ми. Александр почитатель философа Эпикура, и Ц., который часто под предлогом, что ему требуется какая-нибудь книга из библиотеки Красса, вызывает его к себе и часами с ним спорит, - говорит, что он единственный подлинный демократ на италийской земле. Я сразу же завел разговор о Катилине. - Катилина, - сказал он спокойно, - это проблема безработицы, а проблема безработицы - это земельная проблема. Знаете, что сказал Тиберий Гракх семьдесят лет назад? - И порывшись в груде книг, он вытащил тоненькую брошюрку и вслух прочел мне слова великого народного трибуна: "Даже у диких зверей в Италии есть свое пристанище, у одного - логово, у другого - нора. А вот у людей, которые сражаются и умирают за Италию, нет ничего, кроме воздуха и солнца; их выбрасывают с женами и детьми на улицу, и в поисках работы они бродят по дорогам, вместо того чтобы возделывать свое поле. Полководцы лгут, когда перед сражением заклинают солдат защищать от врагов очаги и гробницы, ибо у большинства римлян нет своего очага и они не знают, где гробницы их предков. Ради чужого богатства и чужой славы проливают они свою кровь и отдают жизнь. Владыки мира, они не владеют и клочком земли". Он положил книжку на место. - Крестьянин, - продолжал он, - которого оторвали от его пашни, чтобы он победил пунийцев, испанцев, сирийцев, вернувшись домой, оказывается побежденным рабами, в которых он превратил врага. Земля его отходит к крупным помещикам, а сам он бежит в столицу в напрасной надежде получить в виде подачки пригоршню сицилийского зерна. Полмиллиона человек задыхается на клочке земли в пятьсот гектаров за Сервийской городской стеной. А Цицерон весной этого года провалил проект демократов о заселении Италии римскими безработными, напомнив им, что, получив землю, они лишатся доходов от продажи голосов на выборах. И эти униженные, отчаявшиеся, исполненные страха перед завтрашним днем бедняки проголосовали против плана расселения. Я сам слышал речь Цицерона. Это было все равно как если бы он уговаривал потаскушек Субуры не разрешать дарить себе винных лавок, потому что у них-де не останется времени торговать своим телом. Но так оно и есть, он знает римский плебс как свои пять пальцев, хотя сам живет в пяти виллах. Дай им горстку медных монет, и эти владыки мира проголосуют за любой направленный против них же закон; впрочем, за полезный им закон они тоже проголосуют, лишь если дашь им горсть медных монет. Дальше ужина они не загадывают. Катилина может сколько угодно обещать землю, но изберут его лишь в том случае, если он уплатит за выборы, то есть купит голоса. - Значит, вы не считаете, что все разрешит земельный вопрос? - Нет, почему же, - ответил он с улыбкой, - но я не думаю, что он может быть решен выборами. Я ушел в раздумье. Александр пользуется большим влиянием в ремесленных союзах. Вечером Цебион, весь сияя от счастья, рассказал мне, что хозяин согласился подождать с половиной квартирной платы. Мы отправились с ним играть в кости к Тригеминским воротам. Он обнял меня посреди улицы; от взоров прохожих нас скрыло облако пыли. Он снова мой порывистый и нежный Цебион. 7.9.  Вечером застал в саду у строящегося манежа Спицера, он пререкался с десятником. Спицер угрожал конфисковать лес для оплаты кредиторов. Десятник спас положение, заявив, что лес пока является собственностью строительной фирмы. Каменщики стояли вокруг и ухмылялись. Особа с присыпанными красной пудрой волосами - Муция, жена Помпея! Вот это победа! Смела! Явилась прямо к нам в дом. 9.9.  В цирюльнях состоятельные люди говорят, что Катилина угрожает республике. Я слышал, как богатый суконщик, по-видимому человек здравомыслящий, сказал: "Никогда бы этот субъект не приобрел такой популярности, если б господа из сената опять не норовили положить в собственный карман всю азиатскую военную добычу, а мы все за нее кровью заплатили и деньгами!" Цирюльник его обнадежил, напомнив о Цицероне. - Пока Цицерон что-нибудь да значит в Риме, - сказал он убежденно, - нечего опасаться диктатуры ни слева, ни справа. Цицерон - это республика. А за Цицероном стоит Сити. Все посетители согласились с ним, суконщик тоже. 10.9.  Утечка капиталов принимает все большие размеры. Процентная ставка повысилась с шести до десяти. Значит, Сити все-таки уже побаивается Катилины. Однако Помпоний Целер (выделка кож) сказал нечто весьма любопытное: - Быть может, Сити намеренно переправляет капиталы за границу, чтобы пугнуть всех Катилиной. Мы еще с добрый час обсуждали его слова. 12.9.  Цебион какой-то странный в последнее время. Уж не подозревает ли он о моих отношениях с Главком? Он такой впечатлительный! Или он болен? Тревожусь о нем. С Главком я сейчас никак не могу порвать: он информирует меня о движении катилинариев, с которым вскоре, может быть, придется очень и очень считаться. Ц. постоянно не в духе. На Форуме, по его словам, что-то затевается, но что именно - ему не известно. Клубы Сити, по-видимому, еще не договорились между собой, какую позицию должна занять демократическая партия на предстоящих консульских выборах. Ц. на пару с Крассом уже не раз по поручению клубов проворачивал предвыборные кампании демократов. В этом году они к нему еще не обращались. Он, разумеется, делает вид, будто ему это безразлично, или же роняет фразы вроде того, что ему осточертело быть на побегушках у клубов: позовут тебя в последнюю минуту и не раскрывают карты. К тому же его допекают кредиторы. В такие минуты Ц. любит поиздеваться над Сити и афиширует свою принадлежность к сенату. Правда, у него это скоро проходит. К сожалению, он снова и снова позволяет втянуть себя в политику Сити. Такие замечания, как недавно брошенное Помпонием Целером (выделка кож) о двадцати миллионах, нажитых Помпеем на Востоке, словно яд, отравляют ему существование. Как ему якобы ни опротивела политика, он опять безвылазно торчит с Клодием в библиотеке, и они часами обсуждают, с какой масти намерено пойти Сити. В прошлом году благополучно провели в консулы Цицерона, то есть "нового человека" из непатрицианской семьи. А он оказался во сто крат хуже, чем сенат. Первое, что он сделал, - это распустил демократические уличные клубы, в которых население столицы было организовано по месту жительства, улицам, районам. И в оправдание этой меры заявил, что нужно обуздать эти бандитские шайки. Этот новый человек и старый ментор твердит о равных правах для левых и правых. (Я привел слова Клодия.) - Как вы можете с этим мириться, - науськивал он Ц. - Простые люди вас хорошо знают. Они не забыли гладиаторских игр, которыми вы их потчевали, когда были квестором. Все они, от владельца самой мелкой мастерской до крупного подрядчика и менялы, уже однажды рассчитывали на вас. Клубы Сити используют вас от случая к случаю, вы для них мальчик на побегушках. А кто у них еще есть из такой именитой семьи? Надо уметь постоять за себя! Ц. мерил комнату длинными шагами, и я видел, как яд начинает действовать. Не выношу этого напомаженного, смазливого Клодия, хотя Помпея пять раз на дню уверяет, что он необыкновенно остроумен. Вечно он хочет втянуть Ц. в свои политические махинации. Он возглавлял уличные клубы, хотя сам из старой патрицианской семьи. На мой взгляд, мы достаточно прогорели после знаменитых игр, которые Ц. устраивал, будучи квестором. 16.9.  У Цебиона что-то с жирным Руфом, кладовщиком амбаров второго района. Он принял от него в подарок перстень. Какие же еще нужны доказательства! Я напрямик ему это сказал. Он изменился в лице и начал, запинаясь, что-то плести. Обещал больше с ним не встречаться, но, пока он не вернет перстня, я ему не поверю. Нет, он должен отослать перстень! Никак не мог уснуть, принял снотворное. 17.9.  Мумлий Спицер недавно сделал мне неслыханно наглое предложение - указать ему какой-нибудь подходящий для конфискации объект покрупнее, а он в долгу не останется. За кого он меня принимает? 18.9.  Перстень подарила Цебиону мать, она сама мне подтвердила. Он принадлежал еще его покойному отцу, бывшему легионеру. Я чересчур мнителен. Подслушал из конторы разговор Александра с Ц. Они сидели в атриуме. Библиотекарь сказал: - Сейчас идет ожесточенная схватка. Тот не политик, кто в нее не вмешается, и демократия не демократия, если она не вступит в бой. Завсегдатаи шикарных клубов на Палатинском холме, где обедает господин Цицерон, самодовольно внимают его остроумным и хвастливым донесениям о том, как подавлен сенат утечкой капиталов и агитацией катилинариев. Но простые люди зашевелились. Они понимают, что теперь или никогда можно что-то отвоевать. Какие прекрасные открываются перед вами возможности! Либо примкните к Катилине, превратите его программу в серьезную политическую платформу, выкиньте из этого движения авантюристов! Либо выступите против Катилины, обратитесь к ремесленным союзам и потребуйте отставки Цицерона, решительного проведения в жизнь демократической программы, особенно в части земельного вопроса! Все допустимо, кроме одного - оставаться в стороне. Ц. подробно осведомился о настроениях в избирательных округах. Высокие и все повышающиеся цены на хлеб, растущая безработица, задолженность банкам - все это глубоко всколыхнуло малоимущих, и, по словам Александра, существует большая опасность, что они бросятся в объятия Катилины. Ц. после этого разговора был задумчив, но, по-видимому, не склонен действовать. Он веско заявил: - Земельный вопрос - основное, в этом Александр прав. До тех пор пока не будет разрешен земельный вопрос, спокойствия и порядка не будет. Вот уже вторая попытка втянуть его в политику! 19.9.  Всякий раз, как Ц. ужинает с Фульвией, он нарочно приглашает и меня. То ли потому, что хочет подчеркнуть, сколь он демократичен (она вращается в кругах катилинариев), то ли потому, что уже не хочет прежней близости с ней. Она очень занятна и всегда в курсе всех новостей. На днях она прочла Ц. лекцию о поразительном сходстве, существующем, на ее взгляд, между положением таких политических деятелей, как он, и таких особ, как она. - Точь-в-точь как нам, - сказала она, - вам приходится выжидать. Как бы дорого это ни стоило. Представляете, сколько я трачу на свои туалеты? А уход за телом! По-вашему, я для собственного удовольствия ношу вот эти драгоценности? О бессмертные боги! Так же, как вы для собственного удовольствия устраивали гладиаторские игры! Иначе попробуй обратить на себя внимание! И потом, надо набить себе цену. Но не мне вас учить, мой дорогой, когда я просто восхищаюсь вами. Я всегда говорю: как бы Гай Юлий ни швырялся деньгами, он никогда не швыряет их на ветер; впрочем, вы не своими швыряетесь. Словом, надо уметь ждать. Лишь бы не просчитаться, знать, на кого ставить. Конечно, не следует быть и чересчур разборчивым. Ни вы, ни я не можем себе этого позволить. Все оценить и выбрать наилучшее, вот в чем задача! А что вы еще дождетесь своего червонного короля, в этом я нисколько не сомневаюсь. Ц. чуть не подавился куриной ножкой. 22.9.  Спицер все же нас перехитрил. Оказывается, он пронюхал о существовании конюшен в Пренесте и описал верховых лошадей. Поделом, мне не жалко. За обедом Ц. разглагольствовал о том, как он отчитал Спицера за его подлость, а тот со стыда не смел на него глаз поднять. Можно подумать, что все это Ц. очень веселит. Но меня он не обманет. То он часами сидит на садовой скамье, мрачно уставившись в землю, то впадает в самый восторженный оптимизм. 26.9.  Красс за Катилину! Сегодня он сказал Ц., что Сити могло бы выложить большие суммы для Катилины, поскольку Помпей в отношении азиатских откупов все еще придерживается точки зрения сената, а Каталина обязался приструнить своих более радикальных сторонников и прекратить агитацию против банков. На этих условиях демократическая партия готова поддержать его кандидатуру на консульских выборах в нынешнем году. Нам поручают руководство избирательной кампанией. Ц. немедленно приступил к делу. В ту же ночь у нас собралось человек двадцать из округов - председатели избирательных комиссий. Красс ушел еще до того, как они ввалились. Ц. принял всех этих лавочников, мелких ремесленников, домовладельцев, ветеранов Мария и т. д. в еще не отстроенном манеже. Все это народ положительный. Они связаны с сотней религиозных сект и ремесленными союзами. Если им поручают подготовку выборов, они обходят избирателей со списками и собирают подписи или же раздают списки (и деньги) союзам, а те действуют уже сами. Ц. они знают по прежним поручениям подобного рода, он известен как человек Красса, а у того благодаря его богатству огромное влияние. Ц. извинился, что принимает гостей в недостроенном помещении; показал единственную почти готовую фреску "Диана на голубом коне". Они рассматривали ее молча, возможно, что она написана в чересчур модернистском духе. Ц. спросил их, как средний римлянин, человек с улицы, относится к агитации Катилины. Маленький хромой старичок, старшина союза канатного промысла, заявил, что они уже не могут удерживать своих безработных членов, число которых все возрастает. Тот, кого выбросили на улицу, без оглядки бежит за Катилиной. Прекращение военных поставок в Азию катастрофически отразилось на положении ремесленников. Изо дня в день растет ненависть к банкам, которые нещадно выколачивают долги и плату за квартиру. А от возвращения армии из азиатского похода никто ничего не ждет, кроме усиления нужды. Ведь мир в Азии - палка о двух концах: частенько мать, найдя в списке павших имя сына, вся в слезах возвращается домой, и ее встречает рыдающая невестка - оказывается, маленькой шорной мастерской не возобновили военные заказы. Вот и получается, что одна и та же семья льет слезы из-за войны и из-за мира. Неожиданное заявление Ц. о том, что от них "ожидают" поддержки Катилины на предстоящих консульских выборах, было воспринято как ошеломляющая новость. Ц. тут же заговорил о предвыборных лозунгах. Поразительно, как он без всякой подготовки, словно вытряхивая ее из складок своей тоги, стал излагать продуманную во всех подробностях программу. С Крассом он успел обсудить лишь финансовую сторону; у него не было и получаса, чтобы набросать несколько политических пунктов, как заявились все эти люди из округов. Голова у него работает невероятно быстро, а умение приспосабливаться к разного рода обстоятельствам бесподобно! Битых двадцать минут он толковал о новых поселениях, которые разгрузят столицу; ремеслам придется отбиваться от заказов! Бесплатный хлеб получат не только лишившиеся работы, но и вообще все нуждающиеся. "Смешно думать, - воскликнул он, - будто канатчик или пекарь, который, имея всего двух-трех рабов, лишь кое-как перебивается, обременен долгами и вечно ломает голову, как наскрести непосильную арендную плату за свою лавку, не нуждается в дешевом хлебе!" Подробно он остановился на кассации задолженности банкам. И все это с цифрами! Государство обязано предоставлять ремесленникам кредиты на приобретение и содержание рабов! На это он особенно напирал. "Для чего же Гогда ваши сыновья завоевывают обе Азии? - вопрошал он. - Куда гонят необозримые стада рабов? Неужели все достанется тремстам семействам для их крупных поместий? Или нескольким бронзоплавильням? Где рабы? Они нужны вам!" Видно было, что подобные речи доставляют удовольствие его слушателям. По их словам, это была самая демократичная программа из всех когда-либо выдвигавшихся перед консульскими выборами. Да, с подобной программой одно удовольствие начинать предвыборную кампанию! Каждый пальчики себе оближет, услыхав такие лозунги! Но тут вышла небольшая заминка. Человек с одутловатым бледным лицом и жирным затылком пропищал: - А я вот точно знаю: Катилина принимает в свои отряды рабов. Как нам это понимать? Собравшиеся заволновались. Это был один из основных вопросов. Заговорили все разом. А благообразный старик - как я узнал, председатель погребальной кассы - крикнул громче всех: "Что ж, нас призывают рабам пособничать? На бунт их подбивать?" Канатчик, весь покрывшись пятнами, громко сказал, не глядя на Ц.: "Об этом не может быть и речи. Две трети членов нашего союза сами держат по нескольку рабов у себя в мастерских". Ц. не дал разгореться страстям. Он что-то сказал довольно тихо, так что его слова потонули в общем шуме. Но это-то и заставило всех замолчать; дальнейшее уже никто не пропустил - мимо ушей. - Я впервые слышу об этом, - сказал он, - и немедленно же выясню, но считаю, что это исключено. - Немного помолчав, он добавил уже в тоне дружеской беседы: - В саду приготовлено угощение, господа, и подавать вам будут рабы. Кстати, мой секретарь - я поручил ему оформление некоторых пунктов нашего небольшого соглашения, связанных с финансами, - он с улыбкой кивнул в мою сторону, - тоже раб. Я думаю, что вопрос о рабах не нуждается в дальнейшем обсуждении, ибо вопроса этого не существует. И он быстро перешел к чисто деловой стороне. Тут сразу пошла торговля о том, сколько предлагать избирателям за голоса. После этого всех еще хорошо угостили. Я вновь поразился умению Ц. обходиться с этой публикой: он запросто с ними беседует и в то же время не допускает никакой фамильярности. Подумать только: битых пять минут он обсуждал с каким-то пекарем "Диану на голубом коне"! Но в общем этот неожиданный поворот меня тревожит. Даже очень. Поделился с Цебионом. Он развил ряд весьма интересных мыслей. Руфа он не видел уже три недели. 27.9.  После полудня к нам явились трое каких-то господ. Ц. заперся с ними в библиотеке. Когда они покидали наш дом, я в одном из них признал бывшего консула Корнелия Лентула Суру ("Голяшку"). Ныне он опять претор. Это один из главных заправил при Катилине. Посмотрел он на меня, надо сказать, крайне нагло. До чего же мы докатились! Сегодня Ц., как бы мимоходом, попросил меня разузнать, каковы цены на земельные участки в Кампании (?). А ведь три дня назад наши денежные дела были так плохи, что мы не могли пригласить даже золотаря для очистки выгребной ямы. 2.10.  Фульвия - вероятно, одна из самых соблазнительных кокоток столицы - остроумно рассказывала сегодня о том, какие заботы мучают ей подобных дам в связи с неопределенным политическим положением. Хотя бархатный сезон еще не окончился, все они уже вернулись в душный, пыльный Рим и стараются любыми средствами выведать у политиков, что творится за кулисами. Улыбаясь, она спросила Ц.: - Что ж, будет он консулом? Я держала пари и поставила на него. - На кого?-спросил Ц. - На Катилину, разумеется. - Тогда не ставьте слишком много, - заметил Ц., как бы нехотя. - Кстати, что вас надоумило? Она пояснила. Молодые и молодящиеся катилина-рии сейчас высоко котируются. Модным считается туалет в народном духе - очень простой. Только нитка янтаря - и больше никаких украшений. Ногти на ногах не красят. Говорить надо о земельном вопросе. Фульвия добавила: "Ведь, в конце концов, всех нас эксплуатируют, не так ли?" Но ее подружка Фония решила все же не бросать своего сенатора. Она говорит: "Погоди, мой толстунчик еще возьмет верх. Ты не знаешь, он груб до садизма". (Она у нас ужасная реакционерка!) Сейчас только и толкуют, что о демократии. Цицероном все восхищаются - это за его демократические идеалы и еще потому, что он намерен купить городской дом Красса (четыре с половиной миллиона сестерциев). С тех пор как Катилина вошел в моду, шикарным считается жалеть раненых, вернувшихся из азиатского похода. На некоторых вечеринках дело уже дошло до сборов в пользу калек. А Тертулла пожертвовала для ослепших на войне изумрудное колье (коринфской работы), которое ей подарил Пульхер, - он ведь откупил часть азиатских налогов. За это два молодых катилинария из аристократов повели ее осматривать лачуги на берегу Тибра. Говорят, один из них божественно красив. Конечно, весь свет заказывает себе новые туалеты - все надеются, что Катилина спишет долги. 6.10.  В городе уже попадаются предвыборные плакаты. Повсюду - на стенах домов, в торговых рядах, даже на памятниках бросаются в глаза лозунги Катилины: "Почему растут цены на хлеб? Кто прикарманил трофеи азиатской войны? Почему гражданин Рима не владеет римской землей?" - и т. п. Когда мы с Ц. шли через Форум, он счел необходимым подчеркнуть, что этот последний лозунг особенно доходчив. 7.10.  Сегодня в час приема клиентов между Ц. и огромным неотесанным верзилой с рваными ушами борца произошел следующий разговор: Верзила: - Хочу вот школу ораторов открыть. Ц.: - А у вас имеются средства? Верзила: - Найдем! - Он кладет ко мне на стол запечатанный конверт. Ц.: - Рекомендации? Верзила: - Из Колизея, ваше благородие. Ц.: - Вы собираетесь обучать ораторскому искусству гладиаторов? Верзила: - Это зачем же? Самых главных начальников. Ц.: - ?.. Верзила:- Нынче все ладятся под народ. Дело большое. Продаю всякие выраженьица, оптом и в розницу. Уже пять человек на меня работают - бегают, ругательства собирают. Двадцать тысяч я в это дело вложил. Публий Мацер, наш партийный "погоняла" в сенате, стоявший рядом со мной, когда верзила выходил с рекомендательным письмом, вполголоса шепнул мне: - Демократия наступает! 8.10. Был Клодий вместе с Александром. Вот уж неравная парочка! Один - опустившийся аристократ, некогда глава демократических уличных клубов, бывших вооруженных отрядов демократии, другой - теоретик демократии, раб Красса. Разговор шел о поддержке Катилины демократами на консульских выборах. Александр доказывал, что за это дело можно браться, только если ты готов идти до конца, иначе погубишь весь избирательный аппарат. Ц. спросил, откуда он взял, что кто-то не намерен идти до конца. Александр смешался, потом стал что-то мямлить, будто связанные с Крассом банки хоть и дают деньги на поддержку Катилины, но до него дошли слухи, что целый ряд влиятельных дельцов ведет тайные переговоры с сенатской партией относительно совсем другой позиции на выборах. Недаром Цицерон упорно добивается примирения Сити с сенатом. Он пугает и тех и других Каталиной. Ц. самым решительным образом отрицал возможность подобных переговоров. Под конец Клодий, совсем расстроенный, заметил: - Если эти торгаши из Сити действительно пойдут с Цицероном и сенатом против народа, то я сам стану катилинарием. Когда парочка уже встала, собираясь уходить, Александр обронил: - Как знать, может быть, они не с Цицероном, а с Помпеем хотят пойти против народа. Ц. промолчал, хотя, казалось, Александр ждет от него ответа. Вообще Ц. был молчалив. Быть может, его озадачил слух относительно тайных переговоров между Сити и сенатом? Или ему просто не хотелось показывать этим господам, как плохо он осведомлен. Положение его довольно шаткое. Поручение, правда, у него есть, но информации он не получает. Говорить о единой политической линии, какая имеется у сенатской партии, где Катон и Катулл крепко держат вожжи в руках, у демократов вообще не приходится. Там царит разброд, тем более что само Сити частенько руководствуется весьма противоречивыми интересами. О Сити Александр отзывается с горечью. Разве то, что оно делает, достойно именоваться политикой? Сити просто беспокойно ерзает своим толстым задом, так как смутно чувствует, что сидеть ему неловко - вот давление его и перемещается с места на место. Об осмысленных действиях не может быть и речи. Кстати, Ц. спросил сегодня, не узнал ли я что-нибудь о ценах на земельные участки. Я сообщил ему несколько цифр. Он забрал листок. 11.10.  Пришли четыре председателя избирательных округов. Вид подавленный. Говорят, что натолкнулись на странное равнодушие, когда они в ремесленных союзах завели речь о кандидатуре Катилины. Никто прямо ничего не говорит, но чуть ли не все пожимают плечами. В союзе канатчиков заявили, что не станут "отговаривать своих членов", однако и советовать им ничего не будут. Серебряных дел мастера сомневаются в надежности предвыборного соглашения и весьма пренебрежительно отзываются о Ц. Шорники тоже. А пекари зашли еще дальше - считают программу вообще несерьезной. Все настроены против диктатуры. Постановили: избирательным комиссиям обращаться непосредственно к избирателям, пользуясь списками предыдущих выборов. 13.10.  Деньги от купцов из долины По только пришли. Ц. и Красс решили передать их в предвыборный фонд Катилины. Во всяком случае, об этом говорят, как я сам слышал, менялы на Форуме. Купцам из Цизальпинской Галлии обещали, что Катилина присвоит им римское гражданство. Я сам до сих пор не могу поверить, что Красс всерьез решил поддерживать кандидатуру Катилины. Правда, он, как и сенат, боится диктатуры Помпея. С Помпеем у него к тому же давняя личная вражда, но скорей всего он надеется, что, протащив Катилину в консулы и поставив его под надежный контроль, ему легче будет прибрать к рукам все доходы, поступающие из Азии. Между прочим, он по каким-то делам уехал в Сицилию. Что Ц. отдал деньги, полученные от городов на По, в предвыборный фонд Катилины, - весьма разумно. В таких случаях к отчетам никто особенно не придирается. Сегодня счастливый день: вдруг резко подскочили азиатские бумаги. За одни сутки мое состояние увеличилось на добрых 700 сестерциев. Угостил Цебиона. 14.10.  Ц. разошелся, как всегда, когда есть деньги. Помпонию Целеру (выделка кож) он сказал: "Нынешние выборы решат судьбу демократии. Достаточно поговорить с простыми людьми, чтобы убедиться, что все так и кипит в кварталах бедноты. Мои агент (он имел в виду судебного исполнителя Мумлия Спицера) рассказал мне, в каких условиях он живет. У двоих из шести его детей легкие не в порядке. Стены такие сырые, что соль в солонках каменеет. От крыс нет спасения. Уже более ста лет на ремонт канализации не отпускали ни сестерция. Да, Азия нужна нам до зарезу!" Двадцатого выборы. Предстоят интересные (и небезопасные) недели. Только бы Ц. не связывался слишком с Катилиной. Главк утверждает, что прошлой ночью Катилина был у нас в доме. Как бы это выяснить? 15.10.  Я совершенно убит, даже думать не в состоянии. Цебион обманывает меня! После полудня у меня оказался свободный часок, и я отправился к нему на дом. Мне сразу бросилось в глаза, что мать его смутилась; она стала уверять, будто Цебион с дядюшкой ушел на собачьи бега. Я ей прямо в глаза сказал: наверняка он шляется с каким-нибудь парнем. Сперва она пыталась все отрицать, но в конце концов призналась. Это Руф. Уже несколько недель он каждый вечер проводит у них. Я разрыдался, но, кое-как пересилив себя, отправился с младшим братишкой Цебиона в четвертый район, где должны были состояться собачьи бега. Разумеется, Цебиона там не оказалось. Весь вечер и половину ночи бегал по всем балаганам и увеселительным местам. Затем вместе с братишкой бросился к хлебным амбарам на берегу Тибра. Паренек знал, где живет этот Руф, - он таскал к нему записки (какое бесстыдство!). До двух часов ночи мы проторчали во дворе. Ни в одном окне не зажигали света. 16.10.  Никак не добьюсь разговора с Цебионом. Мать уверяет, что пыталась усовестить его. Она-то меня ценит. Еще один ужасный удар: кладовщик _запретил_ ему встречаться со мной! Его братишка украдкой сунул мне записку: оказывается, Цебион устроился писарем в конторе при амбарах. Такова-то его любовь! Продал меня за место писца! За два сестерция в день! Я прочел записку с ледяным спокойствием. Тут же решил раз и навсегда бросить эту тварь. Пусть барахтается в грязи - там ему и место. Поистине он не стоит моих слез. Собирал причитающуюся Ц. долю от жертвоприношений на Капитолии. (Разумеется, все пытались надуть меня.) Навел порядок в письменном столе. Составил список процентных платежей на январь. При этом из письма, которым была заложена "Хроника" Гемина - Ц. читает ее по ночам, - обнаружил, что он скупил довольно крупные земельные участки. В одной Кампании видимо-невидимо пахотной земли. Что он задумал с этими участками? 17.10.  Сегодня ходил к амбарам на берегу Тибра. Вызвал Цебиона и тут же в галерее потребовал у него объяснения. Он не мог смотреть мне в глаза. Цебион, мой Цебион, что с тобой? 18.10.  Полная беспросветность. Ничто меня не интересует. Почти не прикасаюсь к пище. 19.10.  Ужасная сцена у амбаров. Я лишь собирался спросить Цебиона, возобновлять ли мне контракт на квартиру (его мать просила меня об этом). Но тут, как на зло, выскочил этот Руф и приказал двум рабам выкинуть меня вон! Какой это необразованный, грубый человек! А как он говорит - просто ужас! И трое против одного. Цебион стоял в дверях конторы и ни слова не проронил! Теперь я прикован к постели. Что же будет дальше? 20.10.  Подумываю о том, не попытаться ли через Помпония Целера (выделка кож) повлиять на фирму по сбыту зерна. Пусть она уволит этого Руфа. Или лучше поговорить с Голяшкой? С Руфом я прежде всего разделаюсь, если дойдет до переворота. За весь день ничего не добился относительно квартиры Цебиона - все банки закрыты. Цицерон произнес в сенате речь, в которой разоблачил намерение Катилины учинить резню. Идет дождь. 21.10.  Полная апатия. Выборы консулов отложены на неделю. Город взбудоражен. Улицы забиты ветеранами Суллы - они съехались в столицу голосовать за Катилину. Все уверены, что если бы выборы состоялись сегодня, кандидатура Катилины непременно бы прошла. Потому-то, вероятно, их и перенесли! А может быть, Цицерон ведет сейчас переговоры с Сити? Может быть, он пытается переубедить денежных тузов, которые финансируют Катилину? Быть может, он уже обещал банкам участие в азиатских делах, предоставив им возможность влиять на управление провинциями? Согласился, чтобы в судах сидели представители Сити, которые будут контролировать действия наместников в Азии? Плохо, что Красса нет в Риме. На улицах предместья раздаются шаги полицейских патрулей. 22.10.  Получил письмо от Александра с просьбой "как-нибудь" навестить его. Застал его за составлением судебной речи для отсутствующего Красса. Александр сказал, что на Форуме все упорнее ходят слухи, будто некоторые банки через Цицерона ведут переговоры с сенатом. За некоторые уступки (не в Азии ли?) Сити готово принять самые энергичные меры к тому, чтобы источник, из которого Катилина черпает средства, иссяк. Но, говорят, сенатская партия не идет ни на какие уступки - Катон не верит, что Сити действительно добивается избрания Катилины консулом. Пожалуй, еще важнее, что ремесленные союзы все решительнее выступают против кандидатуры Катилины. Александр даже слышал, что они якобы ведут "самые серьезные" переговоры с сенатом о "действительных уступках"; таким образом, можно ждать всяких "сюрпризов". Говорят, Катон дал понять руководству союза деревообделочников, будто его навестила "особа из предвыборного комитета Катилины" и сделала ему "очень странное предложение". Александр прямо спросил меня, известно ли мне что-нибудь о переговорах Ц. с Катоном и Катуллом - обоими вождями сенатской партии. Если только осведомители Александра говорят правду, Ц. предложил сенатской партии - независимо от того, какова будет позиция Сити, - саботировать со своей стороны выборы Катилины, при условии что сенат все же утвердит предложенную весной этого года демократами, по проекту Александра, коллегию десяти для расселения безработных (решение аграрного вопроса!). Катон будто бы еще не дал ответа. Мне ничего не было известно о подобных переговорах. Правда, я вчера носил Катону письмо от Ц. как раз в час приема клиентов. Меня приняли немедленно, хотя атриум был битком набит клиентами. Вот это контора так контора, не чета нашей! С десяток секретарей принимало здесь по меньшей мере население целого городского квартала. И не кого-нибудь: я приметил дельцов, которые сами привели по нескольку личных секретарей. Маленький толстячок, которого весь Рим не без основания называет пьяницей - он еще до полудня выпивает не менее пяти бутылок красного, - прочитал в моем присутствии письмо, буркнул что-то невразумительное и передал его своему старшему секретарю. Тот тоже прочитал и обменялся с толстяком взглядами. Затем мне сообщили, что Ц. получит ответ в письменном виде. Выходя, я слышал, как Катон пробормотал: "А он, кажется, уже нервничает!" Александр, услыхав мой рассказ, пришел в ужас. Может быть, не следовало ему говорить. 23.10.  Снова заходил к матери Цебиона. Говорит, что сын грозился, если потеряет место, уйти к катилинариям. Они ведь обещают своим людям посты. Мой нежный Цебион - и солдат! Правда, семья его ютится среди ужасающей нищеты. Восьмиэтажный, вечно грозящий обвалиться дом. С улицы его подпирают три толстые балки. И тут-то живет более двухсот человек, если это вообще позволительно назвать жизнью! По сгнившим ступенькам вам навстречу скатываются малыши с гноящимися глазами. То, что эти бедняки употребляют в пищу (и чего у них никогда нет вдоволь), у нас, наверное, выбросили бы на помойку. Не могу отделаться от мысли, что я несправедлив к Цебиону. Ведь столько на него навалилось, он просто не выдержал. А я предал его - так, во всяком случае, он мог подумать. Ни с того ни с сего перестал давать ему деньги даже на квартирную плату. Не мог же я ему сказать, что все свои сбережения отдал взаймы Ц. Легче ему бы от этого не стало. Сколько раз уже я намекал Ц., а он и ухом не ведет. Однако Цинтии он купил жемчужный браслет. (И не в кредит - я точно знаю, что ни один ювелир не отпустит ему ничего в кредит.) У него опять завелись деньги. 24.10.  Чтобы забыться, вновь погрузился в политику. С Ц. подчас трудно работать. Чаще всего он целыми днями ничего не делает, никого не принимает, не выносит никаких решений, ничего не приказывает. Вот и приходится выслушивать жалобы на Ц. со стороны простых председателей избирательных комиссий, их сомнения в его решимости, в возможности положиться на него и т. п.: "Он без конца колеблется, никогда от него ничего определенного не услышишь, он сам не знает, чего хочет; неделями у него не добьешься приема, все идет вкривь и вкось, никто не знает, какое он в конце концов примет решение. Бесспорно, он великий человек, но, к сожалению, редко бывает самим собой". Никогда бы люди так не говорили, если бы знали, до чего чудовищно-сложна политическая борьба, если бы подозревали, от чего только не зависит вождь в своих решениях и что, по сути дела, он никогда "не бывает самим собой" - кто только не держит его в своих руках! Но сегодня Ц. с самого утра вновь обуяла жажда деятельности. Что-то демократы на нынешних выборах финтят! Бумаги компаний, откупивших азиатские налоги, опять подскочили на двенадцать пунктов. Опять какая-то закулисная игра. Может быть, там уже сговорились? Но кто с кем? Во всяком случае, никто уже не пожимает плечами, когда Цицерон вопит, что Катилина, придя к власти, натравит чернь на Форум. Ремесленные союзы теперь явно против Каталины. Неужели переметнутся и банки? Кажется, Ц. намерен сам во всем разобраться. Сегодня он провел весь день в Сити, побывал во всех конторах, как рассказали мне носильщики; они вернулись поздно, еле волоча ноги от усталости. А Клодию он вечером в моем присутствии сообщил, что потребовал от Катона политических уступок. (Я доложил Ц., о чем Александр меня выспрашивал.) - Каких именно? - спросил в свою очередь Клодий со вспыхнувшей подозрительностью. - Самых обыкновенных, - ответил Ц. Но напомаженный красавчик не удовлетворился подобным ответом и продолжал сверлить: - Раздачи хлеба? - Да, в том числе, - теперь уже несколько раздраженно ответил Ц. - Но, разумеется, я больше напирал на земельный вопрос. Дайте римскому безработному возможность возделывать свой участок земли, и он сам откажется от подачек. - Пока что он просто голоден, - упрямствовал Клодий. Ц. вышел из себя: - С людьми, которые только и думают, что о собственном брюхе, - чуть не зарычал он, - не делают политики. А с войском, которое только и норовит залезть в амбар, Рима не завоюешь. Не решив самого главного вопроса, не решишь и всех остальных. Ну а если этот сброд ни о чем больше не помышляет, как о краюхе хлеба, он так и останется сбродом. Я политик, а не пекарь. Кстати, я не вел никаких переговоров, а только хотел его прощупать. - И что же ответил Катон? - спокойно спросил Клодий. - Сказал, что подумает, но, видимо, он не прочь пойти навстречу. - А как далеко? - снова спросил Клодий. - Я заявил ему, - продолжал Ц. уже поспокойнее, - что если они не пойдут на уступки, то весь избирательный аппарат демократии до последнего счетчика будет введен в бой, чтобы провести Катилину в консулы. - Ты сам знаешь, что это неправда. Сити уже денег не дает. Ц.: Поэтому я сегодня весь день и проторчал в Сити. Оно ведь вынуждено грозить избранием Катилины. Клодий: И оно не может допустить его избрания. Ведь это означало бы кассацию долгов. Сенат это прекрасно понимает. Ц.: Мы можем и Сити устроить обструкцию -- это тебе прекрасно известно; известно это и Катону, дорогой мой. А с нынешнего дня известно и Сити. О последнем я уже позаботился. Надо, чтобы избиратели проголосовали за Катилину, а мы пообещаем им заплатить, когда Катилина пройдет. Клодий: А ты хочешь, чтобы он прошел? Ц.: При известных условиях. Клодий: При каких? Ц.: Если сенат не пойдет на уступки. Не задавай глупых вопросов. Клодий встал. - А когда ты узнаешь, пойдет ли он на уступки? Ц.: Ночью мне предстоит еще один разговор. Клодий: А когда мы узнаем? Ц.: Разумеется, как только узнаю я. - Ладно, - только и сказал Клодий, причем не очень-то приветливо. Вскоре он ушел. Вся беда в том, что Ц. в ту ночь ни с кем больше никаких переговоров не вел и тут же отправился к Муции. Правда, успев все же получить от Катона довольно объемистый конверт. И вряд ли содержимым его были уступки. Такого количества политических уступок вообще не бывает на свете. Ближайшие дни покажут, как обернется дело. Боюсь, что не к лучшему. Какова ирония судьбы! Я держу в руках те самые четыре тысячи, из-за которых потерял своего Цебиона! Мумлий Спицер дал их мне взаймы. Слишком поздно... 25.10.  Для председателей избирательных комиссий Ц. сегодня нет дома. Он даже отменил часы приема, чтобы избежать нежелательных вопросов. Зато он одного за другим принимал людей, в которых я признал членов Торговой палаты. По-видимому, он решил перещупать всех кур, несущих золотые яички. 26.10.  В самый разгар избирательной кампании Ц. уехал на один из приморских курортов. Он только мне объявил куда: ему, видите ли, необходим абсолютный покой, нервы пошаливают, и он снова мучается бессонницей. Так, йо всяком случае, он сказал Помпее, но мне-то известно, что он встречается с Муцией. Быть может, она тоже пишет своему мужу, что у нее нервы расшалились, но верит ли в это Помпей, как верит Помпея? Ведь она видела, когда неожиданно зашла к нему, что он упаковывал своего "Геракла", - лет пятнадцать тому назад состряпанную чудовищным гекзаметром поэму, - которую он всегда читает дамам, так как не знает, о чем с ними говорить. Относительно абсолютного покоя он даже мне сказал и не постеснялся приложить руку к голове, будто она у него разламывается! Интересно, что-то скажут Клодий и избирательные комиссии, когда до них дойдет, что Ц. уехал... Мокрица тоже укатил! Я лично рад, что Ц. в отъезде. Подыскиваю лавку - твердо решил завести для Цебиона небольшое парфюмерное дело. Он должен иметь возможность свободного выбора! Сердце кровью обливается, когда вижу, как он торгует собой. Помещение можно сейчас снять сравнительно дешево - продажи с торгов все учащаются, банки просто свирепствуют. На ремесленников тут же подают к взысканию, и патроны сдают помещения в аренду за бесценок, если не сажают в них своих рабов или вольноотпущенников, которые обязаны затем платить им известную долю. Имена владельцев торговых заведений говорят о засилии иностранцев в Риме. Сказывается приток рабов из Азии. Александр говорит: Помпей с их помощью завоевывает Рим. 27.10.  Около 11 часов утра вниз по Субуре прошли группы молодых людей с белыми повязками. Это гражданская гвардия Цицерона, наспех сколоченная за последние несколько дней из представителей так называемого "торгового сословия". Жители с любопытством, но молча глазели на эти отряды. В маленьких окнах я приметил удивленные лица, выглядывавшие из-за тряпья, развешенного на протянутых через улицу веревках. Господин Цицерон защищает свою республику! Вскоре мы узнали и причину столь воинственной демонстрации - в полдень стал распространяться слух, причем довольно упорный, что в Этрурии сторонники Катилины подняли знамя серебряного орла {Хранившееся у Катилины знамя Мария с серебряным орлом. - Прим. перев.}. Не начало ли это гражданской войны? Поговаривают, будто они сформировали полный легион из бывших солдат Суллы. В Этрурии, в самом деле, расселили многих ветеранов Суллы, и, разумеется, усадьбы их заложены и перезаложены. Да, зерновое хозяйство на небольших участках стало уже нерентабельным. 28.10.  Выборы. С раннего утра город бурлит. Повсюду манифестации, уличные ораторы, плакаты, повозки с избирателями. Много полиции. Марсово поле оккупировала личная охрана Цицерона - новая гражданская гвардия. Он самолично возглавил избирательный ритуал и, как говорят, в панцире под тогой. Я видел его восседающим на помосте под защитой своей вооруженной охраны, когда в полдень зашел на Марсово поле в надежде хоть издали увидеть моего Цебиона. Низко нависшие тучи, резкие порывы ветра. Шум и гвалт невообразимый! Было невозможно подойти к мосткам, по которым центурии избирателей подводились к ящикам для избирательных табличек. В толчее я так и не нашел Цебиона. Один раз мне показалось, будто я вижу его: молодой человек стремительно шагал вдоль натянутых веревок. Походка у него была точь-в-точь как у Цебиона, но осанка не та. Несколько мгновений сердце мое бешено колотилось. Но я стоял слишком далеко, да и вряд ли это был он. По пути домой мне уже стали попадаться пьяные. Не выношу всей этой выборной сумятицы! Ночь накануне провел ужасно. Так как деньги не были выплачены, каждую минуту появлялись делегации от округов и шумно требовали Ц. Никто, конечно, не верит, что он уехал. Трудно передать, как все на него обозлены. Ц. все время водил за нос председателей избирательных комиссий, избиратели вплоть до сегодняшнего утра рассчитывали получить все деньги - пришлось им в последнюю минуту продавать свои голоса, когда за них уже и ломаного гроша нельзя было выручить. Конкурирующей партии достаточно было собрать 51 процент голосов. Она и купила, чтобы играть наверняка, небольшую часть демократических избирателей, заплатив буквально по тарелке фасолевого супа за голову; в последний момент избиратели сами сбивали цену - ведь их оставили с носом: голоса заказали и не оплатили. А огромному большинству вообще ничего не перепало. Оба противника Катилины - ставленники сенатской партии. Неужели Ц. действительно сговорился с сенатом и мы окажемся свидетелями мирной демократизации? Иначе поведение Ц. необъяснимо. Не может быть, чтобы все решил один этот конверт, присланный Катоном. 29.10.  Катилина провалился. Говорят, он ужасно подавлен. При этом никто не считает, что дело его проиграно. Большинство придерживается мнения, что у него есть возможность решить все силой оружия. Однако на Капитолии его песенка спета. Предстоящие выборы народных трибунов уже ничего не могут изменить. Кандидаты даже еще не выдвинуты - так мало к этому проявляют интереса после столь решительной победы сенатской партии. Судя по слухам, акционерные общества откупщиков добились от Помпея того, чего хотели. Но утвердят ли новые консулы контракт, заключенный несколькими банками с Помпеем, - вопрос другой. Ц. все еще в Кампании. Там ли он на самом деле? Трудно сказать. Быть может, он в Этрурии? Помпея и его мать нервничают. Сегодня застал старушку всю в слезах. На стене нашего дома на высоте трех метров черной краской намалевано: "Берегись, мошенник!" И это у самых ворот, так чтобы всем, кто приходит на прием, сразу бросилось в глаза. Впервые после долгого перерыва снова зашел в цирюльню. Все только и говорят об армии Катилины в Этрурии. И чего только не ожидают от его программы по списанию долгов! О нем слышишь только хорошее, о Цицероне - только дурное. Тучный толстяк, похожий на мясника, прямо назвал его предателем демократии. 30.10.  При той ярости, до какой доведен избиратель, нам достанется на орехи. Вчера - эта надпись на стене дома, сегодня - несколько крупных булыжников в атриуме. Ц. вернулся. Он не был в Этрурии. Когда я ему сообщил, что его мать очень напугана, он страшно удивился, а когда я сказал, что Клодий мечет громы и молнии, он расхохотался. "Этот-то свое получит!" - только и заметил он. То, что демократический избиратель возмущен, его нисколько не волнует. "Собираешься продавать свои убеждения - сбывай их вовремя, как всякий другой товар. Разумеется, теперь голоса у них протухли, как рыба, которую чересчур долго придерживали, надеясь сбыть ее подороже. И поделом. Может быть, когда-нибудь и поймут, что думать надо головой, а не брюхом". Стоит Ц. только захотеть - и забот твоих как не бывало. В таких случаях у него появляется необыкновенная широта взглядов. Он сразу пустился рассуждать об ужасающем положении мелких крестьян, у многих некому убрать урожай - мужья и сыновья в солдатчине. Вся надежда на то, что цены на хлеб повысятся, не то - разорение. Обещанная Катилиной бесплатная раздача хлеба римским безработным восстановила против него многих крестьян. Ц. с жаром говорил о демократической программе, надо раз и навсегда решить земельный вопрос - положение совершенно нетерпимо! Очевидно, он не очень-то верит в победу сенатской партии, а ведь о ней только и говорят. Все было хорошо, настроение прекрасное, как вдруг заявляется брат Цебиона и молча вручает мне в пакетике золотой медальон, который я когда-то подарил его старшему брату - моему Цебиону. Я в полном отчаянии. 31.10.  Помпонкй Целер (выделка кож) говорит, что в Сити все друг с другом переругались. Там царит общее недовольство. Кое-кто - и таких немало - все еще за Катилину, не понимаю почему. Особенно теперь, когда его движение несомненно радикализируется, и самым решительным образом. Что мой мясник из цирюльни за него - это еще куда ни шло, но банкир Оппий? Весьма загадочно. Беседа Ц. с Александром и Клодием. Александр - он в первый раз встретился с Ц. после неудачных выборов - казался очень удрученным. Должно быть, ему, как порядочному человеку, совестно за Ц. - ведь он считает его поведение глубоко недостойным. Напротив, напомаженный красавчик был удивительно покладист (вероятно, Ц. уже поделился с ним), однако не преминул сказать, что избиратель до крайности озлоблен. У него побывали старшины распущенных уличных клубов. Организация эта сейчас как-то сама собой оживает. По-видимому, - Клодий выразился тут довольно туманно, - старшины потребовали, чтобы он порвал с Ц., которого, естественно, все проклинают. Надо сказать, что Ц. это несколько обескуражило. Он стал подробно рассказывать, как накануне выборов банки внезапно переметнулись. Он явился к банкиру X за деньгами для избирателей. Но не успел он присесть, как X холодно предложил ему тут же рассчитаться и представить роспись своих расходов. Он, Ц., словно с неба свалился. X плел что-то невразумительное, как бы нехотя обронил, что он, мол, сделал все, чтобы получить обещанные суммы, но ни одна из крупных фирм не выполнила своего обещания. Все жалуются на чрезвычайный недостаток средств. Крупные банки завязли в азиатских делах, а они, дескать, весьма ненадежны, к тому же предвыборные лозунги Катилины многих испугали своим агрессивным тоном и так далее и тому подобное. Ц. спросил, что скажет на это Красс. X ответил очень осторожно, тщательно взвешивая каждое слово: "От господина Красса я уже две недели не имею вестей. Но вчера он прислал письменное распоряжение лишь в том случае выплатить его взнос в предвыборный комитет, если и другие фирмы выплатят обещанные суммы". Разумеется, Ц. вышел из себя и заявил, что его намеренно ввели в заблуждение, теперь ему хоть не показывайся в демократической избирательной комиссии. Но банкир, нагло взглянув на него, повторил: "Прошу назвать сумму ваших издержек, я уполномочен рассчитаться с вами". После некоторой не совсем приятной паузы Клодий нехотя заметил, что, по-видимому, ничего не остается другого, как дожидаться возвращения Мокрицы, теперь все зависит от него. Александр, помявшись, в конце концов признался, что Красс в городе. Ц. и Клодий удивленно переглянулись. Александр поспешил заверить их, что Красс уже "в самые ближайшие дни" непременно встретится с ними. Разошлись в весьма подавленном настроении. 1.11.  Цены на хлеб снова повысили. С ума что ли сошли хлеботорговые компании? Чего они добиваются? Восстания голодной толпы? Ведь это Катилине на руку. Но, возможно, они этого и хотят. Только зачем? Почему же тогда они сорвали его избрание? Меж тем как в сенате Цицерон в спешном порядке проводит один бесполезный указ за другим против утечки капиталов и полиция в поисках золота устраивает облавы на выходящих в море кораблях, всего в нескольких шагах, на Форуме, беснуются спекулянты хлебом. Какой-то сумасшедший дом! Все больше убеждаешься, что Риму прежде всего нужна "сильная личность"! Иначе все перегрызутся из-за азиатской добычи. 2.11.  Ц. снова пополнил конюшни в Пренесте. Ему с Помпеей доставляет удовольствие объезжать вновь приобретенных породистых коней. Вряд ли все лошадки могли поместиться в том конверте, что прислал Катон, надо полагать, что были и другие конверты... из Сити! Все еще никаких вестей от Красса. Зато нас посетил чиновник из претуры. Он рассказал, что запрещенные уличные клубы вновь развернули бурную подпольную деятельность. Как стало известно претуре, там раздаются очень резкие речи против Ц. Он советует ему не выходить из дому без провожатых. 2.11. (вечером) Сказал братишке Цебиона, что подыскиваю парфюмерную лавку. Подчеркнул, что не связываю с этим никаких условий. Главк очень встревожен. Всех рабов-гладиаторов высылают из Рима. Он тоже получил приказ полиции выехать в Капую. Должно быть, господин Цицерон боится, что движение Каталины после провала на выборах радикализируется. Он считает, что Катилина теперь способен на все - не погнушается вербовать себе сторонников даже среди рабов. Предположение, не лишенное основания: Главк признался мне, что он не только обучает отряды владеть оружием, но и командует одним из них. Это, разумеется, отнюдь не означает, что в лагере Катилины все выступают за равноправие рабов. Главк просто рассчитывает во время переворота "заработать" столько денег, чтобы выкупиться. Каждый плебей боится восстания рабов, как огня. В конце концов и избирательное право - причем дело не только в прибыли, которую дает продажа голосов, - потеряло бы всякий смысл, если его распространить на всех. Поэтому, как не без горечи заметил Главк, в отрядах делают все, чтобы "поставить рабов на место". Не раз он приходил в отчаяние от этого. Ц. дал ему письмо в претуру. Приказ о высылке отменили. 3.11.  Наконец-то Красс дал о себе знать! Он сообщил, что прибудет вместе с несколькими господами из сената. Странно. Ц. сразу же повел гостей в новый манеж. "Диана на голубом коне" и у них вызвала недоумение. Все в один голос заявили: голубых лошадей не бывает. Защищая живописца, Ц. заметил: - Но ведь в наше время бывает, что политические деятели не всегда политики, у банкиров не всегда есть деньги, а жрецы не всегда верят в богинь. Все рассмеялись: как-никак Ц. сам верховный жрец. Истинных ценителей современного искусства найдешь только в Сити. Господа сенаторы по-прежнему не принимают всерьез "шумиху", поднятую вокруг Катилины. - Сити еще перетрусит, - сказал один из них, - когда увидит, как отребье всех тридцати четырех районов с котомками за плечами попрет к меняльным лавкам на Форуме. А один особенно жирный юнкер, уплетавший одну за другой наших отменных перепелок, прочавкал с ухмылкой: - Когда союзы захотели получить даровой хлеб для своих безработных лодырей, они пригрозили провести Катилину в консулы. Ну что ж, хлеба они не получили и Катилину не провели. - Однако переговоры с союзами велись, - раздраженно вставил Мокрица. - Только ради того, чтобы удержать их от глупостей. Теперь никто с ними никаких переговоров не ведет. Самоуверенность господ сенаторов просто бесит меня. Впрочем, было бы ошибкой недооценивать огромную и вполне реальную власть сената. Сенат - это само римское государство. Триста семейств, и почти у всех колоссальные поместья. Эти люди на золотых триумфальных колесницах проезжали по улицам города. Это они забирают в солдаты, они заседают в судах. Хочет кто-нибудь получить подряд на постройку водопровода - иди к ним. Каждое из трехсот семейств имеет а Риме тысячу клиентов - мелких торговцев, ремесленников, арендаторов, военных поставщиков. Это они женят, они разводят, они выдают рекомендательные письма в провинции и записки, которые открывают двери в государственных учреждениях. Все разошлись, а Мокрица остался. Разговор расстроил его. - Не желают они идти ни на какие уступки, - сказал он. - Что ж, придется усилить нажим. Быть может, нам все-таки следовало протолкнуть Катилину в консулы? Тогда бы они запели по-иному! Ц. удивленно взглянул на него и с наигранным безразличием бросил: - Зачем же ты тогда завалил его на выборах? - Иначе нельзя было, - лениво ответил Мокрица, - раз уже ремесленники оказались против. - И немного погодя, разглядывая потолок, добавил: - Что-то теперь станет делать Катилина? - Или бросит все, или начнет действовать решительно. - Поднимет восстание? Шансов в Риме ни на грош. Да Цицерон со своей жалкой гражданской гвардией живо расправится с ним. Ну, возьмет еще напрокат у Лукулла тысчонку-другую рабов-гладиаторов. - А армия в Этрурии? - Да, но Катилине нечем ей платить. Ц. испытующе посмотрел на него. - А вообще-то ты еще заинтересован или нет? Мокрица выдержал его взгляд и ответил: - Почему бы и нет? Пусть он еще поднажмет, понимаешь? Пока что он переполошил только столичные салоны. И почему он до сих пор не в Этрурии у своих солдат? - Ты что, хочешь, чтобы я спросил его? - сказал Ц. словно бы в шутку. - Тогда он в свою очередь спросит меня, почему ты прекратил выплату денег. - Откуда ты взял, что я прекратил выплату денег? Просто никто не пришел за ними, дорогой мой Гай. - Весьма любопытно! - заключил Ц. 4.11.  Узнал от секретаря Клодия, Песта, каким образом хотят толкнуть Катилину (он все еще отсиживается в Риме и, кажется, больше боится восстания, чем те, кто его финансирует) на решительные действия. Клодий имел продолжительную беседу с Фульвией, любовницей катилинария Квинта Курия. Ее хотят подослать к Цицерону со всевозможными разоблачениями. Клодий: "Цицерон - старый козел и ни за что не устоит, если предложить ему что-нибудь задаром. Она все разоблачит, и себя, разумеется. Остальное довершит его безграничная трусость". Пест просто невыносим, без конца пристает ко мне со своими нежностями. Но ради такого рода небольшой информации стоило пожертвовать одним вечером. 5.11.  Меня очень тревожит участие Ц. в спекуляции земельными участками, охватившей весь город, как горячка. После диктовки я демонстративно стал убирать его карты и планы. Он с улыбкой следил за мной, потом сказал: "Муция просила меня купить ей немного земли. Я иной раз помогаю ей советом. Были бы у меня деньги, я тоже скупал бы землю". Меня-то он не проведет: "Были бы у меня деньги!" Будто у Муции нет денег! Как-никак она жена Помпея. Земли он накупил по меньшей мере на пять миллионов. Цены вон как подскочили за последние дни. Несомненно, Ц. сейчас в прекрасных отношениях с денежными тузами. Иначе он вряд ли мог бы принять участие в их спекуляции земельными участками. То, что он за саботаж выборов выудил у Катона солидный чек, когда уже знал, что Сити не допустит избрания Катилины, никто не ставит ему в упрек, наоборот - все смеются. 6.11.  Снова в библиотеке происходят какие-то тайные встречи. Обычно в них принимают участие Курий, Лентул и Статилий - известные в городе катилинарии радикального толка. Бывшего консула Лентула, вконец промотавшегося аристократа и одного из самых бесшабашных столичных прожигателей жизни, прозвали "Голяшкой". Эту кличку дали ему после того, как уличенный перед всем сенатом в чудовищном взяточничестве, он сухо заявил, что не намерен оправдываться, но охотно выставит перед высоким собранием ногу, как это делают проштрафившиеся в игре мальчишки, с тем чтобы их как можно больнее ударили мячом по икре. Статилий - долговязый, тощий, отец его потерял все свое состояние, когда лопнул один из банков; он весьма образован и часами беседует с Ц. о грамматике. Грубый цинизм Голяшки смущает его. Участвует он в путче, как сам он неоднократно подчеркивал, только потому, что "против тиранов". Курий - бесцветная личность. Стоит этой тройке выпить, как они начинают сетовать на Катилину, тот, мол, все колеблется вступить на единственный оставшийся ему путь; завяз в Риме и бесплодных переговорах - никак его не вытащишь. Тем временем армия в Этрурии разбегается. Все они очень падки на деньги, один запах их возбуждает троицу. С другой стороны - они нам не доверяют. Голяшка все время острит насчет "игры с огнем", которую ведет Сити, и насчет "клубов друзей вооруженного восстания". Твердо решил не искать встречи с Цебионом, прежде чем не отделаю ему лавку. Для стен выбрал голубой цвет, нежный-нежный. Поколебавшись немного, все же купил дорогие, но изящные египетские флаконы с притертыми пробками. Когда показал братишке Цебиона почти готовую лавку, тот даже рот разинул. А потом сказал: "Вот дурак-то!" 8.11.  Сенсационная речь Цицерона в сенате. Он раскрыл готовящееся на него покушение катилинариев. Кричал без конца: "Мне все известно!" Фульвия, значит, не подвела. Ходил с письмом для Красса в храм Юпитера Статора, где заседал сенат. Вся Священная улица перед храмом была запружена носилками господ сенаторов. Взволнованные секретари сновали взад и вперед. Носильщики, в большинстве сторонники Катилины, отпускали шуточки по адресу сената и высмеивали секретарей, призывавших их к порядку. Катилина присутствовал на заседании, а перед храмом в центре внимания оказался его носильщик. Высокого красивого малого окружила толпа коллег, они ловили каждое его слово. Мне удалось заглянуть в храм. Огромное помещение было переполнено. Сенаторов, живущих за городом, вызвали ночью нарочными из их поместий. Заседание началось, но Цицерон еще не появлялся. Никто не слушал оратора, бубнившего что-то о Македонии. Кое-где громко переговаривались через ряды скамей. И тут обменивались шутками, остротами, но смех был сытый, самодовольный, не то что на улице перед храмом. Впрочем, у стены я увидел вокруг жаровни группку, обсуждавшую нечто более серьезное - по-видимому, речь шла о какой-то коммерческой сделке. Позднее я узнал, что тяжкие обвинения Цицерона были выслушаны без особого внимания. Но когда Каталина стал защищаться, сидевшие рядом с ним сенаторы демонстративно отодвинулись от него, как от зачумленного. К концу его выступления все скамьи вокруг опустели. Сенат проявлял по отношению к нему удивительное долготерпение. Правда, эти господа до сих пор лишь наживали себе на нем политический капитал. Достаточно вспомнить выборы! Одни истерические выпады Цицерона навряд ли взбудоражили бы сенат, но, говорят, в последнее время в нескольких крупных поместьях взбунтовались рабы. Никто ничего определенного не знает, однако сегодняшнее заседание показало, что это приписывают Катилине. Теперь его действительно могут арестовать. Интересно, возьмется он наконец за оружие? 9.11.  Катилина с двумястами своих сторонников - среди них много аристократов - отбыл! Он на пути в Этрурию. Итак, гражданская война! 10.11.  Последняя городская новость заслонила отъезд Катилины. С поручением от Помпея в столицу прибыл его шурин, Квинт Метелл Непот, 13-го он намерен баллотироваться в народные трибуны. Говорят, его Кандидатура встречена сенатом довольно холодно. Катон сам собирается пройти вместе с ним в трибуны, и вряд ли затем, чтобы его поддерживать. Избрание сего прибывшего из Азии господина, разумеется, обеспечено. Он будто бы корзинами выгружал в Брундизии конверты с деньгами. Торговая палата устроила в его честь прием. Ц. также со дня на день ждет его к себе. 11.11.  Фульвия: "Полковник Непот очарователен! Никакого сравнения с этими юнцами, которые только болтают о перевороте, если не жалуются на мигрень... До чего мне надоел мой Курий со своим вечным: "Погоди, вот когда мы..." Между прочим, Непот самым серьезным образом заверил меня, что симпатии Помпея (он всегда говорит: "шеф") целиком на стороне демократов. Да, он единственный настоящий демократ во всем Риме. Разумеется, (к Ц.) и вы тоже. Наши дамы потеряли всякий стыд - так и вешаются ему на шею. Готовы из-за него горло друг другу перегрызть. Но он на них и не смотрит. Что ж, в конце концов, там, откуда он приехал, тоже есть женщины. Римлянин в Азии! Древнего рода, закаленный в боях, победитель! А у них там все мужчины разжиревшие, изнеженные. Кстати, у полковника удивительно узкие бедра, даже не верится. Я ему прямо сказала: "Вы спокойно можете носить вместо пояса браслет, не мой, конечно, но браслет Муции будет вам как раз впору!" Он ужасно смеялся". В цирюльне шумные споры о "господине из Азии", который, несомненно, привез целый короб "маленьких пожеланий великого Помпея" и чью руку римляне скоро почувствуют. Правда, иные считают, что движение катилинариев и его заставит призадуматься. С тех пор как Катилина покинул Рим, число его сторонников, бесспорно, возросло. Ни для кого не секрет, что главных своих соумышленников он оставил в городе. Кое-кто из них и по сей день преспокойно заседает в сенате, например Лентул (Голяшка), которому, как претору, подчинена полиция. Наиболее способный из них - Цетег, один из тех двух господ, что восьмого утром явились к Цицерону с намерением его прикончить, как тот утверждает. И тем не менее Цицерон не решается ничего против него предпринять. Все заговорщики по-прежнему разгуливают на свободе, устраивают тайные сборища и переписываются с Катилиной. Отряды катилинариев все больше пополняются рабами. Говорят, Цицерон даже на ночь панциря не снимает. (Сделал в тоге разрез, чтобы все видели, какая ему угрожает опасность!) А войска против Катилины сенат набирает очень вяло. Вечером узнал, что сегодня Форум изрядно струхнул. Толпа разгромила две меняльные лавки! С кого-то потребовали возвращения ссуды в банк, а он вдруг решил, что с него содрали слишком высокий процент. Процент был, конечно, ему известен и раньше, но, когда предъявили всю набежавшую сумму, он вдруг вспомнил, что ссуду брала его сестра, сына которой убили в Азии, и учинил страшный скандал, и его пришлось выставить за дверь. В мгновение ока - никто так и не понял, откуда взялось столько народу, - Форум наводнила взбешенная толпа. Так как в банк ей проникнуть не удалось - он надежно защищен массивными бронзовыми дверьми и многочисленной охраной, - толпа ворвалась к двум менялам по соседству, разгромила их лавки и очистила кассы. В Сити только и разговоров, что об этом случае. В некоторых кругах особенно встревожены тем, что толпа поделила захваченные деньги между семьями, у которых погибли в Азии кормильцы или которые так или иначе пострадали от похода. Обычный грабеж никого бы так не взволновал. 12.11.  Чудесные осенние дни. По вечерам с грустью обхожу места, где в прошлом году в листопад сидел с моим Цебионом. Мне так недостает его! Но я решил быть твердым и пока не встречаться с ним. И все же как часто стою я ночью перед маленькой лавкой и гляжу в окно, где уже выставлены ступки и цветные флаконы. Неужели он так никогда и не заглянет сюда? Уверен, что его брат давно уже проболтался и сказал ему адрес. И на примере этого переулка видно, какое опустошение принесли с собой как война в Азии, увеличившая ввоз рабов, так и мир в Азии, пресекший все военные заказы. Большинство лавок заколочено. 13.11.  Непот и Катон избраны народными трибунами. Тем самым покоритель Востока всемогущий Помпей заявил о своих правах - лезет в большую политику. Правда, его креатура - Непот - получил в лице Катона такую гирю на шею, значение которой не следует недооценивать. Азиатские деньги лились сегодня рекой (и, как кажется, частично и римские). Ц. так и не удалось залучить к себе узкочреслого господина Непота. Возможно, "некто" в Азии недоволен политикой демократического руководства. Как раз сегодня вновь произошли беспорядки, которые отнюдь не украсили выборов народных трибунов. В районе нижней Субуры должны были выселить несколько семей, задолжавших за квартиру. Сбежался весь квартал, а когда прибыли судебные исполнители и рабы Красса, которому принадлежат эти доходные дома, узкая кривая улочка, круто поднимающаяся к Эсквилинскому холму, оказалась забитой рассвирепевшим бабьем и - ослами. Последних толпа вывела из стойл, пока владелец извозного двора ходил голосовать. Сперва толпа - тут было и много рабов - только смеялась над бессилием представителей власти и выражала шумное одобрение по поводу каждого острого словца, отпущенного по их адресу. (Ослы играли здесь не последнюю роль.) Остроты, правда, были довольно злые. Как всегда в день выборов, на улице уже попадались пьяные. Но веселье мгновенно обратилось в ярость, лишь только прискакала конная полиция. Произошло настоящее сражение. По команде нескольких молодых людей - как позднее выяснилось, членов штурмовых отрядов Катилины и демократических клубов - толпа дружно укрывалась в подъездах, давая возможность жителям верхних этажей опорожнять на головы полицейских горшки с самым разнообразным содержимым. Вскоре под громкие возгласы "Берегите ослов!" оттуда посыпалась черепица. Как ни странно, до поры до времени все шло гладко и без кровопролития, но затем случилось нечто ужасное. Конная полиция вот уже который раз поднималась по улочке, как вдруг старуха, торговка соленой рыбой, бросившись вместе с другими в ворота, уронила корзину, и та покатилась по середине ухабистой булыжной мостовой навстречу верховым. Всей рыбе красная цена была каких-нибудь два аса, но старуха, не раздумывая, кинулась за корзиной прямо под копыта поднявшихся на дыбы лошадей. Мгновение спустя от нее осталось лишь кровавое месиво. Это уже само по себе было ужасно, но, быть может, еще страшнее оказалось одно обстоятельство, которому вначале не придали значения. Корзина - приходится сказать, к несчастью, - осталась целой и невредимой, и толпа обнаружила, что в ней всего три жалкие рыбины. Известие это с невероятной быстротой облетело весь внутренний город. Каждый понимал, что если люди дошли до того, что ради трех селедок жертвуют жизнью, то в этом повинны власти. К вечеру катилинарии объявили, что устроят старухе торжественные похороны, и призвали жителей столицы проводить ее в последний путь. А ведь только третьего дня на Форуме разгромили меняльные лавки! 14.11.  Совершенно случайно узнал о финансовых трудностях, которые внезапно возникли у катилинариев. Так как на мое предложение (причем без всяких условий) Цебион никак не отозвался (брат его сообщил мне только, что он скроил весьма недоверчивую мину), я все же решил его разыскать с помощью Главка. Понятно, я не мог быть с ним вполне откровенен и сказал, что Цебион должен мне небольшую сумму. И Главк поьел меня в трактир на улице сандалыциков - место сбора отряда Цебиона. Сам он так и не явился, но я услышал, как его товарищи по отряду - в большинстве безработные - жаловались, что им уже третий день не выплачивают жалованья. Настроение у них довольно унылое. Главк во всеуслышание ругал "руководство". Он удивляется, как это в партийной кассе нет денег. Допустим, всем им выдают жалованье, но ведь каждый платит членские взносы. К тому же они собирают пожертвования в домах и на улице. Некоторый доход приносят и всякого рода мероприятия. Он бы не удивлялся, если б знал, что эти мелкие, хоть и чувствительные для него поборы призваны лишь замаскировать источник, из которого поступают крупные суммы. И Главк только мрачно пробурчал: "Разжирели наши бонзы, пристроились к партийной кассе - вот в чем загвоздка! Надо бы открыть Катилине глаза. Он ничего не подозревает". 15.11.  И у нас опять денежные затруднения. Кажется, банки действительно перестали нас субсидировать. Неужели тут замешан Непот? Неужели это рука "Великого Помпея" дотянулась сюда из Азии и захлопнула банковские сейфы? Разумеется, он против восстания. Или же - как это упорно утверждают - пустяковый инцидент, разгром двух меняльных лавок, побудил банки принять столь крутые меры? А Мокрица снова укатил в Сицилию! Кстати, о том, насколько непоколебимо все еще верят в "низах" в Катилину и победу его дела, свидетельствует весьма неутешительный разговор, который произошел у меня сегодня со Спицером. Вот уж настырнейший из настырных судебных исполнителей! У него, оказывается, набралась куча исполнительных листов от подавших на нас в суд портных, мясников, булочников, не говоря уже о более крупных неоплаченных счетах за произведения искусства. Примечательно, что этот мелкий люд стал теперь кровожаден, как слепни перед грозой. Все они твердо верят в победу Катилины, а ведь тогда спишут долги, и, как это ни смехотворно, они думают, что долги мяснику - тоже. Пытаемся продать виллу в Пренесте, но так, чтобы об этом не пронюхали кредиторы. Наличные нужны до зарезу. Несколько греческих статуй мне удалось сбыть окольным путем (кстати, путь сей весьма невыгоден). Но ведь это все капля в море. Гермеса превосходной работы Спицер все же успел забрать. Скоро об этом узнает весь Рим! Вчера, прежде чем отправиться с Помпеей за город, старуха снова потребовала, чуть ли не в шестой раз, чтобы Ц. вернул ей 400 сестерциев, которые он у нее занял в прошлом месяце. Я сказал ему: "В первую очередь вам следует уплатить вашей матушке, а потом уже Спицеру". Как мне показалось, Ц. даже расстроился. К счастью, вечером он неожиданно принес 20 000 сестерциев. И на том спасибо. Теперь я более или менее спокойно могу ожидать прихода Спицера. Небось опять явится в восемь утра. Катилина, провозгласивший себя в Этрурии консулом, объявлен врагом народа. Поздновато спохватились. За его голову и головы его сторонников объявлена награда. Против него снарядили два легиона и поставили во главе их консула Антония, коллегу Цицерона. Форум принял назначение Антония благожелательно. Любопытно, что ценные бумаги, упавшие до назначения Антония более чем на десять пунктов, снова поднялись. Только на хлебном рынке по-прежнему отмечается понижение. Все спешат сбыть зерно. Дни тянутся невыносимо однообразно. Ц. занят делами и пропадает на Форуме. Земельные участки не дают ему покоя. Настроение у него подавленное. Снова клянется бросить политику. 16.11.  Главк говорит, что никто даже не представляет себе, какие люди их поддерживают. Сенаторы! Чтобы побольше выведать, я для виду усомнился. Тогда он спросил меня, а что если один из консулов тоже на их стороне? Это может быть только Антоний, я слышал, что он по уши в долгах. Пришли два председателя избирательных комиссий. Собираемся ли мы в будущем году выставлять свою кандидатуру в преторы? Это просто смешно! Да кто же ссудит нас деньгами для кампании! Должности покупают только ради провинций, которые тебе потом дают, но при этом влезаешь в неоплатные долги, а когда хочешь выколотить из провинции хотя бы потраченные деньги, тебя сразу обвиняют в злоупотреблении по службе и тащат в суд, особенно если ты в сенате слывешь демократом. Ц. был прав, когда сказал мне сегодня: "От новых вилл, теплых местечек и Целии (хорошенькая потаскушка, за которой он как раз увивается) пока что придется отказаться, дорогой Рар". Знаю, что он старается докопаться до причины столь внезапного и полного прекращения денежных поступлений. Но близкие Крассу банки, по словам Александра, кормят Ц. самыми противоречивыми отговорками. Ясно одно: Сити все больше склоняется к Цицерону, то есть к примирению с сенатом, который, впрочем, в последнее время будто бы проявляет признаки уступчивости (?). В некоторых банках Ц. спрашивают: "Неужели вы все еще верите в умеренную диктатуру Катилины, умеренную благодаря вам и вашим друзьям? Или вы, может быть, думаете, что все ждут не дождутся вашей диктатуры, диктатуры господина Цезаря из кафе "Форум"? И что вы, попав на Капитолий, образумите городскую чернь? Не будьте так наивны!" И все до сих пор говорят о разгроме этих двух несчастных меняльных лавок. 16.11. (ночью) Вернувшись ночью, застал перед нашим домом на Субуре толпу. Всякий сброд из пригородов, много молодых парней, деклассированный элемент, по меньшей мере человек двести. Все ругательски ругали Ц. Какой-то изголодавшийся бродяга с выпачканной тиною спиной - он видно ночевал на берегу Тибра, - взобравшись на статую Прометея у подъезда, выкрикивал старые смехотворные обвинения о том, что их надули во время выборов. Пришлось пробираться в дом с черного хода. Пробегаю через атриум и уже слышу, как за спиной ломают двери и толпа врывается в дом. Никого из прислуги не видно. На лестнице, белый как мел, стоит Ц. в кимоно. Сперва он вообще не понимал, что я ему говорю. Все прислушивался к страшному шуму внизу. Там чернь громила атриум. Я потащил его за собой, но он все оглядывался. В открытых дверях его спальни стояла Целия, тоже очень бледная. Мы молча пробежали мимо - толпа уже поднималась по лестнице. И нигде ни одного слуги. Спустились по черной лестнице, пробежали крытую галерею. Когда добрались до моих комнат, рев уже доносился из сада. Томительные пять минут - и громилы у наших дверей. В темноте заталкиваю Ц. за конторский шкаф. Размахивая факелами, захваченными в атриуме, они врываются. Кто-то кричит: "Он сюда побежал, он здесь!" На ходу опрокидывают большую амфору - она разлетается вдребезги. Отодвигают шкаф. За ним, скорчившись, стоит Ц. Кимоно его распахнуто. Раздается смех, дурацкие шутки. Только теперь кто-то ударяет меня кулаком в лицо. "Куда девал наши деньги, продажная шкура?" Вот они уже выволокли его на середину комнаты, рвут кимоно, плюют ему в глаза. Какой-то верзила хватает его обеими руками и прижимает к полу, другой срывает с него остатки кимоно, и они секут Ц. по всем правилам искусства. "Не кради, не кради, не кради!" - приговаривают они и лупят вовсю. Наконец они убираются восвояси. Ц. сидит на корточках и клочком желтого кимоно утирает плевки. Я бегу наверх за благовониями. Тем временем Целия привела себя в порядок - ее не тронули, - но я не пускаю ее к нему. Нехотя она уходит. Ц. долго не соглашается подняться наверх, пока я ему не сообщаю, что она уже ушла. Полчаса спустя появляются служители претуры. Мы не настаиваем на составлении протокола. Я сую сговорчивым чиновникам несколько монет, чтобы и они не настаивали. И все еще не видно ни одного раба, ни один не бросается защитить своим телом господина, не спрашивает, где он и что с ним. Утром узнаю, что все они спрятались в манеже и там пережидали, пока чернь не уберется из дому. Ну и времена! 17.11.  В атриуме все поломано и перебито. У прибиравшихся там рабов растерянный вид. Разумеется, отменяем прием. Целии еще до завтрака отношу письмо. Хоть бы она не болтала. Вскоре является Клодий с официальным извинением от уличных клубов - он уже несколько недель не показывался у нас - вероятно, боится себя скомпрометировать, бывая у Ц. Я провел его через разгромленный атриум, а он и бровью не повел. Два часа он наедине беседовал с Ц. Затем меня послали за Александром. Я вошел вслед за ним. Ц. беспокойно шагал взад и вперед по комнате. Клодий лакомился имбирем из глиняной мисочки и лишь мельком взглянул на Александра, когда мы вошли. Последнего я уже известил о событиях минувшей ночи, и о них более не упоминалось. И тут произошла одна из самых удивительных сцен, свидетелем которой мне когда-либо довелось быть. Ц. начал разговор с простой констатации того, что народу Рима осточертели махинации Форума, он устал от бесплодных мошеннических выборов. В недрах его пробуждаются новые силы. Возрождение уличных клубов доказывает, что гражданин Рима намерен взять руководство государством в собственные руки. Беспорядки в столице, быть может, и свидетельствуют об отсутствии разумного и дальновидного руководства; быть может, в подлинное движение масс кое-где и затесались безответственные элементы, но даже эти случайные эксцессы говорят о том, что новые силы ищут выхода. И эти силы руководство демократической партии недооценивало - там интересовались только интригами банков и, в лучшем случае, бессильными потугами ремесленных союзов выступить в роли посредников. Но Сити и союзы - это еще не Рим! "Слишком долго у нас господствовало мнение, - сказал он серьезно, - что голоса избирателей - это оружие. Верно, голоса - это оружие, но не для избирателей. Для избирателя его голос прежде всего товар. Для него это такое же оружие, как меч для оружейного мастера. Он не воюет им, он продает его. Когда покупатель купил меч, он преспокойно может отправить мастера к праотцам. Сама избирательная система насквозь прогнила, демократия не нуждается в ней более". Александр глаза вытаращил, услыхав из уст Ц. свой старый тезис о том, что демократическую программу нельзя осуществить путем одного лишь голосования. Ц. говорил необыкновенно уверенно и ясно. Настала минута, когда доведенный до крайности римский гражданин должен начать проводить в жизнь свою собственную политику. А скотина, которую гонят к избирательным урнам, не способна проводить никакой политики. Пора из стада избирателей сформировать демократическое войско. Ударные части нам поставят уличные клубы, которые в руках у Клодия. Александр пусть попытается охватить безработных членов ремесленных союзов. Надо также раздобыть списки избирательных комиссий. Их председатели, пожалуй, еще слишком обозлены. Им, вероятно, приходится выслушивать издевательские замечания от бонз ремесленных союзов. А господа бонзы, конечно, напирают на то, что, заключая предвыборное соглашение, они всегда требуют внесения" предназначенной для подкупа суммы в депозит. И надо как раз сыграть на возмущении рядового избирателя мошеннической проделкой на консульских выборах и, терпеливо разъяснять, как бессовестно шикарные клубы Сити, господа демократы с Форума, надули его. Надо беспощадно разоблачать предательство банков. Отставать от катилинариев в этом смысле мы ни в чем не должны. Связь с ними он, Ц., берет на себя. Он пояснил Клодию и Александру, что как с самим Катилиной, так и с другими главарями он по-прежнему в превосходных отношениях и даже еще после выборов поддерживал их деньгами. Подробно обсуждался вопрос о вооружении. У распущенных уличных клубов оружие имелось, его в свое время тщательно припрятали. Под трухлявыми половицами лежало оружие, все недействующие водопроводы были забиты им. Пустые хлебные лари были не так уж пусты, а старая одежда прикрывала не только глинобитный пол. Напомаженный красавчик просиял от одной мысли, что разберет стену своего гимнастического зала и прикажет достать хорошо смазанные мечи. Оружия больше чем достаточно, можно даже уступить часть катилинариям - с определенными гарантиями, разумеется. Все понимали, что избранный путь опасен. Дело может обернуться и так, 'что придется выступить против Сити. Следовательно, необходима крайняя осторожность. Красса, который опять уехал по делам в Сицилию, решено было не вводить в подробности заговора, чтобы он всегда мог заявить - он, мол, ничего о нем не знал. А Ц., в данный момент никак не пользовавшийся любовью масс, пусть встречается только со старшинами уличных клубов и публично подчеркивает свой нейтралитет. Он сказал, что, возможно, даже попытается войти в сношения с Цицероном. Во время всего разговора Ц. крупными шагами мерил комнату. Но один только я знал, почему он предпочитает не садиться. Ничего хорошего я от этого плана не жду. Насколько удивительна способность Ц. извлекать из всего урок и все оборачивать в свою пользу, эта ясность ума, позволяющая ему правильно понимать даже самые неприятные инциденты и объективно оценивать их политическую значимость, - ведь его проницательный взгляд мгновенно распознал в разбушевавшейся черни лишь искаженный облик самого народа, а несколько разошедшихся хулиганов не скрыли от него могучую фигуру встрепенувшегося, вспомнившего о своей былой силе римского гражданина - настолько опасны его скоропалительные решения. 18.11.  Мы явно приближаемся к катастрофе. Едва лишь прекращается приток крупных сумм для тех или иных политических целей (как, например, сейчас), в доме полное безденежье. Все у нас построено на песке. Позавчерашние 20 000 тут же разошлись. Водопровод поручают чинить конюхам, так как водопроводчики требуют немедленной оплаты наличными (и это в доме верховного жреца!), а тем временем хозяин занят тем, что выпроваживает агентов по продаже земельных участков, которые требуют от него не более не менее, как полмиллиона до полудня. Ц. собирался спозаранку отправиться за город, чтобы привезти Помпею и свою мать, но тут пришло письмо от одного из крупных банков, и вскоре появилось несколько господ, которые задержали его на целых два часа. Он отправил меня с запиской к Муции, и она явилась после полудня. Тем временем Ц. поручил Клодию съездить за Помпеей, с настоятельной просьбой не являться с обеими дамами до полуночи. Затем Ц. поужинал с Муцией (мне она не нравится - стара), а в атриуме уже сидел посланец от банка и ждал. Ждал напрасно. Ц. вышел к нему весь красный и отослал его с каким-то малоутешительным заверением. Вероятно, Муции надоело загонять все драгоценности, которые ей присылает Помпей. Какая чудовищная распущенность! Хотелось бы знать, откуда у Ц. те 20 000, которые он получил позавчера. От Сервилии? Но ведь муж, накрыв ее с каким-то борцом, взял на учет каждый сестерций. Цинтия дуется. Тертулла? Да, может быть, от Тертуллы. 19.11.  Клодий с дамами только сегодня днем вернулся из Кампании. Помпея пожаловалась, что он говорит ей одни пошлости, и очень жалела Ц. за его переутомленный вид. Ц. захватил меня с собой на жреческую трапезу, на которой присутствовал и Цицерон. Видя их вдвоем, я сделал кое-какие выводы об отношении Цицерона к моему хозяину. Они знают друг друга с малолетства, и Цицерон по сей день не может преодолеть некоторой робости, которую он когда-то испытывал перед аристократом. Ц. обращается с ним так любезно, как он это делает только с низшими (впрочем, к Александру это не относится - тот для него действительно незаурядный человек). Уже за устрицами они заспорили на литературные темы. Ц. для вида кое в чем уступил ему, но Цицерон этим, должно быть, не удовлетворился. "Великий человек" пустился рассуждать на тему "Война на Востоке": - Свергнуто двадцать две диктатуры! - провозгласил он с явным удовольствием. - Цивилизация торжествует. Вспомните, ведь под владычеством этих двадцати двух монархов никто не пользовался защитой закона! В любую минуту любого человека, будь он высокого или низкого звания, могли казнить без суда и следствия. А там, где водружен римский орел, этого ни с кем не может случиться. Птица сия строптива и прожорлива, но она стоит на страже закона. Нет другого такого государства на свете, законы которого запрещали бы лишать жизни гражданина, будь он высокого или низкого происхождения, без согласия народного собрания. Всем известно, что основную часть своего состояния Цицерон вложил в эфесские дела, и потому он в финансовом отношении целиком зависит от порядков, установленных Помпеем в Азии. Он только о том и думает, во сколько ему встанет откуп пошлин. Затем он стал всячески превозносить азиатскую культуру: "К нашим завоеваниям надо отнести и книги, и произведения искусства, и умение его ценить - мы завоевали идеи. Говорят, мы покорили Азию, а я скажу: теперь все дело в том, чтобы мы покорились покоренным, а именно их культуре. Я считаю, что в штабе нашего милейшего Помпея кое-чего недостает. В нем слишком много солдат и дельцов и слишком мало литераторов и людей искусства. Я хочу, чтобы меня правильно поняли, я рассуждаю чисто практически, как трезвый реалист в политике. Наши Катоны и Катуллы взяли это выражение на откуп. По их мнению, реалист в политике лишь тот, кто не берет в руки книгу, разве что приходо-расходные книги". И он не без остроумия рассказал анекдот о старом Катулле, попечителе храма Юпитера, который из двух присланных Помпеем золотых статуй богов, не раздумывая, выбрал более толстого божка. Остроты его скорее пришлись бы мне по вкусу, если бы меня тоже пригласили к столу. А так меня больше занимали артишоки, которые он уплетал, чем остроты, которые он отпускал. Чем-то Цицерон мне напоминает снулую рыбу. Он был весьма оживлен, остроумен, но глаза его при этом оставались мертвы. Он все время следил, доходят ли его шутки, и видимо страдал, когда им не отдавали должного. Он выказывал и решительность, но явно сомневался, что кто-нибудь в нее поверит. С его всезнайством дело обстояло примерно так же: то была осведомленность финансиста, которому недостает еще одного последнего сообщения, одной, быть может, все решающей, секретной информации. Когда Цицерон принялся за дрозда и ему на рукав упали головки спаржи,, которыми была начинена птица, он тут же отодвинул тарелку и занялся фрикасе из дичи. К Ц. он относился примерно так же, с опаской, ведь оба были с начинкой. Разумеется, он прекрасно знает, что Ц. все еще связан с катилинариями. Ц. ловко перевел разговор на события дня. Он тепло поздравил Цицерона с произнесенной им 8-го речью против Катилины, и три смены блюд они беседовали о некоторых оборотах в ней, построенных с точки зрения грамматики несколько смело. Было упомянуто и бегство Катилины из Рима. И тут Цицерон произнес знаменательные слова: "Едва только Катилина вышел за городские ворота - он вышел из игры. Никто уже не ведет с ним переговоров, а ставка его могла быть только на переговоры, а не на перевороты. Угрожая восстанием, можно нажить капитал, поднять же его - значит потерять все". Ц. выразил сожаление, что заслуги консула перед республикой недостаточно оценены сенатом. При этом он - я уж точно не помню, в какой именно связи - вскользь упомянул имя Фульвии как старой своей знакомой, в ответ на что Цицерон бросил на него быстрый подозрительный взгляд. За фруктами Цицерон небрежно заметил: "Катилинариев в скором времени ожидает сюрприз, который не останется без последствий для этих отнюдь не пренебрегающих земными благами господ". К сожалению, он так и не пояснил, какой именно сюрприз и какие последствия, хотя Ц., собственно, ради этого и явился сюда. К концу трапезы, когда подали сыр, Ц. еще бегло коснулся земельного вопроса. Он стал красноречиво описывать бедственное положение мелких землевладельцев. Цицерон испытующе посмотрел на него. Но и тут оставался уклончив, ограничиваясь общими рассуждениями. Он однажды уже провалил предложение демократов о земельной реформе и, по-видимому, не изменил своих взглядов. Для этого он в чересчур большой дружбе с сицилийскими поставщиками зерна. (По дороге домой Ц. сказал: "У любого этрурского овчара больше патриотизма, чем у этого консула. Вы обратили внимание, какую он скроил физиономию, когда я затронул земельный вопрос?") Но простились они, как старые, добрые друзья. 20.11.  Клодий и Александр уже начали подпольную агитацию во вновь организованных уличных клубах. Говорят, там царит боевой дух. Лозунг о предательстве банков возымел свое действие. Александр сообщил: "Люди словно плечи расправили. Безработный кожевник сказал мне: "Нам нужно оружие, а не выборы! Свой голос на выборах я вынужден им продавать, чтобы семья с голоду не подохла. А ломом я им могу башку прошибить!" Простой возчик заметил: "Помпей Азию тоже не выборами завоевал". Повсюду пробуждаются новые силы". Члены клубов по-прежнему оплачивают все из собственного кармана. Они отдают последние асы, выносят на рынок домашнюю утварь, не платят за квартиру и т. п., только бы иметь возможность арендовать помещение для собраний и развернуть агитацию. Проницательность Ц. поистине гениальна! Подумать только: человека высекли, а он по одному этому, так сказать, чисто интуитивно, определил настроение народа. Если на то пошло, он на своей шкуре испытал всю беспредельную ненависть народа, но что ненависть эта способна побудить народ самому взяться за политику и самому ее оплачивать - это открытие принадлежит Ц. Как раз когда он сам сидел без гроша, он столкнулся с людьми (и с великим множеством), которые готовы были драться, не требуя вознаграждения, более того, даже на свои деньги покупали оружие. Ц. понял это с первого взгляда! Вот это настоящая интуиция! Кстати, еще более месяца назад некоторые клубы стали брататься с катилинариями. Да и с передачей оружия их отрядам никто не ждал указаний руководства. 20.11. (ночью) Теперь я знаю, откуда те 20 000. На моих глазах разыгралась пренеприятная сцена. Вхожу я в библиотеку и вижу сидит Голяшка, а рядом какой-то незнакомый человек весь в пыли - судя по всему, офицер. У камина стоит белый как полотно Ц., Голяшка играет ножом для разрезания книг и ухмыляется так, что у меня мурашки по спине забегали. Ц. обратился ко мне и, заикаясь, спросил, помню ли я, что отправил неделю назад по известному адресу чек на сумму в 22 000 сестерциев. Разумеется, я припомнил. Голяшка взглянул на офицера, а тот процедил: "По-видимому, здесь уже не верят в нашу победу". Значит, это был посланец Катилины! На Ц. его угроза произвела, конечно, куда меньшее впечатление, нежели улыбка Голяшки. Тот ведь свой человек на Форуме. Беда, что мы так ничего и не узнали о "сюрпризе", обещанном Цицероном. Александр тоже ничего не знает. В последнее время ремесленные союзы не приглашают его на свои заседания, вероятно, потому, что им известно о его связях с нами. А он многое узнавал через них. 21.11.  Не знаю, почему Ц. пришла злосчастная мысль отправиться на собрание старшин уличных клубов. Или от не доверяет напомаженному красавчику? Во всяком случае, он прекрасно знал, что там Клодия не будет. Мы приказали носильщикам остановиться за два квартала до места сбора, в погребке. Встретили нас, надо сказать, неплохо. Обсуждался какой-то организационный вопрос. Ц. подал несколько хороших советов, которые были так же хорошо приняты. Но тут он вызвался достать для этих целей денег, и, странным образом, именно это послужило причиной ужасной сцены. Две минуты спустя полутемный душный подвальчик превратился в сумасшедший дом. Прорвалось все накопившееся к Ц. недоверие. - Опять он денег предлагает? - кричали с мест. - Откуда они у него? - До сих пор сами обходились, без посторонней помощи! - Не успел войти, как опять заговорил о каких-то грязных деньгах! Несколько человек попытались утихомирить своих товарищей, но трое или четверо крикунов подступили к Ц. с явным намерением размозжить ему голову кружками. Я уже опасался повторения ночного инцидента у нас в доме, как один из старшин, заместитель Клодия, не теряя присутствия духа, швырнул кружкой в лампу и, воспользовавшись темнотой, вывел нас на улицу. Подобный взрыв ненависти показался мне просто зловещим; в конце концов Ц. предложил им не что-нибудь, а деньги. Тем более, что у Ц., как я прекрасно знал, не было в наличности и двух сестерциев, чтобы расплатиться с мясником, и лишь прирожденное барство, желание пустить пыль в глаза заставило его пообещать им финансовую поддержку. В последние дни ему решительно не везет. 22.11.  Катилинарии предпринимают все, чтобы поднять в отрядах дух, упавший из-за "отлива" в партийной кассе. Они ловко используют каждую мелочь, чтобы нажить себе политический капитал. Похороны торговки рыбой, угодившей под копыта полицейских коней на Субуре, завоевали им всеобщие симпатии, и это сказывается не только в успешных денежных сборах. Сегодня, когда я сопровождал Ц. на банкет, который давала торговая палата, нам, чтобы попасть на Форум, пришлось пробиваться через толпу, сопровождавшую траурную процессию. Катилинарии выбросили лозунг: "Пусть приходят все, кто сидит на одной селедке". Шествие растянулось на весь город. Ни один триумфатор не собирал столько народу! За урной несли корзину торговки. Полиция демократа Цицерона не догадалась в свое время ее изъять, что говорит о том, как чужда полиция народу и как плохо она его знает. Лучшей агитации, чем эта корзина, не придумаешь. При виде ее люди приходили в ярость. После всего, что произошло, Красс, разумеется, не велел трогать те пять или шесть семей, которые подлежали выселению, однако и они шли за гробом, и казалось, будто их тоже несут на кладбище или, во всяком случае, препровождают на новое место жительства - под Тибрский мост. Пришлось ждать более часа, прежде чем нам удалось проскочить между двумя колоннами. Вслед нашим носилкам - хоть нас и не узнали - неслись весьма недружелюбные возгласы. Причиной тому - пурпурная бахрома на носилках, свидетельство нашего сенаторского достоинства. Речь, произнесенная Ц. на банкете, привела к неожиданным результатам. Основной ее смысл: "Столица мира состоит из правительственных зданий, окруженных трущобами. Вокруг двух десятков залов для заседаний, храмов и банков раскинулось целое море ветхих доходных домов, битком набитых нищими. Война была преступлением. Побежденными оказались двадцать два азиатских монарха и римский народ. Столица мира, господа, населена, кроме вас, одними безработными. И та работа, за которую они сами в конце концов примутся, заставит вас разинуть рот. Руководители демократической партии не долго еще смогут удерживать массы. А вы обеими руками вцепились в свои денежные мешки и знать ничего не хотите. Завтра вы лишитесь и мешков и рук! Вы накануне вооруженного восстания, господа!" Это было настолько недвусмысленно, что Маний Пульхер, президент Азиатского торгового банка, обрезал Ц., заявив: "Дорогой мой, ваше восстание вооружено в той мере, в какой угодно его вооружить господину Крассу". После этого Ц. вновь принялся пространно расписывать нужду безработного населения, и когда несколько банкиров подсказали ему две-три точные цифры, подкрепляющие жалостную картину, раздался общий смех. Ц. побелел и оборвал свою речь. Но на сей раз ему повезло, ибо в этот миг другая инстанция взяла на себя труд осветить положение в городе. Уже в самом начале трапезы с улицы доносился глухой шум. Траурная процессия возвращалась с похорон торговки рыбой через Форум. Никого это не тревожило - к беспорядкам привыкли. Вдруг послышался грохот, и в узкое окно влетел булыжник. Он упал на середину стола в хрустальную чашу со скумбрией. Высокое собрание замерло. В роскошный зал внезапно ворвался гул толпы. Впрочем, больше ничего не произошло. Процессия, должно быть не задерживаясь, продолжала свой путь. Что там кричали за стеной, нельзя было разобрать. Лишь булыжник в хрустальной чаше позволял сделать кое-какие заключения. Когда рабы убрали камень, на Форуме уже снова водворилась тишина. Блюда продолжали появляться одно за другим, но аппетит пропал. После того как подали сыр, настроение несколько поднялось, и тут-то произошло нечто совсем неожиданное. (Рассказал мне это Мумлий Спицер, у которого блестящие связи - промотавшиеся банкирские сынки. Безобразие, что о делах Ц. я вынужден узнавать окольными путями!) Так вот, после сыра Пульхер, как бы невзначай взяв Ц. под руку, прошел с ним в соседнюю комнату и заявил ему в присутствии нескольких свидетелей: - Как вы, вероятно, уже убедились, ваши угрозы касательно вооруженного восстания нас мало трогают. Вы утверждаете, что члены ваших клубов, существование которых, кстати сказать, противозаконно, вооружены. А я спрашиваю себя: "Как они вооружены?" Вы можете не отвечать. Я просто развиваю свои мысли. Вы добиваетесь финансовой поддержки для людей, которые обеспечат спокойствие и порядок, разумеется, при помощи оружия.. Но ведь спокойные, любящие порядок люди не могут рассчитывать ни на экономический контроль над обеими Азиями, ни на земли для расселения неимущих, ни на кредиты от государства для покупки рабов, ни на заказы, связанные с расселением безработных. Для людей, любящих спокойствие и порядок, оружие - роскошь. Кое-кто из наших друзей готов наделать в штаны, когда громят меняльную лавку, хоронят торговку рыбой или выступают с речами против банков, но не у всех такой слабый желудок. Здесь найдутся и люди, которые, при условии мало-мальски контролируемой бухгалтерии, готовы оказать финансовую поддержку и беспокойным людям, противникам существующего порядка; я подчеркиваю: при условии контролируемой бухгалтерии - ибо хозяйственная конъюнктура в настоящий момент отнюдь не блестяща. Грубо говоря, милейший, ваши частные дела - я слышал, вы кое-что затеяли - вы как-нибудь уж сами расхлебывайте. И не путайте их с политикой, это никогда не приводит к добру. Ц. будто бы ушел взбешенный. Но само предложение нельзя сказат