дался бы животом,  если  бы  проглотил  хоть
слово.
     Весь этот маленький спектакль забавлял меня. Я знала,  что  именно  так
мужчины проводят свои совещания. Это было трио, в котором  из  трех  голосов
два  всегда  звучали  в   диссонанс.   А   магнитофонная   лента   терпеливо
запечатлевала все диссонансы. Сеппо Свин, нервно почесав свой багровый нос -
передовицу алкоголика, -  устремил  на  меня  очень  убедительный  взгляд  и
спросил:
     - Минна, как ты позволяешь этому негодному шалопаю, нарушителю законов,
поносить таким образом меня и директора Сяхля?
     - Это как раз то, что и я желал бы услышать от вас! - успел воскликнуть
вице-директор и тут же принялся грызть новый карандаш.
     - Судейский помощник Хююпия - мой поверенный  и  является  заместителем
директора многих моих предприятий, - ответила я ледяным тоном. - Как  юрист,
он, наверно, сам понимает, когда надо оскорблять и когда говорить правду.
     - Но, черт возьми, о чем же все-таки речь?  -  воскликнул  Сеппо  Свин,
приходя в ярость.
     - О твоей должности, - ответил Энсио Хююпия,  как  циник,  предлагающий
лысому расческу.
     - Это не входит в твою компетенцию!
     - Безусловно. Но это - компетенция моего шефа - госпожи Карлссон. Дело,
видите ли, в том, господа, что "ПОТС и К<sup>o</sup>"  с  некоторых  пор  оказалась  во
власти  банка.  Объединение  "Карлссон"  заинтересовалось  вашей   импортной
торговлей,  и  мой  шеф  поручил  мне  получше   ознакомиться   с   деловыми
возможностями вашей  прекрасной  фирмы.  В  настоящее  время  обстоятельства
приняли такой оборот,  что  фирма  "Поставщики  отличного  топлива.  Свин  и
Компания" на будущей неделе попросту вольется в объединение "Карлссон".
     Сеппо Свин  даже  не  пытался  скрыть  своего  потрясения,  однако  его
двоюродный брат, этот блестящий шут  делового  мира,  сумел  и  на  сей  раз
вывернуться. Он подошел ко мне со светлой улыбкой и умильно сказал:
     - Слияние  фирм,  разумеется,  никак  не  повлияет  на   наши   деловые
отношения? Теперь мы сможем продолжать  нашу  альтруистическую  деятельность
даже с большим рвением, нежели прежде. Мы знаем вас, госпожа Карлссон, а  вы
со своей стороны знаете генерального директора Свина и мою скромную персону.
     Именно такой реплики я и ждала, чтобы  получить  хоть  маленькое,  хоть
запоздалое удовлетворение за те душевные муки и притеснения, которые некогда
вытерпел Армас. Энсио Хююпия набросал для меня  финальную  речь,  которую  я
заблаговременно подрепетировала  и  выучила  наизусть.  Я  была  жестокой  и
садистичной - признаю это, - и, может быть, теперь, когда прошло много лет с
тех пор, мне даже чуточку стыдно, ибо в тот раз милосердие не предшествовало
суду  и  не  следовало  за  ним.  Я  выдвинула  требования,  не   подлежащие
обсуждению. Безоговорочная капитуляция! Директорство Сеппо  Свина  кончилось
немедленно. Когда я потом предложила ему место торгового агента  в  разъезд,
то сделала это отнюдь не из человеколюбивых соображений Симо  Сяхля  получил
отсрочку на две недели для того, чтобы  он  успел  вывезти  хлам  из  своего
кабинета. Ему я, к сожалению, не могла указать нового места работы. Ведь  он
был в своем  роде  законченным  и  совершенным  созданием  природы,  подобно
какой-нибудь бактерии, которая мгновенно приспособляется  к  любым  условиям
безделья. Ради сохранения столь чистой бактериальной  породы  его,  конечно,
можно было бы поместить в  какую-нибудь  идейную  организацию,  ну  хотя  бы
устроить консультантом в одну из гражданских организаций  Союза  альбиносов.
Но в тот момент он казался мне совершенно негодным к употреблению.  Честь  и
хвала его седым волосам, которые наконец-то стали покидать бесплодное место,
где они каким-то чудом так долго росли!
     Фирма  "Поставщики  отличного  топлива.  Свин  и  К<sup>o</sup>"  перешла  в   мою
собственность, и директором ее я назначила Энсио Хююпия. Потом  мы  изменили
название  фирмы,  что  было  необходимо   прежде   всего   из   эстетических
соображений. Общее число служащих объединения "Карлссон" приближалось уже  к
четыремстам, и порой меня одолевали сомнения, в состоянии ли я удерживать  в
руках все вожжи. Я начала страдать  бессонницей.  Рассудок  и  чувства  вели
между собой непрестанную, незатихающую холодную войну. Этой  двойственности,
казалось, не будет конца. Житейская драма продолжалась,  и  каждый  участник
ставил  себе  целью  как  можно  лучше  сыграть  свою  роль.  Посредственные
удовлетворялись лишь  одной,  привычно  серьезной  второстепенной  ролью,  а
личностям  выдающимся  приходилось   играть   утомительную,   двойную   роль
близнецов. Да, жизнь была действительно похожа на фильм, который только  раз
прокручивали до конца, а потом укладывали в ящик и относили в  сопровождении
печального шествия в вечный архив.
     О Симо Сяхля я долгое время ничего не слышала, но зато имя Сеппо  Свина
то и дело доносилось до моих ушей. По словам Энсио Хююпия, Сеппо Свин  около
полудня  съедал  дешевый  обед  в  народной  столовой  "Зланто",   а   затем
отправлялся к фешенебельному  отелю  "Кэмп"  ковырять  в  зубах  у  входа  в
ресторан.


        ГЛАВА ВОСЬМАЯ

        ВТОРОЕ ЗАМУЖЕСТВО

     Наступил  сентябрь  1939  года  Мальтузианцы,  которые  с  таким  жаром
доказывали, что население возрастает в геометрической прогрессии, тогда  как
продукты питания и средства к существованию  умножаются  лишь  в  прогрессии
арифметической, теперь испытывали, разумеется, счастье церковного  казначея,
наблюдая столь успешное вспомогательное прореживание,  производимое  войной,
эпидемиями и нищетой. Меня не интересовала политика, ибо те,  кто  занимался
ею, всегда оставляли после себя неоплаченные счета. Я  ненавидела  войну,  в
которой никто никогда не  побеждает.  Мне  не  нравились  все  эти  мундиры,
натянутые на живые колодки,  а  также  танки,  не  пригодные  для  перевозки
типографских красок, клейстера и каменного угля.
     Сложное международное положение смешало все мои планы. Вместо каменного
угля и кокса пришлось торговать дровами, а  вместо  добротного  клейстера  и
типографских красок  -  ужасными  эрзацами.  Я  непрерывно  переводила  свои
средства в иностранные банки, покупала золото, драгоценные украшения, ковры,
леса и новые связи. Однажды я вложила все мои свободные деньги - около  двух
миллионов марок - в восточные ковры. Через пять лет я продала их  за  восемь
миллионов. Я слепо следовала правилу Энсио Хююпия: ешь, пей и веселись,  ибо
завтра начнется пост! Столь же  слепо  я  подчинялась  указаниям  гороскопа,
который служил для меня вторым советником. Моя судьба была начертана в книге
звезд, но ложное толкование письмен этой книги  ввело  меня  в  заблуждение.
Всему виной оказались, вероятно, постоянная неуверенность, страх  и  нервное
переутомление, вызванное бессонницей. Ибо иначе я  вряд  ли  согласилась  бы
добровольно увеличить свою ответственность и уменьшить  свои  права.  Однако
именно это я и сделала, выйдя  в  середине  сентября  замуж,  причем  любовь
играла в нашей маленькой комедии лишь весьма второстепенную роль:  не  более
двух-трех реплик.
     Горный советник  Калле  Кананен  был  дважды  разведен  и  намерен  был
предпринять третью попытку. Мы были в течение года очень  близкими  деловыми
партнерами, впервые познакомившись на  званом  вечере  у  горного  советника
Карьюла, где я сделала  свое  миллионное  разоблачение.  И  ни  разу  мы  не
пытались обжулить друг друга. Взаимное недопонимание, как это обычно бывает,
привело нас к решению вступить в брак. Но, кроме  того,  я  еще  по-прежнему
верила в гороскоп. Загвоздка, видите ли, в том, что Калле Кананен был  Дева,
ходил носками внутрь, уверял, а порой доказывал на деле, что является чуткой
натурой, и с девственной непосредственностью изумлялся  похождениям  Одиссея
(но не своим собственным). Он был с виду  очень  веселый  человек,  седеющий
блондин, одевался всегда с иголочки и счастливо утаивал  некоторые  слабости
своей натуры. Мы были уже две недели женаты, когда я впервые  узнала  (и  то
лишь случайно) его  давнишний  порок:  он  ежедневно  заходил  в  кабак  для
испытания выносливости: пил стоя и контролировал при этом  свое  равновесие.
Если женщина обычно рассказывает о своем прошлом, как бы признаваясь, то муж
мой говорил о нем не  иначе,  как  хвастаясь.  Когда  хвастовство  достигало
невероятной степени, я могла  без  ошибки  сказать,  что  в  платяном  шкафу
спальни найдутся откупоренные коньячные бутылки.
     Мы забыли  совершить  свадебное  путешествие,  но  не  забыли  оформить
брачный контракт. И, в самом деле, последнее было гораздо важнее, ибо любовь
может быть общей, имущество же всегда  разумнее  держать  отдельно.  В  силу
этого мы завели у себя две бухгалтерские книги, где каждый из нас  вел  учет
своих расходов.
     Калле  Кананен  был  богат,  примерно  в  шесть  раз  богаче  меня.  Мы
обзавелись  общим  домом  на  Кулосаари,  но  правление  и   конторы   наших
предприятий оставались по-прежнему в  центре  города.  Мой  муж  пользовался
влиянием, имел массу друзей, хорошие связи  в  правительстве  и  целую  кучу
ловких советников. Но его политические убеждения  напоминали  чулки:  он  не
отличал левого от правого. Наш дом  не  был  мирным,  уютным  уголком,  куда
удаляются,  чтобы  вкушать  милое  семейное  счастье,  а  напоминал   скорее
неугомонный отель-ресторан, куда  непрестанно  стекались  гости,  принося  с
собой цветы, любезности, беспокойство и пустые головы. Тут  я  по-настоящему
узнала  многих  общественных   деятелей,   которые   никогда   не   избегали
публичности. Впрочем, от некоторых из них раньше и была какая-то польза. Все
светские люди восхищались нашим домом,  богато  издаваемые  женские  журналы
печатали отчеты и репортажи о наших приемах, а известные бульварные  газетки
сообщали о них скандальные новости.
     Первый месяц нашей брачной жизни прошел  в  бесполезной  общительности.
Если  бы  я  была  писательницей,  я  написала  бы  книгу  о  финской  лени,
общительности и пьянстве. Но, поскольку я была лишь  деловой  женщиной,  мне
приходилось искать другой выход. Я заявила мужу,  что  чаша  моего  терпения
переполнилась. Он ответил, как настоящий дипломат: он,  видите  ли,  никогда
раньше не слышал, чтобы общественный деятель уставал от общения с людьми.
     - Я ведь только старался доставить тебе удовольствие,  милая  Минна,  -
сказал он чистосердечно.  -  И,  конечно,  немного  тешил  свое  собственное
самолюбие; мне хотелось показать всем  друзьям  и  знакомым,  какая  у  меня
очаровательная жена.
     Он говорил со своей очаровательной женой очаровательно наивно -  в  тех
редких случаях, когда вообще говорил с ней. Обычно это происходило под утро,
когда расходились гости. Понемногу я стала понимать, что мое замужество было
смелым прыжком в темноту.  Калле  Кананен  был  не  первый  и  не  последний
мужчина, полагавший, что  женщина  не  остынет,  если  ее  укутать  дорогими
мехами. На свете нет холодных  женщин,  а  есть  только  тупые,  эгоистичные
мужчины,  неспособные  согреть  женщину.  Что  значили  для  меня  все   эти
торжества,  бальные  платья,  привычные  фразы,   хорошо   выполосканные   в
поверхностной пене цивилизации, все эти  обязательные  знакомства,  когда  я
стремилась иметь только дом и семью? Теперь дом для меня стал местом, где  я
заболевала настоящей тоской по дому. Мне  хотелось  переехать  в  гостиницу,
чтобы жить спокойнее.
     Некоторые люди живут ради любви, иные - ради пищи, а  другие  -  просто
живут. Именно последние и облюбовали наш  особняк  для  упражнений  в  своей
профессии. Бесчисленные советники, директора, министры, депутаты и  офицеры,
даже художники и писатели (память о них сохранилась и поныне, поскольку  они
оставили после себя груды неоплаченных счетов) - все чувствовали себя у  нас
как дома. И мой муж  всерьез  верил,  что  я  наслаждаюсь  их  обществом!  Я
поговорила с Энсио Хююпия. Он сказал сурово:
     - Хорошо, что у вас имеется брачный контракт. В третьем разделе  закона
о браке, глава первая, статья шестьдесят  восьмая,  специально  говорится  о
том, что лицо, состоящее в браке, может потребовать его расторжения, если  в
момент  бракосочетания  названное  лицо  пребывало  в  состоянии  временного
умопомешательства  или  в  ином  состоянии,  могущем  быть  приравненным   к
указанному, или в случае, когда названное лицо было приведено...
     - Перестань, милый человек! - перебила я. - Речь идет не о  расторжении
брака, а об утраченном домашнем покое.
     - Отлично. Закон и в этом случае наш бдительный слуга. Уголовный кодекс
признает нарушением домашнего  покоя,  когда  кто-либо,  не  имея  законного
основания,  против  воли  другого  лица  вторгается  в  жилище   последнего,
безразлично - в комнату ли, в дом, в усадьбу или  же  на  корабль;  а  также
независимо от того,  собственный  ли  то  дом  живущего  или  же  занимаемый
последним с разрешения хозяев либо по найму;  или  когда  вторгнувшийся  без
законного права не подчиняется приказу тех, кто  предлагает  ему  удалиться;
или без удобообъяснимой причины пробирается в дом и прячется где-либо внутри
последнего, - во  всех  перечисленных  случаях  нарушитель  домашнего  покоя
наказывается штрафом до пятисот марок или же тюремным заключением на срок не
более шести месяцев...
     - В тюрьму, лучше в тюрьму! - воскликнула я в восторге,  ибо  я  обычно
приходила  в  хорошее  настроение,  когда  Энсио  наизусть   цитировал   мне
отточенные параграфы уголовных  законов.  -  Единственное  средство  вернуть
утраченный домашний покой - это посадить их всех в тюрьму!
     Уголовный кодекс - хоть  он  и  был  приготовлен  из  самых  неприятных
элементов - дал  мне  смелость  возобновить  приятный  разговор  с  мужем  о
домашнем  покое.  Муж  необычайно  удивился,  точно  увидел,  как   собирают
милостыню в дамскую шляпку. Он сказал:
     - Но,  милая  Минна,  тебе  же  необходимо  войти  в  высшее  общество.
Одновременно и я завязываю новые связи. Связи, связи  -  именно  в  этом  мы
нуждаемся! Я уже четыре года поглядываю на портфель министра...
     - Это напоминает мне корсет, которым наслаждаешься больше всего  тогда,
когда видишь его на спинке стула.
     - Минна! До чего же ты зла.
     - У меня есть для этого все основания.
     - Ты  бываешь  просто  невежлива  с  гостями.  Не   выполняешь   прямых
обязанностей хозяйки.
     - Обязанности хозяйки! Это уж совершенно ни к чему, поскольку  в  нашем
домашнем ресторане все давно привыкли к самообслуживанию и  не  считают  это
проявлением моей невежливости.
     Нежный взор Калле затуманился. Он не мог относиться ко мне, как к своей
наемной рабыне, все капризы которой подлежат  исполнению.  Я  не  стала  его
наложницей ради пожизненной пенсии законной жены. Он  отлично  знал,  что  я
имела более тридцати  миллионов  марок  и  руководила  своими  коммерческими
предприятиями безупречно и что я была бы образцовой женой, если  бы  мне  не
приходилось одновременно служить приманкой для ловли выгодных знакомств.  Он
был женат третий раз (плоды его прежних браков дозревали на ниве  разводов),
но впервые женой его стала женщина, которая сама  принесла  в  дом  кое-что,
помимо   ненасытных   желаний   и   неудовлетворенных   потребностей.    Моя
самостоятельность и экономическая независимость  могли,  пожалуй,  неприятно
подействовать  на  человека,  который  привык  видеть  в  своих  женах  лишь
маленьких покорных самок.
     Жаркий словесный бой освежил атмосферу и прояснил обстановку.  В  конце
концов мы пришли к соглашению, которое напоминало перемирие: каждая  сторона
готовилась к новому решающему сражению. Но ведь именно так  поступали  в  то
время и великие державы. Могли ли  в  таком  случае  две  скромные  и  столь
различные человеческие души - две Девы - отступать от всеобщего правила? И в
самом деле, ведь никогда и нигде в мире два человека  не  бывают  совершенно
одинаковыми - в конечном же счете оба выигрывают от этого.
     Как бы то ни было, но приемы гостей в нашем доме стали реже хотя бы уже
по одной той  причине,  что  большинство  наших  богатых  знакомых  покинули
страну. Страх надвигающейся войны гнал их за границу, а те, кто  не  боялся,
попали на внеочередной военно-учебный сбор либо в больницу  по  поводу  язвы
желудка. Во всяком случае, я была рада,  что  получила  наконец  возможность
хоть два вечера в неделю проводить в мирной домашней обстановке. Правда, мой
муж всегда бывал изрядно пьян, но это уж следовало считать его  недостатком.
Он пил горькое  зелье,  поскольку  не  находил  для  него  никакого  другого
применения и поскольку, как он сам говорил, любил "крепкие напитки и  мягких
женщин". Последними словами он умышленно льстил мне, так как я начала  в  то
время заметно полнеть. Мне как раз исполнилось тридцать пять (я была  моложе
Калле на двадцать три года), и моя  наследственная  склонность  к  несколько
пикантной  полноте  женщин  эпохи  Ренессанса  стала  проявляться   довольно
отчетливо. Выйдя из ванны и  глядя  на  себя  в  зеркало,  я  замечала,  что
становлюсь похожей на заглавную букву "В". Но когда я принимала  решительные
меры, чтобы  похудеть,  мой  муж  становился  печальным.  Оказывается,  я  в
точности  соответствовала  его  идеалу.  Его  прежние  жены   были   тощими,
костлявыми, болезненного вида, а он вообще не  любил  оглядываться  назад  и
жить вчерашним днем.
     Несмотря на то грозное напряжение в мире, которое сказывалось во  всем,
порождая неуверенность, подавленность и страх, я  все  же  чувствовала  себя
счастливой. Муж был со  мною  предупредителен  и  порою  просто-таки  вполне
удовлетворял меня. Я позволяла ему спокойно выпивать, ибо он благодаря этому
держался на достаточно безопасном расстоянии от других  пороков.  Его  всюду
знали как веселого  компанейского  человека,  и  он,  видимо,  был  способен
разговаривать не только  о  металлической  промышленности  и  политике,  но,
вероятно, и кое о чем  другом.  Он  не  был  совершенно  поверхностен,  хотя
вернейшим  признаком  поверхностного  ума  человека  считают  постоянную   и
неудержимую готовность слова, когда  человеку,  мягко  выражаясь,  не  нужно
лезть за словом в карман. Часто я наслаждалась  тем,  как  он,  ловко  играя
словами, выпутывался из  затруднительного  положения.  Обычно  бог  посылает
женщине мужа, которого она хочет, чтобы дать ей  повод  к  раскаянию,  но  в
данном случае казалось, что сам господь бог ошибся. Я  действительно  начала
привязываться к мужу все более и более, хотя временами и  тосковала  о  ныне
покойном первом супруге.  Мой  активный  характер  воздействовал  на  Калле,
отсекая некоторые сучья предрассудков: муж мало-помалу  стал  замечать,  что
может любить и такую женщину, которая не  всегда  покоряется  воле  мужчины.
Если мужчина клянется, что  никогда  не  любил,  это  обычно  означает,  что
женщины были к нему слишком внимательны и слишком готовы исполнять  все  его
желания. Однажды октябрьским вечером, когда мы сидели вдвоем в его кабинете,
Калле так выразил свои чувства:
     - Минна, моему стилю совершенно не свойственна  поэзия,  даже  в  самой
начальной ее стадии. Но сейчас я хочу сказать тебе правду,  которая  чуточку
отдает поэтичностью: я люблю тебя...
     Я не сомневалась в его чувствах. Калле Кананен был  не  первый  финский
горный советник, с губ которого сорвалась эта всем  известная  и  бесконечно
зачитанная поэма. Ведь  у  мужчин  это  признание  служит  обычным  вежливым
приветствием женщине, которую они раньше никогда не встречали; оно срывается
у них с языка так же легко, как у пьяного матроса - ругательство. Оно ничего
не стоит, и все-таки мужчины сразу же думают о плате. Но, поскольку ничто не
понуждало моего мужа расходовать это признание  сейчас,  я  поверила  в  его
искренность. Кроме  того,  я  находила  вполне  естественным,  что  мой  муж
действительно любит меня. Я  была  молода,  способна,  достаточно  эротична,
физически в своем роде совершенна и не боялась никакой ответственности.
     Через неделю, в последних числах октября, когда мне пришлось поехать  в
Стокгольм, чтобы устроить кое-какие  валютные  дела,  я  почувствовала,  как
трудно мне расстаться с мужем даже на несколько дней. Калле провожал меня  в
дорогу, и мне казалось, что  я  заметила  в  его  глазах  искорку  душевного
волнения.
     Закончив все мои дела как можно скорее, я выехала обратно  на  два  дня
раньше, чем обещала. Мне хотелось сделать мужу сюрприз,  сократив  срок  его
тоскливого ожидания. Я знала, что он  нуждается  во  мне  каждую  минуту  и,
тоскуя, напивается до потери сознания. Это малодушие  ведь  так  свойственно
мужчинам! И все же они вечно говорят о своей храбрости!  Женщины,  напротив,
обычно прозаически правдивы - идет ли речь о цене шляпки, о боязни мышей или
о паническом страхе перед бактериями, уж не  говоря  о  сердечных  чувствах.
Зато воображение мужчины дает его мыслям полет, и они улетают  очень  далеко
от правды и реальной действительности. У него всегда  имеется  неисчерпаемая
тема для разговоров: его собственное "я"  и  все  то  удивительное,  что  он
сделал или собирается сделать. В компании собутыльников он находит так много
поводов для превознесения самого себя, что просто  не  успевает  размышлять,
подобно женщинам, о недостатках своих ближних или о заботах своих друзей.  Я
была совершенно уверена,  что  застану  мужа  в  гостиной,  посреди  веселой
компании приятелей, из которых каждый воображает себя чем-нибудь и никто  не
является ничем. Все окна нашего дома были затемнены, и нигде сквозь шторы не
просачивалось ни малейшей струйки света. Шофер внес мои чемоданы в переднюю.
Я достала подарки, приготовленные  для  мужа,  и  крадучись  направилась  во
внутренние комнаты. Дом был пуст. Значит, муж уехал от тоски в  какой-нибудь
ресторан. Навстречу мне вышла одна  полуглухая  кухарка.  Увидев  меня,  она
чего-то испугалась и расплакалась.
     - Хорошо, что госпожа наконец-то приехала домой, - тихонько всхлипывала
она.
     - Случилось какое-нибудь несчастье? - спросила я встревоженно.
     - Я ничего не могу сказать, ровно ничего...
     Она и не сказала больше ни слова, а только разревелась  еще  сильнее  и
убежала  в  свою  каморку.  Мой  покой  был  утрачен.  Воображение  рисовало
всевозможные  несчастья  и  неприятности.  Ситуация  напоминала  детективный
роман,  где  подозреваются  решительно  все,  кроме   читателя.   Я   нервно
расхаживала взад и вперед и  наконец,  измучившись,  позвонила  по  телефону
Энсио  Хююпия.  Этот  умник  тоже  нашел  только  один  способ  употребления
алкоголя, от которого почти лишился дара речи. Он ничего не мог  сообщить  о
моем муже, но его паузы казались мне многозначительными. Он был убежден, что
я говорила с ним из Стокгольма, и желал мне счастливо вернуться в Финляндию,
по возможности  быстрее.  Бросив  трубку,  я  с  горечью  подумала:  природа
совершила величайшую ошибку, сотворив мужчину!
     Как я была разочарована! Я представляла себе встречу совершенно  иначе.
Женщина никогда не может  почувствовать  полного  счастья,  пока  не  выйдет
замуж, - а тогда уже слишком поздно. Я стала открывать чемоданы, развешивать
платья по местам в гардеробной и готова была расплакаться.  Ведь  это  самое
простое, испытанное средство, оно быстро облегчает горе, хотя  и  прибавляет
морщинки вокруг глаз. Но  вдруг  меня  охватил  боевой  дух  законной  жены,
распростившейся с возрастом робкой неопытности: я не жалуюсь на  судьбу,  но
уж в постели я себя покажу!
     Охваченная гневом, я вбежала в спальню и зажгла свет. Не могу  сказать,
была ли я потрясена или  удивлена,  разочарована,  оглушена  или  подавлена,
поскольку недостаточно хорошо знаю  синонимы  финского  языка,  но  в  одном
только могу признаться: сердце мое начало бешено  стучать,  едва  я  бросила
взгляд на наше роскошное супружеское ложе и увидела на нем молодую  женщину,
которая спала  с  открытым  ртом  и  рассыпанными  по  подушке  волосами.  Я
попробовала разбудить ее, но она спала бесчувственным сном пьяного человека,
совершенно недосягаемая в своем  наркотическом  забытье.  Сначала  я  хотела
позвать полицию, затем скорую помощь и, наконец, дворника.  Однако,  обдумав
положение, я изменила свои планы: разделась и преспокойно улеглась  рядом  с
незнакомкой. Места хватило с  избытком,  и  потом  ведь  она  была  все-таки
женщина и, уж во всяком случае, не более скотское существо, чем пьяный  муж,
рядом  с  которым  я  засыпала  столько  раз.   Я   обратила   внимание   на
исключительную красоту ее лица. Она была  еще  очень  молода,  пожалуй,  лет
двадцати. Мне вспомнились слова, которые часто повторял муж: "Разумеется,  у
нас будут дети. Я ведь люблю детей, особенно девочек, когда  им  исполняется
двадцать лет..."
     Вот, однако, до чего довела моего  милого  супруга,  горного  советника
Калле Кананена, его искренняя любовь к детям! Мне уже не  нужно  рожать,  не
нужно бегать на приемы к гинекологам, измерять  ширину  таза.  Мой  муж  сам
нашел себе "ребеночка" и бросил на нашу супружескую постель  протрезвляться!
Я заплакала, мне хотелось разбить в кровь лицо этой спящей  женщины.  Такого
гнусного позора я никак не ожидала. Мне становилось ясно: мой  муж  вынужден
был разводиться с прежними женами лишь потому, что не мог изменять все время
одной и той же.
     Я вновь попыталась разбудить свою постельную компаньонку, но ее глубоко
обморочное  состояние  продолжалось.   Из   приоткрытого   ротика   вылетали
неприятные хрипы. Когда я прислушалась к этим  урчащим  звукам,  то  всерьез
поверила в дарвиновское эволюционное  учение.  Возможно,  она  была  из  тех
обыкновенных уличных млекопитающих, которые  думают  посредством  чувств,  а
чувствуют посредством чувствительных нервов,  расположенных  в  определенных
частях тела; они искренне верят, что любовь - это то же самое, что  щекотка,
а счастье не что иное,  как  сытый  желудок.  Постепенно  ко  мне  вернулось
спокойствие духа. Теперь я уже могла все анализировать холодно, без  эмоций.
Лживость мужчин - это не пустые сплетни. Еще Гейманс в свое  время  доказал,
что мужчины более  лживы,  нежели  женщины.  Число  абсолютно  верных  мужей
статистически  установить  невозможно,  поскольку  никогда  нельзя  доверять
сведениям, даваемым самими мужчинами.  Разрыв  отношений  между  мужчиной  и
женщиной происходит обычно вследствие лживости мужчины, поскольку женщина не
может ее бесконечно терпеть. Мужчина, как правило, бывает неверен, когда  не
находит в одной женщине полного  собрания  всех  достоинств  или  достаточно
увлекательных пороков.
     Время все сглаживает. Каждая минута казалась мне вечностью. Я больше не
могла  ненавидеть  даже  ту  женщину,  которая  спала  рядом.  Обычно   люди
состязаются: кто скорее  успеет  бросить  первый  камень.  Я  отказалась  от
подобных состязаний и лишь радовалась  тому,  что  имела  на  руках  брачный
контракт. Религия сделала большое дело, причислив  половую  жизнь  к  тяжким
грехам.
     Стояла глубокая ночь. Женщина пошевельнулась. Я взглянула на часы.  Уже
четыре часа лежала я рядом с ней и строила  всевозможные  предположения.  На
ней было так мало одежд, что она не смогла бы скрыть  даже  свое  изумление.
Она чуть-чуть приоткрыла глаза и начала инстинктивно  ощупью  искать  своего
друга. У нее были очень красивые, холеные руки -  просто  завидной  красоты.
Кончиками пальцев она погладила мое плечо и пробормотала что-то  непонятное.
Вдруг, спохватившись, она открыла глаза,  приподняла  голову  и  проговорила
запинаясь:
     - Калле... Э-э... Уй, ч-черт...
     Затем сразу закрыла глаза и стала тереть их  кулаками.  Наконец  она  с
трудом приподнялась, села и удивленно спросила:
     - Что это?.. Кто ты такая?
     - Тот же вопрос я хотела бы задать вам, - ответила я спокойно.
     Сознание возвращалось  к  ней  медленно,  но  по  мере  того,  как  оно
возвращалось, возрастало ее изумление.
     - Э, послушайте, скажите же, кто вы такая? Меня начинает всю трясти,  -
заговорила она на монотонном языке финских  кухарок  и  принялась  растирать
свои вольнодумные ляжки, на которых  виднелись  свежие  знаки  бесцеремонных
ласк.
     - Я хозяйка этого дома, - ответила я с достоинством. - Но вы кто такая?
     - А я хорошая приятельница Калле. Ну и ну, так ты, значит, хозяйка! А я
думала, что хозяйка - та глухая баба, что подавала ужин. Да, а  что  это  ты
пришла сюда спать? Или у вас такой обычай?
     - Да, это почти всеобщий обычай у тех, кто состоит в браке.
     - Где? В чем?
     Ей не следовало бы смеяться, потому что  смех  безобразил  ее  лицо,  и
вообще смеялась она грубо, что выявляло  ее  невоспитанность.  Она  беспечно
хлопнула меня по плечу и брякнула:
     - Слушай, нельзя ли нам на "ты"? Мне так легче разговаривать.
     - Как тебя зовут? - спросила я.
     - Марьюкка. Это немного глупое имя, но мужчинам оно нравится.
     - А меня...
     - Ну, говори, не стесняйся. Я же ничего против тебя не имею.
     - Меня зовут Минна.
     - Минна! Ты что, серьезно? Минна! Ой, ну надо  же!  Видно,  и  у  твоих
родителей был ералаш в голове, когда они такое имечко выдумали...
     Она потянулась, чтобы достать с ночного  столика  сигарету,  и  открыла
свою наготу. Даже рискуя разбудить в себе ревность, я не могла не  признать,
что она была необычайно красива. Ее нельзя было назвать падшей, ибо едва  ли
ей хоть раз в жизни случалось подняться. Это была в своем роде дикарка.  Она
знала, что лед холодный, что ветер больно хлещет, что иглы острые,  а  уксус
кислый, но она не знала того,  что  неприлично  лежать  в  постели  женатого
человека и курить хозяйские сигареты.
     - Не выношу, когда курят в кровати, - сказала я с  раздражением,  когда
она, закурив, снова бросилась в постель и легла на бок, повернувшись ко  мне
лицом.
     - Почему не выносишь? Калле ведь курит.
     - Я и ему не разрешаю.
     - Ну, скажи же мне, почему ты этого не одобряешь?
     - Потому что на полу может остаться пепел не только от табака, но и  от
тебя самой. Особенно когда ты в таком состоянии.
     - Я, конечно, не очень понимаю тебя. Ты выражаешься слишком благородно.
Ну, ладно уж, оставим это, чтобы не вышло ссоры. Я затянусь еще  только  два
разочка.
     Она погасила сигарету, окинула меня критическим взглядом и  спросила  с
явным сомнением:
     - Слушай, скажи мне, пожалуйста, как же ты можешь командовать Калле?  Я
и то не могу.
     - Могу, по праву. На то я и жена.
     Бедняжка вздрогнула и невольно прикрыла руками свою голую грудь.  Голос
ее задрожал.
     - Разве ты... слушай, разве ты жена Калле? Я хочу сказать, разве  Калле
женатый?
     - Да.
     Ее лицо исказилось почти до неузнаваемости. Маленькие  руки  сжались  в
кулачки, и она воскликнула, едва сдерживая слезы:
     - Вот свинья! Вот свинья... А я могла бы иметь другого. Лучше его...  И
моложе...
     И она разрыдалась совсем как человек, который вдруг с ужасом  замечает,
что, сам того не желая, все время говорил правду. Так и  мы,  две  обманутые
женщины, долгую минуту сидели молча и думали о правде жизни. Если определять
по учебнику логики, правда означает  лишь  тождественность  содержания  двух
предложений. Но  обычно  о  ней  говорят  бережно,  стараясь  экономить  ее,
поскольку она является большой резкостью. Не знаю, которая из нас была в  ту
минуту более безутешна и кого надо было  утешать.  Об  этом  можно  было  бы
написать роман, но он показался бы слишком неправдоподобным.
     Я молча приняла решение для себя и вновь с удовлетворением  подумала  о
нашем брачном договоре. Моя прямая  натура  никогда  не  согласилась  бы  на
переговоры и  компромиссы.  В  голове  у  меня  рождались  планы,  сразу  же
облекаясь в готовые формы. О нет, не настолько  я  дешевое  создание,  чтобы
диктовать условия и заниматься банальным  вымогательством.  Мой  муж  должен
будет дать удовлетворение за перенесенный мною позор, перечислив на мое  имя
по меньшей мере пятнадцать миллионов марок промышленными акциями.
     - Есть у тебя какая-нибудь специальность? - спросила  я  у  подруги  по
несчастью, которая начала понемногу успокаиваться, получив разрешение курить
в постели.
     - Есть, конечно. Я маникюрша. Хотя в данный момент я без места.
     Маникюрша - значит, в полном смысле работница  ручного  труда,  которая
зарабатывает свой хлеб, положив руку на руку. Теперь мне открылась тайна  ее
красивых и таких холеных рук. Она схватилась за голову,  растирая  виски,  и
громко простонала:
     - О господи! Я еще совсем на духу...
     - На духу?
     - Ну да, я имею в виду - в завязанном мешке.
     - Я что-то ничего не понимаю.
     - Не понимаешь? Ну, говорят еще - на косяке, на пружине  или,  как  еще
там, ну в общем, под парами. Я слишком много пила. Калле заливал мне прямо в
глотку. Он хотел, чтобы я окончательно дошла.
     Маленькая работница ручного трупа выглядела совсем несчастной.  Я  дала
ей порошок  от  головной  боли,  а  заодно  приняла  и  сама.  Она  спросила
сочувственно:
     - Ты тоже нализалась?
     - Нет, я не выношу алкоголя и табак едва терплю.
     - Ах, так ты, наверно, мормонка?
     - Нет, - ответила я, хотя и не поняла ее вопроса.
     Грешный человек не редкость на этом свете (ведь и ангелы не редкость  в
раю), поэтому я вовсе не имела склонности причислять эту маленькую маникюршу
к профессиональной категории  публичных  девиц.  В  моем  представлении  она
превратилась в чистую голубку, когда я узнала, как ловко обманул ее мой муж.
Девушке нравились маленькие украшения, красивые платья, пределом ее мечтаний
было супружеское ложе, на котором можно давать  и  брать  одновременно.  Все
серьезные мысли отскакивали от ее ума, в котором уживались  только  фантазии
вечного ребенка и вера в человеческую искренность.
     - Сколько тебе лет? - спросила я.
     - Скоро исполнится двадцать три.
     - Ты кажешься гораздо моложе.
     - А  это  мне  идет?  Я,  конечно,  Калле  сказала,  что   мне   только
девятнадцать. А тебе сколько?
     - Тридцать пять.
     - Не подумала  бы.  Ты  выглядишь  намного  моложе.  Послушай,  чем  ты
пользуешься, что у тебя кожа такая гладкая?
     - Собственно, ничем...
     - И  я  тоже.  Моя  бывшая  хозяйка  пользовалась  "муссоном".  Слушай,
скажи-ка мне откровенно: как, по-твоему, Калле хорош в постели?
     Я вздрогнула.  Меня  стала  раздражать  эта  беззастенчивая  прямота  и
откровенность девушки. И с какой стати она звала моего мужа по имени: Калле!
Возможно, муж надеялся, что я буду его первой любовью, я же со своей стороны
надеялась  быть  его  последним  увлечением.  Я  ничего   не   ответила   на
бесцеремонный  вопрос.  Только  сказала,  что  муж  мой  вообще  веселый   и
компанейский человек. Я попыталась занять  мысли  моей  собеседницы  другими
проблемами. Стала расспрашивать ее о родительском доме, о школе. Дома у  нее
не было, а от  пребывания  в  школе  она  сохранила  в  памяти  одни  только
переменки. Она была очень бесприютна, но  не  беспризорна.  У  нее  не  было
никаких внутренних препятствий или комплексов, усложняющих жизнь.
     - Ты давно знакома с горным советником? - спросила я.
     - О каком таком советнике ты говоришь?
     - Горный советник - мой муж.
     - Неужели Калле и вправду горный советник?
     - Да.
     - А он называл себя старым холостяком. Мужчинам никогда нельзя  верить.
Кстати, ведь горный советник это, кажется, очень важная шишка?
     Я не ответила. Некоторые знакомые  мне  "шишки"  были  такими  важными,
будто сами родили всех своих предков. Иногда бывает очень грустно  смотреть,
как они сорят деньгами, и сознавать, что не имеешь  никакой  возможности  им
помочь.
     Моя собеседница потеребила стеклянные бусы, висевшие у нее  на  шее,  и
сказала несколько опечаленно:
     - Нет, все-таки я и раньше знала благородных людей. Было время, за мной
увивался даже радиотелеграфист! Ах, черт возьми, такой красивый парень!
     - Отчего же вы не поженились?
     - Да вот, поди ж ты! Мне бы сразу и ковать, пока железо было горячо. Но
Яска как на грех оказался без работы, а я тогда еще только училась. Потом он
взял себе другую бабу - да какую безобразную! Ты бы посмотрела на эту  рожу,
на эту фигуру, кривые ноги, руки... Все-таки у мужиков часто бывает скверный
вкус.
     - Еще бы. У большинства из них вообще  нет  никакого  вкуса,  а  только
чувственность и охотничий инстинкт.
     - Да. Об этом я опять-таки ничего не знаю.
     К сожалению, она не знала и многого другого. Она только верила. Верила,
что, целуясь, можно спастись от одиночества, что первый поцелуй бывает  лишь
раз в жизни, но зато остается в памяти и после того, как  последний  поцелуй
позабудется; верила, что у женщин мысли меняются чаще, нежели у мужчин, -  и
потому они всегда чище, но ей  трудно  было  поверить,  что  мужчина  бывает
способен в один  вечер  обмануть  двух  женщин!  Я  пыталась  объяснить  ей,
разумеется, опираясь на свой собственный опыт, что мужчина - это своего рода
бродяга, его воображение всегда опережает действительность. Он весело  бежит
вперед, как бегут петли на чулке, который натянули на ногу в последний  раз.
Рай мужчины всегда у него перед глазами, зато ад  он  узнает  только  тогда,
когда уже не может пуститься на поиски новых приключений. Напротив,  женщина
всегда мечтает о том, чтобы минуты счастья длились вечно. Положение  женщины
изучалось научно, с помощью  статистических  методов,  и  полученные  данные
вполне убедительны; но в отношении мужчин любая статистика обнаруживала лишь
тот печальный  факт,  что  из  числа  людей,  которые  в  данный  момент  на
территории Финляндии состоят в браке, ровно половину составляют мужчины...
     - Ты не обижайся, но я  и  тут  чего-то  не  добираю,  -  перебила  моя
собеседница. - Я ведь очень мало ходила в школу. Но все-таки я бы  не  могла
сказать, что все мужчины такие невозможные. Иногда они приносят и радость...
     - Конечно! Иногда... Кстати, ты не ответила на мой вопрос, давно ли  ты
знакома с моим мужем?
     - Ай, разве я не сказала? С тех пор уже прошло... Да ты  не  вспыхивай!
Да, уже больше года, как мы встретились.
     - На улице?
     Мою ночную подругу это задело.
     - Ну,  нет.  Не  думай,  что  я  уж  совсем  такая.  Очень  нужно!   Мы
познакомились где-то в ресторане, и Калле тоже был сильно на взводе, у  него
даже носки сползли. А потом мы пошли в гостиницу - продолжать. Я  все  время
думала, что Калле священник.
     - Священник?
     - Да, он говорил так красиво. До него ни один  мужчина  не  говорил  со
мной так божественно красиво! Он все твердил, что мой живот - это алтарь,  а
груди точно орган... И еще много другого красивого, что только вообще  можно
сказать женщине. Но, конечно, все это было сплошное вранье...
     Она произнесла очень неприятное финское слово, которое, правда,  весьма
часто  встречается  в  нашей   молодой   художественной   прозе,   и   снова
расплакалась.
     - Да, возможно, это было не более чем вранье, -  вырвалось  у  меня  со
вздохом. - Как часто вы встречались в последнее время?
     - Раз или два в неделю. Большей частью днем, потому что у  меня  теперь
нет никакой работы и много свободного времени. И, ей-богу же, Калле  был  со
мною ужасно порядочный. Каждый раз он мне  что-нибудь  приносил,  но  вот  о
свадьбе никак не хотел говорить! Видишь ли, это у него было больное место.
     - Так оно всегда и бывает у женатых мужчин.
     - Да, но ведь он же мне говорил, что он старый холостяк.
     - У  старого  холостяка  жена  старая  дева,  и  у  них,  как  правило,
исключительно образцовые дети...
     - Вот как? Об этом я тоже ничего не знаю...
     Обстоятельства - не судьба и не провидение - прервали  наш  диалог.  Из
вестибюля донеслись громкие голоса  и  шум.  Я  вся  обратилась  в  слух,  а
миловидная полировщица ногтей устремила на меня свой вопрошающий взгляд.
     - Приехал муж, - сказала я спокойно.
     - Ага. Ну, сейчас тут начнется...
     - Оставайся на месте и не волнуйся, он обычно весьма милостив и щедр со
всеми своими любовницами.
     - А с тобой?
     - Сейчас увидим.


        x x x

     Я так долго и подробно рассказывала о  событиях  первой  половины  этой
ночи, потому что сплетни - эти неутомимые бегуны на длинные дистанции - даже
через много лет  совершенно  превратно  истолковывали  обстоятельства  моего
развода и поливали меня грязью. Я не считаю нужным теперь вдаваться  во  все
подробности, скажу лишь коротко, что для Энсио Хююпия, который взялся  вести
мое  бракоразводное  дело,  достаточным   основанием   послужили   следующие
обстоятельства:
     а) мой муж, горный советник Калле Кананен, поддерживал в течение  всего
периода  своего  третьего  брака  нежные  отношения   с   двадцатитрехлетней
маникюршей, о которой я рассказывала  выше,  а  также  с  двадцатидвухлетней
официанткой, о которой я не собираюсь ничего рассказывать, поскольку  они  с
маникюршей в духовном отношении были совершенными близнецами;
     б) мой муж изменил мне, приведя маникюршу в наш дом; затем  он  изменил
маникюрше, приведя в наш дом официантку, после чего  он,  проявив  трусость,
убежал, оставив двух незнакомых женщин на мое попечение;
     в)  женщины  были  готовы  подтвердить  под  присягой,  что   мой   муж
представился им холостяком - что, впрочем,  общераспространено  в  настоящее
время и даже не считается преступлением - и с помощью  подарков,  а  главное
обещаний жениться склонил  их,  каждую  в  отдельности,  к  интимной  связи,
которая, однако, не принесла радости  женщинам,  а  у  моего  мужа  породила
чувство неловкости, подобное душевному оцепенению.


        x x x

     Прошло два дня, прежде чем я освободилась от  маникюрши  и  официантки,
которые заключили между собой договор  о  дружбе  и  взаимопомощи.  Эти  две
маленькие ведьмы  отлично  владели  благородным  искусством  вымогательства.
Поскольку моего мужа не было дома, я оказалась его  поверенным  в  делах.  Я
уплатила обеим женщинам их арендную плату за месяц вперед, выдала каждой  на
два  месяца  кормовые  и  по  пять  тысяч  марок  компенсации  за   душевные
страдания - всего в сумме шестнадцать тысяч марок. Со своей  стороны  они  с
большой готовностью выдали мне расписки, каковые я  впоследствии  предъявила
мужу. Он выкупил у меня эти расписки довольно неохотно, утверждая, что  пять
тысяч за душевные страдания  -  это  несообразно  много,  поскольку  сам  он
полагал, что доставил обеим женщинам одни лишь приятные переживания.
     Люди,  совершая  безобразные  поступки,  прибегают  обычно  к  красивым
объяснениям; что касается моего мужа, то, вернувшись после блужданий  домой,
он даже не пытался приукрашивать свои поступки, а откровенно признал:
     - Положение самое позорное. Не могу ничего сказать в  свое  оправдание.
Ох, какие мы свиньи, мужчины...
     - Только не говори  во  множественном  числе:  "мы!",  -  сказала  я  с
омерзением.
     - Нет, нет, не буду. Признаюсь честно: я совершенный поросенок...
     - Лучше скажи, свинья, неоскопленный боров!
     - Как тебе угодно. Я жил, как свинья...
     - И впредь будешь жить не иначе. Но  я  больше  не  желаю  нянчиться  с
тобой. Я не родилась свинаркой...
     - Нет, конечно, хотя...
     - Что?!
     - Да... Видишь ли, мне думается, все жены в известном роде свинарки. Но
я хочу тебе сказать лишь одно, милая Минна:  ты  самая  прекрасная  из  всех
свинарок в мире!
     - Я увольняюсь.
     - Увольняешься? Что ты имеешь в виду? - спросил он, недоумевая.
     - Развод. Можешь жениться на своей маникюрше и  осчастливить  ее  мать,
которая находится в доме призрения. Энсио Хююпия ведет мое дело.
     Знаете, безопаснее дразнить собаку, чем мужчину: собака лает, а мужчина
напивается до чертиков и начинает обращаться со своей женой, как с собакой.
     Так  случилось  и  со  мной.  Мне  довелось  услышать,  что   я   самое
ограниченное, самое узколобое существо на свете, что я ханжа  в  шорах,  что
мне   следовало   быть   евангелисткой,   монахиней   или   вожатой   отряда
девочек-скаутов. Слушала я, слушала эти оскорбления, но в конце  концов  мое
терпение лопнуло, и я сделала ему хук левой рукой  в  область  диафрагмы.  Я
снова благословила американскую среднюю школу, в которой и девочки наряду  с
юношами проходят основательный курс обучения боксу. Как легко мне  удавалось
в известных ситуациях договариваться с мужчинами без мелочной и нудной  игры
словами, на которую мужчины так часто сбиваются! Калле Кананен  очень  любил
хвастать   своей   консервативностью.   Как   я   теперь   обнаружила,   его
консервативность являлась лишь следствием того, что он был слишком  труслив,
чтобы драться, и слишком толст, чтобы пускаться наутек. Правда, в  отношении
последнего я несколько ошиблась, ибо  после  первой  же  воздушной  бомбежки
Хельсинки Калле Кананен немедленно драпанул, проявив совершенно  неожиданную
резвость ног. Сначала он удрал в Швецию, а  оттуда  -  в  Соединенные  Штаты
Америки.  Говорят,  только  настоящая  леди   может   сделать   из   мужчины
джентльмена. Горный советник Калле Кананен все-таки был джентльменом, потому
что согласился дать мне развод на условиях, выдвинутых мною.
     Сразу после конца "зимней войны" наши опытные юристы принялись за  свое
излюбленное дело, и уже в мае 1940 года я снова стала свободной. Моя  вторая
попытка стать женой человека,  рожденного  под  знаком  Девы,  принесла  мне
четырнадцать миллионов марок в промышленных  акциях  и  роскошную  виллу  на
Кулосаари.
     Устаревшая и глупая условность не разрешает высказывать  всю  правду  о
мужчинах. Женщина не должна, мол, ничего знать о них, а если она  что-нибудь
знает да скажет, то это  сейчас  же  назовут  ложью  и  коварством!  Женское
коварство выдумали поэты,  ибо  они  являются  лучшими  выдумщиками,  нежели
ученые. И все же нам приходится время от времени признавать, что  недостаток
естественной  и  врожденной  лживости  и  лукавства   является   худшим   из
препятствий на пути к полной победе женских интересов.


        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

        АМЕРИКАНСКАЯ ПОМОЩЬ

     Годы войны были для меня, как и  для  большинства  людей  моего  круга,
периодом продолжающейся борьбы за дом, удобства и деньги. Часть  предприятий
концерна "Карлссон" пришлось закрыть из-за недостатка рабочей силы. В то  же
время компания основала новые промышленные предприятия, которые работали  на
благо общества за  счет  общественных  средств.  Хорошим  и  спокойным  было
положение владельца лесов, в распоряжении которого к тому же имелась готовая
организация,  пригодная  для  использования   в   системе   государственного
рационирования. Поставка дров и газогенераторных чурок потребителям и многим
общественным учреждениям была  тем  делом,  благодаря  которому  я  получила
несколько высоких орденов, новые связи, отменные прибыли, а также право быть
на "ты" с министрами и генералами. Торговля  в  условиях  рационирования  не
требовала  рекламы,  и  я  совершенно  прекратила  рекламную   деятельность,
поглощавшую значительные средства. Поэта Хеймонена, в  свое  время  блестяще
обеспечившего рекламу знаменитой системы ПУ, пришлось уволить вместе  с  его
четырьмя помощниками. Благодаря моим связям  я  спасла  их  от  фронта,  где
свирепствовала смерть,  и  сберегла  для  церкви  и  отечества.  В  качестве
ополченцев они были зачислены в Государственное информационное бюро, где  им
сразу же присвоили звания военных чиновников и дали целую кучу звезд.
     Энсио  Хююпия  тем  более  не  пришлось  становиться  под  ружье.   Его
прикомандировали  к  тыловому  управлению  в  качестве  начальника  объекта,
который назывался Топливным отделом компании "Карлссон". Он тоже получил  от
войны большие выгоды, как  и  многие  другие  предприимчивые  люди,  имевшие
возможность спокойно заниматься куплей и продажей. Он изобретал все новые  и
новые эрзацы, и производство их официально  доверялось  нашим  предприятиям.
Все  взрослые   читатели,   вероятно,   помнят   высшие   достижения   нашей
промышленности эрзацев: бумажное постельное и нательное белье,  великолепный
пудинг-концентрат   "пим-пам"   (сырьем   для   него   служила   целлюлоза),
изготовленные из дерева универсальные домашние хозяйственные приспособления,
которые можно было с равным успехом попользовать в качестве ткацкого станка,
швейной машины,  походной  кровати,  детской  колясочки  или  сервировочного
столика. Все это была продукция компании "Карлссон", о производстве  которой
денно и нощно пеклись министерство народного обеспечения, управление обороны
и лично вице-директор компании Энсио Хююпия.
     По окончании войны я с удивлением услыхала, что мной оказаны неоценимые
услуги  отечеству  в  развитии  промышленности  эрзацев.   Мне   ничего   не
оставалось, как только покорно согласиться. Жизнь есть комедия для тех,  кто
думает, и трагедия для тех,  кто  чувствует.  Конечно,  я  испытала  большое
удовлетворение оттого, что бюрократическая машина, возглавляемая  мужчинами,
выразила признание женщине. Американец Менккен был, пожалуй, все-таки  прав,
предположив лет тридцать назад, что иногда и у мужчин бывают мозги. На  моей
любимой родине (в Соединенных Штатах), где  господствуют  женщины,  гипотеза
Менккена была принята с большим удовлетворением, однако  в  Европе  над  ней
презрительно посмеивались, особенно в Финляндии, где самовлюбленные болваны,
полагающие, что они-то и есть венец творения, отводили женщине место лишь на
кухне и у колыбели. Еще обаятельный Боккаччо указывал, что женский ум  может
успешно состязаться с умом мужским и даже одерживать над ним победу. Женщина
эпохи Возрождения считала большой честью, когда кто-нибудь умно говорил о ее
мужественном уме и характере. Неужели  же  в  Финляндию  Возрождение  пришло
только во время второй мировой войны, когда заметили  наконец,  что  женщина
способна кое на что побольше и поважнее, чем  подносить  кирпичи  да  рожать
мужчинам детей! Во всяком случае, мне казалось, что  в  трудные  годы  войны
высокопоставленные чиновники, видимо, весьма  прилежно  читали  "Декамерон",
ибо иначе вряд ли они догадались бы столь  горячо  просить  у  меня  помощи,
оказывая женщине  такое  доверие.  Один  из  министров  тогдашнего  финского
правительства, совершенно отбросив древние предрассудки монашеской теологии,
пригласил меня на прием  и  обратился  ко  мне  с  просьбой  о  помощи.  Он,
вероятно,  откуда-то  узнал,  что  быть  человеком  -  это  много,  но  быть
женщиной - еще больше, особенно  если  женщина  своей  деятельностью  сумела
составить себе весьма приличное состояние и приобрести важные связи. Начав с
комплиментов  моей  внешности,   знанию   языков   и   моему   американскому
происхождению, он затем перешел на торжественный тон:
     - Мадам, я постараюсь употребить все свое влияние, чтобы вас  наградили
высшим орденом, какого в нашей стране когда-либо удостаивалась женщина.
     Он обратил ко  мне  вопросительный  взгляд,  благосклонно  ожидая  моей
горячей благодарности. Я ответила честно:
     - Мне не особенно нравятся высокие ордена, поскольку я могу надевать их
лишь в высокоторжественных случаях. Я бы предпочла такое украшение,  которое
можно носить с обычным платьем. Но только не ожерелья: у меня их и без  того
слишком много.
     Может  быть,  он  подумал,  что  я  типичная  выскочка   военных   лет,
капиталистка  американского  образца  или  же  чистокровный  экземпляр  homo
stultus, пользующийся очень  плоской  теорией:  ты  -  мне,  я  -  тебе.  Он
улыбнулся про себя, пососал свой  большой  палец,  как  ребенок,  когда  его
пробуют отнять от материнской груди, и снова прикинулся необычайно щедрым:
     - А кроме того, мадам,  у  меня  имеется  для  вас  и  другое  приятное
сообщение: я собираюсь на  днях  ходатайствовать  перед  президентом  нашего
государства о присвоении вам почетного звания экономической советницы.
     - Дает ли  это  звание  право  на  пенсию?  -  спросила  я  без  всяких
околичностей.
     - К сожалению, нет, но  обычная  пошлина  за  присвоение  титула  будет
уплачена из общественных средств...
     - Может быть, лучше поберечь общественные средства?
     - Вы так думаете?
     - Конечно.
     Я уже привыкла к тому, что любое мое  слово,  сказанное  мужчинам,  они
непременно  повернут  против  меня.  Но  этот  господин  явился  неожиданным
исключением. Он стал  превозносить  мой  социальный  образ  мышления  и  мою
благородную готовность к самопожертвованию, а затем в конце концов приступил
к делу, ради которого, собственно, он и затеял весь разговор:
     - Мадам, общество снова  нуждается  в  вашей  помощи.  В  стране  царит
великая нужда. Всем нам угрожает голод.
     - Господин министр, - сказала я с искренней жалостью, -  разрешите  мне
помочь вам? Я могла бы доставлять вам кофе, сахар,  масло,  муку,  фруктовые
консервы, табак - собственно, все, что вам потребуется. Но,  разумеется,  по
повышенной цене.
     Он посмотрел мне прямо в глаза,  опасливо  направился  к  двери,  чтобы
проверить, не подслушивает ли нас кто-нибудь, и, вернувшись, сказал шепотом:
     - Мадам, ваше предложение меня интересует. Все прочее у  меня  имеется,
но вот кофе я хотел бы получить несколько кило...
     - Так ведь его можно купить в магазинах.
     - В магазинах? - удивился он.
     - Ну да, точно  так  же,  как  и  все  другие  деликатесы.  Их  продают
свободно: это разрешено с условием, чтобы сверхприбыль  от  продажи  шла  на
благотворительные цели. Потому-то на эти продукты цены так  высоки.  На  той
неделе в наш порт прибывает пароход, груженный восточной халвой -  ее  будут
продавать с разрешения министерства в пользу мусульманских детей, не имеющих
отцов. Одновременно в магазины поступит новая партия кофе, сушеных  фруктов,
папирос, французских противозачаточных средств, женского белья,  каракулевых
манто, конфет, игрушек и валенок,  которые  будут  свободно  продаваться  по
спекулятивным ценам в пользу оспенных больных, потерявших форму спортсменов,
а также полковничьих вдов и внебрачных детей бывших министров.  Стало  быть,
как  видите,  в  товарах  недостатка  нет,  не  хватает  лишь  покупательной
способности.
     - Вы  правы,  мадам.  Совершенно  верно:   не   хватает   покупательной
способности! Много ли сделаешь на одно министерское  жалованье?..  Едва-едва
удается наскрести, чтобы отоварить карточки...
     Я почувствовала жалость к человеку, вполне  естественную  жалость.  Он,
видимо, совершенно потерял собственный  характер,  получив  взамен  характер
жены, так что теперь единственной основой его авторитета служила  непомерная
величина министерского письменного стола. Внезапно он встрепенулся, вспомнив
о своем служебном долге.
     - Мадам, поскольку речь зашла о благотворительности, я изложу вам дело,
ради которого, собственно, я  и  решил  побеспокоить  вас.  В  нашей  стране
насчитывается почти четыре миллиона жителей, которые не в состоянии покупать
товары, продаваемые с благотворительными целями. Этим  людям  кто-то  должен
помочь. Я обсуждал положение с некоторыми из моих коллег, и все они  в  один
голос назвали вас. Вы чистокровная американка, хотя и получили двадцать  три
года назад финское гражданство. Вы можете сослужить большую службу стране, и
потому я прошу вас оказать нам любезность и ответить на  следующие  вопросы:
а) не  согласитесь  ли  вы,  чтобы  вас  послали  в  Соединенные  Штаты  для
организации там сбора пожертвований в  пользу  Финляндии?  б)  когда  бы  вы
смогли выехать  и  каковы  ваши  условия?  в)  будут  ли  у  вас  какие-либо
дополнительные пожелания?
     Я  ответила,  что  мне  потребуется  несколько  дней  на   размышления.
Высокопоставленный проситель продолжал:
     - Я уверен, что вы в любом случае способны найти множество  действенных
решений и оригинальных идей. Это и позволяет вам справляться с  трудностями.
По вполне понятным причинам мы не можем послать вас в качестве  официального
представителя. Мы назовем вас "посланцем доброй воли".
     - Отличная  выдумка.  Поскольку  послом   обычно   бывает   честный   и
пользующийся доброй славой мужчина, которого направляют за границу лгать...
     Мое замечание ему не понравилось, так как он, видимо,  привык  к  тому,
чтобы у женщины душа была открыта нараспашку, а рот  -  на  замке.  Все  же,
несмотря на охватившее его мелкое раздражение, министр продолжал разговор  в
любезном тоне. Он знал, что надкусив яблоко, всегда приятнее увидеть  в  нем
целого червяка, чем половинку его. Итак, ему удалось уговорить меня  принять
эту миссию, в результате которой американские финны с  увлечением  принялись
чистить свои чердаки.  Поскольку  стоял  вопрос  о  благотворительности,  ее
объектом явилась прежде всего я сама. Мне обеспечили  бесплатный  проезд  на
родину, дали изрядные  деньги  на  представительство  и  предоставили  массу
других выгод за счет общества. Было рискованно оставлять  руководство  всеми
моими делами в руках одного лишь Энсио Хююпия, хотя он и успешно  работал  в
течение многих лет  как  мой  энергичный,  предприимчивый  компаньон.  Я  не
сомневалась в его честности  (преуспевающий  юрист  всегда  честен),  но  не
надеялась на его силу воли,  которую  подтачивало  все  более  развивавшееся
пристрастие к вину. Как все  известные  и  признанные  алкоголики,  он  тоже
начинал страдать манией величия: водрузил у себя в кабинете самый большой  в
Финляндии письменный стол и трижды в год заказывал у художника свой портрет.
Он строил воздушные замки, в которые никому не следовало бы переселяться,  и
время от времени рассуждал о боге, как о  своем  близком  сослуживце.  Перед
отъездом я оставила ему кучу деловых распоряжений, добросовестно  записанных
им в книжечку, и всячески взывала к его солидности.  Я  знала,  что  мужчина
тает, когда женщина хвалит его силу, и  потому  нарочно  нажала  именно  эту
педаль.
     - За  протекшие  годы  ты  оказал   значительные   услуги   объединению
"Карлссон", а тем самым и мне. Ты обнаружил преданность как в малом, так и в
большом. Поэтому я отправляюсь в пятинедельную поездку со спокойной душой.
     Энсио Хююпия долго не  мог  выговорить  ни  слова.  Затем  он  медленно
произнес:
     - До чего же красиво ты говоришь обо мне, Минна. Совершенно так, как  о
покойнике.  Позабудь  тревоги,  сказал  поэт.  Я,  конечно,  буду  исполнять
возложенные на меня  обязанности  добросовестно  и  в  духе  лучших  деловых
традиций. В случае же необходимости сумею прибегнуть к защите закона.
     Он ласково погладил лежавший на письменном столе свод законов и сказал:
     - Вот образцовое произведение литературы, которое до сих пор все еще не
экранизировано!
     Он сам рассмеялся над своей остротой, что вообще характерно для мужчин,
и пытался меня тоже заразить весельем. Как сказала  американская  кинозвезда
Ника Тутти: "Смейся - и другие присоединятся к твоему веселью; плачь - и  ты
многим испортишь отличную окраску ресниц!"
     Я не стала делать ни того, ни другого, а лишь  передала  ему  ключи  от
своего кабинета и попрощалась.


        x x x

     Пятого ноября 1945 года, после двадцатитрехлетней разлуки я прибыла  на
родину, в Соединенные Штаты. Все эти годы я была  верна  гороскопу,  который
предписывал мне искать в чужой стране  мужа,  рожденного  под  знаком  Девы,
чтобы обрести счастье и богатство. За два  десятилетия  передо  мной  прошла
целая толпа мужчин-Дев, было у меня даже два законных супруга,  и  богатство
тоже пришло, а вот счастье я все еще продолжала искать. Может быть,  счастье
моей жизни в том и состоит, чтобы непрерывно искать?
     Я совсем забыла рассказать о моей матери, которая тоже все время искала
свое счастье. Полтора десятка лет назад она вернулась в Америку, вышла замуж
за висконсинского фермера, во время войны переехала во Флориду, развелась  и
снова вышла замуж за шофера, который был моложе ее на  двадцать  лет,  потом
развелась и с ним, открыла кабачок в Лантане  и  погибла  при  автомобильной
катастрофе в 1943 году. В настоящее время в Америке пешеходу нужны крылья, -
и нередко он получает крылья ангела...
     Итак, мне не пришлось убивать время на встречи с родней, проливать  при
свиданиях слезы горя и  радости,  не  пришлось  везти  подарки:  ни  фарфора
"Арабия", ни искусных ручных  изделий  фронтовиков,  ни  финских  ножей,  ни
калевальских   украшений.   Я   привезла   лишь   неофициальное    нищенское
"здравствуйте", а заодно установила личные коммерческие связи. При  этом  я,
разумеется,  действовала  столь  же   альтруистично   и   бескорыстно,   как
американские  бизнесмены,  католические  попы,  английские  колонизаторы   и
некоторые финские благотворительные общества:  я  твердо  верила,  что  если
объединение  "Карлссон"  процветает,  то  тем   самым   процветает   и   вся
Финляндия...
     В течение четырех недель я колесила по  финским  районам  Нового  света
(все это время мой мозг отдыхал, а язык работал за  десятерых):  я  била  на
чувства, рисовала яркие картины страданий Финляндии, но  старалась  избегать
преувеличения, чтобы не потерять доверие слушателей.  Сочувствие  и  жалость
побуждали людей к действию. Добровольная помощь Финляндии росла, как снежный
ком или как государственный долг, и вот уже корабли, груженные американскими
подарками, один за другим отправлялись  из  нью-йоркской  гавани  в  далекую
северную страну, где людям преподавали элементарный курс нищенства: как жить
за счет вспомоществований  и  подачек.  Труд  считался  неприятным  способом
добывания денег,  а  рубашка,  полученная  в  порядке  милостыни,  поднимала
чувство человеческого достоинства и утверждала веру в  христианские  идеалы!
Деятельность по распространению заокеанской помощи породила множество  новых
профессий: торговцев (из-под полы) нейлоновыми чулками и  кофе,  спекулянтов
валютой, всевозможных маклеров и посредников, а также закоренелых попрошаек.
Финское консульство в Нью-Йорке и адресное бюро  Армии  спасения  испытывали
благородный  прилив  родственных  чувств  каждый  раз,  когда  им  удавалось
отыскать адреса  давно  забытых  американских  троюродных  братьев.  Финские
лесорубы  наконец-то  впервые  познакомились  с   американской   жевательной
резинкой.  Скотница,  страдавшая  беспокойством  от   грубошерстных   чулок,
обтянула нейлоном свои пышные икры.  На  шею  старичку  нахлебнику  повязали
яркий галстук. Жизнь для некоторых стала сплошным сказочным сновидением.
     Как интересно было выступать в  качестве  "посланницы  доброй  воли"  и
распространять  "большое  спасибо"!  Многие  американские  женские  общества
приняли меня в свои почетные члены,  а  многие  выдающиеся  деятели  обещали
приехать в Лапландию, чтобы провести отпуск, катаясь на лыжах, - лучше всего
в середине лета, когда солнце стоит наиболее высоко над горизонтом и  дороги
в хорошем состоянии. Однажды ко мне в номер (я, разумеется, жила в роскошной
нью-йоркской гостинице  "Уолдорф-Астория",  поскольку  я  путешествовала  за
общественный счет  и  представляла  благотворительные  организации)  явилась
женщина средних лет, назвавшая себя миссис Рэйчел Терннэкк. Она  была  одета
весьма изысканно, а ее тщательно загримированное лицо украшала и  прикрывала
вуаль, спускавшаяся на шею. В полумраке  она,  вероятно,  казалась  бы  даже
красивой,  хотя  ее  чересчур  низкий  и  хриплый  голос   сразу   напоминал
негритянского певца Луиса Армстронга. Она очень непринужденно представилась,
села в кресло, закинув левую ногу  на  правую,  и  заговорила  со  мною,  не
поднимая вуали:
     - Миссис Карлссон-Кананен - о, какое ужасное имя! - я слышала все,  что
сообщили о вас утренние  известия  нашего  отдела,  и  сразу  подумала:  вот
женщина, с которой я хотела бы познакомиться. Кстати, какой у вас капитал  и
сколько вы получаете дохода в год? Разумеется, в переводе на доллары, я ведь
не знаю вашей валюты.
     Я ответила очень туманно и заодно пожаловалась на непомерные налоги.
     - Здесь то же самое, - сказала миссис  Терннэкк.  -  Налоги  совершенно
разорительные,  но  в  то  же  время  они  способствуют  развитию   мозговой
деятельности. Я деловая женщина, так же как и вы; у меня несколько  торговых
пароходов, бойни, пивоваренный завод и еще кое-какие мелкие предприятия,  но
я не перестаю удивляться, какими малыми средствами  вы  там,  в  этой  самой
Финляндии - Финляндия, ведь так, кажется? - да, какими малыми средствами  вы
там обходитесь. Мне с большим трудом удается  сводить  концы  с  концами,  а
все-таки ведь у меня налогооблагаемый  доход  значительно  превышает  восемь
миллионов долларов ежегодно. А что, если мы закажем несколько порций виски?
     - Спасибо, мне не надо...
     - А французского коньяка?
     - Нет, благодарю, не нужно. Я совсем не употребляю спиртного.
     - Неужели? Хотите сигару?
     - Простите, я не курю.
     Миссис  Терннэкк,  приподняв  вуаль,  уставилась  на  меня  пристальным
взглядом. Вдруг по лицу ее расплылась улыбка прозрения,  и  моя  собеседница
воскликнула:
     - Ой, простите, миссис Карлссон-Кананен - ух, какое отвратительное  имя
для американского произношения! - я совсем  забыла,  вы  же  бедная  финская
капиталистка! Я, конечно, имела в виду, что я угощаю!
     - Благодарю, но все равно не нужно, я  совсем  не  пью.  Понимаете,  ни
капли.
     Вуаль  снова  упала  на  лицо  моей  необычной   гостьи,   продолжавшей
по-домашнему и несколько фамильярно болтать из-за нейлоновой решетки:
     - Да и я пью немного. Может быть, одну пинту виски в день. Вы не будете
возражать, если я?..
     Не дожидаясь ответа, она проворно  вскочила,  взяла  со  стола  большой
стакан для воды и достала из сумочки плоскую фляжку виски.
     - Принести вам воды? - предложила я любезно.
     - О-о-ох, нет. Я предпочитаю не разбавлять. Зачем лишняя жидкость? Я  и
так слишком полнею. А воды я вообще не признаю, - разве только  для  поливки
цветов и рыбам в  аквариумы.  Мой  покойный  муж  -  о-о,  что  это  был  за
отвратительный навозный жук! - чуть ли не круглые сутки мог сидеть  в  воде!
Впрочем, у него  бывали  и  другие  идиотские  причуды.  Однажды,  когда  мы
путешествовали по Италии - ой, какая это нищая и безобразная страна! -  Брюс
непременно захотел купить за наличные деньги Пизанскую башню -  знаете,  эту
старую-старую, совсем покосившуюся башню, - он хотел разобрать ее по камню и
в разобранном виде перевезти в Массачусетс,  где  у  нас  в  то  время  было
имение, и там установить ее снова. Но, слава богу, эти глупые пизанцы (разве
можно их назвать иначе?) так и не согласились на сделку. Даже за наличные!
     Миссис Терннэкк снова приподняла  вуаль  настолько,  чтобы  можно  было
поднести стакан к губам, выдержала короткую паузу и, переведя дыхание, опять
стала упражняться в монологе:
     - Миссис Карлосон-Кананен - нет, у вас прямо-таки абсолютно невозможное
имя! Да, так вот, миссис Карлсн, я хотела  бы  немножечко  посоветоваться  с
вами. Я не  знакома  с  вашей  страной,  я  только  слышала,  что  Финляндия
относится к тем слаборазвитым странам, где как будто единственное, в чем нет
дефицита, - это в рождаемости. Ваша страна остро нуждается в  нашей  помощи,
ну вот и я готова помогать вам, по-своему. Прежде всего я хотела  бы  знать:
на сколько дюймов за последние полстолетия расширилось  седалище  у  финских
мужчин?
     Кажется, человек - единственное животное, способное краснеть. По-моему,
я вдруг обнаружила в  себе  это  тонкое  свойство.  Как  будто  мне  в  лицо
полыхнуло палящим  жаром.  Какой-нибудь  инициативный  финский  полицейский,
наверно, тут же задержал бы миссис Терннэкк и препроводил  в  лечебницу  для
душевнобольных. Так думала я, даже и не догадываясь, что вопрос моей  гостьи
представляет исключительный интерес. Я ответила в замешательстве:
     - Не знаю, миссис Терннэкк... В Финляндии едва  ли  вообще  проводилась
статистика седалищ...
     - О-о-о! Неужели? А у нас проводилась. У нас ведется статистика по всем
вопросам. И в моем концерне работают четыре известных  ученых,  единственной
задачей которых является эта самая статистика. Доктор Дик Ламберт недели две
назад  закончил  необычайно  интересное  и  далеко   идущее   статистическое
исследование, на проведение которого у него ушло почти три года.  Целый  год
он занимался театрами Древней Греции  и  Рима,  измеряя  в  них  сиденья.  В
результате  удалось  установить,  что  средняя  ширина  этих  сидений  равна
девятнадцати дюймам, а в некоторых древнейших театрах  Эллады  сиденья  были
еще уже. Из этого он сделал тот вывод, что  еще  полторы  тысячи  лет  назад
наиболее  распространенная  ширина  зада  у  мужчин  составляла   пятнадцать
дюймов - я подчеркиваю: у мужчин. Женский зад  год  от  года  сужается,  это
общеизвестно. В  1905  году  ширина  зада  американского  мужчины  равнялась
семнадцати дюймам, а теперь, в 1945 году, она уже  достигла  девятнадцати  с
половиной дюймов! В 1925 году сиденья в автомобилях достаточно  было  делать
шириной в двадцать два  дюйма,  в  моделях  прошлого  года  ширина  их  была
двадцать четыре, а в будущем году она подскочит до двадцати пяти дюймов! Чем
же, однако, вызвано,  что  мужской  зад  -  по  крайней  мере  в  Америке  -
расширяется  и  расширяется,  тогда  как  женщины,  напротив,  не  допускают
разрастания этой части своего тела? Доктор Ламберт дает  нам  на  этот  счет
совершенно четкий и  недвусмысленный  ответ:  американские  мужчины  слишком
много сидят. Они так любят это  свое  занятие,  что  зачастую  целыми  днями
сидят, смотрят по сторонам и ничего не делают. Вы, вероятно, знаете  мужчин,
миссис Карлс... - тьфу, что за имя! - не правда ли?
     Я ответила несколько уклончиво:
     - Едва ли они нуждаются в наших похвалах: они сами хвалят себя...
     - Святой Моисей, до чего  же  хорошо  сказано!  По  этому  случаю  надо
пропустить глоточек!
     Нейлоновая сетка приподнялась, и стакан с виски беззаботно  приблизился
к ротику, полному самого прекрасного  зубного  золота.  Целое  состояние  на
деснах! В какое искушение оно введет когда-нибудь врачей-бальзамировщиков  и
служащих  похоронного  бюро!  Я  продолжала  верить,  что  миссис   Терннэкк
принадлежит к тем женщинам, которым нечего бывает сказать, а  потому  они  и
говорят не умолкая.
     Я ошиблась. У нее было что сказать, и она вскоре высказала это:
     - Все, что я до сих пор излагала  вам  по  поводу  исследования  ширины
мужских седалищ, было лишь прологом к основному предмету, о котором  я  хочу
поговорить с вами. Год назад в Калифорнии основано новое общество:  "Society
for Domination of Woman". Как вам должно быть ясно уже из  самого  названия,
инициатива создания этого общества  принадлежит  мужчинам,  двуногим  мулам,
которые хотели бы повернуть историю вспять, к мраку средневековья!  Общество
избрало  своим  девизом  вопль  отдельных  глупцов  о  помощи:  "Мы  требуем
равноправия!  Мужчины  Америки,  подымайтесь  на  борьбу   против   женского
засилья!" И вся эта бессмысленная возня  мужчин  началась  из-за  того,  что
женщинам в Соединенных Штатах принадлежит более восьмидесяти пяти  процентов
всей собственности, а в ближайшем будущем процент этот еще более  возрастет.
Женщины Америки не в пример мужчинам развивают у себя не зады, а мозги. И  я
заверяю вас, миссис Карл-не-могу-выговорить, что эта страна и  впредь  будет
управляться не широкими и тяжелыми задами мужчин, а  умом  женщин.  "Society
for Domination of Woman" пытается продвинуть мужчин на руководящие  посты  в
деловом мире и низвести  нас,  женщин,  создавших  эту  могучую  страну,  до
рабского положения, в котором находятся наши бедные европейские сестры!  Вот
почему мы, женщины Америки, основали контрдвижение - "Society for  Stupidity
of Men", борющееся за  права  женщин.  Наше  общество  имеет  сотни  местных
отделений во всех штатах, а два месяца назад мы развернули нашу деятельность
и в международном масштабе. На недавно состоявшемся конгрессе  меня  избрали
президентом этого общества, и теперь я намерена ознакомиться с положением  в
разных странах. Вот почему я хочу  посоветоваться  с  вами,  миссис  Карл...
простите, назовите, пожалуйста, по буквам, как  пишется  это  ваше  дурацкое
имя?
     - К-а-р-л-с-с-о-н-К-а-н-а-н-е-н.
     - Да, миссис Карлссон-Кананен, я хотела бы знать, каково положение в...
как же называется эта ваша страна?
     - Финляндия?
     - Ну да, вот именно. Каково положение в Финляндии? Пытаются  ли  и  там
мужчины отобрать власть у женщин? Собираются ли мужчины Финляндии пробраться
к руководству деловой жизнью или же им по-прежнему довольно хлопот на кухне,
у стиральной машины и прочих домашних забот? Я  слышала,  что  "Society  for
Domination of Woman" тоже собирается развернуть международную  деятельность.
Поэтому во всех странах нам следовало бы организовать  энергичный  отпор,  и
как можно скорее! Что вы думаете об этом, миссис Калсен-Кэнэнэн?
     - Условия в Финляндии настолько отличны... - начала я.
     - О-о-о! Неужели там господствуют мужчины?
     - В некотором роде... отчасти...
     - О, святой дым! Я так и  предполагала!  Значит,  там  точно  такое  же
положение, как и в прочих отсталых... ах, простите,  слаборазвитых  странах.
Очень хорошо, что я встретила вас. Вы ведь  знаете  мужчин,  не  правда  ли,
миссис Кал...?
     - Карлссон-Кананен. Да, конечно. Я два раза была замужем.
     - Этого мало. Я - восемь  раз.  Несчастная  любовь  приводит  обычно  к
браку, а затем все попавшие в брачные сети  горюют  об  утраченной  свободе.
Мужчины не рождаются хорошими мужьями, женщинам приходится  их  воспитывать.
Но где же нам взять для этого  достаточно  времени?  После  смерти  Брюса  я
твердо решила, что не выйду больше замуж. Я не  хочу  влюбляться  в  девятый
раз, хотя у меня теперь как раз  самый  опасный  возраст.  Мы  ведь  с  вами
примерно ровесницы, не правда ли?
     - Я  чуточку  моложе,  -  ответила  я  с  досадой.  -  Мне  в  сентябре
исполнилось сорок один...
     - Для  идейной  деятельности  разница  в  возрасте  не  имеет  никакого
значения, миссис Калсн... Во всяком случае, у нас есть общая  цель:  держать
мужчин в повиновении. А теперь  я  осмелюсь  предложить  вам,  чтобы  вы  по
возвращении домой сразу  же  взялись  за  организацию  финской  национальной
секции "Society for Stupidity of Men". Я знаю, что  у  вас  нет  необходимых
средств, но это дело поправимое. Мой благотворительный фонд "Rachee &  Bruce
Turnnack Foundation" пожертвует вам для начала сто  тысяч  долларов,  и  это
будет вашим основным капиталом. Кроме  того,  мы  сможем  присылать  в  вашу
страну выдающихся ученых-женщин, а иногда, пожалуй, и мужчин  (зачем  же  от
них начисто отказываться?) для чтения лекций и преподавания в  школах.  Если
наше движение даст в Финляндии хорошие всходы, можно будет выделить из  того
же фонда  моего  имени  ссуды  финским  любителям  науки,  что  позволит  им
приезжать сюда в  Америку  для  продолжения  своей  учебы.  Особенно  важной
задачей я считаю измерение седалищ. Доктор Ламберт  уже  сейчас  располагает
абсолютно неопровержимыми доказательствами той истины, что сидячий  труд  не
подходит мужчинам, в силу чего их и не следует сажать на руководящие  посты.
Исключение составляют  лишь  сенат  и  конгресс,  где  работают  седалищными
мышцами,  а  также  венецианские  гондолы,  для  управления  которыми  можно
по-прежнему оставить мужчин-гондольеров. Как я уже сказала  вначале,  миссис
Карлессон, цель моя состоит в том, чтобы помочь  вашей  стране,  попавшей  в
столь бедственное  положение.  Финляндия  должна  непременно  войти  в  союз
передовых наций, где доминирующую роль играют женщины  и  где  всеми  делами
руководит предприимчивый женский ум, а не грубые мужские  седалищные  мышцы.
Ну вот и все. Теперь вам, я надеюсь, примерно ясна суть дела? Желаете ли вы,
как финская деловая женщина, вступить в наши ряды?
     - В принципе у меня нет никаких возражений, но  сначала  надо  выяснить
обстановку.  Завтра  я   уезжаю   обратно   в   Финляндию   и   сообщу   вам
незамедлительно, какие действия будет для меня возможным предпринять.
     - Блестяще,   миссис   Карлсен-Кюнэнееен!   И    помните,    что    мой
благотворительный фонд готов поддержать вашу деятельность.
     Я встала, чтобы поблагодарить миссис Терннэкк и попрощаться с  нею,  но
она уже совершенно освоилась с  обстановкой  и  чувствовала  себя  настолько
по-домашнему, что спокойно раскрыла сумочку и снова достала плоскую фляжку с
виски. Принципы ее были непоколебимы: она и на этот раз отказалась от воды и
наслаждалась виски в неразбавленном виде. Затем  эта  победительница  восьми
брачных кампаний стала интересоваться моими деловыми успехами.
     Когда я рассказала ей, между прочим,  о  системе  ПУ,  она  в  восторге
воскликнула:
     - Ну, так у вас, стало быть, просто  выдающиеся  заслуги  в  борьбе  за
права женщин!
     Внезапно взгляд ее сделался как бы отсутствующим, словно она вспоминала
что-то пережитое, после чего она вдруг спросила:
     - Вы успели взять патент на ваше изобретение?
     - Нет.
     - Продайте идею мне!
     - Возьмите ее даром.
     - Нет, я ничего не беру даром. Даже пекарь продает все, что он намесит.
"Передвижные удобства"... "Передвижные удобства"...
     Она залпом опорожнила стакан и, вскочив, воскликнула:
     - Миссис Карлсен! Вы  дали  мне  в  руки  действенное  оружие,  которое
наконец-то поступит в серийное производство. "Передвижные удобства" -  какая
сатанинская пытка для мужчин, привыкших хлестать пиво! Нет, теперь я  должна
идти! Я немедленно поставлю вопрос перед плановым  отделом  моего  концерна.
"Передвижные    удобства"    -    да     вы     просто     гений,     миссис
Карл-будьте-вы-кем-угодно!
     Миссис Терннэкк посмотрела на свои часы, которые  всегда  напоминали  о
том, что время - деньги. Она  больше  не  могла  тратить  ни  одной  минуты.
Прощаясь со мной, она на ходу сделала предложение:
     - Согласны на обмен? Если вы разрешите мне  запатентовать  на  мое  имя
"передвижные удобства", то я сегодня же передам вам  разработанные  доктором
Ламбертом диаграммы седалищных  измерений  мужчин.  Ну,  согласны?  Вот  моя
визитная карточка.
     - Благодарю вас. Разумеется, я согласна.
     Она бросилась к выходу, восклицая в воинственном задоре:
     - Ах, святая корова, вот это лакомая штучка! Теперь у меня снова  будет
случай прижать сенат и компресс. Ну и дыму будет,  когда  все  мужские  идеи
сгорят дотла! И уж клянусь, не будь я Рэйчел Терннэкк,  что  писсуаристам  в
этой стране не дождаться никакой пощады!
     Она выбежала в коридор и устремилась к лифту.
     - Вниз, на первый этаж,  скорее!  -  приказала  она  лифтеру  и  еще  в
последний момент крикнула: - Миссис... миссис финка! Пишите мне. И  помните:
первая задача - обмерить у финских мужчин...
     Голос ее потонул в  шахте  лифта.  Я  заперла  дверь  номера  на  ключ,
бросилась на диван и, к моему великому огорчению, должна была признать,  что
за эти годы я отвыкла от  своей  родины.  Неужели  все-таки  мистер  Менккен
говорил сущую правду, утверждая, что и у мужчин тоже бывают мозги?


        x x x

     "Всех женщин, достигших пятидесятилетнего возраста, надо неукоснительно
сжигать на костре", - так повелел некогда жестокий Дракон. Чудовищная идея -
даже в устах мужчины. Правда, за истекшие столетия средняя продолжительность
жизни женщины настолько возросла, что если бы Дракон был жив, он говорил бы,
вероятно, уже  о  женщинах,  достигших  семидесятипятилетнего  возраста,  и,
следовательно, у миссис Терннэкк оставалось бы еще впереди  семь  прекрасных
прощенных лет, полных кипучей деятельности.
     С легким сердцем и бесценными таблицами седалищных измерений  вернулась
я в Финляндию после успешного завершения моего посольства и сразу  попала  в
окружение корреспондентов и радиорепортеров, требовавших  у  меня  интервью.
Что ж, я сумела из перышка  сделать  пять  кур,  как  сказал  Ханс  Кристиан
Андерсен. Повсюду я видела плоды своих трудов: многие мальчишки  разгуливали
по  улицам  в  ковбойских  штанах,  засунув  за  пояс  игрушечные  техасские
пистолеты;  на  груди  моего  шофера  красовалось  прелестное   произведение
западной культуры: галстук из искусственного шелка, на котором был отпечатан
гавайский пейзаж и три девицы с обручами "хула-хуп";  заслуженный  почтальон
Йоганссон - честный государственный служащий, раз в день  заходивший  в  мою
контору, - курил сигареты "Кэмел",  а  министр  З.,  по  чьей  инициативе  я
отправилась за океан, в эту столь выгодную миссию попрошайничества,  теперь,
когда я пришла к нему, чтобы доложить о своих впечатлениях  от  поездки,  не
переставая жевал резинку. За этим занятием я и застала его.
     - Мадам,  вы  великолепная  женщина!  -  воскликнул  маститый  деятель,
бросившись пожимать мне руку обеими руками, готовый чуть ли  не  расцеловать
меня. - Вы поистине выдающийся человек, вы наша  благодетельница!  Мне  ведь
тоже досталось десятка полтора посылок с американскими подарками!  Моя  жена
наконец-то получила норковую шубку, о которой так давно мечтала,  а  младший
сынишка - ковбойские сапоги. Если так будет продолжаться и дальше, мы  скоро
заживем, как в раю. Благодарю вас,  благодарю  от  лица  миллионов  людей  и
заявляю: если у вас когда-нибудь  возникнут  трудности,  которые  я  хоть  в
какой-то  степени  смогу  облегчить,  то  без  всяких  церемоний  сразу   же
обращайтесь прямо ко мне. Примите, мадам, мои наилучшие и сердечнейшие...
     Я была не в силах выслушать до  конца  его  сладчайшие  дипломатические
любезности и постаралась уклониться  от  столь  торжественного  приема:  мне
захотелось почему-то кислого ржаного хлеба...
     Энсио Хююпия в мое отсутствие отличился: целых три недели  он  потратил
на лечение в противоалкогольном стационаре  и,  естественно,  дела  запустил
невероятно, что и можно было ожидать от мужчины. Все же он кое-что  придумал
и разработал некоторые новые планы, о чем я расскажу в следующих  главах,  и
раза два ходил в суд - улаживать какие-то дела, связанные с нормированием  и
лицензиями.
     Когда я преподнесла ему в подарок по случаю моего  возвращения  коробку
сигарет, он был явно разочарован и с нескрываемой грустью спросил:
     - Разве в самолете больше не продают коньяк?..


        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

        ДЕРЕВЯННЫЙ САХАР

     Все главные женские общества, в  которых  я  выступила  с  докладами  о
результатах измерений, произведенных доктором  Ламбертом,  пока  что  заняли
выжидательную позицию. Коммерческая советница Санелма С. высказалась  в  том
духе, что время для проведения массовых седалищных измерений в нашей  стране
сейчас особенно  неблагоприятно:  большинство  мужчин  побывали  на  военной
службе и вследствие плохого питания и тяжелых условий  жизни  утратили  свои
нормальные  габариты,  ну,  а  тем,  кто  в  военные  годы  продолжал   свою
деятельность  в  тылу,  пришлось  поневоле  втискиваться  в   такие   тесные
бомбоубежища, что теперь они уже только с большим  трудом  могут  сидеть  на
двух стульях.  По  мнению  ответственного  директора  Фанни  К.,  проведение
измерений могло бы сейчас оказать политически  неблагоприятное  воздействие:
наши  обмеры  наверняка  были  бы  использованы  как  средство   пропаганды,
поскольку теперь вообще так много толкуют о восстановлении довоенного уровня
жизни. Магистр Рийта-Хелена Р., председательница "Союза  служащих  женщин  и
домашних хозяек", присоединилась к предыдущим  ораторам,  добавив  следующие
собственные соображения:
     - Я нисколько не сомневаюсь в научной убедительности таблиц  седалищных
измерений  доктора  Дика  Ламберта.  In  facto   они   обладают   величайшей
доказательной  силой,  однако  in  casu  (я  думаю  прежде  всего  о   своем
собственном муже) они могут иметь результативно очень негативное влияние. In
concreto изменения породили бы новые измерения и in fine нас  захлестнул  бы
поток измерений. In effectu мужчины ведь и  в  настоящее  время  лихорадочно
проводят обмеры бюста у женщин, и они  могут  опубликовать  результаты  этих
измерений in praxi, когда угодно. Я все-таки не желала бы, чтобы в  протокол
было записано  о  таблицах  измерений  седалища  у  мужчин  in  memoriam,  а
предлагаю вернуться к рассмотрению данного  вопроса  когда-нибудь  в  другой
раз.
     Мудрое и глубоко обоснованное слово магистра Рийты-Хелены Р. (она  была
преподавательницей латинской орфоэпии, до того как родила девятого  ребенка)
было принято с большим удовлетворением почти  во  всех  наших  организациях,
отстаивающих  интересы  женщин.   Итак,   мне   оставалось   только   срочно
телеграфировать миссис Рэйчел Терннэкк: "Седалищные  измерения  замаринованы
тчк  Повремените  перечислением   денег   присылкой   лекторов   тчк   Минна
Карлссон-Кананен".
     По-моему, я сделала все, что было в моих силах, чтобы поддержать миссис
Терннэкк в ее благородной деятельности.  Она  ответила  на  мою  телеграмму,
грозя немедленно приехать в Финляндию и на месте, лично,  изучить  ситуацию.
Одновременно она справлялась, имеются ли в Финляндии сигары  и  виски  и  не
следует ли запастись всем этим в Америке на время  поездки.  Я  сообщила  ей
действительное положение вещей и рекомендовала  отложить  поездку  до  лета,
когда  в  изобилии  будет   продаваться   "понтикка"   (водка   из   отходов
целлюлозно-бумажного производства), очень похожая на американское виски. При
этом я, как могла, расхваливала ей очарование  финского  лета,  неповторимую
красоту  бесчисленных  озер,  совершенно  позабыв  о  том,  что  она  питает
отвращение к воде и боится бактерий больше,  чем  бога.  После  девятнадцати
телеграмм она  согласилась  отложить  поездку  на  семь  месяцев  и  наконец
оставила меня в покое, что было как нельзя более кстати.  Дело  в  том,  что
Энсио Хююпия непрерывно донимал меня своими новыми выдумками, причем  многие
из них были осуществимы только с помощью хороших связей. А этим я,  кажется,
обладала теперь в достаточной мере.  Ведь  я  была  посланцем  доброй  воли,
бескорыстным пионером,  зачинателем  в  области  производства  эрзацев...  И
притом я - дитя черных дней - никогда не забывала о том,  что  сама  являюсь
сиротой. Друзей изумляли огромные размеры моих доходов,  крайняя  скромность
которых  еще  больше  удивляла  чиновников  налогового  управления   и   мою
американскую знакомую, миссис Рэйчел Терннэкк.


     На второй день рождества 1945 года Энсио Хююпия пригласил меня  к  себе
домой обедать. Заново обставленная  квартира,  прекрасно  одетая  хозяйка  и
щедрые дары богато сервированного стола - все говорило о хорошей конъюнктуре
на черной бирже. Находясь в  семье  Хююпия,  я  особенно  ясно  поняла,  что
опасения  миссис  Терннэкк  относительно   возможности   перехода   мирового
господства в руки мужчин были вполне  обоснованны.  Сила  частной  экономики
дала Энсио возможность захватить  власть.  Бывший  адвокатик  "ПОТС  и  К<sup>o</sup>",
который порой на улице ревел, как буря, но дома едва слышно  попискивал,  со
временем превратился благодаря юридическому таланту  и  солидным  доходам  в
самодержавного царька своей семьи; жене  его  принадлежало  последнее  слово
только в том случае, когда она просила  прощения.  Теперь  это  был  уже  не
прежний кроткий "рыцарь жениной туфли", вечно в чем-нибудь  оправдывающийся,
а  какой-то  надменный  "фюрер",  один  многозначительный  взгляд   которого
заставляет жену молчать, а детей - учить  уроки.  У  меня  возникло  чувство
вины, ибо не кто иной, как я из года в год толкала его на дела,  требовавшие
смелости и решительности. Я совсем забыла, что мужчину  не  следует  слишком
поощрять и чрезмерно благодарить, ибо  все  это  действует  на  гипофиз  его
честолюбия, вызывая патологический душевный гигантизм. Симптомы этой опасной
болезни наиболее ясно проявляются в домашней обстановке, когда гости дивятся
волевым качествам мужа и умиленно восхищаются изысканными манерами  жены.  В
каждом мужчине скрыты  зачатки,  или  первоэлементы,  душевного  гигантизма.
Каждый мужчина горячо желает, чтобы его жена была Венерой Милосской: не имея
рук, она не могла бы проверять содержимое карманов своего мужа или  хотя  бы
пальчиком коснуться общей семейной кассы.
     Обычно  такие  визиты  превращаются  в  "деловые  обеды",  на   которых
приходится  очень  много  говорить,  прежде  чем  что-нибудь  дельное  будет
высказано. Энсио  хотел  представить  мне  доктора  Антеро  Куйвалайнена,  с
которым он познакомился, когда я была в  отъезде,  и  даже  заключил  с  ним
определенные соглашения. Антеро Куйвалайнен был  доктором  химических  наук.
Куйвалайнен означает "суховатый" - и это имя вполне подходило, ему.  Он  был
маленьким, хилым человеком - такого низенького росточка, что рюкзак, надетый
ему на плечи, обязательно волочился бы по земле. Прошло два часа, прежде чем
он сумел сообщить, что вообще - говорит -  очень  -  медленно.  В  Финляндии
слишком много господ и слишком мало джентльменов. Прослушав в  течение  трех
часов этимологические рассуждения доктора Куйвалайнена, я заподозрила в  нем
джентльмена. Он изложил в главных чертах нижеследующее:
     - Годы войны сделали нашу  жизнь  ненормальной.  В  данном  случае  под
нормальной жизнью я понимаю такое положение, когда статистика  человеческого
питания и  статистика  заболеваний  находятся  между  собой  в  определенной
гармонии. Под гармонией я понимаю  такое  соотношение,  которое  гарантирует
каждому человеку постоянную работу, и притом именно  такую  работу,  которая
соответствует его призванию. У меня два взрослых сына,  они  скоро  закончат
образование и получат профессию. Но что за радость  в  образовании,  если  с
этой профессией теперь невозможно никуда устроиться? И в данном случае causa
mali, то есть причина зла, кроется в ненормальности послевоенной жизни.  Как
вы, госпожа Карлссон-Кананен, вероятно,  прекрасно  понимаете,  мои  сыновья
посвятили свою жизнь одонтологии - зубоврачебному искусству. Но похоже,  что
им придется уехать в страны с высоким уровнем жизни, то есть  в  такие,  где
зубные врачи действительно нужны.
     Маленький сухой человек вытер со лба пот. Говорить ему было тяжело, но,
вероятно, он знал, что рыть канавы еще тяжелее, а потому  старался  по  мере
сил тащить тяжкое бремя.
     Я сказала ему:
     - Господин доктор, я никогда не слыхала, что у нас слишком много зубных
врачей.
     - Их вовсе не так много. В  странах  с  высоким  уровнем  жизни  зубных
врачей пропорционально несравненно больше. Но, чтобы вы поняли, где в данном
случае кроется causa mali, то есть причина  зла,  мне  придется  занять  еще
минуточку вашего драгоценного времени. Ненормальные условия жизни  сокращают
потребности и усиливают кризис.  Нам  не  хватает  многого,  очень  многого,
сударыня, но вот чего нам особенно не хватает и что в настоящее время у  нас
почти совершенно отсутствует, - это кариез, гниение зубов. Лишь после  того,
как в нашу страну начали прибывать  американские  посылки,  положение  стало
слегка изменяться к лучшему, но  только  слегка.  Нам  требуется  решительно
усилить гниение зубов, чтобы  статистика  заболеваний  стала  нормальной,  а
профессия одонтолога - выгодной. Алвар Вилска указывал, что кариоз  является
ценнейшим фактором, способствующим процветанию также  других  болезней.  Все
это увеличивает занятость врачей,  а  в  результате  повышает  их  жизненный
уровень. Поскольку мне известно, что вы, госпожа  Карлссон-Кананен,  женщина
смелая, умная, свободная от предрассудков и вы пользуетесь в настоящее время
влиянием и связями несравненно в большей степени, чем мы, скромные труженики
науки, я и осмеливаюсь обратиться к вам.
     - Неужели вы хотите, чтобы я снабжала вас кариозом? - изумилась я.
     Маленький жрец науки снова вытер лоб и тихо ответил:
     - В некотором роде да, мадам. Однако мы скажем об этом несколько иначе.
Гниение зубов есть зло, но оно имеет свою причину, которая вовсе не является
злом и даже доставляет удовольствие. Вы, конечно,  догадываетесь,  что  речь
идет о сладостях и в данном случае о сахаре.
     Я по-прежнему сильно недоумевала, но,  к  счастью,  Энсио  Хююпия  взял
слово и, точно факелом, осветил потемки:
     - Дорогая Минна, пока ты находилась в  Америке,  мне  пришла  в  голову
блестящая идея, с  которой  я  ознакомил  доктора  Куйвалайнена.  Мы  сообща
набросали план развития производства;  он  дает  новые  основания  верить  в
возможность экономической независимости  нашей  страны.  Как  ты,  вероятно,
помнишь, я однажды купил несколько сот гектаров леса - это, конечно, гораздо
меньше, чем у тебя, но все же и мой лес чего-нибудь да стоит. Лишь небольшая
часть этого леса вырублена на дрова и на чурки для  газогенераторов.  Однако
дерево значительно выгоднее продавать, перерабатывая его на  сахар.  Да,  из
дерева можно делать тот самый сахар, в котором  народ  Финляндии  так  остро
нуждается!
     - Позвольте мне доложить госпоже Карлссон-Кананен, - заметил  искренний
ревнитель гниения зубов, - что процесс  переработки  дерева  в  сахар  очень
сложен. Но  тем  не  менее  это  факт:  сахар  в  дереве  содержится,  и  по
изобретенному мною методу его можно так рафинировать, что никто  не  отличит
наш сахар от тростникового или свекольного. Я уже сейчас  предупреждаю,  что
изобретение надо непременно запатентовать.
     Я забыла, что женщина имеет право улыбаться мужчинам лишь в том случае,
когда лживые комплименты поклонников оттеняют ее действительные достоинства.
Но ведь речь шла о кариозе зубов, и  я  вспомнила  одну  чисто  американскую
поговорку: "Лучше нарыв на общественном теле, чем два - на собственной шее".
Я усмехнулась про себя, и сразу  же  восхищенные  улыбки  засияли  на  губах
мужчин.
     - Минна! Я знал, что ты одобришь наши планы! - воодушевился Энсио. - Ты
великолепна!
     - Я хотел бы сказать то же самое, - проговорил будущий усладитель жизни
финского народа. - Теперь я смогу продолжить мои ценные исследования,  плоды
которых будут вкушать все граждане. Сластены получат сахар, а зубные врачи -
столь нужный им кариоз. Я сегодня же сообщу моим сыновьям,  чтобы  они  пока
спокойно собирали старые иллюстрированные журналы.
     - Иллюстрированные журналы? - удивился Энсио Хююпия.
     - Да, конечно. Для своих приемных. Ведь это самая тонкая психотерапия -
просматривать иллюстрированные журналы,  ожидая  очереди  у  своего  зубного
врача.
     - Господа, - сказала я  с  искренним  возмущением,  -  что  значит  это
варьете? Во-первых, я не одобрила никакого плана, а во-вторых, мне не  ясно,
в чем, собственно, дело.
     Наступила короткая пауза. Мужчины уставились друг на  друга.  Живи  они
при дворе Людовика XIV, они, наверное,  предложили  бы  друг  другу  понюшку
табаку, чтобы чиханьем побороть смущение. Доктор Куйвалайнен сказал,  бросив
на Энсио взгляд, умоляющий о помощи:
     - Возможно, вы, юрист, изложите дело яснее? Я, конечно, могу  поправить
ошибочные толкования и уточнить некоторые понятия - поскольку  они  касаются
химии...
     Энсио Хююпия принялся объяснять:
     - Милая Минна (он обращался ко мне с такой теплотой и нежностью даже  в
присутствии своей жены), доктор Куйвалайнен и я - мы оба доверяем  тебе.  Ты
ведь знаешь, какие доходы можно извлечь из дерева?
     - Конечно.  Дерево  дает  жизнерадостному   лесовладельцу   возможность
беззаботно  получать  прибыль,  а  лесорубу,  которому  надоела  жизнь,  оно
предлагает крепкий сук, - деловито ответила я.
     - Дорогая Минна, не будь злой! - воскликнул Энсио.
     - Я бы назвал  сейчас  госпожу  Карлссон-Кананен  не  злой,  -  заметил
химик, - а склонной весело шутить. Конечно,  она  понимает,  что  все  самые
выгодные операции вначале являются только мечтами.
     Тщедушный мечтатель улыбнулся довольно тускло, как человек, долгие годы
живший на строгой духовной диете. Он давно уже мечтал не о женских ножках, а
лишь о кубических футах древесины, которые сулили ему больше сладости. Энсио
поковырял  в  зубах  -  тоже  проверенный  способ  восстанавливать  душевное
равновесие, - привел свои мысли в порядок и продолжал:
     - Извини, Минна, я буду говорить опять-таки о дереве, ибо именно в  нем
вижу теперь будущее нашей страны. Леса Финляндии таят  в  себе  до  поры  до
времени кое-что и помимо бумаги: в них сокрыто несметное количество  сахара.
Объединение "Карлссон" могло бы сейчас первым начать заводское  производство
древесного сахара.  Для  оборудования  и  пуска  завода  требуются  огромные
деньги...
     - Не вложу ни марки, - сразу же ответила я.
     - И не нужно! - подхватил и парировал мою реплику  Энсио.  -  Ведь  это
важно для всего народного хозяйства, речь идет о благе всего нашего  народа.
А раз  мы  прокладываем  путь  для  такого  широкого  производства,  тут  уж
требуется государственная поддержка.  Поэтому-то  мы  и  надеемся  -  доктор
Куйвалайнен и я, - что ты обратишься в  срочном  порядке  к  государственной
власти. Объединение "Карлссон" должно получить столько  общественных  денег,
чтобы оно могло построить и оборудовать вполне современный древесно-сахарный
завод и наладить на нем производство. За это дело не стоит приниматься, пока
мы не заручимся твердо гарантированной  государственной  поддержкой.  И  вот
вопрос о получении этих гарантий  мы  оставляем  теперь  на  решение  твоего
сердца. Минна, у тебя такие связи - воспользуйся же ими!
     Энсио сделал ударение на слове "связи" совсем так, как горный  советник
Калле Кананен, сумевший благодаря хорошим связям  развернуть  в  Соединенных
Штатах солидное производство: он изготовлял блесны, которые прибывали в нашу
страну едва ли не в каждой четвертой  посылке  американских  подарков.  Идея
древесного  сахара  была,  по-моему,  "любопытна"  в  такой  же  мере,   как
седалищные измерения миссис Терннэкк. Правда, доктор Куйвалайнен  представил
расчеты, согласно которым цена килограмма древесного сахара должна превышать
на сорок процентов цену сахара, ввозимого  из-за  границы  ("Будут  повышены
ввозные пошлины", - успокоительно заметил  Энсио),  но  вычисления  честного
ученого базировались почти исключительно на ощущениях его  большого  пальца.
Точно так же, как и  расчеты  миссис  Терннэкк.  Ведь  она  утверждала,  что
сидячий труд не пригоден для мужчин, поскольку  он  расширяет  их  седалища.
Однако я стала сомневаться в  справедливости  подобного  утверждения.  В  те
редкие вечера, когда я бывала в драме  или  в  опере,  мне  удалось  сделать
обратное наблюдение: седалищные габариты ведущих актеров и певцов  с  каждым
сезоном увеличивались примерно на дюйм, а  ведь  их  работа  вовсе  не  была
сидячей...
     Сильно сомневаясь в успехе операции с деревянным  сахаром,  я  все-таки
рекомендовала ее министру, о котором уже упоминалось выше;  он  принял  меня
сразу же после рождественских каникул. Он пребывал  в  отличном  настроении,
курил сигареты "Филипп Морисс" и тут же радостно объявил мне, что получил  к
рождеству   двадцать   американских   посылок.    В    магазины,    где    с
благотворительными целями  продавались  дефицитные  продукты  по  повышенным
ценам, он заходил теперь только ради проформы да еще, пожалуй,  потому,  что
жена его не могла отказаться от любой возможности побыть  на  людях.  Уделив
достаточно времени восхвалению собственного возросшего жизненного уровня, он
перешел к признанию моих заслуг:
     - Министерство народного обеспечения за все время своей деятельности не
смогло порадовать нас в такой степени, как  сделали  это  вы,  мадам,  когда
стали "посланником доброй воли". Кстати, на вас очень стильное платье. Какое
элегантное сочетание цветов.
     Я уже начала было опасаться приглашения на  "деловой  завтрак",  но,  к
счастью, министр вовремя вспомнил о своем высоком положении или, может быть,
просто понял, что красивая женщина всегда одевается так, чтобы все лучшее  в
ней было открыто. Я представила ему мою просьбу в очень сдержанном изложении
и  получила  обычный  ответ,  который   затем   передала   моим   энергичным
компаньонам: указанный министр относится к проекту  положительно  и  обещает
при первой возможности доложить о нем правительству.
     Поскольку нами выдвигался вопрос о состоянии народного питания (а не об
отсутствии кариоза, разумеется), то наш проект незамедлительно  рассмотрели,
и решение было положительным.
     Через полгода древесно-сахарный завод объединения  "Карлссон"  выпустил
первую партию  готовой  продукции:  шесть  килограммов  деревянного  сахара,
себестоимость которого достигла  двух  тысяч  двухсот  марок  за  килограмм.
Расчеты затрат, представленные доктором Куйвалайненом, не оправдались, и  он
испытывал беспокойство при мысли  о  будущем  своих  сыновей.  Тем  временем
производство  продолжали  -  ведь   дело-то   было   общественно   полезное,
направленное  на  улучшение  народного  благосостояния!  Однако   результаты
по-прежнему не удовлетворяли никого. Расход сырья был огромен, и потому цена
килограмма  сахара  оставалась  слишком  высокой.  Министерство  потребовало
объяснений. Я послала объясняться доктора Куйвалайнена, и снова мы  добились
распоряжения  продолжать  работу.  Правда,  на  этот  раз  -  с   некоторыми
изменениями  в  производственном  процессе.  В  качестве  сырья  теперь  уже
использовали не финское дерево, так как содержание сахара  в  нем  оказалось
чрезвычайно низким. Но свет ведь не сошелся клином на финском  дереве,  -  к
счастью, дерево имелось и в других местах (хотя  финнам  трудно  поверить  в
это). В Соединенных Штатах Америки на старых,  заброшенных  кладбищах  росли
клены, их древесина отличалась довольно большой сахаристостью, как установил
доктор Куйвалайнен, специально ездивший туда в научную командировку с  двумя
переводчиками. Поскольку опять-таки речь шла об  улучшении  питания  народа,
импорт американского сахаристого клена был разрешен особым постановлением, и
в адрес нашего знаменитого древесно-сахарного завода  прибыло  три  парохода
американских дров. Дело пошло лучше, и цена килограмма сахара упала до  двух
тысяч марок. Доктору Куйвалайнену снова пришлось  давать  объяснения,  и  он
сумел их дать с таким успехом, что вновь пришло  распоряжение:  производство
продолжать. Однако теперь мы  уже  ввозили  не  толстые  шишковатые  бревна,
употребляемые американцами на изготовление паркета, а закупоренный  в  бочки
кленовый сироп, из которого варить древесный сахар было уже гораздо легче...
     Доктора Куйвалайнена не приговорили ни к лишению  свободы,  ни  даже  к
штрафу, ведь он занимался исследованиями, содействуя развитию финской науки,
но все  же  после  всего  случившегося  его  уже  не  приглашали  во  дворец
президента на балы по  случаю  Дня  независимости.  Древесно-сахарный  завод
объединения "Карлссон" прекратил производство сахара  из  кленового  сиропа.
Остатки продукции пришлось распродать по цене пятьдесят марок за  килограмм.
Все  понесенные  объединением  убытки  возместила   государственная   казна,
поскольку даже канцлер юстиции  не  мог  найти  в  деятельности  объединения
никаких признаков обмана. Я была счастлива тем, что отделалась от  сахарного
производства, но зато для Энсио такой исход означал душевную травму.  Еще  и
по сей день он