нно я этого не  знаю, но, думаю, хватит, раз уж он подыскивает
себе надел. Вряд  ли он просто так, с пустым  карманом,  стал бы колесить по
округе.
     - Не обессудьте, что я об этом спрашиваю. Дело в том, что сам я как раз
в Ныве  и живу, тоже  поселенец. Однажды и у  меня появилось  такое желание;
мол, продам-ка я, право, свой хуторок да переберусь в  город, мол,  долго ли
еще я тут, в деревне, себя гробить буду. Нет,  сам я еще как-нибудь с грехом
пополам пободался бы,  да жена не дает мне  покоя  - так  и  рвется в город,
однако... позвольте спросить еще, что за птица этот покупатель?
     - Вы его, возможно,  знаете, или по крайней мере слышали о нем. Старший
сын паунвереского портного Йорх. да в добавок еще и Аадниель.
     -  Как?  Как вы  сказали?  -  Поселенец из Ныве  спрыгивает с  телеги и
подходит  к канаве.  - Сын  портного  Кипра Йорх  хочет купить поселенческий
хутор?  Мои  старые  солдатские уши, хоть и привыкли ко  всяким шуточкам, но
такого никогда прежде не слыхивали.
     -  Но  это  так,  -  Киппель  пожимает  плечами,  - теперь наши  многое
слышавшие уши должны привыкнуть и к этому известию.
     -  Вот уж  новость так новость! Стало быть, Йорх  Кийр покупает хутор?!
Это и  впрямь большая загадка. Что  станет делать такой  человек, как  он, с
хутором... человек, который всю свою жизнь только и знал, что шил пиджаки да
брюки? И откуда он возьмет деньги на покупку?
     Предприниматель вновь пожимает плечами.
     - Вам  надо  бы поговорить с ним самим,  небось, каждый лучше всего сам
знает и представляет собственные дела.
     - Это, конечно, справедливо, но где же он сам? Что он там,  в лесу, так
долго делает?
     - Поди знай. Пошел и застрял. Очень возможно, заблудился и вместо того,
чтобы выйти на  большак, направился в другую сторону. Он, когда  уходил, был
немного не в себе.
     -  Хм...  - продолжает  поселенец. - Но, прошу прощения, я еще  даже не
представился. Моя фамилия Паавель.
     - Паавель!? - Предприниматель вскакивает, словно  пружина.  -  Именно к
вам-то мы и направляемся. Моя фамилия Киппель.
     - Очень приятно! Но скажите все же, почему вы решили направиться именно
ко мне?
     - Все потому же, из-за этого хутора.
     - Хм... Откуда вы узнали, что я собираюсь продавать свой хутор?
     -  Кийр услышал об  этом не  далее как  сегодня от юлесооского хозяина,
господина Тоотса.
     -  Смотри-ка  ты!  Я  незнаком  с   господином  Тоотсом  лично,  однако
достаточно о нем наслышан. Да, да,  он был в  пехоте, я в артиллерии,  мы не
встречались.  Но на  фронте он  слыл  храбрецом - настоящий Кентукский  Лев.
Хе-е, хе-е! А откуда Тоотс-то узнал, что...
     - Вы вроде бы сами говорили об этом продавцу паунвереской лавки.
     - А-а, смотри-ка,  до чего быстро  распространяются слухи даже  и у нас
тут,  в глуши! Словно по радио.  Стало  быть, Кийр  и впрямь задумал всерьез
хутор покупать. Но я все-таки не понимаю, почему этот человек решил покинуть
Паунвере.
     - Говорит, что не может  больше на  дух выносить паунвереских жителей и
хочет перебраться куда-нибудь подальше от них, под свою крышу.
     - Вот оно что. Ну что же, деньги у него и вправду могут быть: всю войну
он ошивался при армейский складах. Поди знай... Может, и сторгуемся, ежели у
моей жены  еще не  прошла охота  перебраться  в город. Так где же  этот Кийр
застрял? Не приключилось ли с ним чего?
     - Ну что с ним могло приключиться! - Киппель маша рукой. - Тут, в лесу,
ни волков, ни медведей, ни других хищников не водится. Небось, объявится.
     - Будем надеяться. А теперь, господин Киппель, разрешите задать вам еще
один вопрос?
     - Сделайте одолжение.
     - А вы... а вы-то женаты?
     - Ой,  святые  отцы!  У меня  никогда и в  мыслях  не было жениться,  а
теперь,  когда  я  одной ногой  стою  в  могиле  -  теперь  о  такой  блажи,
разумеется, и речи быть не может.
     - В таком случае  я, пожалуй,  могу назвать вас счастливцем и сказать -
благодарите  Бога! Да, если человек заполучит добрую  и  спокойную  жену, он
может  жить  да  поживать  и  быть  счастливым, но  если промахнется, тогда,
ох-ох-хо-о!
     -  Как это вам так вдруг пришло в голову задать мне именно этот вопрос?
- Предприниматель улыбается.
     - Небось и сами  понимаете: у  кого что болит, тот о том и говорит, тем
более, что  одна мысль порождает другую Речь у нас только что  шла о продаже
моего надела,  не правда ли? А жена вовсю на меня наседает, мол, продадим да
продадим,   однако,  если  у  нас  после  продажи  дела  пойдут  плохо,  то,
разумеется,  виноват  буду  я. Она, бывает,  и  сейчас впадает  в  сомнение:
дескать, не  знаю,  стоит  ли  продавать,  может,  и  лучше  тут,  на месте,
продержаться. Вот и пойми ее! И  так во всем, в любой мелочи каждые два часа
у нее по три  раза меняется  настроение,  не успеет сказать одно, как тут же
говорит сама себе наперекор.
     "Смотри-ка,  какое  открытое  сердце  у  человека,  -  думает  Киппель,
предлагая  нывесцу папиросу. - Едва познакомившись, начинает  описывать свою
семейную жизнь. Редкостный случай!"
     Но  этот "редкостный случай" сразу же становится объяснимым, как только
поселенец присаживается рядом  с торговцем на край канавы. Явственно пахнуло
перегаром.
     - Ну, как же это, - продолжает предприниматель уже более непринужденным
тоном, - вы артиллерист, а сладить со своей собственной женой не можете?! Вы
преувеличиваете!
     - Нет, господин Киппель, ничуть не преувеличиваю. Видите ли, орудие, то
бишь  пушку,  я волен  направить  куда хочу,  а такая вот несговорчивая жена
повернуть себя ни в какую сторону не дает; она, трещотка, может быть, и душе
с тобой и согласна, но все равно станет перечить. Скажешь, к примеру, что то
или се - белое, так она, вишь ли, должна  возразить  и  доказать, что нет  -
черное.  Делай  что хочешь!  Но...  постой,  у  меня  же здесь, в  нагрудном
кармане, должна быть бутылочка с лекарством от холода. Не  понимаю,  с  чего
это  я  сегодня такой недогадливый - не соображу попотчевать  хотя бы  и тем
малым,  что у меня есть.  Какой же хозяин  в Ныве,  съездив па мельницу,  не
прихватит  из Паунвере чуток  горячительного! Аг-га-а,  вот она тут - прошу,
господин Киппель!
     - Но... стоит ли?.. - Предприниматель ухмыляется.
     - Стопки у меня нет, что правда, то правда,  но запустим просто так, по
старой ветеранской привычке.
     - Ну так  и быть, -  Киппель  подносит  бутылку ко рту, ваше  здоровье,
господин Паавель!
     - На здоровье!
     Буль-буль, издает горлышко  бутылки,  словно выстреливая пузырьки в рот
пьющего; когда же бывший управляющий  торговлей Носова  заканчивает действо,
то, не творя ни слова, вперяет взор в землю и причмокивает.
     -   Брр!   -   обретает   он  наконец  голос,  передернув  плечами.   -
Послушайте-ка, это же никакая не водка, это - спирт!
     - Тем лучше! Быстрее подействует. Не то окостенеете на  холоде в  своем
легком   пальтишке.  Будьте  здоровы!  -   Новопоселенец  берет  бутылку   и
проделывает  ту  же  операцию  уже  гораздо  основательнее,  чем  сдержанный
горожанин. - Уф,  хорошо пошло, - произносит он, закончив пить, - как  огнем
полыхнуло!
     -  А то  как  же!  -  Киппель  крякает.  -  Что до  меня,  так  мне  за
довольно-таки долгую жизнь не доводилось пробовать питья такой крепости. Уф!
     -  Но это полезно,  особенно,  если человек мерзнет. Заметьте, господин
Киппель,  завтра у вас не будет ни насморка, ни кашля, ни  какой-нибудь иной
хвори, конечно, если вы не застудитесь снова.
     - Не  застужусь, когда  ходишь - не  холодно, - предприниматель смотрит
через  плечо.  - Аг-га-а,  - возвышает он голос, -  наконец-то идет наш друг
Кийр.
     -  Так это  он и  есть? -  говорит Паавель,  глядя  на  приближающегося
портного.  - Но  почему  он шагает  так странно, скособочась? Или это  я уже
окосел. - Эй, господин Кийр, - кричит он, - идите наконец скорее. Вы же не с
пулей в теле с поля боя идете!
     Дрожащий от холода,  с  посиневшим лицом,  портной  останавливается, не
дойдя двух-трех шагов до сидящих.
     - К-ка-ак... - с трудом произносит он одно единственное слово.
     - Ох,  не разводите долгих разговоров! - кричит поселенец. - Вы -  Йорх
Аадниель  Кийр из Паунвере,  а  я - Антс Паавель из  Ныве, вот и  все  дела.
Отпейте-ка быстренько  отсюда добрый глоток,  не  то  у  вас вид точь-в-точь
такой, словно вы сию минуту предстанете пред ликом Господним.  Пейте быстро,
пока не поздно!
     -  Да, но... - Кийр неуверенно  принимает  протянутую ему бутылку, - но
что тут внутри?
     -  Ну,  коли это годилось  пить господину  Киппелю и  мне  самому,  то,
небось, сгодится и для вас тоже. Не ял вам предлагают.
     Портной  с   некоторым   недоверием  смотрит  на  бутылку,  взбалтывает
содержимое, но в конце концов все же отпивает отменный - для такого молодца,
как он, - глоток.
     - Ай, черт! - вскрикивает он. - Что вы мне дали? Это же купорос!
     Кое-как выдавив из себя эти слова, бедняга начинает так сильно  кашлять
и хрипеть, что торговцу даже страшно становится.  Сегодня уже второй раз его
спутник находится чуть ли не в объятиях смерти.
     - Не беда! - поселенец делает рукой успокаивающий жест. - Ничего, скоро
пройдет.  Только такое  средство  и может  спасти от воспаления легких. -  И
вскакивая, восклицает. -  Ой, не бросайте бутылку  наземь! В ней остался еще
добрый глоточек веселящего!
     - Огонь да и только! - Кийр вытирает навернувшиеся на глаза слезы. - Ну
и обожгло, да и сейчас еще жжет.
     - Беда невелика!  - Артиллерист берет бутылку в свои руки.  - Поглядите
на меня, господин Кийр!
     И  тут  уже  пришедший  в  себя  житель  Паунвере  видит, как  нывеский
хуторянин опрокидывает себе в рот по меньшей мере в два раза более того, что
выпил  он сам; и что самое непостижимое - поселенец из  Ныве даже не крякнул
после такой порции!
     - Ой, ой! -  Кийр вбирает голову в плечи. - Как же это вы так можете? У
вас, наверное, луженая глотка.
     - Ну зачем  же, глотка как  глотка, -  поселенец  засовывает  бутылку в
карман и закуривает папиросу. -  Однако не пора ли нам  двигаться,  господа!
Близится  вечер, до Ныве еще  идти  да  идти, а дорогая плохая. Поговорим по
пути. Я не полезу больше на мешки с мукой, лошади бунт легче тянуть воз.
     -  Однако  я толком не уразумел, - Киппель хихикает себе в бороду, - не
хочет ли господин Кийр еще раз прогуляться назад, в то самое поселение?
     -  Идите  вы  к черту  вместе с  этим поселением!  - отвечает  Кийр  со
злостью.

     - Нo-o, н-но-о!  Пошевеливайся! - Поселенец трогает  лошадь с  места; и
трое мужчин двигаются по узкой, но утоптанной пешеходами обочине большака  в
направлении  деревни Ныве. Они вынуждены  идти гуськом, потому что ходьба по
неровностям  дороги  не  только  неудобна, но даже и несколько опасна: можно
вывихнуть  ногу, разодрать сапоги.  Впереди  всех  шагает  Киппель со  своим
заплечным  мешком, затем -  поселенец  Антс  Паавель  и в арьергарде семенит
портной Георг Аадниель Кийр, лицо у него кислое, сердце ноет от всевозможных
переживаний.
     Местность вдоль  дороги  еще  более  безутешная, чем возле  оставшегося
позади поселения; вокруг  лишь серые, покрытые тонкими полосами снега поля -
и  ничего более.  Правда,  вдалеке  виднеются  маленькие рощицы и  одиночные
хуторские  дома,  но и они  не  в состоянии развеять  уныние поздней  осени.
Сейчас  Кийр с  удовольствием  бы  оказался дома, сменил нательное  белье  и
бросился в постель всем своим уставшим  телом с усталой душой. Доведись  ему
еще раз отправиться смотреть поселенческие  хутора,  он нанял  бы  возницу и
ехал  бы  себе  как  фон-барон.  И надо же было этому чертову Носову  именно
сегодня попасться ему, Кийру, под руку! Но с другой стороны,  Киппель все же
старик крепкий:  он  не трус, и  смотрите-ка,  идет  себе вприпрыжку,  будто
двадцатилетний юнец.
     Между тем  сумерки сгущаются  все  больше  и далеко впереди в домах уже
зажигаются огоньки, словно чьи-то зовущие глаза.
     -  Хоть бы  он,  чертяка, снежка подсыпал! - Поселенец  Паавель, тяжело
дыша, смахивает со  лба капли пота. Было бы  полегче идти. Но, видите ли, он
изводит сельских жителей, как только может.
     - Да-а,  да-а,  - предприниматель оглядывается назад.  -  Но ведь у вас
теперь  появилась возможность перебраться  в юрод. Покупатель хутора идет за
вами по пятам.
     Кийр вздрагивает и навостряет уши.
     - Да, так-то оно так, но поди знай...
     Портной больше не в состоянии удерживать на привязи свой язык.
     - Р-разве  вы  и есть тот самый господин Паавель. который хочет продать
свой хутор в Ныве? - спрашивает он, почему-то слегка оробев.
     - Ну да, я и есть, - отвечает поселенец. - Без обмана и во весь рост. В
Ныве больше нет никого по фамилии Паавель.
     - О-о, тогда это замечательно, что мы уже тут с вами пообщались!
     -  Благодарите меня, господин  Кийр!  - бросает  предприниматель  через
плечо, замедляя  шаг. - Никто другой, как  я,  завел  разговор  с господином
Паавелем. Вы находились в  лесу и понятия не имели, что хозяин из Ныве  мимо
проезжает.
     - Небось я его все равно разыскал бы! - хорохорится портной.
     - А чего там  искать, - поселенец привязывает вожжи к передку телеги. -
Если уж вы попадете  в Ныве,  так каждый ребенок укажет, где находится хутор
Пихлака<sup>21</sup> и его хозяин Антс Паавель.
     - Ах,  стало  быть, название  вашего  хутора Пихлака?  - По  лицу Кийра
пробегает  довольная  улыбка  - ему  нравится название  хутора, хотя  оно  и
напоминает   о  горько-кислых  ягодах.  Портной  опасался  гораздо  худшего:
чего-нибудь наподобие  Сивву,  Супси  или Сузи<sup>22</sup>  ...да  мало  ли
встречается непривлекательных названий. И как прекрасно  звучит сравнительно
с ними - Пихлака. Как приятно  было бы услышать  когда-нибудь  в чьих-нибудь
устах: хозяин хутора Пихлака - Кийр!
     - Да, я его сам так окрестил. Мой поселенческий надел отрезан от земель
бывшей мызы Рийсеманна, и, поручив его в собственность, я мог назвать его по
своему усмотрению. Не правда ли?
     - Почему бы и нет.
     -  Но  вас,  может  быть, интересует, отчего я  выбрал  именно название
"Пихлака"?
     - Да, это и впрямь интересно! - Кийр трет свои покрасневшие уши, цветом
они также напоминают созревшие ягоды рябины.
     -  Видите  ли, друзья,  дело  в том,  что  я  в  молодости  очень любил
рябиновую наливку или же,  как ее в то  время  называли, "рябиновку"...  Ну,
получил я от властей лот полагающийся мне надел и стал ломать голову, как же
его  назвать. Вот  тут-то мне и припомнились те старые  времена, и  название
было найдено: Пихлака! В тот же день устроил крестины,  посадил возле своего
наполовину  выстроенного "дворца"  четыре красивых рябинки.  Так  было дело;
теперь  вы уже немного знаете историю моего хутора, хотя сам-то  хутор еще и
не увидели. Ага - теперь он уже и виднеется, вернее, он виден только мне, вы
же еще не знаете, куда смотреть. Но подойдем поближе, тогда увидите.
     - Не знаю, стоит ли  нам идти  дальше?.. -  неожиданно  произносит Кийр
писклявым голосом.
     -  Это еще что за разговор? -  Пихлакаский хозяин останавливается. - Вы
же собирались присмотреть какой-нибудь поселенческий хутор?  Хотели посетить
деревню Ныве, как мне говорил господин Пик... Пик... нет,  господин Киппель?
Странно, с чего это вы теперь так сразу?..
     - Ничего удивительного тут нет. Мы с вами уже встретились, разве не все
равно, где задать вам вопрос,  тут  или там:  а вы  действительно  настоящий
продавец?
     - Как это настоящий? Что это значит?
     - Ну, это ваше желание продать свой хутор - достаточно ли оно серьезно?
В противном случае мы идем в Ныве совершенно напрасно.
     -  Да,  я настоящий продавец. - Паавель щелкает каблуками и по-армейски
отдает Кийру честь. - Но при  этом я вам все же скажу, что на бутерброд свой
участок  и строения не  сменяю, за  нормальный  хутор  я  должен  получить и
нормальную цену.
     - Так ведь никто и не рвется заполучить ваш хутор и обмен на бутерброд.
У  меня есть  деньги,  которые  я скопил  усердным трудом  и добропорядочным
образом жизни.
     -  Так оно и  должно  быть.  Именно поэтому вам  и  необходимо  поближе
познакомиться  с моей землей, жилым  домом  и надворными постройками. Кто же
покупает поросенка в мешке? И разве не свой глаз - король? Идемте же, идемте
дальше, видите, лошадь  и господин Пик. Пик... нет, Киппель, уже порядком от
нас оторвались. На мне  еще шуба чертовски тяжелая надета, давит  на  плечи,
как вражья сила. Но прежде мы все же произведем небольшую заправку.
     С этими словами поселенец извлекает на белый свет бутылку и протягивает
ее Кийру.
     -  Нет,  нет,  - портной  отмахивается  обеими  руками,  -  ни за  что!
Заплатите мне хоть золотыми, все равно пить не стану, я уже знаю, какой вкус
у вашего веселящего.
     -  Ну,  wie  konnen  Sie  so  kena sein!<sup>23</sup>  Отпейте  хотя бы
глоточек!
     - Нет, - Кийр пятится, - ни одной капли!
     - Ну что поделаешь, тогда я хлебну сам.
     И поселенец производит небольшую заправку, даже не поморщившись.
     - Теперь захмелеете, - Кийр с сочувствием качает головой.
     - Не беда, такая  отрада не  каждый день выпадает. Так-то вот. А теперь
надавай следом за господином Киппелем!
     Примерно  через  полчаса  они  и  впрямь  добираются  до  деревни  (или
поселения) Ныве.  Даже и при  поверхностном  взгляде  видно, что народ здесь
гораздо  состоятельнее,  чем  там,   где  живут  Липинг   и  тот  душегубец,
грозившийся пристрелить двух путников.
     - Ну  вот, мы и у  цели, -  произносит  Паавель, делая  соответствующий
жест.  - Это и есть  мой дорогой хутор Пихлака, а там, видите, растут  и  те
знаменитые  рябинки.  Жалковато  будет  отсюда  уезжать,  если  когда-нибудь
придется уехать. Эхма! Минутку, я открою ворота.
     Все  входят  во  двор,  отделенный от  проселка  аккуратным забором  из
штакетника.  Справа  стоит  весьма  привлекательный  жилой дом  с  маленькой
верандой,  слева -  две хозяйственные постройки и - ни одного временного или
же наскоро сбитого строения, какие наблюдались в том  поселении, что на краю
леса.  Здешние же со  спокойным  сердцем можно оставить даже и в  наследство
последующему поколению.
     - Погодите, погодите, - произносит хозяин, - я  отведу лошадь к амбару,
пусть батрак перекидает в него мешки. Гак. А теперь идемте в дом.
     Но прежде,  чем они успевают  дойти  до  низкого  крыльца,  открывается
входная дверь, и первый, кто выскакивает им навстречу - опять рычащий пес.
     - Молчать, Понсо! - прикрикивает на него поселенец
     - Пошел отсюда!
     Следом  за  собакой  из  дома  выходит  мужчина  с  зажженным фонарем и
освещает переднюю.
     - Добрый вечер! - произносит он дружелюбно.
     Да, добрый  вечер,  но пусть Март будет теперь  так  любезен, перетащит
мешки с мукой  в  амбар  и распряжет лошадь.  Сам же  хозяин до того устал и
голоден, что сегодня не в состоянии больше ничего делать.
     -  Хорошо, все будет  в порядке, - отвечает  батрак. - Входите в дом, я
посвечу.
     - Ладно. Так тому и быть. Когда управишься, я налью тебе стопку.
     Едва  мужчины входят в дом, как  из второй комнаты появляется моложавая
румяная женщина, стриженая под мальчика, одета она  по-домашнему,  выражение
лица не очень-то дружелюбное.
     Киппель  громко  щелкает  каблуками своих великолепных бахил  (сапоги с
добротной обсоюзкой) и  почтительно здоровается. Кийр что-то бормочет... так
что не понять "здрасьте" это или нечто другое в подобном роде.
     - Ну, мамочка, - произносит  поселенец излишне громко, - вот я и  дома!
Подойди  поближе,  я  тебя  познакомлю  с  этими  господами. Один, тот,  что
постарше - торговец из Тарту, второй собирается купить наш хутор.
     Полнотелая "мамочка" подходит ближе и без особою желания  здоровается с
гостями за руку.
     - Да, да, - уточняет хозяин, вешая пальто на вешалку,
     - господин Киппель и господин Кийр.
     - Столько  времени пропадал на мельнице! - Хозяйка скрещивает на  груди
руки. - Целый божий денек!
     - Да, дорогая  Лийзи, но  ведь я к мельнице  не  первым  поспел.  Ты же
знаешь:  кто  раньше приедет, тот раньше и смелет. Да и воды  в зимнее время
маловато - всего две пары жерновов кое-как ворочаются.
     - Ну  оправдание-то  у тебя  всегда  найдется!  А как ты объяснишь, что
опять нализался?
     - Как это нализался? Прошу, не заводи снова этот свой пилеж.  Ежели я и
хлебнул  пару глоточков  - что с того?  Выйди, взгляни, какая погода.  Ветер
страшенный, только что шапку с головы не срывает. -- И обернувшись к гостям,
поселенец говорит: - Снимайте же, снимайте пальто и повесьте вот сюда, тогда
быстрее согреетесь. - Затем вновь обращается к жене: - А ты,  Лийзи, принеси
нам  поживее  поесть! Я голоден, как волк, да и с  гостями дело  обстоит  не
лучше.
     - Придется  подождать,  пока  согрею суп, - недовольно отвечает молодая
женщина, направляясь к плите.
     -  Черт возьми, вечно только жди да жди! Мало я еще ждал на мельнице? А
теперь и дома то же самое.
     - Тьфу,  не могла  же  я,  в  самом  деле, явиться  следом  за тобой на
мельницу с миской супа в руках!
     - Тогда подай нам пока что  на стол хотя бы ломоть хлеба. И не ворчи! Я
не с увеселительной прогулки вернулся, а с мельницы.
     - Разве мельница существует для того, чтобы там напиваться?
     -  Оставь,  -  говорит  поселенец  со  злостью.  -  Постыдись  хотя  бы
посторонних людей!
     - Ты сам должен бы постыдиться, ты, пьянчуга! Как  куда отправится, так
и насосется.
     - Ну, черт побери!
     -   Остыньте,   остыньте,  господин  Паавель!   -  уговаривает  тихо  и
просительно  Киппель хозяина, положив  руку на ею  плечо.  - Не  заводитесь!
Давайте-ка лучше закурим по сигаре - это успокаивает.
     - И чего она грызет голодного и усталого человека. Сама бы  и ездила на
мельницу.
     - Да смогла  бы и сама ездить, -  слышится  от плиты.  -  Нечего так уж
кичиться своими поездками!
     - Помолчи!
     Ожесточенный грохот печных конфорок. Затем гремит какой-то чугун, потом
шмякается на стол краюха хлеба.
     -  Ну, хлеб благополучно прибыл на  место, - Паавель хмурит брови, - но
где же нож?
     - А ты что, сам не знаешь, где лежат ножи?
     - Гхм!
     -  Ох-хо,  -  думает  Кийр,  чье  сердце  радуется  такой   супружеской
перебранке, - нет, моя-то Юули не смеет так со мною собачиться. Она, правда,
долговязая,  как  флагшток,  но чтобы возражать - этого  нет.  Какой  прок и
привлекательной внешности, если под нею - злая душа?!
     Разумеется, мимо внимания  портного не проходит и то, что обстановка  в
пихласком   доме  гораздо  богаче,   чем   там...   у   Липинга  и   у  того
бандита-душегуба.
     - Не могли  бы  вы сказать, -  обращается  он к хозяину, - как название
того поселения там, на лесной опушке, мимо которого мы проходили?
     -  Того?.. Нет, этого я  не знаю. Да и есть ли у него  вообще настоящее
название? Просто говорят Пильбасте.<sup>24</sup>
     - Хм-хм, Пильбасте.
     - Как оказался там такой славный человек, как Липинг?
     - Поди знай. Наверное, он чуток запоздал с получением своего надела.
     - Ох, хорошо и так, - портной жалобно вздыхает. - У меня брат погиб  на
войне, а родителям ничегошеньки не дают. Как я  ни  ходил, как ни хлопотал -
все впустую Страшные люди там, в Паунвере!
     - Вот как?! Может быть, вы не с того конца начали?
     - Может быть. Да и сколько же у такого дела вообще концов?
     - Они все же имеются.
     - Пусть они все катятся в преисподнюю со всеми своими концами! Лучше уж
мне купить хутор, чем связываться с этими фокусниками.
     - Ну что  ж, покупайте, покупайте! Осмотрите тут завтра все как следует
и...
     - Завтра? А отчего не сегодня?
     -  Сегодня  уже  ничего  не  выйдет.   Что  вы  в  темноте  разглядите?
Разумеется, переночуете тут же, у нас места хватит. А сейчас для начала хотя
бы пожуем хлеба, а  там, глядишь, и супу получим. Ах да, у меня же есть  еще
это самое...
     Хозяин встает, идет  к  вешалке, шарит в  кармане пальто и  приносит на
стол бутылку спирта.
     - Не показывайте ее! - шепчет  Киппель,  сжимая  кисть руки  Паавеля. -
Уберите!
     - Почему же?
     Киппель  делает движение  головой и указывает глазами в  сторону плиты:
хозяйке это не понравится.
     - А-а, пустое! - И обращаясь к жене, Паавель говорит:
     - Ты, Лийзи,  подай  нам кружку воды  и  стакан или  чашку и  сама тоже
вспрысни чуток мельничный день.
     -  О-о! - хозяйка смотрит на обеденный стол. -  Так, стало быть, решили
еще и дома  тем же  побаловаться,  даже меня  приглашают.  Только того и  не
хватало,  чтобы и  я стала бражничать! Небось, тогда твой хуторок быстренько
бы уплыл из рук.
     -  Эхма,  из наших  рук  хуторок уплывет  так  или иначе.  Разве ты  не
слышала, как я сказал, что один из этих господ - покупатель хутора?
     - Может,  оно и так, но с хмельной головой такие дела  не делают. Поешь
сначала да проспись, тогда  и продолжим  разговор. Вот и суп уже  горячий, я
мигом принесу на стол миску и тарелки.
     Видавший виды торговец сразу  же замечает,  что тон  хозяйки  уже более
покладист, чем прежде. Может быть, ей пришелся по душе разговор о покупателе
хутора!  Это  было бы  на руку и  ему,  Киппелю,  -  товар легче  продать, а
рассерженному человеку не до покупок.
     Вскоре хозяйка  ставит  перед мужчинами большую миску, полную до  краев
аппетитно пахнущим супом, тогда как  на тарелке ею  разложены большие  куски
мяса.
     - Знаешь, Лийзи, -  восклицает поселенец, - ты начинаешь мне нравиться!
Я говорю правду, Бог тому свидетель!
     - Да ну тебя с твоей правдой! - молодая  хозяйка уже улыбается уголками
губ. - Сейчас тебе может понравиться только добрая порция водки, да отменная
закуска.
     - Ну да, и это, но все-таки ты - больше всего прочего.
     - Ешь, ешь, не болтай столько! Да оставь немного и Марту выпить.
     - Я уже посулил ему, - отвечает муж. - На здоровьице!
     - Он отхлебывает хороший глоток разбавленного водой
     спирта и принимается  усердно закусывать. -  Черт побери!  - говорит он
себе под нос. -  Все ж таки  не зря сказано, что голод самый лучший повар на
свете!
     -   Всеконечно!  -   подтверждает  предприниматель   мудрое  изречение,
наворачивая с тем же усердием.

     - А теперь... - начинает Киппель после того, как с едой покончено, стол
прибран, хозяин обстоятельно рьгнул и курево пущено в ход. - А теперь, стало
быть, не  соблаговолят  ли  гостеприимные хозяева  посмотреть мои немудреный
товар. К сожалению, у меня сейчас уже нет полного набора, но все-таки в этом
мешке еще  найдется кое-что,  без  чего не  может обойтись ни  одно домашнее
хозяйство. Как вы думаете, уважаемая госпожа?
     - Ну что ж, покажите, что у вас там есть.
     -  Но  не  вернее ли  будет вначале  поговорить о  хуторе,  - брюзгливо
перебивает Киппеля портной, - крючочки-моточки лучше бы на  потом оставить -
это же не Бог весть как важно, иголки и нитки можно всегда купить, а продать
хутор - совсем иное дело.
     -  Да, само собой, это дело иное,  - соглашается  господин  Паавель,  -
однако вести разговор  о хуторе, как я уже говорил, имеет  смысл только  при
дневном свете; лишь тогда из нашего разговора может выйти толк. Сейчас же...
Представим  к  примеру,  что хутор Пихлака  да  и вообще все поселение  Ныве
понравится вам ничуть  не  больше, чем  Паунвере... Какая же польза будет от
нашего сегодняшнего разговора?  А пока что я вам могу сказать  только, что у
хутора  Пихлака - пятнадцать гектаров хорошей пашни,  примерно пять гектаров
покоса и пастбищ, а леса нет вовсе. О том небольшеньком, что на краю выпаса,
и говорить не стоит, - его  может  кошка  на  кончике хвоста унести. Затем у
нас,  по меньшей  мере,  как я понимаю,  добротный  жилой  дом, амбар, хлев,
конюшня и гумно... там, несколько  на отшибе. Возле покоса есть сеновал  Что
касается скота - две лошади, шесть дойных коров, четыре свиньи; кроме того -
несколько овец и немного кур.
     - Ого, стало  быть,  у  вас весьма крепкое обзаведение! -Киппель кивает
головой.
     - Ну, крепкое не крепкое... Скажем проще - приличное. Если же вы хотите
увидеть действительно  "крепкое"  обзаведение,  вам надо обойти  центр  мызы
Рийсеманна, дa  и  окрестности  тоже. Сам-то центр,  правда,  в распоряжении
одного  полковника из  резервистов, однако и у офицеров чином  пониже, что в
округе,  тоже  дела  идут  хорошо,  то  есть, утех,  кто  относится к  земле
уважительно и печется о своем  хозяйстве. А  вообще-то  есть  -  и  немало -
такого  сорта  люди,  кто  продал  свои  наделы и  постройки  или же  привел
хозяйство в запустение.
     - Однако вы, господин Паавель, вероятно, еще до получения надела крепко
стояли на ногах, - высказывает предположение Кийр. -  Иначе как бы вы смогли
за такое короткое  время поставить  так много  строений, обзавестись стадом,
рабочими лошадьми и необходимыми сельхозорудиями.
     - Да, было, было... Но не забывайте о поселенческих ссудах и банковских
займах.  Если  состоится   продажа  хутора  Пихлака,  как  того  желает  моя
драгоценная половина, я, конечно же, немедленно погашу все ссуды, а останься
я тут, понадобятся еще годы тяжкого труда, чтобы освободиться от долгов.
     - Говорить-то  говори, Антс, - произносит  хозяйка, -  а спою  половину
оставь в покое. Я же в ваш разговор и полсловечка даже не вставила.
     - Сейчас-то  и  впрямь не вставила, зато в последнее время  ты только и
делаешь, что говоришь о  продаже хутора. Но Бог с тобой, оставим это, я ведь
сказал  без  всякого  желания тебя обидеть! Лучше  поглядим с вечера,  какой
товар предложит  господин  Киппель,  а о  более серьезных вещах поговорим  с
утра.  Да,  господин  горожанин,  раскройте  свой  мешок,  весьма  любопытно
взглянуть, что в нем есть.
     - Сию минуточку! -  Покопавшись в рюкзаке, торговец выкладывает на стол
его содержимое. Хозяйка подвигается поближе к мужу, с любопытством оглядывая
товар - и тот, что блестит, и тот, что без блеска.
     - Да, - произносит она, - тут есть очень  милые вещички!  А чего-нибудь
из одежды вы не прихватили?
     -  Нет, госпожа, -  отвечает предприниматель  с  виноватой  улыбкой.  -
Большая ноша не по моей старой  спине.  Чтобы торговать одеждой, пришлось бы
подряжать лошадь и телегу, а это себя не оправдывает.
     - А пудры и крема для лица?
     - Тоже нету. На такой артикул спрос весьма невелик.
     - Чего  ты  фокусничаешь, Лийзи,  и спрашиваешь то, чего тут нет! Ты же
видела, господин Киппель выложил из  своего мешка все, и эти веши здесь,  на
виду.
     - Да, это правда, но я теряюсь в выборе.
     - Вот те на!  Смотри,  тут есть нитки и иголки, столовые ножи  и вилки,
складные ножи, бритвы и много чего еще.
     - Хм, ты от своего спирта вконец поглупел. Скажи мне, право, на кой ляд
женщине  складной нож или бритва? Или ты, бедняжка, до того окосел, что меня
бородатой видишь?
     -  Послушай, старуха, убери  колючки!  Купи  тогда  что-нибудь  другое.
Видишь,  тут  есть  наперстки,  ножницы,  тесьма  и  даже  несколько  кусков
туалетного мыла.
     - Хорошо, купи мне кусок мыла.
     -  Что  значит  кусок!  Уж  если  брать,  так  хотя бы два, тогда  ноша
господина Киппеля все же чуточку  полегчает. А сам я?.. Да, именно так, одну
хорошую  зажигалку и  к  ней  в  придачу  две дюжины кремней. Еще  коробочку
французских  булавок.  Но  что же это  я, черт побери,  уже давненько мечтаю
купить?.. Ну да, вспомнил, впрочем этого у вас нет.
     - Чего именно?
     -  Я  бы  купил себе  что-нибудь из художественной литературы, одну-две
книги.  Старые уже  читаны-перечитаны. Даже  и в паунвереской  библиотеке ни
одной не осталось, которые  бы я не  прочел. Сейчас вечера и ночи долгие, не
знаешь, как их и убить.  Иметь бы какое ремесло, хоть  шорника, -  чинил  бы
лошадиную сбрую. Единственное развлечение - перебранка с женою.
     - Ну  и  пустобрех же ты!  - ворчливо поизносит хозяйка, направляясь  в
заднюю комнату. - Когда это я подавала повод для перебранки?
     -  Чтобы у  меня спрашивали книги,  это впервые,  -  Киппель  переводит
разговор на  другое, - хотя я  уже второй  год  колешу по округе. Чаще всего
спрашивают снаряжение для ружей и патроны для револьверов, но торговать этим
у меня нет права.  Можно  бы  изрядно подработать,  да не тут-то было. Взять
хотя бы сахарин... тоже был в моде, однако я, само собой, и его продавать не
мог. Хе-хе, чего только у меня не спрашивали - то в открытую, а то и тайком!
     - Что же еще, к примеру? - Поселенец сонно щурит глаза. - Я не могу тут
назвать вам вещи, о которых осведомлялись  так... без свидетелей и шепотком.
Но  медный  купорос, средство от блох, мазь против вшей,  еврейское... и так
далее  -  все  это  частенько  спрашивают,  будто  я  какой-нибудь  бродячий
аптекарь! Где же тут всем потрафишь...
     - Да, у каждого свои трудности.
     Хозяйка ненадолго скрывается в задней комнате, заем вновь появляется на
пороге и произносит:
     - Будьте  любезны,  господин Кийр, зайдите на минутку сюда! Мне хочется
немного поговорить с вами с глазу на глаз.
     - Пожалуйста, - портной быстро вскакивает, - с полным удовольствием.
     Поселенец  поднимает  брови,  пожимает  плечами  и  бросает на  Киппеля
вопросительный взгляд.
     - Что бы это значило? -  бормочет он удивленно. - Что еще за секреты от
нас появились?
     - Приватная беседа, - предприниматель  усмехается.  - Да,  этот портной
Кийр  в некотором роде мужичонка довольно странный. Я ведь знаком с  ним без
году неделя, но все же приметил еще по дороге две-три его уловки,
     которые мне не понравились. Правда, теперешняя беседа наедине не по его
почину начата, но я уже по лицу  нашего  милого Йорха понял, что это вода на
его мельницу.
     - Может быть, хочет провести меня при покупке хутора?
     -  Как  это он,  пустозвон, может провести,  вы  же  при  купле-продаже
оформите контракт у нотариуса!
     - В любом  случае, но я почему-то все-таки  сомневаюсь,  надежный ли он
покупатель. Ха, я рассуждаю чуть ли не так же, как Кийр,  когда он по дороге
сюда спросил  меня, настоящий ли я продавец. Но теперь вы, господин Киппель,
сами, хоть  и немного, слышали и видели, что  за ураган моя жена,  теперь вы
уже не можете сказать, будто я насочинял вам тогда, возле деревни Пильбасте.
     -  Не стоит принимать близко к сердцу каждое слово женщины, насколько я
их знаю, все они более или менее так... элемент легковесный.
     -  Но  та,  - поселенец  указывает большим пальцем на дверь,  - которая
сидит  сейчас с  Кийром  в  задней  комнате,  та  следит  не только за моими
словами,  но  и за каждым моим шагом, за  каждым  движением.  Однако,  ежели
сейчас  сам я войду к ним и спрошу, дескать, что  это  за новая мода такая -
секреты  от  меня заводить,  она  непременно поднимет крик и  наговорит  мне
добрую дюжину едких словечек.
     - Так ведь суть этого приватного разговора  не останемся секретом для в
а с, ее хотят скрыть только от меня.
     - Кто знает. Ну так вот, я именно потому почти согласился продать хутор
и   переехать  в  город,  что  там  для  жены  есть  кинематографы,  театры,
танцевальные вечера и  тому  подобное, пусть себе развлекается, тогда  я  не
буду вечно ей под руку попадаться.
     - Гм, да-а... - Подперев рукой свою мудрую  голову, Киппель погружается
в недолгую задумчивость. - Да, по и эта мера  в своем роде обоюдоострый меч,
- продолжает он рассуждать.
     - То есть?
     -   Что  вы  скажете,  господин  Паавель,   если  ваша  супруга   будет
злоупотреблять  развлечениями,  там,  в городе, где  они станут  для нее так
легко доступными? Кино-то еще куда ни шло, гораздо больше потребуют театры и
танцы. Тут понадобятся модные платья и туфли, золотые украшения и так далее.
А сколько  все это стоит!  Сверх того еще завивка волос, румяна, пудра...  В
конце концов может и к куреву пристраститься.
     - Да, да,  об этом  я  уже и  сам думал. Я  сразу увидел в вас человека
умудренного жизнью, вы знаете, что говорите, и вы совершенно правы. Но, черт
побери, ведь я все-таки  не такой дурак и глупец, чтобы совершенно выпустить
вожжи из  своих рук! Если жена легкомысленна - а она такая и есть! - это еще
вовсе  не  значит,  будто я должен в  каждом деле  плясать под ее дудку.  Не
правда ли?
     -  Оно так, небось каждый сам лучше всего знает свои возможности, как я
уже говорил там, на опушке леса.
     Хлопает наружная дверь, из  прихожей доносятся шаги.  В  комнату входит
долговязый  пихлакаский батрак,  на  его выбритом  лице добродушная  улыбка,
словно он только что по-доброму с кем-то поговорил.
     - А-а, это ты, Март! - Хозяин поднимается из-за стола  и идет к буфету.
- Ну, все в порядке?
     - Точно так, господин капитан!
     - Тогда иди сюда и  хлебни  как  следует. А после сам налей себе супу и
возьми мяса. Сейчас еще все теплое - мы только что поели. Хлеб в буфете.
     - Спасибо, спасибо! Небось, найду.
     - А что, служанки у вас нет? - спрашивает предприниматель.
     - В летнее время есть. А зимою хозяйке приходит помогать одна старушка,
она живет тут неподалеку. Ночует v себя дома.
     - Так,  так. Но теперь  я,  наверное, и впрямь могу сложить свой  товар
обратно в рюкзак.
     -  Нет,  погодите  еще  немного,  я  хочу  подарить  что-нибудь старому
холостяку Марту, он у нас славный и исполнительный.
     - Ох, хозяин, ну что обо мне-то!..
     - Нет, нет, иди  сюда со своей тарелкой, ешь и высматривай, что тебе по
душе...

     - Но скажите все же, господин Кийр,  - выспрашивает пихлакаская хозяйка
у  паунвересца в задней комнате,  - почему вы  хотите  покинуть  ваши родные
места и ваших родителей?
     Портной  довольно  долго  и  обстоятельно  рассказывай  свою  печальную
историю:
     -  Стало  уже совершенно немыслимо существовать  в  этом недобром краю,
наверное,  в аду и то  лучше. До войны еще  можно  было жить и даже довольно
сносно,  а теперь всяк на тебя  рога наставляет, так что  и подойти страшно.
Поверьте, госпожа, даже на большаке в меня так и норовят зубами вцепиться.
     - Смотрите-ка,  смотрите-ка! -  Молодая  женщина кивает головой. -  Да,
из-за этих войн и впрямь все теперь шиворот-навыворот. Взять хотя бы  меня -
да  будь  сейчас  прежние  времена,  разве  бы  я  куковала  здесь,  в  этом
захолустье, в этой глуши?
     - Но чем же вам тут плохо, если смею спросить?
     - Плохо?..  Вы  не  представляете, что  значит  для городского человека
крестьянская работа!  Если бы хоть после  долгого  тяжеленного рабочего  дня
было  куда  пойти,  было с  кем пообщаться!  Здесь  адская  скука.  Я  бы  с
удовольствием  плюнула  в  лицо  тем  горожанам,  которые  за   рюмкой  вина
разглагольствуют  о  тишине  и  покое  сельской жизни. Пусть бы  приехали да
пожили тут немного тогда запели бы совсем иную песню.
     "Эта из моей команды", - думает  Кийр без малейшего сочувствия, но он с
удовольствием обнял бы и поцеловал эту  пышнотелую молодую женщину, на щеках
которой такой свежий румянец и такие аппетитные ямочки
     Однако портной  вообще не  так-то  легко теряет  над собой контроль,  а
сейчас, когда его ждет серьезная торговая сделка, тем более.
     - Да, это совершенно верно. - Он словно бы с сожалением склоняет голову
набок. - Каждый из нас несет своп крест.
     - А вы женаты? - спрашивает хозяйка неожиданно и для себя самой. - Нет,
- она краснеет, - я этим вовсе не хотела сказать, будто ваша супруга для вас
- крест. Я... и  сама  не  понимаю,  с чего  вдруг  так некстати задала это:
вопрос.
     - Пустое! Однако, по правде говоря, она и впрямь -
     мой крест, моя жена.
     - А дети у вас есть?
     -  Нет,  детей  нету. Моя жена...  она такая  узкобедрая... Бог  весть,
способна ли она вообще иметь детей.
     И тут вдруг к  портному возвращается  та мысль,  которая проклюнулась в
его рыжей голове, когда он разговаривал со своей свояченицей Маали.
     - А впрочем, кто знает, может быть, все-таки способна.
     - Что до меня, так я не хочу детей. - Госпожа хозяйка мотает головой. -
Я и без того живу, словно в тюрьме, куда же тут еще детей, чтобы они хныкали
да  за  подол  цеплялись!  Сейчас я  хотя бы  два  разика в год могу в город
съездить, а тогда бы... Ох, даже подумать страшно.
     - Да, верно, верно! Моя-то, правда,  деревенская жительница, она никуда
не  рвется,  а  вы,  разумеется,  дело  другое,  я  очень даже  понимаю ваше
положение. Но, госпожа Паавель, не могли бы вы мне так, по секрету, сказать,
сколько ваш муж хочет за хутор? Вы, разумеется, знаете.
     -  Слышать-то  я  слышала,   но,  если   я  вам  скажу,  то  пусть  это
действительно останется между нами, не хочется, чтобы  Антс подумал, будто я
стараюсь вперед него забежать.
     - Нет, нет, видит Бог! Уж я-то не скажу ему ни словечка до того, как он
сам назовет цену. В этом вы можете совершенно не сомневаться.
     - Он говорил о шестистах тысячах...
     -  Как? Шестьсот тысяч?! -  Кийр разом сникает и в ужасе смотрит в лицо
пихлакаской  хозяйки, его  мысли  о  румянце  и  ямочках  на  щеках  женщины
мгновенно улетучиваются. Теперь бедняга видит перед собой судью, объявившего
ему смертный приговор. - Шестьсот тысяч! - Он громко  охает, роняя голову на
руку.
     - Тише, тише! Он же в передней комнате, услышит.
     - Ах да!  - Кийр испуганно оглядывается на дверь.  Затем произносит еще
раз, но уже шепотом: - Шестьсот тысяч! Ой, таких денег у меня никак нет.
     - Может быть, он уступит, если поторгуетесь. И часть
     суммы можно заплатить  в  рассрочку; оформите закладную или... или  как
это называется. Наверное, поселенцев, на ком бы долги не висели, и нет вовсе
- у одного меньше, у другого больше.
     - Да, но как ни кинь - все клин.  Во всяком случае, сумма эта - пугает.
Я рассчитывал,  что ваш муж запросит хотя бы вдвое меньшую, даже и тогда она
была бы более чем достаточной. Но...  я не знаю, как вам это объяснить... Ну
да, если у  вас твердое желание переехать  в город,  вы и впрямь  должны мне
помочь.
     - Как же я могу помочь вам?
     - Поговорите с мужем  наедине, постарайтесь  убедим, его сбавить  цену,
елико возможно.  Разумеется,  только  после того,  как  он уже  сам  мне  ее
назовет, и  я скажу, что  считаю  ее чересчур высокой. Не раньше. Иначе  это
будет выглядеть так, будто вы со мною в сговоре. Не правда ли?
     - Ну да, это я могу сделать, будь оно хоть  сговор, хоть еще  что. Уж я
ему  растолкую, что покупателей хуторов в  нынешнее  время не густо. Их было
предостаточно, когда некоторые офицеры и солдаты продавали по  цене  гнилого
гриба доставшиеся им, как почетная награда, наделы, но сейчас обстоятельства
изменились. Он, правда, и  сам это знает, но если я начну  его подталкивать,
будем надеяться, муж станет покладистее.
     -  Да, правильно!  -  Павший было  духом Кийр  вновь  приободряется.  -
Действуйте  смелее  -  это  в  интересах нас  обоих.  И,  если  быть  вполне
откровенным, шестьсот  тысяч  за этот  хутор и впрямь чересчур большая цена,
муж  ваш  никогда столько не получит. А если и найдется покупатель,  который
согласится с этой суммой,  то  так  или иначе попытается обвести вашего мужа
вокруг пальца. Я же  человек чести и в точности  выполняю все обязательства,
которые  когда-либо на себя брал. В этом ни на йоту не сомневайтесь, дорогая
госпожа.
     - Да, я верю вам, господин Кийр.
     Но тут  случается  нечто такое,  что  в  сельской местности  происходит
довольно редко: в дверь задней комнаты стучат.
     -  Что это за комедия?! - восклицает хозяйка недовольно.  -  Кому  надо
войти, пусть входит!
     - Я хотел спросить, - поселенец отворяет  дверь, - скоро ли  закончится
этот приватный разговор?  Дело в том, что  нас  тут  уже  клонит  ко сну, мы
хотели бы лечь.
     - Ах да! Ну что же, так или иначе, спать ложиться  надо, но я  никак не
пойму, о каком таком приватном разговоре ты болтаешь. Сидим тут с господином
Кийром, беседуем просто так о том, о сем.
     - Ну как же, ведь ты сама позвала господина Кийра именно для  разговора
с глазу на глаз.
     -  Ничего  подобного я не говорила. Мельничная  пыль  вконец тебе мозги
запудрила, слышишь то, чего и в помине не было.
     - Хорошо, а теперь возьми на  себя труд, помоги  Марту  устроить гостям
постели.
     - Это я и сама бы сделала, без твоих напоминаний.
     - Гхм,  ты мне  и  рта  не даешь раскрыть! -  произносит поселенец. - А
впрочем... гхм, какая разница!
     Он  выходит в  переднюю  комнату  и слышно,  как  открывает там  дверцу
буфета.
     - Стало быть, на том и порешим, -  Кийр протягивает хозяйке руку, - как
мы сейчас обговорили.
     - Да, так! - Молодая  женщина пожимает руку портного, и  на этот раз по
телу паунвересца  пробегает  сладкая  дрожь.  "Да, да, -  думает он,  - если
вообще можно надеяться на спасение, то не где-нибудь, а именно здесь".
     На скамейках и  стульях быстро устраивают постели для  Кийра и Киппеля,
хозяева  желают им доброй ночи, уходят в  заднюю комнату, после чего в жилом
доме   хутора  Пихлака  устанавливается   такая   тишина,  какая   бывает  и
рождественскую ночь. Только храп Киппеля и батрака  несколько нарушает  этот
глубокий ночной покой.
     Лишь один Кийр долго не может заснуть,  даже и в полусне снова  и снова
всплывает перед  его  глазами пугающая цифра шесть со  своими  пятью нолями.
Откуда, черт побери, взять  деньги, даже если  Паавель и  скостит порядочную
часть этой суммы?

     С утра все, как всегда, вновь на ногах, однако Кийру это утро отнюдь не
кажется ни будничным,  ни обычным - впереди  его ждет борьба "не на жизнь, а
на смерть".
     -  Ну, если  господа  желают,  -  произносит  хозяин после  совместного
кофепития, - мы  теперь можем  пойти  и  познакомиться поближе  с землями  и
насаждениями хутора Пихлака.  О деревьях, правда, особо и говорить не стоит,
их, как я  уже  вчера сказал,  мало, самое главное - это  земля. И  все-таки
прежде всего осмотрим жилой дом, надворные постройки и скотинку.
     - Да, это было бы весьма интересно. - Киппель взваливает  на спину свою
ношу.  - Но я  могу  уже заранее сказать,  что ваш хутор  вряд  ли  уступает
юлесооскому.  У меня хоть и не совиные  глаза, однако я все  же еще с вечера
разглядел, что...
     - Будет видно, как он вам понравится. Свой рюкзак вы вообще-то могли бы
пока здесь оставить, незачем его без надобности таскать.
     - Э-хе-хе, я со своим мешочком так свыкся, что и ходить-то без  него не
умею, - торговец поправляет лямки.
     к тому же он теперь не Бог весть сколько тянет. А  вся  когда я выходил
из города, мне и впрямь было тяжеленько.
     -  Как вам будет  угодно.  Стало  быть, осмотрим дом,  сначала изнутри,
потом  снаружи.  Перво-наперво задняя,  или,  как  принято говорить, женская
комната, сейчас она еще не убрана, но... - взгляд хозяина падает на жену, не
то чтобы с  очень большой укоризной, а  так...  с поддразнивающей  усмешкой.
Кийр зажмуривает  один глаз и нацеливается  другим  на неприбранную постель:
да, да, стало быть, тут и спит соблазнительная хозяйка Лийзи. его сообщница.
Киппеля  не  интересует  ни постель, ни  горшок с ручкой  под кроватью,  его
внимание привлекает лишь довольно  вместительная полочка, на  которой немало
книг, переплетенных и  без  переплетов. Ну  конечно,  неспроста  же  Паавель
спрашивал у него вчера что-нибудь по части чтива.
     - А здесь, - хозяин идет дальше, - две маленьких ком
     натки. Их мы даже и не отапливаем, здесь пока что просто-напросто лежит
всякий ненужный  хлам.  Только в  летнее время, когда приезжает какой-нибудь
гость, мы прибираем одну из  них, а то и обе,  чтобы приспособить под жилье.
Вот и все. Стало быть:  четыре комнаты, кладовка, прихожая и рядом с нею еще
полутемный  чуланчик... Бог знает для чего.  Так! Пойдемте  теперь во  двор.
Посмотрим хлев, конюшню и амбар.
     - Ну что же, великолепно! - хвалит Киппель, когда они осматривают и эти
постройки.
     - Да, но... -  Кийр хочет что-то сказать, однако вовремя спохватывается
- он чуть было не проговорился об лих страшных шестистах тысячах.
     - Что - "но"? - спрашивает Паавель с улыбкой.
     - Гм, ничего особенного! Просто так подумалось...
     -  Хорошо.  В  таком  случае, идемте теперь  посмотрим самую суть этого
хутора - поля и покосы. Ты пойдешь с нами, Лийзи?
     - Нет, мне-то зачем. Я на них достаточно насмотрелась.
     - Тогда, дорогая госпожа, -  Киппель кланяется, -  позвольте мне с вами
попрощаться  и  поблагодарить  за  сверхдушевное  гостеприимство! Как знать,
вернусь ли я сюда. Не  знаю, как будет с господином Кийром, но я,  во всяком
случае,  наведаюсь  еще   на   кое-какие  соседние  хутора,  может,  удастся
что-нибудь продать. Будьте здоровы! Сердечно благодарю за вашу доброту!
     -  И я  тоже  с  вами прощаюсь!  -  Портной  пожимает  руку  хозяйки  и
многозначительно  смотрит ей  в  глаза,  что, разумеется, надо понимать так:
"Стало быть, на том и порешим, как договорились! Помните об этом!"
     И  трое  мужчин  -  один  с ношей  и двое  без ноши - выходят со  двора
пихлакаского хутора, чтобы оценить его ноля и луга.
     Поля,  действительно,  достойны  похвалы,   ровные,  словно  стол,  без
валунов,  без  пней.  Покосы  и  пастбища  -  также. А вот  этот  болотистый
участочек  не в счет, и его гоже впоследствии можно будет преобразовать либо
в пашню, либо в покос.
     - Ну и  сколько  же вы... - Кийр  приостанавливается, сердце его громко
стучит, - за все это хозяйство запросите?
     - Сколько я  запрошу?..  - Поселенец слегка поводит глазами. - Шестьсот
тысяч марок.
     -  Шестьсот  тысяч?! -  Портной медленно качает головой. -  Да,  цена и
впрямь крепкая.
     - Так и хутор крепкий.
     -  Но  я  ведь  не  хулю хутор, но... что слишком, то слишком. А стадо,
лошади и сельхозорудия в эту сумму входят?
     - Нет. Движимое имущество сверх того.
     - Ой, ой, ой! - Лицо Кийра принимает выражение страдания.
     - Что такое? - Владелец хутора усмехается. - Не по карману, что ли?
     - Ничего  удивительного. Но  вы ведь  сбавите и на часть платежа дадите
рассрочку?
     - Нет, так не пойдет. Я вырученные  за хутор деньги должен буду пустить
в  какое-нибудь дело, а ежели я начну новую жизнь с того, что закину ноги на
стену,  так надолго  ли этой  небольшой  суммы  хватит? Разве  не  так,  мои
господа?
     Киппель согласно кивает, но ничего не произносит.
     - Так-то оно так, но... - Кийр переступает с ноги на  ногу, - но каждый
должен протягивать ножки по  одежке.  Для меня, во  всяком случае, ваша цена
чересчур велика.
     - Стало быть, вы не станете покупать Пихлака?
     - Нет, этого я не утверждаю, но сбавьте, небось, тогда поглядим.
     - Хорошо, а сколько  же в таком  разе предлагаете вы? Кийр поначалу  не
может ничего предлагать, сначала
     он должен  пойти домой и отнести весть тому  и этому. А пока  что пусть
господин Паавель хорошенько подумает, пусть взвесит вопрос со всех сторон  и
пусть определит  свою последнюю цену. Тогда в один  из дней, скажем, хотя бы
через неделю, он, Кийр,  придет  сюда снова и скажет либо нет, либо д а, он,
Кийр,  любит только чистую воду  и точный  расчет - так  это всегда было.  И
главное.
     пусть  хозяин  имеет  в  виду,  что   в  нынешнее  время  мало  честных
покупателей.  Ведь  не  станет  же - Боже упаси!  - господин Паавель,  герой
Освободительной  войны,   продавать  свой  хутор  кому-нибудь   из   прежних
владельцев  мыз.  Ради  этого  самого  земельного надела  пихлакаский хозяин
проливал свою кровь, возможно  ли  теперь  отдать его обратно своему бывшему
врагу?
     -  Ничего подобного  я и  не  собираюсь делать, однако  за  этот,  мною
завоеванный кусок земли я все же должен получить достаточно, чтобы более или
менее приемлемо обустроить свою будущую жизнь.
     - Вы  и получите. Но  разве вам для обустройства  будущей  жизни  нужно
непременно шестьсот тысяч?
     - Нет, господин Кийр, я хочу даже большего: движимое имущество - особая
статья.
     -  В том-то и загвоздка!  - Портной неопределенно  пожимает плечами.  -
Однако, что мы попусту спорим. Примерно через  неделю я приду снова, тогда и
продолжим  разговор.  Я, во всяком случае, отношусь к этому делу  серьезно и
надеюсь, что вы - точно так же.  А  теперь прошу извинить меня,  я поспешу в
Паунвере,  не то  мои домашние подумают,  что я  Бог  знает  куда подевался.
Господин Киппель, разумеется, останется тут мешочничать и суетиться со своим
барахлом от Энгельсвярка, теперь дороги наши расходятся.
     -  Я-то со  своими делами управлюсь,  -  торговец с усмешкой почесывает
бороду, - а вот как вы  сумеете пройти лес возле Пильбасте - это вопрос. Да,
да, как бы там еще чего не случилось.
     - Что? - Кийр выпучивает на Киппеля глаза. - Что там может случиться?
     -  Где  же мне  все точно знать, но угрожать-то  он  туда,  на  обочину
большака, приходил.
     - Кто? Кто приходил угрожать?
     -  Ну,  все  он  же, поселенец из Пильбасте,  который  вчера  палил  из
"гевольвега" и чуть было не застрелил нас.
     - Х-хех-хех... - заикаясь, произносит портной. - Когда  по он выходил к
большаку?
     - Когда вы в лесу были,  точнехонько незадолго до  появления  господина
Паавеля.
     - И что, что он сказал?
     -  Что  сказал?..  Сказал,  мол,  пусть  только  он,  этот паунвереский
портной,  попробует  еще раз  объявиться  тут поблизости,  небось  тогда  он
увидит. Мол, этакий босяк приходит ко мне мой хутор выпрашивать.
     - И что же он собирается со мной сделать?
     -  Так ведь  я  в душу  ему не  заглядывал. Во  всяком  случае, он  был
разъярен, как бык. Да вы и сами видели и слышали, когда к нему заходили, что
у этого человека вместо сердца - нож для  забоя свиней.  И прекрасно видели,
что и его дорогая женушка далеко не Святая Женевьева!<sup>25</sup>
     - Господин Киппель, - произносит Кийр чуть ли не просительно, губы  его
трясутся,  -  поклянитесь именем  Господа  нашего,  что это,  действительно,
правда, то, что вы говорите.
     - Именем  Господа  нашего?!  -  Торговец  презрительно усмехается. - По
поводу такого пустяка! Неужто вы не, знаете, господин Кийр, что имя Господне
нельзя поминать всуе. Довольно и  того, если я вам сообщу,  что он  купил  у
меня сравнительно  дорогой  складной ножик.  Нет, против меня  он  ничего не
имеет, только  вы, вы у него словно соринка в  глазу, ну да, дескать, хотите
разорим его хозяйство или что-то в этом духе.
     -  Вот еще, черт подери! Ну  объясните же мне в конце концов, каким это
образом и  когда  хотел я  разорить  его вонючее  хозяйство?  Мы всего  лишь
спросили  - и сделали это вполне вежливо  - не собирается ли он продать свой
курятник и две-три полоски поля.
     - Так-то  оно так.  Не знаю,  какой бес в него вселился.  Только нет во
всем этом  ничего  хорошего, именно потому  я  и предостерегаю  вас,  так...
по-дружески. Нет,  на открытом-то месте он вам ничего не сделает, но тот лес
возле Пильбасте, тот... Одним словом, будьте предусмотрительны! Там он может
подстеречь вас за каждым деревом и кустом.
     - Подумать только, вот скотина! - Кийр мотает головой. - А  что, если я
и не стану возвращаться  через Пильбасте?  Если  пройду как-нибудь стороной?
Разве нет обходного пути?
     - А вот это, дорогой господин Кийр,  мне неведомо,  я ведь в этих краях
впервой. Но может быть, господин Паавель знает какую-нибудь окольную дорогу?
     При этих словах Киппель едва заметно подмигивает пихлакаскому  хозяину,
и тот понимает его с редкой проницательностью.
     -  Видите ли, господин Кийр, -  Паавель вздыхает,  - отсюда в  Паунвере
есть  даже две кружные  дороги,  но,  воспользовавшись ими, вы должны будете
либо сделать  крюк  в  двадцать пять  километров, либо пройти через болота и
топи. Первая дорога, хоть и надежная, но страшно длинная, а на  второй, если
вы с нею незнакомы, можете утонуть или заблудиться.
     - Ой, ой, ой!  -  стеная произносит Кийр. -  Что же  мне делать?  А вы,
господин Киппель, не пошли бы вместе со мною назад, в Паунвере?
     - Как?  Назад  в  Паунвере? Что я там потерял?  Нет, это  ни  при каких
условиях невозможно. Я еще пооколачиваюсь тут, в  поселении Ныве, а потом по
наикратчайшей  дороге  рвану в Тарту.  За кем  мне гоняться со своим  пустым
мешком, меня ведь даже деревенские куры и петухи  поднимут на смех. Хоть я и
мешочник, в моем мешке все-таки должно что-нибудь лежать -  помимо двух-трех
пакетиков  иголок  да  нескольких катушек  и  еще  кое-что по  мелочи.  Нет,
господин Кийр, что до меня, так я теперь  не скоро снова  приду в  Паунвере.
Мне, всеконечно, надо в городе пополнить запас товара, и основательно.
     - Ну, а если я по прибытии в Паунвере куплю все, что у нас осталось?
     - Зачем же вам скупать ненужные веши? Это было бы смешно.
     - А если я вам заплачу просто  так, наличными деньгами... за то, что вы
меня проводите?
     - Еще того не легче! Во-первых, я не нищий, а, во-вторых, провожая вас,
не хочу  получить пулю -  еще неизвестно, такой  ли уж хороший  стрелок этот
поселенец из  Пильбасте,  чтобы попасть именно  в вас. Где гарантия, что его
пулька не пощекочет мои собственные ребра?
     Портной опускает голову и сопя погружается в глубокое раздумье. Наконец
произносит:
     - А вы, господин Паавель, не отвезете меня домой на лошади, само собой,
за хорошее вознаграждение?
     -  Нет, нет! - Поселенец мотает головой. - Пасть на поле сражения - это
дело чести, а так, с бухты-барахты сунуться под пулю  душегуба - легкомыслие
и глупая бравада.
     - Гм! Но что  же, черт побери,  мне делать? -  И  после довольно долгой
паузы  Кийр добавляет: - Нет, знаете ли, мои  господа, я все же  пойду через
Пильбастеский лес, небось  я  соображу, как  это сделать. И если ему суждено
меня  убить  - пусть  убивает. Во всяком случае, тогда вы  будете знать, кто
именно убийца.
     Высказав это отчаянно  смелое решение, Кийр отвешивает обоим остающимся
вежливый поклон и быстрым ходом направляется в сторону Паунвере, легконогий,
словно олень. Но отойдя шагов на двадцать, кричит хозяину хутора Пихлака:
     - Стало быть, господин Паавель... примерно через неделю я снова приду к
вам и скажу либо  "да",  либо "нет". Я держу свое слово. А вы хорошенько все
обдумайте и определите ваш минимум. Аu revoir!<sup>26</sup><sup></sup>
     Киппель и Паавель, усмехаясь, переглядываются, но ни тот, ни  другой не
произносит ни слова, наконец последний спрашивает:
     - О чем, собственно, шла речь?
     - Какая речь?
     - Ну, естественно, когда говорили о каком-то разбойнике из Пильбасте.
     - Да пустое все это!  - Киппель  закуривает сигару.  -  Просто-напросто
хотелось малость  припугнуть  этого  короля иголки,  он  всю дорогу только и
делал, что подначивал меня, пусть теперь хотя бы это будет ему, так сказать,
встречной услугой.
     - Ха-ха-ха, - смеется поселенец, - понятно. Но у этого мужичка, видать,
и впрямь в голове винтиков не хватает. Что вы на этот счет думаете, господин
Киппель?
     -  Охо-хо,  винтики-то у  него на  месте, только труслив он не в  меру,
завистлив  да еще и  неуживчив. Взять,  например, хотя  бы тот факт, что  он
вроде бы не в состоянии жить даже в таком достаточно зажиточном поселке, как
Паунвере.
     - Понятно, а что вы скажете насчет его намерения купить хутор?
     - Черт знает, - торговец пожимает  плечами, - может быть, даже и купит.
Деньги  у него, похоже,  есть -  с чего  же еще  он  такой  самоуверенный  и
надутый, словно пузырь.
     - Я, во всяком случае, этого человека не понимаю. Мне  пришлось в жизни
иметь дело  со  многими людьми,  и почти  каждого я  в  большей или  меньшей
степени видел насквозь, но этот портной для меня и впрямь остается загадкой.
Ну  да пусть себе будет  кем и чем  угодно, ведь и  я тоже не вчера родился,
чтобы позволить себя  надуть, в  случае,  ежели он и  впрямь станет покупать
хутор.
     -  Нет,  ну  какое  тут  может  быть  надувательство,  вы   же  человек
образованный, но...
     - Но?..
     - Но стоит  ли вам вообще продавать свой прекрасный  хутор? Это главный
вопрос.
     - Ах, так. Ну да, разумеется, продавать не стоило бы, но я ведь говорил
вам, что жена грызет  меня,  словно червь:  продай да  продай. Какая же  это
жизнь?! Другой  бы муж, характером потверже, в любом случае поступил бы так,
как сам хочет, но видите ли, именно такого  характера потверже у меня и нет.
Я могу  командовать батареей, но против жены  я пас. Я множество раз пытался
поставить себя...
     - Но не можете? - Киппель сочувственно улыбается.
     -  Мочь-то  могу,  да  только на  пять минут.  А потом снова  все  идет
по-прежнему. Если у  того мужика  из Пильбасте, как вы Кийру сказали, вместо
сердца - нож для забоя свиней, то у меня в груди... то ли кусок воска, то ли
что-то  и  того  мягче.  Небось  вы, господин  Киппель,  не  верите,  что  я
артиллерийский капитан!
     - Почему это  мне не верить? Я уже вчера слышал, как батрак называл вас
капитаном.
     - Да, - пихлакаский хозяин опускает голову, - я и  впрямь горазд жить с
войною, а не с женою.  Но хватит уже хныкать, - говорит  он, махнув рукой, -
каждому, кто  хоть немного  знает  себя, известно:  то,  что Господь некогда
положил ему в  колыбель, с ним и пребудет до конца жизни, как бы ни рыпался,
как бы ни закатывал  глаза. Да, можно, конечно, себя укрощать по малости, но
такая  борьба  с  самим  собою чрезмерно  тяжела, однако - довольно об этом!
Знаете ли, господин Киппель, что мы теперь сделаем?
     - Я во всяком случае  загляну тут на два-три хутора, после чего помчусь
на  ближайшую  железнодорожную  станцию.  Стыдно  мотаться с  таким  скудным
товаром.
     - Хорошо, вам виднее, как поступить. Но прежде чем расстаться, зайдемте
сюда, к одному бобылю, и чем-нибудь подкрепимся.
     - Как это - подкрепимся? Мы ведь недавно ели.
     - О-о, это нечто другое. Старый Антс гонит отменное хмельное.
     -  Господин Паавель! - Киппель отступает на полшага. - Давайте отставим
это визит.
     - Нет, не отставим! Хочу  снова хотя бы на полчасика почувствовать себя
капитаном! Пойдемте! Вам не придемся потратить ни копейки.
     - Речь не о том. Я еще никогда в жизни не был скрягой. Я лишь опасаюсь,
что дома у вас выйдет ссора с женой.
     -  Ссора  так  или  иначе будет.  Одной  больше,  одной меньше -  какая
разница. Пойдемте со мной! - И капитан добавляет с улыбкой: - Я приказываю!
     Киппель бросает на землю вконец догоревший огрызок сигары, чешет бороду
и весьма неохотно следует за капитаном. Вскоре в убогой избушке бобыля Антса
начинается долгая  беседа, которую  время от времени  сопровождают  жалобные
стоны маленького каннеля.

     А  Георг  Аадниель  тем  временем усердно  утюжит  большак, осуществляя
форсированный марш в направлении  Паунвере,  и  каждый новый шаг все  больше
приближаем портного  к этому - чтобы  ему ни дна ни  покрышки!  -  поселению
Пильбасте.
     Несмотря  на  зимний  холод,  со  лба путника струится  пот... пожалуй,
уместно было  бы сказать даже  кровавый пот,  ибо этот ужасный Пильбастеский
лес так  и кишит  душегубами,  которые  точат зуб на  его,  Кийра, душеньку.
Вместо двух глаз у портного целых четыре: одна пара спереди, вторая  сзади -
поди знай, подкарауливает ли
     "он"  непременно  в  лесу,  может,  затаился где-нибудь  в  придорожной
канаве, в одной руке - заряженное ружье, в другой - купленный у Киппеля нож.
В конце концов и сам Кийр спускается  в канаву и идет по ней вдоль большака,
пригнувшись, словно какой-нибудь проныра,  -  так  оно  будет вернее.  Жизнь
дается не для того, чтобы играть  ею. И все-таки лучше было бы проделать тот
двадцатипятиверстный  крюк - ну  что значит для него,  Кийра, лишний кусочек
дороги, он  ведь не  Тоотс,  которому приходится по меньшей мере час греметь
своими  костями, чтобы  проковылять от  Юлесоо до Паунвере. Будь  оно трижды
проклято! А теперь еще и эти давно знакомые позывы
     - опять они тут как тут! Ну что за  чертово устройство  у  него внутри:
стоит  чуть  испугаться, сразу  "срабатывает"!  Вот  будет номер,  жуткий  и
омерзительный, если разбойник из  Пильбасте подстрелит его точнехонько  в ту
минуту, когда он, Кийр, будет  справлять свое дело. И смотри-ка, все  идет к
тому:  всего лишь в нескольких  шагах впереди через дорогу  прыгает какой-то
паршивый зайчишка.
     Теперь душегубец меня прикончит!  - в отчаянии думает Йорх. - Когда это
было,  чтобы заяц  перебегал дорогу к  добру?" Нет, Господь свидетель,  дело
зашло так далеко,  но хоть назад в Ныве беги. Но  тогда позора не оберешься.
Хотел показать себя бравым парнем и на  тебе!  - возвращается назад,  словно
ободранный  пес! Правда,  можно  бы наврать, будто  на него напали, но... но
поверят ли ему? Нет,  назад поворачивать  нельзя. Мало что ли издевались над
ним  паунвересцы, чтобы пойти  и сделать себя еще  и в  Ныве для  всех собак
посмешищем! Нет!
     Едва закончив свое "заседание", Кийр, вновь пригнувшись, пробирается  в
сторону леса;  дойдя до подходящего места, проделывает  несколько гигантских
прыжков
     -  и вот  он уже в лесу.  Портной  описывает бесконечно  большую  дугу,
держась по  возможности дальше от дороги останавливается за каждым деревом и
прикидывает: "Ну теперь поглядим, откуда может щелкнуть первый выстрел?"
     Но как это ни удивительно, никакого  выстрела  не следует. В лесу тихо,
только то тут, то там  каркает какая-нибудь голодная ворона. Вдруг на голову
портного  падает еловая шишка. Этот невинный предмет пугает его так страшно,
что он даже тихо вскрикивает и с невероятной скоростью, почти ничего не видя
перед собой, устремляется  еще глубже в лес. Выстрела он вроде бы не слышал,
а,  может  быть, и  слышал все-таки, но из-за волнения  не обратил  на  него
внимания. Долго ли  портной  мчится  так, словно ошалелый -  этого не  знает
никто, он  не останавливается,  пока не спотыкается о  какую-то кочку  и  не
шлепается на живот. "Уф, уф, - отдувается Аадниель, - вот это была гонка! Аж
дух перехватило!"
     Лишь  минут  через  двадцать, уже основательно  поостыв, Кийр открывает
глаза и  видит,  что оказался  на  лесной  опушке  -  сквозь  редкие деревья
виднеется  ровное,  чуть  припорошенное   снегом  поле.  Тихо  и   осторожно
поднимается  портной  на ноги,  особенно  бдительно поглядывая  через  плечо
назад.  Затем  он вовсе  выбирается  из  леса  и,  охая, окидывает  взглядом
совершенно незнакомую ему местность. Паунвере должно бы находиться  по левую
сторону от него, но поди знай: в поле не видно ни домов,  ни дороги. Постой,
постой,  там, поодаль,  все  же  виднеется какая-то  труба и  кусочек конька
крыши. Конечно, в случае крайней необходимости можно бы туда рвануть, но как
бы такой маневр не увел его еще дальше в сторону от правильного пути.
     Из  лесу доносится слабый треск. С быстротой молнии поворачивается Йорх
на  своих  трясущихся  осях,  однако  ничего  подозрительного  не  замечает.
Вообще-то  теперь  ему уже можно бы и совершенно успокоиться,  да  ведь  это
успокоение,  так  сказать, под рукой не лежит.  Нелишне будет еще примерно с
четверть километра  пробежать  хорошей рысцой (трусцой) по бугристому  полю.
Главное: подальше от этого разбойничьего леса, а там будь что будет!
     Ох-хо, и что  же  Кийр видит?! Примерно в полутора километрах  от  него
какой-то возница тащится  по... разумеется, по большаку - кто же в это время
года  поедет по  полю!  Вперед!  Если  догнать  этого возницу,  все  будет в
порядке. По  крайней  мере  он, Йорх, разузнает,  где  именно  находится,  и
попросит указать дорогу в свою деревню. Поднажать и выдать два марафона!
     К  чести Кийра надо заметить, что  он, несмотря на свой возраст, вполне
способен бежать наперегонки с  каким-нибудь  юнцом.  Да, дыхание  становится
прерывистым, даже и глаза вылезают из орбит,  и  во рту пересыхает,  но ноги
легки и  ничуть  не  устают. Бегущий не видит лица  возницы - оно наполовину
скрыто выцветшей шапкой-ушанкой - да и зачем  ему видеть  лицо: человек - он
человек и есть,  ведь не  все люди  разбойники, как тот, что в Пильбасте и в
Пильбастеском лесу.
     -  Эгей, хозяин!  - кричит Кийр, приближаясь. - Будь так добр, придержи
немного, мне надо у тебя кое-что спросить. Доброе утро!
     - Тпгу! - Возница останавливает своего костлявого, с провисающей спиной
рысака. - Здгасте, здгасте!
     Кийр превращается  в  телеграфный  столб,  ибо теперь в  и  д и т  лицо
возницы.  Боже правый! Это  же  не кто  иной, как  тот  самый  пильбастеский
поселенец, который не далее как  вчера хотел отправить его в мир иной. И вот
теперь  он, Кийр, сам  бежит в объятия  к этому страшному человеку!  - Боже,
отец наш небесный!  -  бормочут синие губы несчастного портного,  увидевшего
смерть в каких-то нескольких шагах от себя.
     - Что вы собигались у меня спгосить, господин... господин Кийг, если не
ошибаюсь?
     -  Н-ничего! - заикаясь  произносит  Кийр и устремляется  форсированным
маршем по большаку в обратном направлении.
     - Господин, господин! - кричит вслед ему поселенец.  - Молодой человек!
Газгешите же, наконец, догогой, спгосить у вас одну вещь.
     Портной бросает взгляд через плечо и  останавливается  на  почтительном
расстоянии.
     - Что такое? Вы что, опять решили меня убить, как вчера?
     - Убить?! Иисус Хгистос! С чего это мне вас убивать?
     - Немедленно бросьте на землю ваш револьвер!
     - Боже пгаведный! - Поселенец прижимает руку к сердцу. - У меня даже  и
гвоздя  нет  в  кагмане. А если вы  о  вчегашнем, так  это  случилось  из-за
науськивания жены и  по  пгичине  моего  вспыльчивого  хагактега. Но ведь  я
вообще-то и не целился в вас, господин  Кийг. Я пгосто так стгельнул газок в
воздух.
     - Ах вот как?  -  Портной  следит за каждым движением поселенца. Однако
некий  внутренний  голос  говорит Кийру,  что  этот  человек  вовсе не такой
опасный,  каким показался вчера; возможно, он и вправду чуточку чокнутый, но
угрозы собой не представляет.
     - А ты купил вчера ножик у того мешочника, который был вместе со мною?
     - Ножик?  Нет, я у него ничегошеньки не  покупал. Я даже и не видел его
после того, как вы от нас ушли.
     - Что  же это, черт  побери,  значит? - ругается Кийр  вполголоса. - Не
врите! Вы купили у него  ножик,  когда он  сидел на  краю канавы. И при этом
грозились убить меня, если я еще раз появлюсь тут, вблизи вашего жилья.
     - Пусть будет мне свидетелем Отец небесный!  Пусть  отсохнут мои ноги и
гуки, если мне хоть когда-нибуль пгиходила в голову  такая стгашная мысль! Я
только газок  стгельнул в воздух, а когда вы потом там  лежали, я чуть  было
умом не  гехнулся; думал, может, случайно попал в вас. Кто  же  вам, молодой
господин, наговогил такие стгашные вещи?
     - Кто наговорил,  тот наговорил, это  неважно. Но что  у тебя были злые
намерения - это точно.
     -  Святое  небо! Да,  иной газ я и впгямь совегшаю глупости, но убивать
человека -  о Боже!  Подойдите, молодой господин, обыщите меня всего, и если
вы пги  мне найдете какой-нибудь сомнительный пгедмет, я повешусь  на пегвом
же дегеве.
     -  Ну  нет, я не так прост,  чтобы  подойти,  -  портном  отступает  на
несколько шагов.
     -  А если я газденусь догола и отнесу свою одежду в  стогону  шагов  на
тгидцать, тогда вы тоже не подойдете?
     - Тогда... гм... Ну так и быть, ошкуряйся догола, отнеси одежду на поле
и вернись назад к телеге!
     - Да, сгазу, господин Кийг.
     - Однако "ошкурение"  происходит отнюдь не  так быстро, как предполагал
портной: на поселенце по причине холодной погоды надето множество поношенных
одежек - снятые, они заполняют чуть ли не половину телеги.
     - А сапоги газгешите на ногах  оставить? - спрашивает, дрожа от холода,
поселенец.
     -  Разрешаю.  Только сперва все же  стяни их и  покажи, что  внутри  не
спрятан нож или  револьвер; тогда можешь  снова на  ноги надеть. Так. Теперь
отнеси свое  вшивое барахло  на поле, а когда  пойдешь назад,  подними  руки
вверх, чтобы я видел, не прихватил ли  ты чего с собой.  Ну, марш! Долго еще
мне тут с тобой валандаться?!
     Несчастный поселенец, тело которого прикрывают только рубашка, сапоги и
побитая  молью зимняя шапка,  действительно  отправляется на поле с  ворохом
своей  одежды. От вчерашнего бравого  мужика  и  следа не остаюсь;  с  какой
стороны ни  возьми,  он  являет  собою воплощение  смиренности,  он  даже  и
физически выглядит  слабее  прежнего,  -  доведись  пильбастескому мужичонке
сойтись  с  Кийром  на  кулаках,  наверняка   на  стороне  последнего  будет
значительный перевес.
     Портной  прежде всего  роется в  телеге  поселенца: не  спрятал ли этот
"шельмец"  там  оружие?  Но в  телеге нет  ничего, кроме маленькой лошадиной
торбы с сеном, охапки  соломы и драной,  с вылезшей паклей полости.  Наконец
дрожащий от холода поселенец возвращается к телеге, руки его все еще подняты
вверх.
     - Опусти  руки! -  гаркает Кийр. -  Я  уже вижу,  что в ладонях у  тебя
ничего нет, другое дело - твоя одежда. И пусть хранит тебя Бог, если я найду
там какое-нибудь оружие!
     - Нет  там никакого  огужия, -  пильбастеский поселенец опускает руки и
кутается  в ветхую полость. - Но догогой господин Кийг, вы же не  станете на
меня жаловаться, я и без того убого живу и существую.
     - Это еще что за разговор?
     -  Ну ведь вы не  подадите  на  меня  в  суд из-за  того,  что я  вчега
стгельнул из гевольвега?
     - А-а  - это! - Георг Аадниель торжествующе усмехается. -  Будет видно,
пока что еще не знаю.
     -  Ой,  догогой!  -  поселенец  скрещивает  пальцы  и  вытягивает  губы
трубочкой. - Не жалуйтесь! Гади Бога, не жалуйтесь!
     -  Ну,  может,  я и не пожалуюсь...  если  в твоей одежде  не  обнаружу
револьвера или ножа. Постой тут, пока и пойду посмотрю. Но прежде скажи мне,
куда это ты собрался ехать?
     - В Паунвеге.
     - А-а, стало быть, эта дорога ведет в Паунвере?
     - Ведет, а как же. Я дгугой догоги туда и не знаю.
     - А что у тебя за дело в Паунвере?
     - Да дгугого дела и не было, пгосто  хотел попгосить у вас  пгощения за
вчегашнюю дугацкую  стгельбу.  Жене, пгавда, совгал, будто  еду  в волостное
правление -  ведь гади газговога  с  вами она  бы меня не отпустила,  у  нее
сегдце запальчивое. Вы, господин  Кийг,  никогда не бойтесь меня,  скогее ее
опасайтесь: она человек свигепый,  она  вам глаза выцагапает, если ненагоком
узнает, что вы меня на догоге обыскали. Сам я об этом, газумеется, ни гу-гу,
но  ведь  может  случиться, что  это обнагужится как-нибудь иначе. Но  идите
тепегь,  догогой  молодой человек,  и  пгосмотгите поскогее  мою  одежду,  я
замегзаю.
     - Так и быть, я иду, только гляди, не вздумай улепетнуть.
     - Куда же я улепетну, голый как могковка?! Да и лошаденка моя бежать не
в силах.
     Кийр отправляется к вороху одежды, оглядываясь через каждые пять шагов:
как бы этот  чертов поселенец не набросился сзади! Что  ни говори, а глаза у
него под густыми бровями - хитрющие, и  булыжников с кулак величиной на поле
- хоть отбавляй.
     Кийр   весьма   обстоятельно   перетряхивает   одежонку  поселенца,  не
переставая при этом  косить одним глазом  в сторону  большака.  В результате
обыска   портной   не   находит   в   карманах   поселенца   ничего,   кроме
трубки-носогрейки, кисета  с табаком,  зажигалки  цвета меди,  засморканного
носового платка и  допотопного кошелька  с мизерной суммой денег. "Нет, черт
подери!  -  бормочет Кийр себе под нос, - пильбастеский мужик совершенно  не
виноват, все - бессовестная  ложь этого  бродяги из города". Но пусть теперь
этот скот  побережется  -  небось,  он,  Георг,  когда-нибудь  доберется  до
обманщика и прохвоста!
     Аадниель  хватает одежду  поселенца  в  охапку  и  бежит к дороге,  где
последний,  чтобы   хоть   немного   разогреть  окоченевшие  члены,  забавно
болтается,  держась за боковину  телеги -  словно висящее на веревке  нижнее
белье.  Однако то, что Кийр видит сверх того, не доставляет ему  ни малейшей
радости.  Со стороны леса на  хорошей рыси  приближается какой-то господин в
блестящей рессорной коляске.  "Кто бы это, черт  побери, мог быть?  - думает
Кийр, морщась.  -  И  чего  он, стервец,  именно теперь  тут разъезжает?"  И
обращаясь к поселенцу, портной приказывает:
     - На, натягивай быстрее одежду и проваливай домой! Да пошевеливайся, не
то по башке получишь!
     -  Как же мне  пошевеливаться,  мил-господин, ежели  я застыл весь, как
есть закостенел! Ну, нашли что-нибудь у меня в кагманах?
     - Поторопись и не болтай!
     Однако  не успевает поселенец  еще и  наполовину одеться, как блестящая
рессорная  коляска уже останавливается  возле  них,  и великолепная выездная
лошадь фыркает Кийру прямо в ухо.
     - Какая такая пьеса тут разыгрывается?  - спрашивает  барственного вида
господин,  привалившись  к краю  своей  роскошной  коляски.  И не  дожидаясь
ответа, продолжает:
     - Это ты, Кийр? Что за цирк вы с этим голым и синим человеком устроили?
     - Ничего особенного, дорогой школьный друг Тыниссон. Мы просто так. Это
мой старый знакомый и соратник, поселенец... поселенец...
     - Ну и ну, старый знакомый и соратник, а сам даже имени его не знаешь.
     - Знать-то я знаю, да вот из головы вылетело.
     - Моя фамилия Юугик, уважаемый  господин.  Я поселенец,  оттуда,  из-за
леса.
     - Ладно, поселенец так  поселенец, а чем вы тут занимаетесь, полуголый,
на зимнем холоде?
     - Ох,  господин, - Юурик высмаркивается  и вытираем слезящиеся глаза. -
Что я сейчас полуголый - это еще не так стгашно. Только что я и вовсе  голым
был.
     - Это зачем же?
     Поселенец пересказывает свою  историю с  начала и до конца,  он даже не
пытается  скрыть,  что  вчера  выкинул  очень глупую  шутку  и  что "тепегь"
господин "Кийг" обыскал его одежду.
     -  Он боялся,  что  пги мне какое-нибудь огнестгельное  огужие и  что я
собигаюсь его застгелить.
     - И в то время, как он искал оружие, вы стояли тут совершенно голый?
     - Да, почти совегшенно голый.
     - Кийр! - свирепо рявкает Тыниссон. - Нет, не отходи в сторону,  я тебя
все равно достану, сегодня у меня нога не болит.  А ежели я даже  и не смогу
тебя изловить,  беды  не будет. Небось,  суд  в этой истории разберется;  не
забывай, я свидетель, я  видел, как ты мучил этого человека. Погоди чуток, я
слезу с коляски и скажу тебе пару слов!
     - О чем это ты собираешься со мною говорить?
     - Сейчас увидишь.
     Тыниссон неожиданно легко спрыгивает с коляски и вот уже стоит  лицом к
лицу с портным.
     - А знаешь ли, сколько ты за свою выходку получишь,  ежели дело до суда
дойдет? Ну так я тебе объясню: не один добрый год принудиловки.
     - Не болтай чушь! Лучше скажи, куда ты ездил, да возьми меня в коляску,
отвези в Паунвере.
     - Я - тебя? В свою  коляску?!  -  Лицо толстяка  багровеет. -  Скорее я
возьму в нее воз свиного г..., чем тебя! Скотина!
     Не успевает портной опомниться, как получает две  полновесные оплеухи -
одну справа, вторую слева.
     -  Ну  вот,  так  твое  равновесие  останется  при тебе,  -  произносит
Тыниссон,  -  так тебе  не  придется  падать ни гуда, ни сюда.  А теперь - и
мигом! -  марш домой,  не то я тебе  так накостыляю, что от  тебя  одна вонь
останется! -  И обращаясь к пильбастескому поселенцу, Тыниссон спрашивает: -
Куда вы собирались ехать?
     - Вообще-то...  -  произносит  бедняга  дрожащим голосом,  -  собигался
поехать к господину Кийгу пгосить пгощения за вчегашнюю стгельбу.
     - Просить прощения - у Кийра?!  Пусть-ка  сперва отсидит  свое, а после
поглядим,  что  с  ним  дальше  делать.  А  теперь  оденьтесь  как  следует,
подстегните  лошадь, поезжайте домой да выпейте  горячего чаю. И  ежели Кийр
вздумает еще заявиться к вам  в дом, всадите ему в  задницу пулю. А пока что
не бойтесь -  я глаз с него не спущу, я погоню его в Паунвере, словно свинью
на выгон.  К  тому времени  вы  давно  уже  будете  дома.  И  держите всегда
револьвер в кармане - кто этого дьявола, портного, знает!..
     - Ой, благодагю,  благодагю, господа! - Поселенец разворачивает лошадь,
отвешивает Тыниссону низкий поклон и направляется в сторону леса.
     - Ну,  дорогой школьный  друг,  шагом  марш!  А ежели попытаешься  дать
стрекача, пошлю тебе вслед целую дюжину свинцовых бобов.
     - Неужели ты и впрямь не подвезешь меня? - канючит портной.
     - Нет. Шагай  рядом с лошадью! А скоро  и на рысь  перейдем, тогда дело
пойдет быстрее. Долго ли мне этак тащиться?!
     - Выходит, я тоже должен бежать рысью?
     - Да  хоть галопом, но попробуй хотя бы  на полшага отстать от  лошади,
тут уж я поддам тебе жару! Заруби это себе на носу.
     - Гхм... Скажи  хотя  бы, с  чего это  ты на  меня так  озлился? Что  я
плохого тебе сделал?
     -  Зачем мучаешь других людей, ну,  к примеру, этого беднягу-поселенца?
Он  ведь  не в  тебя  выстрелил.  Я и  сам у  себя дома почитай каждый  день
стреляю, так ведь это не значит, будто я убиваю людей.
     - Но пугать тоже нельзя. У меня живот схватило.
     - У тебя всегда живот схватывает.
     - Вовсе не всегда, а только если меня кто испугает.
     - Ишь, какой младенец,  он выстрела револьвера боится!  А еще на  войне
был... Ах  да, ты так был  на  войне,  что ничего,  кроме  скрежета крысиных
зубов, и не слышат. Я тут чуток подзабыл, с каким воякой имею дело.
     - Не придуривайся! Лучше скажи, куда это ты ездил такой расфуфыренный?
     - А тебе и это знать надо! Ну так и быть: ездил на мызу Линдениус.
     - А-а... Небось, свататься?
     - Ясное дело, а то как же.
     - Гм... А где же сват?
     - Свата и не было. Тебя найти не сподобился, не то быть бы тебе сватом.
Иди садись  в коляску, сколько  можно так  волочиться!  Эдак мне и  к вечеру
домой  не  попасть,  а  оставить тебя  без  присмотра  я тоже  не могу, чего
доброго,  назад побежишь  да вконец заклюешь этого Юурика, или  как там  его
зовут.
     -  Но там,  возле  Айзила, меня  ссадишь, -  Кийр проворно забирается в
коляску. - Мне надо переговорить со своей свояченицей.
     - Надеюсь, ее ты все же не разденешь догола, как раздел поселенца?
     - Ну и похабник же ты!
     -  Еще  вопрос,  такой  ли  уж  похабник.  У  Либле  есть  что  о  тебе
порассказать.
     - Этого Либле пора бы повесить! - шипит портной ядовито.
     - Ох-хо! Неужто не знаешь - дыма без огня не бывает.
     - Либле дымит и  без огня.  Одноглазому  прохвосту всегда есть дело  до
всех, кто только живет на свете.
     - Точь-в-точь как и тебе. Видишь, ты даже в разбойники с большой дороги
подался! Неизвестно еще, осталось ли что в карманах бедняги Юурика?
     -  Черт толстопузый! - Выругавшись, Кийр спрыгивает  на  дорогу и сразу
сигает на другую сторону канавы.
     -  Ха-ха! Теперь  можешь идти, куда  вздумается,  -  смеется  вслед ему
Тыниссон. - Поселенца тебе уже не догнать, а дома у него есть револьвер, это
ты и сам знаешь.
     - Попридержи язык, старый  толстяк! - Портной грозит кулаком хуторянину
из Кантькюла. - Знаю я, куда  ты ездил! Твоя  лошадь и  коляска  - краденые.
Прежде у тебя такого выезда не было.
     -  Погоди  же, чертова шкура!  -  Тыниссон  останавливает  коня и  тоже
спрыгивает на дорогу.
     Но - поздно: убегающая фигура Кийра маячит уже среди поля, словно некое
привидение.
     Тыниссон не  считает нужным  хотя бы  шаг  вслед  беглецу  сделать, тем
более, что великолепный конь нетерпеливо роет копытом дорогу, готовый каждую
минуту сорваться с места.
     -   Счастливого   пути!   -   кричит  кантькюлаский   хуторянин   вслед
рыжеголовому. -  Теперь я вижу, что  ты нацелился в Паунвере, до Юурика тебе
сегодня уже не добраться.
     Тыниссон садится в коляску и, щадя копыта красивого животного, неспешно
направляется  к  своему  хутору, па  сердце у толстяка спокойно: небось, его
"дорогой школьный друг" теперь уже не опасен для бедняги поселенца.
     А Кийр, быстрый, с какой стороны его ни возьмешь!<sup>27</sup> - мчится
по  неровностям  поля  прямиком  в Паунвере, подгоняемый  страхом и  дурными
предчувствиями.  -  "А что, если этот дьявол и  впрямь  передаст меня в руки
правосудия за разбой на дороге? Что  мне  тогда делать? Кой черт дернул меня
обругать  его вором,  ведь на  самом-то деле  он вовсе не вор,  а зажиточный
хуторянин и в состоянии купить себе хоть две коляски и двух рысаков! Черт бы
побрал мой дурацкий язык!"
     Поравнявшись с родительским  домом,  Кийр  пытается  тайком  проскочить
мимо, но  его уже заметили.  Этот  молодой  бычок  Бенно,  похоже, только  и
делает,  что смотрит  на большак. Ишь ты  - вот он  уже  стоит  прямехонько.
Этакий сопляк! И как только его, Аадниеля, угораздило заиметь именно  такого
братца!
     - Куда же теперь, дорогой Йорх? - спрашивает Бенно.
     - А тебе что за дело до этого?
     -  Мне-то и впрямь - нет, но тут, в доме, кроме меня живут еще и другие
люди, которым до этого есть дело; не забывай, что у тебя родители и... жена!
     В данном случае от старшего брата можно бы ждать резкого ответа или еще
чего-нибудь  в  таком  же  роде, но странным образом ни  того, ни другого не
происходит, Йорх лишь замечает с чуть заметной иронией:
     - Стало быть, ты заделался посредником?
     - И это не так, но ведь и мне тоже  больно смотреть, когда ты изо дня в
день без дела околачиваешься где-то.
     -  Послушай,  Бенно, ты  ошибаешься. Я не  околачиваюсь без  дела  и не
гоняюсь впустую за ветром; ты и представить себе не можешь, какие тяжкие дни
и часы я переживаю.
     -  Что  же  это,  черт  подери,  значит?  Я  почти  уверен,  это  опять
какая-нибудь брехня.
     - Вовсе нет. Я ходил в Ныве.  Там живет  человек по фамилии Паавель, он
собирается продавать свой поселенческий надел. Хутор  - как  райский  сад, у
него только один недостаток: чересчур дорогой. Хозяин, конечно, сбавит цену,
но поди знай, много ли?
     - Сколько же хутор стоит? У тебя же денег хватает.
     - Да, хватает,  хватает!.. Это говорить легко, а попробуй-ка, выложи на
стол шестьсот тысяч, да сверх тою еще и за движимое имущество.
     - Да,  да-а, сумма знатная.  Но скажи-ка мне еще  раз,  положа руку  на
сердце, с чего это тебе так приспичило купить этот хутор?
     -  С  чего  приспичило?..  Хочу показать  паунвереским шельмецам, что я
мужчина, а не тюря в тряпочке.
     - Ну, упрямства  тебе не занимать,  это я знаю,  только что ты покупкой
хутора докажешь? У тебя есть свое ремесло, есть деньги в кармане, чего  тебе
еще надо? Да и работы хватает, особенно теперь, перед Рождеством. И
     если ты так и будешь все бегать да бегать, мы не сможем больше взять ни
одного заказа. Ты же прекрасно знаешь, отец уже  полуслепой, и толку от него
мало. А  много ли могу  я один? Счастье еще, что Юули порядком мне помогает.
Но иди же в дом, холодно!
     - Нет, сейчас  не пойду. Мне  надо в Паунвере...  Тьфу  ты,  ну  что  я
болтаю! Собираюсь пойти к Маали.
     - Гм, а туда зачем?
     - Верь  или  не  верь,  но я скажу тебе  чистую правду: хочу спросить у
Маали, не сможет ли она одолжить мне денег.
     - Одалживать деньги - у  Маали? Ты и впрямь стал рассуждать как ребенок
- откуда  же у Маали деньги? Бедная портнишка  жива тем,  что Бог на сегодня
пошлет!. Если тебе нужны  деньги, пойди к кому-нибудь  из мужчин. У тебя  же
хватает богатых школьных приятелей...
     - Где они?
     - А как же! Тут - богатый юлесооский Тоотс, там - может, и того  богаче
Тыниссон и...
     - Спасибочко! Спасибочко за совет! Уж я-то знаю обоих, как облупленных.
Тоотс  - еще куда  ни шло, но толстопузый  Тыниссон - тьфу!  Скорее воровать
пойду, чем к этому обожравшемуся борову!
     -  Хорошо, поступай,  как  знаешь,  но ведь  Маали  никуда от  тебя  не
денется;  ежели решил идти  к раку  за  шерстью - иди. Но прежде соберись  с
мыслями  и хотя бы  покажись своим домашним. Куда это годится? Мама  плачет,
Юули плачет, старик сидит на краю постели,  словно истукан, не произносит ни
слова, а если что и скажет, так я чувствую, как у меня волосы встают дыбом.
     - Что же такое он говорит?
     - Грозится  сойти с ума.  А может,  и  вправду  сойдет. Подумай, Виктор
погиб,  теперь ты  выкидываешь  свои  фокусы  -  что от  отца  при всем этом
останется?
     - Смотрите-ка, смотрите-ка, ты рассуждаешь как старик!
     -  Отчего бы мне и  не рассуждать?  Мне  жалко их, всех четверых.  Я не
понимаю, что у  тебя  за  сердце?  Сейчас  же войди  в дом, посиди  немного,
поговори  хоть чуточку и после этого  иди,  куда хочешь.  Я  не  могу больше
стоять здесь, на улице, я так замерз, что скоро кренделем стану.
     - Ладно!  - Йорх кладет руку на плечо брата.  -  Пошли в дом,  ведь  не
разбойник же я. Но сперва ответь мне, и ответь совершенно правдиво, много ли
у тебя денег?
     - Немножко есть, но хутор я, во всяком случае, на свои деньги купить не
смогу.
     -  В  этом и нет надобности. Небось,  в Пихлака  и  тебе  тоже найдется
местечко.  Там  хватит  места  всем. Жилой  дом  в  два  раза  больше  нашей
развалюхи.
     - В каком таком Пихлака?
     - Это название хутора, который я хочу купить в Ныве.
     -    Пихлака...   -    повторяет   молодой   человек.   -   Почему   не
Тооминга?<sup>28</sup>
     - Не я  же окрестил  этот хутор. Айда в дом! И  смотри, Бенно, чтобы ты
стоял на моей стороне!
     -  Ну, поглядите теперь  как следует, - Бенно  вводит  своего  братца в
рабочую комнату, - и скажите, узнаете ли вы этого человека?
     - Ой, Иисусе, это же Йорх! - восклицает старая госпожа Кийр.
     -  Иисус  никогда не  был Йорхом, -  старший  сын  усаживается на  край
рабочего стола, шапка - на голове, пальто - на плечах.
     - Где же ты опять пропадал?
     - Как это - опять? Сейчас  ходил в Ныве, чтобы  купить хутор. Скоро все
переберемся  туда  жить.  Там большое поселение,  и  для  всех нас  найдется
работа;  кто  хочет шить, тот пускай шьет,  сам же я стану земледельцем. Все
здешнее обзаведение продадим и - подальше от паунвереских дьяволов!
     - Это еще что за разговор? - Старый Кийр выходит и задней комнаты, очки
сдвинуты на  лоб, седой клок  бородки взъерошен. - Стало быть,  уматывать из
Паунвере  и все тут! Куда? Зачем?  Нет, я  с  места  не  сдвинусь.  Здесь  я
родился, здесь я и умру.
     - Ой, святый Боже! - Старая хозяйка молитвенно складывает руки. - Опять
начинается ссора!
     -  Успокойся, мама!  - произносит младший  сын Бенно. - Почему бы  и не
переехать в Ныве, если там славный хутор и  большое поселение. Ну что тут, в
Паунвере, хорошего? Если все  же  посмотреть  на дело вполне серьезно,  то и
впрямь надо сказать, что с Йорхом здесь поступили несправедливо.
     - И ты туда же! - гаркает старый мастер, нахмурив брови.
     -  Да, да-а, туда же и я. Ведь не всегда Йорх такой вертопрах, каким он
иной  раз бывал. - И обращаясь  к невестке, Бенно спрашивает: - А  что ты на
этот счет думаешь, Юули?
     - Я? Ну что я могу думать?
     - А все же? - Георг Аадниель снимает шапку и доброжелательно улыбается.
     - Я на все согласна.
     - Смотрите-ка, ты все же  - человек хороший, хотя я  тебя, случалось, и
обижал. Пойдем туда,  в  нашу комнату, я  хочу с тобой немножко поговорить с
глазу на глаз, есть вещи, которые должны оставаться строго между нами.
     - Поступайте, как знаете, но я свой домишко не продам!  - Старый мастер
топает ногой и уходит в заднюю комнату.
     -  Нет,  я тоже не хотела бы перебираться  в Ныве,  в  совершенно чужое
место! - Мамаша Кийр трясет головой. -Чего нам тут-то не хватает?
     - Ну  что  ты слушаешь болтовню Йорха! -  ворчливо  говорит  из  задней
комнаты старик.
     - Постойте, постойте! - В разговор за отсутствием Йорха и Юули, которые
уже находятся на второй половине дома, вступает младший  портной Бенно. - На
этот  раз  вовсе  не  пустая  болтовня.  Зачем  же  Йорху хранить  свои, как
говорится, чистые деньги? Кто знает, де-нежный курс может измениться или еще
что  произойдет. А  если  Аадниель купит себе добрый хуторок,  то  во всякое
время будет иметь что-то твердое.
     -  Пускай покупает хоть  три  хутора, -  ворчит старый портной в задней
комнате,  - но  пусть оставит в покое мою душу.  Мне нужен один единственный
хутор - на паунвереском кладбище.  И он уже  куплен, другие мне ни  к  чему.
Неужели я в  канун  своей смерти должен начать выпендриваться  за компанию с
каким-то искателем невесть чего?! Не будет этого! Еще  и ты, Бенно, встал на
его  сторону, но  вот что  я тебе  скажу:  отныне дороги стариков и  молодых
расходятся. Позвольте мне оставаться, где я есть, и если за день починю хотя
бы пару штанов - с меня достаточно! Но с места я не сдвинусь! И тем более не
отдам Йорху свои  тяжким  трудом нажитые копейки.  Нет, старуха,  иди сюда и
скажи,  разве я не  прав? К Рождеству забьем свинью, наварим  студня, запьем
квасом - что  нам еще  надо?  Я был бы непроходимым  дураком,  если бы начал
перебираться в какое-то Ныве или Бог знает куда еще.
     -  Послушай, старик,  - возражает старая хозяйка, - ведь и Йорх тоже не
совсем  непроходимый  дурак. У него и  впрямь... ну,  немного не хватает, но
из-за этого он еще не...
     - Хорошо, хорошо, -  старик закашливается, - поступайте, как знаете, но
я, по  крайней мере, со  своего  места не сдвинусь. Таких сопляков-недоумков
плодят только войны и смуты. Кто же в старину... Ох-хо, Господи!
     - Ну чего  ты,  отец, так горячишься  из-за этого дела! -пытается Бенно
успокоить старичка. - Йорх еще никуда не ушел. Повременим!
     -  А  то  я  его  не  знаю!  -  Из задней  комнаты  слышится  невнятное
бормотание. И затем - уже более четким голосом: - Да, да, рожай после  этого
детей и  расти их! Стань на ноги, тогда они тебя самого  с ног  собьют.  - И
сидя на кровати старый  портной повторяет,  раскачиваясь: "Дай мне уйти, дай
мне уйти!.."<sup>29</sup><sup></sup>
     Тем  временем там,  на  другой  половине  дома,  между  мужем  и  женой
происходит довольно-таки короткое объяснение.
     - Надеюсь, ты, милая Юули,  не забыла наш разговор в рабочей комнате? -
нежно спрашивает Кийр у своем супруги.
     - Какой разговор?
     - Ну, что я покупаю хутор и все такое...
     - Как же я могла это забыть! Помню все, слово в слово.
     - Прекрасно, а что ты об этом думаешь?
     - Я тебе уже сказала - там.
     - Так-то оно так, но ты все же еще не знаешь, почему я это делаю.
     - Не знаю.
     - Ну так слушай... Хотя нет! Погоди, сначала я  схожу к Маали, тогда ты
узнаешь обо всем.
     - Что у тебя за дела с Маали? Только и слышно - Маали да Маали!
     - С Маали произошло несчастье. Да, да, иначе это и не назовешь.
     - Господь  милосердный! - Жена хватает  мужа  за руку. -  Что же  с ней
случилось?
     - Подожди, подожди, Юули! Я туда наведаюсь, тогда ты все-все узнаешь.
     - Иисусе! Но ведь не умерла же она в самом деле?!
     -  Этого еще не хватало!  Маали  здоровее прежнего, я  ее  только вчера
видел.
     - Что же это за несчастье такое?
     - Я сказал тебе - подожди!

     И Аадниель немедля собирается в путь.
     - Надеюсь, Йорх, ты не задержишься надолго?
     - Скажем, на час или два, не больше.
     И вот уже неутомимый молодой портной шагает в сторону Паунвере.
     - Ну, здравствуй, Маали! - восклицает он при виде свояченицы. - Разве я
не говорил тебе, что скоро приду? Разве я не сдержал слово?
     - Да, на этот раз и вправду сдержал, хотя я от тебя этого и не ожидала.
Садись и расскажи сразу, что ты там, в Ныве, видел и слышал?
     - Ох, милая  Маали,  дело  довольно-таки  простое,  хочу купить в  Ныве
хутор. Там один продается, большой и  невероятно красивый. Да есть кое-какая
загвоздка. Видишь ли, у  меня  деньжат  маловато.  Ответь,  положа  руку  на
сердце, сможешь ли ты дать мне в долг?
     - Дать в долг?.. - Портниха краснеет. - У меня и впрямь имеется немного
денег, но устроит ли тебя это вот вопрос...
     - Все равно, хотя бы сколько есть, для меня теперь важна каждая марка.
     Тогда пусть берет, Маали готова отдать Йорху свою последнюю юбку, но...
как быть с этим делом?
     -  Именно из-за этого дела я и хочу купить поселенческий  хутор,  тогда
будет возможность уехать  подальше от Паунвере, и ты сможешь там решить свои
проблемы  так,  чтобы  при этом не было ни  посторонних глаз, ни посторонних
ушей.
     - Святый  Боже! - Маали молитвенно складывает  руки - Неужели ты, милый
Йорх, только ради меня хочешь купить этот хутор?
     - Да, именно ради тебя, дорогая  Маали.  Кому  это  нужно, чтобы  вновь
начались  всякие суды да  пересуды тут, в. Паунвере?! Я  обдумывал вопрос  и
так, и эдак, но лучшего выхода все-таки не нашел.
     - А твои домашние - родители, Юули и Бенно? Куда все они денутся?
     -  Они  переберутся  вместе со мною,  их-то я  уломаю. Маали вздыхает и
погружается в глубокое раздумье.
     Обстоятельства   кажутся  ей   слишком  запутанными,  чтобы   принимать
поспешное решение.
     - А не проще ли будет, если я уеду в город и попробую там как-нибудь...
избавиться, что ли?
     - Нет,  нет, этого я не допущу! Это было бы противозаконное  действо, и
мы  оба  могли  бы  основательно  влипнуть,  я  -  как  советчик,  ты  - как
исполнительница.  Считай, что этого разговора  не  было! А  сейчас  помолчи,
слушай внимательно, что  я  тебе скажу. Ты ведь знаешь, Маали, что от Юули у
меня  нет  ребенка, но теперь у Юули ребенок будет. Нет,  не пугайся: твоего
ребенка  мы с Юули  объявим  своим, ты же к  этому вроде бы  не будешь иметь
никакого отношения.
     - Но как на все это посмотрит Юули? - Маали складывает руки на коленях,
пытаясь улыбнуться.
     - Юули со всем согласна. Как я тебе уже сказал, мои домашние дела - это
моя забота. И не будь дурехой: ведь не стану же я выкладывать  жене, что это
твое дело - наш с тобой общий грех! Ей  просто-напросто скажем,  что v  тебя
был некто из Паунвере, а кто именно - кому какое дело. Надеюсь, ты понимаешь
меня, Маали?
     - Отчего же не понять,  дорогой Йорх, но этот план такой странный,  мне
надо еще некоторое  время подумать, чтобы с ним свыкнуться. И во  сне бы  не
приснилось, что у кого-нибудь может родиться такая мысль.
     -  Особенно-то  ломать  голову тут незачем,  вопрос  назрел; надейся на
меня, уж  я все  устрою,  как надо.  По-другому не выйдет.  Ты  спасешь свою
шкуру, а мою жену Юули никто не посмеет упрекнуть в бесплодии.
     - Но...
     - Больше никаких "но"! А теперь еще скажи, много ли у тебя денег?
     - И сама не знаю, сколько, вот все отдам тебе в руки, и сосчитай сам.
     -  Маали,  ты  замечательная  девица,  -  молодой портной  трясет  руку
свояченицы, - из тебя выйдет толк!
     Еще  некоторое  время продолжается  беседа, затем Маали заваривает чай,
напиток действительно бодрящий, особенно в это сравнительно холодное  время,
- на  дворе  уже стоит  глубокая  осень.  Затем  Георг  Аадниель  засовывает
завязанные в платочек деньги в свой нагрудный карман и отправляется домой.
     -  Ну, Юули,  теперь пойдем  снова  туда,  в  нашу  комнату,  мне  надо
поговорить  с  тобой  еще  кое  о  чем, -  вызывает  Йорх жену  из  рабочего
помещения.
     Всегда послушная Юули выполняет приказание и на этот раз.
     - Ну, что там стряслось?
     - Ничего особенного, но мы вскоре переберемся в Ныве, и там ты обретешь
ребенка.
     -  Ребенка?!  -  восклицает молодая  хозяйка.  - Каким  образом? У меня
скорее всего никогда не будет ребенка.
     -  А  теперь  обретешь. У нашей милой Маали вышла  небольшая  осечка, и
лучшее, что я могу сделать - это взять результат на свое попечение.
     -  Иисусе!  Неужели Маали  уже зашла так  далеко?! Как же  такое  могло
случиться? Подумать только - Маали! Неужели она вправду?..
     - О подобных  вещах долго  не рассуждают. Перво-наперво  ответь мне: ты
действительно сестра Маали или нет? Можешь говорить, что хочешь,  но я знаю,
что ты действительно ее сестра,  зачем же, в таком случае, долго  и подробно
разбираться в этом деле? Что есть, то есть. Ребенок Маали будет нашим.
     - Ну  да, что  же об  этом,  но все-таки... А ты, Йорх, умом слегка  не
тронулся?  Стоит тебе куда-нибудь отлучиться, как ты возвращаешься с  такими
новостями, что мурашки по телу.
     Молодая женщина  опускается лицом  на  маленький  столик и  разражается
рыданиями. - Ну вот, - произносит она сквозь слезы, - я сразу почувствовала,
что собака за нашими дверьми скреблася не к добру.
     - Но что же во всем  этом плохого? - Кийр пожимает плечами  и ощупывает
свой нагрудный  карман,  разумеется, проверяя,  целы ли полученные от  Маали
деньги.
     Деньги на  месте,  и  это, по мнению  молодого мастера, пока  что самое
главное. Ну, нарекания-то,  конечно, будут  - как тут, так и там - но  какое
дело сдвинешь  с  места  без  нареканий?  Бенно,  во  всяком случае,  с ним.
Аадниелем, согласен, но старики, старики - с ними, наверное, будет небольшое
сражение.  Да  ведь  их и незачем  посвящать  в  суть обстоятельств. Ребенок
останется  совершенно вне поля  зрения, тогда как хутор будет играть главную
роль. Небось он,  Аадниель, все одолеет,  а  после пусть паунвереские жители
лижут ему именно то место, которое он сочтет нужным.
     Ах  да,  еще  один важный  пункт:  родителям  и Бенно  вовсе и  незачем
перебираться в Ныве до того, как Маали управится со своим делом.
     В  боковой  комнате  воцаряется  долгая  и  гнетущая  тишина.  Никто не
произносит больше ни  слова. Кийр уже  высказал все,  что  хотел, а его жена
вообще  неразговорчива.  В конце  концов молодой мастер-портной  очень-очень
нежно обнимает жену за талию и спрашивает шепотом:
     - Ну так решено, милая Юули?
     - Да-да, что же еще могу я сказать.

     В первой половине февраля в Тарту устраивают так называемую февральскую
ярмарку. В центре города сама но себе ярмарка не особенно заметна, но все же
на  улицах много  деревенских  жителей,  которые  либо  уже  совершили  свою
куплю-продажу, либо только еще собираются это сделать.
     Вблизи ратуши двое прохожих чуть ли не сталкиваются носами. Один из них
-  бывший  поселенец  из  деревни  Ныве  Паавель,  другой -  предприниматель
Киппель.
     - Ой, pardon, - торговец приподнимает свою новую, с блестящим козырьком
кепку, - кого я  вижу! Вы, господин Паавель, тоже  прибыли в город, несмотря
на плохую погоду!
     - Если мне это не привиделось, - капитан несколько оторопело улыбается,
- я имею дело с моим другом Киппелем!
     - Да, господин капитан, всеконечно, вы имеете дело точнехонько со мною.
     -  А знаете ли вы,  господин  Киппель, что  я уже давно живу в городе и
вкушаю тут, так сказать, городские приятности - тому несколько недель, как я
завзятый тартуский житель.
     - А как решилось дело с хутором? Продали Кийру?
     - Да, хутор  уже уплыл!  Кто же мог долго вынести этот бабский зудеж! Я
только  и слышал:  продай да продай!  Цену пришлось сбавить... почти что  на
треть.
     - Так, так, ну и... стали вы тут счастливее, чем были в деревне?
     - А-а, какое тут счастье! Вы, господин Киппель, говорили святую истину,
когда  предостерегали  меня от  этой  продажи.  Я, правду  сказать,  ума  не
приложу, чем мне в городе заняться, только и осталось - тоже  взвалить мешок
на спину да податься в деревню торговать.
     -  Ох,  господин   Паавель,  не  смешите!   Оставьте  подобное  занятие
каким-нибудь  старым  огаркам вроде  меня, которые  ни на что  другое уже не
пригодны.  Однако, если  у вас  есть желание побеседовать  немного подольше,
тогда  не откажите в  любезности, зайдемте  куда-нибудь  и  закажем  бутылку
Сараджева с горячим чаем; у  меня, правда, никаких особых