто. С дороги нужно принять ванну. А потом мы пообедаем и пойдем по магазинам. В ванной Люру ждали новые чудеса. Ей, привыкшей мыться в щербатом тазу, не знавшей, что на свете бывают разные сорта мыла, а не только дешевое желтое, почти не дающее пены под чахлой струйкой воды, которая почему-то никогда не бывает горячей, только еле теплой, зато ой как часто бывает бурой от ржавчины, вдруг открылась новая сторона мытья. Оказывается, вода может быть горячей, душистое розовое мыло можно взбивать в ароматную пену, а пушистые банные полотенца на ощупь могут оказаться нежнее лебяжьего пуха. Из чуть запотевшего зеркала, подсвеченного тремя розовыми фонариками, на Люру смотрела какая-то новая, незнакомая девочка, которую Люра не узнавала. Пантелеймон, сидя на бортике ванны, пытался обернуться золотистым тамарином и корчил Люре уморительные рожи, за что немедленно был засунут в мыльную воду. Внезапно девочку пронзила одна мысль: веритометр! Она же бросила пальтишко в комнате, совсем позабыв, что в кармане его лежит предмет, который магистр велел никому не показывать. Никому, вспомнила вдруг она, это значит, и миссис Кольтер. И что же ей делать? Кого ей слушать? Миссис Кольтер была так добра, так мила, так необыкновенно умна... А магистр? Она же своими глазами видела, как он пытался отравить дядю Азриела! Так на чьей же она стороне? Наскоро вытершись, Люра бросилась в гостиную, где на кресле по-прежнему лежало ее пальтишко, лежало в точности так, как она его оставила. -- Ну, -- спросила миссис Кольтер, грациозно входя в комнату, -- готова? Тогда я приглашаю тебя отобедать в Королевском Институте Арктических Исследований. И, поскольку практически все сотрудники этого института мужчины, то у меня, как у единственной или почти единственной дамы, должны быть небольшие привилегии, как ты считаешь? Двадцать минут спустя, после чудесной прогулки, они сидели за покрытым белоснежной скатертью столом в просторном банкетном зале Королевского Института Арктических Исследований и ели нежнейшую телячью печенку. -- Телячья печенка, -- говорила миссис Кольтер, поднося ко рту серебряную вилку, -- это очень питательно. Моржовую печень мне тоже доводилось едать. А вот медвежья... Представляешь, ни один человек, даже если он умирает с голоду во льдах Арктики, не станет есть медвежью печень. А знаешь почему? Это смертельный яд. Одного кусочка достаточно, чтобы человек умер в страшных мучениях, причем за считанные минуты. В зале они были не одни. Миссис Кольтер обратила Люрино внимание на некоторых из присутствующих. -- Вон, видишь, за тем столиком сидит пожилой джентльмен в красном галстуке? Это полковник Карборн, который совершил полет над Северным полюсом на аэростате. А вон тот высокий возле окна -- это тоже профессор. Его зовут Сломанная Стрела. -- Какое смешное имя! Он скраелинг, да? -- Да. Это он составил карту течений Великого Северного Океана. Расширенными от любопытства глазами Люра смотрела на всех этих великих мужей, которые равно сочетали в себе больших ученых и отважных исследователей. Профессор Сломанная Стрела наверняка все до тонкостей знал о том, почему нельзя есть медвежью печень. А вот знал ли это библиотекарь колледжа Вод Иорданских -- это, прямо скажем, вопрос. После обеда миссис Кольтер показала Люре институтский музей, где в витринах были выставлены уникальные экспонаты, связанные с историей освоения Арктики. Затаив дыхание, Люра переходила от одной реликвии к другой: вот гарпун, которым был убит легендарный кит Гримссдур; вот испещренный загадочными письменами камень, который сжимал в окоченевших пальцах погибший полярный исследователь лорд Рух, когда поисковая партия отыскала наконец его палатку, вот огниво капитана Хадсона, оно было с ним во время экспедиции к Земле Ван Тирена. И о каждом из них миссис Кольтер могла говорить часами, а Люра слушала, и сердце ее учащенно билось, ибо его переполняло благоговейное восхищение перед отвагой и мужеством этих славных сынов Англии. А потом наступил черед похода по магазинам. Этот пестрый, ни на что не похожий день преподносил Люре один сюрприз за другим, но самые упоительные восторги она испытала в магазинах. Бог ты мой, входить в нарядные просторные залы, где так много восхитительных платьев, и можно померить любое, а потом еще вдосталь покрутиться перед зеркалами. А то, что одежде, оказывается, полагается быть красивой, это как? В Оксфорде Люриным гардеробом ведала экономка миссис Лонсдейл, большинство платьев приходилось за кем-то донашивать, и все они были изрядно застиранными и штопаными-перештопаными. В тех редких случаях, когда Люре вдруг покупали что-нибудь новое, то выбирали прежде всего ноское и немаркое. Никому и в голову не приходило, что можно взять и купить что-нибудь красивое или, наконец, спросить Люру, чего бы ей самой хотелось. Сейчас все было по-другому. Миссис Кольтер что-то деликатно советовала, что-то настоятельно рекомендовала и щедрой рукой оплачивала Люрин выбор. У девочки пылали щеки и возбужденно блестели глаза, а голова чуть кружилась от усталости. Миссис Кольтер распорядилась, чтобы все их покупки, за исключением, может быть, двух-трех мелочей, были доставлены на дом, потому что эти свертки, объяснила дама приказчику, они намерены забрать сразу. Потом неторопливая прогулка по городу, возвращение домой и душистая ванна с пеной. Миссис Кольтер помогла Люре вымыть голову, но делала это совсем не так, как экономка Лонсдейл. Та нещадно терла и трепала волосы, а все движения миссис Кольтер были очень нежными и осторожными. Изнемогающий от любопытства Пантелеймон полез было подглядывать, но прекрасная дама так строго на него посмотрела, что он мигом присмирел и стыдливо отвернулся, беря пример с золотистого тамарина. Впервые он отвел от Люры глаза; впервые у Люры появились от него какие-то женские секреты. И вот после блаженства в ванне -- стакан горячего молока, чай с травами, а потом -- новая ночная рубашка, такая мягенькая, в мелкие-мелкие цветочки, а по подолу -- фестончики, да к ней еще новые тапочки, нежно-голубые, а внутри мех, и, наконец, в кровать! Ах, эта дивная кровать! Такая мягкая, с прелестной яндарической лампой на ночном столике. А до чего хороша комната! Какие восхитительные шкафчики, и туалетный столик, и комод для белья, где завтра она разложит свои обновки. А какой ковер, не прикроватный коврик, а огромный ковер на полу! А какие занавески на окнах -- все в звездочках, полумесяцах, планетах. Люра лежала среди всего этого великолепия, слишком уставшая, чтобы взять и заснуть, слишком потрясенная всем происшедшим, чтобы задавать какие-нибудь вопросы. Миссис Кольтер пропела нежное: "Спокойной ночи, дорогая!" -- и прикрыла за собой дверь. Пантелеймон бесцеремонно дернул Люру за волосы, она слабо отмахнулась, но он не отставал: -- Где это? Люра мгновенно поняла, что он имеет в виду. Ее старое пальтишко висело в гардеробе на плечиках, значит, на цыпочках к шкафу и пулей в кровать, прижимая к груди загадочный подарок магистра. И вот она уже сидит по-турецки, Пантелеймон пристроился рядом, и в неярком свете ночника оба, не дыша, смотрят на то, что же скрывает черная бархатная тряпица. -- Ты запомнил, как эта штука называется? -- выдохнула Люра. -- Какой-то веритометр. Слово звучало непонятно, да и вещица была диковинная. Хрустальная полусфера в центре переливалась разноцветными огнями. Искусно выполненный медный корпус удивительно напоминал компас или очень большие карманные часы, потому что сквозь хрусталь были прекрасно видны стрелки, но указывали они не на цифры. Вдоль внешнего края веритометра шла череда миниатюрных изображений, искусно выполненных тончайшей колонковой кисточкой на желтоватых пластинках слоновой кости. Люра медленно поворачивала в руках циферблат, завороженно разглядывая картинки: якорь, увенчанные черепом песочные часы, бык, улей, -- всего тридцать шесть рисунков. Знать бы еще, что они означают! -- Гляди, тут колесико, -- вывернулся из-под ее локтя Пантелеймон. -- Покрути, а? На самом деле таких колесиков с насечкой веритометр имел целых три, каждое заставляло двигаться по циферблату одну из трех стрелок. Таким образом, можно было установить стрелку против любого изображения: поворот колесика, легкий щелчок -- и вот она показывает точно в центр картинки и больше уже не двигается. Но стрелок-то было не три, а четыре. Четвертая -- длинная тоненькая иголочка, сделанная из более тусклого металла, непрерывно колебалась и зафиксировать ее в определенном положении не было ни какой возможности. -- Магистр сказал, что это измерительный прибор, -- сказал умный Пантелеймон, -- вроде градусника. Помнишь, нам в храмине капеллан показывал? -- Это-то я понимаю, -- отмахнулась Люра, -- но что он измеряет-то? Этого ни один из них не знал. Люра долго сидела, переводя стрелки с одной картинки на другую: с ангела на шлем, потом на дельфина, потом на глобус, а с глобуса на лютню, потом -- раз! -- и на свечку, а со свечки на молнию и на лошадь. Длинная стрелка трепетала и непрерывно вращалась сама по себе. Как пользоваться диковинной игрушкой, девочка так и не поняла, но веритометр ей ужасно понравился: он был такой красивый и такой загадочный! Для того чтобы подобраться к нему поближе, Пантелеймону пришлось обернуться мышонком. Он залез на циферблат и, приникнув мордочкой к хрустальной полусфере, не сводил глазок-бусинок с танцующей стрелки. -- Ты понял, что магистр хотел сказать про дядю? -- спросила Люра. -- Наверное, что это его веритометр, так что надо обращаться с ним осторожно и вернуть его дяде в целости и сохранности. -- Да? А как насчет того, что магистр собирался отравить лорда Азриела? Забыл? Может, он, наоборот, имел в виду, что отдавать эту штуку дяде нельзя ни в коем случае? -- Не знаю. Но он несколько раз сказал, что она ничего знать не должна. В этот момент в дверь тихонько постучали и голос миссис Кольтер прозвенел: -- Люра, наверное, уже пора спать. У тебя был трудный день, да и завтра у нас очень много дел. Туши свет, дорогая. Люра проворно спрятала веритометр под одеяло. -- Конечно, конечно, миссис Кольтер, -- проговорила она голосом пай-девочки. -- Спокойной ночи. -- Спокойной ночи. Люра быстро погасила лампу и свернулась калачиком, но прежде чем заснуть, спрятала веритометр поглубже под подушку. На всякий случай. Глава 5. Званый вечер Все последующие дни Люра ни на минуту не расставалась со своей гостеприимной хозяйкой, она словно бы превратилась в альма прелестной дамы. У миссис Кольтер в Лондоне было огромное количество знакомых, и встречи с ними происходили в самых разнообразных местах. Утро могло начаться с заседания географической секции в Королевском Институте Арктических Исследований, а Люра должна была сидеть тихо, как мышка, и внимательно слушать. В обед планировалась встреча с каким-нибудь важным министром или священнослужителем, и они ехали в дорогой ресторан, где все были очень предупредительны по отношению к девочке, и заказывали для нее особые блюда, и учили, как правильно кушать спаржу, и объясняли, что ри-де-во -- это очень вкусно. А во второй половине дня их ждали магазины, ведь миссис Кольтер собиралась отправиться в экспедицию, значит, необходимо было закупать меховые шубы, клеенчатые дождевики, непромокаемые ботинки, спальные мешки, а еще охотничьи ножи и чертежные инструменты. И все эти покупки наполняли Люрину душу сладким восторгом. Ближе к вечеру -- чай в каком-нибудь дамском кружке, где все дамы, разумеется, не столь умны, изысканны и хороши собой, как миссис Кольтер, но, боже мой, как сильно они отличаются от тех женщин, которых Люра видела в Оксфорде! Как непохожи они на сухопарых училок, пышнотелых и громогласных цаганок, грубоватых горничных. Лондонские леди, казалось, были существами из другого мира, а их элегантная утонченность и шарм представляли собой великую силу, тайную и грозную. Для таких приемов Люра должна была одеваться понаряднее, и дамы баловали ее и позволяли участвовать в своих светских беседах, где разговор без конца крутился вокруг знаменитостей: "Ах, тот известный художник!", "Ах, этот влиятельный политик!", "Ах, эта пара, дорогая, у них же роман!" А впереди еще вечер, и миссис Кольтер объявляла, что они едут в театр, где их опять окружала толпа великосветских знакомых, и им вновь расточали комплименты, ибо не было в Лондоне ни одного влиятельного лица, с которым бы прелестная дама не была бы коротко знакома. Если же в их напряженном жизненном ритме выдавался свободный часок, миссис Кольтер занималась с Люрой математикой и географией. Дело в том, что Люрины познания в различных областях изобиловали дырами и более всего смахивали на карту полушарий, которую основательно погрызли мыши. В колледже Вод Иорданских ее обучение носило характер бессистемный и весьма нерегулярный: в жертву Люре приносили какого-нибудь начинающего ученого, в чьи задачи входило отловить нашу барышню и чему-нибудь ее научить, что он с великим неудовольствием и делал в течение, скажем, недели, пока ученица, к вящему облегчению учителя, не догадывалась, что о занятиях можно "забыть", то есть просто взять и не прийти на них. Иногда случалось так, что учитель напрочь забывал о том, чему же он должен обучать девочку, и месяц за месяцем она долбила с ним предмет его собственных научных изысканий, зачастую очень непростой. Так что вряд ли можно было удивляться эклектичности Люриных знаний. Она имела представление о том, что такое атомы и элементарные частицы, кое-что знала о яндаромагнитных зарядах и четырех основных стихиях, то есть об основах экспериментальной теологии, но, скажем, понятия не имела, как устроена Солнечная система, так что когда миссис Кольтер рассказала ей о том, что Земля и еще пять планет, оказывается, вращаются вокруг Солнца, Люра никак не могла поверить и все думала, что ее дурачат. Но уж если она что-то знала, то любила этим щегольнуть, и вот, стоило миссис Кольтер помянуть, что такое электрон, Люра с полным знанием дела заявила: -- Да, это такие отрицательно заряженные частицы. Ну, вроде Серебристой Пыли, только она на самом деле нейтральна. Не успела она закрыть рот, как альм миссис Кольтер резко вскинул голову и, вздыбив на холке шерсть, не мигая, уставился на Люру. Золотистая шерстка, казалось, сама источала заряды. Миссис Кольтер легонько погладила своего альма по спинке душистой ладонью. -- Ты сказала "Серебристая Пыль"? -- негромко спросила она. -- Ну да, которая из космоса. -- А что ты еще про нее знаешь? -- Ну, что она прилетает из космоса, и если на взрослого случайно попадет, то он начинает светиться. Но это видно только на специальных фотографиях. А детям не страшно, на них Серебристая Пыль не садится. -- И где же ты про все это узнала? Только тут Люра почувствовала недоброе. В воздухе явно запахло грозой. Бедный Пантелеймон горностаем заполз к ней на колени и дрожал словно осиновый лист. -- Ну, я, честно говоря, не помню. -- Люра старалась говорить как ни в чем ни бывало. -- Мне в колледже кто-то рассказывал. Наверное, кто-нибудь из профессоров. -- Во время одного из ваших занятий, надо полагать? -- Да, да! Ну, или я могла просто случайно услышать. Мимо проходила и услышала. Точно. Я вспомнила. К нам в колледж приезжал один профессор, кажется из Новой Дании, он рассказывал Капеллану про Серебристую Пыль, я шла мимо и случайно услышала это слово, мне интересно стало, я остановилась и чуть-чуть послушала, честно-честно! -- Понятно, -- медленно произнесла миссис Кольтер. -- А это правда, ну, то, что он рассказывал? Я все правильно поняла? -- Да как тебе сказать, -- чуть улыбнулась миссис Кольтер. -- Во всяком случае, мне кажется, что в этом вопросе ты разбираешься куда лучше меня. Давай-ка вернемся к нашим электронам... И урок продолжался своим чередом. Позднее взбудораженный Пантелеймон все никак не мог успокоиться: -- Нет, ты заметила, как ее альм ощерился? Я же позади него сидел и видел, как она вцепилась пальцами ему в холку, так что кожа на костяшках побелела! Тебе не видно было. Я думал, он на тебя бросится, тамарин этот. Я не знаю, сколько времени прошло, пока у него шерсть не улеглась. Спору нет, все это было очень странно, ни Пантелеймон, ни Люра не могли найти случившемуся никакого объяснения. Были в Люриной жизни уроки и другого толка, но давали ей их исподволь и настолько деликатно, что она и не подозревала, что учится. Например, учится сама мыть голову, учится выбирать сочетания цветов, которые ей более всего идут. Учится искусству сказать "нет" таким тоном, что тот, кому отказали, не чувствует себя обиженным. Учится, как пользоваться губной помадой, пудрой, духами. Ну, уж если совсем начистоту, то премудростям макияжа миссис Кольтер Люру не обучала, однако знала, что всякий раз, когда она приводит себя в порядок, девочка внимательно наблюдает за ней. А дальше надо только позаботиться о том, чтобы Люра сообразила, в каком именно ящике лежат все эти чудесные вещички, и чтобы ящик этот совсем случайно оказался приоткрыт именно тогда, когда в квартире никого нет и можно смело пускаться на самые рискованные эксперименты. Время шло, и осень сменилась зимой. Подчас Люра вспоминала свой колледж Вод Иорданских, но какой же тихой и провинциальной казалась ей теперь ее прежняя жизнь в Оксфорде! О Роджере она тоже иногда думала, и тогда внутри вдруг что-то начинало шевелиться, но надо было ехать в оперу, или мерить новое платье, или торопиться в Королевский Институт Арктических Исследований, так что Роджер снова оказывался забыт. Прошло почти полтора месяца с того момента, как Люра поселилась у миссис Кольтер, и прелестная дама решила устроить званый вечер. Миссис Кольтер ни словом не обмолвилась о причине торжества, но девочка почему-то подумала, что причина есть, и, наверное, весомая, потому что хозяйка бала до мелочей продумывала решительно все: где заказать цветы, какие подать закуски и напитки. Она целый вечер обсуждала с Люрой список гостей. -- Так. Кто там у нас? Архиепископ... Придется приглашать, хотя он такой самовлюбленный зануда. Но тут уж никуда не денешься. Затем... Лорд Бореаль, он как раз сейчас в Лондоне. Замечательно, он тебе очень понравится. Еще позовем княгиню Постникову... А что ты думаешь насчет Эрика Андерсона? По-моему, пора начать его как-то продвигать... Люра послушно кивала. Она не очень твердо знала что значит "продвигать", когда речь шла об Эрике Андерсоне, известном танцовщике, заставившем говорить о себе весь Лондон, но ей, безусловно, льстило одно то, что с ней советуются. Высунув от усердия кончик языка, она записывала все имена, которые называла миссис Кольтер (о почерке и орфографии умолчим из человеколюбия), а потом, если по зрелому размышлению кого-то решено было не звать, девочка вымарывала его из списка гостей. Когда Люра легла спать, Пантелеймон, свернувшийся на подушке, шепнул ей: -- Ни на какой Север она не собирается. Бежать надо, иначе она нас тут всю жизнь продержит. -- Как это не собирается? -- возмущенно шикнула Люра. -- Очень даже собирается. Просто ты ее ненавидишь, вот и все. А мне она нравится. Посуди сам, если б она не собиралась брать нас в экспедицию, с чего бы это ей заниматься с нами штурманским делом, а? -- А с того, что иначе с тобой, Люрочка, никакого сладу не будет. А сама она хочет сделать из тебя пушистую кисоньку с бантиком. Разве тебе приятно торчать на этом несчастном званом вечере и образцово-показательно улыбаться ее гостям? Ничего не ответив, Люра отвернулась и закрыла глаза. Пантелеймон был прав. Какой бы сказочно-прекрасной ни казалась со стороны ее жизнь, девочка чувствовала себя эдакой птичкой в золотой клетке. Она бы сейчас все на свете отдала за один денек игрищ и забав в компании своих дружков-оборванцев, за баталии на глиняном карьере и гонки на канале. Ведь единственное, что побуждало ее прятать коготки и любезно улыбаться миссис Кольтер, была всепоглощающая мечта о полярной экспедиции. Попасть бы на Север... Может быть, они найдут там лорда Азриела, и он, так же бывает, возьмет и влюбится в миссис Кольтер. Они бы поженились, удочерили бы Люру, а потом все вместе спасли бы Роджера от мертвяков. Накануне торжественного приема миссис Кольтер отвела Люру в дорогой салон красоты, где ее непослушные темно-русые волосы уложили красивыми волнами, ногти на руках подпилили пилочкой и покрыли лаком, а в довершение всего чуть-чуть подкрасили глаза и губы, да еще и объяснили, как это сделать самой. Потом нужно было заехать к портнихе за новым платьем, которое заранее заказали для этого случая, и купить под него нарядные туфельки. Время поджимало, пора было возвращаться домой, чтобы к приходу гостей успеть принарядиться и расставить цветы. Когда Люра в новом платье выпорхнула из комнаты, сияя от сознания собственной неотразимости, миссис Кольтер подняла голову и заметила: -- Сумка сюда совсем не идет, моя радость. Дело в том, что Люра никогда не расставалась с маленькой белой сумочкой, которая висела у нее на плече. В сумочке лежал веритометр. Казалось, миссис Кольтер была полностью поглощена розами -- в магазине переусердствовали и сделали букеты чересчур пышными, -- но, заметив, что Люра не двинулась с места, а сумочка по-прежнему висит у нее на плече, прелестная дама вновь подняла голову и выразительно посмотрела на дверь. -- Ну, миссис Кольтер, ну, пожалуйста, мне очень нравится эта сумочка. -- Люра, ведь это же абсурд! Кто же ходит у себя дома с сумкой через плечо! Так не принято. Давай-ка живенько отнеси сумку в комнату и помоги мне. Надо расставить бокалы... Люра взвилась не столько из-за ее непререкаемого тона, сколько из-за слов "у себя дома". Пантелеймон мгновенно соскользнул с ее плеча на пол и, обернувшись хорьком, угрожающе выгнул спину. Почувствовав поддержку, девочка решила не сдаваться. -- Но ведь она же никому не помешает. Почему нельзя? Это же единственная вещь, которую я ношу с удовольствием. Потом, она сюда очень подходит. Она не успела договорить, как произошло нечто невероятное. Альм миссис Кольтер бесшумно спрыгнул с дивана и, превратившись в золотистую молнию, буквально пригвоздил Пантелеймона к полу. Люра в панике оглянулась и пронзительно закричала от ужаса и боли. Пантелеймон, хрипя и визжа, пытался вывернуться из железной хватки тамарина и не мог. Еще мгновение -- и черная обезьянья лапка сжала горло несчастного хорька. Задними лапами тамарин прижал обмякшее тельце Пантелеймона к полу, потом ухватил его за ухо и резко дернул, дернул так, словно собирался это ухо оторвать. При этом никакой злобы в его поведении не было, одна только пугающая холодная сила, но не дай бог такой силе противостоять. -- Не-е-ет! Ради бога, не-е-ет! Не убивайте нас, -- кричала Люра, захлебываясь от рыданий. Миссис Кольтер вновь подняла голову от букета роз. -- Просто не нужно настаивать на своем. -- Я не буду! Не буду! Золотой тамарин отпустил горло хорька, словно ему просто прискучило с ним возиться. Истерзанный Пантелеймон подполз к девочке, она схватила его на руки, осыпая поцелуями мордочку. -- Я жду, Люра, -- прозвучал негромкий голос. Резко крутанувшись на каблуках, Люра бросилась в свою комнату и с грохотом захлопнула за собой дверь, которая тут же распахнулась, как по волшебству. На девочку внимательно смотрела стоявшая на пороге миссис Кольтер. -- Я очень прошу тебя запомнить, что если и впредь ты будешь вести себя таким же грубым и вульгарным образом, то наши конфликты неизбежны. Но из этого противостояния победительницей выйду я. Немедленно сними эту сумку. Сделай что-нибудь с лицом, оно очень злое. Никогда больше не смей хлопать дверьми ни при мне, ни при ком-нибудь другом. С минуты на минуту к нам пожалуют гости, так вот, я жду, что их встретит воспитанная, нежная, обворожительная, внимательная, искренняя, во всех отношениях прелестная юная леди. Ты хорошо меня слышишь, Люра? Я очень на это рассчитываю. -- Хорошо, миссис Кольтер, -- прошептала Люра. -- Вот и славно. Поцелуй меня, дитя мое. Прелестная дама чуть наклонила голову и подставила Люре щеку для поцелуя. Чтобы приложиться к ней, девочке пришлось встать на цыпочки. Она вдруг почувствовала, что от атласной кожи миссис Кольтер исходит какой-то необычный запах: благоуханный и вместе с тем металлический, что ли. Люра положила сумочку на туалетный столик и проследовала за миссис Кольтер в гостиную. -- Тебе нравится, как они составили букеты? -- как ни в чем не бывало журчала хозяйка бала. -- Спору нет, розы -- вещь замечательная, но ведь должно же быть хоть какое-то чувство меры, правда? Так, что там у нас со льдом? Хватит? Сделай милость, спроси на кухне. Нет ничего отвратительнее теплых коктейлей. К Люриному изумлению, вести себя как настоящая леди и делать вид, что ничего не произошло, оказалось совсем не трудно, хотя каждую минуту она ощущала, как дрожит от страха и отвращения Пантелеймон, какой ужас внушает ему альм миссис Кольтер. В передней позвонили и вскоре гостиную заполнили нарядные, как с модной картинки, дамы, элегантные денди, именитые сановники. Люра лавировала между ними, предлагая закуски, расточая улыбки, демонстрируя гостеприимство и хорошие манеры. "Всеобщая любимица. Сюси-пуси. Киска с бантиком", -- мелькнуло у нее в голове. Стоило ей об этом подумать, как щегол-Пантелеймон встрепенулся, расправил золотисто-черные крылышки и торжествующе чирикнул, что, несомненно, означало только одно: -- Что я тебе говорил?! Светскости у Люры мгновенно поубавилось. Незнакомая пожилая дама посмотрела на девочку в лорнет и поинтересовалась: -- В какой школе ты учишься, дорогая? -- Ни в какой, мэм. -- Как странно. Твоя матушка получила очень хорошее образование, я даже не сомневалась в том, что она устроит тебя в ту школу, где училась сама. Люра в некотором замешательстве уставилась на собеседницу. Ей понадобилось какое-то время, чтобы понять, о ком идет речь. -- А, вот вы о чем. Я отнюдь не дочь миссис Кольтер. Я ей помогаю, -- произнесла она напыщенно. -- Как интересно. А твои близкие... Ведь у тебя же есть папа и мама. Люра опять чуть замешкалась с ответом. -- Они погибли. Разбились в аэрокатастрофе где-то на Севере. Мой папа был графом, а мама -- графиней. -- Бог ты мой! Граф и графиня... -- Белаква, -- подсказала девочка. -- Граф Белаква, брат лорда Азриела. Альм старой леди, красный попугай ара, вдруг заерзал у нее на плече, вопросительно склонив набок головку. В глазах старушки засветилось любопытство, но, одарив ее одной из самых своих чарующих улыбок, Люра продефилировала дальше. В центре гостиной оживленно беседовала группа гостей. Проходя мимо них, Люра услышала слова "Серебристая Пыль" и резко повернула голову. Несколько мужчин, по всей видимости ученых, занимали разговорами молоденькую барышню, которая внимала им, как студентка, и задавала вопросы. Люра уже достаточно повращалась в обществе взрослых, чтобы уметь отличить лекцию от флирта. Здесь, безусловно, имел место флирт, за которым было так интересно наблюдать! Но слушать было еще интереснее, поскольку речь шла о Серебристой Пыли. Так что возле этого дивана Люра застряла надолго. -- Явление первым описал некий Русаков, ученый из Московии, -- просвещал свою собеседницу моложавый господин профессорского вида. В глазах собеседницы читалось безграничное восхищение. -- Если я буду говорить о вещах, которые вам известны, радость моя, то не смущайтесь, так мне сразу и скажите. Итак, в его честь открытые им частицы назвали частицами Русакова. Серебристая Пыль представляет собой не что иное, как поток элементарных частиц, которые не взаимодействуют ни с чем, кроме... Вот тут, между прочим, начинается самое интересное. Они не взаимодействуют ни с чем, кроме человека. Человек их притягивает. -- Что вы говорите, -- пролепетала барышня. -- Но это еще не все! Далеко не все люди притягивают их одинаково. Все зависит от возраста человека. К взрослым Серебристая Пыль буквально липнет, а к детям -- нет. По крайней мере, к детям, не достигшим пубертатного периода, то есть моложе тринадцати лет. Именно по этой причине, -- профессор понизил голос, придвинулся к собеседнице и доверительно положил ей руку на плечо, -- и было создано Министерство Единых Решений по Делам Посвященных. Но об этом вам куда больше могла бы поведать наша обворожительная хозяйка. -- Разве она имеет какое-нибудь отношение к этому министерству? -- захлопала глазами девица. -- Какое-нибудь отношение? Помилуйте, самое прямое, прямее не бывает. Само учреждение этого ведомства -- ее идея, и мне думается... Блуждающий взгляд профессора упал на Люру, которая слушала его, приоткрыв рот. Может быть, желая окончательно поразить воображение своей пассии, а может, виной тому парочка лишних коктейлей, но разгорячившийся ученый сделал рукой приглашающий жест в Люрину сторону и заявил: -- Да вот, сия юная леди знает об этом лучше всех. Вам ведь, моя прелесть, Министерство Единых Решений не грозит. Вы в безопасности, да? -- Да, -- вступила в разговор девочка. -- Вот раньше, когда я жила в Оксфорде, там правда было опасно. А здесь мне ничто не угрожает. А в Оксфорде, знаете, во-первых, там цагане, которые детей воруют и продают туркам в рабство. Потом еще там оборотень, правда-правда, он при полной луне выходит ночью и воет, я сама слышала. И мертвяки... -- Ну, я же говорил! -- хохотнул профессор. -- Министерство Единых Решений! Или как бишь они его называют? Люра внезапно почувствовала, как вздрогнул и подобрался Пантелеймон. Но кошка и мотылек, альмы беседующих гостей, судя по всему, не обратили на его реакцию ни малейшего внимания. -- Мертвяки? -- заинтересованно переспросила барышня. -- Довольно странное название для министерских чиновников. Почему мертвяки? Люра приготовилась было поведать ей одну из своих леденящих душу историй, которые пользовались среди оксфордской детворы особой популярность, но профессор не дал ей и слова вставить. -- Ничего удивительного. Обычная аббревиатура: Министерство Единых Решений - Эм-Е-Эр, старо как мир. А почему "по Делам Посвященных"? Так еще в Средние века родители посвящали своих детей Богу, то есть им изначально предначертано было служение церкви сиречь монашество. Этих бедолаг называли посвященными. Своего рода жертвоприношение. И здесь все то же самое. Наша очаровательная малютка наверняка все про это знает, да? -- Теперь он обращался непосредственно к Люре. -- Почему бы вам, моя прелесть, не пойти и не побеседовать с лордом Бореалем? Он наверняка будет в восторге от встречи с протеже миссис Кольтер. Во-о-он он стоит, такой представительный седой джентльмен с альмом-змеей, видите? Профессору явно хотелось куда-нибудь сплавить Люру, чтобы без помех пообщаться со своей юной собеседницей. Однако девицу, судя по всему, Люра интересовала куда больше, чем подвыпивший ученый. -- Девочка, -- удержала она Люру за локоток. -- Погоди. Как тебя зовут? -- Люра. -- Очень приятно. А меня зовут Адель. Адель Старминстер. Я журналистка. Мы можем где-нибудь спокойно поговорить? Люра не увидела ничего странного в том, что кто-то хочет с ней спокойно поговорить, поэтому она с большим достоинством кивнула головой в ответ. Альм журналистки, пестрый мотылек, взвился в воздух, оценил обстановку справа-слева, опустился девице на плечо и что-то шепнул ей на ухо. Адель Старминстер кивнула и сказала, обращаясь к девочке: -- Присядем здесь, у окошка. Козетка у окна была излюбленным Люриным местечком, потому что оттуда была видна река, и мириады огней на противоположном берегу отражались в глянцево-черной воде, а вверх по течению тянулись груженые баржи. Адель Старминстер опустилась на козетку и приглашающе посмотрела на Люру, показывая на сиденье рядом с собой. -- Мне кажется, профессор Доккер упомянул, что ты имеешь такое-то отношение к миссис Кольтер. Это так? -- Конечно. -- А кем ты ей приходишься? У нее ведь, по-моему, нет детей? -- Я ей не дочь. Я ее помощница. Она сама так сказала. -- Помощница? В смысле, секретарь? Но, позволь, ведь тебе же только... Я была уверена, что вы родственницы. Ну, и как она тебе? -- Ну, миссис Кольтер -- очень умная, -- выдавила из себя Люра. Еще сегодня утром, отвечая на этот вопрос, она бы нашла совсем другие слова. Но уж слишком много непонятного произошло за последние несколько часов. -- Это я знаю. Я тоже думаю, что она очень умная. Но я имею в виду другое. Ты живешь с ней, каждый день вы общаетесь. Получается, что ты знаешь ее как человека. Ну, и какая она? Ласковая? Или, наоборот, резкая? Какая? -- Ну, -- вяло ответила Люра, разглядывая носки туфель, -- она... милая. -- Допустим. А чем вы занимаетесь? Как ты ей помогаешь? -- Вычисления всякие делаю. Как для штурманских карт. Ну, и еще, там... -- Понятно. А откуда ты родом? Прости, я опять забыла, как тебя зовут. -- Люра. Я из Оксфорда. -- Почему же миссис Кольтер выбрала именно тебя? Договорить предложение до конца девица не успела, потому что неожиданно рядом с козеткой как из-под земли выросла сама миссис Кольтер. Судя по затравленному взгляду, который бросила на хозяйку дома Адель Старминстер, а также судя по тому, как истерически замахал крылышками перепуганный альм-мотылек, было совершенно очевидно, что любопытную журналистку здесь никто не ждал. -- Я не знаю вашего имени, -- процедила миссис Кольтер, -- но если мне понадобится, я его без труда выясню. Можете мне поверить, что на этом ваша журналистская карьера закончена. Сейчас вы встанете и очень тихо, не привлекая к себе никакого внимания, уйдете отсюда навсегда. Я не знаю, кто вас провел, но со своей стороны обещаю, что он получит по заслугам. Казалось, от миссис Кольтер исходит яндарическая энергия. В воздухе отчетливо чувствовался запах разогретого металла. Не так давно Люра испытала действие этой силы на собственной шкуре, а теперь имела возможность побыть в роли стороннего наблюдателя. Зрелище было не из приятных. Бедняжка Адель, казалось, совсем лишилась воли. Альм-мотылек бессильно рухнул ей на плечо, переливчатые крылышки повисли, как мятые тряпочки, он даже не пытался ими шевелить. Да и девица, казалось, с трудом сохраняла вертикальное положение. Она как-то боком двинулась к выходу, пригнув голову и не глядя на гостей. Левой рукой Адель придерживала на плече безжизненное тельце альма. -- Итак? -- обратилась миссис Кольтер к Люре. -- Честное слово, я ничего ей не рассказала, -- бормотала девочка, не поднимая глаз. -- Ничего такого особенного. -- И о чем же вы беседовали? -- Ну, просто, что я тут делаю, откуда родом. Люра наконец решилась посмотреть миссис Кольтер в глаза и вдруг с ужасом поняла, что прелестная дама стоит перед ней одна, без альма. Но ведь так не бывает. В это мгновение откуда-то из-за ее спины вдруг вынырнул золотистый тамарин. Миссис Кольтер опустила лилейную ручку и усадила обезьянку себе на плечо. Она снова стала прежней. -- Запомни, детка, хорошенько: нельзя разговаривать с посторонними. Если ты вдруг заметишь, что у нас здесь чужие люди, то просто найди меня и предупреди. Вот и все. Запах разогретого металла исчез как по волшебству. А может быть, он просто почудился Люре? В воздухе витали ароматы духов да запах дорогих сигар. И все. Миссис Кольтер одарила девочку одной из своих улыбок, словно заключая с ней глазами какой-то молчаливый договор, и направилась к гостям. Пантелеймон зашипел Люре в ухо: -- Видела? Пока она была тут, альм шнырял у нас по комнате. Он шпион, я чувствую. Теперь он знает про веритометр. Люра задумчиво кивнула. Наверное, знает, но в любом случае этого уже не исправишь. Так-так, где же профессор, который рассказывал про мертвяков? Она поискала его глазами, но в этот момент к не в меру говорливому ученому подошли швейцар (ради торжественного случая облаченный в ливрею) и еще какой-то господин в партикулярном платье. Последний что-то шепнул профессору на ухо, тот побледнел как мел и неверными шагами вышел следом за ними из гостиной. Все произошло в считанные секунды и было проделано настолько виртуозно, что ни один из гостей не заметил ничего подозрительного. Но у Люры от страха и осознания собственной беспомощности вдруг защемило сердце. Как потерянная, она бродила по парадной гостиной, где веселились гости, вполуха слушая обрывки чужих разговоров. Пару раз, глядя на стаканы с коктейлями, она рассеянно подумала, вкусно это или нет. Да какая разница, попробовать-то все равно не дадут. Ничто ее не радовало, наоборот, внутри нарастало какое-то глухое раздражение. Внезапно Люра почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд. -- Мисс Люра, -- шепнул ей на ухо невесть откуда взявшийся швейцар. -- С вами хотел бы поговорить лорд Бореаль. Вон он, у камина, седой такой. Девочка послушно посмотрела на стоявших подле камина гостей. Один из них, седовласый джентльмен представительной наружности, поманил ее к себе и кивнул несколько раз головой. Не очень понимая, чего от нее хотят, но все же заинтригованная, Люра пошла к нему через всю гостиную. -- Добрый вечер, голубушка, -- зазвучал низкий, привыкший повелевать голос лорда Бореаля. Его альм-змея, обвившаяся вокруг хрустального бра, лениво повела чешуйчатой головой, и при свете лампы полыхнули изумрудным огнем два немигающих глаза. -- Добрый вечер, сэр, -- присела в книксене Люра. -- Что там поделывает магистр колледжа Вод Иорданских? Он ведь мой старинный приятель. -- У него все хорошо, благодарю вас, сэр. -- Им, наверное, очень трудно было расстаться с тобой. -- Да, сэр. -- Ну как ты тут, у миссис Кольтер, не скучаешь? Чем вы с ней занимаетесь? Неизвестно, что нашло на Люру, но вместо того чтобы ответить на этот вопрос, заданный снисходительно-скучающим тоном, как подобает, то есть либо сказать правду, либо сплести какую-нибудь историю позанимательнее, девочка твердо посмотрела лорду Бореалю в глаза и отчеканила: -- Сейчас я изучаю частицы Русакова и деятельность Министерства Единых Решений по Делам Посвященных. Люрин собеседник пристально посмотрел на нее, и взгляд у него был пронзительный, как луч яндарического прожектора. -- Так. Ну и что же ты уже изучила? -- Что они на Севере проводят всякие эксперименты. Вроде тех, что делал доктор Грумман. Непонятно почему Люра чувствовала, что ей море по колено. -- Продолжай. -- И у них там есть такие снимки, что на них можно увидеть Серебристую Пыль. Когда стоит человек, то Пыли много, и кажется, что он весь светится. А на ребенка Серебристая Пыль не садится, ну, почти не садится. -- Это что же, миссис Кольтер показывала тебе такие снимки? Люра замялась с ответом, чувствуя, что дело совсем не в том, скажет она правду или солжет. Да и ложь эта была бы совсем не похожа на ее обычные враки. -- Нет, -- медленно произнесла она. -- Я видела такие снимки в колледже. -- Кто их тебе показывал? -- Ну, он их не мне показывал, -- созналась Люра. -- Я... просто мимо шла и случайно увидела. У меня был друг, Роджер, и его забрали эти, из Министерства Единых Решений. Но... -- Кто показывал тебе снимки? -- Мой дядя, лорд Азриел. -- Когда? -- Когда он последний раз приезжал в колледж. -- Понятно. И что же ты еще изучаешь? Ты что-то сказала о Министерстве Единых Решений, или мне послышалось? -- Сказала, -- упрямо ответила девочка и вскинула голову. -- Только дядя мне про это не рассказывал. Это я уже здесь узнала. Тем более что это, как подумала Люра, была чистая правда. Глаза лорда Бореаля сузились. Люра, напротив, смотрела на него ангельским взором. Сама простота и наивность. Наконец старик тяжело кивнул. -- Стало быть, миссис Кольтер решила, что ты уже готова помогать ей в ее работе. Занятно. Ты уже в чем-нибудь принимала участие? -- Пока нет, -- отважно солгала Люра, не имея ни малейшего представления об истинной сути его слов. Главное, не потерять это выражение наивной дурочки. Слава богу, что Пантелеймон обернулся бражником. Глядя на бабочку, не догадаешься, что она на самом деле чувствует. -- Миссис Кольтер уже объясняла тебе, что происходит с детьми? -- Пока нет. Я пока знаю только про Серебристую Пыль и еще про то, что дети -- это жертвоприношение... Как агнцы. И опять чистая правда. Ведь он же не сказала, что знает это от миссис Кольтер? Просто знает, и все. -- Вероятно, жертвоприношение -- уж слишком сильное слово. Все это мы делаем для их же блага. И для нашего общего блага, разумеется. Дети сами, по доброй воле приходят к миссис Кольтер. Поэтому для нас она -- настоящая находка. Видишь ли, суть в том, что ребенок должен очень захотеть помочь, захотеть совершенно искренне. А разве ей можно отказать хоть в чем-нибудь? Итак, если она рассчитывает, что вдвоем вы будете это делать еще успешнее -- что ж, я очень доволен. Лорд Бореаль улыбнулся Люре, и улыбка эта до странности напоминала ту, что светилась в глазах миссис Кольтер: она была заговорщицкой. Люра скромно потупилась, старик потрепал ее по голове и заговорил с кем-то из гостей. Девочка и Пантелеймон чувствовали, как их сковывает ужас. Больше всего на свете Люра хотела сейчас забиться в какой-нибудь угол и пошептаться со своим альмом. Если бы можно было удрать из этой квартиры! Если бы можно было снова оказаться в колледже Вод Иорданских, в маленькой комнатке на двенадцатой лестнице! Если бы знать, где сейчас дядя Азриел! Внезапно она услышала обрывок какого-то разговора. Там говорили о дяде! Притворившись, что выбирает тартинки на блюде, Люра надолго застряла возле столика с закусками и слушала, слушала, не поднимая глаз. Человек в лиловой сутане епископа объяснял кому-то: -- Так что пока нам нечего беспокоиться. Год, по меньшей мере, лорд Азриел там пробудет. -- Как, вы сказали, называется крепость, в которой они его держат? -- Свальбард, так, по-моему. Да, Свальбард. Под охраной панцербьорнов, то есть панцирных медведей. Вы не представляете, какой чудовищной силой они обладают! Нет, из Свальбарда не убежишь. Так что можно смело утверждать, что никаких, ну, или почти никаких препон нет. -- Последние эксперименты подтвердили мою точку зрения. Я всегда полагал, что Серебристая Пыль есть не что иное, как порождение Темного тезиса. -- Боюсь, что это попахивает зороастрийской ересью, а? -- Ну, это уже давно никто не считает ересью. -- И если нам удается выделить Темный тезис... -- ... Свальбард, правильно, вы сказали Свальбард? -- ... панцирные медведи -- ... Министерство Единых Решений. -- ... Что вы, дети не страдают! Я в этом абсолютно убежден. -- ... после того, как лорд Азриел попал в плен... Довольно. Люра достаточно наслушалась. Она незаметно отошла от стола и, прижимаясь к стенам, проскользнула в свою комнату, плотно притворив за собой дверь. Гул голосов теперь был почти не слышен. -- Что скажешь? -- спросила она у Пантелеймона, который из бражника превратился в щегла. -- Мы прямо сейчас бежим? -- Конечно. Нельзя медлить ни минуты. Пока в доме полно людей, она нас не хватится. -- А он? Он точно заметит. "Он" -- это золотистый тамарин, их злой гений. Стоило Люре представить себе его черные цепкие лапки, как ноги ее подкосились от страха. -- На этот раз ему несдобровать, -- приосанился Пантелеймон. -- Я ведь могу меняться, а он нет. Я знаешь как быстро буду меняться? Он меня не захватит, вот увидишь. Люра рассеянно кивнула в ответ. Как же выбраться из дома незаметно? Может быть, надеть на себя что-нибудь? А что? -- Пан, давай-ка лети вперед, на разведку, -- зашептала девочка. -- Только стань бражником. Или мотыльком. Если все в порядке -- я бегу следом. Не зевай. Люра приоткрыла дверь, Пантелеймон проскользнул в щелочку. В палевом свете ламп его было очень хорошо видно. Тем временем девочка лихорадочно натягивала на себя теплые вещи. Надо еще с собой захватить. Ага, вот сюда, они как раз купили сегодня сумку из новомодного искусственного шелка. Миссис Кольтер щедро давала Люре деньги на карманные расходы, и, хотя девочка сорила ими направо и налево, у нее оставалось еще несколько золотых. Сунув монетки в карман волчьей шубы, она взяла в руки замотанный в черный бархат веритометр. Неужели этот мерзкий обезьяныш нашел подарок магистра? Наверняка нашел и обо всем ей рассказал. Какой ужас! Сама виновата. Прятать надо было лучше. Люра на цыпочках подкралась к двери. К счастью, ее спальня была совсем рядом с передней, а гости и хозяйка находились в гостиной и других комнатах. Девочка слышала звук голосов, громкий смех, вот в уборной кто-то спустил воду, чьи-то шаги, вот снова зазвенели бокалы и, наконец, тоненький голосок пискнул ей прямо в ухо: -- Пора! Она проскользнула в коридор, в три прыжка пересекла переднюю и уже через мгновение осторожно открывала засов на тяжелой парадной двери. Получилось! Не прошло и секунды, как Люра и Пантелеймон-щегленок скатились кубарем вниз по лестнице, шмыгнули на улицу и растворились в чернильной темноте зимней ночи. Глава 6. Сеть-ловушка Гранитную набережную заливал яркий свет фонарей, так что спрятаться там было негде, но между ней и Королевским Институтом Арктических Исследований, а это, к слову сказать, было единственное место в Лондоне, которое Люра могла бы найти с закрытыми глазами, лежал целый лабиринт узких изломанных улочек, куда Люра, не раздумывая, и юркнула. Ну почему только она не знала Лондон так, как знала свой Оксфорд! Там сразу было бы понятно, какие улицы таят опасность; где, наоборот, можно разжиться едой, и, что самое главное, там были бы двери, в которые не страшно постучать и попросить о помощи. Здесь все иначе. Холодная лондонская ночь скрывала от непосвященных глаз кипучую жизнь, правил которой Люра не знала. Обернувшийся оцелотом Пантелеймон зорко смотрел во тьму своими всевидящими глазами, и не раз девочка, уж совсем было решившаяся подойти к какому-нибудь дому, замирала, увидев, что альм выгнул спину и вздыбил на холке шерсть. На улицах было шумно, до Люры доносились то взрывы пьяного хохота, то обрывки хриплых песен, то вдруг в каком-нибудь подвале начинали со скрежетом и грохотом крутиться плохо смазанные шестерни. Девочка настороженно шла сквозь всю эту ночную разноголосицу, стараясь держаться в тени домов. Все чувства ее были обострены до предела, да и Пантелеймон не зевал. Время от времени путь им преграждали широкие освещенные проспекты, где слышались звонки яндарических трамваев. Люра помнила, что в Лондоне существуют правила для пешеходов, но до правил ли ей было! Она просто неслась через дорогу сломя голову, а если вслед ей раздавались негодующие крики, то она мчалась еще быстрее. Долгожданная свобода опьянила девочку. Она твердо знала, что Пантелеймон, бесшумно скользящий на мягких кошачьих лапах позади нее, наверняка чувствует то же самое. Промозглая ночь, где копоть и вонь мешались с пьяной бранью, была им нипочем. Надо только успеть обдумать все то, что они узнали сегодня в квартире миссис Кольтер. И еще надо найти место для ночлега. На перекрестке Люра заприметила кофейню, притулившуюся к шикарному, сверкающему огнями витрин магазину: маленький домик на колесах с откидной передней стенкой, поднятой вверх наподобие навеса. Внутри горел мягкий желтый свет, пахло свежемолотым кофе. Хозяин в белой куртке, стоя за прилавком, о чем-то беседовал с клиентом. Посетителей в кафе было немного: человека два-три. Есть хотелось ужасно, ведь Люра блуждала по сырым холодным улицам уже больше часа. Усадив воробья-Пантелеймона на плечо, она робко подошла к стойке и, чтоб казаться повнушительнее, встала на цыпочки. -- Будьте добры, бутерброд с ветчиной и чашку кофе. -- Поздненько ты разгуливаешь одна, -- подмигнул ей джентльмен в цилиндре и белом шелковом шарфе. Промычав что-то невразумительное, Люра через стекло принялась разглядывать оживленный перекресток. В театре неподалеку только что закончилось представление, и из освещенного фойе на улицу хлынула толпа людей, зябко кутающихся в пальто. Раздались крики: "Такси! Такси!". В противоположном конце улицы тоже было полно народу, потому что там находилась станция хтонической рельсовой дороги. Нескончаемая людская вереница ползла по лестницам вниз и вверх. -- Получай свой кофе, малышка, -- сказал трактирщик, ставя перед девочкой чашку. -- Два шиллинга. -- Я заплачу, -- галантно предложил джентльмен в цилиндре. Люра равнодушно пожала плечами. Пускай. Если полезет -- я убегу, не догонит, а деньги мне еще понадобятся. Щедрый дяденька бросил монету на стойку и сладко улыбнулся своей новой знакомой. Его альм-макака, повиснув на шелковом лацкане сюртука, не сводила с девочки глаз. Люра откусила от бутерброда почти половину и снова принялась разглядывать улицу. Карты Лондона она в жизни не видела, размеры его представляла себе весьма смутно, поэтому понятия не имела ни о том, где находится в данную минуту, ни о том, сколько ей еще идти, чтобы выбраться из города. -- И как же нас зовут? -- спросил дяденька. -- Алиса. -- Очаровательное имя. Не хочешь чуть-чуть в кофе... для согрева? -- Он начал откручивать колпачок серебряной фляжки. -- Не, не хочу. Я лучше кофе, -- твердо сказала Люра. -- Напрасно. Бьюсь об заклад, ты в жизни не пробовала такого бренди. -- Пробовала. И потом заблевала весь подвал. Я тогда чуть не бутылку выпила. Нет уж, спасибо. -- Ну, как знаешь, -- вздохнул дяденька и опорожнил всю флягу себе в чашку. -- И куда же ты, позволь спросить, направляешься совсем одна в столь поздний час? -- Папаню встречать. -- А кто твой папа? -- Понятно кто, убийца. -- Кто-кто? -- Да говорю же, что убийца. Работа у них такая. Сегодня как раз ночью на дело пошел. А я его здесь жду. Со сменной одежей. Должен же он переодеться после работы, а то пойдет по городу весь в крови. -- А-а, ты, наверное шутишь? -- Вот еще! Макака-альм тихонько взвизгнула и ретировалась дяденьке на спину, опасливо поглядывая на Люру из-за цилиндра. Люра с достоинством допила свой кофе и сунула в рот остатки бутерброда. -- Ну, до свидания вам, -- вежливо попрощалась она, -- а то вон папаня идут. Злые они чего-то сегодня. Джентльмен в цилиндре нервно оглянулся на дверь, а Люра уже направила стопы к театру. Ей, конечно, куда больше хотелось посмотреть на хтоническую рельсовую дорогу (миссис Кольтер говорила, чт