с. Чувство ответственности ослабевает. В ускоренном темпе. Я - почти ничто. Строго говоря, такая мысль должна была бы показаться мне очень пугающей, однако я не испытываю такого ощущения. Возможно, тут виноват алкоголь. Разумеется, знание того, что Вселенной когда-то настанет конец, неизбежно должно вгонять в тоску. Мысли о вечной жизни подкатывают комком к горлу. Но похоже, что это меня не терзает. По крайней мере сейчас. Скорее даже, напротив. Я давно не ощущал такого прилива жизненной энергии. Оказывается, это даже здорово - знать, что тебе отведен определенный срок, с которым надо соразмеряться. Вообще-то мне всегда хорошо работалось авралом. Если нам дано просуществовать тут на Земле еще несколько тысяч или несколько миллионов лет, я буду доволен. Потом пускай себе оно на здоровье взрывается или сужается. Волнует только одно - мысль о том, что я не просил, чтобы меня сюда пустили. Я просто тут есть. Как и все остальные. Так уж вышло, что все мы тут. Но мы не просили об этом. И это не наша вина. Я сижу, уставясь перед собой в ночную тьму, и предаюсь лирическому настроению, как вдруг слышу, что ко мне пробирается Берре. Он проснулся, потому что ему приснился гадкий и страшный сон. Он забирается ко мне на колени, и я укутываю его в свитер. Я поглаживаю его и уговариваю, чтобы он не боялся. Это был только сон! А потом будет утро и новый день. Берре трет спросонья глаза и спрашивает, не могу ли я что-нибудь спеть. Конечно же могу! И я пою ему про старенькую лошадку. Я не знаю ничего более успокоительного, чем эта песенка. Когда мальчик с улыбкой приходит в конюшню и рассказывает пегой лошадке, что папа обещал отправить ее на покой, то все становится осмысленным и восстанавливается связь вещей. "Пусть тебе приснится тихое житье. Ешь да спи да не тужи. Мальчугана покатай да и снова отдыхай". "Я отнес Берре в постель и полежал с ним рядом, пока он не заснул. Затем снова сел на балконе со стаканом воды. Я набираю в рот воды и глотаю понемногу. Хорошая вещь - вода! Если бы мне пришлось выбирать из разных вещей одну, я бы наверняка выбрал воду. Я чувствую себя гораздо лучше, чем было все последнее время. Сначала мяч, потом доска -колотилка и вот теперь это - большие числа. Приятно чувствовать, что на тебе нет ответственности. Может быть, я уже начинаю выкарабкиваться. Может быть, я и выберусь из ямы. И вот я сижу на балконе, наблюдая рассвет, и думаю, что я неплохой парень и ну ее , Вселенную, и время и все такое прочее! * Большое сжатие(англ.) crazy Love Сижу у телевизораи пережидаю похмелье, чтобы снова постучать по доске. Я попробовал было обмотать молоток тряпкой, ностук все равно получился громкий. Фирме "Брио" следовало бы заменить пластиковые колышки на деревянные. Сейчас мне было бы очень кстати постучать по колышкам. Так между делом я смог бы со всей осторожностью разобраться в мыслях, которые пришли мне в голову сегодня ночью. Однако с этим пока придется подождать. Сейчас у меня голова гудит. От мыслей о Вселенной. Поначалу мне показалось, что все это мне безразлично. Но сейчас похоже, что я ошибался. Гордыня заела. Родители Берре без конца благодарили меня. Они хотели мне заплатить, но я сказал, что об этом не может быть речи, а кроме того, я воспользовался их спиртными запасами. Берре не хотел меня отпускать. Берре - добрый мальчик. Хорошая штука телевизор. Надо будет почаще смотреть. Благодаря ему я отвлекся на что-то приятное и теперь сам не разберусь, где мои собственные мысли, а где то, что навеяно телевизором. Лучше всего - передачи о животных. Тут тебе и Дэвид Аттенборо, объясняющий, как сложно все переплетается в природе, где все взаимосвязано. Как осы ориентируются в полете по солнцу. Вот осы - те нашли свой ориентир в отличие от меня! Началась реклама. Мне нравится реклама автомобилей. Почти всегда действие происходит в какой-нибудь пустыне. Автомобиль мчится через пустыню. Одинокий автомобиль под палящим солнцем. Это впечатляет. Главное - скорость. У водителя одна задача - разъезжать по пустыне.Он просто едет. Пожалуй,я куплю "вольво". Зеленый "ВОЛЬВО". Брату понравится. Еще одна вещь, которая мне понравилась, - это рисованные кадры, демонстрирующие принцип действия шампуня и зубной пасты. Такой чарующе педагогический подход! Мне наглядно показывают, как активные вещества проникают в волосы или зубы, очищая и оздоровляя организм. И после этого состояние улучшается по сравнению с тем, что было. В этом-то вся соль! Дело идет к лучшему - вот что самое главное! Но мультфильмы, где оживают разные вещи и продукты питания, меня раздражают. Крекеры, которые выскакивают из пачки и пляшут на кухонном столе, вызывая из холодильника сыр с пряностями, и, когда он выходит, сами прыгают в коробочку с сыром и сами себя намазывают. Смотреть на это неприятно. Авторы рекламных роликов вовсю пользуются мультипликацией и оживляют все, что угодно. Надо бы им за это дать по мозгам. Должен быть все-таки какой-то предел глупости. Вот вещи, которые, по-моему, нельзя представлять в виде рекламных мультяшек: - печенье и хлебные изделия, - молочные продукты, - шоколад, - мясные изделия, - рыбные изделия, - моющие средства (и резиновые перчатки), - яйца, - фрукты и овощи, - часы. Решил посмотреть шведские новости. Они там вскрыли дело о мошенничестве, речь идет о работниках коммунальной службы, присвоивших коммунальные деньги. Довольно противная история, но у меня повышается настроение. Совсем люди очумели. В данном случае группа коммунальных работников поехала для обмена опытом в Брюссель. Под конец у них появилось свободное время, и это их подвело: в результате они попались на том, что расплачивались за развлечения в секс-клубе по коммунальным банковским карточкам. Речь шла о тридцати тысячах крон. За одну ночь. Я увидел выписку из расчетного счета. В нем такие записи: "Краски. Торговая фирма Даля", затем несколько раз "Тексако" и в конце целая колонка из шести строк, где шесть раз повторяется название "Crazy love". Совершенно поразительно, чем оправдываются виновные. Один якобы ничего не помнит, что было той ночью. Другой - не понял, что попал в секс-клуб. Слушать тошно. - Краски. Торговая фирма Даля. - Тексако. - Тексако. - Crazy love. - Crazy love. - Crazy love. - Crazy love. - Crazy love. - Crazy love. Сейчас я смотрю сериал о работе полиции. Американской полиции. В этой серии рассказывается история о том, как несколько лет назад двое полицейских из Лос-Анджелеса совершили доброе дело. Неожиданно я замечаю, что у меня на глазах навернулись слезы. Меня взволновал рассказ о добром деле. Сначала показывают полицейских в участке. Они рассказывают, как это было, и события тут же воспроизводятся в игровом фильме. Продюсеры подобрали похожих актеров. Создается полная иллюзия реальности происходящего. Вот здесь это случилось. В канун сочельника в одном из бедных кварталов Лос-Анджелеса сидит перед своим домом чернокожая женщина и плачет, Мимо проезжают на машине двое полицейских. Они останавливаются и спрашивают ее, что случилось. Женщина рассказывает, что она навещала в больнице больную раком сестру, а пока она отсутствовала, в ее дом забрались грабители и вынесли все, что там было. Вынесли мебель, еду из холодильника и даже приготовленные для детей рождественские подарки. Трое детей сидят в комнате грустные. У них не будет Рождества. Полицейские говорят, что вряд ли тут можно чем-то помочь. Такие дела, как правило, остаются нераскрытыми. Но на всякий случай они все же записывают, какие игрушки мать купила к празднику в подарок детям. Вернувшись в машину, полицейские возмущаются: что же это делается и куда, мол, идет наше общество и т. д. в этом духе. Тогда они решили из своих денег купить подарки для детей этой женщины: завтра ведь Рождество, у нас, мол, есть все необходимое, а у этой женщины и у ее бедных детей ничего нет. Они останавливаются перед игрушечным магазином и покупают подарки по списку. В списке было много вещей. Покупок набралось на несколько сот долларов. Разговорившись с хозяином магазина, они рассказывают ему о том, что случилось и что они задумали. Хозяин магазина, тронутый их добротой, говорит, что половину оплатит он. Рождество - особенный праздник. Когда полицейские сели в машину, чтобы ехать к пострадавшей женщине, раздается звонок из участка. Их срочно вызывают туда. В участке начальник спрашивает у полицейских, что у них происходит. Оказывается, хозяин игрушечного магазина позвонил в телевизионную компанию и эта телевизионная компания желает взять у полицейских интервью. Ведь им нечасто приходится слышать такие добрые новости, а в Рождество людям нужно услышать что-то хорошее, что объединило бы нацию в одну семью. И покатился снежный ком. Несколько телевизионных компаний подхватило эту новость. Примчалась CNN. Вскоре об этом знала уже вся Америка. Двум полицейским со всех концов сыплются поздравления, а президент Рейган говорит по телефону, что он ими гордится. Люди шлют деньги и подарки, а один человек вызвался предоставить женщине новый дом в более приличном квартале. Вдруг кто-то вспомнил, что женщина ничего об этом не знает. У нее нет ни телевизора, ни радио. Она сидит с детьми в пустом доме, всеми заброшенная. Они думают, что у них не будет Рождества. Полицейские решили подождать до утра, когда наступит Рождество. Наутро чернокожая женщина встает и, разбудив детей, говорит, что сейчас они вместе пойдут в больницу поздравлять с Рождеством больную раком сестру. Дети расстроены, потому что остались без подарков, но женщина говорит им, чтобы они не грустили: "Хорошо, что мы вместе и любим друг друга". Тут они слышат завывание сирен. Женщина вздыхает: "Подумать только, что даже в святой праздник люди не хотят пожалеть друг друга". Но вот один из сыновей выглянул к окно. На улице толпится народ. Стоят полицейские и по жарные машины, работают телекамеры, на роду видимо-невидимо. А на лужайке перед домом стоят двое вчерашних полицейских с полными охапками подарков. Какие-то лю ди вносят в дом мебель. Женщина ничего не понимает, но потом она узнает полицей ских. Они обнимают ее и передают чек на восемнадцать тысяч долларов. Женщина плачет. И я тоже пролил слезу. Голова наконец прошла. Я принимаюсь стучать. Опять этот космос. Все, что я передумал за ночь, не дало мне чувства бессмертия. От конечности Вселенной недалеко до мыслей о бессмысленности человеческого существования. Так какой мне прок строить планы и что-то делать? Но с другой стороны, та же причина подталкивает к тому, чтобы, несмотря ни на что, постараться как можно лучше использовать свою жизнь. Раз уж я здесь, то... Но моего воображения не хватает, чтобы представить себе, где бы я мог оказаться еще кроме этого мира. Я думаю об этом, и такие мысли меня не пугают. Наверное, и раньше стоило задумываться об этом почаще. Я не знаю, в каком возрасте человеку свойственно задумываться об этом впервые. Некоторые, наверное, начинают лет в пятнадцать. Со мной этого не было. Но вот теперь я об этом думаю. Для того я и поселился в этой квартире, чтобы подумать о таких вещах. Надеюсь, когда я додумаю эти мысли, все у меня как-то утрясется. Вообще-то на свете есть довольно много вещей, которые я ценю. Вот что я ценю: - стучать, - кидать мяч, - сидеть в уборной, - солнце, - еду, - деревья, - дружбу, - морской берег, - девушек, - лебедей, - спать и видеть сны, просыпаться, - когда меня кто-нибудь гладит по спине (бывает редко), - музыку ("All you need is love"), - детей (Берре), - воду, - ездить на машине, - кататься на велосипеде. Мне бы еще только чувство, что все в мире как-то связано и что все кончится хорошо. Как это было бы здорово! Может быть, я слишком много бываю один. Надо бы почаще выходить на улицу. Может быть, с кем-нибудь разговаривать. С кем мне говорить? Ким так далеко, а Кент - нехороший друг. С родителями я мог бы поговорить в любое время, но мне не хочется огорчать их своими проблемами. Я предпочитаю, когда они думают, что у меня все идет хорошо и с каждым днем делается все лучше и лучше. Когда я был маленький, мы с папой часто ходили вокруг нашего дома. Он брал меня за руку, и мы шли вокруг нашего дома. Почему-то это хождение запомнилось мне как что-то очень хорошее и значительное. В этом доме мы жили. Там мы ели и спали. И вот мы ходим вокруг дома. Я на время прервал забивание колышков, сел на велосипед, поехал к родителям и сказал папе, что хочу походить с ним вдвоем вокруг дома. Он только что встал после дневного сна и немного удивился моей просьбе. Я попросил его не задавать вопросов. Мне нужно понять, что я чувствовал, когда ходил с ним вокруг дома. "Это часть задачи, над которой я сейчас работаю", - говорю я ему. Папа надевает резиновые сапоги и куртку, и мы отправляемся вокруг дома. Мы с папой. Мы обошли дом по кругу. Оказалось не совсем так, как тогда, но все-таки хорошо. Я и не думал, что если обойду с папой вокруг дома, то все разрешится. У меня были скромные ожидания. Папа сказал, что потом мы можем это повторить, если будет надо. Я сказал, что очень может быть. Папа сказал еще, что, на его взгляд, мне надо почаще выходить из дома. Встречаться с людьми. Может быть, с девушкой. возлюбленные Почему у меня нет возлюбленной? Я не могу назвать никакой причины. Даже у тех, кто выглядит менее привлекательно, чем я, бывают возлюбленные. У дураков и то бывают возлюбленные. Судя по всему, у меня тоже давно должна бы появиться возлюбленная. В мире многое устроено несправедливо и по-дурацки. Должно быть, это одна из причин, почему у меня проблемы. Неужели идиотская музыка, кретинские книги, газеты, фильмы, рекламные мультипликации, где оживают продукты питания, объясняются тем, что за всем этим стоят дураки? Неужели все действительно так просто? Порой мне кажется, что это так. Очень естественно предположить такую модель. Поверить в это соблазнительно. Или дело обстоит иначе и все эти люди вообще-то не дураки, но с наилучшими намерениями снова и снова ошибаются? Тоже вполне возможно. Большая разница - быть дураком или неудачником. Однако все они наверняка имеют возлюбленных. Все до единого. А у меня ее нет. папа римский Я отпираю квартиру моего брата, вхожу и обнаруживаю, что от Кима пришел длиннющий факс. Не меньше чем тридцати метров длиной. В нем много раз повторяется одно и то же: "Be not afraid".* Ким отправил мне бесконечный факс. Он как-то рассказывал мне, как это делается. И давно уже мечтал попробовать. Дело это, наверное, нехитрое. Вставляешь лист как обычно, набираешь номер адресата, а когда лист прошел, склеиваешь оба конца. Тогда машина будет непрерывно передавать одно и то же сообщение, пока ты ее не выключишь или пока у получателя не кончится бумага. У меня закончился весь рулон. Целый рулон дорогой термической бумаги. Размотанный лист лежит на полу. Зрелище плачевное. Ким пишет, что нашел эту фразу у Папы Римского на задней обложке книги, изданной несколько лет тому назад. Книгу, наверное, оставил на метеорологической станции его предшественник. Тот метеоролог был католиком. "Be not afraid". Хорошие слова. Молодец Папа! Но только не сто раз подряд. Я вставляю конец факса в машину моего брата и отправляю его Киму. Пускай сам проглотит эту пилюлю. На пересылку ушло больше часа. Пока факс работает, я читаю дальше книгу Поля. Он как раз упоминает Папу. Поль пишет, что Папа пришел в восторг от теории Большого Взрыва. Папа считает, что в этом виден Божий перст. Большой Взрыв вызван Богом. Гениально! Должно быть, Папа очень обрадовался, когда к нему пришла эта мысль. Хотел бы я послушать, как он заговорит, когда все начнет опять сужаться. Наверное, он тогда примолкнет. Я отрываю клочок от факса и вешаю у себя над кроватью. Пожалуй, будет приятно увидеть это перед глазами, когда просыпаешься. И неважно, католик ты или нет. Завтра пойду покупать "вольво". *Ничего не бойся!(англ.) лифт Я отправился покупать "вольво". Но по дороге заехал в большой многоэтажный отель. Я еду в лифте. Я катаюсь вверх и вниз. Я провел в нем уже сорок минут. Спустившись на первый этаж, я нажимаю верхнюю кнопку, а поднявшись наверх, жму нижнюю. Люди то и дело входят и выходят из лифта, но никто не высказывается насчет того, что я тут делаю. Когда я был еще мальчишкой, мы после школы иногда отправлялись на велосипеде в спальный район. Там стояли дома, которые мы называли высотками. Все хулиганистые ребята жили там. У них были старшие братья, которые по пятницам ездили в Швецию покупать китайскую порнографию, нюхательный табак и пиво. Все обитатели высоток еще с дошкольного возраста были знакомы с порнофильмами. Ходили жуткие слухи о том, что некоторые из старших братьев крутят порнофильмы прямо на стене около почтовых ящиков. Такие фильмы, где показано, как две тетеньки обливают шампанским мужчину, чтобы заставить его раздеться догола. Так это или не так, не знаю. Но вот лифты в этих домах были замечательные. Мы ездили туда, чтобы покататься в лифте. Это было очень рискованное предприятие. Не знаю уж по какой причине, но почему-то нам не разрешалось ездить в лифте. Как ни странно, это было запрещено. По-моему, нельзя запрещать детям ездить в лифте. Но все старушки поднимали крик, начинали звонить в полицию, приходил сторож и прогонял нас оттуда. Это было волнующее приключение. Лифт - замечательная штука. Покатаюсь еще немножко. Особенно хорошо, что взрослому можно сколько угодно ездить в лифте и никому не придет в голову задаваться вопросом, по какому праву ты здесь находишься. Никто не заподозрил меня в том, что я просто катаюсь в лифте. С виду я такой же, как все. Тут в лифт входит молодая женщина. Ей нужно спуститься вниз. Я смотрю на нее. Спрашиваю, есть ли у нее возлюбленный. Она отвечает мне по-английски, что не понимает. Я спрашиваю по-английски: - Yes, - отвечает она.** Я спрашиваю, симпатичный ли он человек, который делает все как надо, или несимпатичный, делающий одни глупости. Женщина отвечает, что в жизни все сложнее, чем я думаю, но если по-честному, то надо признаться, что у нее были другие возлюбленные, более симпатичные и делавшие меньше глупостей, чем нынешний. Она спрашивает, есть ли у меня возлюбленная. Я отвечаю: - No, I don't***. Она понимающе кивает головой. Похоже, что она жалеет меня. Лифт спустился и остановился в вестибюле. Я выхожу и сажусь на велосипед. Я отъезжаю от отеля. *У вас есть друг? (англ.) ** Да (англ.) ***Нет, нету (англ.). поль По пути в магазин, где продается "вольво", я оказываюсь рядом с университетом. Присаживаюсь на скамейку и смотрю, как мимо снуют студенты. Распорядок моего дня действительно-таки изменился. Но вызвать в себе чувство превосходства я не смог. Когда-нибудь, когда для меня настанут лучшие времена, я зайду в администрацию и внесу предложение, чтобы всем поступающим в аспирантуру вместе с программой выдавали доску-колотилку. Договор между фирмой "Брио" и университетом принесет выгоду обеим участвующим сторонам. "Брио" получит хорошую рекламу, а университет приобретет поколение студентов с надежными тылами, способных видеть вещи в перспективе. В долгосрочном плане от этого выиграет нация в целом. Я вхожу в здание и попадаю в студенческий компьютерный зал. Мой пароль ("вода") оказывается действительным, и я оказываюсь в Интернете. Мне кажется, что значение Интернета сильно преувеличивают. По большому счету он состоит из ненужной информации, без которой мне было бы легче жить. И мне кажется, что многие ощущают примерно то же, что я: что они ужасно много знают, но непонятно, зачем им эти знания. И не очень ясно различают, что хорошо и что плохо. Я сталкивался в Интернете с ужасающим количеством ненужной информации. Наверное, мне было спокойнее на душе, пока я не узнал, в каких организациях участвует Норвегия. Ненамного спокойнее, но все-таки лучше, чем сейчас. Разница вполне ощутимая. Проверьте сами! Норвегия участвует в следующих организациях: AfDB, AsDB, Australia GROUP, BIS, CBSS, CCC, CE, CERN, COCOM, CSCE, EBRD, ECE, EFTA, ESA, FAO, GATT, IADB, IAEA, IBRD, ICAO, ICC, ICFTU, IDA IEA, IFAD, IFC, ILO, IMF, IMO, INMARSAT, IN-TELSAT, INTERPROL, IOC, IOM, ISO, ITU, LORCS, MTCR, NACC, NAM (с правом совещательного голоса), NATO, NC, NEA, NIB, NSG, OECD, PCA, UN (ООН), UNAVEM II, UNCTAD, UNESCO, UNHCR, UNIDO, UNIFIL, UNIKOM, UNMOGIP, UNOSOM, UNPROFOR, UNTSO, UPU, WHO, WIPO, WMO, ZC. И впрямь ведь утомительно! Никто не убедит меня в том, будто бы полезно все это знать. Разве что на случай специальной рождественской викторины для служащих Министерства иностранных дел. Но больше ни для кого. В каком-то смысле знание того, что Норвегия является членом "Australia Group", обкрадывает меня, вытесняя из головы мысли. У меня без того слишком много хлопот с необходимой информацией, чтобы забивать себе голову ненужными сведениями. Но похоже, что многие из нас зачарованы тем, что где-то там, независимо от нас, существует эта информация. Там, где нас нет; она есть повсюду и в то же время не здесь, а где-то еще, где никто из нас не может очутиться физически. Думать об этом, конечно, интересно. С этим я согласен. Но я не вижу в этом ничего такого уж завораживающего. И я буду рад, когда люди перестанут так считать. Эта сеть имеет два положительных момента. Первый положительный момент - это то, что в ней можно делать неожиданные находки, точно так же как это бывает с газетными статьями или с товарами в магазине, это меняет твой настрой, и день становится радостным. Так, например, я обрадовался при встрече с одним студентом - психологом, который задавал следующие вопросы: Что такое счастье с точки зрения игры в "Лего"? Как бы вы описали чувства , испытываемые вами , когда вы собираете модели из элементов "Лего"? Существует ли, на ваш взгляд, какя -то разница между этим ощущением "счастья" и удовольствием? Способствуют ли ваши занятия с игрушками "Лего" достижению не только кратковременного, но и долговременного ощущения счастья? Второй положительный момент - это возможность легко устанавливать контакты с людьми в любой точке мира. За этим я сегодня и пришел сюда. Я попробую связаться с Полем. Я хочу кое-что у него спросить. В наше время с любым профессором можно связаться по электронной почте. Я уверен, что где-то там можно найти Поля. Я набираю его фамилию, и на моем экране появляется его адрес для электронной почты. На это потребовалось всего несколько секунд. Я его нашел. Вот что я ему написал: Prof. Paul Davies! I am a young man and I don't feel so good. I have a good friend and a bad friend, and I have a brother who is less sympathetic than me. I don't have a girl-friend. I used to be a student, but I quit. Most days I just sit in my brother's apartment and think and in the evenings I throw a ball against a wall and catch it when it comes back. And I have a toy that is a hammer and some plastic pegs that goes through a wooden plank, and I knock the pegs down and turn the plank around and knock them down again. Sometimes I read in a book that you have written. It is the one about time. I don't think about the time that passes, and you seem to say that time doesn't exist and that makes me glad, but I do not feel certain that I understand you perfectly well. You also say that the universe will collapse one day. You say so many frightening things. I would love to have the feeling that everything has a meaning and that it will be o. k. in the end. Right now I haven't this feeling at all. I would like to ask you twelve questions, and I will be immensely grateful if you answer. Here are the questions: 1. Does time exist? 2. Does the size of the universe scare you? 3. Do you sometimes feel that everything you do is futile because the sun will be burnt out in five billion years? 4. Do you like to throw a ball against a wall and catch it again? Do you do it often? Would you do it more often if you had the time? 5. If Einstein was alive today, do you think he would be your friend? 6. How is it possible that the past, the present and the future all exist at the same time? 7. Do you sometimes wish you didn't know all the things you know, and were free to run on a beach, careless and ignorant of everything? 8. Do you think that the Big Bang was a coincidence? 9. I did not ask to be born. Neither did-anyone else. The size and complexity of the universe makes me feel so small and free of responsibility. It makes me feel, that the only meaningful thing to do is to try and have a good time. Do you understand that feeling? Do you have it yourself? 10. Do you think that the human brain is capable of thinking an infinite number of thoughts? 11. Do you disapprove of television commercials that features animated food, for instance biscuits that dance and jump into the cheese? 12. Do you sometimes start to laugh because the numbers you are dealing with are so huge? Thank you very much.* * Проф. Поль Дэвис! Я - человек молодой и чувствую себя неважно. У меня есть один друг хороший и один - плохой и есть брат, не такой симпатичный, как я. У меня нет возлюбленной. Я учился в университете, но бросил его. Сейчас я в основном сижу целыми днями в квартире моего брата и думаю, а по вечерам кидаю мяч и ловлю его, когда он отлетает от стенки. У меня есть игрушка, состоящая из молотка и воткнутых в доску колышков, я заколачиваю колышки молотком, переворачиваю доску и снова их заколачиваю. А так я понемногу читаю книгу, которую вы написали. Ту, в которой говорится о времени. Я не люблю вспоминать о том, что время проходит, а Вы, как я понимаю, пишете, что время не существует, меня это обрадовало, но я не вполне уверен, все ли я правильно понял - то, что у Вас написано. Вы также говорите, что когда-нибудь произойдет коллапс и наступит конец Вселенной. У Вас сказано столько пугающих вещей. Я мечтаю о том, чтобы обрести ощущение, что все имеет свой смысл и что все в конце концов будет как надо. Сейчас у меня совершенно отсутствует это ощущение. Мне хочется задать Вам двенадцать вопросов, и я буду Вам бесконечно благодарен, если Вы на них ответите. 1. Существует ли время? 2. Пугают ли Вас размеры вселенной? 3. Бывает ли у Вас иногда такое ощущение, что все, что Вы делаете, напрасно, потому что через пять миллиардов лет Солнце все равно погаснет? 4. Нравится ли Вам кидать об стенку и снова ловить мячик? Часто ли Вы этим занимаетесь? Стали бы Вы заниматься этим чаще, если бы у Вас было больше времени? 5. Кажется ли Вам, что если бы Эйнштейн был еще жив, он был бы Вашим другом? 6. Каким образом прошлое, настоящее и будущее могут существовать одновременно? 7. Приходит ли к Вам иногда желание не знать всего того, что Вы знаете, чтобы просто резвиться на морском берегу беззаботным невеждой? 8. Случайно ли, по-вашему, произошел Большой Взрыв? 9. Я не просился родиться. Как и никто из людей. При мысли об огромности и сложности Вселенной я чувствую себя таким маленьким и свободным от всякой ответственности. Это вызывает у меня такое ощущение, словно единственное, что имеет для меня смысл, - это постараться получить удовольствие от жизни. Понятно ли Вам такое чувство? Чувствуете ли Вы то же самое? 10. Как Вы думаете способен ли человеческий мозг вместить бесконечное число мыслей? 11. Не раздражают ли Вас рекламные мультипликации, в которых оживают съестные продукты, где, например, печенье пускается в пляс и само прыгает в баночку с сыром? 12. Случается ли Вам иногда невольно расхохотаться над огромными числами, с которыми Вам приходится иметь дело? Заранее благодарю Вас. Закончив писать, я нажимаю кнопку "отправить", и компьютер пересылает мое письмо прямым ходом в Австралию. Будь я профессором, который столько знает о времени и о Вселенной, я бы на его месте подробно отвечал на все вопросы. Так и следует поступать профессору. Надеюсь, что Поль похож на меня. Надеюсь, что он ответит. Мне очень нужно получить ответы. Прежде чем садиться на велосипед и ехать дальше, я сделал ужасно нахальную вещь. Я зашел в метеорологический институт и заявил секретарше, что пришел по поручению Кима за рулоном бумаги для факса. Секретарша хорошо знала, кто такой Ким, и не стала задавать мне неудобных вопросов. Она только спросила, как дела у Кима. Я сказал, что дела у него идут отлично. Она дала мне рулон бумаги. Так просто! дождик И вот я наконец в магазине фирмы "Вольво". Я уже сходил в банк, и в кармане у меня лежит почти что двести тысяч крон. Столько денег у меня никогда не бывало в руках. Продавец узнал меня. Я говорю ему, что, кажется, окончательно решил купить тот зеленый "вольво", но хотел бы сделать еще одну пробную поездку. Продавец ответил, что ничего не имеет против, я могу делать столько пробных поездок, сколько мне угодно. Но я сказал это с задней мыслью. Я отправляюсь на "вольво" в тот самый магазинчик, где мы с Берре ели мороженое. Записка, которую повесила Джессика, оказалась на месте, и я переписал себе номер телефона. Затем я возвращаюсь в магазин фирмы "Вольво" и говорю, что машина отвечает всем моим требованиям, так что я ее покупаю. Продавец вынимает кучу бумаг и, роясь в формулярах, спрашивает, как я намерен произвести оплату. Он просит показать гарантийное письмо от моего банка и т. п. Я отвечаю, что хотел бы расплатиться наличными, и начинаю выгребать из кармана тысячные купюры. Продавец даже бровью не повел, как будто в этом нет ничего особенного. Он приглашает меня пройти из салона в кабинет, и мы заполняем какие-то другие формуляры. Я спрашиваю, как насчет регистрации: мой брат хочет, чтобы все формальности были улажены к его приезду. Продавец созванивается с приятелем из автоинспекции. Они немного поболтали и договорились о том, что с регистрацией все будет улажено прямо сегодня. По знакомству. Я высказываюсь по поводу довольного выражения у продавца и спрашиваю, не потому ли он обрадовался, что я расплатился наличными. Он отвечает "да". Он вообще считает, что о настоящей покупке можно говорить только тогда, когда покупатель платит наличными. Он считает, что всякие там кредитные карточки и системы рассрочки с выплатой по частям привели к отчуждению истинного события покупки товара. Настоящая покупка - это когда деньги переходят из рук в руки. Я не разделяю его мнения, но мне приятно видеть его радость. Продавец говорит, что я могу с тем же испытательным номером ехать в автоинспекцию. Там меня встретит его приятель и уладит все, что требуется. Перед тем как уехать, я спрашиваю продавца, не знает ли он, в какой пустыне снималась реклама "Вольво". Нет, он не знает. Наверное, в Сахаре. И вот новый "вольво" припаркован на улице перед домом, в котором находится квартира моего брата. Я переслал брату по факсу брошюру о его машине, а также квитанции. Теперь мой брат - владелец автомобиля. А я сижу и смотрю на телефон Джессики. 22 47 45 64. По этому же телефону можно позвонить Лизе. Я хочу позвонить Лизе и предложить ей встретиться. Я даже вспотел. Но чувствую, что надо позвонить. Пора мне что-то предпринять. Пришло время, когда я должен предпринять какое-то действие. Сколько можно сидеть взаперти и стучать по доске! Всему есть какой-то предел! Удивительно обстоит дело с девушками. Без них невозможно. Они такие тонкие. Они повсюду, куда ни посмотришь. И всегда у них такой вид, словно их ничего не касается. Мне нравятся их голоса. И нравится, как они улыбаются и смеются. И их походка. Иной раз мне кажется, как будто они знают что-то такое, чего не знаю я. Но они такие тонкие. И к ним трудно найти подход. Я не перестаю поражаться, отчего самых милых девушек привлекают самые неприятные ребята. Единственный шанс для меня - это вести себя как ни в чем не бывало. Когда я был моложе, во всех молодежных программах на радио и телевидении только и твердили о том, как важно быть самим собой. В некоторых, правда, говорилось о том, что нужно найти свое место. Но все остальные учили, как надо быть самим собой. Только теперь я начинаю понимать, что это значит. Не знаю, поняла ли это Лиза. Однако в данном случае попытка стоит гого, чтобы ее предпринять. Вероятнее всего, конечно, у Лизы уже есть возлюбленный. Спрашивается, почему бы ему не быть у Лизы? Она и хорошенькая, и симпатичная, и уже начинающий фотограф. Наверняка у нее есть возлюбленный. И тут я все-таки ей звоню. Трубку взял отец. Я представился и, как полагается, благодарю за предыдущую встречу. Он спрашивает, как обстоят дела насчет "вольво". Я прошу, если можно, позвать Лизу. Он говорит мне, что Лиза тут не живет. В тот раз, когда мы с Берре к ним приезжали, она случайно их навестила. Лиза живет в центре. У нее есть свой телефон. Я записываю номер. 22 60 57 ... и ее отец повторяет последние две цифры: 31. Я начинаю расхаживать по комнате. Стараюсь глубоко дышать. Какое адское мучение! Сначала надо немного постучать по доске. Постучав, набираю номер. Несколько гудков, затем она берет трубку. И вот я разговариваю с Лизой. Окончив разговор; лежу на диване и улыбаюсь, У меня точно такое чувство, как будто кончился дождь. Как будто дождь лил и лил и вот вдруг кончился. И все так пахнет, а деревья так и играют всеми оттенками зелени. Удивительное это дело с девушками! Сначала их нет, и все вокруг тоскливо. И вдруг, откуда ни возьмись, они тут как тут, и все сразу веселеет. Причем с невероятной быстротой. Прошло всего-навсего несколько секунд, и вот уже все повеселело. Через час я встречаюсь с Лизой. Я очень нервничаю. Пойду-ка приму душ. поцелуй Новыи день. Вот я проснулся. Проспал я долго. У Лизы нет возлюбленного. Я пью воду из стакана и думаю об этом. Она обрадовалась моему звонку. Мы пошли в кафе. Сперва пили колу, потом взяли пива. Мы переговорили о многих вещах. Я разглядел, что Лиза немного похожа на TV Аланис, которая сидела на переднем сиденье в красном свитере. Но я сказал, что Лиза еще красивее. Мне показалось, что она умеет слушать. Она не возражает, когда я говорю, что она похожа на Аланис, но охотно соглашается, чтобы я считал ее еще красивее. Комплимент оказался на редкость удачным. У Лизы приятный голос. Я готов слушать и слушать, только бы она говорила. А еще у нее узенькая щербинка между передними зубами, а волосы не длинные и не короткие. Она рассказала мне, что любит делать. Она любит купаться и гулять в лесу. Она любит фрукты и еще любит фотографировать людей, которые не замечают, что их фотографируют. Она думала, что Берре мой сын. Понятно, что она должна была так подумать. Я объяснил, что у меня еще нет сына. И нет дочки. Нет даже возлюбленной. Я сказал, что мне не нравится притворяться и говорить о вещах не то, что есть. Я сказал, что мне не хотелось бы, чтобы мы c ней кивали друг другу и говорили о литературе - дескать, вот то-то и то-то очень интересно, или про кино - вот, мол, очень значительный фильм. Я сказал: - Об этом мы еще успеем поговорить. Я рассказал ей все как есть. Я решил, что если она примет меня за идиота, то пускай это случится сейчас - сразу и окончательно. Но она не приняла меня за идиота. Я в этом совершенно уверен. Она спросила, всегда ли я бываю таким прямолинейным, и я сказал, что впервые в жизни. Еще она спросила, не дошел ли я до отчаяния. Я сказал, что нет. Я сказал, что решил раз и навсегда навести порядок в своем душевном хозяйстве. Затем я рассказал про мяч, про доску и Поля. Тогда для нее стало проясняться то, о чем я толкую. У нее в детстве тоже была доска-колотилка, но она уже не помнит, была ли это доска фирмы "Брио". Я уговорил ее составить список. На салфетке. Вот что вызывало у Лизы восторг, когда она была маленькой: - устраивать кукольные уголки в коробке под кроватью, - Карлсон на крыше (его домик, который я строила под столом), - строить шалаши, - играть в выживших после катастрофы, - конторы, чтобы был порядок в бумагах, - магазин, - наблюдать, - носиться на велосипеде, - собирать бутылочные пробки, - черника, - наряжаться (принцессой), - золотые туфельки, - брильянты из пластика, - мелкие вещицы, - ароматные салфетки, - мамина косметика, - строить города из наборов "Лего" и из песка. Когда кафе закрылось, мы отправились пешком через парк. Я зашел к ней домой, и мы пили чай. Она показала мне свой фотоаппарат. И несколько снимков. Большие цветные фотографии. Перед уходом она меня обняла. Сейчас, задним числом, мне кажется, что это был почти что поцелуй. Вероятно, она меня просто обняла. Но, может быть, это был скорее поцелуй. тревога Сегодня мне пришло три факса. Два первых не принесли с собой никаких проблем, зато третий меня тревожит. Если не остеречься, я, того и гляди, могу провалиться в яму, из которой едва начал выкарабкиваться. Первый факс был от Кима. Ким видел барсука. И он хочет мне это сообщить. Он нарисовал барсука и написал, что барсук оказался чем-то средним между крупной кошкой и маленькой собачкой. На OCTDOB к Киму наведался его научный руководитель. Вечером они поздно засиделись на дворе, пили вино, и вот она - научная руководительница - первая заметила барсука. Но Ким тоже его разглядел. Похоже, Ким гордится тем, что повидал еще одно животное. Я рад за Кима. Второй факс тоже от Кима. Ким составил список того, что его радует. Не помню, посылал ли я ему свой список. Возможно, он составил этот перечень по собственному почину. И это лучше всего. Вот что радует Кима: - вода, - небоскребы, - нечаянно встретить на улице девушку, в которую я в это время влюблен, и оказывается, что у нее нет никаких срочных дел и у меня тоже, - плавать, - кататься на велосипеде, - фри-джаз, - весна, - когда вдруг позвонит девушка, в которую я как раз влюблен, - утро, - некоторые книжки, - шоколад, - темный шоколад, можно с орешками, с миндалем, - коньяк, - документальные фильмы пятидесятых-шестидесятых годов, снятые ручной камерой на крупнозернистой черно-белой пленке, - летать / путешествовать, - когда все оказывается так, как я и думал, если представлял себе что-то хорошее, - если происходит что-то хорошее, о чем я не мечтал и даже не мог себе вообразить в самых дерзких мечтах, - увидеть барсука, - получать факсы, - получать много факсов, - друзья, - работа, - облака (иногда), - кошки, - получать то, чего давно хотел, - принимать душ, - прыгать, - бегать, - петь, - есть, - спать. Роскошный и длинный список. Я даже немного позавидовал Киму. У Кима жизненная хватка лучше, чем у меня. Но я карабкаюсь. И в один прекрасный день приду к цели. А третий факс оказался для меня очень тревожным. Он от моего брата. Брат благодарит меня за покупку "вольво". И хочет отплатить мне тоже чем-то приятным. Ты - мне, я - тебе. Но его предложение меня сильно встревожило. Он предлагает мне съездить за его счет в Нью-Йорк. На неделю. Сам он уже в Нью-Йорке и говорит, что друзья уступили ему свою квартиру. Мы можем в ней пожить. На Манхэттене. Мне очень хочется замять этот факс, чтобы не принимать никакого решения. Я беру мяч и отправляюсь во двор. И принимаюсь кидать мяч об стенку. перспективы Я собирался использовать оставшиеся до возвращения моего брата две-три недели иначе. Я хотел провести их спокойно, позаколачивать колышки и окончательно разобраться в своем состоянии. Укрепить первые признаки уверенности, которые мне вопреки всему удалось в себе взрастить. А тут вдруг пришел этот факс нарушил мне все планы. Я уже было начал понемногу успокаиваться. У меня появилось какое-то спокойствие. Теперь об этом можно только мечтать. Нью-Йорк. Звучит тревожно. Такая неожиданность сбивает с толку. А именно сейчас я так боюсь снова сбиться. Нью-Йорк кажется мне слишком огромным городом. Есть много причин, почему мне лучше не ехать. Одна из них - это Лиза. Мы должны встретиться с ней сегодня ближе к вечеру. А может быть, и в последующие дни. Я не знаю, каков этот город Нью-Йорк, но мне трудно вообразить себе, чтобы Нью-Йорк был лучше, чем Лиза. Кроме того, мне кажется, что я за что-то ухватился в жизни. Если я сейчас поеду, то рискую упустить найденное. Зачем запутывать себя еще чем-то новым, когда хватает старого. Потом - я ведь жду ответа от Поля. Он наверняка должен скоро ответить. Его ответ разъяснит мне многое. Мне гораздо важнее узнать эти вещи, чем съездить в Нью-Йорк. Через несколько минут позвонит мой брат. Я жду звонка, и мне не по себе. Надо отказаться. И вот он позвонил. Он настаивает, чтобы я приехал в Ньн> Йорк, Я не ожидал, что он будет настаивать. Я не привык, чтобы брат меня так настойчиво уговаривал. Брат говорит, что мы очень хорошо проведем время. По его словам, многое говорит за то, что мне будет полезно немного расшевелиться. Побывать за границей. Я отвечаю, что сейчас это очень некстати. Я отказываюсь, но брат говорит, что не принимает отказа. Он говорит мне, чтобы я на этот раз в виде исключения отбросил все мысли и просто купил бы билет и сел в самолет. Брат говорит, что в придачу к оплаченному путешествию он даст мне денег на карманные расходы. И это, надо признать, очень щедрое предложение. Но там будет столько народу вокруг, столько шума! Я разнервничался. Я говорю, что, может быть, будет лучше, если он подарит мне что-то другое. Например, часы. Фирмы "Ролекс". Мне бы очень хотелось иметь часы. - Ни за что на свете! - отвечает брат. - "Ролекс" стоит пятьдесят тысяч, - говорит брат. И даже если бы "ролекс" стоил всего одну тысячу, брат все равно никогда бы на это не согласился. Потому что он хочет дать мне возможность переменить обстановку. - В путешествиях находишь неожиданные вещи, - говорит брат. - Какие, например? - спрашиваю я. - Например, перспективу,- отвечает брат. И он говорит мне, что не надо бояться. Ведь там будет он. Мой родной брат. Он присмотрит за мной. - Перспектива? - повторяю я за ним. рука На Лизе красный свитер. Мы с ней сидим на траве, пьем минеральную воду и закусываем французским батоном с куриным салатом. Погода почти солнечная. Я говорю, как удивительны новые встречи. Словно ты попал на новую планету. Я говорю, что в мечтах поразительно быстро переживаю новый роман. Это происходит как-то само собой. Не успею оглянуться *-и вот уже переживаю все точно наяву. Я воображаю ее во всевозможных ситуациях, воображаю себе дом, где мы могли бы жить, и места, куда отправились бы в отпуск. И это даже ни разу с ней не поговорив. Достаточно мимоходом встретиться глазами с идущей по улице девушкой. Лиза спрашивает меня, были ли у меня такие мысли в связи с нашими отношениями. Сначала я не решался и сказал, что нет, но было так заметно, что это неправда, что я кончил тем, что сказал "да". Лиза улыбается и говорит мне, что ей казалось, будто у меня нет таких планов. Я сказал, что планы и мечты - это разные вещи. На мой вопрос, не обижается ли она на меня за это, Лиза качает головой и обнимает меня. Я рассказываю ей о том, что брат приглашает меня в Нью-Йорк. Лиза в восторге. Она считает, что мне надо ехать. Я говорю, что и сам уже подумываю о том, что надо бы поменьше сидеть взаперти и почаще выходить и встречаться с людьми, но это предложение застало меня врасплох. Она говорит, что, если я поеду, возможны два варианта и от меня зависит, какой из мих выбрать. Первый - это отбросить все свои комплексы и принимать все как есть. То есть вести себя как ребенок. Второй - это соблюдать известную дистанцию, внимательно присматриваться к мелочам и постараться найти во всем знакомые черты. Сортировать впечатления и сравнивать. В первом случае масса впечатлений может ошеломить. Во втором, воспринимая вещи созерцательно, можно вынести ряд тонких наблюдений и получить большое удовольствие. Так считает Лиза. Но она считает, что даже ошеломляющее впечатление имеет свои хорошие стороны. Я спрашиваю ее: - В каком смысле? Она говорит, что со временем это даст возможность увидеть вещи в должной перспективе. - В перспективе? - повторяю я. И тут Лиза касается моей руки и снова говорит, что, как ей кажется, мне надо поехать. Мне приятно, когда она касается моей руки. И похоже, я готов согласиться на поездку только ради того, чтобы доказать ей, как я ценю ее прикосновение. Лиза говорит, что мне ведь никто не помешает снова заколачивать колышки и кидать мяч, когда я вернусь. И говорит, чтобы я не лишал себя такой возможности выбраться в другую страну. Может быть, после этой поездки все покажется мне в другом свете. И когда я слышу ее голос, мне кажется правильным все, что она говорит. форма Мой брат звонит и опять настаивает. Он говорит: "Солнце". Говорит: "Сентрал Парк". Говорит о вкусных кушаньях и напитках. Говорит: "Эмпайр Стейт Билдинг". - Достопримечательности, - фыркаю я презрительно. - Какого черта мне достопримечательности? Мой брат говорит, что главное даже не сам город, а то, что мы побудем вместе. - Братьям надо иногда побыть вместе, приятно провести время, - говорит он по телефону. Такой подход мне понравился. Но Нью-Йорк, наверное, слишком велик для меня. - Не слишком ли велик Нью-Йорк? Брат отвечает, что он действительно довольно-таки большой. Я спрашиваю, не ошеломлен ли он массой впечатлений. Брат говорит, что нет. Я спрашиваю, чувствовал ли он себя когда-нибудь ошеломленным и не боится ли он такой возможности. Он снова говорит, что нет. Я спрашиваю, не лучше ли нам проехаться по Америке на машине. - Нет. Я спрашиваю, нельзя ли мне взять с собой Лизу. Он спрашивает, кто такая Лиза. Я объясняю. Он говорит "нет". Я спрашиваю, не подарит ли он мне "ролекс". - Нет. Затем я спрашиваю брата, во что он верит. - Повтори, что ты сказал, - говорит брат. - Во что ты веришь? - спрашиваю я. - Это в каком смысле? - спрашивает он. - Как "в каком смысле"? Я спрашиваю тебя, во что ты веришь, - говорю я. - По жизни? - спрашивает он. - Ну да, - отвечаю я. - Ты не придуриваешься? - спрашивает он. - Нет, - говорю я. Он задумывается. - Я верю в рыночные силы, - произносит он наконец. - В свободный рынок? - спрашиваю я. - Да. - Разве в это стоит верить? - возражаю я. - Наверное, это чушь собачья. Кому нужны твои рыночные силы! Брат отвечает, что никакая это не чушь собачья. - Что нет - то нет. - Ну а еще во что ты веришь? Он верит в дружбу. Ладно. Он верит в любовь. - Это правда? - спрашиваю я. - Что "правда"? - спрашивает мой брат. - Что ты веришь в любовь, - говорю я. - Ну конечно правда! Я говорю ему, что этого я от него не ожидал. - Так это что-нибудь меняет для тебя? - спрашивает он. Я говорю, что да. Я спрашиваю брата, чего в Нью-Йорке больше - содержания или формы. - Формы, - отвечает брат. А содержание я должен внести в нее сам. Я спрашиваю его, почему он считает, что поездка в Нью-Йорк пойдет мне на пользу. Он отвечает: - Новые места, новые мысли, перспектива. - Ты уверен насчет перспективы? - спрашиваю я. - На все сто. Секунда молчания. Брат спрашивает, удалось ли ему меня уговорить. - Да, - отвечаю я ему. - Ты меня уговорил. - Хорошего тебе перелета,- говорит брат. - Спасибо тебе, - говорю я в ответ. рентген Я полечу в Америку. Я согласился на это. Я долго гляжу на доску-колотилку. Взять ее с собой, наверное, означает проявить трусость. Вряд ли Нью-Йорк самое подходящее место для того, чтобы стучать по колышкам. Наверное, у ньюйоркцев принято как-то иначе давать выход своим эмоциям. Стоит ли там стучать по доске и изображать из себя круглого дурака! Но с другой стороны, я ведь не собираюсь изображать из себя умника, которому все будто бы нипочем. Это лучший способ сесть в лужу. Я пробую доску на вес. Она почти ничего не весит. Я же не обязан ее использовать. Зато если она будет лежать у меня в рюкзаке, это придаст мне больше уверенности. Достаточно знать, что она там. А если мне вдруг приспичит поколотить, она будет у меня под рукой. Можно, конечно, отправиться и без доски, а там, если будет позарез нужно, купить новую. Но это все же рискованно. Я ведь не знаю, какие позиции у фирмы "Брио" в Америке. Может быть, там вообще нет досок-колотилок. И тогда я рискую, что нечем будет притушить нахлынувшие эмоции. Кого, спрашивается, я обманываю, оставляя доску дома? Никого, кроме себя самого! Доска поедет со мной. Если город, действительно, так огромен, как я себе представляю, то мне наверняка потребуется дать выход лишним эмоциям. А кроме того, как здорово она будет выглядеть под рентгеновскими лучами в аэропорту! Возьму доску на радость таможенникам. Я собираю вещи. Трусы. Носки. Майки. Зубная щетка. Шорты. Фотоаппарат. Доска-колотилка. СМЫСЛ Осталось еще немного времени до отправления автобуса в аэропорт. Мы с Лизой лежим на траве в Дворцовом парке. Мы едим блины, которые напекла Лиза. Я спрашиваю у Лизы, как она думает - будет ли все в конце концов хорошо. Она спрашивает, какой смысл я вкладываю, когда говорю "в конце концов". - Если иметь в виду конец в прямом смысле, тогда, конечно, вряд ли все будет хорошо. А вообще это, конечно, вопрос веры, - говорит Лиза. - Верят ведь некоторые, что проживут несколько жизней или что попадут после смерти в какое-то замечательное место. Если же это в том смысле, что со временем, потом, мало-помалу все утрясется, тогда можно сказать, что, вполне вероятно, так и будет. Разумеется, все зависит еще и от того, что я подразумеваю под словом "хорошо". Лиза спрашивает меня, что я имею в виду. Я говорю, что сам не знаю. Я говорю, что, по-видимому, я хочу знать, устроится ли все мало-помалу. Мне не так уж много и надо. Но я хочу, чтобы мне было хорошо. Я хочу простой и доброй жизни, в которой будет много хороших часов и много радости. Лиза считает, что это для меня вполне достижимо. Я говорю, что как-то не могу ничему толком радоваться, пока чувствую, что бытие лишено смысла. - Слушай, может быть, лучше поменьше думать о смысле? - предлагает Лиза. - Нет, я так не могу. - Ну а как тогда быть с дружбой? - спрашивает Лиза. - Для нас с тобой дружба, например, не имеет смысла. - Верно, - соглашаюсь я. - Ну вот видишь! - говорит Лиза. Подъезжает мой автобус. Я фотографирую Лизу ее поляроидом. Я спрашиваю, будет ли она меня ждать. Она смеется и целует меня и говорит, чтобы я писал ей открытки. Я спрашиваю, не надоест ли ей, если я буду присылать по открытке каждый день. Она говорит, что нет. Но просит, чтобы я писал открытки, когда буду в каком-нибудь замечательном месте. Лучше всего - на крышах небоскребов. Я машу Лизе из окошка в конце автобуса. И ровно в ту секунду, когда она исчезает из виду, ее лицо начинает проступать на снимке. Так что я продолжаю ее видеть. МАНИФЕСТ Из аэропорта я звоню родителям и сообщаю им, что лечу в путешествие. Услышав, что я собрался в Америку, мама говорит только: "Как интересно!" - Счастливого пути! - желает она мне на прощание. Для папы этого мало. Он говорит, что если я согласен подождать часок, то он напишет манифест, чтобы я распространил его затем на улицах Нью-Йорка. В этом манифесте он хочет высказаться против всего того, что символизирует собой Америка: против ее глупости, против увлечения несбыточными мечтами, против ее внешней политики и культурного империализма. Он напишет всего одну страничку формата А4. Папа подозревает, что большинство американцев не имеет никакого понятия о том, как воспринимают Америку многие европейские интеллигенты. Папа хочет написать манифест, который заставит их призадуматься. Пускай это будет им наука. Я говорю, что мой самолет улетает через пятнадцать минут. Так что придется отложить манифест до следующего раза. N И вот я сижу в самолете. Я лечу в дальние края. Мне показывают фильм настолько скверный, что мне неловко за всех участников, и я думаю о том служащем компании, которому поручено отбирать фильмы для показа. Интересно, случайно ли он сделал неудачный выбор, или он просто глуп, и есть ли у него возлюбленная. Слева от меня возле окна сидит немка, она все время подсовывает мне коробочки с соком, который ей самой не хочется пить. Я выпил уже столько коробочек, что в следующий раз, если она предложит мне еще, я обязательно откажусь. Я снова читаю книгу Поля. После того как я написал ему письмо, она стала мне больше нравиться. У меня такое чувство, как будто между нами установились близкие отношения. Как будто мы хорошо знаем друг друга. Мы с Полем. Можем быть, в эту самую минуту он занят тем, что пишет мне ответ. Может быть, он говорит мне, чтобы я не беспокоился и все будет хорошо. Он пишет, что Земля окружена безвоздушным пространством. Она вращается вокруг своей оси. Она движется по орбите. С огромной скоростью. Наблюдая за Солнцем, мы можем рассчитать скорость вращения Земли. Кто-то когда-то постановил, что в полдень наступает двенадцать часов дня. Это относится к любой точке земли. Поэтому во многих местах часы показывают иное время, чем в Норвегии. Земля разделена на двадцать четыре часовых пояса. И мы условились считать время в пределах каждой зоны одинаковым. Иначе, отъехав на десять миль к востоку, нам уже пришлось бы переводить часы на четыре минуты вперед. Это значит, что часы в загородном домике моих родителей всегда шли бы на четыре минуты вперед по сравнению с часами на городской квартире. Чтение этой главы открыло мне глаза на то, что время в Нью-Йорке отличается от норвежского времени. В Нью-Йорке должно быть на шесть часов меньше. В каком-то смысле при переезде в Нью-Йорк я выигрываю шесть часов. Эта мысль вызывает чувство удовлетворения. Постараюсь употребить эти часы на что-нибудь приятное. С другой стороны, находясь на высоте десяти тысяч метров, я теряю приблизительно три миллиардных секунды в час. Перелет занимает восемь часов. Значит, я потеряю двадцать четыре миллиардных доли секунды. Сущий пустяк. Я говорю себе, что такой малостью можно пренебречь. Моя немецкая соседка предлагает мне коробочку сока. Я вежливо отказываюсь и для убедительности слегка похлопываю себя по животу, показывая, что не испытываю ни голода, ни жажды. Она ставит коробочку с соком на пол и надевает маску, которая закрывает глаза от света. Она собирается поспать. Я встаю и направляюсь в уборную. В очереди передо мной стоит итальянец. Я еще раньше обратил на него внимание. Он летит с двумя товарищами. Все трое в костюмах и все время снуют взад и вперед. Глядя на них, я чувствую, что тут что-то неладно. От этих людей не приходится ждать ничего хорошего. Я не боюсь летать на самолетах, по крайней мере техническая сторона не вызывает у меня беспокойства. Но вот людей я побаиваюсь. Никогда не знаешь, что они могут выкинуть. А в этих итальянцах определенно есть что-то подозрительное. У меня возникло опасение, что они задумали угон самолета. От улыбочек, которыми они обмениваются, мне как-то не по себе. Кажется, будто эти трое скрывают какую-то нехорошую тайну. Я знаю, что существует такая взрывчатка, которую нельзя обнаружить металлоискателем. Откуда мне знать - вдруг у них полные карманы этой взрывчатки! И наверняка они собираются предъявить какое-нибудь невыполнимое требование. Я уже бесповоротно убежден, что если они в доказательство серьезности своих намерений захотят прикончить кого-то из пассажиров, то выберут в жертву именно меня. Как же иначе! Возьмут и вышвырнут меня из самолета прямо над Атлантическим океаном. Мне хочется попросить стюардессу, чтобы она спела мне песенку, но не решаюсь и ограничиваюсь тем, что прошу ее принести мне порцию джина с тоником. Дальше Поль пишет, что Земля представляет собой атипичный объект во Вселенной. Большинство других объектов находятся в полном вакууме или окружены газовой оболочкой. И температурные условия на них совершенно немыслимые. Немного найдется таких объектов, где мы могли бы выжить. Еще он пишет, что и времена в большинстве случаев оказались бы неподходящими для нас. Тут следует очень сложная цепочка рассуждений, и я пытаюсь вникнуть в нее. Приблизительно десять процентов из всех когда-либо населявших землю людей живут в наше время. Это известно. Если предположить, что существование человечества продлится еще тысячи или миллионы лет, это будет означать, что мы представляем собой исключительное явление, поскольку живем в самом начале, а те, что будут жить после нас, будут более типичными его представителями, поскольку в их эпоху существование человека будет более обычным явлением, чем это было в наше время. Однако у нас нет никаких оснований считать себя исключительным явлением. Но если мы представляем собой типичный случай, то после нас мало кому достанется жить и, следовательно, близок конец существования человека. Поль предлагает мне проделать увлекательный мысленный эксперимент, над которым мне, однако, приходится изрядно попотеть. Он предлагает мне вообразить себе две урны с листочками, на которых написаны имена. В одной урне лежит десять листков, в другой - тысяча. На одном, и только одном листке написано мое имя. В которой из двух урн я полагаю наиболее вероятным найти листок с моим именем? Узнать это наверняка невозможно. Можно только гадать, но если основываться на вероятности, то у нас в пятьдесят раз больше шансов найти ее в урне, где лежит тысяча имен, чем в той, где их только десять, - так пишет Поль. Но вот мы начинаем вынимать листки, и на третьем листке из первой урны, в которой было всего десять именных листков, обнаруживается мое имя. То, что мое имя попалось в самом начале, гораздо вероятнее в том случае, если оно лежало в урне с десятью листками, чем если бы оно находилось в урне с тысячью листков. Если перенести все это на людей, которым когда-либо предстоит жить на земле, то, по расчетам Поля, вероятность того, что общая численность должна быть ограниченной и что конец недалек, составляет шестьдесят-семьдесят процентов. Хотя Поль и делает оговорку, что эти предположения носят умозрительный характер, однако меня охватывает неодолимое желание постучать по доске. Моя доска-колотилка находится надо мной на багажной полке. Она совсем рядом, но вокруг все пассажиры, кажется, спят. Я не решаюсь ее достать. Итальянцы тоже спят. Или притворяются. Между тем дело становится еще хуже. Поль привлекает аргументы биологического порядка. Это становится уже едва переносимым. Он говорит, что люди существуют, потому что на протяжении исторического развития возникало неизвестное число маловероятных случайностей. Чем больше число маловероятных случайностей, тем ближе конец. Если это число равно одному или двум, то время существования человечества по своей продолжительности точно совпадает со временем существования Солнца. Но если, как полагает большинство биологов, это число на самом деле выше, то продолжительность нашего существования должна быть значительно короче. Мы можем составить формулу, основанную на теории вероятности, и вычислить предполагаемую продолжительность существования человечества. Если в эволюции, которая привела к появлению нынешнего homo sapiens, участвует n маловероятных случайностей, а общая продолжительность существования нашего солнца составляет восемь миллиардов лет, то эту цифру нужно поделить на п + 1. Если п равняется миллиону, то гибели человечества следует ожидать через восемь тысяч лет. Надеюсь, что брат встретит меня в аэропорту, когда мы приземлимся. Мне что-то не хочется оставаться одному. ГОРОД Мне всюду мерещится "Эмпайр Стейт Билдинг". Весь день он мне мерещится, что бы я ни увидел. Но брат говорит, что мы его еще не видели. И опять я принял за "Эмпайр Стейт Билдинг" какое-то другое здание. Вот он - Нью-Йорк. Я предаюсь во власть впечатлений. Побывать здесь удивительно! Сколько себя помню, я всегда слышал об этом городе и даже видел его в кино. Сейчас я впервые убедился, что он существует на самом деле. Сюда приезжали отовсюду. Приезжали люди из скандинавских стран. От бедности. Со своими мечтами. Тут можно поймать удачу. Любой может тут поймать удачу. До сих пор. Может быть, и я поймаю здесь удачу. Заработаю много денег. Похоже, что американцы руководствуются в жизни простой теорией, которая сводится к тому, что два лучше, чем один, а три лучше, чем два, и т.д. Так, например, они считают, что иметь двести долларов лучше, чем сто. Умилительная теория! Вот мне опять показалось, что я вижу "Эмпайр Стейт Билдинг". Брат отрицательно качает головой. Ходя по улицам Нью-Йорка, я получаю невероятное множество впечатлений. Сколько впечатлений я способен переварить за один день? Импульсы от всех органов чувств уже выстраиваются в очередь. И некоторые так и не доходят до места назначения. Мозг не поспевает перерабатывать сигналы от глаз. Или от ушей. Или от носа. Однако отдельные впечатления я определенно выделяю среди прочих как более важные. Сам не знаю, каким образом я их сортирую, однако сортировка происходит. Я решил записывать только существенное. Сухой осадок. То, что я вспомню вечером перед сном. Мне кажется, что меня больше занимают очень крупные и очень мелкие вещи, чем то, что находится посередине. Это выясняется уже после первых часов пребывания в Нью-Йорке. Большей частью здесь сталкиваешься с громадными вещами. Взять хотя бы дома. Небоскребы. Они тут стоят повсюду. Крупные дома, что и говорить! У меня закрадывается подозрение, что тут замешаны соображения престижа. Наверное, сначала кто-то построил очень большой дом, затем его товарищ построил дом еще выше. И тут все остальные решили, что надо, черт возьми, строить дома, причем высокие. Неважно, что там будет внутри этих домов, главное - чтобы они были высокими. Чертовски высокими. По-видимому, из теории, которая гласит, что два лучше, чем один, как следствие вытекает, что большое лучше, чем маленькое, а высокое лучше, чем низкое. Идея, в общем, привлекательная и ведущая к успеху. Снаружи никогда не догадаешься, что скрывается в том или ином доме. Там может оказаться все, что угодно. Да так, наверное, и есть. Сегодня мне несколько раз показалось, что эти дома вообще ни для чего не используются. Что они стоят просто так. Мой брат читает мне то, что написано в путеводителе. Там сказано, что в этом районе расположен миллион контор. Он говорит мне, что в тех домах, которые мне показались никем не используемыми, находятся конторы. Я отвечаю, что этого нельзя знать наверняка. Легковые автомобили здесь большие. Грузовики - гигантские. У них такой вид, словно они специально сделаны для того, чтобы давить людей. Среди людей тоже много больших. Много толстяков. Их кроссовки стоптаны набок, оттого что под тяжестью избыточного веса у них стерлись и истончились подметки. Вот замеченные мною большие, длинные и высокие вещи: - дома, - легковые машины, - грузовики, - толстяки, - порции пиццы, - улицы, - рыбины, выставленные перед рыбным магазином, - плоды авокадо, - световая реклама, - парк, - часть собак, - кружки, из которых мой брат пьет в кафе кофе, - часть магазинов, - почтовые ящики. Вот что мне показалось маленьким: - места для парковки, - часть собак, - часть бананов, - шоколадки, - пластиковая ложечка, которую мне дали в придачу к стаканчику с мороженым. Я устал, но спать не хочется. Я трачу шесть часов, которые сэкономил, на прогулки по городу вместе с братом. Это потрясающе! Я чувствую дикую усталость, но зато все время что-то происходит. Ощущение как при высокой температуре. Искаженное восприятие звуков. Мы с братом поспорили, получился нелегкий разговор. Сначала все шло хорошо. Он встретил меня на летном поле, и мы обнялись. Мы отвезли мой багаж на квартиру и поболтали. Брат стал допытываться, как я себя чувствую. Я рассказал ему про свои мысли и тревоги и про свои маленькие развлечения. Он одобрил только одно - Лизу. Все остальное, на его взгляд, это сплошная ерунда. Он заявил, что и слушать не желает про часовые пояса, тысячные доли секунды и световые года. А также про Вселенную. "Думай, дескать, о чем тебе угодно, но держи это при себе!" На мой взгляд, это очень сурово. Он говорит, что так и подозревал, что я ношусь с подобными мыслями. Он потому и позвал меня в Нью-Йорк, чтобы отвлечь меня от этих мыслей. - Будем развлекаться, - говорит брат. Я нисколько не сомневаюсь, что он делает все с самыми лучшими намерениями, но все-таки мне кажется, что он заходит уж слишком далеко. Так, например, про доску-колотилку он и слышать не хочет. Никаких разговоров. Он говорит, что сломает ее, если застанет меня за этим занятием. Придется стучать тайком. Это унизительно. Ведь, как-никак, я все же взрослый человек. Не годится взрослому человеку стучать тайком. Я пытаюсь по-взрослому справляться со своими проблемами, а брат хочет мне помешать! Я думаю, что у него у самого есть проблемы со временем, он просто их еще не осознал. Однажды он тоже упрется в стену. И я позволю ему стучать по доске сколько его душе угодно. Тогда ему станет стыдно, что он не давал мне делать то, что мне было нужно. Я опять вообразил, что вижу "Эмпайр Стейт Билдинг". СОБАКА Мы живем в таком доме, где есть привратник и лифтер. И квартира очень симпатичная. Но тут есть собака. Собака живет в квартире. За ней должен прийти какой-то Дэвид. Дэвид должен был прийти еще вчера. Я ничего не смыслю в собаках. А мой брат боится собак. Нам страшно мешает собака в квартире. Собака - черная. Я дал ей корму и воды, но не знаю, сколько раз в день ее полагается кормить. А скоро пора ее выгуливать. Ее не выводили со вчерашнего дня, когда хозяева квартиры уехали в Нью-Орлеан - не то слушать там джаз, не то еще зачем-то. По поведению собаки видно, что ее пора выводить. Она не отходит от двери. Брат говорит, что выводить ее придется мне. Он боится. А я даже не знаю, как зовут собаку. Я пристегиваю к ошейнику черной собаки поводок и отправляюсь с ней на прогулку. Спускаясь на лифте, я спрашиваю у лифтера, разбирается ли он в собаках, но тот качает головой и говорит, что тут, мол, и разбираться нечего! Собака, наверное, сама знает, куда ей надо. И вот я иду по нью-йоркской улице с собакой. Собака тянет меня в южную сторону, к парку, который находится в нескольких кварталах от нашего дома. По дороге она все обнюхивает и время от времени останавливается, чтобы пописать. Она облила все, что только возможно. Вообще-то я никогда не мог понять, что люди видят в собаках. Обычно говорят, что собаки такие умные. Что у них развита интуиция и они могут предупредить о том, что еще только должно произойти. Они предупреждают об обвалах и несчастных случаях. Может быть, так оно и есть. Однако эта собака не производит впечатления особо одаренной. Пока что она меня еще ни разу ни о чем не предупредила. В парке собака совсем очумела. Завидев других собак, она принялась подскакивать и рваться с поводка, то есть повела себя, по-моему, совершенно иррационально. Я отхожу немного в сторонку от других собачников. Я не знаю, чего от меня ждет собака. Мне кажется, что все на меня смотрят. Ко мне направляется какая-то дама. Она тоже прогуливает собаку. Она сообщает мне, что моя собака и ее собака - закадычные друзья. Я отвечаю, что приехал из другой страны и впервые в жизни прогуливаю собаку. Я рассказываю ей, что даже не знаю, как эту собаку зовут. Дама говорит, что мою собаку зовут Оби и что в обращении с ней нужно проявлять твердость. - Easy, Obi*, - говорю я собаке. Я спрашиваю у дамы, сколько раз в день собаку нужно кормить и поить и что мне делать, если она захочет справить большие дела. Дама протягивает мне мешочек. Она спрашивает меня, разве я не получил инструкций, и я объясняю, что за собакой должен прийти какой-то Дэвид. Мы ждем его с минуты на минуту. Затем я по-английски обращаюсь к Оби. - Come on,* - говорю я ему и прощаюсь с дамой. Наконец Оби раскорячился, чтобы справить главные дела. На травке. По-моему, это отвратительно. Пока я прибираю за собакой и складываю ее какашки в мешочек, на меня смотрят дети и оглядываются бегающие трусцой взрослые. И вот я стою с мешочком собачьего дерьма. Дурацкое положение. Какая-то другая жизнь. Люди, наверное, принимают меня за ньюйоркца, выгуливающего свою собаку. Они думают, что я здесь живу, что у меня тут есть квартира и собака. Что я каждый божий день - до и после работы - подбираю собачьи какашки. От такой мысли голова идет кругом. Ведь раз я не владелец собаки и не живу в Нью-Йорке - это значит, что и другие люди могут быть совсем не теми, кого они из себя изображают. Это значит, что ничего невозможно знать наверняка. Столько людей! Они повсюду. На улицах, в парках, в магазинах, в небоскребах. Чем они занимаются? По внешнему виду никак нельзя узнать, чем они занимаются. Думаю, что они стараются, чтобы колесики вертелись и жизнь шла своим чередом. То есть делают точно то же самое, что и мы у себя в Норвегии и что делают люди по всему свету. Они стараются, чтобы все шло как следует и без сбоев. Я вижу этих людей, когда они из одного места направляются в другое, чтобы налаживать там какое-то дело. Повсюду что-то надо делать, чтобы все ладилось, причем самое разное. Надо, чтобы все ладилось в личной жизни, в семье, на работе, в дружеской компании, на местном уровне и, разумеется, также в глобальном плане. На свете очень много чего надо налаживать, чтобы дела шли как следует. И вот я, остановившись с собакой на каком-то перекрестке в восточной части Ман-хэттена, задумался вдруг о том, получится ли у меня тоже когда-нибудь наладить свои дела, чтобы все шло без сбоев. Сумею ли я с этим управиться? Не думаю, чтобы я был не такой, как все. У меня те же мечты. Я хочу, чтобы у меня была семья. Был бы дом. И почему бы мне этого не желать? Все этого желают. А когда все это у меня появится, я хочу, чтобы там все шло как следует. Я чувствую, что начинаю смотреть на всех этих людей с любовью. Я понимаю их. Понятно, зачем им нужно ходить по улицам: они идут туда, где им нужно быть. Надо, чтобы везде все ладилось. "Это наше общее дело,- подумалось мне.- Этого и будем держаться". Все будет хорошо. *Спокойно, Оби! (англ.) ** Ну пошли! (англ.) hopi Я пристал к брату: нельзя ли нам подняться на крышу "Эмпайр Стейт Билдинг". Он говорит, что мы сделаем это как-нибудь, когда будет солнечная погода и ясное небо. Мы все ходим и ходим. Мы смотрим на дома, людей и машины. На магазины. Мы заходим поесть и попить. Я купил целую гроздь малюсеньких бананчиков. Мы прошагали уже несколько миль и купили для меня новые башмаки, потому что в старой обуви я натер себе ноги. Было страшно больно. Теперь у меня ботинки фирмы "Найк". Туристские. Мой брат расплатился за них при помощи одной из своих кредитных карточек. Я всегда беру "Найк". И "Ливайс". Мне кажется, что они самые лучшие. Я действительно так думаю. И не собираюсь никогда переходить на другие марки. Видно, кто-то отлично сделал свою работу. Мой брат интересуется искусством. А я и не знал. Я очень многого не знал о брате. Все-таки здорово, что мы сейчас вместе. Несмотря на его порой излишнюю суровость. Мы отправились в СоХо1. Посмотреть галереи. Я разглядываю чертежи одного проекта, который мне очень нравится. Кто-то задумал установить колоссальное сооружение из бетона на разломе Сан-Андреас в Калифорнии. Это сооружение представляет собой скульптуру. Предполагается, что она должна быть восьмидесяти метров в длину и шестидесяти в ширину. И высотой в семь метров. Автор хочет построить ее из такого бетона, который считается самым стойким строительным материалом на свете. Вес монолита будет равен шестидесяти пяти тысячам тонн. Но грунт, на котором ее хотят установить, находится в движении. Он движется очень быстро. Бетонный монолит должен треснуть , и две его половины начнут расходится со скоростью шесть - девять сантиметров в год. Через сорок три миллиона лет западная половина монолита окажется там, где сейчас находится Аляска. Вот это искусство, которое ставит перед собой значительную цель! Такими и должны быть все проекты. В другой Галерее я наткнулся на папку, посвященную Эйзенштейну. Это была студенческая работа молодой художницы. Она перечитала множество материалов об Эйзенштейне, разыскала различные сведения и собрала из них папку, которая называется "The Einstein- papers". Я захотел ее купить. Она стоит двадцать долларов. Мой брат, конечно же, считает, что это ерунда. Он начинает меня отговаривать от покупки. Но Эйнштейн - мой друг. И покупаю папку. Брат качает головой. Вдруг брат показывает мне - вон там "Эмпайр Стейт Билдинг". И я вижу его.Он возвышается над окружающим ландшафтом. Верхние этажи освещены голубоватым светом. Я уговариваю брата отправиться туда. Прямо сейчас. Но у брата другие планы. Сейчас, мол, уже поздно. Он говорит, что пора возвращаься домой, посмотрим телевизор. Мы сидим и пьем пиво , а на экране телевизора какя-то дама говорит, чтобы я ей немедленно позвонил, если со мной призойдет несчастный случай, и, каким бы он не был - большим или маленьким, она поможет мне составить иск и получить деньги с виновников несчастного случая или с владельца участка, на территории которого произошел несчастный случай. Если послушать ее, это кажется проще простого. Перед сном я читаю в постели "The Einstein- papers". В папке лежит всего штук двадцать листков А4. Несколько картинок и кое где небольшой текст. Составительница папки, художница по имени Клэр, пишет, что Эйнштейн был очень хорошим человеком и горячо желал, чтобы наука служила на благо людям. У Эйнштейна , говорится там, были две главные цели в жизни. Первая состояла в том, чтобы вести простую жизнь. Вторая - в том, чтобы сформулироватьтеорию, которая объясняла бы основные законы природы и в конечном счете послужила бы к установлению всеобщего мира и справедливости для всех людей. Один листок представляет собой копию страницы рукописи, на которой Эйнштейн написал свою теорию. Я с почтением взял этот лист. Несколько слов и немного чисел. Может быть, здесь и сказано, что время не существует. Вот как выглядит этот лист: Самое лучшее в этой папке - фотография Эйнштейна с группой индейцев. Эйнштейн улыбается, и на голове у него красуется убор из перьев. Там написано, что Эйнштейн однажды сказал, что индейцы племени хопи лучше всех подготовлены к пониманию теории относительности. В их языке нет слова со значением "время" и отсутствуют понятия прошлого и будущего. У них нет линейного представления времени, индейцы хопи воспринимают время как кругообразное. Прошлое, настоящее и будущее существуют для них бок о бок. Вернувшись домой, я постараюсь узнать, нет ли в Осло землячества хопи и нельзя ли мне к нему примкнуть, хотя я не хопи по рождению. Перед тем как уснуть, я записываю то, что мне особенно запомнилось за первые три дня в Нью-Йорке: - мужчина в форменной куртке, выбежавший из здания, чтобы взять багаж у подъехавшей на такси элегантно одетой женщины; - четыре мальчугана азиатской наружности, игравшие в волейбол на лужайке парка; - человек, игравший на гитаре классическую музыку на одной из станций подземки; - закрытый для проезда участок улицы, огороженный из-за прорыва водопроводной сети; - витрина, наполненная надувными подушками; - крупный мужчина, говоривший по-русски, который поджаривал целую груду гамбургеров; - большая бутылка пива; - взрослый мужчина на роликах, едва не наехавший на женщину, а затем чуть было не попавший под машину; - ортодоксальный еврей в красных кроссовках и с плейером; - девушка, которая предлагала прохожим попробовать новый сорт жевательной резинки, говоря, что только сегодня резинка раздается бесплатно; - человек, который сидел с объявлением, на котором было написано, что у него нет денег и что у него ВИЧ-положительный анализ; - девушка, которая зашла в магазин и спросила продавщицу, как ее дела; - дама с солнечными очками в кафе, рассказывавшая своей приятельнице, как она проговорила с мужчиной до четырех часов ночи, и сказавшая, что на этот раз она, кажется, нашла настоящую любовь; - владелец ресторана, который, пока мы обедали, упражнялся на улице с клюшкой для гольфа; - длиннющий автомобиль с затемненными матовыми стеклами, сквозь которые нельзя было заглянуть внутрь; - китайский порножурнальчик, на обложке которого была изображена девушка, прикрывавшая рукой соски. *СоХо - район Манхэттена, известный художественными галереями и студиями. Не путать с Сохо - районом центрального Лондона, где сосредоточены французские и итальянские рестораны. Нью-йоркское название СоХо (SoHo) - это сокращение от South of Houston Street ("южнее Хьюстон-стрит").(Прим. ред.) I-800-PARKS Проснувшись, я обнаружил, что Оби скинул маленькие бананчики с кухонного стола и разбросал их по всей кухне. Я качаю головой, приговаривая: "Оби, Оби!" Дэвид все еще не показывался. А должен был прийти еще два дня назад. Кому-то придется выводить Оби на прогулку. Вести его приходится мне, Я надеваю новые ботинки фирмы "Найк". Мы с Оби выходим на улицу. Там идет дождь. У входа в парк вывешено объявление с телефонным номером, по которому можно звонить в случае, если у тебя возникают проблемы, связанные с парком. В каком-то смысле можно сказать, что Оби относится к числу этих проблем. Я записываю номер: "1-800-Parks" Если Дэвид не заберет сегодня Оби, я позвоню по этому номеру. Какой-то человек с собакой окликает меня издалека и спрашивает про Оби - кобель это или сука. У него явно сука, у которой сейчас течка. Тем не менее он отпустил ее бегать без поводка. Я кричу ему, что не знаю. Он смотрит на меня и качает головой. Он явно думает: "Вот чудик!" Навстречу идет еще один человек с собакой. Он говорит, что знает Оби. Он сообщает, что у Оби ускоренный обмен веществ и что мою собаку нужно кормить чаще, чем его пса. Это никчемная информация. Ведь он не сказал мне, как часто кормит собственную собаку. Зато он сообщил мне, что Оби - кобель. Я захватил с собой только один мешочек, поэтому, когда Оби уселся справлять свои дела во второй раз, это ставит меня в затруднительное положение. Он гадит прямо на тротуар. После того как он управился, мы с ним переходим на другую сторону улицы, как будто мы тут ни при чем. - Shame on you, Obi,- говорю я ему.- Bad dog*. Довольно странно прохаживаться по нью-йоркской улице с собакой. Однако благодаря этому я то и дело вижу что-нибудь в новой перспективе. Я сейчас так далеко от дома, в огромном городе. Столько людей! И только один - я. Единственное, что я могу знать в любой момент, - это о чем я сам думаю. Я не имею никакого представления, о чем думают другие. Кажется ли им космическое пространство громадным и страшным? Мне так кажется. Вспоминается ли им время от времени, как они были маленькими? Мне - да. Во что они верят? Я верю, что никто не должен быть один. Что нужно быть с кем-нибудь вместе. С друзьями. С любимыми. Я верю, что главное - это любить. Я верю, что это самое главное. Пока мой брат готовит завтрак, я пишу Лизе открытку. Вот что я пишу: "Привет, Лиза! До чего же огромен Нью-Йорк! У меня от него чувство, немного похожее на то, которое я испытываю при мысли о космосе. Такое чувство, как будто я освобождаюсь от ответственности. Как будто я ничего не могу и мне остается только одно - постараться хорошо провести время. Я вожу гулять пса, которого зовут Оби. У нас квартира в доме с привратником. Он носит форменную одежду и говорит: "How are you to-day, mister?"1 И я отвечаю: "Fine!"2 Брат не позволяет мне говорить о времени и о Вселенной. Мне не терпится снова увидеть тебя. Я ни разу не стучал по доске, с тех пор как мы не виделись. Я думаю, что главное - это любить". Я пошел опустить открытку, а когда вернулся, Оби уже не было в квартире. Без меня заходил Дэвид и забрал его. Значит, мне не придется звонить по номеру l-800-Parks. Я спрашиваю, что сказал Дэвид, и брат говорит, что почти ничего. Дэвид только выразил сожаление, что так долго не приходил, и спросил про бананчики, настоящие ли они. В Америке не сразу разберешься, какие фрукты валяются на полу - настоящие или пластиковые. За завтраком брат спрашивает меня, что я думаю. Насчет чего? - уточняю я. - В общем и целом, - отвечает брат. Я описываю ему, как только что все предстало передо мной в новой перспективе, и рассказываю, что Нью-Йорк для меня чем-то похож на космическое пространство, а самое главное - это любить. Брат кивает. Он спрашивает, не подумываю ли я том, что было бы лучше, если бы я размышлял немного поменьше. Я говорю ему, что подумывал и не раз, но это легче сказать, чем сделать. Брат говорит мне, что надо бы побольше заниматься тем, что дает непосредственные впечатления. - Чем, например? - спрашиваю я. - Играми, - говорит он мне и объявляет, чтобы сегодня я предоставил ему решать, что мы будем делать. - И что ты решил? - спрашиваю я. Он решил, что мы не будем думать, а будем много смеяться. - Пожалуйста, я не против, - говорю я. Как тебе не стыдно, Оби! Нехорошая собака! (англ.) Как себя чувствуете сегодня, мистер? (англ.) Отлично! (англ.) библиотека Мы сидим в нью-йоркской Публичной библиотеке. Мы пришли сюда по решению моего брата. Библиотека ничего себе. Большая. Людей видимо-невидимо. И дежурные, которые следят, чтобы посетители не выносили книг. Я смотрю журналы. В одном из номеров "Тайма" я увидел фотографию облака космического газа в каком-то месте Вселенной. Снимок сделан спутником, а в пояснительном тексте сказано, что облако находится на расстоянии нескольких триллионов километров от нас. Ладно, пусть так. Мой брат сидит за компьютером в другом конце зала. Я вижу, как он посмеивается. Вот он машет, подзывая меня к себе. Напротив устроился какой-то бездомный, он читает. Рядом на полу лежат его мешки. Не меньше пятнадцати. Одет он в настоящие отрепья. А между тем он читает книгу, которая называется "Economic science" *. Права была дама, которую я встретил в Осло в гостиничном лифте, когда она сказала, что в мире все на самом деле гораздо сложнее, чем мне кажется. Но мой брат - человек без лишних сложностей. Он подбирает с помощью компьютера список авторов, в фамилиях которых можно найти норвежские табуированные слова. Вот он набрал на экране крайне неприличное слово. Он все хохочет. У меня это вызывает чувство неловкости. Но когда компьютер выдает ответ, я тоже начинаю хохотать. Это ужасное ребячество, но замечательно весело. Я не мог удержаться от смеха. Я смеюсь, а сам озираюсь по сторонам. Надеюсь, что никто не заметит, чем мы тут заняты. Мы долго просидели за компьютером. Должно быть, больше часа. Впечатление было потрясающее. Давно я так долго не хохотал. Часто самое забавное заключалось в несоответствии между фамилией автора и серьезностью темы, о которой он пишет. Но иногда достаточно было просто увидеть, как на экране возникают слова. У меня такое чувство, точно мы кого-то разыграли. Мы с братом состязаемся в придумывании словечек. Среди них есть очень нехорошие. Вот кое-какие примеры из того, что мы тогда отыскали: /////////////////// Через некоторое время брат поднимается из-за стола, чтобы пойти и купить шоколадку. Я говорю ему, что сейчас закончу. - Вот только проверю еще парочку слов,- говорю я брату. Возможно, меня кольнула совесть за то, что мы только что развлекались, насмехаясь над другими людьми. Но теперь я выбираю слова попристойнее. Это уже не так смешно, но у меня появляется чувство, что я немного поправил дело, восстановив нарушенное равновесие. Вот что я нашел: ///////////////////// Мы снова бродим по огромному городу. Утро мы провели очень удачно. Пока мы были в библиотеке, у меня, кажется, не появилось ни единой мысли. Я просто смеялся. Я говорю брату, какой он молодчина, что принял такое хорошее решение. И вот мы подошли к "Эмпайр Стейт Бил-динг". Но дождь так и не перестал, и вместо того, чтобы подняться на лифте, проходим мимо. Я смотрю на это здание задрав голову. У него гигантская высота. Верхушки отсюда не видно. Но я знаю, что там наверху время идет немного быстрее. Я говорю это брату, но он отвечает, что все это чепуха. ПАРК Этот город сам наводит на мысли о большом и великом. Я вспоминаю книгу Поля. Она меня растревожила. Но ведь единственный вопрос, который действительно имеет значение" - это к чему идет дело: к лучшему или к худшему. Это имеет значение для меня и это имеет значение для всех других людей, для зверей и для мира в целом. А все остальное, насчет того что там будет через миллиард миллиардов лет, строго говоря, не имеет ко мне никакого отношения. Меня вдруг осенило это открытие. Это очень эгоистично, но меня гораздо больше волнует то, что может случиться на моем веку, чем то, что будет потом. При этой мысли я ощущаю огромное облегчение. Она приходит мне в голову в то время, когда мы с братом бросаем "летающую тарелку" в Центральном парке. Брат купил очень хорошую "тарелку", тяжелую и устойчивую в полете. Порой мне кажется, что я могу забросить ее как угодно далеко. Вот я бросаю. Вот мой брат ловит. Вот бросает мой брат. Я ловлю. Несколько минут назад один из нас закинул "тарелку" куда-то в кусты. Брат страшно увлечен. Он бежит во весь опор. Он подпрыгивает и изворачивается, чтобы поймать "летающую тарелку". Его азарт передается и мне. Я думаю, что никогда не перестану играть с такими вещами, которые можно бросать. Мне кажется, я верю в очищение души через игры и веселье. ГЛУПЕЕ ГЛУПОГО Уже вечер, и я чувствую, что наигрался сегодня и набегался до физического изнеможения. Я измотан, и мне хорошо. Совсем как бывало в детстве после наших лыжных походов. У меня даже вздулся пузырь на указательном пальце правой руки, так я натер ее, кидая "тарелку". Немного погодя я проколю пузырь, промою ранку и заклею пластырем. В шкафчике в ванной полно пластырей. Брат спрашивает, доволен ли я тем, как мы провели этот день, и я отвечаю "да". Я говорю ему, что завтра опять хочу играть. Он улыбается мне и хвалит: "Ты у меня молодец". Он говорит, что надо отвыкать от мрачных мыслей. - И брось ты наконец носиться с этим космосом,- говорит он мне. Он ставит передо мной купленную в японском ресторане еду и включает телевизор. Сегодня там рассказывают про паренька, который в школе был очень тощим. Девчонки не обращали на него внимания, а когда он вздумал пригласить на вечеринку девушку, которая считалась первой красавицей в классе, та отказалась с ним пойти. Но вот прошло несколько лет, и паренек совсем изменился. У него выросли усы и появились мускулы. Парень бегает по сцене и показывает свои бицепсы. Публика вопит от восторга. У парня теперь есть девушка, и она красивее, чем была первая красавица класса. И девушка, которая была в классе первой красавицей, тоже выходит на сцену. Теперь она раскаивается. Передача посвящена тому, что главное не то, как мы выглядим, а что у нас в душе. Сдается мне, что американцы все-таки не много глупее меня. Мой брат тоже так считает. А уж папа тем более. Вот что я видел сегодня: -чернокожего парня, который обругал свой велосипед "bitch"; -магазин, где продается пожарное снаряжение; -картину Дали с висящими всюду часами, которые стекают, как расплавленные; -двоих мужчин в еврейских шапочках, выскочивших из машины "скорой помощи"; - пятерых подростков в парке, у каждого из которых был свой кассетник. Они разговаривали друг с другом, но, наверное, никто никого не слышал, так как все заглушала музыка; - недостроенный небоскреб; - мальчика, курившего в парке наркотики; - ларек с таким количеством журналов, что я даже не смог их пересчитать; - пожилого небритого мужчину и совсем молоденькую женщину, которые, прислонившись друг к другу, спали на скамейке; - магазин, торгующий велосипедами, где был и мой любимый велосипед; - тщедушного старика с задравшимся на плечо галстуком, который закричал на автомобиль, ехавший на красный свет; - продавщицу в лавке, торгующей джинсами, которая маялась от безделья; - полицейского с пистолетом на велосипеде; - чернокожего мужчину, который выбивал ритм на пустом ведре, ящике из-под хлеба и противне. Он барабанил просто мастерски, и я дал ему денег; - прохожего, который на ходу пил кофе; - человека, который давал незнакомой девушке адрес в Париже; - фитнесс-центр, в котором люди занимались бегом трусцой на тренажерах и при этом глядели телевизор, в зале одновременно работало четыре экрана; - раскиданные по асфальту розы от брошенного букета; - мусорный ящик, набитый отрезанными поросячьими и коровьими ногами; - девчушку, которая бросала об стенку мячик, а рядом стоял ее папа и хвалил ее, какая она ловкая; - продавщицу, которая обиделась, когда я сказал, что просил шоколадное мороженое, а она дает мне ванильное. БЛИЗОСТЬ Я чувствую себя воспрянувшим. Впервые за долгое время у меня снова появилось такое чувство, что все может случиться. Сегодня я проснулся с мыслью о том, что все может случиться, что произойдет что-то необыкновенное - и притом обязательно хорошее. Такое чувство у меня бывало только в детстве. Может быть, так на меня подействовал этот город. А может быть, это благодаря моему брату. Одно время мне казалось, что он не такой симпатичный, как я. Нотеперь я уже так не думаю. Он отличный парень. Он желает мне только хорошего. В последние дни мы много были вместе и хорошо проводили время. Мы бросали "летающую тарелку" и бегали по траве. Мы разговаривали о том, как все было в детстве, и пришли к тому, что раньше все было иначе. Все вещи были тогда проще, крупнее, но главное - не такие, как сейчас. Кое-что было лучше, чем теперь, а кое-что хуже. Как считает мой брат, не стоит утверждать, что раньше все было лучше, - это тупиковый путь. Ему больше нравится слово "иначе". А сегодня вечером он у меня научился стучать по доске. Мы выключили телевизор и просто сидели и разговаривали. О девушках. Мой брат всегда говорил о них как-то расплывчато. С одной стороны, девушки ему нужны, а с другой - без них как бы и лучше. Я сказал, что так у него ничего не получится. Невозможно ведь, чтобы у тебя была девушка и в то же время чтобы ее не было. Если это возможно, то только при условии, чтобы она согласилась так же относиться к тебе: чтобы ты был у нее и в то же время чтобы тебя как бы и не было. Он рассказывал о своей последней девушке. Казалось уже, что все у них решено и оба согласны. Но тут мой брат передумал и все разрушил. И самое скверное, что он сам никак не может понять, почему он так поступил. Просто у него появилось такое чувство, когда ему стало казаться, что с другой девушкой все могло бы сложиться гораздо лучше. Все у них было о'кэй, но ему казалось, что могло бы быть еще лучше. С другой девушкой. И тогда он повернулся и ушел. А теперь он жалеет об этом. Дня не проходит без того, чтобы не пожалел. Рассказав это, он примолк и долго сидел молча и только качал головой. Мне стало его жалко. Я достал доску-колотилку и осторожно поставил перед ним. Затем я протянул ему молоток, и, когда он его взял, посмотрев на меня с вопросительным выражением, я молча кивнул. Тогда он начал стучать по доске. Он негромко заколачивал колышки, следуя какому-то сложному ритму, и не один раз перевернул доску. Ни он, ни я не сказали при этом ни слова. Пока брат стучал по доске, я чувствовал с ним необычайную близость. КИСКА Сегодня мы разошлись каждый сам по себе. Брат в одну сторону, я - в другую. Мы договорились встретиться попозже, а сейчас нам обоим захотелось побыть отдельно. Я сижу на скамейке и гляжу на людей. Мне нравится видеть, как много есть людей, кроме меня. Что их так много других. Я испытываю к ним нежность. Большинство ведь стараются как могут. Я тоже стараюсь как могу. Возможно, я видел многих, кому приходится не сладко. Бедных людей, людей печальных. Нам бы следовало быть добрее друг к другу, причем не только в Америке. Во всем мире людям надо быть добрее друг к другу. Вот я встаю и заговариваю с прохожими. Многие делают вид, что не замечают меня, но многие отвечают. Я спрашиваю у них, что для них имеет значение. Кто-то говорит: "Love"*. Кто-то: "Friends"**. Кто-то: "My family"***. Один говорит: "Music"****. Другой: "Cars"*****. Еще один: "Money"******, но я вижу, что он иронизирует. Один сказал: "Girls"*******. Двое сказали: "Boys"********. Некоторые называют сразу две вещи: "Friends and family"*********. Некоторые говорят, что не, знают. Я спрашиваю людей, думают ли они, что все в конце концов будет хорошо. Некоторые просто качают головой, услышав такой вопрос, но некоторые все же отвечают мне, из них половина отвечает "yes", а половина - "nо". Хотелось бы знать, насколько это репрезентативно для большинства населения. Я покупаю себе молочный коктейль и выпиваю его на ходу. Мои новые ботинки - это супер! "Найк" - это супер! В этом городе полно названий разных продуктов. Отчасти это так оттого, что всюду развешаны рекламные щиты, отчасти потому, что конторы многих фирм находятся здесь. Вот я прохожу мимо здания фирмы "Ролекс". Я спрашиваю охранника у входа, можно ли зайти и посмотреть на часы, но он говорит мне, что единственное, что тут есть, - это мастерская. Должно быть, это гигантская мастерская. Однако он вежлив со мной. Вероятно, по моему виду можно подумать, что-у меня есть средства, чтобы купить "ролекс". Однажды обратив внимание на рекламы, я стал замечать их повсюду. Это ужасно странно, но некоторые фирмы и продукты вызывают у меня чувство эмоциональной привязанности, а некоторые из них я даже люблю: - "Найк", - "Ливайс", - "Вольво", - "Снэпл", - "Рэй Бан", - "Брио", - "Никон", - "Сони", - "Финдус", - "Кэннондейл", - "Ролекс", - "Рема 1000", - "Кархарт", - "Колгейт", - Би-би-си, - "Бергхауз", - "Юниверсал Пикчерз", - "NRK", - "Уртекрам", - "Фэррис", - "Статойл", - "Эппл Макинтош", - "САС", - "Серландсчипс", - водка "Абсолют", - "Атомик", - "Фьелльревен", - "Соло", - "Банг & Олуфсен", - "Юропкар", - "Штюсси", - "Мэсси Фергюсон". Дело тут не только в рекламе. Некоторые из этих компаний производят продукцию, реклама которой мне никогда не встречалась. С ними у меня, сам не знаю почему, связано представление о чем-то хорошем. Некоторые мои симпатии определенно носят наследственный характер, как это, например, обстоит в случае с "Рема 1000". Мой папа любит "Рему 1000". Он всегда все покупает в этих магазинах. Даже свой спальный мешок. А вот "Статойл" и "Мэсси Ферпосон"? Это уж и не знаю, откуда идет. Может быть, у них такой талантливый маркетинг, что мне кажется, будто все пришло само собой, или дело в каких-то свойствах моей личности, которые заставляют меня отдавать особое предпочтение определенным именам и торговым маркам. Может быть, дело тут в том, что легче раз и навсегда определиться с выбором, чем всякий раз, когда надо что-то купить, оказываться перед умопомрачительным изобилием возможностей. Вряд ли мне когда-нибудь понадобится покупать трактор, но уж коли придется, то я возьму "Мэсси Фергюсон". Я просто констатирую факт. Я пишу открытку Лизе и спрашиваю ее, какой бы она купила трактор. Пока я сидел на скамейке, допивая молочный коктейль, мне вдруг пришла новая идея - коммерческая. Меня вдохновило на нее здешнее капиталистическое окружение. Моя идея касается особого вида телефонных услуг. Надо будет обстоятельно выяснить, каковы возможности основать такую службу. Это будет очень удобно. В большинстве случаев эти услуги бывают противными и малосимпатичными. Они апеллируют к темным сторонам нашей личности, к людям, подобным Кенту - моему нехорошему другу. Они апеллируют к нашим инстинктам, к нашему страху одиночества. А я хочу основать другого рода телефонную услугу. Хорошую. Для людей, которым требуется ненадолго отвлечься. На несколько минут почувствовать, что мир хорош. Я попрошу Берре напеть на магнитофон песенку про киску. Это славная песенка. Где ты, киска, пропадала? Свою маму навещала. Что ты делала там, киска? С молока слизала сливки. Ну а мама что сказала? Мама шлепок надавала. Ну а твой ответ каков? Мяу, не надо шлепаков! Я возьму номер на 829, в