ир, в этом портфеле действительно что-то есть. - говорит он. Но он смотрит не на портфель, а на меня. Наши глаза встретились. Я хватаю портфель и думаю об отце. Стою и не двигаюсь. Сердце собирается взорваться в груди, и легкие кричат от боли - нужно задержать дыхание, но я смотрю ему в глаза. Этот портфель только для моего отца и больше ни для кого, никто не заберeт его у меня и не попрепятствует доставить его отцу. Я стою как дерево. Я не сгибаем. Я не отдам им портфель. В конце концов он отворачивает глаза от меня и отступает в сторону, с досадой на лице. - Дерьмо в твоeм старом портфеле. - говорит он, тряся головой. - Эй, что за этим следует? - кричит маленький человечек из-за барной стойки. В конце концов, он уже не глодает телефонную трубку, но она всe ещe затиснута между челюстью и плечeм, но последнее, что он всe-таки хочет знать, что же происходит в его ресторане. - Да, ничего, Лук. - говорит Пастух и отворачивается от меня, уходит к своей шайке за стол. Я выдыхаю, потом набираю сладкий воздух в лeгкие. Он обдирает мне их. Сердце бъeтся всe также напряжeнно, но удары смягчаются. Я беру портфель и выхожу наружу. Быстро. Не глядя по сторонам. ----------------------------------- TAPE OZK007 0215 date deleted T-A Т: Что произошло? Чем я могу тебе помочь? (пауза 5 секунд) Т: Что-то неверно? Очевидно, ты расстроен - но в чeм дело? (пауза 10 секунд) Т: Я не хочу выглядеть бесполезным грубияном, но могу помочь, если ты будешь говорить, если ты объяснишь. (пауза 5 секунд) Т: Мой мальчик - два пятьдесят утра. Я сказал, что если ты начнeшь, то я буду в твоeм расположении в любое время дня и ночи. И это правильно. Вот почему я здесь. Но твоe участие также важно. Ты должен помочь мне. (пауза 10 секунд) Т: Скажи мне - что неверно? Очевидно, что-то неверно. Что? Я могу помочь. (пауза 6 секунд) А: Что будет дальше? Т: А что ты полагаешь? А: Вы знаете, что я полагаю. Т: Объясни, пожалуйста. А: Пустота. Всe в пустоте. Если вы знаете, что они есть, наполните меня ими... Он пробудился ото сна, словно он вылетел ядром из пушки. Здесь и нигде. И теперь. Комнота, постель, холодный свет луны заполнял комноту. Он был в постели и ощущал холод простыни, но он был привязан, изолирован, он существовал в неизвестной стране, в неизвестном мире, и он не осознавал, кто он. Отрезан и связан во времени. "Кто я? Я - Адам Фермер. Но кто я?" Но Адам Фермер - это только имя и фамилия, слова, урок, что он учил здесь в холодной комноте, и есть ещe другая комнота - с вопросами и ответами. Кто Адам Фермер? Он не знал. Его имя могло быть и Кухоная Табуретка, или Подвальные Ступеньки. Адам Фермер был ничем - пустым зевком, исходящим из него и позади него, без постоянного руководства в нeм. "Кто я? Адам Фермер." Два слова, и это всe. Из него сочился пот - жидкость из его тела. Пижама промокла. Он лежал. Он всe лежал, лежал, и иногда подкрадывалась паника. Ему что-то говорили, и паника могла пройти. Но только с таблетками и, несколько отчаяных ночей, с уколами. Шприц приносил ему умиротворение. Но в тот момент он был ранен, во власти паники, на скомканной простыне. Он плакал. Он старался направить свою душу в разные направления - в прошлое и будущее, но это не срабатывало. Лица проплывали, словно кружась на карусели, и исчезали раньше, чем он смог бы на них сфокусироваться, проваливаясь вниз, проносясь и исчезая. Странные звуки наполняли комноту. И он слышал, как его рот сопел, лeгкие свистели, кости трещали. Его собственные звуки - стон, выходящий из его тела. Он пытался схватить что-нибудь из темноты, что-то иногда ухватывал, но это было ничем. Он был окружeн ничем - здесь в постели и здесь в жизни. Что такое жизнь - чья она? Кому она принадлежала? Т: Мы уже заполнили много пустот. Или ты не помнишь? А: Не достаточно. Не достаточно. Т: Эти мысли не никуда не годятся. Ты сказал что-то в начале. Ты должен расслабиться. Ты должен выйти из паники. Я весь в ужасе наполняя всю твою пустоту - это пустая трата времени. А: Почему я не могу вспомнить? Почему я могу вспомнить многое, но лишь на короткое время? Т: Ты думаешь, потому что ты действительно не хочешь вспомнить? А: Но я хочу, хочу. Т: Пожалуй, одна твоя часть хочет вспомнить, а другая - нет. А: Но почему? Т: Кто знает? А: Это потому, что есть нечто очень страшное, и какая-то часть меня не желает этого знать? Т: То, что мы должны изучить. Медленно и тщательно. (пауза 10 секунд) Т: Это потом - ты что-нибудь хочешь, чтобы уснуть, успокоиться? Как ты это называшь - паника? А: Я устал от пилюль и уколов. Т: Возможно это неплохой знак. А: Почему у вас так много "возможно" и "может быть", а также "посмотрим"? Вы не можете помочь мне? Т: Самое лучшее, это когда ты сам себе помогаешь. А: Этого недостаточно. Т: Мы можем пересмотреть тогда? Пересмотреть всe, что ты можешь вспомнить? Все пустоты, что уже заполнены? А: Нет. Меня не беспокоят те пустоты, что уже заполнены. Только те, что остаются пустыми. Я хочу говорить о них. Что я делаю здесь? Как долго я здесь? Я ненавижу это место. И люди здесь ненавидят меня. Т: За что они ненавидят тебя? А: Они знают, что я не хочу их. За это. Т: Расскажи, как ты можешь знать то, что они ненавидят тебя? А: Я знаю. Я знаю. Т: Но как? (пауза 5 секунд) А: Я устал. Т: Наступает паника? А: Да, я думаю, что смогу спать. Без таблеток. Т: Ты можешь взять одну, если желаешь. А: Ладно, можно одну. Т: Ну, наконец. Мы встретимся снова, разве что на час. А: Хорошо. Я уже засыпаю. Т: Хорошего сна. А: Спасибо. END TAPE OZK007 ------------------------------------- Я только собираюсь сесть на байк и покинуть Карвер c окрестностями навсегда, как вдруг внизу в конце улицы замечаю телефонную будку. Кладу портфель в корзину и толкаю байк к будке. Пожилая дама смотрит на меня, идущего с велосипедом, и улыбается. Она тоже в шапке. Это напоминает мне клумбу с красными цветами. Я тоже улыбаюсь ей, и внезапно чувствую, что счастлив. Я выживу. Карвер и следующий за ним Флеминг, затем Хоуксет и то, что за ним, Белтон-Фолс - очень длинный путь, но это меня не пугает. Я чувствую отречeнность и решительность. Я ушeл от ужасов того ресторана и уйду ещe от чего-либо. И более того, я поговорю с Эмми, снова услышу еe голос. Я тереблю в кармане монету, достаю еe и опускаю в щель аппарата. Голос оператора появляется в линии. Я говорю ему номер и прохожу всю рутину в ожидании результата. Линия отвечает протяжными гудками: "Пожалуйста... дома у Эмми... у неe дома..." - Алло, алло. - грубый и безразличный голос - голос горячей линии мистера Херца. - Здравствуйте, я могу поговорить с Эмми? - Кто это? - Адам. Адам Фермер. Позовите к телефону Эмми, пожалуйста! - Кто такая Эмми? Нет здесь никакой Эмми. После всего, это не голос мистера Херца - не еe отца. Я вижу троих парней из ресторана на улице. Они бредут в мою сторону. Двое из них идут медленно и развязанно, и что-то тревожит в их шагах. Третий из них - Пастух. Он идeт в стороне - отдельно от них. Я понимаю, что в ловушке, находясь в этой телефонной будке. Байк без присмотра, стоит снаружи. И мне ясно, что номер неправильный. - Слушай, - начинает мужской голос в трубке. - Я придавил клопа, потому что пахал, как кляча, целый день, и в конце концов меня свалило в дремоту, а тут звонит телефон... - Я извиняюсь. - говорю я и кладу трубку. Мне не хочется застрять тут ещe в какой-нибудь передряге, но мерзавец с дружками приближается слишком близко, и я выхожу. Извини, Эмми. Я не могу правильно набрать твой номер. Я не заслуживаю тебя. Парни уже близко, подходят медленно, но верно и грозно, и я быстро открываю дверь будки и хватаю байк. Я бегу с ним в руках и запрыгиваю на седло. Ноги крутят педали, и я жму прочь. Вылетаю на красный свет, огромный грузовик, ревущий своим дизелем, трубит мне в клаксон, и я перерезаю ему дорогу, но вот я уже проскочил. Карвер остаeтся позади, вместе с хулиганами. Я больше не ощущаю храбрости, мои щeки намокли, хотя и нет дождя. --------------------------------------- TAPE OZK008 0930 date deleted T-A A: Серый Человек. Т: Секунду, пожалуйста. Прежде всего, мне нужно сесть. А: Серый Человек. Т: Ты выглядишь очень возбуждeнным. Я ещe никогда не видел тебя таким. А: Серый Человек. Т: И кто же этот Серый Человек? А: Я точно не знаю, но он многое значит. Так случилось, что в последнюю ночь я вспомнил его в свой комноте. Они дали мне пилюлю. И я раскладывал всe, что приходило ко мне, думая обо всех пятнах пустоты, что уже заполнились: Эмми - это ключ, и внезапно я вспомнил его. Т: И ты называл его серым человеком? А: Да. Но только про себя, в своей голове я всегда называл его так: "Серый человек." Т: И почему так? А: Я не знаю. Не уверен, но думаю, что это важно. Он многое значит. Т: В каком смысле? А: Я не могу пока сказать. Я не уверен, но думаю о нeм. Он так выглядит, и я знаю, что он многое значит - действительно ключ. Я чувствую это всеми своими костями. Т: Расскажи. (пауза 3 секунды) А: Хотел бы, но не могу. Т: Не можешь или не хочешь? А: Не могу, не хочу? Не думаете ли вы, что я желаю вспоминать, и что я желаю знать? Всe, что я теперь знаю точно, так это то, что он был в прошлом, и однажды многое изменил в моей жизни - он многое значит. Во всей этой пустоте только он является ключeм, и я это понял. Т: Так, отдохни немного, расслабься - это должно пройти. Прими пилюлю... А: Нет, не надо пилюлю. И уколов больше не надо. Т: Всe, что пожелашь. (пауза 10 секунд) Т: Что-нибудь? А: Ничего. Т: Никто не заставляет. Надо думать - пройдeт. Попытайся думать о сером человеке, на что он похож, что он делал, где ты видел его чаще всего, был ли он другом, родственником, дядей, может быть - А: Удар сверху, стоп. (пауза 10 секунд) А: Он пропадает. Он изредка проявляется - проблесками. Я почти вспомнил, и он вдруг пропадает. (пауза 5 секунд) Т: Он вернeтся. Важно, что ты ощутил его. Вспомнишь позже. Это как ключ собаки привeл к Эмми Херц и телефонному звонку, а телефонный звонок привeл к свидетельству о рождении... А: Я не хочу говорить обо всeм этом. Я хочу вернуться в свою комноту. Т: Не будем спешить. А: Я готов уйти. Т: Стоит поговорить о чeм-нибудь ещe. А: Я хочу в свою комноту. (пауза 10 секунд) Т: На мнгновение, Пол Делмонт - А: Он Серый Человек? Т: Ты думаешь он? А: Не знаю. Вы спросили меня о нeм раньше. Это начало. И я сказал, что не знаю, кто он. Т: Ты знаешь, кто он теперь? А: Нет. Т: Кто он, как ты думаешь? А: Я хочу уйти. Я не могу найти других слов. (пауза 5 секунд) Т: Как хочешь. Надо отложить. END TAPE OZK008 ------------------------------------- Я на милю в стороне от Карвера на узкой просeлочной дороге, ничего вокруг. Проезжает одинокая машина, с трудом помещаясь на этой дороге. Дорога покрыта асвальтом, но, видимо, очень давно. Она вся выщерблена, с корнями деревьев, торчащими из-под асвальта, и выбоинами. Вдоль дороги тянется канава глубиной четыре фута, и при этом отсутствует песчаная обочина. На моeм байке нет зеркал заднего обзора, и я стараюсь ехать прямо, не виляя и вплотную к краю дороги. Я рад тому, что покинул Карвер, рад байку, что везeт меня весь этот день, рад сияющему солнцу и рад тому, что сумел благополучно убраться прочь от негодяя и его дружков. Мне только жаль, что я не дозвонился Эмми, но я ещe смогу ей позвонить из первой же попавшейся на моeм пути телефонной будки - прежде, чем сесть есть или спрятать байк. Эмми для меня важнее, чем еда или всe остальное. Я слышу приближающуюся сзади машину. По такой дороге машины обычно не спешат. Она не годится для быстрой езды, и на ней трудно разъехаться двум встречным машинам. Но машина, что приближается, едет быстро. Еe мотор громко ревeт и воет. Я изо всех сил держу рукоятки руля. Машина вызовет движение ветра, и это будет сносить меня с дороги, когда она пронесeтся мимо. Мне это не понравится. Машина уже близко, звук мотора наростает в громкости, наполняя воздух. Этот звук парит надо мной, с большой скоростью. Капот машины уже почти касается моего локтя. Я ищу балланс и теряю скорость, переднее колесо виляет из стороны в сторону, и байк почти падает. Машина опережает меня, и я хочу показать кулак тому, кто еe ведeт. Я злюсь на него, но, повернув голову, я вижу знакомое лицо в ветровом стекле - один из негодяев того ресторана. Я снова жму изо всех сил, но не потому, что хочу удрать от него, а лишь потому что дорога пустая, и я хочу добраться до хайвея как можно быстрей. Я ощущаю беззащитность сильней чем раньше. Вокруг ни одного дома. Большенство машин едут по магистрали, проходящей через несколько штатов, что ведeт паралельно этой старой дороге. Впереди поворот. Может быть будет дом или дорога получше, или что-нибудь около поворота. Я снова слышу машину. Снова ревeт мотор. Машина прибывает со стороны, огибает поворот, приближаясь ко мне. Решeтка еe радиатора похожа на насмешливый рот ужасного металлического монстра. Машина нездорово-розового цвета, скорее цвета блевоты. И я вдруг вижу лицо Пастуха за рулeм и его усмешку, такую же злую и ужасную, как и решeтка его машины. Двое других высовывают головы из окна и нагло смеются, радуясь своей удаче. Я протягиваю руку и трогаю отцовский портфель в корзине - он на месте. Ничего ещe не произошло, но я жму на педали. Приближаюсь к повороту и, в этот момент, качусь под гору, ожидая спасения. Но вокруг ничего. Только открытое поле. Почему экологи думают, что мы прячемся от космоса на этой планете? Я видел столько незанятого и неиспользованного пространства за этот день, что все эти дома и магазины, прогулочные зоны и дороги кажутся мне одинокими, отрезанными от мира, и от самих себя. Но сейчас мною надолго овладела паника. Я знаю, что эта машина обязательно вернeтся. Снова мотор гремит в воздухе. Я слышу - он приближается. На этот раз звук низкий и, даже, величественный, словно не на дороге, а в тунеле с невидимыми стенами, и гул мотора носится эхом между ними, наростая в децибеллах. Я беру себя в руки и ещe крепче сжимаю рукоятки руля, пригнувшись вперeд. Шум мотора всe ближе и ближе. В это время машина касается меня бампером. Я ощущаю ветер, похожий на дыхание монстра, и слышу скрежет и стук металла о металл. Байк опасно качается, и я с ним. Я пытаюсь удержать равновесие. Плечо разрывается от боли, и я понимаю, что что-то врезается мне в плечо. Один из сидящих в этой машине ударяет меня кулаком, и машина уходит. Уходит снова, но вернeтся. Я в этом уверен. "Хорошо", - говорю я, и мир падает в пустоту, удаляясь на этой машине, ломаясь в тишине сельского воздуха. Конечно же, утром я мог взять с собой пилюли, но свой выбор я сделал. Можно сойти с дороги и скрыться в этих полях. Но поля - это открытое пространство, где есть только разбросанные деревья, и я в них заметен. Я также могу лишиться байка. Мне нельзя больше оставаться здесь. Меня собьeт машина. Я могу ехать только на велосипеде, или, может быть, я сумею остановить какую-нибудь машину, что будет проезжать мимо. Похоже, что эти негодяи пытаются играть со мной в свою странную, но жуткую игру. Они могут и не вернуться после всего, если поймут, что идут против закона. То, что они делают, нападение с применением технических средств - в данном случае, их машины, которую они превращают в оружие. Я слышу, как машина приближается снова. Не на встречу мне, как я и ожидал. Мотор гудит. Позади меня. Я яростно жму на педали в поиске балланса, мнгновенно набираю скорость. Ноги, руки и тело - всe болит, но я жму на педали, удираю от звука мотора, похожего на попутный ветер. Где-то близко позади меня визг резины и рeв мотора, и всe это прибывает, приближается, всe наростает и наростает, сильно и неоспоримо, и я весь сжимаюсь. Машина касается меня и толкает. Я теряю равновесие, байк качается подо мной и сваливается в канаву, с обрыва в овраг, что в стороне от дороги. Я беспомощно лежу на земле, вниз лицом, на краю канавы. Рядом лежит байк, колeса вертятся. И я слышу их наглый и противный смех. Подо мной грязная канава. В голове всe кружится. Я словно проваливаюсь в пустоту, во мрак внезапно наступившей ночи. ------------------------------- TAPE OZK009 0900 date deleted T-A Т: Ты хорошо себя чувствуешь? Говорят, что ты сегодня отказываешься выходить. Ты в порядке? (пауза 10 секунд) Т: Говорят, что ты не ешь и не ходишь, что ты висишь, как звезда в космосе. (пауза 5 секунд) Т: Но мы знаем, что ты не просто висишь как звезда, не так ли? Ты ведь думаешь? Воспоминаешь? (пауза 15 секунд) Т: И больше всего ты воспоминаешь неприятное, страшное? Но я здесь, и могу помочь тебе, я могу сделать так, что всe будет нестрашно. (пауза 10 секунд) Т: Ты должен дать мне помочь тебе пройти через это. Ты не должен пропадать. (пауза 10 секунд) Т: Тебе нужно остаться с нами - не исчезнуть. (пауза 5 секунд) Т: Тебе нужно лицо Серого Человека. Иначе всe остановится. (пауза 10 секунд) Т: Мы попробуем позже. Я здесь всегда и готов помочь. Помни это. END TAPE OZK009 ---------------------------------------- TAPE OZK010 0900 date geleted T-A Т: И как у нас дела сегодня утром? Извини меня за жизнерадостное настроение - сегодня прекрасный день. Птички поют, солнышко светит - чудесный день. (пауза 10 секунд) Т: Ты выглядишь настороженно сегодня. Глаза блестят. Пульс нормальный. Как себя чувствуешь? (пауза 10 секунд) Т: Говорят, ты поел. Завтрак, по крайней мере. Это хорошо. Ты должен держаться крепко. (пауза 10 секунд) Т: Ты не желаешь пообщаться? Мы можем поговорить, о чем хочешь. Я оставляю это тебе. (пауза 5 секунд) Т: Не надо говорить о Сером Человеке. Только о чeм пожелаешь. Мы можем говорить обо всeм. (пауза 5 секунд) Т: Очень хорошо. Мы можем отложить. Только когда ты действительно захочешь говорить, меня может и не быть здесь. (пауза 10 секунд) Т: Надо отложить. (пауза 10 секунд) Т: Отложим. END TAPE OZK010 ------------------------------------ - Ты в порядке, сынок? Я слышу голос, вижу лицо и, в то же время, всплываю из спиралей темноты, где не за что было уцепиться. Я хочу закричать в панике, но не могу. И тут внезапно: "Ты в порядке, сынок?" Паника проходит, и надо мной доброе и заботливое лицо - лицо старика. - Я в порядке. - говорю я, и пытаюсь подняться. Я не могу валяться на этом боку, я привык спать лeжа на желудке, и не хочу быть ограниченным или обездвиженным. Инстинкт заставляет меня встать на ноги, взмахнуть руками и что-нибудь попробовать схватить, но что-то ограничивает меня. - Теперь легче, сынок. - говорит человек, оставаясь деликатным и спокойным. Я киваю головой и всe медлю, пытаясь утвердиться в мире, куда я возвращаюсь. Мои руки болят, а во рту вкус металла или земли с кислотой, смешаных вместе. - Ты, должно быть, упал. - говорит человек. Я стою прямо, мир вращается вокруг меня, и вспоминаю, что же со мной случилось - хулиганы, их машина и падение в канаву. - Байк в порядке? - спрашиваю я. - На глаз - О'Кей. - отвечает человек. Мы стоим на краю дороги. Недалеко в сторонке запаркована его машина - большой панелированный стейшен-вагон. Седая женщина сидит в машине, у неe живое и взволнованное лицо. - Он в порядке, Арнольд? - спрашивает она. - Да, Эдна. - отвечает он, а потом поворачивается ко мне: - Точно, ты в порядке? Парень, я еду медленно, жена не любит быструю езду с тех пор, как еe хватил паралич, и вижу: одно из колeс твоего байка торчит из канавы. Мы остановились, и я вышел посмотреть, хотя жена говорила, что кто-нибудь занят своими делами. Смотрю, ты лежишь в канаве, словно уснул. Я оттолкнул байк в сторону, и твои глаза заморгали - ты проснулся. Я киваю, думая о тех хулиганах. Оглядываюсь вокруг, было бы интересно, если б они вернулись. Интересуюсь, сколько же времени я пролежал в канаве: - Который час? - спрашиваю я. Голова болит. - Скоро четыре. - отвечает мне человек голосом Гнусавого Янки, похожим на расстроенную скрипку. - Спасибо, что остановились, - говорю я. - Я опрокинулся - видимо, потерял равновесие и упал в канаву. - Костей не наломал? - спрашивает он. Я шевелю руками и хлопаю себя по груди и бeдрам. - Нет, кости целы. - От куда ты? - Мы поздно приедем, Арнольд. - кричит его жена из машины. - Минуту, дорогая, - говорит он повысив голос. И поворачивается ко мне. - Можем ли мы трогаться, сынок? Мы едем в Хоуксет. Ты выглядишь усталым. - Хоуксет - это прямо перед Белтон-Фолсом? - Только миля или две. Я знаю, что могу проехать всe это расстояние на байке, но уже почти четыре часа, и я никогда не доберусь до Белтон-Фолса до наступления темноты свом ходом. - Слушай, мы можем привязать твой байк сбоку. И не волнуйся о моей леди. Она не может шевелиться - у неe паралич. Это неважно, пустая мысль. Но она хорошая женщина. Я понимаю, что нужно добраться до Ротербурга, как можно быстрее, и не важно на чeм. - Хорошо, если вы не беспокоитесь за вашу жену... - говорю я. - Ты едешь с нами. Как далеко? - Мне нужно в Ротербург-Вермонт, но я буду рад оказаться в Белтон-Фолсе этим вечером. Там есть мотель, где я смогу остановиться на ночь и прибыть свежим в Ротербург-Вермонт завтра утром. - Хорошо, ты едешь сам, - говорит он. - Мы можем взять тебя до Хоуксета, а Белтон-Фолс - это дальше. Я мог бы тебя отвезти и дальше, но моя жена имеет направление к врачу. Я толкаю байк к машине. Мои ноги не хотят двигаться. В них отзывается боль, руки дрожат, кровь пульсирует в венах. Я - мешок с дерьмом и болью, но машина ждeт, и я могу отдохнуть и немного восстановиться по дороге. - Не волнуйся о моей жене. - говорит он - Она сегодня не в себе. Мы привязываем байк с боку стейшен-вагона, и я влезаю в машину. Женщина быстро мечет свой взгляд на меня и на свои повязки. У неe рябое лицо и сморщенный нос. Запах мази висит в воздухе, примерно такие же запахи в больничной палате. - Посторонним не очень комфортно со мной в машине, Арнольд, - говорит она. Человек качает головой и ворчит: - Теперь, Эдна, бедный мальчик упал, но ему нужно ехать. И это всe.- Машина трогается и медленно едет. Около двенадцати миль в час на спидометре. Скорость постепенно увеличивается, когда мы переваливаем через холм, и женщина говорит: "Не так быстро, Арнольд, не так быстро." Не проходит и минуты, как я закрываю глаза. Надо плыть, надо дать телу расслабиться. Я начинаю чувствовать тошноту. Ещe ни разу в жизни меня не укачивало. Но теперь мой желудок дeргается и подпрыгивает на каждой кочке, и мне не хочется рыгать прямо в машине. Я смотрю в окно на постоянно меняющиеся сцены. Мы въезжаем в город - Флеминг, наверное. Моя следующая остановка, и я думаю, что, наверное, стоит выйти во Флеминге и ехать дальше на велосипеде до Хоуксета, но я говорю себе: "Держись, держись." Я начинаю петь про себя, тихо, чтобы этот пожилой человек и его жена не слышали меня: Отец навеселе, Отец навеселе, Хей-хо, зе мери-о, Отец навеселе... Я пою и думаю о мотеле, ждущем меня в Белтон-Фолсе, и о том, как добрый ночной сон охватит моe тело и восстановит все мои силы, и ещe о том, как завтра я увижу отца в Ротербурге. Жена берeт ребeнка, Жена берeт ребeнка, Хей-хо зе мери-о, Жена берeт ребeнка... Теперь хорошо, я еду и пою. Желудок не прыгает больше внутри меня. Машина урчит, и я слышу голос этого человека: "Всe, мы уже здесь, сынок..." Я должен отойти ото сна. Мы на занятой улице. Очень плотное движение. Неоновое освещение пульсирует в стае летящих уток. - Это Хоуксет? - спрашиваю я, удивляясь быстро пролетевшему времени. - Ты думаешь, мы обманываем тебя? Спрашивает женщина, снова разглядывая свои повязки. - Сейчас, Эдна. - говорит ей человек. Он остонавливает машину, и я готов сойти. Я беру портфель и карту. Меня снова тошнит, и я знаю, что зайду в первую же аптеку, что мне попадeтся, и закажу "Алка-Селцер". Я открываю дверь, и рокот городского шума возростает в моих ушах, словно кто-то поворачивает регулятор громкости. Человек выходит из машины, чтобы помочь мне отвязать байк, и говорит: - Я надеюсь, ты пришeл в себя, мальчик. Ты слишком бледен. Хорошенько отдохни, прежде чем двигаться дальше. - Спасибо, - говорю я. - Я вам очень благодарен. Он обнимает меня за плечи и садится в машину. Я ищу ближайшую аптеку. Несмотря на проблемы с желудком, я рад тому, что я уже в Хоуксете, и мне рукой подать до Ротербурга. --------------------------------------------------- TAPE OZK011 0915 date deleted T-A. А: Мои руки болят. Всe тело изломано. Всe мешает. Т: Мне жаль. Я попрошу их делать уколы в другое место. Это действительно было необходимо. Ты востановился полностью. Мы ввели тебе сильнодействующую дозу. А: Я знаю. Т: Ты понимаешь, почему? А: Я действительно ничего не понимаю. Почему я здесь? Как я сюда попал? Т: То, что мы пытаемся изучить. Всe то, через что мы пытаемся здесь пройти. (пауза 8 секунд) Т: Возможно, ты начал восстанавливаться. Ты был закрыт для воспоминаний, и воспоминать будет больно. Ты это понимаешь? Возможно, Серый Человек преподносит тебе ключ, но в последний момент ты отказываешься воспользоваться им, боишься того, что может оказаться по ту сторону двери, от которой этот ключ. (пауза 5 секунд) А: Я теперь знаю, кто Серый Человек. Мне кажется, я знаю всe. Т: Всe? А: Я так думаю. Т: Тогда расскажи мне. Выведи. Начни с чего-нибудь, но расскажи, открой. Кто серый человек? А: Он был и, вместе с тем, не был частью нашей жизни. Он был всегда, и я это принимал за должное. Стоит объяснить, почему: Отец рассказывал мне одну таинственную историю, что произошла очень давно. Он называл его "Человеком-невидимкой". Не потому, что его не было видно, когда он перемещался - было кое-что другое. История покушения на убийство, я полагаю. Во всяком случае, полицейские видели всe, что происходило на улице, ждали убийцу, чтобы остановить его. И он прибыл, но никто его не видел. Позже стало ясно, что убийцей был почтальон, он как бы явился частью декорации. Он настолько спокойно прошeл по улице, что никто не обратил на него никакого внимания. Таким образом Серый Человек вошeл в нашу жизнь. Т: Как давно он вошeл в вашу жизнь? А: Он бывал у нас дома раз или два раза в месяц. Всегда. Обычно в выходные - в субботу. Он звонил в дверь, и мать сразу уходила наверх в свою комноту, а отец с Серым Человеком спускались в подвал. Т: В подвал? А: Я думаю, что говорю вам - внизу была комнота, которую отец отделал панелями и обставил мягкой мебелью. Это была комнота отдыха и, вместе с тем, офис. Он и Серый Человек пребывали там. Примерно час. Я никогда не спускался к ним туда, когда он приходил. Т: И почему ты назывешь его Серым Человеком? А: Забавный вопрос - его имя было Грей. И отец звал его так. Но он также и выглядел для меня таким же серым. Т: Он что, был одет в серое? А: Не совсем. Но что-то серое на нeм было. Седые волосы. Но для меня серое - это цвет ничего. Мр.Грей выглядел безлико - никак. Он не был похож ни на что. Т: Так, он приходил к вам домой всегда, и ты никогда не интересовался им и ничего не подозревал? А: О, в нeм не было ничего подозрительного. Отец говорил, что мр.Грей - руководитель офиса в Новой Англии, той страховой компании, в которой он состоял. Он рассказывал, что они оформили секретный рапорт или что-то подобное. И я, конечно же, принял это объяснение. И оттуда у меня не возникало никаких сомнений об отце. Я помню, что мр.Грей присутствовал в нашей жизни, как часть декорации, как часть дома - как мебель. Не было никаких подозрений до того, как я стал подозревать абсолютно всe. Т: И что тебя привело к этому? А: После того телефонного звонка, когда я подслушивал мать, разговаривающую с женщиной - той, что была моей тeтей. Тайной тeтей. Я видел те два свидетельства о рождении. Там могла быть какая-нибудь ошибка. Но не эта женщина. Она реально существовала. Т: Почему ты не расспросил на прямую своих родителей об этой женщине? (пауза 6 секунд) А: Потому что я был в панике. Я старался делать вид, будто бы ничего не произошло, будто бы я не слышал тот телефонный разговор. Я также знал, что если я начну об этом расспрашивать, то раскроется мой шпионаж за матерью и прослушивание еe разговора по телефону. Я держал в себе всe то, что мог объяснить логически. Я знал, что они любят меня, и ценил их любовь, доверял им. Конечно же, я был в панике, чувствовал вину, и мне было трудно смотреть им в глаза. И тогда, в такую же субботу он пришeл... Т: Расскажи... Он ждал телефонный звонок от Эмми Херц. Предыдущим вечером она сказала ему, что она запланировала "Номер" около церкви Святого Иуды на следующий день. Надо было что-то вытворить на свадьбе. Адам ужаснулся этой перспективе, потеряв хладнокровие он попытался поставить Эмми на место. - Слушай, Эмми, ты ведь не идeшь осквернять церковь, не так ли? Или вторгаться в чью-нибудь свадьбу? - спросил он. - Конечно же нет, дорогой Асс. Это только маленькая диверсия. И не волнуйся. Церковь не впутается. Большая автостоянка - это площадь наших действий. - она отказалась объяснять дальше. - Я позвоню тебе утром. Свадьба не раньше двух по полудню. Тогда он был дома. Он не находил себе места, ожидая в ужасе звонка от Эмми и последствий того, что могло бы произойти в ту предстоящую их авантюру, когда мр.Грей позвонил в дверь. Адам открыл, мр.Грей выглядел сурово и мрачно - серо, как обычно. Он редко тратил время на любезности, приветствия. Он никогда не говорил Адаму "Мой мальчик" и входил в дом быстро, словно его приносило ветром. Адам слышал, как закрылась дверь в спальню матери у неe наверху. Отец вошeл в дом с улицы. Все годы до того мр.Грей приносил Адаму всякие случайные подарки - игрушечные кораблики, биты для бейсбола, мячи. Сейчас же он просто погладил его по лицу. Адам ушeл прочь. Мр.Грей с отцом, как обычно, отправились в подвал. Адам наблюдал за ними, в первый момент любопытствуя к мр.Грею. Если у него была тeтя, которую от него зачем-то прятали, то мр.Грей мог оказаться дядей? Он допустил, что эта мысль, конечно же, была абсурдной. Не находя себе места, он прошнырнул в комноту, ожидая звонок от Эмми. Он понимал, что он всe больше и больше зависел от неe. Он считал часы в ожиданиях встреч, сгорая от любви. Его застенчивость всe время мешала ему заводить друзей. Он был не способен с кем-либо близко сойтись - он никому никогда не рассказывал о том, что хочет стать известным писателем. Он ожидал насмешек и издевательств со стороны. Но было достаточно странно, что Эмми Херц, чья цель жизни была только лишь смеяться или причинять какой-либо вред, воспринимала всe это, как должное, не причиняя ему никакого дискомфорта, когда он рассказывал о своих намерениях и мечтах. Он мог от неe почти ничего не скрывать и даже решился рассказать ей обо всех своих сомнениях - о свидетельствах о рождении, о тайной тeте. Он опасался, конечно, что она ему скажет: "Поздравляю тебя, дорогой Асс, твоя крыша окончательно съехала." Он подумал о мр.Грее, что находился внизу вместе с его отцом в комноте отдыха, а также перед его глазами предстали клеточки материала его рубашки. Он также решил, что целью одного из следующих их с Эмми "Номеров" станет мр.Грей. Несколько недель тому назад Эмми сумела вывести из себя мр.Крандейла - ненавистного учителя, посылая ему анонимные любовные письма, страстного содержания - будто бы от ученика. Эмми придавала текстам писем мужской тон, да так, что несчастный мр.Крандейл понял, что этот ученик нуждается в его гомосексуальном влечении к подросткам. "Я также способен на вред." - подумал Адам. И он пошeл к подвальной двери. Он вслушался. Ничего. Он открыл дверь и спустился в подвал. Дверь комноты отдыха была закрыта. Адам подошeл украдкой прямо к двери, почти вплотную. Он приложил к ней ухо, внимательно вслушиваясь. Ничего. "В этом месте звук не проникает." - подумал он. Эта комнота чем-то напоминала ему погреб, и он всегда в ней ощущал некоторую клаустрофобию. Отец заложил кирпичeм в ней все окна, когда покрывал панелями стены и потолок. "Когда я хочу уединиться, я уединяюсь," - шутил он. Но действительно ли он шутил? Прижатое к деревянной двери ухо Адама разогрелось. Вдруг, он услышал, как засов по ту сторну двери повернулся. Он отскочил от двери забежал за угол.. Дверь открылась, и появился силуэт отца. Адам вжался в стену. В тот момент он думал лишь о том, что отец мог его увидеть или услышать его из-за двери. Отец остановился и что-то сказал мр.Грею, но Адам не слышал его. Он был так всбудоражен, что не был способен что-либо воспринять - сердце бешенно колотилось в его теле. Отец пересeк подвал и поднялся наверх. Адам слышал, как он прошeл через комноты наверху, его шаги эхом отдавались в подвале. Но не было никаких звуков от мр.Грея из комноты отдыха. Адам подумал, что в звуках его шагов есть нечто жудкое из историй Этгара По. Отец вернулся в подвал. Его вид не совпал с опасениями Адама. Он не выглядел расстроенным или встревоженным. За ним открылась и закрылась дверь. Ослепляющие лучи света на мнгновенье прошили подвальный мрак. Адам расслабился и съехал спиною по стене на пол. Он взмок от пота. Немного собравшись он встал и пошeл медленно, хватаясь за стены. Т: И это всe? А: Нет. Т: Используй своe время. Я вижу, ты вспотел. Это Клинекс. Возьми себя в руки. А: Спасибо. (пауза 10 секунд) Т: И отец видел тебя у двери в подвале? А: Да. Но я не мог в этом убедиться. Мне кажется, что видел. Когда он и мр.Грей, в конце концов, вышли из подвала, отец подошeл ко мне странным образом, что-то подозревая, но ничего не сказал. Я тогда находил, что не хочу разговаривать с ним прямо. Я сказал ему, что иду к Эмми Херц. Но я не ушeл. Я зашeл в гараж и сел на верстак. Я был в панике. В панике потому, что не мог выстроить цепочку уловок и обманов. Я сидел ощущая ужас и стыд за свой шпионаж за родителями. Я знал, что они любили меня, и не мог ничего объяснить себе логически. Так я вернулся домой, чтобы найти отца и извиниться. Но его нигде не было. Я посмотрел в нижних комнотах и в подвале. Его не было. Я поднялся наверх. Дверь в их спальню была закрыта. Я подошeл к двери, собираясь постучаться и чистосердечно раскаяться. Но тогда я услышал их голоса. И это поменяло всe. Обратно. (пауза 10 секунд) Т: И что ты слышал? А: Нечто забавное. Это было похоже на тот безумный шeпот тех далeких ночей. Я слышал голос отца. Он сказал: "Он снова что-то подозревает - он подслушивал в подвале у двери, пытался услышать, о чeм мы разговаривали с Томпсоном.". Минуту, я думал, что он говорит о ком-то ещe или вообще о другой ситуации, и мне стало легче. Я не знал другого Томпсона. Но потом, я слышал, мать сказала: "Он может больше не ходить сюда. И он может пользоваться своим изначально собственным именем. Грей, Томпсон - все эти годы мы звали его Греем, а теперь он кто-то ещe. Странные и смешные игры у него..." В голосе матери был гнев - то, чего я раньше никогда не слышал. Отец сказал: "У него, вероятно, тысяча имeн - он так выживает." И мать сказала, переводя злость в еe же застарелую печаль: "Вот, что только мы и делаем - выживаем, мы не живeм." (пауза 7 секунд) Т: Двигайся вперeд. Снова используй Клинекс. (пауза 12 секунд) А: Тогда отец сказал: "Мы что-то натворили, Луиза. Он больше не ребeнок. И не надо думать, что он в какой-нибудь вечер не слышал твоего очередного разговора с Мартой по телефону.". Я не слышал ответа. И когда я услышал, как отец сказал: "Не важно, что Грей - Томпсон говорит - время что-то делать с Адамом.". И я тут же поспешил в гостинную... (пауза 8 секунд) Т: Всe теперь ясно? А: Да. Т: Ты хочешь немного отдохнуть или желаешь продолжить об этом дальше? А: Надо продолжить. TAPE CHANGE: END OZK011 START: TAPE OZK012 1019 date deleted T-A А: Что следовало дальше? Я был внизу в комноте отдыха, сидел, оставил дверь открытой. Я знал, что отец рано или поздно будет меня искать. Я слышал, как звонил телефон, но не спешил поднимать трубку, хотя он звонил именно в этой комноте. Я сидел, словно в трансе. Я знал, что это звонила Эмми. Но для меня в тот момент это было неважно. Я ждал отца, когда он спустится вниз, и не знал, когда это произойдeт... Он не спешил включать свет. Ведь слабое проникание света из подвала должно было спровоцировать игру в пинг-понг. Шарик напоминал в темноте миниатюрную луну. Адам не знал, как долго он просидел там, пока не услышал голос отца. - Адам? Отец звал его с верхнего этажа. - Адам, ты внизу? Адам не отвечал. Отец, должно быть, чувствовал его присутствие, однако, потому что он начал спускаться по ступенькам, перекрывая собой часть света, поступающего сверху и не давая шансов удрать ему прочь из подвала. Отец приближался к двери панелированной комноты и смотрел на него: - Что ты делаешь здесь внизу? - спросил он. - Эмми звонила тебе, и я сказал, что ты вышел и по дороге к ней. Он поднял взгляд на отца. У него замечательный отец, с волнующим открытым взглядом на лице. Если что-либо происходило, он отвечал ему честно и сполна. Но Адам молчал. Он не решался говорить, боясь слов, что могли вылезть из него. Он не хотел задавать тот вопрос и не хотел слышать на него ответ. Но в то же время он хотел знать всe. Он устал от претензий на то, что ничего не происходило, от того, что второе свидетельство о рождении словно не существовало, и от того, что он как бы и не слышал того разговора по телефону. Он устал носить в душе всю эту ношу. - Ты в порядке, Адам? - спросил отец, собрав на лбу морщины. Отец сел напротив него на кушетку. Адам смотрел на шарик для пинг-понга. Он уже не был полной луной - он был просто шариком. - Что-нибудь произошло? - спросил отец, легким и весeлым голосом, таким же голосом он общался с матерью, когда ей было нелегко. Адам закрыл глаза. И без всякой подготовки, не задержав воздух он сказал: - Что всe это, Па? Кто такой мр.Грей или мр.Томпсон? Кто эта женщина - кто эта Марта, та, которой Мем звонит каждую неделю? Что за этим следует, Па? Он знал, что задавая эти вопросы он испытывал себя, выкладывая то, что он шпионил и подслушивал. И он также глубоко и печально осознавал, что эти ответы могут в корне изменить его жизнь, поменять еe ход и ход их жизни - то, что он не мог осознать раньше. Наверное, поэтому он не спешил задавать эти вопросы в самом начале, и наверное поэтому он не хотел думать о переменах. Но вопросы уже были заданы. И он открыл глаза и смотрел прямо в глаза отцу. - Иесус, - воскликнул отец, и Адам уже не знал, когда отец бранился, а когда молился. - Иесус, - воскликнул он снова, думая долго и напряжeнно: в знаке и печали - в глубокой печали. Отец взял его за плечи, деликатно, заботливо - скорее даже по-дружески. - Как много ты знаешь, Адам? - Не знаю, Па. Не очень много. - его голос звучал нелепо, отдаваясь эхом в комноте. - Конечно. Я пришeл сюда безо всякого гнева на тебя, задающего эти вопросы. Ты что-то подозреваешь? Я вижу ты смотришь на меня, на нас - на мать и на меня, изучешь нас. Ведь ты недавно прятался где-то недалеко от дома. Слушая. Вынашивая. Сперва мы думали, что это была Эмми, ведь ты бредишь ею. Я пытался убедиться в этом. И я всегда ужасался дня, когда ты вдруг задашь эти вопросы. - он снова задумался. - И этот день настал. - Ты пришeл рассказать мне, Па, обо всeм этом? - спросил Адам. - Я хочу знать. - Конечно же, ты должен это знать. Это твоe право. Теперь ты уже не ребeнок. Я думал, что это произойдeт намного позже. Ещe не было подходящего момента... Т: И он тебе рассказал? А: Да. Да, он мне рассказал. Т: И что он тебе рассказал? А: Что меня зовут Пол Делмонт, а не Адам Фермер. (пауза 15 секунд) Т: Будешь продолжать? А: Да. Я в полном порядке. Т: Тогда - что ещe отец тебе рассказал? А: Всe... --------------------------------------- Т: Всe? А: Пожалуй, почти всe. В ту ночь моим первым воспоминанием был автобус. Я был прав говоря о том, что отец был печален. Мы убегали прочь, переезжая на новое место жительства. И в тот день, что с собакой. Мы скрывались в посадке деревьев, потому что отец заметил одного из них. Т: Кого из них? А: Я сейчас не очень уверен, но думаю, что знал его - возможно, это вернeтся ко мне. Но в тот день в подвале отец рассказал мне, кто я, кто он, кто мы все. Внезапно я узнал многое из того, что, очевидно, я не знал раньше. Всe изменилось в один день, в том подвале, за несколько часов... Настоящее имя его отца было Энтони Делмонт. Он был репортeром в маленьком городке в окрестностях Нью-Йорка. Тот городок назывался Блаунт, населением около 30 000 человек. Он был знаменит возвышающимися над ним высокими холмами, с прожилками гранита. Те холмы разрабатывали несколько итальянцев, пересeкших Атлантику сто лет тому назад, специализирующихся в обработке мрамора и гранита - среди них был прадед Адама. Карьеры разрабатывались дальше. Итальянцы остались и ассимилировали в этом городке и в этом штате. Это были светлокожие, светловолосые люди из северной Италии. Они занимали террасы склонов на этих холмах. Дедушка Адама первым в своeм поколении получил образование, он закончил юридическую школу и делал свою скромную карьеру управляющим в юридическом офисе в центре Блаунта. Отец Адама не стал заниматься законами. Он учился словесности в Колумбийском университете в Нью-Йорк-Сити и стажировался в Миссурийской Высшей школе получая профессию журналиста. Со степенями и дипломами в портфеле, он вернулся в Блаунт и начал работать репортeром в "Блаунт Телеграф". Он быстро продвинулся и стал штатным репортeром, ведущим политическое обозрение. Ему нравилось работать в газете. Он интриговал с сильными мира сего, конечно же, не в буквальном смысле, наполняющим книги в библиотеках, но прямо и острословно, что повлекло за собой появление новых интересных и острых статей. Эти слова пришлись очень даже к месту. Актив газеты посчитал опасным и рискованным публиковать его материалы. Зато Раско Кемпбел, хозяин и редактор газеты "Телеграфер", поддержал отца Адама в его намерениях держаться подальше от поверхностных аспектов, искать важное под поверхностью, выкорчeвывая наружу всe, что могло быть скрыто и было недосягаемо для любопытного читателя. Ассоциация журналистов, собирающаяся ежегодно, присудила ему звание "Репортeра года" за серию публикаций о запутанных делах коррупции в Блаунте - должностные лица в Городском Совете были замешаны в даче взяток при закупке снегоочистителей и грузовиков. Раско Кемпбел был доволен. Порой он позволял себе транжирить премии, присуждeнные его репортeрам, и делал это быстро - за несколько дней. Однажды хозяина снова заела гордость - как много газет такого же масштаба, как и его газета, принимают специальные статьи от своих людей, сидящих во власти штата? Между тем, отец и мать Адама познакомились и поженились. Еe звали Луиза Нолен, голубоглазая и темноволосая, скромная и красивая - дочь трагически ушедших родителей. Еe мать умерла при родах своего второго ребeнка, а еe отец, художник из благородного сословья, известного в окретностях Блаунта, утопал в пиве, в виски, в роме или в другом подобном бальзаме, помещающимся в бутылку. Одной январской ночью он окоченел, упав в оцепенении в снежный сугроб посреди аллеи. Усердно работающий молодой репортeр спас Луизу Нолен от еe горя, и они наконец поженились в Церкви Святого Джозефа. Мать Адама была католичкой всю свою жизнь - искренная вера в бога всегда сопровождала еe через все тяготы жизни, особенно после смерти отца. Свадьба была знатной и простой. Родители обоих умерли, и у них только оставались дальние родственники, расбросанные в этой части штата. После медового месяца на Ниагарском водопаде они осели в пятикомнотном домике в Блаунте в тени тех самых холмов, что обрабатывали предки Адама. Быстро появился на свет Адам, сладкий и нежный ребeнок (его вгоняло в краску, когда родители описывали его так), и жизнь была прекрасной... Т: Да, да. Вижу, вижу ... А: В вас звучит какая-то нетерпимость. Жаль. Я вдаюсь в слишком мелкие детали? Я думал, что вы хотели открыть во мне всe. Т: Да, конечно. Я извиняюсь за то, что так выгляжу. Мы так много прошли вместе. (пауза 5 секунд) А: Что же действительно вы хотите знать обо мне? Какие вопросы у вас ко мне обо всeм этом? Т: Должны ли мы снова обсуждать причины? Мы согласились с тем, что наши совместные беседы являются путешествием, открывающим в тебе всe, что было с тобой в последнее время. А: Но мне что-то не ясно, что важнее - то, что я нахожу вокруг себя, или то, что находите вы. Т: Ты должен избегать лишних сомнений - они только задерживают процесс открытия и мешают тебе оставить эти страшные пустоты. (пауза 6 секунд) А: Верно. Мне жаль. Ведите меня, как вы говорили. Т: Тогда надо нам придти к этому. Надо исследовать всe, что произошло, из-за чего ваша семья была вынуждена оставить ту идилию, что окружала вас в Блаунте, ночью на автобусе... Он мог вспомнить отцовский рабочий стол в подвале в тот день, шарик для пинг-понга, похожий на маленькую планету, висящую в космосе, голос отца, пленящий его и увлекающий - и ещe какая-то малая его часть была изолирована от мира и одинока - та самая, что не была Адамом Фермером, а неким его продолжением - Полом Делмонтом. "Я - Пол Делмонт." - голос шептал от куда-то со стороны, из вне. "Пауло Дель-мон-те-е". Так кто же он - Адам Фермер? Откуда он? И, в конце концов, его отец рассказал ему, что Адам Фермер пришeл из очень далeких времeн, когда ещe существовал репортeр Энтони Делмонт, но в какой-то день он стал Девидом Фермером - бесповоротно, утвердившись в документах, зарегистрировавшись в Доме Штата Албани. Новая информация перевернула всю их жизнь бесповоротно... Т: Какого рода информация? А: Он не говорил об этом. Но я знаю, что много информации о вовлечeнных в коррупцию властях. Т: О властях уровня Штата или Федерации? А: И тех, и других. Но были вовлечены не только власти. Это были сложные связи. Т: И что же это были за связи? А: Между уголовными синдикатами, говорил он, и государством, от местных органов управления и до Белого Дома. Т: Что было особенного в этих связях? А: О, теперь вы снова похожи на следователя - вы словно ищете особую информацию, ту, которая не имеет ко мне никакого отношения, как к личности. Т: Всe имеет к тебе какое-либо отношение, и как к личности тоже. В биографии каждого из нас есть какие-нибудь случайные особенности. Ты не давал взяток в генералитете - неизвестно, недоказуемо? Недостаток особенностей - а это не плод ли твоих ночных иллюзий в два часа ночи? (пауза 5 секунд) А: Мне жаль. Между прочим, он говорил, что информация, которую он нашeл, на раскрытие которой ушeл год, многому его научила. Информация, подтверждeнная, в Вашингтоне. Перед специальным комитетом Сената. За закрытой дверью. Без телекамер. Без репортeров. Позже, это могло стать обвинительным заключением, арестом. Но показания были даны в секрете. Иначе... Иначе что? Я помню его точные слова, что иначе его жизнь была бы не дороже никелевой вилки. Я никогда не слышал раньше этого выражения, но быстро понял, что это значит. (пауза 5 секунд) Следуем дальше. Он вернулся из Вашингтона и подтвердил, что он дал все доказательства следователю для ведения дела. Ему сказали, что он защищeн, его личные данные засекречены. Он верил им, но всe равно прятался почти год, в гостиничном номере. Пришeл домой лишь один раз, чтобы увидеть мать и меня, остерегаясь своего присутствия дома, скрываясь, в тени. Я был совсем ребeнком. Мне было два или три года. Он говорил, что носил в себе вину всe это время, но это был его выбор. Ещe он говорил, что он был гражданином старой закваски, он верил, что всe, что он делает, правильно и необходимо для страны, раскрыть и доставить как можно больше информации. Т: Раньше, ты говорил, что он рассказал тебе почти всe. Что ты думаешь об этом? А: Он сказал, что многое он не мог мне рассказать. Для моей же безопасности. Т: И как же это обеспечивает твою безопасность? А: Он говорил, что если я начну уточнять детали, факты, то у меня не будет возможности дать ход этой информации. Он говорил, что если придeтся проходить детектор лжи или какую-нибудь другую проверку - другими словами, я должен всегда говорить правду, даже если бы была использована какая-нибудь фантастическая сыворотка правды, и я не должен ничего менять - никогда. Т: Как ты думаешь, что ты можешь изменить? (пауза 6 секунд) А: Забавный вопрос. Т: Как это понимать - забавный? А: Это если ваш вопрос об изменении задан в попытке как-то изменить меня. Я не знаю - я отказываюсь. Т: Конечно, ты отказываешься. Может у меня есть предположение? Я полагаю, что это особый случай: твои сомнения о вашей семье - это самозащита. Когда повзрослев, ты обнаруживаешь что-либо существенное в своeм прошлом, ты зацикливаешься, повышаешь голос подозревая мои вопросы, ты боишься, потому что ты не хочешь смотреть в глаза своему прошлому. А: Я не боюсь. Я хочу знать. Т: Тогда надо идти вперeд, не устраняясь, не останавливаясь. А: Замечательно... (пауза 5 секунд) А: Где мы остановились? Т: Показания в Вашингтоне... А: Хорошо, в конце-концов всe становилось на свои места. Отец вернулся в Блаунт, к своей работе. Мр.Кемпбел отпустил его в отпуск. Он думал, что розыщет в Вашингтоне папку с делом. Государство платило отцу жалование. Между прочим, всe прошло гладко. Даже слишком. Обвинение было вынесено. Были произведены негромкие аресты, внеочередные отставки в Вашингтоне. Он только хотел вернуться к прежней жизни, быть с семьeй. И произошло... Бомба. Она была подложена в машину и ждала, когда его отец повернeт ключ в замке. Но взрыва не было. Участковый полицейский заметил двух странных людей, шепчущихся недалеко от дома Делмонтов. Телефонный звонок из главного управления полиции заставил отца остаться дома. Команда специалистов по взрывным устройствам окружила место и отогнала машину прочь. Затем они доложили, что обнаружили бомбу, способную уничтожить машину и всe, что может оказаться в радиусе десяти футов, если нажать на акселератор. Следующее покушение произошло три ночи спустя. Его отец поздно работал в газете. Он был нервозен и раздражителен, что-то готовя к публикации, но он не подозревал никакой опасности. Внизу, в отделе пропусков, на входе в здание сидел новый офицер, уполномоченный шефом полиции по требованию Рокки Кемпбела. Отец закончил писать - третья часть серии о возможном скандале в торговом отделении муниципалитета. Когда за короткое время были растрачены гонорары, полученные за оборудование, которое реально не существовало. Отец спустился вниз. Ему надо было отметиться у полицейского офицера, комфортно рассевшегося в кресле. Офицер повернулся к нему - в его руках был пистолет. Отец оторопел. Дуло было направлено отцу в лицо, хладнокровный взгляд - взгляд наeмного убийцы, чeкнутого. Страшная тоска овладела им: ему надо было спрятать жену, сына - они могли остаться одни, брошенными. Пистолетный выстрел прогремел где-то в стороне, отзываясь эхом той невзорвавшейся бомбы. Отец пришeл в себя и увидел всe, словно в замедленном кино: полицейский привстал, рот открылся, глаза выпятились из орбит. Он повалился вперeд, пистолет выпал из его руки и запрыгал по полу. Этой ночью мр.Грей вошeл в их жизнь... Т: Много интересного, хотя, похоже, тебе не нравится это слово. Кем, в конечном счeте, был для вас мр.Грей? По сей день, он для тебя выглядит фантомом, иногда вспыхивающим в вашей жизни и вне еe. А: Он работал во власти - в федеральной власти. Отец рассказывал, что мр.Грей появился в самом начале, ещe в тот момент, когда отец впервые давал показания. Он был посторонним, наблюдателем, в ожидании... Т: Телохранителем? А: Нет. Более чем. Отец говорил, что он был одним из реальных людей, работающих в новом правительственном отделе. Т: В каком отделе? А: Надо подумать. (пауза 5 секунд) А: Я вспоминаю заголовок - это U.S. Department of Re-Inditification. Предполагается, что для защиты людей. Для обеспечения людей новыми личными данными, после чего они имели возможность скрываться. Т: Скрываться от кого? А: От тех, против кого они давали показания. Т: Жаль, но мне не всe ясно. А: Мне надо попытаться вспомнить полностью, что отец говорил мне. (пауза 5 секунд) А: У меня начинает трещать голова. Т: Хочешь пилюлю? А: Нет. Я больше неперевариваю пилюль. Т: Что ты подразумеваешь под словом "не перевариваю"? А: Я не уверен, что теперь хоть что-то правильно - дайте мне минуту подумать - подумать обо всeм, что отец говорил мне, всe что он говорил об... Они разговарили. Или, скорее, отец рассказывал, а Адам слушал. Он также задавал вопросы, сто вопросов, тысячу, а то и более. В тот день и следующие за ним, когда Адам наконец узнал, кто же он на самом деле, они с отцом общались без остановки. Ледяная стена, за которой скрывалась истина, наконец треснула. Они говорили в панелированной комноте в подвале, потом прогуливаясь по улице, сидя в ресторане, расположившись на скамейке в парке. Отец объяснял частую смену места общения тем, что в панелированной комноте - в "бронированной" комноте могли быть установлены "жучки" - подслушивающие устройства, работающие для Серого Человека и его окружения. В этой комноте говорили лишь о том, что можно было довести до ушей Грея, а обо всeм остальном - лишь только в движении, переодически смешиваясь с толпой, приходя в публичные места и уходя от туда - сводя к минимуму шансы подслушать их разговор. На протяжении всего разговора отец обнажал всe их прошлое, до сих пор неизвестное Адаму, и одевал его в совершенно новые одежды. "Проанализировав всe это, - сказал его отец. - становится ясно, что мы действительно не имели выбора. Грей отсeк нам все возможности и альтернативы. Он помог реидентифицироваться. Отдел, в котором он работал, спасал от проблем, внезапно обрушивающихся на людей, дающих показания против организованной преступности. В начале это были те, кто сам имел непосредсвенное отношение к криминалу - члены организаций и синдикатов, мечущиеся между разными интересами, но решившие порвать связь с преступным миром. Выступая перед судом они просили защиты. Многим из них был нужен телохранитель, и ничего больше. Некоторых после суда отправляли в тюрьму, тем самым делая их недосягаемыми для криминальных структур. В некоторых случаях, для свидетелей, неподпадающих под действие закона, создавались новые имена, новые личные данные. Они начинали новую жизнь на новом месте под новыми именами." Адам с отцом брели по школьному двору, где трое мальчиков и четверо девочек играли в классики, их крики и смех невинности перемешивались со свежестью полуденного воздуха. Адам внезапно почувствовал себя отчуждeнным. "Грей объяснил ситуацию, - продолжал отец, ничего не опасаясь со стороны детей или солнца, сияющего с небес, но его глаза бегали по сторонам. - Моя жизнь, как я понял, была кончена. Меня будет ждать бомба, пуля или что-нибудь ещe, чтобы как-нибудь один раз поставить точку над моей жизнью. Он был моей сторожевой собакой с самого начала. Он и один его человек подняли на ноги управление полиции, когда в мою машину была заложена бомба. Один из людей Грея стрелял в убийцу, того, что был одет в полицейскую форму и сидел на выходе из редакции газеты. Грей говорил, что рано или поздно убийство произойдeт. У меня не было шансов уцелеть. Как минимум меня ожидала месть, или же расправа надо мной должна была стать уроком тому, кто желал быть свидетелем. Ведь они не могли знать, как много на самом деле я успел изучить в процессе расследования, и сколько ещe я мог бы рассказать властям. Или же как много я знал всего, что может стать очередным доказательством, если когда-либо раскроется ещe хоть что-то содеянное ими." Отец пинал камни и смотрел, как они падают в водосток. "Я не герой, и вроде бы сильно не сопротивлялся, но всe пытался доказать Грею, что могу использовать свои шансы, что мы всe-таки в свободной стране - в стране законов, гражданин которой не должен прятаться для собственной защиты. Но Грей привeл свой решающий довод - он сказал, что бомба в машине могла быть предназначена не только мне одному, она могла взорваться, когда в машине со мной оказался бы кто-нибудь ещe. Много возможных вариантов: например, вся наша семья. Он сказал, что на тебя с матерью не распостранялась та защита, которая была у меня. Как можно дольше я продолжал быть Энтони Делмонтом, резидентом города Блаунт, штат Нью-Йорк. Я припоминаю подскудное ощущение того, что было нечто порочное в нашей системе вообще. Позже я вернулся домой после разговора с Греем в офисе редакции и узнал, что мать приняла телефонный звонок. Простой и короткий звонок, в котором кто-то спокойно проинформировал еe, что на следующей неделе в Церкви св.Джозефа состоятся похороны, будут хоронить двоих - еe мужа и еe сына. Она останется одна на всю жизнь - это будет еe наказание..." Солнце не так чтобы ослепительно ярко светило, оно было просто замечательным для шумных детских игр. "В ту ночь, я позвонил Грею, пользуясь специальным номером, который он мне дал." Т: И так, ваша семья ушла под прикрытие службы реидентификации, А: Да. Но в разные дни это выглядело поразному. Отец говорил, что они были любителями разного рода фокусов. Сегодня, есть програма реабилитации официальных свидетелей. Официальными именами теперь занимается Конгресс. Всe проходит гладко, спокойно и прямо. Целые семьи перемещены, обеспечены не только новыми личными данными, но полной семейной биографией, со всеми документами и всей официальной регистрацией. И безопасность всегда обеспечена. Но в те дни програма была новой. Мы были одними из первых, на кого она распостранилась. Этого было более чем достаточно. Отец говорил, что гонорара, полученного за всю поднятую им информацию, хватило бы, чтобы финансировать всe моe образование в колледже, но для этого нужно было пройти многое. Грей и его люди импровизировали и обязательно могли чего-нибудь начудить. Т: Что они могли, как ты говоришь, "начудить"? А: Вот пожалуйста, свидетельства о рождении, например. Когда мр.Грей принeс новые свидетельства, мой День Рождения был изменeн с 14 февраля на 14 июля. Отец говорил, что Мр.Грей был в ярости. Он хотел нам дать наши оригинальные даты рождения - так безотказней, меньше случайных оговорок и ошибок в датах рождения при даче каких-либо показаний в будущем. Моя мать также была расстроена - он сказал, что мать просто не смогла бы принять хоть какие-нибудь перемены в дате рождения еe сына. Так мр.Грей оформил другое свидетельство о рождении. Т: Но твой отец держал оба свидетельства, ты как-то говорил. А: Он сожалел о многих других промашках, и то, что дата рождения 14 июля могла попасть ещe куда-нибудь. И было полезно оставить документ также и с этой датой, чтобы исключить какие-либо недоразумения, с которыми я могу столкнуться в будущем. Он хранил и этот конверт. Он говорил, что, возможно, здесь есть ошибка и с его стороны, что в другой раз он также мог что-нибудь упустить. "И эти имена." - в голосе отца Адаму слышались смесь гнева и отвращения, когда он рассказывал про их новые имена. "Фермер, ради бога. Грей и его группа занялись Фермерами. Американское Объединение Белых Протестантов - WASP. И здесь я итальянец, и твоя мать - ирландка. И оба католики - твоя мать искренне верующая католичка, она никогда не пропустит собранья в воскресенье или в праздник." Грей допустил много вольностей, полагая, что семья Фермер перешла в Католицизм. Это могли быть баптистские сертификаты, подтверждающие бумаги. "Мы были похожи на кукол - ты, твоя мать и я. - говорил отец. - Мы словно совсем не контролировали свою жизнь. В общем то так оно и было. Кто-то дeргал за нити, и мы прыгали. Иногда, я думаю, что иногда кто-то отпускал злые шутки играя с нами. Твоe имя: они подобрали для тебя имя Адам. Чей-нибудь каприз - может быть. Адам - первый человек. Я не знаю. Мы с матерью ощущали беспомощность, хотя эта бомба и этот телефонный звонок заставили меня пойти на всe. И так мы сами выбрали Монумент - Массачутес." Т: Почему Монумент, почему именно этот город, а не какой-нибудь другой? А: Вы слишком занудны. Т: Пожалуйста, больше не указывай мне. А: Если бы вы только слышали себя со стороны. Вы словно уже всe это слышали или через всe это прошли. Т: Приходится задумываться о драгоценном времени очередной раз прослушивая всю эту банальную информацию. Если бы знать, почему ваш мр.Грей выбрал Монумент вашим новым местом жительства, возможно была ещe какая-нибудь на то причина, почему я должен спрашивать об этом? (пауза 10 секунд) А: Мне кажется, это логично. Монумент расположен достаточно далеко. Отец говорил, что мать настаивала на том, чтобы остановиться где-нибудь на севере. Мр.Грей был согласен, но не из сентиментальных соображений. Он говорил, что важно было найти постоянное место жительства, смешаться с окружением. Мы скрывались, и нам не стоило объявляться внезапно где-нибудь, например, в Техасе. Так что мр.Грей оформил для нас все документы, с которыми мы могли перебраться в штат Массачутес. Расстояние не решало ничего. Всe равно не избежать оформления. У нас не было шансов когда-либо вернуться в Блаунт... Т: В чeм дело? Ты вдруг как с цепи сорвался. (пауза 7 секунд) А: Мне надо подумать минуту или две... (пауза 23 секунды) Т: Ты чем-то расстроен? А: Я что-то припоминаю, я расказывал о том, почему мр.Грей совсем не беспокоился о том, как нам когда-нибудь всe-таки вернуться назад в Блаунт... Снова в подвале. Он и его отец. Мать наверху. Отец полез во внутренний карман своей куртки и достал узкий, длинный и хрупкий конверт, в таком посылают письма. Какой-то момент он находился у отца в ладони, словно его рука была чашей весов, и отец словно пытался определить его вес, цену, важность. Наконец он вскрыл конверт, аккуратно отклеил полоску "скотча", которым было обмотано содержимое. Он раскрыл что-то похожее на газетную статью - желтая, хрупкая, газетная страница. Он дал это в руки Адаму. "Грей сказал, что это наша страховка. Он обеспечил нас ею." - в голосе отца проступила горечь, которую Адам раньше никогда у него не слышал. Он смотрел на огромный заголовок, что во главе большой газетной статьи в пять колонок. Он не читал саму статью. Заголовок рассказал ему всe, что он хотел узнать: Блаунтский репотeр, его жена и сын погибли в автокатострофе на шоссе. А: Я сидел и думал глядя на статью: "Я умер. Я уже умер." Т: Это была шокирующая мысль? А: Не думаю, и я не уверен в чeм-либо ещe. Мне кажется, что я онемел. И я онемевший по сей день. Т: Ты желаешь остановиться? Всe время для тебя собралось в кашу. Существенно для тебя, но всe это каша. Действительно прорыв. Но я думаю, что ты должен теперь отдохнуть. Детали будем уточнять позже. А: Да. Т: Надо остановиться. END TAPE OZK012 ---------------------------------- Я выхожу из аптеки, иду к паркометру и не вижу байк. Пять часов. Толпа переходит дорогу. Все спешат домой с заводов, с фабрик, из офисов и контор. Тысячи ног шаркают по асвальту. Остановившийся на остановке автобус шипя раскрывает двери и выплeвывает на тротуар людей. Светофор моргает то красным, то зелeным. Машины сигналят. А я стою, словно отрезаный от всего мира на маленьком невидимом островке, и смотрю на пятно, где раньше был мой байк. Не стоило оставлять его без присмотра. В крепко сжатой руке отцовский портфель. Я прижал его к себе, опасаясь, что кто-нибудь нападет на меня и вырвет его из рук. Ощущение тревоги, и снова начинает болеть голова, наверное мигрень - маленькое пятно боли, пульсирующее вместе с венами и артериями у меня во лбу, над глазами. Я трогаю его пальцем, словно оно осязаемо. Но мои глаза застряли на том пятне, где был мой байк. Оглядываюсь вокруг, может быть, кто-то сыграл со мной злую шутку, сотворил пакость, спрятав байк где-нибудь рядом. За двумя маленькими магазинами разинута пасть переулка, и я в него ныряю. Ничего, лишь парящие в воздухе газетные листы, мусорные баки, и кот с драным боком прыгает с одного бака на другой. Он смотрит на меня и шипит. Я выхожу прочь глядя по сторонам. Вижу только прохожих, а байка нет. Но переулок снова манит меня. Когда я найду байк, то быстро уеду отсюда. Скорее всего надо искать его в переулках, так как тому, кто его угнал, не стоит долго оставаться на просторной улице, чтобы не быть вскоре обнаруженным и не услышать вслед: "Стой, вор!" Я возвращаюсь в переулок - в узкий, шириной с небольшую комноту, просто находка для мальчишки с велосипедом, чтобы скрыться с глаз. Вбегаю в узкий коридор и ударяюсь плечeм о шершавую кирпичную стену. Переулок настолько узок, что меня охватывает клаустрофобия, и боли возвращаются. Я вспотеваю, пот собирается липкими каплями подмышками и капает под одеждой, что на мне. Я прохожу весь переулок, наконец вырываюсь наружу из этой преисподни и оказываюсь на заброшенной площади, что за домами главной улицы. Мусорные баки, брошенная машина без колeс, лужа на песке, оконная рама без стeкол и сумрак, прячущийся по всем углам. "Ты что-нибудь потерял, Мeд?" Оглядываюсь вокруг, но никого не вижу. Меня это удивляет. "Наверху." - говорит голос робким южным акцентом смягчая слова. Он стоит на пожарной лестнице, прямо надо мной, на уровне второго этажа. Сощурив глаза вижу огромного деревенского увальня в белой рубашке, распахнутой на груди, не смотря на то, что в Новой Англии в это время года весьма прохладные сумерки. Но мои глаза привыкли к полумраку. Я постепенно начинаю видеть его сырое лицо, пухлые и мокрые щeки, влажный лоб. Он бестолку прикладывает ко лбу носовой платок. Он стоит прислонившись к железным перилам, и лестница скрипит. Инстинктивно, я отхожу в сторону на шаг или на два, опасаясь, что наверху вдруг что-нибудь отломается и рухнет на меня вниз. Он назвал меня "Мeдом"? - Кто-то увeл мой байк, - говорю я. - я оставил его возле магазина всего лишь на минуту или на две, а когда вернулся - его уже не было. - Это правильно, Мeд,.. каждый день тут что-нибудь крадут,.. как бы это сказать,.. что-нибудь такое,.. что не трудно утащить,.. но в последнее время тащат и... то, что потяжелее... - он много говорит, постоянно повторяясь и спотыкаясь на словах, выпячивая свой акцент. Удивлюсь, если он увидит мой хмурый взгляд с высоты, когда я разглядываю его монструозное тело, сильно вспотевшее в этот холодный вечер, и всe время его губы произносят слово "Мeд". Он отвратителен, но почему-то я уверен в том, что он знает, где мой байк. Почему-то он спросил меня, не потерял ли я что-нибудь, когда увидел меня сверху, стоящего здесь. - Ты не видел, кто-нибудь не проезжал здесь на байке? - спросил я. - Ты слишком долго стоишь на одном месте и видишь множество вещей. - говорит он, теперь в его голосе проступила насмешка, словно он собрался играть со мной в какую-то игру. - Знаешь, что трудно? Будучи в таком положении застрять в этой дыре и ожидать того, что всe вернeтся к тебе, и при этом ничего не предпринимать... Видишь, что я имею в виду? Я вижу, что он имеет ввиду. Металл перегородок, перил и ступенек пожарной лестницы - словно клетка, заключающая его вес и габариты. - Ты живeшь наверху? - спрашиваю я, не ожидая игры, а также и всплеска его ярости. Он ничего не скажет, если я быстро повернусь и уйду. - Здесь квартира. Четыре комноты. Из передних окон видна Майн Стрит, а стоя здесь я могу видеть задние закоулки. - он поднимает руку на открытую дверь, похожую на те, что где-нибудь в родильном отделении. - Наконец, неплохое место, откуда я могу наблюдать за всем происходящим вокруг. Рано или поздно можно что-нибудь интересное увидеть. - Я надеюсь, ты видел мой байк, - говорю я. - и того, кто взял его. - Люди теряют вещи, а затем они иногда расклеивают бумажные объявления... Знаешь ли, если написать: "Потеря, велосипед, на Майн Стрит в Хоуксете. Вознаграждение.". Вознаграждение, Мeд! Это ключ. Что-нибудь до тебя доходит? Ты должен обещать вознаграждение. - в его голосе гремит тяжeлый южный акцент, и он выговаривает "вознаграждение" как во-озна-аграждение. К его южному акценту добавляется ещe что-то - то, что я не хочу признать. - Я даю тебе вознаграждение, - говорю я, почти подражая его акценту. - Я даю тебе вознаграждение двадцать пять долларов. - И это всe вознаграждение, Мед? - говорит он. - Вознаграждение вознаграждений? - теперь в сумраке он начинает чесаться. Он чешет грудь, где его рубашка расстeгнута, и где блестят кучерявые волосы. Он чешется обеими руками, всe ниже и ниже, на уровне живота и уже под ним, где-то в штанах. - И это всe... - говорит он. Его голос разносится в сумраке. У меня снова мигрень, пульсирующая во лбу. Волна блевоты качнулась в желудке. Во рту вкус кислоты и желчи. - Всe, что я хочу, это только мой байк. - говорю я. Мои губы дрожат. Я расстроен и зол одновременно, наверное, потому что я снова ощущаю себя маленьким ребeнком и, как и всегда, трушу. У меня в голосе хныкающие нотки, и я ненавижу себя за это, и ненавижу этого жирного увальня, что стоит там наверху, и издевается надо мной. И ещe я ненавижу того, кто украл мой байк. Теперь и я стал пульсировать, как мигреневая боль, что у меня во лбу, но с ненавистью и злостью. Я стою и ничего не могу с собой поделать, трясусь и дрожу в надвижении вечера, и чувствую, как к глазам подкатываются слeзы беспомощности, и холодный гнев мурашками щекочет мои щeки. Его огромная фигура волнуется во влаге, словно он где-нибудь под водой. - Ну, скажи ему, кто увeл его байк. - подключается другой, звонкий голос с новоанглийским ударением в словах. Я смахиваю слeзы. Увалень выдыхает огромную порцию воздуха, которой, наверное, можно бы расшевелить ветки на деревьях. - Давай, говори ему. - доносится голос из квартиры, из-за спины увальня. Огромные складки подкожного жира пухнут на его лице. - Никогда не удаeтся делать то, что хочешь, - говорит он себе, и теперь это слова маленького ребeнка. - Скажи ему, Артур. - говорит голос. - Варней-бой Джуниор - он взял твой байк. - говорит увалень.- Проходил через этот переулок минут пятнадцать тому назад. Он всегда что-нибудь крадeт, иногда к нему приходят и забирают свои вещи обратно. - Где он живeт? - спрашиваю я, сморкаясь, меня удивляет то, как он может стоять на холоде. - Вверх по Майн Стрит за Первой Баптистской церковью. Это шутник Джуниор Варней, знаменитый вор нашего городка, живeт сразу за той церковью. - Заходи, Артур, ты запускаешь холод в квартиру. - голос невидимки зовeт изнутри, вежливо и нежно. Увалень смотрит вниз на меня с тоской в глазах. Он говорит, со скорбью: "Я никогда так не делаю." - Спасибо. - я смотрю вверх, просто из любопытства, кто же там внутри, и вижу, как его массивное тело с трудом протискивается в дверь. Я ловлю себя на том, что шепчу про себя: "Извини.". Желудок болит, и мигрень пульсирует в голове. Собираюсь идти дальше по переулку, чтобы выйти наружу, по следам Джуниора Варней. Меня воротит от жирного и потного тела того огромного увальня. Он действительно выглядит, как заключeнный в клетку, когда стоит на площадке пожарной лестницы. Когда за ним закрывается дверь, я ещe раз шепчу: "Извини", и выхожу прочь из этого ада. ------------------------------------- TAPE OZK013 0800 date deleted T-A Т: Этим утром ты в хорошей форме. А: Спасибо. Т: Ты встревожен. А: Меня что-то тревожит. Т: У нас потрясающий прогресс, не так ли? А: Многое уже прояснилось, но ещe не всe - недостаточно. Мне дали что-то прохладное, и это лучше, чем пустота. Т: Хорошо. Я припомню некоторые важные особенности. А: Вы всегда говорите об особенностях - о каких? Т: Я имею ввиду, специфические детали, противоречащие основной информации. А: Вы имеете ввиду, детали нашей жизни в Монументе, и как мы к этому пришли? Т: Да, конечно, именно об этом. Также о причине вашего выбора места жительства в Монументе. А: Но я уже рассказывал об этом. Отец давал показания. И это было опасно. Т: Он рассказывал тебе о тех показаниях, естественно? А: Нет. У нас на это не было времени. Т: Что ты подразумеваешь под "Не было времени"? (пауза 9 секунд) А: Не знаю, не уверен. Т: Ты говоришь, а на лице твоeм ужас. Ты хмуришься. Что-то случилось? Что-то мрачное таилось нависая облаками над его сознанием. И снова все стало на грань паники: озноб в костях, мрачная пучина а его мозгу... Т: Возможно, этот вопрос беспокоит тебя. Почему бы не дать течь мыслям свободно? А: Всe правильно. Это только на минуту, я снова провалился в пустоту. Вы знаете, она осталась. Т: Мы будем иногда чувствовать, как рано или поздно пустота будет к нам возвращаться. Думай о том, как далеко уже от той начальной точки. А: Нам ещe много осталось пройти? Т: Посмотрим. А: Вы полагаете, посмотрим на меня? Т: В определeнной степени, да. Посмотрим, как дальше будут протекать наши беседы, и что покажут медицинские анализы. Скажи мне, ты перестал скрываться от отца, после того, как ты узнал всю правду о вашей ситуации? А: Да. Мы провели много времени вместе. Он приносил все свои извинения за ту трудную ситуацию, в которой также оказалась и мать. Но на самом деле я им гордился, он сумел вселить в меня веру в то, что он был прав. Он делал карьеру... Он вспоминал всe, о чeм спрашивал отца, при этом всe-таки боясь сильно углубиться в его личные тайны. Рухнуло всe. Надо было начинать жизнь сначала, бросить карьеру, друзей. Адам с ужасом подумал, что, если вдруг теперь, ему пришлось бы покинуть Монумент, бросить Эмми и всe начать заново, в новом городе, на другом конце света. - Конечно, всe поломано, Адам. - говорил отец. - особенно у твоей матери. Я не собирался покидать Блаунт и всегда считал, что моя карьера продолжится где-нибудь ещe. Я мечтал об этом с детства, мечтал о дальних поездках, о славе. Я хотел успевать везде, где что-нибудь происходит. Но твоя мать жила в Блаунте - там необычные, особенные люди. Самым тяжeлым для меня было бы оставить всe это. Я бросил работу в газете в надежде на то, что ситуация всe-таки переменится, и я, возможно, когда-нибудь вернусь к этому делу. Грей считал, что для меня было бы слишком рисковано продолжить заниматься журналистикой. Страховое дело меня не привлекало. Но отдел всегда контролировал обстановку в легитимном бизнесе. Они могли купить или орендовать что-либо подходящее с их точки зрения, не спрашивая тебя, и ты никак не мог на это повлиять. В то время для меня было в наличии только страховое агенство. Мы построили новую жизнь, Адам. И было действительно тяжело. Но приходилось думать и об альтернативах. Мы были рады иметь шанс. Хотя это всегда страшно. Даже сегодня. Грей сказал, что наши следы заметены. Три тела кремированы десять лет тому назад в Блаунте-Нью-Йорк. Но кто знает? Кто действительно знает? - Почему мр.Грей приезжает в Монумент так часто? - Быть с нами в постоянном контакте. Он приносит специальную денежную премию два раза в год. Он также проверяет, насколько я помню, все даты, что в конвертах. Он также приносит подтверждения того, что мы остаeмся под защитой. Иногда он проверяет мою память на некоторые упущенные факты, наблюдения, детали, сообщает что в следующих конвертах может быть что-либо важное. Есть и другие причины. Он никогда не упоминает, какие - я только догадываюсь. Думаю, он наблюдает за мной. - Но зачем? - Я, действительно, не знаю. Может быть, чтобы убедиться в том, что я не досягаем для других сторон. На протяжении всего их разговора они были в движении, говорили негромко, побывали на базаре у Церкви Св.Иуды, сменили тему, когда Адам угодил мячeм в три деревянные бутылки, составленные в пирамиду. Затем они зашли в кинотеатр и купили билеты на фильм с Джоном Уайном. Адам не запомнил его название. Они говорили отворачиваясь от громкоговорителей. Но он запомнил вопросы, задаваемые отцу обо всех предостережениях мр.Грея уже спустя десять лет после всех тех официальных показаний и последовавших за ними угроз. Наблюдая за походкой Джона Уайна, перешедшего улицу, за его низко свисающим на бедре пистолетом во время верховой езды, отец сказал: - Потому что никто не знает, как сильны эти организации - возможно, сегодня ещe больше, чем тогда. Никто не знает, как далеко может зайти власть. Адаму не очень хотелось использовать это подходящее слово, но он всe-таки забегая вперeд, отводя глаза в сторону от Джона Уайна спросил: - Это не связано с мафией, Па? Это прозвучало смешно и мелодраматично, словно продолжением событий фильма на экране, а не их жизни. - Я не могу сказать, кто это или что, Адам, для нашей же собственной безопасности. В любом случае Мафия - это только лишь слово, используемое людьми. Есть много разных слов, пригодных для описания одной и той же вещи. Много воды утекло. Очевидно, меня также использовали, и не раз. Это была ловушка. Никто не знает, где я выложил все сведения - всe, что я знал. Есть и другие причины держать нас под контролем, для регулярных поездок Грея сюда. Он взялся за проверку некоторых сведений. Я ему объяснил, что больше ничем не располагаю и со стороны ко мне ничего не поступает. А он только смотрит на меня - с холодком. Иногда мне кажется, что я даже раздражаю его в своeм замешательстве. А иногда, когда мы встречаемся, мы сидим как враги, словно играем в сумашедшую игру, когда ни один и ни другой из нас не верит во что-либо, и эта бесконечная игра продолжается... Т: Те сведенья, о которых говорил отец, он не рассказывал тебе об их происхождении? А: Нет. Т: Когда тебе это стало интересно, после всего, когда эти сведенья изменили всю вашу жизнь? А: Он сказал, что не может рассказать мне это, для моей же безопасности, и я не настаивал. Т: Он сказал Грею, что никаких сведений он со стороны он не получал? Он как-то объяснял тебе это? А: Я не знаю, что вы имеете ввиду. Т: Я имею ввиду, спрашавал ли ты его, когда он рассказывал Грею правду, а когда, например, он уходил от разговора? (пауза 9 секунд) Т: Почему такая внезапная тишина? Ты на меня очень странно смотришь. А: Я думаю, что это взаимно. Это вы смотрите на меня странно. Это напоминает мне то, как, из рассказов отца, они в разговоре холодно смотрели друг на друга, словно были врагами. И вы также смотрели на меня минуту тому назад. Наверное, я смотрю на вас так, когда вы спрашиваете о сведеньях. Т: Жаль, что ты так расстроен выражением моего лица. Я тоже человек. У меня тоже болит голова, и иногда бывает расстроен желудок. Я плохо спал последней ночью. Может быть отражение того ты видишь на моeм лице. А: Неплохо иногда обнаружить в вас человека. Иногда я в этом сомневаюсь. Т: Я понял. Полагаю, будет неплохо, если ты больше не будешь сердиться на меня. А: Не знаю, что вы хотите этим сказать. Т: Что когда мы касаемся правды, основополагающей правды, той, которую ты пытаешься отрицать или утаить, ты как-то изворачиваешься. Но я понимаю. Я всего лишь другая цель из досягаемых. А: Что вы имеете ввиду - лишь другая цель? Кто же первая? Т: Ты не знаешь? А: Вы имеете ввиду меня? Я устал от всего этого. Вы всe время жонглируете мыслями. Т: Ты видишь? Снова злость. Только стоит нам коснуться важной территории. А: Какой ещe территории? Т: Сведенья, что были у твоего отца - сведенья, которые, ты говоришь, он не давал тебе. (пауза 15 секунд) Образно выражаясь, Адам чувствовал себя тряпкой, скомканной в кресле. Конечно же, он знал, что на поверхности он был всего лишь сидящим здесь, как обычно, смотрящим на Брайнта, который уже не был каким-то там доктором. Но тогда кем же он был? Адам исходил из возможного. Если врагом, то наверное, одним из врагов его отца. Он чувствовал, как в нeм снова начинала пробуждаться паника, и остатки пустоты снова стали напоминать о себе. Он старался уйти прочь от паники, как всегда рекомендовал ему Брайнт. И он осознавал свою зависимость от него. Был ли он врагом или нет, Брайнт помог ему открыться - вспомнить, кто он, и откуда он пришeл. Он должен был помочь ему и делал это. На этом месте. Он знал, что он мог положиться на Брайнта, но должен был беспокоиться о тех сведеньях, которые так хотел от него получить Брайнт. И ему было не известно, что же на самом деле знал Брайнт, а что не знал. Был ли он честен, в конце концов? Он думал снова и снова. Это было похоже на ловлю крыс в лабиринте. Т: Ты болен? А: Нет. Я в полном порядке. Всe открыто. Я вышел из равновесия. Т: Это понятно. А: Всe худшее, что приходит мне в память, появляется не целиком, а обрывками, кусками. Полная картина не ясна. Т: Надо постараться взять всe одним прыжком во времени. А: Да. Т: Мы говорили о твоeм отце - о том, как он рассказывал тебе о прошлом - твой ум должен идти в одном направлении - ты и твой отец... В течении недели отец объяснял всe Адаму. Его вопросы были бесконечны, и то, что он слышал, иногда вводило его в шок. Он в удивлении тряс головой, не понимая, как можно скрываться находясь среди людей и жить с этим двадцать четыре часа в сутки, непонятно зачем. Его изумляли заботы его родителей все эти годы. Очки его отца блестели также, как и оконные стeкла окружающих зданий Монумента. Отец рассказывал, как каждые два-три года менялось поведение мр. Грея. - Это почему я избегаю Доктора Хантли, оптометриста, чей кабинет вниз по улице от моего офиса. Однажды я сказал ему, что мой ближайший друг - оптометрист в Нью-Йорк-Сити, и очки я заказываю только у него. - говорил отец. Отцовские усы также были частью маскарада. Они не были усами того репортeра из Блаунта. Он также бросил курить: "Это была пытка, Адам. Но Грей настаивал, и мать была рада видеть меня больше не курящим. Она сказала, что это одна из хороших сторон нашей новой жизни. По сей день мне так плохо без сигарет..." Вопросы Адама продолжались. - Вы с Мем на самом деле жили в Ревлингсе-Пенсильвания? - Адам спросил рассказав о посетителе редактора. Эмми расспрашивала его об этом тогда по телефону. - Нет. Но мы туда ездили на неделю, чтобы как следует познакомиться с этим городком, изучить расположение улиц, домов, чтобы знать лондшафт. По нашей легенде мы встретились и познакомились в Ревлингсе. Я помню, как стою в стороне от офиса газетной редакции, и ловлю себя на мысли, что хочу познакомиться с редактором, побеседовать с ним. Но нет. Это факт, что я всегда избегал разговоров с газетчиками, а также и с отцом Эмми, боялся того, что могу расскрыться. - в его голосе была тоска. - Что же о матери и о тех еe звонках женщине, коей была тeтя Марта? Отец объяснил, что Марта жила в монастыре недалеко от Портланда, штат Майн. Она приходилась его матери сестрой и единственной оставшейся в живых еe родственицей. Грей сумел сделать так, что они могли разговаривать по телефону один раз в неделю. - Единственная поблажка, связанная с риском, которую позволил нам Грей, хотя риск минимален. - говорил он. - Твоя тeтя никогда не жила в Блаунте, и она постриглась в монахини ещe подростком. Монахи скрыты от светской жизни, Адам, и никогда не встречаются с теми, кто в миру. Грей смог оформить специальное исключение, позволившее делать один звонок в неделю - для твоей матери это единственная связь с миром, и только одна Марта знает правду... А: Мне любопытно вот что... Т: Что? А: Вы никогда не спрашивали о матери, только об отце, словно вас она ничем не интересует. Т: Ты ошибаешься. Это ты ничего о ней не рассказываешь. Я говорил тебе раньше - я только проводник. Я не веду тебя, а всего лишь сопровождаю. (пауза 15 секунд) А: Я хочу рассказать о матери. Я полагаю, что хочу найти еe во всeм, что я открыл. Т: Во всех смыслах. Вперeд. (пауза 10 секунд) Т: Что случилось? Почему задержка? Расслабься, возьми себя в руки. (пауза 5 секунд) А: Ничего - просто в данный момент я не могу вспомнить еe лицо. Т: Используй своe время. Она есть, она часть твоей жизни. Она придeт... И она конечно же была. --------------------------------------- А: О моей матери. Всю свою жизнь, с самого младенчества она мне казалась очень печальной. Мне казалось, что иногда попадаются люди худые или толстые, или с отвислой кожей. Отец всегда выглядел одним из сильных, словно он был окрашен в яркие краски, а она - в блеклые. Бред, конечно. Т: Не совсем. А: Но позже, когда я узнал правду о нашей жизни, я нашeл, что печальной она была всегда. Но к тому времени как-то странно. Не тускло, как раньше. Не было той глубокой печали, как когда-то - это можно было объяснить такими словами, как "Никогда не знаешь..." Т: Что это значит - "Никогда не знаешь"? А: Что-то она говорила мне один раз, в полдень, когда я пришeл домой из школы... В тот день он оказался дома наедине с матерью. Она сидела у окна, смотрела наружу, как-то отречeнно, с тоской в глазах. Он не рисовался перед ней с того времени, как открыл для себя правду о прошлом. Она будто бы сторонилась его, отказываясь смотреть ему в глаза, и делая вид, что очень занята, если он приближался. Но тогда он вошeл в обеденную и стал нежно и пристально наблюдать за вниманием матери к нему. В нeм поселилась какая-то новая нежность, которую ранее он не знал. Он хотел подойти и обнять еe, и он не уточнил для себя желания признаться ей или себе в этой нежности. Она отвлеклась от наблюдения в тот момент, когда Адам вошeл в дом. Она отвернулась от окна, взглянула на него и начала: - Ты рано. - Встреча в литературном клубе не состоялась... - доложил Адам. Враньe - он не заметил, как с языка соскочило про несуществующую встречу. - Я приготовлю что-нибудь поесть. - сказала она вскочив со стула. Она двигалась быстро, словно не хотела оставаться в этой комноте с ним наедине. - Подожди, Мем. - сказал он, коснувшись еe руки. Она смотрела на него, невинно и вопросительно. - Надо поговорить, Мем, - сказал он. - Мы очень давно не говорили. - О, Адам. - сказала она, слeзы собирались в еe глазах, на еe лице проступила печаль. И он не сразу заметил, как обнял мать, пытаясь взять еe поудобней. Она внезапно стала ребeнком в его руках. В еe рассказе какой-то необыкновенный ужас звучал в словах: "Никогда не знаешь..." - Смотри, Адам, никогда не знаешь, что может случиться, и это худшее. Я всегда гордилась твоим отцом, и его решительностью держаться в стороне от всего. В любом случае хуже всего то, что он так любил работу журналиста, а мр.Грей сказал, что ему опасно оставаться в газете даже с новыми личными данными, с новым именем. Тогда мы приехали сюда - оба, и пытались создать лучшее. Мы даже следили за собой. Были в постоянной заботе, чтобы, например, никогда не пользоваться нашими настоящими именами и быть уверенными в том, что нас никто не подозревает. Мне не понятны все эти уловки. Главное, всe, что действительно важно для нас, было сохранено. Я всегда была католичкой, ходила в церковь и соблюдала обряды, и хотела остаться в Католицизме. Мр.Грей оформил для нас бумаги, в которых сказано, что мы совершили переход из другой веры. И мы согласились с ним. Ведь суть осталась. Мы не меняли своих религиозных убеждений и остались единой семьeй. Мать продолжала смотреть в окно, словно наблюдая за чем-то. - И так, мы с отцом знали и знаем, что у нас нет гарантий. Я сижу здесь у окна и вижу машину, что стала внизу на улице, и я догадываюсь, кто в ней, и что они хотят? И позже эта машина уедет, и я вздохну. Даже когда машина уехала, я догадываюсь, что они изучают соседей, следят за их планами... - Но кто это может быть, Мем? - спросил Адам. - Не сидящие же в тюрьме, против кого отец давал показания? И как они могли выследить его? - Это страшно, Адам. Может быть, ты сойдeшь с ума, подозревая всех и вся, без причин. Но причины есть, Адам. Люди, против которых свидетельствовал твой отец - члены преступной организации, которая может быть связана с другой такой же организацией и даже не одной. Зло растeт и размножается: отрезаешь одну часть, а другая отростает. Показания отца уничтожили одну часть, но кто знает про другую? И мр.Грей или мр.Томпсон, или как ещe там он будет себя называть, у себя в органах, оказывается, обозначен Личным Номером 2222. Он сказал, что если нам будет угрожать опасность, то нужно будет к нему обратиться официально в Вашингтон на этот номер. Вся наша жизнь находится в его руках, Адам. Мы вынуждены доверять ему. По сути, он наш создатель. Он создал нашу жизнь, которой мы сегодня живeм. Он дал нам имена, решил, чем твой отец должен заниматься. Он также решил, должны ли мы остаться католиками или нет. Я часто поражаюсь, на сколько велико его милосердие, у этого Номера 2222? Ведь в нашей жизни он в роли Бога, Адам. И это меня вгоняет в дрожь. Она отвернулась от окна. - Именно теперь, мы не должны сидеть здесь и разговаривать обо всeм этом. Хотя только здесь безопасно о чeм-либо говорить. Грей говорит внизу, в панелированной комноте, или снаружи, подальше от мест, прослушиваемых "жучками". И здесь снова, Адам, мы делаем всe, что нам велел Грей. Иногда я ненавижу его лютой ненавистью. Хотя это грех. И я думаю, мы верим ему сполна. Если однажды что-либо случится, мы его позовeм? - она удручeнно встряхнула головой. - И уже приходилось, раз или два... - Расскажи об этом, Мем. - Однажды летом, мы решили взять отпуск. Втроeм. Без тебя мы, конечно же, никогда и никуда не ездили. Я всегда хотела съездить в Нью-Орленан - Мерди Грес, родина джаза, который так любит твой отец - колоритный старинный город. Но Грей запретил. Он сказал, что в тот год для нас Нью-Орлнеан был закрыт. - Но почему? - Потому что люди, против которых твой отец давал показания, имеют крепкие связи в Нью-Орлеане. Мы доверяли Грею и, конечно же, не поехали, потому что многое пришлось бы поставить на карту. В другой раз мы собрались поехать в Европу. Но Грей сказал, что может возникнуть много проблем с оформлением паспортов. Он считал, что это опасно. У нас опустились руки, Адам. Что я думаю о Грее - он вертит нашей жизнью во все стороны. По мелочам я ему бросаю вызов, хоть в чeм-нибудь, ведя разговор не в панелированной комноте, а здесь. Потом переживаю, потому что думаю, что подвергаю опасности тебя и отца. О себе я как-то не волнуюсь... Адам внезапно почувствовал, что его засасывает в глубокую тоску. - И всегда, Адам, висит эта нескончаемая неизвестность. Никогда не известно, кому можно верить. Никогда неизвестно, кто чужой может оказаться в городе. Телефон звонит, а я думаю: вдруг это тот звонок, я всегда боюсь этого? Обнаружили ли нас? Женщина, которую я видела впервые, пристала ко мне в супермаркете. А я переживаю. Потому что никто никогда не знает - даже Грей. Иногда я боюсь смотреть на него. Факт, что обхожу его двадцатой дорогой. Потому что мы зависим от его милости. Он щeлкнет завтра пальцами, и наша жизнь снова может перевернуться с ног на голову. Адам был поражeн собственным "Никогда не знаешь". Он был в безопасности дома или в школе, но почувствовал себя неловко, когда проходил через нижний город или гулял по улице. Он стал остерегаться людей, которых он не видел раньше. Внезапно он стал ощущать остроту их взглядов, ранивших его изнутри. Кто был тот идущий впереди него? Может он скрыто следил за Адамом? Стоял ли он перед ним в очереди у газетного киоска на Беккер-Дрегстор, или появился, чтобы наблюдать за ним? "Сумосбродство, - сказал себе Адам. - Я тот же, что и все пятнадцать лет." Разница была лишь в том, что Адам никогда не замечал его раньше. В Монументе живeт 33000 человек, говорил он себе, он хорошо знал социум города на уровне сверстников его класса в школе, а знать в лицо каждого он и не мог. Какие-то лица были посторонними. Внезапно, жизнь стала для него невыносимо сладкой. Было забавно, когда он счeл свою жизнь подарком на длительный срок. Рутина дней и ночей, повторяющаяся, как заевшая пластинка, с осознанием угрозы его жизни внезапно стала сиюминутной, и каждый час приобрeл особую ценность. Еда никогда раньше не казалась ему такой вкусной. После школы он зашeл в кондитерскую купить "Мистера Гудбера" или "Трeх Мушкетeров". Леденцы показались ему вкуснее, чем когда-либо были. Он также сильнее полюбил отца и мать, и старался быть с ними. Когда они обедали все вместе, он ощущал близость с ними, словно он был более, чем просто сын, за кем нужно было убирать постель или выбрасывать мусор. Он был их частью. Опасность укрепила его любовь к ним. Т: Ну не всe же было таким кошмаром? А: Нет. Это были не худшие времена, когда наша семья была вместе. Но иногда я смотрелся в зеркало, изучая себя, пытался найти в себе что-нибудь итальянское. "Сумосшествие, - смеялся я над этим. - никакого сходства со шпагетти." Я смотрелся в зеркало и произносил своe имя, то с которым родился - Пол Делмонт. Только шeпотом. Вообще, я не изменил своего отношения к роли отца или мр.Грея. Иногда мне казалось, что я стою на крыше и стреляю в окружающий мир: "Я - Пол Делмонт. Я не умер в той аварии в Нью-Йорке... - Бедный Пол." - думал я. Словно он был не мной, а кем-то другим. Отец говорил, что мы получили жизнь в подарок - свыше. И мать - она держала меня в стороне от всего этого. Т: Расскажи о том времени. А: Это был только момент, только проблеск... В то время, когда для него открылись тайны прошлого, Адам обнаружил, что вопреки еe деликатности и мечтательности, его мать, в отличии от отца, могла бросить вызов их ситуации. Отец окончательно вошeл в роль страхового агента, члена Ротари Клуба, члена комитета Преуспевающих Коммерсантов. Адам удивлялся спектаклю, зная, что это был всего лишь спектакль. Отец всегда был в характере; трудно было поверить, что он когда-то был газетчиком, борющимся за правду. ("Хорошо, не совсем борьба - журналистское расследование, слишком монотонная работа, нужно было выкопать из тысячи слов одно - то, что несeт неправду"). Его мать на самом деле была мятежницей. Позже она возмущeнно говорила с презрением к мр.Грею: "Я иногда думаю, что мы так легко повиновались, Адам, и были так наивны. Действительно ли твой отец бросил работу в газете? И так уж и не было никаких альтернатив?" Еe вызов восхишал Адама. Он понял, что она уже не была той гибкой и деликатной женщиной, которую он знал раньше. Даже когда она просто улыбалась, горчинка грусти никогда не сходила с еe лица, при этом она была способна на гнев и хитрость. Однажды, она долго наблюдала за тем, как Адам пытался очередной раз вникнуть в еe душу стараясь докопаться до чего-либо ещe. В конце концов она махнула рукой и сказала: "Иди за мной, Адам." Она повела его вниз, но не в панелированную комноту, а в другой конец подвала, заваленный старой мебелью и прочим хламом. Адам узнавал старые плетeнные кресла, которыми они пользовались давным давно - летом, во дворе. Мать пробиралась через все эти дебри прошлых лет, очищая площадь около ящика, замотанного старой верeвкой, и табуретки, стоящей в углу. Она аккуратно развязала верeвку и открыла ящик, внутри которого были плотно уложены одеяла - голубые и белые, и сшитые из лоскутков. Мать доставала одеяла, словно переворачивая страницы книги. - Смотри, - сказала она, развернув военную куртку комуфляжной окраски. - Твой отец носил еe в армии. Потом в еe руках оказался мягкий и лeгкий зелeный шарф, из невесомого и прозрачного материала, напоминающего туман. - Твой отец подарил мне его на День Святого Валентина - он всегда был очень сентиментальным. - она держала шарф около щеки закрыв глаза. - У нас была удивительная жизнь, Адам, и когда ты появился на свет, то это выглядело чудом, божьим даром. В то время мы имели слишком много, и заплатили за это сполна. Мать незаметно вздрогнула от подвальной сырости. Она вернула в ящик зелeный шарф и сложила поверх все одеяла. "Я, наверное, давно могла выбросить все эти вещи. Они - отмерший реликт той другой жизни. Твой отец говорил, что ради безопасности мы должны были забыть о ней. И он, конечно же, был прав. Но я его обманула что-то ухватив с собой в ту ночь, когда мы спешно покидали ту жизнь. Ничтожно мало вещей - какая-то твоя детская одежда, старая заношенная шляпа отца..." - Ты всe также сентиментальна, Мем. - сказал Адам, заглядывая в ящик, догадываясь о тех его детских вещах. Главное, не его - Пола Делмонта. Наверху позвонили в дверь. Мать вздрогнула. Адам тоже. Звонок повторился. - Вот, что я ненавижу, - прошептала мать, укладывая одеяла и закрывая крышку. - Никогда не знаешь. Дверной звонок - как будильник. - Я поднимусь и посмотрю, кто там. - засуетился Адам - А в это время ты завяжи ящик. И сперва, Адам ощутил то же, что и его мать: беспокойство, которое было неизменной составляющей еe жизни, и ожидание постоянной угрозы и опасности. Даже если в этот раз опасность миновала, то в следующий раз может произойти всe, что угодно. Адам поднял заслонку глазка. За дверью стояла Эмми. - Это всего лишь Эмми. - крикнул Адам матери, стараясь успокоить еe, что было правильно. - Что это значит - всего лишь Эмми? - возмутилась Эмми, когда он открыл дверь. - Что это за приветствие? В последнее время Эмми находила его странным. Он встречал еe после школы и шeл домой вместе с ней, но потом извинялся за то, что не мог оставаться с ней. И его не беспокоил очередной "Номер". Она удивлeнно смотрела на него, но ничего не говорила. Он извинялся за то, что не был с ней в предыдущем "Номере" на стоянке возле церкви. Главное, он находил причину не быть с ней. - Ладно, - сказала она. - Я даю тебе отсрочку - мы можем отложить это до следующей свадьбы. Однажды он оставил еe на углу возле дома, а она ему крикнула: "Ты в себе, Адам? На тебе нет лица. Тебя что-то беспокоит?" "Беспокоит." - подумал он о панелированной комноте внизу. "Нет, Эмми. - сказа