х? Для большинства рабочих пребывание в госпитале - единственное время для самообразования! Председательствующий (получивший донесение). Граждане делегаты, командир батальона Андре Фарро, вернувшийся с фронта, хочет, несмотря на тяжелое ранение, предстать и отчитаться перед вами. Офицера Национальной гвардии вносят в зал на носилках. Гражданин Фарро, я предоставляю вам слово. Фарро. Граждане делегаты, мы заняли Аньер, Волнение в зале. Возгласы. Да здравствует Коммуна! - Да здравствует Национальная гвардия! Фарро. Граждане, с разрешения уполномоченного по военным делам я хочу сейчас, когда ранение вырвало меня из боев, обратить ваше внимание на определенные трудности, которые осложняют операции наших войск и приводят к тому, что победы добываются большой кровью. Наши люди дерутся как львы, но они совершенно недостаточно вооружены. Право собственности на пушки отдельных, сформированных по округам батарей приводит к тому, что из тысячи семисот сорока пушек в дело вводятся только триста двадцать. Возглас. Не забывайте об особенностях нашей армии, первой в своем роде в мировой истории. Эти люди сами отлили свои пушки, гражданин офицер. Фарро. Они отлили их не на свои средства, гражданин делегат. Может быть, именно поэтому они не умеют воспользоваться ими. Наши пушки используются как винтовки или бездействуют. И каждому хочется стрелять, но подвозить снаряды нет охотников. И каждый выбирает себе командира и огневую позицию. Варлен. Ваше прошлое, гражданин офицер? Фарро. Я воспитанник артиллерийской школы в Венсене, капитан регулярных войск. Варлен. Почему вы сражаетесь за Коммуну? Один из санитаров. Он за нас. Варлен. Знаете ли вы, что Коммуна меньше чем два дня тому назад объявила об упразднении генеральских званий? Офицер молчит. Подозреваю, что вы хотите предложить нам передать командование кадровым офицерам? Фарро. Война - это профессия, гражданин делегат. Варлен. Вы выступаете здесь с согласия уполномоченного по военным делам, который сам не явился? Фарро. И который, вопреки всем правилам военного искусства, сражается в первых рядах. Ранвье. Граждане делегаты, я понимаю мысль этого человека так, что, раньше чем отменять приказы, надо самим научиться приказывать... Гражданин Фарро, мы желаем вам скорейшего выздоровления. Не делайте поспешных выводов из того, что это собрание молчит. Молчат не только неспособные учиться. Наши трудности велики, таких трудностей еще никто и никогда не знал, но мы с ними справимся. Коммуна удовлетворена вашим сообщением. Офицера уносят. Граждане делегаты! Вы получили весть о победе. И вы получили правдивый доклад. Пусть то и другое послужит вам на пользу. У вас есть войска, но враг имеет обученных офицеров. У него нет таких войск, какими располагаете вы. Преодолейте же свое оправданное недоверие к людям, которых вы до сих пор видели только на стороне противника: не все они ваши враги. Помножьте воодушевление наших коммунаров на знание - и победа будет вам обеспечена. Аплодисменты. Г Заседание Коммуны. Председательствующий. Граждане делегаты, я прерываю обсуждение докладов о благоприятном течении боев за Нейли, чтобы огласить слова, произнесенные вчера в германском рейхстаге Августом Бебелем. "Весь европейский пролетариат и все, в чьей груди не остыло стремление к свободе, смотрят сейчас на Париж. Боевой лозунг парижского пролетариата "Смерть нужде и праздности!" станет боевым лозунгом всего европейского пролетариата". Граждане, я призываю вас подняться с мест в честь немецких рабочих. Все встают. Варлен (спокойным, твердым голосом). Да здравствует Интернационал рабочих! Пролетарии всех стран, соединяйтесь! X Франкфурт. Опера. На сцене идет "Норма". Из ложи выходят Бисмарк в форме кирасира и Жюль Фавр в гражданской одежде. Бисмарк (закуривая сигару). Я еще кое-что хотел сказать вам, Фавр, но вы же здорово поседели, а? Ну, предположим, вы сейчас подписываете мир здесь, во Франкфурте. Но что происходит в Париже? Сорвите наконец этот красный флаг с парижской ратуши! Это свинство стоило мне уже нескольких бессонных ночей, - чертовски скверный пример для Европы, его нужно уничтожить, как Содом и Гоморру, - выжечь горящей серой. (Прислушивается к музыке, доносящейся через открытую дверь в ложе.) Нет,какова эта Альтманша! И как женщина хороша: крепкая баба... Мда. (Шагает с сигарой в зубах.) Фавр, угодливо изгибаясь, следует за ним. Смотрю я на вас - ну и чудаки же вы. Помощь оружием вы стыдливо отклоняете, но хотите, чтобы пленных мы отдали. Знаю, знаю, хотите обойтись без помощи чужого правительства. Совсем как в песенке: "Ах, Теодор, ах, старый козел, не лезь при людях мне под подол!" (Снова прислушивается к музыке.) Сейчас она умирает. Эпохальное зрелище. Мда, наши голоштанники в рейхстаге тоже ведь требуют, чтобы мы вам выдали Бонапарта. Но ничего не выйдет, Бонапарта оставлю в своем кармане, чтобы держать вас на поводке, ха-ха! Отпущу я только мелкую сошку, чтобы вы могли напустить их на парижских "товарищей", - вот будет сюрприз. Война войной, а порядок должен быть. И ради порядка, Фавр, я готов поддержать исконного врага под ручку. Ведь мы уже освободили около двухсот тысяч человек. Кстати, хватит ли у вас цехинов, чтобы заплатить за них? Фавр. Теперь могу вам сообщить: нашей главной заботой была судьба Французского банка. Но все улажено. Нам удалось извлечь из него уже двести пятьдесят семь миллионов. Бисмарк. Мда, это достижение, есть чему радоваться. Но послушайте, - кто может поручиться, что эти типы не начнут снова брататься, как восемнадцатого марта? Фавр. У нас есть надежные люди. Крестьяне, с крепкой мужицкой основой. Кроме того, я надеюсь, подстрекатели не могли проникнуть к пленным. Бисмарк. Хорошо, похоже, что мы справляемся. Но я уже говорил: я хочу видеть дела. Я дал согласие на то, чтобы вы начали выплачивать контрибуцию после умиротворения Парижа, так что вложите огонька в это дело. (Прислушивается.) Сказочно, сказочно она подает эту арию... И смотрите, чтобы не вышло ошибки. Первый чек, Фавр, пойдет Блайхредеру - этому я доверяю, он мой личный банкир, и я ставлю условием, чтобы он получил за комиссию. Здорово, Альтманша, браво! XI А Ратуша. Глубокая ночь. Зал пуст. За Ланжевеном, который работал здесь один, приходит Женевьева. Ланжевен. Вы жалуетесь, что нет денег на завтраки школьникам. Да знаете ли вы, какую сумму Белай вчера принес с видом триумфатора на постройку баррикад? Одиннадцать тысяч триста франков. Сколько ошибок мы делаем, сколько ошибок мы сделали! Конечно, нужно было идти на Версаль, немедленно, сразу же, восемнадцатого марта. Если бы у нас было время. Но народу никогда не дано больше одного часа. И горе, если в этот час он не готов во всеоружии к бою. Женевьева. А какой у нас народ! Я была сегодня на концерте в пользу лазаретов, в Тюильри. Ожидалось несколько сот слушателей, пришли десятки тысяч. Я стояла в этой необозримой толпе. И - ни слова жалобы! Ланжевен. Они верят нам и многое терпят. (Смотрит на плакаты.) Номер первый. Право на жизнь. Да, да, но как это право обеспечить? Взгляни на другие плакаты, там написано все очень верно, но как это выглядит "а деле? Номер второй. Не есть ли это и свобода делать дела, свобода существовать за счет народа, вести интриги против народа и служить его врагам? Номер третий. Хорошо... Но что предписывает им совесть? Разве не то, что предписывают им власть имущие? А номер четвертый? Выходит, что всем биржевым акулам, всем чернильным гадам из продажной печати, всем мясникам-генералам и прочим пиявкам дано право собираться в Версале и устраивать против нас гарантированные номером, пятым манифестации "идейного" свойства. Может быть, свобода клеветы им тоже гарантируется? Ну а в номере шестом разве не допускаем мы выборы обманщиков? Выборы народом, сбитым с толку школой, церковью, прессой и политиканами? А где наше право захватить Французский банк, в котором хранятся богатства, созданные нашими руками? Ведь этими деньгами мы могли бы подкупить всех генералов и политиков, наших и прусских!.. Мы должны были узаконить только одно единственное право, один пункт: _наше_ право на жизнь! Женевьева. Почему же мы этого не сделали? Ланжевен. Ради свободы, в которой мы ничего не понимаем. Мы не были готовы, чтобы, подобно отряду, который сражается не на жизнь, а на смерть, отказаться от личной свободы, пока не завоевана свобода для всех. Женевьева. Но мы же только не хотели обагрить наши руки кровью. Ланжевеи. Да, но в этой борьбе возможно лишь одно из двух: или обагренные кровью руки, или отрубленные руки. Б Заседание Коммуны. Входят и выходят гвардейцы с донесениями. Время от времени тот или иной делегат поспешно покидает зал. Чувствуется сильнейшая усталость. Слышен отдаленный грохот орудий - работа приостанавливается. Делеклюз. Граждане делегаты. Вы слышите пушки версальцев. Начинается последний решительный бой. Пауза. Риго. В интересах безопасности я разрешил делегации женщин одиннадцатого округа явиться сюда, чтобы в этот ответственный час передать вам некоторые пожелания парижан. Общее одобрение. Делеклюз. Граждане, вы назначили меня уполномоченным по военным делам. Бесчисленные задачи по устранению ущерба, причиненного войной, то превращению войны национальной в войну социальную, удары, наносимые извне, вроде передачи Бисмарком Тьеру ста пятидесяти тысяч военнопленных, - все это и многое другое не оставило нам времени должным образом организовать отборные силы пролетариата в новой и чуждой ему военной области. Мы имели дело с генералами разного рода. Те, что пришли снизу, из наших собственных рядов, не владеют новым оружием, те, что сверху примкнули к нам, не умеют управлять новыми солдатами. Наши бойцы, только что сбросившие иго эксплуататоров, не хотят, чтобы ими командовали, как марионетками. Обученные офицеры принимают их инициативу, их отвагу за недостаток дисциплины. Главнокомандующий Россель потребовал, чтобы для освобождения форта Исси ему за ночь собрали десять тысяч человек. Делегаты сами взяли на себя вербовку людей и собрали семь тысяч. Господин Россель, не досчитавшись трех тысяч, садится на коня и покидает свой пост, оставляя форт Исси версальцам, которые сидят наготове в своих казармах. Больше того: господин Россель сообщает реакционным газетам, что наше дело погибло. Ранвье. Вот он, великий хирург, которому подавай лизол, а если его нет, он умывает руки и бросает больного. Делеклюз. Мы стоим перед решительным боем, перед уличными битвами, которые решат исход борьбы. Теперь начнутся баррикадные схватки, столь презираемые военными специалистами, начнется борьба самого населения за каждую улицу, за каждый дом. Граждане делегаты, мы пойдем в бой, как привыкли ходить на работу, и мы будем так же хорошо драться, как работали. И если бы, граждане, нашим врагам удалось превратить Париж в могилу, он все равно никогда не станет могилой наших идей. Бурные аплодисменты, многие встают. Гвардейцы вводят в зал трех женщин. Граждане делегаты, к нам прибыла делегация одиннадцатого округа. В зале наступает тишина. Несколько делегатов идут навстречу женщинам. Делегат. Гражданки, сама весна приходит с вами в ратушу. Женщина. А как же! Смех. Граждане делегаты, я принесла вам послание. Оно короткое. Возглас. У нее в руках не менее двадцати страниц! Женщина. Не шуми, малыш, это подписи, их пятьсот пятьдесят две. Смех. Граждане делегаты! Вчера в нашем округе появились воззвания, призывающие нас, женщин Парижа, взять на себя посредничество в примирении с так называемым версальским правительством. Мы отвечаем на это: нет и не будет примирения между свободой и деспотизмом, между народом и его палачами. Место рабочих и работниц - на баррикадах. Еще четвертого сентября было сказано: за нашими фортами наши городские валы, за нашими валами наши баррикады, за нашими баррикадами - наша грудь. Аплодисменты. Мы вносим свою поправку в эти слова. За нашими баррикадами наши дома, за нашими домами наши снаряды. Аплодисменты усиливаются. Так говорим мы, граждане делегаты Коммуны, и при этом просим вас - не превращайте топор в лопату. Граждане, четыре дня тому назад взлетела на воздух патронная фабрика на улице Рапп, изувечено более сорока работниц, обрушилось четыре дома. Виновные не найдены. А почему на работу и в бой идут лишь те, кто сами того желают? Граждане делегаты, это не жалоба на вас, поймите нас правильно. Но, как честные гражданки, мы не можем не опасаться, что слабость членов Коммуны - простите, это место исправлено... что слабость некоторых - простите, я не могу это прочесть... здесь вычеркнуто... что слабость многих... Граждане делегаты, в этом месте у нас не было единства мнений... Смех. Итак, что слабость некоторых членов Коммуны может обратить в ничто все наши планы и надежды. Вы обещали нам заботиться о нас и о наших детях, я предпочту увидеть моего ребенка мертвым, чем в руках версальцев, но терять детей из-за вашей слабости мы не хотим. Пятьсот пятьдесят две женщины одиннадцатого округа. Счастливо оставаться, граждане. Женщины уходят. Варлен (вскакивает с места). Граждане делегаты, нам говорят, что жены версальских солдат льют слезы, но наши женщины не плачут. Допустите ли вы, чтобы наше бездействие выдало их врагу, никогда не останавливавшемуся -перед насилием? Несколько недель тому назад нам говорили здесь: никаких военных операций - они не нужны, Тьер не имеет войск, нельзя развязывать гражданскую войну перед лицом врага. И что же мы видим? Наша буржуазия без всяких колебаний вступила в союз с врагом Франции, и враг дал ей войска для гражданской войны: лапавших в плен крестьянских сынков из Вандеи, отдохнувших, нетронутых нашим влиянием солдат. Нет таких противоречий между двумя буржуазиями, которые помешали бы им тотчас же объединиться против пролетариата той или другой страны. Нам еще говорили: не нужно террора, какая же это новая эра, если террор? Но версальцы встали на путь террора и, чтобы не наступила новая эра, готовы истребить всех нас. Если мы будем разгромлены, то только из-за нашей мягкости, чтобы не сказать - беспечности, из-за нашего миролюбия, чтобы не сказать - невежества! Граждане, мы заклинаем вас: учитесь наконец у врага! Аплодисменты одних, неодобрительные крики других. Риго. Граждане, если вы перестанете надрывать голосовые связки, призывая щадить смертельного врага, вы сможете услышать грохот его пушек. В зале наступает тишина. Слышится канонада. Можете не сомневаться - враг будет беспощаден. Уже сейчас, когда враг готовится осуществить великое кровопускание, он наводнил Париж шпионами, саботажниками, провокаторами. (Поднимает портфель с документами.) Вот здесь имена - я неделями предлагаю их вашему вниманию. Архиепископ Парижа не только служит молебны. Директор Французского банка умеет распоряжаться деньгами, в которых он вам отказал. Форт Кан был продан версальцам за сто двадцать тысяч франков. На Вандомской площади, среди развалин памятника милитаризму открыто торгуют точнейшими планами наших укреплений. Наши разгневанные женщины бросают в Сену агентов врага, - может быть, вы предложите выудить их оттуда? В Версале убивают двести тридцать пять пленных гвардейцев и расстреливают наших санитарок. Когда же перейдем мы к ответным мерам? Возглас. Гражданин, мы провели дискуссию на этот счет. Мы установили, что не намерены подражать врагам человечества. Они изверги, мы - люди. Аплодисменты. Варлен. Человечно или бесчеловечно - этот вопрос решается с помощью другого: чье государство, их или наше? Возглас. Мы против государства, потому что мы против угнетения. Варлен. Их государство или наше? Возглас. Стоит нам перейти к угнетению, как мы уже не сможем отделить себя от него. А ведь мы боремся за свободу. Варлен. Если вы хотите свободы, вы должны подвергнуть угнетению угнетателей. И поступиться своей свободой ровно настолько, насколько это необходимо. У вас может быть только одна свобода - бой с угнетателями. Риго. Террор против террора, подавляйте, или вас раздавят, уничтожайте, или вас уничтожат! Сильное волнение в зале. Возгласы. Нет, нет! - Это призыв к диктатуре! - Завтра вы уничтожите нас! - Они требуют расправы с архиепископом, но метят в нас, противящихся этому. - Взявший меч от меча и погибнет. В ар лен (громко). А не взявший меч? Мгновение полной тишины. Возглас. Великодушие Коммуны еще принесет свои плоды! Пусть скажут о Коммуне: "Она сожгла гильотину!" Риго. И сохраняла неприкосновенным банк! Великодушие! Граждане, Коммуна постановила обеспечить сирот, отцы которых погибли за Тьера. Она не отказала в хлебе вдовам девяноста двух убийц. Вдовы не стоят под знаменами, под которыми сражались их мужья, республика раздает хлеб всем нуждающимся, расточает ласки всем сирым. И благо ей! Пусть не говорят мне о равных правах для борющихся в нашем и в их стане. Народ сражается не как борцы на арене или торговцы на рынке, не как нации, соблюдающие интересы этих торговцев. Народ сражается как судья против преступника, как врач против рака. И все же я требую только ответить на террор террором, хотя мы одни имеем законное право на террор! Возглас. Это кощунство! Не станете же вы отрицать, что применение насилия унижает и того, кто его применил? Риго. Нет, не отрицаю этого. Возгласы. Лишить его слова! Такие речи дискредитируют нас! Посмотри вокруг. Нас здесь уже меньше, чем было в марте! - Пусть скажет Делеклюз. - Делеклюз! - Слово Делеклюзу! Делеклюз. Граждане, вы видите меня в нерешительности - я должен в этом признаться. И я до сих пор торжественно поднимал свой голос против насилия. Опровергнем, говорил я, укоренившееся мнение, будто справедливость требует насилия. Я говорил: пусть справедливость побеждает отныне голыми руками! Ложь пишется кровью, правду можно писать чернилами. Я говорил: за несколько недель Парижская коммуна предприняла во имя человеческого достоинства больше, чем все другие правительства за восемь веков. Так будем же спокойно продолжать наше дело: внесем порядок в человеческие отношения, покончим навсегда с эксплуатацией человека человеком... Посвятим себя нашим трудам, приносящим пользу всем, кроме паразитов, - и тогда толпа наемников, окружающих полсотни хищников в Версале, растает, как снег под лучами весеннего солнца. Голос разума, свободный от гнева, удержит их от душегубства, и простые слова - "вы такие же рабочие, как мы" - заставят их броситься в наши объятия. Так я говорил - говорил, как и многие из вас. Да простится мне и вам, если мы ошибались! Я прошу поднять руки тех делегатов, которые и теперь остаются противниками репрессий. Большинство делегатов медленно поднимают руки. Делеклюз. Коммуна высказывается против репрессий. Граждане делегаты, вам будут выданы ружья. Гвардейцы вносят ружья и распределяют их среди делегатов. Граждане делегаты, переходим к текущим делам. На обсуждение выносится организация комиссии по женскому образованию. ВСЕ ИЛИ НИКТО 1 Кто, рабы, вам даст свободу? Лишь, товарищ, те, кто сами Пропадают в черной яме. Угнетенному народу Лишь рабы дадут свободу. Драться - только вместе. Все или никто. Вместе в бой мы готовы. Оружье иль оковы. Драться - только вместе. Все или никто. 2 Кто же даст голодным пищу? Лишь узнавший голодуху Даст голодному краюху. Путь укажет вам лишь нищий, Лишь голодный даст вам пищу, Драться - только вместе. Все или никто. Вместе в бой мы готовы. Оружье иль оковы. Драться - только вместе. Все или никто. 3 Кто за битых отомстит им? Встань, избитый, непреклонно С битыми в одну колонну. Встань, товарищ, к нам, избитым. Только битый отомстит им. Драться - только вместе. Все или никто. Вместе в бой мы готовы. Оружье иль оковы. Драться - только вместе. Все или никто. 4 Кто ж расправится с врагами? Чтобы нам добиться воли, Не откладывая боле, Пусть униженные сами Встанут к нам, под наше знамя. Драться - только вместе. Все или никто. Вместе в бой мы готовы. Оружье иль оковы. Драться - только вместе. Все или никто. XII Пасхальное воскресенье 1871 года. Площадь Пигаль. Жан Кабэ, Франсуа Фор и двое мальчиков строят баррикаду. Бабетта Шерон и Женевьева Герико шьют мешки для песка. Слышны отдаленные пушечные выстрелы. Женевьева только что спела песенку детям, которые размешивают в корыте цементный раствор лопатами, большими, чем они сами. Мальчик. Спойте нам еще раз, мадемуазель. Спойте, пожалуйста. Женевьева. Ну хорошо. Только в последний раз. (Поет.) В пасху катались по Сене Папа и вся детвора. День лучезарен весенний, Весело было с утра. В мячик играли, и в прятки, И в чехарду, и в крокет, Так что забыли ребятки Даже про мамин обед. Дети до вечера пели, Дома мечтая опять, Как они в новом апреле Снова поедут гулять. Первый мальчик (поет, подхватывая последнюю строку). Снова поедут гулять. Второй мальчик (Жану). Вы с Бабеттой спите вместе? Жан. Да. Первый мальчик. Здорово ты ее обкрутил. Жан. Гм... Просто она в меня влюбилась. Бабетта. Это ты в меня влюбился. Жан. Как бы то ни было, начала она. Бабетта. С чего ты взял? Я ни слова не сказала. Это ты начал. Жан. Ты-то не говорила, но твои глаза. Бабетта. А твои? (Франсуа.) Чего ты надулся, малыш? Франсуа. Мне не нравится тон, каким ты сказала: "Филипп сбежал". Этот случай надо рассматривать с научной точки зрения, то есть бесстрастно. Я полагаю, что, в отличие от нас, он решил, будто борьба безнадежна. Он сделал вывод: покинул Париж. Жан. Ты хочешь сказать - покинул нас. Тех, кто борется. Франсуа. Он бежал не от нас, а только от безнадежной борьбы. Жан. А вот мы, к сожалению, не можем так легко покинуть Париж. И знаешь почему? Потому же, почему листья не могут расстаться с деревом. Иное дело - вши на листьях. Вошь - вот кто он такой, Филипп. Франсуа. Жан, кажется, придется пересчитать тебе зубы. Жан. Ну что же... Но только бесстрастно. Франсуа (беспомощным тоном). Ах, Жан, мы ничего не знаем. Пауза. Твою мысль можно было бы, пожалуй, выразить так: Филипп не слишком храбрый парень, потому что он не научился думать. Жан. Правильно. Бабетта. Женевьева, если я перееду к Жану, ты сможешь одна платить за комнату? Женевьева. Смогу. Жан. О, черт!.. Вы, бабы, не можете не говорить о будущем? Женевьева (тихо). Она должна, Жан. Франсуа. Плохо, что мы отрезаны от страны. Мы не можем обратиться к Франции. Женевьева. Они сами должны соображать. Жан. Кстати, Бабетта, мы должны сходить за нашим плакатом... Одно ясно: если они пойдут на приступ, Париж станет их могилой. Верно, Франсуа? Они продолжают работать. Входит мадам Кабэ. Мадам Кабэ. Не сердитесь. Мне так хотелось сходить к всенощной, ио я ночью сшила лишних четыре мешка. А теперь - получайте пасхальные подарки. (Протягивает Франсуа пакет.) Франсуа (разворачивает его). Мой Лавуазье! Как раз вчера я хотел полистать его. Мне нужна была справка. Мадам Кабэ. Жюль и Виктор, вам нужно было отдать первым. (Дает каждому по булочке.) Жан, тебе галстук, я немножко укоротила наш флаг. "Папаша" был недоволен, но я это сделала. Для вас, Женевьева, у меня нет ничего, кроме крепкого рукопожатия. (Трясет руку Женевьевы.) Всегда ужасно неприятно, когда нечего подарить. А это тебе, Бабетта, в сущности даже не тебе, а кому-то другому, - ты меня понимаешь? (Дает ей пасхальное яйцо.) На будущую пасху он получит такое яичко. Жан. Он... А если она? Все смеются. Мадам Кабэ. А теперь я прошу вас всех наверх, у меня есть по глотку вина для каждого. Все, кроме Женевьевы, идут за ней. Когда Женевьева поднимается с места, появляются две монахини. Первая монахиня (шепотом). Женевьева! Женевьева (бежит ей навстречу, обнимает). Ги! Ги. Девочка моя, скажи, тебе худо пришлось? Женевьева. Но что за одежда на тебе?.. Целых семь месяцев... Ги. Можно зайти в твою комнату? Ты живешь одна?.. Можешь ли ты достать мне бритву? Эта проклятая щетина! Женевьева. К чему такая таинственность? Здесь тебе ничто не грозит. Ты бежал из плена? Ги. Нет. Я объясню тебе все... в твоей комнате. Женевьева. Но я давно уже не одна. Со мной Бабетта, она может войти в любую минуту. Если это тебя смущает... Ги, ты не против нашей Коммуны? Ты ведь не за Тьера? Ги. А ты все еще за Интернационал? Несмотря на все зверства? Женевьева. Какие? Ги. Долой! Время революционной и человеколюбивой болтовни прошло, теперь все будет всерьез. Вся Франция решила положить конец разбою и насилиям. Женевьева. Итак, ты стал шпионом Тьера, агентом палача? Ги. Женевьева, мы не договоримся здесь, на улице. Меня выследили, я не хотел втягивать тебя в эту историю, но проклятая щетина заставила прийти сюда. В конце концов, мы же обручены... Или, окажем лучше, были обручены. Ты не допустишь, чтоб меня пристукнули... К тому же сестры из монастыря святого Иосифа запутаны в это дело, и я думал, что ты, как католичка... Или и с этим покончено? Женевьева. Да, Ги. Ги. Ну и сюрприз! И все - на улице! Женевьева. Улица - хорошее место. Мы собираемся защищать наши жилища на улице. Ги. Чистейшее безумие. Версаль готов к наступлению. Три армейских корпуса. Если ты выдашь меня... (Достает из-под рясы пистолет.) Входит "папаша" вместе с Коко и сразу замечает поведение Ги. "Папаша". У вас занятные друзья, мадемуазель. Женевьева. Господин Ги Смотри - мой жених, "папаша". Монахиня, пришедшая с Ги, внезапно убегает. "Папаша". Держи ее, Коко. Или его. (Женевьеве.) Ну-ка, объясните, в чем дело. Коко бежит за монахиней. Женевьева. Господин Сюитри был в немецком плену, а теперь выполняет в Париже поручения господина Тьера. Ги. Женевьева! "Папаша". Вот как. Извини, Женевьева. Коко (вернулся). Хоть и без бюста, а баба. К стенке его! Надо нанести визит в обитель святого Иосифа. (Штыком гонит Ги к баррикаде.) А ну, повернись! Входит Франсуа. Франсуа. Женевьева, где же ты? Что здесь происходит? "Папаша". Ее Ги вернулся. Бисмарк отдал его Тьеру, чтобы он здесь шпионил за нами. А монахини святого Иосифа пригрели его. (Ги.) Поворачивайся, говорят тебе. Франсуа. Так нельзя... Вы можете его арестовать. "Папаша". Тогда он угодит в тюрьму Рокет и будет есть там котлетки вместе с господином архиепископом. Наши люди в Коммуне, к сожалению, соревнуются в великодушии со святым Иосифом. Они будут миндальничать до тех пор, пока нас всех не поставят к стенке. (Ги.) Нет, голубчик, ты уже никому не сообщишь, что ты видел на площади Пигаль. Франсуа. Только без излишней торопливости, "папаша"! "Папаша". Ах, это торопливость? Генерал Жерве спешит продать Версалю один из наших фортов, а я, оказывается, проявляю торопливость. Вы, наверно, думаете: старик завяз во всем этом глубже нашего и потому горячится. (Женевьеве.) Однажды утром я вас встретил, помните, - я провел тогда всю ночь без сна... Женевьева. Гражданин Гуль, за это время я поняла, что бороться надо так: один за всех и все за одного. И если мне пришлось бы защищать вас, я, поверьте, не ушла бы с этой баррикады. "Папаша" (неуверенно). Кажется, я вас понимаю. Франсуа. Мадам Кабэ не потерпит этого, "папаша". Пусть решит Женевьева, не спешите. Женевьева, скажи им, что ты этого не хочешь. Мы поймем: ты говоришь так не потому, что он твой жених. Скажи им, Женевьева. Женевьева молчит. "Папаша". Молодец, Женевьева. Ступай в дом. Коко. Эй, ты, повернись, говорят тебе! Входит мадам Кабэ с мальчиками. Мадам Кабэ. Жан и Бабетта захотели остаться одни. Ах, любовь! Насколько она лучше, чем шитье мешков для песка. Постойте, что вы делаете? Коко. Это не монахиня, мадам Кабэ. Это жених Женевьевы. Шпион. Мадам Кабэ. Почему он стоит у стены? Ему же дурно, разве вы не видите? Все молчат. Нет, не делайте этого! В пасхальное воскресенье! И не при детях! Ни в коем случае не при детях! Отведите его в полицию - ведь и это достаточно тяжко для Женевьевы. А ты, Женевьева, иди со мной и выпей стакан вина, тебе он в самую пору. И чтобы никаких глупостей здесь не было. "Папаша" (недовольным тоном). Черт бы вас всех побрал! Вас же растопчут как дерьмо... Ступай, ты, мерзавец, и благодари детей, они высшая власть у нас в Париже. Коко и "папаша" прогоняют Ги. Франсуа (мальчикам). Ну, за работу! Они снова берутся за дело. Мадам Кабэ пытается увести Женевьеву. Но та остается и опять принимается за шитье мешков. И у нас попадаются нехорошие люди. В некоторые батальоны приняли даже уголовников. Мадам Кабэ. Но то, что они с нами, это единственно хорошее, что они когда-либо совершили. Франсуа. И наверху тоже есть люди, извлекающие выгоды для себя. Мадам Кабэ. Что получаем, то и берем. Франсуа. Мне придется срубить яблоню. Мадам Кабэ. Это необходимо? Входят Жан и Бабетта. Жан, Бабетта, вы слышите. Франсуа хочет срубить яблоню. Бабетта. Не надо. Жан. С этой яблоней посередине никогда не выйдет порядочная баррикада. Но пусть она остается, если ты так хочешь. (Похлопывает ладонью по пушке.) Есть для тебя снаряды или нет их, а все-таки с тобой лучше, что бы ни говорили генералы, включая наших собственных. Вместе с Бабеттой они развертывают полотнище с надписью: "Вы такие же рабочие, как мы". Вот наш лозунг - смотри, Франсуа. Они укрепляют плакат над баррикадой, лицом к противнику. Пусть читают. Это должно быть сказано. Мадам Кабэ. Не знаю, Жан, не знаю. Если это те же, что были раньше в армии... Эти темные парни из провинции, которые батрачат по шестнадцать часов в сутки, и сынки разорившихся лавочниц... Даже сапожники и те считают, что они сделаны из лучшего теста, чем рабочие. Жан. И все-таки, мама, может быть, они что-то поймут, когда эти слова будут поддержаны ружейным огнем, XIII На площади Пигаль в один из дней кровавой майской недели. У баррикады готовые принять бой Женсвьева Герико, Жан Кабэ, Франсуа Фор и двое штатских. Немецкий кирасир подносит ящик с патронами "папаше", находящемуся в укрытии возле стены. Тяжело раненная неизвестная женщина лежит в бреду под другим укрытием. Доносится грохот орудий. Слышен барабанный бой - сигнал атаки на близлежащие улицы. Яблоня в центре баррикады в полном цвету. Франсуа (кричит громко). Если бы Ланжевен и Коко были живы, они давно пришли бы. Их нет уже три дня. "Папаша". Коко жив, увидите... Если Париж отбросит сегодня всю эту версальскую шваль, то она рассеется раз и навсегда. Франсуа. Они хорошо вооружены. У них митральезы... Знаете, я замечаю, что новые времена всегда спешат вооружить своим оружием шакалов старых времен. "Папаша". Восемнадцатого марта мы могли уничтожить это осиное гнездо за каких-нибудь два часа. Франсуа. А ты как думаешь, Жан? Жан. Как ты уже сказал мне однажды: мы ничего не знаем. Женевьева. Но мы учимся, Жан. Жан. Да, учимся подыхая. Очень нам это поможет. Женевьева. Поможет, Жан. Они, кажется, снова идут. Жан. Нет еще. Чем нам поможет знание, Женевьева, мне и тебе, когда мы умрем? Женевьева. Я говорю не о тебе и не о себе. Я сказала - "мы". А мы - это больше, чем я и ты. Жан. Я только надеюсь, что этого "мы" у нас хватит в тылу и на флангах. Шум битвы несколько утихает. Раненая (приподнимается; говорит ясно и раздельно). Послушайте, - я живу в доме пятнадцать по улице Синь, напишите на стене у двери, что со мной случилось. Напишите для моего мужа. Мое имя Жарден. Франсуа. Хорошо. Улица Синь, дом пятнадцать. Раненая. Мы хотели дальше сражаться с пруссаками, потому что нам сказали, что они не вернут нам сразу пленных. У меня двое в плену. А теперь они возвращаются, теперь они приходят вот так. (Указывает рукой на пространство за баррикадой.) Чего им там про нас только не наговорили! Мне снова худо... (Падает, начинает бормотать в бреду.) Франсуа. Они зверствуют оттого, что их заставляют. Жан. Надо бы отнести ее в дом. Франсуа. Нельзя, она не хочет. Она боится пожара. Жан. Но здесь она мешает. Франсуа. Не очень, Жан. И ведь она же сражалась. Жан. Да, она стреляла, она умеет держать ружье. Барабанный бой совсем близко. Они штурмуют улицу Бланш. Входит Пьер Ланжевен, за ним - мальчик. Ланжевен (пытаясь отослать мальчика). Уходи! Я тебе приказываю! Ты тут только мешаешь. Мальчик делает несколько шагов, потом останавливается, поджидая Ланжевена. На улице Бланш необходимо подкрепление. Жан (пожимает плечами). Где Коко? Ланжевен (качает головой, глядя на "папашу", затем). Уступите им кирасира? "Папаша". Привет Коко... Нет, Фриц понимает только меня. Что происходит в ратуше? Ланжевен. Там нет никого. Все на баррикадах. Делеклюз пал на площади Шато д'О. Верморель ранен. Варлен сражается на улице Лафайет. У Северного вокзала бойня такая, что женщины бросаются на офицеров, бьют их по щекам и сами становятся к стенке. (Уходит, мальчик за ним.) Жан. Дела очень плохи, он даже не спросил про мать. Мадам Кабэ и Бабетта приносят суп. Мадам Кабэ. Дети, вы должны поесть. Но у меня нет лука. И зачем вам носить кепи, нам ничто уже не поможет, а по этим шапкам вас опознают. Жан, тебе придется есть разливательной лож... (Протягивает ему разливательную ложку и внезапно падает.) Жан. Мама! Франсуа. Они стреляют с крыш! "Папаша" (рычит). В укрытие! Она только ранена, в руку. (Подбегает к мадам Кабэ и тащит ее в дом.) Бабетта, потрясенная, собирает тарелки и идет за "папашей". На полпути к дому она падает. Женевьева (удерживая Жана). Жан, не смей идти туда. Жан. Но она же только легко ранена. Женевьева. Да. Жан. Нет, тяжело. (Идет.) Франсуа. Они идут. Огонь! (Стреляет.) Жан (вернулся к баррикаде, стреляет). Проклятые псы! Псы проклятые! Один из штатских убегает. "Папаша" возвращается. На улице слева появляются солдаты, становятся на колено, стреляют. Франсуа падает. Залпом сбит плакат. Жан показывает на него и падает. Женевьева уносит красный флаг с баррикады в укрытие у стены, откуда стреляют "папаша" и кирасир. Кирасир падает. Следующей пулей ранена Женевьева. Женевьева. Да здравствует... (Падает.) Из дома выползает мадам Кабэ и смотрит на павших. "Папаша" и штатский продолжают стрелять. Из окрестных улиц с ружьями наперевес бегут к баррикаде солдаты. XIV С городских валов возле Версаля буржуа смотрят в бинокли и лорнетки на разгром Коммуны. Дама. Больше всего боюсь, чтобы они не сбежали в сторону Сент-Уэна. Господин. Не тревожьтесь, сударыня. Еще позавчера мы подписали договор с саксонским кронпринцем, что немцы никому из них не дадут уйти. Эмили, где корзиночка с завтраком? Другой господин. Какое возвышающее душу зрелище! Огни пожаров, математическая точность движения войск! А эти бульвары! Только теперь начинаешь понимать всю гениальность Османа. Какой замечательный замысел - эти парижские бульвары. Помните наши споры: украшают ли они столицу? Теперь можно не сомневаться - они, во всяком случае, помогают ее умиротворению! Сильные взрывы. Буржуа аплодируют. Голоса. Это здание мэрии на Монмартре. Особо опасное гнездо. Герцогиня. Бинокль, Анета. (Смотрит в бинокль.) Великолепно! Дама подле нее. Ах, если бы бедный архиепископ дожил до такого часа! Как он мог не выменять архиепископа на этого Бланки? Право, это несколько жестоко. Герцогиня. Глупости, моя милая. Он отлично все объяснил, с классической, поистине латинской ясностью. Этого апостола насилия, Бланки, парижская шваль считала равным армейскому корпусу, а за убийство архиепископа - господи, прими его душу - они заплатят двумя корпусами. Ах, смотрите, вот он - он сам идет! Входит Тьер в сопровождении адъютанта - Ги Сюитри. Его встречают аплодисментами. Он, улыбаясь, наклоняет голову. (Вполголоса.) Господин Тьер, свершившееся венчает вас бессмертием. Вы вернули Париж Франции - его законной госпоже. Тьер. Милостивые государыни и милостивые государи, Франция - это вы. КОММЕНТАРИИ  Переводы пьес сделаны по изданию: Bertolt Brecht, Stucke, Bande I-XII, Berlin, Auibau-Verlag, 1955-1959. Статьи и стихи о театре даются в основном по изданию: Bertolt Brecht. Schriften zum Theater, Berlin u. Frankfurt a/M, Suhrkamp Verlag, 1957. ДНИ КОММУНЫ  (Die Tage der Kommune) Пьеса "Дни Коммуны" написана в 1948-1949 гг. в Цюрихе, впервые опубликована в итальянском переводе (издательство "La raffa") и уже позднее - в оригинале - в 1957 г., в пятнадцатом, последнем выпуске "Опытов" (Aufbau-Verlag). Русский перевод А. Дымшица и Е. Эткинда вышел в 1958 г. в издательстве "Искусство". Пьеса создана в тот период, когда в восточной части Германии шла национализация крупных предприятий, была проведена земельная реформа. Немецкий исследователь Г. Кауфман справедливо пишет: "...в пьесе Брехта дело идет о том, будет ли нация развиваться по революционному или по реакционному пути, одержит ли верх "новое время" и не капиталистический, в перспективе - социалистический порядок, или победит старый капитализм... Брехт был первым немецким писателем после 1945 г., поставившим в большой литературной форме проблему нового общества и "нового государства" как поворотного пункта истории". (Hans Kaufmann, Bertolt Brecht. Geschichtsdrama und Parabelstuck, Berlin, "Riitten und Loaning", 1962, S. 21). Таким образом, историческая пьеса о Парижской коммуне оказалась связанной с животрепещущими вопросами современности. Источником для Брехта послужила пьеса норвежского писателя Нурдаля Грига (1909-1943) "Поражение", написанная в 1939 году. Драматическая хроника Брехта возникла как результат размышлений над произведением Грига, как полемическая реплика в адрес норвежского революционного писателя. "Поражение" - пьеса о Парижской коммуне, о ее борьбе и гибели. Н. Григ написал свою драму вскоре после победы фашизма в Испании, где сам автор сражался в составе одной из Интернациональных бригад. Силы прогресса потерпели поражение, говорил Григ своей пьесой, враги утопили революцию в крови. И все-таки борьба не была напрасной, она должна дать плоды в будущем, когда борьба возобновится и когда нынешние победители неминуемо будут разгромлены. Пьесой "Поражение" Н. Григ обращался к своим современникам, свидетелям разгрома республиканской Испании. Б. Брехт принимал эту общую направленность пьесы Грига. Но он не мог согласиться с трактовкой Парижской коммуны. Прежде всего у H. Грига слишком многое в развитии событий, по мнению Брехта, зависит от индивидуальных характеров исторических деятелей. Тьер охарактеризован Григом как злобный и последовательный реакционер, действия которого во многом определены его личными свойствами. Брехт углубляет образ Тьера, показывает палача Коммуны во всей социальной обусловленности его действий. То, что замышляет и делает Тьер, - это, в понимании Брехта, выполнение классового заказа буржуазии; его личные свойства хотя и налагают своеобразный отпечаток на его поступки и речи, но отнюдь их не определяют. Тот же принцип и в характеристике рабочего Белая. У Грига трагедия коммунаров, оказавшаяся следствием отказа от национализации Французского национального банка, в значительной степени объясняется особенностями Белая как личности, которого хитроумный и многоопытный дипломат маркиз де Плок сумел провести, очаровать и в конце концов склонить к измене делу Коммуны. Брехт и здесь углубляет социальную перспективу. Дело не в личности Белая или, во всяком случае, далеко не только в ней. На сцене проходят одно, другое, третье заседания Коммуны, и мы видим, что Белай представляет целую концепцию борьбы, целое крыло коммунаров, склоняющихся к "законным" методам действий, к либерализму, к бескровным и "легальным" переменам. Пьеса Брехта основана на марксистском знании соотношения классовых сил внутри Парижской коммуны. Она дает правдивую, исторически верную картину соотношения сил бланкистов (Рауль Риго) и прудонистов-правых (Белай) и левых (Эжен Варлен), а также так называемых "неоякобинцев" (Делеклюз). Для Брехта ошибки Коммуны - не заблуждения частных лиц, но неизбежные ошибки определенного исторического этапа развития пролетарской революционности. Н. Григ стоял на противоположной точке зрения. Именно поэтому в его пьесе так много подлецов и трусов. Художник Густав Курбе, член Коммуны, изображен у него краснобаем, легкомысленным эпикурейцем, который в минуту смертельной опасности испытывает животный страх, толкающий его на подлость. Риго, начальник полиции Коммуны, не только безжалостный сторонник кровавого террора, но и чуть ли не садист, он неврастеник, развратник, пьяница. У Брехта все совсем иначе. В его пьесе нет той атмосферы кровавого ужаса, которая характерна для "Поражения" Грига. Коммунары Брехта - честные, прямые люди, нередко грубые и резкие, но простые и справедливые. Риго в "Днях Коммуны" - крупный политический деятель, широко и по-государственному решающий национальные и классовые вопросы. Его ошибки, как и ошибки Белая, исторически обусловлены закономерной ограниченностью мировоззрения ранних пролетарских революционеров. У Брехта, в отличие от его предшественника, в центре пьесы стоят не отдельные лица, отличающиеся выдающимися доблестями или отталкивающими пороками, но героический народ Парижа. Народу этому, представленному "папашей", мадам Кабэ, Ланжевеном, Бабеттой, свойственны понимание политической обстановки, высокий пролетарский гуманизм, яркий юмор. В центре действия у Грига - интеллигенты, которые философствуют, а если и действуют, то с истерическим надрывом. Таков в драме "Поражение" Делеклюз, таков Курбе, такова учительница Габриэль, мечтающая о победе разума и человечности над жестокостью и над закономерностью классовой борьбы. У Брехта в центре действия люди труда, действующие, а не рефлектирующие; вместе с ними борются и интеллигенты - они тоже больше действуют, чем говорят, больше сражаются, чем рассуждают о борьбе и гуманизме. Таковы, например, семинарист Франсуа, национальный гвардеец, влюбленный в сочинения Лавуазье, учительница Женевьева Герико (противопоставленная григовской Габриэли), таков Делеклюз. В данном случае Нурдаль Григ оказался литературным противником Бертольта Брехта. На примере "Дней Коммуны" читатель видит, как Брехт вел литературно-идеологическую борьбу. Ведь Григ, в сущности, в жизни и творчестве был его союзником. Коммунист, прямой и бескомпромиссный человек, этот прекрасный норвежский поэт и драматург сложил голову в боях с фашизмом - он участвовал в боевых операциях союзной авиации и погиб во время одного из очередных налетов на гитлеровский Берлин. Нурдаль Григ был не только выдающимся прогрессивным литератором, но и подлинным героем антифашистской войны. "Поражение", однако, проникнуто духом тяжкого трагизма. В пьесе своей Григ выдвинул на первый план страшные, кошмарные стороны первой в истории человечества пролетарской диктатуры. В результате - искаженная картина Парижской коммуны, смещение пропорций, сгущение трагизма и пессимистические ноты, определившие даже название драмы Грига - "Поражение". Б. Брехт ответил Григу, но ответил как художник. Он взял ту же тему, тот же исторический материал, даже почти тех же персонажей - и написал другую пьесу. Он дал интереснейший пример того, что представляет собой настоящая типизация. Когда на первый план оказались выдвинутыми важнейшие исторические закономерности, а не случайные, менее достоверные моменты, тогда решительно изменялась вся концепция Коммуны, и вместе с ней - атмосфера драмы. "Дни Коммуны" пронизаны светом оптимизма и народного юмора. Драма Брехта - оптимистическая народная трагедия. "Дни Коммуны" были впервые поставлены в театре г. Карл-Маркс-штадта в декабре 1956 г. режиссером Бенно Бессоном и Манфредом Веквертом; художник Каспар Неер. В программе спектакля были напечатаны каррикатуры и портреты современных буржуазно-реакционных политических деятелей - это подчеркивало связь пьесы Брехта с современностью. Часть западногерманской печати пыталась истолковать пьесу Брехта в том духе, что она призывает к отказу от мирного сосуществования и к немедленному развязыванию классово-освободительной войны; так писал, например, Ульрих Зеельман-Эггебрехт, статья которого публиковалась в ряде газет под крикливыми заголовками: "Кровавые руки Берта Брехта", "Отказ от сосуществования". Демократическая пресса отмечала жгучую актуальность исторической хроники Брехта и ее художественное своеобразие; об этом писал, например. Ф. Дикман в "Tribune" (1956, 24 ноября). Впрочем, ряд критиков указывал на слабость спектакля, отличавшегося сухостью и затянутостью ("Junge Welt", 1956, 23 ноября; "Der Morgen", 1956, 23 ноября), Настоящее театральное рождение "Дней Коммуны" состоялось через шесть лет, в октябре 1962 г., когда пьесу поставили в "Берлинском ансамбле". Режиссеры Манфред Векверт, Иоахим Теншерт и Ги де Шамбкир (Франция); художник Карл фон Аппен; роли исполняли: Раймунд Шельхер (Ланжевен), Эккехард Шалль (Риго), Зигфрид Вейс (Делеклюз), Гюнтер Науманн (Варлен), Герман Хисген (Белай), Вольф Кайзер ("папаша"), Гизела Май (мадам Кабэ), Хильмар Тате (Жан Кабэ), Манфред Карге (Франсуа Фор), Рената Рихтер (Женевьева Герико). Для этого спектакля была создана новая редакция пьесы - авторы спектакля исходили из того, что Б. Брехт рассматривал текст, написанный в Швейцарии, лишь как предварительный набросок. Иоахим Теншерт писал: "Брехт не решался в такой форме ставить этот драматургический эскиз. В июле-августе 1956 г., за несколько недель до смерти, Брехт провел ряд бесед, которые сохранились в записях и протоколах, где он предлагал далеко идущие изменения, касающиеся сюжета, персонажей и текста. Так, была совершенно перестроена первая сцена; она должна была показать марш батальонов Национальной гвардии к ратуше, причем на передний план должен был выступить мирный характер этой патриотической демонстрации". В дальнейшем с полной ясностью должно было проявиться "спонтанное перерастание национальной борьбы в социальную; вспышка революции почти что независимо от воли революционеров" (И. Теншерт, Редакция "Берлинского ансамбля", "Theater der Zeit", 1962, Э 9, S. 11). Пресса вполне единодушно отмечала общественное значение спектакля и его художественные достоинства; "великолепное мастерство" (superb craftmanship) - писал корреспондент английской газеты "Time" 24 октября 1962 г. Критики ГДР говорили о важнейшей идее спектакля, которая перекликается с идеей пьесы "Сны Симоны Машар": показ космополитического характера буржуазии, чьи классовые интересы преобладают над национальными. Стр. 337. Национальная гвардия - вооруженное гражданское ополчение с выборным командованием. Во время осады Парижа в сентябре 1870 г. в нее широким потоком хлынули рабочие массы, которые в короткий срок сами отлили для себя 400 пушек и разыскали нужное количество оружия. В это время ее численность превышала 250 тысяч человек. Ни Бисмарк, ни Ж. Фавр не решились отнять у нее оружие. Тьер Адольф (1797-1877) - с февраля 1871 г. глава французского правительства, заключивший унизительный мир с Пруссией. Провозглашение Парижской коммуны явилось следствием попытки Тьера разоружить рабочих. Тьер бежал со своим правительством в Версаль и оттуда руководил операциями по подавлению Коммуны, палачом которой он стал. К. Маркс назвал монархиста Тьера "карлик-чудовище" и писал о нем: "Тьер был верен только своей ненасытной жажде богатства и ненависти к людям, создающим это богатство... Мастер мелких государственных плутней, виртуоз в вероломстве и предательстве, набивший руку в банальных подвохах, низких уловках и гнусном коварстве парламентской борьбы партий, не останавливающийся перед тем, чтобы раздуть революцию, как только слетит с занимаемого места, и затопить ее в крови, как только захватит власть в свои руки; напичканный классовыми предрассудками вместо идей, вместо сердца наделенный тщеславием..." (К. Маркс, Гражданская война во Франции, Госполитиздат, 1953, стр. 43). Б. Брехт, создавая образ Тьера, ориентировался на эту характеристику. Фавр Жюль (1809-1880) - после сентябрьской революции 1870 г. вице-председатель и министр иностранных дел в "правительстве национальной обороны". Позднее - министр иностранных дел в правительстве Тьера (до августа 1871 г.). За два дня до изображенной Брехтом сцены, 23 января, отправился в Версаль, где пять дней спустя было подписано унизительное перемирие с немцами: французы обязались сдать все парижские форты, вооружение и боеприпасы; гарнизон Парижа (250 тысяч человек) объявлялся на положении военнопленных; Франция должна была выплатить контрибуцию в 250 миллионов франков в течение двух недель. Белай Шарль (1795-1878) - член комиссии финансов Коммуны и делегат Коммуны при французском банке (с 30 марта), занимал нерешительную позицию в отношении конфискации денежных средств крупной буржуазии. Варлен Луи-Эжен (1839-1871) - рабочий-переплетчик, член I Интернационала и ЦК Национальной гвардии, один из видных деятелей Коммуны. Риго - делегат Коммуны. Стр. 339. Накануне 22 января... - Действие происходит накануне восстания парижских рабочих (21-22 января), которые были возмущены заявлением главы кабинета министров, военного губернатора Парижа генерала Трошю, о намерении правительства подписать унизительный для Франции мир с Пруссией. Материал для этой сцены, как и для нескольких других (в особенности 3, 6, 7 а и др.), заимствован в известной книге коммунара-историка Э. Лиссагарэ "История Парижской коммуны в 1871 году" (изд. в 1876 г.) Цены, проценты, продовольствие! - С конца ноября в Париже царил голод. В январе 1871 г. ежедневно умирало от истощения до 700 человек. Стр. 341. Губернатор - генерал Трошю. Мы не для того прогнали вонючку...- так в народе называли обанкротившегося Наполеона III. Стр. 342. Мои Валерьен - высота в 11 км от Парижа, где в 1841-1843 гг. был сооружен мощный форт, сыгравший большую роль во время осады Парижа и Коммуны. Стр. 343. Бюзанвальский парк - парк вокруг дворца Бюзанваль близ Монтрету. Сен-Клу - город в 9 км от Версаля; там находился императорский дворец, сожженный в январе 1871 г. пруссаками. Стр. 346. ...требования парижан... - выдвинутые восставшими рабочими 21-22 января, сводились к провозглашению народной власти. Стр. 348. ...с утра третьего сентября. - Первого сентября 1870 г. началось сражение под Седаном, в результате которого французская армия два дня спустя вместе с императором Наполеоном III сдалась в плен пруссакам. 4 сентября народ Парией низверг империю и провозгласил республику. Было сформировано "правительство национальной обороны" во главе с генералом Трошю. К. Маркс писал: "Республика была провозглашена 4 сентября не крючкотворами, водворившимися в городской ратуше в качестве правительства обороны, а парижским народом" (К. Маркс, Гражданская война во Франции, Госполитиздат, 1953, стр. 21). Стр. 350. Ваше избрание, господин Тьер... - На 8 февраля 1871 г. были назначены выборы Национального собрания, которое 13 февраля в Бордо избрало Тьера главой исполнительной власти и утвердило те условия мира с Германией, о которых идет речь в этой сцене: уступка Эльзаса и восточной Лотарингии, выплата в трехлетний срок контрибуции в 5 млрд. франков. Ночь с 17 на 18 марта. - 17 марта правительство приняло решение разоружить Национальную гвардию. Прежде всего намечалось отобрать принадлежавшие ей пушки, установленные на высотах Монмартра и в других предместьях Парижа. В три часа ночи началось осуществление этого плана, вызвавшего революцию. Стр. 354. "Отечество в опасности" ("La Patrie en danger") - газета, которую издавал Огюст Бланки, требовавшая решительных боевых действий против прусской армии и объединения всех сил пропив общего врага. ...доставить в Версаль. - Днем 18 марта Тьер отдал приказ об эвакуации правительства и армии в Версаль. Стр. 357. Генерал Леконт - отдал солдатам приказ стрелять по рабочим Парижа, но солдаты отказались, арестовали Леконта и убили его. Стр. 362. Генерал Тома Клеман - бывший командующий Национальной гвардии, расстреливавший парижских рабочих в июне 1848 г., разделил судьбу Леконта. Стр. 367. Вот газеты... - В Париже издавалось около 30 буржуазных газет, беспрепятственно клеветавших на Коммуну. Стр. 370. 26 марта 1871 года. - В этот день состоялись выборы в Совет Коммуны - на основе всеобщего избирательного права. Стр. 373. Курбе Гюстав (1819-1877) - французский художник-реалист, видный. деятель Коммуны. ...раз рушить Вандомскую колонну. - Эта колонна была отлита в 1806 г. из трофейных орудий, захваченных войсками Наполеона. 12 апреля 1871 г. Парижская коммуна приняла декрет о свержении этого "памятника варварства". Стр. 380. Либкнехт Вильгельм (1826-1900) - соратник Бебеля, приветствовал Коммуну. Бебель Август (1840-1913) - деятель германского и международного рабочего движения, выступал в рейхстаге в защиту Парижской коммуны, за что был обвинен в государственной измене. Стр. 381. ...существующая армия объявляется упраздненной. - 28 марта состоялось официальное провозглашение Коммуны, а декретом 29 марта постоянная армия была уничтожена и заменена всеобщим вооружением народа. Стр. 389. Заседание Коммуны. - На другой день после этого заседания, то есть 1 апреля, правительство Тьера приняло решение начать военные действия против Парижской коммуны. Стр. 395. ...церковь отделяется от государства... - Совет Коммуны 3 апреля издал декрет об отделении церкви от государства. Стр. 396. Венсен - город в 7 км к востоку от Падижа, здесь находится известное военное училище. Стр. 397. "Норма" - опера Беллини. Стр. 400. ...наше право захватить Французский банк...- Коммуна, проявив чрезмерную щепетильность, отказалась от конфискации трех миллиардов франков, хранившихся во Французском банке. Ф. Энгельс считал эту ошибку Коммуны одной из причин гибели Коммуны. Заседание Коммуны. - 21 мая армия версальцев ворвалась в Париж. Руководители Коммуны узнали об этом с большим опозданием. В этой сцене отразились противоречия в Совете Коммуны по вопросу о применении насилия: до последних дней коммунары, проявляя человеколюбие, щадили даже явных шпионов и террористов. Стр. 401. Россель (1844-1871) - офицер и политический деятель, активный участник Коммуны. Версальский трибунал приговорил его к расстрелу. Стр. 403. Вандея - департамент на западе Франции, в конце XVIII в. центр реакции и контрреволюционных сил. Стр. 411. Рокет - парижская тюрьма, построенная в 1830 г. и разрушенная в 1900 г. Она использовалась для предварительного заключения, а также для приговоренных к смерти. Во дворе этой тюрьмы начиная с 1851 г. приводили в исполнение все смертные приговоры. Стр. 414. Кровавая майская неделя (22-29 мая) - так называют последнюю неделю борьбы Коммуны, когда на улицах Парижа пало более 30 тысяч человек и бушевал террор версальцев, уничтоживших около 40 тысяч коммунаров. Стр. 415. Варлен сражается... - Варлен, выданный предателем, был подвергнут зверским пыткам и расстрелян 28 мая. Стр. 417. Осман (1809-1891) - префект департамента Сена при II империи, возглавивший реконструкцию Парижа, во время которой были пробиты широкие бульвары. Бланки Огюст (1805-1881) - французский революционер, коммунист-утопист. Во время Парижской коммуны, заочно избравшей его своим членом, был в тюрьме, откуда освободился лишь в 1879 г. Е. Эткинд