осуждены на гибель. Она забудет все свои муки. Если там ее ждут покой и тишина, больше ей ничего не надо. Месяцы шли, близилась весна, и так как Юджин догадывался о настроениях Анджелы по тем патетическим фразам, которые часто повторялись в ее письмах, он постепенно пришел к решению, что должен поехать к ней. Письмо Мариетты не выходило у него из головы. В нем родилось предчувствие неминуемой катастрофы. Он не мог хладнокровно сесть и написать ей, что они никогда больше не увидятся. Слишком свежи были в его памяти впечатления от поездки в Блэквуд - благоухание лета и свежая красота того мира, в котором она жила. В апреле он написал, что приедет в июне, и Анджела была вне себя от радости. Решению Юджина способствовало и то обстоятельство, что Кристина Чэннинг не предполагала в этом году вернуться из Европы. Она несколько раз писала ему в течение зимы, но в чрезвычайно сдержанном тоне. Посторонний человек, прочитав ее письмо, никогда бы не подумал, что между нею и Юджином что-то было. Его письма звучали, конечно, более пылко, но Кристина предпочитала игнорировать его страстные намеки и постепенно внушила Юджину, что ему нечего ждать от нее в будущем. Они останутся добрыми друзьями, но вряд ли будут когда-либо любовниками и, во всяком случае, никогда не будут мужем и женой. Его бесила мысль, что она с таким спокойствием относится к вещам, казавшимся ему чрезвычайно важными. Гордость его была уязвлена тем, что она так равнодушно вычеркнула его из своей жизни. В конце концов он обозлился, и верность Анджелы начала представляться ему в новом свете. Вот девушка, которая не стала бы с ним так обращаться. Она по-настоящему любит его. Это верная, преданная душа. Теперь поездка в Блэквуд стала казаться ему более привлекательной, а к началу июня он уже горел желанием увидеть Анджелу. ГЛАВА XXVI Наступили прекрасные июньские дни, и Юджин во второй раз отправился в Блэквуд. Странное чувство овладело им - он и хотел увидеть Анджелу, и вместе с тем мучился сознанием, что, возможно, совершает ошибку. Мысль о какой-то роковой неизбежности томила его. Или так уж ему суждено жениться на Анджеле? Но это глупо - ведь решение зависит только от него. Он сам решил ехать за нею, - а впрочем, может быть, и нет?.. Юджин готов был допустить, что следует голосу страсти, но, говоря по правде, он и не видел в любви ничего, кроме страсти. Разве не влечение толкает мужчину и женщину в объятия друг друга? Правда, бывает еще и обаяние личности, но основой все-таки остается страсть. Если физическое тяготение достаточно сильно, то разве не довольно этого для союза двух людей? И что, собственно, еще требуется? Это была логика пылкой и неопытной молодости, но на время она устраивала Юджина и успокаивала его. В Анджеле не было того, что влекло его к Мириэм Финч и к Норме Уитмор, не было у нее также чудесного таланта Кристины Чэннинг. И все же он ехал в Блэквуд. За истекшую зиму его интерес к Норме Уитмор усилился. Юджина восхищала широта ее взглядов и утонченность ума. Он мало встречал людей с таким независимым вкусом, который делал бы для них доступным все новое и оригинальное в искусстве. Ее влекло к выразительному реализму в литературе и тому свежему, непосредственному искусству, представителем которого он считал себя. Необычайная чуткость и восприимчивость, которая позволяла ей по достоинству ценить то новое и свежее, что он пытался сделать, служила для него огромным поощрением, не говоря уже о популярности, которую она создавала ему и его исканиям среди своих друзей. Не ограничиваясь этим, Норма пыталась заинтересовать работами Юджина двух знакомых владельцев художественных салонов. Как-то, встретившись с ними, она выразила удивление, что они до сих пор проходят мимо такого крупного и значительного явления, как молодой Витла. - Поймите же, - говорила она Эбергарту Зангу, владельцу крупнейшего художественного салона на Пятой авеню, который давал ей картины для репродукций, - поймите же, это нечто совершенно новое. - Витла, Витла? - отозвался тот со свойственной ему немецкой сдержанностью, потирая подбородок. - Что-то я не встречал его картин. - Конечно, не встречали, - так же настойчиво продолжала Норма. - Я вам и говорю, что это новое явление. Он только недавно приехал. Просмотрите номера журнала "Труф" за последний месяц и в одном из них - не помню, в каком именно, - разыщите этюд "Грили-сквер". Тогда вы поймете, что я хочу сказать. - Витла, Витла? - повторил Занг, стараясь запомнить имя. - Пришлите его ко мне. Я не прочь посмотреть что-нибудь из его вещей. - Пришлю, - обрадованно ответила Норма. Ей очень хотелось направить к нему Юджина, но тот не склонен был выставлять свои вещи, пока их не наберется побольше. Он считал, что может рискнуть вынести на суд публики только значительное количество работ. Между тем его серия нью-йоркских видов еще не была закончена. К тому же он надеялся выставить свои картины в еще более крупном художественном салоне. Отношения между Юджином и Нормой приняли к тому времени такой характер, что их можно было бы назвать отношениями между братом и сестрой, вернее, между двумя приятелями. Бывая у нее, он иногда обнимал ее за талию, без всякого стеснения брал ее руки в свои и ласково похлопывал ее по плечу. С его стороны это было не более, как изъявление дружеской привязанности, в ней же легко могли вспыхнуть чувства совершенно другого порядка, если бы его добродушное, чисто братское поведение не расхолаживало ее. Он никогда не рассказывал ей о других своих приятельницах. И сейчас, направляясь на Запад, Юджин спрашивал себя, как отнесутся к его браку Норма и Мириэм Финч, если предположить, что он действительно женится на Анджеле. Что касается Кристины Чэннинг, то он не хотел, вернее, боялся слишком много о ней думать. От романа с нею у него осталось какое-то ощущение утраченной красоты, чувство, причинявшее боль. Чикаго в июне показался ему малоприятным и по царившей в городе сутолоке и по воспоминаниям, которые невольно нахлынули на него здесь. Институт искусств, здание газеты, где он когда-то работал, улица и дом, где жила Руби. Он задумался о ней, как и в прошлый раз, едва поезд стал приближаться к городу. У него было сильное желание разыскать Руби и повидаться с нею. Он побывал в редакции "Глоб", но Мэтьюза там уже не было. Благодушный веселый Джерри незадолго до этого уехал в Филадельфию по приглашению журнала "Норс-Америкен"; остался один Хау, такой же мелочный и ничтожный, как раньше. Голдфарба, конечно, тоже не было, и Юджин почувствовал себя в этом городе совсем чужим. Он был рад, когда пришло время сесть в поезд, отправлявшийся в Блэквуд, и покинул Чикаго с щемящим сердцем, скорбя о бесследно канувших годах своей юности и размышляя о бессмысленности, загадочности и тщете жизни. "Как грустно, что мы стареем, - думал он. - Все то, что было для меня самой сутью жизни, теперь живет только в моем воспоминании". Дни, предшествовавшие приезду Юджина в Блэквуд, были полны для Анджелы самых бурных переживаний. Теперь ей предстояло узнать, любит ли он ее, как любил когда-то. Она вновь изведает радость его близости, его обаяния и убедится, удастся ли ей удержать его подле себя. Мариетта, узнав, что он приезжает, очень возгордилась ролью, которую сыграло в этом ее письмо, но ее беспокоило, что сестра не сумеет должным образом воспользоваться возможностями, которые открывает ей этот приезд. Ей хотелось, чтоб Анджела выглядела как можно лучше, и она давала ей советы, что надеть, в какие игры играть (со времени последнего приезда Юджина в число развлечений семьи вошли теннис и крокет) и какие совершать с ним прогулки. Она боялась, что у Анджелы не хватит хитрости, чтобы с должным искусством пустить в ход все свои чары: Юджину не миновать ее сетей, пусть только она оденется как следует и покажет себя в наиболее выгодном свете. Сама же Мариетта решила пореже попадаться Юджину на глаза, да и вообще по мере сил стушевываться перед сестрой. Дело в том, что она превратилась в настоящую красавицу и помимо своей воли разбивала сердца мужчин. - Ты помнишь, Ангелочек, мою нитку кораллов, - сказала она Анджеле однажды утром, дней за десять до приезда Юджина, - надень ее с моим суровым полотняным платьем и твоими коричневыми туфельками. Ты будешь прелесть как хороша и понравишься Юджину. Почему бы тебе не взять новую двуколку и не встретить его в Блэквуде? Ты непременно должна встретить его. - Нет, знаешь, Бэбиетт, мне, право, не хочется, - ответила Анджела, боясь первого впечатления, которое она произведет на Юджина. Пусть не думает, что она гоняется за ним. "Бэбиетт" было прозвище, данное Мариетте в детстве и так и сохранившееся за ней. - Какие глупости, Ангелочек, не будь такой отсталой. Я в жизни не видела более застенчивой девушки. Ведь это же сущие предрассудки. Поверь мне, он тебя еще крепче полюбит, если ты проявишь больше смелости. Ну, как, поедешь его встречать? - Нет, нет, - ответила Анджела. - Это не для меня. Пусть сперва приедет, и тогда я как-нибудь вечерком покатаюсь с ним. - Ах, какая ты, Ангелочек! Ну, надень хотя бы к его приезду розовое платье в цветочках, а в волосы вплети зеленые листья. - Полно, Бэбиетт. Ничего подобного я не стану делать. - Нет, станешь! - заявила сестра. - Ну хоть раз меня послушайся. Розовое тебе удивительно к лицу, а с зелеными листьями будет просто чудно. - Я не про платье говорю. Я знаю, что оно очень миленькое. Я говорю про листья. Это новое проявление неуместной скромности окончательно рассердило Мариетту. - Не будь ты дурочкой, Анджела! - воскликнула она. - Ты старше меня, но я знаю мужчин куда лучше, чем ты когда-либо будешь знать. Разве ты не хочешь понравиться ему? Надо быть более решительной. Бог ты мой! Сколько на свете девушек, которые не то еще сделали бы на твоем месте! Она обняла сестру за талию и посмотрела ей в глаза. - Ты сделаешь так, как я говорю, - заявила она, и Анджела поняла, чего Мариетта от нее требует: она должна всеми средствами завлечь Юджина, заставить его окончательно объясниться и назначить точный день свадьбы или же взять ее с собой в Нью-Йорк. У Анджелы с младшей сестрой еще не раз заходил разговор на эту тему, причем в программу развлечений было включено катание по озеру, несколько партий в теннис, на которые Анджела должна была надеть белый костюм и туфли, и танцы (по слухам, знакомый фермер милях в семи от них затевал в своем новом амбаре вечеринку с танцами). Мариетта решила, что Анджела должна показать себя молодой, веселой, предприимчивой, то есть сделать все, чтобы очаровать Юджина. Наконец Юджин приехал. Поезд его прибыл в Блэквуд в полдень. Несмотря на все свои возражения, Анджела все же встретила его, хорошо одетая, держась с большим достоинством, как советовала ей Мариетта. Она надеялась произвести на него впечатление своим независимым видом, но, когда он вышел из вагона и она увидела его дорожный костюм с поясом, серое английское дорожное кепи и модный зеленый кожаный чемодан, сердце ее упало. Перед нею был многоопытный, светский человек. Видно было, что Блэквуд для него глухая провинция, которую он ни во что не ставит. Он знал другой, большой мир. Анджела ждала в своей двуколке в самом конце станционной платформы и, завидев Юджина, замахала ему рукой. Он быстро направился к ней. - Здравствуй, дорогая! - воскликнул он. - Ну, вот мы наконец и увиделись. Как ты чудесно выглядишь! Он вскочил в двуколку и сел рядом, критически оглядывая ее, и она всем своим существом почувствовала этот испытующий взгляд. После первого радостного впечатления от встречи Юджин слегка растерялся: эта девушка была так далека от того нового мира, в котором он теперь жил. К тому же она постарела, в этом не могло быть сомнения. Нельзя было рассчитывать, что три года надежд, ожидания и тревог не оставят по себе следа. И все же это было нежное, преданное и милое создание. Юджин почувствовал это, и ему стало чуть больно и за нее и за себя. - Ну, как ты тут жила? - спросил он. Они еще не выехали из поселка, и нельзя было давать воли своим чувствам. Пока они не достигли безлюдной проселочной дороги, надо было держаться официально. - Как всегда, Юджин. Ждала тебя. Она посмотрела ему в глаза, и ему передалось то волнение, которое охватывало ее в его присутствии. Что-то было во всем ее существе, что раздувало в пламя теплившуюся в нем симпатию к ней. Она пыталась скрыть свои чувства, притвориться веселой и довольной, но глаза выдавали ее. Взгляд этих глаз вызывал в нем смесь желания и душевного волнения. - Как хорошо снова очутиться в деревне, - сказал он, пожимая ей руку, так как правила она. - А тем более увидеть тебя и эти зеленые поля после большого города. Он посмотрел вокруг на маленькие одноэтажные домишки, каждый с крохотным газоном, несколькими деревьями и аккуратной изгородью. После Нью-Йорка и Чикаго такая деревушка производила забавное впечатление. - Ты по-прежнему любишь меня? Она кивнула. Он стал расспрашивать ее об отце, матери, братьях и сестрах, а когда убедился, что кругом никого нет, обнял и привлек к себе. - Теперь можно, - сказал он. Она почувствовала силу его страсти, но - увы! - исчезло обожание, с которым он когда-то смотрел на нее. Да, он сильно изменился. Он не мог не измениться. После впечатлений и встреч большого города она должна была много потерять в его глазах. Анджеле больно было сознавать, что жизнь так жестоко обошлась с нею. Но, может быть, ей еще удастся завоевать его, удержать подле себя? Они поехали по направлению к Оукуни, маленькому поселку на скрещении двух дорог у небольшого озера того же названия, неподалеку от фермы Блю. Семья Блю считала это место как бы частью своей усадьбы. По дороге Юджин узнал от Анджелы, что ее младший брат, Дэвид, поступил в Вест-Пойнт и делает там большие успехи. Сэмюэл заведует багажным отделением на одной из станций Великой Северной железной дороги и снова ждет повышения. Бенджамен закончил курс юриспруденции и теперь практикует в городе Расине. Он очень интересуется политикой и намеревается выставить свою кандидатуру в законодательное собрание штата. Мариетта по-прежнему беспечна и весела и не проявляет ни малейшего желания сделать наконец выбор среди своих многочисленных поклонников. Юджин вспомнил про ее письмо и подумал, что скажут ему глаза этой девушки, когда он увидит ее. - Мариетта все такая же опасная кокетка, как и раньше, - ответила Анджела на его вопрос о младшей сестре. - Все в нее влюбляются. Юджин улыбнулся. Воспоминание о Мариетте всегда доставляло ему удовольствие. И сейчас у него мелькнуло сожаление, что приехал он не к ней, а к Анджеле. Но Мариетта была не только лукава, - при желании она умела быть и доброй. Встретив Юджина, она намеренно всем своим видом выказала к нему полное безразличие и напустила на себя скромность и серьезность. При этом она не раз вздохнула в душе, так как он ей очень нравился. Не будь это Анджела, думала младшая сестра, она оделась бы как можно лучше и стала бы напропалую кокетничать с Юджином. Ей ничего не стоило бы вскружить ему голову. И она-то уж сумела бы сохранить его любовь. Мариетта чрезвычайно верила в свою способность очаровать, повергнуть к своим ногам любого мужчину, а Юджина она с радостью и сохранила бы для себя. Но сейчас она старалась меньше попадаться ему на глаза и только изредка поглядывала на него украдкой, думая о том, удастся ли Анджеле снова приворожить его. Она очень волновалась за сестру. Никогда, говорила она себе, не станет она на ее пути к счастью. Семейство Блю встретило Юджина так же сердечно, как и в первый раз. Не прошло и часа, как он почувствовал себя здесь так, словно никогда и не уезжал. Эти широкие поля и старый дом с его чудесной лужайкой навеяли на него волнующие воспоминания. Как только Юджин поздоровался с миссис Блю и Мариеттой, последняя представила ему своего поклонника, приехавшего из городка Вокеша, и предложила сыграть партию в теннис с ней и Анджелой. Юджин не умел играть и отказался. Анджела появилась в теннисном костюме, и Юджин увидел ее во всем ее очаровании. Она много бегала, разрумянилась и много и весело хохотала, обнажая ровные белые зубы, а он любовался ее быстрыми, ловкими движениями. Она казалась такой хорошенькой и изящной, что Юджин снова пленился ею и, встретившись с ней после тенниса в тихой и темной гостиной, прижал ее к груди почти с былою страстью. Анджела сразу почувствовала в нем перемену. Мариетта оказалась права: Юджин любит веселье и яркие краски. Еще недавно, когда они ехали со станции, она была в отчаянии, но этот порыв вселил в нее надежду. Юджин редко увлекался наполовину. Если что-нибудь захватывало его, то уж всего целиком. Очарование минуты владело им безраздельно, так что он в конце концов готов был вообразить себя совсем не таким, каким был в действительности. И сейчас он охотно поддался тому настроению, которое хотели пробудить в нем Анджела и Мариетта, и уже готов был видеть свою нареченную в прежнем свете. Он сознательно закрывал глаза на многое, что не ускользнуло бы от него в нью-йоркской студии, где на его суждение оказали бы влияние другие обстоятельства и причины. Анджела была недостаточно молода для него; она придерживалась устарелых взглядов. Она была очаровательна, спору нет, но ему никогда не удалось бы привить ей свое, легкое, отношение к жизни. А между тем она не знала его с этой стороны, и он ничего не говорил ей об этом. Он выступал перед Анджелой в роли героического однолюба, преданного Ромео, рождая в ней отраднейшие для женского сердца иллюзии. Юджин уже догадывался, что он человек ненадежный, но ему все еще не хотелось признаваться в этом даже самому себе. Прозрачные июньские сумерки сгустились, в небе зажглись звезды. К вечеру вернулся с поля старый Джотем, это был все тот же почтенный патриарх. Он сердечно пожал Юджину руку. - Я часто вижу ваши рисунки в журналах, - заметил он. - Вы делаете успехи. Тут у нас поблизости, у озера, живет молодой пастор, который жаждет с вами познакомиться. Его интересуют ваши работы, и я посылаю ему каждую книжку с вашими рисунками, как только Анджела ее прочитает. Он говорил - то книжки, то журналы; казалось, они не больше значили в его глазах, чем, скажем, листья на деревьях - да в сущности так оно и было. Человеку, привыкшему наблюдать чередование времен года, посевов и урожаев, вся жизнь, с ее неугомонным мельканием образов и форм, кажется игрою преходящих теней. Даже люди были для него подобны листьям, падающим с деревьев. Джотем притягивал к себе Юджина, как магнит притягивает железо. Мировоззрение этого патриархального фермера находило отклик в душе молодого художника, и Анджелу он видел как бы в лучах исходящего от него сияния. Если у нее такой замечательный отец, то и она должна стоять выше женщин среднего уровня. У такого человека должны быть исключительные дети. Едва ли можно было ожидать, чтобы Анджела и Юджин, оставшись наедине, не возобновили прежних отношений. А поскольку они так далеко зашли в прошлый раз, было вполне естественно, что они не остановятся и пойдут дальше. Когда она после обеда вышла к нему из своей комнаты, одетая, по настоянию сестры, в облегающее вечернее платье из мягкой ткани и с довольно глубоким вырезом, Юджину передалось ее волнение. Он и сам не знал, как будет вести себя, насколько он может за себя ручаться. Под влиянием страсти Юджин терял голову, она порой завладевала им с неодолимой силой. Она дурманила его сознание, как снотворный порошок или газ. Он мысленно принимал решение взять себя в руки, но если он сразу же не обращался в бегство, спасения не было, он терял способность бежать. Он колебался и медлил, но уже через несколько минут страсть одерживала верх, и он слепо, безвольно повиновался ей, хотя бы это грозило ему опасностью и даже гибелью. В этот вечер, когда Анджела вышла к нему, он спрашивал себя, что мог значить ее приход. Должен ли он дать себе волю? Женится ли он на ней? Удастся ли ему сохранить свободу? Они сели и стали беседовать, но вскоре он привлек ее к себе. Повторилась старая история: с каждой минутой страсть разгоралась. И вскоре Анджела, обессиленная долгим ожиданием и тоской, перестала сопротивляться. А Юджин... - Если что-нибудь случится, мне придется уйти из дому, - с мольбою в голосе сказала она, когда он, подняв на руки, понес ее к себе в комнату. - Мне нельзя будет остаться здесь. - Молчи, - сказал он. - Приедешь ко мне. - Это правда, Юджин? - Такая же правда, как то, что я держу тебя в своих объятиях, - ответил он. В полночь Анджела открыла испуганные, удивленные, растерянные глаза, чувствуя себя безвозвратно погибшей. Две картины сменялись у нее в голове, чередуясь с равномерностью маятника. В одной главное место занимали брачный алтарь и прелестная студия в Нью-Йорке, куда Юджина приходили навещать друзья, как он не раз описывал ей. Другая представляла собою тихие воды голубого озера Оукуни, на дне которого она лежит, бледная и неподвижная. Да, если он и теперь не женится на ней, она умрет. Жить тогда не стоит. Она не станет принуждать его. Она просто выйдет как-нибудь ночью потихоньку из дому - если окажется, что больше не на что надеяться, что позора не скроешь, - и на другой день найдут ее труп. Бедная Мариетта, как она будет плакать. А старик отец, - Анджела мысленно рисовала себе его горе. Впрочем, он никогда не узнает всей правды. А мать... "О боже милосердный, как тяжело жить на свете, - думала она, - какой страшной бывает жизнь". ГЛАВА XXVII После этой ночи вся атмосфера в доме казалась Юджину насыщенной укоризной, хотя внешне это не проявлялось ни взглядом, ни словом. Когда он проснулся на другое утро и через полуоткрытые ставни увидел окружающий зеленый мир, вместе с утренней свежестью его охватило чувство глубокого стыда. Как это жестоко - явиться в такой дом и сделать то, что он сделал! Ведь в конце концов сколько ни философствуй, разве такой славный старик, как Джотем Блю, честный и добропорядочный гражданин, прямой и искренний в своих понятиях о морали, в своем уважении к правам ближнего, - разве не заслужил он лучшего отношения со стороны человека, которым восхищался? Джотем так тепло отнесся к нему. В их беседах было столько взаимного уважения и понимания. Юджин чувствовал, что Джотем считает его честным человеком. Он и сам знал, что располагает к себе людей. Он был откровенен, добродушен, уважителен, не любил никого осуждать; но женщины и женская красота - вот где было его слабое место. И, однако, разве вопрос о взаимоотношении полов не имеет важнейшего значения? Разве на этом не зиждется весь мир? Разве от порядочности и честности отдельных людей не зависят добрые устои и нравы? Разве семья не краеугольный камень общественного здания? Как можно ожидать, чтобы человек был порядочным, если не были порядочными его отец и мать? Как может общество надеяться чего-либо достигнуть, если люди будут метаться по воле своих страстей и повсюду заводить беспорядочные связи? Каково было бы ему, например, если б кто-нибудь обесчестил его сестру Миртл? Задав себе этот вопрос, Юджин не мог точно ответить, чего он хочет и чему сочувствует. Миртл - такой же свободный человек, как и всякая другая девушка. Она вольна поступать, как хочет. Возможно, что ему это было бы не совсем по душе, но... Юджин переходил от одного вопроса к другому, снова и снова пытаясь распутать этот гордиев узел. Взять хотя бы дом Анджелы, который представлялся ему таким милым и чистым, когда он впервые вошел в него; теперь на него легла тень, и эту тень набросил он сам. Но так ли уж он виноват? - продолжал рассуждать Юджин. Теперь уже не оставалось ничего, что он принимал бы за истину. Он метался в заколдованном кругу. Это ли истина? Или это? Или вот то? Но ответа не было. Жизнь казалась неразрешимой загадкой. Иногда она заставляла его стыдиться своих поступков. Вот и сейчас он сгорал от стыда. И вместе с тем спрашивал себя, в самом ли деле он должен чего-то стыдиться. Может быть, это глупо? Разве мы живем не для того, чтобы жить, а для того, чтобы мучить себя упреками? Ведь не он создал заложенные в нем страсти и желания. Юджин распахнул настежь ставни, и его ослепило сияние яркого дня. За окном все зеленело, цветы распустились во всей своей красе, деревья отбрасывали прохладную тень. Щебетали птицы. Гудели пчелы. В воздухе стоял запах сирени. "Бог ты мой! - воскликнул Юджин, вскидывая руки над головой. - Как хороша жизнь. До чего она прекрасна!.." Юджин глубоко вдохнул в себя воздух, насыщенный ароматом цветов. Если бы можно было всегда так жить - вечно, вечно! Он обтерся холодной водой, оделся, выбрав мягкую сорочку с отложным воротником и темный галстук, и вышел из комнаты бодрый и свежий. Анджела уже встала и ждала его. Лицо ее было бледно, но вся она светилась какою-то грустной красотой. - Полно, полно, - сказал он, ласково взяв ее за подбородок. - Ну что это! - Я сказала всем, что у меня болит голова, - шепнула она ему. - Она у меня действительно болит. Ты понимаешь? - Я понимаю твою головную боль, - рассмеялся он. - Но все будет хорошо, очень, очень хорошо. Какой чудесный день, правда? - Прекрасный, - грустно ответила она. - Не горюй, - настойчиво повторил он. - Полно терзаться, все будет чудесно. Он подошел к окну и выглянул в сад. - Твой завтрак будет сейчас готов, - сказала она и, пожав ему руку, исчезла. Юджин вышел из дому и направился к гамаку. Теперь, очутившись среди простора лугов и полей, он испытывал такое наслаждение, такую радость, что от его тревог не осталось и следа. Эти мощные, вечно юные силы обновленной природы, которые он ощущал вокруг себя, заставили его позабыть свой страх перед злом и нравственным падением, страх, которому так легко поддаются смертные. Юджин чувствовал, что молодость и любовь оправдывают все, особенно при взаимном влечении. Почему было ему не взять Анджелу? Почему им не принадлежать друг другу? Когда Анджела позвала его завтракать, он с большим аппетитом съел все, что она ему приготовила. Он держался с ласковой непринужденностью победителя, Анджелу же, подобно человеку, пустившемуся в опасное плавание, томили страх и неуверенность. Она подняла парус, но куда плывет она, к какой пристани прибьет ее челн? Что сулит ей судьба - смерть на дне озера или блаженство с Юджином в его нью-йоркской студии? Будет ли она жить и познает счастье, или ее ждет смерть и черная загадка небытия? Существует ли ад, как уверяют проповедники, это страшное обиталище погибших душ, воспетое поэтами? Она смотрела на тот же мир, который Юджин находил таким прекрасным, и в самой его красоте ей чудилась опасность. А между тем ей предстояло еще много-много таких дней. Несмотря на все ее тревоги, запретный плод, которого она однажды вкусила, теперь казался сладостным и соблазнительным. Как только они с Юджином оставались вдвоем, волнение снова охватывало их. Днем она предавалась своим опасениям, но наступала ночь, в небе загорались звезды, веяло упоительной прохладой, и, покорная зову страсти, Анджела забывала все свои муки. Юджин был ненасытен, она стосковалась по ласке. Малейшее прикосновение его было подобно искре, упавшей на трут. Она уступала ему, твердя, что не уступит. Родные Анджелы пребывали, конечно, в блаженном неведении. Анджеле казалось удивительным, что самые стены, которые видели ее с Юджином, не кричат о ее падении. В том, что им удавалось много времени проводить наедине, не было ничего странного, так как ухаживания Юджина всячески поощрялись - ради нее же, - но Анджелу даже пугало, что ее грех оставался необнаруженным: то, что можно было объяснить лишь случайностью, представлялось ей зловещим предзнаменованием. Что-то непременно случится, шептал ей какой-то недобрый голос. Ей не хватало смелости, которая была бы под стать ее страсти и в которой она так нуждалась. Прошла неделя, и хотя Юджин проявлял уже меньше пыла и был до некоторой степени угнетен сознанием, что он, по-видимому, до конца исчерпал свою победу, он все еще не решался уезжать. Ему жаль было покидать этот дом, обрывать медовый месяц, насыщенный красотой и радостью (тем более восхитительной и чарующей, что никто не делил с ними их тайны), но постепенно в нем стала просыпаться мысль о связывающих его цепях долга и ответственности. Ведь Анджела отдалась на его милость, доверившись его чести. Она добилась от него обещания жениться не настойчивостью, не коварными уловками, рассчитанными на то, чтобы завлечь его в свои сети, а лишь сказав, что в противном случае ей придется умереть. Достаточно было посмотреть на нее, чтобы убедиться, что это не ложь. К тому же теперь, когда Юджин добился своего, когда он познал всю глубину ее чувств и желаний, он еще больше оценил ее. Хотя она была старше его, она дышала такой юностью и красотой, что он был заворожен. Ее тело было восхитительно прекрасно. Ее представления о жизни и любви были преисполнены нежности и красоты. Как рад он был бы осуществить ее мечту о блаженстве без ущерба для себя. Когда его пребывание в Блэквуде близилось к концу, Анджеле пришла удачная мысль съездить в Чикаго, так как надо было сделать кое-какие покупки. Мать не возражала, и Анджела решила ехать вместе с Юджином. Это смягчало тяжесть разлуки и давало возможность обо всем поговорить. Анджела, как всегда, должна была остановиться у своей тетки. По дороге она снова и снова задавала Юджину вопрос о том, как он будет теперь относиться к ней. Не станет ли он презирать ее за то, что произошло. Он уверял, что нет. С грустью она сказала ему, что только смерть или замужество может сейчас спасти ее. - Что это значит? - спросил он, прижав к груди золотистую головку Анджелы и глядя в ее печальные темно-синие глаза. - Если ты на мне не женишься, мне придется покончить с собой. Я не смогу тогда оставаться дома. Он представил себе, во что превратит смерть ее прекрасное тело, ее чудесные волосы, и с сомнением спросил: - Неужели ты решилась бы на это?.. - Да, - печально ответила она. - У меня нет выхода. - Тсс, Ангелочек! - остановил он ее. - Ничего подобного ты не сделаешь. Тебе не придется горевать. Я женюсь на тебе... А как бы ты это сделала? - О, я уже все обдумала, - мрачно ответила она. - Ты помнишь наше маленькое озеро? Я утоплюсь в нем. - Что ты, родная, - взмолился он, - не говори так. Это ужасно. Не поддавайся сомнениям! Все будет хорошо, увидишь! Подумать только, что она будет лежать на дне маленького Оукуни, этого тихого озерца с зелеными берегами и желтыми песчаными отмелями! Подумать только, что этим может кончиться вся ее любовь, вся ее страсть! Смерть ее пала бы на его голову. Эта мысль была для Юджина невыносима. Она пугала его. Такие драмы иногда описываются в газетах со всеми душераздирающими подробностями, но его это не должно коснуться. Он женится на ней. В конце концов она хороша собой. Ему придется жениться. Самое лучшее - теперь же принять решение. Он задумался над тем, как скоро придется это осуществить. Из семейных соображений Анджела требовала официального бракосочетания: если ее родные и не будут на нем присутствовать, пусть они по крайней мере знают, что оно состоялось. Она согласна поехать с ним на Восток - это нетрудно будет устроить. Но они должны сочетаться браком. Юджин так ясно отдавал себе отчет в том, как сильны в ней условности, что ему и в голову не приходило предложить ей что-либо другое. Она не согласилась бы, она ответила бы презрением. Единственной альтернативой для нее была смерть. В тот вечер, их последний вечер, когда Анджеле предстояло вернуться в Блэквуд, он проводил ее, печальную, на вокзал, а сам, донельзя расстроенный, отправился в Джексон-парк, где однажды при свете луны любовался очаровательным озером. Были последние дни июня, и воды озера отливали серебристыми, розовыми и лиловыми тонами. Деревья на западе и на востоке тонули во мгле. В небе догорал последний оранжевый румянец зари. Воздух был насыщен ароматом, теплыми июньскими благоуханиями. Бродя тихими тропинками, где песок и галька чуть хрустели под ногами, Юджин думал о промчавшейся неделе. Как богата и разнообразна жизнь, и сколько в ней высокой романтики! Взять хотя бы любовь Анджелы - как она прекрасна! Хорошо любить и чувствовать себя молодым. Что ждет его впереди - еще более прекрасные мгновения, или же он так и будет брести, то и дело оступаясь, попусту тратя время, расточая себя и свои силы в разврате? Но разве это называется развратом? Настанет ли когда-нибудь для него час возмездия? Будет ли он любить Анджелу после того, как женится на ней? Будут ли они счастливы? Юджин стоял на берегу тихого озера и любовался бесчисленными оттенками света, отраженными в его водах, испытывая восторг художника перед совершенной красотой природы, которая пробуждает мысли о любви, смерти, поражении и славе. Как романтично, что в таком вот озере могут найти труп Анджелы, если он поступит с ней жестоко. Такой же мрак, какой сейчас заливает землю, погасил бы ее яркие мечты. Чем это не сюжет для поэтической новеллы? Он подумал, что какой-нибудь великий писатель, вроде Доде или Бальзака, мог бы воспользоваться этим мотивом для своего талантливого произведения. И художник нашел бы здесь тему для романтического образа. Бедная Анджела! Будь он искусным портретистом, он написал бы ее. Обнаженное тело, густые пряди волос ниспадают на шею и грудь, - это была бы прекрасная картина. Должен ли он жениться на ней? Да, должен. Хотя неизвестно, к чему это приведет. Возможно, что это будет ошибка, но... Он смотрел на бледнеющие краски озера, отливавшего то серебристыми, то розовыми, то свинцово-серыми тонами. Над его головой ярко загорелась звезда. Что будет с Анджелой, если над ней действительно сомкнутся неподвижные воды озера? Как пережил бы он ее смерть? Это было бы слишком ужасно, слишком горько. Нет, он должен жениться на ней. Юджин вернулся в город, чувствуя в душе всю скорбь мира, и в таком настроении, забрав в отеле свой чемодан, сел в ночной поезд, отправлявшийся в Нью-Йорк. Забыты были и Руби, и Мириэм, и Кристина. Он оказался участником любовной драмы, от которой зависела жизнь Анджелы и его будущее душевное спокойствие. Он не мог предугадать, чем все это кончится, и только чувствовал, что должен жениться на ней. Когда - он еще и сам не знал, обстоятельства подскажут. Возможно, что даже немедленно. Необходимо позаботиться о студии, объявить о предстоящем переезде друзьям - Смайту и Мак-Хью, и еще больше напрячь все силы, чтобы добиться успеха и средств для совместной жизни с Анджелой. Он в таких ярких красках расписал ей свою жизнь художника, что теперь боялся ее суда. Главное, чтобы студия ей понравилась. Он должен будет представить Анджеле своих друзей. Всю дорогу в Нью-Йорк эта мысль не давала ему покоя - Смайт, Мак-Хью, Мириэм, Норма Уитмор, Кристина... Что подумает Кристина, если, вернувшись в Нью-Йорк, найдет его женатым? Конечно, между этими людьми и Анджелой лежит пропасть. В них, как бы это сказать, больше смелости, больше понимания, пожалуй, больше души. Подумают ли они, увидев ее, что он сделал ошибку? Или сочтут его глупцом? У Мак-Хью есть девушка, но совсем другого типа - интеллигентная, умная. Юджин думал и думал и неизменно приходил к одному заключению. Он должен жениться. Другого выхода нет. Так надо. ГЛАВА XXVIII Октябрь ознаменовался в студии господ Смайта, Мак-Хью и Витла на Уеверли-плейс неким из ряда вон выходящим событием. Даже в большом городе пора, когда листья начинают желтеть и опадать, навевает грусть, которая еще усиливается при появлении обычных предвестников зимы: серого неба, резкого, порывистого ветра, что гонит по улицам щепки, солому, обрывки бумаги, - даже из дому выйти неприятно. Бедняки зашевелились: надвигаются лишения, непогода, холод. Но и тот, кто праздно провел лето, с новым рвением берется за работу. Купля, обмен, продажа в полном разгаре. В промышленности, в избранных кругах общества, в мире искусства, медицины, юриспруденции, финансов и литературы - повсюду жизнь бьет ключом, люди снова прониклись стремлением что-то делать, чего-то добиваться. Весь город, в предвидении близкой зимы, испытывает прилив энергии и жажду деятельности. В этой атмосфере Юджин, достаточно ясно представлявший себе, на чем зиждется окружающая его жизнь и в чем секрет преуспеяния, ревностно работал над решением той задачи, которую он себе поставил. Расставшись с Анджелой, он пришел к выводу, что необходимо закончить кое-что для выставки, о которой он не переставал думать последние два года. Другого пути для того, чтобы привлечь к себе внимание общества, у него не было, это он хорошо знал. По возвращении в Нью-Йорк он успел уже многое пережить. Во-первых, напрасную тревогу из-за письма Анджелы, которой показалось, что с ней происходит что-то неладное. Предположение это, хотя и совершенно искреннее, было вызвано игрой больной фантазии, сулившей ей всякие бедствия, и ничем в действительности не подтверждалось. Несмотря на некоторый свой опыт, Юджин все же недостаточно разбирался в таких вещах. Впрочем, если бы он даже что-нибудь и знал, то не решился бы расспрашивать. Во-вторых, испугавшись этих новых осложнений, он написал ей, что готов жениться, и, принимая в расчет ее тяжелое душевное состояние, решил не медлить с этим. Ему надо было лишь закончить некоторые этюды, собрать немного денег и найти подходящую квартиру, где они могли бы устроиться. Он побывал во многих студиях в разных частях города, но все еще не нашел ничего, что было бы ему по вкусу и вместе с тем по карману. Найти студию с подходящим освещением, ванной, спальней и хотя бы небольшим чуланчиком под кухню было трудно. Цены казались ему очень высокими - от пятидесяти до ста двадцати пяти и ста пятидесяти долларов в месяц. Были и новые студии, которые строились специально для богатых бездельников и лентяев, плативших за них, по предположению Юджина, от трех до четырех тысяч в год. Интересно знать, размышлял он, достигнет ли он когда-нибудь таких высот? Беспокоил его и вопрос о меблировке. Мастерская, которую он занимал вместе со Смайтом и Мак-Хью, напоминала скорее казарму. Там не было ни коврика, ни дорожки. Стоявшие в спальнях две складные кровати и койка, крепко сколоченные, но весьма убогие на вид, перешли к ним по наследству от прежних жильцов. Картины, мольберты и по шкафчику на брата - вот в сущности и все их хозяйство. Дважды в неделю приходила уборщица, вытирала пыль, относила белье в прачечную и приводила в порядок постели. Чтобы устроиться с Анджелой, необходимо было, по мнению Юджина, множество вещей, и притом вещей совсем другого сорта. Свою будущую студию он представлял себе примерно такой, как у Мириэм Финч или Нормы Уитмор. В ней должна стоять стильная мебель - старофламандская или колониальная, хепелуайт, чиппендейл или шератон - вроде той, какую ему случалось видеть в антикварных лавках или в магазинах подержанных вещей. Если иметь время, можно такую мебель подобрать. Анджела, конечно, ни о чем этом понятия не имеет. В студии должны быть ковры, занавески, всякие безделушки из бронзы, гипса и даже, если позволят средства, из старинного серебра. Он мечтал раздобыть со временем бронзовое или гипсовое изваяние Христа на грубом кресте из орехового или тикового дерева и повесить или поставить его в углу студии. По бокам возвышались бы два огромных подсвечника с большущими свечами, закопченные и залитые воском. Зажжешь такие свечи в темной студии, и в полумраке смутно выступят на стене контуры распятия, запляшут пугливые тени, и сразу создастся особое настроение. Обстановка, о какой мечтал Юджин, должна была обойтись примерно в две тысячи долларов. Сейчас, конечно, об этом нечего было и думать. У него и всего-то едва ли найдется такая сумма. Он уже собирался написать Анджеле о том, как трудно подыскать подходящее помещение, но вдруг услышал про студию на южной стороне Вашингтон-сквер, которую ее владелец, литератор, сдавал на зиму. Говорили, что студия хорошо обставлена, а плата не выше обычной квартирной. Владельцу важно было, чтобы в ней поселился человек, который позаботился бы о ее сохранности до его возвращения будущей осенью. Юджин немедленно отправился по адресу и был пленен и расположением дома, и видом из окон, и красивой обстановкой. Он решил, что жить здесь будет одно удовольствие. А какой превосходный случай познакомить Анджелу с Нью-Йорком! Тут она получит свои первые приятные впечатления о городе. Как и во всякой хорошо обставленной студии, какие ему приходилось видеть, тут были книги, картины, статуэтки, много бронзовых и даже серебряных вещиц. Мастерскую отделяла от алькова большая рыболовная сеть, окрашенная в зеленый цвет и усыпанная осколками зеркала, которые должны были изображать рыбью чешую. Был там и рояль под черное дерево и разрозненные образцы стильной мебели - "миссионерской", фламандской, венецианской XVI века и английской XVII века, - и все это, несмотря на такое смешение стилей, отлично гармонировало друг с другом и вполне соответствовало своему назначению. Кроме мастерской, там была спальня, ванная и маленький отгороженный уголок, который можно было приспособить под кухню. Если кое-какие из развешанных по стенам картин с толком заменить собственными этюдами, подумал Юджин, получится прекрасное жилище для него и его жены. Стоило это пятьдесят долларов в месяц, и он решил рискнуть. Дав понять владельцу, что он снимет студию (один вид ее до некоторой степени примирил его с неизбежностью женитьбы), Юджин решил, что женится в октябре. Анджеле можно будет тогда приехать в Нью-Йорк или в Буффало - она еще не видела Ниагарского водопада, - и там они повенчаются. Анджела предполагала навестить своего брата в Вест-Пойнте, а потом они вернутся в Нью-Йорк, чтобы там обосноваться. Приняв это решение, он написал о нем Анджеле, а также намекнул Смайту и Мак-Хью, что в скором времени, возможно, женится. Известие это чрезвычайно огорчило обоих приятелей, которые сжились с Юджином. У него была привычка подшучивать над людьми, которые ему нравились. Вставая поутру, он сразу начинал свой день каким-нибудь забавным замечанием: - Нет, вы взгляните, какая благородная решимость озаряет сегодня чело Смайта. Или же: - Мак-Хью, ленивый раб, слезай с кровати и постарайся заработать себе на кусок хлеба. Мак-Хью в ответ с головой закутывался в одеяло. - Ох уж эти мне горе-художники, - сокрушенно вздыхал Юджин. - Ничего путного от них не жди. Им всего-то и нужно несколько вареных картофелин в день да охапка соломы. - Да заткнись ты! - ворчал Мак-Хью. - Ко всем чертям и дьяволам! - доносился откуда-то голос Смайта. - Если б не я, - продолжал Юджин, - право, не знаю, что сталось бы с этой студией. Вот что значит, когда какие-то рыбаки и всякая темная деревенщина пытаются стать художниками. - Не забудь, кстати, возчиков из прачечных, - добавлял Мак-Хью, приподнимаясь на кровати и причесывая всей пятерней свои лохмы (Юджин рассказал приятелям кое-что из своей биографии). - Не забудь о том ценном вкладе в искусство, который сделала Американская компания паровых прачечных. - Что ж, воротнички и манжеты - это и в самом деле произведения искусства, - отпарировал Юджин, - не то что гвозди или, с позволения сказать, рыба. Тьфу! Иногда эта пикировка продолжалась добрых полчаса, пока наконец чье-либо остроумное замечание не вызывало громкого хохота. К работе приступали после утреннего завтрака, - завтракали обычно все вместе в ресторане, - и трудились без перерыва до пяти часов дня, разве что надо было куда-нибудь пойти, или же приходил кто-нибудь в гости, или хотелось перекусить. Они работали бок о бок уже два года, успели за это время изучить друг друга и хорошо знали, насколько можно рассчитывать на преданность, отзывчивость, доброту или щедрость товарища. Они, не скупясь, критиковали один другого, но это была благожелательная критика, с искренним намерением помочь. Их совместные прогулки то в серые, пасмурные дни, то в дождь, то в солнечную погоду, поездки на острова - Кони-Айленд и Фар-Рокэуей, посещение театров и выставок, а также забавных ресторанчиков, где подаются национальные блюда, были проникнуты духом веселого товарищества. Они добродушно подшучивали друг над другом, иронизируя по поводу дарования, наклонностей, отдельных черт характера или нравственных качеств каждого, - и эти шутки принимались без всякой злобы. То Юджин и Мак-Хью, объединив усилия, разделывали на все корки Джозефа Смайта, то жертвою острот становился Юджин либо Мак-Хью, и против него выступали остальные двое. Искусство, литература, философия, выдающиеся люди, те или иные жизненные вопросы - все было предметом их споров. Как и раньше, когда Юджин работал с Джерри Мэтьюзом, он узнавал от друзей много нового. От Джозефа Смайта - о жизни моряков и о свойствах и особенностях океана; от Мак-Хью - о природе и жителях великого Запада. У того и у другого был неистощимый запас воспоминаний, которые давали интересный материал для бесед изо дня в день, из года в год. Особенно горячие споры вызывала какая-нибудь выставка или продающаяся коллекция картин, так как тут каждый высказывал свои самые заветные убеждения относительно того, что в искусстве ценно и вечно. Все трое не признавали установленных авторитетов, но чрезвычайно ценили истинные заслуги, независимо от того, шла ли речь о человеке с именем или совершенно неизвестном. Они то и дело знакомились с произведениями малоизвестных в Америке художников и распространяли весть об их таланте. Так постепенно в поле их зрения появились Моне, Дега, Мане, Рибейра, Монтичелли, и они не переставали изучать их и превозносить. И потому, когда Юджин в конце сентября заявил, что, возможно, в скором времени покинет их, поднялся вопль протеста. Джозеф Смайт работал в то время над морским пейзажем, прилагая все усилия к тому, чтобы добиться гармоничного по краскам изображения прогнившей палубы торгового суденышка, полуобнаженного негра у руля и иссиня-черных волн вдали, которые должны были создать впечатление бесконечного морского простора. - Ври больше!.. - недоверчиво протянул Смайт, думая, что Юджин шутит. Правда, откуда-то с Запада еженедельно на имя Юджина приходили письма, но и Мак-Хью получал письма, и к этому так привыкли, что уже не обращали внимания. - Ты женишься? Какого черта! Ну и муженек же из тебя выйдет, нечего сказать. Я непременно наведаюсь к твоей жене и кое-что расскажу про тебя. - Нет, правда, я, очевидно, женюсь, - ответил Юджин, которого рассмешила уверенность Смайта в том, что это шутка. - Брось, пожалуйста, - подал голос Мак-Хью, стоявший у мольберта и работавший над сценкой из деревенской жизни - группа фермеров перед зданием почты. - Неужели ты захочешь разорить наше гнездо? Оба они любили Юджина. Его общество много им давало, - он всегда был готов помочь товарищу, всегда полон жизнерадостности и оптимизма. - Об этом не может быть и речи. Но разве я не вправе жениться? - Я голосую против, клянусь богом! - патетически воскликнул Смайт. - Не даю моего согласия. Питер, неужели мы это потерпим? - Разумеется, нет, - ответил Мак-Хью. - Если он попробует выкинуть такой номер, мы вызовем полицию. Я подам на него в суд. А кто она, Юджин? - Держу пари, что знаю, - вмешался Смайт. - Что-то он уж слишком часто бегает на Двадцать шестую улицу. Джозеф Смайт имел в виду Мириэм Финч, с которой Юджин познакомил своих сожителей. - Вздор! - сказал Мак-Хью, внимательно посмотрев на Юджина. - Нет, друзья, не вздор: расстаться должно нам! - Ты что же, не шутишь, Витла? - сказал Джозеф уже серьезным тоном. - Не шучу, Джо, - спокойно ответил Юджин. Он стоял у мольберта и изучал перспективу своего шестнадцатого нью-йоркского этюда, на котором были изображены три паровоза в ряд, въезжающие в железнодорожный парк. Дым, туманный воздух, грязные подпрыгивающие товарные вагоны - красные, зеленые, синие, желтые, - в этом была красота, сила и красота неприкрашенной действительности. - И скоро? - так же серьезно спросил Мак-Хью, испытывая легкий прилив грусти, которая овладевает нами, когда что-то приятное близится к концу. - Вероятно, в октябре, - ответил Юджин. - Печально, черт возьми! - сказал Смайт. Он отложил кисть и медленно отошел к окну. Мак-Хью, менее склонный к проявлению своих чувств, продолжал задумчиво работать. - Когда ты принял такое решение, Витла? - спросил он немного погодя. - Видишь ли, Питер, это давнишняя история. В сущности, я бы раньше женился, если б средства позволяли. У меня есть обязательства перед вами, а то я не стал бы обрушивать на вас эту новость. Я буду платить свою долю за студию, пока вы не подыщите кого-нибудь другого. - К черту студию, - сказал Смайт. - Мы не хотим никого другого. Что ты скажешь, Питер? Жили же мы раньше вдвоем. Смайт молча потирал свой квадратный подбородок, посматривая на приятеля с таким видом, точно они очутились перед катастрофой. - Пустяки, - сказал он, - ты прекрасно знаешь, что нас не интересует твоя доля за студию. Но, может быть, ты все-таки скажешь, на ком женишься? Мы ее знаем? - Нет, не знаете, - ответил Юджин. - Она из Висконсина. Та, от которой я получаю письма. Ее зовут Анджела Блю. - В таком случае за здоровье Анджелы Блю! - воскликнул Смайт, к которому вернулось обычное веселое настроение, и, схватив кисть, он, словно чашу, поднял ее вверх. - За здоровье миссис Витла, и пусть, как говорят в Нова-Скотии, ее парус пройдет невредимым через все бури, а ее якорь выдержит любой шторм. - Ура! - подхватил Мак-Хью, заражаясь настроением приятеля. - Присоединяюсь! Когда же свадьба? - Собственно говоря, день еще не назначен. Приблизительно в первых числах ноября. Только я просил бы вас никому об этом не говорить. Хотелось бы избежать лишних расспросов. - Никому не скажем, хотя, надо признаться, нелегко нам слышать это, старый ты морж! Почему, черт возьми, ты не дал нам времени подготовиться к этой мысли, скотина ты этакая? И Смайт укоризненно ткнул его в бок. - Поверьте, я огорчен не меньше вашего, - сказал Юджин. - Мне грустно уходить из нашей студии, право, грустно. Но мы не будем терять друг друга из виду. Я ведь остаюсь в Нью-Йорке. - Где же ты намерен поселиться? В самом городе? - спросил Мак-Хью, все еще хмурясь. - Разумеется. Тут неподалеку, на Вашингтон-сквер. Помните студию Дикстера, про которую рассказывал Вивер, ту самую, на третьем этаже, на Шестьдесят первой улице? Вот это она и есть. - Не может быть! - воскликнул Смайт. - Здорово ты устроился. Как тебе удалось? Юджин объяснил. - Гм, повезло, - сказал Мак-Хью. - Твоей жене там понравится. Надеюсь, у вас найдется уютный уголок для бродяги-художника, если он как-нибудь заглянет к вам? - Фермерам, морякам и бездарным художникам вход категорически воспрещен! - торжественно заявил Юджин. - К чертовой бабушке! - сказал Смайт. - Когда миссис Витла узнает нас поближе... - ...она пожалеет, что приехала в Нью-Йорк, - закончил Юджин. - Она пожалеет, что не познакомилась с нами раньше, - сказал Мак-Хью. КНИГА ВТОРАЯ БОРЬБА ГЛАВА I Бракосочетание Юджина и Анджелы состоялось в Буффало второго ноября. Как было решено заранее, их сопровождала Мариетта. Предполагалось, что потом все трое поедут посмотреть Ниагарский водопад, затем отправятся в Вест-Пойнт, где сестры повидаются с Дэвидом, после чего Мариетта вернется домой, чтобы рассказать обо всем родителям. Волею обстоятельств все было обставлено чрезвычайно скромно, не надо было проходить через церемониал поздравлений, никто не подносил подарков, за которые нужно было бы благодарить. Анджела объяснила своим родным и друзьям, что Юджину в это время года нельзя надолго отлучаться из Нью-Йорка. Она знала, что он против свадебных торжеств, на которые слетелась бы вся ее родня (Юджин называл это "быть прогнанным сквозь строй"), и охотно согласилась приехать к нему. Семья Юджина еще ничего не знала. В последний приезд домой он намекнул, что, вероятно, женится и что невеста его не кто иная, как Анджела. Но из всех родных только Миртл однажды видела Анджелу, а она жила теперь в Оттумве, в штате Айова. Старик Витла был несколько разочарован. Он надеялся, что Юджин сделает блестящую партию. Его сын, такой видный малый, знаменитый художник, чьи рисунки то и дело печатаются в журналах, должен был, по его мнению, жениться (в Нью-Йорке, где столько возможностей!) уж по крайней мере на богатой наследнице. Разумеется, если Юджину угодно осчастливить какую-то провинциалку, это его дело, но не о том мечтали его родные. Настроение, при котором проходило брачное торжество, - во всяком случае, что касается Юджина, - едва ли соответствовало важности момента. Его мучило сознание, что он, по-видимому, совершает ошибку. Он не мог отделаться от чувства, что только стечение обстоятельств и его собственная слабохарактерность принуждают его выполнить обещание, от которого, пожалуй, следовало отказаться. Единственное, чего он этим, безусловно, достиг, это избавил Анджелу от злополучной участи старой девы. Но это представлялось ему слабым утешением. Анджела была мила и преданна, она чрезвычайно серьезно относилась к жизни, к нему лично и ко всему, что взывало к ее чувству долга. Но не такой Юджин рисовал себе настоящую подругу - возлюбленную, которая была бы смыслом и венцом его существования. Где же тот священный огонь, который должен сейчас гореть в его душе? Где они, возвышенные мысли о будущей совместной жизни? Где то чувство, которое он испытал, впервые увидев Анджелу в доме ее тетки в Чикаго? Что-то произошло. Не сам ли он опошлил свой идеал излишней интимностью, - сорвал прекрасный цветок и втоптал в грязь? Неужели в браке действительно нет ничего, кроме физической страсти? Или же истинный брак представляет собой нечто более благородное - союз высоких мыслей и чувств? В таком случае разделяет ли их с ним Анджела? Она как будто тоже обнаруживала порой возвышенные чувства и стремления. Нельзя сказать, чтобы она отличалась широтою ума и большим развитием, но это не мешало ей чувствовать хорошую музыку и разбираться в прочитанном. Она ровно ничего не понимала в искусстве, но душа ее тянулась к прекрасному. Почему же этого недостаточно, чтобы их жизнь была сносной, спокойной и даже приятной? И действительно ли этого недостаточно? Но сколько Юджин ни раздумывал над этим, у него не проходило ощущение, что в их союзе что-то неладно. Правда, он честно выполнил свой долг - обязательство, которое он сам на себя взвалил, - и все же не чувствовал себя счастливым. Он шел на этот брак, как человек, соглашающийся на известную жертву в угоду общественному мнению. Возможно, что все обойдется, а возможно, что и нет. Он не мог согласиться с существующими взглядами, что браки заключаются на всю жизнь и что если он сегодня женится на Анджеле, то должен будет жить с ней до конца дней своих. Он знал, что таков общепринятый взгляд на брак, но ему этот взгляд был отнюдь не по душе. Союз двух людей, по его мнению, должен основываться на сильном желании жить вместе и ни на чем другом. Он не имел представления о чувстве долга, которое внушает человеку привязанность к своему потомству, так как у него не было ни детей, ни желания ими обзаводиться. Дети - это только лишняя неприятность. Брак - уловка, с помощью которой природа вынуждает человека осуществлять ее цели, состоящие в продолжении человеческого рода. Любовь - западня, страсть - наспех состряпанная приманка. Природа и закон продолжения жизни заставляют человека выполнять то, что ему назначено, как, скажем, ломовую лошадь заставляют тащить тяжелый груз. Юджин считал, что ничем не обязан ни природе, ни закону продолжения жизни на земле. Он не просил, чтобы его произвели на свет. Путь его не был усыпан розами. Так почему же он должен делать то, чего требует от него природа? Встретившись с Анджелой, он нежно поцеловал ее, так как при виде ее в нем снова вспыхнуло желание, еще недавно настойчиво владевшее им. Со времени их последней встречи он не прикасался к женщине, главным образом, потому, что никого поблизости не было, но еще и потому, что воспоминания и ожидания, связанные с Анджелой, были слишком живы, и сейчас с нетерпением ждал конца брачной церемонии. Еще утром он позаботился о разрешении на брак, и с поезда, которым прибыли Анджела с Мариеттой, отвез их прямо к методистскому священнику. Обряд, который так много значил для Анджелы, в глазах Юджина не играл никакой роли. Клочок бумаги, полученный им в отделе регистрации браков, и стереотипная фраза о том, что отныне он должен "любить, беречь и почитать", казались ему простой формальностью. Конечно, он будет любить, уважать и беречь ее, если это окажется возможным, - в противном же случае не станет этого делать. Анджела между тем, надев обручальное кольцо и услышав знаменательные слова: "этим кольцом обручаю тебя", почувствовала, что все ее мечты сбылись. Теперь она действительно по-настоящему "миссис Юджин Витла". Ей незачем больше терзаться мыслью, что придется кончать с собой, что она будет опозорена или что ей суждена одинокая, достойная жалости жизнь. Она стала женою художника, многообещающего художника, и будет жить в Нью-Йорке. Какая будущность открывается перед нею! Значит, Юджин все же любит ее. Она считала, что он доказал это. Он потому медлил с женитьбой, что ему трудно было надлежащим образом устроить их совместную жизнь. Иначе он давно бы на ней женился. Они отправились в отель "Ирокез", записались там как муж и жена и сняли отдельный номер для Мариетты. Последняя под тем предлогом, что ей хочется после езды в вагоне скорее принять ванну, покинула их, обещав поспеть к обеду. Юджин и Анджела остались наконец одни. И тут он убедился, что, вопреки всем прекрасным теориям, радость этой минуты в значительной мере притуплена для него прежней близостью с Анджелой. Правда, он снова может обладать ею. Желание, которое так сильно владело им, будет удовлетворено, но с него сорван покров заманчивой тайны. Их настоящая свадьба была отпразднована в Блэквуде несколько месяцев назад, а то, что происходило сейчас, было буднями брака. Юджин вновь испытал острое и сладостное ощущение их близости, но обаяние чего-то чудесного, неизведанного исчезло. Он жадно обнял Анджелу, но теперь в нем говорило скорее грубое физическое влечение, чем благоговейный восторг. Для Анджелы же ничто не изменилось. У нее было любящее сердце, и в Юджине заключался для нее весь мир. В ее глазах он вырастал в героическую фигуру. Его талант был священным огнем. Ни один человек на свете не мог знать столько, сколько знал Юджин. Никто не мог сравниться с ним как художник. Правда, он не был практичен, как другие мужчины (ее братья и зятья, например), зато он гений, - незачем ему быть практичным. Она уже думала о том, какой будет ему преданной женой, верной помощницей на пути к успеху. Ее опыт учительницы, ее умение дешево покупать, ее практический ум - все это окажет ему большую помощь. Два часа, оставшиеся до обеда, они предавались любовным утехам, а затем оделись и спустились в ресторан. Анджела сшила себе к свадьбе несколько нарядных платьев, истратив на это сбережения многих лет, и сейчас была исключительно красива в черном шелковом платье со вставкой и рукавами из светло-серого шелка, расшитого мелким жемчугом и черным бисером. Мариетта в бледно-розовом шелковом платье, нежном, как цвет персика, сильно вырезанном, с короткими рукавами, блистала юностью, свежестью и жизнерадостностью. Теперь, когда она благополучно выдала сестру замуж, она ни в коей мере не считала себя обязанной прятаться от Юджина или скрывать свою красоту из боязни затмить Анджелу. Она была в исключительно веселом настроении, и Юджину трудно было - даже в эту минуту - не сравнивать ее с сестрой. Улыбка Мариетты, ее остроумие, ее безотчетная смелость - все это представляло резкий контраст с тихой Анджелой. Кричащая роскошь современных отелей теперь никого уже не удивляет; но для Анджелы и Мариетты в этом было достаточно новизны, и окружающая обстановка произвела на них сильное впечатление. В пышном убранстве отеля Анджела видела знамение ожидающего их с Юджином блистательного будущего. Ковры, портьеры, лифты и официанты - вся эта дешевая роскошь говорила ей о чем-то возвышенном. После дня, проведенного в Буффало, куда их привлекли красоты Ниагарского водопада, новобрачные отправились в Вест-Пойнт. Здесь они побывали на параде в честь какого-то заезжего генерала и на балу в военной академии. Прелестную Мариетту встретил такой успех среди товарищей ее брата, что она решила остаться в Вест-Пойнте еще на неделю, так что Юджин и Анджела могли отправиться в Нью-Йорк и побыть там некоторое время одни. Они пробыли в Вест-Пойнте ровно столько, сколько потребовалось, чтобы сдать Мариетту в надежные руки, а затем уехали в Нью-Йорк, спеша вступить во владение своими апартаментами на Вашингтон-сквер. Поезд прибыл вечером, и панорама освещенного города, открывшаяся перед ними с берега Северной реки, против Сорок второй улицы, произвела на Анджелу огромное впечатление. Она не имела ни малейшего представления о Нью-Йорке, и когда кэб, по указанию Юджина, свернул на Бродвей и, часто останавливаясь, направился к Пятой авеню, ее глазам впервые открылся тот сверкающий мишурным блеском проспект, который впоследствии получил название "великого белого пути". Юджин давно уже научился видеть здесь характерные для нью-йоркской жизни дешевку и фальшь, но все же эта выставка красоты, нарядов и дутых репутаций еще не потеряла для него своей заманчивости и невольно действовала на его воображение. Здесь можно было встретить театральных критиков и известных актеров, актрис и хористок - богинь и одновременно игрушек жадных, невежественных, ненасытных богачей. Юджин показывал Анджеле театры, обращал ее внимание на известные имена, описывал рестораны, отели, магазины и лавки, в которых продаются всякие безделушки и побрякушки, пока наконец они не свернули на нижнюю часть Пятой авеню, где еще царило спокойное величие внушительных особняков и атмосфера консервативного богатства. На Четырнадцатой улице Анджела издали увидела арку Вашингтона, залитую желтовато-белым заревом электрических фонарей. - Что это такое? - заинтересовалась она. - Это арка Вашингтона, - ответил Юджин. - Она видна из нашей квартиры, с южной стороны площади. - Как красиво! - воскликнула она. Арка привела Анджелу в восторг, а когда они миновали ее и их взорам открылась вся площадь, ей показалось, что она в раю и что жить тут просто наслаждение. - Здесь? - спросила она, когда кэб остановился у здания, где находилась студия. - Да, здесь. Тебе нравится? - Очень, - ответила она. Они поднялись по белым каменным ступеням старинного дома и далее по лестнице, устланной красной дорожкой, на третий этаж и вошли в тесную студию, где Юджин, чиркнув спичкой, зажег (для большего эффекта) восковые свечи. По мере того как он зажигал одну свечу за другой, мягкий свет все ярче озарял комнату, и тогда Анджела увидела старинные стулья чиппендейл, письменный стол хепелуайт, фламандский ларь, в котором хранились старые и новые рисунки, зеленую сеть, усыпанную блестящими осколками, напоминавшими рыбью чешую, четырехугольное зеркало в золоченой раме над камином, а на мольберте - большую, сразу бросившуюся ей в глаза картину: три паровоза в серую, пасмурную погоду. Все это показалось Анджеле верхом красоты. Теперь она поняла, насколько велика разница между банальной роскошью отеля и обстановкой студии, в которой чувствовался своеобразный вкус ее владельца. Тяжелые канделябры-семисвечники по обеим сторонам квадратного зеркала ошеломили ее, а черный рояль, стоявший в углублении за наполовину задернутой сетью, вызвал у нее возглас восхищения. - О, как красиво! - воскликнула она, подставляя Юджину лицо для поцелуя. Он обнял ее, и она снова принялась изучать картины, мебель, медные и бронзовые безделушки. - Когда же ты все это раздобыл? - спросила она, потому что Юджин не успел ей рассказать о своей удаче: как он узнал о предстоящем отъезде Декстера и снял у него студию, с условием вносить за нее арендную плату и содержать в порядке. - Студия не моя, - небрежно ответил он, растапливая камин, в котором швейцар заранее приготовил дрова. - Я снял ее на время у Рассела Декстера. Он уехал в Европу, где пробудет до следующей зимы. Я подумал, что это лучше, чем ждать твоего приезда и потом уже обставлять квартиру. Мы успеем это сделать и будущей осенью. Он надеялся, что весною ему удастся устроить выставку и что-нибудь выгодно продать. Так или иначе, выставка принесет ему известность и даст возможность больше зарабатывать. У Анджелы упало сердце, но уже через секунду она овладела собой. Разве не чудо, что Юджину удалось снять хотя бы на время такую замечательную студию. Она глянула в окно. Перед нею расстилалась окаймленная рядами домов огромная площадь с купами деревьев, еще сохранявших редкую пыльную листву, с десятками фонарей, которые шипя излучали ослепительно яркий свет, с изящными контурами желтовато-белой арки у выхода на Пятую авеню. - До чего здесь хорошо! - снова воскликнула она и, подбежав к Юджину, обвила его шею руками. - Я и думать не могла, что будет так чудесно. Как ты меня балуешь. Она протянула ему губы, и он ущипнул ее за щеку и поцеловал. Они вместе обошли кухню, спальню и ванную, а немного спустя задули свечи и отправились на покой. ГЛАВА II После тишины маленького городка, после однообразия и простоты провинциальной жизни и скучных, утомительных обязанностей сельской учительницы незнакомый мир, в который окунулась Анджела, показался ее изумленному взору исполненным красоты, радостной новизны и счастья. Если человеческие чувства быстро притупляются под действием часто повторяющихся впечатлений, то столь же свойственно им преувеличивать красоту и прелесть непривычного. Раз это ново, то должно быть лучше, чем все, что было раньше. Как часто внешняя обстановка, которой мы себя окружаем, меняет наше отношение к жизни! Если человек был беден, богатство сделает его на время как будто счастливым. Если он находится среди людей чуждых взглядов, то, очутившись в благоприятном окружении, он будет некоторое время думать, что все его затруднения разрешены. Это показывает, как мало знакомо нам то внутреннее спокойствие, которое не могут поколебать никакие изменения в наших материальных условиях. Когда Анджела проснулась на другое утро, студия, где ей предстояло жить, показалась ей верхом совершенства. Она восхищалась вкусом, с каким все было расставлено, и радовалась таким удобствам, как ванна с горячей и холодной водой тут же, рядом со спальней, и кухня с аккуратными рядами необходимой посуды и утвари. Из небольшого уголка, где они устроили столовую, видна была сама студия. Здесь Анджела получила свои первые представления об искусстве, предметом которого является природа, красота форм человеческого тела, многообразие красок и оттенков. Как это было непохоже на существование школьной учительницы! Когда она сравнивала длинный, приземистый старенький дом в Блэквуде, его подслеповатые окошки, затененные плющом, небрежно разбросанные клумбы и большую лужайку - с этой студией, тесно заставленной и замысловато убранной, с окнами, выходящими на Вашингтон-сквер, все было в пользу последней. Впрочем, по мнению Анджелы, их даже и сравнивать было нельзя. Если бы она прочитала мысли Юджина, ей трудно было бы понять, что ее родной городок, уединенная ферма ее отца, голубые воды маленького озера и тени высоких деревьев на лужайке сроднились в его представлении не только со всем, что есть истинно прекрасного, но и с ее собственным очарованием. Среди всей этой красоты она и сама была прекрасной. Она не понимала, как много теряет, расставшись с ней. Самой Анджеле эти спутники ее прежней жизни казались теперь неприглядными, ненужными, не стоящими внимания. Зато новый мир был для нее в своем роде чудесной пещерой Аладина. Когда она утром глянула из окна на огромную площадь и впервые увидела ее, залитую ярким солнцем, с рядом внушительных кирпичных зданий на севере и с гигантским небоскребом на востоке, увидела грузовики, подводы, трамваи и экипажи, грохотавшие внизу по мостовой, на нее повеяло молодостью и энергией. - Придется нам одеться и идти завтракать в ресторан, - сказал Юджин. - Я не догадался что-нибудь припасти. Признаться, я не знал бы даже, что купить, если б и захотел. Мне еще никогда не приходилось хозяйничать. - Не важно, - ответила Анджела, гладя его руки. - Давай лучше не ходить в ресторан, разве только не удастся ничего придумать. Сначала я загляну сюда. Не теряя времени, она направилась в крохотный чуланчик, отведенный под кухню, посмотреть, что там есть из посуды. Она мечтала о том, как будет готовить, вести хозяйство, ухаживать за Юджином, баловать его, и вот теперь ей представлялась эта возможность. Оказалось, что у Декстера, их щедрого хозяина, было много всяких необходимых в хозяйстве вещей: два фарфоровых сервиза, - обеденный и кофейный - коричневый и голубой, кофеварка, прелестный матово-синий чайник с такими же чашками, вафельницы всех фасонов и размеров, сотейник для жаркого, всевозможные кастрюли и сковородки, а также в изобилии ножи и вилки, серебряные и простые. По-видимому, он время от времени принимал гостей, так как Анджела нашла хлебницу, сухарницу, банки для сахара, муки и соли, а в маленьком шкафчике с выдвинутыми ящиками всякие пряности. - Да тут ничего не стоит самой что-нибудь приготовить, - сказала Анджела, зажигая газ, чтобы убедиться, в порядке ли плита. - Я сбегаю только в магазин, если ты меня проводишь, и закуплю все, что нужно. Это займет несколько минут. Потом я уж сама осмотрюсь. Юджин охотно согласился. Анджела всегда считала, что из нее выйдет идеальная хозяйка, и теперь, когда ее Юджин был с нею, ей не терпелось скорее приступить к делу. Вот будет удовольствие показать ему, как она прекрасно управляется с хозяйством, как работа спорится у нее в руках, как бережно она обращается с деньгами - их общим достоянием. Убедившись, что искусство не бог весть какое доходное занятие, Анджела сокрушалась в душе, что не принесла мужу приданого. Но она знала, что Юджин не придает этому значения. Ведь он так непрактичен. Он, конечно, великий художник, но в житейских делах совершенное дитя, особенно по сравнению с ней. Да и не удивительно - ведь она столько времени покупала все необходимое для своих братьев и сестер, выгадывая каждый цент. Анджела свернула волосы в аккуратный узел, вынула из саквояжа (сундуки еще не прибыли) изящное домашнее светло-зеленое платьице, надела его и с Юджином в качестве проводника отправилась разыскивать магазины. Когда они стояли вместе у окна, он объяснил ей, что в переулках, радиусами расходящихся к югу от площади, тянутся рядами лавки итальянских торговцев - мясников, булочников, зеленщиков, в один из таких переулков они сейчас и направились. Очутившись на оживленной улице, Анджела ахнула - такое кругом было движение и столько толпилось народа. Они купили картофеля, помидоров, яиц, муки, масла, бараньих котлет и соли - с десяток всяких пакетов и всего понемножку - и поспешили обратно в студию. Некоторые лавки своим видом произвели на Анджелу отталкивающее впечатление. Попадались, правда, и довольно опрятные, и все же ей представлялось странным делать покупки в итальянском квартале, среди шумливой, оживленно жестикулирующей оравы женщин и детей со смуглыми, как дубленая кожа, лицами и лихорадочно горящими глазами. Юджин, в коричневом костюме и мягкой зеленой шляпе, казался здесь человеком из другого мира. Он был такой стройный и так выделялся среди окружающих своим спокойным достоинством и сдержанной речью, когда, обращаясь к ней, делился своими впечатлениями. - Они особенно хороши с серьгами в ушах, - сказал он про итальянок. - Этот угольщик - настоящий корсиканский бандит, - заметил он в другом случае. - Посмотри на ту старуху, с нее можно писать Эндорскую волшебницу. Анджела была целиком поглощена покупками. Она весело улыбалась Юджину, но думала о своем. Все ее мысли были заняты тем, в каких количествах закупить продукты, где хранить молодой картофель, вполне ли чист ледник, сколько времени потребуется на то, чтобы осторожно обмахнуть пыль со всего, что стоит в студии. Голые кирпичные стены зданий, грязь и отбросы в водосточной канаве, голодные, тощие бродячие собаки и кошки, густые толпы пешеходов - во всем этом она не находила ровно ничего живописного. И, лишь прислушавшись к замечаниям Юджина, звучавшим очень серьезно, она стала догадываться, что окружающее представляет в глазах художника какой-то интерес. Если Юджин так говорит, - значит, так и есть. Удивительный это мир, каков бы он ни был, - и, несомненно, она будет очень, очень счастлива. Они позавтракали горячими бисквитами с маслом, омлетом с помидорами, жареным картофелем со сметаной и кофе. Юджин, столько времени довольствовавшийся однообразной ресторанной стряпней, нашел этот завтрак идеальным. Сидеть в собственной квартире, против очаровательной жены, которая только и думает, как бы тебе угодить, перед обильным столом, уставленным блюдами, лучше которых ты никогда не едал, - ничего более приятного нельзя и представить. И он мысленно рисовал себе счастливое будущее, если только удастся добыть средства для такой жизни. Конечно, денег потребуется много, гораздо больше, чем он до сих пор зарабатывал, но он все же рассчитывал свести концы с концами. После завтрака Анджела играла на рояле, а потом, когда Юджин выразил желание поработать, она уже по-настоящему взялась за свои хозяйственные обязанности. Как раз прибыл багаж, не говоря уже о том, что надо было позаботиться о втором завтраке и обеде, - а тут и любовь предъявляла свои права, - словом, дел у нее набралось больше чем достаточно. Первое время эта жизнь казалась им восхитительной. Юджин предложил пригласить к обеду Смайта и Мак-Хью - самых близких своих приятелей. Анджела охотно согласилась, тем более, что и сама горела желанием познакомиться с друзьями Юджина. Пусть убедятся, что она не хуже других умеет принять гостей. Она стала усиленно готовиться к среде - на этот день был назначен обед - и уже с самого утра была как на иголках, до того ей хотелось увидеть, что представляют собой друзья Юджина, и узнать, какого они будут мнения о ней. Званый обед сошел как нельзя лучше. Студия произвела на двух веселых друзей большое впечатление, и они не скупились на похвалы, а Юджина поздравляли с тем, что судьба наградила его такой женой. Анджела в том же платье, что и на обеде в Буффало, была очень эффектна, а ее густые золотистые волосы совершенно очаровали Смайта и Мак-Хью. - Ух, какие косы! - потихоньку заметил Смайт своему приятелю, так чтобы хозяева не услышали. - Да, ничего не скажешь, - ответил Мак-Хью. - И вообще хозяюшка у него хоть куда, не правда ли? - Еще бы! - сказал Смайт, которого восхищали безыскусственность и добродушие этой девушки с Запада. Немного погодя они в несколько более изысканных выражениях высказали свое восхищение вслух, и Анджела была чрезвычайно довольна. Мариетта, только что приехавшая в Нью-Йорк, еще не показывалась гостям. Она переодевалась в единственной спальне, которой располагала студия. Анджела, в своем очаровательном наряде, лично наблюдала за приготовлениями к обеду. С помощью швейцара она раздобыла девушку, которая помогла ей прислуживать за столом, но кухарку так и не удалось найти. Обед состоял из супа, рыбного блюда, жареных цыплят и салата. Наконец вышла Мариетта, совершенно обворожительная в своем розовом шелковом платье. При виде ее Смайт и Мак-Хью остолбенели, и Мариетта немедленно пустила в ход свои чары. Для этой девушки не существовало разницы между мужчинами - она каждого готова была сделать своим рабом, надеть на вертел своей красоты и томить в соку любовных терзаний. Впоследствии Юджин прозвал улыбку Мариетты кинжалом. Стоило ей улыбнуться, как он восклицал: - А! Клинок снова вынут из ножен! В кого-то он сегодня вонзится? Бедная жертва! Теперь он был зятем Мариетты и мог позволить себе обнять ее за талию, а она пользовалась родственными отношениями, чтобы целоваться с ним. В Юджине было что-то, что всегда влекло ее, и в течение этих первых дней после свадьбы сестры она давала волю своему давнишнему желанию чувствовать себя в его объятиях, оставаясь, однако, начеку и тем самым заставляя его держаться в рамках. Втайне ее очень интересовало, насколько она ему нравится. Едва она показалась, Смайт и Мак-Хью вскочили и принялись хлопотать вокруг нее. Мак-Хью предложил ей свое место у камина. Смайт не отставал от друга. - Я провела чудесную неделю в Вест-Пойнте, - весело затараторила Мариетта. - Вы представляете, все время танцы, парады, прогулки с военными. - Предупреждаю вас обоих - вы на краю пропасти, - сказал Юджин, уже усвоивший привычку дразнить Мариетту. - Эта женщина опасна. И вам, как художникам с именем, не мешает поостеречься. - Как вам не стыдно, Юджин, - рассмеялась Мариетта, показывая свои прелестные зубки. - Ну вы подумайте, мистер Смайт, разве это не безобразие так рекомендовать сестру своей жены? Тем более что я приехала всего на несколько дней, у меня и времени-то в обрез. Я нахожу, что это возмутительно. - Это просто позор, - отозвался Смайт, обнаруживая полную готовность сделаться ее жертвой. - Не такой вам нужен был зять. Если б вы имели дело с человеком, которого я хорошо знаю... - Форменное издевательство, - добавил со своей стороны Мак-Хью. - Впрочем, много времени вам и не понадобится. - Ну, уж это совсем не по-рыцарски, - рассмеялась Мариетта. - Я вижу, что все здесь против меня, за исключением мистера Смайта. Но ничего, вы еще пожалеете, когда я уеду. - Охотно этому верю, - с чувством сказал Мак-Хью. Смайт ничего не сказал. Он просто млел от восторга перед этой девушкой, у которой цвет лица напоминал персики со сливками. Он пожирал взглядом ее волнистые каштановые волосы, блестящие голубые глаза и точеные руки. Каким раем должна быть жизнь с этим веселым и добродушным созданием. "Интересно было бы знать, - думал он, - что представляет собой семья, с которой Юджин породнился. Анджела, Мариетта, брат в Вест-Пойнте - не иначе как милые, добропорядочные и состоятельные люди". Мариетта отправилась на кухню помогать сестре, и Смайт, воспользовавшись отсутствием Юджина, шепнул приятелю: - Что ты скажешь? Ведь он совсем не плохо устроился? А эта, помоложе, - настоящая красотка! Она, пожалуй, перещеголяет сестру. Мак-Хью только глазел по сторонам. Все здесь приводило его в восхищение. Старинная мебель, ковры, портьеры, картины, горничная в белом передничке и наколке, Анджела, Мариетта, стол, накрытый белоснежной скатертью и уставленный разноцветным фарфором, серебряные канделябры - подумать только, что в каких-нибудь десять дней с Юджином произошло такое превращение. Уж действительно кому повезет... Эта студия была редкостной находкой... Ведь вот другим... И Мак-Хью задумчиво покачал головой. - Ну, - спросил Юджин, который выходил в спальню, чтобы переодеться к обеду, - что ты скажешь, Питер? - Скажу, что ты идешь в гору, Юджин. Я никак не ожидал. Благодари небо. Тебе, безусловно, везет. Юджин загадочно улыбнулся. "Действительно ли это так?" - подумал он. Ни Смайту, ни Мак-Хью, ни кому другому и невдомек, при каких обстоятельствах все произошло. Сколько в общем лицемерия на свете! Даже смешно, до чего обманчива видимость! Если бы кто-нибудь знал, какая необходимость толкнула его на поиски квартиры и с каким тяжелым сердцем он взялся за это. Мариетта вернулась в студию, а с нею и старшая сестра. Анджела прониклась теплым чувством к обоим друзьям мужа - к этим мальчикам, как она уже мысленно их называла. Юджин усвоил себе манеру характеризовать каждого, о ком бы ни заговорил, как "славного малого" - его обычное определение. Так и эти двое одаренных молодых людей были для него всего лишь славными ребятами из провинции, как и сам он, и Анджела стала относиться к ним так же. - Мне бы очень хотелось как-нибудь набросать ваш портрет, миссис Витла, - сказал Мак-Хью, когда Анджела снова заняла свое место у камина. В последнее время он пробовал свои силы в портретной живописи и рад был случаю попрактиковаться. Анджела пришла в восторг и от лестного предложения и оттого, что услышала в первый раз "миссис Витла" из уст старого друга Юджина. - Я буду очень рада, - ответила она зардевшись. - Честное слово, ты прелестна, Ангелочек! - воскликнула Мариетта, обнимая сестру за талию. - Нарисуйте ее с косами, мистер Мак-Хью, ведь она совершеннейшая Гретхен. Анджела снова вспыхнула. - Я, собственно, сам об этом подумывал, Питер, - сказал Юджин. - Но так и быть, попробуй ты. Я не большой мастер по части портрета. Смайт улыбнулся Мариетте. Ему бы очень хотелось нарисовать ее, но человеческие фигуры давались ему плохо, разве лишь как детали для его морских видов. При этом мужчины удавались ему лучше женщин. - Вот если б вы были старым морским волком, мисс Блю, - сказал он, обращаясь к Мариетте, - я бы создал из вас шедевр. - Что ж, за этим дело не станет, если только вы напишете мой портрет, - весело отозвалась она. - Воображаю, как бы я была хороша в высоких сапогах и в непромокаемом плаще, не правда ли, Юджин? - По-моему, вы были бы красавицей, - сказал Смайт. - Приходите к нам в студию, и я вас наряжу. У меня есть полный костюм моряка. - Непременно приду, - рассмеялась Мариетта. - Вы только скажите - когда. Мак-Хью почувствовал, что Смайт обгоняет его, и, чтобы наверстать упущенное, удвоил внимание к Мариетте. - Послушай, Джозеф, - запротестовал он, - я только собрался предложить мисс Блю написать ее портрет. - Опоздал, - ответил Смайт. - Ты бы еще подольше думал. Мариетту поразила обстановка, в какой жили Анджела и Юджин. Она была подготовлена к тому, что увидит, как живут художники, но эта студия превзошла все ее ожидания. Анджела рассказала ей, что квартира не принадлежит Юджину, но в глазах Мариетты это не играло большой роли. Факт тот, что сейчас это его студия. Он получил ее благодаря своим связям в обществе и в кругах художников. Он и Анджела блестяще начинали совместную жизнь. Если бы она могла рассчитывать на такой прелестный уголок для начала своей замужней жизни, она была бы вполне довольна. Потом все сели за круглый стол из тикового дерева - одно из сокровищ Декстера, - и временная горничная Анджелы стала подавать обед. Беседа велась легко и непринужденно - собственно, ни о чем, больше для того, чтобы поближе познакомиться друг с другом. Молодые художники очень понравились Анджеле и Мариетте, поскольку обе они угадывали в своих собеседниках некоторую житейскую положительность. Те, не рисуясь, говорили об испытаниях и удачах, которые выпадают на долю художника, о том, как трудно добиться хорошего заработка; они, по-видимому, были на дружеской ноге со знаменитостями из разных кругов общества - величайшая награда всякого таланта. За обедом Смайт рассказывал о своих приключениях на море, а Мак-Хью - о жизни в горняцких поселках Запада. Мариетта принялась описывать своих висконсинских поклонников, высмеивая простоватых блэквудских обывателей, и Анджела вторила ей. Наконец Мак-Хью сделал карандашный набросок, изобразив Мариетту в сопровождении длинного хвоста деревенских воздыхателей, от которых она лицемерно отворачивается, воздев очи к небу. - Ну, это уж совсем жестоко! - воскликнула она, когда Юджин, увидев рисунок, стал от души хохотать. - Я никогда так не закатываю глаза. - Нет, он правильно тебя нарисовал, - заявил Юджин. - Ты - широкая, усыпанная цветами тропа, которая ведет к погибели. - Не обращай внимания, Бэбиетт, - вставила Анджела, - я за тебя заступлюсь, если никто другой не заступится. Ты милая, скромная, робкая девушка, и вообще ни на кого не смотришь, не правда ли? Анджела встала и шутливо прижала к себе голову Мариетты, как бы выражая сочувствие ее безутешному горю. - Вот чудесное имя, - восхитился Смайт, растроганный красотой Мариетты. - Бедная Мариетта, - сказал Юджин. - Подойди ко мне, я тебя тоже пожалею. - Вы не так поняли мой рисунок, мисс Блю, - весело заметил Мак-Хью. - Я просто хотел показать, каким успехом вы пользуетесь. Когда провожали гостей, Анджела стояла рядом с Юджином, охватив его гибкой рукой. Мариетта кокетничала на прощанье с Мак-Хью. Какое большое преимущество у его друзей, думал Юджин, они холостяки и могут сколько угодно шутить с Мариеттой и ухаживать за нею. Для него все это кончено. Он уже никогда не сможет любезничать ни с одной девушкой. Он должен вести себя серьезно, быть сдержанным и осторожным. Юджину стало больно от этой мысли. Он вдруг почувствовал, что это вовсе ему не свойственно. Ему хотелось быть таким, как всегда, - ухаживать за Мариеттой, если бы она позволила, а вот и нельзя. Когда дверь за гостями закрылась, он подошел к камину. - Какие они оба милые! - воскликнула Мариетта. - Мак-Хью такой забавный. Он с большим юмором. - Смайт тоже славный, - заступился Юджин за своего друга. - Оба они чудесные, просто чудные. - И мне понравился Мак-Хью, он такой оригинал, - заметила Анджела. - Но и мистер Смайт тоже славный и очень положительный. Большего нельзя и требовать от мужчины. А все-таки нет никого на свете лучше моего Юджина, - нежно сказала она, обнимая его. - О боже, вы опять за свое! - воскликнула Мариетта. - Ну, я иду спать. Юджин вздохнул. Они припасли кушетку для Мариетты, с тем чтобы по уходе гостей поставить ее в альков за унизанный блестками занавес. Юджин с грустью думал о том, что любовь Анджелы для него уже не новость. Этого не было бы, если б он женился на Мариетте или Кристине. Он все больше убеждался, что питает к жене только физическое влечение. И этим ему придется довольствоваться? Разве это возможно? Эта мысль повлекла за собой множество других мыслей, которые с этих пор уже не покидали его, хотя он не всегда замечал их присутствие и ощущал их не с одинаковой остротой. Мгновенная вспышка жалости, страсть, восхищение могли на время заглушить их, но, в сущности, они не оставляли его. Он сделал ошибку. Он сам накинул себе петлю на шею. Он подчинился условностям, которых отнюдь не одобрял. Как поправит он теперь совершившееся? И поправимо ли оно вообще? ГЛАВА III Но какие бы мысли Юджин ни таил в душе, он начал свою семейную жизнь с видом человека, достаточно серьезно относящегося к браку. Раз уж он женат и связан законными узами, решил он, остается только примириться. Было время, когда у него мелькала надежда, что можно будет скрывать от всех свою женитьбу и не показывать Анджелу друзьям, но такую мысль пришлось отбросить, когда он увидел, как отнеслись к его браку Мак-Хью и Смайт. А главное, приходилось считаться с самой Анджелой. Он стал подумывать о том, что нужно бы известить о своей женитьбе друзей - Мириэм Финч и Норму Уитмор, а возможно, и Кристину Чэннинг, - когда она вернется. В этих трех женщинах заключалась для него самая большая трудность. Он понимал, какое невыгодное впечатление Анджела будет производить рядом с ними. Что они подумают о нем, о ней? Теперь, когда она была тут, в Нью-Йорке, он не мог не видеть, что она представляет здесь совершенно иной, чуждый мир. Пригласив к обеду Смайта и Мак-Хью, он открыл кампанию, которую теперь предстояло продолжить. Юджина тревожила, главным образом, мысль, как примет эту новость Мириэм Финч, поскольку Кристина Чэннинг была в отъезде, а Норма Уитмор не так уж много значила для него. Он твердил себе, что должен был известить их раньше и что необходимо поскорее исправить эту ошибку. В конце концов он так и поступил, написав Норме Уитмор кратко, но выразительно: "Ваш покорный слуга женился. Разрешите приехать к Вам с женой, чтоб познакомить вас". Мисс Уитмор была поражена. Вначале она огорчилась - и даже очень, так как Юджин чрезвычайно интересовал ее и она опасалась за удачность его выбора. Но она поспешила улыбнуться на эту очередную насмешку судьбы и ответила ему коротенькой запиской: "Дорогие Юджин с супругой! Вот так новость! Поздравляю. Непременно забегу к вам, как только приду в себя от изумления. А потом вы оба должны побывать у меня. Норма Уитмор". Юджин обрадовался и в душе поблагодарил Норму за то, что она так мило отнеслась к этому, но Анджелу чуть-чуть задевало втайне, что он не рассказал ей про Норму раньше. Почему он скрыл от нее существование этой женщины? Уж не та ли это, которой он интересовался? Три года, в течение которых она, терзаемая сомнениями, ждала Юджина, обострили ее подозрительность и посеяли в душе ее немало страхов. Все же она решила не придавать этому значения и притворилась, что ей будет очень приятно познакомиться с мисс Уитмор. Юджин рассказал ей, как хорошо относится к нему эта женщина, как она верит в его дарование, сколько вокруг нее талантливой молодежи, начинающих художников и литераторов, и как считаются с ее мнением влиятельные люди. Она еще не раз окажет ему услугу. Анджела терпеливо слушала, но не могла подавить легкого недовольства от того, что он такого высокого мнения о другой женщине. С какой стати он, Юджин Витла, должен зависеть от услуг какой-то своей приятельницы? Она, по всей вероятности, очень милый человек, и они будут друзьями, но... Норма пришла два дня спустя под вечер и принесла с собою ту атмосферу восторженности, которая, как казалось Юджину, была от нее неотъемлема. В ее преклонении перед его талантом он черпал уверенность и силу. - Юджин Витла, скверный вы поросенок! - пожурила она Юджина, так как была чуть обижена на него - самую малость, за измену их дружбе. - Что это вы вздумали вдруг удрать и жениться, никому ни слова не сказав? Вы даже лишили меня возможности сделать вам свадебный подарок, но лучше поздно, чем никогда. Какой очаровательный уголок, просто прелесть! - И, положив на стол пакет с подарком, Норма стала оглядываться, ища глазами миссис Юджин Витла. Анджела тем временем заканчивала в спальне свой туалет. Она ожидала нападения и приготовилась к нему, надев для этого случая свое светло-зеленое домашнее платье. Услыхав фамильярный тон, которым мисс Уитмор разговаривала с ее мужем, она слегка вздрогнула, так как подобное обращение говорило о продолжительном и близком знакомстве. Юджин почти не упоминал о мисс Уитмор раньше и только недавно стал рассказывать про нее, но теперь стало ясно, что они давнишние и близкие друзья. Анджела заглянула в студию и увидела высокую, не очень красивую, но грациозную женщину, все существо которой дышало умом и энергией и говорило о богатстве и утонченности чувств и восприятий. Юджин жал гостье руку и радостно смотрел ей в глаза. "Чем она его обворожила? - тотчас же возник у нее вопрос. - Почему он на нее так смотрит?" Слова "Юджин Витла, скверный поросенок" вызвали в ней раздражение. Это звучало так, будто Норма сама влюблена в него. Через несколько минут Анджела вышла к гостье с любезной, приветливой улыбкой, но мисс Уитмор сразу почувствовала в этой любезности оттенок неприязни. - Так это и есть миссис Витла! - воскликнула она, целуя Анджелу. - Страшно рада познакомиться с вами. Меня всегда интересовало, на ком женится мистер Витла. Вы должны простить меня, что я называю его попросту Юджином. Поскольку он теперь человек женатый, я постараюсь отделаться от этой привычки. Но мы с ним старые друзья, и я большая поклонница его таланта. Ну, как вам нравится жизнь художника, или, может быть, вам это не в новинку? Анджела, жадно изучавшая старую приятельницу Юджина, ответила не без наигранной наивности, что, напротив, ей все здесь в новинку, она ведь прямо из деревни, самая настоящая фермерская дочка, да еще из такого медвежьего угла, как Блэквуд, в штате Висконсин. Она сделала паузу, чтобы дать Норме возможность выразить дружеское изумление, а потом добавила, что Юджин, по-видимому, мало кому говорил про нее, хотя писал ей достаточно часто. Как ни оскорбительно было для Анджелы сознание, что Юджин так упорно утаивал ее от своих друзей, она не могла не торжествовать при мысли, что достался он в конце концов ей, а не мисс Уитмор. Восторженность этой женщины наводила на мысль, что Юджин ей очень нравится. Так вот, значит, какого рода женщины заставляли его медлить с женитьбой. Интересно, каковы же другие? Разговор зашел о нью-йоркской жизни. В это время вернулась Мариетта, бегавшая по магазинам вместе с некоей миссис Линк, женой армейского капитана, служившего инструктором в Вест-Пойнте, и тотчас же был подан чай. Мисс Уитмор настойчиво приглашала их к себе обедать. Юджин сообщил ей, что посылает одну из своих картин на выставку в академию. - Ее, разумеется, примут, - сказала Норма. - Но вам следовало бы устроить самостоятельную выставку своих картин. Мариетта принялась тараторить о том, какое чудо эти большие магазины, и вскоре мисс Уитмор стала прощаться. - Вы придете ко мне, не правда ли? - обратилась она к Анджеле, так как, невзирая на какое-то чувство отчужденности, мешавшее их сближению, твердо решила хорошо относиться к ней. Мисс Уитмор думала, что только неопытность и самонадеянность могли толкнуть Анджелу на брак с Юджином. Она очень опасалась, что эта женщина ему не пара. Хотя, с другой стороны, Анджела оригинальна и довольно пикантна. Возможно, что они и поладят. Анджела же не переставала думать о том, что мисс Уитмор чересчур подчеркивает свою старую дружбу с Юджином и что она какая-то неестественная и слишком восторженная. А потом настал день, когда с визитом явилась Мириэм Финч. Вездесущий Ричард Уилер, узнав от Смайта и Мак-Хью о женитьбе Юджина и его новом местожительстве, поспешил к нему, а от него отправился прямиком к Мириэм Финч. Сам немало удивленный, он знал, что мисс Финч будет поражена еще больше. - Витла женился! - воскликнул он, врываясь к ней и еще не отдышавшись. И в первое мгновение Мириэм настолько потеряла самообладание, что чуть ли не трагическим тоном воскликнула: - Да вы в своем ли уме, Ричард Уилер! Не может этого быть! - Женился! - уверял Уилер. - Они живут на Вашингтон-сквер, дом номер шестьдесят один. И у него премиленькая жена с золотыми волосами. Анджела очень ласково приняла Уилера и успела обворожить его. Атмосфера уюта, царившая в студии, тоже произвела на него впечатление, и он подумал, что для Юджина это будет очень полезно. Ему необходимо остепениться и как следует приняться за работу. Мириэм внутренне содрогнулась, слушая повествование Уилера. Она была сильно обижена вероломством Юджина: он не нашел нужным даже намекнуть, что собирается жениться. - Они уже десять дней как женаты, - сообщил Уилер и этим огорчил ее еще больше, а то обстоятельство, что Анджела "премиленькая и с золотыми волосами", вконец расстроило ее. - Однако! - воскликнула она с притворной веселостью. - Он мог бы все-таки поделиться с нами этой новостью, не правда ли? Она постаралась скрыть свое замешательство под маской беспечного равнодушия. Конечно, по отношению к ней Юджин проявил возмутительную небрежность, но, с другой стороны, почему ему было вести себя иначе? Он никогда не делал ей предложения. Правда, духовно они были очень близки. Ей не терпелось увидеть Анджелу. Интересно, что представляет собой эта женщина. "Премиленькая! С золотыми волосами!" Ну, конечно, Юджин, как и все мужчины, пожертвовал очарованием ума и души ради хорошенькой фигурки и смазливого личика. Почему-то ей всегда казалось, что он не способен на такой поступок, что его жена - если он вообще когда-нибудь женится - будет высокая, изящная женщина, блестящего ума - одним словом, существо исключительное. Чем объяснить, что мужчины, высокоразвитые и талантливые, да и все мужчины вообще, в вопросах брака ведут себя как дураки? Ну что ж, она поедет к нему и посмотрит. Узнав, что Уилер сообщил Мириэм о его женитьбе, Юджин написал ей, стараясь быть возможно лаконичнее, что он женился и хотел бы навестить ее с Анджелой. В ответ Мириэм явилась сама, веселая, улыбающаяся, безукоризненно одетая, горя желанием как-нибудь уязвить Анджелу за то, что ей досталась эта победа. Она также хотела показать Юджину, как мало ее затрагивает перемена в его жизни. - И скрытный же вы молодой человек, мистер Юджин Витла! - воскликнула она, здороваясь с ним. - Отчего вы не заставили его уведомить нас, миссис Витла? - лукаво обратилась она к Анджеле, вкладывая в свои слова тайный яд. - Можно подумать, что он хотел утаить вас от друзей. Анджела вздрогнула, как от удара бичом. В словах Мириэм ей послышался явный намек на то, что Юджин пытался скрыть их брак, словно он стыдился ее. И сколько еще у него таких приятельниц, как Норма Уитмор и Мириэм Финч? Юджин находился в блаженном неведении насчет истинных чувств Мириэм и, когда миновали первые тягостные минуты, стал без умолку