чери, миссис Никльби остановилась передохнуть, а мисс Нэг, видя, что речь зашла о величии семьи, в свою очередь приступила, не мешкая, к воспоминаниям. - Не говорите, миссис Никльби, о данных взаймы деньгах,- сказала мисс Нэг,- иначе вы меня с ума сведете, окончательно сведете. Моя мама... гм!.. была самым очаровательным и прекрасным созданием, с самым удивительным и чудесным... гм!.. я полагаю, с самым чудесным носом, какой когда-либо украшал человеческое лицо, миссис Никльби (тут мисс Нэг с чувством потерла собственный нос). Пожалуй, это была самая прелестная и образованная женщина, какая когда-либо существовала; но был у нее один недостаток - давать деньги взаймы, и она доходила до того, что давала взаймы... гм!.. О! тысячи фунтов! Все наше маленькое состояние. И мало того, миссис Никльби: я не думаю, чтобы мы когда-нибудь получили их обратно, хотя бы дожили до... до.. гм!.. до светопреставления. Право же, не думаю! Закончив без помех эту вымышленную историю, мисс Нэг перешла к другим воспоминаниям, столь же интересным, сколь и правдивым, по течению коих миссис Никльби, после тщетных попыток запрудить поток, поплыла спокойно, добавляя в виде подводных струй свои собственные воспоминания. Итак, обе леди продолжали говорить одновременно с полным удовольствием; единственная разница между ними заключалась в том, что мисс Нэг обращалась к Кэт и говорила очень громко, а миссис Никльби болтала непрерывно и монотонно, впелне удовлетворенная возможностью говорить и очень мало заботясь о том, слушает ли ее кто-нибудь, или нет. Так весьма дружелюбно продолжали они путь, пока не подошли к дому, где жил брат мисс Нэг, который держал лавку письменных принадлежностей и маленькую читальню в переулке неподалеку от Тотенхем-Корт-роуд и выдавал на день, на неделю, месяц или год новейшие из старых романов, названия каковых были написаны чернилами на листе картона, висевшем у его двери. Так как мисс Нэг дошла в этот момент как раз до середины повествования о двадцать втором предложении, полученном ею от весьма состоятельного джентльмена, она настояла на том, чтобы они зашли поужинать, и они вошли. - Не уходи, Мортимер,- сказала мисс Нэг, когда они очутились в лавке.это одна из наших молодых леди и ее мать. Миссис и мисс Никльби. - О, вот как! - сказал мистер Мортимер Нэг.- А! Произнеся эти восклицания с весьма глубокомысленным и задумчивым видом, мистер Нэг медленно снял нагар с двух кухонных свечей на прилавке и еще с двух в витрине, а затем понюхал табаку из табакерки, хранившейся в жилетном кармане. Было что-то очень внушительное в том таинственном виде, с каким он все это проделал. Так как мистер Нэг был высокий, тощий джентльмен с важной физиономией, носивший очки и украшенный гораздо менее пышной шевелюрой, чем та, какою обычно может похвалиться джентльмен на пороге сорока лет, то миссис Никльби шепнула дочери, чго, должно быть, он литератор. - Одиннадцатый час,- сказал мистер Нэг, посмотрев на часы.- Томас, закрывай торговое помещение. Томас был мальчик ростом примерно с половинку ставня, а торговое помещение было лавкой величиной с три наемных кареты. _ - А! - снова сказал мистер Нэг, испуская глубокий вздох и ставя на полку книгу, которую он читал.Так... да... я думаю, ужин готов, сестра. Еще раз вздохнув, мистер Нэг взял с прилавка кухонные свечи и, уныло шагая, повел леди в заднюю гостиную, где поденщица, нанятая на время отсутствия больной служанки и получавшая восемнадцать пенсов вознаграждения, вычитаемых из жалованья этой последней, накрывала на стол к ужину. - Миссис Блоксон,- укоризненно сказала мисс Нэг,- сколько раз я вас просила не входить в комнату в шляпе! - Ничего не могу поделать, мисс Нэг! - сказала поденщица, мгновенно вспылив.- Очень уж много уборки было тут в доме, а если вам это не нравится, так потрудитесь поискать кого-нибудь другого, потому что мои труды едва-едва оплачиваются, и это сущая правда, хотя бы меня сию минуту должны были повесить. - С вашего разрешения, я не желаю слушать никаких замечаний,- сказала мисс Нэг, делая сильное ударение на слове "вашего".- Огонь внизу разведен, чтобы подогреть воду? - Нет там никакого огня, мисс Нэг,- ответила временная служанка,- и я не стану вас обманывать. - А почему его нет? - спросила мисс Нэг. - Потому что угля не осталось, и если бы я могла делать уголь, я бы его сделала, но раз я не могу, то я и не делаю, вот что я осмелюсь вам сказать, сударыня,- ответила миссис Блоксон. - Попридержите язык, женщина!-сказал мистер Мортимер Нэг, с ожесточением врываясь в беседу. - Прошу прощения, мистер Нэг,- круто поворачиваясь, отозвалась поденщица,- я буду только очень рада не говорить в этом доме, разве что когда ко мне обратятся, сэр; а что касается до женщины, сэр, то хотела бы я знать, кем вы считаете себя? - Негодная тварь! - воскликнул мистер Нэг, хлопнув себя по лбу.Негодная тварь! - Очень рада, что вы называете себя своим настоящим именем, сэр,сказала миссис Блоксон.- А так как третьего дня моим близнецам исполнилось всего семь недель, а в прошлый понедельник мой маленький Чарли упал с лестницы и вывихнул руку в локте, я буду вам благодарна, если вы пришлете мне завтра на дом девять шиллингов за неделю работы, прежде чем пробьет десять часов. С этими прощальными словами добрая женщина весьма непринужденно покинула комнату, оставив дверь открытой настежь. В ту же минуту мистер Нэг громко застонал и бросился в "торговое помещение". - Простите, что случилось с джентльменом? - осведомилась миссис Никльби, крайне встревоженная этими звуками. - Он не болен? - осведомилась Кэт, серьезно обеспокоившись. - Тише! - отозвалась мисс Нэг.- Это в высшей степени грустная история. Когда-то он был беззаветно предан... гм!.. мадам Манталини. - Ах, боже мой! - воскликнула миссис Никльби. - Да,- продолжала мисс Нэг,- и вдобавок встретил серьезное поощрение и втайне надеялся жениться на ней. У него в высшей степени романтическое сердце, миссис Никльби, да, как и... гм!.. как и у всей нашей семьи, и разочарование явилось жестоким ударом. Он на редкость одаренный человек, изумительно одаренный, читает... гм!.. читает все выходящие в свет романы. Я хочу сказать - все романы, в которых... гм!.. в которых, конечно, есть нечто великосветское. Дело в том, что в прочитанных им книгах он нашел столько сходного с его собственными несчастьями и себя нашел во всех отношениях столь похожим на героев - он, знаете ли, сознавал свое собственное превосходство, как и все мы сознаем, и это вполне естественно,- что начал презирать все и сделался гением. И я совершенно уверена, что в эту самую минуту он пишет новую книгу. - Новую книгу? - повторила Кэт, заметив, что пауза сделана для того, чтобы кто-то что-то сказал. - Да! - подтвердила мисс Нэг, с великим торжеством кивая головой.Новую книгу, в трех томах! Конечно, у него есть большое преимущество: во всех изящных описаниях он может использовать мой... гм!.. мой опыт, потому что, разумеется, мало кому из авторов, рассказывающих о таких вещах, представлялось столько благоприятных случаев изучить их, сколько мне. Он так поглощен великосветской жизнью, что малейшее упоминание о делах или житейских материях - вот, например, как сейчас с этой женщиной - буквально выводит его из себя. Но я часто ему говорю: его разочарование - счастье для него, потому что, не будь он разочарован, он бы не мог писать о погибших надеждах и тому подобных вещах. И, не случись того, что случилось, я думаю, его гениальность никогда бы не проявилась. Сколько бы еще могла поведать мисс Нэг при более благоприятных обстоятельствах, угадать невозможно, но так как мрачный субъект находился поблизости, а огонь следовало раздуть, то доверительные ее сообщения на этом оборвались. Судя по всем признакам и по тому, как трудно было подогреть воду, последняя служанка не привыкла иметь дело с каким бы то ни было огнем, кроме антонова, но в конце концов было подано немного бренди с водой, и гости, которых предварительно угостили холодной бараниной, хлебом и сыром, вскоре после этого откланялись. На обратном пути Кэт забавлялась, припоминая мистера Мортимера Нэга, погрузившегося в глубокомысленные размышления у себя в лавке; а миссис Никльби рассуждала сама с собой, будет ли в конце концов мастерская модных нарядов называться "Манталпни, Нэг и Никльби" или "Манталини, Никльби и Нэг". На этом высоком уровне оставалось дружеское расположение мисс Нэг в течение целых трех дней, к великому изумлению молддых леди мадам Манталини, которые доселе никогда не наблюдали такого постоянства с ее стороны, но на четвертый день последовал удар, столь же сильный, сколь и неожиданный, а произошло Это следующим образом. Случилось так, что старый лорд знатного рода, собиравшийся жениться на молодой леди, не имевшей никакой родословной, приехал с этой молодой леди и сестрой молодой леди, чтобы присутствовать при церемонии примерки двух шляпок к свадьбе, заказанных накануне. И когда мадам Манталини пронзительным дискантом возвестила об этом в переговорную трубку, через которую она сообщалась с мастерской, мисс Нэг стремительно помчалась вверх, держа по шляпке в обеих руках, и в ателье явилась охваченная очаровательным трепетом, который должен был свидетельствовать о ее энтузиазме. Как только шляпки были благополучно надеты, мисс Нэг и мадам Манталини пришли в неописуемый восторг. - В высшей степени элегантный вид! - сказала мадам Манталини. - Никогда в жизни не видела ничего столь восхитительного! - сказала мисс Нэг. Старый лорд, который был очень старым лордом, не сказал ничего, а только забормотал и закудахтал, пребывая в величайшем восторге как от свадебных шляпок и тех леди, на ком они были надеты, так и от собственной ловкости, с какою он заполучил в жены столь очаровательную женщину, а молодая леди, которая была очень бойкой, увидев старого лорда в таком упоении, загнала старого лорда за трюмо и тут же расцеловала его, а мадам Манталини и другая молодая леди скромно отвернулись. Но во время этой нежной сцены мисс Нэг, которой не чуждо было любопытство, случайно зашла за трюмо и встретилась глазами с бойкой молодой леди как раз в тот момент, когда она целовала старого лорда, после чего молодая леди, надувшись, прошептала что то о "старухе" и "величайшей дерзости" и кончила тем, что метнула недовольный взгляд на мисс Нэг и презрительно улыбнулась. - Мадам Манталини!-окликнула молодая леди. - Сударыня? - отозвалась мадам Манталини. - Пожалуйста, позовите сюда ту хорошенькою молодую особу, которую мы видели вчера. - О да, позовите! - сказала сестра. - Больше всего на свете, мадам Манталини,- сказала невеста лорда, томно бросаясь на диван,- больше всего на свете я ненавижу, когда мне прислуживают пугала или старухи. Пожалуйста, посылайте мне эту молодую особу всякий раз, когда я бываю здесь. - Непременно! - сказал старый лорд.- Прелестную молодую особу. Непременно! - О ней все говорят,- тем же небрежным тоном сказала молодая леди,- и милорд, большой поклонник красоты, обязательно должен ее увидеть. - Да, она вызывает всеобщее восхищение,- ответила мадам Манталини.Мисс Нэг, пошлите сюда мисс Никльби. Вы можете не возвращаться. - Прошу прощения, мадам Манталини, что вы сказали под конец? - трепеща, спросила мисс Нэг. - Вы можете не возвращаться,- резко повторила ее хозяйка. Мисс Нэг скрылась, не прибавив больше ни слова, и в скором времени ее заменила Кэт, которая сняла новые шляпки, надела старые и вся зарделась, заметив, что старый лорд и обе молодые леди смотрят на нее во все глаза. - Ах, как вы краснеете, дитя! - сказала избранница лорда. - Она еще не совсем привыкла к делу. Через неделю, через две она привыкнет,- со снисходительной улыбкой вмешалась мадам Манталини. - Боюсь, что вы бросали на нее ваши убийственные взгляды, милорд,сказала невеста. - Нет, нет, нет! - ответил старый лорд.- Нет, нет! Я собираюсь жениться и начать новую жизнь! Ха-ха-ха, новую жизнь, новую жизнь! Ха-ха-ха! Утешительно было слышать, что старый джентльмен собирается начать новую жизнь, так как было совершенно очевидно, что старой ему хватит ненадолго. Усилия, связанные с затянувшимся похохатыванием, привели его к устрашающему приступу кашля и одышке; прошло несколько минут, прежде чем он отдышался и заметил, что девушка слишком красива для модистки. - Надеюсь, вы не считаете, что миловидность вредит нашему заведению, милорд? - с притворной улыбкой осведомилась мадам Манталини. - Отнюдь не считаю,- ответил старый лорд,- иначе вы бы давно его бросили. - Ах вы шалун! - воскликнула бойкая молодая леди, ткнув пэра концом своего зонтика.- Не желаю слушать таких речей! Как вы смеете? Этот шутливый вопрос сопровождался еще и еще одним тычком, а затем старый лорд поймал зонтик и не хотел его отдавать, что побудило другую леди броситься на помощь, и завязалась премилая игра. - Мадам Манталини, вы позаботитесь о том, чтобы эти маленькие переделки были сделаны,- сказала леди.- Э, нет, злодей! Вы непременно должны выйти первым! Я и на полсекунды не оставлю вас с этой хорошенькой девушкой. Я вас слишком хорошо знаю. Джейн, милая, пусть он идет впереди, тогда мы будем в нем вполне уверены. Явно польщенный таким подозрением, старый лорд забавно подмигнул мимоходом Кэт и, получив удар зонтиком за свое предательство, заковылял вниз по лестнице к двери, где его вертлявое тело было водружено в карету двумя дюжими лакеями. - Уф! - сказала мадам Манталини.- Не понимаю, как может он садиться в карету, не вспомнив о катафалке! Унесите эти вещи, моя милая, унесите их! Кэт, которая в продолжение всей этой сцены стояла скромно потупившись, была рада воспользоваться разрешением уйти и весело поспешила вниз, во владения мисс Нэг. Однако за время ее недолгого отсутствия положение дел в маленьком королевстве резко изменилось. Вместо того чтобы восседать на обычном своем месте, сохраняя все достоинство и величие представительницы мадам Манталини, эта достойная особа, мисс Нэг, покоилась на большом сундуке, омытая слезами, тогда как ухаживающие за ней три-четыре молодые леди, а также появление нашатырного спирта, уксуса и других восстанавливающих силы средств красноречиво свидетельствовали - даже если бы головной ее убор и передний ряд локончиков и не находились в беспорядке - о происшедшем с нею ужасном обмороке. - Боже мой! - воскликнула Кэт, быстро подходя к ней.- Что случилось? Этот вопрос вызвал у мисс Нэг бурные симптомы возвращающейся дурноты, а несколько молодых леди, бросая сердитые взгляды на Кэт, снова прибегли к уксусу и нашатырному спирту и сказали, что это "срам". - Какой срам? - спросила Кэт.- В чем дело? Что случилось? Скажите мне. - В чем дело! - вскричала мисс Нэг, внезапно выпрямившись, как стрела, к великому ужасу собравшихся девиц.- В чем дело? Стыдитесь, гнусное созданье! - Ах, боже мой! - воскликнула Кэт, чуть ли не парализованная тем неистовством, с каким этот эпитет вырвался из-за стиснутых зубов мисс Нэг.Неужели это я вас обидела? - Вы обидели меня! - возразила мисс Нэг.- Вы! Девчонка, ребенок, ничтожная выскочка! Ха-ха! Так как мисс Нэг засмеялась, то было очевидно, что ей это показалось чрезвычайно забавным, а так как молодые леди подражали мисс Нэг - своей начальнице,- все они тотчас же принялись смеяться и слегка покачивали головой и улыбались саркастически друг другу, словно желая сказать: как это здорово! - Вот она! - продолжала мисс Нэг, поднимаясь с сундука и весьма церемонно и с низкими реверансами представляя Кэт восхищенному обществу,вот она - все о ней говорят... вот красавица... красотка... Ах вы дерзкая тварь! В этот критический момент мисс Нэг была не в силах сдержать добродетельную дрожь, которая мгновенно передалась всем молодым леди, после чего мисс Нэг захохотала, а после этого зарыдала. - Пятнадцать лет! - восклицала мисс Нэг, всхлипывая очень трогательно.- Пятнадцать лет была я достойным украшением этой комнаты и комнаты наверху! Слава богу,- продолжала мисс Нэг, с удивительной энергией топнув сначала правой, а потом левой ногой,- за все это время я еще ни разу не была жертвой интриг, подлых интриг особы, которая позорит всех нас своим поведением и заставляет краснеть порядочных людей! Но я к этому чувствительна, чувствительна, хотя мне это и противно! Тут мисс Нэг опять ослабела, а молодые леди, вновь принявшись за ней ухаживать, нашептывали, что она должна быть выше таких вещей и что они лично их презирают и считают недостойными внимания, в доказательство чего они воскликнули с еще большей энергией, чем раньше, что это срам и они возмущены и просто не знают, что им делать. - Неужели я дожила до того, что меня называют пугалом! - воскликнула мисс Нэг, внезапно впадая в конвульсии и делая попытку сорвать накладные волосы. - О нет, нет! - отозвался хор.- Пожалуйста, не говорите так, не надо! - Неужели я заслужила, чтобы меня называли старухой! - взвизгнула мисс Нэг, вырываясь из рук статисток. - Не думайте об этом, дорогая! - ответил хор. - Я ее ненавижу! - закричала мисс Нэг.- Я ее ненавижу и терпеть не могу! Никогда не позволяйте ей заговаривать со мной! Пусть никто из тех, кто мне друг, не разговаривает с ней! Девчонка, нахалка, бесстыдная, нахальная интриганка! Обличив в таких выражениях предмет своего гнева, мисс Нэг взвизгнула один раз, икнула три раза, проглотила слюну несколько раз, задремала, вздрогнула, очнулась, встрепенулась, поправила прическу и объявила, что чувствует себя хорошо. Сначала бедная Кэт смотрела на эту сцену в полном недоумении. Потом она начала краснеть и бледнеть и раза два пыталась что-то сказать; но, когда обнаружились истинные мотивы этого изменившегося к ней отношения, она отступила на несколько шагов и спокойно наблюдала, не удостаивая мисс Нэг ответом. Однако, хотя она гордо вернулась на свое место и села спиной к группе маленьких спутников, собравшихся вокруг своей планеты, она украдкой пролила несколько горьких слезинок, которые до глубины души порадовали бы мисс Нэг, если бы та могла их видеть. ГЛАВА XIX, описывающая обед у мистера Ральфа Никльби, и повествующая о том, как развлекалось общество до обеда, во время обеда и после обеда Раздражение и злоба достойной мисс Нэг отнюдь не утихли до конца недели, но скорее усиливались с каждым часом; праведный гнев всех молодых леди возрастал, или как будто возрастал, пропорционально негодованию славной старой девы, а негодование разгоралось каждый раз, когда мисс Никльби звали наверх; легко себе представить, что повседневная жизнь Кэт была далеко не из самых веселых или завидных. Она приветствовала наступление субботнего вечера, как арестант - несколько блаженных часов передышки после томительной и изнуряющей пытки, и почувствовала, что ничтожная плата за первую неделю труда, будь она даже утроена, была бы слишком тяжело доставшимся заработком. По обыкновению, присоединившись на углу улицы к матери, она немало удивилась, застав ее беседующей с мистером Ральфом Никльби, но вскоре ее еще больше удивили как предмет их беседы, так и мягкое, изменившееся обращение самого мистера Никльби. - А, милая моя! - сказал Ральф.- Мы как раз говорили о вас. - В самом деле? - отозвалась Кэт, ежась, сама не зная почему, под холодным сверкающим взглядом своего дяди. - Да,- ответил Ральф.- Я хотел зайти за вами, чтобы непременно вас повидать, пока вы не ушли, но мы с вашей матерью разговорились о семейных делах, и время пролетело так быстро... - Не правда ли? - вмешалась миссис Никльби, совершенно не заметив, каким саркастическим тоном были сказаны последние слова Ральфа.- Честное слово, я бы никогда не поверила, что возможна такая... Кэт, дорогая моя, завтра в половине седьмого ты будешь обедать у твоего дяди. Торжествуя, что первая сообщила эту изумительную новость, миссис Никльби великое множество раз кивнула головой и улыбнулась, чтобы недоумевающая Кэт уяснила, насколько эта новость удивительна; а затем миссис Никльби сделала крутой поворот, перейдя к обсуждению вопроса о подготовке к визиту. - Дайте подумать,-сказала славная леди.- Твое черное шелковое платье с этим хорошеньким шарфиком будет вполне приличным нарядом, дорогая моя, простая лента в волосах, черные шелковые чулки... Ах, боже мой, боже мой! - воскликнула миссис Никльби, перескакивая к другому предмету.- Если бы только у меня были эти мои несчастные аметисты... ты их помнишь, Кэт, милочка... знаешь, как они, бывало, сверкали... Но твой папа, твой бедный дорогой папа... Ах, какая жестокость была пожертвовать этими драгоценностями! Обессиленная этой мучительной мыслью, миссис Никльби меланхолически покачала головой и прижала платок к глазам. - Право же, мама, они мне не нужны,- сказала Кэт.- Ззбудьте, что они когда-то у вас были. - Ах, Кэт, дорогая моя,- с досадой возразила миссис Никльби,- ты рассуждаешь, как дитя! Послушайте, деверь: двадцать четыре серебряных чайных ложки, два соусника, четыре солонки, все аметисты - ожерелье, брошки и серьги - все было спущено сразу! А я-то чуть ли не на коленях умоляла этого бедного доброго человека: "Почему ты ничего не предпримешь, Николас? Почему ты как-нибудь не устроишься?" Я уверена, всякий, кто был в то время около нас, отдаст мне должное и признает, что я это говорила не один, а пятьдесят раз в день. Разве я этого не говорила, Кэт, дорогая моя? Разве я хоть раз упустила случай внушить это твоему бедному папе? - Нет, мама, никогда,- ответила Кэт. Нужно отдать справедливость миссис Никльби, она никогда не упускала случая (и нужно отдать справедливость всем замужним леди, они редко упускают случай) внедрять подобные золотые правила, единственным недостатком коих являются некоторая неопределенность и туманность, их окутывающие. - Ах! - с жаром воскликнула миссис Никльби.- Если бы с самого начала последовали моему совету... Ну что ж, я всегда исполняла свой долг, и в этом есть какое-то утешение. Придя к такой мысли, миссис Никльби вздохнула, потерла руки, возвела глаза к небу и, наконец, приняла вид спокойный и смиренный, давая этим понять, что ее подвергали гонениям, как святую, но что она не будет утруждать своих слушателей упоминанием об обстоятельствах, которые должны быть известны всем. - А теперь вернемся к предмету, от которого мы отвлеклись,- сказал Ральф с улыбкой, которая, как и все другие внешние признаки его эмоций, казалось, только пробегала крадучись по лицу, но не играла на нем открыто.Завтра у меня соберется небольшое общество... джентльмены, с которыми в настоящее время я веду дела, и ваша мать обещала, что вы будете исполнять обязанности хозяйки дома. Я не очень-то привык к званым вечерам, но это связано с делами, и иногда такие пустяки имеют существенное значение. Вы не возражаете против того, чтобы оказать мне услугу? - Возражает? - воскликнула миссис Никльби.- Кэт, дорогая моя, почему... - Простите! - перебил Ральф, жестом предлагая ей замолчать.- Я обращался к моей племяннице. - Конечно, я буду очень рада, дядя,- сказала Кэт,- но боюсь, что я покажусь вам неловкой и застенчивой. - О нет! - сказал Ральф.- Приезжайте, когда хотите, наймите карету, я за нее заплачу. Спокойной ночи... Э... да благословит вас бог! Казалось, благословение застряло в горле у мистера Ральфа Никльби, как будто эта дорога была ему незнакома и оно не знало, как оттуда выбраться. Но оно все-таки выкарабкалось, хотя и неловко, и, избавившись от него, Ральф пожал руку своим двум родственницам н быстро ушел. - Какие резкие черты лица у твоего дяди! - сказала миссис Никльби, совершенно потрясенная взглядом, который он бросил на прощанье.- Я не замечаю ни малейшего сходства с его бедным братом. - Мама!- укоризненно проговорила Кэт.- Как могла вам прийти в голову такая мысль? - Да,- задумчиво сказала миссис Никльбн.- Право же, нет никакого сходства. Но у него очень честное лицо. Достойная матрона сделала это замечание без колебаний и весьма выразительно, словно в нем заключалось немало тонкости и проницательности. И в самом деле, оно было достойно того, чтобы отнести его к разряду изумительных открытий этого века. Кэт быстро подняла глаза и так же быстро опустила их снова. - Скажи, ради бога, дорогая моя, что это ты так притихла? - спросила миссис Никльби, после того как они довольно долго шли молча. - Я просто задумалась, мама,- отозвалась Кэт. - Задумалась...- повторила миссис Никльби.- Да, в самом деле, есть о чем подумать. Твой дядя почувствовал к тебе сильное расположение, это совершенно ясно, и, если после этого на твою долю не выпадет какая-нибудь изумительная удача, я буду немножко удивлена, вот и все. Затем она принялась рассказывать всевозможные истории о молодых леди, которым их эксцентрические дяди совали в ридикюль банкноты в тысячу фунтов, и о молодых леди, которые случайно встречали в доме дяди любезных и необычайно богатых джентльменов и после недолгого, но пламенного ухаживания выходили за них замуж. A Kэт, слушавшая сначала равнодушно, а потом начавшая забавляться, почувствовала, пока они шли домой, что и в ее душе постепенно пробуждаются радужные мечты ее матери, и подумала о том, что, быть может, виды на будущее станут светлее и впереди их ждут лучшие дни. Такова надежда, небесный дар страждущим смертным, подобно тончайшему небесному аромату проницающая все, и хорошее и дурное, вездесущая, как смерть, и более заразительная, чем болезнь! Бледное солнце,- а зимнее солнце в Лондоне очень бледно,- могло бы просиять, когда, заглянув в тусклые окна большого старого дома, оно стало свидетелем необычной сцены, происходившей в скудно меблированной комнате. В мрачном углу, где в течение многих лет безмолвно громоздилась гора товаров, служа приютом колонии мышей и оставаясь пыльной и неподвижной массой, за исключением тех случаев, когда, отзываясь на грохот тяжелых повозок на улице, она начинала трястись и вздрагивать, а у ее крошечных обитателей блестящие глазки блестели от страха еще ярче, и, внимательно прислушиваясь, с трепещущим сердцем, они замирали, пока не уляжется тревога,- в этом темном углу были разложены с величайшей заботливостью все скромные принадлежности туалета Кэт, предназначавшиеся для этого дня; каждая вещь сохраняла ту неописуемую живость и индивидуальность, какими в глазах, привыкших к красоте обладательницы наряда, отличается еще не надетое платье либо по какой-то ассоциации, либо потому, что оно словно сохраняет ее очарование. На месте тюка с гнилым товаром лежало черное шелковое платье. Туфельки с изящными носками стояли там, где прежде лежала гора железного хлама, а куча жесткой выцветшей кожи, сама того не ведая, уступила место маленьким черным шелковым чулкам, предмету сугубых забот миссис Никльби. Крысы, мыши и прочая мелюзга давно по гибли с голоду или переселились на лучшую квартиру, а вместо них появились перчатки, ленты, шарфы, шпильки и другие замысловатые вещицы, не менее изобретательные в способах терзать человечество, чем крысы и мыши. И среди всех этих вещей скользила Кэт, одно из самых прелестных и необычных украшений этого сурового, старого, мрачного дома. В час добрый или недобрый, пусть судит сам читатель,- нетерпение миссис Никльби далеко опередило часы в этом конце города, и Кэт оделась и воткнула последнюю шпильку в волосы по крайней мере за полтора часа до того, как нужно было бы только начать об эчом думать,- в час добрый или недобрый туалет был закончен. Когда же, наконец, настало время, назначенное для отъезда, разносчик молока пошел к ближайшей стоянке за каретой, и Кэт, много раз попрощавшись с матерью и попросив передать много ласковых приветов мисс Ла-Криви, которую ждали к чаю, уселась в экипаж и торжественно отбыла - если случалось кому-нибудь отбывать торжественно в наемной карете. И карета, и кучер, и лошади помчались с грохотом и тарахтели, и щелкали кнутом, и ругались, и бранились, и катили вперед, пока не прибыли на Гольдн-сквер. Кучер оглушительно постучал двойным ударом в дверь, которая распахнулась задолго до того, как он перестал стучать, с такой быстротой, словно за ней стоял человек с рукой, привязанной к щеколде. Кэт, которая не ждала увидеть что-нибудь более примечательное, чем Ньюмен Ногс в чистой сорочке, очень удивилась, что дверь открыл человек в красивой ливрее и в вестибюле стояли еще два-три лакея. Однако нельзя было предположить, что она попала не в тот дом, так как на двери красовалась фамилия, поэтому она положила руку на обшитый галуном рукав ливреи, подставленный ей, и вошла в дом. Ее повели наверх, в заднюю гостиную, где оставили одну. Если появление лакея ее удивило, то она была совершенно поражена богатством и роскошью обстановки. Мягкие прекрасные ковры, превосходнейшие картины, самые дорогие зеркала, великолепные безделушки, заставлявшие изумляться той щедрости, с какой они были повсюду расставлены, со всех сторон притягивали к себе ее взгляд. Даже лестница почти до самой наружной двери была заставлена прекрасными и дорогими вещами, словно дом был переполнен сокровищами и достаточно добавить еще какую-нибудь вещицу, чтобы они выплеснулись на улицу. Вскоре она услышала ряд громких двойных ударов в парадную дверь и после каждого удара - чей-нибудь новый голос в соседней комнате. Сначала легко было отличить голос мистера Ральфа Никльби, но постепенно он потонул в общем гуле, и она могла только установить, что там находится несколько джентльменов с не очень мелодичными голосами, которые беседуют очень громко, смеются очень весело и вставляют ругательства чаще, чем она считала необходимым. Но это было дело вкуса. Наконец дверь открылась, и появилась хитрая физиономия самого Ральфа, на этот раз заменившего сапоги черными шелковыми чулками и туфлями. - Я не мог повидать вас раньше, дорогая моя,- сказал он вполголоса, указывая при этом в сторону соседней комнагы.- Я был занят, принимал их. А теперь повести вас туда? - Скажите, дядя,- начала Кэт, слегка взволнованная, как нередко волнуются и те, кто гораздо лучше знает свет, если им предстоит выйти к незнакомым людям и у них было время заранее об этом подумать,- там есть какие-нибудь леди? - Нет,- коротко ответил Ральф.- У меня нет знакомых леди. - Я должна идти сию минуту? - спросила Кэт, слегка попятившись. - Как хотите,- пожимая плечами, сказал Ральф.- Все собрались и сейчас доложат, что обед подан. Кэт хотелось бы просить о нескольких минутах отсрочки, но, подумав, что, быть может, дядя, уплатив за наемную карету, рассчитывает на ее пунктуальность, рассматривая это как некую сделку, она позволила ему взять себя под руку и вывести. Когда они вошли, семь-восемь джентльменов стояли полукругом перед камином, и так как разговаривали они очень громко, то не заметили их появления, пока мистер Ральф Никльби, тронув одного за рукав, не сказал рез- ким, внушительным голосом, как бы желая привлечь общее внимание: - Лорд Фредерик Верисофт - моя племянница мисс Никльби. Группа расступилась, словно в великом изумлении, а джентльмен, к которому были обращены эти слова, повернулся, представив для обозрения превосходнейший костюм, бакенбарды, отличавшиеся таким же качеством, усы, густую шевелюру и молодое лицо. - А? - сказал джентльмен.- Как... черт! Издавая эти отрывистые восклицания, он вставил монокль и с великим изумлением воззрился на мисс Никльби. - Моя племянница, милорд,- сказал Ральф. - Значит, слух меня не обманул и это не восковая фигура,- сказал его лордство.- Как поживаете? Счастлив познакомиться. А затем его лордство повернулся к другому превосходному джентльмену, немножко постарше, немножко потолще, с лицом немножко покраснее и немножко дольше вращавшемуся в свете, и сказал громким шепотом, что девушка "чертовски мила". - Представьте меня, Никльби,- сказал этот второй джентльмен, который стоял спиной к камину, положив оба локтя на каминную доску. - Сэр Мальбери Хоук,- сказал Ральф. - Иными словами - лучшая карта в колоде, мисс Никльби,- сказал лорд Фредерик Верисофт. - Не, пропустите меня, Никльби! - воскликнул джентльмен с резкими чертами лица, который читал газету, сидя на низком стуле с высокой спинкой. - Мистер, Найк,- сказал Ральф. - И меня, Никльби! - воскликнул франтоватый джентльмен с раскрасневшимся лицом, стоявший бок о бок с сэром Мальбери Хоуком. - Мистер Плак,- сказал Ральф. Затем, повернувшись на каблуках в сторону джентльмена с шеей аиста и ногами, каких нет ни у одного из животных, Ральф представил его как достопочтенного мистера Сноба, а седовласую особу за столом - как полковника Чоусера. Полковник разговаривал с кем-то, кто, казалось, был приглашен в качестве затычки и потому вовсе не был представлен. С самого начала два обстоятельства привлекли внимание Кэт, задев ее и вызвав у нее на щеках жгучий румянец: дерзкое презрение, с каким гости несомненно относились к ее дяде, и развязный, наглый тон по отно-шению к ней самой. Не нужно было слишком острой проницательности, чтобы предугадать, что эта первая особенность в их поведении подчеркнет вторую. И тут мистер Ральф Никльби недооценил своей гостьи. Даже если молодая леди только что приехала из провинции и мало знакома с обычаями света, может случиться, что у нее такое глубокое врожденное понимание приличий и правил жизни, как будто она провела двенадцать сезонов в Лондоне,- пожалуй, еще более глубокое, ибо известно, что такие чувства притупляются от этой полезной практики. Закончив церемонию представления, Ральф повел свою зардевшуюся племянницу к креслу. При этом он украдкой посматривал по сторонам, словно желая удостовериться в том, какое впечатление произвел ее внезапный выход. - Неожиданное удовольствие, Никльби,- сказал лорд Фредерик Верисофт, вынимая монокль из правого глаза, где находился он до сей поры и воздавал должное Кэт, и вставляя в левый, чтобы заставить его обратиться в сторону Ральфа. - Сюрприз, приготовленный для вас, лорд Фредерик,- сказал мистер Плак. - Недурная мысль,- сказал его лордство,- она могла бы почти оправдать лишние два с половиной процента. - Никльби,- сказал сэр Мальбери Хоук,- подловите его на слове и прибавьте эти проценты к двадцати пяти или сколько их там, а половину дайте мне за совет. Сэр Мальбери приукрасил эту речь хриплым смехом и закончил любезным проклятьем с упоминанием о руках и ногах мистера Никльби, причем мистеры Пайк и Плак неудержимо захохотали. Джентльмены еще не успели вдоволь посмеяться над этой шуткой, как было доложено, что обед подан, а затем они снова пришли в экстаз, ибо сэр Мальбери Хоук, чересчур развеселившийся, ловко прошмыгнул мимо лорда Фредерика Верисофта, собиравшегося вести Кэт вниз, и продел ее руку под свою до самого локтя. - Черт возьми, Верисофт,- сказал сэр Мальбери,самое главное - это вести игру честно, а мы с мисс Никльби договорились при помощи взглядов десять минут тому назад. - Ха-ха-ха! - захохотал достопочтенный мистер Сноб.- Превосходно, превосходно! Сделавшись еще более остроумным после этой похвалы, сэр Мальбери Хоук весьма игриво подмигнул друзьям и повел Кэт вниз с фамильярным видом, от которого ее кроткое сердце загорелось таким жгучим негодованием, что ей почти немыслимым казалось подавить его. И это чувство отнюдь не ослабело, когда ее поместили во главе стола между сэром Мальбери Хоуком и лордом Фредериком Верисофтом. - О, вы нашли местечко по соседству с нами, вот как? - сказал сэр Мальбери, когда его лордство уселся. - Разумеется! - ответил лорд Фредерик, устремляя взгляд на мисс Никльби.- Стоит ли задавать такой вопрос? - Займитесь-ка обедом,- сказал сэр Мальбери,- и не обращайте внимания на мисс Никльби и на меня, потому что мы, полагаю я, окажемся очень рассеянными собеседниками. - Хотел бы я, чтобы вы вмешались в это дело, Никльби,- сказал лорд Фредерик. - Что случилось, милорд? - осведомился Ральф с другого конца стола, где его соседями были мистеры Пайк и Плак. - Этот Хоук присваивает себе исключительные права на вашу племянницу,ответил лорд Фредерик. - Он получает порядочную долю во всем, на что вы предъявляете свои права, милорд,- с усмешкой сказал Ральф. - Ей-богу, это верно! - отозвался молодой человек.- Черт меня подери, если я знаю, кто хозяин у меня в доме - он или я! - Зато я знаю,- пробормотал Ральф. - Кажется, придется мне от него отделаться, оставив ему по завещанию один шиллинг,- пошутил молодой аристократ. - Э, нет, будь я проклят! - сказал сэр Мальбери.- Когда вы дойдете до шиллинга - до последнего шиллинга, я от вас быстро отстану, но до той поры я ни за что не покину вас, можете мне поверить. Эта остроумная реплика (основанная на непреложном факте) была встречена общим смехом, не заглушившим, однако, взрыв хохота мистера Пайка и мистера Плака, которые, очевидно, были присяжными льстецами при сэре Мальбери. Действительно, нетрудно было заметить, что большинство присутствующих избрали своей жертвой злополучного молодого лорда, который, хотя и был безволен и глуп, казался наименее порочным из всей компании. Сэр Мальбери Хоук отличался уменьем разорять (самостоятельно и с помощью своих прихлебателей) богатых молодых джентльменов - благородная профессия, среди представителей которой он несомненно занимал первое место. Со всею дерзостью прирожденного гения он изобрел новую систему, совершенно противопо ложную старому методу: когда он утверждал свою власть над теми, кого забирал в руки, он скорее угнетал их, чем давал им волю, и упражнял над ними свое остроумие открыто и безоговорочно. Таким образом, его жертвы служили ему в двояком смысле: с большим искусством осушая их, как бочку, он в то же время заставлял их гудеть от всевозможных щелчков, ловко наносимых для увеселения общества. Великолепием и совершенством деталей обед был так же примечателен, как и дом, а гости были примечательны тем, что, не скупясь, воздавали ему должное, в чем особенно отличались мистеры Пайк и Плак. Эти два джентльмена отведали каждое кушанье и пили из каждой бутылки, обнаружив вместимость и прилежание, поистине изумительные. И, несмотря на этот великий труд, они были поразительно бодры, ибо с появлением десерта снова принялись за дело, как будто с самого завтрака ничего существенного в рот не брали. - Ну-с,- сказал лорд Фредерик, смакуя первую рюмку портвейна,- если этот обед дан по случаю учета векселя, я могу только сказать - черт меня побери! - что хорошо было бы учитывать их ежедневно. - Придет время, и у вас будет немало подобных поводов,- заметил сэр Мальбери Хоук.- Никльби вам это подтвердит. - Что скажете, Никльби? - осведомился молодой человек.- Буду ли я хорошим клиентом? - Все зависит от обстоятельств, милорд,- отвечал Ральф. - От обстоятельств, в каких будет находиться наше лордство,- вмешался полковник милиции* Чоусер,и от ипподрома. Доблестный полковник бросил взгляд на мистеров Пайка и Плака, как бы ожидая, что они захохочут, услышав его остроту; но эти джентльмены, нанятые хохотать только для сэра Мальбери Хоука, остались, к вящему разочарованию полковника, серьезными, как два гробовщика. В довершение беды сэр Мальбери, считая подобные попытки нарушением его собственных привилегий, посмотрел на противника в упор сквозь свою рюмку, как бы изумленный его самонадеянностью, и высказал вслух мнение, что это "чертовская вольность"; эти слова послужили сигналом для лорда Фредерика, который в свою очередь поднял рюмку и обозрел предмет, достойный порицания, словно тот был каким-то необыкновенным диким зверем, впервые выставленным напоказ. Само собой разумеется, мистеры Пайк и Плак уставились на субъекта, на которого взирал сэр Мальбери Хоук; чтобы скрыть смущение, бедный полковник принужден был поднести свою рюмку портвейна к правому глазу и притвориться, будто с живейшим интересом изучает его цвет. Кэт все время молчала, поскольку это было возможно, едва осмеливаясь поднять глаза из боязни встретить восхищенный взгляд лорда Фредерика Верисофта или, что было еще неприятнее, дерзкий взор его друга сэра Мальбери. Сей последний джентльмен был столь предупредителен, что привлек к ней всеобщее внимание. - А мисс Никльби удивляется,- заметил сэр Мальбери,- почему, черт побери, никто за ней не ухаживает. - О нет! - быстро сказала Кэт, подняв глаза.- Я...и тут она запнулась, чувствуя, что лучше было бы ничего не говорить. - Я готов с кем угодно биться об заклад на пятьдесят фунтов, что мисс Никльби не посмеет посмотреть мне в глаза и опровергнуть мои слова,- сказал сэр Мальбери. - Идет! - крикнул аристократический болван. - Срок - десять минут. - Идет! - ответил сэр Мальбери. Деньги были предъявлены обеими сторонами, и достопочтенный мистер Сноб взял на себя обязанности счетчика и хранителя ставок. - Прошу вас,- в великом смущении сказала Кэт, пока шли эти приготовления,- прошу вас, не держите из-за меня никаких пари. Дядя, право же, я не могу... - Почему, дорогая моя? - отозвался Ральф, чей скрипучий голос звучал, однако, необычно хрипло, словно он говорил против воли и предпочел бы, чтобы такое предложение не было сделано.- Это всего одна секунда, ничего особенного тут нет. Если джентльмены на этом настаивают... - Я не настаиваю,- с громким смехом сказал сэр Мальбери.- Иными словами, я отнюдь не настаиваю, чтобы мисс Никльби отрицала этот факт, ибо в таком случае я проиграю, но я буду рад увидеть ее ясные глазки, в особенности потому, что она оказывает такое предпочтение этому столу красного дерева. - Верно, и это слишком пло-о-хо с вашей стороны, мисс Никльби,- сказал знатный молодой человек. - Прямо-таки жестоко! - сказал мистер Пайк. - Ужасно жестоко! - сказал мистер Плак. - Я не боюсь проиграть,- сказал сэр Мальбери,потому что стоит заплатить вдвое больше за то, чтобы заглянуть в глаза мисс Никльби. - Больше, чем вдвое! - сказал мистер Пайк. - Гораздо больше! - сказал мистер Плак. - Что показывают злодейские часы, Сноб? - спросил сэр Мальбери Хоук. - Прошло четыре минуты. - Браво! - Быть может, вы сделаете над собой усилие ради меня, мисс Никльби? - спросил лорд Фредерик после небольшой паузы. - Не трудитесь задавать такие вопросы, мой милый франт,- сказал сэр Мальбери.- Мисс Никльби и я понимаем друг друга: она принимает мою сторону и этим доказывает, что у нее есть вкус... Вам не везет, старина! Сколько, Сноб? - Прошло восемь минут. - Готовьте деньги,- сказал сэр Мальбери,- скоро вы мне их вручите. - Ха-ха-ха! - захохотал мистер Пайк. Мистер Плак, всегда запаздывавший, но старавшийся превзойти приятеля, пронзительно засмеялся. Бедная девушка, от смущения едва ли понимавшая, что делает, решила оставаться совершенно спокойной, но, испугавшись, как бы не подумали, что, поступая таким образом, она одобряет похвальбу сэра Мальбери, выраженную очень грубым и пошлым тоном, она подняла глаза и посмотрела ему в лицо. Было что-то столь гнусное, столь наглое, столь отталкивающее во взгляде, встретившем ее взгляд, что, не в силах выговорить ни слова, она встала и выбежала из комнаты. С большим трудом она удерживалась от слез, пока не очутилась одна наверху, и тогда дала им волю. - Превосходно! - сказал сэр Мальбери Хоук, пряча в карман ставки.- Это девушка с характером, и мы выпьем за ее здоровье. Незачем говорить, что Пайк и Кь с жаром поддержали его предложение и что тост сопровождался многочисленными намеками от имени фирмы, имевшими отношение к полной победе сэра Мальбери. Пока внимание гостей было сосредоточено на главных участниках предшествующей сцены, Ральф смотрел на них волком и, казалось, вздохнул свободнее, когда ушла его племянница. Графины быстро заходили по кругу. Он откинулся на спинку стула и, по мере того как собеседники разгорячались от вина, смотрел то на одного, то на другого таким взглядом, который словно проникал в их сердца и открывал его нечистому любопытству каждую их суетную мысль. Между тем Кэт, предоставленная самой себе, несколько успокоилась. Она узнала от служанки, что дядя хочет повидать ее перед уходом, а также получила приятные сведения, что джентльмены будут пить кофе в столовой. Перспектива больше не встретиться с ними немало способствовала тому, что волнение ее улеглось, и, взяв книгу, она принялась за чтение. Время от времени она вздрагивала, когда внезапно открывалась дверь столовой, откуда вырывался дикий гул буйной пирушки, и не раз привставала в великой тревоге, если почудившиеся ей шаги на лестнице внушали страх, что кто-то из гостей, отбившись от общества, направляется сюда один. Но поскольку ничего оправдывающего ее опасения не случалось, она постаралась сосредоточить внимание на книге, которой мало-помалу заинтересовалась так, что прочла несколько глав, забыв о времени и месте, как вдруг с ужасом услышала свое имя, произнесенное мужским голосом над самым ее ухом. Книга выпала у нее из рук. Рядом с ней на диване, совсем близко от нее, развалился сэр Мальбери Хоук, которому явно не пошло на пользу вино: оно никогда не идет на пользу негодяю. - Какое восхитительное прилежание! - сказал сей превосходный джентльмен.- Оно неподдельно или цель его - показать во всей прелести ресницы? Кэт, с тревогой бросив взгляд на дверь, ничего не ответила. - Я созерцал их пять минут,- сказал сэр Мальбери.- Клянусь душой, они безупречны. Ах, зачем я заговорил и испортил такую прелестную картину! - Будьте любезны замолчать, сэр,- отозвалась Кэт. - Полно! - сказал сэр Мальбери. подкладывая себе под локоть свой складной цилиндр и еще ближе придвигаясь к молодой леди.- Вы не должны этого говорить такому верному вашему рабу, мисс Никльби... Клянусь душой, это дьявольски жестокое обращение. - Я бы хотела, чтобы вы поняли, сэр,- сказала Кэт, не в силах подавить дрожь, но говоря с великим возмущением,- ваше поведение оскорбляет меня и вызывает отвращение. Если сохранилась у вас хоть искра благородства, оставьте меня. - Но почему? - осведомился сэр Мальбери.- Почему вы, нежное мое создание, представляетесь такой суровой? Ну, будьте же более непосредственны... милая моя мисс Никльби, будьте более непосредственны... прошу вас. Кэт быстро встала, но, когда она поднималась, сэр Мальбери ухватился за ее платье и насильно удержал ее. - Сейчас же отпустите меня, сэр! - воскликнула она в негодовании.- Вы слышите? Сейчас же! Сию минуту! - Ну, сядьте же. сядьте,- сказал сэр Мальбери.Я хочу поговорить с вами. - Сию же минуту отпустите меня, сэр! - вскричала Кэт. - Ни за что на свете! - откликнулся сэр Мальбери. С этими словами он наклонился, как бы желая снова ее усадить, но молодая леди с силой рванулась, стараясь освободиться, а он потерял равновесие и во весь рост растянулся на полу. Когда Кэт бросилась вон из комнаты, в дверях показался Ральф и очутился лицом к лицу с ней. - Что это значит? - спросил Ральф. - Это значит, сэр,- в страшном волнении ответила Кэт,- что в этом доме, где я, беспомощная девушка, дочь вашего покойного брата, могла бы, казалось, найти защиту, мне нанесли такие оскорбления, которые должны заставить вас содрогнуться. Дайте мне уйти! Ральф содрогнулся, когда девушка устремила на него негодующий взор, однако он не подчинился ее требованию: он повел ее к стоявшему в глубине комнаты креслу, а затем, подойдя к сэру Мальбери Хоуку, который тем временем встал, указал ему рукой на дверь. - Ступайте, сэр! - сказал Ральф приглушенным голосом, который сделал бы честь любому дьяволу. - Что вы хотите этим сказать? - свирепо спросил его друг. На морщинистом лбу Ральфа веревками вздулись вены, и мускулы вокруг рта задергались, словно от нестерпимого волнения. Но он презрительно улыбнулся и снова указал на дверь. - Да вы что, не знаете меня, сумасшедший старик? - воскликнул сэр Мальбери. - Знаю,- сказал Ральф. Элегантный негодяй на секунду струсил под пристальным взглядом более старого грешника и, бормоча что-то, двинулся к двери. - Вам нужен был лорд? - сказал он, внезапно останавливаясь у порога, как будто его осенила новая мысль, и снова поворачиваясь к Ральфу.- Черт подери, я встал поперек дороги, да? Ральф снова улыбнулся, но ничего не ответил. - Кто привел его к вам,- продолжал сэр Мальбери,- как бы вы могли без меня заполучить его в свои сети? - Сети большие и, пожалуй, полным-полны,- сказал Ральф.- Берегитесь, как бы кто не задохся в петлях. - За деньги вы готовы отдать свою плоть и кровь и самого себя, если бы не заключили раньше договора с чертом! - возразил тот.- И вы хотите мне внушить, что ваша хорошенькая племянница была доставлена сюда не для того, чтобы служить приманкой для этого пьяного мальчишки там, внизу? Хотя и тот и другой вели этот диалог негромко, Ральф невольно озирался, желая удостовериться, что Кэт не пересела на другое место, где она могла бы их слышать. Противник его заметил свое преимущество и воспользовался им. - И вы хотите мне внушить, что это не так? - спросил он снова.- Вы хотите мне сказать, что, проберись он сюда наверх вместо меня, вы бы не были чуточку более слепым, и чуточку более глухим, и чуточку менее наглым, чем сейчас? Ну-ка, Никльби, ответьте мне на Это! - Я вам вот что скажу,- ответил Ральф,- я привел ее сюда в интересах дела... - Ах, вот оно то самое слово! - со смехом вставил сэр Мальбери.- Вот сейчас вы опять становитесь самим собой. - ...в интересах дела,- продолжал Ральф, говоря медленно и твердо, как человек, решивший не говорить лишних слов,- так как думал, что, быть может, она произведет впечатление на глупого юнца, которого вы прибрали к рукам и по мере сил толкаете к гибели. Но я был уверен,- зная его,- что немало времени пройдет, прежде чем он оскорбит ее девические чувства, а если он не оскорбит их из-за фатовства или по легкомыслию, то будет относиться с уважением и к полу и к характеру даже племянницы своего ростовщика. Но, если в мои замыслы входило незаметно завлечь его с помощью этой затеи, я не думал о том, чтобы подвергнуть девушку распутным и наглым выходкам такого человека, как вы. Теперь мы понимаем друг друга. - Тем более что так вы ничего не выигрываете? - огрызнулся сэр Мальбери. - Вот именно,- сказал Ральф. Он отвернулся и, давая этот ответ, бросил взгляд через плечо. В глазах обоих негодяев было такое выражение, как будто каждый понимал, что ему от другого не спрятаться. Сэр Мальбери пожал плечами и медленно вышел из комнаты. Его друг закрыл дверь и с беспокойством посмотрел в ту сторону, где его племянница все еще сохраняла позу, в которой он ее оставил. Она бросилась на диван и, опустив голову на подушку, закрыв лицо руками, казалось, все еще плакала от мучительного стыда и обиды. Ральф мог войти в дом нищего должника и указать на него бейлифу*, хотя бы этот должник сидел у смертного ложа ребенка; он мог поступить так не задумываясь, потому что считал это делом обычным и повседневным, а должник являлся нарушителем его единственного кодекса морали. Но эта молодая девушка ничего плохого не сделала, кроме того, что родилась на свет, она терпеливо подчинялась всем его желаниям, старалась угодить ему и, что важнее всего, не была должна ему денег, и потому он чувствовал смущение и беспокойство. Ральф сел на стул поодаль, потом на другой стул, поближе, потом еще чуточку ближе, потом придвинулся еще ближе и, наконец, присел на тот же диван и положил руку на руку Кэт. - Успокойтесь, дорогая моя,- сказал он, когда она отдернула руку и снова разрыдалась.- Успокойтесь, успокойтесь! Не вспоминайте, не думайте сейчас об этом! - О, сжальтесь, отпустите меня домой! - вскричала Кэт.- Позвольте мне уйти отсюда и вернуться домой. - Да, да,- сказал Ральф,- вы поедете домой. Но сначала вы должны осушить слезы и успокоиться. Дайте я приподниму вам голову. Вот так, вот так. - О дядя! - стиснув руки, воскликнула Кэт.- Что я вам сделала, что я такое сделала? Почему вы так со мной поступаете? Если бы я вас оскорбила мыслью, словом или делом, то и в таком случае ваш поступок был бы жесток по отношению ко мне и к памяти того, кого вы когда-то, должно быть, любили! Но... - Вы только послушайте меня минутку,- перебил Ральф, не на шутку встревоженный взрывом ее чувств.- Я не думал, что это случится, я никак не мог это предвидеть. Я сделал все, что мог... Давайте пройдемся. Вам стало дурно оттого, что здесь душно и жарко от этих ламп. Сейчас вам будет лучше, если вы только сделаете над собой самое маленькое усилие. - Я сделаю что угодно,- отозвалась Кэт,- только отпустите меня домой. - Да, да, отпущу,- сказал Ральф,- но сначала вы должны прийти в себя, потому что в таком виде вы всех напугаете, а об этом никто знать не должен, кроме вас и меня. Ну, давайте еще пройдемся. Вот так. Вот у вас уже и вид стал лучше. С этими ободряющими словами Ральф Никльби прохаживался взад и вперед с племянницей, опиравшейся на его руку, и буквально трепетал от ее прикосновения. Так же точно, когда он счел возможным ее отпустить, он поддерживал ее, спускаясь по лестнице, после того как оправил на ней шаль и оказал другие мелкие услуги - по всей вероятности, в первый раз в жизни. Ральф провел ее через вестибюль, затем вниз по ступеням и не отнимал своей руки, пока она не села в карету. Когда дверца экипажа с силой захлопнулась, гребень с головы Кэт упал к ногам ее дяди; он поднял его и подал ей; лицо ее было освещено фонарем. Вьющаяся прядь волос, упавшая ей на лоб, следы едва высохших слез, раскрасневшиеся щеки, печальный взгляд - все это зажгло какие-то воспоминания, тлеющие в груди старика; и лицо умершего брата словно явилось перед ним, совсем такое, каким оно было однажды, в минуту детского горя, и мельчайшие подробности вспыхнули в его памяти так ярко, как будто это случилось вчера. Ральф Никльби, который оставался непроницаемым для всех кровных и родственных чувств, который был глух ко всем призывам скорби и отчаяния, пошатнулся, смотря на это лицо, и вернулся в свой дом как человек, узревший привидение. ГЛАВА XX, Николас встречается, наконец, с дядей, которому он выражает свои чувства с большом откровенностью. Его решение Ранним утром в понедельник - на следующий день после званого обеда - маленькая мисс Ла-Криви бодро пробиралась по улицам к Вест-Энду, получив важное поручение уведомить мадам Манталини, что мисс Никльби слишком расхворалась, чтобы выйти сегодня, но завтра, надеется она, будет в силах вновь приняться за исполнение своих обязанностей. А пока мисс Ла-Криви шла, мысленно перебирая разные изящные выражения и элегантные обороты с целью выбрать наилучшие и воспользоваться ими для своего сообщения, она очень много размышляла о причинах недомогания своей юной приятельницы. "Не знаю, что и думать,- говорила себе мисс ЛаКриви.- Вчера вечером глаза у нее были несомненно красные. Она сказала, что у нее голова болит, но от головной боли глаза не краснеют. Должно быть, она плакала". Придя к такому заключению, которое она, собственно говоря, вывела, к полному своему удовлетворению, еще накануне вечером, мисс Ла-Криви продолжала гадать,- а занималась она этим почти целую ночь,- какая новая причина грустить могла появиться у ее юной приятельницы. - Ничего не могу придумать,- сказала маленькая художница.- Решительно ничего, разве что поведение этого старого медведя... Вероятно, был груб с ней. Противное животное! Она успокоилась, высказав это мнение, хотя оно и было брошено на ветер, и затем бодро продолжала путь к мадам Манталини. Узнав, что верховная власть находится еще в постели, она потребовала свидания с ее представительницей, после чего явилась мисс Нэг. - Поскольку дело касается меня,- сказала мисс Нэг, когда поручение было передано в цветистых выражениях,- я всегда готова обойтись без мисс Никльби. - О, вот как, сударыня! - отозвалась мисс Ла-Криви, крайне разобиженная.- Но вы отнюдь не хозяйка этого заведения, и, стало быть, это большого значения не имеет. - Прекрасно, сударыня,- сказала мисс Нэг.- У вас есть еще какие-нибудь поручения? - Нет, никаких, сударыня,- заявила мисс ЛаКриви. - В таком случае, до свиданья, сударыня,- сказала мисс Нэг. - Да, сударыня, до свиданья, и очень вам признательна за вашу чрезвычайную вежливость и прекрасные манеры,- ответила мисс Ла-Криви. Закончив таким образом переговоры, на протяжении которых обе леди очень сильно дрожали и были изумительно вежливы - явные показатели, что они находились на дюйм от самой отчаянной ссоры,- мисс Ла-Криви выскочила из комнаты и затем на улицу. "Интересно, кто это такая? - подумала маленькая чудачка.- Что и говорить, приятная, особа! Хотела бы я написать ее портрет: уж я бы ей воздала должное!" И вот, вполне удовлетворенная этим язвительным замечанием по адресу мисс Нэг, мисс Ла-Криви от души рассмеялась и в превосходном расположении духа вернулась домой к завтраку. Таково одно из преимуществ долгой одинокой жизни! Маленькая, суетливая, деятельная, бодрая женщина жила исключительно в самой себе, разговаривала сама с собой, была своей собственной наперсницей, про себя высмеивала по мере сил тех, кто ее обижал, угождала себе и никому не причиняла зла. Если ей нравились сплетни, ничья репутация от этого не страдала, а если ей доставляла удовольствие маленькая месть, ни одной живой душе не было от этого ни на йоту хуже. Одна из многих, для кого Лондон такая же пустыня, как равнины Сирии,- ибо, находясь в стесненных обстоятельствах, эти люди не могут заводить знакомств, которые им желательны, и не склонны бывать в том обществе, какое им доступно,- скромная художница многие годы жила одиноко, но всем довольная. Пока злоключения семейства Никльби не привлекли ее внимания, она не имела друзей, хотя и была преисполнена самыми дружелюбными чувствами ко всему человечеству. Много есть добрых сердец, таких же одиноких, как сердце бедной маленькой мисс Ла-Криви. Впрочем, в данный момент это к делу не относится. Она отправилась домой завтракать и едва успела отведать чаю, как служанка доложила о приходе какого-то джентльмена, после чего мисс Ла-Криви, тотчас представив себе нового заказчика, восхитившегося витриной у парадной двери, пришла в ужас при виде чайной посуды на столе. - Ну-ка, унесите ее, бегите с нею в спальню, куда угодно! - воскликнула мисс Ла-Криви.- Боже мой, боже мой! Подумать только, что как раз сегодня я встала поздно, хотя три недели подряд бывала одета в половине девятого и ни один человек не подходил к дому! - Пожалуйста, не беспокойтесь,- сказал голос, знакомый мисс Ла-Криви.Я сказал служанке, чтобы она не называла моей фамилии, потому что мне хотелось вас удивить. - Мистер Николас! - вскричала мисс Ла-Криви, привскочив от изумления. - Вижу, что вы меня не забыли! - ответил Николас, протягивая руку. - Мне кажется, что я бы вас узнала, даже если бы встретила на улице,- с улыбкой сказала мисс ЛаКриви.- Ханна, еще одну чашку и блюдце. А теперь вот что я вам скажу, молодой человек: попрошу вас не повторять той дерзкой выходки, какую вы себе позволили в утро вашего отъезда. - А вы бы не очень рассердились? - спросил Николас. - Не очень! - воскликнула мисс Ла-Криви.- Я вам одно скажу: попробуйте только! С подобающей галантностью Николас немедленно поймал на слове мисс Ла-Криви, которая слабо взвизгнула и шлепнула его по щеке,- но, по правде сказать, шлепнула не слишком сильно. - Никогда еще не видывала такого грубияна! - воскликнула мисс Ла-Криви. - Вы мне сказали, чтобы я попробовал,- ответил Николас. - Да, но я говорила иронически,- возразила мисс Ла-Криви. - О, это другое дело,- заметил Николас.- Вам бы следовало предупредить. - Ну еще бы! Вы этого не знали! - парировала мисс Ла-Криви.- Но вот теперь я присмотрелась к вам, и вы мне кажетесь худее, чем когда мы в последний раз виделись. и лицо у вас измученное и бледное. Как это случилось, что вы уехали из Йоркшира? Тут она запнулась. В изменившемся ее тоне и обращении столько было сердечности, что Николас был растроган. - Не удивительно, что я немного изменился,- сказал он, помолчав.- С тех пор как я уехал из Лондона, я перенес и душевные и телесные страдания. Вдобавок я очень бедствовал и страдал от безденежья. - Боже милостивый, мистер Николас! - воскликнула мисс Ла-Криви.- Что это вы мне говорите! - Ничего такого, из-за чего вам стоило бы расстраиваться,- сказал Николас более веселым тоном.- И сюда я пришел не для того, чтобы оплакивать свою долю, но по делу более важному: я хочу встретиться с моим дядей. Об этом я бы хотел сообщить вам прежде всего... - В таком случае, я могу ответить на это только одно,- перебила мисс Ла-Криви,- я вашему вкусу не завидую. Мне достаточно побыть в одной комнате хотя бы с его сапогами, чтобы это испортило мне расположение духа на две недели. - Что до этого,-сказал Николас,- то в основном мы с вами, быть может, и не очень расходимся во мнении, но я хочу встретить его, чтобы оправдать себя и бросить ему в лицо обвинения в подлости и коварстве. - Это совсем другое дело,- заявила мисс ЛаКриви.-Да простит мне небо, но если бы его задушили, я бы себе глаз не выплакала. - С той целью, о которой я сказал, я зашел к нему сегодня утром, В город он вернулся в субботу, и только вчера поздно вечером я узнал о его приезде. - И вы его видели? - спросила мисс Ла-Криви. - Нет,- ответил Николас.- Его не было дома. - А! - сказала мисс Ла-Криви.-Должно быть, ушел по какому-нибудь доброму, благотворительному делу. - Я могу предположить, на основании того, что мне сообщил один из моих друзей, которому известны его дела, что он собирался навестить сегодня мою мать и сестру и рассказать им на свой лад обо всем случившемся со мной. Я хочу встретить его там. - Правильно! - потирая руки, сказала мисс ЛаКриви.- А впрочем, не знаю,- добавила она,- о многом надо подумать... Не надо забывать о других. - Я не забываю,- ответил Николас,- но раз дело идет о чести и порядочности, меня ничто не остановит. - Вам виднее,- сказала мисс Ла-Криви. - В данном случае, надеюсь, что виднее,- ответил Николас.- И единственное, о чем мне хочется вас просить: подготовьте их к моему приходу. Они думают, что я очень далеко отсюда, и я могу их испугать, появись я совсем неожиданно. Если вы можете улучить минутку и предупредить их, что вы меня видели и что я у них буду через четверть часа, вы мне окажете большую услугу. - Хотела бы я оказать вам или любому из вашей семьи услугу посерьезнее,- сказала мисс Ла-Криви.- Но я считаю, что возможность услужить так же редко сочетается с желаньем, как и желанье с возможностью. Болтая очень быстро и очень много, мисс Ла-Криви поспешила покончить с завтраком, спрятала чайницу, а ключ засунула под каминную решетку, надела шляпку и, взяв под руку Николаса, немедленно отправилась в Сити. Николас оставил ее у двери дома матери и обещал вернуться через полчаса. Случилось так, что Ральф Никльби, найдя, наконец своевременным и отвечающим собственным его целям сообщить о тех возмутительных поступках, в которых был повинен Николас, отправился (вместо того чтобы пойти сначала в другую часть города по делу, как предполагал Ньюмен Ногс) прямо к своей невестке. Поэтому, когда мисс Ла-Криви, впущенная девушкой, убиравшей в доме, прошла в гостиную, она застала миссис Никльби и Кэт в слезах: Ральф только что закончил рассказ о провинностях племянника. Кэт знаком попросила ее не уходить и мисс Ла-Криви молча села. "Вы уже здесь, вот как, сэр! - подумала маленькая женщина.- В таком случае он сам о себе доложит, и мы посмотрим, какое это произведет ва вас впечатление". - Прекрасно! - сказал Ральф, складывая письмо мисс Сквирс.- Прекрасно! Я его порекомендовал - вопреки своему убеждению, ибо знал, что никакого толку от него не будет,- порекомендовал его человеку, с которым ои, ведя себя прилично, мог бы прожить годы. Каковы же результаты? За такое поведение его могут притянуть к суду Олд-Бейли!* - Никогда я этому не поверю! - с негодованием воскликнула Кэт.Никогда! Это какой-то гнусный заговор и ложь! - Милая моя,- сказал Ральф,- вы несправедливы к достойному человеку. Это вовсе не выдумки. Человек подвергся нападению, вашего брата не могут найти, мальчик, о котором пишут, ушел вместе с ним. Подумайте-ка об этом. - Это немыслимо!- сказала Кэт.- Николас-вор! Мама, как можете вы сидеть и слушать такие слова? Бедная миссис Никльби, которая никогда не отличалась ясностью ума, а теперь, после недавних перемен в денежных делах, пребывала в крайнем замешательстве, не дала никакого ответа на этот серьезный упрек и воскликнула из-за носового платка, что ни за что бы она этому не поверила, тем самым весьма искусно заставив слушателей предполагать, что она этому верит. - Если бы он встретился мне на пути, мой долг, мой прямой долг - отдать его в руки правосудия,- продолжал Ральф.- Другой линии поведения я как человек, знающий жизнь, и как делец не мог бы избрать. И, однако,- продолжал Ральф очень внушительно, посматривая украдкой, но зорко на Кэт,- однако, я бы этого не сделал. Я бы пощадил чувства его... его сестры... и, разумеется, его матери,- добавил Ральф, как бы спохватившись, но уже не столь выразительно. Кэт прекрасно поняла, что ей указали на еще одно основание молчать о событиях прошлого вечера. Она невольно посмотрела на Ральфа, когда тот замолчал, но он отвел глаза в сторону и на секунду как будто совсем забыл о ее присутствии. - Все вкупе,- заговорил Ральф после долгого молчания, нарушаемого только всхлипываниями мисс Никльби,- все вкупе доказывает правдивость этого письма, даже если бы была какая-нибудь возможность его оспаривать. Разве невинный человек бежит с глаз честных людей и бог знает где скрывается, словно находящийся вне закона? Разве невинный человек сманивает безродных бродяг и рыщет с ними по стране, как грабитель? Нападение, буйство, кража - как вы это назовете? - Ложью! - раздался голос. Дверь распахнулась, и в комнату вбежал Николас. В первый момент Ральф от удивления и, быть может, от испуга вскочил и попятился на несколько шагов, застигнутый врасплох этим неожиданным появлением. Через секунду он уже стоял неподвижно и невозмутимо, сложив руки и хмуро глядя на племянника, в то время как Кэт и мисс Ла-Криви бросились между ними, чтобы предотвратить драку, чего заставляло опасаться страшное возбуждение Николаса. - Николас, дорогой! - воскликнула сестра, цепляясь за него.- Успокойся, рассуди!.. - Рассудить, Кэт! - вскричал Николас, в пылу гнева сжимая ей руки с такой силой, что она едва могла вытерпеть боль.- Когда я рассуждаю и думаю обо всем, что произошло, я должен быть железным, чтобы сохранять спокойствие. - Или бронзовым,- тихо вставил Ральф.- У человека из плоти и крови не хватит для этого наглости и бесстыдства. - Ах, боже мой, боже мой! - воскликнула миссис Никльби.- Кто бы сказал, что могут произойти такие вещи! - Кто говорит таким тоном, будто я поступил дурно и навлек позор на семью? - сказал Николас, оглядываясь. - Ваша мать, сэр! - ответил Ральф, показывая на нее рукой. - Чей слух был отравлен вами! - воскликнул Николас.- Вами - кто под предлогом заслужить благодарность, которую она вам расточала, обрушил на мою голову всевозможные оскорбления, обиды и унижения! Вами, кто послал меня в логово, где буйствует гнусная жестокость, достойная вас самих, и преждевременно гибнет жалкая, несчастная юность. Где беззаботность детства гаснет под тяжестью лет, где каждая его надежда отравлена и где оно увядает. Призываю небо в свидетели,- воскликнул Николас, с волнением озираясь,- что я все это видел своими глазами и что он обо всем этом знал! - Опровергни клевету,- сказала Кэт,- и будь терпеливей, чтобы не давать клеветникам никаких преимуществ. Скажи нам, что именно ты сделал, и докажи, что они лгут! - В чем меня обвиняют? - спросил Николас. - Прежде всего в том, что вы напали на вашего начальника и были на волосок от того, чтобы вас судили как убийцу,- вмешался Ральф.- Я говорю начистоту, молодой человек! Можете буянить сколько вам угодно. -__ Я вступился за несчастное существо, чтобы спасти его от возмутительной жестокости! При этом я подверг негодяя такому наказанию, какое он не скоро позабудет, хотя оно значительно меньше того, что он заслуживает. Если бы та же сцена снова разыгралась сейчас на моих глазах, я принял бы в ней такое же участие, но удары наносил бы более тяжелые и заклеймил бы его так, что это клеймо он донес бы до самой могилы, когда бы он туда ни отправился! - Вы слышите? - сказал Ральф, поворачиваясь к миссис Никльби.- Вот это раскаяние! - Ах, боже мой! - воскликнула миссис Никльби.- Я не знаю, что думать, право не знаю! - Помолчите сейчас, мама, умоляю вас,- сказала Кэт.- Дорогой Николас, я тебе говорю это только для того, чтобы ты знал, что может измыслить злоба, но они обвиняют тебя... пропало кольцо, и они осмеливаются утверждать, что... - Женщина, жена человека, от которого исходят эти обвинения,- гордо сказал Николас,- подбросила, думаю я, ничего не стоящее кольцо в мои вещи рано утром в тот день, когда я покинул дом. Во всяком случае, я знаю, что она была в спальне, где они лежали, и терзала там какого-то несчастного ребенка, а нашел я кольцо, когда развернул мой сверток в дороге. Я немедленно вернул его с почтовой каретой, и теперь кольцо у них. - Я это знала! - сказала Кэт, бросая взгляд на дядю.- Дорогой мой, а этот мальчик, с которым, говорят, ты оттуда ушел? - Мальчик от жестокого обращения и побоев превратился в слабоумное, беспомощное создание, и сейчас со мной,- ответил Николас. - Вы слышите? - сказал Ральф, снова обращаясь к матери.- Все доказано, даже на основании его собственного признания. Намерены ли вы вернуть этого мальчика, сэр? - Нет, не намерен,- ответил Николас. - Не намерены? - злобно усмехнулся Ральф. - Нет! - повторил Николас.- Во всяком случае, не тому человеку, у которого я его нашел. Хотел бы я знать, кому он обязан своим рождением. Я бы выжал из него каплю стыда, даже если в нем погасли все чувства, свойственные человеку... - Вот как! - сказал Ральф,- А теперь, сэр, можете вы выслушать два-три слова? - Говорите, что и сколько вам угодно,- ответил Николае, привлекая к себе сестру.- Мне совершенно безразлично, что вы говорите или чем угрожаете. - Прекрасно, сэр! Но, быть может, это касается других. которые сочтут не лишним выслушать и обдумать то, что я им скажу. Я буду обращаться к вашей матери, сэр, которая знает свет. - Ах, как бы хотела я не знать его! - всхлипнув, сказала миссис Никльби. Право же, славной леди вовсе незачем было так огорчаться именно по этому поводу, так как ее знание света было по меньшей мере весьма сомнительно; по-видимому, так думал и Ральф, ибо он улыбнулся в ответ на ее слова. Затем он посмотрел в упор на нее и на Николаса и произнес такую речь: - О том, что я сделал или намеревался сделать для вас, сударыня, и для моей племянницы, я не обмолвлюсь ни словом. Я не давал никаких обещаний и предоставляю судить вам самой. Сейчас я не угрожаю ничем, но говорю, что этот мальчишка, упрямый, своевольный и распущенный, не получит ни одного пенни моих денег и ни одной корки моего хлеба, и я пальцем не пошевельну, чтобы спасти его от самой высокой виселицы в Европе. Я не желаю видеть его, где бы он ни был, и не желаю слышать его имя. Я не желаю помогать ни ему, ни тем, кто ему помогает. С присущим ему эгоизмом и ленью, хорошо зная, что он этим на вас навлекает, он вернулся сюда, чтобы еще увеличить вашу нужду и быть обузой для своей сестры, живя на ее скудное жалованье. Мне жаль покидать вас и еще больше жаль ее, но я не намерен поощрять такую низость и жестокость, а так как я не хочу просить вас, чтобы вы отреклись от него, то больше я вас не увижу. Если бы Ральф не знал и не чувствовал своего умения оскорблять тех, кого ненавидел, его взгляд, устремленный на Николасв, показал бы ему это умение во всей его полноте, когда он произносил приведенную выше речь. Хотя молодой человек был ни в чем не повинен, каждое лукавое обвинение причиняло боль, каждое хорошо обдуманное саркастическое замечание задевало за живое; и, видя его бледное лицо и дрожащие губы, Ральф поздравил себя с тем, как удачно выбирал он свои насмешки, рассчитанные на то, чтобы глубоко ранить юную и пылкую душу. - Я ничего не могу поделать! - воскликнула миссис Никльби.- Я знаю, вы были очень добры к нам и много хотели сделать для моей дочери. Я в этом совершенно уверена; я знаю, что так было, и вы были очень любезны, пригласив ее к себе, и все такое... И, конечно, это имело бы огромное значение для нее, да и для меня. Но, знаете, деверь, я не могу, не могу отречься от родного сына, даже если он сделал все то, о чем вы говорите. Это немыслимо, я бы не могла на это пойти. И вот, Кэт, дорогая моя, придется нам испытать страдания и нищету. Думаю, что я это вынесу. Изливая эти сожаления, а также изумительный поток других бессвязных замечаний, которые ни один смертный, кроме миссис Никльби, никогда не мог бы извергнуть, эта леди стала ломать руки, и слезы ее потекли быстрее. - Почему вы сказали: "Если Николас сделал то, о чем вы говорите?" - с благородным негодованием спросила Кэт.- Вы знаете, что он этого не делал. - Я не знаю, что думать, дорогая моя,- сказала миссис Никльби.- Николас в таком гневе, а твой дядя так хладнокровен, что я могу расслышать только его слова, а не то, что говорит Николас. Все равно, не будем больше толковать об этом! Я думаю, мы можем пойти в работный дом, или в богадельню, или в странноприимный дом святой Марии Магдалины, и чем скорее мы туда отправимся, тем лучше. Перебрав как попало благотворительные учреждения, миссис Никльби снова залилась слезами. - Стойте! - сказал Николас, когда Ральф повернулся к выходу.- Вам незачем уходить отсюда, потому что через минуту вы будете избавлены от моего присутствия, и не скоро, очень не скоро появлюсь я снова здесь. - Николас, не говори так! - вскричала Кэт, бросаясь на щею брату.- Ты разобьешь мне сердце, дорогой мой брат! Мама, скажите же ему! Не обращай на нее внимания, Николас: она этого не думает, ты должен был бы знать ее лучше. Дядя, кто-нибудь, ради бога поговорите с ним! - У меня никогда не было намерения, Кэт,- нежно сказал Николас,остаться с вами; думайте обо мне лучше и не допускайте такой возможности. Я могу уйти из этого города на несколько часов раньше, чем предполагал,- не все ли равно? В разлуке мы друг друга не забудем, и настанут лучшие дни, когда мы больше не расстанемся. Будь женщиной, Кэт,- гордо прошептал он и не делай женщину из меня, когда он на нас смотрит! - Да, да, не буду! _- с жаром отозвалась Кэт.- Но ты нас не покинешь! О, подумай о тех счастливых днях, какие мы провели вместе, прежде чем обрушились на нас эти ужасные несчастья, подумай о благополучии, о счастье родного дома и о тех испытаниях, которые нам приходится теперь переносить, подумай о том, что_у нас нет защитника от всех обид и оскорблений, на какие обречена бедность,- и у тебя не хватит сил оставить нас. чтобы мы терпели все это одни, когда никто не протянет нам руку помощи. - Вам будут помогать, когда меня здесь не будет,- быстро сказал Николас.Я вам не помощник, не защитник; я не принес бы вам ничего, кроме скорби, нужды и страданий. Моя родная мать понимает это, и ее любовь к тебе и страх за тебя указывают путь, какой я должен избрать. Пусть все ангелы хранят тебя, Кэт, пока я не могу дать тебе приют у себя, в своем доме, где мы снова узнаем счастье, в котором сейчас нам отказано, и будем говорить об этих испытаниях как о далеком прошлом. Не удерживай меня здесь, позволь мне уйти немедля. Вот так. Дорогая моя, дорогая! Руки, обхватившие его, ослабели, и Кэт лишилась чувств в его объятиях. Несколько секунд Николас стоял, склонившись над нею, потом, осторожно опустив ее в кресло, поручил сестру заботам их верной приятельницы. - Мне не нужно взывать к вашему сочувствию,- сказал он, пожимая ей руку,потому что я вас знаю. Вы их никогда не покинете. Он подошел к Ральфу, который стоял в одной и той же позе в течение всего свидания и даже пальцем не пошевельнул. - Что бы вы ни предприняли, сэр,- сказал он тихо, чтобы их никто не слышал,- я буду вести точный счет всему. По вашему желанию, я оставляю их на ваше попечение. Рано или поздно настанет день расплаты, и этот день будет для вас тяжелым, если вы причините им зло! Ральф не позволил ни одному мускулу лица дрогнуть, словно он не слышал ни слова из этой прощальной речи. Вряд ли он понял, что она уже окончена, а миссис Никльби еще не приняла решения удержать сына в случае необходимости насильно, как Николас исчез. Пока он быстро шагал по улицам к своему скромному жилищу, как будто стараясь приноровить шаг к стремительному бегу нахлынувших на него дум, много сомнений и колебаний возникло у него и едва не побудило вернуться. Но что можно было бы благодаря этому выиграть? Если предположить, что ой бросил бы вызов Ральфу Никльби и ему даже посчастливилось бы занять какую-нибудь скромную должность, его пребывание с ними могло лишь ухудшить теперешнее их положение и значительно повредить их видам на будущее, ибо его мать говорила о каком-то новом благодеянии, оказанном Кэт, чего та не отрицала. "Нет,думал Николас,я поступил правильно". Но не успевал он пройти и пятисот ярдов, как совсем другое чувство охватывало его, и тогда он замедлял шаги и, надвинув на глаза шляпу, отдавался меланхолическим мыслям, осаждавшим его. Не знать за собой никакой вины и, однако, остаться совсем одиноким в мире, разлучиться с единственными людьми, которых он любил, н быть изгнанным, как преступник, когда лишь полгода назад он жил в полном благополучии и его считали надеждой семьи,это было трудно перенести. И он этого не заслужил. Что ж, последняя мысль являлась утешением, и бедный Николас снова обретал бодрость, чтобы снова впасть в уныние, когда быстро сменявшиеся мысли мелькали перед ним во всем разнообразии света и тени. Претерпевая эти переходы от надежды к страху, которых не может избежать ни один человек, переносящий повседневные испытания, Николас добрался, наконец, до своей убогой комнаты, где, уже не черпая сил из того возбуждения, которое до сих пор его поддерживало, обессиленный, бросился на кровать и, повернувшись лицом к стене, дал волю чувствам, так долго подавляемым. Он не слышал, как кто-то вошел в комнату, и не ведал о присутствии Смайка, пока, подняв случайно голову, не увидел, что тот стоит в другом конце комнаты и грустно на него смотрит. Смайк отвел глаза, когда заметил, что за ним наблюдают, и притворился, будто занят какими-то приготовлениями к скудному обеду. - Ну, Смайк,- сказал Николас, стараясь говорить как можно веселее,послушаем, какие новые знакомства вы завели сегодня утром и какие новые чудеса открыли в пределах этой улицы и соседней. - Нет,- сказал Смайк, горестно покачивая головой,- сегодня я должен поговорить о другом. - Говорите о чем угодно,- добродушно отозвался Николас. - Вот что,- начал Смайк.- Я знаю, что вы несчастны и что, взяв меня оттуда, вы навлекли на себя беду. Я должен был это знать и остаться там, и я бы остался, если бы в то время об этом подумал. Вы... вы небогаты: вам на себя не хватает, и мне нельзя быть здесь. Вы худеете,- продолжал мальчик, робко кладя руку на руку Николаса,- вы худеете с каждым днем, щеки у вас побледнели и глаза ввалились. Право, у меня нет сил видеть вас таким и думать, какая я для вас обуза! Сегодня я пытался уйти, но воспоминание о вашем добром лице заставило меня вернуться. Я не мог оставить вас, не сказав ни слова. Бедняга больше не мог говорить, потому что глаза его наполнились слезами, а голос прервался. - Слово, которое разлучит нас,- сказал Николас, дружески беря его за плечо,- никогда не будет сказано мною, потому что вы единственное мое утешение и опора. Ни за какие блага в мире не согласился бы я потерять вас теперь, Смайк. Мысль о вас поддерживала меня во всех моих сегодняшних испытаниях и еще пятьдесят раз поддержит во всяких бедах. Дайте мне вашу руку. Я привязался к вам всем сердцем. Еще до конца недели мы вместе уйдем из этих мест. Я беден - ну так что ж? Вы облегчаете мне бремя бедности, и мы будем нести его вдвоем. ГЛАВА XXI, Мадам Манталини остается в довольно затруднительном положении, а мисс Никльби остается без всякого положения Волнение, испытанное Кэт Никльби, три дня не давало ей возможности вновь приступить к работе у портнихи; по истечении этого срока она в обычный час направилась усталыми шагами к храму моды, где правила самодержавно мадам Манталини. За это время недоброжелательство мисс Нэг отнюдь не потеряло своей силы. По-прежнему молодые леди добросовестно избегали всякого общения с опороченной товаркой, а эта примерная особа, мисс Нэг, нимало не потрудилась скрыть неудовольствие по поводу возвращения Кэт. - Честное слово,- сказала она, когда ее поклонницы столпились вокруг, помогая ей снять шляпку и шаль,я думала, что у иных людей должно хватить духу удаляться окончательно, раз они знают, какой помехой является их присутствие для порядочных особ. Но странный у нас мир, ох, какой странный! Высказав это суждение о мире таким тоном, каким обычно высказывают суждение о мире люди, находящиеся в дурном расположении духа,- то есть так, словно они не имеют к нему никакого отношения,- мисс Нэг испустила глубокий вздох, как бы смиренно сокрушаясь о греховности рода человеческого. Свита не замедлила повторить этот вздох, и мисс Нэг готовилась одарить ее еще некоторыми моральными поучениями, но тут голос мадам Манталини, дошедший по переговорной трубке, потребовал мисс Никльби наверх привести в порядок выставку моделей - честь, заставившая мисс Нэг так сильно тряхнуть головой и так крепко закусить губы, что способность вести разговор была временно ею утрачена. - Ну как, мисс Никльби? - спросила мадам Манталини, когда Кэт предстала перед ней.- Вы совсем выздоровели, дитя? - Мне гораздо лучше, благодарю вас,- ответила Кэт. - Хотела бы я сказать то же самое о себе,- заметила мадам Манталини, садясь с усталым видом. - Вы больны? - спросила Кэт.- Меня это очень огорчает. - Собственно, не больна, дитя, а встревожена... встревожена,- ответила мадам. - Это меня огорчает еще больше,- кротко сказала Кэт.- Физическую боль гораздо легче выносить, чем душевную. - Да, а еще легче говорить, чем выносить ту или другую,- заявила мадам с величайшей досадой, потирая себе нос.- Принимайтесь за работу, дитя, и приведите все в порядок. Пока Кэт размышляла о том, что могут предвещать эти симптомы необычного раздражения, мистер Манталини просунул в полуоткрытую дверь сначала кончики бакенбардов, а затем голову и нежным голосом осведомился: - Здесь ли моя жизнь и душа? - Нет,- ответила его жена. - Можно ли так говорить, если она цветет здесь в салоне, словно маленькая роза в дьявольском цветочном горшке! - настаивал Манталини.- Можно ли ее крошке войти и побеседовать? - Разумеется, нет,- ответила мадам.- Ты знаешь, что я тебя никогда не пускаю сюда. Уходи! Однако крошка, ободренный, быть может, более мягким тоном ответа, осмелился взбунтоваться и, прокравшись в комнату, на цыпочках направился к мадам Манталини, посылая ей на ходу воздушный поцелуй. - Почему она себя мучает и кривит свое личико, превращая его в очаровательного щелкунчика? - вопросил Манталини, левой рукой обвивая талию своей жизни и души, а правой притягивая ее к себе. - О, я тебя не выношу! - ответила жена. - Не выно... как, не выносить меня? - воскликнул Манталини.- Выдумки, выдумки! Этого быть не может. Нет женщины на свете, которая могла бы сказать такую вещь мне в лицо - в лицо мне! Говоря это, мистер Манталини погладил свой подбородок и самодовольно посмотрел в зеркало. - Какая пагубная расточительность! - тихо промолвила жена. - Все это от радости, что я завоевал такое прелестное создание, такую маленькую Венеру, такую чертовски очаровательную, обворожительную, обаятельную, пленительную маленькую Венеру,- сказал Манталини. - Подумай, в какое положение ты меня поставил! - упорствовала мадам. - Никакой беды не будет, никакой беды не может быть с милочкой,возразил мистер Манталини.- Все прошло, ничего плохого не случится, деньги будут получены, а если они заставят ждать, старому Никльби придется снова приковылять сюда, а не то ему вскроют вены на шее, если он осмелится мучить и обижать маленькую... - Тише! - перебила мадам.- Разве ты не видишь? Мистер Манталини, который под влиянием горячего желания уладить дело с женой либо не замечал до сих пор, либо притворился, будто не замечает мисс Никльби, понял намек и, приложив палец к губам, понизил голос еще больше. Тогда началось перешептывание, продолжавшееся долгое время, в течение коего мадам Манталини, по-видимому, не раз упоминала о некоторых долгах, сделанных мистером Манталини до того дня, как она очутилась под покровительством мужа, а также о непредвиденных издержках на уплату указанных долгов; и, наконец, о некоторых приятных слабостях этого джентльмена, вроде пристрастия к картам, мотовства, лени и любви к лошадям. Каждый из этих пунктов мистер Манталини опровергал одним или несколькими поцелуями, в зависимости от степени важности. Результатом всего этого было то, что мадам Манталини осталась в восторге от своего супруга, и они отправились наверх завтракать. Кэт занималась своим делом и молча размещала всевозможные уборы, по мере своих сил самым лучшим образом, как вдруг вздрогнула, услышав в комнате незнакомый голос, и вздрогнула снова, когда, оглянувшись, обнаружила, что некая белая шляпа, красный галстук, широкая круглая физиономия, большая голова и часть зеленого пальто также находятся в комнате. - Не пугайтесь, мисс,- сказал обладатель вышеописанной наружности.Послушайте, здесь торговля модным товаром? - Да,- с величайшим изумлением ответила Кэт.- Что вам нужно? Незнакомец ничего не ответил, но, сначала оглянувшись, словно для того, чтобы поманить кого-то за дверью, преспокойно вошел в комнату, а за ним по пятам следовал маленький человечек в коричневом костюме, чрезвычайно пострадавшем от времени, который принес с собой смешанный запах затхлого табака и свежего лука. Костюм этого джентльмена был весь в пуху, а башмаки, чулки и нижняя половина одеяния, от пяток до пуговиц на спине фрака включительно, были густо разрисованы брызгами грязи, попавшей сюда две недели назад, когда еще не установилась хорошая погода. У Кэт мелькнула догадка, что эти привлекательные субъекты явились с целью завладеть незаконным образом теми удобоносимыми вещами, какие поразят их воображение. Она не пыталась скрыть свои опасения и сделала шаг к двери. - Подождите минутку,- сказал человек в зеленом пальто, тихо прикрывая дверь и прислоняясь к ней спиной.- Это дело неприятное. Где ваш главный? - Мой - кто, как вы сказали? - дрожа, спросила Кэт, ибо ей пришло в голову, что "главный" может означать на воровском жаргоне часы или деньги. - Мистер Мунтльхини,- сказал пришедший.- Где он обретается? Он дома? - Кажется, он наверху,- ответила Кэт, слегка успокоенная этим вопросом.- Он вам нужен? - Нет,- ответил посетитель.- Он мне, собственно, не нужен. Вы только передайте ему вот эту карточку и скажите, что если он хочет поговорить со мной и избежать хлопот, так я здесь,- вот и все. С этими словами незнакомец сунул в руку Кэт квадратную карточку из плотной бумаги и, повернувшись к своему приятелю, заметил с развязным видом, что "комнаты здорово высокие", с чем приятель согласился, добавив в виде иллюстрации, что "здесь за глаза хватит места мальчику вырасти в мужчину, не опасаясь, что он когда-нибудь заденет головой потолок". Позвонив в колокольчик, чтобы вызвать мадам Манталини, Кэт взглянула на карточку и увидела, что на ней красуется фамилия "Скели" и еще какие-то сведения. с которыми она не успела ознакомиться, так как ее внимание было привлечено самим мистером Скели, который. подойдя к одному из трюмо, сильно ткнул его в середину своею тростью с таким хладнокровием, словно оно было сделано из чугуна. - Хорошее зеркало, Тике,- сказал мистер Скели своему другу. - Да,- отозвался мистер Тике, оставляя следы четырех пальцев я двойной отпечаток большого пальца на куске небесно-голубого шелка.- И заметьте, сделать эту штуку тоже денег стоило. С шелка мистер Тике перенес свое восхищение на некоторые элегантные принадлежности туалета, а мистер Скели не спеша поправил галстук перед зеркалом, а затем с помощью того же зеркала приступил к тщательному исследованию прыщика на подбородке. Он еще занимался этим увлекательным делом, когда мадам Манталини, войдя в комнату, испустила изумленный возглас, который привлек его внимание. - О! Так это хозяйка? - осведомился Скели. - Это мадам Манталини,- сказала Кэт. - В таком случае,- сказал мистер Скели, извлекая из кармана какой-то небольшой документ и медленно его разворачивая,- вот приказ о наложении ареста на имущество, и, если вы не уплатите, мы сейчас же обойдем весь дом и составим опись. Бедная мадам Манталини в горе начала ломать руки и позвонила, призывая мужа; покончив с этим, она упала в кресло и в обморок одновременно. Однако джентльмены отнюдь не были обескуражены этим событием, и мистер Скели, облокотившись на манекен в нарядном платье (плечи мистера Скели были видны над ним, как видны были бы плечи леди, для которой предназначалось платье, если бы она его надела), сдвинул шляпу набекрень и почесал голову с полным равнодушием; его друг, мистер Тике, воспользовавшись случаем обозреть помещение, прежде чем приступить к делу, стоял с инвентарной книгой под мышкой и со шляпой в руке, мысленно определяя цену каждой вещи, находившейся в поле зрения. Таково было положение дел, когда в комнату вбежал мистер Манталини. А так как сей отменный джентльмен в дни своей холостой жизни поддерживал близкое общение с собратьями мистера Скели и вдобавок отнюдь не был застигнут врасплох только что случившимся волнующим событием, то он только пожал плечами, засунул руки поглубже в карманы, поднял брови, просвистал два-три такта, изрыгнул два-три проклятия и, усевшись верхом на стул, с великим спокойствием и выдержкой постарался наилучшим образом встретить такой оборот дел. - Сколько всего, черт побери? - был первый заданный им вопрос. - Тысяча пятьсот двадцать семь фунтов четыре шиллинга девять пенсов и полпенни,- ответил мистер Скели, оставаясь совершенно неподвижным. - К черту полпенни! - нетерпеливо сказал мистер Манталини. - Разумеется, если вам угодно,- отозвался мистер Спели,- а также и девять пенсов. - Нам-то все равно, хотя бы и тысяча пятьсот двадцать семь фунтов отправились туда же,- заметил мистер Тике. - Нам наплевать,- подтвердил Спели. - Ну-с,- помолчав, продолжал этот джентльмен,- что нам предпринять? Что это - только маленький крах или полное разорение? Банкротство - вот что это такое. Прекрасно! В таком случае, мистер Том Тикс, эсквайр, вы должны уведомить вашего ангела-жену и любезное семейство, что три ночи не будете ночевать дома и займетесь своим делом здесь. И зачем только леди так терзается? - продолжал мистер Скели.- Вероятно, за добрую половину того, что здесь есть, не уплачено, а это должно послужить ей утешением! С такими замечаниями, в которых приятная шутливость сочеталась с разумной моральной поддержкой в затруднительных обстоятельствах, мистер Скели приступил к описи имущества, и в этой деликатной работе ему существенно помогли необыкновенный такт и опытность мистера Тикса, оценщика. - Усладительная чаша моего счастья!- вымолвил мистер Манталини, с покаянным видом подходя к жене.- Согласна ли ты слушать меня в течение двух минут? - О, не говори со мной! - рыдая, ответила жена.- Ты меня разорил, и этого достаточно! Едва услышав эти слова, произнесенные тоном скорбным и суровым, мистер Манталини, который несомненно хорошо обдумал свою роль, отступил на несколько шагов, придал своему лицу выражение беспредельной душевной муки и опрометью выбежал из комнаты, а вскоре после этого услышали, как наверху, в туалетной комнате, с силой захлопнулась дверь. - Мисс Никльби! - вскричала мадам Манталини, когда этот звук коснулся ее слуха.- Ради бога, скорее! Он покончит с собой! Я говорила с ним сурово, и он этого не перенесет! Альфред, мой ненаглядный Альфред! С такими возгласами она бросилась наверх, а следом за ней Кэт, которая хотя и не вполне разделяла опасения нежной жены, была тем не менее слегка встревожена. Когда они быстро распахнули дверь туалетной комнаты их взорам предстал мистер Манталини с симметрично отвернутым воротничком сорочки, точивший столовый нож о ремень для правки бритв. - Ах! - воскликнул мистер Манталини.- Помешали! - И столовый нож мгновенно исчез в кармане халата мистера Манталини, в то время как глаза ми- стера Манталини дико выкатились, а волосы, развевавшиеся в диком беспорядке, перепутались с бакенбардами. - Альфред! - вскричала жена, обвивая его руками.- Я не то хотела сказать, не то! - Разорил! - вскричал мистер Манталини.- Неужели я довел до разорения самое лучшее и чистое создание, какое когда-либо благословляло жизнь проклятого бродяги? Проклятье! Пустите меня! В порыве безумия мистер Манталини снова полез за столовым ножом, а когда жена удержала его, схватив за руку, он сделал попытку размозжить себе голову о стену, хорошенько позаботившись о том, чтобы находиться от нее на расстоянии по крайней мере шести футов. - Успокойся, мой ангел,- сказала мадам.- Никто в этом не виноват, это столько же моя вина, сколько и твоя. Мы еще поживем хорошо. Приди в себя, Альфред, приди в себя! Мистер Манталини не считал удобным прийти в себя сразу, но, после того как несколько раз потребовал яду и попросил какую-нибудь леди или какого-нибудь джентльмена пустить ему пулю в лоб, более нежные чувства нахлынули на него, и он трогательно расплакался. В таком размягченном состоянии духа он отдал нож - от которого, сказать по правде, пожалуй, рад был избавиться, как от предмета неудобного и опасного для кармана халата,- и в конце концов позволил нежной спутнице жизни увести его. По прошествии двух или трех часов молодым леди сообщили, что без их услуг будут обходиться вплоть до особого распоряжения, а по истечении двух дней фамилия Манталини появилась в списке банкротов. В то же утро мисс Никльби получила уведомление по почте, что в дальнейшем фирма будет значиться под фамилией мисс Нэг и что в ее помощи больше не нуждаются,известие, которое заставило миссис Никльби заявить, едва эта славная леди о нем узнала, что она все время этого ждала, и привести ряд никому неведомых случаев, когда она предсказывала именно такие последствия. - И я повторяю,- заявила миссис Никльби (вряд ли нужно упоминать, что раньше она никогда этого не говорила),-я повторяю, Кэт, что ремесло портнихи или модистки-тот род занятий, за который тебе следовало бы браться в самую последнюю очередь. Я тебя не упрекаю, моя милая, но все-таки я должна сказать, что если бы ты посоветовалась с родной матерью... - Хорошо, мама, хорошо,- кротко сказала Кэт.- А что бы вы мне теперь посоветовали? _ - Что бы я посоветовала!- воскликнула миссис Никльби.- Ну, разве не очевидно, дорогая моя, что из всех занятий для молодой леди и при таких обстоятельствах, в каких находишься ты, быть компаньонкой у какой-нибудь приятной леди - самая подходящая должность, к которой ты прекрасно подготовлена благодаря твоему образованию, манерам, наружности и всему прочему? Разве ты никогда не слыхала, как твой бедный дорогой папа рассказывал об одной молодой леди, которая была дочерью одной старой леди, жившей в том самом пансионе, где жил когда-то он в бытность свою холостяком... Ах, как ее фамилия?.. Начинается на "Б", а кончается на "г". Не Уотерс ли это, или... нет, тоже не то! Но как бы ее там ни звали, разве ты не знаешь, что эта молодая леди поступила компаньонкой к замужней даме, которая вскоре после этого умерла, а она вышла замуж за ее мужа, и у нее родился прелестный мальчик,- и все это за полтора года? Кэт прекрасно звала, что этот поток воспоминаний вызвав какими-то перспективами, реальными или воображаемыми, которые открыла ее мать на жизненной стезе компаньонки. Поэтому она очень терпеливо ждала, пока не были исчерпаны все воспоминания и анекдоты, имевшие и не имевшие отношения к делу, и, наконец, осмелилась полюбопытствовать, какое было сделано открытие. И тогда истина обнаружилась. В то утро миссис Никльби взяла - в трактире, откуда приносили портер, вчерашнюю газету, отличавшуюся величайшей респектабельностью, и в этой вчерашней газете было помещено объявление, изложенное на самом чистом и грамматически безупречном английском языке, возвещавшее, что замужняя леди ищет в компаньонки молодую леди из хорошей семьи и что фамилию и адрес замужней леди можно узнать, обратившись в библиотеку в Вест-Энде, упомянутую в этом объявлении. - И я скажу, что стоит попробовать! - воскликнула миссис Никльби, с торжеством откладывая газету.- Если у твоего дяди нет возражений. Кэт была слишком обескуражена жестоким столкновением с жизнью и в сущности в тот момент слишком мало интересовалась тем, какая судьба ей уготована, чтобы приводить какие бы то ни было возражения. Мистер Ральф Никльби не привел никаких, напротив - весьма одобрил эту мысль. Не выразил он и особого удивления по случаю внезапного банкротства мадам Манталини, да и странно было бы, если бы он его выразил, поскольку банкротство было подготовлено и подстроено главным образом им самим. Итак, не теряя времени, узнали фамилию и адрес, и мисс Никльби в то же утро отправилась со своей матушкой на поиски миссис Уититерли, Кэдоген-Плейс, Слоун-стрит. Кэдоген-Плейс служит единственным легким мостиком, соединяющим две великие крайности,- связующим звеном между аристократическими тротуарами Бельгрев-сквера и варварством Челси. Кэдоген-Плейс вливается в Слоун-стрит, но сторонится ее; Обитатели Кэдоген-Плейс смотрят сверху вниз на Слоун-стрит и считают Бромтон вульгарным. Они притворяются людьми великосветскими и делают вид, будто не з