рытые окна он видел огромные помещения и в них множество женщин, погруженных в работу. И невольное волнение охватило его. Высокие кирпичные стены здания были словно воплощением энергии, подлинного материального успеха - едва ли высшего успеха в глазах Клайда. Он смотрел на серые оштукатуренные стены этой приемной, на надпись на внутренней двери, гласившую: "Акционерное общество Грифитс. Воротнички и рубашки. Председатель Сэмюэл Грифитс, секретарь Гилберт Грифитс", и спрашивал себя, что он увидит там, за дверью, и каков этот Гилберт Грифитс, и как он его примет - холодно или приветливо, дружески или враждебно? Так он сидел и размышлял, как вдруг телефонистка вновь обратилась к нему. - Теперь вы можете войти, - сказала она. - Кабинет мистера Гилберта Грифитса в самом конце этого этажа, с той стороны, которая выходит на реку. Вам каждый служащий покажет. Она привстала, словно собираясь открыть ему дверь, но Клайд поспешил предупредить ее. - Спасибо, не беспокойтесь! - от души сказал он. Открыв стеклянную дверь, он увидел большой зал; здесь находилось свыше сотни служащих, - в большинстве молодые люди и молодые женщины. Все они казались погруженными в лежащие перед ними бумаги. У многих над глазами торчали зеленые козырьки. На мужчинах были короткие рабочие куртки из сатина или нарукавники, защищавшие рукава рубашек. Почти все молодые женщины были в опрятных красивых платьях из бумажной ткани или в рабочих халатах. По обе стороны, отделенные от центральной части зала перегородками, находились кабинеты различных должностных лиц фирмы, и на дверях виднелись таблички с их именами: Смилли, Летч, Гетбой, Берки. Так как телефонистка сказала ему, что кабинет мистера Грифитса находится в глубине здания, Клайд довольно уверенно прошел через весь зал и в конце его увидел полуоткрытую дверь с табличкой: "Гилберт Грифитс, секретарь". Он помедлил минуту, не решаясь войти, потом слегка постучал. Сейчас же резкий, пронзительный голос крикнул: "Войдите". Клайд вошел и увидел перед собой молодого человека, который казался немного ниже его ростом, чуть старше и, несомненно, гораздо сдержаннее и проницательнее; словом, это был как раз такой молодой человек, каким мечтал стать сам Клайд: знающий свое дело, властный и энергичный. Поскольку приближалась весна, на нем был (это сразу отметил Клайд) светло-серый костюм в яркую полоску. Его блестящие волосы были несколько светлее, чем у Клайда, и гладко зачесаны назад; светлые серо-голубые глаза впились в Клайда, едва он успел перешагнуть порог. На молодом человеке были большие очки в роговой оправе, которые он надевал только во время работы; через круглые стекла он быстро и внимательно осмотрел Клайда с головы до ног, заметив все - от ботинок до коричневой фетровой шляпы, которую Клайд держал в руке. - Вы - мой двоюродный брат? - сказал Гилберт ледяным тоном, со слабой и далеко не доброжелательной улыбкой, когда Клайд остановился посреди комнаты. - Да, это я, - сказала Клайд, смущенный и несколько испуганный таким холодным приемом. Он мгновенно понял, что не может относиться к своему двоюродному брату с тем же уважением, какое внушал ему дядя, чьими талантами создано это замечательное предприятие. Где-то в глубине души он чувствовал, что этот молодой человек, пожалуй, здесь только наследник - не больше, и если бы не способности отца, сумевшего создать громадную фабрику, сын не мог бы напускать на себя такую важность и принимать высокомерный вид. Но уж очень беспочвенны и ничтожны были права Клайда на какое-либо уважение здесь, очень благодарен он был за все, что могут для него сделать, и потому он заранее чувствовал себя глубоко признательным и старался улыбнуться возможно приветливее. А Гилберт Грифитс, видимо, сразу же счел эту улыбку признаком самонадеянности; этого он не намерен был терпеть в каком-то двоюродном брате, да еще в таком, который нуждается в покровительстве со стороны самого Гилберта и его отца. Однако, поскольку отец соизволил заинтересоваться этим родственником, Гилберту не оставалось выбора, и, продолжая криво улыбаться и мысленно изучать двоюродного брата, он сказал: - Мы так и думали, что вы явитесь сегодня или завтра. Приятная была поездка? - Да, очень, - ответил Клайд, несколько смущенный этим вопросом. - Итак, вы хотите ознакомиться с производством воротничков? - продолжал Гилберт. И тон и манеры его были исполнены величайшей снисходительности. - Да, я очень хотел бы изучить дело, в котором потом можно будет как-то выдвинуться, - добродушно сказал Клайд, стараясь по мере сил и возможности заслужить расположение двоюродного брата. - Отец говорил мне о своей беседе с вами в Чикаго. Но, как я понял из его слов, у вас нет практического опыта ни в какой области. Вы не знакомы с бухгалтерией? - К сожалению, нет, - ответил огорченный Клайд. - И не знаете стенографии или еще чего-нибудь в этом роде? - Нет, сэр. Говоря это, Клайд остро чувствовал, как сильно недостает ему хоть каких-нибудь практических знаний. Гилберт смотрел на него теперь, как на совершенно бесполезное для фабрики приобретение. - В таком случае, - продолжал Гилберт, как будто он только сейчас решил это, а не получил заранее определенных указаний от отца, - я думаю, лучше всего направить нас в декатировочную. Там, собственно, и начинается все производство, так что вы сможете изучать его с самых основ. Мы испробуем вас там, а потом видно будет, что еще можно для вас сделать. Будь вы хоть как-то подготовлены к конторской работе, можно было бы использовать вас здесь. (Лицо Клайда омрачилось, и это было приятно Гилберту.) Но раз вы хотите изучить практическую сторону дела, с таким же успехом можно начать и там, - прибавил он холодно, вовсе не для того, чтобы утешить Клайда, а просто устанавливая факт. И так как Клайд молчал, он продолжал: - Я полагаю, прежде чем приступить к работе, вам следует где-нибудь устроиться. Вы еще не нашли себе комнаты? - Нет, я приехал с двенадцатичасовым поездом и хотел немножко почиститься с дороги, так что остановился в отеле. Я думал, что после подыщу себе комнату. - Ну и прекрасно. Искать ничего не надо. Я скажу нашему управляющему, чтобы он указал вам какой-нибудь хороший пансион. Он знает город лучше, чем вы. Гилберт подумал, что как-никак Клайд все же их близкий родственник, и не годится, чтобы он поселился где попало. В то же время он вовсе не желал, чтобы Клайд вообразил, будто семью Грифитс очень трогает, где и как он живет, - сам Гилберт считал, что их это ничуть не касается. В конце концов он решил, что ему нетрудно будет поставить Клайда в такие условия и так следить за ним, чтобы он не мог приобрести какое-то значение в их семье, в глазах его отца или людей, работающих на фабрике. Он протянул руку и нажал кнопку звонка. Вошла очень строгая и сдержанная на вид девушка в зеленом бумажном платье. - Попросите мистера Уигэма. Она исчезла, и тотчас в кабинет вошел служащий лет сорока, среднего роста, довольно полный, но подвижный и как будто чем-то крайне встревоженный. Казалось, это человек сдержанный и скрытный; он пытливо, подозрительно осматривался, словно стараясь понять, откуда грозит новая неприятность. Он не поднимал головы и, казалось, предпочитал не глядеть на собеседника. - Уигэм, - властно заговорил Грифитс-младший, - это Клайд Грифитс, наш родственник. Помните, я говорил вам о нем? - Да, сэр. - Так вот, его нужно поместить для начала в декатировочный цех. Вы покажете ему, что он должен делать. А потом пусть миссис Брейли укажет ему, где он может достать себе комнату. (Все это было решено и сказано Уигэму уже неделю назад, но сейчас Гилберт говорил так, словно он сам только что это решил.) И пусть табельщик внесет его имя в списки. Он начинает работать с завтрашнего утра. Понятно? - Понятно, сэр. - Уигэм почтительно поклонился. - Это все? - Да, все, - важно заключил Гилберт. - Вы пойдете вместе с Уигэмом, мистер Грифитс; он вам все объяснит. Уигэм повернулся к Клайду. - Прошу пожаловать за мной, мистер Грифитс, - сказал он очень почтительно, несмотря на то, что двоюродный брат явно смотрел на Клайда сверху вниз; Клайд отметил это про себя, выходя из кабинета вслед за Уигэмом. Гилберт тотчас вернулся к своим бумагам, но при этом покачал головой. Он решил, что в умственном отношении Клайд, вероятно, ничуть не выше любого рассыльного в большом отеле. Иначе зачем бы он явился сюда? "Хотел бы я знать, на какую работу он рассчитывает? - думал Гилберт. - Чего он собирается достигнуть?" А Клайд, идя за Уигэмом, размышлял о том, какой завидный пост занимает мистер Гилберт Грифитс. Уж наверно, он приходит и уходит, когда ему вздумается, - является в контору поздно, уходит рано, живет где-то в этом занятном городе, конечно, в прекрасном доме, вместе со своими родителями и сестрами. А вот он, двоюродный брат Гилберта, племянник богача Сэмюэла Грифитса, отправляется теперь на самую унизительную работу, какая только есть на этой огромной фабрике. Тем не менее, выйдя из кабинета и оказавшись вне поля зрения мистера Гилберта Грифитса, Клайд сразу отвлекся от невеселых мыслей, пораженный видом и шумом гигантского предприятия. На том же этаже, за громадной конторой, через которую он проходил к Гилберту, находилось другое, еще большее помещение, уставленное рядами полок; между рядами оставались только узкие, не шире пяти футов, проходы; полки были заставлены небольшими картонными коробками с воротничками разных размеров, и то пополнялись новыми коробками (их подвозили мальчики со склада на широких деревянных тачках), то вновь быстро опустошались конторщиками, которые, толкая перед собой маленькие тележки, выполняли заказы, все время сверяясь с дубликатами накладных. - Вы, должно быть, никогда не работали на фабрике воротничков, мистер Грифитс? - спросил Уигэм, который несколько оживился, выйдя из поля зрения Гилберта. Клайд снова отметил, что его величают "мистером". - Нет, - быстро ответил он, - мне никогда не приходилось работать в таком месте. - Хотите постепенно изучить все производство, надо полагать? - продолжал Уигэм. Он быстро шел по длинному проходу, но Клайд заметил, что его хитрый взгляд шныряет во всех направлениях. - Да, я хотел бы изучить это дело, - ответил Клайд. - Ну, это не так легко, как кажется, хотя часто говорят, что тут учиться нечему. Мистер Уигэм открыл еще одну дверь, пересек мрачный вестибюль и вошел в новое помещение, также уставленное полками, на которых громоздились кипы белой ткани. - Обратите внимание на это помещение, раз вы начинаете работать в декатировочной, - посоветовал Клайду Уигэм. - Здесь хранится материал, из которого выкраиваются воротнички и подкладка к ним. Эти куски называются "штуками". Отсюда мы их отправляем в подвальное помещение и прежде всего декатируем материю. Если кроить воротнички из полотна или бумажной ткани в том виде, как она поступает к нам, они потом сядут при стирке. Поэтому мы до кройки вымачиваем ткань и затем сушим ее. Впрочем, вы сами увидите. Он торжественно шагал впереди, и Клайд еще раз почувствовал, что в глазах этого человека он отнюдь не обыкновенный служащий. Поминутное "мистер Грифитс", предположение, что Клайд желает изучить всю практическую сторону дела, обстоятельные объяснения насчет штук ткани - все это убедило Клайда, что мистер Уигэм смотрит на него как на человека, которому, во всяком случае, нужно оказывать некоторое, хотя бы небольшое, уважение. Раздумывая, что бы это значило, Клайд шел за Уигэмом, и вскоре, спустившись по лестнице, которая вела сюда из третьего вестибюля, они оказались в огромном подвале. Здесь при свете четырех длинных рядов электрических ламп он разглядел большие фаянсовые чаны или желоба, расположенные рядами во всю длину помещения; они, очевидно, были наполнены горячей водой, и в них, под облаками пара, поднимавшегося над водой, мокли те самые штуки ткани, которые Клайд видел наверху. По обе стороны этих желобов, параллельно им, во всю длину помещения - сто пятьдесят футов - стояли огромные сушилки в виде решетчатых подвижных платформ, со всех сторон окруженных паровыми трубами; между ними на особых валиках были развешаны размотанные мокрые штуки таким образом, что, провисая фестонами, они касались горячих труб и медленно двигались на валиках через весь подвал из конца в конец. Это движение сопровождалось ужасающим грохотом и лязгом рычагов, которые автоматически встряхивали развешанное для просушки полотно и передвигали штуки все дальше из восточной части подвала в западную. Там материя, за время движения успевшая высохнуть, вновь автоматически наматывалась на громадную деревянную шпульку; а стоявший рядом молодой рабочий снимал со шпульки готовые штуки. Тем временем другой рабочий, по виду ровесник Клайда, стоя в восточной стороне подвала, одним концом прикреплял штуку еще влажной ткани к движущимся крючкам и следил, чтобы она постепенно и аккуратно разматывалась во всю длину и ложилась на сушилку; как только одну штуку снимали с сушилки, к крючкам прикрепляли новую. Посреди подвала, между каждыми двумя рядами чанов, стояли огромные вертящиеся сепараторы, или выжималки, - сюда полотно клали после того, как его вынимали из чанов, где оно мокло не менее суток. Механические выжималки отделяли почти всю влагу, - столько, сколько можно удалить центробежным движением машины, - и лишь после этого штуки развешивались на сушилках для окончательной просушки. Вначале до сознания Клайда дошли чисто физические свойства этого помещения: шум, жара, пар, напряженная работа мужчин и мальчиков, стоявших у машин. На всех рабочих были только рубашки без рукавов, старые стянутые поясом штаны и парусиновые туфли на резиновой подошве, надетые на босу ногу. Очевидно, одеваться так заставляли вода, жара и сырость, царившие в помещении. - Вот это и есть декатировочный цех, - заметил Уигэм, когда они вошли. - Правда, здесь не так приятно, как в других цехах фабрики, но именно здесь начинается производственный процесс. Кемерер! - позвал он. К нему подошел невысокий коренастый широкогрудый человек с бледным полным лицом и белыми мускулистыми руками, одетый в грязные, измятые штаны и фланелевую рубашку без рукавов. Он держался так же подобострастно и почтительно в присутствии Уигэма, как сам Уигэм в присутствии Гилберта. - Это Клайд Грифитс, двоюродный брат Гилберта Грифитса. Я говорил вам о нем на прошлой неделе, помните? - Да, сэр. - Он будет сначала работать здесь. Приступит завтра утром. - Слушаю, сэр. - Внесите его имя в табель. Он будет работать в обычные часы. - Слушаю, сэр. Мистер Уигэм, как заметил Клайд, держал голову выше и говорил решительнее и авторитетнее, чем до сих пор. Теперь он казался начальником, а не подчиненным. - Работа здесь начинается в половине восьмого, - продолжал он, обращаясь к Клайду. - Но все рабочие приходят хотя бы минут на десять раньше, чтобы было время переодеться и подойти к машинам. А теперь, если хотите, мистер Кемерер покажет вам, что вы должны делать завтра. Это сбережет немного времени. Но можете отложить на завтра, если хотите. Это не имеет значения. И вот что: если по дороге отсюда вы подойдете примерно в половине шестого к главному входу, - знаете, где сидит телефонистка, - я пришлю туда миссис Брейли; она укажет вам, где можно снять комнату. Я сам не могу быть в это время, но вы просто спросите у телефонистки, где миссис Брейли, она будет знать. А теперь мне надо идти, - прибавил он и, кивнув на прощание, быстро пошел к выходу. - Очень вам благодарен, мистер Уигэм... - начал вслед ему Клайд. Вместо ответа Уигэм махнул жилистой рукой и прошел между чанами к двери. И как только он вышел, мистер Кемерер, все еще нервничая, почтительно начал давать объяснения: - Насчет своей работы вы не беспокойтесь, мистер Грифитс. Надо будет только притащить сверху отрезы, с которых вы завтра начнете. Но лучше наденьте какой-нибудь старый костюм, если у вас найдется. Такое платье не годится здесь. - И он посмотрел на элегантный, хотя и недорогой костюм Клайда. В его обращении с Клайдом, так же как перед тем в обращении Уигэма, странно смешивались неуверенность и робость, крайняя почтительность и некое затаенное сомнение, которое могло разрешиться лишь с течением времени. Очевидно, здесь немало значило быть Грифитсом, даже если этот Грифитс - только двоюродный брат и, может быть, не очень приятен своим могущественным родственникам. В первую минуту, взглянув на этот подвал, так непохожий на все, о чем он мечтал и что надеялся найти на фабрике дяди, Клайд готов был возмутиться. Не в такую компанию он рассчитывал попасть, - люди, работавшие здесь, сразу показались ему гораздо более грубыми и примитивными, чем служащие в "Юнион клубе" или в отеле "Грин-Дэвидсон". А главное, они казались ему приниженными, скрытными, невежественными - просто машины какие-то! Клайд заметил, что, когда он вошел сюда с Уигэмом, рабочие притворились, будто не смотрят в их сторону, а на самом деле все время недоверчиво и подозрительно наблюдали за ними. И к тому же вид их жалкой одежды разом нанес смертельный удар его мечте о том, что, работая на фабрике, он сможет стать изысканнее. Какое несчастье, что он ничему не обучался и не может теперь работать где-нибудь наверху, в конторе! Он шел за Кемерером, и тот объяснял ему, как отрезы ткани укладывают на ночь в чаны для вымачивания, как работают выжималки, сушилки. Затем Клайду было сказано, что он свободен. Было только три часа. Через ближайшую дверь Клайд вышел на улицу и поздравил себя с поступлением на службу в столь солидное предприятие. Но сумеет ли он удовлетворить мистера Кемерера и мистера Уигэма? Вдруг нет? Вдруг он не сможет вынести все это? Дело совсем не легкое. Ну что же, думал он, в самом худшем случае можно вернуться в Чикаго или, скажем, поехать в Нью-Йорк и найти там работу. Но почему Самюэл Грифитс не соизволил его принять? Почему Гилберт Грифитс улыбался так скептически? И что за женщина эта миссис Брейли? Умно ли он поступил, приехав сюда? Захочет ли эта семья хоть чем-нибудь помочь ему теперь, когда он уже здесь? Занятый этими мыслями, он шел на запад по Ривер-стрит, потом свернул по какой-то улице на север; здесь всюду было множество различных предприятий: фабрики жестяных и плетеных изделий, ковров, большой завод пылесосов. Наконец он забрел в такие жалкие трущобы, каких не видал ни в Чикаго, ни в Канзас-Сити. Клайд был уязвлен и подавлен этим зрелищем, - все здесь говорило о нищете, о грубости и жалком положении жителей, ясно было, что здесь ютятся последние бедняки, отбросы общества; и он поспешно повернул обратно. Он перешел по мосту через реку Могаук и сразу попал в совсем иную обстановку - в район таких же домов, какими он восхищался, прежде чем пойти на фабрику. А затем он вышел на ту красивую, обсаженную деревьями улицу, которой любовался утром: по одному ее виду ясно было, что именно здесь живет высшее общество Ликурга. Она была такая широкая, хорошо вымощенная, по обе ее стороны стояли такие великолепные дома. И Клайд вдруг ужасно заинтересовался населением этой улицы, так как ему пришло в голову, что скорее всего именно здесь живет его дядя. Почти все особняки были выдержаны в стиле лучших образцов французской, итальянской и английской архитектуры, но Клайд этого не понимал. Он шел все дальше, глядя по сторонам, его поражали размеры и красота этих домов; он был глубоко взволнован видом такого богатства и спрашивал себя, где же именно живет его дядя. С каким чувством собственного превосходства выходит, должно быть, по утрам его двоюродный брат Гилберт из такого дома. Перед одним из особняков он остановился. Вокруг были посажены деревья, проложены дорожки, разбиты клумбы для цветов, хотя цветов еще не было; в глубине двора стоял большой гараж; слева от дома виднелся фонтан и в центре его статуя - мальчик с лебедем в руках, а справа - группа, отлитая из чугуна: олень, преследуемый собаками. Клайд был восхищен и очарован спокойным благородством этого особняка, выстроенного в староанглийском стиле; мимо как раз проходил плохо одетый человек средних лет, по-видимому рабочий, и Клайд обратился к нему: - Скажите, мистер, вы не знаете, кто здесь живет? И прохожий ответил: - Как не знать! Сэмюэл Грифитс; тот самый, у которого большая фабрика воротничков на том берегу... И Клайд вздрогнул, точно его облили холодной водой. Дом дяди! Его особняк! Значит, это его автомобиль стоит перед гаражом, а через открытые ворота гаража виден еще другой. И незрелую и, в сущности, слепую и темную душу Клайда вдруг охватило странное настроение, подобное тому, какое вызывают розы, блеск огней, духи и музыка. Какая красота! Какая роскошь! Никому из членов его собственной семьи и не снилось, что дядя живет так! Какое великолепие! А его родители так несчастны, так бедны, - они, конечно, и сейчас проповедуют где-нибудь на улицах Канзас-Сити или Денвера. Руководители миссии! И хотя ни один из этих богатых родственников, кроме сухаря-кузена (да и то только на фабрике), не потрудился повидаться с ним, хотя его с таким равнодушием назначили на самую черную работу, он все же повеселел и воспрянул духом. В конце концов, он ведь тоже Грифитс, двоюродный брат и родной племянник важных персон в Ликурге, и, как бы то ни было, теперь он начинает у них работать. И разве это не означает, что его ждет гораздо лучшее будущее, чем все, на что он мог надеяться до сих пор? Нужно только вспомнить, что значат Грифитсы здесь и что "значат" Грифитсы в Канзас-Сити или, скажем, в Денвере. Какой потрясающий контраст! Но это нужно скрывать как можно тщательнее. Клайд снова приуныл. Что, если здешние Грифитсы - его дядя, или двоюродный брат, или кто-нибудь из их друзей или служащих - станут наводить справки о его родителях и о его прошлом? Какой ужас! Эта история с убитым ребенком в Канзас-Сити! Жалкое существование родителей! Эста! И снова лицо его вытянулось, и мечты померкли. Вдруг они догадаются! Вдруг почувствуют! О, дьявольщина! Кто он, в конце концов? Что он, в сущности, собой представляет? Чего он может ожидать от этого великолепного мира, если узнают, почему он сюда явился? Клайд повернул назад: он был угнетен и даже противен самому себе, ибо разом почувствовал себя совершеннейшим ничтожеством. 6 Комната, которую при помощи миссис Брейли Клайд сиял в тот же день, находилась на Торп-стрит - улице, по своим достоинствам, да и по расстоянию, очень далекой от той, где жил его дядя. Разница была вполне достаточная, чтобы сдержать возрастающее стремление Клайда считать себя как-никак человеком, близким Сэмюэлу Грифитсу. Дома здесь были невзрачные, выкрашенные коричневой, серой или бурой краской, изрядно закопченные и ветхие; деревья стояли обнаженные под зимним ветром и все же, наперекор дыму и пыли, словно обещали совсем скоро новую жизнь - листья и цветы мая. Свернув вместе с миссис Брейли на эту улицу, Клайд увидел унылую, бесцветную толпу: с различных фабрик за рекой возвращались после работы мужчины, девушки и старые девы, похожие на его спутницу. В дверях дома Клайда и миссис Брейли встретила не слишком вежливая женщина в чистом переднике поверх коричневого платья; она провела их на третий этаж, в довольно просторную и прилично обставленную комнату, и назначила за нее четыре доллара без стола и семь с половиной со столом; миссис Брейли сказала, что он не найдет ничего лучшего за эту цену, и Клайд решил согласиться. Здесь он и остался, поблагодарив миссис Брейли, и вскоре уже сидел за обеденным столом в обществе нескольких служащих с товарных складов и фабрик - людей вроде тех, с которыми он вначале имел дело на Полина-стрит в Чикаго, прежде чем попал в лучшую обстановку "Юнион клуба". После обеда он пошел пройтись по главным улицам Ликурга; тут во множестве бродили неопределенного вида рабочие; судя по тому, как выглядели эти улицы днем, он никак не ожидал, что вечером их заполняет такого рода толпа. Здесь были девушки и юноши, мужчины и женщины различных национальностей и типов: американцы, поляки, венгры, французы, англичане; и в большинстве, если не во всех, чувствовалось что-то общее, - они были невежественные, грубые, неотесанные, им недоставало вкуса, живости или уверенности в себе; все это свидетельствовало об их принадлежности к тому низшему миру, с которым сегодня столкнулся Клайд. Однако на некоторых других улицах и в магазинах поближе к Уикиги-авеню он встретил девушек и молодых людей иного типа, нарядных и оживленных. Несомненно, это были конторские служащие предприятий, расположенных на том берегу. Клайд бродил по городу с восьми до десяти часов; в десять, точно по уговору, толпа стала редеть и самые людные улицы вдруг совсем опустели. На каждом шагу он сравнивал все, что видел здесь, с Чикаго и с Канзас-Сити. (Что сказал бы Ретерер, если б увидел его теперь, и особняк его дяди, и фабрику!) И, может быть, потому, что Ликург был так мал, он понравился Клайду: понравились и отель "Ликург", нарядный, сияющий огнями, очевидно, центр жизни местного общества, и здание почты, и церковь, украшенная шпилем, и старое кладбище, бок о бок с выставкой автомобилей; и тут же за углом новый кинематограф. И флиртующая молодежь на улицах. И над всем, как смутное предчувствие, юношеский пыл и надежды... Юношеский пыл и надежды - основа всякой созидательной деятельности во всем мире. Наконец он возвратился в комнату на Торп-стрит, окончательно уверенный, что город нравится ему и он рад здесь остаться. Как красива Уикиги-авеню! Какая огромная фабрика у дяди! Сколько хорошеньких, бойких девушек на улицах! А в это время Гилберт Грифитс (отец его находился по делам в Нью-Йорке, о чем Гилберт не потрудился сообщить Клайду) решил рассказать матери и сестрам, что он видел Клайда и что это если не скучнейшая, то уж, конечно, и не самая интересная личность на свете. В тот день, когда приехал Клайд, Гилберт вернулся домой в половине шестого и, встретившись с Майрой, произнес небрежно: - Ну, наш чикагский родственник сегодня объявился. - Вот как? - сказала Майра. - Какой же он? Так как, по словам отца, Клайд был воспитан и неглуп, она заинтересовалась им; впрочем, зная Ликург, условия работы и жизненные возможности рабочих на таких предприятиях, как фабрика ее отца, она недоумевала, почему Клайд сюда приехал. - Не вижу в нем ничего особенного, - ответил Гилберт. - Довольно развит и недурен собой, но сам признает, что у него нет никакой подготовки для работы на большом предприятии. Ничем не отличается от любого парнишки, который служит в гостинице. По-моему, он считает, что главное в жизни - это одежда. На нем был светло-коричневый костюм, коричневый галстук и шляпа под цвет, и коричневые башмаки. Галстук слишком яркий, и рубашка в ярко-розовую полоску - такие носили года четыре назад. И притом костюм плохого покроя. Я не хочу теперь ничего говорить, раз он уже здесь, к тому же неизвестно, удержится ли он. Но если удержится и если он собирается изображать здесь нашего близкого родственника, так ему придется сбавить тон, или я посоветую папаше сказать ему пару слов. А вообще, я думаю, из него может получиться толк в качестве начальника цеха... пожалуй, попозже можно будет даже торгового агента из него сделать. И все-таки не понимаю, чего ради он сюда приехал. Наверно, папаша не растолковал ему, как мало здесь шансов выдвинуться. Для этого надо быть настоящим чародеем по меньшей мере. Гилберт стоял спиной к большому камину. - Да, но ты слышал, что мама говорила на днях про его отца? Как видно, ему всегда очень не везло. Наверно, папа решил все равно помочь этому Клайду, пригодится он на фабрике или нет. Папа считает, что наш дед был несправедлив к отцу Клайда, - так мне мама сказала. Майра замолчала, а Гилберт, который тоже слышал от матери такой намек, предпочел не придавать ему значения. - Ну, меня это мало трогает. Если отец захочет оставить этого молодца на фабрике, не глядя, годится он на что-нибудь или нет, - его дело. Но ведь он сам всегда говорит, что в каждом цехе нужны только умелые люди и что мертвый груз надо выкидывать за борт. Позже, увидевшись с матерью и Беллой, Гилберт и им в таком же духе преподнес новость о приезде Клайда и свои соображения на этот счет. Миссис Грифитс вздохнула: в таком городке, как Ликург, при таком положении в обществе, какое занимает семья Грифитс, всякий, кто состоит с ними в родстве и носит их имя, должен быть крайне осмотрительным и иметь соответствующие манеры, склонности и взгляды. Пожалуй, муж поступил не совсем благоразумно, выписав сюда молодого человека, который никак не отвечает этим требованиям. Но Белла, выслушав такую характеристику Клайда, не поверила брату. Она не знала Клайда, зато знала Гилберта, и ей было известно, что он очень легко может найти в человеке всевозможные недостатки, которых у того никогда и не было. И, выслушав за обедом еще какие-то его замечания по адресу Клайда, она сказала: - Ну, знаешь, если папа захочет, так он все равно оставит его на фабрике или еще как-нибудь его устроит... От этих слов Гилберта передернуло, как от пощечины; он очень ревниво оберегал свой авторитет на отцовской фабрике, всячески старался укрепить и расширить его, и младшая сестра хорошо это знала. А Клайд, явившись на следующее утро на фабрику, заметил, что его имя и внешность - его сходство с Гилбертом Грифитсом - были своеобразным преимуществом, которое он еще не мог по-настоящему оценить. Когда он подошел к фабрике, сторож у входа N_1 посмотрел на него в изумлении. - Вы, верно, мистер Клайд Грифитс? - спросил он. - Вы будете работать у мистера Кемерера? Так, так, знаю. Вон тот человек выдаст вам табель. - И он указал на грузного угрюмого старика, которого, как позже узнал Клайд, звали "старик Джефф". Он стоял у контрольных часов в глубине того же помещения, выдавал табели и после отметки получал их обратно между семью тридцатью и семью сорока. Когда Клайд подошел к нему со словами: - Меня зовут Клайд Грифитс, я буду работать внизу, у мистера Кемерера, - старик удивился, потом сказал: - Да, конечно, слушаю, сэр. Значит, вы и есть мистер Грифитс. Мистер Кемерер вчера говорил мне про вас. Ваш номер будет семьдесят первый. Я даю вам старый номер мистера Дювени. А когда Клайд спустился по лестнице, ведущей в декатировочный цех, старый табельщик повернулся к сторожу, который тем временем подошел поближе, и воскликнул: - Ну до чего же этот малый похож на мистера Гилберта! Вылитый портрет! Он что же, брат или родственник? - Ничего не знаю, - ответил сторож. - Никогда его раньше не видел. А только он наверняка им родня, сразу видно. Я сперва подумал, что это мистер Гилберт. Я уж собирался снять фуражку, да разглядел, что это не он. Войдя в декатировочную, Клайд увидел Кемерера, такого же почтительного и уклончивого, как и накануне, потому что Кемерер, так же как и Уигэм, все еще не мог определить настоящее положение Клайда на фабрике. Правда, как Кемерер знал от Уигэма, Гилберт ни словом не дал понять, что Клайда нужно поставить в какие-то особые, более легкие или более тяжелые условия. Напротив, мистер Гилберт сказал: "Он должен работать так же, как все служащие. Никаких исключений". И, однако, знакомя Клайда с Уигэмом, он сказал также: "Это мой двоюродный брат, он хочет изучить наше дело", - и это, наверно, означает, что Клайд не останется здесь надолго, а будет переходить из одного цеха в другой, пока не изучит всего производства. Поэтому, когда Клайд ушел, Уигэм шепнул Кемереру и нескольким другим служащим, что хозяин, видно, покровительствует Клайду, - и соответственно они решили держать ухо востро, пока не выяснится, каково же его положение на фабрике. А Клайд, заметив их почтительность, воспрянул духом и невольно подумал, что, как бы там ни относился к нему двоюродный брат Гилберт, это хороший знак и, пожалуй, предвещает какие-нибудь милости со стороны дяди. И потому, когда Кемерер стал объяснять, что работа у него будет не слишком тяжелая и ему не придется пока работать чересчур много, Клайд выслушал его с несколько снисходительным видом. А Кемерер поэтому стал еще почтительнее. - Теперь повесьте шляпу и пальто вот сюда, в один из шкафчиков, - продолжал он мягко и даже подобострастно. - Потом возьмите вон там тележку, поднимитесь в первый этаж и привезите несколько штук ткани. Вам покажут, где их взять. Для Клайда наступили интересные, но нелегкие дни. По временам непривычная рабочая среда и его собственное положение здесь вызывали в нем растерянность и тревогу. Людей, окружавших его на фабрике, он вряд ли когда-нибудь выбрал бы себе в товарищи. Все они по своему развитию были значительно ниже мальчиков-рассыльных, возчиков или клерков; он видел, что они неповоротливы, грубы и неотесаны. Одевались они как рабочие самого низшего разряда, - так обычно одеваются люди, для которых собственная внешность - последнее дело: все их мысли были о работе и тяжелых материальных условиях жизни. Кроме того, не зная, кто такой Клайд и ка-к может отразиться его появление здесь на их собственном положении, рабочие относились к нему недоверчиво и подозрительно. Правда, недели через две, когда стало известно, что Клайд - племянник председателя правления и двоюродный брат секретаря и, значит, вряд ли останется надолго на низших ролях, рабочие стали относиться к нему лучше; но теперь они смотрели на него снизу вверх и стали подозрительными и завистливыми на другой лад. В конце концов, Клайд не был и не мог в этих условиях быть для них своим. Пусть он улыбается, пусть он вполне вежлив, а все-таки он всегда будет связан с теми, кто стоит выше их, - по крайней мере, так они думали. Он был в их глазах частью высшего класса - класса богатых, а каждый бедняк знает, что это значит. Бедняки должны держаться друг Друга. А Клайд, съедая в одиночестве свой завтрак, удивлялся, как эти люди могут интересоваться тем, что ему кажется таким скучным: приходящей к ним в подвал тканью, какими-нибудь мелкими недостатками в ее весе или качестве, тем, что последние двадцать штук не так сильно сели, как предыдущие шестнадцать... или тем, что "Компания Крэнстон" в этом месяце сократила число рабочих, а "Компания Энтони" объявила, что суббота будет считаться неполным рабочим днем только после первого июня, а не с середины мая, как в прошлом году. Все они, казалось, были поглощены своей работой, скучными, будничными мелочами. И все чаще Клайд мысленно возвращался к прошлым, более счастливым временам. Порою ему хотелось снова оказаться в Чикаго или в Канзас-Сити. Он вспоминал Ретерера и его сестру Луизу, Хегленда, Хигби, Эдди Дойла, мистера Скуайрса, Гортензию - всю свою молодую, беззаботную компанию, и думал: что с ними сталось? Где теперь Гортензия? Все-таки она в конце концов получила тот меховой жакет, - наверно, от продавца сигар, и уехала с ним... а еще уверяла Клайда в своих чувствах, маленькая каналья! И вытянула у него все деньги! При одной только мысли о ней и о том, чем бы она стала для него, если бы все сложилось по-другому, Клайду подчас становилось не по себе. С кем она теперь любезничает? Как устроилась, уехав из Канзас-Сити? И что сказала бы она, если бы увидела его здесь и узнала о его высоких связях? Это заставило бы ее призадуматься! Его теперешняя должность не очень бы ей понравилась, это ясно. Но все-таки она стала бы больше уважать его, если б увидела его дядю и двоюродного брата, и эту фабрику, и их большой особняк. Тогда б она опять стала мила с ним, - это на нее похоже. Ну, если только они еще когда-нибудь встретятся, он ей покажет! Уж конечно, он тогда сумеет натянуть ей нос. 7 Меблированные комнаты миссис Каппи оказались не особенно приятным местом для Клайда. Это был самый обыкновенный дешевый пансион; тут обычно селились благонамеренные дельцы и служащие, которые считали, что их работа, их заработок и религиозные воззрения средних слоев местного общества - это и есть необходимая основа порядка и благополучия в мире. В общем это был очень скучный дом, о веселье, о развлечениях здесь нечего было и думать. И все-таки жизнь здесь оказалась для Клайда не совсем лишенной интереса благодаря Уолтеру Дилларду, легкомысленному юнцу, недавно приехавшему из Фонды. Этот Диллард был ровесник Клайда и такой же честолюбец, но он не обладал тактом Клайда и уменьем разбираться в людях и в жизни; он служил у "Старка и Кь", в магазине мужского платья. Диллард был очень бойкий и алчный, довольно смазливый, с очень светлыми волосами и жидкими светлыми усиками; у него были вкрадчивые манеры и повадки провинциального сердцееда. У Дилларда никогда не было никаких средств, и он никогда не занимал сколько-нибудь значительного положения в обществе, - его отец когда-то имел галантерейную лавку в маленьком городишке и давно разорился, - но в силу каких-то атавистических побуждений он страстно жаждал выдвинуться. До сих пор Диллард ничего не достиг и потому с особым интересом относился к тем, кому это удалось; эти чувства были в нем даже сильнее, чем в Клайде. На него произвела огромное впечатление деятельность видных семейств Ликурга и роскошь, в которой жили все эти Николсоны, Старки, Гарриэты, Грифитсы, Финчли и прочие. Узнав через несколько дней после приезда Клайда, что он хоть и косвенно, а все же связан с этим миром, Диллард всполошился. Как! Грифитс, племянник богача Сэмюэла Грифитса, - здесь, в пансионе? Рядом с ним за одним столом? И Уолтер тотчас решил поскорее завязать знакомство с этим приезжим. Вот удача стучится в его двери, открывая ему доступ в одну из лучших семей Ликурга! К тому же Клайд молод, красив и, вероятно, честолюбив, как и он сам, - подходящая компания, когда хочешь весело проводить время. Диллард просто не верил своему счастью и сразу же стал ухаживать за Клайдом. Прежде всего он предложил Клайду пройтись. Тут недалеко, около реки, превосходный кинематограф - просто шикарный. Не хочет ли Клайд пойти туда? Хорошо одетый, щеголеватый Диллард был совсем не похож ни на скучных чересчур практически мыслящих людей, работающих на фабрике, ни на остальных обитателей пансиона и потому понравился Клайду. Но тут же Клайд подумал о своих важных родственниках. Здесь, в Ликурге, он должен следить за каждым своим шагом. Кто знает, может быть, это большая ошибка - так легко и свободно завязывать новые знакомства? Грифитсы, как и весь тот круг, к которому они принадлежат, должно быть, держатся особняком от простых смертных: он догадывался об этом по поведению всех, с кем ему приходилось сталкиваться. Следуя скорее инстинкту, нежели рассудку, Клайд тоже не сближался с окружающими и смотрел на всех свысока, и за это все вокруг, начиная с того же Дилларда, на котором он упражнялся в этом тоне превосходства, казалось, только больше уважали его. Уступая горячим просьбам и даже своего рода мольбам Дилларда, Клайд все же пошел с ним, но держался очень осторожно. А Диллард сразу же счел сдержанные и надменные манеры Клайда признаком "класса" и "связей". Подумать только, что он встретился с таким человеком в этих мрачных, унылых меблированных комнатах! И как раз после его приезда, в самом начале его карьеры! И Диллард вел себя с Клайдом как истый льстец, хотя занимал лучшее положение, чем Клайд, и зарабатывал больше: двадцать два доллара в неделю. - Вы, вероятно, будете проводить большую часть времени со своими родственниками и друзьями? - сказал, между прочим, Диллард во время их первой совместной прогулки. Он старался вытянуть из Клайда побольше сведений о нем, но тот отмалчивался, тогда как Диллард успел уже ввернуть в разговор кое-какие изрядно приукрашенные подробности собственной биографии. У его отца теперь галантерейный магазин. Сам он приехал сюда, чтобы изучить нововведения в этом деле. Его дядя служит здесь у "Старка и Кь". У него уже есть в Ликурге приятные знакомые, - правда пока еще немного: ведь он сам здесь недавно - всего четыре месяца. Но родственники Клайда! - Скажите, ваш дядя, наверно, стоит больше миллиона? Говорят, что да. Эти дома на Уикиги-авеню - лакомый кусочек! Шикарнее не найти ни в Олбани, ни в Утике, ни даже в Рочестере. Так вы родной племянник Сэмюэла Грифитса? Да что вы! Это здесь много значит. Хотел бы я иметь такие связи! Будьте уверены, я бы их использовал. Он с восхищенной улыбкой посмотрел на Клайда, и тот еще яснее почувствовал, как в самом деле важны его родственные связи. Подумать только, какое значение придает им этот странный молодой человек. - Ну, не знаю, - уклончиво ответил Клайд; все же он был очень польщен предположениями о такой его близости со здешними Грифитсами. - Я приехал сюда, чтобы изучить производство воротничков. Я не собираюсь развлекаться. Дядя хочет, чтобы я всерьез занялся этим делом. - Ну, конечно, конечно. Это мне знакомо, - ответил Диллард. - Мой дядюшка тоже так настроен. Он хочет запрячь меня в работу и требует, чтобы я не тратил времени зря. Он, знаете ли, служит у Старка закупщиком. Но нельзя же работать без передышки. Надо и развлечься когда-нибудь. - Да, вы правы, - сказал Клайд впервые в своей жизни несколько снисходительным тоном. Некоторое время они шли молча; потом Уолтер спросил: - Вы танцуете? - Да, - ответил Клайд. - Я тоже. Здесь сколько угодно дешевых дансингов, но я туда не хожу. Нельзя бывать в таких местах, если хочешь поддерживать знакомство с порядочными людьми. Говорят, в этом городе хорошее общество держится ужасно замкнуто. Если не принадлежишь к их кругу, с тобой просто не желают иметь дела. И в Фонде то же самое. Вы должны "принадлежать к свету", а иначе вам некуда деваться. Да, пожалуй, это и правильно. Но тут все-таки найдутся девушки, с которыми можно и повеселиться и потанцевать, - очень милые девушки и из хороших семей, - конечно, не из высшего общества, но все же о них ничего дурного не говорят. И они не такие уж тихони. Иногда даже совсем наоборот. И вы не обязаны вступать в законный брак. Клайд подумал, что, пожалуй, это слишком легкомысленное знакомство для его новой жизни в Ликурге. В то же время Диллард ему нравился. - Кстати, - продолжал Диллард, - что вы делаете в это воскресенье, после обеда? - Ничего особенного как будто, - ответил Клайд, чувствуя, что перед ним возникает новая задача. - Просто я пока еще не знаю, как у меня все сложится. - Ну, а если вы будете свободны? Может, проведем вечер вместе? Я здесь познакомился с несколькими девушками. Очень милые! Сначала, если хотите, мы зайдем к моему дяде. У него семья, все очень милые люди. А потом я тут знаю двух девушек... прелесть! Одна работала в магазине, но теперь ушла оттуда и нигде не служит. А другая - ее подруга. У них дома есть граммофон, и обе танцуют. Правда, здесь не полагается танцевать по воскресеньям, но об этом никто не узнает. Девушкам родители позволяют. А после мы можем пойти с ними куда-нибудь в кино, если вы захотите. Не в какую-нибудь киношку на окраине, а где получше. Согласны? И перед Клайдом встал вопрос, как поступить, как ответить на такое предложение. В Чикаго, после того, что случилось в Канзас-Сити, он старался вести себя очень скромно и осторожно. Попав на службу в "Юнион клуб", он решил, что будет строить свою жизнь в соответствии с идеалами, какие внушало ему это, по всей видимости, столь строгое учреждение: держаться солидно, усердно работать, копить деньги, одеваться элегантно, но без франтовства, по-джентльменски. Это был этакий рай без Евы. Но, как ни скромно было теперь его непосредственное окружение, казалось, самый воздух этого города будил в нем жажду удовольствий, о которых говорил сейчас его спутник: хотелось повеселиться немного, пожалуй, даже самым невинным образом, но все-таки в женском обществе. Улицы по вечерам так оживлены, полны хорошеньких девушек и молодых людей... Но что подумают его вновь обретенные родственники, если он позволит себе развлекаться в таком духе, как намекает Диллард? И ведь он сам говорит, что в Ликурге нравы строгие и всем все известно друг о друге. Клайд молчал, обуреваемый сомнениями. Надо было решать. Но он слишком стосковался в одиночестве и потому, наконец, ответил: - Ну, хорошо, я, пожалуй, согласен. - Потом прибавил немного неуверенно: - Знаете, мои здешние родственники... - Конечно, я понимаю, - быстро ответил Диллард. - Вам надо быть поосторожнее. Да и мне тоже. Только бы ему появиться где-нибудь с одним из Грифитсов, даже с этим приезжим, который здесь еще почти ни с кем не знаком. Это наверняка подымет и его самого во мнении окружающих. И Диллард предложил купить Клайду папирос и спросил, не хочет ли он выпить содовой воды. Но Клайд все-таки чувствовал себя неловко и неуверенно; извинившись, он вскоре простился: ему наскучило самодовольство Дилларда и это преклонение перед "высшим обществом". Клайд вернулся домой. Он давно обещал написать матери и теперь решил исполнить обещание, а заодно подумать, стоит ли поддерживать новое знакомство. 8 Назавтра была суббота, работа закончилась рано (на фабрике Грифитсов суббота круглый год была коротким рабочим днем), и Уигэм явился с платежными конвертами. - Вот, пожалуйста, мистер Грифитс, - сказал он таким тоном, будто Клайд был на фабрике важной особой. С удовольствием выслушав это "мистер", Клайд взял конверт и, подойдя к своему шкафчику, разорвал бумагу и переложил деньги в карман. Потом оделся и отправился домой завтракать. Но, оказавшись в своей комнате, он почувствовал себя очень одиноко; Дилларда не было, он еще работал, и Клайд решил проехаться на трамвае в Гловерсвил - соседний городок тысяч на двадцать жителей, по слухам, очень оживленный, хотя и не такой красивый, как Ликург. Эта поездка очень развлекла Клайда: он увидел действительно интересный город, совсем непохожий на Ликург по своей социальной структуре. Но следующий день - воскресенье - Клайд скучал, в одиночестве бродя по Ликургу. Дилларду пришлось уехать по каким-то делам в Фонду, и он не мог выполнить свое обещание. Зато, встретясь с Клайдом в понедельник вечером, он объявил, что в ближайшую среду на Дигби-авеню состоится собрание прихожан конгрегационалистской церкви; туда стоит пойти, так как будет угощение. - Мы забежим туда на минутку, - объяснял Диллард. - Поболтаем с девушками. Я познакомлю вас с дядей и теткой, - очень славные люди. И девушки милые, не недотроги. Мы можем удрать оттуда часов в десять и пойти к Зелле или к Рите. У Риты много хороших граммофонных пластинок, зато у Зеллы просторнее, удобней танцевать. Кстати, вы не захватили из Чикаго свой фрак? Дело в том, что Диллард в отсутствие Клайда уже обследовал его комнату (Клайд жил как раз над ним, на третьем этаже) и нашел там один только чемодан; не видно было ни сундука, ни фрака. Поэтому Диллард решил, что, хотя отец Клайда и содержит отель, а сам Клайд работал в Чикаго в "Юнион клубе", он, должно быть, очень равнодушен к одежде и к тому, как принято одеваться в обществе. Или же он хочет жить на собственный счет, не пользуясь чьей-либо помощью, и вырабатывает в себе твердый характер. Все это не особенно нравилось Дилларду. Человек не должен пренебрегать требованиями общества. Однако Клайд был _Грифитс_, и этого было достаточно, чтобы Диллард на все смотрел сквозь пальцы, - по крайней мере, первое время. - Нет, фрака я не привез, - ответил Клайд, все еще не вполне уверенный, несмотря на свое одиночество, стоит ли ему участвовать в этой авантюре. - Но я достану. Он уже не раз думал, что в Ликурге фрак ему необходим, и хотя за последнее время деньги доставались ему тяжелым трудом и откладывать было нелегко, он решил истратить тридцать пять долларов на покупку вечернего костюма. Диллард болтал о Зелле и Рите; родители Зеллы Шумэн небогаты, но живут в собственном доме, и у нее часто бывают подруги - прелестные девушки. У Риты Дикермен тоже много подруг. У отца Зеллы есть еще маленькая дача на озере Экерт, близ Фонды. Летом - если только Рита понравится Клайду - туда можно будет иной раз съездить во время отпуска или на субботу и воскресенье, так как Рита и Зелла почти неразлучны. И обе хорошенькие. Зелла брюнетка, а Рита светлая, прибавил он с восторгом. Клайд заинтересовался: девушки хорошенькие! И как это на него в его одиночестве свалился, точно с неба, этот Диллард и носится с ним... Но еще вопрос - благоразумно ли сближаться с Диллардом? Ведь, в конце концов, Клайд ничего о нем не знает. Сейчас он видел по манерам и легкомысленной восторженности Дилларда, что тому куда интереснее сами девушки, вольность или даже некоторая распущенность их поведения, а вовсе не то, к какому обществу они принадлежат. А разве не это привело Клайда к катастрофе в Канзас-Сити? Здесь, в Ликурге, отнюдь не следует забывать об этом, если он хочет чего-то добиться в жизни. Тем не менее в среду, в половине девятого, Клайд вышел из дому вместе с Диллардом, преисполненный всяческих ожиданий. В девять часов они были уже на месте, в самой гуще одного из тех отчасти религиозных, отчасти светских, отчасти благотворительных собраний, какие устраиваются формально для того, чтобы собрать некоторые средства для нужд местной церкви, а по существу больше затем, чтобы дать пожилым случай встретиться и посплетничать, а молодежи - покритиковать старших и пофлиртовать под шумок. Тут были киоски, торговавшие чем угодно - от пирожков, печенья и мороженого до кружев, кукол и всевозможных безделушек. Все это было пожертвовано прихожанами и продавалось в пользу церкви. Гостей принимали пастор, преподобный Питер Изрилс, и его жена. В числе гостей были дядя и тетка Дилларда, общительная, но скучная чета, явно не игравшая никакой роли в здешнем обществе. Они были очень добродушны и чересчур - до фамильярности - приветливы, хотя дядя Дилларда, Гровер Уилсон, будучи агентом по закупкам фирмы "Старк и Кь", пытался иногда принять серьезный и важный вид. Этот невысокий, коренастый человек, по-видимому, не умел прилично одеваться или не имел для этого средств. В противоположность своему племяннику, одетому почти безукоризненно, он был облачен в плохо сидящий, не совсем чистый и невыутюженный костюм. Галстук был под стать костюму. Держался Уилсон как истый клерк: потирал руки, хмурил брови, почесывал в затылке, точно собираясь сказать нечто весьма важное, требующее от него крайнего умственного напряжения, - и, однако, изрекал лишь одни банальности. Под стать ему была и его толстуха жена; пока супруг старался придать себе важный вид, чтобы казаться достойным своего собеседника, миссис Уилсон стояла рядом, расплываясь в сияющей жирной улыбке. Грузная, с розовыми щеками и уже заметным двойным подбородком, она все улыбалась и улыбалась, потому что вообще была от природы веселой и доброй женщиной, а в частности, и потому, что Клайд был племянником _такого человека_. Ибо, как понял Клайд, Диллард не терял времени и постарался втолковать своим родственникам, что Клайд - из Грифитсов и что он, Диллард, уже подружился с этим новым Грифитсом и теперь вводит его в местное общество. - Уолтер сказал нам, что вы приехали работать на фабрике вашего дяди. Значит, вы поселились у миссис Каппи? Я не знакома с ней, но слышала, что у нее очень приличный, очень порядочный пансион. Там живет мистер Пароли, - когда-то мы с ним вместе ходили в школу, но теперь я редко его вижу. Вы еще не знакомы с ним? - Нет, не знаком, - ответил Клайд. - А знаете, в прошлое воскресенье мы ждали вас к обеду. Но Уолтеру пришлось съездить домой. Непременно приходите к нам поскорее. В любое время. Я буду вам очень рада. Она улыбнулась, и ее карие глазки весело блеснули. Клайд видел, что благодаря репутации своего дяди он - настоящая находка для этой четы. Но и все остальные - старые и молодые - отнеслись к нему так же: пастор Изрилс и его жена, Майк Бампас - местный торговец типографскими красками и его жена и сын; Максимилиан Пик - торговец сеном, зерном и кормовыми травами оптом и в розницу и его жена; мистер Уитнэс - торговец цветами, мистер Троп - агент по продаже земельных участков. Все много слышали о Сэмюэле Грифитсе и его семье и были крайне заинтересованы и удивлены тем, что среди них оказался племянник такого богача. Им только не нравилось, что Клайд держался очень мягко, нисколько не важничая - не слишком заносчиво и пренебрежительно; в большинстве это были люди того типа, что уважают заносчивость даже если на словах осуждают ее. Особенно заметно это было по поведению молодых девушек. Диллард считал своим долгом каждому сообщить о важных родственных связях Клайда. - Это Клайд Грифитс, племянник Сэмюэла Грифитса, двоюродный брат Гилберта Грифитса. Он приехал в Ликург, чтобы изучить производство воротничков на фабрике своего дяди. И Клайду, знавшему, как далеко это от истины, все-таки было очень приятно видеть, какое впечатление эти слова производили на слушателей. Но какова наглость Дилларда! Найдя в Клайде опору, он осмелел и со всеми разговаривал покровительственным тоном. Он не покидал Клайда ни на минуту и подводил его то к одному, то к другому. Он явно решил показать всем своим знакомым девушкам и молодым людям, кто такой Клайд, и внушить, что именно он, Диллард, вводит его в здешнее общество. Но с теми, кого он не любил, он Клайда не знакомил. "Она не заслуживает внимания, - предостерегал он. - Ее отец всего-навсего содержит маленький гараж. На вашем месте я не стал бы тратить время на такое знакомство". Или: "Он ничего не стоит - просто приказчик из нашего магазина". В то же время, говоря о тех, кто был ему симпатичен, он рассыпался в улыбках и комплиментах или, на худой конец, старался извинить перед Клайдом их недостаточно высокое положение. Наконец Клайд был представлен Зелле Шумэн и Рите Дикермен, которые по каким-то своим соображениям явились с некоторым опозданием. Скорее всего им хотелось показать, что они здесь самые искушенные в светских обычаях и не похожи на других. И в самом деле, как несколько позже убедился Клайд, они выделялись среди остальных девушек, с которыми познакомил его Диллард: были не так скромны и чопорны, менее тверды в правилах религии и морали. Сами себе в этом не признаваясь, они были совсем не прочь доставить себе далеко не благочестивые удовольствия, - но, разумеется, старались при этом не повредить своей репутации. И Клайда уже в первые минуты знакомства поразили манеры и обращение этих девушек, отличавшие их от всех других молодых прихожанок: Зелла и Рита держались не то чтобы распущенно, но гораздо свободнее, не так чопорно и церемонно, как остальные. - А! Так вы - мистер Клайд Грифитс! - сказала Зелла Шумэн. - Как вы похожи на вашего двоюродного брата! Я часто вижу его, когда он проезжает по Сентрал-авеню. Уолтер нам все о вас рассказал. Как вам нравится Ликург? Она произнесла "Уолтер" особым тоном, с какой-то собственнической, интимной ноткой в голосе, и Клайд почувствовал, что они с Диллардом гораздо более близки, чем говорил сам Диллард. Узкая, с маленьким бантом, красная бархатка на шее, маленькие гранатовые серьги в ушах и очень нарядное, плотно облегающее стан черное платье с пышными оборками внизу свидетельствовали, что Зелла не прочь показать свою фигуру и очень ценит ее, и если бы не подчеркнуто холодное выражение лица и сдержанные манеры, все это, несомненно, вызвало бы неодобрение в таком собрании. Рита Дикермен, толстенькая, беленькая, розовощекая девушка, со светло-каштановыми волосами и серо-голубыми глазами, была не так вызывающе бойка, как Зелла Шумэн, но и в ней, как в ее подруге, под внешней сдержанностью чувствовалось что-то очень вольное. В ее обращении было меньше скрытой бравады, но больше податливости, и она, видимо, хотела, чтобы Клайд это понял. Между подругами было решено, что Рита должна его заинтересовать. Рита была очарована Зеллой, рабски во всем ей подражала; подруги были неразлучны. Когда Клайда представили Рите, она улыбнулась ему многообещающей улыбкой, немало его смутившей. Он все время внушал себе, что здесь, в Ликурге он должен очень осторожно сходиться с людьми. Но, на его несчастье, Рита, как в свое время Гортензия Бригс, вызвала у него мысль о близости, хотя бы и мало вероятной и сомнительной, и это его испугало. Надо быть осторожнее! Вот такое свободное поведение, какое, видимо, свойственно Дилларду и этим девушкам, и было причиной его несчастья в Канзас-Сити. - Ну, теперь надо полакомиться мороженым и пирожными, - сказал Диллард, когда новые знакомые обменялись несколькими беглыми фразами. - А потом мы удерем отсюда. Но вам, пожалуй, нужно сперва пройтись по залу и поздороваться с кем полагается, - прибавил он, обращаясь к девушкам. - Встретимся у киоска с мороженым, а потом, если вы согласны, сбежим. Что вы на это скажете? Он посмотрел на Зеллу Шумэн, как бы говоря: "Вы лучше знаете, что нам делать". И она, улыбнувшись ему, ответила: - Правильно, мы не можем сразу уйти. Вон там моя двоюродная сестра Мэри, и мама, и Фред Бракнер. Мы с Ритой сперва походим здесь, а после встретимся с вами, ладно? А Рита Дикермен при этих словах нежно и влюбленно улыбнулась Клайду. Минут двадцать Диллард с Клайдом слонялись по залу; затем Зелла подала Дилларду какой-то знак, и они направились к киоску, где продавали мороженое. Через минуту к ним, как бы случайно, присоединились Зелла и Рита, и все вместе принялись за мороженое и пирожные. А так как официальная часть вечера закончилась и многие уже расходились, Диллард сказал: - Ну, давайте удирать. Можно пойти к вам, Зелла? - Конечно, конечно, - шепнула Зелла, и они направились в гардеробную. Клайд все еще немного сомневался, следует ли ему отправляться с этой компанией, и был молчалив. Он еще не знал, нравится ли ему Рита. Но как только они очутились на улице, вне поля зрения ханжей и сплетников, он оказался рядом с Ритой, а Зелла и Диллард пошли вперед. Клайд счел своим долгом взять ее под руку, но она высвободила руку и мягко и ласково сама взяла его под руку. И тотчас тесно прижалась плечом к его плечу и стала весело болтать о жизни в Ликурге. Что-то ласкающее, мягкое появилось в ее голосе. Клайду это нравилось. В теле Риты была какая-то томность, которая словно электризовала Клайда, притягивала помимо его воли. Ему хотелось погладить ее руку, и он чувствовал, что может это сделать, может даже обнять ее. И все это так скоро! Но ведь он - Грифитс, ликургский Грифитс, сообразил он, вот почему девушки на собрании интересовались им и были так любезны! Он все же тихонько сжал руку Риты, и она не протестовала. Дом семейства Шумэн оказался большим старомодным квадратным зданием с квадратным куполом; он стоял в глубине двора, окруженный деревьями. Компания расположилась в большой, красиво обставленной гостиной; Клайд еще никогда не видел в частном доме такой хорошей обстановки. Диллард сейчас же стал разбирать пластинки и быстро свернул два больших ковра, под которыми оказался паркетный пол, - видно было, что все это для него дело привычное. - Дом стоит очень удачно, вокруг деревья, и потом... эти иголки замечательные, они дают совсем тихий звук, - объяснил он Клайду; он все еще считал, что Клайд - человек очень хитрый и следит за каждым его шагом. - Поэтому с улицы не слышно, когда здесь играет граммофон. Правда, Зелла? И во втором этаже тоже ничего не слышно. Мы здесь играли и танцевали несколько раз до трех, до четырех утра, а наверху никто и не знал об этом. Правда, Зелла? - Да, это верно. Надо сказать, папа немножко туговат на ухо. И мама, когда заберется с книжкой в свою комнату, тоже ничего на свете не слышит. Но и вообще отсюда не слышно. - А что, разве тут у вас все так настроены против танцев? - спросил Клайд. - Ну, служащие на фабрике вовсе не против, - сказал Диллард. - Но набожные люди против этого. Вот, например, мои дядя и тетка. Да почти все, кто был сегодня на собрании, кроме Зеллы и Риты. - Он с одобрением поглядел на девушек. - Они не так глупы, чтобы волноваться из-за пустяков. Правда, Зелла? И девушка, не на шутку влюбленная в него, засмеялась и кивнула: - Ну конечно, я не вижу в этом ничего плохого. - И я тоже, - прибавила Рита. - И мои папа и мама. Только они не любят говорить об этом и не хотят, чтобы я уж слишком увлекалась танцами. Диллард поставил пластинку "Карие глаза", и сейчас же Клайд и Рита, Диллард и Зелла начали танцевать, и Клайд почувствовал, что между ним и Ритой возникает какая-то близость, невесть что предвещающая. Рита танцевала с увлечением, с жаром, ее гибкие движения, казалось, выдавали едва сдерживаемую пылкость. Танцуя, она улыбалась мечтательной улыбкой, говорившей о жажде романтических приключений. Она была прелестна. "Очаровательная девушка, - думал Клайд, - хотя и слишком податливая. В конце концов я танцую вовсе не лучше других, но, как видно, я ей нравлюсь, потому что она воображает, будто я важная персона". И, точно отвечая на его мысли, Рита сказала: - Ужасно приятно танцевать, правда? И вы очень хорошо танцуете, мистер Грифитс. - Ну нет, - возразил он, улыбаясь и глядя ей в глаза. - Это вы великолепно танцуете. Я хорошо танцую потому, что танцую с вами. Он почувствовал, что у нее полные, мягкие руки, а грудь очень пышна для такой молодой девушки. Опьяненная танцем, Рита одурманивала его, движения ее стали почти вызывающими. - Теперь поставим "Ладью любви", - объявил Диллард. - Вы потанцуйте с Зеллой, а я поверчусь немного с Ритой. Ладно, Рита? Он был так восхищен своим искусством танцора, испытывал от этого такое живейшее удовольствие, что даже не мог дождаться новой пластинки: нетерпеливо схватив Риту за руки, он начал выделывать замысловатые фигуры, которые были не под силу Клайду, и все признали Дилларда самым ловким танцором. Наконец он крикнул Клайду, чтобы тот поставил "Ладью любви". Однако, потанцевав раз с Зеллой, Клайд понял, что этот вечер был задуман для удовольствия двух пар, и они не должны мешать друг другу. Зелла танцевала хорошо, оживленно болтала, но Клайд все время чувствовал, что она занята одним только Диллардом и предпочитает быть с ним. После нескольких танцев Клайд и Рита уселись на диван поболтать и отдохнуть немного, а Диллард и Зелла ушли в кухню напиться. Однако Клайд заметил, что оставались они там гораздо дольше, чем нужно для того, чтобы выпить воды. А тем временем Рита, оставшись с Клайдом вдвоем, так и прильнула к нему. Выбрав минуту, когда разговор оборвался, она поднялась и потянула его за руку: ни с того ни с сего, даже без музыки, ей захотелось еще потанцевать с ним. Она будто бы хотела показать ему несколько па, которые перед тем выделывали они с Диллардом и которых Клайд не знал. Она стала рядом с Клайдом и тесно прижалась к нему, показывая эти па, которые требовали особенной близости; лицо Риты почти касалось его лица, и это было слишком для самообладания Клайда: он не выдержал и прижался щекою к ее щеке. Она в ответ улыбнулась и ободряюще посмотрела на него. Мгновенно вся его выдержка исчезла, и он поцеловал ее в губы, потом еще и еще. И вместо того, чтобы вырваться от него, как он ожидал, она преспокойно позволяла себя целовать. Чувствуя, как ее горячее тело прижимается к нему и губы отвечают на его поцелуй, Клайд вдруг понял, что позволил вовлечь себя в такие отношения, которые не очень-то легко будет изменить или порвать. И устоять будет трудно, раз Рита ему нравится, а он, очевидно, нравится ей. 9 Эта волнующая и сладостная минута заставила Клайда вновь задуматься над тем, как ему следует держаться. Девушка так откровенно ведет себя с ним и, очевидно, готова на еще большую близость. И все это так быстро, а ведь совсем недавно он пообещал и сам себе, и своей матери, что здесь все будет иначе... Никаких связей и отношений вроде тех, что довели его до беды в Канзас-Сити. А все-таки... все-таки... Его одолевало искушение: он чувствовал, что Рита ждет от него дальнейших шагов... и скоро. Но как и где? Не в этом же большом, незнакомом доме. Здесь есть и еще комнаты, кроме кухни, куда будто бы ушли Диллард и Зелла. Да, но даже если у них установятся такие отношения... Что потом? Придется поддерживать эту связь - или столкнуться со всякими осложнениями, если он ее оборвет. Он танцевал с Ритой и дерзко ласкал ее, а в то же время думал: "Не надо бы этого делать. Это ведь Ликург. Я здесь один из Грифитсов. Ясно, чего хотят от меня эти девушки... и даже их родители. Так ли уж я влюблен в эту Риту? Пожалуй, она слишком быстро и легко поддается. Может, это и не опасно для моего будущего, а все-таки неприятно... Уж очень быстро все получается". И он почувствовал нечто похожее на то, что пережил в Канзас-Сити в публичном доме: Рита и влекла его, и вместе с тем отталкивала. Теперь он уже довольно сдержанно целовал и ласкал ее; наконец явились Диллард и Зелла, и вся эта интимность стала невозможной. Где-то часы пробили два, и Рита забеспокоилась: ей нужно идти, дома будут недовольны, что она возвращается так поздно. Диллард не проявлял ни малейшего желания расставаться с Зеллой, и Клайду, естественно, пришлось провожать Риту домой. Это не доставило большого удовольствия ни ей, ни ему: оба испытывали смутное разочарование. Он не оправдал ее ожиданий, думал Клайд. У него явно не хватает смелости воспользоваться ее уступчивостью, - так объясняла себе его поведение Рита. Разговор по дороге был пересыпан намеками на то, что они могут встретиться опять, более удачно и даже когда они прощались у дверей Риты, жившей неподалеку, она держалась многообещающе. Но когда они расстались, Клайд продолжал твердить себе, что их отношения развиваются слишком уж быстро. Вряд ли следует поддерживать такое знакомство. Где же его благие решения, принятые перед приездом сюда? Как теперь поступить? И в то же время чувственное обаяние Риты заставляло его злиться На свою сдержанность и свои опасения. Но тут произошло событие, которое заставило Клайда решиться. Оно было связано с Грифитсами. Все они, за исключением Гилберта, не были ни враждебны, ни вполне равнодушны к Клайду; но при этом ни Сэмюэл Грифитс, ни остальные члены семейства не подумали, что им следует проявить хоть немного внимания к нему, помочь ему время от времени добрым советом, иначе он окажется в ненормальном положении, едва ли не в полном одиночестве. Сэмюэл Грифитс, который всегда был очень занят, весь первый месяц почти не вспоминал о Клайде. Он слышал, что Клайд устроен в приличном пансионе, в дальнейшем о нем позаботятся, а пока чего же еще надо? Таким образом, прошел месяц, и, к удовольствию Гилберта Грифитса, для Клайда ничего не было сделано; ему предоставляли пребывать в обществе своих товарищей по подвалу и размышлять о том, что с ним будет дальше. Отношение к нему окружающих, в том числе Дилларда и девушек, делало его положение совсем странным. Однако через месяц после приезда Клайда (и главным образом потому, что Гилберт, казалось, не желал о нем говорить) Грифитс-старший спросил однажды: - Ну, как там твой двоюродный брат? Что он поделывает? И Гилберт, несколько встревоженный тем, что может предвещать этот вопрос, ответил: - С ним все в порядке: я устроил его в декатировочную. Ведь это правильно? - Да, начать он мог и с декатировочной, это ничем не хуже любого другого места. А теперь какого ты о нем мнения? - Не очень высокого, - ответил Гилберт с тем уверенным и независимым видом, который всегда восхищал его отца. - Он может работать. Но, я полагаю, он не из тех, кто способен выдвинуться. У него нет никакого образования, ты же знаешь, и это сразу видно. Кроме того, похоже, что он не особенно настойчив и энергичен. Слишком мягок, по-моему. Я не говорю, что он никуда не годится, - может быть, он и не так уж плох. Тебе он нравится, а я могу ошибаться. А все-таки, мне кажется, когда он ехал сюда, он рассчитывал главным образом на то, что ты ему поможешь просто как родственнику. - Ты думаешь? Ну, если он рассчитывал на это, так он ошибся! - сказал Грифитс-отец и тут же прибавил с добродушной улыбкой: - А может быть, он не так непрактичен, как тебе кажется? И вообще он еще слишком недавно здесь, чтобы мы могли что-нибудь сказать. В Чикаго он произвел на меня другое впечатление. Кроме того, у нас ведь найдется не одно местечко, куда его можно посадить без особого риска, и он справится, даже если он не самый талантливый парень на свете. А если он хочет довольствоваться в жизни скромным местом, так это его дело. Я тут ни при чем. Во всяком случае, я пока не собираюсь отсылать его и не хочу ставить на сдельную работу. Это не годится. В конце концов ведь он наш родственник. Пусть еще поработает немного в декатировочной, а ты посмотри, на что он способен. - Слушаю, - ответил сын в надежде, что отец по рассеянности оставит Клайда там, где он был сейчас, - на самой низкой должности, какая только существовала на фабрике. Но Сэмюэл Грифитс, к большому разочарованию сына, прибавил: - Надо как-нибудь на днях пригласить его к обеду. Я уже думал об этом, но мне все некогда поговорить с мамой. Он ведь еще не был у нас? - Нет, сэр, насколько мне известно, - ответил Гилберт угрюмо. Ему это вовсе не нравилось, но он был слишком тактичен, чтобы сразу же запротестовать. - Мы ждали, пока ты сам об этом заговоришь. - Ну, и прекрасно, - продолжал Сэмюэл. - Узнай, где он живет, и пригласи его. Можно в будущее воскресенье, если мы свободны. И, заметив тень сомнения и недовольства в глазах сына, прибавил: - Послушай, Гил, ведь он все же мой племянник и твой двоюродный брат, и мы не можем совсем от него отмахнуться. Так не годится, ты сам понимаешь. Поговори сегодня же вечером с мамой, или я поговорю, и устроим это. Он закрыл ящик стола, в котором искал какие-то бумаги, встал, взял пальто и шляпу и вышел из конторы. В результате этой беседы Клайду было послано приглашение на следующее воскресенье к семейному ужину, в половине седьмого. Обыкновенно по воскресеньям в половине второго у Грифитсов бывал торжественный обед, на который приглашались местные или приезжие друзья и знакомые; в половине седьмого почти все гости уже разъезжались, обычно уезжали куда-нибудь и Белла и Гилберт, а для мистера и миссис Грифитс и для Майры подавался холодный ужин. Но на этот раз миссис Грифитс, Майра и Белла порешили, что все они будут дома; только Гилберт, вообще недовольный этой затеей, заявил, что он приглашен в другое место и может в этот час заехать домой всего на несколько минут. Таким образом, к большому удовольствию Гилберта, Клайд будет принят в тесном семейном кругу и не встретится ни с кем из обычных посетителей дома Грифитсов, которые могут заехать днем, - не придется представлять его знакомым, как-то объяснять его присутствие... К тому же это удобный случай присмотреться к Клайду и составить себе представление о нем, не беря при этом на себя никаких обязательств. А к этому времени отношения с Диллардом, Ритой и Зеллой превратились для Клайда в трудную задачу, и тут-то на него серьезно повлияло решение Грифитсов. После вечера у Зеллы Шумэн, несмотря на уклончивость Клайда, Диллард, Зелла и Рита решили, что он должен быть и будет покорен чарами Риты. Клайду не раз намекали, что им следует снова встретиться, и наконец Диллард прямо предложил ему тесной компанией (они с Клайдом и обе девушки) съездить куда-нибудь на субботу и на воскресенье - лучше всего в Утику или Олбани. Девушки, конечно, согласятся. Если у Клайда есть какие-либо сомнения или опасения, Диллард сам через Зеллу сговорится с Ритой. - Вы же сами знаете, что вы ей понравились, - прибавил Диллард. - Она считает, что вы просто прелесть, мне Зелла говорила. Дамский угодник, а? И Диллард весело и развязно подтолкнул Клайда локтем. Прежде Клайда не покоробила бы эта фамильярность, но теперь она ему не понравилась: он уже считал себя причастным к новому, более высокому кругу и помнил, кем его считают в Ликурге. Да, можно сказать, усердствуют люди, когда им кажется, что ты стоишь немного выше их! Предложение Дилларда, конечно, очень заманчиво, но, с другой стороны, не грозит ли оно ему бесконечными неприятностями? Прежде всего у него нет денег. Он все еще получает пятнадцать долларов в неделю, и дорогие поездки ему не по карману. Железнодорожные билеты, еда, счет в гостинице, может быть, поездка вдвоем на автомобиле... И, кроме того, обязательная близость с Ритой, которую он едва знает. Пожалуй, Рита захочет, чтобы эта интимность продолжалась потом и здесь, в Ликурге... чтобы он приходил к ней домой... бывал с ней всюду... ну и ну! А если Грифитсы узнают, - если, скажем, его двоюродный брат Гилберт услышит об этом... или увидит их! Ведь вот Зелла говорила, что часто встречает Гилберта на улице; легко может случиться, что они как-нибудь всей компанией натолкнутся на Гилберта, и он решит, что Клайд дружит с этим ничтожеством Диллардом, с этим приказчиком! Как бы из-за этого не оборвалась его карьера в Ликурге! Кто знает, к чему это приведет... И Клайд закашлялся и стал извиняться. Сейчас он очень занят. И вообще надо подумать... Родственники, знаете ли... Кроме того, и в ближайшее и в следующее воскресенье у него на фабрике много срочной работы; он должен быть в городе. А дальше видно будет. Но минутами вспоминалась ему очаровательная Рита, и тогда, с обычной своей непоследовательностью, он обдумывал план, прямо противоречащий его прежнему решению: может быть, в ближайшие две-три недели как-нибудь сократить свои расходы и все-таки поехать? Он уже кое-что отложил на покупку фрака и складного цилиндра. Может быть, израсходовать часть денег... хотя он и понимал, что весь этот план никуда не годится. Ах, эта белокурая, пухленькая, пылкая Рита! И вот в эту пору пришло приглашение от Грифитсов. Как-то вечером Клайд вернулся с работы очень усталый, и в сотый раз обдумывая соблазнительное предложение Дилларда, нашел у себя на столе письмо на очень плотной красивой бумаге, принесенное в его отсутствие слугой Грифитсов. Клайд заметил выпуклые инициалы "Э.Г." в углу конверта; он тотчас вскрыл письмо и с волнением прочитал: "Дорогой племянник! Мы хотели видеть вас раньше, но с тех пор как вы приехали, муж почти все время был в разъездах, и мы решили подождать, пока он будет немного свободнее. Теперь он не так занят, и мы будем очень рады, если вы придете поужинать с нами в ближайшее воскресенье в шесть часов. Мы ужинаем запросто, в семейном кругу, так что, если что-либо помешает вам, не затрудняйте себя предупреждением ни письменно, ни по телефону. Фрак не обязателен. Итак, приходите, если можете. Мы будем рады вас видеть. С искренним приветом ваша тетя Элизабет Грифитс". Клайд читал, и им снова овладели самые романтические мечты и надежды. Все это время, исполняя ненавистную работу в декатировочной, он все больше тяготился мыслью, что попытка его была напрасной: важные родственники, как видно, решили не поддерживать с ним никаких отношений. И вот перед ним изумительное письмо со словами: "будем рады вас видеть". Значит, они, наверно, думают о нем не так уж плохо. Сэмюэл Грифитс все это время был в отъезде. Вот в чем дело. А теперь Клайд увидит свою тетку и двоюродных сестер, побывает в этом великолепном доме. Замечательно! Может быть, теперь они займутся его судьбой, кто знает? И как удачно, что о нем вспомнили как раз теперь, когда он готов был потерять всякую надежду. Его слабость к Рите, не говоря уже об интересе к Зелле и Дилларду, мгновенно испарилась. Как! Поддерживать знакомство с людьми, стоящими настолько ниже его, Грифитса, на общественной лестнице, да еще рисковать тем самым испортить отношения с важными родственниками? Никогда! Это было бы огромной ошибкой. Письмо пришло как раз вовремя, чтобы его предостеречь. Счастье, величайшее счастье, что у него хватило здравого смысла не согласиться на эту поездку. Теперь он должен постепенно, без особого шума, прекратить близость с Диллардом, - если понадобится, он даже переедет от миссис Каппи... скажет, что дядя сделал ему замечание... словом, все что угодно, но он больше не будет иметь дело с этой компанией. Это не годится. Он не может рисковать своим будущим и надеждами, которые связаны с приглашением тетки. И вместо того чтобы мечтать о Рите и Утике, он теперь стал представлять себе частную жизнь Грифитсов: прекрасные места, куда они, должно быть, ездят, интересных людей, которые их окружают. Тут же он подумал, что для этого визита ему необходимо купить фрак или по крайней мере смокинг и брюки. И потому на следующее утро он попросил Кемерера отпустить его в одиннадцать часов и до часу успел купить на скопленные деньги смокинг, брюки, лакированные ботинки и белое шелковое кашне. После этого он успокоился: в таком наряде он, конечно, произведет хорошее впечатление. И все время, вплоть до воскресного вечера, он уже не думал ни о Рите, ни о Дилларде и Зелле, а только о предстоящем визите. Это действительно событие - попасть в такие высокие сферы! Единственная помеха всему - этот Гилберт Грифитс, который при встрече всегда смотрит на Клайда такими суровыми, холодными глазами. Он, возможно, будет дома и, наверно, примет надменный вид, чтобы заставить Клайда почувствовать себя ничтожеством (Клайд порою признавался себе, что Гилберту это удается). Несомненно, если Клайд попробует держаться с достоинством в доме Грифитсов, Гилберт потом постарается как-нибудь отплатить ему на фабрике. Он может, например, сообщать своему отцу о Клайде только плохое. Ясное дело, если человека держат в этом гнусном подвале и не дают никакой возможности проявить себя, - как надеяться на успех, на карьеру? И всегда ему так не везет: надо же было, приехав сюда, наткнуться на этого Гилберта, который так на него похож и неизвестно почему терпеть его не может. Однако, несмотря на все свои сомнения, Клайд решил возможно лучше использовать счастливый случай и в воскресенье, в шесть часов, направился к дому Грифитсов; ему предстояло трудное испытание, и нервы его были натянуты. Он подошел к большим железным воротам, приподнял тяжелую щеколду и зашагал по широкой, выложенной кирпичом дорожке к главному входу, ощущая внутреннюю дрожь, словно на пороге какого-то опасного приключения. Он шел, и ему казалось, что на него уже устремлены испытующие, критические взгляды. Может быть, мистер Сэмюэл, или мистер Гилберт, или какая-нибудь из его сестер глядят на него из-за этих тяжелых занавесей. Из окон нижнего этажа лился мягкий, приветливый свет. Впрочем, тревога Клайда была непродолжительна. Слуга открыл дверь, взял у него пальто и пригласил пройти в большую гостиную, которая произвела на Клайда сильное впечатление. Она показалась ему, даже после отеля "Грин-Дэвидсон" и клуба в Чикаго, необыкновенно красивой: такая прекрасная мебель, стенные часы, огромный стол, пышные ковры и драпировки. Огонь пылал в большом камине, перед которым полукругом расставлены были стулья и кресла; в разных концах комнаты горели лампы. В гостиной в эту минуту никого не было, но пока Клайд беспокойно оглядывался по сторонам, в глубине комнаты, где находилась большая лестница, ведущая наверх, зашуршало шелковое платье, и Клайд обернулся: к нему приближалась миссис Грифитс. Это была кроткая, худая, поблекшая женщина, двигалась она быстро, разговаривала любезно, хотя, по своему обыкновению, немного сдержанно, и через несколько минут Клайд уже чувствовал себя в ее присутствии легко и спокойно. - Мой племянник, не так ли? - улыбнулась она. - Да, - ответил Клайд просто и, благодаря волнению, с необычным для него достоинством. - Я - Клайд Грифитс. - Очень рада видеть вас у себя, - начала миссис Грифитс с известным светским апломбом, который она приобрела наконец за годы, проведенные в местном высшем обществе. - И мои дети, конечно, тоже будут рады. Беллы и Гилберта как раз нет дома, но, я думаю, они скоро вернутся. Муж отдыхает, но я уже слышала шаги в его комнате, значит, он сейчас будет здесь. Не присядете ли? - Она указала на большой диван. - По воскресеньям мы почти всегда ужинаем дома, и я думала, что будет очень приятно, если мы с вами встретимся в тесном семейном кругу. Как вам нравится Ликург? Она опустилась на диван перед камином, и Клайд довольно неловко уселся на почтительном расстоянии от нее. - Город мне очень понравился, - ответил он с улыбкой, стараясь попасть ей в тон. - Конечно, я видел еще слишком мало, но то, что я видел, мне понравилось. И я нигде никогда не видел такой красивой улицы, как ваша, - прибавил он восторженно. - Такие большие дома, такие прекрасные сады! - Да, мы все очень гордимся нашей улицей, - улыбаясь, ответила миссис Грифитс; она всегда с величайшим удовольствием думала о том, как красив и роскошен ее дом на Уикиги-авеню. Они с мужем так долго добивались всего этого! - Наша улица, кажется, всем нравится. Она была проложена давно, еще когда Ликург был просто деревней. Но обстроилась она и стала такой красивой только за последние пятнадцать лет... А теперь вы должны рассказать мне о своих родителях. Вы знаете, мне никогда не приходилось с ними встречаться, хотя, конечно, муж часто говорил о них, то есть о своем брате, - поправилась она. - Мне кажется, он не встречался с вашей матушкой. Как поживает ваш отец? - Спасибо, он здоров, и мама тоже, - просто ответил Клайд. - Они живут теперь в Денвере. Раньше мы жили в Канзас-Сити, но года три назад они оттуда переехали. На днях я получил письмо от мамы. Она пишет, что у них все благополучно. - Так вы с ней переписываетесь? Это очень хорошо. Миссис Грифитс улыбнулась Клайду; он все больше интересовал ее: ей понравилась его наружность. Он так изящен, так хорошо держится и, главное, так похож на ее собственного сына... вначале она даже испугалась немного, а потом заинтересовалась. Пожалуй, Клайд был несколько выше, лучше сложен и поэтому казался красивее Гилберта, но она никогда бы этого не признала. Да, Гилберт порою нетерпим и высокомерен даже с матерью, и в его обращении больше привычного притворства, чем подлинной нежности, - зато он энергичный, способный юноша, он умеет отстаивать себя и свои мнения. Клайд мягче, неопределеннее, неувереннее. Ее сын, должно быть, унаследовал свою энергию от отца и родственников по ее линии, а Клайд, вероятно, получил некоторую слабость характера в наследство от этих незначительных людей - своих родителей. Решив, таким образом, этот вопрос в пользу сына, миссис Грифитс собиралась расспросить Клайда о его сестрах и братьях, но тут вошел Сэмюэл Грифитс. Окинув Клайда, который встал при его появлении, проницательным взглядом и найдя, что он вполне приличен, по крайней мере внешне, Грифитс-старший сказал: - А, вот и вы! Надеюсь, вас и без меня устроили здесь как следует? - Да, сэр, - ответил Клайд почтительно, с легким поклоном. Он чувствовал, что находится в присутствии одного из великих мира сего. - Ну, вот и прекрасно. Садитесь, садитесь! Очень рад, что все в порядке. Я слышал, вы теперь в декатировочной? Не очень приятное место, но начинать хорошо именно оттуда, снизу! Иной раз и лучшие люди так начинают. - Он улыбнулся и прибавил: - Меня не было в городе, когда вы приехали, а то бы я с вами повидался. - Да, сэр, - ответил Клайд; он не решался сесть до тех пор, пока мистер Грифитс не погрузился в широкое кресло около дивана. В смокинге и крахмальной сорочке с черным галстуком - костюме, так не похожем на форму чикагского клуба, - Клайд еще больше понравился Сэмюэлу, чем при первой встрече, и совсем не показался незначительным и ничтожным, каким изображал его Гилберт. Однако Сэмюэл Грифитс почувствовал, что Клайд недостаточно напорист, ему не хватает деловых качеств, которые необходимы молодому человеку; хотелось бы видеть племянника более сильным и энергичным. Это было бы более по-грифитсовски и, вероятно, больше пришлось бы по душе Гилберту. - Нравится вам ваша работа? - снисходительно спросил Грифитс-старший. - Да, сэр, то есть, вернее сказать, не особенно, - откровенно ответил Клайд. - Но это не важно. Для начала, по-моему, всякая работа хороша. Он думал в эту минуту, что хорошо бы произвести на дядю впечатление человека, способного на нечто лучшее, и, так как Гилберта здесь не было, нашел в себе смелость ответить откровенно. - Вот это правильная мысль, - сказал Сэмюэл Грифитс, очень довольный. - Я знаю, это не очень приятная часть нашего производственного процесса, но для начала необходимо с ней познакомиться. И, конечно, в наши дни ни в одном деле нельзя выдвинуться сразу, на это нужно время. Тут Клайд мысленно спросил себя, надолго ли еще его оставят в мрачном подвале под лестницей. Пока он раздумывал об этом, вошла Майра; она с любопытством взглянула на него и очень обрадовалась, что он совсем не такой незначительный, каким его изображал Гилберт. Она уловила во взгляде Клайда какое-то беспокойство, выражение не то мольбы, не то тревожного испуга, и это ее тронуло; может быть, она почувствовала в нем что-то близкое, свое: она ведь и сама пользовалась не слишком большим успехом в обществе. - Это твой двоюродный брат Клайд Грифитс, Майра, - сказал небрежно Сэмюэл, когда Клайд встал. - Тот самый молодой человек, о котором я тебе говорил. Моя дочь Майра, - прибавил он, обращаясь к Клайду. Клайд поклонился и, пожимая холодную, несколько вялую руку Майры, почувствовал, что она отвечает ему более искренним, дружеским пожатием, чем все остальные. - Надеюсь, вы не жалеете, что приехали сюда, - приветливо начала она. - Мы все любим наш Ликург, но после Чикаго, я думаю, он показался вам довольно жалким. - Она улыбнулась. Клайд, который в присутствии своих именитых родственников держался несколько официально и натянуто, ответил ей церемонным "благодарю вас" и уже готов был сесть, но в это время открылась дверь, и вошел Гилберт Грифитс. (Перед этим на улице был слышен шум мотора, замолкший как раз у главного входа.) - Одну минуту. Додж! - крикнул он кому-то в дверь. - Я сейчас! - Затем, повернувшись к своим, прибавил: - Простите, я сейчас вернусь. - И быстро направился к лестнице, ведущей наверх. Через минуту он вернулся и, по обыкновению, бросил на Клайда ледяной, пренебрежительный взгляд, от которого Клайду и на фабрике всегда становилось не по себе. На Гилберте было светлое в яркую полоску пальто для автомобильной езды, перехваченное поясом, черное кожаное кепи и большие кожаные перчатки с крагами, которые делали его похожим на военного. Он сухо кивнул Клайду, сказал: "Здравствуйте", - потом подошел к отцу и покровительственно положил руку ему на плечо: - Привет, папа. Добрый вечер, мама! Очень жаль, но я не могу посидеть с вами. Мы с Доджем и Юстисом только что приехали из Амстердама за Констанцией и Жакелиной и сейчас едем к Бриджменам. Но я вернусь к утру. Во всяком случае, буду завтра в конторе. Надеюсь, у вас все в порядке, мистер Грифитс? - прибавил он, обращаясь к отцу. - Да, мне не на что жаловаться, - сказал отец. - А ты, кажется, намерен веселиться всю ночь? - Совсем нет, - ответил Гилберт, не обращая никакого внимания на Клайда. - Я просто хотел сказать, что если не смогу вернуться к двум, то переночую где-нибудь, вот и все. Он снова ласково похлопал отца по плечу. - Пожалуйста, не езди так быстро, как всегда, - попросила миссис Грифитс. - Это вовсе не безопасно. - Пятнадцать миль в час, мама, пятнадцать миль в час, я знаю правила! - Гилберт надменно улыбнулся. Клайд не мог не заметить, каким снисходительным и авторитетным тоном Гилберт разговаривает с родителями. Ясно, что и здесь, как на фабрике, он важная персона, с которой все считаются. По-видимому, он ни к кому, кроме отца, не питает особого уважения. "До чего высокомерен", - подумал Клайд. Должно быть, это великолепно - быть сыном богатого человека и без труда, без всякого усилия занять вот такое положение, держаться так гордо, пользоваться такой властью и таким авторитетом. Да, конечно, этот молодой человек смотрит на Клайда свысока и говорит с ним пренебрежительно. Но подумать только: такой молодой и обладает такой властью! 10 В эту минуту горничная доложила, что ужин подан и Гилберт тотчас простился. Все встали; миссис Грифитс спросила у горничной: - Белла не звонила? - Нет еще, сударыня, - ответила та. - Тогда скажите миссис Трюсдейл, чтобы она позвонила к Финчли и вызвала Беллу. Пусть она сейчас же едет домой. Горничная вышла, а все общество проследовало в столовую, находившуюся в том же этаже, рядом с гостиной. Клайд увидел еще одну великолепно обставленную комнату, всю в светло-коричневых тонах; посредине стоял длинный стол орехового дерева, очевидно, предназначавшийся для особо торжественных случаев, вокруг него - стулья с высокими спинками. Стол освещали канделябры, расставленные на нем на равном друг от друга расстоянии. В глубине комнаты, в просторной полукруглой нише с окнами в сад, был накрыт для ужина другой, небольшой стол на шесть персон. (Клайд почему-то представлял себе это совсем иначе.) За столом Клайду пришлось отвечать на множество вопросов, главным образом о его семье, о том, как его родные жили прежде и как живут теперь. Сколько лет его отцу? А матери? Где они жили до переезда в Денвер? Сколько у него братьев и сестер? Сколько лет его старшей сестре Эсте? Чем она занимается? А остальные дети? Доволен ли отец своим делом - ведь он теперь содержит отель? А чем именно он занимался раньше, в Канзас-Сити? Сколько времени они там жили? Клайд не на шутку смутился и растерялся под градом этих вопросов, которые с важным видом задавали ему Сэмюэл Грифитс и его жена. По сбивчивым ответам Клайда оба они поняли, что вопросы эти - особенно о жизни семьи в Канзас-Сити - ставят его в затруднительное положение. Они, разумеется, приписали это чрезвычайной бедности своих родственников. Когда Сэмюэл Грифитс спросил: "Кажется, вы начали работать в отеле еще в Канзас-Сити, когда окончили школу?" - Клайд густо покраснел, вспомнив об истории с украденным автомобилем и о том, как мало, в сущности, пришлось ему ходить в школу. Больше всего ему не хотелось, чтобы здесь узнали что-нибудь о его жизни в качестве рассыльного в Канзас-Сити и особенно чтобы его имя связали с отелем "Грин-Дэвидсон". К счастью, в это время дверь отворилась, и вошла Белла в сопровождении двух девушек, которые, как сразу понял Клайд, также принадлежали к избранному обществу. Какой контраст между ними и Ритой и Зеллой, о которых он еще совсем недавно думал с таким волнением! Он узнал Беллу по ее фамильярному обращению с Грифитсами. Одна из ее спутниц была Сондра Финчли, о которой так часто говорили Белла и ее мать. Клайд никогда еще не видал такой изящной, красивой и гордой девушки, - она была совсем особенная, никто не мог сравниться с нею! Английский костюм плотно облегал ее гибкую фигуру, и с ним прекрасно гармонировала маленькая темная кожаная шапочка, кокетливо надвинутая на глаза. Через руку у нее перекинуто было элегантное пальто в черную и серую клетку, модного, почти мужского покроя, и она вела за собой на кожаном ремешке французского бульдога. Клайду показалось, что он в жизни своей не встречал такой очаровательной девушки. Она сразу произвела на него необычайное, потрясающее впечатление, точно его пронизал электрический ток, и он с жгучей болью ощутил, что значит жаждать недостижимого, мечтать о любви и мучительно чувствовать, что ему не суждено добиться от этой девушки хотя бы ласкового взгляда. Это и терзало и пьянило его. Ему до боли хотелось то закрыть глаза и больше не видеть ее, то смотреть на нее без конца, не отводя глаз, - так она его пленила. А Сондра сначала ничем не показала, что заметила его; она была занята только своей собакой: - Ну же, Биссел, веди себя как следуем, а то я выведу тебя отсюда и привяжу у лестницы. О, боюсь, мне придется сейчас же уйти, если он не будет вести себя прилично! (Биссел увидел кошку и старался до нее добраться.) Вторая девушка далеко не так сильно поразила Клайда, хотя она была по-своему не менее изящна, чем Сондра, и многим, наверно, показалась бы столь же прелестной. У нее были белокурые, почти льняные волосы, миндалевидные серо-зеленые глаза, маленькая, грациозная фигурка и вкрадчивые, кошачьи манеры. Едва войдя, она скользнула через комнату к столу, склонилась над миссис Грифитс и замурлыкала: - Как вы себя чувствуете, миссис Грифитс? Я так рада вас видеть! Как давно я у вас не была! Знаете, я уезжала с мамой. Сегодня они с Грэнтом поехали в Олбани, а я как раз встретила Беллу и Сондру у Лэмбертов. А вы, я вижу, сегодня ужинаете в семейном кругу?.. Как поживаете, Майра? - спросила она и, протянув руку из-за плеча миссис Грифитс, слегка, просто по долгу вежливости, дотронулась до руки Майры. Тем временем Белла, которая показалась бы Клайду самой очаровательной из этих девушек, не будь Сондры, воскликнула: - Ах, я опоздала! Мамочка, папочка, прошу прощения! Ну, пожалуйста, простите меня на этот раз! Потом, как будто только сейчас заметив Клайда, хотя он поднялся, когда девушки вошли в комнату, и все еще стоял, она, как и ее подруги, замолчала с притворно скромным видом. А Клайд, всегда чрезмерно чувствительный к подобным оттенкам в обращении и к разнице в материальном положении, ждал, пока его представят, и с мучительной остротой сознавал свое ничтожество. Юность и красота, стоящие столь высоко на общественной лестнице, казались ему высшим торжеством женщины. Его слабость к Гортензии Бригс (не говоря уже о Рите, далеко не такой привлекательной, как любая из этих трех девушек) показала, что он не в силах устоять перед женским изяществом, даже если у его победительниц нет иных достоинств. - Белла, - сказал внушительно Сэмюэл Грифитс, видя, что Клайд все еще стоит, - это твой двоюродный брат Клайд. - Вот как, - сказала Белла; она сразу заметила, до чего Клайд похож на Гилберта. - Здравствуйте! Мама мне говорила, что вы на днях приедете. - Она протянула ему два пальца, потом обернулась к своим спутницам и представила: - Мои подруги - мисс Финчли и мисс Крэнстон. Обе девушки сухо и чопорно кивнули, внимательно и довольно бесцеремонно разглядывая Клайда. - Как похож на Гила! - шепнула Сондра подошедшей к ней Бертине. И Бертина ответила: - Я никогда не видела подобного сходства. Но только он гораздо красивее, правда? Сондра кивнула. Она в первое же мгновенье с удовольствием заметила, что Клайд красивее брата Беллы (она не любила Гилберта) и что он явно восхищен ею. Она приняла это как должное, - ведь она всегда покоряла молодых людей с первого взгляда. Но, увидев, что глаза Клайда неотступно и беспомощно следят за ней, она решила, что пока не стоит обращать на него внимания. Уж слишком легкая победа. Миссис Грифитс, не ожидавшая этого визита, немного сердилась на Беллу: привела с собой подруг, когда здесь Клайд, и теперь придется упомянуть о том, что он не принадлежит к хорошему обществу. - Может быть, вы обе положите пальто и присядете? - предложила она. - Я скажу, чтобы поставили еще два прибора. Белла, садись рядом с отцом. - Нет, нет, нам пора домой! Мы не можем оставаться ни минуты, - в один голос заявили Сондра и Бертина. Однако теперь, когда они увидели Клайда и убедились, что он хорош собой, им непременно хотелось узнать, будет ли он блистать в обществе. Гилберт Грифитс не пользовался особым успехом, и они обе не любили его, хотя очень дружили с его сестрой: для самовлюбленных красавиц он был слишком самоуверен и упрям, держался порой чересчур высокомерно. А Клайд, насколько можно судить по внешности, гораздо мягче и податливее. Остается только узнать, какое положение он занимает и что думают о нем Грифитсы: если в этом доме он принят как равный, то почему бы и местному обществу не принять его? А главное, интересно знать, богат ли он... На это они почти немедленно получили ответ, так как миссис Грифитс решительно и с умыслом сказала Бертине: - Мистер Грифитс - наш племянник, он приехал с Запада; он пробует работать на фабрике моего мужа. Этот молодой человек вынужден сам пробивать себе дорогу, и муж мой так добр, что дал ему возможность испытать свои силы. Клайд вспыхнул: ему ясно указывали, что по сравнению с Грифитсами и с этими девушками он ничто. Он заметил, как на лице Бертины Крэнстон любопытство мгновенно сменилось полнейшим равнодушием; ее интересовали только молодые люди со средствами. Но Сондра Финчли, хоть и стояла в своем кругу ступенькой выше (она была гораздо красивей Бертины, а ее родители - еще богаче Крэнстонов), не отличалась такой практичностью, как подруга. Она снова взглянула на Клайда, и на лице ее ясно отразилось, что она огорчена услышанным. Такой красивый и симпатичный юноша! В это время Сэмюэл Грифитс, который был особенно расположен к Сондре (Бертину он не любил, как не любила ее и миссис Грифитс, считавшая ее слишком хитрой и неискренней), позвал: - Идите-ка сюда, Сондра! Привяжите собаку к креслу. Пальто бросьте на тот стул и садитесь вот здесь. - Он указал ей место рядом с собой. - Никак не могу, дядя Сэмюэл, - немного рисуясь, воскликнула Сондра таким фамильярно-ласковым тоном, словно ее с Сэмюэлом Грифитсом связывала самая нежная дружба. - Уже поздно, да и с Бисселом никак не сладишь. Правда же, нам с Бертиной пора домой. - Знаешь, папа, - вдруг вмешалась Белла, - лошадь Бертины наступила вчера на гвоздь и теперь хромает. И ни Грэнта, ни мистера Крэнстона нет дома. Бертина хотела с тобой посоветоваться. - Которая нога? - спросил заинтересованный Грифитс. (Во время этого разговора Клайд продолжал украдкой рассматривать Сондру. "Какая очаровательная, - думал он. - Носик такой маленький и чуть вздернутый, а верхняя губа так лукаво изогнута".) - Левая передняя, - пояснила Бертина Грифитсу. - Вчера я ездила по Ист-Кингстонской дороге. Джерри потерял подкову и, наверно, занозил ногу, но Джон не может найти занозу. - А вы долго ехали после этого? - Весь обратный путь. Миль восемь, я думаю. - Ну, скажите Джону, пусть смажет ногу какой-нибудь смягчающей мазью и забинтует. И надо позвать ветеринара. Ничего страшного. Я уверен, что лошадь скоро поправится. А Клайд, на время предоставленный самому себе, все думал о том, какой приятной, легкой жизнью живут люди этого круга. Как видно, ни у кого из них нет никаких забот. Они только и говорят, что о своих домах и лошадях, о встречах с друзьями, прогулках и развлечениях. Его двоюродный брат Гилберт только что укатил куда-то с приятелями на автомобиле. Белла и ее подруги легкомысленно и весело живут в великолепных домах на красивой улице, а он, Клайд, заперт в комнатушке на третьем этаже в пансионе миссис Каппи, и ему некуда пойти, и он получает всего пятнадцать долларов в неделю - и на это должен существовать! И завтра утром он снова будет работать в подвале, а эти девушки в