нсильвания-авеню, 501, как раз когда парад начался. Секретные агенты буквально заполонили все вокруг, когда настал великий мо- 256 ----------------------------- мент -- сам президент должен был проехать мимо нас. Когда он поравнялся с нами, ребята из университетской баскетбольной команды города Роквилля, штат Мэриленд, подняли какую-то старушку в инвалидной коляске высоко в воздух, чтобы она могла его увидеть, и аплодисменты слились в общем экстазе. Вслед за президентом маршировал пожарный оркестр, и, услышав музыку, которую он играл, я прослезился. Я подумал о том, что где-то сейчас идет война, и музыка напомнила мне о красоте, которая так часто сопровождает разрушения. И вдруг внезапно я понял, что ведь я чувствую -- да, я что-то чувствую! После многих месяцев приятной опустошенности под воздействием таблеток ко мне возвращалось мое старое "я". Всего лишь самую капельку -- ведь я перестал принимать желтые таблетки всего лишь накануне,-- но моя внутренняя суть уже утверждала себя, пусть пока слабо и неуверенно. Я почувствовал комок в горле и остаток дня провел, бродя по этому странному и прекрасному городу, вспоминая себя, вспоминая, как это было -- чувствовать себя самим собой, до того как я отключился, до того как перестал прислушиваться к внутренним голосам. Это продолжалось до самого вечера. Я поужинал в "Бургер-Кинге". К тому времени, когда я, шатаясь от усталости, вернулся домой, Аллан уже спал. И весь следующий день во время полета домой все больше и больше меня просачивалось в сосуд моего тела, капля за каплей, пока самолет летел над Айдахо обратно домой после моей недолгой эскапады в абсолютно непохожий на наш мир восточного побережья. 257 ----------------------------- На следующий вечер, в половине десятого, я снова был в Ванкувере, в своей квартире в Китсила-но -- живописном, холмистом, забитом джипами и заставленном щитами с рекламой пива районе, выходящем к океану. Я вошел в дом, позвонил на работу и сказался больным, отключил телефон, задернул шторы и лег. Всю следующую неделю я выходил только в хипповый угловой магазинчик, чтобы купить тофу, овощей, логанового сока и соевого молока. На этой неделе мне вспоминались снимки, которые я когда-то видел: дома в северной части Британской Колумбии, затопленные во время строительства там огромных гидроэлектростанций в шестидесятые. Десятилетия спустя, когда уровень воды спал, эти дома-призраки возникали посреди залитых жидкой грязью отмелей, на которых билась задыхающаяся рыба. Мне казалось, что я хожу по одному из этих странных домов, теперь моему, развешивая картины по посеревшим, заляпанным грязью стенам, покрывая толстыми персидскими коврами щербатый пол, заново крася покоробленное дерево в яркие цве- 258 ----------------------------- та, разводя огонь в камине, столько времени пробывшем на морском дне. Я никогда не думал, не гадал, что стану таким странным человеком, каким я стал, но я решился до конца узнать, что же это за человек. И вот я засел, отгородившись от всех и вся на неделю, отказавшись от таблеток, думая и мечтая об одиночестве, как, я полагаю, делаем мы все. 259 ----------------------------- Только сегодня утром, утром в среду,-- через неделю после инаугурации -- я отправился в свою старую контору в деловом квартале Ричмонда, недалеко от Девяносто девятого шоссе, перед этим остановившись в лэнсдаунском торговом центре, чтобы купить пончиков и посмаковать их сахаристо-искусственный вкус после недели хипповой диеты. Однако я доехал только до служебной автостоянки, остановившись всего за три ряда машин от голой аквамариновой стеклянной коробки, как вдруг почувствовал какое-то оцепенение. Меня мутило, и я был не в силах выйти из машины. Сегодня я оделся для работы -- думал, что смогу,-- но мне было никак не взять себя в руки, чтобы выбраться из машины и войти в здание. Спустя примерно час или чуть больше Кристи появилась у главного входа, неся два пластмассовых стаканчика кофе, залезла в машину и села со мной рядом. Потом спросила, что новенького, и я ответил: -- Ты знаешь, наверное, жизнь. -- Отпускаешь бороду? -- спросила Кристи. -- Ну да,-- ответил я. 260 ----------------------------- -- M-м, старик,-- спросила она после виноватой паузы,--ты, случайно, не собираешься пострелять по нам, бедным служащим? -- Нет,-- ответил я,-- по крайней мере не на этой неделе. -- Так, значит, никаких луж крови? Никакой резни? -- Извини. -- Что ж, уже легче.-- Кристи взглянула в зеркальце под солнцезащитным козырьком -- удостоверилась, что косметика в порядке.-- А то все глядят на тебя и думают, уж не спрятал ли ты в багажнике "Узи". Как, поправился? -- Почти. -- Вот и хорошо. Мы сидели, пили кофе и поглядывали на здание. Стекло было зеркальное, так что мы не могли видеть, что происходит внутри, но зато видели отражение облаков -- пышных, в которых легко угадать очертания разных зверей. Я спросил Кристи, что нового в конторе, и она ответила, что научно-исследовательский и опытно-конструкторский отделы подготовили проект новой системы памяти "Изюминка", в которой память будет храниться "ну как бы в нераспустившейся почке или что-то вроде того,-- не уверена, что все до конца поняла". Я промолчал, кофе в пластмассовых стаканчиках наводил тоску. -- Слушай, старик,-- сказала Кристи,-- мне кажется, настало время для нашей очередной терапевтической прогулки. Как думаешь? Я согласился. Завел машину, вырулил со стоянки и поехал к реке, через сельскохозяйственные участки. 261 ----------------------------- Держа в руках горячие стаканчики, мы ехали, не превышая скорости, поглядывая на унылые январские черничные и земляничные фермы с их старыми сараями-развалюхами. Двигаться было приятно. Приятно было оказаться вдали от конторы. Приятно было, что рядом Кристи. Прилив закончился, и мы остановились посмотреть, чего он нанес. Мы были в том месте, где река Фрейзер впадает в океан и речные воды становятся солеными. На берегу валялись палки, куски пластмассы, старые бревна, листы фанеры, части разбитых лодок и деревянные двери. Груды этого мусора громоздились, насколько хватало глаз. Видимо, сараи и эти старые, выброшенные морем обломки навели Кристи на мысли о старости. -- Скажи, старик,-- спросила она,-- это только со мной так или тебе тоже кажется, что время идет как-то странно? -- Как это? -- переспросил я, постукивая палкой по старой оконной раме. -- Я имею в виду -- день проходит для тебя как день или, фьють,--проносится мимо как 262 ----------------------------- пуля? То есть время для тебя тоже проходит слишком быстро, да? -- Думаю, да. Наверное, таков уж этот век. Со всей техникой, которую мы напридумывали. Вроде автоответчиков и видео. Время рушится. -- Я всегда думала, что время как река,-- сказала Кристи, прыгая с бревна на бревно, как будто играя в "классы",-- что оно всегда течет с одной и той же скоростью, несмотря ни на что. Но теперь мне кажется, что и у времени бывают наводнения. Или что просто оно уже не такое постоянное, как раньше. Я чувствую, что тону. Я сказал, что время связано с эмоциями: -- Наверное, чем больше эмоций испытывает человек каждый день, тем дольше тянется для него время. Когда стареешь, новых переживаний становится все меньше, поэтому и кажется, что время идет быстрее. -- Боже, как все это грустно,-- сказала Кристи. 263 ----------------------------- Мы расхаживали среди серебристо-серых приливных наносов, пиная ногами разный хлам. -- Старик,-- сказала Кристи,-- а тебе иногда не кажется, что мы уже свое отлюбили? -- Это ты про меня? -- Да нет же, про себя. Уж не превращаюсь ли я в старую квашню? Я швырнул палку воображаемой собаке. -- Сомневаюсь. Насколько я могу судить, любовь всегда поджидает где-нибудь за углом. Может, ты одна из тех женщин, которые влюбляются в отсидевших серийных убийц. -- Спасибо. Это был один из тех разговоров, когда люди глядят по сторонам, а недруг на друга. -- M-да,-- сказал я.--Я тоже беспокоюсь, не отлюбил ли я свое... или, может, такой способности вообще никогда не было. -- Сегодня я очень рано проснулась,-- сказала Кристи,-- и подумала: "Ну что, подруга, так, значит, вот оно? И так еще сорок лет? Что-то должно измениться, подруга. Что-то надо менять". И правда. Что-то должно случиться. Чего-то мне 264 ----------------------------- не хватает. А может, что-то надо отбросить. Но что-то должно измениться. Я так дальше не могу. -- Ты что -- разлюбила Брюса? -- спросил я. -- Пока нет. Но это случится довольно скоро, всегда случается, когда Другой вдруг превращается в липучего незнакомца, и только диву даешься, каким же ты был недотепой, что так легко попался на крючок. -- Да ты, я гляжу, оптимистка. -- Но это правда. С годами я поняла, что мне просто не хочется поддерживать связи, из которых -- с самого начала видно -- ничего путного не выйдет. Какая я черствая старушонка, верно? -- Довольно расторопная старушонка,-- ввернул я на свой страх и риск. Мы прошли еще немного, и тут Кристи решила признаться: -- Ужасно боюсь выйти замуж, а потом разлюбить. -- Ну и удивила, Крис. Этого все ужасно боятся. Все. Но большинство все равно через это проходит.-- Меня удивило, что Кристи признается мне в страхе, который, в ее устах, казался почти наивным. Мы шли все дальше, глядя, как птицы роются, выклевывают что-то в разбросанных деревяшках -- совсем как мы. -- Тебя никогда не бесило,-- спросила Кристи,-- что в жизни придется обходиться тем, что имеется? -- Конечно, бесило. -- И как ты с этим справлялся? 265 ----------------------------- -- До сих пор -- как придется. Мы помолчали, потом Кристи с улыбкой обернулась ко мне: -- Ты ведь не болел всю эту неделю, скажи, старик? -- С медицинской точки зрения -- нет. -- Так где же ты был? -- Дома. Просто хотелось подумать. -- Чистил свое оружие? Бормотал себе под нос про всякие заговоры? -- Нет. Просто думал. Знаешь, я ведь после Нью-Йорка был в Вашингтоне. На церемонии инаугурации. -- Видел каких-нибудь шишек? -- Нет. -- Встречался с президентом? -- Нет. -- Зачем же тогда поехал? -- Сам точно не знаю. Но там было .что-то, что мне надо было увидеть... увидеть своими глазами личность или что-то большее, чем просто человек. -- Ну и?.. -- И... вернулся домой и заперся от всех на неделю -- чтобы подумать. Я понимал, что Кристи до смерти хочется узнать, к каким выводам я пришел, но мне было стыдно признаться, что я стесняюсь рассказать ей о них. Вместо этого я решил сменить тему. -- Я никогда не рассказывал тебе,-- спросил я,-- как мы с Марком в прошлом году катались в Стэнли-парке на роликах? -- Нет. 266 ----------------------------- -- Так вот -- встретили мы группу слепых -- с белыми тростями и все такое, какой-то тур, организованный Обществом слепых, или что-то в этом роде, они услышали, что мы подъезжаем, попросили остановиться на минутку. Потом дали Марку фотоаппарат и попросили их снять. -- Слепые? Именно. Но странно, что они все равно верили в зрение. В фотографии. Мне кажется, это не самая плохая позиция. 267 ----------------------------- Было приятно вот так побыть с Кристи -- послоняться, поболтать. Это напомнило мне старые денечки, когда мы плавали в бассейнах как эмбрионы. Я поведал Кристи одну из своих излюбленных фантазий: на год впасть в кому, а потом проснуться и познакомиться со всеми достойными того, скопившимися за это время новостями. -- И мне бы хотелось! -- закричала она.-- Пятьдесят два выпуска "Пипл", на которые можно разом наброситься,-- это как героин -- передозировка информации. Мы забрались обратно в машину, Кристи по-прежнему думала о журнале "Пипл". -- Ты когда-нибудь задумывался,-- спросила она меня,-- о чем будут вспоминать люди через тысячу лет, то есть я хочу сказать -- правильно ли они все воспримут? Ну, скажем, что "была когда-то Великая Мадонна, такая потрясающая, что жила Она на пятисотом этаже Эмпайр-Стейт-Билдинг и выпивала тысячу бутылок пепси каждый день". Чепуху вроде этого. Я ответил, что, скорей всего, будут вспоминать Эйнштейна и Мэрилин Монро. Но потом мнение у меня переменилось. 268 ----------------------------- -- Знаешь,-- сказал я,-- о чем люди, наверное, будут думать, вспоминая наши дни тысячу лет спустя? Они будут оглядываться на них с трепетом и изумлением. Они будут думать о Стейси -- или о ком-нибудь похожем на Стейси,-- как она едет по шоссе в своей машине с откидным верхом и волосы у нее развеваются на ветру. Она будет в бикини, на языке у нее будет противозачаточная таблетка, а ехать она будет затем, чтобы купить недвижимость. Вот о чем, кажется мне, будут вспоминать люди в те времена. О свободе. Что существовала когда-то прекрасная мечта о свободе, которая двигала нашу жизнь вперед. -- Невозможно представить себе, что такое тысяча лет,-- сказала Кристи.-- Думаю, человек может представить себе только срок длиной в жизнь, не больше. -- Возможно, ты и права. Думаю, что нам, людям, доступно только определенное число взглядов на время. К тому же, возможно, они и неправильные. Возможно, время -- нечто совсем другое. Так что я бы по этому поводу не паниковал. -- Но ты ведь отсиживался целую неделю, разве нет? -- Пожалуй, лучше всего будет отвезти тебя назад в Империю Зла,-- сказал я. 269 ----------------------------- Через несколько минут мы вернулись на стоянку. Кристи поставила свой пластмассовый стаканчик, весь в шрамах от ногтей и в кровоподтеках от помады, на приборную доску. -- Похоже, ты не собираешься пойти со мной,-- сказала она. -- Нет. Наверное, нет,-- ответил я. -- И можешь объяснить почему? -- Наверное, свихнулся, пока сидел в одиночестве. Знаешь, после этого жизнь кажется совсем другой. -- Можно я на днях тебя навещу? -- В любое время. На стоянку въехал брюсовский "порше". Кристи посмотрела на него. -- Кажется, мне лучше идти.-- Она поцеловала меня в губы.-- Знаешь, мне кажется, ты умнее, чем я. -- Скоро обсудим. Кристи юркнула в двери конторы. 270 ----------------------------- Но лес -- лес... что в конечном счете привело меня в эту вымокшую от дождя палатку, невесть куда? Я рассказал вам часть истории. Но кое-что осталось недосказанным. Дело вот в чем: много лет назад отец часто ездил на рыбалку в северную Британскую Колумбию и брал с собой моих братьев, сестер и меня. Все мы тогда были достаточно молоды для того, чтобы наши каждодневные переживания превращались из снов и мечтаний в воспоминания -- устойчивые воспоминания. Я боялся этих поездок, видя в них, как то зачастую свойственно многим младшим детям, открывавшуюся для моих старших братьев и сестер возможность творчески изобретать новые способы измываться надо мной. Нет нужды говорить, что мои братья и сестры любили эти путешествия в самую глубь Никуда -- подальше от комфорта: телевизоров, торговых центров и горячей еды. Британская Колумбия была тогда -- совсем недавно, еще в шестидесятые -- гораздо более первобытной. 271 ----------------------------- Теперь, десятилетия спустя, все измывательства давно позабыты. Зато в памяти моей остались пейзажи, окружавшие наше семейство: дикие горы, бурные реки, нетронутость и чистота всего вокруг. И еще осталось неколебимое чувство, что неоткрытый мир на самом деле гораздо больше того мира, который нам кажется известным. И вот, после того как я вернулся в Китсилано и сидел, разглядывая свою опостылевшую квартиру, прислушиваясь к доносившемуся с улицы бессвязному шуму транспорта, именно воспоминания о тех пейзажах заставили меня еще дальше отступить в глубь себя и направиться в пустынную глушь. И пока эта пустынная глушь существует, я знаю, что существует большая часть меня, которую я всегда могу навестить,-- охваченные дремотой обширные земли, жаждущие исследователя и способные одарить святостью. Вот как я очутился ночью в лесу, в каплющей, насквозь промокшей палатке,-- это было наитие, внезапное, безумное и, учитывая мой нынешний уровень дискомфорта, плохо спланированное. Но все в порядке. 272 ----------------------------- А теперь вкратце опишу свои сборы: обшарив кладовки в прихожей и на кухне, я стал запихивать в старую синюю спортивную сумку теплые вещи, бейсбольные кепки, коробку крекеров "Риц", походные ботинки, фонарик... Бросив сумку на заднее сиденье своего древнего "вольво" вместе со своей старой бойскаутской палаткой, я просто уехал, отчалив на пароме из бухты Хорсшу, в Западный Ванкувер. Мой старый автомобиль пробирался через центр, преодолевая виадуки, извилистые, как молекулы белка, сквозь пахнущие рыбой порывы ветра, мимо небоскребов, мимо телебашни Си-Би-Эс, мимо тотемных столбов и осунувшихся после долгого перелета японских туристов, заполонивших тротуары. И дальше -- по мосту Лай-онс-Гейт через фьорд Буррард, в холодных струящихся водах которого спали дикие утки и мелькали черно-белые хребты касаток. Я поспел вовремя -- погрузка на паром в бухте Хорсшу как раз подходила к концу, и за девяносто минут, что длится путешествие на остров Ванкувер, пухлые облака в небе успели превратиться в дождевые тучи с самыми серьезными намерениями. 273 ----------------------------- Съехав по лязгающему паромному трапу в Нанаймо, я поехал по трансканадской магистрали на юг, потом в Дункане свернул в сторону Тихого океана, к озеру Ковичан и городку Юбу с его бумажными фабриками. Здесь дорогу окончательно развезло, рытвины были до краев полны белесоватой дождевой водой. Мимо по дороге, как укор совести, проследовала процессия похожих на привидения борцов за охрану окружающей среды в желто-зеленых дождевиках. Я проехал часа два, не встретив ни одной легковой машины или лесовоза, только иногда из-за какой-нибудь горы было слышно, как лесовозы переключают скорости, и это напоминало вой динозавров. Обочины дороги были, как костями, усыпаны лесовозным мусором: кофейными чашками, баллонами от шприцев для густой смазки, ветошью, стальными кабелями и распылителями для краски. Щебенка с грохотом ударялась о низ моего автомобиля; промелькнула речка -- поразительный жидкий изумруд; я забирался все выше и глубже в горы, окутанные туманами. Я ехал по дорогам, проторенным лесовозами, открыв окна, подставив лицо бодрящему ветру и каплям дождя, то и дело залетавшим внутрь,-- по извилистым дорогам, похожим на слаломную трассу, мимо просек, мимо старых могучих деревьев, мимо лесоводческих хозяйств, внимательно следя, чтобы не угодить в рытвину и не налететь на корягу. 274 ----------------------------- Я чувствовал себя как те старики, страдающие болезнью Альцгеймера, которые садятся в машину, чтобы доехать до углового магазина, но по пути забывают, за чем, собственно, едут, и которых только несколько дней спустя находят за рулем в тысяче миль от дома. 275 ----------------------------- Еще через час я увидел придорожный знак, установленный какой-то лесовозной компанией: ХЭДДОН 1000. Эта магическая цифра была тем единственно необходимым мне ключом, по которому я понял, что наконец добрался до места. Проехав по спускавшейся с холма короткой дороге, я уткнулся в тупик. Тупик упирался в древнюю, дремучую лесную чащу. Если в какой-то момент жизнь представлялась мне бесконечной ездой, то теперь моя машина наконец остановилась. В голову мне пришла мысль: мысль о том, что человеческий зародыш не знает, в какой точке Земли и в какой момент истории ему суждено родиться. Он просто выскакивает из утробы и становится частью мира. Открывшийся мне пейзаж был тем миром, частью которого я стал, миром, который сделал меня таким, какой я есть. Продолжая думать об этом, я вышел из машины. Было уже далеко за полдень, когда я открыл багажник и вытащил свою сумку. Потом взял 276 ----------------------------- зеленый мешок для мусора, лежавший рядом с запаской, проделал в нем внизу дырку и натянул поверх костюма, после чего продрал еще два отверстия по бокам и просунул в них руки. Сняв ботинки, в которых обычно ходил на работу, я надел походные башмаки, а на голову -- маленькую черную шляпу без полей. Потом, одной рукой прихватив сумку, а другой палатку, углубился в зеленую чащу, ноги мои бесшумно ступали по пушистому мху. Небо притихло, словно перестало дышать,-- ни реактивного воя, ни рокота самолетных турбин. Повсюду вокруг земля источала жизнь: тянулись кверху ростки печеночника и языки папоротника, зелеными монетками поблескивала заячья капустка. Я видел массивные стволы пихт, рухнувшие много лет назад,-- груды биомассы -- отвердевшие небеса, закаленные небом, столетия копившие питательные вещества, даруемые свыше, которые теперь вскармливали грибы и ряды молоденьких пихт, протянувшиеся вдоль упавших гигантов. Я попытался сосчитать годовые кольца на одном дереве, но сдался где-то на подходе к средним векам, прежде чем достичь времен Римской империи или рождения Христа. Подлесок был пышный, сырой. Ворсистые клочья бледно-зеленого мха, который еще называют "стариковская борода", мягко касались моих щек. Я все дальше и дальше углублялся в это живое нутро, в этот мозг, воображая рукотворные звуки, котгрых -- я знал -- здесь быть не может, с трудом веря в то, что на свете может существовать настоящая тишина. 277 ----------------------------- Побродив по лесу около часа, я разбил палатку под хвойным деревом, похожим на огромного языческого идола, кора его была шершавой и темно-серой, как акулья кожа. Чуть пониже протекал ручей -- чистый, свежий. Итак, разбив палатку, я заполз в нее, когда небо стало темнеть, обдумывая свой рассказ, готовясь присоединиться к миру деревьев, к их грузному, стоячему сну. 278 ----------------------------- Такова моя история вплоть до сего момента. Теперь я лежу на животе, вглядываясь в темный мокрый мир, плотнее кутаясь в одеяло, куря сигарету и понимая, что это конец какой-то части моей жизни, но также и начало -- начало некоей неведомой тайны, которая очень скоро откроется мне. Я должен лишь просить и молиться. Я гашу сигарету, закрываю палатку и ложусь на спину, теперь от земли меня отделяет только клеенчатое днище. Я закрываю глаза и готовлюсь уснуть, но чувствую, как что-то острое уткнулось мне в позвоночник. Выпростав руку наружу, под дождь, и засунув ее под низ палатки, я вытаскиваю какой-то маленький предмет. Убрав руку внутрь, я ощупываю его -- это сосновая шишка. Я обнюхиваю ее, холодную и мокрую, и прижимаю к щеке. Потом снова высовываю руку наружу и зарываю шишку в землю, прямо под собой. Время подобно росту деревьев. Я усну на тысячу лет, а когда проснусь, могучие, опушенные хвоей ветви вознесут меня высоко-высоко в небо. 279 ----------------------------- А теперь утро. Завернувшись в свое серое одеяло, я выползаю из палатки и смотрю вверх, на верхушки деревьев. Оттуда доносится птичье пенье. Кто это -- стрижи? Крапчатые зорянки? Небо прояснилось и поголубело. Я съел несколько рицевских крекеров и плитку шоколада, и во рту безнадежно пересохло. По-прежнему замотанный в одеяло, в деловом костюме, я спускаюсь по мягкому мху на берег ручья, протекавшего чуть ниже того места, где я поставил палатку. Прозрачная вода струится по усыпанному галькой руслу; черная ольха обосновалась рядом с глубоким затоном, в котором мелькают косяки мелкой рыбешки, переменчивые, как настроение. Встав на колени, я глотками пью воду из затона. Потом поднимаю голову и гляжу в просвет между деревьев. Я вижу светящееся в небе солнце -- вращающийся огненный шар, похожий на горящий баскетбольный мяч на кончике пальца. Это то же солнце -- тот же пламенный диск, что освещал дни моей юности,-- плавательные бассейны, конструкторы "лего", крафтовские обеды, 280 ----------------------------- торговые центры, предместья, телепередачи и книги об Энди Уорхоле. Это огненный шар, который сейчас светит на Марка, обжигая его кожу, пробуждая к жизни. Это огонь, который светит на Стейси, которой жарко и из-за этого хочется выпить. Это огонь, который светит на Дану, огонь, который однажды дождем разрушений обрушится на его вселенную. И это тот же огонь, который светит на дом Джули, который загоняет ее детей играть под разбрызгиватель. Это тот же огонь, что питает деревья, которые сажает Тодд. И это то же солнце, которого избегает Кристи с ее нежной кожей, чтобы остаться хорошенькой и встретить мужчину, которого она полюбит навсегда. Я в упор гляжу на этот вращающийся огненный шар -- огонь, который сжигает и растапливает зиму,-- совсем не боясь, что он меня ослепит. Я скидываю одеяло, складываю его и оставляю на теплых камнях у воды. Потом снимаю ботинки, носки и опускаю ноги в воду, и -- ух! -- какая она холодная. 281 ----------------------------- Я раздеваюсь и вхожу в пруд рядом с бормочущим потоком, ступая по отполированным камням и воде, такой прозрачной, что, кажется, ее вообще нет. Кожа у меня серая -- я мало бывал на солнце, редко купался. А вода и вправду такая холодная, эта вода, которая только вчера льдинами лежала на вершинах гор. Но я не обращаю никакого внимания на боль, которую причиняет холод. Я кладу снятые брюки, рубашку, галстук и нижнее белье на каменистую отмель рядом с одеялом. Бегущий сверху поток ревет. И какой это рев! Он сродни голосу, которому ведома одна только весть, одна истина -- никогда не иссякающая, как рукоплескания и приветственные крики горожан во время коронации их короля, собравшейся на инаугурацию толпы, приветствующей надежду, воплощенную в том единственном голосе, который вот-вот заговорит с ними. 282 ----------------------------- А теперь открою вам свой секрет. Я поведаю его вам в такой сердечной простоте, какой мне уже вряд ли когда удастся достичь, поэтому молю о том, чтобы, слушая мои слова, вы сидели в тихой, спокойной комнате. Секрет мой в том, что мне нужен Бог -- что я болен, устал и больше не могу один. Мне нужен Бог, который помог бы мне давать, так как, похоже, я больше не способен давать; который помог бы мне быть добрым, так как, похоже, я больше не способен к доброте; который помог бы мне любить, так как, похоже, я утратил способность любить. 283 ----------------------------- Я все глубже и глубже захожу в стремительно текущую воду. Яички съеживаются. Вода затекает в ямку пупка и холодом обжигает грудь, руки, шею. Она достигает рта, носа, ушей, и рев ее такой громкий -- этот рев, эти рукоплескания. Эти руки -- руки, которые исцеляют; руки, которые поддерживают; руки, которых мы желаем, потому что они лучше, чем само желание. Я полностью погружаюсь в воду. Обхватываю колени руками, забываю о силе тяготения и плаваю в затоне, и даже здесь, под водой, слышу ее рев, рев рукоплесканий. Эти руки -- руки, которые пестуют, руки, которые придают форму; руки, которые касаются губ, губы, которые произносят слова -- слова, возвещающие нам о том, что мы -- единое целое.