вствуем, что нам трудно дышать. Мы отворяем дверь подвала; какая-то толстая женщина вталкивает нас внутрь и снова запирает дверь. Она кричит: -- Вы что, спятили?! Сейчас выходить нельзя! Мы говорим: -- В подвалах люди всегда погибают. Мы хотим выйти отсюда. Толстуха заслоняет собой дверь и показывает нам нарукавную повязку Гражданской обороны: -- Я здесь главная! И вы никуда не пойдете! Мы кусаем ее толстые руки, мы пинаем ее в голени. Она кричит и пытается ударить нас. Люди смеются. В конце концов она, вся красная от стыда и гнева, говорит: -- Ну и катитесь! Ступайте! Чтоб вас там прибило! Невелика потеря!.. Оказавшись на улице, мы снова можем свободно дышать. Это был первый раз, когда мы испугались во время налета. Налет продолжается, бомбы падают на Городок. ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СТАДО Мы приходим в дом священника забрать стираную одежду. Мы сидим с экономкой на кухне и едим хлеб с маслом. Вдруг с улицы раздаются крики. Мы кладем хлеб с маслом на стол и выбегаем на улицу. Люди стоят возле своих домов; все смотрят в сторону железнодорожной станции. По улице бегут дети и взволнованно кричат: -- Ведут! Ведут! Из-за угла показывается армейский джип с иностранными офицерами. Он медленно едет по улице, а за ним идут солдаты с ружьями, которые висят у них поперек живота. За ними движется как бы стадо -- только это стадо состоит из людей. Идут дети, такие, как мы. Женщины, как наша мама. Старики, как сапожник. Здесь их две или три сотни, они бредут по улице, а по сторонам идут солдаты. Некоторые женщины несут маленьких детей за спиной, на плече или прижимают их к груди. Одна женщина падает; ее соседи протягивают руки, подхватывают ее и ребенка и несут обоих, потому что солдаты уже навели на них ружья. Никто ничего не говорит, никто не плачет; все смотрят только под ноги. Все, что слышно, -- это только стук кованых сапог солдат. Прямо перед нами из толпы протягивается худая, грязная рука: -- Хлеб... Экономка улыбается и делает вид, будто хочет положить в протянутую руку свой кусок хлеба; она подносит его к грязной ладони и, хохоча, отдергивает и откусывает сама, говоря: -- Самим есть нечего! Солдат, который видел это, сильно шлепает экономку по заду; он щиплет ее за щеку, а она машет ему платочком, пока колонна не скрывается за облаком пыли в стороне заходящего солнца. Мы возвращаемся в дом. Из кухни мы сквозь открытую дверь видим приходского священника -- он стоит на коленях перед большим распятием в углу своей комнаты. Экономка говорит: -- Доедайте свой хлеб с маслом. Мы говорим: -- Нам больше не хочется. Мы идем в комнату. Священник оборачивается: -- Может быть, хотите помолиться со мной, мальчики?.. -- Мы никогда не молимся, вы это прекрасно знаете. Но мы хотим понять. -- Вы не поймете. Вы еще слишком малы. -- Зато вы уже взрослый. Вот поэтому мы и спрашиваем вас. Кто эти люди? Куда их увели? Почему?.. Священник встает, подходит к нам, закрывает глаза и говорит: -- Пути Господни неисповедимы. Он открывает глаза и кладет ладони нам на головы: -- Очень печально, что вам приходится видеть такое. Вы дрожите... -- Вы тоже дрожите, святой отец. -- Да, я дрожу... я стар. -- А мы замерзли. Мы же без рубашек, голые по пояс. Мы сейчас пойдем оденемся -- ваша экономка постирала наши рубашки. Мы возвращаемся на кухню. Экономка дает нам пакет с выстиранным бельем. Мы берем по рубашке и одеваемся. Экономка говорит: -- Очень уж вы чувствительные. Лучше бы вам забыть то, что вы видели. -- Мы никогда ничего не забываем. Она подталкивает нас к двери: -- Ступайте и не волнуйтесь понапрасну! К вам все это никак не относится. С вами такого не случится. А те люди -- на самом деле просто животные. БАБУШКИНЫ ЯБЛОКИ От дома священника мы бежим к дому сапожника. Все окна выбиты, дверь выломана. Внутри не осталось ничего ценного -- все или унесено, или сломано. На стенах написаны ругательства. На лавочке перед соседним домом сидит старушка. Мы спрашиваем ее: -- Что, сапожника увезли? -- Да, давно уже. Бедняга. -- Он был среди тех, кого сегодня вели через Городок? -- Нет, сегодняшних откуда-то издалека привезли. В телячьих вагонах. А его убили прямо тут, в его мастерской, среди его инструментов. Не беспокойтесь: Господь все видит; Он возьмет к себе невинных. Когда мы приходим домой, мы находим возле калитки бабушку -- лежащей на спине раскинув ноги. Вокруг рассыпаны яблоки. Бабушка не двигается, лоб ее в крови. Мы бежим на кухню, мочим тряпку, берем бутылку с водкой. Мы прикладываем тряпку ко лбу бабушки и вливаем ей в рот немного водки. Спустя некоторое время она приоткрывает глаза и говорит: -- Еще! Мы льем ей в рот еще немного водки. Она садится и начинает кричать: -- А ну, живо подберите яблоки! Чего ждете, сукины дети? Мы подбираем с пыльной дороги яблоки и складываем в бабушкин передник. Мокрая тряпка свалилась с бабушкиной головы, и кровь течет ей прямо в глаза. Она вытирает капли крови уголком своего платка. Мы спрашиваем: -- Бабушка, вам очень больно? Она фыркает: -- Чтоб меня прибить, одного удара прикладом не хватит, пожалуй! -- Что случилось, бабушка? -- Ничего! Я тут яблочки собирала, подошла к калитке посмотреть на это шествие, возьми да и выпусти передник. Яблоки и раскатились по дороге, прямо посреди этой толпы. За что ж меня было бить-то?.. -- Кто вас ударил, бабушка? -- Кто, кто! А вы как думаете? Вы ж не дураки! Они и их били -- людей в толпе. А все-таки кое-кто успел мои яблочки подобрать! Мы помогаем бабушке встать. Мы ведем ее в дом. Там она начинает чистить яблоки для компота, но почти сразу падает, и мы относим ее в постель. Мы снимаем с нее ботинки. Платок падает, и мы видим, что бабушка совсем лысая. Мы снова повязываем ей платок. Потом мы долго сидим рядом с ее кроватью, держим ее за руку и слушаем, как она дышит. ПОЛИЦЕЙСКИЙ Мы вместе с бабушкой завтракаем на кухне. Вдруг входит без стука какой-то человек. Он показывает нам полицейское удостоверение. Бабушка сразу начинает кричать: -- Не желаю я видеть полицию в своем доме! Я ничего дурного не делала! Полицейский говорит: -- Конечно, ничего. Так, отравили того, другого -- да кто вам считает? Бабушка отвечает: -- Ничего не доказано. Вы мне ничего сделать не можете. Полицейский говорит: -- Успокойся, бабка. Нам старых мертвецов откапывать недосуг -- новых бы успеть закопать! -- Ну так что вам тогда нужно? Полицейский глядит на нас и говорит: -- Яблочки от старой яблони недалеко падают, а?.. Бабушка тоже смотрит на нас: -- Надеюсь, что так. Что вы натворили, сукины дети? Полицейский спрашивает: -- Где вы были вчера вечером? Мы отвечаем: -- Тут, дома. -- А может, по кафешкам болтались, как всегда? -- Нет. Мы остались дома, потому что с бабушкой произошел несчастный случай. Бабушка поспешно говорит: -- Я тут в погреб свалилась. Ступеньки совсем мохом обросли, ну я поскользнулась да и упала. А мальчишки меня из погреба принесли и за мной ухаживали. Всю ночь возле кровати просидели. Полицейский говорит: -- Да, вижу -- здорово голову расшибли. В вашем возрасте поосторожнее надо быть. Ну ладно -- я сейчас буду обыск делать. Пошли все трое со мной. Начнем с погреба. Бабушка отпирает погреб, и мы спускаемся в него. Полицейский все осматривает и передвигает -- мешки, банки, корзины, кадки и даже раскидывает кучи картофеля. Бабушка спрашивает шепотом: -- Чего он ищет-то? Мы пожимаем плечами. После погреба полицейский обыскивает кухню. Потом бабушке приходится отпереть свою комнату. Полицейский перерывает ее постель, но там ничего нет, и в соломенном матрасе тоже нет ничего, кроме соломы. Полицейский находит только немного денег под подушкой. Возле комнаты иностранного офицера полицейский спрашивает: -- Там что? Бабушка отвечает: -- Там живет иностранный офицер. Я ему комнату сдаю. Ключей у меня нет. Полицейский смотрит на дверь чердака: -- Лестница есть? Бабушка говорит: -- Она сломана. -- А сами как туда забираетесь? -- Я никак. Туда только мальчишки лазают. Полицейский говорит: -- Ну раз так -- полезайте... мальчишки. Мы забираемся на чердак по веревке, полицейский за нами. Он открывает сундук, в котором мы храним все, что нам нужно для наших занятий: Библию, словарь, бумагу, карандаши и Толстую тетрадь, в которую мы все записываем. Но полицейский не собирается читать. Он роется в груде старой одежды и одеял, потом мы спускаемся с чердака. Внизу полицейский оглядывает сад и говорит: -- Сад мне не перекопать, это ясно. Ну ладно. Пошли! Он ведет нас в лес -- к той воронке, возле которой мы когда-то нашли труп. Трупа там уже нет. Полицейский спрашивает: -- Вы тут когда-нибудь были? -- Нет. Никогда. Мы так далеко заходить побоялись бы. -- И воронку эту не видели, и мертвого солдата? -- Нет, никогда не видели. -- Когда тут нашли того убитого солдата, при нем не было ни винтовки, ни патронов, ни гранат. Мы говорим: -- Этот ваш солдат, должно быть, был очень рассеянным и безответственным человеком, раз потерял предметы, которые так необходимы солдату. Полицейский говорит: -- Он их не терял. Их украли после того, как он умер. Вы в лесу часто бываете, может, у вас есть какие соображения на этот счет? -- Нет. Никаких. -- Но ведь кто-то же взял эту винтовку, патроны и гранаты! Мы говорим: -- Кто бы решился трогать такие опасные вещи? ДОПРОС Мы в полицейском участке. Полицейский сидит за столом, а мы стоим перед ним. Он берет бумагу и карандаш, закуривает и начинает спрашивать: -- Как давно вы знаете экономку приходского священника? -- С весны. -- Где вы с ней познакомились? -- У бабушки. Она приходила к нам за картошкой. -- Вы носили в дом священника дрова и хворост. Сколько вам за это платили? -- Ничего. Мы носили дрова в благодарность за то, что экономка стирала нашу одежду. -- Она была к вам добра? -- Да, очень. Она кормила нас хлебом с маслом, стригла нам волосы и ногти и позволяла нам мыться в их ванне. -- Значит, была прямо как мать родная. Ясно. Ну а священник? Он к вам добр? -- Очень. Он дает нам книги и учит разным вещам. -- Когда вы в последний раз приносили священнику дрова? -- Пять дней назад. Во вторник утром. Полицейский ходит по комнате вперед-назад. Потом он задергивает шторы и включает настольную лампу. Ставит возле стола два стула и приказывает нам сесть. Потом он направляет свет лампы нам в лицо: -- Вы хорошо относитесь к экономке священника? -- Да, очень хорошо. -- Вы знаете, что с ней произошло? -- А что, с ней что-то случилось? -- Да. Ужасный случай. Сегодня утром она, как обычно, растапливала плиту на кухне, и та взорвалась. Ее ударило прямо в лицо. Она в больнице. Полицейский замолкает; мы ничего не говорим. Тогда он спрашивает: -- Вам что, нечего сказать на это? Мы говорим: -- Когда у вас перед лицом что-то взрывается, то, конечно, вы попадете в больницу. Если не в морг. Ей повезло, что она осталась жива. -- Но она изуродована на всю жизнь! Мы молчим. Полицейский тоже молчит. Он смотрит на нас. Мы смотрим на него. Наконец он говорит: -- Что-то, погляжу, не больно вы расстроены. -- Мы рады, что она осталась в живых после такого несчастного случая. -- Это не был несчастный случай. Кто-то спрятал в дровах взрывчатку. Точнее, патроны от армейской винтовки. Мы нашли гильзу. Мы спрашиваем: -- Зачем кому-то понадобилось делать это? -- Чтобы убить ее или священника. Мы говорим: -- Люди жестоки. Им нравится убивать. Война научила их этому. А всякая взрывчатка и патроны теперь повсюду валяются. Полицейский кричит на нас: -- Хватит умничать! Это вы носите дрова священнику! Вы днями напролет болтаетесь в лесу! Вы обираете трупы! Вы на все способны! Это у вас в крови! У вашей бабки тоже убийство на совести! Она своего муженька отравила! Она действует ядом, вы -- порохом! Ну, признавайтесь, ублюдки! Признавайтесь! Это ведь ваших рук дело! Мы говорим: -- Не мы одни носим священнику дрова. Он говорит: -- Это правда. Еще старик. Его я уже допросил. Мы говорим: -- Кто угодно мог спрятать в дровах патрон. -- Да, но патроны не у всякого найдутся. Мне плевать на экономку! Я хочу знать, где патроны! И гранаты! И винтовка! Старик во всем признался. Я его хорошенько допросил, и он признался во всем. Но показать мне, где он спрятал винтовку, патроны и гранаты, он не смог! Так что он не виноват. Это вы! Вы знаете, где патроны, гранаты и винтовка, -- и вы мне расскажете! Мы молчим. Тогда полицейский бьет нас по лицу обеими руками. Справа и слева. У нас из носа и изо рта идет кровь. -- Признавайтесь! Мы ничего не говорим. Он белеет от злости и бьет нас снова и снова. Мы падаем со стульев. Он бьет нас ногами по ребрам, по почкам, в живот. -- Признавайтесь! Признавайтесь! Это ваша работа! Признавайтесь! Мы больше не можем открыть глаза и перестаем что-либо слышать. Мы измараны кровью, потом, мочой и калом. Мы теряем сознание. В ТЮРЬМЕ Мы лежим на твердом земляном полу камеры. Сквозь маленькое зарешеченное окно проходит немного тусклого света, но мы не знаем, сколько времени, не знаем даже, утро сейчас или вечер. Все тело болит. Стоит пошевелиться, и мы впадаем в полузабытье. Мы видим все как в тумане, в ушах звенит и в голове стучит. Нам страшно хочется пить, рот пересох. Проходят часы. Мы не разговариваем. Позже приходит полицейский и спрашивает: -- Хотите чего-нибудь? Мы говорим: -- Пить... -- Тогда говорите. Признавайтесь. Как признаетесь, будет вам и еда, и питье сколько захотите. Мы молчим. Он спрашивает: -- Старик, а ты есть хочешь? Никто не отвечает. Полицейский выходит. Мы понимаем, что, кроме нас, в камере кто-то есть. Мы осторожно приподнимаем головы и видим, что в углу лежит скорчившись старик. Мы медленно подползаем к нему и трогаем его. Он холодный и окоченевший. Мы отползаем обратно к двери. Когда за окошком совсем темнеет, полицейский приходит с карманным фонариком. Он светит на старика и говорит: -- Спи, дедушка. Завтра сможешь пойти домой. Потом он светит на нас, прямо нам в лицо, каждому по очереди: -- Что, все еще нечего мне сказать? Как знаете. Я подожду. Или заговорите, или так тут и сдохнете. Еще позже ночью дверь камеры снова отворяется. Входят полицейский, денщик и иностранный офицер. Офицер наклоняется над нами, смотрит на нас. Он говорит денщику: -- Немедленно позвонить на базу! Пусть вышлют санитарную машину! Денщик выходит, офицер осматривает старика. Он говорит: -- Мерзавец забил его насмерть. Он поворачивается к полицейскому: -- Ты за это заплатишь, скотина! Если б ты только знал, как ты за это заплатишь!.. Полицейский спрашивает нас: -- Что он сказал? -- Он говорит, что старик умер и ты дорого заплатишь за все, скотина! Офицер гладит нас по голове: -- Мои бедные, бедные мальчики. Он осмелился мучить вас, грязная свинья! Полицейский спрашивает: -- Что он со мной сделает? Скажите ему -- у меня самого есть дети... я не знал... Он что, ваш отец или что?.. Мы говорим: -- Дядя. -- Почему же вы мне сразу не сказали?.. Откуда мне было знать? Мне очень жаль! Что я могу сделать, чтобы... Мы говорим: -- Молись. Возвращается денщик, с ним еще солдаты. Нас кладут на носилки и несут в санитарную машину. Офицер садится рядом с нами. Полицейского солдаты сажают в джип, садятся по сторонам от него и увозят. Денщик за рулем джипа. В армейском госпитале, в большой белой комнате, нас сразу осматривает врач. Он дезинфицирует наши раны, делает уколы от боли и от столбняка. Потом он обследует нас под рентгеном. У нас ничего не сломано, только несколько зубов выбито, но зубы все равно были молочные. Денщик отвозит нас к бабушке. Он кладет нас на большую кровать офицера, а сам ложится на одеяло возле постели, на полу. Утром он приводит бабушку, а бабушка приносит нам в постель теплое молоко. Когда денщик выходит, бабушка спрашивает: -- Вы сознались? -- Нет, бабушка. Нам не в чем сознаваться. -- Так я и думала. А что с полицейским? -- Не знаем. Но он больше не придет, это уж точно. Бабушка хихикает: -- Депортация или расстрел, а? Свинья! Ладно, мы это дело отметим. Пойду сейчас курицу разогрею -- я вчера ее зажарила. Я к ней еще не притрагивалась. В полдень мы встаем с постели и идем на кухню. Когда мы едим, бабушка говорит: -- Интересно, зачем вам понадобилось убивать ее?.. Впрочем, я думаю, у вас на то были какие-нибудь причины. ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН Вскоре после ужина приезжает пожилой господин с девочкой, которая выше нас. Бабушка спрашивает его: -- Что вам нужно? Пожилой господин называет бабушку по имени, и бабушка говорит нам: -- Убирайтесь. Пойдите погуляйте в саду. Мы выходим. Мы обходим дом и прячемся под окном кухни. Мы подслушиваем. Пожилой господин говорит: -- Пожалейте ее. Бабушка отвечает: -- Как вы можете просить меня об этом? Пожилой господин говорит: -- Вы знали ее родителей. Они доверили девочку мне перед депортацией. Они дали мне ваш адрес -- на случай, если девочке будет небезопасно оставаться со мной. Бабушка спрашивает: -- Вы понимаете, чем я рискую? -- Да, знаю -- но это вопрос жизни и смерти. -- У нас в доме живет иностранный офицер. -- Вот именно! Кто станет искать ее здесь? Вам придется сказать только, что она -- ваша внучка, двоюродная сестра этих двух мальчиков. -- Тут всем известно, что у меня только двое внуков -- вот эти. -- Вы можете сказать, что она из семьи вашего зятя. Бабушка хмыкает: -- Да я зятя своего в жизни не видела! После долгой паузы пожилой господин продолжает: -- Я прошу вас только лишь прокормить девочку несколько месяцев -- до конца войны. -- А если война еще несколько лет протянется? -- Нет, теперь уже недолго. Бабушка начинает притворно хныкать: -- Я всего лишь старуха, которую непосильный труд сводит в могилу. Куда мне столько ртов прокормить!.. Пожилой господин говорит: -- Вот все сбережения ее родителей и их семейные драгоценности. Если вы ее спасете, все это ваше. Вскоре после этого бабушка зовет нас: -- Это ваша кузина. Мы говорим: -- Понятно, бабушка. Пожилой господин говорит: -- Вы ведь будете играть вместе, втроем, правда? Мы говорим: -- Мы никогда не играем. Он спрашивает: -- Чем же вы тогда занимаетесь? -- Мы работаем, учимся, тренируемся. Он говорит: -- Понимаю. Вы серьезные люди. На игры у вас времени нет. Но вы присмотрите за своей кузиной, правда? -- Да, сударь. Присмотрим. -- Благодарю вас. Наша новая кузина говорит: -- Я выше вас. Мы отвечаем: -- Но нас двое. Пожилой господин говорит: -- Вы правы. Двое гораздо сильнее одного. И не забывайте называть ее кузиной, договорились? -- Сударь, мы никогда ничего не забываем. -- Я на вас полагаюсь. НАША КУЗИНА Наша кузина на пять лет старше нас. Глаза у нее темные, а волосы рыжие из-за чего-то, что называется хна. Бабушка сказала нам, что она -- дочь сестры отца. Мы рассказываем всем, кто нас спрашивает, то же самое. Мы, конечно, знаем, что у отца нет и не было сестры. Но мы знаем также, что без этой лжи жизнь нашей кузины будет в опасности -- а ведь мы обещали пожилому господину заботиться о ней. Когда пожилой господин уезжает, бабушка говорит: -- Ваша кузина будет спать с вами на кухне. Мы говорим: -- На кухне нет больше места. Бабушка говорит: -- Это уж сами решайте промеж себя. Наша кузина говорит: -- Я могу и под столом спать... на полу... если только вы мне одеяло дадите... Мы говорим: -- Можешь спать на лавке и взять наши одеяла. Мы тогда будем спать на чердаке. Сейчас не холодно. Она говорит: -- Я тоже буду спать на чердаке, вместе с вами. -- Ты нам там не нужна. Ты никогда не должна подниматься на чердак. -- Почему? Мы говорим: -- У тебя есть тайна. Вот и у нас есть тайна. Если ты не станешь уважать нашу тайну, мы не будем уважать твою. Она спрашивает: -- Вы что, способны меня выдать? -- Зайдешь на чердак -- умрешь. Понятно? Она минуту молча на нас смотрит, потом говорит: -- Понятно. Понятно, что вы полные психи. Ну и пожалуйста, не нужен мне ваш вонючий чердак. Обещаю, что никогда туда не полезу. Она держит свое слово и на чердак не поднимается. Но во всех остальных местах она пристает к нам постоянно. Она говорит: -- Принесите мне малины. Мы говорим: -- Иди собери сама в саду. Она говорит: -- Прекратите читать вслух. У меня от вас голова болит. Мы продолжаем читать. Она спрашивает: -- Что это вы часами валяетесь на полу? Мы продолжаем упражнение в неподвижности, хотя она кидает в нас гнилыми фруктами. Она говорит: -- Что вы все молчите! Вы мне на нервы действуете! Но мы продолжаем упражнение в молчании. Она спрашивает: -- Почему вы сегодня ничего не едите? -- У нас сегодня пост. Мы упражняемся в перенесении голода. Наша кузина не работает, не учится, не делает упражнений. Часто она просто сидит и глядит на небо, иногда плачет. Бабушка никогда не бьет кузину. Она не ругает ее. Она не просит ее помочь. Она вообще ни о чем ее не просит. Она никогда с ней не разговаривает. ДРАГОЦЕННОСТИ В тот же вечер, когда кузина поселяется у нас, мы перебираемся спать на чердак. Мы берем в комнате офицера пару одеял и расстилаем на полу чердака сено. Перед сном мы смотрим через дырки в полу, что делается в доме. В комнате офицера никого нет. А в комнате бабушки горит свет, что случается нечасто. Бабушка взяла на кухне керосиновую лампу и повесила ее над трюмо у себя в комнате. Трюмо -- это старинный столик с тройным зеркалом на нем. Бабушка сидит перед этим зеркалом; на голову, поверх своего черного платка, она надела что-то блестящее. На ее шее несколько ожерелий сразу, на руках браслеты, пальцы унизаны перстнями и кольцами. Она говорит сама с собой, любуясь своим отражением: -- Богатство, богатство... Со всем этим легко стать красавицей. Легко. Колесо поворачивается! Теперь они мои, эти драгоценности. Мои. Это всего лишь справедливо. Как они сияют! Как сияют! Немного спустя она говорит: -- Но что, если они вернутся? Если потребуют это обратно? Как только опасность проходит, они забывают. Они не знают благодарности. Такой народ -- обещают с три короба, а потом... Но нет, нет, они уже мертвы. И старика скоро не станет тоже. Он сказал -- я могу оставить все себе... Но девчонка... она все видела... все слышала... она точно захочет отобрать у меня это. Война закончится -- и она станет требовать отдать ей все... Но я не хочу отдавать, я не могу! Это мое! Мое навсегда!.. Она тоже должна умереть. Тогда никто ничего не докажет. Никто не узнает. Да, девчонка должна умереть. Перед самым концом войны. Да, это должен быть несчастный случай -- не яд. В этот раз -- не яд. Да, несчастный случай. Что, если она утонет в речке?.. Нет. Трудно будет удержать ее голову под водой. Если она оступится и упадет в погреб... Там неглубоко. Остается яд. Все-таки только яд. Что-нибудь медленное. Маленькими дозами, постепенно... Болезнь, которая медленно, за несколько месяцев, сведет ее в могилу... Врача тут нет. В войну многие умирают вот так -- потому что некому их лечить... Бабушка кулаком грозит своему отражению в зеркале: -- И вы ничего не сможете доказать! Ничего! Она хихикает, снимает украшения, складывает их в холщовый мешочек, а мешочек прячет в свой соломенный матрас. Потом она ложится спать -- и мы тоже. Наутро, когда кузина выходит из дома, мы говорим бабушке: -- Бабушка, мы должны вам кое-что сказать. -- Что еще такое? -- Послушайте, бабушка. Мы обещали пожилому господину, что позаботимся о нашей кузине. Поэтому с ней ничего не должно случиться -- ни несчастный случай, ни болезнь. Ничего. Понимаете? И с нами тоже. Мы показываем ей заклеенный конверт: -- Мы все записали. Это письмо мы отдадим священнику. Если с кем-нибудь из нас троих что-то случится -- священник вскроет письмо. Вы понимаете, бабушка?.. Бабушка смотрит на нас, полуприкрыв веки. Она тяжело дышит и очень тихо говорит: -- Сукины дети, порождение шлюхи и дьявола! Проклят день, когда вы появились на свет!.. После обеда бабушка идет работать в винограднике, а мы обыскиваем ее матрас. В матрасе ничего нет. НАША КУЗИНА И ЕЕ ПАРЕНЬ Наша кузина становится более серьезной. Больше она не пристает к нам. Каждый день она моется в большой лохани, которую мы купили на заработанные в кафе деньги. Она очень часто стирает платье и панталоны. Пока ее вещи сохнут, она ходит завернувшись в большое полотенце или лежит на солнце, положив панталоны сохнуть на себя. Она очень смуглая. Волосы у нее до ягодиц -- когда она переворачивается на спину, то закрывает грудь волосами. Ближе к вечеру она уходит в Городок. Она проводит в Городке все больше и больше времени. Однажды вечером мы идем за ней так, чтобы она нас не видела. Возле кладбища она встречается с парнями и девчонками из Городка, все они старше нас. Они сидят под деревьями и курят. У них с собой есть вино. Они пьют прямо из бутылок. Один из них караулит -- он сидит на скамейке у дорожки. Если кто-то идет, он начинает насвистывать популярную песенку, но никуда не уходит. А все остальные прячутся в кустах или за памятниками. Когда опасности больше нет, тот, кто караулит на скамейке, насвистывает другую песенку. Они очень тихо говорят о войне, о дезертирстве, депортации, сопротивлении и освобождении. По их мнению, иностранные военные, которые находятся в нашей стране и считаются нашими союзниками, на самом деле наши враги, а те, что скоро придут сюда победителями, вовсе даже не враги, а, наоборот, наши освободители. Они говорят: -- Мой отец перешел на другую сторону. Он вернется домой вместе с ними. -- А мои родители ушли к партизанам. Жаль, я мал еще был, чтобы с ними уйти. -- А моих эти гады взяли. Депортировали. -- Ну, тебе их больше не видать. И мне -- моих. Их уж в живых нет наверняка. -- Кто знает, может, кто и выживет... -- А за погибших мы отомстим. -- Эх, жаль, мы в войну еще маленькие были, ничего сделать не могли. А то б мы!.. -- Да, войне скоро конец. "Они" придут не сегодня-завтра. -- Мы будем встречать их на ратушной площади с цветами! Поздно ночью компания расходится. Все идут по домам. Наша кузина уходит с каким-то парнем. Мы идем за ними. Они идут к замку и скрываются за руинами стены. Нам их не видно, зато хорошо слышно. Наша кузина говорит: -- Ложись... вот так, на меня... Да, вот так. Целуй меня! Целуй! Парень говорит: -- Ты такая красивая! Я хочу тебя! -- И я хочу тебя. Но я боюсь. Что, если я забеременею?.. -- Тогда я женюсь на тебе. Я люблю тебя. После освобождения мы поженимся. -- Мы еще слишком молоды. Нам надо подождать. -- Я не могу ждать! -- Постой! Ты делаешь мне больно... не надо, милый, не надо... Парень говорит: -- Да, ты права... Но ты ласкай меня. Дай мне руку... вот так -- ласкай меня вот так... Повернись -- я хочу тебя целовать, пока ты меня ласкаешь... вот здесь... и здесь... Наша кузина говорит: -- Нет, не надо! Мне стыдно... О! О! Еще! Еще! Я люблю тебя, люблю!.. Мы идем домой. БЛАГОСЛОВЕНИЕ Мы идем к священнику -- вернуть книги, которые он нам давал. Дверь нам открывает пожилая женщина. Она впускает нас и говорит: -- Святой отец ждет вас. Священник говорит: -- Садитесь. Мы кладем книги на стол и садимся. Священник глядит на нас и говорит: -- Я вас ждал. Вас долго не было. Мы говорим: -- Мы хотели сначала дочитать книги. И мы были очень заняты. -- А как же ваше мытье и стирка? -- Теперь у нас есть все, что нужно. Мы купили лохань, мыло, ножницы и зубные щетки. -- На какие деньги? -- Мы зарабатываем в кафе. Мы играем и поем. -- Эти кафе -- места на погибель души. Особенно в вашем возрасте. Мы молчим. Он говорит: -- И за деньгами для той слепой вы тоже давно не приходили. Скопилась довольно порядочная сумма... Вот, возьмите. Он вручает нам деньги. Мы говорим: -- Оставьте себе. Вы дали достаточно. Мы брали ваши деньги, только когда это было абсолютно необходимо. А сейчас мы зарабатываем довольно для того, чтобы давать немного Заячьей Губе. И мы научили ее работать. Мы помогли ей вскопать их сад и посадить картошку, бобы, кабачки и помидоры. Мы дали ей цыплят и кроликов, чтобы она их разводила. Она больше не просит милостыню. И ваши деньги тоже ей больше не нужны. Священник говорит: -- Тогда оставьте их себе. Вам больше не надо будет зарабатывать в кафе. -- Нам нравится работать в кафе. Он говорит: -- Я слышал, вас били... пытали... Мы спрашиваем: -- А что стало с вашей экономкой? -- Она пошла на фронт, чтобы ухаживать за ранеными. Она погибла. Мы ничего не говорим. Он спрашивает: -- Может быть, вы хотели бы исповедаться? Я дал обет хранить тайну исповеди. Вам нечего бояться. Вы можете покаяться... Мы говорим: -- Нам не в чем каяться. -- Вы не правы. Такой грех -- это тяжкая ноша. Покаяние облегчит ее. Господь прощает всех, кто искренне раскаивается в своих грехах... Мы говорим: -- Мы ни в чем не раскаиваемся. Нам не в чем. После долгой паузы он говорит: -- Ведь я все видел в окно. Тот хлеб... Но отмщать дано лишь Богу. У вас нет права брать на себя Его дело. Мы молчим. Он спрашивает: -- Могу я благословить вас? -- Да, если вы этого хотите. Он кладет нам руки на головы: -- Господь всемогущий, благослови этих детей. Прости им согрешения вольные и невольные, прости им то, что они сотворили. Это бедные заблудшие агнцы, они потеряли путь в этом ужасном мире, они -- жертвы нашего исковерканного времени и не ведают, что творят. Молю Тебя, спаси души этих детей и очисти их в своем бесконечном милосердии и благодати. Аминь. Потом он говорит нам: -- Навещайте меня иногда, даже если вам ничего от меня не нужно. БЕГСТВО Каждый день на стенах домов и заборах в Городке появляются плакаты. Один плакат изображает лежащего на земле старика, которого неприятельский солдат протыкает штыком. На другом плакате неприятельский солдат бьет ребенка другим, совсем маленьким ребенком, которого держит за ноги. Еще на одном неприятельский солдат тащит за руку женщину, разрывая при этом ее платье на груди. Рот женщины открыт, как бы в крике, а по щекам текут слезы. Люди, глядя на эти плакаты, боятся прихода неприятельских солдат. Бабушка смеется: -- Вранье. Бояться нечего. Люди говорят, что Большой Город захвачен неприятелем. Бабушка говорит: -- Если они перешли Большую Реку, их уже ничто не остановит. Скоро они будут здесь. Наша кузина говорит: -- Тогда я смогу вернуться домой. Однажды люди начинают говорить, что армия сдалась, что военные действия прекращены и война кончилась. На следующий день они говорят, что у власти новое правительство и война продолжается. На поездах и машинах в Городок приезжает много иностранных солдат и солдат нашей армии. Многие ранены. Когда люди начинают расспрашивать наших солдат, те отвечают, что ничего не знают. Они проходят через Городок и по дороге, ведущей мимо лагеря, уходят в соседнюю страну. Люди говорят: -- Они бегут. С ними все кончено. Другие возражают: -- Они временно отступают для перегруппировки. Они остановят неприятеля здесь и не дадут ему перейти границу. Бабушка говорит: -- Посмотрим. Много людей проходит мимо бабушкиного дома. Они тоже идут в другую страну. Они говорят, что покидают нашу страну навсегда, потому что здесь скоро все будет захвачено неприятелем, а неприятель станет мстить. И он ввергнет нашу страну в рабство. Некоторые идут пешком, с мешками за спиной, другие толкают велосипеды, нагруженные разным имуществом, -- например, к раме могут быть привязаны скрипка, поросенок в клетке, кастрюли... Третьи сидят на телегах, которые тянут лошади: эти увозят с собой всю свою мебель и другое имущество. Большинство людей -- жители Городка, но некоторые пришли из других мест. Однажды утром денщик и иностранный офицер приходят попрощаться. Денщик говорит: -- Все кончено. Но лучше побежденный, чем мертвый. Он смеется. Офицер заводит граммофон и ставит пластинку. Мы молча слушаем музыку, сидя на большой кровати. Офицер крепко обнимает нас и плачет: -- Я больше никогда не увижу вас!.. Мы говорим: -- У вас будут свои дети. -- Я не хочу. Потом он говорит, указывая на граммофон и пластинки: -- Оставьте это себе на память обо мне. Но словарь отдайте. Все равно вам теперь надо будет учить другой язык. МЕРТВЫЕ Однажды ночью мы слышим взрывы, ружейные выстрелы и пулеметные и автоматные очереди. Мы выходим посмотреть, что происходит. Мы видим, что в лагере пожар. Мы решаем, что пришел неприятель, но на следующее утро в Городке все тихо; слышна только далекая канонада. В конце дороги, которая ведет к военной базе, больше нет часового. В небо поднимается густой тошнотворный дым. Мы решаем пойти посмотреть, что там горит. Мы входим в лагерь. Он пуст. Никого нет. Некоторые постройки еще горят. Запах невыносим, но мы зажимаем нос и идем дальше. Наконец мы подходим к ограде из колючей проволоки. Мы поднимаемся на сторожевую вышку. Мы видим широкий плац, на котором возвышаются три высокие черные кучи. Потом мы замечаем вход на огороженную территорию. Мы спускаемся с вышки и идем туда. Это высокие, большие железные ворота, которые оставили распахнутыми настежь. Над воротами на иностранном языке написано: "Транзитный лагерь". Мы входим в ворота. Черные кучи, которые мы заметили с вышки, состоят из обугленных тел. Некоторые сгорели полностью, остались только кости. Некоторые почти совсем не обгорели. Таких тел очень много. Большие и маленькие. Взрослые и дети. Наверное, их сначала убили, потом сложили в кучи, облили бензином и подожгли. Нас тошнит. Мы убегаем из лагеря. Мы идем домой. Бабушка зовет нас обедать, но нас снова тошнит. Бабушка говорит: -- Небось опять ели какую-нибудь дрянь. Мы говорим: -- Да. Зеленые яблоки. Наша кузина говорит: -- Они сожгли лагерь. Надо пойти посмотреть. Пока там никого нет. -- Мы там уже были. Там не на что смотреть -- ничего интересного. Бабушка хмыкает: -- Значит, наши храбрецы ничегошеньки не оставили? Все с собой забрали? Что, совсем ничего, что может пригодиться? Да вы хорошо ли смотрели? -- Да, бабушка. Очень хорошо. Там ничего нет. Наша кузина выходит из кухни. Мы идем за ней. Мы спрашиваем: -- Ты куда? -- В Городок. -- Уже? Обычно ты туда только вечером уходишь. Она улыбается: -- Да, но я кое-кого жду. Все, хватит вам приставать ко мне! Наша кузина опять улыбается и бежит в город. МАМА Мы в саду. Перед домом останавливается армейский джип, выходит наша мама с иностранным офицером. Она бежит через сад к нам. На руках у мамы маленький ребенок. Мама кричит нам: -- Скорее, скорее! Быстро в машину -- мы уезжаем! Поторапливайтесь! Бросайте все, и едем! Мы спрашиваем: -- Что это за ребенок? Она говорит: -- Это ваша сестра. Поехали! Нельзя терять ни минуты! Мы спрашиваем: -- А куда ехать? -- В другую страну. Перестаньте наконец задавать вопросы! Едем! Мы говорим: -- Мы не хотим никуда уезжать. Мы хотим остаться здесь. Мама говорит: -- Я должна уехать туда. А вы поедете со мной. -- Нет, мы останемся здесь. Из дома выходит бабушка. Она спрашивает маму: -- Что это ты еще придумала? И что у тебя в руках? Мама говорит: -- Я приехала за своими сыновьями. Я пришлю вам денег, мама. Бабушка говорит: -- Мне не нужны твои деньги. И мальчишек я тебе не отдам. Мама просит офицера забрать нас силой. Мы быстро карабкаемся на чердак по веревке. Офицер пытается схватить нас, но мы ногой толкаем его в лицо. Офицер ругается, а мы втягиваем наверх веревку. Бабушка хихикает: -- Видала? Не хотят они с тобой уезжать. Мама кричит на нас: -- Я вам приказываю -- спускайтесь немедленно! Бабушка говорит: -- А приказов они никогда не слушаются. Мама начинает плакать: -- Идите ко мне, дорогие мои, милые! Я не могу уехать без вас! Бабушка говорит: -- Что, иностранцева выблядка тебе мало? Мы говорим: -- Нам тут нравится, мам. Езжай. Нам хорошо у бабушки. Мы слышим канонаду и пулеметные очереди. Офицер обнимает маму за плечи и ведет к машине. Но мама вырывается от него: -- Они мои дети! Они мне нужны! Я люблю их! Бабушка говорит: -- Они и мне нужны. Я уже старая. А ты себе еще нарожаешь -- я вижу, с этим у тебя проблем нет! Мама говорит: -- Умоляю вас, не держите их! Бабушка говорит: -- Да кто их держит? Эй, мальчишки! Ну-ка спускайтесь сейчас же и поезжайте со своей матерью! Мы говорим: -- Мы не хотим ехать. Мы хотим остаться с вами, бабушка. Офицер обнимает маму и тянет ее к машине, но мама отталкивает его. Офицер садится в машину и заводит мотор. В тот же самый момент в саду раздается взрыв. В следующий миг мы видим, что мама лежит на земле. Офицер подбегает к ней. Бабушка пытается оттащить нас в сторону: -- Не смотрите! Ступайте в дом! Офицер выкрикивает ругательство, прыгает в джип и, резко рванув с места, уезжает. Мы смотрим на маму. У нее вылезли кишки из живота. Она вся в крови, и младенец тоже. Мамина голова свисает в воронку от снаряда. Глаза у нее открыты и все еще полны слез. Бабушка говорит: -- Лопаты принесите. Мы кладем на дно ямы одеяло, кладем на него маму. Она все еще прижимает к себе девочку. Мы укрываем их вторым одеялом и засыпаем яму. Когда кузина возвращается из города, она спрашивает: -- Что-нибудь случилось? Мы говорим: -- Да, снаряд у нас в саду взорвался и воронку сделал. КУЗИНА УЕЗЖАЕТ Ночью слышны канонада и взрывы. На рассвете все вдруг стихает. Мы спим на широкой кровати офицера. Теперь его кровать -- наша, и комната тоже. Утром мы идем на кухню завтракать. Бабушка стоит у плиты. Кузина сворачивает свои одеяла. Она говорит: -- Я так плохо спала сегодня! Мы говорим: -- Спи в саду. Там сейчас тишина и стало тепло. Она спрашивает: -- Неужели вам не было страшно ночью? Мы только молча пожимаем плечами. Раздается стук в дверь. Входит человек в штатском, с ним двое солдат. У солдат автоматы, и они одеты в форму, какой мы раньше не видели. Бабушка говорит что-то на языке, на котором она говорит, когда выпьет. Солдаты отвечают. Бабушка обнимает их и целует. Потом она говорит еще что-то. Штатский спрашивает: -- Вы говорите на их языке, сударыня? Бабушка говорит: -- Это мой родной язык. Наша кузина спрашивает: -- Они уже здесь? Когда же они пришли? Мы хотели встречать их с цветами на ратушной площади... Штатский спрашивает: -- Кто это "мы"? -- Я и мои друзья. Штатский улыбается: -- Опоздали. Они ночью в Городок вошли. А я прибыл почти сразу вслед за ними. Я ищу одну девочку... Он называет имя, наша кузина говорит: -- Да, это я. Где мои родители? Штатский говорит: -- Не знаю. Мое дело -- находить детей по списку. Мы сначала направим тебя в распределитель в Большом Городе. А там попытаемся и родителей твоих отыскать. Кузина говорит: -- У меня здесь есть друг. Он тоже в вашем списке? Она называет имя своего любовника. Штатский листает список: -- Да. Он уже в военном штабе. Поедете вместе. Собирайся. Кузина счастлива. Она собирает свои платья и складывает всякую мелочь на свое большое купальное полотенце. Штатский обращается к нам: -- Ну, а вы что? Как вас зовут? Бабушка говорит: -- Это мои внуки. Они остаются со мной. Мы говорим: -- Да, мы остаемся с бабушкой. Штатский говорит: -- Все равно назовите мне ваши имена. Мы называем ему свои имена. Он сверяется со списком. -- Да, вас в списке нет. Можете оставить их, сударыня. Бабушка говорит: -- Что значит -- могу оставить? Само собой могу! Наша кузина говорит: -- Я готова. Поехали. Штатский говорит: -- Ты не слишком спешишь, а? Могла бы по крайней мере поблагодарить хозяйку и попрощаться с мальчиками. Кузина говорит: -- С мальчиками? С поганцами, вы хотите сказать. Она крепко обнимает нас: -- Целовать вас я не стану, я знаю, что вам телячьи нежности не по вкусу. Постарайтесь делать поменьше глупостей... Ну, пока! Она обнимает нас еще крепче и плачет. Штатский поворачивается к бабушке: -- Я хотел бы поблагодарить вас, сударыня, за все, что вы сделали для этой девочки. Мы все вместе выходим из дома. У калитки стоит джип. Солдаты садятся вперед, штатский и кузина -- сзади. Бабушка кричит что-то солдатам. Солдаты хохочут. Джип уезжает. Кузина не оглядывается. ПРИХОД НОВЫХ ИНОСТРАНЦЕВ После отъезда кузины мы идем в город посмотреть, что там происходит. На каждом углу стоят танки. На ратушной площади -- множество грузовиков, джипов, мотоциклов, простых и с колясками. Всюду множество иностранных солдат. На рыночной площади, которая не заасфальтирована, они ставят палатки и полевые кухни. Когда мы проходим мимо, они улыбаются нам, что-то говорят, но мы пока не понимаем их речи. Кроме солдат, на улицах никого нет. Двери домов заперты, окна тоже, витрины магазинов закрыты решетками или жалюзи. Мы идем домой и говорим бабушке: -- В Городке все тихо. Она хмыкает: -- Это они отдыхают. Вот погодите, увидите, что вечером будет! -- А что будет, бабушка? -- Для начала -- обыски. Они пройдут по всем домам и все обыщут. Ну, и возьмут себе все, что им понравится. Я одну войну пережила уже, я знаю. Нам-то бояться незачем -- взять у нас нечего, и я знаю, как с ними говорить. -- Но что они будут искать, бабушка? -- Шпионов, оружие, боеприпасы, часы, золото, женщин. Действительно, во второй половине дня солдаты начинают систематически обыскивать дома. Если им не отвечают, они дают выстрел в воздух, а затем ломают дверь. Многие дома стоят пустыми. Жители ушли насовсем или прячутся в лесу. Дома без хозяев и магазины солдаты обыскивают так же тщательно. Вслед за солдатами по брошенным домам и магазинам идут воры. Это в основном дети, старики и некоторые женщины -- те, кто не боится и беден. Мы встречаем Заячью Губу. Она тащит охапку платьев и туфель. Она говорит нам: -- Поторопитесь, пока что-то еще остается. Я уже три раза сходила в магазин. Мы идем в магазин "Книги и канцелярские товары" -- дверь выбита и здесь. В магазине только несколько детей -- они берут карандаши, цветные мелки, ластики, точилки и школьные ранцы. Мы не спеша отбираем то, что нужно нам: многотомную энциклопедию, карандаши, бумагу. На улице старик и старуха дерутся из-за копченого окорока. Вокруг них собралась толпа, люди подзуживают стариков и смеются над ними. Старуха ногтями царапает лицо старика и наконец убегает, унося окорок. Мародеры напиваются краденым спиртным допьяна, дерутся, бьют окна и витрины разграбленных домов и магазинов, крушат посуду и ломают все, что им не нужно или что они не могут унести. Солдаты тоже пьют и снова идут по домам -- на этот раз они ищут женщин. Повсюду слышны выстрелы и крики насилуемых женщин. На ратушной площади солдат играет на аккордеоне. Другие солдаты поют и пляшут. ПОЖАР Уже несколько дней мы не видели свою соседку -- она не выходит в сад. Не видели мы и Заячью Губу. Мы идем посмотреть, что с ними. Дверь домика распахнута. Мы входим. Хотя на улице ярко светит солнце, внутри темно, потому что окна очень маленькие. Когда наши глаза привыкают к темноте, мы видим соседку. Она лежит на кухонном столе. Ее ноги свисают со стола, а руки она прижимает к глазам. Она не движется. Заячья Губа лежит на постели. Она голая. Между ее раздвинутых ног -- целая лужа из крови и спермы. Ее ресницы слиплись -- теперь уже навсегда, а ее губы растянуты и открывают черные зубы в вечной улыбке: Заячья Губа мертва. Соседка говорит нам: -- Уходите. Мы подходим к ней и спрашиваем: -- Так вы не глухая? -- Нет. И не слепая. Уходите. Мы говорим: -- Мы хотим вам помочь. Она говорит: -- Мне не нужна помощь. Мне уже ничего не нужно. Уходите. Мы спрашиваем: -- Что здесь произошло? -- Сами не видите?.. Она ведь умерла, да? -- Да. Это были новые иностранцы? -- Да. Она сама их зазвала. Она вышла на дорогу и знаками звала их в дом. Их было двенадцать или пятнадцать. И они ее трахали один за другим, а она только кричала: "О, хорошо, хорошо! Давайте, давайте, все по очереди!" Она умерла счастливой -- затраханная насмерть. А я не могу умереть! Я не знаю, сколько я уже тут лежу без еды и питья. А смерть все не приходит. Она никогда не приходит, если ты зовешь ее сам. Ей нравится мучить нас. Я зову ее вот уже много лет -- а она не слышит меня. Мы спрашиваем: -- Вы действительно хотите умереть? -- Чего я могу еще хотеть? Если вы и впрямь хотите мне помочь, подожгите дом. Я не хочу, чтобы нас нашли -- вот так. Мы говорим: -- Но это же будет очень больно. -- А это уж не ваше дело. Подожгите дом, и все, если, конечно, вы на это способны. -- Да, сударыня, мы на это способны. Положитесь на нас. Мы перерезаем ей горло бритвой, потом идем и сливаем немного бензина из бака армейского грузовика. Мы поливаем бензином тела и стены дома. Потом мы поджигаем дом и идем к себе. Утром бабушка говорит: -- Дом соседки сгорел. Они обе были внутри -- и она, и ее дочь. Верно, девчонка оставила что-нибудь на огне -- с дурочки станется. Мы идем к дому соседки, чтобы забрать кур и кроликов, но другие соседи уже растащили их ночью. КОНЕЦ ВОЙНЫ Уже несколько дней мы видим, как победоносная армия новых иностранцев -- которую мы теперь называем армией-освободительницей -- идет мимо бабушкиного дома. Танки, пушки, бронеавтомобили и грузовики Освободителей день и ночь идут через границу. Фронт уходит все дальше и дальше в глубь соседней страны. В противоположном направлении движется другой поток: идут пленные, побежденные. Среди них много людей и из нашей страны. Пленные все еще в форме, но без оружия и без знаков различия. Они бредут, опустив голову, к станции, где их сажают в вагоны и увозят. Никто не знает, куда и надолго ли их увозят. Бабушка говорит, что их везут далеко, в холодные и безлюдные края, где их заставят работать так тяжело, что никто не вернется. Все они умрут от холода, непосильного труда, голода и разных болезней. Через месяц после освобождения нашей страны война заканчивается совсем, и Освободители занимают нашу страну -- люди говорят, навсегда. Поэтому мы просим бабушку научить нас их языку. Она говорит: -- Что я вам, учительница? Как я вас учить-то буду? Мы говорим: -- Очень просто, бабушка. Просто говорите с нами весь день на их языке -- в конце концов мы начнем понимать. Вскоре мы знаем достаточно, чтобы переводить, когда местные говорят с Освободителями. Мы пользуемся этим и становимся посредниками при обмене того, что в избытке у военных: сигареты, шоколад, табак, -- на то, что есть у жителей: вино, водка и фрукты. Деньги ничего не стоят, все только меняются. Девушки спят с солдатами за шелковые чулки, украшения, духи, часы и прочие вещи, которые солдаты набрали в освобожденных городах. Бабушка больше не ходит на рынок со своей тележкой. Наоборот -- теперь к ней приходят хорошо одетые дамы и умоляют продать им курицу или колбасу за перстень или серьги. Люди получают продовольственные карточки. С четырех часов утра у мясных и хлебных лавок выстраиваются длинные очереди. Остальные магазины закрыты -- им нечем торговать. Не хватает всего. Но у нас с бабушкой есть все, что нам нужно. Сколько-то времени спустя у нашей страны снова появляется свое правительство и своя армия, правда, и правительство и армия находятся под контролем наших Освободителей. Их флаг висит на всех общественных зданиях. Повсюду портреты их Вождя. Они учат нас своим песням и танцам; они показывают в кинотеатрах свои фильмы. В школах введено обязательное изучение языка наших Освободителей, а все остальные иностранные языки запрещены. Запрещено критиковать наших Освободителей или наше новое правительство, запрещены шутки о них. Достаточно доноса, чтобы любого человека бросили в тюрьму без суда и следствия. Люди -- и мужчины, и женщины -- исчезают без следа, никто не знает за что, и их семьи больше ничего про них не слышат. Границу восстановили. Теперь ее невозможно перейти. Нашу страну окружили колючей проволокой; теперь мы полностью отрезаны от остального мира. ШКОЛА ОПЯТЬ ОТКРЫЛАСЬ Осенью все дети опять идут в школу -- кроме нас. Мы говорим бабушке: -- Бабушка, мы не хотим идти в школу. Она говорит: -- Надеюсь, что так: вы мне дома нужны. К тому же, что вы там еще можете узнать нового?.. -- Ничего, бабушка, совершенно ничего. Вскоре мы получаем письмо. Бабушка спрашивает нас: -- Что тут написано? -- Тут написано, что вы несете за нас ответственность и что мы обязаны явиться в школу. Бабушка говорит: -- Киньте это в печку. Я неграмотная, вы тоже. Никто из нас это письмо не прочел. Мы сжигаем письмо. Через несколько дней приходит еще одно. В нем сказано, что, если мы не пойдем в школу, бабушка будет наказана по закону. Мы бросаем в печку и это письмо и говорим бабушке: -- Бабушка, не забудьте, что один из нас глухой, а другой слепой. Еще через несколько дней приходит какой-то человек. Он говорит: -- Я -- инспектор начальных школ. В вашем доме проживает двое детей, по возрасту подпадающих под закон о всеобщем образовании. Вы получили уже два письменных предупреждения. Бабушка говорит: -- Вы о письмах? Не знаю, не читала. Я неграмотная, и дети тоже. Один из нас спрашивает: -- Кто это? Что он говорит? Другой отвечает: -- Он спрашивает, умеем ли мы читать. На кого он похож? -- Он высокий, и лицо у него злое. Мы начинаем кричать вдвоем: -- Уходи! Не трогай нас! Не убивай нас! Помогите!.. Мы прячемся под стол. Инспектор спрашивает бабушку: -- Что это с ними? Бабушка говорит: -- Ох, бедняжки всех боятся! Они пережили ужасные вещи в Большом Городе. К тому же один глухой, а другой слепой. Глухой поэтому рассказывает слепому, что он видит, а слепой объясняет глухому, что он слышит. А иначе они ничегошеньки не понимают. Мы продолжаем кричать под столом: -- Спасите, спасите! Все рушится! Я не могу выдержать этот грохот! Я ничего не вижу!.. Бабушка объясняет: -- Видали? Когда кто-нибудь их пугает, они слышат и видят то, чего нет. Инспектор кивает: -- У них галлюцинации. Их надо положить в больницу. Мы кричим еще громче. Бабушка говорит: -- Это еще хуже! В больнице-то все и случилось. Они навещали свою мать -- она там работала. А тут бомбежка, как раз когда они были в больнице. Они видели взрывы, убитых и раненых; они и сами были несколько дней без сознания. Инспектор говорит: -- Бедные ребята! А где их родители? -- То ли померли, то ли пропали. Сгинули. Кто знает, что с ними! -- Это, должно быть, тяжкая ноша для вас. -- Что поделаешь. Я -- единственная, кто у них остался. Перед уходом инспектор пожимает бабушке руку: -- Вы очень добрая женщина. Вскоре мы получаем еще одно письмо -- в нем написано, что мы освобождены от посещения школы в связи с физическими травмами и психическим состоянием. БАБУШКА ПРОДАЕТ ВИНОГРАДНИК К бабушке приходит офицер. Он хочет, чтобы она продала свой виноградник. Армия хочет построить на его месте казарму для пограничников. Бабушка говорит: -- А чем вы мне заплатите? Деньги нынче ничего не стоят. Офицер говорит: -- В обмен за вашу землю мы проведем в ваш дом водопровод и электричество. Бабушка говорит: -- Не нужны мне ваши водопровод и электричество. Я всю жизнь без них прекрасно обходилась. Офицер говорит: -- Мы ведь могли бы реквизировать ваш виноградник и ничего вам не платить. Собственно, мы так и сделаем, если вы откажетесь продать его. Армии нужен ваш участок. Передать его нам -- ваш патриотический долг. Бабушка открывает рот, чтобы сказать что-то, но тут вмешиваемся мы: -- Бабушка, вы уже старая, и вам не так легко работать. Виноградник -- это лишняя работа для вас, а родит он плохо, пользы от него мало. С другой стороны, стоимость дома существенно возрастет после проведения в него воды и электричества. Офицер говорит: -- Ваши внуки гораздо сообразительнее вас, бабушка. Бабушка говорит: -- Еще бы. Что ж, обсуждайте это дело с ними. Пусть они решают. Офицер говорит: -- Но мне понадобится ваша подпись. -- Я подпишу что хотите. Правда, писать я не умею. Бабушка плачет, встает и говорит нам: -- Разбирайтесь сами. Она уходит в виноградник. Офицер говорит: -- Бедная старуха. Она любит свой виноградник, да?.. Так что -- мы договорились? Мы говорим: -- Как вы сами только что отметили, этот участок земли представляет большую ценность в ее глазах -- он весьма дорог ей как память. Безусловно, армия не станет лишать заработанной честным тяжким трудом собственности бедную пожилую женщину, которая к тому же является уроженкой страны наших героических Освободителей. Офицер говорит: -- Вот как! Она, значит, по происхождению... -- Вот именно. Она безупречно говорит на их языке. И мы тоже, кстати. И если вы намерены злоупотребить... Офицер быстро говорит: -- Нет, нет, ничего подобного! Что вы хотите за виноградник? -- В дополнение к уже оговоренным водопроводу и электричеству нам нужна ванная. -- Еще что? И где вы хотите эту вашу ванную? Мы ведем его в свою комнату и показываем, где надо пристроить ванную: -- Вот здесь; чтобы дверь выходила в комнату. Семь-восемь квадратных метров, ванна, раковина, душ, нагревательная колонка, ватерклозет. Он долго глядит на нас, потом говорит: -- Ладно, это можно. Мы добавляем: -- И кроме того, нам нужен радиоприемник. Купить его невозможно. Он спрашивает: -- Но уж это-то все? -- Да, все. Он смеется: -- Ладно, будет у вас и ванная, и радио. Но лучше б я торговался с вашей бабкой! БОЛЕЗНЬ БАБУШКИ Однажды утром бабушка не выходит из комнаты. Мы стучимся к ней, зовем, но она не отзывается. Тогда мы ломаем оконную раму и пролезаем внутрь. Бабушка лежит на кровати. Она неподвижна. Но она дышит, и сердце бьется. Один из нас остается с ней, второй бежит за доктором. Доктор осматривает бабушку. Он говорит: -- У вашей бабушки инсульт -- кровоизлияние в мозг. -- Она умрет? -- Сказать наверняка невозможно. Возраст весьма преклонный, но сердце в порядке. Давайте ей вот эти лекарства, три раза в день. И кто-то должен будет ухаживать за ней. Мы говорим: -- Мы сами будем за ней ухаживать. Что надо делать? -- Кормить, мыть. Вероятно, она навсегда останется парализована. Доктор уходит. Мы делаем пюре из овощей и кормим бабушку маленькой ложкой. Вечером в ее комнате пахнет очень скверно. Мы снимаем одеяло и видим, что матрас весь измаран испражнениями. Мы покупаем у крестьянина свежей соломы, покупаем детские клеенчатые штанишки и пеленки. Мы раздеваем бабушку, купаем ее, меняем постель. Бабушка такая худая, что детские штанишки ей впору. Мы меняем ей пеленки несколько раз в день. Неделю спустя бабушка начинает немного шевелить рукой. А однажды утром она начинает ругать нас: -- Сукины дети! Быстро мне курицу жарьте! Откуда, по-вашему, у меня будут силы, чтоб поправиться, -- с вашей размазни овощной, что ли? И молока козьего принесите! Надеюсь, вы хоть хозяйство не совсем забросили, пока я тут лежала? -- Нет, бабушка, не забросили. -- А ну, помогите мне встать, бездельники! -- Бабушка, вам надо лежать, так доктор велел. -- Доктор, шмоктор! Дурак он, ваш доктор! "Навсегда останется парализована", сказал тоже! Я вот ему покажу, как я парализована! Мы помогаем бабушке подняться, ведем в кухню и сажаем за стол. Когда курица готова, она съедает ее целиком, одна. После еды она говорит: -- Ну, чего ждете? Сделайте мне крепкую палку! Поторапливайтесь, лодыри, я хочу сама проверить хозяйство! Мы бежим в лес, находим подходящее деревце, бегом возвращаемся домой и под присмотром бабушки вырезаем клюку нужного размера. Бабушка хватает ее и грозится: -- Ну задам я вам, коли не все в порядке! Она выходит в сад. Мы идем чуть поодаль. Потом она идет в уборную, и мы слышим, как она бормочет: -- Штаны! Ишь чего придумали! Совсем спятили!.. Когда она возвращается в дом, мы заглядываем в выгребную яму. Бабушка бросила туда штаны и пеленки. БАБУШКИН КЛАД Как-то вечером бабушка говорит: -- Заприте окна и двери. Я хочу поговорить с вами, и никто не должен нас услышать. -- К нам больше никто не приходит, бабушка. -- Все равно. Пограничники все время шляются вокруг, сами знаете, а с них станется подслушивать под окнами. И еще принесите мне карандаш и бумагу. Мы спрашиваем: -- Бабушка, вы хотите что-то написать? Она кричит: -- Делайте, как сказано! Не задавайте дурацких вопросов! Мы закрываем окна и двери, приносим ей карандаш и бумагу. Бабушка, сидя за столом напротив нас, рисует что-то на листке бумаги. Она шепчет: -- Вот где спрятано мое сокровище... Она дает нам листок. Там нарисован прямоугольник, крест, а под крестом -- кружок. Бабушка спрашивает: -- Вам ясно? -- Да, бабушка, ясно. Но мы это давно знаем. -- Что?.. Что это вы давно знаете? Мы отвечаем шепотом: -- Что ваши драгоценности зарыты под крестом на могиле дедушки. Несколько минут бабушка молчит, потом говорит: -- Я должна была сама догадаться. И давно вы знаете? -- Очень давно, бабушка. Мы догадались, как только увидели, как вы ухаживаете за дедушкиной могилой. Бабушка тяжело дышит: -- Н-ну, хорошо, волноваться не из-за чего. Все равно это ваше. Вы, пожалуй, достаточно умны, чтобы сообразить, как распорядиться драгоценностями. Мы говорим: -- Сейчас толку от них немного. Бабушка говорит: -- Немного, тут вы правы. Придется подождать. Вы сможете подождать, а? -- Конечно, бабушка. Некоторое время мы все молчим, наконец бабушка говорит: -- И вот еще что. Я хочу, чтобы вы знали: когда у меня будет еще один удар, я не желаю ваших купаний, штанов и пеленок. Она встает, роется на полке среди своих бутылок и пузырьков, достает маленькую синюю бутылочку: -- Вот. Вместо ваших вонючих лекарств выльете это в первую же кружку молока. Мы молчим. Она кричит: -- Вам ясно, сукины дети? Мы молчим. Она говорит: -- Вы что, боитесь вскрытия, потаскухино отродье? Не будет никакого вскрытия. Кто станет возиться со старухой, которая померла после второго удара? Мы говорим: -- Вскрытия мы не боимся, бабушка. Но что, если вы и во второй раз сможете поправиться? -- Нет. Не смогу. Я это знаю. Так что лучше будет покончить со всем этим сразу. Мы молчим, и бабушка плачет: -- Вы не знаете, каково это -- быть парализованной. Все видеть, все слышать и не мочь пошевелиться. Если вы даже этого для меня сделать не можете, значит, вы просто твари неблагодарные, значит, я змей вскормила на своей груди!.. Мы говорим: -- Не плачьте, бабушка. Мы это сделаем; если вы правда хотите, чтобы мы это сделали, -- мы это сделаем. ПАПА Когда приезжает папа, мы втроем трудимся на кухне, потому что идет дождь. Папа встает у порога, расставив ноги и сложив руки на груди. Он спрашивает: -- Где моя жена? Бабушка хмыкает: -- Ну-ну! Стало быть, у нее и впрямь муж был! Папа отвечает: -- Да, я муж вашей дочери. А это мои дети. Он смотрит на нас и добавляет: -- Вы сильно выросли. Но ничуть не изменились. Бабушка говорит: -- Твоя жена -- моя дочь -- доверила детей мне. Папа говорит: -- Лучше бы она доверила их кому-нибудь другому. Так где она? Мне говорили, что она уехала за границу. Это правда? Бабушка говорит: -- Это все дела прошлые. Где ты был столько времени? Папа говорит: -- В плену. А сейчас я хочу найти свою жену. Не пытайтесь скрыть от меня что-либо, Ведьма старая! Бабушка говорит: -- Славно же ты благодаришь меня за все, что я сделала для твоих детей. Папа орет: -- Плевать мне на это! Где моя жена? Бабушка говорит: -- Тебе плевать? На своих сыновей и на меня?.. Ну что ж! Сейчас я тебе покажу, где твоя жена! Бабушка идет в сад, мы следуем за ней. В саду она своей палкой показывает на клумбу, которую мы разбили на маминой могиле: -- Вот где! Вот где твоя жена! В земле! Папа говорит: -- Она мертва?.. Но отчего? Когда?.. Бабушка говорит: -- Мертва. Это был снаряд. За несколько дней до конца войны. Папа говорит: -- Хоронить людей где попало не разрешается. Бабушка отвечает: -- Мы похоронили ее там, где она погибла. И это не "где попало" -- это мой сад. Это был мой сад, еще когда она была маленькой девочкой. Папа глядит на мокрые цветы и говорит: -- Я хочу увидеть ее. Бабушка говорит: -- Не стоит. Не годится тревожить мертвых. Папа говорит: -- В любом случае надо похоронить ее на кладбище. Все должно быть по закону. Принесите мне лопату. Бабушка пожимает плечами: -- Принесите ему лопату. Мы стоим под дождем и смотрим, как папа уничтожает наш маленький цветник и роет яму. Он доходит до одеял и снимает их. Там лежат два скелета -- большой и маленький, маленький сцеплен с ребрами большого. Папа спрашивает: -- Что это? Что это на ней?.. Мы говорим: -- Это младенец. Наша маленькая сестричка. Бабушка говорит: -- Я же говорила тебе, что не надо тревожить мертвых. Пойдем на кухню, вымоешь руки. Папа не отвечает. Он глядит на два скелета в яме. По его лицу текут капли пота, слез и дождя. Он с трудом выбирается из ямы и уходит не оборачиваясь. Его руки и одежда вымазаны глиной. Мы спрашиваем бабушку: -- Что нам делать? Она говорит: -- Зарыть яму, конечно. Что еще остается? Мы говорим: -- Идите домой, бабушка. Мы все сами сделаем. Мы на одеяле относим скелеты на чердак, а там раскладываем кости сушиться на соломе. Потом мы спускаемся в сад и заваливаем яму, в которой теперь никто не лежит. Потом мы в течение нескольких месяцев чистим и полируем мамин череп и остальные кости и кости малышки, потом мы аккуратно собираем скелеты, связывая кости кусочками тонкой проволоки. Закончив эту работу, мы вешаем мамин скелет на балку крыши, а скелет младенца привязываем ей на шею. ПАПА ВОЗВРАЩАЕТСЯ Несколько лет папа не появляется. За это время у бабушки случился новый инсульт, и мы помогли ей умереть, как она и просила. Теперь она похоронена рядом с дедушкой. Перед тем как могилу раскопали, мы достали клад и закопали его под лавкой перед нашим окном, где до сих пор лежат винтовка, патроны и гранаты. Однажды вечером приходит папа и спрашивает: -- А где ваша бабка? -- Умерла. -- Вы одни живете? И как вы справляетесь? -- Прекрасно, папа. Он говорит: -- Я пробрался сюда тайно. Вы должны мне помочь. Мы говорим: -- Вы несколько лет не давали о себе знать. Он показывает нам руки. На пальцах нет ногтей. Они вырваны с корнем. -- Я только что вышел из тюрьмы. Меня пытали. -- За что? -- Не знаю. Просто так. Я -- политически ненадежный тип. Мне нельзя работать по профессии. Я под постоянным наблюдением. Мою квартиру регулярно обыскивают. Я не могу больше жить в этой стране. Мы говорим: -- То есть вы хотите перейти границу. Он говорит: -- Да. Вы здесь живете, вы должны знать... -- Да, мы знаем. Границу перейти невозможно. Папа опускает голову, смотрит некоторое время на руки, потом говорит: -- Должно же быть где-то слабое место. Какой-то способ пробраться... -- Рискуя жизнью -- да. -- Лучше умереть, чем оставаться здесь. -- Вы должны решить сами, когда будете знать все факты, папа. Он говорит: -- Я слушаю. Мы объясняем: -- Первая проблема состоит в том, чтобы добраться до первых рядов заграждений из колючей проволоки так, чтобы не наткнуться на патруль и не быть замеченным со сторожевой вышки. Это возможно. Мы знаем время патрулирования и расположение вышек. Высота заграждений полтора метра и ширина один метр. Поэтому понадобятся две доски. По одной можно влезть на ограду, вторую надо положить сверху, чтобы можно было пройти по проволоке. Но если вы потеряете равновесие, то упадете в середину и не сможете выбраться. Папа говорит: -- Равновесие я не потеряю. Мы продолжаем: -- Затем вам надо будет взять эти две доски, чтобы таким же образом перебраться через следующие ряды колючей проволоки, которые находятся в семи метрах от первых. Папа смеется: -- Детская забава! -- Да, но промежуток между заграждениями заминирован. Папа бледнеет: -- Значит, это невозможно. -- Нет, возможно, если очень повезет. Мины заложены зигзагами в виде буквы W. Поэтому, если бежать по прямой, вы рискуете наступить только на одну. Если бежать широкими шагами, то будет примерно один шанс из семи, что вы проскочите. Папа думает немного и говорит: -- Я рискну. Мы говорим: -- Тогда мы готовы помочь вам. Мы пойдем с вами до первого ограждения. Папа говорит: -- Хорошо. Спасибо. Кстати, поесть у вас найдется?.. Мы даем ему хлеба с козьим сыром. Мы предлагаем ему вина, еще с бабушкиного виноградника. В стакан с вином мы подливаем несколько капель сонного настоя, который бабушка хорошо умела готовить из растений. Мы отводим папу в свою комнату и говорим: -- Спокойной ночи. Выспитесь как следует. Мы разбудим вас завтра. Мы ложимся на скамейках в углу кухни, как прежде. РАССТАВАНИЕ На следующее утро мы встаем очень рано. Первым делом мы убеждаемся, что папа крепко спит. Мы заготавливаем четыре доски. Мы выкапываем бабушкины драгоценности: золотые и серебряные монеты и много украшений. Большую часть мы складываем в мешочек. Потом мы берем каждый по гранате -- на случай, если на нас все-таки натолкнется патруль. Если мы уничтожим патруль, мы можем выиграть сколько-то времени. Мы идем на разведку, чтобы выбрать самое подходящее место: мертвая зона между двух вышек. Здесь, у корней большого дерева, мы прячем мешочек с драгоценностями и две доски. Мы возвращаемся и завтракаем. Немного позже мы относим завтрак папе. Нам приходится трясти его, чтобы разбудить. Он трет глаза и говорит: -- Давненько я так хорошо не спал. Мы ставим поднос с завтраком ему на колени. Он говорит: -- Да это же настоящий пир! Молоко, кофе, яйца, ветчина, масло, варенье! В Большом Городе уже давно ничего подобного не видали. Где вы это достаете? -- Мы работаем. Ешьте, папа. У нас больше не будет времени покормить вас до ухода. Он спрашивает: -- Я уйду сегодня вечером? Мы говорим: -- Вы уходите прямо сейчас. Как только будете готовы. Он говорит: -- Да вы с ума сошли! Нет, я отказываюсь лезть через эту вонючую границу среди бела дня! Нас сразу увидят! Мы объясняем: -- Нам ведь тоже надо видеть, папа. Только глупцы пытаются перейти границу ночью. Ночью на ней вчетверо больше патрулей, к тому же ее постоянно обшаривают прожекторами. Зато около одиннадцати утра наблюдение ослабевает. Пограничники считают, что только сумасшедший может попытаться пересечь границу в это время. Папа говорит: -- Да, вы, конечно, правы. Вверяю себя в ваши руки! Мы спрашиваем: -- Вы разрешите нам обыскать ваши карманы, пока вы едите? -- Мои карманы? Зачем? -- Вас не должны опознать. Если с вами что-то случится и узнают, что вы наш отец, нас обвинят в соучастии. Папа говорит: -- Да вы обо всем подумали! Мы говорим: -- Мы должны позаботиться о собственной безопасности. Мы обыскиваем его одежду. Мы забираем его бумаги, удостоверение личности, записную книжку с адресами и телефонами, трамвайный билет, счета, квитанции и мамину фотографию. Все это мы сжигаем в кухонной плите -- все, кроме фотокарточки. В одиннадцать часов мы выходим из дома. Каждый из нас несет по доске. Папа не несет ничего. Мы сказали ему просто идти за нами и стараться не шуметь. Мы подходим к границе, велим папе лечь на землю за большим деревом и не шевелиться. Вскоре в нескольких метрах от места, где мы прячемся, проходит патруль из двух человек. Мы слышим, как они разговаривают: -- Интересно, что дадут на обед? -- Да что могут дать -- небось такое же дерьмо, как обычно. -- Ну, дерьмо дерьму рознь. Вчера, к примеру, в рот взять нельзя было, а иной раз ничего, есть можно. -- Ничего, говоришь? Попробовал бы ты, как моя мама суп варит! -- Я не пробовал суп у твоей мамы; у меня мамы вообще не было. Так что я всю жизнь ничего, кроме дерьма, и не пробовал. В армии его хоть вдоволь, а иногда и на вкус не так уж плохо... Патруль удаляется. Мы говорим: -- Давайте, папа. У нас двадцать минут до следующего патруля. Папа берет под мышку две доски и бежит вперед. Он прислоняет одну доску к забору и карабкается вверх. Мы ложимся на землю за стволом большого дерева лицом вниз, зажав уши руками и открыв рот. Раздается взрыв. Мы бежим к ограждению, захватив спрятанные доски и мешочек с драгоценностями. Папа лежит около следующего ограждения. Да, перейти границу возможно: для этого надо пустить перед собой кого-нибудь. Взяв мешочек, ступая точно в папин след, потом перепрыгнув через неподвижное тело папы, один из нас уходит в другую страну. Второй возвращается в бабушкин дом.