ж эти хождения и хлопоты! Да и в помещениях там до того жарко, что вся шкура взмокла. Добрых слов и вежливости хоть отбавляй, а правды и справедливости и того, чтобы вникнуть в положение человека, - этим и не пахнет. Ик! Кийр сплевывает, так что плевок описывает широкий полукруг, и продолжает: - Местное самоуправление! Тьфу! Вы же знаете, что местное самоуправление со мною делает! Там одна шайка, пристроились к кормушке, а прочим не дают даже пискнуть. Никакое это не самоуправление, а самодержавие. Знаешь ли, Тоотс, теперь я скажу это совершенно открыто - если подумать, так и впрямь в старину было куда вольготнее жить. Не знал ты ни налогов, ни всего иного-прочего, жил себе своей тихой жизнью, словно старик-бог во Франции. Можешь пустить это дальше, если желаешь. - Кто это может пустить дальше? - переспрашивает хозяин Юлесоо. - Не меня ли ты, в самом деле, имеешь в виду? Нет, золотко Йорх, я больше слушаю, чем разговариваю. Я ведь уже не в паунвереской приходской школе. - Так и быть, оставим это, - Кийр делает рукой примирительный жест. - Ах да, - он ощупывает нагрудный карман, - куда же эта бутылка подевалась? Аг-га-а, вот она где! - И, обращаясь к своей молодой жене, распоряжается: - Юули, принеси-ка нам одну рюмку, ту, сортом повыше! - Ну и ну, - старый мастер хмурит брови, - с каких это пор ты, Йорх, начал носить в кармане бутылки? - Ничего не поделаешь, придется спрыснуть неудачу. Если бы только дорожные расходы, так еще было бы терпимо, но сверх того утекло черт-те знает сколько. Один, бестия, присосался ко мне, словно пиявка, он, мол, поможет провернуть все мои дела, у него, мол, большие знакомства и все в таком роде... - Ну и что, провернул? - И еще как! Все, что он мне надул в уши - одно дерьмо да опилки, - Но что-нибудь он все же сделал, ведь не ... - А то как же, сожрал кучу моих денег. Ел и пил за мой счет, словно скотина. - Что же это за барин такой? - Откуда мне знать?! - Аадниель тупо машет рукою. - Он ко мне подкатывался, когда я в столовой или в трактире говорил о правде и справедливости. - Ой, ой, Йорх! - старик качает покрытой белыми ворсинками головой. - Если ты таким образом будешь вести свои дела, то и впрямь скоро станешь голым, как ладошка. Ведь это почти такой же провал, какой уже был однажды, когда ты ездил в Россию. - Все оттого получилось, - криво улыбаясь, старается отшутиться сын, - что Юули не держала на мою удачу скрещенными пальцы. Да, да, это как пить дать. - О Господи! - Молодая женщина закрывает руками лицо и быстро уходит в другую комнату. - Теперь еще я и виновата, что у тебя дело не выгорело. Бенно спрыгивает с портновского стола и идет следом за нею. Но с порога говорит брату: - Ну и никудышный же ты мужичонка, Йорх! - И уже в задней комнате, обращаясь к Юули: - Что ты, глупышка, плачешь из-за этого прохвоста! Неужели ты еще не уразумела, что все свои неудачи он сваливает на чью-нибудь голову? Постарайся к этому привыкнуть, а если не сможешь, то просто-напросто уйди от него. Работаешь здесь иголкой с утра до вечера ... неизвестно для кого. А Йорх разыгрывает из себя большого барина, путешествует по свету и сорит деньгами. Тьфу, какой это муж, тоже мне приобретение! То ли это война вконец задурила ему голову, то ли еще что. Не плачь! Лучше свисти. - Слышишь? - Юули отнимает руки от своего заплаканного лица. - Кто это там, за дверью, царапается и скулит? - А-а, это бродячий пес. Пусть его... - Бродячий пес за нашей дверью! Ой, Бенно, не к добру это. - Пустое! А что, это примета какая-нибудь? - Да, дурная примета, очень дурная. Что это она рассуждает как маленькая! Пусть лучше послушает, что болтает Йорх в передней комнате. А старший брат, успевший уже опустошить второй стакан и попросить у Тоотса курева, становится все более развязным и говорливым. - А-а, пустое! Что эта малость для меня значит! Это значит только одно: человек должен надеяться лишь на себя и не должен просить помощи у других. Так обстоят дела. Имейте в виду, я сам куплю хутор, если его не дадут во имя справедливости. - Что? - Старый мастер подается вперед. - Ты купишь хутор? Где ты его купишь? И на какие шиши? - Не беда, небось я еще покажу паунвересцам, что может сотворить такой человек, как я! Зря они надо мной посмеиваются. Вот и народная мудрость, учит: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Что ты, Йоозеп, на этот счет думаешь? - А чего тут думать, - Тоотс попыхивает папиросой. - Ты же всегда такой мудрец да хитрец. В нашей округе и впрямь пока нет в продаже хуторов и поселенческих наделов, но там, чуточку подальше - да, к сожалению! Там уже многие на ладан дышат: так что, будь молодцом, приходи да бери. - Не понимаю, - ворчливо произносит отец, - что это, собственно, за голод у тебя на хутор? С чего ты вбил себе эту мысль в голову? - Ах, эту мысль? Ну, она появилась, конечно же, не вдруг, не за одну ночь. Во-первых, я хочу переселиться куда-нибудь подальше от Паунвере, будь оно проклято! - мне не по нутру здешние люди. У меня все время такое ощущение, будто они хотят меня слопать. Да, за стаканчиком пива или вина они и впрямь твои друзья, но стоит тебе отвернуться, как ... Во-вторых, я все-таки эстонец. Чего хорошего в том, что бывшие бароны и фоны и всякие иные немцы скупают кусища земли, чтобы понастроить там новых мыз? Не лучше ли будет, если какой-нибудь кусочек землицы и леса останется также и в руках эстонцев? А вы как считаете? Я ... я сейчас и вправду слегка наклюкался, но, небось, я знаю, что говорю. По дороге из Таллинна в Паунвере я разговаривал с одним очень серьезным и знающим человеком, он все мне растолковал. Этот человек не ждал от меня ни угощения, ни еще чего-нибудь, а говорил от чистого сердца. Я спросил, почему он не напишет об этом в газету. Он ответил, что уже написал. - И, оборотясь к задней комнате, Аадниель кричит: - Слышь ты, Бенно, впусти в дом своего тезку! Не то он обдерет себе когти об дверь. - Кто его с собой привел, тот пусть и впускает, - кричит в ответ младший брат. Наступает зловещая тишина; ни в передней, ни в задней комнате никто не произносит ни звука. Наконец подает голос сама старая хозяйка. - Теперь Йорх, - начинает она, - разреши и мне вставить в разговор словечко. Я не упрекаю тебя за то, что ты стал пить и курить - это дело твое. Ты уже взрослый мужчина и сам должен отдавать себе отчет в своих поступках. Но я, во всяком случае, никогда не думала, что ты приобретешь такие замашки, которые пожирают и здоровье и деньги. Ну да Бог с ними - уж, видать, такое сейчас время, не знаешь, чего бояться, о чем сожалеть ... - Ну что ты вмешиваешься, мама! - нетерпеливо перебивает сын. - Да погоди же ты, погоди, странный ты человек! Куда ты спешишь! Я только хотела сказать тебе несколько слов и дать материнский совет, - оставайся здесь, в своем доме, где ты родился и вырос. Ты не создан для того, чтобы жить вдали от нас, где-нибудь, в чужом краю, среди чужих людей. - Как так? Ты что, запеленать меня хочешь? - О-ох, зачем же ты, сынок, такие слова произносишь! Неужели ты сам не видишь: у тебя все идет прахом, что бы ты ни предпринял в чужом месте? Ездил в Россию, ездил в Таллинн - и тут, и там прогорел... Как было бы хорошо, если бы ты теперь с миром остался дома и продолжал свою прежнюю работу! Ничего лучшего не умею тебе пожелать. - Ты не умеешь! - отвечает сын с горечью. - Если ты не умеешь, так сумею я сам. Сегодня же начну узнавать, не продают ли где поселенческий хутор. - Не знаю, стоит ли с этим так уж спешить? - вставляет замечание Тоотс. - Хоть сейчас и пошли в ход всякие машины и приспособления, работа на земле остается тяжелой, особенно для тех, кто к этому непривычен. - Ого, теперь и ты, Йоозеп, примкнул к лагерю матушки! - восклицает Йорх, уставившись на Тоотса. - Может, ты задумал еще раз устроить мне пробу кости, как в тот раз, еще до мировой войны? - Ничего я не задумал, - спокойно отвечает хозяин Юлесоо. - К чему устраивать пробу чужим костям, ежели и собственные-то мои расхлябались. - Да, но ты все-таки содержишь хутор, строишь дома, распахиваешь целину, да у тебя, небось, и хорошая копеечка про запас отложена. - Так-то оно так, но ведь ты прекрасно знаешь, как обстоит дело с этими "домами", разве же только моя сила?.. - Знать-то я знаю, но все же... - и тихо, скосив глаза на дверь задней комнаты, Кийр добавляет. - Вот и был я круглый дурак, что взял жену бедную, словно жердь от изгороди! Что мне теперь делать с такой? - Но ты только что говорил, что человек должен помогать себе сам, а не надеяться на других. - О-о, дорогой мой, это совсем иное дело: чужие люди и собственная жена - две совершенно разные вещи. Знаешь что, Йоозеп, давай-ка махнем сейчас в Паунвере, может, услышим там что-нибудь. - Я уже достаточно наслушался. - Да нет, я - насчет хутора. - Отложим на потом! - устало отвечает Тоотс. - Сегодня я уже побывал в Паунвере, хватит. Кости-суставы ноют. Следующим летом надо будет составить компанию Тыниссону, поехать куда-нибудь на поправку, грязевые ванны попринимать, Тогда будет видно, вернется ли хоть частично былое здоровье. - Значит, ты не пойдешь? - Нет, сегодня никак не могу; не знаю, как и до дому доберусь. - Да и тебе тоже, Йорх, сегодня больше никуда не надо идти! - произносит мамаша уже заметно увереннее, чем до того, И, подойдя к своему предприимчивому сыну, требует: - Давай сюда свой пиджак и брюки! - Н-ну?! - Никакое ни "н-ну", - мать семейства начинает раздевать Йорха. - Сегодня останешься чин-чинарем дома, Хватит шататься без толку! - И оборотясь к другой комнате, - Бенно, Юули, идите сюда, помогите мне разоблачить этого выпивоху! Помощники смотрят на "действо разоблачения" поначалу молча, затем Бенно рявкает: - Куда это он свои помочи дел? Куда ты дел помочи, Йорх? - Откуда мне знать, куда они подевались, - ворчит старший брат со злостью. - Если их нет, значит нет. Тоотс поднимается с места, желает портновскому семейству всего доброго и направляется к выходу. - Но завтра пойдем в Паунвере, ладно? - кричит Георг Аадниель вслед школьному приятелю. - Будет видно ... если здоровье позволит, - кашлянув, отвечает Тоотс уже от порога. - Поглядите-ка, люди добрые, каким порядочным человеком стал юлесооский Йоозеп! - чуть ли не с благоговением произносит старая хозяйка после ухода гостя. - В школе он был сорвиголовой, что верно, то верно, но теперь стал таким серьезным мужчиной, даже одно удовольствие смотреть. - Да, смотреть одно удовольствие... - бормочет Кийр и, едва держась на ногах, направляется в так называемую свою комнату. - Одно удовольствие смотреть на такой мешок с костями. - Что ни говори, да ты и сам это видишь, он бросил все свои фокусы. А твои только еще начинаются. - Да, да, дорогая матушка - так что одно удовольствие смотреть. В домике портных наступают такие дни, что их, по правде говоря, и описывать не хочется, уж очень они грустные; похоже, предсказание молодой хозяйки Юули сбывается: если за дверью скребется чужая собака - это не к добру. Георг Аадниель работает вяло, по большей части сидит на краю кровати и думает, думает. Поездка в Таллинн пошла псу под хвост - во всяком случае, о ней и вспоминать не хочется, - а что будет дальше, вряд ли знают даже Божьи кудрявые ангелочки на небесах. Лишь один замысел прочно засел в лихорадочно работающем мозгу Йорха: он должен заполучить свой хутор, пусть хоть рухнет весь мир. У всех его бывших соучеников, начиная с этого самого Тоотса и кончая Тыниссоном - свои добротные хутора; все испытывают радость от собственной земли, только у него одного - эта маленькая хибара со свиным хлевом, да и ту он, Йорх, не может назвать полностью своей, потому что отец, мать и прохвост Бенно еще живы. Нет, если не сделать теперь решительного шага, он станет посмешищем для всех паунвереских жителей; а всякого рода суды и пересуды вокруг его особы и без того не утихают; если так пойдет и дальше, хоть на людях не появляйся. Прежнее плаксиво-хворое, доморощенное упрямство Аадниеля перешло в его рыжей голове в навязчивую идею: собственный клочок земли. Пусть потом настанут какие угодно времена, но у него, видишь ли будет что-то свое. Только откуда и как получить эту землю - вот в чем вопрос. Наконец он берет ноги в руки, идет к Сярби, помощнику секретаря, заводит разговор о том, о сем и, в конце концов, упоминает о "Государственном Вестнике"13... мол, там тоже вроде бы есть кое-какие сообщения о том, как идут дела на этом свете. - Вы что, хотите что-нибудь выяснить? - Помощник секретаря приподнимает свои очки в роговой оправе. - Да, вроде бы надо кое-что ... Вообще-то он, Сярби, более или мене в курсе дела, и, возможно, выдаст нужные сведения из головы, чтобы не ворочать толстенные подшивки. Так-то оно так, но все же он, Кийр, сам посмотрит. Как будет угодно. Георг Аадниель перебирает пухлые подшивки, но ума у него не прибавляется. Будь здесь под рукой, к примеру. Арно Тали, тот, наверняка, и нашел бы нужное место, Но он, Кийр, олух этакий! Когда ездил в столицу гонять кулаком ветер, упустил из рук и этого человека. Ну да ладно, есть и другие газеты, может быть, там удастся вычитать что-нибудь нужное. - Ну что, нашли? - спрашивает Сярби участливо. Да, он нашел так ... более или менее. А в мыслях: "Черт побери эту Книгу Премудрости Сираховой,14 в ней и настоящий дока не разберется!" Да, так обстоят дела, не знает ли Сярби, не продастся ли где хутор или поселенческий земельный надел? - Хутор или надел? - Помощник секретаря смотрит в потолок, словно надеется получить совет оттуда, сверху. А у самого в мыслях только его родной город, друзья, кафе, кино, особы женского пола - когда он не слишком поглощен своими обязанностями, бунтует в нем молодая кровь горожанина. - Не припомню, - отвечает наконец Сярби, почесывая кадык. - Но если случаем услышите, то ... Ну как же, непременно. Он ведь для того здесь и посажен, чтобы служить народу. Это выражение, частенько слышанное им от начальства, так внедрилось в его плоть и кровь, что произносится как бы само собой. И снова наш Кийр бредет по деревне Паунвере, он готов пойти на любые ухищрения, лишь бы отыскать добрый совет. Тут и там в каком-нибудь придорожном домике приподнимается угол занавески - на него смотрят, словно на какую-нибудь ходячую комедию, а стоит зайти в дверь, - сразу сделают приветливое лицо и встретят тебя, как желанного гостя, как крестного отца. Отвратительная деревня! Ох, если бы удалось убраться куда-нибудь подальше отсюда! У всех тут жизнь ладится, кроме него одного. Да и что говорить о деревне, когда ему не дают покоя даже дома. Что толку и от того, что он посещает церковь и молится Богу, иной раз даже весьма прилежно? Правда, частенько к молитве примешиваются и посторонние мысли, но ведь, ну да ... А что, право, если завернуть сюда, в этот самый погребок друзей, поглядеть в кои-то веки, что они там опять поделывают, разведать, не пущен ли о нем снова какой-нибудь вздорный слушок? Нет, они в глаза-то ничего не скажут, но ведь и из обиняков можно одно-другое понять. Странным образом в этот день в так называемом погребке друзей и добрых соседей нет никого, кроме самих хозяев и какого-то человека, не из Паунвере. Кийр словно бы... когда-то где-то видел этого господина с маленькой полукруглой бородкой, скулы у него первобытно выдаются, а речь до того ладная да складная - не хочешь, заслушаешься, хоть ты и в мрачном настроении. Чужой господин разложил на заляпанном столе всякие извлеченные из довольно объемистого рюкзака вещицы: зажигалки, иголки, наперстки, ножи, вилки, складные и перочинные ножики и... да где ж нам перечислить все эти предметы! - Ог-го-о! - Почесывая себе икру, чужак бросает на Кийра снизу вверх проницательный взгляд. - Кого я вижу! Присаживайтесь, возможно, и вам тоже что-нибудь приглянется из этих вещиц? Неужели вы и впрямь меня не помните? Киппель! Предприниматель, не то, чтобы вовсе прогоревший, но, скажем, на полпути к тому... как вам в данный момент приятнее думать. Присаживайтесь, прошу, поближе, побеседуем немного. Да, да, конечно же, теперь Кийру вспоминается некое давнее время, в особенности одна зимняя ночь, тут же, неподалеку от Паунвере, где... - Вы что... продаете это? - спрашивает он. - Я к тому, что... пожалуй, я и впрямь куплю что-нибудь, но почему вы вышли со своим товаром в такое неподходящее время? Зима настала, дорога ухабистая, а снега вроде бы и нет вовсе, ходить сейчас - никакого удовольствия. - Господин Кийр! - произносит предприниматель Киппель с такой значительностью, что даже таракан останавливается на кухонной плите и слушает, что последует дальше. - Господин Кийр! Вы либо уже не желаете меня понимать, либо, действительно, не понимаете: но невзирая на все дорожные ухабы, я все же тот самый Киппель, бывший управляющий торговлей Носова.15 Именно теперь самое подходящее время ходить по деревням со своим товаром. Что вы хотели сказать? Не горячитесь - это вредит здоровью. - Да чего там ... - Позвольте, господин Кийр, вы - известный человек через своего друга и соученика по школе Лесту, позвольте мне немножко дополнить свои слова. Позвольте мне... Ну да, именно теперь самое подходящее время. Сейчас канун Рождества, народ сидит по домам, денежки в кармане, именно теперь - самая торговля. В канун Рождества играют свадьбы, молодым нужны ножи и вилки, а кому же я продам свой товар летом, когда народ в поле и на покосе? Да, верно: ходить трудновато, зато все хуторяне дома - кое-что берут, не отрицаю. Выгляньте-ка на улицу, господин Кийр, снежинки падают... очень возможно, и вы тоже что-нибудь купите. - Непременно. Но, господин Киппель, вы теперь обошли все поля и тропы... вы случаем... не видели?.. Одним словом, я готов вместе с вами шагать по этим ухабистым дорогам, и даже помогу вам нести ваш рюкзак. Пойду! Дайте мне вашу руку! Ну как же, всеконечно! Но друг-приятель, такой-растакой должен еще раз получить от своей дорогой жены отменный нагоняй, нахлобучку, вздрючку, а затем... А затем Кийр отправится вместе с Киппелем знакомиться с поселенческими хуторами Эстонии. Однако до этого Кийр все же должен побывать дома отнести весть домашним, что он снова пускается в путешествие, не то его, чего доброго, начнут разыскивать с полицейскими. - Это само собой! - сразу же соглашается Киппель. - Я пойду вместе с вами, а у себя дома вы, может быть, и выберете из моего товара, что вам придется по вкусу. Как я вижу по кольцу, вы женаты, так что и жена поможет выбрать, естественно, у дам могут быть особые желания. - Да, да. Теперь настроение Георга Аадниеля уже и наполовину не такое кислое, каким было еще совсем недавно: теперь у него, по меньшей мере, есть перспектива найти поселенческий хутор. И главное: он уже не один в этом проклятом круге, из которого не видел никакого выхода. В обществе предпринимателя Киппеля он наверняка разорвет этот обруч, этот круг, который, того и гляди, мог и вовсе удушить и его тело, и его душу. - Так, - говорит Георг Аадниель, едва переступив порог родного дома, - теперь выкладывайте свой товар, господин Киппель, тогда продолжим разговор. Торговец с удовольствием выполняет такое приказание. - Посмотри, Юули! Посмотри, матушка! - произносит Кийр тоном значительности. - Да подойдите же вы все поближе, выбирайте, что кому нравится! Я за все заплачу. Бенно, сидя на портновском столе, косит на брата глазами: Йорх в хорошем настроении, вообще-то он не так-то легко идет на расходы. Не пьян ли он снова? Нет, вроде бы не похоже, а если и выпил, то самую малость. В таком случае, отчего бы не подойти поближе, не взглянуть на диковинные вещицы, разложенные на втором столе. Ну да, этот складной ножик с костяной ручкой пришелся бы ему очень кстати. Папаша Кийр осматривает иглы, кроме того, его еще более или менее заинтересовали зажигалка и бритва; мамаша же заявляет, что для нее тут ничего подходящего нет, а молодая хозяйка Юули вообще ничего не хочет. В конце концов она все же соглашается принять два-три наперсточка и несколько катушек ниток. Георг Аадниель, довольно настойчиво поторговавшись, расплачивается, затем произносит: - Ну, теперь, стало быть, мы можем отправиться. - Куда это ты опять нацелился? - осведомляется мамаша, предчувствуя недоброе. - Кто? Ах я, что ли? - Сын хмурит брови. - Поброжу вместе с господином торговцем по округе, присмотрюсь немного. - К чему ты присмотришься? - Погляжу, может, есть где в продаже поселенческий хутор - одному ходить скучно. - Послушай, Йорх, неужели ты все еще не избавился от своей дурацкой затеи? С чего это тебе так приспичило покупать поселенческий хутор? Пусть матушка оставит его в покое, эта затея отнюдь не дурацкая. Он, Йорх, взвесил вопрос со всех сторон и пришел к твердому выводу, что эта его затея, его мечта - правильная. Неужели же они, Кийры, и впрямь до самой смерти должны сидеть здесь впритык зад к заду, нет даже сносного жилого помещения. И он, Йорх, был бы рад увидеть, что всем им живется немного просторнее. - Фью, - ворчливо замечает старый мастер, - до сей поры здесь всем места хватало, а теперь уже вдруг нет. Что за песню ты опять завел? Не знаешь ты сам крестьянской работы, не знает ее и Юули. Вспомни, что намедни сказал юлесооский Тоотс. Разве он не сказал, что труд крестьянский - тяжелый? - Тоотс, гм ... может быть и говорил - из зависти. Как ты думаешь, Юули? - Ну что я могу думать? - Молодая женщина вздыхает. - Поступай, как знаешь. - А тебе понравилось бы стать хозяйкой хутора? - Мне нравится все, к чему меня ни приставят. Тут уже и старая хозяйка начинает сердиться. - Ну и тряпка же ты половая, Юули! - упрекает она невестку. - Какая ты после этого жена своему мужу, только одобряешь все, что этот ветрогон ни скажет. Покажи, наконец, что и у тебя есть свое мнение! Скажи Йорху, дескать, так и так, я с места не сдвинусь - покупай себе хоть два хутора. Небось тогда он испугается и бросит свои глупости. Но ты до сей поры только и делала, что говорила "да" и "аминь", что бы и когда бы он тебе ни напел. - А что же мне говорить ему, он ведь уже не юнец какой-нибудь. - Нет, мои господа, - Киппель зажигает огрызок сигары и в свою очередь берет слово, - я хоть и чужой здесь, в этом доме, однако позволю себе заметить, что добрый хутор - золотое дно. Я бы и сам заделался крестьянином, не будь для этого чересчур старым. Но господин Кийр совершенно иной коленкор. Мужчина в своей лучшей поре; это, конечно же, не мое дело, но я никак не возьму в толк, почему старый господин и старая госпожа отговаривают его ступить на дорогу новой жизни? - Да пусть себе идет, - Бенно поднимает голову, - тогда здесь жить и впрямь будет просторнее. Пусть отправляется хоть в преисподнюю, по крайней мере он будет там один, - а сейчас мы все находимся в преисподней. - Вот как! - Георг Аадниель грохает кулаком по столу. - Так вот какова твоя благодарность за этот красивый складной ножик! - Можешь немедленно получить его обратно. На! Ножик со стуком падает на стол перед носом старшего брата. - Святое небо! - Старая хозяйка всплескивает руками. - Опять начинают! Однако у Георга Аадниеля Кийра упорная, жилистая душа, и он не оставляет своего упрямства. Отправляется путешествовать в обществе Киппеля. Вот было бы славно, - говорит Кийр, когда они выходят на большак, - если бы с нами был еще кто-нибудь третий. - К примеру - кто? - Киппель поправляет свой заплечный мешок. - Ну хотя бы ... хотя бы тот же Тоотс. Он в последнее время изменился, стал очень рассудительным человеком; у моей матушки только и разговору, что о нем. Киппель внезапно останавливается и дает себе хорошего шлепка по лбу. - Ох я седая баранья голова! - восклицает предприниматель. - К нему-то я как раз и не успел зайти! А ведь господин Тоотс мой давний покупатель, он однажды, помню, купил у меня товар... еще до большой войны. Наверняка он поступил бы точно так же и сегодня, но я, старый болван, так и не зашел на его хутор. Запамятовал. Неужто и впрямь я уже начинаю стареть? Не рановато ли, шестьдесят стукнет только еще через два года. Дух мой ясен и мышцы не ослабли - черт знает, как это я умудрился забыть о господине Тоотсе?! - Ну это еще можно исправить, - считает портной. - Каким образом? - Направимся па хутор Юлесоо. Тоотс сейчас парень хоть куда; телом-то, правда, не очень, но дух его - как вы только что выразились в отношении себя - ясен. - Черт знает?.. А что, если и впрямь в Юлесоо навостриться? Придется порядком прошагать назад по дороге, которую уже одолели, но что с того - все мы когда-нибудь дойдем до одной и той же станции. Не правда ли, господин Кийр? - Вы, наверное, имеете в виду смерть, господин Киппель? Но, знаете ли, какой бы кислой ни была жизнь, мне умирать не хочется. Нет, поверьте, я говорю совершеннейшую правду. Пусть себе кое-кто похваляется, будто он не боится смерти, а я - с места мне не сойти! - боюсь. - Махнем в Юлесоо! - вновь поправляет торговец свой заплечный мешок. - Ведь не смерть же нас там ожидает. Ежели думаете, будто я ищу и жду смерти, то вы заблуждаетесь. Лучшие наши деньки еще впереди. Да, иной раз и впрямь приходят подобные никчемные мысли, но... ну да... В особенности лезет в голову всякая галиматья, когда на тебя накидываются деревенские собаки, норовя цапнуть за ногу; в такие моменты начинаешь чувствовать, будто ты лишний на этом свете. Но такое проходит. В ближайшем же лесочке вырежем себе хорошие березовые палки. Махнем к господину Тоотсу! Только обождем немного, пусть этот старикан пройдет мимо, вон тот, который идет там. - Тот... хе-хее... - хихикает Кийр, - это же наш старый приятель болтун Либле. Каким бы он ни был, но в таком преклонном возрасте он, уже не опасен. Подождем, интересно, куда это он наметился. Они ждут. Предприниматель Киппель зажигает погасший огарок сигары и постукивает своим высоким сапогом по земле, словно готовый сорваться с места молодой жеребец. Звонарь в коротком полупальто и коричневой шапке подходит ближе. - Ну, здрасьте-здравствуйте, господин мастер! - произносит он еще издали. Его единственный глаз видит пока что достаточно хорошо. - Здравствуй и ты, Кристьян! - отзывается Аадниель. - Куда это ты нынче? - Я, что ли? В Юлесоо иду. - Вот это удача! Стало быть, пойдем все вместе и в полном согласии. Этого господина ты, конечно же, помнишь со времени свадьбы Тоотса, это - господин Киппель, торговец из Тарту. - Ой, а то как же! - Звонарь вытирает свой слезящийся глаз. - Куда как хорошо помню. Только никак не пойму, как это я, старый болтун, в тот раз умудрился проскочить на санях мимо городских господ! - Ты еще спрашиваешь - как? Ясное дело - пьян был. - Да, похоже, вроде как чуток выпил, время-то свадебное было. Киппель и Либле весьма дружелюбно пожимают друг другу руки, после чего начинается путь на хутор Юлесоо. Свинцового цвета тучи, подгоняя друг друга, будто бегут взапуски, лишь изредка между ними проглядывает бледный глаз солнца. Над ухабистым большаком порхают легкие, бесплотные снежинки, - они словно выбирают для себя подходящее местечко, чтобы задержаться там подольше. Обнаженные деревья вздрагивают своими чернеющими руками, а телеграфные провода гудят до того жалобно, будто и они тоже ощущают начало прихода зимы. - Не многовато ли вы прихватили с собою в деревню продуктов, господин Киппель! - Либле дотрагивается до заплечного мешка продавца. - Можно подумать, у нас тут вроде как и вовсе нечего на зуб положить. - Хе-е, - улыбается Киппель, - с чего это вы взяли, будто тут, в мешке, непременно и только - запас съестного? Здесь может быть и кое-что другое. - Отстань, Либле, - останавливает звонаря Георг Аадниель, - придем в Юлесоо, там и увидишь, что в этом мешке. Не все же сущие на земле люди думают наподобие тебя только о еде да питье. - Ну так и быть, - соглашается звонарь, - я придержу язык. Прошу прощения, господин Киппель, у меня, к сожалению, вроде как такая привычка - совать нос, куда не просят. - Пустяки! - Бродячий торговец машет рукой, доброжелательно улыбнувшись. - Пустяки, мы все этим страдаем... кто больше, кто меньше. За поворотом дороги навстречу им попадается маленькая компания: два довольно-таки зеленых молодых человека и с ними среднего роста девица. Все трое пухленькие и розовенькие, словно лучшего сорта конфеты в ируской лавке.16 Парни в темно-зеленых полупальто, на шее - воротнички, на груди - галстуки, брюки - с хорошо заглаженной стрелкой. Девушка одета по последней моде; ни о ее шляпке, ни о пальто так же, как и о лаковых туфлях, невозможно сказать что-нибудь осуждающее, разве что кому придет охота просто-напросто придраться. Ее большие и по-детски чистые глаза смотрят на встречных с любопытством, кроме любопытства они, собственно, ничего не выражают. Пожалуй, всех троих можно бы принять за горожан, но, как вскоре выясняется, дело все же обстоит не так: они родом откуда-то отсюда, из этой же округи, во всяком случае деревенские, потому что ... - Ну, а куда ты теперь рулишь, старый язык от колокола? - спрашивает один из молодых людей с едва заметной растительностью на верхней губе. - Хы-ы, ты что? - злится Либле. - Что ты сказал? - Спросил, куда ты идешь, старый колокольный язык, - Аг-га-а, ишь ты какой востряк! А твое ли это дело - спрашивать, куда я иду'? Куда мне надо, туда и иду. А ты, желторотый, прежде чем разговаривать со старшим, скажи "здрасьте". Что до "языка от колокола", так тут я в бутылку лезть не стану - это мой друг, и в церковный колокол я уже звонил, когда на свете тобою еще и не пахло. - Ну, ну?! - молодой человек делает два-три шага в сторону Либле. - Давай, молоти дальше, посмотрим, что от тебя останется. - Не знаю, много ли останется от меня, а вот от тебя-то и впрямь вроде как ничегошеньки. Ой, ой, выдубил бы я тебе сейчас шкуру, кабы не девица, негоже при ней спектакли устраивать. - Старый пьянчуга! - Молодой человек с красивым лицом (он вполне мог бы стать отрадой своих родителей!) сплевывает. - Посидел бы иной раз дома, - продолжает он, - не позорил бы Паунвере, старый боров! - Н-ну-у ... - Звонарь приглаживает усы. - А не мог бы ты полегче на поворотах, здесь женщина. Ежели бы мы промеж собою были, то ... Н-ну-у ... небось тогда увидел бы, что к чему. - Что? Что? - рявкает розовощекий юнец, еще больше наступая на Либле. - Ничего, - звонарь машет рукой. - Мы идем своей дорогой. А вот куда вы идете, это и впрямь было бы вроде как интересно услышать. - Ну так послушай, старый одноглазый шельмец: идем в народный дом. - Ишь как? А туда зачем? - На репетицию пьесы. - На репетицию пьесы? - повторяет Либле сквозь кашель. - Сейчас, средь бела дня? Такого я пока что вроде как не слыхивал и не видывал; ежели по-людски, так всякие упражнения да репетиции проводят по вечерам. Так что, господин хороший, и у меня тоже есть кое-какое понятие насчет общественной жизни. Теперь возвышает голос уже и Георг Аадниель, он подступает вплотную к молодому человеку. - Что тебе, Лео, нужно от Либле?! Если он выпивает, так пусть себе, он же не на твои деньги пьет. Как поступать, это его личное дело. И всякий бебека-мемека ему не указчик! - Заткнись! - гаркает молодой человек, и в уголках его губ показывается слюна. - Ишь, еще и какая-то портновская моль заговорила! Другим шьет штаны, а сам разгуливает по двору волостного дома без порток! Это что - красиво? Однако на этот раз юнец, бедняжечка, из кого впоследствии мог бы выйти порядочный человек, недооценивает Георга Аадниеля. Как и подобает мужчине средних лет, достаточно крепкому и духом и телом, Кийр отпускает желторотому грубияну такую полновесную затрещину, что тот, пошатнувшись, некоторое время пытается сохранить равновесие, но в конце концов летит в канаву. Девица взвизгивает, зажимает уши ладонями и бежит в сторону Паунвере: - Отменная работа! - Предприниматель Киппель закуривает новую сигару. - Жалко, что я не поступил так же с кем-нибудь из сыновей Носова ... когда для этого было самое время. Теперь, конечно, уже поздно; теперь ходи тут с мешком за плечами, словно нищий. Я понимаю, что порядком скатился вниз, но что поделаешь? Жить-то нужно. - А что, Лео уже и не вылезет из канавы? - с беспокойством спрашивает второй молодой человек, забавно выпятив губы, как новорожденный младенец. - Небось, он ... - что-то хочет сказать Киппель, но в этот момент камень, величиною с кулак, попадает Кийру в руку. - Ай, черт! - вскрикивает портной, растирая ушибленное место. - Пошли дальше! - Киппель пожимает плечами. - Во всяком случае, и всеконечно, мы теперь знаем, что он жив, - мертвые камнями не кидаются. - О-го-о! - восклицает юлесооский Йоозеп, заметив приближающихся к хутору путников, он в этот момент находится посреди двора. - Кого я вижу! Вообще-то он во дворе ничем особенным не занят, стоит просто так, заложив руки за спину и задрав нос к небу, словно изучает погоду - какая она есть и какая будет. - А ну-ка расскажите, дорогие мои, как это вы так дружно, все разом очутились тут, в нашем захолустье? - Как мы очутились? - Кийр склоняет голову набок. - Именно таким образом - пустились в путь все разом и дружно. - Ну и правильно сделали, что пришли! - Хозяин пожимает руки гостям. - Что в Паунвере новенького? - Об этом пусть расскажет Либле, - портной склоняет голову на другую сторону, - он все знает лучше всех. А я только на то и годен, чтобы драться. - Это что за разговоры? С кем же ты дерешься? - Со всеми, кто под руку попадет. - Надеюсь, на меня ты не набросишься, - Тоотс шутливо отходит подальше. - Мое времечко миновало, я свое отодрался, да так основательно, что у меня навсегда отбита охота заниматься подобными вещами. Все эти войны и передряги так перетряхнули мои косточки, что весь я стал, как дно решета. Но пройдемте в дом, нечего долго стоять тут, на резком ветру! Милости прошу, господин Киппель, Либле и друг мой Йорх! - Ладно, пойдемте! - Киппель хлопает хозяина по плечу. - Между прочим, у меня к вам дельце небольшое имеется. Так что это именно я и затащил сюда господина Кийра. Звонарь, насколько я понял из его разговора, так или иначе к вам пришел бы. - Подпись какую-нибудь хотите, что ли?.. - Какую еще подпись? Неужто явился бы я к вам выпрашивать какую-то подпись! Ну да ладно, пошли в дом, там поговорим. А госпожа дома? - Дома, дома. - Ай, ай, да тут у вас настоящий дворец! - Предприниматель, подбоченившись, останавливается. - Нет, как я вижу, деревня начинает догонять город по части строений. Но ... я вовсе не завидую, господин Тоотс, дай-то Бог! У меня и у самого мог бы такой дом быть, только вот некоторых людей съедает стечение обстоятельств. Стараешься, стараешься, а с того места, где ты есть, не сдвинуться. Войдя в комнату, где находятся мужчины, бывшая раяская Тээле делает такое движение, словно бы хочет спрятаться от гостей, но это следовало сделать несколько раньше, теперь уже поздно. - Ох, ох, - она густо краснеет и вытирает руки о передник, - я такая, неприбранная, такая замарашка! Мне и в голову не могло прийти, что к нам пожаловали гости. - Пустое, госпожа Тоотс, - Либле машет рукой. - Неужто вы и впрямь собирались всю жизнь носить подвенечное платье?! Мы все - люди трудовые и ... работа никому не в укор. - Как бы то ни было, - возражает молодая хозяйка, направляясь в соседнюю комнату, - но я все же... Я сейчас вернусь. - И, обращаясь к мужу, добавляет: - Йоозеп, предложи гостям хотя бы присесть! - Само собой, - сразу же соглашается Тоотс, - садитесь, садитесь, люди добрые; ноги, небось, устали! Дорога-то сейчас уж больно паршивая ... - Ой, золотко, господин Тоотс, - Киппель скидывает мешок со спины и присаживается к столу, - дорога сейчас, лучше не надо: ни тебе этой страшной грязищи, ни... - Да, в этом смысле, конечно, - юлесооский хозяин пожимает плечами. - Только вот вся она в ухабах. Садитесь же, садитесь, друзья! Пусть хозяйка приведет себя немного в порядок, тогда, может, сварит нам по стаканчику кофе. - Оставь, Йоозеп, все, как оно есть, - говорит Георг Аадниель, - не мучай хозяйку! Мы ведь не Бог знает из какой дали заявились, чтобы нас сразу закармливать. Мы пришли сюда вовсе не кофе пить, а по другому делу, вернее, по другим делам. Ты, дорогой мой друг, еще ничего не разведал? - Разведал? Насчет чего? - Все насчет того же, насчет поселенческого хутора или как его там?.. - Насчет поселенческого хутора?.. Гм ... А что, эта мысль, у тебя до сих пор в голове сидит? В тот раз, кота ты вернулся из Таллинна, ты и впрямь говорил, мол, так-то и так-то, но я подумал, дескать, приятеля чуток развезло, небось вскорости этот настрой пройдет. Но как теперь, слышу ... Ты что, всерьез? - Всерьез, всерьез, дорогой Йоозеп. Я именно назло им... - Но заниматься не своим делом только ради того, чтобы кому-то досадить - себе дороже станет. И, как я в тот раз приметил, родители твои тоже против. - Нечего родителям в это соваться! - недовольно ворчит Кийр. - Это мое личное дело, что мне предпринять. И если уж я за что-нибудь взялся, так не отступлюсь. - Да-да, - Либле подмигивает своим единственным глазом, - это я слыхал, да, что господин Кийр наметился поселенческий хутор купить. - Да-а, мимо твоего уха ничего не пролетит. Ты слышишь даже, чего и в помине нету. Ну да, хочу, да, купить хутор - а тебе-то что до этого? Кхм? - Да вроде как ничего. Я безо всякой задней мысли говорю. Покупайте, покупайте, господин Кийр, как мне помнится, вас давненько уже на это подмывает ... землю обрабатывать или как оно там. Эхма, кабы у меня была денежка, я и сам купил бы себе кусочек землицы и жил противу сегодняшнего получше, У меня хоть не было бы нужды якшаться с церковными господами. Да и деньги на это я бы имел, ежели бы ... - ... ежели бы они не утекали в глотку, - перебивает его Кийр, кивая головой. - Да, да, полная правда! - соглашается Либле. - Насчет этого я и впрямь вроде как настоящий мазурик. Вижу и понимаю сам, что делаю вред себе и своему семейству, но не могу с собой совладать, словно порча какая во мне сидит. И уж кто теперь меня исправит! Ох, да! - А ты, Йорх, знаешь, где деревня Ныве? - внезапно спрашивает Тоотс. - Деревня Ныве?.. - Портной прикладывает ладонь ко лбу. - Да, знаю, конечно; это отсюда, так, примерно, верст пять-шесть. И что там, в этой деревне Ныве? - Там, в Ныве, есть один поселенец по фамилии Паавель, он хочет продать свой хутор. - Ог-го-о! Это так далеко от нас, откуда ты знаешь, что там делается? - Он сам говорил в Паунвереской лавке. "Охотно бы продал эту обузу, да где взять покупателя?" Лично мне этот человек незнаком, я только со стороны слышал, как он с лавочником разговаривал. - Ой, господа, - Кийр вскакивает со стула, - тогда пошли туда сразу! Согласны? - С чего же так, сразу?! - Тоотс улыбается и поглаживает усики. - Ведь не стоят же там, в самом деле, покупатели в очереди. Такие дела не делаются с бухты-барахты, очертя голову. Кто всерьез собирается купить хутор, перво-наперво взвесит все за и против. - Видишь ли, ежели немцы, из бывших владельцев мыз, почуют, что можно заполучить лакомый кусочек, они его сразу сцапают. - Но такое, как правило, бывает только в том случае, если у них поблизости уже имеется участок земли и есть возможность объединить старый и новый. Хозяйка Юлесоо выходит из другой комнаты, привлекательная и улыбающаяся, смотреть на нее - одно удовольствие. Все та же раяская Тээле, только фигура стала несколько полнее, чем в былые годы, да в уголках глаз едва наметились морщинки. Теперь на ней уже воскресное платье, и портной Кийр окидывает ее весьма острым взглядом. Мастер сравнивает юлесооскую хозяйку с собственной женой Юули и, разумеется, проклинает свою тяжкую судьбу. Разве же эта самая Тээле не могла стать его женой; тогда в его доме было бы вдоволь и красоты, и богатства, и счастья. Но не тут-то было, человеческая судьба, эта дикая сила, все перепутывает: у этого олуха, превратившегося теперь в мешок с ноющими костями, такая красивая и аппетитная Тээле, что прямо слюнки текут, а у него, Аадниеля, извольте видеть, в женах нечто вроде палки от метлы, и все, что она умеет это плакать ... Да еще, только подумайте, и в поселенческом наделе ему напрочь отказали. Правда, говорят - об этом даже и в Библии сказано! - что пути Господни неисповедимы, но настолько неисповедимыми они все же быть не должны. Он рассуждал бы еще и дальше, но надо же в конце концов послушать, что говорят другие. - Ну, господа, - произносит молодая хозяйка, - Теперь, мы наверняка услышим ворох новостей, как городских, так и деревенских. - О-о, госпожа Тоотс, - восклицает Киппель, сверкая глазами, - городские новости вы можете даже увидеть! - Как так? - Да именно так. Когда-то вы были моей доброй клиенткой, то бишь покупательницей, вот мы и сейчас можем так же обделать небольшое дельце. Одну минуточку, дорогая госпожа, я мигом открою свой рюкзак. - Хорошо. А пока вы это делаете, я поставлю на огонь немного кофе. Сегодня такой сырой и сильный ветер пробирает до самых костей, непременно надо выпить чего-нибудь горячего. Правда, сейчас на улице работы почти нет, но в такое переходное время тело особенно чувствительно и боится холода. "Ну, - думает Кийр, - если уж такое плотное тело холода боится, то что же тогда должна сказать моя кочерга Юули?" В комнату входят сын хозяев Лекси и батрак Мадис. Оба останавливаются возле дверей, словно бедные родственники, лицо мальчика раскраснелось, палец - во рту. - Ну, проходите, проходите, - Тоотс закуривает папиросу. - Что это вы застеснялись. С дядей Кийром и с дядей Либле вы знакомы, да и третий господин тоже не зверь какой-нибудь. Идите взгляните, сколько славных вещичек у этого городского дяди с собой! Поди знай, может быть, мы купим у него что-нибудь и для себя. Мадис и Лекси робко приближаются к обеденному столу, предприниматель уже успел разложить там свой товар. - Послушайте, господин Тоотс, - Киппель нацеливает очки на хозяйского сына, - если я не ошибаюсь, этот малыш ваш тронный наследник. Не так ли? - Точно так, - отвечает Тоотс и, обращаясь к Лекси, говорит: - Подойди, сынок, поздоровайся с городским дядей! - Да-да, - разглагольствует Киппель, - то-то я смотрю, да, что многие черты лица мне знакомы, вылитый отец и вылитая ... Ну, одним словом - дитя своих родителей, как принято говорить. Подойди сюда, сынок, посмотри-ка, я подарю тебе этот маленький перочинный ножичек: им очень удобно будет карандашик точить, когда пойдешь в школу. Глаза Лекси загораются. Ой, какой малюсенький и красивый ножичек, а ручечка такая синенькая, как уклейка! - Спасибо! - громко вскрикивает мальчик, хлопнув ладошкой доброго дядюшку из города. - В добрый час, в добрый час, сынок! Смотри только не потеряй его, он маленький и легко может выскользнуть из кармана. Нет, Лекси его не потеряет, такой красивый ножичек - как можно! Пусть и мама посмотрит, до чего интересная эта маленькая вещичка! - О да, очень! Смотри-ка, добрый какой дядя из города! - И подойдя к столу, Тээле восклицает: - Ог-го-о, тут целая лавка раскинута! Так всего много, что глаза разбегаются. - Ну-у, госпожа Тоотс, товара у меня было значительно больше, когда я вышел из города, многое уже продано по дороге. - Хватит и нам! - Тээле смеется. - Но чего же мы ждем, Йоозеп? - Гм ... - бормочет Тоотс. - Дюжину ножей и вилок, как в тот раз ... к свадьбе. Как ты думаешь? Они пригодятся в хозяйстве. - Хорошо, - сразу же соглашается хозяйка. - Так тому и быть: дюжину столовых ножей и вилок. Так. А еще мне нужны иголки и нитки, и для швейной машинки и ... Хозяйка набирает для себя из товара Киппеля довольно-таки объемистый пакетик и лишь после этого заявляет, что на этот раз все. - Благодарю, госпожа Тоотс! - Киппель вежливо кланяется. Тоотс улыбается; он рад, что его жена сегодня в таком прекрасном настроении. Когда "домашние" настроены миролюбиво, на сердце становится теплее. - Ну, а ты, Мадис, чего ждешь? - спрашивает он у батрака. - Купи и ты чего-нибудь. -Я бы и купил, - батрак чешет подмышкой, - да в воскресенье все денежки в Паунвере промотал. - Ну так и быть, - произносит Тоотс решительно, - я одолжу тебе в счет жалованья - выбирай! Мадису и выбирать не нужно; он с удовольствием взял бы вон тот складной ножик. Старый уже никуда не годится. - Заметано! А ты, Либле? - Деньги не-ету, - отвечает звонарь по-русски и сворачивает себе цигарку толщиною в жердь. - Подумаешь - деньги; небось, я и тебе одолжу. - Дорогой господин Тоотс, - звонарь прищуривает свой глаз и едва заметно усмехается, - мне ведь вроде как ничего не надобно. Мой складной ножик ... Пусть не прикидывается! Торговец как раз здесь и.... и баста. Ведь он, Либле, вообще-то в жизни ничего не купит, ежели ему домой не принести да в руки не сунуть. Есть, правда, один товар, который он покупает еще как часто, но гм-гм, это отнюдь не то, что надо. - Ну так и быть! Возьму два столовых ножа и две вилки. Хватит. Порадую немного и свою старуху. Хоть я и знаю, что это всего-навсего обезьянья игра, но ... пусть оно будет так; небось, в обезьяну и прежде играть доводилось. Кашлянув, Тоотс смотрит в окно. - Тебя, старина Кристьян, - говорит он, словно бы сам себе, - никак не поймешь толком: ты вроде бы весь тут, весь до донышка, в то же время ... - Че? Как? - Имей терпение! И я тебе растолкую когда-нибудь... Когда мы будем с глазу на глаз. А ты, Йорх? Не приглянулось ли и тебе что-нибудь? - Я уже купил дома. - Да, да, господин Кийр уже дома купил, - подтверждает предприниматель Киппель. - Нынешним днем я совершенно удовлетворен. Если у меня сегодня больше не купят даже игольного ушка, все равно я буду доволен. И, тряхнув бородкой, добавляет. - Да-а, видно, не зря говорят, что паунвереский край - из зажиточных, что здесь живут сами и другим жить дают. Как я вижу, для таких разговоров есть основание. - Ну, сами-то и вправду живут, - Георг Аадниель сопит, - хотя это еще не значит, что и другим дают жить. Но, так и быть, больше я об этом - ни слова! А теперь, господин Киппель, поспешим в деревню Ныве, прямиком к тому Паавелю, который хочет продать хутор. - Не глупите, господин Кийр, - кричит хозяйка из кухни. - Без кофе вы никуда не пойдете! Господин Киппель. может быть, теперь вы уложите свой товар, я принесу на стол кой-чего подкрепиться. - А-а, много ли тут осталось укладывать! - Предприниматель чихает. - Мой заплечный мешок·стал уже легким, как перышко, как греховная ноша, нести которую запросто ... то ли она есть, то ли нет. На стол приносят дымящийся кофейник, чашки, свежий хлеб, масло, ветчину и прочую снедь. Все это руки Тээле расставляют так проворно и ловко, что портной Кийр не может удержаться и вновь сравнивает здешнюю хозяйку со своей женой. Здесь все делается быстро и жизнерадостно, а там, у него дома, всегда - словно бы только что очнулись ото сна. Нет, с женитьбой он дал большого маху, и скрывать это не имеет ни малейшего смысла. Если уж он не сумел сделать лучшего выбора, то, по меньшей мере, мог бы не изменять своему первоначальному желанию и взять за себя ту, вторую сестру, Маали; у нее хотя бы внутри есть дух жизни. Но кому ты пожалуешься, что поступил не так, а эдак? Начинается приятное кофепитие, в нем заставляют принять участие даже и Мадиса. Именно заставляют, рыжебородый батрак так и норовит прорваться к входным дверям. - Ох, до меня ли тут! - отмахивается он длинными, словно весла, руками. Теперь наступает очередь Тоотса задуматься. Разве стала бы Тээле до войны и всяких великих переворотов сажать за свой стол какого-то батрака, тем более вместе с гостями? - До чего же вкусная ветчина! - говорит Киппель, причмокивая, - так и тает во рту! Нет, в городе такое лакомство ни за какие деньги не получишь. Ежели я не ошибаюсь, этот окорок коптился в бане, не так ли? - Точнехонько так, господин Киппель, - отвечает Тоотс. - Ешьте же как следует, по-мужски, набирайтесь сил в дорогу. И ты, Йорх, тоже, и Кристьян, и Мадис, и... все остальные. После недолгого молчания молодая хозяйка тихо и словно между прочим произносит: - Значит, наш школьный друг Кийр все-таки желает стать землепашцем? - Да, - Кийр склоняет голову набок, - вроде бы имеется такое намерение и желание. И теперь мы направимся с господином Киппелем туда, в сторону Ныве ... разведать кое-что. И вот уже двое путешественников, Кийр и Киппель, выходят из юлесооского дома, словно две звезды Иакова.17 Либле же остается в Юлесоо кое-что поделать, как он выражается, но есть ли сегодня вообще на хуторе для него какое-нибудь занятие, одному Богу известно. Ходить в Юлесоо стало для звонаря делом привычки, которая глубоко в нем засела, - то ли в костях, то ли еще где. У дворовых ворот навстречу путешественникам попадается юлесооская служанка Тильде, пунцовая и круглощекая, будто ее только что вынули из корзины с яблоками. Кийр здоровается так ... сквозь зубы и говорит Киппелю: - Дурная примета! Первой встретилась женщина. - Фу! - фыркает предприниматель. - Встретилась так встретилась. Это же не какая-нибудь старуха. Девица молодая да красивая, словно яблочко. Такая встреча как раз и приносит счастье. Знаете ли, господин Кийр, придавай-ка я большое значение тому, кто и когда мне попадается навстречу, я бы, ей-же-ей, с места не смог бы сдвинуться. После того, как путники проходят несколько десятков шагов, к ним присоединяется черный лохматый пес; двигается он одним боком вперед, и зад его, по-жалкому отвислый, чуть ли не по земле волочится. Собаки вообще бегают несколько скособочась, это всем известно, но данный экземпляр передвигается и вовсе поперек себя. Вероятно, бедное животное либо сильно дубасили, либо запустили в него булыжником. - Ах, ты уже здесь, старая падаль! - рявкает Георг Аадниель. И, схватив с земли камень, замахивается на пса: - А ну, пшел прочь! - Не трогайте его, господин Кийр, - уговаривает предприниматель. - Не кидайте! Пусть идет с нами, ежели хочет, втроем будет веселее. Его, бедняжку, как видно, потрепали деревенские собаки. - Хм, деревенские собаки! Откуда вы знаете, что он родом тоже из города. Чего он, чертяка, приходит скрестись под нашей дверью! - И покачав головой, Кийр добавляет: - Это - номер второй. Первым - была юлесооская служанка. Поверьте, господин Киппель, наше начинание закончится крахом. - Да не рассуждайте вы, как старая баба, господин Кийр! Поглядите, вон там летит ворона через дорогу: может быть, и это тоже предвещает что-нибудь недоброе? Никогда бы не подумал, что вы такой суеверный! Но давайте все же двигаться вперед, вот увидите, все пойдет хорошо - как на ольховых санях поедем! Ежели я сегодня еще продам хотя бы четверть того, что в Юлесоо, то... - Боже сохрани, я же не имел в виду ножи-вилки и прочее ваше барахло. Для меня важен лишь поселенческий хутор в Ныве. - Небось и его получите: ежели кто хочет что-нибудь продать, так и продаст; взять хоть этого же самого Паавеля, или как там его фамилия, не станет же он без надобности бегать по деревням и выискивать покупателей на свой хутор! И вообще, дорогой господин Кийр, еще вопрос, понравится ли вам это жилье, имеет ли смысл его покупать? По летам-то вы и впрямь уже не мальчишка, но все же вижу я, что у вас не хватает терпения предо- ставить событиям идти своим чередом. Так вот. Больше мне вам пока что сказать нечего, но, всеконечно, золотая народная поговорка "семь раз отмерь, один раз отрежь" справедлива. Портной бормочет в ответ что-то неразборчивое, он, вероятно, и сам не отдает себе отчета, что именно - просто думает вслух. Дорога приводит путников в лес, где порывы ветра не так чувствительны, как на открытом месте. Киппель закуривает новую сигару и поднимает взгляд к небу, тучи там все сгущаются и все больше темнеют. Разумеется, продавцу совершенно безразлично, что "они" там поделывают, однако он приходит к выводу: если ветер утихнет, то непременно повалит густой снег. - Тьфу ты, сволочь! - вдруг со злостью произносит Георг Аадниель и сплевывает. - А? - слегка пугается Киппель. - Что там опять стряслось? - Разве вы не видите, вон там, вдалеке, навстречу нам опять тащится какая-то женщина? - Да, да, и вправду женщина, - предприниматель вынимает изо рта сигару и, прищурившись, вглядывается вдаль. - Ну и что с того? Пусть себе люди передвигаются, пока еще не конец света. Не можете же вы, в самом деле, требовать, чтобы все жители земли превратились в соляные столбы18 на то время, пока вы идете в Ныве покупать себе мызу. Убогая собачонка жмется к ногам Киппеля, чутьем угадывая, что лишь от этого господина она еще может ждать любви и жалости, прежде чем забьется на дно канавы и околеет. Киппель вытаскивает из кармана кусок колбасы и отрезает несколько кружочков для голодной собаки. - Вот видите, - он делает знак рукой Кийру, - даже такая животинка и та хочет еще жить и передвигается... каким бы жалким не было это движение. Тем временем женщина успевает подойти поближе. Когда же она подходит совсем близко, бродячий торговец замечает, что на лице его спутника появляется кислая гримаса. Как человек поживший и многоопытный, Киппель сразу догадывается: что-то "не так", однако не произносит на этот счет ни слова. - Вот надо же, - заводит он речь вовсе о другом, - в городе поговаривают, будто в Эстонии лесов больше не осталось, а тут, гляди-ка, лес по обе стороны стоит стеной. - И, вздохнув, добавляет: - Да разве ж можешь ты, душа, угодить всем! Один хочет одно, другой - другое. Два мужика - три мнения. Не правда ли, господин Кийр? - Ах, - портной машет рукою, - помолчите хотя бы до тех пор, пока эта женщина не минует нас! - Охотно! Что же вы мне об этом сразу не сказали? Когда женщина подходит вплотную, Кийр слегка касается полей своей шляпы и хочет пройти мимо нее так же просто, как и мимо юлесооской Тильде. Но это ему не удается. - Постой, Йорх, - произносит женщина, - погоди чуточку, мне надо с тобой поговорить. Собственно, это вовсе и не женщина в обычном смысле этого слова, а девица в зрелом возрасте, то бишь особа женского пола, возраст которой приближается к среднему, - приземистая, полнотелая, краснощекая, пышущая здоровьем и силой. - Ну, в чем дело? - Георг останавливается с недовольным видом. И, обращаясь к Киппелю, говорит: - Прошу извинить меня! Идите себе потихоньку вперед, я вас догоню. - Не беспокойтесь, - предприниматель направляется и сторону от дороги, - я зайду в лес и вырежу себе трость. Не спешите, время терпит. Кийр смотрит вслед удаляющемуся Киппелю и, когда тот отходит на достаточное расстояние, спрашивает снова: - Ну, в чем дело? - В чем дело?.. - повторяет женщина. - Прежде всего, надо поздороваться, дорогой зятек! - Я уже поздоровался. - Какое же это здорованье! Протяни мне руку, вот тогда и будет настоящее "здрасьте". - Не дурачься, Маали! - Портной кривит губы. - Говори скорее, что собираешься сказать, ты же видишь, меня ждут. - Кто этот человек, который тебя ждет? - Продавец из города. - И куда же ты с ним направляешься? - Туда, в сторону Ныве... Есть одно небольшое дельце. А завтра или послезавтра я тебя проведаю, принесу тебе вести и обо всем расскажу, а сейчас мне и вправду некогда. - Увы! - произносит Маали с легкой грустью. - Сколько уже было этих твоих проведываний, и завтрашних и послезавтрашних. Ты же не держишь слова, ты никогда не приходишь. - Теперь сдержу слово, приду, вот увидишь. - Да, да, непременно приходи, мне надо еще поподробнее поговорить с тобой о том самом. - О чем это том самом?- настораживается портной, хотя смотрит вовсе в сторону, а именно - в лес. - Ну, дорогой Йорх, будто ты сам не знаешь! Вот и сейчас, шла я по дороге и ломала голову, как это я могла зайти так далеко? Бесстыжая, тряпка безголовая - и нет мне другого названия. Палка по мне плачет, вот что! - Но зачем ты об этом здесь, посреди дороги!.. - Кийр начинает сопеть. - Погоди, приду к тебе, тогда и поговорим. - Смотри, приходи непременно, и чем раньше, тем лучше... если в данном случае вообще речь может идти о лучшем или худшем. Пойми, дорогой Йорх, мне от тебя ничего не надо, только, чтобы ты помог мне советом; ты же единственный человек, который знает об этом деле. Видишь ли, Йорх, я никогда не была плаксой, но сейчас и впрямь иной раз руки опускаются. - Хорошо, хорошо, - я приду к тебе, тогда и подумаем, как быть и что делать. Иди себе по-хорошему домой и не... не... - Да, да, я буду тебя ждать, - Маали улыбается сквозь слезы, которые навернулись на глаза то ли из-за резкого ветра, то ли по какой иной причине. - Ладишь ли ты с Юули? - спрашивает она напоследок. - Ну, особенно жаловаться не приходится. Живем себе так... день за днем. В придачу к этим словам Кийру сейчас очень подошла бы примерно в локоть19 длиною борода и - трубка но рту, тогда он, как две капли воды, был бы похож на какого-нибудь медлительного деревенского деда. Разве что недоставало бы вопроса "Как вы там, в ваших краях, поживаете?" - выражение, которое в ходу уже с тех времен, когда старый черт был еще только чертенком. - Ну что же, - Маали направляется в сторону Паунвере, - стало быть, доброго здоровья. - Доброго здоровья, доброго здоровья! - быстро отмечает Кийр, радуясь, что так легко отделался. Но между прочим, что ни говори, а эта самая Маали все же даст сто очков вперед его жене Юули. Ой, какие нюни распустила бы та, будь она сейчас на месте сестры, в ее шкуре! Да, да, вот было бы славно поселиться где-нибудь на отшибе, тогда можно бы и это дело решить так, чтобы все было шито-крыто. Внезапно мозг Кийра пронзает некая новая идея, блестящая и сверкающая, словно ракета... - Кто была эта дама? - спрашивает Киппель, выходя из лесу с двумя дорожными палками, сопровождаемый собакой, которая с хрустом разгрызает найденный между кочками кусочек льда. - Ах эта... Сестра моей жены, портниха из Паунвере. - И усмехается. - Так что она не Бог весть какая важная дама. - Кто как на дело смотрит. В наше время к каждой скотнице обращаются "барышня", отчего же нельзя взрослую особу женского пола назвать дамой? А теперь возьмите себе палку - выбирайте, которая вам больше по вкусу. - Мне безразлично. Но с этими палками мы и впрямь выглядим, как перекупщики мяса или барышники. Да, когда-то у меня и впрямь была красивая трость, но хищный зверь съел ее, как в библейском сказании об Иосифе.20 После той, самой первой и самой красивой, у меня были еще две-три подешевле, но братец во время войны черт знает куда подевал их. - Палка есть палка, особенно в деревне; самое главное, чтобы она обороняла от злых собак. А с такого рода тварями я сталкиваюсь чуть ли не каждый день. Иная стерва даже и голоса не подаст - цапанет за штанину и все гут. Ладно, пойдемте-ка дальше. Кто знает, сколько еще гопать до этой деревни Ныве? - Как мне кажется, полпути мы вроде бы уже прошли. На опушке леса и подальше от него притулилось несколько низких домишек. С первого взгляда понятно, что строения поставлены тут лишь недавно; большинство из них не обшиты, а обшитые - не выкрашены. Летом, конечно, здесь, несколько отраднее, но сейчас от пейзажа веет лишь бесконечной скукой и ощущением покинутости. - Послушайте, господин Киппель, - произносит Кийр сравнительно бодрым голосом, - а эти здесь, не поселенческие ли хутора? С чего бы иначе люди тут ютились посреди голого поля? А что дома эти не пустуют, хотя бы по дыму из труб видно. - Ну что ж, весьма возможно, что здесь живут поселенцы, но я должен признаться, такой убогой дыры мне и моих скитаниях еще никогда не доводилось встречать. Но всему видно - тут одна голытьба поселилась, похоже, у меня здесь и булавки не купят. - Разговор-то вовсе не о булавках, мне важно узнать, не продается ли какой-нибудь из этих наделов. - Это так, это так... Но неужели вы, господин Кийр, и вправду переехали бы сюда, если бы тут даже и продавался какой-нибудь хутор... пусть хоть и по цене гнилого гриба? - Почему бы и нет, тем более, если удастся купить землю и домик по дешевке. - О Господи! - предприниматель трясет головой. - Что до меня, то я хоть и не Бог весть какой богач, но жить сюда не приехал бы никогда. Посмотрите, в конце концов, на эту серую равнину - ни дерева, ни кустика вокруг домишек! Не знаю, как обстоит дело с вами, но я-то уже через неделю непременно тронулся бы умом в этом захолустье. Обстановка здесь точь-в-точь такая же, как до сотворения мира. - И после короткой паузы Киппель добавляет: - До чего же ничтожными бывают требования человека к жизни! - Кто как на дело посмотрит. Ведь вы сами недавно так утверждали, - Кийр пожимает плечами. - Да я и не собираюсь вступать с вами в спор, знаю - это все равно, что носить воду в решете. Вы всю свою жизнь прожили и городе, суетясь в бесконечном людском водовороте; я же - с ног до головы житель деревни; подходящей пары мы с вами никак не составим. Меня, к примеру, ничуть не пугает эта местность, эта, как вы изволили выразиться, серая равнина. Во-первых, она серая лишь поздней осенью и ранней весной. Зимою она белая, летом зеленая, а в начале осени - желтая. Подумайте, господин Киппель. хотя бы о том, что мы попали сюда в самое безутешное время года. Что же до деревьев и кустов вокруг домов, так их ведь можно посадить. Все здесь, полагаю, не останется таким, как сейчас. Я бы, во всяком случае, разбил туч возле каждого дома плодовый сад, посадил бы декоративные кусты и так далее. И слушайте, господин Киппель: не забывайте, что тут же, под боком находится красивый еловый лес! Если бы сейчас кто-нибудь из школьных друзей Кипра услышал такие его здравые рассуждения, то непременно сложил бы на груди руки крестом и поднял глаза к небесам: до чего же мудро и убедительно рассуждает рыжеголовый! - К тому же, - продолжает портной, - мне почти безразлично, куда переезжать, главное, чтобы подальше от этого проклятого Паунвере. Я уже не в состоянии жить среди паунвереской публики. - Чего же проще, - торговец зажигает погасшую сигару, - зайдемте хоть бы вот в этот ближайший дом, ведь за спрос по губам не ударят. - Да, да, пойдемте разведаем! - сразу соглашается Кийр. - Вообще-то я еще и не видел, как поселенческое жилье изнутри выглядит. Они останавливаются около маленького домика, возле которого нет даже дворовой ограды, не говоря уже о деревьях и кустах. Даже и в этой хибаре лишь одна половина выглядит пригодной для жилья, тогда как оконные проемы другой забиты горбылем. К домику приткнулась то ли летняя сараюшка, то ли хлев, то ли то и другое вместе. Скорее всего, верно последнее предположение, так как из этой боковой пристройки, сколоченной из того же самого горбыля и наполовину крытой соломой, слышится повизгивание подсвинков и сонное мычание теленка. Очень возможно, шаткое сооружение дает приют и лошади, ибо что это за поселенец, если у него нету даже самой необходимой домашней животины. - Охо-хо! - Киппель трясет головой. - Стало быть, и так тоже на этом свете люди живут! - Как видите, живут все-таки, - отвечает Кийр чуть ли не вызывающе. В это мгновение открывается певучая дверь домика, и наружу выходят двое - мальчик и маленькая девочка с излохмаченными головенками. Оба в тоненькой одежонке, с вымазанными лицами и голыми икрами, на ногах у них чуни (сшитые из материи туфли). - Здравствуйте, дети! - произносит Киппель, ободряюще улыбаясь. - А папа с мамой дома? Детишки испуганно смотрят, не отвечая ни слова, засовывают палец в рот и, пятясь задом, протискиваются обратно в дом. На их месте на пороге возникает серый с черными полосами пес и, увидев чужаков, немедленно заливается громким лаем. - Вот видите, господин Кийр, - бродячий торговец усмехается, - если бы не палки в наших руках, пес сразу на нас накинулся бы; у себя дома, тем более на пороге, собаки особенно агрессивны. Что же нам теперь делать? К счастью, за первыми двумя выходами следует еще и третий: на ту же самую сцену с высящейся до самой стрехи грудой хвороста. - Фу, что ты разорался, Мури! - стыдит кто-то чернополосого зверюгу и распахивает двери настежь. Появляется высоченный, среднего возраста мужчина с располагающим лицом, его волосы с проседью всклокочены, подбородок зарос щетиной, однако усы тщательно пострижены в истинно английском духе; на мужчине - защитного цвета "галифе" и тяжелая поношенная обувка. - Здравствуйте, - Киппель приподнимает шляпу. - Здрасьте, здрасьте! - отвечает мужчина с порога. - Желаете войти в дом? - Да, вроде бы есть небольшое дельце. - Милости прошу! Милости прошу! - Мужчина делает несколько шагов навстречу посетителям и, хотя он всего лишь в жилетке, не обращает внимания на пронизывающий ветер. - Проходите же, проходите смелее, собаку я отгоню. Предприниматель про себя отмечает, что они имеют дело не с каким-нибудь мужланом, а с человеком, которому ведомы правила вежливого обхождения, об этом говорит уже хотя бы то, что в дверях он пропускает гостем вперед и лишь после этого входит сам. Киппель не сразу замечает высоту второго порога и словно бы выпрыгивает из крошечной передней в жилую комнату с земляным полом. На какое-то мгновение он так и остается стоять там, возле дверей - ноги циркулем, бородка задрана вверх; лишь постепенно предприниматель начинает различать отдельные предметы предельно простой обстановки полутемного помещения и делает два-три шага вперед. Ну конечно, убогому внешнему виду домика вполне соответствует и его внутреннее убранство. Под окном - стол на козлах, возле него - несколько некрашеных деревянных стульев; в одном углу - плита, в другом - два топчана, также на козлах, возле стены, между окном и дверью - низкий шкафчик, вероятно, место хранения нехитрых запасов продовольствия. Вот и все, что поначалу бросается в глаза. Кийр же, видя оплошность своего спутника, проявляет предельную осторожность: вначале ощупывает палкой "глубину" пола и лишь после этого переносит свою длинную ногу через порог. Затем входит в комнату, прикрыв за собою дверь, и хозяин. (Ибо кем же иным он и может быть, как не хозяином.) - Да, как видите, житье-бытье здесь на первых порах довольно-таки убогое, - произносит он, словно бы извиняясь, - но что поделаешь? Будьте добры, присаживайтесь! - Большое спасибо, успеется! - Киппель отвешивает легкий поклон, сняв с головы шапку, и со спины - меток. - Ах да, - он протягивает хозяину руку, - моя фамилия Киппель, мелочный, то бишь галантерейный, торговец из Тарту. - Очень приятно! - хозяин обменивается с Киппелем рукопожатием. - Моя фамилия Липинг, бывший солдат, а сейчас... ну да вы и сами видите, кто я теперь... поселенец, или бобыль, или как вам будет угодно. - Ну зачем же бобыль! - Торговец вскидывает голову. Все-таки поселенец, именно так говорят и пишут о подобных вам людях. А этот господин, - он кивает на Георга Аадниеля, - мой добрый знакомый из Паунвере, Кийр, мастер-портной. - Мастер-портной из Паунвере! - восклицает великан-поселенец так громко, что собака в другой комнате начинает рычать. - Возможно ли это? Ну так здравствуйте, и будем окончательно знакомы! Моя фамилия Липинг. При этом он жмет и трясет руку несчастного Аадниеля с такой силой, что последний только что на колени не падает. Высвободившись из этих страшных тисков, перепуганный портной поначалу не в состоянии и слова вымолвить, однако он быстренько берет себя в руки, после чего произносит несколько жалобным голосом: - Только вот господин Киппель забыл упомянуть, что и я тоже бывший солдат. - Этого я не знал, - все так же громко продолжает поселенец, - а так... вообще-то... я знаком с вами уже давно. Хо-хо, не один добрый годок! - Вы знакомы со мной? - Кийр отступает на шажок. - Готов поклясться, что ни разу в жизни вас не видел. - Я вас тоже, и все-таки я знаком с вами. Поверьте! - Не могу поверить в такое! - портной трясет головой. Как же мы можем быть знакомы, если никогда друг друга не встречали? - Видите ли, господин Кийр, - произносит великан значительно, - я знаком с вами по одной книге, писатель Лутс написал ее еще до мировой войны. Хо-хо! - Вот оно что, ну да... - у Йорха отвисает нижняя губа. - По книге, да, конечно, однако это все же не то, что личное знакомство. Надеюсь, вы не всему верите, что Лутс написал в своей "Весне"? - Ну, это дело писателя - да и хотел ли он так уж точно копировать это наше житьишко. Но я все же думаю, в этих "Веснах" и "Летах" есть своя доля правды. Но, мои господа, присядьте же, наконец! И не обращайте внимания, что тут еще все в таком зачаточном состоянии, если можно так выразиться. Прошу, прошу, присаживайтесь! - Черт побери! - ворчит Кийр, опускаясь на стул. - Куда ни сунешься, всюду эта "Весна"! Видали, и меня теперь знают по всей Эстонии, словно пеструю собаку или белую ворону. Кому это нужно? - Ну чем вы недовольны?! - подсаживается к столу и сам хозяин. - Вы, во всяком случае, личность популярная и можете вполне этим гордиться. Что такое, к примеру, я по сравнению с вами?! Или же господин Киппель? Поселенец внезапно умолкает, прищуривает глаза, словно бы старается что-то вспомнить, барабанит пальцами по столу. Затем вдруг разражается смехом и, придавив своей внушительной лапой костлявую руку торговца, спрашивает: - Простите, господин Киппель, а не... не фигурируете ли и вы там, в сочинениях Лутса? - А то как же, - предприниматель ухмыляется несколько кисло. - Чью же душеньку этот человек оставит в покое? Он, правда, ничего плохого обо мне не написал, но хорошего - тоже. Однако, раз уж зашел разговор о пестрой собаке и белой вороне, я тоже один из них. Только подумайте: "Дельцы", "Свадьба Тоотса" и так далее. И неизвестно еще, когда он со мною окончательно сведет счеты. - Так это же прекрасно! - Поселенец стучит костяшками пальцев по столу. - Что же тут прекрасного! - Кийр начинает сопеть. - Следит за каждым твоим шагом, словно злой дух, а потом все - в печать и, само собой, с большими преувеличениями; а ведь многого он сам даже и не видел. - Нет, это и впрямь прекрасно, - произносит хозяин с ударением. - Знаменитые герои историй о Тоотсе зашли ко мне в гости! Мне такое и во сне не снилось! - Ну, мы пришли не совсем в гости, - Киппель почесывает бороду, - у нас все-таки и небольшое дело к вам есть. Я прихватил из города с собой немного товарца, необходимого в каждом домашнем хозяйстве. Может быть, и вам тоже окажется кстати какая-нибудь вещица, ради которой не хочется бежать в Паунвере или куда-нибудь еще дальше? Здесь, в заплечном мешке, все и находится, - предприниматель дает тумака своему рюкзаку. - А нет ли у вас, случаем, какого-нибудь ножа от Энгельсвярка? - весьма любезно осведомляется поселенец Липинг. - Как не быть? Есть! - О-о, тогда немедленно становлюсь вашим покупателем. - Простите, мои господа, - портной нервничает, - а не лучше ли будет поначалу оставить в стороне все эти кнопки-булавки Энгельсвярка и приступить к другому вопросу, поважнее. - Что же может быть важнее, чем... - на лице поселенца появляется выражение разочарованности. - Видите ли, господин Липинг, мой уважаемый фронтовой соратник, я, собственно, хотел у вас справиться, а не собираетесь ли вы продавать свой надел и домик? Да, именно об этом я и хотел поговорить. - Продавать... свой надел и этот домик? - Хозяин настораживается. - Зачем же? Я совсем недавно, всего два-три года тому назад, получил этот кусок земли и с большими трудностями сколотил эту халупу! Как это в голову вам пришла такая мысль? - Очень просто - есть покупатель. - Покупатель? Кто же? Не заделались ли вы, господин Кийр, перекупщиком? - Ну нет! - Кийр брезгливо машет рукой. - Какой же из меня перекупщик! Я сам купил бы для себя ваш хутор, если бы мы сошлись в цене. - Что?! - Мускулы на лице бывалого солдата передергиваются от сдерживаемого смеха. - Как вы сказали? Купили бы для себя мой хутор? - Да, видит Бог, это правда! - портной утвердительно кивает. Хозяин не в силах больше сдерживаться и разражается громким смехом. - Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Вы, и вдруг - землевладелец?! Не выкидывайте шуточек в духе Тоотса! У Тоотса они словно бы сами собою разумелись, а вот вам - не подходит. - У меня и в мыслях не было шутить! - восклицает Кийр чуть ли не сердито. - Хочу покинуть Паунвере; я уже на дух не переношу это место. - Гм... Вот оно как! Хорошо, ну, а если бы я и продал вам этот хутор, что вы стали бы тут делать? - То же самое, что и вы до сих пор делали. Да-да. - Хо-хо! С трудом верится! Это во-первых, а во-вторых, куда же податься мне со своей женой и детьми в случае, если я этот надел продам? Ведь с таким хвостом из трех человек меня даже в хуторские батраки не возьмут. К тому же, я теперь не Бог весть какой крепкий работник; каждый раз в страду приходится нанимать сезонника. - Ну-ну, что же у вас в таком случае за изъян? - Киппель угощает хозяина сигарой. - На вид вы такой моложавый и цветущий - смотреть одно удовольствие. - Да-да, моложавый и цветущий... Но ведь и я тоже в этих больших и малых войнах получил свою долю. Поглядите на меня еще разок повнимательнее и скажите, что вы видите? Лишь теперь Киппель замечает, что голова Липинга беспрерывно двигается, вернее, не двигается, а трясется, словно у какого-нибудь дряхлого старичка. - С вашей головой, похоже, что-то стряслось, - тихо, с сочувствием произносит предприниматель. - Вот именно, господин Киппель; совершенно правильно, я, так сказать, имел контузию головы. И не только голова, все мое тело контужено. Война! Кроме того, у рук-ног тоже свои изъяны, но это не беспокоит меня так сильно, как беспрестанное дрожание головы. Я, правда, не знаю, кто из нас больше инвалид, Тоотс или я, но настоящих работников ни из него, ни из меня уже быть не может. - Как? - восклицает предприниматель. - Выходит, вы знакомы и с господином Тоотсом из Юлесоо? - И еще как! Были в одном взводе всю Освободительную войну, разумеется, за вычетом тех периодов, когда ют или другой из нас лежал в госпитале на излечении. - Ну, тогда мне уже нет смысла продолжать разговор, - Кийр вздыхает. - Отчего же? - удивляется хозяин. - Говорите, говорите! - Нет, я имею в виду покупку хутора. - Ах так. Об этом и впрямь не стоит больше рассуждать. Мне тут, действительно, довольно-таки тяжело, да еще долги и так далее, но куда же я денусь? Где меня ждут? Не знаю я никакого ремесла, не имею ни малейшего понятия и о торговле. Мое место - только здесь, и сели Отец небесный не оставит меня своей милостью, я тут и останусь до тех пор, пока... ну, это и без того ясно. - Ну что ж, стало быть, этого вопроса мы больше не касаемся. Но, может быть, вы, господин Липинг, слышали, не продается ли тут, по соседству с вами, какой-нибудь другой поселенческий надел? - Не слышал ничего такого. - Великан качает своей трясущейся головой. - В последнее время я, правда, весьма редко вижусь со своими соседями, но, по меньшей мере, в дни уборки урожая никто ни о чем подобном и словом не обмолвился. Однако, поди знай; может, теперь, когда урожай уже собран, иной хозяин и пришел к мысли о продаже. Чего ж проще пойти да спросить - тут недалеко. - Но прежде чем мы двинемся дальше, - говорит Киппель, улыбаясь, - я быстрехонько развяжу свой мешок и... тогда будет видно, что мы в нем обнаружим. - Да, да, выкладывайте, что у вас там, - Липинг тоже улыбается, - авось что-нибудь и подойдет. Да-а, Энгельсвярк - чертовски известная фирма. - Ну конечно, Энгельсвярк... - Предприниматель раскладывает свой товар на столе. - Сам-то я, разумеется, не чета Энгельсвярку, а лишь маленькая частица этой всемирно известной фирмы. - Одним словом, маленький мешочник, - Кийр фыркает довольно язвительно. - Ну зачем так-то? - Бывший солдат Липинг поднимает брови. - Всякий честный заработок почетен, не правда ли? - Пусть себе господин Кийр говорит, что хочет, - Киппель машет рукой, - меня от этого не убудет, да и что путного может сказать портной, который даже ворон боится. Ну так взгляните, господин Липинг, тут весь мои товар. - Так, так, - поселенец пододвигает свой стул поближе к столу, внимательно оглядывая предложенный товар. - Четыре столовых ножа и четыре вилки сразу же отложите в сторону, я куплю их. Вообще-то хватило бы и двух пар, но пусть и мои поросята тоже привыкают есть по-людски. - Поросята? - Киппель делает большие глаза. - Ну да, мои поросята - мальчик и девочка, вы их только что видели на улице. Но больше я и впрямь не могу ничего выбрать. Хотя погодите, одну секундочку, я позову хозяйку, возможно, ей что-нибудь понадобится. - Да, да, будьте так добры, пригласите сюда хозяйку. Время терпит. Да и детишек тоже, и для них у меня кое-что найдется. Поселенец Липинг уходит в другую комнату, которую, по всей видимости, называют задней, и там с кем-то разговаривает. Сквозь приоткрытую дверь предприниматель видит лишь дощатый пол и маленький комод возле стены, но достаточно и этого; ведь Киппель не какой-нибудь судебный пристав, который хочет разглядеть все, что находится и перед домом и внутри него. - Видите, господин Кийр, - говорит Киппель, - четыре пары ножей-вилок уже проданы, торговля идет. - Чего же ей не идти, - отзывается портной, взглянув на него исподлобья, - но вы сказали сейчас господину Липингу, что время терпит. - Оно и впрямь терпит. - То есть как это - терпит? Пора двигаться дальше. - Мы так и поступим, но не могу же я прервать свою торговлю на середине и улизнуть! Не теряйте спокойствия, ваше дело уже решилось. - Что значит - решилось! Разве вы не слышали, что мне ответили? - Ну что ж, каждое предприятие - наполовину дело везения, - Киппель вбирает голову в плечи и разводит руками. - Мы тут оказались совершенно случайно, нашей основной целью была деревня Ныве. Неразумно ждать, чтобы первый же поселенец, возле которого вы остановитесь, кинулся со своим хутором в ваши объятия! Не правда ли? - Ах, не журите и не учите меня на каждом шагу! Я не младенец какой-нибудь. Я уже две войны прошел, а вот вы, скажите мне наконец, чем вы в это время занимались? - Хватит вам, оставим это препирательство в чужом доме. Для этого у нас будет предостаточно времени по дороге. И Кийр, действительно, умолкает, лишь зловеще сопит. Первый же неудавшийся шаг в поисках нового жилья несколько выбил портного из колеи, и теперь его душонку пилит зависть, что Киппелю так везет. - Иди же, иди, Роози, - слышится громкий голос поселенца из задней комнаты, - не смеши людей! Это мои старые знакомые - они же тебя не съедят! И вы, дети, тоже идите. Торговец сказал, что у него и для вас кое-что имеется. Идемте, а то еще подумают, будто мы людей боимся! Наконец хозяин выходит из задней комнаты в сопровождении своей жены. За их спинами жмутся дети, а позади всех - серый, с черными полосами пес, вид у него угрожающий. - Ну, погляди, - подбадривает хозяин свою жену, рослую брюнетку, - вот они тут. - Разрешите, господин Киппель и господин Кийр, я представлю вам мою жену, которая совершенно добровольно отправилась следом за мною сюда, в изгнание, или вроде того. Киппель быстро вскакивает и отвешивает элегантный поклон записного прожигателя жизни. - Весьма приятно! Портной же ведет себя совершенно по-остолопски, но что тут поделаешь, если он такой неотесанный болван, в особенности, когда в дурном настроении. - Выбирай, Роози, что тебе может пригодиться, - подбадривает хозяин свою молодую жену. - Может, иголок или ниток, или?.. Погляди, тут много чего есть, - указывает он на стол. - Вообще-то иголки и нитки всегда нужны, - слабая тень улыбки появляется на смуглом, как у египтянки, липе хозяйки. - Да, так дайте вот этих... Она называет номер ниток в мотке, рассматриваем швейные иглы и бельевые пуговицы, но рукой ни до чего не дотрагивается. - Да еще ножницы у нас уже совсем никудышные, но... небось, новые дорогие. - Стоит ли говорить о цене ножниц. Раз нужно - значит нужно. Бери же, бери, Роози! - Прекрасно! - произносит Киппель, охваченный торговым азартом. - Я продам вам ножницы самого лучшего сорта. Ими, дорогая госпожа, сможете пользоваться много-много лет. Может быть, желаете еще чего-нибудь? - Нет, спасибо, - хозяйка медленно качает головой. На этот раз мне и впрямь ничего больше не надо. - Всеконечно, этого достаточно. Совершенно правильно! Не зря же некий умный писатель, или кем он там был, сказал: "Когда мы покупаем ненужные вещи, то вскоре вынуждены будем продавать те, которые нам нужны". Разве это не так? А куда подевались ваши дети? Aгa. подходи же смелее, молодое племя! Смотри, сынок, вот я дарю тебе этот маленький перочинный ножичек, только будь осторожным, не потеряй его; когда пойдешь в школу, станешь точить им карандаши. А ты, маленькая барышня, возьми этот наперсточек. Небось, мама скоро научит тебя шить, тогда он пригодится. - Смотрите-ка! - поселенец складывает руки крест-накрест на груди. - А теперь поблагодарите дядю-гостя. Вы же знаете, что надо сказать? Дети что-то бормочут, после чего в смущении убегают и заднюю комнату, а за ними по пятам устремляется собака, словно бы и она тоже хочет как следует рассмотреть, что именно подарили хозяйским детям. - Ну вот, каждому что-нибудь досталось, - говорит хозяин, - только я остаюсь без всего. Ножи и вилки не в счет - они, так сказать, общее семейное имущество. Было бы куда как славно, если бы и я приобрел что-нибудь лично для себя. - Для себя лично?.. - повторяет Киппель. - Что бы такое вам предложить? Хороший складной нож? - Нет, нож у меня уже есть. Отличная вещица, всю войну со мной прошел. - Аг-га-а! - вдруг восклицает предприниматель. - А как вы отнесетесь к мундштуку для папирос? Поглядите, вот - на выбор. - Верно! Это мне нужно, к тому же будет напоминать мне о посещении господами Киппелем и Кийром моей халупы. Так. Теперь подсчитайте общую сумму, а ты, Роози, не будешь ли так любезна, не принесешь ли чего-нибудь подзакусить. - Нет, ради Бога! - Киппель отмахивается обеими руками. - Мы лишь недавно поели в Юлесоо до того плотно, что идти тяжело. Ежели мы еще хоть немного добавим, так и с места не сможем сдвинуться. Благодарствуем за хлебосольство, но что слишком - то слишком. - Как вам будет угодно, - хозяин пожимает плечами и платит деньги за купленный товар, не делая ни малейшей попытки поторговаться. - Не знаю, стоит ли нам идти на какой-нибудь из соседних с вами хуторов? - спрашивает Кийр, поднимаясь со стула. Поселенец Липинг, увы, ничего определенного на этот счет не в состоянии сказать. Но они могут в каком-нибудь из домов и спросить, возможно, и впрямь там знают больше. - Ну так пойдемте, господин Киппель! - торопит портной своего спутника. - Одну минутку! - Предприниматель завязывает рюкзак и закидывает его себе за спину. - Так. А теперь можем идти. Большое, большое спасибо хозяевам за радушие. Бог даст, когда-нибудь еще и увидим друг друга. Доброго здоровья! - Доброго здоровья! - отвечает хозяин. - И доброго пути! Кийр же отвешивает легкий поклон и распахивает дверь в прихожую. Но именно в то мгновение, когда он открывает дверь, мимо него пулей проносится полосатым пес и сбивает насупленного мастера-портного с ног, так что последний растягивается на пороге вниз животом. - Мури! Мури! - зовет хозяин, - куда ты, чертяка, летишь? Но Мури на это и внимания не обращает; вот он уже поднимается возле наружной двери на задние лапы и распахивает ее сильными передними. То ли у него всплыло в памяти, что во дворе чужая собака, то ли он только теперь ее почуял, - как бы то ни было, пес решил познакомиться с нею поближе. Не успевают путники выйти из дома, как Мури накидывается на убогую собачонку, терзает и треплет ее, словно пук черной кудели. - Ох, мерзавец - смотрите, что он делает! - Киппель выхватывает из подмышки свою палку и спешит на помощь несчастной собачонке. Однако поздно - лохматый темный комочек уже не шевелится. Мури, правда, отступает в сторону, но свое черное дело он успел совершить. - Готов! - Торговец дотрагивается до маленького тельца кончиком палки. - Вот дьявол! - Хозяин выходит во двор и грозит кулаком своему чернополосому зверюге. - А это была ваша собака? - Нет, просто увязалась за нами. Дайте, пожалуйста, мне лопату, я ее закопаю. - Нет, раз она не ваша, я и сам улажу это дело; наш бандит уже не впервой разделывает так маленьких собачонок. - Ну, видите теперь, господин Кийр! - произносит торговец, приближаясь к следующему дому. - Что я должен видеть? - Видите, какой печальный конец нашла эта маленькая лохматая шавка! - Ну чего еще о падали говорить! Хорошо, что мы от нее избавились. Только вот что: это еще одно дурное предзнаменование. Может, будет лучше, если мы не станем заходить на соседний хутор. Как вы думаете? - Да ну вас со своими предзнаменованиями! - Торговец швыряет наземь огрызок до предела искуренной сигары. - У меня, к примеру, уже давненько не было такого удачного торгового дня, как сегодняшний. И деньги в кармане куда как легче, чем всякое барахло в заплечном мешке. - Нет, позвольте, я думаю вовсе не о вашем торговом деле, у меня в мыслях собственный день покупки. - Небось, дойдет черед и до вас. Давайте-ка двигаться вперед! Не исключено, что именно на этом втором хуторе повезет нам обоим. Через недолгое время они останавливаются возле ближайшего домика; внешне он не лучше и не хуже, чем принадлежащий Липингу. Разве что двор окружает невзрачный, сплетенный из прутьев заборчик. - Ну, чего раздумывать, айда внутрь! - Киппель поправляет свой рюкзак. - Да, да, идите себе вперед. Может, и тут есть какой-нибудь зверюга, как у Липинга. - Гм... выходит, моя жизнь дешевле, чем ваша. А впрочем, отчего бы ей и не быть дешевле, - я ведь гораздо старше вас. Ну что же, идемте! Киппель решительно открывает наружную дверь и, миновав темную прихожую, стучится. Портной следует за ним тихо и осторожно, на цыпочках, с тайным желанием в голове: "Хоть бы этого чертова коробейника цапнул за нос какой-нибудь псина! Будет знать, как все время говорить только о себе и о своей торговле, будто меня и нет вовсе!" Поначалу на стук никто не отвечает, только откуда-то, может быть, из задней комнаты, доносятся голоса. Когда же предприниматель стучит вторично, уже громче, к двери приближается кто-то шаркающей походкой. - Какой чегт там багабанит? - спрашивает грубый мужской голос. - Заходи в дом, ежели ты добгый человек! Киппель заходит в помещение, где в нос ему сразу же ударяет удушливо-кислая вонь. Перед ним стоит заросший бородой кряжистый мужчина, загривок у него - горбом, словно у окуня. - Здравствуйте! - говорит предприниматель. - Здгасьте, - отвечает бородач. - Чего надо? - Хозяева хутора дома? - Хозяева хутога?.. Ну, а что с того, ежели и дома? Чего вам от хозяев тгебуется? - Хотел бы кое-что продать. - Ах, кое-что пгодать! - бормочет человек. - Гхм, так я сгазу и подумал. Такие мешочники ходят тут почитан каждый день со своим товагом - уж я-то этих господ знаю. Один чегтов сын, видишь ли, запудгил мне мозги и навязал велосипед и швейную машину. Вгоде бы наполовину дагом, а тепегь доплачивай каждый месяц, так что в глазах мутится. Ггызи тут салаку да хлебай обгат, чтобы им, воговским гожам, было на что кутить. Нет, нет, не выйдет тут никакой тогговли, никакого навязывания - такие пгививки мне уже не газ делали, с меня хватит. - Но позвольте, хозяин, мой товар весь при мне, и рюкзаке, а в рюкзаках ни велосипедов, ни швейных машин не носят. Я могу предложить только такие мелочи, как ножи, вилки, нитки, иголки, пуговицы и тому подобное, одним словом - галантерейный товар, нужный на любом хуторе, в любом доме. - Не надо ничего. Все, что нам потгебуется, мы найдем в Паунвере. Лишь теперь осмеливается Кийр отворить дверь и переступить порог. И осмеливается сделать это именно на том основании, что - как он, стоя за дверью, услышал - у его спутника дело не выгорело. А если у старого Носова не выгорело, то ему, Кийру, должно бы повезти. - Глядите-ка! - Волосатый поселенец отступает на шаг. - Вот идет еще один - интегесно, чего этому надо? Эг-ге-е, тепегь я понимаю: вы пгишли вместе. Один вошел в дом, дгугой остался на улице высматгивать, не идет ли кто со двога. Видать, у вас, господа, недобгое на уме. Но вот что я скажу вам пгямо, как только вы начнете выделывать тут свои штуки, я сгазу жахну. Плевать мне, что у нас палки, меня, стагого солдата, этим не запугаете. Линда, - кричит он в другую комнату, - пгинеси быстгенько сюда мой гевольвег, к нам пгишли два подозгительных типа! Кийр до того пугается этих слов, что не соображает даже поздороваться. - Святый Боже! - всплескивает руками Киппель. - Как это вам могло прийти в голову, будто мы задумали недоброе? Да оградят нас силы небесные от злых помыслов! Я бродячий торговец из Тарту, а мой спутник занимается портновским ремеслом тут же, в Паунвере. Может быть, вы слышали, что в Паунвере проживает мастер-портной Кийр? Перед вами стоит его старший сын, тоже бывший солдат. - Как же, как же, - поселенец качает головой, - говогить-то вы мастега! Линда, гевольвег! И вот уже Линда, толстая, с лоснящимся лицом и запитыми волосами, стоит на пороге задней комнаты, "гевольвег" в руке. - Да отойди же наконец от них подальше, старый остолоп! - резко кричит она мужу. - Что ты стоишь у них перед носом! Пусть они знают, если припрет, так я и отсюда могу пальнуть. - Не злитесь, дорогие хозяева! Мы вовсе не те, за кого вы нас принимаете. Между прочим, у нас и удостоверения личности при себе. - Что мне ваши удостовегения личности! Может, вы их где-нибудь стибгили. Ну, допустим вы, мешочник, пгишли из Тагту, чтобы пгодать свое багахло, но объясните мне, в таком случае, зачем околачивается тут этот погтной... если он и впгавду погтной? - Он зашел спросить, не продаете ли вы случаем свой хутор. - Ой, святые силы! - вскрикивает вооруженная хозяйка. - Ишь, чего захотели! - Кто послал вас сюда? - спрашивает поселенец жестким голосом. - Никто, мы сами пришли... только по собственному разумению. - Но пгежде чем пгийти сюда, вы, небось, куда-нибудь заходили? - Не только куда-нибудь, сегодня мы уже побывали в нескольких местах, но нигде не угрожали нам огнестрельным оружием. - Хогошо, уматывайте отсюда! Вся эта ваша болтовня не стоит и двух пенсов. - Разумеется, умотаем. Что же нам еще остается, если вы нас черт знает в чем подозреваете. Всего доброго! Киппель хочет шагнуть через порог, однако Кийр протискивается вперед, чтобы не выходить последним. - Аг-га! - с издевкой говорит им вслед поселенец. - Как только увидели гевольвег, так сгазу наутек - готовы один дгугому на спину влезть! - И, обращаясь к жене, добавляет: - Чегт подеги! Я все же дал маху, надо было отвесить тому и дгугому пагу затгещин по цифегблату. - Так поди догони их и поддай как следует, - советует хозяйка со злорадной усмешкой. - На, прихвати с собой револьвер. - Добго, я выпущу пгямо во двоге загядик в воздух, поддам им пгыти, чтобы в дгугой газ сюда не совались. Ишь, чегт, газве же погтной может покупать хутог! Кто такое пгежде слышал? Поселенец выбегает во двор и действительно выпускает "загядик". Кийр, который успел со своим спутником отойти от этого ужасного дома лишь на два-три десятка шагов, кидается лицом вниз на землю. Он в свое время слышал от солдат-фронтовиков, что при вражеском обстреле рекомендуется ложиться; так он теперь и поступает. - Ложитесь, Киппель! - шепчет он "боевому товарищу". - Ложитесь быстро на землю, не то он застрелит нас насмерть! - Ну, с какой стати этому г....ку меня убивать, - предприниматель извлекает из кармана новую сигару. - А если и застрелит, что с того? Я уже достаточно пожил на свете. А вы - давно ли вы ничуть не пеклись о моей жизни, чего же теперь-то впадать в панику? Но, черт подери, - торговец осматривается, - откуда это несет такой страшной вонью?! Выпачкался я где-нибудь, что ли?.. Киппель осматривает свои бока и штанины, старается оглядеть даже спину - но что невозможно, то невозможно. - Будьте добры, господин Кийр, - обращается он к все еще лежащему на земле портному, - поглядите на мою спину, не испачкана ли она чем-нибудь вроде дерьма. - Угомонитесь, - мычит портной. - Не стану я поднимать голову под таким страшным обстрелом. - Да обстрелом-то и не пахнет! Это не выстрел был, а всего-навсего салют... в честь нашего ухода. Предприниматель втягивает носом воздух, морщит нос и пожимает плечами. - Знаете ли, господин Кийр, сдается мне, что вонь идет оттуда, где вы лежите. Постойте, я зайду с наветренной стороны - поглядим, откуда несет. Погодите, погодите! Теперь уже лучше, правда, немножко-то попахивает, но не так сильно, как прежде. Что бы это значило? Тем временем поселенец вбегает в дом, останавливается смертельно бледный посреди комнаты и хриплым го-юсом говорит жене: - Знаешь, Линда, что я наделал? - Ну что? Всыпал им по первое число? - Д-да-а! - Муж надрывно охает. - Только вот - больше, чем по пегвое. Одного ненагоком застгелил... этого, котогый помоложе, котогый вгоде бы погтной из Паунвеге. - Да, я слышала выстрел, но где мне было знать, что ты прямо в них выстрелишь. Ведь обещал только паль-муть в воздух, как же это ты?.. - Ох, Боже пгавый, я и сам не понимаю, как это вышло! Я в них вовсе и не целился. Есть только два объяснения: либо у меня гука дгогнула, либо пуля сгикошетила, но как только газдался выстгел, этот погтной упал, как подкошенный. Нет, не гикошет был: ведь не могла же пуля отскочить от неба да еще и вбок. Наверное, дгогнула моя ганеная гука. Ох, Линда, Линда, и за каким чегтом сунула ты мне в гуку этот гевольвег! Тепегь пгидется мне не один долгий год отсидеть! А то еще и гасстгеляют. Как знать? - Что за чушь ты мелешь? Кто это тебя расстреляем или посадит! Просто-напросто объяснишь, что тебе не было никакого резона в них стрелять, а ты всего-навсего испытывал револьвер: в порядке ли он еще. Не будь дураком! - Да кто же в это повегит? - Поселенец снова охает. - Был бы он один, тогда еще куда ни шло, мол... Но оставшийся в живых тогговец сгазу докажет, что мы им уже тут, в доме, уггожали гевольвегом. Нет, нет, догогая Линда, пгопала моя жизнь! А ведь мы могли бы так хогошо. так мигно жить! Ой-е-ей! Может, и они были вполне мигные люди, а мы набгосились на них, как бешеные собаки. - Ну что ты охаешь и ахаешь! Лучше пойдем поглядим в дверную щелку, что этот торговец делает с телом убитого. - Какой тепегь толк от этого поглядения! Решительная женщина все же выпроваживает своего впавшего в отчаяние муженька в прихожую, приоткрывает входную дверь и осторожно выглядывает наружу. - Где же они? - спрашивает жена шепотом. - Там, по ту стогону оггады. - Гм... Я что-то не вижу там ни живых, ни мертвых. - Но они там!- поселенец вытирает потный от страха лоб. - Ну так иди покажи, где они! - Для лучшего обзора Линда приоткрывает дверь еще пошире. - Они там, там... - муж тычет дрожащей рукой в пространство, а затем все же набирается смелости, чтобы и самому выглянуть на улицу. - Что это значит? - спрашивает он все тем же хриплым голосом. - Их и впгавду там уже нет. Неужели... неужели тогговец так быстро сумел его утащить? Стганно! - Ха, что в этом странного. Хочешь увидеть, где сейчас твой торговец и застреленный портной? - Что, что? - Погляди туда, ты, дурень! - жена показывает рукой. Поселенец напрягает зрение и видит такую картину: двое мужчин, уже довольно далеко от его дома, торопливо шагают к большаку. - Ну, что ты теперь скажешь? - говорит хозяйка, подбоченившись. - Разве не самое время отвесить тебе самому пару горячих по твоей глупой образине?! Чтобы неповадно было меня пугать! - Подождите меня здесь, - с кислым лицом произносит воскресший из мертвых Аадниель Кийр, как только путники входят на большак. Мне надо зайти в лес. - Да, идите, идите! - Киппель кивает. - И сделайте все мало-мальски возможное, потому что т а к и впрямь ни в коем случае нельзя появляться среди людей. Это добро - не добро. Жаль, снегу сейчас маловато. Зато сырого мха и лесу сколько угодно. Слышит ли вообще портной последние слова своего спутника - неизвестно, так как уже торопливыми шагами направляется к лесу. Киппель снимает со спины мешок, кладет на край канавы и сам присаживается тут же. "Уф", произносит он, задирает бороду и с наслаждением почесывает кадык и шею. Затем предприниматель вытаскивает из кармана кошель, чтобы поглядеть, сколь велик его денежный запас. "Неплохо", - бормочет торговец. Если его коммерция, думает он, еще два-три дня продержится на том же уровне, можно будет, пожалуй, с миром и назад в Тарту вернуться; стряхнуть с себя дорожную усталость и пополнить свой отощавший заплечный мешок новым товаром. Неплохо, дело спорится! По неровностям большака, приближаясь, тащится какой-то хуторянин, на телеге его - мешки. Само собой, он возвращается с мельницы, потому что на мельницу так поздно не направляются, - скоро уже начнет смеркаться. - Здрасьте, хозяин! - кричит Киппель с края канавы. - Не можете ли сказать, далеко ли отсюда деревня Ныве, а может, поселок или?.. - Поселок Ныве? - Хуторянин сдвигает на затылок свою шапку-ушанку и придерживает лошадь. - Ну, не то, чтобы под рукой или под боком, версты три придется все же протопать. Вы что, туда путь держите? - Да, есть кой-какое дельце. Сам бы я хотел предложить тамошним кое-что из своего товара, а мой спутник - он сейчас в лесу - вроде бы слышал, будто там какой-то поселенец желает продать хутор. - Вот как? А что, этот ваш спутник, который сейчас в лесу, хочет купить этот хутор? - Да, и как можно скорее. Мы и сюда заходили справиться, но здесь нет продажных наделов. Может, и есть, да мы того не знаем - не во всех домах побывали. - А у этого вашего спутника хватит денег купить исправный поселенческий хутор? - кашлянув, осведомляется хуторянин, он полнотелый и черноусый, с румянцем во всю щеку. - Доподли