был ли он действительно -"весельчаком" при жизни, или же только пристрастие любящей вдовы побудило ее отзываться о нем подобным образом. Доказал он также, что если отступить от принятой системы пунктуации, то любую из шекспировских пьес можно переделать наново и совершенно изменить ее смысл. Посему нет надобности говорить, что он был великим критиком и весьма глубоким и в высшей степени оригинальным мыслителем. - Ну, как вы поживаете, мисс Сневелличчи? - осведомилась миссис Кэрдль, входя в приемную. Мисс Сневелличчи сделала грациозный реверанс и выразила надежду, что миссис Кэрдль здорова, равно как и мистер Кэрдль, появившийся одновременно. Миссис Кэрдль была в утреннем капоте и маленьком чепчике, сидевшем на макушке. На мистере Кэрдле был широкий халат, а указательный палец правой его руки приложен ко лбу в соответствии с портретами Стерна, с которым, как однажды кто-то заметил, он имел разительное сходство. - Я осмелилась нанести вам визит, сударыня, с целью спросить, не подпишетесь ли вы на мой бенефис,- сказала мисс Сневелличчи, доставая бумаги. - О, право, не знаю, что сказать,- отозвалась миссис Кэрдль.- Нельзя утверждать, чтобы сейчас театр находился на высоте величия и славы... Что же вы стоите, мисс Сневелличчи?.. Драма погибла, окончательно погибла. - Как восхитительное воплощение видений поэта и как материализация человеческой интеллектуальности, золотящая своим сиянием наши грезы и открывающая перед умственным взором новый и волшебный мир, драма погибла, окончательно погибла,- сказал мистер Кэрдль. - Где найти человека из живущих ныне, который может изобразить нам все меняющиеся цвета спектра, в какие облечен образ Гамлета! - воскликнула миссис Кэрдль. - Да, где найти такого человека... на сцене? - сказал мистер Кэрдль, делая маленькую оговорку в свою пользу.- Гамлет! Фу! Смешно! Гамлет погиб, окончательно погиб. Совершенно подавленные этими горестными соображениями, мистер и миссис Кэрдль вздохнули и некоторое время сидели безгласные. Наконец леди, повернувшись к мисс Сневелличчи, осведомилась, в какой пьесе та намерена выступить. - В новой,- сказала мисс Сневелличчи,- автором которой является этот джентльмен и в которой он будет играть: это его первое выступление на подмостках. Джентльмена зовут мистер Джонсон. - Надеюсь, вы сохранили единства, сэр? - спросил мистер Кэрдль. - Эта пьеса - перевод с французского,- сказал Николас.- В ней много всевозможных происшествий, живых диалогов, ярко очерченных действующих лиц... - Все это бесполезно без строгого соблюдения единств, сэр,- возразил мистер Кэрдль.- Единства драмы - прежде всего. - Разрешите вас спросить,- сказал Николас, колеблясь между уважением, которое должен был оказывать хозяину, и желанием позабавиться,- разрешите вас спросить, что такое единства? Мистер Кэрдль кашлянул и призадумался. - Единства, сэр,- сказал он,- это завершение... нечто вроде всеобщей взаимосвязи по отношению к месту и времени... своего рода универсальность, если мне разрешат воспользоваться столь сильным выражением. Это я и считаю драматическими единствами, поскольку я имел возможность уделить им внимание, а я много читал об этом предмете и много размышлял. Перебирая в памяти роли, исполняемые этим ребенком,- продолжал мистер Кэрдль, повернувшись к феномену,- я нахожу единство чувства, широту кругозора, свет и тень, теплоту окраски, тон, гармонию, художественное развитие первоначальных замыслов, что я тщетно ищу у взрослых актеров. Не знаю, понятно ли я изъясняюсь. - Вполне,- ответил Николас. - Вот именно,- сказал мистер Кэрдль, подтягивая галстук.- Таково мое определение единств драмы. Миссис Кэрдль сидела и слушала это столь исчерпывающее объяснение с великим самодовольством. По окончании его она осведомилась, что думает мистер Кэрдль по поводу подписки. - Не знаю, дорогая моя, честное слово, не знаю,- сказал мистер Кэрдль.- Если мы подпишемся, то подлежит ясно дать понять, что мы не гарантируем качества исполнения. Пусть публика знает, что за них мы своим именем не поручимся, но что эту честь мы оказываем только мисс Сневелличчи. Когда это будет ясно установлено, я сочту своим долгом распространить наше покровительство на пришедший в упадок театр хотя бы ради тех ассоциаций, с которыми он для меня связан. У вас найдется два шиллинга шесть пенсов разменять полукрону, мисс Сневелличчи? - сказал мистер Кэрдль, доставая четыре полукроны. Мисс Сневелличчи обшарила все уголки розового ридикюля, но ни в одном из них ничего не оказалось. Николас пробормотал шутливо, ччо он автор, и решил вовсе обойтись без формальной процедуры обшаривания своих карманов. - Позвольте-ка,- сказал мистер Кэрдль,- дважды четыре восемь,- по четыре шиллинга за место в ложе, мисс Сневелличчи, чрезвычайно дорого при теперешнем положении театра; три полукроны - это семь шиллингов шесть пенсов. Полагаю, мы не будем спорить из-за шести пенсов? Шесть пенсов нас не поссорят, мисс Сневелличчи? Бедная мисс Сневелличчи с улыбками и поклонами взяла три полукроны, а миссис Кэрдль, сделав несколько дополнительных замечаний на тему о том, чтобы места были им оставлены, с сидений стерта пыль и присланы две афиши, как только они будут выпущены, позвонила в колокольчик, давая сигнал, что совещание кончено. - Странные люди,- сказал Николас, когда они вышли из дому. - Уверяю вас,- отозвалась мисс Сневелличчи, беря его под руку,- я почитаю себя счастливой, что они недодали шести пенсов... Они могли пока ничего не заплатить. Теперь в случае вашего успеха они дадут понять публике, что всегда вам покровительствовали, а в случае вашего провала - что они были в этом уверены с самою начала. В следующем доме, какой они посетили, их приняли восторженно, ибо здесь обитали шесть человек детей, которые восхищались публичными выступлениями феномена, и, когда их призвали из детской, чтобы они насладились лицезрением этой юной леди в интимной обстановке, они принялись тыкать пальцами ей в глаза, наступать на ноги и оказывать другие маленькие знаки внимания, свойственные их возрасту. - Я непременно уговорю мистера Борума взян, oтдельную ложу,- сказала хозяйка дома после самой любезной встречи.- Я прихвачу с собой только двух детей, а остальное общество будет состоять из джентльменов - ваших поклонников, мисс Сневелличчи. Огастес, гадкий мальчик, не приставай к девочке! Это относилось к молодому джентльмену, который щипал девочку-феномена сзади, очевидно с целью установить, настоящая ли она. - Вероятно, вы очень устали,- сказала мамаша, обращаясь к мисс Сневелличчи.- Я никак не могу отпустить вас, пока вы не выпьете рюмку вина. Фи, Шарлотта, мне стыдно за тебя! Мисс Лейн, милая моя, пожалуйста, присмотрите за детьми. Мисс Лейн была гувернантка, а эта просьба была вызвана неожиданной выходкой младшей мисс Борум, которая, стащив зеленый зонтик феномена, хотела дерзко его унести, в то время как ошеломленный феномен беспомощно взирал на это. - Где вы могли научиться так играть, как вы играете? - спросила добродушная миссис Борум, снова обращаясь к мисс Сневелличчи.- Право же, я понять не могу (Эмма, не таращи глаза): в одном месте вы плачете, а в другом смеетесь, и все это так естественно, ах, боже мой! - Я счастлива слышать столь благоприятное мнение.- сказала мисс Сневелличчи.- Восхитительно думать, что вам нравится моя игра. - Нравится! - вскричала миссис Борум.- Кому же она может не нравиться? Будь у меня возможность, я бы ходила в театр два раза в неделю: я без ума от него. Только иногда вы бываете слишком трогательны. Вы доводите меня до такого состояния, до таких судорожных рыданий! Господи боже мой, мисс Лейн, почему вы позволяете им так мучить это бедное дитя? Девочке-феномену и в самом деле грозила опасность быть разорванной на части, так как два здоровых мальчугана, ухватившись каждый за ее руку, тянули в противоположные стороны, пробуя свою силу. Однако мисс Лейн (которая сама была слишком занята созерцанием взрослых актеров, чтобы обращать должное внимание на происходящее) в критический момент спасла злосчастного младенца, который подкрепился рюмкой вина и вскоре был уведен своими друзьями, не потерпев особо серьезных повреждений, если не считать того, что розовый газовый чепчик был приплюснут, а белое платьице и панталончики порядочно измяты. Это было изнурительное утро, потому что пришлось сделать множество визитов и у всех вкусы были разные. Одни хотели трагедий, а другие комедий; одни возражали против танцев, другие только танцев и хотели. Одни считали комического певца решительно вульгарным, а другие надеялись, что у него дела будет больше, чем обычно. Одни не обещали прийти, потому что другие не обещали прийти, а иные вовсе не хотели идти, потому что другие придут. Наконец мало-помалу, в одном месте что-нибудь вычеркивая, а в другом что-нибудь добавляя, мисс Сневелличчи поручилась за программу, которая другими достоинствами, может быть, и не отличалась, но зато была достаточно обширна, (среди прочих безделок она включала четыре пьесы, различные песни, несколько поединков и много танцев), и они вернулись домой, не на шутку измученные трудами этого дня. Николас корпел над пьесой, которую быстро начали репетировать, а затем корпел над своей ролью, которую разучивал с большой настойчивостью и исполнил, как заявила вся труппа, безупречно. И, наконец, настал великий день. Утром был послан в обход глашатай, звоном колокольчиков возвещавший на всех людных улицах о представлении; специально выпущенные афиши длиной в три фута и шириной в девять дюймов были рассеяны повсюду, разбросаны по всем подвальным лестницам, подсунуты под все дверные кольца и развешены во всех лавках. Были они также вывешены на всех стенах, хотя и не с полным успехом, ибо по случаю болезни постоянного расклейщика афиш эту обязанность исполняло лицо неграмотное, и часть афиш была развешена косо, а остальные вверх ногами. В половине шестого в дверь галерки ломились четыре человека; без четверти шесть их было по крайней мере дюжина; в шесть часов колотили ногами в дверь устрашающим образом, а когда старший сынок Крамльса открыл ее, ему пришлось спрятаться за ней, спасая собственную жизнь. В первые же десять минут миссис Граден собрала пятнадцать шиллингов. За кулисами царило такое же беспримерное возбуждение. Мисс Сневелличчи вспотела так, что румяна едва держались у нее на лице. Миссис Крамльс была так нервна, что с трудом могла припомнить свою роль. Локончики мисс Бравасса развились от жары и волнения; даже сам мистер Крамльс все время смотрел в дырочку в занавесе и то и дело прибегал возвестить, что еще один человек пришел в партер. Наконец оркестр умолк, и занавес поднялся. Первая сцена, в которой не участвовал никто примечательный, прошла довольно спокойно, но когда во второй появилась мисс Сневелличчи, сопровождаемая феноменом в роли дитяти, какой раздался гром аплодисментов! В ложе Борума все встали, как один человек, размахивая шляпами и носовыми платками и крича: "Браво!". Миссис Борум и гувернантка бросали венки на сцену, из коих некоторые опустились на лампы, а один увенчал чело толстого джентльмена, который, жадно смотря на сцену, остался в неведении об оказанной ему чести; портной и его семейство колотили ногами в переднюю стенку верхней ложи, грозя вывалиться наружу; даже мальчик, разносивший имбирное пиво, застыл на месте посреди зрительного зала; молодой офицер, которого считали влюбленным в мисс Сневелличчи, вставил в глаз монокль, как бы желая скрыть слезу. Снова и снова мисс Сневелличчи приседала все ниже и ниже, и снова и снова аплодисменты раздавались все громче и громче. Наконец, когда феномен взял один из дымящихся венков и косо нахлобучил на самые глаза мисс Сневелличчи, овация достигла своего апогея, и представление продолжалось. Но когда появился Николас в своей блестящей сцене с миссис Крамльс, какие раздались рукоплескания! Когда миссис Крамльс (которая была его недостойной матерью) насмехалась над ним и назвала его "самонадеянным мальчишкой", а он отказал ей в повиновении, какая была буря аплодисментов! Когда он поссорился с другим джентльменом из-за молодой леди и, достав ящик с пистолетами, сказал, что если его соперник - джентльмен, то он будет драчься с ним здесь, в этой гостиной, пока мебель не оросится кровью одного из них, а может быть, и обоих, как слились в едином оглушительном вопле ложи, партер и галерка! Когда он бранил свою мать за то, что она не хотела вернуть достояние молодой леди, а та, смягчившись, побудила и его смягчиться, упасть на одно колено и просить ее благословения, как рыдали леди в зрительном зале! Когда он спрятался в темноте за занавес, а злой родственник тыкал острой шпагой всюду, но только не туда, где ясно видны были его ноги, какой трепет неудержимого страха пробежал по залу! Его осанка, его фигура, его походка, его лицо - все, что он говорил или делал, вызывало похвалу. Аплодисменты раздавались каждый раз, когда он начинал говорить. А когда, наконец, в сцене с насосом и лоханью миссис Граден зажгла бенгальский огонь, а все незанятые члены труппы вышли и разместились повсюду - не потому, что это имело какое-нибудь отношение к пьесе, но для чего, чтобы закончить ее живой картиной,- зрители (которых к тому времени стало значительно больше) испустили такой восторженный крик, какого не слыхали в этих стенах много и много дней. Короче - успех и новой пьесы и нового актера был полный, и, когда мисс Сневелличчи вызвали в конце пьесы, ее вел Николас и делил с ней аплодисменты. ГЛАВА XXV, касающаяся молодой леди из Лондона, которая присоединяется к труппе, и пожилого поклонника, который следует в ее свите; трогательная церемония, последовавшая за их прибытием Новая пьеса, будучи явной удачей, была анонсирована на все вечерние представления впредь до особого извещения, а по вечерам театр оставался закрытым два раза в неделю вместо трех. И это были не единственные признаки необычайного успеха, ибо в ближайшую субботу Николас получил через посредство неугомимой миссис Граден ни больше ни меньше как тридцать шиллингов; помимо такой существенной награды, он был удостоен немалой чести и славы, получив на адрес театра экземпляр брошюры мистера Кэрдля с автографом этого джентльмена на первой странице (само по себе бесценное сокровище), в сопровождении записки, записка содержала многочисленные похвалы и непрошенное заверение в том, что мистер Кэрдль с величайшим удовольствием будет каждое утро читать с ним Шекспира три часа перед завтраком во время его пребывания в этом городе. - У меня есть еще одна новинка, Джонсон,- весело объявил однажды утром мистер Крамльс. - Что именно? - спросил Николас.- Пони? - Нет, к пони мы обращаемся только в тех случаях, когда все остальное провалилось,- сказал мистер Крамльс.- Думаю, что в этом сезоне нам вообще не придется пользоваться им. Нет, нет, не пони. - Быть может, мальчик-феномен? - предположил Николас. - Есть только один феномен, сэр,- внушительно ответил мистер Крамльс,и это - девочка. - Совершенно верно,- сказал Николас.- Прошу прощенья. В таком случае я, право же, не знаю, что это может быть. - Что бы вы сказали по поводу молодой леди из Лондона? - осведомился мистер Крамльс.- Мисс такая-то из Королевского театра Друр-и-Лейн? - Сказал бы, что она будет очень хороша на афишах,- отозвался Николас. - В этом вы правы,- заметил мистер Крамльс,- и если бы вы сказали, что она будет очень хороша также и на сцене, вы бы не ошиблись. Посмотрите-ка, что вы об этом думаете? Задав такой вопрос, Мистер Крамльс развернул красную афишу, синюю афишу и желтую афишу, вверху которых было начертано гигантскими буквами: "Первое выступление несравненной мисс Питоукер из Королевского театра Друри-Лейн". - Ах, боже мой, я знаю эгу леди! - воскликнул Николас. - Стало быть, вы знакомы с самым большим талантом, каким когда-либо была наделена молодая особа,- заявил мистер Крамльс, снова свертывая афиши.- Собственно, с талантом особого рода... особого рода. "Кровопийца",- с пророческим вздохом добавил мистер Крамльс,- "Кровопийца" умрет, когда умрет эта девушка; она - единственная из всех сильфид, виденных мною, которая может, стоя на одной ноге, бить бубном о колено другой подобно сильфиде. - Когда же она приезжает? - спросил Николас. - Мы ждем ее сегодня,- ответил мистер Крамльс.- Она старая приятельница миссис Крамльс. Миссис Крамльс поняла, на что она способна,- знала это с самого начала. В сущности, она обучила ее почти всему, что та знает. Первой "кровопийцей" была миссис Крамльс. - Да неужели? - Да! Но она принуждена была отказаться от этого. - Ей пришлось не по нраву? - осведомился Николае. - Не столько ей, сколько публике,- ответил мистер Крамльс.- Никто не мог выдержать. Это было слишком потрясающе. Вы еще не знаете, какова миссис Крамльс! Николас осмелился намекнуть, что, кажется, он это знает. - Нет, нет, не знаете,- возразил мистер Крамльс,- конечно, не знаете! Даже я толком не знаю, и это факт. Не думаю, что страна это узнает, пока она не умрет. Ежегодно у этой изумительной женщины расцветает какой-нибудь новый талант. Посмотрите на нее - мать шестерых детей, из них трое живы, и все на сцене. - Поразительно! - воскликнул Николас. - Да, поразительно,- подтвердил мистер Крамльс,- самодовольно беря понюшку табаку и с важностью покачивая головой.- Даю вам мое честное слово актера, я даже не знал, что она умеет танцевать, до последнего ее бенефиса (она тогда играла Джульетту и Элен МакГрегор*, а между пьесами исполнила матросский танец со скакалкой). В первый раз, когда я увидел эту превосходную женщину, Джонсон,- сказал мистер Крамльс придвигаясь ближе и говоря тоном конфиденциальным и дружеским,- она стояла на голове на тупом конце копья, а кругом сверкал фейерверк. - Вы меня изумляете! - воскликнул Николас. - Она меня изумила! - заявил мистер Крамльс с очень серьезной миной.Такая грация, соединенная с таким достоинством! С того момента я начал ее обожать. Появление даровитого объекта этих замечаний резко положило конец панегирику мистера Крамльса. Почти немедленно вслед за этим вошел юный Перси Крамльс с письмом, прибывшим по почте и адресованным его любезной матери; при виде надписи на нем миссис Крамльс воскликнула: "Честное слово, от Генриетты Питоукер!" - и тотчас погрузилась в его содержание. - Разве она...- нерешительно осведомился мистер Крамльс. - О нет, все в порядке,- ответила миссис Крамльс, предваряя вопрос.Право, какой это для нее чудесный случай! - Я думаю, наилучший, о каком я когда-либо слышал,- сказал мистер Крамльс. А затем мистер Крамльс, миссис Крамльс и юный Перси Крамльс принялись неудержимо смеяться. Николас предоставил им веселиться и отправился к себе, недоумевая, какая тайна, связанная с мисс Питоукер, могла вызвать такое веселье, а еще более задумываясь о том крайнем изумлении, с каким эта леди отнесется к его неожиданному выбору профессии, столь славным и блистательным украшением которой она являлась. Но в этом последнем пункте он ошибся, ибо - то ли мистер Винсент Крамльс подготовил почву, то ли у мисс Питоукер были особые причины обращаться с ним даже с большею любезностью, чем прежде,- встреча их на следующий день в театре скорее носила характер встречи двух дорогих друзей, не разлучавшихся с детства, чем леди и джентльмена, которые виделись раз пять, да и то случайно. Мало того: мисс Питоукер шепнула, что в разговоре с семьей директора она вовсе не упоминала о Кенуигсах и изобразила дело так, будто встречала мистера Джонсона в самых высших и фешенебельных кругах. Когда же Николас принял это сообщение с не скрываемым удивлением, она добавила, бросив нежный взгляд, что имеет теперь право полагаться на его доброту и, быть может, в скором времени подвергнет ее испытанию. В тот вечер Николас имел честь играть в маленькой пьеске вместе с мисс Питоукер и не мог не заметить, что теплый прием, ей оказанный, следовало приписать главным образом весьма настойчивому зонту в одной из верхних лож; видел он также, что обворожительная актриса часто бросала нежные взгляды в ту сторону, откуда доносился стук зонта, и что каждый раз, когда она это делала, зонт снова принимался за работу. Один раз ему показалось, что оригинальной формы шляпа в том же углу зала ему как будто знакома, но, будучи поглощен своей ролью на сцене, он мало внимания обратил на это обстоятельство, и воспоминание о нем улетучилось окончательно к тому времени, как он дошел до дому. Он только что сел ужинать со Смайком, когда один из жильцов дома подошел к его двери и объявил, что какой-то джентльмен внизу желает поговорить с мигтером Джонсоном. - Ну что ж, если он этого желает, предложите ему подняться, вот все, что я могу сказать,- отозвался Николае.- Должно быть, один из нашей голодной братии, Смайк. Его сожитель посмотрел на холодную говядину, молча вычисляя, сколько останется к завтрашнему обеду, и положил обратно кусок, отрезанный им для себя, чтобы вторжение посетителя оказалось менее устрашающим по своим результатам. - Это не из тех, кто бывал здесь раньше,- сказал Николас,- потому что он спотыкается на каждой ступеньке. Входите, входите. Вот чудеса! Мистер Лиливик? Действительно, это был сборщик платы за водопровод, физиономия его хранила полную неподвижность, и, глядя на Николаса остановившимся взглядом, он пожал ему руку с торжественной важностью и занял место в углу у камина - Когда же вы сюда приехали? - спросил Николас. - Сегодня утром, сэр,- ответил мистер Лиливик. - О, понимаю! Так, значит, сегодня вечером вы были в театре, и это ваш эо... - Вот этот зонт,- сказал мистер Лиливик, показывая толстый зеленый бумажный зонт с погнутым железным наконечником.- Какого вы мнения об этом спектакле? - Поскольку я мог судить, находясь на сцене,- ответил Николас,- мне он показался очень милым. - Милым! - вскричал сборщик.- А я говорю, сэр, что он был восхитителен. Мистер Лиливик наклонился вперед, чтобы с наибольшим ударением произнести последнее слово, и, справившись с этим, выпрямился, нахмурился и несколько раз кивнул головой. - Я говорю, что спектакль был восхитительный,- повторил мистер Лиливик.- Ошеломляющий, волшебный, потрясающий! И снова мистер Лиливик выпрямился, и снова он нахмурился и кивнул головой. - Вот как! - сказал Николас, слегка удивленный этими проявлениями восторженного одобрения.- Да, она способная девушка. - Она божественна.- заявил мистер Лиливик, ударив упомянутым зонтом в пол двойным ударом, как это делают сборщики налогов.- Я знавал божественных актрис, сэр,- бывало, я собирал... вернее я з_а_х_о_д_и_л, и заходил очень часто, чтобы получить за воду, в дом к одной божественной актрисе, которая больше четырех лет жила в моем приходе,- но никогда, никогда, сэр, среди всех божественных созданий, актрис и не актрис, не видывал я создания такого божественного, как Генриетта Питоукер. Николасу много труда стоило удержаться от смеха; не решаясь заговорить, он только кивал, сообразуясь с кивками мистера Лиливика, и безмолвствовал. - Разрешите сказать вам два слова конфиденциально,- сказал мистер Лиливик. Николас добродушно взглянул на Смайка, который, поняв намек, скрылся. - Холостяк - жалкое существо, сэр,- сказал мистер Лиливик. - Что вы! - сказал Николас. - Да,- ответил сборщик.- Вот уже скоро шестьдесят дет, как я живу на свете, и я должен знать, что это такое. "Разумеется, вы д_о_л_ж_н_ы знать,- подумал Николас,- но знаете вы или нет - это другой вопрос". - Если холостяку случится отложить немного денег,- сказал мистер Лиливик,- его сестры и братья, племянники и племянницы думают об этих деньгах, а не о нем; даже если, будучи должностным лицом, он является старейшиной рода или, скорее, тем основным стволом, от которого ответвляются все прочие маленькие ветви, они тем не менее все время желают ему смерти и приходят в уныние всякий раз, когда видят его в добром здравии, потому что хотят вступить во владение его маленьким имуществом. Вы понимаете? - О да,- ответил Николас.- Несомненно это так. - Главный довод против женитьбы - расходы, вот что меня удерживало, а иначе - о боже! - сказал мистер Лиливик, щелкнув пальцами,- я мог бы иметь пятьдесят женщин. - Красивых женщин? - спросил Николас. - Красивых женщин, сэр! - ответил сборщик.- Конечно, не таких красивых, как Генриетта Питоукер, ибо она - явление необычное, но таких женщин, какие не каждому мужчине встречаются на пути, смею вас заверить. Теперь предположим, что человек может получить богатство не в виде приданого жены, но в ней самой! А? - Ну, в таком случае это счастливчик,- отвечил Николас. - То же самое и я говорю,- заявил сборщик, благосклонно похлопывая его зонтом по голове,- как раз го же самое. Генриетта Питоукер, талантливая Генриетта Питоукер, в себе самой заключает богатство, и я намерен... - Сделать ее миссис Лиливик,- подсказал Николас. - Нет, сэр, не сделать ее миссис Лиливик,- возразил сборщик,- актрисы, сэр, всегда сохраняют свою девичью фамилию, таково правило, но я намерен жениться на ней, и жениться послезавтра. - Поздравляю вас, сэр,- сказал Николас. - Благодарю вас, сэр.- отозвался сборщик, застегивая жилет.Разумеется, я буду получать за нее жалованье, и в конце концов я надеюсь, что содержать двоих почти так же дешево, как одного. В этом есть утешение. - Но, право же, вы не нуждаетесь в утешении в такой момент,- заметил Николас. - Не нуждаюсь,- сказал мистер Лиливик, нервически покачивая головой,- нет... конечно, не нуждаюсь. - Но зачем же вы оба приехали сюда, если собираетесь вступить в брак, мистер Лиливик? - спросил Николас. - Да я для того-то и пришел, чтобы объяснить вам,- ответил сборщик платы за водопровод.- Дело в том, что мы сочли наилучшим сохранить это в тайне от семейства. - От семейства? - повторил Николас.- Какого семейства? - Конечно, от Кенуигсов,- сказал мистер Лиливик.- Если бы моя племянница и ее дети услыхали об этом хоть словечко до моего отъезда, они валялись бы в судорогах у моих ног и не пришли бы в себя, пока я не поклялся бы ни на ком не жениться. Или они собрали бы комиссию, чтобы признать меня сумасшедшим, или сделали бы еще что-нибудь ужасное,- добавил сборщик, даже задрожав при этих словах. - Совершенно верно,- сказал Николас,- да, несомненно они бы ревновали. - Дабы этому воспрепятствовать,- продолжал мистер Лиливик,- Генриетта Питоукер (так мы с ней условились) должна была приехать сюда, к своим друзьям Крамльсам, под предлогом ангажемента, а я должен был выехать накануне в Гильдфорд, чтобы там пересесть к ней в карету. Так я и сделал, и вчера мы вместе приехали из Гильдфорда. Теперь, опасаясь, что вы будете писать мистеру Ногсу и можете сообщить что-нибудь о нас, мы сочли наилучшим посвятить вас в тайну. Сочетаться браком мы отправимся, с квартиры Крамльсов и будем рады видеть вас либо перед церковью, либо за завтраком, как вам угодно. Завтрак, понимаете ли, будет скромный,- сказал сборщик, горя желанием предотвратить всякие недоразумения по этому поводу,всего-навсего булочки и кофе и, понимаете ли, быть может, креветки или что-нибудь в этом роде как закуска. - Да, да, понимаю,- ответил Николас.- О, я с великой радостью приду, мне это доставит величайшее удовольствие. Где остановилась леди? У миссис Крамльс? - Нет,- сказал сборщик,- им негде было бы устроить ее на ночь, а потому она поместилась у одной своей знакомой и еще одной молодой леди: обе имеют отношение к театру. - Вероятно, у мисс Сневелличчи? - спросил Николае. - Да, так ее зовут. - И, полагаю, обе будут подружками? - спросил Николас. - Да,- с кислой миной сказал сборщик,- они хотят четырех подружек. Боюсь, что они это устроят несколько по-театральному. - О нет, не думаю! - отозвался Николас, делая неловкую попытку превратить смех в кашель.- Кто же могут быть эти четыре? Конечно, мисс Сневелличчи, мисс Ледрук... - Фе...феномен,- простонал сборщик. - Ха-ха! - вырвалось у Николасв.- Прошу прощенья, не понимаю, почему я засмеялся... Да, это будет очень мило... феномен... Кто еще? - Еще какая-то молодая женщина,- ответив сборщик, вставая,- еще одна подруга Генриетты Пичоукер. Итак, вы ни слова об этом не скажете, не правда ли? - Можете всецело на меня положиться,- отозвался Николас.- Не хотите ли закусить или выпить? - Her,- сказал сборщик,- у меня нет ни малейшего аппетита. Я думаю, это очень приятная жизнь - жизнь женатого человека? - Я в этом нимало не сомневаюсь,- ответил Николае. - Да,- сказал сборщик,- разумеется. О да! Несомненно. Спокойной ночи. С эгими словами мистер Лиливик, в чьем поведении на протяжении всей этой беседы изумительнейшим образом сочетались стремительность, колебания, доверчивость и сомнения, нежность, опасения, скаредном и напыщенность, повернулся к двери и оставил Николасв хохотать в одиночестве, если он был к тому расположен. Не трудясь осведомляться, показался ли Николасу следующий день состоящим из полагающегося ему числа часов надлежащей длительности, можно отметить, что для сторон, непосредственно заинтересованных, этот день пролетел с удивительной быстротой, в результате чего мисс Питоукер, проснувшись утром в спальне мисс Сневелличчи, заявила, что ничто не убедит ее в том, будто это тот самый день, при свете коего должна произойти перемена в ее жизни. - Я никогда этому не поверю,- сказала мисс Питоукер,- просто не могу поверить. Что бы там ни говорили, я не могу решиться пройти через такое испытание! Услыхав эти слова, мисс Сневелличчи и мис Ледрук, очень хорошо знавшие, что вот уже три или четыре года, как их прекрасная подруга приняла решение и в любой момент беззаботно прошла бы через ужасное испытание, если бы только могла найти подходящего джентльмена, не возражавшего против этого рискованного предприятия,- мисс Сневелличчи и мисс Ледрук начали проповедовать спокойствие и мужество и говорить о том, как должна она гордиться своей властью осчастливить на многие годы достойного человека, и о том, сколь необходимо для блага всего человечества, чтобы женщины выказывали в таких случаях стойкость и смирение; хотя сами они видят истинное счастье в одинокой жизни, которой не изменили бы по своей воле,- да, не изменили бы по каким бы то ни было суетным соображениям,но (благодарение небесам!), если бы настало такое время, они надеются, что знают свой долг слишком хорошо, чтобы возроптать, но с кротостью и покорностью подчинятся судьбе, для которой их явно предназначило провидение, дабы утешить и вознаградить их ближних. - Я понимаю, что это страшный удар,- сказала мисс Сневелличчи,- порвать старые связи и тому подобное, как оно там называется, но я бы этому подчинилась, дорогая моя, право же, подчинилась. - Я тоже,- сказала мисс Ледрук.- Скорее я бы приветствовала ярмо, чем бежала от него. Мне случалось разбивать сердца, и я очень сожалею об этом. Это ужасно, если подумать! - Да, конечно,- сказала мисс Сневелличчи.- А теперь, Лед, дорогая моя, мы, право же, должны заняться ею, не то мы опоздаем, непременно опоздаем. Такие благочестивые соображения, а быть может, боязнь опоздать, поддерживали невесту во время церемонии одевания, после чего крепкий чай и бренди предлагались попеременно как средства для укрепления ее ослабевших ног и с целью придать большую твердость ее поступи. - Как вы себя чувствуете сейчас, милочка? - осведомилась мисс Сневелличчи. - О Лиливик! - воскликнула невеста.- Если б вы знали, что я претерпеваю ради вас! - Конечно, он знает, милочка, и никогда не забудет,- сказала мисс Ледрук. - Вы думаете, он не забудет? - воскликнула мисс Питоукер, проявляя и в самом деле недюжинные способности к сценическому искусству.- О, вы думаете, он не забудет? Вы думаете, Лиливик будет помнить всегда... всегда, всегда, всегда? Неизвестно, чем мог закончиться этот взрыв чувств, если бы мисс Сневелличчи не возвестила в тот момент о прибытии экипажа. Это известие столь поразило невесту, что она избавилась от всевозможных тревожных симптомов, проявлявшихся очень бурно, подбежала к зериалу и, оправив платье, спокойно заявила, что готова принести себя в жертву. Затем ее почти внесли в карету и там "поддерживали" (как выразилась мисс Сневелличчи), непрестанно давая нюхать ароматические соли, глотать бренди и прибегая к другим легким возбуждающим средствам, пока не подъехали к двери директора, которую уже распахнули оба юных Крамльса, нацепившие белые кокарды и нарядившиеся в наилучшие и ослепительнейшие жилеты из театрального гардероба. Благодаря совместным усилиям этих молодых джентльменов и подружек и с помощью извозчика мисс Питоукер была, наконец, доставлена в состоянии крайнего изнеможения на второй этаж, где, едва успев увидеть молодого жениха, она упала и обморок с величайшей благопристойностью. - Генриетта Питоукер! - воскликнул сборщик.- Мужайтесь, моя красавица. Мисс Питоукер схватила сборщика за руку, но волнение лишило ее дара речи. - Разве вид мой столь ужасен, Генриетта Питоукер? - сказал сборщик. - О нет, нет, нет! - отозвалась невеста.- Но все мои друзья, милые друзья моей юности, покинуть их всех - это такой удар! Выразив таким образом свою скорбь, мисс Питоукер принялась перечислять милых друзей своей юности и призывать тех из них, кто здесь присутствовал, чтобы они подошли и поцеловали ее. Покончив с этим, она вспомнила, что миссис Крамльс была для нее больше, чем мать, а затем, что мистер Крамльс был для нее больше, чем отец, а затем, что юные Крамльсы и мисс Нинетта Крамльс были для нее больше, чем братья и сестры. Эти разнообразные воспоминания, из которых каждое сопровождалось объятиями, заняли немало времени, и в церковь они должны были ехать очень быстро, опасаясь, как бы не опоздать. Процессия состояла из двух одноконных экипажей; в первом ехали мисс Бравасса (четвертая подружка), миссис Крамльс, сборщик и мистер Фолер, которого выбрали шафером сборщика. Во втором ехали невеста, мисс Сневелличчи, мисс Ледрук и феномен. Наряды были великолепны. Подружки были сплошь покрыты искусственными цветами, а феномен оказался почти невидимым благодаря портативной зеленой беседке, в которую был заключен. Мисс Ледрук, отличавшаяся слегка романтическим складом ума, нацепила на грудь миниатюру какого-то неведомого офицера, которую не так давно купила по дешевке. Другие леди выставили напоказ драгоценные украшения из поддельных камней, почти не уступавших настоящим, а миссис Крамльс выступала с суровым и мрачным величием, которое вызвало восторг всех присутствующих. Но вид мистера Крамльса, пожалуй, еще более соответствовал торжественности церемонии я поражал больше, чем вид других членов компании. Этот джентльмен, представлявший отца невесты, возымел счастливую и оригинальную мысль "приготовиться" к своей роли, и надел парик особого фасона, известный под названием "коричневый Георг"*, и вдобавок облачился в табачного цвета костюм прошлого века с серыми шелковыми чулками и башмаками с пряжками. Для наилучшего исполнения роли он решил быть глубоко потрясенным, и в результате, когда они вошли в церковь, рыдания любящего родителя были столь душераздирающими, что церковный сторож предложил ему удалиться в ризницу и до начала церемонии выпить для успокоения стакан воды. Шествие по проходу между скамьями было великолепно: невеста и четыре подружки, выступавшие тесной группой, что было заранее обдумано и прорепетировано; сборщик в сопровождении своего шафера, подражавшего его поступи и жестам, к неописуемому удовольствию театральных друзей на хорах; мистер Крамльс с его немощной и расслабленной походкой; миссис Крамльс, подвигавшаяся театральной поступью (шаг вперед и остановка),- это было самое великолепное зрелище, какое когда-либо случалось наблюдать. С церемонией покончили очень быстро, и, когда присутствующие расписались в метрической книге (для этой цели мистер Крамльс, когда дошла до него очередь, старательно протер и надел огромные очки), все в прекрасном расположении духа вернулись домой завтракать. И здесь они встретили Николаса, дожидавшегося их возвращения. - Ну-с, завтракать, завтракать! - сказал Крамльс, помогавший миссис Граден, которая занималась приготовлениями, оказавшимися более внушительными, чем могло быть приятно сборщику. Вторичного приглашения не понадобилось. Гости сбились в кучу, по мере сил протискались к столу и приступили к делу; мисс Питоукер очень краснела, когда кто-нибудь на нее смотрел, и очень много ела, когда на нее никто не смотрел, а мистер Лиливик принялся за работу, как бы преисполнившись холодной решимости: раз уже все равно придется платить за все эти вкусные вещи, то он постарается оставить как можно меньше Крамльсам, которые будут доедать после. - Очень быстро проделано, сэр, не правда ли? - осведомился мистер Фолер у сборщика, перегнувшись к нему через стол. - Что быстро проделано, сэр? - спросил мистер Лиливик. - Завязан узел, прикреплена к человеку жена,- отвечал мистер Фолер.Немного на это времени нужно, правда? - Да, сэр,- краснея, отозвался мистер Лиливик.- На это не нужно много времени. А дальше что, сэр? - О, ничего! - сказал актер.- И немного нужно времени человеку, чтобы повеситься, а? Ха-ха! Мистер Лиливик положил нож и вилку и с негодующим изумлением обвел взглядом сидевших за столом. - Чтобы повеситься? - повторил мистер Лиливик. Воцарилось глубокое молчание, ибо величественный вид мистера Лиливика был неописуем. - Повеситься! - снова воскликнул мистер Лиливик.- Сделана ли здесь, в этом обществе, попытка провести параллель между женитьбой и повешеньем? - Петля, знаете ли,- сказал мистер Фолер, слегка приуныв. - Петля, сэр! - подхватил мистер Лиливик.- Кто осмеливается говорить мне о петле и одновременно о Генриетте Пи... - Лиливик,- подсказал мистер Крамльс. - ...и одновременно о Генриетте Лиливик? - вопросил сборщик.- В этом доме, в присутствии мистера и миссис Крамльс, которые воспитали талантливых и добродетельных детей, дабы они были для них благословением и феноменами и мало ли чем еще, мы должны слушать разговоры о петлях? - Фолер, вы меня изумляете,- сказал мистер Крамльс, считая, что приличие требует быть задетым этим намеком на него и на спутницу его жизни. - За что вы на меня так накинулись? - вопросил злополучный актер.- Что я такое сделал? - Что сделали, сэр! - вскричал мистер Лиливик.- Нанесли удар, потрясающий основы общества! - И наилучшие, нежнейшие чувства,- присовокупил Крамльс, снова входя в роль старика. - И самые святые и почтенные общественные узы,- сказал сборщик.- Петля! Словно человек, вступающий в брак, был пойман, загнан в западню, схвачен за ногу, а не по собственному желанию пошел и не гордится своим поступком! - Я вовсе не хотел сказать, что вас поймали, и загнали, и схватили за ногу,- ответил актер.- Я очень сожалею; больше я ничего не могу добавить. - Вы и должны сожалеть, сэр! - заявил мистер Лиливик.- И я рад слышать, что для этого у вас еще хватает чувства. Так как последней репликой спор, по-видимому, закончился, миссис Лиливик нашла, что это самый подходящий момент (внимание гостей уже не было отвлечено) залиться слезами и прибегнуть к помощи всех четырех подружек, каковая была оказана немедленно; впрочем, это вызвало некоторое смятение, так как комната была маленькая, а скатерть длинная, и при первом же движении целый отряд тарелок был сметен со стола. Однако, невзирая на это обстоятельство, миссис Лиливик отказывалась от утешений, пока воюющие стороны не поклянутся оставить спор без дальнейших последствий, что они и сделали, предварительно проявив в достаточной мере свою неохоту; и начиная с этого времени мистер Фолер сидел погруженный в мрачное молчание, довольствуясь тем, что щипал за ногу Николаса, когда кто-нибудь начинал говорить, и тем выражал свое презрение как к оратору, так и к чувствам, которые тот демонстрировал. Было произнесено великое множество спичей: несколько спичей Николасом, и Крамльсом, и сборщиком, два - юными Крамльсами, приносившими благодарность за оказанную им честь, и один феноменом - от имени подружек, причем миссис Крамльс пролила слезы. Немало также и пели благодаря мисс Ледрук и мисс Бравасса и, весьма вероятно, пели бы еще больше, если бы кучер экипажа, ждавшего, чтобы отвезти счастливую чету туда, где она предполагала сесть на пароход, отходивший в Райд, не прислал грозного извещения, что, если они не выйдут немедленно, он не преминет потребовать восемнадцать пенсов сверх условленной платы. Эта ужасная угроза положила конец веселью. После весьма патетического прощания мистер Лиливик и новобрачная отбыли в Райд, где должны были провести два дня в полном уединении и куда с ними отправлялась девочка-феномен, избранная сопровождающей подружкой по особому настоянию мистера Лиливика, ибо пароходное общество, введенное в заблуждение ее ростом, согласилось взять за нее (в этом он удостоверился заранее) половинную плату. Так как спектакля в тот вечер не было, мистер Крамльс заявил о своем намерении не отходить от стола, пока не будет покончено со спиртными напитками, но Николас, которому завтра предстояло в первый раз играть Ромео, ухитрился улизнуть благодаря временному замешательству, вызванному поведением миссис Граден, у которой неожиданно обнаружились резкие симптомы опьянения. К бегству побудило его не только собственное желание, но и беспокойство за Смайка, который, получив роль аптекаря, до сей поры ровно ничего не мог вбить себе в голову, кроме общей идеи, что он очень голоден, каковую - быть может, по старой памяти - он усвоил с удивительной легкостью. - Не знаю, что делать, Смайк,- сказал Николас, положив книгу.- Боюсь, что вы, бедняжка, не сможете это заучить. - Боюсь, что так,- отозвался Смайк, покачивая головой.- Я думаю, если бы вы... но это причинит вам столько хлопот... - Что такое? - спросил Николас.- Обо мне не беспокойтесь. - Я думаю,- сказал Смайк,- если бы вы повторяли мне роль по маленьким кусочкам снова и снова, я мог бы ее запомнить с вашего голоса. - Вы так думаете? - воскликнул Николас.- Прекрасная мысль! Ну-ка, посмотрим, кто раньше устанет. Во всяком случае, не я, Смайк, можете мне поверить. Ну-с, начнем. "Кто так громко зовет?" - "Кто так громко зовет?" - сказал Смайк. - "Кто так громко зовет?" - повторил Николас. - "Кто так громко зовет?" - закричал Смайк. Так продолжали они снова и снова спрашивать друг друга: "Кто так громко зовет?", а когда Смайк заучил это наизусть, Николас перешел к следующей фразе, а потом сразу к двум, а потом к трем, и так далее, пока около полуночи Смайк не обнаружил, к невыразимой радости, что он и в самом деле начинает припоминать кое-что из роли. Рано утром они снова принялись за работу, и Смайк, обретя уверенность благодаря сделанным им успехам, усваивал быстрее и веселее. Когда он начал неплохо произносить слова, Николас показал ему, как он должен выходить, держась растопыренными пальцами за живот, и потирать его время от времени, согласно обычному приему, следуя которому актеры на сцене всегда дают понять, что им хочется есть. После утренней репетиции они снова принялись за работу, прервав ее только для того, чтобы наскоро пообедать, и трудились до самого вечера, пока не настало время отправляться в театр. Никогда еще не бывало у учителя более старательного, смиренного, послушного ученика. Никогда еще не бывало у ученика более терпеливого, неутомимого, заботливого, доброжелательного учителя. Как только они оделись, Николас возобновил свои уроки, продолжая их в перерывах между выходами на сцену. Успех был полный. Ромео заслужил дружные аплодисменты и величайшее одобрение, а Смайк был единодушно провозглашен как зрителями, так и актерами чудом и первым среди аптекарей. ГЛАВА XXVI, чреватая опасностями, угрожающими спокойствию духа мисс Никльби Место действия - прекрасные апартаменты на Риджент-стрит; время - три часа пополудни для унылых и корпящих над работой и первый утренний час для веселых и жизнерадостных; действующие лица - лорд Фредерик Верисофт и его друг сэр Мальбери Хоук. Эти два отменных джентльмена лениво развалились на двух диванах, разделенные столом, на котором был сервирован обильный завтрак, оставшийся, однако, нетронутым. Газеты были разбросаны по комнате, но и они, подобно трапезе, оставались незамеченными и в пренебрежении. Однако отнюдь не беседа мешала искать развлечения в чтении газет, ибо ни единым словом не обменялись эти двое и не произносили ни звука, за исключением тех случаев, когда один из них, начиная метаться в поисках более удобного местечка для раскалывавшейся от боли головы, издавал нетерпеливое восклицание и, казалось, заражал своим беспокойством другого. Уже одни эти признаки в достаточной мере подтверждали догадку о размерах дебоша прошедшей ночи, даже если бы не было других указаний на то, в каких увеселениях прошла эта ночь. Два грязных бильярдных шара, две продавленные шляпы, бутылка из-под шампанского с обернутой вокруг горлышка запачканной перчаткой, чтобы крепче можно было сжимать ее в руке в качестве наступательного оружия, сломанная трость, карточная коробка без крышки, пустой кошелек, разорванная цепочка от часов, горсть серебра, перемешанного с сигарными окурками, сигарный пепел - все эти и многие другие следы разгула ясно свидетельствовали о том, какой характер носили прошлой ночью проказы джентльменов. Первым заговорил лорд Верисофт. Спустив ноги в туфлях на пол и протяжно зевнув, он с трудом принял сидячее положение и обратил тусклый, томный взгляд на своего друга, которого окликнул сонным голосом. - Ну? - отозвался сэр Мальбери, повернувшись. - Мы весь де-ень будем здесь лежать? - спросил лорд. - Вряд ли мы годимся на что-нибудь другое,- ответил сэр Мальбери,- во всяком случае, в ближайшее время. Сегодня утром во мне нет ни искры жизни. - Жизни! - воскликнул лорд Фредерик.- Я чувствую себя так, как будто ничего не может быть уютнее и приятнее смерти. - Так почему же вы не умираете? - сказал сэр Мальбери. Задав такой вопрос, он отвернулся и, казалось, сделал попытку заснуть. Его неунывающий друг и ученик придвинул стул к столу и попробовал поесть, но, убедившись, что это невозможно, поплелся к окну, затем начал слоняться по комнате, приложив руку к пылающему лбу, и, наконец, снова бросился на диван и снова разбудил своего друга. - В чем дело, черт побери? - простонал сэр Мальбери, садясь на своем ложе. Хотя сэр Мальбери произнес это довольно недоброжелательно, однако он, по-видимому, не считал себя вправе хранить молчание. Несколько раз потянувшись и заявив с содроганьем, что "дьявольски холодно", он приступил к эксперименту за столом, накрытым для завтрака; здесь он преуспел больше, чем его менее выносливый ученик, а потому за этим столом и остался. - А не вернуться ли нам,- протянул сэр Мальбери, помедлив с куском, наткнутым на вилку,- а не вернуться ли нам, к малютке Никльби, а? - К какой малютке Никльби, - к ростовщику или к девице? - спросил лорд Фредерик. - Вы меня поняли, я вижу,- отозвался сэр Мальбери.- Разумеется, к девице. - Вы мне обещали отыскать ее,- сказал лорд Фредерик. - Совершенно верно,- подтвердил его друг,- но с той поры я передумал. В делах вы мне не доверяете - отыскивайте ее сами. - Не-ет,- возразил тот. - А я говорю - да! - заявил друг.- Вы ее отыщете сами. Не думайте, что я хочу сказать - когда вам это удастся! Я не хуже вас знаю, что без меня вам ее в глаза не видать. Да. Я говорю, что вы можете ее отыскать- м_о_ж_е_т_е,- а я вам укажу путь. - Ах, будь я проклят, если вы не истинный, дьявольски честный, несравненный друг! - сказал молодой лорд, на которого эта речь произвела весьма живительное действие. - Я вам скажу - к_а_к,- продолжал сэр Мальбери.- На том обеде она была приманкой для вас. - Не может быть! - вскричал молодой лорд.- Какой чер... - Приманкой для вас,- повторил его друг.- Старый Никльби сам мне это сказал. - Что за славный малый! - воскликнул лорд Фредерик.- Благородный мошенник! - Да,- сказал сэр Мальбери,- он знал, что она миленькое создание... - Миленькое! - перебил молодой лорд.- Клянусь душой, Хоук, она безупречная красавица... э... картинка, статуя... э... клянусь душой, это так! - Что ж,- отозвался сэр Мальбери, пожимая плечами и подчеркивая свое равнодушие, подлинное или притворное,- это дело вкуса. Если у нас с вами вкусы несходные, тем лучше. - Проклятье! - воскликнул лорд.- В тот вечер вы от нее не отставали. Я едва мог сказать слово. - Для одного раза она совсем недурна, совсем недурна,- сказал сэр Мальбери,- но не стоит того, чтобы еще раз стараться ей понравиться. Если вы желаею всерьез приударить за племянницей, скажите дядюшке, что вы хотите знать, где она живет, и как она живет, и с кем, иначе вы отказываетесь быть его клиентом. Он не замедлит вам сообщить. - Почему же вы мне этого раньше не сказали, вместо того чтобы заставлять меня целую ве-ечность пылать, чахнуть, влачить жалкое существование? - спросил лорд Фредерик. - Во-первых, я этого не знал,- небрежно ответил сэр Мальбери.- а во-вторых, я не думал, что для вас это так важно. Истина, однако, заключалась в том, что за время, истекшее со дня обеда у Ральфа Никльби, сэр Мальберп Хоук тайком использовал все имевшиеся в его распоряжении средства, чтобы обнаружить, откуда столь внезапно появилась Кэт и куда она скрылась. Однако без помощи Ральфа, с которым он не поддерживал никаких отношений, после того как они столь недружелюбно расстались тогда, все его усилия были тщетны, а потому он принял решение сообщить молодому лорду о признании, которое выудил у достойного ростовщика. К сему побуждали его различные соображения; среди них отнюдь не последнее место занимало намерение узнать то, что могло стать известно слабохарактерному молодому человеку, а желание встретить снова племянницу ростовщика и прибегнуть к любым хитростям, чтобы сломить ее гордость и отомстить за презрение, преобладало над всеми его помыслами. Это был хитроумный план, который не мог не соответствовать его интересам с любой точки зрения, ибо даже то обстоятельство, что он вырвал у Ральфа Никльби признание, с какой целью тот ввел свою племянницу в такое общество, а также его полная личная незаинтересованность, раз он столь откровенно сообщил об этом своему другу, должны были показать его в самом лучшем свете и чрезвычайно облегчить переход монет (и без того частый и быстрый) из кармана лорда Фредерика Верисофта в карман сэра Мальбери Хоука. Так рассуждал сэр Мальбери, и, руководствуясь этими соображениями, он и его друг вскоре отправились к Ральфу Никльби, чтобы осуществить план, задуманный сэром Мальбери и якобы благоприятствующий целям его друга, но в действительности способствующий достижению его собственных целей. Ральфа они застали дома, и одного. Когда он ввел их в гостиную, ему как будто пришла на память сцена, здесь происшедшая, потому что он бросил на сэра Мальбери странный взгляд, на который тот никак не ответил, если не считать небрежной улыбки. Они приступили к короткому собеседованию о денежных делах, и едва с этими делами было покончено, как одураченный лорд (следуя указаниям своего друга) не без замешательства попросил разрешения поговорить наедине с Ральфом. - Наедине... вот как!..- воскликнул сэр Мальбери, притворяясь изумленным.- О, превосходно! Я пойду в соседнюю комнату. Но только не заставляйте меня долго ждать. С этими словами сэр Мальберн подхватил свою шляпу и, напевая какую-то песенку, скрылся за дверью между двумя гостиными и закрыл ее за собой. - Ну-с, милорд, в чем дело? - спросил Ральф. - Никльби,- сказал его клиент, растягиваясь на диване, на котором он сидел, чтобы приблизить свои губы к уху старика,- какое прелестное создание ваша племянница! - Неужели, милорд? - отозвался Ральф.- Может быть, может быть. Я себе не забиваю головы такими вещами. - Вы знаете, что она чертовски хорошенькая девушка,- сказал клиент.- Вы это должны знать, Никльби. Полно, не отрицайте! - Да, ее как будто считают хорошенькой,- ответил Ральф.- Пожалуй, я это и сам знаю, а если бы я и не знал, то вы - знаток в таких вещах, и ваш вкус, милорд... всегда бесспорно хорош. Никто, кроме молодого человека, к которому были обращены эти слова, не остался бы глух к тому ироническому тону, каким они были произнесены, и не остался бы слеп при виде презрительного взгляда, их сопровождающего. Но лорд Фредерик Верисофт был и глух и слеп и принял их за комплимент. - Быть может, вы чуточку правы и чуточку не правы - и то и другое, Никльби. Я хочу знать, где живет эта красотка, чтобы еще раз глянуть на нее хоть одним глазком, Никльби. - В самом деле...- начал обычным своим тоном Ральф. - Не говорите так громко,- воскликнул лорд, превосходно повторяя преподанный ему урок.- Я не хочу, чтобы Хоук слышал. - Вы знаете, что он ваш соперник? - спросил Ральф, зорко посмотрев на него. - Всегда он мой соперник, черт его побери,- сказал клиент,- а сейчас я хочу его обскакать. Ха-ха-ха! Как он взбесится, Никльби, оттого, что мы здесь разговариваем без него! Одно только слово, Никльби: где она живет? Вы только скажите мне, где она живет, Никльби. "Идет на приманку,- подумал Ральф,- идет на приманку". - Ну, Никльби, ну! - настаивал клиент.- Где она живет? - Право же, милорд,- сказал Ральф, медлительно потирая руки,- я должен подумать, прежде чем ответить. - К чему. Никльби? Вам вовсе не нужно думать. Где? - Ничего не получится, если вы даже узнаете,- ответил Ральф.- Ее воспитывали добродетельной и порядочной девушкой. Конечно, она хорошенькая, бедная, беззащитная! Бедняжка, бедняжка! Ральф сделал краткий обзор положения Кэт, как будто эти мысли промелькнули у него в голове и он не имел намерения высказывать их вслух, но проницательный лукавый взгляд, устремленный на собеседника во время этой речи, обличал его в гнусном притворстве. - Да говорю же вам, что я только увидеть ее хочу! - воскликнул его клиент.- Может же че-еловек смотреть на хорошенькую женщину, не причиняя ей никакого вреда? А? Ну, так где же она живет? Вы заработали на мне состояние, Никльби, и, клянусь душой, никто не затащит меня к кому-нибудь другому, если вы только ответите мне. - Раз вы мне это обещаете, милорд,- сказал Ральф с притворной неохотой,- и так как я очень хочу оказать вам услугу, а никакого вреда от этого не будет - никакого вреда,- то я вам скажу. Но лучше сохраните это в тайне, милорд, в строжайшей тайне! При этих слонах Ралыр указал на смежную комнату и выразительно мотнул головой. Молодой лорд притворился, будто и сам признает необходимость такой предосторожности, и Ральф сообщил адрес и занятие своей племянницы, заметив, что, судя по слухам, дошедшим до него о семействе, где служит Кэт, оно чрезвычайно дорожит знакомствами со знатными людьми и что лорд несомненно может представиться без всяких затруднений, буде он того пожелает. - Если единственным вашим намерением является увидеть ее еще раз,сказал Ральф,- вы можете таким путем осуществить его в любое время. Лорд Фредерик ответил на этот совет, много раз пожав грубую, мозолистую руку Ральфа, и, прошептав, что лучше им сейчас закончить разговор, позвал сэра Мальбери. - Я думал, вы заснули.- сказал сэр Мальбери, появляясь с недовольным видом. - Простите, что задержал вас,- ответил простак,- но Никльби был так удивительно за-абавен - ну просто не оторвешься. - О нет, это не милорд,- сказал Ральф.- Вы знаете, какой остроумный, веселый, элегантный, превосходный человек лорд Фредерик. Осторожнее, милорд, ступенька... Сэр Мальбери, пожалуйста, посторонитесь. Учтиво разговаривая, низко кланяясь и усмехаясь. Ральф заботливо провожал своих посетителей вниз по лестнице и, если не считать едва заметного подергивания уголков его рта, не давал ровно никакого ответа на восхищенный взгляд, которым сэр Мальбери Хоук поздравлял его с тем, что он такой законченный и ловкий негодяй. За несколько секунд до этого зазвонил колокольчик. и на звонок вышел Ньюмен Ногс, как раз в тот момент, как они показались в холле. При обычном ходе дел Ньюмен либо впустил бы вновь прибывшего молча, либо предложил постоять в сторонке, пока джентльмены выйдут, но, едва увидев, кто пришел, он, очевидно по каким-то своим соображениям, дерзко отступил от правил, установленных в доме Ральфа для деловых часов, и, взглянув на почтенное трио, к нему приближающееся, провозгласил громким и звучным голосом: - Миссис Никльби. - Миссис Никльби? - вскричал сэр Мальбери Хоук. а приятель его повернулся и уставился ему прямо в лицо. Да, действительно это была та самая благонамеренная леди, которая, получив предложение сдать незанятый дом в Сити - предложение, адресованное к квартирохозяину,- явилась впопыхах, чтобы незамедлительно сообщить о нем мистеру Никльби. - Эту особу вы не знаете,- сказал Ральф.- Войдите в контору, моя... моя... дорогая. Я сейчас приду к нам. - Эту особу я не знаю! - вскричал сэр Мальбери Хоук, подходя к изумленной леди.- Да разве это не миссис Никльби... мать мисс Никльби... этого очаровательного создания, которое я имел счастье встретить в этом доме, когда последний раз здесь обедал? А впрочем, нет,сказал сэр Мальбери, запнувшись,- нет, быть того не может! Это те же черты лица, то же неописуемое выражение... Но нет! Эта леди слишком моложава. - Мне кажется, вы можете сказать этому джентльмену, деверь, если ему интересно знать,- промолвила миссис Никльби, отвечая на комплимент грациозным поклоном,- что Кэт Никльби - моя дочь. - Ее дочь, милорд! - вскричал сэр Мальбери, поворачиваясь к своему другу.- Дочь этой леди, милорд! "Милорд! - мысленно произнесла миссис Никльби.- Ну, никогда бы я не подумала..." - Итак, милорд,- сказал сэр Мальбери,- это та самая леди, чьему удачному замужеству мы обязаны таким счастьем. Эта леди - мать прелестной мисс Никльби. Вы замечаете изумительное сходство, милорд? Никльби, представьте нас. Ральф это исполнил как бы с отчаянием. - Клянусь моей душой, это превосходнейший случай! - сказал лорд Фредерик, выдвигаясь вперед.- Как вы поживаете? Миссис Никльби была слишком взбудоражена этими необычайно дружескими приветствиями и собственными сожалениями по поводу того, что не надела другой шляпки, чтобы дать немедленно какой-нибудь ответ; поэтому она только кланялась и улыбалась и казалась очень возбужденной. - А... а как поживает мисс Никльби? - осведомился лорд Фредерик.Надеюсь, хорошо? - Очень вам признательна, милорд, она совсем здорова,- ответила миссис Никльби, оправившись.- Совсем здорова. Несколько дней ей нездоровилось, после того как она здесь обедала, и я склонна думать, что она схватила простуду в наемном кэбе, когда возвращалась домой. Наемные кэбы, милорд, такая неприятная штука, что лучше всего ходить пешком, потому что, хотя кучера наемного кэба, по-моему, и следовало бы осуждать на вечную каторгу за разбитое стекло, но все-таки они так неосторожны, что у них почти у всех разбиты стекла. Как-то я полтора месяца ходила с распухшим лицом, милорд, проехавшись в наемном кэбе... кажется, это был наемный кэб,- подумав, сказала миссис Никльби,- хотя я не совсем уверена, не была ли это двухместная карета. Во всяком случае, знаю, что она была темно-зеленая, с очень длинным номером, начинавшимся с нуля и кончавшимся девятью... нет, начинавшимся с девяти и кончавшимся нулем, и, разумеется, в почтовом ведомстве сразу узнали бы, наемный это кэб или двухместная карета, если бы навести там справки... Как бы то ни было, стекло в карете было разбито, а я шесть недель ходила с распухшим лицом. Кажется, у этой кареты, как потом обнаружилось, верх был откинут, а мы бы этого даже никогда и не узнали, если бы с нас не взяли по лишнему шиллингу и час за то, что он откинут. Потому что есть, оказывается, такой закон, или тогда был, и, на мой взгляд, самый возмутительный закон; я в этих делах не понимаю, но я бы сказала, что хлебные законы* - ничто по сравнению с этим постановлением парламента! Порядком задохнувшись, миссис Никльби остановилась так же внезапно, как начала, и повторила, что Кэт совсем здорова. - Право же,- продолжала она,- я думаю, Кэт никогда не чувствовала себя лучше с той поры, как выздоровела после коклюша, скарлатины и кори, всего сразу, и это сущая правда. - Это письмо мне? - проворчал Ральф, указывая на маленький пакет, который миссис Никльби держала в руке. - Вам, деверь.- ответила миссис Никльби,- и я шла сюда всю дорогу пешком, чтобы передать его вам. - Всю дорогу! - воскликнул сэр Мальбери, пользуясь случаем узнать, откуда пришла миссис Никльби.- Как дьявольски далеко! Какое это, на ваш взгляд, расстояние? - Какое на мой взгляд расстояние? - повторила миссис Никльби.- Дайте прикинуть. От этой двери до Олд-Бейли ровно миля. - Нет, нет, меньше,- возразил сэр Мальбери. - О, право же, миля! - сказала миссис Никльби.- Пусть скажет его лордство! - Я бы решительно сказал, что миля будет,- с торжественным видом заметил лорд Фредерик. - Несомненно. Ни на ярд меньше,- сказала миссис Никльби.- Пройти всю Ньюгет-стрит, весь Чипсайд, всю Ломберд-стрит, по Грейсчерч-стрит и по Темз-стрит до самой верфи Спигуифин. О, это не меньше мили! - Да, пожалуй, я бы сказал, что миля будет,- отозвался сэр Мальбери._ Но не намерены же вы и весь обратный путь пройти пешком? - О нет! - ответила миссис Никльби.- Обратно я поеду в омнибусе. Я не ездила в омнибусах, деверь, когда был жив мой бедный дорогой Николас. Но теперь, знаете ли... - Да, да,- нетерпеливо перебил Ральф,- и лучше бы вам вернуться засветло. - Благодарю вас, деверь, я так и сделаю,- ответила миссис Никльби.Пожалуй, я сейчас распрощаюсь. - Не хотите посидеть... отдохнуть? - спросил Ральф, который редко предлагал угощение, если ему не было от того никакой выгоды. - Ах, боже мой, нет! - сказала миссис Никльби, бросив взгляд на часы. - Лорд Фредерик,- заметил сэр Мальбери,- нам по дороге с миссис Никльби. Не усадим ли мы ее в омнибус? - Разумеется. - О, право же, я не могу на это согласиться! - сказала миссис Никльби. Но сэр Мальбери Хоук и лорд Фредерик в учтивости своей были настойчивы и, расставшись с Ральфом, который, казалось, считал, и довольно разумно, что будет не так смешон в качестве простого зрителя, чем в роли участника всего происходящего, они покинули дом, шагая по правую и по левую руку миссис Никльби. Эта добрая леди была в полном восторге как от внимания, оказанного ей двумя титулованными джентльменами, так и от уверенности в том, что теперь Кэт может сделать выбор по крайней мере между двумя солидными состояниями и двумя безукоризненными супругами. Пока ее уносил неудержимый поток мыслей, связанных с великолепным будущим ее дочери, сэр Мальбери Хоук и его друг переглядывались поверх ее шляпки - той самой шляпки, которая, к столь большому сожалению бедной леди, не осталась дома,- и с великим восторгом, но в то же время с не меньшим почтением, распространялись о многочисленных совершенствах мисс Никльби. - Какой радостью, каким утешением, каким счастьем должно быть для вас это милое создание,- сказал сэр Мальбери, придавая своему голосу интонации, указывающие на самые теплые чувства. - Истинная правда, сэр,- отозвалась миссис Никльби.- Она - самое кроткое, самое доброе создание, и как умна! - Она и выглядит умницей,- сказал лорд Фредерик Верисофт с видом знатока по части ума. - Уверяю вас, она такова и есть, милорд,- заявила миссис Никльби.Когда она училась в школе в Девоншире, она была, по всеобщему признанию, самой умной девочкой, без всяких исключений, а там было множество очень умных, и это сущая правда - двадцать пять молодых леди, пятьдесят гиней в год, не считая дополнительной платы, а обе мисс Даудльс - в высшей степени образованные, элегантные, очаровательные создания... Ах, боже мой! Никогда не забуду, какое удовольствие доставляла она мне и своему бедному дорогому папе, пока училась в этой школе, никогда... Такое чудесное письмо каждые полгода, сообщавшее нам, что она первая ученица во всем заведении и сделала больше успехов, чем кто-нибудь другой! Я и теперь волнуюсь, когда вспоминаю об этом! Девочки все письма писали сами,- добавила миссис Никльби,- а учитель чистописания подправлял их потом с помощью лупы и серебряного пера; по крайней мере я думаю, что они писали их сами, хотя Кэт никогда не была в этом вполне уверена, так как не могла узнать потом своего почерка, но во всяком случае я знаю, что у них был образец, с которого они все списывали, и, конечно, это было очень утешительно... очень утешительно... Подобными воспоминаниями миссис Никльби скрашивала однообразный путь, пока они не дошли до остановки омнибуса, откуда величайшая учтивость новых ее друзей не позволила им уйти, пока омнибус не отъехал, после чего они сняли шляпы, "сняли их совсем",- как торжественно уверяла миссис Никльби впоследствии своих слушателей,- и целовали кончики своих пальцев, затянутых в лайковые перчатки соломенного цвета, пока не скрылись из виду. Миссис Никльби откинулась на спинку сидения в дальнем углу экипажа и, закрыв глаза, предалась приятнейшим размышлениям. Кэт не сказала ни слова о встрече с этими джентльменами. "Это доказывает,- подумала миссис Никльби,что она весьма расположена в пользу одного из них". Тогда возник вопрос, который это мог быть. Лорд был моложе и титул его, разумеется, выше, однако Кэт не такая девушка, чтобы на нее могли повлиять подобные соображения. "Я никогда не буду противиться ее склонностям,- сказала себе миссис Никльби,но, честное слово, мне кажется, что никакого сравнения быть не может между его лордством и сэром Мальбери. Сэр Мальбери такой внимательный джентльмен, такие прекрасные манеры, такая приятная внешность... Многое говорит за него. Я надеюсь, что это сэр Мальбери; мне кажется, это должен быть сэр Мальбери". И мысли ее обратились к ее давним прорицаниям и к тем временам, когда она столько раз говорила, что Кэт, не имея никакого состояния, сделает лучшую партию, чем дочери других людей, располагающие тысячами. И когда она, со всею живостью материнского воображения, представила себе красоту и грацию бедной девушки, которая так бодро пробивала себе дорогу в этой новой жизни труда и испытаний, сердце ее переполнилось и по лицу заструились слезы. _ Тем временем Ральф прохаживался из угла в угол в своем маленьком заднем кабинете, обеспокоенный только что происшедшим. Утверждать, что Ральф любил кого-нибудь или был расположен - в самом обычном смысле этого слова - к кому-нибудь, было бы нелепейшей выдумкой. Однако время от времени к нему каким-то образом подкрадывалась мысль о племяннице, окрашенная сочувствием и жалостью. Прорываясь сквозь густое облако неприязни или равнодушия, чернившее в его глазах мужчин и женщин, появлялся теперь слабый проблеск света - очень бледный и чахлый луч, не больше, но все-таки появлялся,- и бедная девушка представала перед ним в образе более прекрасном и чистом, чем все человеческие образы, какие он до сих пор видел. "Лучше бы я этого не делал,- подумал Ральф.- Однако это удержит мальчишку при мне, пока на нем можно нажиться. Продать девушку... толкнуть ее на путь соблазна, оскорблений, непристойных речей... Но зато уже сейчас почти две тысячи фунтов прибыли от него. Ба! Матери-свахи проделывают то же самое каждый день". Он сел и принялся на пальцах подсчитывать шансы за и против. "Не направь я их сегодня на след,- подумал Ральф,- глупая женщина все равно бы это сделала. Ну что ж? Если ее дочь останется верна себе,- а так и должно быть, судя по тому, что я видел,- то какой от этого может быть ущерб? Немножко досады, немножко унижения, несколько слезинок". - Да! - вслух сказал Ральф, запирая свой несгораемый шкаф.- На такую жертву она должна пойти. На такую жертву она должна пойти. ГЛАВА XXVII, Миссис Никльби знакомится с мистерами Пайком и Плаком, чье расположение и интерес к ней превосходят все границы Давно не чувствовала себя миссис Никльби такой гордой и важной, чем в те часы, когда, вернувшись, отдалась приятным видениям, которые сопровождали ее на обратном пути. Леди Мальбери Хоук - эта идея преобладала. Леди Мальбери Хоук! В прошлый вторник в церкви Сент Джордж епископ Лендафский сочетал браком сэра Мальбери Хоука из Мальбери-Касл, Норт-Уэльс, с Кэтрин, единственной дочерью покойного Николаса Никльби, эсквайра, из Девоншнра. - Честное слово,- это звучит очень неплохо! - воскликнула миссис Ннкльби. Покончив, к полному своему душевному удовлетворению, с церемонией и сопутствующими ей празднествами, сангвиническая мамаша принялась рисовать в своем воображении длинную вереницу почестей и отличий, которые не преминут сопровождать Кэт в этой новой и блестящей сфере. Конечно, она будет представлена ко двору. В день ее рождения, девятнадцатого июля ("ночью, десять минут четвертого,- подумала в скобках миссис Никльби,- помню, я, спросила, который час"), сэр Мальбери устроит пиршество для всех своих арендаторов и подарит им три с половиной процента от их последней полугодовой арендной платы, что будет полностью отражено в газетных столбцах, посвященных фешенебельному обществу, к безграничному удовольствию и восхищению всех читателей. И портрет Кэт появится по меньшей мере в полудюжине альманахов, а на обратной стороне будет напечатано мелким шрифтом: "Стихи, сочиненные при созерцании портрета леди Мальбери Хоук сэром Дингльби Дэбером". Быть может, в одном каком-нибудь ежегоднике, более объемистом, будет помещен даже портрет матери леди Мальбери Хоук и стихи отца сэра Дингльби Дэбера. Случались вещи и более невероятные. Помещались портреты и менее интересные. Когда эта мысль мелькнула в голове славной леди, лицо ее, помимо ее воли, расплылось в глупой улыбке и одновременно стало сонным, каковое выражение, общее всем подобным портретам, быть может, и является единственной причиной, почему они всегда столь очаровательны и приятны. Такими шедеврами воздушной архитектуры увлекалась миссис Никльби весь вечер после случайного знакомства с титулованными друзьями Ральфа, и сновидения, не менее пророческие и столь же многообещающие, преследовали ее и ту ночь. На следующий день она готовила свой скромный обед, по-прежнему поглощенная все теми же мечтами,- пожалуй, слегка потускневшими после сна и при дневном свете,- когда девушка, которая ей прислуживала, отчасти чтобы составить компанию, а отчасти чтобы помочь в домашних делах, с необычным волнением ворвалась и комнату и доложила, что в коридоре ждут дна джентльмена, которые просят разрешения подняться к ней. - Господи помилуй! - воскликнула миссис Никльби, поспешно приводя в порядок волосяную накладку и чепец.- А что, если это... Ах, боже мой, стоят все время в коридоре!.. Почему же вы, глупая, не попросите их подняться? Пока девушка ходила исполнять поручение, миссис Никльби второпях сунула в буфет все, что напоминало о еде и питье. Едва она с этим покончила и уселась с таким спокойным видом, какой только могла принять, как явились два джентльмена, оба совершенно ей незнакомые. - Как п_о_ж_и_в_а_е_т_е? - сказал один джентльмен, делая сильное ударение на последнем слове. - К_а_к поживаете? - сказал другой джентльмен, перемещая ударение, словно бы с целью разнообразить приветствие. Миссис Никльби сделала реверанс и улыбнулась и снова сделала реверанс и заметила, потирая при этом руки, что, право же, она... не имеет... чести... - ...знать нас,- закончил первый джентльмен.- Потеряли от этого мы, миссис Никльби. Потеряли от этого мы, не так ли, Пайк? - Мы, Плак,- ответил второй джентльмен. - Мне кажется, мы очень часто об этом сожалели, Пайк? - сказал первый джентльмен. - Очень часто, Плак,- ответил второй. - Но теперь,- сказал первый джентльмен,- теперь мы вкушаем счастье, по которому вздыхали и томились. Вздыхали и томились мы по этому счастью, Пайк, или нет? - Вы же знаете, что вздыхали и томились, Плак,- укоризненно сказал Пайк. - Вы слышите, сударыня? - осведомился мистер Плак, оглядываясь.- Вы слышите неопровержимое свидетельство моего друга Пайка... Кстати, это напомнило мне... формальности, формальности... ими не следует пренебрегать в цивилизованном обществе. Пайк - миссис Никльби. Мистер Пайк прижал руку к сердцу и низко поклонился. - Представлюсь ли я с соблюдением таких же формальностей,- сказал мистер Плак,- сам ли я скажу, что моя фамилия Плак, или попрошу моего друга Пайка (который, будучи теперь надлежащим образом представлен, вправе исполнить эту обязанность) объявить за меня, миссис Никльби, что моя фамилия Плак, или я буду добиваться знакомства с вами на том простом основании, что питаю глубокий интерес к вашему благополучию, или же я представлюсь вам как друг сэра Мальбери Хоука - об этих возможностях и соображениях, миссис Никльби, я предлагаю судить вам. - Для меня друг сэра Мальбери Хоука не нуждается в лучшей рекомендации,- милостиво заявила миссис Никльби. - Восхитительно слышать от вас эти слова! - сказал мистер Плак, близко придвигая стул к миссис Никльби и усаживаясь.- Утешительно знать, что вы считаете моего превосходного друга сэра Мальбери заслуживающим столь большого уважения. Одно слово по секрету, миссис Никльби: когда сэр Мальбери об этом узнает, он будет счастлив - повторяю, миссис Никльби, счастлив. Пайк, садитесь. - М_о_е доброе мнение,- сказала миссис Никльби, и бедная леди ликовала при мысли о том, как она удивительно хитра,- мое доброе мнение может иметь очень мало значения для такого джентльмена, как сэр Мальбери. - Мало значения! - воскликнул мистер Плак.- Пайк, какое значение имеет для нашего друга сэра Мальбери доброе мнение миссис Никльби? - Какое значение? - повторил Пайк. - О! - сказал Плак.- Великое значение, не так ли? - Величайшее значение,- ответил Пайк. - Миссис Никльби не может не знать,- сказал мистер Плак,- какое огромное впечатление произвела эта прелестная девушка... - Плак,- сказал его друг,- довольно! - Пайк прав,- пробормотал после короткой паузы мистер Плак.- Об этом я не должен был упоминать. Пайк совершенно прав. Благодарю вас, Пайк. "Ну, право же,- подумала миссис Никльби,- такой деликатности я никогда еще не встречала!" В течение нескольких минут мистер Плак притворялся, будто находится в крайнем замешательстве, после чего возобновил разговор, умоляя миссис Никльби не обращать ни малейшего внимания на его опрометчивые слова - почитать его неосторожным, несдержанным, безрассудным. Единственное, о чем он просит,- чтобы она не сомневалась в наилучших его намерениях. - Но когда,- сказал мистер Плак,- когда я вижу, с одной стороны, такую прелесть и красоту, а с другой - такую пылкость и преданность, я... Простите, Пайк, у меня не было намерения возвращаться к этой теме. Поговорите о чем-нибудь другом, Пайк. - Мы обещали сэру Мальбери и лорду Фредерику,- сказал Пайк,- зайти сегодня осведомиться, не простудились ли вы вчера вечером. - Вчера вечером? Нисколько, сэр,- ответила миссис Никльби.- Передайте мою благодарность его лордству и сэру Мальбери за то, что они оказали мне честь и справляются об этом. Нисколько не простудилась - и это тем более странно, что в сущности я очень подвержена простуде, очень подвержена. Однажды я схватила простуду,- сказала миссис Никльби,- кажется, это было в тысяча восемьсот семнадцатом году... позвольте-ка, четыре и пять - девять... и - да, в тысяча восемьсот семнадцатом! - и я думала, что никогда от нее не избавлюсь. Совершенно серьезно, я думала, что никогда от нее не избавлюсь. В конце концов меня излечило одно средство, о котором, не знаю, приходилось ли вам когда-нибудь слышать, мистер Плак. Нужно взять галлон воды, такой горячей, как только можно вытерпеть, фунт соли и лучших отрубей на шесть пенсов и каждый вечер, перед самым сном, держать двадцать минут в этой воде голову, то есть я хотела сказать не голову, а ноги. Это изумительное средство, изумительное! Помню, в первый раз я прибегла к нему на второй день после рождества, а к середине апреля простуда прошла. Если подумать, это кажется просто чудом, потому что она у меня была с начала сентября. - Ну, что за напасть! - сказал мистер Пайк. - Поистине ужасно! - воскликнул мистер Плак. - Но о ней стоило услышать хотя бы только для того, чтобы узнать, что миссис Никльби выздоровела. Не так ли, Плак? - воскликнул мистер Пайк. - Именно это обстоятельство и придает делу живейший интерес,- отозвался мистер Плак. - Но позвольте, миссис Никльби,- сказал Пайк, как бы внезапно вспомнив,- несмотря на эту приятную беседу, мы не должны забывать о нашей миссии. Мы явились с поручением. - С поручением! - воскликнула эта славная леди, мысленному взору которой тотчас предстало в ярких красках брачное предложение, адресованное Кэт. - От сэра Мальбери,- ответил Пайк.- Должно быть, вы здесь очень скучаете? - Признаюсь, бывает скучновато,- сказала миссис Никльби. - Мы передаем приветы от сэра Мальбери Хоука и тысячу просьб присутствовать сегодня вечером в театре, в отдельной ложе,- сказал мистер Плак. - Ах, боже мой! - сказала миссис Никльби.- Я никогда не выхожу, никогда. - Тем больше оснований выйти сегодня, дорогая миссис Никльби,- возразил мистер Плак.- Пайк, умоляйте миссис Никльби. - О, прошу вас! - сказал Пайк. - Вы должны! - настаивал Плак. - Вы очень любезны,- нерешительно сказала миссис Никльби,- но... - В данном случае не может быть никаких "но", дорогая моя миссис Никльби,- заявил мистер Плак,- нет такого слова в словаре. Ваш деверь будет с нами, лорд Фредерик будет с нами, сэр Мальбери будет с нами, Пайк будет с нами - об отказе не может быть и речи. Сэр Мальбери пришлет за вами карету ровно без двадцати минут семь. Не будете же вы столь жестоки, чтобы огорчить всю компанию, миссис Никльби? - Вы так настойчивы, что, право же, я не знаю, что сказать,- ответила достойная леди. - Не говорите ничего. Ни слова, ни слова, сударыня! - убеждал мистер Плак.- Миссис Никльби,- продолжал этот превосходный джентльмен, понизив голос,- в том, что я собираюсь сейчас сказать, есть самое пустячное, самое извинительное нарушение чужой тайны, и, однако, если бы мой друг Пайк это услышал, он поссорился бы со мной еще до обеда - таково утонченное чувство чести у этого человека, миссис Никльби. Миссис Никльби бросила опасливый взгляд на воинственного Пайка, который отошел к окну, а мистер Плак, сжав ее руку, продолжал: - Ваша дочь одержала победу - победу, с которой я могу вас поздравить. сэр Мальбери, сударыня, сэр Мальбери - преданный ее раб! Гм!.. - Ах! - воскликнул в этот критический момент мистер Пайк, театральным движением схватив что-то с каминной полки.- Что это? Что я вижу? - Что вы видите, дружише? - спросил мистер Плак. - Это то лицо, тот образ, то выражение! - вскричал мистер Пайк, падая с миниатюрой в руке на стул.- Портрет неважный, сходства маловато, но все-таки это то лицо, тот образ, то выражение. - Я узнаю его отсюда! - воскликнул мистер Плак восторженно.- Не правда ли, сударыня, это слабое подобие... - Это портрет моей дочери,- с великой гордостью сказала миссис Никльби. И действительно, это был он. Маленькая мисс Ла-Криви принесла показать его всего два дня назад. Едва мистер Пайк убедился в правильности своего заключения, как рассыпался в самых неумеренных похвалах божественному оригиналу и в пылу восторга тысячу раз поцеловал портрет, в то время как мистер Плак прижимал к сердцу руку миссис Никльби и поздравлял ее со счастьем иметь такую дочь, проявляя столько жара и чувства, что слезы выступили, или как будто выступили, у него на глазах. Бедная миссис Никльби, которая сначала слушала с завидным самодовольством, была, наконец, совершенно ошеломлена этими знаками внимания и привязанности к ней и ее семейству, и даже служанка, заглянувшая в дверь, осталась пригвожденной к месту от изумления при виде экстаза этих двух столь дружески расположенных посетителей. Мало-помалу восторги улеглись, и миссис Никльби принялась занимать гостей оплакиваньем утраченного богатства и весьма ярким изображением старого своего деревенского дома, подробно описывая различные комнаты (причем не была забыта маленькая кладовая) и вспоминая, сколько ступенек вело в сад, и куда вам следовало повернуть, выйдя из гостиной, и какие замечательные удобства были в кухне. Эти размышления, естественно, привели ее в прачечную, где она наткнулась на всевозможные аппараты для варки пива, среди которых могла бы проблуждать не меньше часа, если бы одно упоминание об этой утвари не напомнило мгновенно, по ассоциации идей, мистеру Пайку, что ему "ужасно хочется пить". - Вот что я вам скажу,- заявил мистер Пайк,- если вы пошлете за угол в трактир за кувшином портера пополам с элем, я решительно и определенно выпью его. И решительно и определенно мистер Пайк его выпил, а мистер Плак помогал ему, в то время как миссис Никльби взирала на них, равно восхищаясь снисходительностью обоих и ловкостью, с какой они управлялись с оловянным кувшином. Для объяснения этого якобы чудесного явления можно здесь отметить, что такие джентльмены, как мистеры Пайк и Плак, живущие своим умом (или, пожалуй, не столько своим умом, сколько отсутствием оного у других), иной раз попадают в весьма затруднительное положение и в такие периоды довольствуются самым простым и неприхотливым угощением. - Итак, без двадцати минут семь карета будет здесь,- сказал мистер Пайк, вставая.- Еще раз взглянуть, еще разок взглянуть на это прелестное лицо! А, вот оно! Все такое же, не изменилось. (Кстати сказать, это было весьма примечательное обстоятельство, поскольку лица на миниатюрах склонны, как известно, к многочисленным переменам.) О Плак, Плак! Вместо ответа мистер Плак с большим чувством и жаром поцеловал руку миссис Никльби. Когда мистер Пайк проделал то же самое, оба джентльмена поспешно удалились. Миссис Никльби имела обыкновение приписывать себе солидную дозу проницательности и тонкости, но никогда еще не была она так довольна своею прозорливостью, как в тот день. Еще накануне вечером она угадала все. Она никогда не видела сэра Мальбери и Кэт вместе - даже имени сэра Мальбери никогда прежде не слыхала,- и, несмотря на это, разве не сказала она себе с самого начала, что видит, как обстоит дело? И какой это был триумф, ибо теперь ни малейших сомнений не оставалось! Если бы это лестное внимание по отношению к ней не являлось достаточным доказательством, то закадычный друг сэр Мальбери, проговорившись, выдал секрет. - Я совсем влюбилась в этого милого мистера Плака, право же, совсем влюбилась,-..- сказала миссис Никльби. Несмотря на такую удачу, оставалась одна серьезная причина для недовольства, именно - не было поблизости никого, с кем бы она могла поделиться. Раза два она почти решила отправиться прямо к мисс Ла-Криви и рассказать ей все. "Нет, не знаю,- подумала миссис Никльби,- она весьма достойная особа, но, боюсь, по положению своему настолько ниже сэра Мальбери, что мы не можем отныне считать ее своей приятельницей. Бедняжка!" Опираясь на это веское соображение, она отказалась от мысли сделать маленькую портретистку своей наперсницей и удовольствовалась тем, что неясно и таинственно намекнула служанке на повышение жалованья, а служанка выслушала эти туманные намеки о грядущем величии благоговейно и почтительно. Ровно в назначенный час прибыл обещанный экипаж, который оказался не наемной, а собственной двухместной каретой; на запятках стоял лакей, чьи ноги хотя и были несколько велики для его туловища, но сами по себе могли служить моделью в Королевской академии. Радостно было слышать грохот и треск, с какими он захлопнул дверцу, когда миссис Никльби уселась. А так как эта славная леди пребывала в полном неведении, что он приложил к кончику носа позолоченный набалдашник своей палки и весьма непочтительно передавал таким образом над самой ее головой телеграфические знаки кучеру, то она и восседала с большою чопорностью и достоинством, немало гордясь своим положением. У входа в театр было еще больше грохота и треска, и были здесь также мистеры Пайк и Плак, поджидавшие ее, чтобы проводить в ложу; и были они так учтивы, что мистер Пайк с проклятьями пригрозил "мордобитием" случайно загородившему ей дорогу дряхлому старику с фонарем, к великому ужасу миссис Никльби, которая, заключив, скорее благодаря возбуждению мистера Пайка, чем благодаря предварительному знакомству с этимологией этого слова, что мордобитие и кровопролитие должны означать одно и то же, чрезвычайно обеспокоилась, как бы чего не случилось. Но, к счастью, мистер Пайк ограничился словесным мордобитием, и они добрались до своей ложи без всяких серьезных помех, если не считать желания, выраженного тем же драчливым джентльменом, "прихлопнуть" капельдинера, указавшего по ошибке не тот номер. Едва миссис Никльби успела усесться в кресло за драпировкой ложи, как вошли сэр Мальбери и лорд Фредерик Верисофт, одетые в высшей степени элегантно и пышно от макушки до кончиков перчаток и от кончиков перчаток до носков ботинок. Сэр Мальбери говорил более хриплым голосом, чем накануне, а у лорда Фредерика вид был слегка сонный и странный; на основании этих признаков, а также того обстоятельства, что оба не совсем твердо держались на ногах, миссис Никльби справедливо заключила, что они пообедали. - Мы пили... пили... за здоровье вашей очаровательной дочери, миссис Никльби,- шепнул сэр Мальбери, садясь за ее спиной. "О! О! - подумала догадливая леди.- Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке". - Вы очень любезны, сэр Мальбери. - О нет, клянусь честью! - отозвался сэр Мальбери Хоук.- Эго вы любезны, клянусь честью. Так любезно с вашей стороны, что вы сегодня приехали. - Так любезно было с вашей стороны пригласить меня, хотите вы сказать, сэр Мальбери,- возразила миссис Никльби, мотнув головой и принимая необыкновенно лукавый вид. - Я так стремлюсь узнать вас, так стремлюсь заслужить ваше доброе мнение, так хочу, чтобы между нами было очаровательное, гармоническое родственное согласие,- сказал сэр Мальбери,- что вы не должны думать, будто я не заинтересован в том, что делаю. Я чертовски эгоистичен, да, клянусь честью, это так. - Я уверена, что вы не можете быть эгоистичны, сэр Мальбери,- заявила миссис Ннкльби.- Для этого у вас слишком открытое и благородное лицо. - Как вы изумительно наблюдательны! - сказал сэр Мальбери. - О нет, право, я не отличаюсь особой проницательностью, сэр Мальбери,- отозвалась миссис Никльби тоном, который давал понять баронету, что она и в самом деле очень проницательна. - Я просто боюсь вас,-сказал баронет.- Честное слово,- повторил сэр Мальбери, оглянувшись на своих спутников,- я боюсь миссис Никльби. У нее гигантский ум. Мистеры Пайк и План таинственно покачали головой и заявили в один голос, что они давно уже это обнаружили, после чего миссис Никльби захихикала, а сэр Мальбери засмеялся, а Пайк и Плак захохотали. - Но где же мой деверь, сэр Мальбери? - осведомилась миссис Никльби.- Я бы не хотела быть здесь без него. Надеюсь, он придет. - Пайк,- сказал сэр Мальбери, доставая зубочистку и разваливаясь в кресле, словно ему лень было выдумывать ответ на этот вопрос,- где Ральф Никльби? - Плак,- сказал Пайк, подражая баронету и перепоручая ложь своему другу,- где Ральф Никльби? Мистер Плак собирался дать какой-нибудь уклончивый ответ, когда шум, вызванный компанией, вошедшей в соседнюю ложу, казалось привлек внимание всех четырех джентльменов, которые многозначительно переглянулись. Когда же вновь прибывшие заговорили, сэр Мальбери внезапно сделал вид, будто очень внимательно прислушивается, и попросил своих друзей затаить дыханье... затаить дыханье. - Почему? - спросила миссис Никльби.- Что случилось? - Тише! - отозвался сэр Мальбери, положив свою руку на ее.- Лорд Фредерик, узнаете ли вы этот голос? - Пусть черт меня поберет, если это не голос мисс Никльби. - Ах, боже мой, милорд! - воскликнула мамаша мисс Никльби, высовывая голову из-за драпировки.- Да, в самом деле... Кэт, дорогая моя Кэт! - Вы здесь, мама? Может ли быть! - Да, дорогая моя, может! Да. - Но кто... боже мой, кто это с вами, мама? - спросила Кэт при виде человека, который улыбался ей и посылал воздушные поцелуи. - Как ты думаешь, кто, дорогая моя? - отозвалась миссис Никльби, наклоняясь в сторону миссис Уититерли и слегка повышая голос в назиданье этой леди.- Здесь мистер Пайк, мистер Плак, сэр Мальбери Хоук и лорд Фредерик Верисофт. "Боже милостивый! - быстро мелькнуло в голове Кэт.- Как она попала в такую компанию". Мысль эта промелькнула так быстро, а удивление было так велико и с такой силой воскресило воспоминание о том, что произошло за восхитительным обедом у Ральсра, что Кэт страшно побледнела и казалась чрезвычайно взволнованной, каковые симптомы, будучи замечены миссис Никльби, были немедленно определены этой прозорливой леди как следствие пламенной любви. Но хотя ее немало порадовало это открытие, которое делало честь ее собственной сообразительности, однако оно не уменьшило материнской тревоги за Кэт, а посему в большом волнении она покинула свою ложу, чтобы поспешить в ложу миссис Уититерли. Миссис Уититерли, живо ощущая, какая эта будет честь иметь среди своих знакомых лорда и баронета, не теряя времени, дала знак мистеру Уититерли открыть дверь, и таким образом не прошло и полминуты, как компания миссис Никльби вторглась в ложу миссис Уититерли, заполнив ее до самой двери, так что для мистеров Пайка и Плака только и осталось места, чтобы просунуть головы и жилеты. - Дорогая моя Кэт,- сказала миссис Никльби, нежно целуя дочь,- какой у тебя был больной вид минуту тому назад! Уверяю тебя, ты меня испугала. - Вам просто показалось, мама... Это... это, может быть, от освещения,- ответила Кэт, нервно оглядываясь и видя, что не представляется случая шепотом предостеречь ее или как-то объясниться. - Разве ты не видишь сэра Мальбери Хоука, дорогая моя? Кэт слегка поклонилась и, закусив губу, повернула голову к сцене. Но сэра Мальбери Хоука не так-то легко было обескуражить; он приблизился с протянутой рукой, и так как миссис Никльби угодливо сообщила об этом KэT, та принуждена была в свою очередь протянуть руку. Сэр Мальбери задержал ее в своей, пока рассыпался в комплиментах, которые Кэт, помня, что между ними произошло, справедливо сочла новым оскорблением. Затем последовали приветствия лорда Фредерика Верисофта, а затем поклоны мистера Пайка, а затем поклоны мистера Плака, и наконец, что довершило унижение молодой леди, она должна была, по просьбе миссис Уититерли, проделать церемонию представления этих гнусных людей, которые вызывали у нее чувство величайшего негодования и отвращения. - Миссис Уититерли восхищена,- сказал мистер Уититерли, потирая руки,уверяю вас, восхищена, милорд, этой возможностью заключить знакомство, которое, надеюсь, милорд, мы будем поддерживать. Джулия, дорогая моя, ты не должна приходить в чрезмерное возбуждение, не должна. Право же, не должна. У миссис Уититерли натура чрезвычайно легко возбудимая, сэр Мальбери. Пламя свечи, огонь лампы, пушок на персике, пыль на крыльях бабочки - одно дуновение, и она исчезнет, милорд, и она исчезнет. Казалось, сэр Мальбери подумал, что было бы неплохо, если бы эта леди исчезла от одного дуновения. Однако он сказал, что восхищение взаимно, и лорд Фредерик присовокупил, что оно взаимно, после чего слышно было, как мистеры Пайк и Плак пробормотали издали, что, разумеется, оно взаимно. - Я интересуюсь, милорд,- слабо улыбаясь, сказала миссис Уититерли,- я так интересуюсь театром. - Да-а, это очень интересно,- ответил лорд Фредерик. - Я всегда бываю больна после Шекспира,- сказала миссис Уититерли.- На следующий день я чуть живая. Реакция так велика после трагедии, милорд, а Шекспир такое восхитительное создание... - О да-а! - ответил лорд Фредерик.- Он был способный человек. - Знаете ли, милорд,- сказала миссис Уититерли после долгого молчания,- я замечаю, что начала особенно интересоваться его пьесами после того, как побывала в этом милом жалком домике, где он родился. Вы бывали там когда-нибудь, милорд? - Нет, никогда,- ответил милорд. - В таком случае, вы непременно должны туда поехать,- заявила миссис Уититерли, томно растягпння слова.- Не знаю, почему это так, но, когда вы увидите это место и запишете свою фамилию в небольшой книге, вы почувствуете себя каким-то образом вдохновленным. Это как бы возжигает в вас пламя! - Ну-у! - ответил лорд Фредерик.- Я непременно там побываю. - Джулия, жизнь моя,- вмешался мистер Уититсрли,- ты вводишь в заблуждение его лордство... неумышленно, милорд, она вводит вас в заблуждение, это твой поэтический темперамент, дорогая моя... твоя эфирная душа... твое пылкое воображение возжигают в тебе огонь гениальности и чувствительности. Ничего особенного там нет в тех местах, дорогая моя... ничего, ровно ничего. - Я думаю, что-то там должно быть,- сказала миссис Никльби, которая слушала молча,- потому что вскоре после моего замужества я с моим бедным дорогим мистером Никльби поехала в Стрэтфорд в бирмингемской почтовой карете... а впрочем, почтовая ли это была карета? - призадумавшись, сказала миссис Никльби.- Да, должно быть, это была почтовая карета, потому что, помню, я тогда заметила, что у кучера на левый глаз надвинут зеленый козырек... так вот, в почтовой карете из Бирмингема, и после того как мы осмотрели могилу и место рождения Шекспира, мы вернулись в гостиницу, где переночевали, и, помню, всю ночь напролет мне снился черный джентльмен из гипса, выпрямившийся во весь рост, в отложном воротнике, завязанном шнурком с двумя кисточками, он прислонился к столбу и о чем-то размышлял. А утром, когда я проснулась и описала его мистеру Никльби, он сказал, что это был Шекспир, точь-в-точь такой, как при жизни, и это, конечно, замечательно! Стрэтфорд. ...Стрэтфорд,- задумчиво продолжала миссис Никльби.- Да, в этом я не сомневаюсь, потому что, помню, я была тогда беременна моим сыном Николасом и в то самое утро меня очень испугал итальянский мальчик, продававший статуэтки. Знаете ли это счастье, сударыня,- шепотом добавила миссис Никльби, обращаясь к миссис Уититерли,- что из моего сына не вышло Шекспира. Как бы это было ужасно! Когда миссис Никльби довела до конца этот занимательный рассказ, Пайк и Плак, всегда ревностно служившие интересам своего патрона, предложили, чтобы часть общества перешла в соседнюю ложу, и предварительные меры были приняты с такою ловкостью, что Кэт, сколько бы она ни возражала, ничего не оставалось, как позволить сэру Мальбери Хоуку увести ее. Их сопровождали ее мать и мистер Плак, но достойная леди, кичась своим благоразумием, весь вечер старалась даже не смотреть на дочь и делать вид, будто она всецело поглощена остротами и речами мистера Плака, который, будучи назначен специально для этой цели часовым при миссис Никльби, со своей стороны не упускал ни единого случая завладеть ее вниманием. Лорд Фредерик Верисофт остался в соседней ложе слушать разговор миссис Уититерли, и мистер Пайк присутствовал там с целью вставлять два-три слова в случае необходимости. Что до мистера Уититерли, то он был в достаточной мере занят, уведомляя тех своих друзей и знакомых, которые находились в театре, что два джентльмена в ложе наверху, коих они видели беседующими с миссис Уититерли, были известный лорд Фредерик Верисофт и его закадычный друг весельчак сэр Мальбери Хоук,- сообщение, которое преисполнило нескольких матерей семейства величайшей завистью и бешенством и довело шестнадцать незамужних дочерей до грани отчаяния. Кончился, наконец, этот вечер, но Кэт еще предстояло сойти вниз в сопровождении ненавистного сэра Мальбери; и столь искусно были проведены маневры мистеров Пайка и Плака, что она и баронет шли последними и даже - как будто без всяких стараний и умысла - немного отстали от остального общества, - Не спешите, не спешите,- сказал сэр Мальбери, когда Кэт ускорила шаг и попыталась высвободить руку. Она ничего не ответила и рванулась вперед. - Ну нет...- хладнокровно заметил сэр Мальбери, заставив ее остановиться. - Лучше не пытайтесь задерживать меня, сэр,- гневно сказала Кэт. - А почему? - возразил сэр Мальбери.- Милое мое дитя, почему вы все еще притворяетесь недовольной? - П_р_и_т_в_о_р_я_ю_с_ь?! - с негодованием повторила Кэт.- Как вы смеете заговаривать со мной, сэр, обращаться ко мне, показываться мне на глаза? - Вы хорошеете, когда сердитесь, мисс Никльби,- сказал сэр Мальбери Хоук, наклоняясь, чтобы лучше видеть ее лицо. - Я к вам питаю величайшее отвращение и презрение, сэр! - сказала Кэт.- Если вы находите что-то привлекательное во взглядах, выражающих омерзение, вы... Немедленно отпустите меня к моим друзьям, сэр! Какие бы соображения ни удерживали меня до сих пор, я пренебрегу ими и приму меры, которые будут чувствительны даже для вас, если вы сейчас же не отпустите меня. Сэр Мальберн улыбнулся и, по-прежнему засматривая ей в лицо и удерживая ее руку, направился к двери. - Если уважение к моему полу и беспомощному положению не заставит вас прекратить это грубое и подлое преследование,- продолжала Кэт, едва сознавая в порыве гнева, что она говорит,- то у меня есть брат, который когда-нибудь жестоко посчитается с вами. - Клянусь, она стала еще прекрасней! - воскликнул сэр Мальбери, как будто мирно разговаривая сам с собой, и при этом обвил рукой ее талию.Такой она мне еще больше нравится, чем тогда, когда глаза ее потуплены и она спокойна. Кэт не знала, как дошла она до вестибюля, где ее ждали друзья, но через вестибюль она пробежала, даже не взглянув на них, освободилась от своего спутника, вскочила в карету и, забившись в самый темный угол, залилась слезами. Зная свои роли, мистеры Пайк и Плак тотчас