со спины животного, а потом медленно направилась в сторону палатки, в которой и скрылась. В ту же секунду прекратился и плач, и вопли. Женщины, с разорванными одеждами и окровавленными лицами, попадали на землю, как подкошенные и только самая старшая из них осталась стоять на ногах, и переведя дух громко приказала: - Принимайтесь за работу. Надо накормить детей и мужчин. Очень скоро мы продолжим наш плач. Серех сидела на корточках возле палатки, когда Мокки дотронулся до ее плеча. Она повернулась к нему, и саис не узнал ее взгляда, настолько мягким и нежным он был в эту минуту. А когда она заговорила с ним, то в ее голосе зазвучала горечь и печаль: - Большой саис, ах, большой саис, - забормотала она, - я очень хочу родить детей. Конечно, я была несколько раз беременна, но все время от мужчин, которые не стоят даже воспоминаний, которые били меня, и которые не были моими... Мои травы всегда помогали мне избавиться от такой беременности, но ты знаешь...Всегда, всегда это приносило мне такую боль и отчаянье! Она посмотрела на детей, которые играли возле палатки, ссорились, и кувыркались в пыли, затем поднялась и обняв Мокки за плечи зашептала: - От тебя, я хочу детей от тебя...да...они будут красивыми...очень красивыми... Неясный шум начал доноситься до них. - Пуштуны отбивают куски скал для гробницы, - понял Мокки, - ты хочешь остаться с ними до конца? - Да, - кивнула Серех, - и я буду оплакивать мертвого малыша громче и лучше чем другие, чтобы сама судьба защищала моих будущих детей. - Мне нужно идти назад, - забеспокоился Мокки, - Уже время. - Конечно иди, - согласилась Серех, - Я вернусь довольно скоро. Тут нужна совсем маленькая гробница. Она снова обвила руками шею Мокки и поднялась на цыпочки так, что ее лицо оказалось вровень с лицом саиса: - Наши дети будут красивыми, - зашептала она, - И сильными. И после секундной паузы, добавила со странной для женщины непреклонной уверенностью: - И богатыми. Клянусь тебе в этом. Урос проснулся. Сильная жажда мучила его, но он не шевелился, не требовал чаю, не пытался даже открыть глаза. Так силен был в нем страх лишиться той щадящей, мягкой темноты, в которой он плыл, словно корабль. Собаки давно замолчали, Гуарди Гуеджи подбросил несколько веток в огонь и слушая их тихий треск, Урос произнес одними губами: - Куда ты направишься теперь, Предшественник мира? И Гуарди Гуеджи ответил ему так же тихо: - Обычно не я выбирал себе путь, но случай определял его. Телега, которая меня подвозила...караван, за которым я следовал... или ветер, который нес меня, куда ему хотелось... Так было раньше... - А на этот раз? - На этот раз я знаю его. Теперь я ясно вижу мою собственную дорогу... - он протянул руки над огнем и продолжил, - Несколько дней назад звуки дамбуры почти довели меня до слез. В Калакчаке... у Турсена... а час назад я спросил глубины моей собственной души и она мне ответила. - Что именно? - спросил Урос - Я всегда был уверен, что состарился настолько, что пережил и саму старость и даже саму смерть. Но теперь я вижу, что все же эта пара догнала меня. Я поведу их за собой в долину, где я родился, и там заберу их с собой. - В ту самую долину, где живут твои боги? - Тех, которых не сожгли, выставили в Кабуле на потеху толпе... Они держат их в рабстве, в музее... Но это ничего не значит. В моем возрасте именно они не нужны мне больше. В галерею протиснулся Мокки неся большой чайник. - Ты пришел в нужное время, чтобы утолить нашу жажду, саис! Благодарю тебя. - сказал Гуарди Гуеджи мягко. - Вы слышали плакальщиц? - спросил Мокки, наливая старому рассказчику чай, - Я там был, поприветствовал кочевников. - Ты поступил правильно, - сказал Гуарди Гуеджи, - Сегодня мы в гостях у их мертвых. Урос жадно выпил одну за другой три пиалы чая и затем спросил: - А кого хоронят? - Новорожденного - ответил Мокки. - Налей мне еще чаю, - приказал Урос, а затем продолжил презрительно кривясь, - Не пойму, к чему столько шума из-за какого-то сопливого создания? - Ты так думаешь о детях? - спросил его Гуарди Гуеджи. - Именно так. Они тупые, грязные, плаксивые, требуют к себе слишком много внимания, а вырастить их сложнее, чем хорошего коня.- ответил Урос. - Были ли у тебя самого дети? - вновь спросил его Гуарди Гуеджи. - Моя жена умерла, когда была беременна первым. - Ты сильно переживал из-за этого? Урос отрицательно покачал головой: - В тот же год я получил мою шапку чавандоза и выиграл бузкаши трех провинций. - Ты не любишь никого, кроме себя - произнес Предшественник мира и протянул свою пиалу Мокки. - Это не правда, - очень серьезно возразил ему Урос, - Просто, других я люблю еще меньше, чем себя. Мокки унес прочь поднос, вернулся с ведром воды и поставив его возле Джехола, выбежал вон. Он боялся, что Урос может спросить его, куда подевалась Серех. Солнце поднялось над холмом и стояло почти вертикально, но хотя его лучи не давали никакого тепла, пламя костра согревало обоих мужчин. Джехол, который лежал рядом, неожиданно встал и призывно начал тереться ноздрями о лицо Уроса. - Конь хорошо выспался. Теперь ему хочется идти дальше, - сказал Урос Гуарди Гуеджи, погладив коня, - И мне тоже...Я позову саиса. Но он медлил. До последней минуты ему хотелось насладиться тем покоем, который все еще был в его душе. - Подожди немного, - сказал он Джехолу и попытался мягко оттолкнуть его от себя. Но конь не подчинился и настойчиво заржал. В этот момент Урос услышал глухой, словно издалека доносящийся, лай собак. Он приподнялся. Прислушался. Только тогда Джехол отошел в сторону. Лай приближался, и Урос отметил про себя, что он был уже не таким, как этим утром. Вместо печального воя, собаки лаяли злобно, враждебно, и странной была манера с которой они подходили ближе... Не прыгали, не бежали. Словно человеческая рука с силой удерживала их, заставляя приноравливаться к медленному шагу, и время от времени они совсем замолкали, словно опасаясь выдать себя. Урос начал лихорадочно соображать. Какие мягкие шаги...А те молчаливые взгляды?.. Он закусил губы. Решение пришло сразу. Собравшись силами он быстро поднял с земли большой, острый камень, и привязав его к ремням своей плетки, хлестнул несколько раз по земле, испытывая свое новое оружие. Зажав плеть между зубами он бросился к узкой расселине, ведущей наружу. Сломанная нога наткнулась на камни, жесточайшая боль пронзила его и Урос вновь закусил губы до крови. Хорошо, что боль опять вернула его к реальности! На полпути, между тлеющими углями костра и выходом, Урос упал на землю и переводя дух, попытался ползти дальше... Мокки, который в это время пек на костре лепешку, размахивая руками испачканными жиром, побежал посмотреть откуда идет этот лай. Двух огромный волкодавов он увидел еще издалека. Их вела Серех слева и справа от себя, твердой рукой держа за загривки. - Зачем тебе собаки? - закричал ей Мокки. - Чтобы наши дети были богатыми. - холодно ответила она. Легкими шагами прошла она мимо него и собаки послушно следовали за ней. Мокки опомнился, развернулся и побежал за ними, крича: - А как же Предшественник мира? Серех даже не повернулась в его сторону. - О Аллах, Всемогущий...Серех, я тебя умоляю, у старика же только кожа и кости, скажи собакам, чтобы они его не трогали! - умолял ее Мокки. Что он мог еще сделать? Попытаться удержать ее силой? Но сам он нисколько не сомневался, что попытайся он сделать это, Серех тут же приказала бы собакам растерзать его самого. Подведя собак поближе ко входу в галерею, где находились мужчины, Серех на секунду замерла, а потом запустив ногти поглубже в шкуру собак, с резким криком подтолкнула их вперед. Урос отдышался. Как только он услышал крик Серех, то встал на здоровое колено и зажал плеть между зубами. И тут же, в просвете выхода, появился первый из двух чудовищных псов. Урос выхватил пригоршню углей из костра и швырнул их волкодаву прямо в морду. Тот взвизгнул, и опустил на мгновение свою открытую пасть к земле, в ту же секунду Урос рванул плетку, прицелился, размахнулся - и тяжелое острие камня пробило зверю череп точно в самом незащищенном месте, - позади обрезанных ушей. Пес дико взвыл и рухнул на землю. И почти сразу же вслед за этим - быстрый как молния, - на Уроса прыгнул второй. Но труп первого пса оказался на его пути и со всего разгона налетев на него, волкодав на мгновение потерял равновесие и споткнулся, перебирая своими огромными лапами, зашатался. Урос бросился на него всей своей тяжестью, они покатились по земле, и выхватив нож из-за голенища сапога, он вонзил его псу в горло и перерезал его. Все это произошло в течении нескольких секунд. Урос лежал на земле и только тихий голос Гуарди Гуеджи держал его в сознании: - Что же ты еще хочешь, чего же еще требуешь ты от себя, о чавандоз? Джехол подошел к нему и опустил свою гриву ему на лицо. - Ложись вот сюда - прошептал ему Урос Джехол повиновался и Урос, обхватив его шею обоими руками, подтянулся и взобрался на спину коня. Отвязав веревку за которую Джехола привязал Мокки, он обернулся к Гуарди Гуеджи: - Пусть пребудет с тобою мир. - Все же, я провожу моего гостя до выхода.- ответил старик. Конь осторожно прошел мимо трупов собак и остановился у расселины. Всего в паре шагов от нее стояли Мокки и Серех. - Не забудь седло, - крикнул Урос саису, как только заметил его. И прощаясь с Гуарди Гуеджи произнес - Да хранят тебя твои боги, о Предшественник мира! - Не забывай и ты своих, чавандоз, - ответил Гуарди Гуеджи . И Урос один направил коня на дорогу. ПЯТЬ ОЗЕР Когда могильный холм оказался далеко позади, Урос заметил, что плато становится уже. Две горные цепи сходились все ближе и образовывали непреодолимую каменную стену. Джехол скакал быстрее. Теперь ему не нужно было приноравливать свой бег к шагу Мокки и Серех, и Урос не удерживал его, хотя под ним не было его надежного седла, а его ногу, поврежденную в недавней стычке, пронзала адская боль. Но не смотря на все это, он был рад вновь обретенной свободе, одиночеству, - и даже своим мукам. Это была цена победы, которую он, полумертвый, почти не осознающий себя человек, все-таки одержал. Сейчас ему казалось, что он сильнее всех возможных препятствий и всех опасностей мира. Эйфория охватила его и он запел старинную песнь странника, которая была такая же древняя и монотонная, как его родная степь и его народ. Довольно скоро они подъехали к краю долины. Джехол остановился и Урос замолчал. Перед ним вздымалась, целясь пиками в небо, горная гряда: скалы были практически отвесными, так что только дикие горные козы могли взобраться на них. Петляя бесконечными поворотами, наверх вела тропа, которую с течением времени протоптали караваны, и чем выше она поднималась, тем становилась все уже, круче и страшней. "Горная лестница" - сказал Гуарди Гуеджи. Все же люди и животные, если они были сильны и осторожны, могли пройти по ней. И может быть, даже всадник, на хорошей лошади, если он сам был достаточно ловким и сильным, мог подняться по ней тоже. Но сможет ли это сделать он сам, без помощи своих коленей, на лошади без седла? Джехол колебался - он поднял было ногу, но опустил ее и нерешительно затоптался на месте. Повернув свою голову он взглянул на седока. - Я знаю...- сказал тот тихо, - если бы ты был один, то не стал бы сомневаться. И ты не сомневался бы, если нес на своей спине сильного и здорового всадника... Но сейчас ты боишься...не за себя, а за меня? Верно? Джехол подарил ему почти человеческий взгляд. - Ну, же, скачи вперед! - сказал Урос и взмахнул плеткой. Лишь в последний момент он увидел камень, что по прежнему был укреплен на ее ремнях, и отклонил удар в сторону. Но Джехол воспринял даже звук. Одним прыжком он хотел вскочить на камни восходящей тропы, но тут вспомнил, как неуклюж и слаб сейчас его наездник. Он опустил голову, осмотрел землю перед собой и с большой осторожностью начал продвигаться вперед. Это походило скорее на карабканье, чем на шаг. Хотя Урос изо всех сил прижимал колени к бокам Джехола, но он чувствовал, что при каждом малейшем толчке, он потихоньку скатывается назад, вдоль по покрытой потом спине коня. "Я не смогу удержаться долго, - подумал он, - Мокки и его девка придут и найдут меня здесь, лежащим на земле, и им не придется особенно возиться со мной...если я вообще буду еще жив к тому времени." Вновь его память перетасовала все смертоносные игры и препятствия этого путешествия, которые он сам создал, и сам же преодолел - столько усилий, хитрости, отваги и ума, и все лишь для того, чтобы теперь, достигнув цели, бесславно пасть... Чтобы добраться до первой платформы этой зигзагообразной тропы, Джехолу пришлось взбираться наверх чуть ли не вертикально. И Урос начал чувствовать, что начинает терять равновесие: в последнюю секунду ему удалось, выбросив руки вперед, обхватить шею коня и удержаться на нем. Так Джехол и понес его. Когда они оказались наверху, конь тяжело дышал, но Урос не изменил своего положения. Сейчас ему было все равно, что подобная поза унижает наездника, он лишь сильнее сжимал руки вокруг шеи Джехола. Никто не мог его здесь видеть, кроме него. А Джехол понимал, почему его хозяин так поступает. Они поднимались все выше. Уступ за уступом. На каждой платформе Джехол останавливался на несколько мгновений, переводя дух, а Урос старался держать свою сломанную ногу, как можно удобнее. Один раз он внезапно выпрямился, - в самой середине подъема. Сверху, с другого зигзага тропы на него посыпались мелкие камни: может быть им навстречу идет какой-то маленький караван? Никто не должен видеть его сейчас таким: слабым, беспомощным, цепляющимся за шею коня... Последующие несколько секунд показались ему целой вечностью. Он снова начал скатывать назад. Наконец он увидел, что это стадо диких горных коз, и вздохнул с облегчением. Больше никаких неожиданностей не случилось, вплоть до конца самого верхнего, последнего зигзага. Оставив последний подъем позади, Джехол обнаружил ровную площадку у себя под копытами. Он долго стоял на ней тяжело хрипя, его ноги дрожали. Урос отпустил его покрытую пеной и потом шею, и медленно выпрямился. Когда он попытался повернуть голову назад и посмотреть вниз, его охватило такое сильное головокружение, что он сразу же отвернулся. Впереди лежала широкая равнина, поросшая пучками сухой травы и редким кустарником. Джехол медлил. От его шерсти поднимался пар, он все еще дрожал от напряжения. Урос решил было дать ему передышку после такого тяжелого подъема, но потом подумал: "Если я сейчас же не прикажу ему идти дальше, то из нас двоих - он будет истинный господин." Коленом здоровой ноги Урос нажал на бок коня и тот сдвинулся с места, пошел шагом. Он сделал это неохотно, низко опустив к земле голову, но Урос не принуждал его больше. Конь его послушался, это главное. Сам же он чувствовал себя ужасно уставшим. Повязка на ноге размоталась настолько, что от нее не было больше никакого толку, нога ниже перелома болталась при каждом шаге коня туда-сюда, и только эта боль держала всадника в сознании. Шаг Джехола стал тверже. Время от времени он, фыркая, обнюхивал землю, и найдя на ней пучки сухой травы, съедал несколько пригоршней. "Как же сильно он голоден, раз притрагивается к подобному - удивился Урос. - Конечно, лошади для бузкаши голодают во время кантара, но тогда они неподвижно стоят в конюшне, а ночью спят на свежей соломе. Но Джехол уже несколько дней спит голодным в ледяном холоде гор, едва отдыхая после переходов, которые один тяжелее другого." Урос ощупал его шею. "Совсем худой. Можно кости пересчитать. Я сам виноват в этом. Сумеет ли он дойти до конца и миновать самую сложную часть пути?" И Урос вновь вспомнил слова Гуарди Гуеджи: "Последняя каменная стена Гиндукуша...за ней начинается степь..." "Нет, Джехол должен это суметь. Он достаточно силен, чтобы добраться до дома. А разве я сам все еще не держусь в седле, я - наполовину мертвец?" Он начал подгонять коня. Теперь когда дорога стала ровной, а шаг Джехола легким, Урос крепился изо всех сил, чтобы не заснуть. Его веки отяжелели, как будто налились свинцом, монотонные удары копыт по земле вгоняли его почти в бессознательное состояние. Или это было действием мака Гуарди Гуеджи? Но еще до того, как он подумал об этом,- он уже спал, запутав руки в лошадиной гриве. Что его разбудило? Он не знал. Воздух стал холодным и Джехол топтался на месте. Посмотрев на небо Урос удивился, - ему показалось, что он лишь на секунду закрыл глаза, но вот уже и солнце зашло за горные пики. Осмотревшись кругом он не узнал окружающего ландшафта. Пыль поросшая сухой травой превратилась в скалистую породу, справа оказалась возвышенность, напоминающая стену из глины и красного камня. Конь и всадник стояли возле тропы, которая круто спускалась вниз. В обычной ситуации Джехол не колеблясь поскакал бы по ней, но сейчас, неся бесчувственного всадника, без седла и шпор, он решил, что тот должен хотя бы проснуться. Поэтому он терпеливо ждал этого, как раз теперь, когда путь вновь становился опасным. Урос выпрямился, прижал колени к бокам коня покрепче и тихо сказал: - Ладно тебе. Я больше не сплю. Вперед! И Джехол помчался вниз, пытаясь держаться как можно ближе к скалистой стене, чтобы сделать спуск более безопасным. Жутким сном показалась эта скачка Уросу. Хотя он старался удержаться на лошади изо всех сил, но они начали предательски покидать его и с каждым новым толчком его бросало вперед. Руки и ноги свело судорогой и он снова лег на спину Джехола плашмя, обхватив его за шею. Но в этот раз все было гораздо хуже, чем при подъеме. Уроса тащило вниз и вперед по спине коня, с каждым новым толчком он боялся, что сейчас он окончательно перелетит через голову Джехола и свалится на землю. Вес его тела все сильнее тянул коня вниз, тот споткнулся в середине спуска, но к счастью, Джехолу удалось остановится, прижавшись боком к скале. "Зачем я переношу такой позор? - с горечью спросил себя Урос, - Разве я когда либо боялся смерти?" Ноги Джехола дрожали, он тяжело дышал. "Мне нужно только упасть и всему придет конец!" Тут он словно увидел самого себя лежащего мертвым на этой тропе, оборванный, полусгнивший труп, обдуваемый ветром, засыпанный песком, - и вцепился в гриву Джехола сильнее. Умереть? Ладно.. Но вот так бесславно, жалко и убого он ни за что умирать не хотел. Джехол снова поскакал вниз. Повеяло холодным воздухом, тропа стала спускаться почти отвесно....Но вот, внезапно, Урос почувствовал, как сам по себе скатился по спине Джехола назад и сел прямо и ровно, как и положено. Все еще не выпуская лошадиной гривы из рук, он открыл глаза. Ноги Джехола стояли на ровной, песчаной земле. Лишь тогда он полностью расправил плечи и осмотрелся. Они находились на широком, безлюдном, белом берегу и перед ними простирались озера Банди-Амир. Урос не решался поверить тому, что он видел. Обманывает ли его Фата Моргана? Новый лихорадочный бред? Он быстро закрыл глаза из боязни, что картина изменится, превратившись во что-то иное или исчезнет... медленно он открыл их снова...Нет, это была действительность. За белым берегом, на котором они находились, - начиналось царство воды. Закрытые с двух сторон огромными красными скалами, озера Банди Амир поднимались друг над другом все выше и выше, ступень за ступенью, и последнее, самое высокое, казалось ласкает границу небес. Но странным образом, не взирая на эти перепады, гладь воды в них была ровной и гладкой, как зеркало. Ни волн, ни прибоя, ни малейшего колыхания. Словно удерживаемые каким-то незримым препятствием, ни одно из озер не смело выйти за границы своих гигантских бассейнов... В их глубинах струилась вода сквозь тысячи подземных каналов, образовывая у подножия одного озера следующий зеркальный водоем. Так течение Банди Амир миновало каждую озерную ступень за другой, вплоть до последней, которая кончалась у песчаного берега на котором сейчас стоял Урос. Он был очарован - но ни испуга не почувствовал он, ни изумления. Его упрямая вера в чудеса и правоту древних легенд тут же подсказала самое простое объяснение этому природному феномену. Великаны, демоны и колдуны силами заклятий сдвинули красные горы вместе, а духи вод поселились здесь и взяли эти озера в свое полное владение. Кто еще, кроме них, мог заставить воду не двигаться, не падать вниз, против всех законов природы? И в то самое время, как Урос размышлял над этим, возникло новое чудо. Солнце опустилось над блестящими зеркалами и окрасило их. Но каждое водное зеркало получило свой собственный цвет: пурпур - первое, синий, темно-зеленый и черный остальные. Тут же обрушились сумерки и Урос, обманутый изменчивым светом, увидел, как все озера за секунду поглотила земля. Но и тогда он не поразился, так как помнил киргизские легенды о подземном великане Кол Тависаре. "Значит он живет именно здесь, - подумал он, - а может и один из его братьев." Сияя всеми красками над озерами Банди Амир протянула свой лук гигантская радуга, она опиралась на противоположные берега зеркальных бассейнов. Но вот и она исчезла через пару мгновений. Солнце просияло еще раз, окрасило все вокруг в пылающий красный цвет, а затем утонуло в глубине вод, и они стали все одного цвета : цвета тени. И тут Уроса охватил страх. - Аллах, Аллах один властелин всех чудес! - хрипло закричал он. В эту секунду, на другой стороне озера, он увидел маленькое здание прилепившиеся к красным скалам. Здание имело маленький минарет и круглый голубой купол. - Аллах, ты услышал меня. - выдохнул Урос. И Джехол поскакал к этой мечети. Дорога ведущая к ней была широкой и ровной, больше не было никакой опасности, все волнения остались позади, - и Урос начал сдаваться своему свинцовому, тупому изнеможению... Огромные собаки призраки помчались сквозь туман. Их осветила нереальная, гигантская радуга, затем он ударился об нее, успел заметить, что она сделана из блестящих драгоценных камней, и полетел в глубокую, черную пропасть. Где-то далеко над ним заржал Джехол... Но он не успел долететь до дна каменного мешка, чьи то сильные руки подхватили его... он потерял сознание. Когда он пришел в себя, то оказался в низком, узком и длинном помещении. Те руки, что спасли его от падения, все еще держали его за плечи. Сбоку у стены стоял ряд пустых топчанов и, видимо, он сам лежал на таком же. Руки отпустили его и он услышал торопливые, удаляющиеся шаги. Яркий свет керосиновой лампы, что держали у его лица, исчез и больше не слепил его, только матовое пылание углей в широком глиняном горшке освещало комнату. "Вот почему здесь так тепло" - понял он. Человек вернулся назад, а с ним и яркий свет лампы. Он был юн, невысок, но крепкого телосложения. Он принес Уросу чай и ничего не спрашивая, сперва напоил его. Потом он заговорил и голос его был дружелюбен. - Твоя нога ужасно выглядит. Так ты не сможешь спать. - Где я? - спросил Урос. - В доме Аллаха и паломников, - ответил юноша. - Где мой конь? - Позже я позабочусь о нем. И верь, что Кутаби говорит, то он и делает. - Конь сначала. - Ну, что ж, это справедливо. Ты обязан ему больше, чем самому себе. - ответил Кутаби смеясь. Свет керосиновой лампы снова растворился в темноте. Окружающая тьма нравилась Уросу. Он чувствовал странную, тяжелую, но в то же время, приятную сонливость. Мак Гуарди Гуеджи все еще не потерял своего действия. Кутаби пришел опять. Он принес чистые полотенца, а возле топчана поставил большой кувшин горячей воды. Затем он обмыл ногу Уроса, вправил перелом и перевязал рану, так туго, как только смог. Урос терпел эту болезненную процедуру стиснув зубы: ни вскрика, ни дрожи. Ему было бесконечно стыдно, что он вынужден принимать подобные услуги от незнакомца. Лекарь, Мокки или Серех, - хорошо, это было их работой, их обязанностью. Но чтобы он вот так, перед чужим показал свои гниющие, отвратительные раны... Кутаби поднял лампу и осветил его лицо: - Ты не потерял сознание от боли. И даже не двигался. Да наградит тебя Аллах за твое мужество. - Я просто привык к этому вонючему мясу, - ответил Урос презрительно, - Но вот ты? Кутаби засмеялся: - О, твоя нога благоухает словно тысячи роз, по сравнению с ранами прокаженных о которых я забочусь. Это страшное слово обеспокоило Уроса на мгновение. Он хотел было спросить, как Кутаби может быть с ними связан, но не сделал этого. Усталость была сильна. Боли ослабли. Лишь свет лампы был слишком ярок. - Убери лампу прочь, - пробормотал он и тут же заснул. - Убери отсюда эту проклятую лампу - повторил Урос недовольно. Было светло и жарко. Он нехотя открыл открыл глаза: солнечный свет заполнил всю узкую комнату и пробился дальше, в круглое помещение лишенное окон. Урос встряхнул свою память: мечеть, Кутаби... Значит он проспал больше двенадцати часов. Но он чувствовал себя разбитым. Ему хотелось пить и он решил позвать Мокки. Но куда же подевался саис? Холодный страх закрался ему в душу: а если он заблудился? Если он не найдет его? Значит все усилия, все игры со смертью были напрасны... Откуда-то снаружи до него донеслись голоса двух мужчин, беседующих друг с другом. Он очень хорошо слышал их через тонкие стены мечети. Один из них, без сомнения, был Кутаби, а другой... - Мокки! Мокки! - закричал Урос с радостью и облегчением. Дверь отворилась и Мокки подскочил к Уросу одним прыжком. - Ты жив! - воскликнул он, - Хвала Аллаху! Ты жив! - Вот уж действительно, два брата не могли бы обрадоваться друг другу больше! - улыбаясь воскликнул Кутаби, и облокотился на створку двери. Мокки и Урос посмотрели друг на друга еще раз, но на этот раз холодно и жестко. Мужчины наконец вспомнили, почему они так боялись друг друга потерять. - Как ты меня нашел? - обратился Урос к саису. - Тут нет другого пути к озерам Банди Амир. А потом я увидел на берегу следы Джехола. Просто ты скакал очень быстро, нам пришлось сделать привал по дороге сюда. - Я хочу есть и пить. - Чай скоро будет готов, Серех кипятит воду. Потом она испечет лепешки и приготовит для тебя плов, - бормотал Мокки , потихоньку отходя к выходу. Обернувшись в последний момент, он увидел, как Кутаби наклонился над Уросом, чтобы помочь ему сесть. - О, только не ты! - тут же возмущенно закричал Мокки, - Убери от него свои медвежьи лапы! Он подбежал к Уросу и приподнял его сам, при этом он легонько ощупал его рубаху на груди, именно там , где были пачки денег. Урос вздохнул с облегчением. Жизнь опять вошла в свое привычное русло. - Какой ты хороший саис, - уважительно произнес Кутаби, - Когда болел мой отец, я тоже не разрешал никому из чужих ухаживать за ним, и заботился о нем сам., - он тяжело вздохнул, - После его смерти, моя мать вернулась назад, в свой родной кишлак, а я остался тут и вот, стараюсь как можно лучше следить за всем, что мне доверили. Вернулся Мокки с большим подносом в руках. - Никогда еще ты не пил такого прекрасного чая! - подобострастно воскликнул он. - Выпей сначала сам, - чуть усмехаясь ответил ему Урос. Он не забывал о ядовитых травах кочевницы, и когда был готов плов, он так же пригласил обоих мужчин разделить с ним трапезу. - Знаешь ли ты дорогу, что ведет к степям севера? - спросил он Кутаби, в то время как последний погружал пальцы в горячий рис. - Странники, что приходят оттуда, - правда, их очень мало, - рассказывали мне о ужасной тропе через скалы. Не думаю, чтобы лошадь могла там пройти. - Джехол пройдет. - Конечно, хозяин знает своего коня лучше других, - неуверенно заметил Кутаби, но потом кивнул, - я провожу вас до ее начала. Он облизнул пальцы и продолжал: - Сегодня уже поздно. До наступления ночи вы не успеете пройти ее до конца, и это будет верная смерть для всех вас. Решай сам: или ты направишься туда сейчас и разобьешь лагерь на ночь возле ущелья, или отправишься утром , на рассвете, но проведешь еще одну ночь под моей крышей. Урос чувствовал себя неважно, был все еще очень слаб, и решил, что и Джехолу тоже надо бы хорошо отдохнуть. - Я с радостью принимаю твое предложение, Кутаби. Благодарю тебя. Лицо Кутаби просияло от радости: - Ты не можешь себе представить, как ты меня осчастливил, - произнес он, - Одиночество, трудно переносимая вещь, даже в таком святом месте. - Но разве сюда не приходят люди? - Какие люди! - воскликнул Кутаби и безнадежно махнул рукой, - Чужаки из стран неверных, со своими гудящими и вонючими машинами! Представляешь, они даже не знают нашего языка! Одеты - страшно смотреть! Приезжают сюда, едят какую-то ужасную еду из железных коробок, и пьют то, что запретил пророк! Вот какие тут бывают люди! - Кутаби опустил голову ниже и добавил чуть мягче, - Ну и еще прокаженные приходят сюда. - Прокаженные? - воскликнул Мокки удивленно, - Что им здесь нужно? - С древности говорят, что воды Банди Амир имеют силу исцелять от болезней. - И ты уже видел, как кто-нибудь исцелился? - спросил его Урос. - Нет,- ответил юноша, - Нет. Они приходят, уходят и никогда больше не возвращаются. Урос потянулся к Кутаби, схватил его за ворот чапана и зашептал срывающимся голосом: - Скажи мне...именем Аллаха... как ты думаешь...поможет ли...моей ноге..? Кутаби стушевался и прикрыв глаза ответил неуверенно: - Как знать? Ведь все в руках всемогущего Аллаха... И все трое посмотрели в сторону круглой комнаты, на полу которой лежало несколько убогих молитвенных ковриков. - Вынеси меня наружу, - сказал Урос. Был полдень, солнце стояло в зените, и в его ярком, резком свете таинственные воды озер сияли разными красками. Неся Уроса на руках, как ребенка, Кутаби перечислял имена озер, которые закрепились за ними столетия тому назад: - Зульфикар, - кивая в сторону одного тихо шептал Кутаби,- а это Пудина... Панхир... Хайбат... Гуламан. Кутаби положил больного на самом краю берега. - Уверен, что во всем мире нет больше таких красивых озер - зашептал Урос. - Очень может быть, - согласился с ним Кутаби, - Сам Хасрат-и-Али, великий святой, произнес над этими водами волшебные заклинания и остановил их течение навсегда. Поэтому они - самое настоящее чудо. - Хасрат-и-Али, - повторил Урос тихо и как-то задумчиво. Мокки рассеяно вслушивался в их разговор. Время от времени он оборачивался: там, позади, между скалами, в небо поднимался тонкий дымок. Там стояла палатка. Там была Серех. - Скажи нам, Кутаби, - заговорил он наконец, - есть ли возле озер какой-нибудь поселок? - Только один единственный, - ответил юный сторож, и указал рукой вдаль, - Вон там, совсем высоко. Когда озера замерзают, жители приходят сюда по льду. Моя мать тоже живет там, и когда нибудь я возьму себе из этого кишлака жену. Если, конечно, Аллах даст мне достаточно денег, чтобы заплатить за невесту. - Кто служит ему так преданно, как ты, того он наградит непременно, - ободрил его Урос. - Да услышит твои слова Аллах, - вздохнул Кутаби. Солнце грело нещадно и по лицу Уроса, страдающего от лихорадки, покатились бусинки пота.. - Да. Пусть он меня услышит...- прошептал он. От легкого ветра по воде пошла рябь. Аромат, который он принес с собой, был так свеж, неуловим и прян, что казалось, запахи всех мыслимых и немыслимых трав, цветов и деревьев, смешались в нем. - Что это? Откуда? - поразился Урос. - Это от корней растений, что растут в воде, - ответил Кутаби, - Все пять озер благоухают ими. - Ну, что ж, - решился Урос, - посмотрим , принесет ли это мне пользу. Кутаби опустился перед Уросом на колени, обхватил его руками, словно ребенка и опустил в воду его больную ногу. - Да пребудет с тобой пророк, - сказал он. В ту же секунду раздался такой дикий крик, что Мокки подскочил на месте, только Кутаби не был ничуть удивлен, так хорошо он знал причину. - Что с тобой? Что такое? - закричал Мокки с круглыми от ужаса глазами. - Ничего...ничего...- прохрипел Урос в ответ. - Холод, - пояснил Кутаби, - Попробуй сам. Мокки опустил палец в воду и тут же отдернул его. - Эти озера никогда не согреваются, - закончил Кутаби. Урос прошептал скрипя зубами: - Как...как долго? - Пока сможешь терпеть. Вдох, выдох. Еще один вдох. Уросу казалось, что он весь превратился в сплошной кусок льда. - Хватит, - выдавил он наконец. Чуть согревшись под солнечными лучами, но все еще дрожа, он спросил Кутаби: - А прокаженные долго остаются в воде? - Это совсем другое дело, - ответил юноша, - У них отмирает кожа и отпадает сама по себе. Они вообще ничего не чувствуют. Урос колебался некоторое время, но потом все-таки решился и спросил вновь: - Скажи...они... тебе очень противны? Кутаби задумался на минуту. Он хотел дать Уросу честный и ясный ответ. - Нет. Правда нет. Они так несчастны... Несчастнее всех моих несчастий вместе взятых. Урос задрожал снова. Посмотрев на его посиневшие губы Кутаби заторопился: - Теперь тебе нужно в постель. И горячего чаю. И одеял. - с этими словами он подхватил его на руки и понес назад к мечети. Мокки же направился к Серех, которая ждала его у палатки. - Мы отправляемся завтра , на рассвете. Пойдем по очень опасной тропе, если минуем ее, то вечером будем уже в степи. Серех хотела что то сказать, но Мокки сам озвучил ее мысли: - Но Урос ее не увидит. ПОСЛЕДНИЙ БАРЬЕР Пять озер Банди Амир неярко отражали свет предрассветных сумерек. Мокки подвел к дверям оседланного и взнузданного Джехола, позади него остановилась Серех, держа за уздечку серого мула, - двери открылись и из них вышел Кутаби с двумя тонкими одеялами. Он аккуратно сложил их и положил под седло. - Это для твоего господина. Они ему понадобятся, он очень плохо спал этой ночью. - сказал он и потупив взгляд добавил упавшим голосом, - Нога у него распухла... Кутаби и Мокки подхватили Уроса и посадили в седло. Даже сквозь ткань чапана ощущался жар его тела. Путешествующие пошли вдоль берега. Светлело очень быстро. Восходящее солнце осветило красноватые скалы мягким светом утра и его лучи высветили странные фигуры и существа, которые природа скрывала под видом скал и камней. Они походили на огромные статуи и скульптуры. Урос смотрел на них во все глаза, и наконец спросил Кутаби: - Эти каменные исполины выросли здесь за одну ночь? - Они стоят тут тысячи лет, - ответил сторож мечети, - Позавчера ты не мог их заметить. Было уже темно. Миновав пляж Кутаби повел их направо, по дороге идущей в гору. Статуи сопровождали их. Они стояли по краям пути,- некоторые гордые, некоторые презрительно-надменные. Последней была маленькая девочка. Ее черты четко проступали сквозь каменистую породу скал, истерзанных ветром. Но вот скалы разошлись в стороны и они вышли на тропу, ту самую, которая прорезала последнюю скальную стену Гиндукуша. - Да поможет вам всем Аллах, - произнес Кутаби на прощание. - Спасибо тебе, брат мой, - поблагодарил его Урос и в его голосе зазвучали теплые ноты. Он сунул руку за пазуху, вытащил оттуда пухлую пачку денег, и со словами: - Женись поскорее и не будь больше так одинок! - сунул ее Кутаби за ремень пояса Кутаби взглянул на эту пачку банкнот, потом на Уроса...Неверие в свое счастье, изумление, радость и благодарность - все было в его глазах. Урос быстро отвернулся от него и посмотрел на Мокки и Серех, которые прожигали его негодующими взглядами. Их подло обманули...ограбили...наглым образом отдали другому то, что им принадлежало по праву. Урос ухмыльнулся. Он забыл о Кутаби, который сбивающимся от волнения голосом возносил благодарности ему и небесам, и подтолкнув рукоятью плетки Мокки в спину, приказав ему идти вперед, на тропу. Но им пришлось остановится очень скоро. В одно мгновение тропа погрузилась в темноту. Когда глаза привыкли к сумраку, они различили над головой тонкую полосу неба. Скалы сошлись вместе и образовали над тропой свод. Мокки сделал пару неуверенных шагов вперед. Джехол пошел вслед за ним, а позади него гулко зацокал копытами серый мул. Под их ногами была не земля и не щебень, а гладкая и ровная поверхность скалы. - Стойте! Стойте! - закричал Мокки. Урос понял, что тот оказался перед куском скальной породы, которая преградила ему путь. - Ах, нет...тут есть дыра! - воскликнул саис вновь, - как раз подходящая, чтобы... Его голос утонул в глубине. Урос двинулся в том направлении и обнаружил некий каменный туннель. Чтобы пройти сквозь него ему пришлось лечь плашмя на спину лошади, в ширину же он оказался так узок, что Джехол иногда задевал его стены боками. На другой стороне лучи солнца пробившиеся сверху, в щель между скал, ослепили Уроса на мгновение, а в следующую секунду мощный порыв ветра чуть не сбросил его с коня. Холодный вихрь завывал там и обладал силой урагана. На сотни разных ладов пел он свою траурную песню и скалы отражали ее от своих холодных стен стократным эхом. "Это души погибших здесь пастухов, а может все души земли не нашедшие покоя..." - Урос прикрыл глаза рукой. Ни он, ни Джехол не решались тронуться вперед. Под копытами коня начиналась спускающаяся тропа, блестящая на солнце. Она тянулась прямо и прямо, так далеко, насколько хватало глаз. Из-за куска скалы выбрался Мокки, он прятался там, чтобы не быть снесенным ветром. Быстро пройдя мимо Уроса, он пошел назад, к Серех, которая боялась выйти из туннеля. Мокки вытащил ее наружу за рукав платья и повернувшись в сторону Уроса крикнул, стараясь перекричать рев духов воздуха: - Ну, и чего же ты остановился! Урос крепче сжал рукоять плетки, на ремнях которой все еще покачивался камень. Мокки отвернул от него свое лицо искаженное жаждой убийства и попытался поймать взгляд Серех, которая все не могла перевести дух. Урос почуял опасность: ни в коем случае не допустить, чтобы Серех опомнилась, и дала саису молчаливый приказ. Ударом плетки он разделил эти два тела, и схватив Мокки за горло кинул его вперед, на покатый грунт тропы. Саис прокатился добрый отрезок, прежде чем встал на ноги. Урос твердо направил Джехола прямо на Мокки. Тот заколебался, примитивная злость все еще была в его глазах, но он был бессилен что-либо сделать. Тропа была очень узка, чуть шире чем сам Джехол, и против мощной груди коня и плетки, утяжеленной камнем - он ничего не мог предпринять. Взглянув в сторону Серех, саис заметил, что та двигается вперед, идя позади мула, и ему ничего не оставалось, как развернуться и тоже пойди дальше. Джехол следовал за ним осторожным, неуверенным шагом. Монолитный скалистый грунт, отполированный ногами бессчетного количества странников, - стал гладким, как ледяной каток. И перед каждым новым шагом Джехолу приходилось искать хоть какую-то опору для себя. Маленькую выбоину или крошечный выступ. Но это удавалось ему далеко не всегда. " Если мы подскользнемся и упадем, то ни Джехол, ни я не сможем подняться без помощи Мокки, - мрачно размышлял тогда Урос" Но все же один союзник у них был - ветер. Джехол быстро понял, как двигаться вперед используя тормозящую силу ветра, в противовес скользкому грунту тропы. Позади него, спокойно и уверенно, шел серый мул. Урос почти завидовал его тяжелому грузу. "Удивительно, в этих горах это жалкое животное двигается легче и грациознее, чем самая лучшая лошадь. Впрочем, он и был рожден для таких дорог." Урос не спускал с Мокки глаз. Солнце поднималось все выше и его лучи забирались все дальше, вдоль скалистых стен, наконец они стали падать отвесно и тропа отразила их свет. Мокки и Урос остановились. Уросу показалось, что они шагают вперед через пламя огня. Мокки воспользовался заминкой и попытался протиснуться мимо Джехолова бока, назад, к Серех. Но Урос тут же развернул коня и загородил ему путь. - Пусти меня к Серех, - мрачно попросил саис. - Нет. - Я тут же вернусь! - крикнул он громче. - Нет. Но Мокки потерял последние крохи повиновения. С ненавистью он попытался ухватиться за стремя, в которое Урос упирался здоровой ногой, но тут же свистнула плеть и острие камня ударило саиса прямо в лоб. Мокки вскрикнул, схватился за голову руками, пошатнулся и вторично покатился кубарем вниз по тропе. Урос даже не взглянул на него, он тут же развернулся и вовремя: Серех вытащила из-за пояса большие ковровые ножницы и кольнула ими мула в бок. Тупая скотина, нагруженная тюками, рванула вперед. Его тяжесть превратила мула в смертельный таран, способный свалить и Джехола и Уроса на скользкий, покатый грунт, чтобы они сломали себе кости. Урос размахнулся и достал мула плеткой в последний момент. Тот взбрыкнул ногами, дернулся, откатился назад и только через несколько секунд снова встал на ноги. Урос повернулся вперед, и подъехал к саису, который, скорчившись, стоял прислонившись к скале. На лбу у него выступили капли крови. Ткнув его плеткой под ребра, Урос заставил Мокки идти дальше. Саис подскользнулся, чуть было вновь не упал, затормозил ухватившись за кусок скального острого выступа, и побежал вперед. Тропа по-прежнему шла вниз, то расширяясь, то сужаясь. Чем уже она становилась, тем пронзительнее свистел ветер. В один момент путешествующие услышали совершенно дикий звук, яростное завывание - и это был верный знак, что тропа сужается до отказа. И действительно: скалы с обеих сторон тропы сходились все ближе. Раскинув руки в стороны, Мокки без труда касался каменных стен. Джехол с трудом протиснулся в эти скальные клещи. И больная, отекшая нога Уроса, тоже оказалась словно в тисках. От шока и боли он закричал, взвыл, как дикий зверь. Никто не слышал его криков в шуме ветра. И так он кричал и кричал, пока кожа не оторвалась от его раны и гной не вышел наружу. Тогда боль стала вновь переносима, и Урос умолк. Когда тропа снова стала шире, Джехол, вздрагивая, остановился под защитой скального выступа. С другой стороны, у такого же каменного скола, встал Мокки переводя дух. Тут из туннеля выскочила Серех, но без мула, и побежала прямо к Уросу, в отчаянии размахивая руками, словно обиженный ребенок у которого отобрали леденец: - Мул! - закричала она, - Он не может пройти из-за груза! Он застревает! - Перережь веревки и сбрось с него все тюки - отрывисто приказал тот. - Так много дорогих вещей! - жалобно заныла Серех, - Такое богатство! Урос равнодушно передернул плечами. - Конечно, тебе легко говорить! - выкрикнула кочевница с ненавистью и обидой, и недвусмысленно уставилась на грудь Уроса, туда, где на шнуре, под рубахой, скрывались вожделенные пачки денег. Тот угрожающе поднял плетку, и Серех тут же умчалась назад. Мокки попытался было броситься ей вослед, но Джехол молниеносно закрыл ему дорогу. Саис не осмелился ничего сделать, только злоба исказила его круглое лицо. Урос издевательски усмехнулся в ответ и пришпорил коня. Через некоторое время, путь начал сужаться снова. Камни тропы превратились в зеркально-гладкую поверхность, по которой Джехол еле-еле мог идти вперед. Скалистые стены усиливали вой ветра тысячекратно, и поэтому никто из странников не услышал шума маленького, горного ключа, чьи водяные струи падали прямо на тропу. Они заметили его, в расселине скалы, только когда подошли совсем близко. Мокки немедленно подскользнулся и его обдало ледяными брызгами. Следовавший за ним Джехол вовремя отшатнулся назад : даже на сухом граните он еле удерживал равновесие, на мокрых же и гладких камнях он несомненно упадет с первого шага. В эту секунду Урос понял, что наступил самый смертоносный миг его путешествия. Он оказался в ловушке - зажатый с обеих сторон скалами, не способный идти дальше. Впереди поднимался с колен Мокки, сзади, сжимая в руке ножницы и прикрываясь мулом, приближалась Серех. Урос должен был пройти - или погибнуть. В начале года, после сильных ливней, когда степь превращается в грязь и глину, каждый водитель непременно возит с собой широкие доски, чтобы подкладывать под колеса, завязшие в грязи. Но здесь, в горах, как поступить здесь? Урос нащупал под седлом одеяла, вытащил одно из них и бросил перед собой. Джехол наступил на него и смог пройти пару шагов. Еще одно одеяло - еще один шаг... Джехол подождал секунду, вопросительно повернул голову к хозяину, и Урос с горечью понял, что теперь он бессилен совершенно. Мокки подползал к нему на четвереньках, Серех была все ближе, с ножницами в руке. Урос сжал плетку покрепче, но чем она могла ему помочь? Саис пригибался к земле как можно ниже, он не достанет его, а Серех защищает мул. Урос взглянул в ее глаза, обрамленные длинными ресницами - никогда еще они не светились такой жадной радостью. Да, она права, еще несколько шагов и все будет принадлежать ей. - Ну уж нет, - скрипнул зубами Урос, - Именем пророка, нет! Он сорвал с амулета пачку денег, разорвал упаковку и выхватив половину - пустил их по ветру, прямо под носом у Серех. Та моментально застыла, как вкопанная. И Урос закричал, так громко, как только мог: - Подчиняйтесь! Проклятие! Немедленно подчиняйтесь! Он достал еще несколько банкнот, раскрыл ладонь... Серех не могла прийти в себя от потрясения. Ветер уносил деньги, - ее деньги, - прочь. Высоко, в просвете скал, быстро скрывались они, - не достанешь. Широко открытыми глазами, как заколдованная, следила она за танцем продолговатых бумажек на ветру. Эти несколько секунд были для Уроса самыми мучительными: Мокки подползал все ближе, еще пару мгновений, и он схватит Джехола за уздечку - еще одна пачка банкнот рассыпалась в воздухе на затейливые бумажные хороводы, и была унесена ветром в просвет скал... Серех продолжала таращится на Уроса и казалось, потеряла способность двигаться вообще. Тот быстро разорвал обертку следующей пачки и зажав деньги в руке, высоко поднял их над собой. Ветер с ожесточением стал рвать и теребить их. И тогда Серех бросилась на колени, и умоляюще протянула к Уросу дрожащие руки. Тот кивнул в сторону Мокки и кочевница, все мгновенно сообразив, проскользнула мимо Джехола, и успела как раз вовремя, чтобы оттащить прочь бледного от ярости саиса. Мокки подошел к Джехолу и очень медленно поднял одно из одеял, после чего расстелил его перед конем. Затем следующее...И еще раз...пока Джехол не оказался на сухой тропе. Все это время Серех не спускала глаз с пачки , которую Урос по-прежнему держал высоко над головой, готовый в любую секунду отдать деньги на растерзание ревущему ветру. Теперь Серех суетилась рядом с Мокки, но Урос не был против: пока ветер мог навсегда лишить Серех этого бесценного сокровища, сам он был в безопасности. Теперь тропа уже не была такой скользкой и покатой: первые сухие и редкие былинки пробивались сквозь трещины в камнях, и то там, то тут, на них появились наслоения глинистой земли. Можно было двигаться вперед намного быстрее. И было самое время поспешить, - солнце начало опускаться с небес. Неожиданно Джехол поднял голову, фыркнул, не смотря на усталость, перешел почти в галоп, и отбросив Серех и Мокки в сторону, помчался вперед. И наконец Урос тоже почувствовал этот пленительный, несравненный аромат, что доносил до них ветер : горьковатый аромат степной полыни. От счастья и боли у него стеснилось сердце...скалистые стены раздвинулись, он быстро оставил их позади и перед ним явилась зеленая равнина, уходящая в своей бесконечности далеко за горизонт. Урос выехал из тени Гиндукуша. Перед ним была степь - та самая степь, где человек каждый день может видеть, как медленно поднимается и опускается за горизонт солнце. Мокки выскочил из темноты скал и начал бегать по степи кругами, пока совсем не выбился из сил. Остановившись он начал тереть кулаками глаза, не замечая, что плачет, и удивляясь, что случилось у него со зрением. - Степь - прошептал он не веря, и повернувшись назад в сторону огромных массивов Гиндукуша, засмеялся счастливо, как ребенок. - Ты чего это разбегался, как умалишенный? - наконец догнала его Серех, - И чему это ты так рад? Мокки, казалось, не слышал ее. Он все дрожал и положив руку ей на плечо повторял: - Степь...понимаешь..это степь... степь! - Да! - выйдя из себя заорала Серех, - Да, это степь, будь она проклята! Степь, без денег, без лошади, с одним убогим мулом! Степь! - Это правда - ответил Мокки и помрачнел. Вся его радость улетучилась без следа. Он начал искать глазами Уроса и тут же заметил его почти рядом, неподвижно сидящим в седле и смотрящим в сторону заходящего солнца. Казалось, он молится. Конь был беспокоен, перебирал ногами, его волновали странные крики приближающиеся с севера. - Что это? - по привычке Серех дернула Мокки за рукав. - Пастухи гонят табун лошадей обратно в загон. Мы их не видим, уже темно, - голос Мокки не имел ничего общего с тем восторженным шепотом, каким он говорил несколько минут назад. Как и кочевница он с горечью размышлял о том, что убить Уроса поблизости от пастухов, будет почти невозможно. Мокки и Серех решились подойти к всаднику поближе, но как только они попытались это сделать, Джехол сорвался с места и поскакал вперед. Урос вновь засунул банкноты под рубаху и при этом почему-то почувствовал гложущую сердце пустоту. И только один Джехол, из всех них, был безмерно счастлив, и ничем не омрачалась его душа радуясь вновь обретенной, родной ему земле. ПО ТУ СТОРОНУ ГОР Стойбище пастухов представляло собой квадратный, большой загон, огороженный колючей проволокой - табуны коней и пастушьи собаки вместе проводили там ночь. Рядом, за врытые в землю деревянные жерди, были привязаны лошади и старый, одинокий верблюд. Двух простых палаток мужчинам хватало. В большой спали пятеро молодых пастухов, а самый старший пастух и его маленький сын - в меньшей. Постелью им служила земля, а седла они подкладывали под голову вместо подушек. Коней только что пригнали обратно в загон. Между палатками пылало высокое пламя костра. Вокруг него сидели пастухи в ожидании еды и чая, что должен был принести бача. Урос на Джехоле остановился в нескольких метрах от них. Собаки почуяв чужого залились злобным лаем, но ни один из пастухов не оглянулся и не посмотрел в его сторону. "Настоящие люди, - подумал Урос, - Знают, как держать на привязи свое любопытство." И он и эти бедные пастухи были братьями породненными степью: они носили похожие чапаны, повязывали тюрбан на один манер, и когда Урос заговорил с ними, он сделал это на их общем языке, который с другой стороны гор, никто не понимал. - Мир вам, - сказал он по-туркменски. И пастухи ответили хором: - Добро пожаловать, всадник и его конь. Джехол сделал пару шагов и вошел в круг света. Только теперь пастухи обернулись, чтобы разглядеть незнакомца. Когда Урос всмотрелся в их родные лица, то неожиданно оробел, и ему захотелось опять вернуться назад, под защиту темноты. Здесь он больше не был просто странником, здесь начиналась земля бузкаши и знаменитых чавандозов. Это была его провинция, Маймана. Без сомнения эти пастухи когда-то видели его играющим и выигрывающим; хотя бы один из них тут же узнает его... Словно принца чествовали его люди, тут же уведомляли о его победах Турсена... а теперь на коне сидит калека, вернувшийся домой после бесславного поражения. Урос инстинктивно склонился над гривой Джехола, и закрыл лицо рукой, пытаясь хоть как-нибудь спрятать свое лицо еще на несколько мгновений. Но тут ему стало ясно, как сильно он оброс. Он провел ладонью по щеке, и в первый раз, со времени отъезда из Кабула, он подумал о том, как он сейчас выглядит: заросший, бледный, с запавшими щеками и припухшими веками... Оборванный чапан и раздробленные кости под ним. И он выпрямился снова. Кто узнает в этом убогом, забрызганном грязью всаднике, надменного Уроса, сына великого Турсена? Никто. Один из пастухов поднялся от огня - самый старший. Он был высок, строен, с густыми седыми волосами и не менее густой белой бородой. Только брови были странно черны над его узкими глазами, смотрящими на Уроса живо и проницательно. - Присаживайся к огню, - сказал он. Но увидев повязку на ноге Уроса, пастух взял Джехола под уздцы, подвел его к меньшей из обеих палаток, - к своей - подхватил Уроса, и сняв с седла опустил его на землю. - Мой саис следует за мной...и еще служанка. Я не хочу их видеть - тихо сказал ему Урос,- Они...верно, очень устали... - Будь спокоен. О них позаботятся так же, как и о твоей лошади, - ответил глава пастухов, - Мой младший сын Кадир пока послужит у тебя как бача. - Кого же я должен благодарить за его доброту? - спросил Урос. - Меня зовут Месрор, и я слежу за одним из табунов Бехрам Хана- ответил старик. Он снял с коня седло и вышел, чтобы вернуться с большой керосиновой лампой. Он немедленно почувствовал запах гниющей заживо человеческой плоти, который быстро распространился в палатке, но ничего не сказал, а только уменьшил в лампе огонь и пожелав Уросу спокойной ночи, вышел. За ним появился его сын, неся чай, хлеб и рис. Урос пил жадно, но от еды отказался. Мальчик не спускал с Уроса любопытных глаз. Но и он так же, как и его отец, был молчалив и сдержан. Когда Урос напился Кадир уселся на землю возле лампы не говоря ни слова. - Ты видел моих слуг? - наконец прервал молчание Урос. - Да, - ответил Кадир и улыбнулся, - и твоего мула тоже. Большой и сильный. Но знаешь, - продолжал он оживившись, - вот твой конь, это что-то! Как бы мне хотелось, чтобы у меня был такой! Даже под коркой грязи видно с первого взгляда, что это за конь! Тут он осекся и замолчал. Он обещал отцу не разговаривать с больным. Но тот спросил его снова: - Что они говорили? - Что они падают от усталости и голода. Сейчас они, должно быть, спят в большой палатке. - Ну, хорошо тогда...- пробормотал Урос. Его голова отяжелела, тело словно налилось свинцом, тягучая усталость тянула его куда-то вниз, ему мучительно захотелось спать, но что-то подсказывало ему, что не здоровый и освежающий сон подкарауливает его, а опасное забытье на грани жизни и смерти. "Это яд моей раны, - понял Урос, - Мне нельзя засыпать..нельзя..." Но веки сами опускались на глаза...мысли потекли все медленнее и ленивей, и очень скоро все ему стало почти безразлично: жизнь ...смерть,... поражения ...победы... Урос открыл глаза еще раз. - Кадир, - хриплым шепотом позвал он мальчика, - Поверни фитиль..Пусть горит сильнее. Поставь лампу прямо перед моими глазами и позови сюда твоего отца. Месрор пришел немедленно. Урос видел его расплывчато, глаза слезились, он не отрывал взгляда от яркого огонька под стеклянным колпаком. - Что я могу для тебя сделать? - спросил глава пастухов. - Осмотри мою ногу, - прошептал Урос. - Я ее уже видел. - И что ты скажешь? Месрор бросил еще один взгляд на черную, гниющую рану и острия костей торчащие из нее, и ответил: - Если ты хочешь жить, если ты хочешь увидеть рассвет, то ты должен расстаться со своей ногой еще сегодня. - Ты сможешь это сделать? - помедлив мгновение спросил Урос. Месрор потер в задумчивости лоб: - Я резал ноги многим животным, и думаю, что сумею это сделать и человеку. - Никто не должен об этом знать. - Только я и мой сын. За него я ручаюсь, - произнес Месрор тихо. - Когда же? Прямо сейчас? - Нет, - возразил Месрор, - Я должен быть уверен, что в другой палатке уже все заснули. - Хорошо. Забери лампу прочь. Огонь лампы стоявшей позади седла, давал слабый, светло-желтый свет и Урос добровольно упал в темноту, которая атаковала все его чувства. Время от времени, откуда-то с граница сознания, до него доходили неясные звуки и запахи: звон металла, запах жира, таинственные шорохи. Вдруг что-то дернуло его наверх из черного тумана: потоки холодной воды. Яркий и резкий свет пробудил его окончательно... Сжимая руками плеть и нож Урос не понимая таращился на лампу, которую держали прямо перед его глазами. Месрор наклонился над ним. Урос провел рукой по лицу: оно было мокрое. - Мне пришлось облить тебя водой, - сказал Месрор беспокойно вглядываясь Уросу в глаза, - ты уже не мог проснуться сам. Урос закрыл глаза. Открыл их снова. Кадир стоял позади его изголовья и рвал чистую рубаху на длинные лоскуты, у его ног дымился пузатый котел, поставленный на переносную жаровню полную углей. Рядом лежал небольшой топорик и длинный, тонкий нож. Урос пробежал взглядом по блестящей стали. Его голова бессильно откинулась на седло, он скрестил на груди руки и сказал: - Именем пророка, я готов. - Еще нет, - возразил Месрор. Он порылся в карманах и вытащил длинный и тонкий, но прочный шнур. - Мне придется тебя связать. Урос снова вцепился в свое оружие, рванулся вперед и выдавил сквозь сжатые зубы: - Никто...никогда...клянусь. - Кадир, сколько крепких пастухов обычно держат овцу, если ей отрезают ногу? - спокойно спросил Месрор у своего сына. - Самое меньшее двое, - ответил ребенок. - Но я же не животное! - Именно поэтому я не допущу никакого риска, - ответил ему Месрор твердо и посмотрел на него сверху вниз. Взгляд его был непреклонен. "Его не поколебать". Еще раз взглянул Урос на шнур, затем на покрытые гноем кости.. прошептал: - Вот этого я тебе никогда не прощу, - и протянул руки Месрору. - Нет, не так, - покачал головой последний. Он завел руки Уроса за спину, связал их, провел веревку дальше, согнув его здоровую ногу в колене набросил на нее несколько витков, и наконец закрепил шнур тугим, замысловатым узлом. Урос потерял способность двигаться. Месрор снял с него тюрбан и засунул его Уросу в рот как кляп. Тот не обратил на это особого внимания, он сосредоточился и приготовился к тому, чтобы любую боль перенести стойко и внешне равнодушно. Но то, что случилось потом, произошло так быстро, что у него не оказалось времени на дальнейшие размышления. Месрор опустился на колени и обхватив левой рукой его ногу выше перелома, прижал ее к земле плотно, как только мог. Кадир встал рядом и подняв лампу над собой, протянул отцу топорик. В ярком свете лампы и его игре на ткани палатки, Урос увидел быстро взлетевшие и опустившиеся тени, что отбрасывала холодная сталь. Но он чувствовал боль слабо, словно издалека. Шок и быстрота с которой Месрор провел эту операцию сделала его почти нечувствительным. Теперь Месрор отложил топорик и взял в руки нож . До того, как Урос смог уразуметь смысл его движений, тот уже отрезал ступню и часть сгнившей плоти, после чего отбросил их в сторону. "Уже все? Зачем же нужно было связывать меня? К чему было это унижение?" - пронеслось в голове у Уроса. Но в ту же секунду он потерял всякую власть над собой. Месрор поднял его ногу повыше и Кадир наклонил над ней котел. И когда обожженная кожа зашипела, распространяя отвратительный запах, - Урос дернулся с нечеловеческой силой и выгнулся пытаясь сбросить с себя колено Месрора, которое прижимало его к земле. Топор, нож, - ко всему этому он был готов, но всей его воли не хватило, чтобы выстоять против кипящего жира текущего по его окровавленной культе. Но чем сильнее он выгибался, тем глубже врезались в тело петли веревки. Вновь и вновь Месрор поливал свежую рану новой порцией жира из котла, и Урос сдался, вцепившись зубами в кляп он закричал от боли, и кричал снова, снова и снова. Котел опустел. Кадир аккуратно обтер его внутренность лоскутами, что он сделал из старой рубахи, а затем обмотал этими жирными бинтами рану, которая уже не кровила. Дернувшись еще пару раз Урос расслабился. Когда ребенок закрепил последний лоскут, больной лежал не двигаясь. Месрор осторожно опустил его ногу на землю, затем поднял с земли то, что когда-то было ступней и быстро вышел вон. Несколько секунд спустя послышался гулкий стук копыт лошади, что галопом удалялась прочь от стойбища. - Он скоро вернется, - успокаивающе сказал Кадир Уросу, лежащему с закрытыми глазами, - Просто он хочет унести твою злую ногу подальше отсюда. Урос не слышал его, он был без сознания. - Он немедленно вернется. Честное слово, обещаю тебе. Очень скоро вернется, - повторял мальчик скорее самому себе, чем больному. Отец оставил его одного с гостем, лежащим без сознания. Какое доверие и какая честь! Но что же он может сделать для этого неподвижно лежащего человека? А если он сейчас умрет? Умрет, пока находится под его, Кадира, присмотром, что тогда? Что скажет его отец? Мальчик опустился на землю, возле Уроса и прислушался к его дыханию. Тот дышал тяжело и глухо, с перебоями. Вот дыхание стало тише...еще тише... ой, он совсем перестал дышать! Ах, нет, он задышал снова! Сердце ребенка застучало так громко, что заглушило слабое дыхание мужчины. Чтобы как-то справится со страхом и не видеть больше его пугающее, восковое лицо, Кадир встал и осмотрелся. - Какой тут беспорядок! - прошептал он растерянно, но почему-то счастливо, - Отец будет недоволен. Отмыв с инструментов пятна крови, он аккуратно сложил их в углу, затем собрал лоскуты, обрывки тряпок,остатки плоти и осколки костей - и все это сжег. "Он наверняка захочет горячего чаю, когда придет в себя", - поразмыслил мальчик и поставил котелок с водой на огонь. Урос все еще был без сознания. Кадир склонился над ним, положил свою маленькую ладошку ему на лоб, и заметив что тот покрылся гусиной кожей, решил : "Он мерзнет!". После чего снял с себя чапан и накрыл им больного. Наконец-то он услышал, что к палатке подъехала лошадь отца. -Вернулся, он вернулся, - зашептал Кадир Уросу. Ангел смерти Азраил, не пришел за больным, и все было в порядке. Нет, пожалуй не все...кляп лишний. Недвижимый мужчина сжимал его в своей руке, и Кадир хотел было вытащить его. Но тут Урос вцепился в этот лоскут скрючив пальцы и не открывая глаз застонал: -Нет...оставь. Я не буду больше кричать...не буду...обещаю..именем пророка. Голос был столь неузнаваем и так жалобен, что испугал Кадира сильнее, чем если бы этот мужчина неожиданно завопил. Он инстинктивно отпрыгнул от больного и хотел бросится вон из палатки, к лошади, что подъехала к ней, но тут же взял себя в руки. Мальчик, которому отец доверил такое сложное и ответственное задание, не должен больше себя вести как трусливый ребенок. Месрор сразу заметил как чисто стало в палатке, что на огне стоит котелок с водой для чая, а маленький чапан Кадира заботливо укрывает больного. Он положил руку на плечо сына и спросил: - Ну, что мой мальчик, все хорошо? Теплый отеческий тон, тяжесть его широкой ладони и ласковые ноты в его грубом голосе, так польстили Кадиру, что он даже не сообразил сразу, что сказать. Но затем, быстро приняв невозмутимый и серьезный вид, ответил: - Я точно не знаю, отец. Его лицо все еще не вернулось назад. - Так даже лучше, - кивнул головой Месрор, - Пусть отдыхает. Он опустился на колени возле Уроса, отбросил чапан в сторону и прижал ухо к груди человека лежащего в забытьи. Но он не услышал ни звука. Месрор в недоумении потер лоб: больной дышит, значит и сердце должно еще биться. Он прижал ухо сильнее и под рубахой что-то хрустнуло. "Что за чудеса?" - снова удивился пастух. Запустив руку под рубаху, он нащупал толстые пачки денег и вытащил их на свет. От такой неожиданности он несколько мгновений пялился на них, как остолбенелый, но потом покачал головой, отбросил шнур с пачками правее, и наконец смог услышать глухие тоны сердца. Застегнув на больном рубаху и прикрыв его чапаном, он принялся за осмотр ноги. Она все еще была покрыта темно-красными пятнами, но отек уже спал. Кожа не была больше горячей, но теплой, почти нормальной температуры. Месрор поднял перевязанную культю и принюхался. Кадир внимательно следил за каждым его движением. - Ничего не чувствую, - сказал ему Месрор, - Повязка сильно пропитана жиром. Сними ее, у тебя пальцы будут половчее моих. Урос по-прежнему лежал неподвижно, словно труп. Месрор взглянул на теперь уже открытую рану и потрепав сына по голове, с облегчением сказал: - Ну, сынок, мы выиграли. Можешь наложить повязку снова. То ли из-за усталости, а может быть от радости, но обвязывая ногу больного, Кадир царапнул ее ногтем. Мужчина дернулся и открыл глаза. - Все в порядке. Ты можешь быть спокоен. - сказал Месрор склоняясь над ним, - Теперь лишь стервятники беспокоятся о твоей ноге. - Какие стервятники? Почему? - прошелестел Урос в ответ не понимая, и в ту же секунду вспомнил все. Рука сама потянулась к месту перелома и наткнулась на землю. Еще ниже - вновь земля. Рука дрогнула, и затем медленно и боязливо двинулась наверх и нашла тупой обрубок. Урос схватился за колено, измерил расстояние... - Смогу ли я...смогу ли...- зашептал он. - Клянусь честью, что да, - заверил его Месрор почти торжественно, - Очень скоро ты сможешь подчинить своими коленями любую упрямую лошадь. - Пусть услышит тебя Аллах, - сказал Урос. Его голос окреп, краска вернулась к щекам. Легким, столь характерным для него, движением он выпрямился и облокотился о седло. - Да, вот это я называю "настоящий мужчина". - крякнул Месрор с одобрением. Урос раскрыл ладонь правой руки, которой сжимал смятый тюрбан-кляп и потный шнур, бросил их на пол и затем произнес насмешливо: - Да, можно сказать даже "храбрец из храбрецов"! Кадир подскочил к нему, подобрал эту скомканную тряпку, сложил ее, а потом сказал: - Его нельзя больше надевать. - Тогда в огонь его! - решил Урос, и размотав материю служившую ему поясом он скрутил себе новый тюрбан, а чапан подвязал веревкой. Пока он это делал, то скатился с седла вниз, - руки больше не удерживали его, - но он не захотел снова сесть прямо. Он был еще слаб, и его начала бить неприятная дрожь. Кадир протянул ему пиалу горячего чая. - Ему нужно много тепла, - обратился Месрор к сыну, - принеси сюда наши одеяла! - Сейчас, сейчас! - воскликнул Кадир и бросился из палатки прочь. Когда мальчик, одетый лишь в тонкую рубашку, выбежал в ледяную темноту ночи, Уроса посетило странное, никогда раньше не известное ему чувство зависти. "А почему у меня самого нет сына? - внезапно спросил он себя и удивился подобной мысли, - Ведь он мог бы быть таким же." До сегодняшнего дня дети вызывали в нем только презрение и гадливость. Но вот этот ребенок... С каким спокойствием он помогал отцу во время этой кровавой, жуткой операции. Как потом он остался, в совершенном одиночестве, у постели больного, и ни страху, ни панике не удалось коснуться его сердца. - Настоящий мужчина здесь, - сказал Урос после секундного молчания, - это твой сын, Кадир. А Месрор ответил: - Придет день и он будет гордится, что сам ухаживал за Уросом, самым лучшим чавандозом в степях. От неожиданности Урос вздрогнул, прикрыл глаза, но потом спросил Месрора тихо и глухо: - Как ты меня узнал? - Я узнал тебя с первого взгляда - ответил седой пастух, - Но тебе не нужно бояться. Остальные, что были у костра, слишком молоды. Я единственный, кто не раз видел тебя побеждающим в больших бузкаши. И потом, есть пословица: "Если у седого старика все еще черные брови, то его глазам можно верить" Вошел Кадир неся в руках одеяла. Но в эту ночь Урос не нашел сна. Боль по-прежнему не давала ему заснуть, но странно, он чувствовал ее там, где больше не было ничего. Несколько раз Урос дергался и рука сама тянулась к месту, где была его старая рана с осколками гноившихся костей, но не находила ничего, кроме твердого земляного пола и пустоты. И каждый раз, когда он вздрагивал, маленький Кадир поднимал свое уставшее личико и с тревогой смотрел в его сторону. В итоге Урос решил притвориться спящим, чтобы дать ребенку хоть немного отдохнуть. Но только на рассвете он сам смог заснуть по-настоящему. Лай собак, крики пастухов, конское ржание и топот табуна лошадей, - разбудили их обоих одновременно. - Как ты себя чувствуешь? - обратился к Уросу мальчик. - Хочу есть, - не раздумывая ответил тот, тут же не поверил своим собственным словам и повторил, - Правда, страшно хочу есть! Угли очага подернулись серым пеплом. - Я сбегаю, принесу парочку веток и разогрею для тебя плов, - вскочил на ноги Кадир. - Нет, - остановил его Урос, - Не надо. Лучше холодный, но прямо сейчас. Он облизывал пальцы над уже пустой чашкой, когда в палатку вошел Месрор в высоких сапогах и с плеткой за поясом. - Это лучшее лекарство для тебя, - сказал он Уросу, - Ну, теперь я могу спокойно заниматься своими делами. - Никто не должен знать об этом, - ответил ему Урос и бросил многозначительный взгляд на свою укороченную, обмотанную лоскутами ногу. - Даже твой саис? - спросил Месрор. - Никто. - Хорошо. Я возьму его с собой на пастбище. Нам всегда нужны лишние руки. - рассудил Месрор и вышел из палатки. Кадир встал у входа и стал смотреть вслед удаляющимся табунам. - Их пасут у подножья вон тех больших гор. Там всегда вырастает самая высокая трава. - начал рассказывать он гостю, - Возле водопада. А еще там есть бьющие из-под земли ключи. Ой, подожди, я схожу к пастухам и возьму у них самовар, тогда у тебя будет горячий чай до самой ночи! Не успела голова Кадира исчезнуть за куском материи закрывающим вход, как он снова просунул ее в стыки ветоши и зашептал: - Там твоя служанка пришла. Урос резко набросил чапан на ноги : - Пусть войдет, но если она тебя о чем-нибудь спросит, то скажешь ей... - Я вообще не собираюсь с ней разговаривать, - горделиво вздернув голову, ответил мальчик, - Я сын здешнего господина, а она низкая кочевница. - Это слова мужчины, - одобрительно кивнул Урос, и добавил, - Иди. Только Кадир исчез, как Урос преобразился. Он распластался на полу, набросил на себя одеяла, взбил их над своими ногами, а краем чалмы закрыл лицо так, что Серех смогла увидеть только запавшие глаза и часть небритой щеки. Не успела кочевница что-либо сказать, как Урос хрипло зашептал: - Ах, дайте же мне спокойно умереть. Что ты тревожишь меня? Если тебя еще хоть раз увидят шатающейся возле палатки, то я скажу Месрору, и он исполосует твою спину плетью... - при последних словах в его голосе зазвучали металлические нотки и Урос, испугавшись, что вышел из роли, подумал мгновение и закончил свою речь протяжным и печальным стоном. Серех выбежала вон, не ответив ни слова. Кадир принес пузатый самовар из красной меди и Урос начал пить одну чашку чая за другой. Потом он набрасывался на еду, пил снова, и опять ел. Так прошел весь день. Кадир с изумлением наблюдал за волчьим аппетитом своего подопечного: рис, лепешки, овечий сыр, все Урос съедал до последнего куска. Впервые, со времени своего отъезда из Кабула, он чувствовал здоровый, естественный голод. Наступил вечер. Табуны пригнали назад, Месрор сменил на его культе повязку. Красные пятна пропали, отек с колена сошел и температура опустилась до нормы. Мужчины мало говорили друг с другом. К чему? Все складывалось хорошо. Урос проспал всю ночь и все утро следующего дня. Когда он проснулся, в палатке было тепло и он узнал несравненный жар полуденного, степного солнца. Чувствовал он себя прекрасно: отдохнувшим, свежим, спокойным. Кадир был где-то снаружи. Возле ручья или может быть у большого костра, который служил им походной кухней. Урос откинул одеяла и потер грубую материю повязки. Боль тоже стала естественной и здоровой. Переносимой. Он попытался согнуть колено. Выше места отсечения, мышцы подчинялись с трудом. Он сгибал и разгибал ногу, пока сустав не приобрел прежнюю подвижность. Уперевшись руками в пол он встал, балансируя на здоровой ноге, посмотрел на свою укороченную ногу, и резко прыгнул вперед. Получилось. Еще один прыжок. И еще один - пока он не обскакал таким образом всю палатку. С каждой новой попыткой его движения становились все легче, все быстрее. Он был счастлив. Он снова был сам себе господин, ни от кого независимый и сильный. К палатке приближался Кадир, насвистывая себе под нос какую-то песенку, и Урос тут же юркнул обратно под одеяла. Ни за что на свете он не хотел бы показаться этому мальчику смешным. Поразмыслив мгновение, он сел на постели скрестив ноги так, что его культя оказалась спрятанной за здоровой ногой. Вошедший Кадир взглянул на него и раскрыл от удивления рот: - Вот это да! Клянусь тебе, тебя просто не узнать! Ты словно заново родился! - Пусть услышит тебя Аллах, - тихо ответил Урос. Кадир поставил казанок с едой на горячие угли, повернулся и продолжил: - А я вижу, что ты очень рад! Конечно, ведь теперь ты сможешь вернуться домой! Урос так и застыл смотря в пустоту перед собой. Да, конечно. Теперь он может, теперь он должен будет покинуть эти места. Всего пару часов езды отделяют его от дома и ничего особого уже не произойдет. Там его ждут другие чавандозы. А с ними и Турсен. После долгого, отчаянного и, как оказалось, бесполезного путешествия, он все же вернется домой. Вернется разбитый и искалеченный. С какой радостью он прыгал по палатке. Жалкий идиот! Он представил: вот, он приезжает домой, прижимая обрубок ноги к боку лошади, и Турсен смотрит на него своими золотистыми, пронзительными глазами так, что лучше сразу же провалиться сквозь землю. Но еще маленькая надежда оставалась у него: Джехол. Он ничего о нем не знал. А вдруг жеребец после долгого пути заболел, или еще что.. Кадир снял казанок с огня и поставил перед Уросом: - Чувствуешь, как вкусно пахнет? - Я не хочу есть. - Просто ты съел очень много, поэтому. А я вот проголодался, - ответил Кадир и взял из казанка большой кусок мяса. Дождавшись, когда мальчик наелся, Урос нетерпеливо приказал: - Иди и приведи сюда моего коня. - Твоего коня? Ах, конечно, ты хочешь его осмотреть прежде чем поедешь домой? - Да иди же, - буркнул Урос. С первого взгляда на Джехола он понял, что его надежды не оправдались. Конь стоял перед ним: сильный, красивый, мощный. "Он тоже словно заново родился" - с разочарованием подумал Урос проводя рукой по его мускулистой груди и ногам. - Тут ни у кого не было времени, чтобы помыть твоего коня. Даже твой саис этого не сделал, он же вместе с нашими на пастбище, - объяснял Кадир, - Если ты хочешь, то я могу...ой, разреши мне! Такая честь...такой красивый конь! - Нет! - грубо рыкнул Урос, и в голосе у него зазвучала боль. Блестящий, вычищенный Джехол, а на спине у него бородатый, обросший, грязный калека в разорванном чапане. - Нет! - повторил он снова. Ребенок посмотрел на него с непониманием и обидой. С чего вдруг такой резкий тон? Не успел он хорошенько подумать об этом, как увидел, что Урос схватившись руками за гриву коня, одним движением вскочил на него верхом. Несколько секунд Урос чувствовал себя почти счастливым. Его колени крепко держали Джехола. Но тот немедленно понял, что одна нога у хозяина вроде бы стала короче, и повернувшись бросил туда взгляд. Урос соскользнул на землю и бросил поводья Кадиру. - Привяжи его возле палатки и приходи сюда сегодня вечером вместе со своим отцом. Мне нужно кое-что обдумать. - Ты будешь думать до самого вечера? - невинно спросил мальчик. Но мужчина ничего не ответил на это. Табуны пригнали назад. Наступила ночь. Кадир, высоко подняв над головой лампу, вошел в палатку в сопровождении отца. Урос сидел на полу скрестив ноги. - Здравствуй, - сказал ему Месрор, - Ну, что ж, ты человек удивительной силы духа. Позволь мне в последний раз осмотреть твою ногу и сменить повязку на ней. Потом ты можешь быть спокоен долгое время. Урос послушно выставил свою культю. Месрор обмотал ее новой тканью, которую заблаговременно окунул в какую-то мазь. Урос поблагодарил его в самых изысканных выражениях. - Кадир принесет тебе еду и разожжет огонь. Надеюсь, ты выспишься и проведешь хорошую ночь. - Безусловно, - согласился Урос. - самую лучшую. Когда Кадир сделал все, что наказал ему отец, Урос отослал его со словами: - Ты мне больше не нужен. Но позови сюда моего саиса. - Тебе очень повезло с ним, - воскликнул Кадир, - Он сильный, хороший и открытый человек. Всем он здесь понравился. - Правда? -ответил Урос, криво улыбнувшись, - Неужели? Лампа стоящая позади седла на котором покоилась голова Уроса, горела очень слабо. В ее свете Мокки разглядел человека: он был накрыт кучей одеял, а на лице, закрытом концом тюрбана, можно было узнать только глаза, которые блестели отражая неверный свет лампы. "Совсем видно плох. Это от лихорадки" - решил Мокки. Он наклонился пониже, чтобы разобрать тихий, срывающийся шепот своего господина. - Не могу...ехать...дальше...смерть...скоро...возьми Джехола...скачи... Турсену...дай ему знать... - Ты хочешь, чтобы я прямо этой ночью... - Сейчас же...- пробормотал Урос, слабо поднял дрожащую руку, призывая саиса к молчанию, и бесцветным голосом продолжал, - Сейчас же...может быть...поздно... Его рука неуверенно и слабо заерзала под рубашкой, зашелестело, хрустнуло...и он протянул Мокки большую купюру. - Вот...на дорогу..., - прошептал он. И рука безвольно упала вдоль туловища. Мокки лихорадочно соображал. Мысли в голове мешались. Что сделать? Вот - все деньги лежат перед ним, нужно только протянуть руку. Но в палатке рядом еще не все заснули, а если умирающий закричит из последних сил, что тогда? Задушить его? Ах, как бы не вошел Кадир... Или Месрор...Все тогда вскроется. Нет, Мокки не мог решить такую сложную головоломку самостоятельно. "Нужно быстрее бежать к Серех и спросить ее совета!" - осенило саиса. Он поднял банкноту и выскользнул из палатки. Только теперь Урос ослабил хватку с которой он сжимал под одеялом нож. Высоко в небе появился месяц. - Теперь все спят. Самое время, - прошептала Серех Мокки. - Да, самое время, - согласился тот. Они находились недалеко от стойбища и под покровом ночи смогли вернуться незамеченными. Теперь они тихим шагом двинулись вперед. Чтобы собаки узнали их, они проехали точно рядом с забором, и только одна из собак неопределенно рыкнула на них во сне. Большую палатку они объехали сделав существенный крюк, но эта предосторожность была излишней. Люди проработавшие без отдыха целый день, спали в ней крепко и не видели снов. Кроме того, копыта Джехола саис обмотал тряпками. Ничего он не оставил на волю случая. Это была последняя возможность и он решил ее использовать во что бы то не стало. Вот и маленькая палатка. Серех подошла к входу на цыпочках, а Мокки снял сандалии. Он привязал коня, прислушался...Ни звука, ни шороха. Только тонкая полоска света пробивается из под тяжелой занавески. Осторожно они подошли к ней. Серех отбросила материю в сторону и положив руку на плечо Мокки, прошептала: - Только будь осторожен... И они заглянули внутрь. Все было как надо. Огонь слабо горел в переносной жаровне... лампа позади седла...рядом лежало распростертое тело, накрытое одеялами по самые глаза. "А если он уже..".- испуганно подумал было Мокки, но тут же кинулся на Уроса одним прыжком. Серех бросилась за ним. Но ей не удалось пробежать дальше порога, потому что кто-то схватил ее за ногу, дернул и повалил на земляной пол. - Саис, большой саи...- попыталась было закричать кочевница, но голос отказал ей. Мокки мгновенно развернулся. На лице его была растерянность, недоумение, в руках же он судорожно сжимал сапог, который оказался под одеялом вместо головы Уроса. А на земле, у входа, лежала Серех, и какой-то мужчина держал ее за горло, прижимая коленями к земле. Он не поверил своим глазам, но мужчина был похож на Уроса, который почему-то раздумал умирать, и когда этот человек заговорил, то и голос его тоже был голосом Уроса. - Попробуй только двинуться с места, и я сразу же придушу твою проклятую суку! - Я не двигаюсь, не двигаюсь! Не делаю ничего! - закричал Мокки бледный как смерть. До него доходило только одно: Урос обманул его, он не умирал, и сейчас его руки, железные руки чавандоза, сжимали самую нежную шейку во всем мире. - Приказывай...- прошептал он умоляюще. - Введи коня. Поставишь его рядом со мной. Но сам не вздумай подходить ко мне близко, не то! - он сдавил горло Серех посильнее, та открыла рот и ее лицо стало багрово-синим. - Именем пророка! Я ничего, ничего не сделаю! Клянусь! Урос ослабил хватку. Серех захрипела. Мокки бегом ввел в палатку коня. - Подойди ко мне, но не ближе одного шага. И протяни руки! - приказал Урос. Сдернув веревку с пояса, и став на грудь кочевницы коленом - "Это же колено его мертвой ноги! - только и успел подумать Мокки", - Урос мгновенно связал саису руки и ноги. Затем схватив Джехола за привязь, он сделал петлю и накинув ее на шею Серех, дернул и приказал: - Поднимайся! Она встала, покачиваясь из стороны в сторону, все еще оглушенная, и чтобы не упасть, бессильно прислонилась к боку коня. - Защити ее, добрый Джехол! - зашептал Мокки, чуть не плача. - Ты зачем вернулся? - сказал Урос рассматривая саиса, - Одного коня тебе было уже недостаточно? Или ей этого было мало? Он развернулся к Серех. Та все еще была на грани обморока, но как только Урос повернулся к ней, ее большие глаза тут же уставились на его грудь. Урос машинально схватил рубашку в том месте, куда смотрела эта маленькая женщина, и под его пальцами захрустели пачки денег. Тут Уроса охватила такая жгучая ярость, что даже мысли перемешались в его голове. Полумертвая, чуть дохнувшая воздуха девка, на грани смерти, все еще жадно пялиться на эти проклятые пачки афгани! Даже страх смерти не сломил ее! Что это за непостижимая тварь?! "Все равно я сокрушу ее. Я сокрушу их обоих. И эту странную суку и деньги, которые она любит с такой страстью!" Он подполз к жаровне и дернув веревку потащил Серех за собой. Оторвав от амулета пачку банкнот он сунул деньги ей в руки и приказал: - Бросай в огонь! Губы Серех задрожали. Нет, никогда, никогда она этого не сделает. Урос рванул веревку и петля затянулась на ее шее сильнее. Деньги нехотя загорелись на красных углях. Еще одна пачка. Веревка натянулась снова. Серех смотрела в огонь, который вспыхивая разноцветными искрами неукротимо пожирал драгоценую бумагу,- и беззвучно плакала, не в силах оторвать взгляда от этой немыслимой, страшной картины. Последний афгани превратился в пепел. Урос запахнул свой чапан и развязал руки Мокки, приказав оседлать Джехола. Вскочив на коня, он подхватил Серех и подняв, посадил впереди себя. Мокки он привязал к седлу. Выехав из палатки он обратился к Месрору и пастухам, спешившим на его громкий крик: - Этот мужчина и эта женщина ослушались моего приказа и вернулись сюда с единственной целью - убить меня. Не забудьте их лица, когда всех вас призовут на суд, как свидетелей! После чего конь сорвался с места и унес его в темноту степной ночи. ПЯТАЯ ЧАСТЬ КРУГ СПРАВЕДЛИВОСТИ УРОС ВЫНОСИТ ПРИГОВОР Все было как всегда. Солнце недавно взошло и его лучи ласкали кромку неба, а трава еще не просохла от ночной росы. Лошади Осман Бея неподвижно стояли в загонах, конюхи и чавандозы почтительно склонялись перед старым Турсеном, который в свой обычный час появился в конюшне, чтобы в полнейшем молчании совершить ее обход. И как всегда ни по походке, ни по лицу Турсена невозможно было догадаться, какую боль он терпел и сколько сил ему понадобилось сегодня, чтобы поднять свое старое тело с постели, одеться и аккуратно повязать высокий тюрбан. Наконец, когда ежедневный ритуал был закончен, Таганбай, самый старший из чавандозов, вежливо обратился к нему: - Я получил из Кабула послание от Осман Бея. Конечно, он должен был бы послать его прямо тебе, но он пишет, что из уважения к вашей старинной дружбе и тому бесконечному расположению, что он всегда тебе оказывал ...- Таганбай замялся, - Он не хочет тебе приказывать, нет, ты можешь решить сам. Так вот, он думает, что отказ тебе будет легче высказать мне, чем ему. Он не хочет тебя принуждать. - В чем именно дело? - спросил Турсен и сильнее оперся на свою палку. Таганбай прокашлялся и продолжил: - Празднества, что были устроены в Кабуле в честь победителя Большого Бузкаши, подходят к концу. Через пару дней Солех и Осман Бей прибудут сюда. Здесь тоже будет устроен в их честь праздник, - Таганбай поднял глаза к верху, словно вспоминая что-то, - Банкет. И вот, Осман Бей велел спросить тебя... Таганбай закашлялся вновь. Он ждал хоть какого-то движения или вопроса Турсена, но тот молчал. - Так вот, он велел спросить тебя, согласишься ли ты сидеть на этом банкете рядом с Солехом, на почетных местах, несмотря на то, что...несмотря на твое несчастье? - Никто и ничто не помешает мне воздать почести чавандозу, который победил в первом шахском бузкаши. - весомо ответил Турсен и не прибавив более ни слова, развернулся и вновь зашагал по проходу между загонами, только в обратную сторону. Солнце поднималось все выше и тени становились короче...Куда же забросила Уроса судьба? "Он жив, в этом я уверен. Иначе Мокки давно бы принес сюда весть о его смерти. Да, саис последовал за своим господином. Но вот куда? В Индию? В Иран? На восток или на запад? А не все ли равно?..В любой из соседних стран он будет никому неизвестным чужаком. Никто там не знает о его поражении. А здесь, на этом проклятом банкете, рядом с Солехом придется сидеть мне. Что ж, он поступил правильно." - с горечью думал Турсен. Он дошел до первого загона. Справа от него была дверь ведущая в стойла, налево другая, выходящая на улицу. Перед ней стоял Рахим, его бача. - Ты здесь? Без моего приказа? - возмутился Турсен и уже хотел поднять на него палку, но в испуганном лице Рахима было что-то такое удивительное, что Турсен понял - непредвиденные обстоятельства привели его сюда. - Послушай, пожалуйста, - стал молить Рахим, - Мне нужно тебе что-то сказать! Турсен стукнул палкой о землю. Нетерпеливо оттолкнув мальчика в сторону, он резким движением открыл дверь наружу сам. Там, на улице ведущей к жилым домам, под тенью густых деревьев окаймляющих дорогу, собралась огромная группа людей. Садовники, дехкане, строители и плотники, прислуга, повара и бача из кухни и прачечной, в общем, почти все люди в имении, - они плотными рядами окружили неизвестного всадника на темно-рыжем коне. Перед Турсеном люди мгновенно расступились и в толпе образовалась узкая брешь. Турсен бросил взгляд на седока и его животное. Начиная с рваной тряпки, которая заменяла всаднику тюрбан, и заканчивая копытами его лошади, их обоих покрывал отвратительный слой глины, грязи, пота и земли. Всадник сразу же не понравился Турсену. Более того, он возмутился. Какой бы длинный путь не оставил за собой этот человек, пусть даже он прошел через самые высокие горные пики или даже спустился с небес, - пусть сперва вычистит своего коня! Какой же бесстыдной наглостью надо обладать, чтобы осмелиться в таком виде приехать в самое богатое, самое гостеприимное, самое уважаемое имение провинции? Позади Турсена открылась дверь. Конюхи, саисы, чавандозы высыпали из нее наружу, и посмотрев туда, куда смотрел Турсен, так и встали прислонившись к глиняной стене сарая. Никто не говорил ни слова. Казалось, что у всех людей внезапно перехватило дыхание. "Странно, - подумал Турсен, - Почему все молчат? Обычно они такие скорые на расспросы и любопытные." Он направился в сторону чужака сам, сделал пару шагов... и застыл на месте. Неясный страх, словно шнур, сжал ему горло, руки, сжимающие палку, затряслись. Разве под слоем пыли и грязи покрывающие коня, не узнал он сразу его несравненные ноги, широкую грудь и горделивую шею? И разве конь сам не признал его? Вот он потянулся к нему, и хотя руки седока дернули уздечку назад, жеребец сделал шаг вперед и тихо заржал. "Джехол! Значит всадник на нем..." - Урос.. мой сын...- срывающимся от волнения голосом прошептал Турсен. И все кто слышал его слова, клялись потом, что ни за что на свете не поверили бы, что этот мягкий голос мог принадлежать Великому Турсену. Всадник ослабил поводья, Джехол подбежал к старому чавандозу и уткнулся ноздрями в его шею. - Мир тебе, достопочтенный отец! Тебе понадобилось много времени, чтобы узнать меня, но, именем пророка, я и не ожидал другого. Люди стоящие вокруг, позже рассказывали, что не смотря на его жуткий вид, никогда еще Урос не говорил с таким достоинством и высокомерной гордостью. Но разве это волновало Турсена? Он и не слышал его. Урос вернулся! Урос здесь! О, Аллах, как же он выглядит! Худой, бледный - просто скелет! И теперь, когда он был так близко, Турсену хотелось одного: раскрыть сыну свои объятия и снять с седла это легкое, худое тело, как он это делал в прошлом, когда Урос был маленьким и хотя уверенно держался в седле, но не мог еще спускаться с лошади сам. Но здесь, под прицелом тысячи любопытных глаз, наблюдающих за их каждым движением, подобное было невозможно, да и оскорбительно для самого Уроса. И он остался неподвижно стоять, только сильнее оперевшись на палку своими широкими ладонями. Потом он подождал секунду, дохнул воздуха и растерянно спросил: - Сын мой, что с тобой случилось? В этот момент Урос отъехал чуть в сторону и позади коня Турсен увидел Мокки и какую-то женщину. Эти двое были связанны, а конец веревки был закреплен за луку седла. - О, достопочтенный отец! - воскликнул тут Урос, - Я привел тебе забывшего о совести саиса, который пытался лишить меня жизни. Кочевница, что рядом с ним, помогала ему при этом. Как принято, я отдаю их на суд тебе,- главе нашей семьи и нашего рода. Вокруг Уроса немедленно послышались пораженные восклицания и шепот сотен людей: вот значит в чем была тайна его долгого отсутствия. Молчание саиса и кочевницы стало для всех подтверждением их вины. Древний, уважаемый всеми закон решит какое они понесут наказание: тюрьма, денежный штраф или смерть. Турсен, самый старший в семье, выберет, что именно. Приговор будет зависеть от него. Гул потихоньку стих. Турсен должен сказать свое слово. Все взгляды вновь обратились к нему. Палка старого чавандоза больше не дрожала. И ничего не осталось в его душе от той радости, счастья и нежности, которые он испытал, как только узнал своего сына. Теперь он чувствовал себя холодно, непоколебимо, жутко спокойным. Наконец и он услышал в словах Уроса этот высокомерный, самоуверенный тон. И ничего другого. Ничего, что действительно идет от сердца человека, когда он говорит со своим отцом. - Никто не должен появляться перед судьей в таком неподобающем виде. Вымойся, позови цирюльника, побрейся и смени одежду. Лишь затем я выслушаю тебя под крышей моего дома. Он подозвал Таганбая и приказал: - Закройте этих двоих поблизости и хорошо охраняйте. Почти против воли Турсен посмотрел на Уроса еще раз. И только теперь увидел, что случилось с его ногой. Он захотел крикнуть, спросить его, но было поздно: Урос уже скакал по направлению к баням. Глава конюхов и несколько крепких мужчин ввели Мокки и Серех в один из подвалов, который служил складом для уздечек и сбруй. Дверь за ними закрылась. Ключ несколько раз скрипнул, проворачиваясь в ржавом замке, после чего только тонкие лучи солнца слабо освещали помещение, проникая сквозь подвальный люк. Сильно пахло кожами. Серех схватила Мокки за плечо и закричала: - Они будут держать нас в этой дыре как в тюрьме? - Это не продлится долго, - ответил Мокки тихо, - Турсен решает и судит быстро. - Он прикажет убить нас, - от страха застучала зубами Серех, - Какой страшный, беспощадный старик! - Он справедлив, - слабо возразил Мокки. - Кто-то идет сюда, кто-то идет... Вошел глава конюхов и облокотившись о дверь поставил на землю большой кувшин, а на него положил пару лепешек. - Я делаю это не по приказу, - сказал он Мокки, - а из уважения к памяти Байтаса, твоего отца. Он был напарником моих юных лет. - О, Аккул, Аллах воздаст тебе за твою доброту, - ответил ему Мокки смущенно. - Урос...В том, в чем он тебя обвиняет...Это правда? - поколебавшись все же спросил конюх, - Как же это могло случится? Мокки уронил голову на грудь и пробормотал: - Злой демон завладел моим сердцем... Аккул вздохнул и хотел было выйти, но Серех бросилась к нему наперерез, упала на колени, схватила его за руки и целуя их запричитала: - Умоляю тебя, передай высокочтимому судье, что на мне нет никакой вины. Только один Мокки виноват во всем! Я бедная, слабая женщина, простая служанка. Как я могла? И еще скажи ему... Аккул оттолкнул ее от себя ногой и с грохотом закрыл дверь. - Не бойся. Я возьму всю вину на себя. - сказал ей Мокки. - Очень надеюсь на это! - воскликнула та, - А в чем меня можно обвинить? Яд? Его давно впитала земля! Собаки? Они напали на него сами, привлеченные вонью его раны. Мокки уселся на прохладный земляной пол, и вжал голову в плечи. - Ты один во всем виноват! - продолжала Серех, голосом острым, как нож, - Ты все время сомневался...все время чего-то ждал! Каждый раз мне приходилось тебя ободрять, подталкивать! Да если бы я была мужчиной, то давным-давно была бы уже далеко отсюда, свободная, богатая и независимая ни от кого! И что же, что я получила вместо этого?.. Серех в отчаянии ударила ладонями по разорванной юбке, выбила из нее облако пыли, затем быстро провела дрожащей рукой по своему забрызганному грязью лицу, топнула ногой и яростно плюнула в сторону Мокки. Казалось, что тот этого и не заметил. Взяв кувшин и лепешки, она отошла от саиса как можно дальше, и усевшись на землю поудобней, принялась жадно есть и пить. Вокруг дома Турсена текли десятки маленьких ручьев и каналов, орошающих имение Осман Бея. Сам Турсен сидел на топчане, который он придвинул поближе к окну и уговаривал себя ждать терпеливо. Вновь и вновь он задавал себе беспокойный вопрос: Что же такого могло произойти, почему Урос вернулся из своего путешествия в таком убогом, несчастном обличии? И как это возможно, чтобы Мокки, верный саис и добродушный человек, превратился в бессердечного убийцу? Он снова выглядывал из окна, смотрел вослед струящейся воде в соседнем канале, на осенние деревья, которые застенчиво шелестели под порывами утреннего ветра, и умолял себя подождать еще. Когда до него донесся приближающийся звук копыт, идущий от аллеи, он мгновенно отпрянул от окна и вжался в стену так, чтобы продолжая наблюдать, не быть замеченным снаружи. Мимо проехал Урос на Джехоле, два молодых чавандоза на лошадях сопровождали его. Все трое остановились перед воротами. Урос был аккуратно выбрит и чист, в великолепном шелковом чапане и новом тюрбане. Вычищенная шкура его коня сияла на солнце. Урос соскочил с коня без чьей либо помощи, но оба чавандоза опередили его и тут же встали по сторонам, чтобы его поддержать. В два прыжка он достиг стены из желтой глины, миновал ее и скрылся в глубине дома. Турсен представил себе сколько сил понадобится Уросу чтобы добраться до галереи почетных гостей, пропрыгать ее до конца, а потом сесть, - и горько покачал головой. Он поступил правильно, решив прийти туда позже, чтобы Урос мог не стыдиться своих первых, неверных движений. Деревянные арки галереи огибали внутренний двор, посередине которого был небольшой фонтан, а вокруг этой журчащей воды росли кусты растений с темно-фиолетовыми, ароматными листьями и мельчайшими белыми цветами, собранными в плотные кисточки-метелки. У стен, на полу застеленном коврами, лежали курпачи. Подушки, вышитые яркими нитками, были разбросаны на них живописными горками. Когда Турсен вошел в галерею, Урос уже сидел прислонившись к стене, скрестив ноги так, чтобы его левая, искалеченная, была прикрыта другой. Турсен сел напротив, облокотившись на подушки. Вошел Рахим с большим подносом, на котором стоял чайник, блюдца с белым сыром, сладостями и миндальным печеньем. Поставив поднос между мужчинами, Рахим наполнил им пиалы свежим чаем и снова вышел. Урос и Турсен пили и ели в молчании. Исподтишка бросая взгляды на сына, старый человек наблюдал за его выверенными, такими знакомыми движениями и вновь его сердце наполнила та же самая нежность и тревога, что и утром. Как же сильно он похудел, какой же он бледный! "Урос, мой сын...- думал старик с любовью, в которой были и радость и боль, - мой сын..." Солнце стояло высоко в небе. Тени от крыльев степных орлов и соколов заскользили по земле причудливыми спиралями. Неожиданно Урос нарушил молчание: - Там, на юге, они летают над землей низко-низко...Там, в горах, над кладбищем кочевников... Турсен застыл. Этот голос - он был таким отрешенным, словно звучал из другого мира. Только теперь он заметил, что и глаза у сына потемнели от какой-то глубокой, непонятной тоски. - Там, на юге, меня ждал Предшественник мира вместе со своими богами. Он говорил очень тихо и Турсену пришлось наклониться к нему, чтобы разобрать слова. - Он видел, как я убил безухих бестий...несмотря на мою сгнившую ногу, - продолжал Урос и его глаза вспыхнули, - Да, я сбежал из больницы. Потому что там меня доверили заботам иностранной, неверной женщины, которая не закрывала своего лица и должна была трогать меня и видеть мою наготу. - Именем пророка, это правда? - воскликнул Турсен пораженно и приподнялся с подушек. - Именем пророка, - веско ответил Урос. Турсен снова сел и взял себя в руки: - Хорошо, сын мой...Ты поступил правильно... продолжай... Но Урос молчал. Турсену показалось, что его лицо стало еще прозрачнее и бледнее. - Ты меня слышал? - осторожно спросил он. Урос кивнул. О, конечно, он слышал. Никогда он не забудет ту гордость за него и одобрение, которое прозвучало в словах отца. Это был тот самый тон, что был и в голосе Месрора, когда он разговаривал со своим маленьким сыном. И Урос почувствовал себя настолько счастливым и умиротворенным, что не понимал зачем еще что-то рассказывать. К чему? Он достиг всего, чего он хотел достичь своим страшным путешествием: Турсен был им горд, Турсен относится к нему по-дружески и с симпатией. Но тут Уроса охватил страх, что если он будет молчать и дальше, восхищение Трусена и его внимание, которое он наконец-то дарил только ему одному,- внезапно остынет. Что стоит этот побе