---------------------------------------------------------------------------
OCR: Максим Бычков
---------------------------------------------------------------------------
Рассказ не приняли, сказали, что он слишком мрачен. Сколько раз
зарекался - не отдавать на суд чужих людей свое самое личное, не выставлять
на всеобщее обозрение. Пиши в стол, если не можешь не писать. Прячь рассказы
под кипами статей,- статьи рвут из рук, их печатают мгновенно. Давно уже его
называют королем калифорнийского журнализма. Слава. А ему кажется - главное
не сказано. А если и сказано, то вот на этих пожелтевших листах, которых
никто, почти никто не читал. Может быть, и правы те, кто отвергает?
Амброз Бирс медленно перечитывает свой рассказ "Случай на мосту через
Совиный ручей". Память той, далекой, почти легендарной войны. Для него -
главная память.
Герой рассказа Пэйтон Факуэр - южанин, враг. Его сейчас повесят. Бирс
читает и ясно видит перед собой этот берег, железнодорожный мост, его
стропила, этот ручей, видит, как расположена доска для казни. Так помнят
карту-двухверстку, тот клочок земли, который сам прошел, прополз. Так
помнят, когда малейшая неточность может стоить жизни.
Оборвалась веревка, герой упал в воду. "Он ощущал лицом набегающую рябь
и по очереди различал звук каждого толчка воды. Он смотрел на лесистый
берег, видел отдельно каждое дерево, каждый листик и жилки на нем, вплоть до
насекомых в листве,- цикад, мух с блестящими спинками, серых пауков,
протягивающих свою паутину от ветки к ветке".
Пауза, толчок, снова пауза,- сам ритм прозы следует за движениями
человека, чудом спасшегося от смерти. Только что все на берегу, в лесу было
так ясно, так обычно, так нормально и вдруг - странный, чужой, пугающий
пейзаж. Пейзаж-сигнал: "Черные стволы могучих деревьев стояли отвесной
стеной по обе стороны дороги, сходясь в одной точке на горизонте, как линии
на перспективном чертеже. Взглянув вверх из этой расселины в лесной чаще, он
увидел над головой крупные золотые звезды,- они соединялись в странные
созвездия и показались ему чужими". Призрачный пейзаж вновь сменяется
реальным, даже домашним, жена спускается с крыльца. "Он уже хочет прижать ее
к груди, как вдруг яростный удар обрушивается сзади на его шею;
ослепительно-белый свет в грохоте пушечного выстрела полыхает вокруг него -
затем мрак и безмолвие!
Пэйтон Факуэр был мертв, тело его с переломанной шеей мерно
покачивалось под стропилами моста через Совиный ручей".
Вот они - эти строчки, развязка, ему кажется - нашел главное; а
редакции рассказ не понравился.
Что было на самом деле? Уже трудно вспомнить. Так, конечно, не было.
Много раз бывало хмурое утро. Стреляли. Ловили шпионов. Убивали-умирали. Не
хотели умирать, надеялись до конца на чудо. Было еще и на войне и в мирной
жизни нечто таинственное, странное,- как это выразить на бумаге?
Бирс часто думал о погибших друзьях, об однополчанах, все чаще
возвращался в прошлое. А если бы они остались в живых? Часто "проигрывал"
про себя чужие жизни. Мнимое спасение героя, мнимое возвращение-это,
конечно, писательская фантазия.
В конце концов рассказ "Случай на мосту через Совиный ручей"
опубликовали. Мог ли Бирс тогда думать, что этот рассказ будут читать и
перечитывать разные люди в разных странах, переведут на многие иностранные
языки, экранизируют?
Потому что писателю удалось выразить нечто важное, страстное стремление
к жизни, способность человека до самого конца надеяться,- и
мрачно-ироническую издевку над этой надеждой.
Удалось закрепить богатую и мгновенную изобразительную способность
сознания - и выразить все это в емкой, единственной, художественно
законченной форме.
"Случай на мосту через Совиный ручей" - один из лучших рассказов Бирса.
Далеко не все написанное им - на этом уровне.
* * *
Амброз Бирс родился в 1842 году в маленькой деревушке штата Огайо
десятым ребенком в семье обедневшего фермера. Его родители - шестое
поколение переселенцев, стойкие, замкнутые, фанатично религиозные люди. Они
жили с убеждением, что человек рожден на свет для горя, а всякая радость от
лукавого.
У отца была небольшая библиотека, по тогдашнему времени это был человек
начитанный, не без склонности к иронии. Всем своим детям он дал имена,
начинающиеся с буквы "А", - Абигайл, Адиссон, Аурелин, Алмеда, Анна, Амелия,
Августин, Андрью, Альберт. И десятый, младший, - Амброз.
Семья часто переезжала,- может быть, там, в соседней деревне, в
соседнем штате, хлеб дешевле, кров дешевле, легче жить.
Родителям трудно было прокормить всех, Амброз рано начал работать. В
пятнадцать лет он уже помощник типографщика антирабовладельческой газеты
"Норзерн Индианиен". Потом он переменил много профессий: рекламировал
пищевые продукты, служил официантом, рабочим на кирпичной фабрике. Поступил
в военную школу в Кентукки. И всегда очень много читал.
Бирс - "человек, сам себя сделавший", "self made man", как говорят
американцы.
Важнейший из жизненных университетов Бирса - гражданская война, война
между Севером и Югом, Он сражался в рядах северян, четыре года провел на
фронте, был тяжело ранен, лежал в госпитале. Увидел, испытал войну не
штабную, а настоящую, в окопах, на передовой. С войны остались
головокружения и головные боли, которые мучили всю жизнь.
Мальчик, подросток, юноша жил в мире запретов. Почти все было "нельзя",
многое было "надо". "Добродетель - некоторые виды воздержания",- горько
сформулирует он потом в "Словаре Сатаны". Долг представал вездесущим,
страшным, карающим, неизбежным От долга не уйдешь никуда. Долг мял, душил. И
вдруг все это исчезло. Не надо было ни о чем думать. Не надо было выбирать.
Рядовой девятого пехотного полка не выбирает.
Бирс храбро сражался, ему в первый и в последний раз в жизни было
беззаботно и радостно жить. Даже радостно. Посреди насилия, крови, горя,
смертей. Молодой солдат еще не думал о литературе, он лишь с жадностью,
ненасытностью молодости, да и натуры артистической, вбирал, впитывал в себя
все впечатления. А потом, много лет спустя это в нем очнулось, уже
отстоявшимся и оформленным в рассказах. С теми серьезными поправками,
которые вносились новыми представлениями о жизни.
На войне его повышали в чинах - от рядового до майора. Он стал
топографом в армии Шермана. В 1865 году его демобилизовали.
После войны он участвовал, как представитель правительства США, в
распределении оставленной южанами собственности. И послевоенное похмелье он
увидел в самых отвратительных, мелочных, подлых проявлениях. Пытался
сопротивляться, одерживал небольшие победы, но перед ним была стена.
Он начал писать стихи, рассказы, очерки, статьи. Его подписи к
карикатурам появились однажды наклеенными на стенах в Сан-Франциско. Так
пришел первый сладкий вкус славы. Он становится корреспондентом газеты "Ньюз
Леттер" и потом, тридцать лет подряд, сотрудничает в разных газетах и
журналах, от его пера многое зависит - слава или безвестность, богатство или
бедность, созданные или поверженные репутации. Бирс - колумнист; русское
слово "обозреватель" не вполне передает его смысл. Колумнист ведет
постоянный раздел, рубрику, направляет газету, объясняет читателю, как надо
расценивать очередной шаг правительства и мероприятия городских властей,
новую книгу и политические перевороты в далеких странах. Колумнист очень
силен.
В 1871 году Бирс печатает свой первый рассказ "Долина призраков" в
журнале "Оверленд Мансли". На страницах этого журнпла совсем недавно
прославился Брет-Гарт. Двадцать лет спустя там же были опубликованы первые
рассказы Джека Лондона,- и началась его мировая известность. Но в отличие от
них и от других, более удачливых литературных собратьев, дебют Бирса, как и
первый его сборник рассказов "Самородки и пыль" (1872), не был замечен.
После трехлетнего пребывания в Англии, где Бирс тоже успешно
сотрудничал в прессе, он снова возвращается в Сан-Франциско. Становится
одним из организаторов Клуба богемы, хотя пуританин в нем бушует страстно.
Он издает книгу, в которой обличает... вальс как "открытое и бесстыдное
проявление сексуальных влечений, проявление похоти...". Книга вызвала
немалый шум.
Бирс ходит по улицам с револьвером в кармане и с палкой в руках,- это
не бутафория и не причуды старого вояки. Порою дерется с обидчиками,
лицемерами, лжецами.
Журналистика не приносит богатства. Семья не такая большая, как у отца,
но все же требует денег. Как и Твен, Бирс пытается стать бизнесменом, но
также безуспешно. Он много пишет, обличает могущественных властителей
Америки. В одном из еженедельников он печатает статьи против корпорации
"Сентрал Пасифик". "Мы считаем этих людей врагами общества и самыми
настоящими преступниками",- заявляет Бирс в 1882 году. За двадцать лет до
первых выступлений "разгребателей грязи" Бирс начал их дело, начал
партизанские набеги на хозяев страны. "Юн поражал молниями негодяев
капиталистов и двуличных политиканов. Хотя многое в статьях Бирса было
легковесным и маловажным, значительная часть состояла в обличении той
подлости, которая, подобно раку, разъедала американскую жизнь взятками,
подкупом, сделками, всем тем, что сопровождало путь разбойников капитала к
власти",- пишет его биограф Фэтаут.
При этом, до конца жизни, Бирс скептически относился к любым попыткам
переустройства общества, отрицательно относился к социализму, в статьях
нападал на американских социалистов. Порою солидаризировался с
правительством; так, например, он поддерживал империалистическую войну,
которую Соединенные Штаты
вели против Испании за владение Кубой и Филиппинами.
В 1887 году молодой Херст сделал Бирса фактическим редактором газеты
"Сан-Франциско Экземинер". Растет известность, растет шумное и недолговечное
- на один день - могущество газетчика. Его инициалы АГБ - Амброз Грегори
Бирс - расшифровываются острословами как Almighty God Bierce - Всемогущий
Бог Бирс. И все больше грязи видит вокруг себя журналист. "Моя религия -
ненавидеть негодяев". Эту религию он исповедует с истовой страстью.
Он обличает в печати железнодорожного короля Хантингтона, а когда того,
под давлением множества фактов, привлекают к судебной ответственности, Бирс
едет в Вашингтон в качестве общественного обвинителя. Его пытаются
подкупить. На вопрос, сколько он хочет отступного, Бирс отвечает - семьдесят
пять миллионов долларов. Эти семьдесят пять миллионов и вынужден был вернуть
правительству США обвиняемый миллионер-разбойник.
Американцы обогащались. Власть золота становилась все более
всеобъемлющей. Бирс оказался среди тех немногих, кто осмеливался этому
противостоять.
И продолжал писать. В 1891 году на деньги почитателей издается сборник
"В гуще жизни"; в 1892 году - "Может ли это быть?"; в 1899 году -
"Фантастические басни"; сборники стихов и статей. Незадолго до смерти, в
1909-1912 годах, публикуется первое и единственное собрание сочинений в
двенадцати томах. Туда включено все без отбора, безо всякой критической
оценки. Это издание - тоже результат частной инициативы, тираж - двести
пятьдесят экземпляров. Маленький даже по тем временам, да и тот не
расходится, лежит в книжных лавках Сан-Франциско. Это еще более горько, чем
возвращенные рукописи.
В детстве он страдал от отцовского деспотизма, но своих жену и детей
тоже тиранил. И становился все более одиноким. Ушла жена, пятнадцатилетний
сын сбежал из дому и угодил в тюрьму. Бирс пережил обоих своих сыновей.
В 1907 году он обращается к правительству США с просьбой о пенсии.
Прошло сорок пять лет с тех пор, как он добровольно вступил в американскую
армию. Для большинства правительственных чиновников, которые рассматривали
его заявление, гражданская война-мертвая страница из учебников истории и сам
Бирс обломок канувшей в Лету эпохи. Его прошение - очередное чудачество -
удовлетворили, назначили двенадцать долларов в месяц.
В 1913 году Бирс уехал военным корреспондентом в Мексику. И пропал.
Последнее, полученное от него письмо датировано 26 декабря 1913 года. Смерть
его окружена легендой. Расстрелян Панчо Вильей, вождем восставших
мексиканских крестьян? Это возможно, ведь Бирс, как американец, гринго -
враг. Заплутался а неразберихе гражданской войны? Просто не выдержал
физических лишений? На этот раз ему не девятнадцать, а семьдесят один год.
Как бы то ни было - не вернулся. Пришла смерть, о которой он столько писал.
Бирс был одним из самых ярких, примечательных людей своего времени. А
как писатель он при жизни был почти неизвестен, К его книгам критика и
читатели начали обращаться лишь в двадцатые годы. Легенда и по сей день
соперничает с истиной; и порою побеждает легенда. туры. Разрушение личности,
по Бирсу. обуславливается не только давлением обстоятельств, но и
непрочностью того нравственного материала, из которого сделан человек. То
горько, то с отчаянием, то почти злорадно показывает автор,- вот они, люди,
людишки, мелкие, подлые, трусливые. Разумеется, их, таких, можно заменить
машинами, разумеется, их легко можно менять местами ("Страж мертвеца").
Среди множества лиц, населяющих рассказы, почти нет запоминающихся
характеров,- важно не с кем происходит, а что происходит. Это естественно
вытекает из отношения писателя к человеку.
В "Словаре Сатаны" Вире так определяет понятие "привидение": "внешнее и
видимое воплощение внутреннего страха". Этими "внешними и видимыми
воплощениями" наполнены его книги. А сам он, по свидетельствам
современников, был человеком бесстрашным.
В повседневной жизни, воспроизведенной писателем, было много реальных
причин для страхов,- люди жили на границе лесов, населенных дикими зверями,
люди были довольно слабы перед могущественными силами природы. Еще больше
оснований для страхов создавали сами люди, история общества - истребление
индейцев, издевательства над неграми, линчевания, преследования всяких
инакомыслящих, малые и большие, внешние и внутренние войны.
В рассказах Бирса постоянно встречаются трупы, призраки, таинственные
шорохи, гулкие шаги. Часто люди погибают не от выстрела, не от ножа не от
зубов зверя, а от самого страха ("Человек и змея", "Страж мертвеца"). И
автор издевается над попытками науки просветить, объяснить. Так от разрыва
сердца умер ученый-скептик, приняв пуговицы чучела за глаза змеи..
Храбрость Вире считает одной из самых редких и великих человеческих
добродетелей, любуется храбрецами. Любуется лейтенантом Брэйлом, который в
любом сражении не кланялся пулям, шел с высоко поднятой головой. Его
храбрость была явно безрассудна, г тем не менее прекрасна. Недаром и его
смерть изображена так необычно для Бирса,- смерть, окруженная почтительным
восхищением и соратников и противников. Ничуть не похожая на обычную в его
рассказах, отвратительную, уродливую смерть. И в этом рассказе конец
по-новому освещает начало,- лейтенант был храбр во имя любви, он все время
красовался перед той, которая написала ему жестокие и несправедливые слова.
А женщина эта, как обычно в книгах Бирса, была совершенно недостойна любви
героя ("Убит под Ресакой").
Бирс развивает жанр "страшного" рассказа. Этот жанр уже стал
классическим до Бирса, в творчестве Эдгара По. И, вслед за По, кошмарное
помещает в условия совершенно реальные.
В рассказе "Глаза пантеры" страхи оправданы, нет никакой мистики,
по-настоящему жаль и безумную девушку, и полюбившего ее храброго человека.
Ее безумие мотивировано, насколько может быть мотивировано безумие.
Человечны и горе, и боязнь сойти с ума.
В одинокой, заброшенной хижине скоропостижно умирает любимая жена; но
этого мало. Надо еще, чтобы ворвалась ночью пантера и загрызла неостывший
труп ("Заколоченное окно"). Это обстоятельство, пожалуй, не усиливает страх,
а, напротив, ослабляет его. Такие излишества встречаются нередко.
Бесценный материал для исследования, изучения, изображения страхов дала
Бирсу война.
Он сражался в армии северян, но по его рассказам этого не определишь,
война у него, всякая война - кровавое, бессмысленное побоище. Такой взгляд
на войну тогда был гуманным.
Это еще война не современная, во многом не оторвавшаяся от поединка
древних. К далеким временам восходит преклонение перед личным мужеством в
рассказе "Убит под Ресакой" или поведение генерала в рассказе "Паркер
Аддерсон, философ".
Война очень важна для Бирса не только потому, что это часть его
биографии, личный опыт, но и потому, что на войне обнажается сокровенная
сущность человека, обнажается то, что в мирное время могло лежать под спудом
на дне души и остаться тайной для всех и для него самого.
Барсу всегда хотелось заглянуть вглубь, исследовать человека в
обстоятельствах особых, чрезвычайных, испытать на излом. Война предоставила
неисчислимое количество особых ситуаций - невероятных, необычайных, но тем
не менее реалистически лравдоподобных. Ситуаций, которые он сам наблюдал, в
которых сам участвовал, о которых ему рассказывали очевидцы. В изображении
войны много беспощадной правды. Его война - не парадная, не приукрашенная,
но романтизация войны у него еще сохраняется.
Казалось бы, самоубийство в бою совершенно невероятно. А Бирс
скрупулезным психологическим анализом мотивирует закономерность самоубийства
("Один офицер, один солдат").
Храбрость, трусость, самоотверженаость, товарищество, ужас перед
смертью, преодоление страха - особые и вместе с тем всеобщие темы -
выступают в военных рассказах писателя.
Сражающуюся армию Бирс ощущает как нечто целое, как живой организм. И
смотрит на военные действия снизу, преимущественно глазами рядового солдата.
Гневно звучит обличение спесивого генерала ("Офицер из обидчивых"),- из-за
его дурацкого приказа артиллерия вела огонь по своим.
Глубинная связь военных тем с основными мотивами творчества Бирса
отчетливо видна в рассказе "Заполненный пробел". Герой рассказа существует в
далеком, давно ушедшем прошлом, он потерял память, ему кажется, что все еще
продолжается война. Он отбился от армии северян и, во что бы то ни стало,
должен найти свой отряд. Он не верит врачу, случайно встретившемуся на
дороге, не верит свидетельствам своих глаз, которые видят морщины на руках.
И, только взглянув на свое отражение в луже, на старого, седого человека, он
на миг понимает, что в беспамятстве прожита целая долгая жизнь.
Незадолго до отъезда в Мексику Вире посетил места боев, участником
которых он был много лет тому назад. Он не терял памяти, он был нормальным
человеком, но и он не мог вместить того, что было тогда, в свою теперешнюю
жизнь.
В стихотворении Анны Ахматовой "Есть три эпохи у воспоминаний"
говорится:
И вот когда горчайшее приходит:
Мы сознаем, что не могли б вместить
То прошлое в границы нашей жизни.
Так было у самого Бирса. Так стало - в драматическом сгущении - у героя
его рассказа. Особая ситуация - места, знакомые с юности, места, особо
запомнившиеся, потому что здесь произошли, вероятно, самые значительные,
самые важные события,- эти места неожиданно ставят человека лицом к лицу с
его прошлым. А прошлое - давным-давно поросшая мхом могила. Выдержать . это
столкновение невозможно. Мгновенная драматическая развязка в последнем
абзаце завершает повествование, которое началось замедленно, эпически
плавно.
Военные рассказы Бирса, при всех их противоречиях, вместе с романом
Крейна "Алый знак доблести" - начало правдивого изображения войны в
литературе США.
* * *
В американских книгах той поры добро и зло были строго разделены.
Представления догматической религии с ее двумя полюсами: Бог-Сатана,
господствовали и во взглядах на мораль, на общественное и личное поведение
человека, на искусство. Существование в жизни и необходимость в литературе
"положительных" и "отрицательных" героев в чистом виде не вызывали сомнений.
За редкими исключениями, в американской литературе конца XIX начала XX века,
даже и в первых книгах критических реалистов, царил еще весьма
метафизический взгляд на человека. Хорошее и дурное в нем существовали
строго порознь, отделенные непроницаемыми перегородками. И в этом проявился
тот отроческий характер литературы, о котором постоянно говорит американская
критика.
Были, конечно, исключения - Мелвил, По, Джеймс,- но именно исключения.
Среди них был и Вире. В отличие от господствовавших в литературе
представлений, он остро ощущал противоречия и вокруг себя, и в себе самом,
На войне он видел убийства, горе, смерть. Ужас войны он пронес через
всю жизнь. Война выступает в глубоком подтексте часто в тех горьких, мрачных
произведениях, которые по сюжету своему не имеют никакого отношения к войне.
И вместе с тем годы войны так и остались самыми счастливыми годами,
годами истинного братства, близости с людьми. Недаром до конца жизни его
друзьями оставались только ветераны войны.
И дорога в искусство была усеяна добрыми намерениями, но прямолинейной
связи добра и таланта Бирс не видел.
Его творчество пришлось на время краха идеалов, утраты веры. "Одно из
великих верований вселенной" - так определяет он безверие. В то самое время
когда Бирс работает над "Словарем Сатаны", Твен записывает в дневник:
"Шестьдесят лет тому назад слова "оптимист" и "дурак" еще не были
синонимами". Здесь историческое объяснение афоризмов Бирса.
"Словарь Сатаны" в наиболее ясной и общей форме воплощает
универсальность отрицания. Свергаются, сокрушаются все современные Бирсу
боги, церковные и светские. Самоуверенность, американизм, оптимизм.
"Словарь" построен остро полемически, это как бы серия ответов на
общераспространенные убеждения, утверждаемые везде, всеми,- кстати, и в тех
самых журналах, в которых сотрудничал Бирс.
- Упорный труд может привести каждого американца к славе и богатству, к
миллионам в банке и президентскому креслу.
"Труд,- отвечает Бирс,- один из процессов, с помощью которых "А"
добывает собственность для "Б".
- Люби Америку, это благословенная страна, избранная страна господа
бога, свободная от всех пороков Старого Света.
"Моя страна, права она или нет",- Бирс еще солдатом мог слышать эти
слова Карла Шурца, деятеля гражданской войны.
"Патриотизм,- отвечает теперь Бирс,- легковоспламеняющийся мусор,
готовый вспыхнуть от факела честолюбца, ищущего прославить свое имя. В
знаменитом словаре д-ра Джонсона патриотизм определяется как последнее
прибежище негодяя. Со всем должным уважением к высокопросвещенному, но
уступающему нам лексикографу, мы берем на себя смелость назвать это
прибежище первым".
"Бизнесмены - оплот нации",- на все лады кричали газеты, журналы,
проповедники.
"Уолл-стрит,- отвечает Бирс,- символ греховности в пример и назидание
любому дьяволу. Вера в то, что Уолл-стрит не что иное, как воровской притон,
заменяет каждому неудачливому воришке упование на царство небесное".
"Самые улыбчивые стороны жизни и есть самые американские",- говорил
писатель Уильям Дин Гоуэллс.
"Иностранный" (не американский) - порочный, нестерпимый, нечестивый",-
издевался Бирс.
Сама энергия афоризмов,- от этого внутреннего полемического запала.
Вире издевается и над тем, что есть, и над всеми попытками изменений.
Он видит прежде всего не различия между либералами и консерваторами той поры
- не слишком, впрочем, существенные. Он видит то общее, что их объединяет,
видит иллюзии разного рода, системы заблуждений.
Вире обличает подряд богатство, шовинизм, веру в прогресс, в науку,
претензии христианства на монополию. Он наблюдает за внешней политикой и
горько формулирует: "Союз - в международных отношениях - соглашение двух
воров, руки которых так глубоко завязли друг у друга в карманах, что они уже
не могут грабить третьего порознь".
Обличения Бирса относятся не только к политике. Не остается ничего - ни
в обществе, ни в мире личности. Само устройство планеты кажется писателю на
редкость нелепым,- на две трети земля покрыта водой, а человек лишен жабр...
"Святой - мертвый грешник в пересмотренном издании". Снова и снова
писатель настаивает: нет личностей, говорит о заменяемости, о том, что
видимое не совпадает с сущностью.
Конечно, Вире односторонен в своих афоризмах. Без односторонности нет
ни жанра, ни этого писателя. Геометрическая, линейная универсальность жанра,
быть может, в наибольшей степени соответствует особенностям его дарования.
Эти особенности и помогли ему запечатлеть существенное, не только
преходящее, но свойственное иным временам.
Подступом к диалектике добра и зла стал для Бирса цинизм. "Словарь
Сатаны" в первом издании (1906) назывался "Словарем циника".
Причем цинизм Бирса был своеобразным развитием, следствием кетовой
веры. "Он был вывернутым наизнанку идеалистом",- справедливо замечает его
биограф.
В "Фантастических баснях" политическая жизнь современной писателю
Америки предстает как бесстыдное торжище, где все и вся продается и
покупается. Политика - грязная возня у кормушек. Политический деятель, будь
то сенатор, конгрессмен, член верховного суда - вор, шантажист, негодяй.
Здесь в сгущенном виде содержится своеобразное ядро творчества писателя.
Басня "Фермер и его сыновья" - вариант распространенного в мировой
литературе сюжета. Умирающий отец обманывает нерадивых сыновей, утверждая,
что в саду зарыт клад. Но вместе с тем говорит правду: тщательно перекопав
сад в поисках мнимого сокровища, сыновья снимут большой урожай и получат
настоящее богатство. Но бирсовская концовка - горькая ирония: "И сыновья
выкопали все сорные травы, а заодно и виноградные лозы и за не" досугом даже
забыли похоронить старика отца".
Ни проблеска надежды, всеподавляющее царство зла.
Бирс был наделен трезвостью ума, стремлением сдирать оболочку,
добираясь до сути, что отнюдь не способствовало его собственному счастью и
спокойствию. Он был сатириком, обличителем не только по мировоззрению, по
взглядам на жизнь, но и по склонностям, по складу характера, что и
проявилось в самом типе дарования.
Однако содрать с человека кожу - значит ли это всегда глубже проникнуть
в его суть?
Джек Лондон сказал однажды, что у него никогда не было отрочества. Как
бы возмещая это, большая часть написанных им книг отроческая по своему
характеру и обращенная к отрочеству.
Амброз Бирс заметил, что никогда не был мальчишкой. Но писал он так,
как будто и никто на свете не был мальчишкой. Будто доверчивого - особенно
свойственного детям - отношения к жизни и не существует вовсе- В тех редких
случаях, когда в его произведениях действуют дети,- это маленькие старички.
На долю шестилетнего героя рассказа "Чикамога" выпадают невероятные
бедствия,- он не просто случайно заблудился и ему пришлось переночевать в
лесу - что уже не мало для ребенка,- он еще встречает остатки разбитого
наголову отряда, и это не люди, а ползущие, страшные, окровавленные
существа. Он наконец находит свой дом - дом сгорел. Лежит труп женщины, "из
рваной раны над виском вывалились мозги - пенистая, серая масса, покрытая
гроздьями темно-красных пузырьков". Но и этого нагромождения
натуралистически описанных ужасов оказывается недостаточно, Ребенок еще к
тому же глухонемой.
Бирс принадлежал к числу людей, которые живут без иллюзий. А ведь
иллюзии и вера - тоже необходимейшая часть опыта человечества. Без них
нельзя не только преобразовывать общество, без них нельзя ни сеять, ни
рожать, ни строить дом. Человеку свойственна вера в будущее - сознательная
или бессознательная, без которой нет ни жизни, ни искусства. И потому
периоды безверия неизбежно сменяются периодами новой веры и, часто, новых
заблуждений, новых иллюзий. Без веры в будущее нет и большого искусства. В
отсутствии веры сила и слабость, ограниченность писателя. Это остро ощущал и
сам Вире. Понимал, что его взгляд, во многом повернутый только на дурное,
подлое, пошлое, сужает его возможности художника. "Я люблю встречи с йеху",-
вызывающе замечает он в одном из писем, подчеркивая свое родство с великим
сатириком Свифтом, который воплотил в страшных йеху свое представление о
выродившемся человечестве. А на самом деле Бирс, как и Свифт содрогался от
ужаса при этих встречах. Судороги ужаса, отчаяния запечатлены и в самой
форме его произведений,
"Невозможно представить себе Шекспира или Гете, истекающих кровью и
вопящих от творческих мук в тяжелых тисках обстоятельств. Великое мне
представляется всегда с улыбкой, пусть горькой по временам, но всегда в
сознании недостижимого превосходства над ходульными, маленькими титанами,
докучающими Олимпу своими бедствиями, хлопушечными катастрофами",-говорил он
в одном из писем. Так он сам, между прочим, объяснил, почему не стал, не мог
стать великим сатириком.
Сатана не перестает мечтать о потерянном рае. Циничная ухмылка
Мефистофеля скрывает тоску по идеалам.
* * *
Исследователи современной американской новеллы Мэри и Уоллес Стегнеры
пишут: "Если существует литературная форма, которая в наибольшей степени
выражает нас как народ, то это нервная, концентрированная, краткая,
всепроникающая, законченная форма новеллы", Амброз Бирс принадлежит к числу
создателей этой формы. Лучшие его рассказы включаются во все американские
антологии.
Головокружительно неожиданные концы рассказов, казалось, несколько
роднят новеллистику Бирса и новеллистику О'Генри. Но функция концовок у этих
двух писателей почти противоположна,
У Генри в самых печальных, драматических ситуациях конец обычно
выявляет случайность, незначительность, несущественность конфликта, сводя
его к недоразумению. Конец смягчает, примиряет.
У Бирса конец всегда усугубляет драматизм, исключает возможность
примирения, доводит гротескное до наивысшего предела.
Художники-современники смотрят на одно и то же, перед ними те же
человеческие типы, те же обстоятельства. Но великое разнообразие искусства,
само его существование обуславливается и тем особым видением, тем своим
магическим кристаллом, сквозь который проступает объективный мир. Был и у
Бирса свой магический кристалл, потому есть и его полоса спектра в большой,
богатой, разнообразной литературе США.
Популярность: 1, Last-modified: Fri, 18 Feb 2000 15:44:54 GmT