, что он совершил ошибку, забравшись сюда, пожертвовав своим будущим и ее жизнью. Виржилио снова пытался объяснить ей положение, но понял, что это бесполезно; ему стало ясно, что связь с Марго подошла к концу. С тех пор как он познакомился с Эстер, ему не хотелось смотреть на других женщин. Даже когда он лежал с Марго в постели, он был уж не тот мужчина, чувственный, влюбленный в ее тело. У него появилось безразличие к ее прелестям: к ее пышным бедрам, к ее упругой груди, к ее неутомимой изобретательности в часы любви. Теперь у него было лишь одно желание: обладать Эстер, обладать ею целиком - ее мыслями, ее сердцем, ее телом. И он так и остался сидеть с полуоткрытым ртом, будто собираясь что-то сказать. Марго ждала. Но он не заговорил, а лишь махнул рукой, как бы в знак того, что считает бессмысленным убеждать ее. Тогда она снова принялась за свое: - Ты обращаешься со мной, как с рабыней. Едешь в Ильеус, а меня бросаешь здесь. Потом придумываешь разные истории, будто ревнуешь меня. Все это ложь! В общем я была глупа... Но теперь хватит... Когда кто-нибудь придет ко мне и предложит поехать с ним в Ильеус или Баию, я дам себе волю... Виржилио рассердился: - Что касается меня, милая, пожалуйста... Думаешь, я без тебя умру? Она пришла в ярость: - А я-то была дура... Разве и здесь мало мужчин увивается за мной?.. Вот Жука Бадаро посылает мне любовные записки... Я из-за тебя стала затворницей, а ты только и думаешь, как бы удрать в Ильеус, наверняка вдогонку за дочкой какого-нибудь богатого плантатора, чтобы жениться на ее деньгах... Виржилио поднялся, глаза его налились кровью: - Заткни рот!.. - А вот и не заткну. Что, правда? Хочешь обмануть какую-то деревенскую дуру, завладеть ее деньгами... Виржилио размахнулся и ударил ее по лицу. Из рассеченной губы показалась кровь, Марго испуганно посмотрела на него. Она хотела было дерзко ответить, но только разразилась рыданиями: - Ты меня больше не любишь... Раньше ты никогда пальцем меня не трогал. Адвокат тоже разволновался; он был поражен своей грубой вспышкой. Значит, и его засосала царящая в этих краях атмосфера; она изменила и его. Он уже был не тем, каким прибыл несколько месяцев тому назад из Баии: всегда любезным, неспособным даже подумать о том, чтобы ударить женщину. И на него, цивилизованного человека, человека с другой земли, оказывала влияние земля какао. Он пристыжено опустил голову, с грустью посмотрел на руку; подошел к Марго, вытащил платок, вытер капельку крови: - Прости меня, милая. Я потерял голову, у меня столько дел, о которых приходится думать, что я становлюсь совсем ненормальным... Да ты еще начала разговор об этом Жуке Бадаро, о том, что ты меня бросишь, уйдешь с другим... Я сам не хотел этого. Она рыдала; он пообещал: - Я возьму тебя в Ильеус, не плачь... Марго подняла голову, она уже улыбалась. Решила, что он ударил ее из ревности. Почувствовала еще сильнее, что принадлежит ему, что Виржилио - ее. Прижалась к нему, маленькая и ласковая, спряталась у него на груди. Ею овладело желание, и она увлекла его за собой в комнату. 6 Доктор Жессе дошел уже до угла, когда услышал крики: - Доктор! Доктор Жессе! Подите сюда! Четверо портных стояли на пороге лучшей портняжной мастерской Табокаса "Парижские ножницы", принадлежавшей Тонико Боржесу. Сам он в этот момент тоже был здесь; в одной руке он держал штанину, в другой иголку с ниткой. Заведение "Парижские ножницы" было не только лучшей портняжной мастерской Табокаса, но и, по общему признанию, штаб-квартирой местных сплетников. Здесь обсуждались все происшествия, здесь знали о всех событиях, знали даже, что едят в этом частном доме и в том. В этот день в "Парижских ножницах" произошел переполох, вызванный известиями, которые привезли из Феррадаса прибывшие вместе с Орасио люди. Поэтому-то Тонико Боржес и окрикнул доктора Жессе, надеясь получить от него разъяснения. И когда тот подошел, толстый, низенький и суетливый, со шляпой на затылке, с очками на кончике носа, в сапогах, перепачканных грязью, и спросил, что им от него нужно, один из портных вместо ответа принес стул и усадил его. - Располагайтесь поудобнее, доктор. Врач уселся, опустил на кафельный пол свой чемодан с инструментами. Чемодан этот был знаменит в поселке, потому что доктор носил в нем самые разнообразные предметы: от хирургического ножа до сухих бобов какао, от ампул для впрыскивания до спелых плодов, от склянок с лекарствами до квитанций на получение квартирной платы с принадлежащих ему домов, которые он сдавал в наем. Тонико Боржес исчез в доме и вскоре вернулся с большим плодом авокадо. - Я сохранил его для вас, доктор. Жессе поблагодарил и положил авокадо в чемодан, и без того переполненный разными предметами. Портные окружили врача. Они пододвинули к нему свои стулья. Отсюда вся улица находилась под их наблюдением. Жессе спросил: - Ну, что нового расскажете? - Что вы, доктор, это вы можете нам много чего рассказать, - засмеялся Тонико Боржес. - Вам ведь все хорошо известно... - О чем это? - Поговаривают, будто отношения между полковником Орасио и полковником Бадаро обострились до крайности... - вставил другой портной. - Говорят, Жука Бадаро набирает людей... - добавил Тонико. - Это не новость, я об этом давно знал, - сказал врач. - Но кое-чего вы наверняка не знаете... Могу поручиться. - Посмотрим... - Жука Бадаро уже законтрактовал агронома для обмера лесов Секейро-Гранде... - Что вы говорите? Откуда вы это знаете? Тонико сделал таинственный жест: - Ну, мало ли откуда, доктор... Разве в Табокасе что-нибудь может остаться неизвестным? Если даже не о чем говорить, так здесь придумают все что угодно... Но Жессе этот ответ не устраивал; он хотел знать точно. - Нет, серьезно... Кто вам сказал? Тонико Боржес понизил голос: - Азеведо, хозяин лавки скобяных товаров. Жука Бадаро составлял у него телеграмму, которой вызвал агронома... - Это новость... Сегодня же пошлю записку Орасио. Портные переглянулись. Тонико продолжал: - Полковник Орасио отправил дону Эстер в Ильеус, чтобы не подвергать ее опасности на фазенде... Говорят, он вступит в лес еще на этой неделе... он уже заключил с Бразом, Фирмо, Жозе да Рибейра и Жарде договор о разделе леса... У него остается половина, а другую половину поделят те, кто ему помогает. Так ведь, доктор? Врач пытался отрицать: - Для меня это новость... - Доктор... - Тонико Боржес закатил глаза. - Но ведь известно даже, что Виржилио составил договор, который сейчас скреплен печатью и всем, чем полагается... Да! Манека Дантас тоже входит в долю... Все уже об этом знают, доктор, это секрет полишинеля... В конце концов Жессе признался и все рассказал, даже то, что он тоже будет иметь частицу леса. Тонико Боржес пошутил: - Значит, и вы возьметесь за оружие, доктор, не так ли? Вы уже купили себе кольт-38? Или предпочитаете парабеллум? Если нужно, я могу продать вам... в хорошем состоянии... Доктор Жессе засмеялся: - Я уже слишком стар, чтобы начинать карьеру героя... Все расхохотались; трусость доктора вошла в поговорку. Но он все же оставался уважаемым человеком во всей округе. И это было поразительно, ибо единственное, что могло уронить человека в глазах жителей земли какао от Феррадаса до Ильеуса, - это трусость. Человек, прослывший трусом, не имел будущего на дорогах и в поселках какао. Если от человека и требовалось какое-либо качество для того, чтобы в период завоевания земли добиться успеха в жизни на юге Баии, таким качеством являлось мужество. Как можно отважиться жить среди жагунсо и завоевателей земли, среди беспринципных адвокатов и убийц, не знающих угрызений совести, если не относиться спокойно к жизни и смерти? К человеку, который получал удар и не отвечал на него, который убегал от драки и не мог рассказать никакой истории о своих подвигах, местные жители относились неуважительно. Доктор Жессе был единственным исключением. Врач в Табокасе, член муниципального совета Ильеуса, выдвинутый Орасио, одним из политических лидеров оппозиции, доктор Жессе был единственным, сохранившим свою репутацию в глазах общественного мнения, несмотря на то, что был известным трусом. Малодушие доктора Жессе вошло в поговорку, и когда хотели оценить степень трусости кого-нибудь, доктор всегда служил мерилом: - Он почти такой же трус, как доктор Жессе... Или: - Он трусливее даже любого родича доктора Жессе... И эти слухи распускали не политические противники врача, как можно бы подумать. Его собственные друзья и соратники, никогда не рассчитывавшие на него во время столкновений, рассказывали в барах и публичных домах разные истории, в которых доктор Жессе выставлялся самым последним трусом. Так, рассказывали, что во время жаркой схватки, происшедшей в Табокасе между людьми Орасио и Бадаро, доктор Жессе сбежал в дом терпимости и был найден там под кроватью. В другой раз во время избирательной кампании по выборам в сенат и палату депутатов он выступал с импровизированной трибуны на предвыборном митинге в порту Ильеус. Из Баии прибыл кандидат в депутаты от оппозиционной партии по этому округу; это был совсем молодой человек, только еще начинавший свою политическую карьеру, сын бывшего губернатора штата. Юноша с большой опаской отправился в агитационную поездку. Он наслышался всяких страшных историй об этой земле и боялся выстрела в спину или удара кинжалом. Орасио послал в Ильеус наемников для охраны своего кандидата во время митинга. Жагунсо с револьверами за поясом, готовые на все, окружили трибуну. Люди Бадаро смешались с толпой, собравшейся из любопытства послушать юношу из Баии, пользовавшегося славой хорошего оратора. Первым выступил доктор Руи, как всегда сильно навеселе; он стал поносить федеральное правительство. Потом слово было предоставлено доктору Жессе, на долю которого выпала честь представить кандидата избирателям. И наконец наступила очередь самого кандидата. Он подошел поближе к краю трибуны - небольшого сооружения из досок от старых ящиков, раскачивавшегося под тяжестью ораторов, откашлялся, чтобы привлечь внимание, дождался полной тишины и начал: - Сеньоры, уважаемые дамы и сеньориты... Я... Больше он ничего не смог сказать. Среди собравшихся слушателей не было ни дам, ни сеньорит, и какой-то весельчак закричал: - Какие там сеньориты, они уже детей рожают... Раздался смех, некоторые зашикали. Оратор пытался что-то сказать о "невоспитанности" аудитории. Жагунсо Бадаро воспользовались поднявшимся шумом и открыли стрельбу, на которую тут же ответили люди Орасио. Утверждают, что в этот момент молодой кандидат собирался залезть под трибуну, чтобы спастись от пуль, однако это место уже было занято доктором Жессе, который не только не захотел потесниться, но и закричал ему: - Если вы не хотите себя совершенно опозорить, возвращайтесь на место. Здесь имею право прятаться только я, всеми признанный трус... Но так как молодой человек не соглашался и хотел силой залезть под трибуну, они вступили в борьбу из-за убежища. Говорят, это был единственный случай, когда доктор Жессе проявил не свойственные ему воинственные наклонности. И люди, оказавшиеся поблизости и сумевшие насладиться зрелищем, всегда рассказывали об этой драке, как о самом смешном, что им когда-либо довелось видеть, - это была прямо-таки потасовка женщин, царапающих друг другу физиономии. Тонико Боржес пододвинул стул и еще ближе подсел к врачу: - Знаете, кто приезжает? - Ну кто? - Полковник Теодоро... Говорят, он собирает на фазенде людей, чтобы ворваться сюда... Доктор Жессе перепугался: - Теодоро? Что же он собирается тут делать? Тонико не мог ответить на этот вопрос. - Знаю только, что с ним много жагунсо... А что он собирается здесь делать, понятия не имею. Но ведь надо же иметь смелость, доктор? Другой портной прибавил? - Вы только подумайте - приехать в Табокас, когда здесь столько людей Орасио!.. И после того, как он дал такой ответ... Как это он сказал, Тонико? Тонико знал ответ полковника Теодоро наизусть: - Говорят, он ответил полковнику Манеке: "Скажи Орасио, что я не объединяюсь с людьми такого сорта, как он; я не желаю иметь дело с погонщиком". Речь шла об ответе, который Теодоро дал Манеке Дантасу, когда тот приехал пригласить его от имени Орасио присоединиться к нему для захвата леса Секейро-Гранде. Доктор Жессе удивился: - Оказывается, вы тоже все знаете... Здесь всем перемоют косточки, никого не забудут... Один из портных рассмеялся: - Это же единственное развлечение здесь, доктор... Тонико поинтересовался, нет ли какого-нибудь распоряжения Орасио на случай, если Теодоро появится в Табокасе. - Не знаю... Ничего не знаю... - и врач, взяв свой чемодан, быстро встал. Казалось, он только сейчас вспомнил, что у него срочное дело. Прежде чем отпустить его, Тонико Боржес выложил последнюю новость: - Говорят, доктор Виржилио крутит с доной Эстер... Жессе стал серьезен, он ответил уже с порога: - Если вы хотите получить совет человека, живущего здесь уже почти два десятка лет, послушайте меня: говорите дурно обо всем, обо всех, о женах как угодно, о самом Орасио, но никогда не говорите плохо о его жене. Если он об этом узнает, я не дам ни гроша за вашу жизнь. Это мой вам дружеский совет... И он повернулся, оставив Тонико Боржеса белого как полотно. Тонико в страхе обратился к остальным: - Неужели он расскажет полковнику Орасио? И хотя те решили, что доктор Жессе не сделает этого, что он порядочный человек, Тонико не успокоился, пока не посетил доктора в его кабинете и не попросил, чтобы он ничего не говорил полковнику; "эта история была мне пересказана женщиной, которая живет вместе с Марго и присутствовала при ссоре Виржилио с любовницей из-за женщины, каковой, как ей показалось, является дона Эстер". - Это проклятый край, доктор, здесь сплетничают обо всех. Никого не оставляют в покое... Но теперь я замкнул рот на замок. Больше не пророню ни слова. Я это сказал только вам. Доктор Жессе успокоил его: - Не волнуйтесь, Тонико. От меня Орасио ничего не узнает... Лучшее, что вы можете теперь сделать, это замолчать. Если не хотите покончить самоубийством... Он открыл дверь, Тонико простился и ушел, в комнату вошла женщина. Доктор Жессе с трудом нашел в забитом вещами чемодане стетоскоп, чтобы выслушать больную. В приемной беседовали пациенты. Старушка с ребенком на руках, увидев Тонико Боржеса, встала со стула и подошла к портному. Она улыбнулась: - Как поживаете? - Да ничего, дона Зефинья. А вы? Она не ответила. Ей не терпелось рассказать. - Вы уже знаете о скандале? - О каком скандале? - Полковник Тотоньо из Риашо Досе бросил семью и сошелся с одной распутной женщиной, потаскухой из Баии. Он уехал с ней поездом, на виду у всех... Тонико сделал жест, выражавший досаду. - Это старо, дона Зефинья. А я вот могу поручиться, что есть новость, которую вы не знаете... Старушка насторожилась, вся вытянулась в нервном напряжении: - Какая новость, сеньор Тонико? Тонико Боржес мгновение колебался. Дона Зефинья нетерпеливо сказала: - Да рассказывайте же скорей!.. Он оглянулся по сторонам, отвел женщину вглубь комнаты и, понизив голос, начал: - Говорят, доктор Виржилио... Остальное он прошептал старухе на ухо. Та только восклицала от удивления: - Возможно ли? Кто вам это сказал, а? Тонико Боржес предупредил ее: - Имейте в виду, я вам ничего не говорил... Я рассказал вам только потому, что считаю вас... - Что вы, сеньор Тонико, вы же знаете, я буду нема, как могила... Но кто же все-таки вам это сказал? И ведь подумать, на вид порядочная женщина... Тонико Боржес исчез в дверях. Дона Зефинья вернулась к очереди, оглядела дожидавшихся пациентов. Среди них не было ни одного, заслуживающего внимания. Тогда она решила отложить до завтра впрыскивание, которое доктор должен был сделать внуку. Старуха простилась и, сказав, что уже поздно и она не может больше ждать, так как опаздывает к зубному врачу, вышла, таща за собою ребенка. Сплетня жгла ей язык, старуха была так рада, словно выиграла по лотерейному билету. И чуть не бегом бросилась к дому Авентинос, к трем старым девам, жившим близ церкви Сан-Жозе. 7 Доктор Жессе осматривал больного, машинально постукивая по груди и по спине, потом велел сосчитать до тридцати трех. Мысли его были далеко, он думал совсем о другом. В этот день у него было полно народа. Да так, собственно, и всегда... Как будто нарочно, когда доктор куда-нибудь торопился, его приемная заполнялась людьми, которые, как правило, ничем не были больны и приходили лишь отнимать у него время. Он велел человеку одеваться, нацарапал рецепт. - Закажите в аптеке Сан-Жозе... Там вам сделают дешевле... Это была неправда; дело в том, что аптека Сан-Жозе принадлежала одному из его политических соратников, тогда как аптека Весна - одному из избирателей Бадаро. - Что-нибудь серьезное, доктор? - Ничего. Просто схватили насморк от этих лесных дождей. Принимайте лекарство и поправитесь. Придете ко мне через две недели... - Я не могу, доктор. Разве вы не знаете, как трудно выбраться с плантации, чтобы прийти сюда? Я ведь работаю очень далеко... Доктору хотелось поскорее закончить разговор: - Ну ладно, приходите, когда сможете... У вас нет ничего серьезного. Человек расплатился; врач проводил его до двери и просил войти следующему пациенту; вошел старый работник, босой, в холщовой рубашке, - он пришел за лекарством для жены, ее измучила "лихорадка, которая то появляется, то проходит; каждый месяц валит ее, бедную, с ног". Пока человек рассказывал свою длинную историю, доктор Жессе размышлял о том, что он услышал в портняжной мастерской. Неприятные новости; во-первых, о предстоящем прибытии Теодоро в Табокас. Что он, чорт возьми, собирается тут делать? Он ведь должен понимать, что ему в Табокасе не место. Но Теодоро - отчаянный человек, любитель устраивать дебоши. Если он приезжает в Табокас - значит, жди наверняка беспорядков. Доктор Жессе решил предупредить об этом Орасио, который находился сейчас в Ильеусе. Хуже всего, что поезд уже ушел и записку можно будет отправить только завтра. Во всяком случае, с Виржилио он поговорит сегодня же. И тут он вспомнил о второй новости: в поселке сплетничают насчет того, что Виржилио завел шашни с кумой Эстер (она и Орасио были посажеными родителями одного из сыновей доктора Жессе, которых у него было девять, целая лесенка, они рождались каждый год). Теперь, размышляя об этом, Жессе припоминал кое-что. Как-то Эстер провела в Табокасе четыре дня в ожидании, пока Орасио закончит дела и сможет сопровождать ее в Ильеус. В течение этих четырех дней Виржилио часто бывал в доме врача, где остановился полковник с женой. Он проводил много времени в гостиной, беседуя с Эстер, и оба они весело смеялись. Он сам, Жессе, слышал, как слуги сплетничали по их адресу. Но хуже всего было то, что произошло в доме торговца Резенде на празднестве по случаю дня рождения его жены. На стол были поданы сладости; потом начались танцы под рояль, играли несколько девушек. Надо сказать, что в Табокасе не принято, чтобы замужние женщины танцевали. Даже в Ильеусе если какая-нибудь эмансипированная особа и отваживалась танцевать, то только со своим мужем. Поэтому, когда Эстер вышла танцевать с Виржилио, это было настоящим скандалом. Доктор Жессе припомнил, что Виржилио спросил у Орасио позволения пригласить Эстер на танец, и полковник, гордый тем, что его жена блистает на вечере, разрешил. Но люди не знали об этом, и пошли всякие сплетни. Да, неприятная новость, может быть, даже более неприятная, чем приезд Теодоро. Доктор почесал голову. Эх! Если Орасио узнает про эти сплетни... Дело будет дрянь... Пациент, кончивший уже рассказывать про недуги своей жены и молча ожидавший, что скажет врач, спросил наконец: - Вы не считаете, доктор, что это малярия? Жессе с ужасом взглянул на пациента. Он совершенно о нем забыл. Пришлось попросить человека повторить некоторые подробности, и тогда он подтвердил: - Да, это малярия. Прописал хинин, порекомендовал обратиться в аптеку Сан-Жозе, но мысли его были уже снова заняты событиями, развертывавшимися в Табокасе. Сплетники - а кто не был сплетником в Табокасе? - занялись Эстер. Плохо дело. Для этих людей не было замужней женщины, которая оставалась бы честной. И для Табокаса не было ничего занятнее скандала или любовной трагедии. А тут еще известие о предполагаемом приезде Теодоро. Что он, чорт возьми, собирается здесь делать? Доктор Жессе надел пиджак и вышел. Он посетил двух или трех больных, и везде только и говорили, что о предстоящих стычках из-за леса Секейро-Гранде. Все жаждали узнать у врача новости - ведь он близок к Орасио, он должен быть в курсе всех событий. Потом Жессе отправился к себе в школу. Он руководил ею еще со времен старого правительства, когда его партия находилась у власти. Ни разу он не был смещен, это было бы слишком большим скандалом, - разве он не добился постройки нового здания школы, разве он не пользовался большой поддержкой педагогов? Он пересек школьный двор, прошел через залу. Сейчас Жессе забыл и про Эстер, и про Теодоро, и про лес Секейро-Гранде. Мысли его были заняты праздником, подготовляемым школой в связи с Днем дерева, который должен был вскоре отмечаться. По двору бегали мальчишки, они так и вертелись под коротенькими ножками врача. Он поймал двух-трех, велел им найти помощницу директора и учительницу португальского языка. Затем прошел через одну из классных комнат - мальчики встали при его появлении. Он знаком велел им сесть, прошел в другую залу. Помощница директора и несколько учительниц уже ждали его. Он уселся, положил шляпу и чемоданчик на стол. Вынул платок, вытер пот, струившийся по его полному лицу. - Программа праздника уже составлена... - сообщила помощница директора. - Отлично, посмотрим... - Сначала состоится заседание. Речь... - Доктор Виржилио не сможет выступить: он завтра уезжает в Ильеус по делу полковника Орасио... Пусть говорит Эстанислау... Эстанислау был частным учителем, присяжным оратором на каждом празднике, устраивавшемся в Феррадасе. В каждой речи, по поводу любого события он применял одни и те же выражения и одни и те же образы. В Феррадасе немало людей знали "речь Эстанислау" наизусть. - Какая жалость!.. - воскликнула худенькая учительница, поклонница Виржилио. - Доктор говорит так хорошо, и сам он такой красивый... Все рассмеялись. Жессе все еще вытирал пот. - Что же я могу поделать? Помощница директора продолжала: - Так вот: сначала состоится торжественное заседание в школе. Речь скажет учитель Эстанислау (она заменила имя на бумажке, которую читала). Потом ученики будут декламировать. Затем все споют хором "Гимн дереву". И наконец - церемония выпуска учеников, все отправляются на площадь. Там намечено: посадка дерева какао, речь доктора Жессе Фрейтаса и чтение стихов учительницы Ирен. - Очень хорошо, прекрасно, - говорил врач, потирая руки. Он открыл чемодан, вытащил из него несколько листов бумаги, разрезанных вдоль. Это была его речь. Жессе начал читать ее учительницам. Понемногу он воодушевился, даже встал; теперь он читал громко и с важностью, сильно жестикулируя. Детвора собралась на пороге зала и ужасно шумела, несмотря на неоднократные предупреждения помощницы директора. Но для доктора Жессе это не имело значения. Он был опьянен своей речью и читал ее с пафосом: - Дерево - подарок бога людям. Дерево - наш друг. Оно дает прохладную тень, вкусные плоды, древесину, столь необходимую для производства мебели и других предметов комфорта. Из его стволов строились каравеллы, которые открыли нашу дорогую Бразилию. Дети должны любить и беречь деревья. - Очень хорошо... Очень хорошо... - восхищалась помощница директора. Учительницы поддержали ее: - Прекрасно... - Речь будет иметь успех... Жессе обливался потом. Он провел платком по лицу, прикрикнул на все еще стоявших в дверях мальчишек; они бросились врассыпную. Затем снова сел. - Неплохо, а? И вы знаете, я написал ее в один присест, вчера вечером. Последние дни мне было некогда, так как ко мне приехали гости и их нужно было развлекать.. - Говорят, дона Эстер в этом не нуждалась, - сказала одна учительница. - Доктор Виржилио и так развлекал ее целыми днями... - Ну, чего только здесь не наговорят... - возразила худая учительница. - Ужасно отсталый край... - Она приехала из Баии и никак не могла свыкнуться с нравами Табокаса. Другая учительница, уроженка этих мест, почувствовала себя оскорбленной. - Может быть, и отсталый для того, кто хочет называть бесстыдство прогрессом. Если торчать у ворот с молодыми людьми до позднего вечера - это прогресс, тогда Табокас, благодарение богу, и впрямь отстал от цивилизации. Это был намек на флирт учительницы с одним молодым человеком, служащим экспортной фирмы, тоже приехавшим сюда из Баии; скандальный флирт, о котором сплетничал весь Табокас. Худенькая учительница возмутилась: - Это вы что, на меня намекаете? Так знайте, никому нет дела, с кем я провожу время. И я никому не позволю говорить дерзости по моему адресу. Я живу своей жизнью и незачем в нее вмешиваться. Разговариваю до того часа, до какого мне заблагорассудится... Я предпочитаю это, чем оставаться, подобно вам, старой девой. Вмешался доктор Жессе: - Успокойтесь, успокойтесь... Кое о чем говорят справедливо, но многое раздувают без всяких оснований. Если молодой человек посещает замужнюю женщину и дает ей читать книги, разве это повод, чтобы устраивать скандал? Это действительно признак отсталости... Все согласились с доктором. Да к тому же сплетни, по словам помощницы директора, дальше этого и не шли. Все только замечали, что адвокат настойчиво стремился проводить целый день в доме врача, разговаривая в гостиной с доной Эстер. Учительница, возмутившаяся, когда заговорили об отсталости Табокаса, добавила, что "этот доктор Виржилио проявляет неуважение к порядочным, семейным людям Табокаса. Он поселил свою любовницу - женщину легкого поведения - на улице, где живут семейные люди, и получается скандал всякий раз, когда они, прощаясь, целуются у дверей на улице, - все ведь это видят". Учительницы захихикали, они были весьма возбуждены. Доктор Жессе попросил рассказать об этом поподробнее. Учительница-моралистка, которая жила поблизости от Марго, стала возмущаться: - Это безнравственно. Невольно впадаешь в грех. Я говорила об этом падре Томе. Грешишь глазами и ушами, потому что эта женщина выходит на порог в наполовину расстегнутом халате, почти голая, и вешается на шею доктору Виржилио. Они без всякого стыда целуются и говорят друг другу бог знает что. - А что они говорят? - поинтересовалась худенькая учительница, уроженка Баии, нервно ерзая на месте; глаза ее напряженно сузились: - Что они говорят? Учительница решила отомстить: - А не признак ли отсталости рассказывать об этом? - Да ну, бросьте, не говорите глупостей... Что же они говорят? - "Мой песик" - говорит она, "моя кошечка" - говорит он... "Мой капризный песик", - учительница понизила голос, закрыла лицо, стыдясь доктора, - "моя прыгающая кобылка". - Что? - произнесла помощница директора, заливаясь краской. - Я же говорила... Это безнравственно... - И это на семейной улице!.. - возмущенно сказала другая. - В том-то и дело. А днем приходят даже люди с других улиц, чтобы посмотреть на эту сцену. Прямо театр... - заявила она, подводя итог всему разговору. Доктор Жессе хлопнул себя рукой по лбу. - Театр... Ведь сегодня репетиция, а я было запамятовал... Надо скорее поесть, иначе все задержится. Он торопливо выбежал из школы; мальчишек там уже не было, в классных комнатах и на дворе наступила тишина. И лишь голоса учительниц, обсуждавших поведение Виржилио, доносились еще из здания школы: - ...непристойность.... Жессе наспех поел, ответил жене, интересовавшейся здоровьем Рибейриньо, их друга, надрал уши сынишке и направился к Лауро на репетицию "Любительской труппы Табокаса", которая скоро должна была показать свою премьеру. В поселке и даже в соседнем Феррадасе висели афиши с анонсом: СУББОТА 10 ИЮНЯ ТЕАТР САН-ЖОЗЕ ПОСТАВИТ ИНТЕРЕСНУЮ ПЬЕСУ В 4-Х АКТАХ ПОД НАЗВАНИЕМ В А М П И Р Ы О Б Щ Е С Т В А ЖДИТЕ ПРОГРАММ! ЛЮБИТЕЛЬСКАЯ ТРУППА ТАБОКАСА УСПЕХ! УСПЕХ! УСПЕХ! У Жессе была политика, была семья, была больница, были плантации и доходные дома, была школа; все это доставляло ему немало забот, но настоящей большой страстью доктора Жессе Фрейтаса была "Любительская труппа Табокаса". Много лет вынашивал он идею ее создания. И неизменно возникали какие-нибудь затруднения. Прежде всего пришлось выдержать ожесточенную борьбу с местными девицами, чтобы заставить их принимать участие в театральных представлениях. И ему удалось это лишь после того, как в Табокас прибыла дочь одного богатого торговца, получившая образование в Рио. Она уговорила нескольких подруг "перестать ломаться" и вступить в любительскую труппу. Но теперь доктор Жессе должен был получить разрешение родителей, а получить его было нелегко. Когда он наконец добивался разрешения, ему приходилось выслушивать заключительное слово мамаш: - Я позволяю только потому, что просите вы, доктор... Другие наотрез отказывали: - Эти театральные штуки не для порядочной девушки... Но в конце концов труппа была создана, и она поставила первую пьесу - драму, написанную профессором Эстанислау, - "Падение Бастилии". Пьеса имела огромный успех. Матери артисток были страшно горды. Некоторые даже перессорились, оспаривая, чья дочь играла лучше. И Жессе начал репетировать свою новую пьесу исторического характера - о Педро II. Весь сбор с премьеры поступал на строительство церкви. Несмотря на то, что во время спектакля на сцене, к сожалению, возник инцидент между двумя артистками, пьеса имела успех, и это окончательно упрочило престиж "Любительской труппы Табокаса". Она стала гордостью поселка, и каждый раз, когда житель Табокаса отправлялся в Ильеус, он обязательно заговаривал о "Любительской труппе", чтобы задеть самолюбие ильеусцев, у которых хотя и было хорошее помещение для театра, но не было артистической труппы. Теперь мечтой доктора Жессе стало вывезти труппу на гастроли в Ильеус. Он рассчитывал на успех "Вампиров общества", пьесы, которую он сам написал. Это убедит матерей, и они разрешат своим дочерям поехать с труппой в соседний город. Репетиции продолжались много часов. Доктор заставлял девушек и юношей повторять широкие плавные жесты, говорить дрожащим голосом, требовал неестественной декламации. Аплодировал одному, выговаривал другому, трудился до седьмого пота и был счастлив. Только закончив репетицию, он снова вспомнил о лесе Секейро-Гранде, о Теодоро, об Эстер, о Виржилио. Схватил чемоданчик, где листы рукописи лежали вперемешку с медикаментами, и побежал к адвокату. Но тот был у Марго, и доктору Жессе пришлось отправиться туда. Колокол на церкви пробил девять часов, улицы были пустынны. "Любители" расходились по домам, матери сопровождали дочерей. На углу улицы о чем-то сам с собой рассуждал пьяный. В баре люди спорили о политике. Полная луна освещала улицу, и свет ее был куда сильнее керосиновых фонарей. Жессе вошел в гостиную. Виржилио был в пижаме. Из соседней комнаты послышался голос Марго, спрашивавшей, кто пришел. Жессе опустил чемоданчик на стул: - Говорят, сюда приезжает полковник Теодоро. Надо срочно предупредить Орасио. Никто не знает, что ему здесь нужно... - Видимо, собирается устроить уличную драку... - Есть дело посерьезнее. - А что такое? - Говорят, Жука Бадаро вызвал агронома, чтобы произвести обмер леса Секейро-Гранде и оформить бумаги на право владения... Виржилио самодовольно засмеялся: - Вы забыли, что имеете дело с адвокатом, доктор. Лес уже зарегистрирован и обмерен. Все, что необходимо, оформлено в нотариальной конторе Венансио. Отныне лес Секейро-Гранде - собственность полковника Орасио, Браза, Манеки Дантаса, вдовы Меренда, Фирмо, Жарде и - он повысил голос - доктора Жессе Фрейтаса... Вам, сеньор, надо будет завтра сходить к нотариусу поставить свою подпись... Когда Виржилио объяснил, как он устроил кашише, лицо врача расплылось в улыбке: - Поздравляю, доктор... Мастерски сделано, ничего не скажешь... Виржилио скромно улыбнулся: - Два конто - и нотариус был убежден. Остальное было нетрудно. Посмотрим, что теперь будут делать наши противники. Они опоздали... Жессе на мгновение замолчал. Да, это был полновесный удар. Орасио опередил Бадаро, теперь он законный хозяин леса. Он и его друзья, среди которых доктор Жессе. Он потер свои полные руки. - Чистая работа... Никто из здешних адвокатов не может сравниться с вами... Ну, я пошел, оставляю вас, - он указал на комнату, где ожидала Марго, - одних... Сейчас не время для разговоров... Спокойной ночи, доктор. Идя сюда, доктор Жессе собирался предупредить Виржилио о сплетнях, которые распространяются насчет него и Эстер. Он думал даже посоветовать ему сократить свои посещения дома Орасио в Ильеусе, потому что в городе тоже есть злые языки. Но он ничего не сказал - побоялся обидеть адвоката, оскорбить его. А именно сегодня Жессе ни за что на свете не хотел бы оскорбить Виржилио, который нанес Бадаро такой удар. Виржилио проводил доктора до двери. Жессе направился вниз по улице; по дороге он не встретил никого, кому можно было бы сообщить новость, никого достойного доверия. Юридически Бадаро проиграли. Что они теперь могут сделать? Он дошел до бара. Заглянул с порога. Один из завсегдатаев спросил: - Кого-нибудь ищете, доктор? И здесь тоже не было никого, кому можно было бы рассказать такую важную новость. Он ответил вопросом: - Не знаете, где Тонико Боржес? - Отправился спать, - ответил кто-то. - Я недавно встретил его, он шел в публичный дом... Жессе с досады махнул рукой. Придется хранить такую потрясающую новость до завтра. Он пошел дальше своей подпрыгивающей, семенящей походкой толстяка. Но не дойдя до дому, остановился, чтобы узнать, кому принадлежит какао, привезенное на пятнадцати ослах, которые вступали в поселок под звон бубенцов и крики погонщика, будившие жителей: - Но-но, проклятый осел! А ну, марш, Канивете! 8 Человек, запыхавшись, подошел к лавке скобяных товаров. - Сеньор Азеведо! Сеньор Азеведо! Отозвался приказчик: - Сеньор Азеведо там в лавке, сеньор Инасио. Человек вошел туда. Азеведо производил подсчеты, перелистывая толстую книгу. Он обернулся: - В чем дело, Инасио? - Вы еще не знаете? - Говори скорее, дружище. Дело серьезное? Инасио перевел дыхание. Он шел очень быстро, почти бежал. - Я только что узнал, сию минуту... Вы и представить себе не можете, прямо в обморок упадете... Сеньор Азеведо бросил карандаш, бумагу и книгу записей товаров, отпускаемых в кредит, и с нетерпением ждал. - Это самый большой кашише, о котором я когда-либо слышал... Доктор Виржилио подмазал Венансио, и тот зарегистрировал в своей нотариальной конторе документ на владение лесом Секейро-Гранде на имя полковника Орасио и еще пяти или шести лиц - Браза, доктора Жессе, полковника Манеки и кого-то еще. Азеведо поднялся со стула: - А обмер? Кто проводил обмер? Эта регистрация недействительна... - Все законно, сеньор Азеведо. Все совершенно законно, до последней запятой. Адвокат - ловкий парень. Он проделал все как полагается. Обмер уже был сделан раньше, имелся старый план, который был заказан много лет назад покойным Мундиньо де Алмейда, когда он начинал разводить плантации в этих краях. План в свое время так и не был зарегистрирован, потому что полковник Мундиньо протянул ноги. Но документ остался у Венансио... - Я не знал этого... - А вы разве не помните, что полковник Мундиньо посылал даже за агрономом в Баию, чтобы сделать обмер леса?.. И приехал какой-то бородач, пьяница, каких мало. - Да, да, теперь вспоминаю. - Так вот, доктор Виржилио раскопал план, а остальное было просто проделать - стерли старые имена и зарегистрировали этот документ в нотариальной конторе. Говорят, Венансио получил за работу десять конто. Сеньор Азеведо сумел оценить важность сообщения. - Инасио, большое спасибо, вы мне сделали такое одолжение, я не забуду об этом. Вы настоящий друг. Я сейчас же сообщу Синьо Бадаро. А он, как вы знаете, в долгу не остается. Инасио улыбнулся: - Скажите полковнику Синьо, что я целиком в его распоряжении... Для меня нет другого хозяина в крае. Как только я узнал о случившемся, сразу поспешил прямо к вам. Он простился, Азеведо стоял еще минуту в раздумье. Потом взял ручку и, облокотившись на стол, написал своим неразборчивым почерком письмо Синьо Бадаро. Затем послал служащего за одним человеком. Тот явился через несколько минут. Это был темный мулат; он пришел босой, но со шпорами, из-под рваного пиджака торчал револьвер. - К вашим услугам, сеньор Азеведо... - Милитан, садись на мою лошадь и скачи во весь опор на фазенду Бадаро. Передай это письмо Синьо. Скажи, что от меня. Это очень срочно. - Ехать через Феррадас, сеньор Азеведо? - Через Феррадас, там намного ближе... - Говорят, есть приказ полковника Орасио не пропускать людей Бадаро через поселок... - Это болтовня... Да ты что, боишься, что ли? - Нет, что вы, ваша милость, разве я кого-нибудь боялся? Я просто хотел знать... - Ну ладно. Синьо тебя потом хорошо отблагодарит - важное известие... Человек взял письмо. Прежде чем пойти за лошадью, он спросил: - Ответ будет? - Нет. - Тогда до свиданья, сеньор Азеведо. - Счастливого пути, Милитан. Дойдя до двери, мулат обернулся: - Сеньор Азеведо! - Что? - Если я останусь на дороге Феррадаса, позаботьтесь, пожалуйста, о моей жене и детях... 9 Дона Ана Бадаро, стоя на веранде усадьбы, разговаривала с человеком, который только что соскочил с лошади: - Он уехал в Ильеус, Милитан. Вернется только через три дня... - А сеньор Жука? - Его тоже нет... А что, серьезное дело? - Думаю, что да, сеньорита дона Ана. Сеньор Азеведо велел мне гнать во весь опор, ехать через Феррадас, чтобы быстрее попасть сюда... А Феррадас на военном положении... - Как же ты проехал? - А я проскочил позади лазарета, никто меня и не увидел... Дона Ана вертела письмо в руке. Она снова спросила: - Значит, это срочное дело? - Думаю, что да, сеньорита дона Ана. Сеньор Азеведо сказал мне, что дело очень важное и очень срочное. Он даже дал мне свою лошадь. Дона Ана решилась распечатать письмо и стала разбирать каракули Азеведо. Лицо ее нахмурилось: - Ах, бандиты! Она пошла было в дом, но вспомнила о гонце. - Милитан, присядь здесь на веранде. Я велю принести тебе выпить... - Раймунда! Раймунда! - кликнула она. - Что, крестная? - Принеси Милитану кашасы сюда на веранду... И ушла в залу и стала ходить взад и вперед; так делали братья Бадаро, когда обдумывали что-нибудь или спорили. Наконец, уселась на высокое кресло Синьо; лицо у нее было озабоченное. Отец и дядя в Ильеусе, а дело неотложное. Как ей поступить? Послать письмо отцу? Оно придет в Ильеус только на следующий день, а это может оказаться слишком поздно. Вдруг у нее возникла неожиданная мысль; она быстро встала и вышла на веранду. Милитан допивал стопку кашасы. - Ты очень устал, Милитан? - Что вы, сеньорита. Это же пустяк. Какие-то восемь лиг... - Тогда сейчас же садись опять на лошадь и скачи в Бараунас. Отвезешь от меня записку полковнику Теодоро. Скажи ему, чтобы он немедленно приехал переговорить со мной. И возвращайся вместе с ним... - Будет исполнено, сеньорита дона Ана. - Пусть он приезжает как можно скорее. Скажи, что дело серьезное... Милитан вскочил в седло, погладил лошадь. - Добрый вечер, сеньорита... - попрощался он. Дона Ана осталась на веранде и смотрела вслед исчезающему всаднику. Она взяла на себя всю ответственность. Что скажет отец, когда он узнает? Она еще раз перечитала письмо Азеведо и убедилась, что поступила правильно, вызвав Теодоро. Она снова пробормотала: - Бандиты!.. И этот адвокатишка еще... Он заслуживает пули... Неслышно подошла кошка и свернулась в клубочек у нее на коленях. Дона Ана опустила руку и нежно приласкала ее. На лице у девушки не было заметно никакой суровости, оно было даже чуть меланхолично - глубокие черные глаза, чувственный рот. Если бы кто-нибудь увидел ее сейчас, она показалась бы ему робкой деревенской девушкой. 10 В начальной школе все шло хорошо. Жессе удалось добиться, чтобы в День дерева некоторые торговцы закрыли свои магазины и лавки. В школе, где учитель Эстанислау произнес свою речь, а несколько мальчиков выступили с декламацией, кроме учительниц и детей присутствовало немного народу! Однако площадь была заполнена. Доктор председательствовал на заседании, мальчики преподнесли ему букетик цветов. Потом все пошли на площадь, где собрались уже учащиеся двух частных колледжей поселка - Эстанислау и доны Гильермины, прославившейся необыкновенной строгостью к своим ученикам. Жессе шел во главе школы, держа в руке подаренный ему букетик цветов. Площадь была полна народу. Женщины в праздничных нарядах, девушки, переглядывающиеся с возлюбленными, несколько торговцев, приказчики из магазинов, которые в этот день были закрыты. Все хотели воспользоваться неожиданной возможностью развлечься, вырваться из скучного ритма жизни Табокаса. Учащиеся начальной школы выстроились напротив частных колледжей. Учитель Эстацислау, у которого были старые счеты с доной Гильерминой, подошел к своим ученикам и приструнил их, чтобы они соблюдали тишину. Ему хотелось, чтобы они держались не хуже, чем ученики его соперницы, стоявшие серьезно и молчаливо под инквизиторским взглядом учительницы. Рядом со свежевырытой посреди площади ямой было приготовлено молодое деревце какао, возрастом немногим более года; его-то и собирались посадить в столь торжественной обстановке. Помощник полицейского инспектора находился в отъезде, его вызвали в Ильеус Бадаро, и поэтому полицейские силы поселка - восемь солдат - не появились на празднике. Однако оркестр, который был обмундирован на средства Орасио, прибыл в полном составе вместе со своими инструментами. Ему и выпала честь начать торжество - был исполнен национальный гимн. Мужчины сняли шляпы, воцарилась тишина. Мальчики двух колледжей и начальной школы пропели гимн. Солнце жгло нестерпимо. Некоторые открыли зонтики, чтобы укрыться от его палящих лучей. Когда музыка смолкла, доктор Жессе выступил на середину площади и начал речь. Со всех сторон зашикали, требуя тишины. Учительницы расхаживали среди ребят, следя за порядком и добиваясь спокойствия, однако не достигли в этом больших результатов. По-прежнему примерно вели себя лишь ученики доны Гильермины; одетая в белое жестко накрахмаленное платье, она держалась прямо, скрестив руки на груди. Почти никто так и не слышал, о чем говорил доктор Жессе, и мало кто его видел, так как из-за отсутствия трибуны он говорил речь, стоя прямо на земле. И все же, когда он закончил, ему долго аплодировали. Некоторые подошли приветствовать его. Застенчиво и взволнованно пожимал он протянутые руки. Он же первым призвал к соблюдению тишины, чтобы можно было услышать учительницу Ирен, читавшую стихи. Слабеньким голосом она начала декламировать: Да будет благословенно семя, оплодотворяющее землю... А в это время мальчики чуть ли не во весь голос подзывали торговцев леденцами. Они смеялись, разговаривали между собой, спорили, давали друг другу пинки. Учительницы грозились наказать виновных на следующий день. Благословенно дерево, дающее тень и приносящее плоды... - продолжала Ирен, подняв руку. Неожиданно послышался резко нарастающий топот лошадей, и спустя мгновение на площадь ворвалась кавалькада. Это был полковник Теодоро во главе двенадцати вооруженных людей. Они подъехали вплотную, дали несколько выстрелов в воздух, лошади топтали траву на площади. Теодоро проехал между выстроенными учениками колледжей, дети шарахнулись в сторону, многие женщины и мужчины тоже пустились наутек. Теодоро остановился как раз против группы, собравшейся у дерева. Учительница Ирен проглотила стих, который собиралась произнести. Рука у нее все еще была поднята. Теодоро, размахивая револьвером, проревел: - Это что за безобразие? Разводите плантацию здесь на площади? Жессе дрожащим голосом объяснил, что это празднество. Теодоро рассмеялся, но возражать как будто не стал. - Тогда сажайте скорее. Я хочу поглядеть... Он нацелил револьвер, люди его, держа ружья наперевес, подъехали ближе. Жессе и еще двое горожан посадили деревце. По правде сказать, церемония оказалась совсем не такой, как доктор Жессе представлял ее себе раньше. В ней не было никакой торжественности, деревце наспех сунули в яму и засыпали набросанной сбоку землей. На площади осталось немного народу, большинство разбежалось. - Готово? - спросил Теодоро. - Да, уже... - Ну, теперь я его буду поливать... - усмехнулся Теодоро. И не сходя с лошади, он расстегнул брюки и стал отправлять естественную потребность на дерево какао. Однако он не попал точно и обрызгал окружающих, больше всех досталось Жессе. Учительница Ирен закрыла глаза рукой. Полковник Теодоро созвал своих людей, и они все галопом помчались по центральной улице. Те, кто не успел убежать с площади, оцепенело глядели друг на друга. Одна учительница вытирала забрызганное лицо. Другая в ужасе восклицала: - Какой ужас! Видали вы что-нибудь подобное? Теодоро, стреляя в воздух, проскакал по улице. В конце ее, на углу, находилась нотариальная контора Венансио. Там всадники остановились, соскочили с лошадей; Венансио и служащие конторы едва успели ускользнуть через черный ход. Теодоро позвал одного из своих людей, тот вбежал в дом с бутылкой и начал обливать керосином пол, а также полки, заваленные бумагами. Закончив, он бросил бутылку. - Поджигай!.. - скомандовал Теодоро. Жагунсо зажег спичку, пламя побежало по полу, поднялось по полкам, охватило лист бумаги, затем получило обильную пищу в документах, хранившихся в архиве. Теодоро вышел вместе с жагунсо; его люди остались сторожить на углу, чтобы дождаться, пока огонь разгорится как следует. На Теодоро был белый пиджак и брюки защитного цвета, на мизинце у него блестел огромный солитер. Пламя поднялось над домом красными языками. На улице собирался народ. Теодоро приказал своим жагунсо сесть на коней. Оказавшиеся поблизости любопытные разбежались из боязни попасть под копыта лошадей. На улице начали появляться вооруженные люди Орасио. Теодоро со своими жагунсо завернул за угол, выбираясь на дорогу в Мутунс. Когда они миновали перекресток, народ высыпал на улицу, появился Венансио, который рвал на себе волосы, люди Орасио бежали с оружием в руках. С угла они стали стрелять, жагунсо Теодоро отвечали, прокладывая себе дорогу в толпе, которая бежала по переулку к месту пожара. Еще до того, как Теодоро исчез за поворотом, один из его людей упал, сраженный пулей. Лошадь продолжала скакать без всадника вместе со всей кавалькадой. Люди Орасио, подбежали к раненому и прикончили его ножами. МОРЕ 1 Человек в синем жилете ничего не ответил. Он выглядел совсем маленьким в этом огромном жилете, свисающем на серые холщовые брюки, ставшие еще более серыми от грязи. Была мягкая лирическая ночь. Полоска лунного света, падающая на камни мостовой, звезды, виднеющиеся через открытые двери, далекие звуки гитары, аккомпанирующей женщине, которая монотонно и печально напевала какую-то песенку о потерянной далекой любви - вся эта поэзия ночи доносилась и до грязного прилавка таверны. Быть может, больше, чем лунный свет и звезды, чем греховный запах жасмина, доносившийся из соседнего сада, больше, чем огни ярко освещенного парохода, больше всего этого монотонный женский голос, поющий в ночи, взволновал усталые сердца людей, которые дремали, сидя на ящиках или облокотившись на прилавок. Человек с перстнем, на котором блистал фальшивый брильянт, повторил вопрос, потому что его собеседник в синем жилете ничего не ответил: - А у тебя, дурень, была когда-нибудь женщина? Заговорил другой посетитель таверны - блондин: - Подумаешь, женщина... У нас в любом порту их десятки. Чего-чего, а этого добра моряку хватает. У меня, по крайней мере, их были дюжины... - он сделал жест руками, сжимая и разжимая пальцы. Проститутка сплюнула сквозь гнилые зубы и с интересом взглянула на белокурого матроса. - Сердце моряка подобно морским волнам, которые приходят и уходят. Вот я знала Жозе-де-Санта... А настал день - и он уплыл на своем корабле... - Ну что ж, - продолжал матрос, - моряк в самом деле не может стать на якорь ни у какой женщины. В один прекрасный день он уходит в море, док остается пустым, приходит другой и причаливает. Женщина, друг мой, это самое коварное существо, она коварнее бури. Теперь полоска лунного света словно пыталась проникнуть через дверь, осветить грубый дощатый пол. Субъект с фальшивым брильянтом чуть кольнул человека в жилете ножом, которым обычно резал сушеное мясо: - Ну, отвечай, дурень. Разве ты и впрямь не слизняк? Была у тебя женщина? Проститутка расхохоталась, обняла белокурого матроса за шею, и они засмеялись вместе. Человек в синем жилете допил стопку кашасы, вытер рот рукавом и начал свой рассказ: - Откуда вам знать, где я был. А был я очень далеко, в другом порту, в другой стране, куда больше этой. Зашел я там в бар, помню, он назывался "Новый мир". Человек с перстнем, ударив по столу, потребовал еще кашасы. - Я был знаком с ее подругой, и вот как-то они пришли вдвоем и с ними один парень; я выпивал с товарищем, мы с ним толковали об убожестве нашей жизни. Говорят, что не бывает любви с первого взгляда, но это враки... Проститутка кивнула в знак согласия и крепче сжала сильную руку белокурого матроса. Внезапно в грязную атмосферу таверны ворвался голос поющей женщины: Он уехал, чтобы никогда не вернуться... Все прислушались. Человек с перстнем маленькими глотками смаковал кашасу, словно это был дорогой ликер, и с нетерпением ожидал продолжения рассказа человека в синем жилете. - А в общем не все ли равно? - сказал человек в жилете и снова вытер рот рукавом. - Какая большая и красивая луна. Уже давно я не видела ее такой, - прошептала проститутка, крепче прижимаясь к блондину. - Рассказывай!.. Рассказывай дальше... - потребовал человек с перстнем. - Ну так вот... Я сидел с приятелем и выпивал, и он жаловался на жизнь - у его хозяйки были всякие болезни, с деньгами туго, заработки очень плохие. Он был такой грустный, да и я заскучал, и вот тут-то появилась она... Пришла с подругой, я, кажется, уже говорил. - Говорил, - подтвердил белокурый матрос, которого начал заинтересовывать рассказ. Испанец, хозяин таверны, облокотился на прилавок и тоже стал слушать. Голос поющей женщины слабо доносился из таинственной глубины ночи. Человек в жилете жестом поблагодарил белокурого матроса и продолжал: - Ну так вот. Пришла она с подругой и с каким-то парнем. С подругой я был знаком: еще раньше встречался с ней. Но я, ребята, почти не замечал эту свою знакомую, я смотрел только на ту девушку. - А какая она, шатенка? - спросил человек с перстнем, - он был неравнодушен к шатенкам. - Нет. Она была ни шатенка, ни блондинка, но очень симпатичная. Она казалась иностранкой, будто приехала из другой страны. - Это бывает, я знаю... - подтвердил блондин, который служил матросом на грузовом судне дальнего плавания. Человек в синем жилете снова жестом поблагодарил его. Проститутка, теснее прижимаясь к матросу, прошептала: - Ты все знаешь... - и она улыбнулась. - Посмотри, какая луна... Большая и желтая, желтая-прежелтая... - Так вот, как подтверждает этот парень... - кивнул в сторону матроса человек в синем жилете, - она, казалось, сошла с корабля, прибывшего из дальних стран. Не знаю, как я очутился возле нее; кажется, приятель, который был со мной, подошел поговорить с ее подругой. Та нас познакомила, и девушка осталась потолковать с нами... О чем был разговор, клянусь, не помню... Я лишь смотрел на нее, она ничего не говорила, а только смеялась, показывая свои белоснежные зубы, белее песка на побережье... Мой приятель болтал, рассказывал про свои горести. Знакомая наша тоже принимала участие в беседе - вроде утешала его. Но точно сказать не могу. Она же и ее спутник почти все время молчали, она только смеялась - улыбалась, что-то вспоминала и, вспоминая, заливчато смеялась, - я никогда не видел, чтобы так смеялись. Ее глаза... - он остановился, припоминая, и развел руками. - Не знаю даже, какие у нее были глаза... Но она походила на женщину, о которой негр Астерио рассказывал целую историю... Это было на борту шведского парохода, что затонул на песчаной отмели Кокейрос... Человек с перстнем провел ногой по половице, на которую падал лунный свет, сплюнул и спросил: - Ну, а этот тип, что пришел с ней, он, что же, был, значит, хозяином этой барки? - Почем я знаю?.. По виду было непохоже... Он казался скорее просто ее приятелем, а впрочем, кто его знает... Я только помню, что она смеялась, показывая свои зубки, лицо у нее было белое, а глаза... Он засунул руки в кармашки своего синего жилета, не зная, куда их девать, потом решил опрокинуть еще одну стопку кашасы. - А дальше? - поинтересовался человек с перстнем. - Они расплатились и все трое вышли. Я тоже ушел, но сколько раз потом я возвращался в этот бар! Однажды я снова увидел эту девушку и долго любовался ею. Она приехала издалека, я в этом уверен... из очень далеких краев, она не из этой страны. - Какая красивая луна... - снова сказала проститутка, и матрос заметил, что глаза у нее грустные. Она хотела сказать что-то еще, но не нашла слов. - Издалека, кто знает - не со дна ли морского? Я только знаю, что она пришла и ушла. Это все, что мне известно. Она не заметила меня. Но я и сейчас помню ее смех, ее зубы, белизну ее кожи. И платье, - он чуть не вскрикнул от радости, вспомнив еще одну деталь, - платье с короткими рукавами... Он опрокинул стопку, вытер рот, радость его уже прошла. Голос женщины, которая пела в мягкой лирической ночи, понемногу затихал: Он уехал, чтобы никогда не вернуться... - А дальше? - снова спросил субъект с перстнем. Человек в синем жилете не ответил, и проститутка не могла разобрать, смотрит ли он на луну или на что-то другое, чего она не видит, там, за пределами этой тихой ночи. Она так и не поняла никогда, почему у нее в тот вечер появилось такое желание заплакать. И не дожидаясь, пока слезы польются у нее из глаз, она удалилась с белокурым матросом на праздник лунной ночи. Испанец облокотился на прилавок, чтобы послушать рассказ человека с фальшивым перстнем о его приключениях, а человек в синем жилете снова принял безразличный вид и поглядывал на желтую луну, высоко стоявшую в небе. Субъект с перстнем прервал историю о мулатке, которую он рассказывал, сильно жестикулируя, и, повернувшись к испанцу, указал на человека в синем жилете: - Ну разве он не дурень? 2 В ту ночь, когда в порту велись эти разговоры, Ильеус спал тревожным сном, нарушавшимся звуками, которые доносились из Феррадаса, Табокаса и Секейро-Гранде. Борьба между Бадаро и Орасио началась. Обе еженедельные газеты города обменивались резкой бранью, каждая из них восхваляла своих руководителей и смешивала с грязью тех, кто возглавлял противную сторону. Лучшим журналистом считался тот, кто умел сильнее ругаться. Для этих газет не было ничего святого - ни семьи, ни частной жизни. Мануэл де Оливейра, редактор газеты Бадаро "О Комерсио", сидя позади Жуки, наблюдал за игрой в покер. Партнерами по игре были полковник Феррейринья, Теодоро дас Бараунас и капитан Жоан Магальяэнс. Капитан был представлен Жуке полковником Феррейринья, который познакомился с ним, когда они вместе ехали на пароходе из Баии в Ильеус. - Образованный парень... - заявил он. - Очень богат, путешествует скуки ради... Отставной капитан. Из инженерных войск... Жука Бадаро приехал по делу о лесе Секейро-Гранде. Но оказалось, что агронома Роберто в Ильеусе нет, он уехал в Баию, а Жуке надо было спешно произвести обмер леса, чтобы получить возможность зарегистрировать его как свою собственность. Услышав, что в городе появился инженер, он решил, что дело в шляпе. Феррейринья познакомил их. Жука тут же обратился к Магальяэнсу с предложением: - Я очень рад с вами познакомиться. У меня как раз есть дело, на котором вы сможете хорошо заработать... Жоан Магальяэнс насторожился - уж не та ли это возможность, которую он искал столько времени? Он приехал в Ильеус в поисках денег, больших денег, не таких, что оставляли ему на карточных столах после игры в покер. Он постарался быть с Жукой вежливым: - Я тоже очень рад познакомиться с вами. Да кстати, я вас, собственно, уже знаю. Мы ехали из Баии на одном пароходе... У нас только не было случая познакомиться... - Да, совершенно верно... - вспомнил Феррейринья. - Вы тоже были на этом пароходе. Только вы были очень заняты доной, которая тоже направлялась сюда... - и он хлопнул Жуку по животу и рассмеялся. Жука выразил сожаление, что им не пришлось познакомиться раньше, и приступил к интересовавшему его вопросу: - Дело вот в чем, капитан: наша фазенда граничит с лесом, который, вообще говоря, не принадлежит никому, но мы больше чем кто-нибудь другой имеем на него право, так как мы первые вступили в него. Это лес Секейро-Гранде. Теперь мы хотим вырубить лес и посадить там какао. И вот появляется вожак здешних бандитов, некто Орасио да Силвейра и затевает грязное дело: раздобыв старые обмеры и планы, он зарегистрировал лес на себя и на кое-кого из приятелей... Однако у него ничего не вышло; мы в два счета покончили с этим кашише. - Я уже об этом слышал... Пожар в нотариальной конторе, не так ли? Смелая работа, чисто сделано. Я был просто в восхищении... - капитан Жоан Магальяэнс сопровождал свои слова выразительными жестами. - Так это были вы? Если да, поздравляю. Люблю решительных людей. - Нет. Это был кум Теодоро, владелец фазенды Бараунас. Он человек смелый и решительный... - Это видно... - Сейчас нам нужен землемер, чтобы снять план леса. Но, к сожалению, доктор Роберто уехал, а здесь только он один способен выполнить эту работу. Двое других - трусы, они не хотят ни во что впутываться. А тут я услышал, что вы инженер, и вот пришел узнать, не согласились ли бы вы сделать обмер. Мы хорошо заплатим... Что же касается мести Орасио - не бойтесь, мы гарантируем вам безопасность. Капитан Жоан Магальяэнс усмехнулся с высокомерным видом: - Ну, что вы, боже мой!.. Кому вы говорите о страхе... Да знаете ли вы, полковник, во скольких революциях я участвовал? Больше чем в дюжине... Но тут другое: я не знаю, имею ли я право по закону, - он подчеркнул это слово, - производить съемку плана. Я ведь не землемер. Я военный инженер. Не знаю, подойду ли я для этой работы... - Прежде чем прийти сюда, я посоветовался со своим адвокатом, он говорит, что вы имеете на это право. Военные инженеры могут выполнять такие функции... - Я не очень в этом уверен... Ведь мой диплом не зарегистрирован в Баие. Только в Рио. Нотариальная контора не примет моего плана... - Ну, это пустяки. С нотариусом мы договоримся. Не отказывайтесь... Жоан Магальяэнс все еще колебался. Ведь он не был ни военным, ни инженером, он умел лишь играть в карты, проделывать всякие манипуляции с колодой, да еще втираться в доверие к людям. Но он хотел добиться для себя лучшего положения, стремился заработать побольше денег, чтобы избавиться от вечной зависимости от исхода игры за игорным столом, когда сегодня ты богач, а завтра - сидишь без гроша. В конце концов, что ему грозит? Бадаро возглавляют местную политическую жизнь, у них есть все возможности выиграть борьбу, а если это будет так, никто не сможет оспаривать их право собственности на лес Секейро-Гранде. И даже если выяснится, что съемка плана была незаконной, что она сделана шарлатаном. К тому времени он уже будет далеко, растрачивая полученные деньги в иных краях. Имеет смысл рискнуть! Пока эти мысли проносились у него в мозгу, он посматривал на Жуку Бадаро, который, стоя перед ним, в нетерпении ударял хлыстом по сапогу. Жоан Магальяэнс сказал: - По правде говоря, поскольку я не из этих мест, мне бы не хотелось впутываться в здешние дрязги... Хоть я и симпатизирую в этом деле вам и вашему брату... В особенности после поджога нотариальной конторы. Меня подкупают такие мужественные поступки... В общем... - Мы хорошо заплатим, капитан. Вы не пожалеете. - Я не говорю о деньгах... Уж если я это сделаю, то просто из симпатии... - Но все же мы должны договориться и на этот счет. Хоть мы и останемся навсегда обязанными вам за услугу, все же дело есть дело... - Это верно... - Сколько вы хотите получить за работу? Вам придется провести неделю на фазенде... - А как с инструментами? - спросил Жоан Магальяэнс, чтобы выиграть время и иметь возможность прикинуть, сколько ему запросить. - Мои-то ведь остались в Рио... - Это ничего. Я добуду инструменты доктора Роберто у его жены. - Ну, если так... - Жоан подумал. - Я ведь приехал сюда не работать, а отдыхать... Дайте-ка сообразить: неделя на фазенде - значит, мне уже не успеть в среду на пароход... - он говорил, адресуясь прямо к Жуке. - Я собирался уехать в Баию в среду, - принялся он снова бормотать. - Возможно, я не сумею попасть вовремя в Рио, чтобы заключить сделку на древесину... Отсрочка... В общем... - он снова говорил, обращаясь прямо к Жуке, который ожидал, нервно похлопывая хлыстом по сапогу. - Двадцать конто, я полагаю, не будет много... - Это очень много... - возразил Жука Бадаро. - Через неделю возвратится доктор Роберто и сделает все за три конто... Жоан Магальяэнс поднял брови и слегка пожал плечами; как бы желая сказать, что пусть тогда Бадаро дожидаются. - Это очень много... - повторил Жука. - Так вот смотрите: агроном с вас берет три конто. Но у него диплом зарегистрирован в Баие, он живет этим; к тому же вернется он сюда в лучшем случае через неделю. Я же рискую своей профессиональной репутацией, могу даже попасть под суд и потерять свой патент, а то и диплом. Кроме того, я здесь проездом, мне придется задержаться, из-за этого я опоздаю на пароход и, возможно, потеряю крупнее дело на сотни конто... Если я и остаюсь, то скорее из симпатии, а не ради денег... - Я ценю это, капитан. Но все же это большая сумма. Десять конто - и по рукам, завтра же мы отправляемся... Жоан Магальяэнс предложил компромисс: - Пятнадцать конто. - Сеньор капитан, я не сириец и не бродячий торговец. Я могу заплатить самое большее десять конто, и то только за срочность. Если желаете, можете получить деньги сегодня же, и завтра поедем... Жоан понял, что спорить нет смысла. - Ну ладно, раз уж оказывать услугу, так оказывать. По рукам! - Я буду вашим должником на всю жизнь, капитан. Я и мой брат. Вы можете рассчитывать на нас... - Перед тем как распроститься, Жука спросил: - Хотите получить деньги теперь же? Давайте зайдем ко мне... - За кого вы меня принимаете?.. Когда вам будет угодно, тогда и заплатите... Мне, во всяком случае, не к спеху... - Тогда можем встретиться сегодня вечером... - Вы играете в покер? Феррейринья восторженно зааплодировал: - Прекрасная идея... Мы составим партию... - Договорились, - сказал Жука. - Я вам привезу в казино деньги. А затем отыграю их у вас, и таким образом съемка плана мне ничего не будет стоить... Жоан Магальяэнс тоже пошутил: - А может быть, я выиграю у вас еще десяток конто и получу таким путем все двадцать, которые я хотел с вас взять... Захватывайте с собой побольше, сеньор Жука Бадаро... - У нас не хватает одного партнера... - заметил Феррейринья. - Я приведу Теодоро, - заявил Жука. И вот теперь они сидят в казино Ньозиньо, и играют в покер. Капитан все больше нравится Жуке Бадаро. Магальяэнс принадлежал к тому же типу людей, что и они, - разговорчивый, опытный в обращении с женщинами, любитель рассказывать пикантные анекдоты, вообще видавший виды мужчина. Игра разделилась между двумя игроками. Теодоро и Феррейринья проигрывали; особенно не везло Теодоро, Жука был в небольшом выигрыше, Жоан Магальяэнс взял уже порядочно. Ставки были настолько крупные, что Мануэл де Оливейра даже пошел в танцевальный зал позвать другого фазендейро - Астрожилдо, чтобы тот взглянул на ставки. Теперь оба наблюдали за игрой. - Ваши сто шестьдесят и еще триста двадцать... - сказал Теодоро. - Он уже проиграл больше двух конто, - прошептал Мануэл де Оливейра, обращаясь к Астрожилдо. - Никогда я ничего подобного не видел. Жука Бадаро заплатил за то, чтобы взглянуть на карты Теодоро. Тот показал тройку девяток. У Жуки была тройка десяток. - Я на голову выше, дружище... Он собрал фишки. Ньозиньо вошел, низко кланяясь и отпуская веселые шутки. Он принес виски. Мануэл де Оливейра взял свой бокал. Он наблюдал за игрой, ему довольно было этих крох: виски, ужина, какой-нибудь фишки, проигранной в баккара или рулетку: - Неплохое виски... - заявил он. Капитан Жоан Магальяэнс отпил немного и прищелкнул языком. - Лучше этого есть лишь одно, - мне его продавали в Рио; оно доставлялось из-за границы контрабандой... Просто нектар... Теодоро потребовал тишины. Всем было известно, что он не любит проигрывать; а играл он много и в самые разные игры. Поговаривали, что он мог бы стать богачом, если бы не этот порок. Когда он выигрывал, он угощал всех, раздавал деньги женщинам, устраивал в кабаре ужины с шампанским. Но если он проигрывал, он был невозможным, ругал всех и вся. - Когда играют в покер, не болтают, - проворчал он. Феррейринья сдал карты. Никто не спасовал. Мануэл де Оливейра смаковал свое виски, сидя позади Жуки Бадаро. Он наслаждался вином и не обращал внимания ни игру. Позади Теодоро стоял полковник Астрожилдо - этот внимательно следил за игрой. На его лице Жоан Магальяэнс читал игру своего противника - оно морщилось, когда Астрожилдо не одобрял его действий. Теодоро попросил прикуп - две карты, Астрожилдо сделал недовольную гримасу. Тогда Жоан Магальяэнс отказался от прикупа, хотя у него была всего одна случайная пара. Теодоро бросил, карты: - Как только хочу сблефовать, тут же наталкиваюсь на готовую игру... Другие тоже спасовали, Жоан снял банк. Снова появился Ньозиньо, спрашивая, не угодно ли им еще чего-нибудь. Теодоро грубо прогнал его: - Иди, надоедай своей матери... Он почти ни разу не пасовал и неизменно проигрывал. В тот момент, когда он сбросил два туза, чтобы попросить карту для стрита, Астрожилдо не сдержался и заметил: - Так ты будешь без конца проигрывать... Это называется не в покер играть, а бросать деньги на ветер... Как это можно, испортить такую игру!.. Теодоро вскочил со стула и обрушился на Астрожилдо с руганью: - А тебе-то что, сукин сын? Деньги чьи - мои или твои? Что ты лезешь не в свое дело? Астрожилдо ответил: - Это ты сукин сын, навозный храбрец!.. - и схватился за револьвер, намереваясь выстрелить. Жука Бадаро и Феррейринья бросились их разнимать. Жоан Магальяэнс старался держаться спокойно, не показывать охватившего его страха. Мануэл де Оливейра продолжал сидеть на месте, с безразличным видом потягивая свое виски. Он воспользовался суматохой, чтобы отлить в свой стакан виски из бокала Феррейриньи, который был еще полон. У Астрожилдо и Теодоро отобрали револьверы. Жука Бадаро предложил им утихомириться: - Вы ведь друзья... Из-за такой глупости!.. Приберегите лучше пули для Орасио и его людей... Теодоро сел на место, все еще ругая "болельщиков", мешающих игре. Они, мол, приносят ему несчастье. Астрожилдо, чуть побледневший, тоже сел, на этот раз рядом с Жоаном Магальяэнсом. Сыграли еще несколько раз. Феррейринья предложил выйти в зал немного потанцевать. Подсчитали фишки, Жоан Магальяэнс выиграл почти три конто, Жука Бадаро -конто с лишним. Перед тем как выйти, Жука предложил Теодоро и Астрожилдо помириться: - Слушайте, бросьте вы... Ведь это все из-за покера... От него головы становятся горячими... - Он меня оскорбил, - заявил Астрожилдо. Теодоро подал руку, тот пожал ее. Все пошли в зал, но Теодоро, сославшись на головную боль, ушел домой. Феррейринья заметил: - Он когда-нибудь простится с жизнью из-за ерунды... Погибнет от случайного выстрела... Жука стал его оправдывать: - У него, конечно, есть недостатки, но в общем он хороший человек... В зале было оживленно. Старый негр барабанил на рояле, еще более древнем, чем он сам, музыкант с белокурой шевелюрой старательно пиликал на скрипке. - Неважненький оркестр... - заметил Феррейринья. - Просто дрянь... - уточнил Мануэл де Оливейра. Пары, тесно прижавшись друг к другу, танцевали вальс. За столиками сидели женщины самых различных возрастов. Пили больше пиво, на некоторых столах стояли, впрочем, бокалы с виски и джином. Ньозиньо подошел обслужить их - Жука Бадаро с отвращением относился к двум официантам этого ресторана, занимавшимся мужеложством, ему всегда подавал сам хозяин. А так как Жука Бадаро обычно умел погулять, Ньозиньо обслуживал его с большим почтением, то и дело отвешивая поклоны. Феррейринья пошел танцевать с очень молоденькой девушкой, ей, видимо, было не больше пятнадцати лет. Она лишь недавно стала заниматься проституцией, а Феррейринья увлекался такими "зелененькими и нежными девочками", как он успел заметить Жоану Магальяэнсу. К Мануэлу де Оливейра подсела женщина не первой молодости: - Заплатишь за бокал для меня, Ману? - спросила она, показывая на виски. Мануэл де Оливейра глазами посоветовался с Жукой Бадаро. И так как тот согласился, он позвал Ньозиньо и авторитетно распорядился: - Налей-ка быстро виски этой даме... Оркестр смолк, Феррейринья начал рассказывать происшедший с ним как-то случай: - Здесь нам приходится быть кем угодно, капитан. Вот вы, военный инженер, будете исполнять обязанности землемера... А мне, землевладельцу и невежде, довелось однажды быть врачом-хирургом... - Хирургом? - Да, так получилось. Работник моей фазенды проглотил кость, которая прошла в желудок; ему грозила смерть. Он не мог отправлять своих естественных нужд; везти его в город было уже поздно. И я сам оперировал его, потому что другого выхода не было... - Как же вы это сделали? - Достал длинную толстую проволоку, промыл ее спиртом, согнул конец крючком, перевернул человека задницей кверху и засунул несчастному эту проволоку в задний проход. Пришлось потрудиться, вышло порядочно крови, но вместе с ней вышла и кость; этот человек жив и поныне... - Просто поразительно! - Ох уж этот Феррейринья!.. - Хуже всего было то, что я приобрел такую славу - мне потом не давали покоя. Люди издалека приезжали ко мне лечиться... Начни я заниматься врачебной практикой, я бы разорил немало хороших врачей. Он расхохотался, вместе с ним засмеялись и остальные. Жука Бадаро сказал: - Нам действительно приходится быть кем угодно. Здесь есть простые крестьяне, которые могут поучить адвоката... - Земля будущего... - похвалил Жоан Магальяэнс. Мануэл де Оливейра сговаривался со старой проституткой о свидании, Жука Бадаро, не отрывая глаз, смотрел на Марго, сидевшую с Виржилио за соседним столиком. Астрожилдо проследил за его взглядом; ему показалось, что Бадаро смотрит на адвоката: - Это тот самый доктор Виржилио, который сделал кашише с Секейро-Гранде... - Это мне уже известно, - ответил Жука. - Я знаю его. Жоан Магальяэнс тоже взглянул и кивнул Марго. Жука Бадаро заинтересовался: - Вы с ней знакомы? - Ну, еще бы! Она очень дружила с одной девушкой, которую я знал в Баие, ее звали Виолетой. Марго вот уже два года близка с Виржилио. - Хорошенькая... - заметил Жука Бадаро. Жоан Магальяэнс понял, что тот весьма заинтересован ею. Он увидел это и в его глазах, когда тот уставился на Марго, почувствовал по тону голоса, каким он говорил об ее привлекательности. И он решил извлечь из этого пользу: - Классная девчонка... Я с ней очень дружен... Жука повернулся к нему. Жоан Магальяэнс безразличным тоном, как бы между прочим, сказал: - Она остановилась в пансионе Машадан. Завтра, когда она останется одна, я нанесу ей визит. Не люблю бывать у нее, когда там этот адвокат, - он слишком ревнив. Она же приветливая, хорошая девочка... - Завтра вы не сможете, капитан. Рано утром мы отправляемся на плантацию. С восьмичасовым поездом. - Да, верно. В таком случае - по возвращении... Астрожилдо заметил: - Хороша женщина! За столом неподалеку Марго и Виржилио оживленно разговаривали. Она была взволнована, жестикулировала, встряхивала головой. - О чем-то спорят, - сказал Жука. - Они без конца ссорятся... - сообщила пожилая проститутка, подсевшая к Мануэлу де Оливейра. - А ты откуда знаешь? - Мне рассказывала Машадан... У них что ни день, то скандал... Заказали еще виски. Снова заиграл оркестр, Марго и Виржилио пошли танцевать, но даже во время вальса продолжали спорить. Музыка еще не смолкла, как Марго высвободилась из рук Виржилио и прошла на место. Тот какое-то мгновение не знал, что ему делать, но затем подозвал официанта, расплатился, взял со стула шляпу и вышел. - Поссорились... - заметил Жука Бадаро. - На этот раз, похоже, дело серьезное... - сказала женщина. Марго оглядывала зал, стараясь принять безразличный вид. Жука Бадаро изогнулся на стуле и прошептал Жоану Магальяэнсу: - Можете мне сделать одолжение, капитан? - К вашим услугам... - Представьте ей меня... Жоан Магальяэнс взглянул на фазендейро с глубоким интересом. Он уже строил планы. Из этого края какао он уедет богатым. 3 В эту лирическую лунную ночь Виржилио в раздумье шагал по полотну железной дороги. Его сердце учащенно билось, он уже не вспоминал о бурной ссоре с Марго в кабаре. Он только мгновение подумал об этом и безразлично пожал плечами. Лучше все кончить сразу. Сначала он хотел отвезти ее домой, сказал, что у него есть дело, которое потребует много времени, поэтому они не могут остаться в кабаре. Марго, которую мучили подозрения, не приняла его оправданий: или он отправится с ней домой, или она останется в кабаре и между ними все кончено. Сам не зная почему, он старался убедить ее, что у него есть важное дело и что она должна идти домой и лечь спать. Она отказалась. В конце концов они поссорились, и он ушел, даже не простившись. Может быть, Марго сейчас уже сидит за столом Жуки Бадаро - недаром, увидев его, она начала угрожать Виржилио: - Ну и убирайся! В мужчинах у меня недостатка нет. Вон как Жука Бадаро пялит на меня глаза... Это не вызвало у него досады. Даже лучше, если она уйдет с другим; это наиболее удачное решение вопроса. Подумав об этом, он улыбнулся. Как все переменилось! Если бы год назад он представил себе Марго с другим, он бы, наверно, совсем потерял голову и наделал бог знает каких глупостей. Однажды в "Американском пансионе" в Баие он устроил скандал, подрался и попал в полицию только потому, что какой-то парень отпустил шутку по адресу Марго. Теперь же, заметив, что Жука Бадаро заинтересовался его любовницей и не спускает глаз с ее фигуры, Виржилио даже почувствовал облегчение. Он снова улыбнулся. У Жуки Бадаро были все основания ненавидеть Виржилио - ведь он был адвокатом Орасио. И тем не менее Жука, сам того не ведая, оказывает ему сейчас большую услугу. Но теперь он уже не думал о Марго; он шел по полотну железной дороги и старался соразмерять свой шаг с расстоянием между шпалами. В эту ночь он любовался красотой мира: полная луна проливала свой свет на землю, небо было усыпано звездами, в роще вокруг стрекотали цикады. Вдали прозвучал гудок товарного поезда, и Виржилио сошел с полотна. Он шел задами усадеб мимо пустынных и тихих дворов. У одних ворот обнималась парочка. Виржилио обошел ее стороной, чтобы не быть узнанным. У ворот подальше его ожидала Эстер. Новый дом Орасио в Ильеусе - особняк, как его все называли, - находился в новом городе среди зданий, сооруженных на побережье на месте вырубленных кокосовых рощ. Дворы этих домов примыкали к железной дороге. Недавно организованная компания скупила земли, засаженные кокосовыми пальмами, и стала распродавать их мелкими участками. Здесь Орасио и построил после женитьбы свой двухэтажный особняк, один из лучших в Ильеусе. Он был сооружен из кирпича, специально выделанного на кирпично-фаянсовом заводе фазенды; гардины и мебель Орасио выписал из Рио-де-Жанейро. В глубине сада, дрожа от страха и сгорая от любви, Эстер ожидала Виржилио. Виржилио ускорил шаг. Он опаздывал, ссора с Марго вынудила его выйти позднее намеченного часа. Мимо прошел товарный поезд, осветив путь своими яркими прожекторами. Виржилио подождал, пока он пройдет, затем снова взобрался на полотно. С каким трудом удалось ему убедить Эстер выйти на свидание, чтобы они могли спокойно поговорить. Она опасалась прислуги, ильеусских сплетников, страшилась, что в один прекрасный день Орасио узнает об их любви. Правда, любовь эта пока не зашла далеко - простой флирт, слова, которыми они второпях обменивались, его длинное и пылкое письмо, ее ответная записка, содержавшая лишь несколько слов: "Я тебя люблю, но это невозможно"; рукопожатия в дверях, взгляды, полные любви. И они наивно думали, что раз дело у них не зашло далеко, то никто и не замечает их флирта; у них и в мыслях не было, что весь Ильеус сплетничает, считая их любовниками, насмехаясь над Орасио. Воодушевленный письмом и воспользовавшись возвращением Орасио на фазенду, Виржилио нанес Эстер визит. Это было настоящим безумием - бросать такой вызов городским сплетникам. Эстер стала настаивать, чтобы он ушел. Зато она обещала встретиться с ним ночью у ворот. Виржилио хотел поцеловать ее, но она убежала. Сердце Виржилио билось, как у влюбленного юноши. Оно билось так же часто, как и остро ощущало красоту ночи. Вот наконец и ворота особняка Орасио. Виржилио приближается к ним с трепетом и волнением. Ворота лишь прикрыты, но не заперты, он толкает их и входит. Под деревом, завернувшись в плащ, озаренная лунным светом его ожидает Эстер. Он подбегает к ней, хватает ее за руки: - Любовь моя! Эстер дрожит, они обнимаются, слова не нужны при лунном сиянии. - Я хочу увезти тебя с собой. Далеко отсюда, далеко от всех, начать новую жизнь. Она тихонько плачет, склонив голову ему на грудь. От ее волос исходит аромат, дополняющий красоту и тайну ночи. Ветер доносит шум моря, волнующегося по ту сторону усадьбы, он смешивается с ее плачем. - Любовь моя! Первый поцелуй. Он полон тайны, красоты ночи, он длится бесконечно, как жизнь и как смерть. - Любовь моя! - Это невозможно, Виржилио. У меня ребенок. Мы не должны этого делать... - Мы заберем ребенка... Мы уедем далеко, в другие края... Где нас никто не знает... - Орасио будет преследовать нас даже на краю света... Безумные поцелуи любви убеждают больше и лучше, чем слова. Луна влюбленных склонилась над ними. На небе Ильеуса рождаются звезды. Эстер неожиданно вспоминает слова сестры Анжелики; вновь вернулись времена, когда можно мечтать. И осуществлять свои мечты. Она закрывает глаза, почувствовав на своем теле руки Виржилио. Тело Эстер под плащом совершенно обнажено. Постель из лунного света, простыня из звезд, восклицания и вздохи - вот музыка высшего часа любви. - Я пойду за тобой, любовь моя, куда пожелаешь... - И, замирая в его объятиях, она говорит: - Даже на смерть... 4 Капитан Жоан Магальяэнс, сидевший за соседним столом, улыбнулся. Марго ответила ему улыбкой. Капитан поднялся, подошел пожать ей руку: - Одна? - Угу! - Поссорились? - Все кончено. - В самом деле? Или как раньше? - На этот раз все кончено. Я не из тех, что терпят оскорбления... Жоан Магальяэнс принял вид заговорщика. - Так вот что я тебе скажу по-дружески, Марго; есть для тебя выгодное дело. Здешние богачи прямо облизываются, глядя на тебя. Вот только сейчас... - Жука Бадаро... - прервала она. Жоан кивнул головой. - Рвется к тебе... Марго уже не раз об этом слышала. - Мне это давно известно... После того, как он меня увидел на пароходе, он все время пристает ко мне. Я не соглашалась, была действительно привязана к Виржилио... - А теперь? Марго рассмеялась: - Теперь другой разговор. Как знать?.. Капитан принял покровительственный тон и начал давать ей советы: - Перестань дурить, девочка, тебе надо набить мошну, пока ты еще молода. Бедные любовники хороши, моя милая, только для женщины, у которой богатый муж... Она согласилась: - Я действительно была дурой. Сколько богатых людей увивалось за мной в Баие! - она прищелкнула пальцами. - Ты же знаешь... Капитан подтвердил это кивком головы. Марго продолжала: - А я-то, как дура, бегала за Виржилио. Похоронила себя в этой глуши, сидела в Табокасе, штопала чулки... Теперь конец... - Хочешь, я тебя представлю Жуке Бадаро? - Он просил? - Он по тебе с ума сходит... Капитан Жоан Магальяэнс повернулся, поманил Жуку пальцем. Жука Бадаро поднялся, застегнул пиджак и, улыбаясь, подошел. Когда он вставал из-за стола, Астрожилдо заметил Мануэлу де Оливейра и Феррейринье: - Это кончится дракой... - В Ильеусе все кончается дракой... - ответил журналист. Жука подошел к столу. Жоан Магальяэнс хотел представить его, но Марго не дала ему это сделать: - Мы знакомы. Однажды полковник уже отметил меня щипком. Жука засмеялся: - А вы сбежали, больше мне так ни разу и не удалось взглянуть на вас во плоти... Я знал, что вы в Табокасе, был там, но не мог вас увидеть. Сказали, что вы утомлены, я не стал беспокоить... - Они разошлись... - объявил Магальяэнс. - Поссорились? Марго не хотела вступать в длинные объяснения: - Он меня покинул из-за какого-то своего дела, но я не из тех женщин, которых меняют на какие-то дела... Жука Бадаро снова рассмеялся: - Весь Ильеус знает, что это за дело... Марго нахмурилась: - Что же это? Жука Бадаро не удержался, чтобы не сболтнуть: - Это жена Орасио, дона Эстер... Адвокатик с ней путается... Марго закусила губу. Наступила тишина, Жоан Магальяэнс воспользовался моментом - встал и вернулся к своему столу. Марго спросила: - Это правда? - Я не из породы лгунов... Тогда она залилась смехом и с напускной непринужденностью спросила: - Что же вы мне ничего не предложите выпить? Жука Бадаро подозвал Ньозиньо: - Принеси шампанского... Когда бокалы были наполнены, он сказал Марго: - Тогда на пароходе я уже сделал вам предложение. Помните? - Помню, да. - Так вот я возобновляю его. Я построю для вас дом, дам вам все. Но учтите - моя женщина принадлежит только мне и никому больше... Она увидела у него на пальце кольцо, взяла его руку. - Красивое... Жука Бадаро снял кольцо, надел его Марго на палец: - Это вам... На рассвете они вышли пьяные - он и Мануэл де Оливейра, который, завидев бутылки шампанского, подошел к их столику и выпил больше, чем они вдвоем. В порту Ильеуса потянуло утренним холодком. Марго пела, журналист подтягивал. Жука Бадаро торопился: ему надо было выехать восьмичасовым поездом. Рыбаки уже возвращались с ловли в открытом море. 5 Согласно распоряжению муниципалитета, ослы, подвозившие какао, не допускались до центра города. Все центральные улицы Ильеуса были замощены булыжником, а две из них даже брусчаткой. Это был символ прогресса; он наполнял сердца ильеусцев тщеславием. Ослы останавливались на улицах по соседству от станции, и какао доставлялось в центр города на повозках, запряженных лошадьми. Его свозили в огромные склады близ порта. Кроме того, значительная часть какао, предназначавшаяся для погрузки в Ильеусе на пароходы, прибывала по железной дороге или на лодках из Банко-да-Витория по реке Кашоэйра, впадающей в океан недалеко от порта. Порт в Ильеусе составлял главную заботу жителей города. В ту пору там имелся лишь один причал для пароходов. Когда в одно утро прибывало два судна, товары с одного из них выгружались на рейде. Правда, уже было основано акционерное общество по эксплуатации порта, и поговаривали о сооружении новых причалов и крупных доков. Говорили также, что будет приведен в порядок опасный из-за отмели вход в порт; уже были вызваны землечерпалки для углубления фарватера. Ильеус зародился на островах; большую часть его занимало пространство земли, зажатое между двумя холмами. Город поднимался по этим холмам - Уньан и Конкиста. Потом началось заселение и соседних островов. На одном из них возник пригород Понтал, где городские богачи понастроили себе дачи. Население сильно разрослось с того времени, как начали выращивать какао. Через Ильеус отправлялась в Баию почти вся продукция южной части штата. Имелся еще лишь один порт - Баррадо-Рио-де-Контас, но он был крошечный, туда могли заходить только парусные суда. Жители Ильеуса мечтали о том, чтобы начать вывозить какао прямо из своего порта за границу, минуя Баию. Со страниц газет не сходил вопрос о расчистке песчаной отмели, не позволявшей подходить к берегу судам с большой осадкой. Оппозиционная газета спекулировала на этом вопросе, чтобы критиковать власти, газета приверженцев правительства также использовала эту тему, время от времени сообщая, что "всеми уважаемый энергичный префект муниципалитета ведет переговоры с федеральным правительством и властями штата, чтобы добиться, наконец, удовлетворительного разрешения вопроса о порте Ильеус". Но на деле проблема так и оставалась неразрешенной, власти штата чинили всякие препятствия, так как они были озабочены сохранением доходов порта Баия на существующем уровне. Все же вопрос о строительстве порта в Ильеусе давал обильную пищу для предвыборной агитации обоих кандидатов на пост префекта - правительственного и оппозиции. Программы их отличались лишь своим стилем: платформа кандидата Бадаро была написана доктором Женаро, а программа кандидата Орасио принадлежала куда более блестящему перу доктора Руи. О богатстве полковников можно было судить по принадлежавшим им домам. Каждый из плантаторов сооружал себе шикарный дом, и понемногу их семьи стали проводить все больше времени в городе. И все же эти особняки значительную часть года бывали заперты и владельцы их приезжали туда только на церковные праздники. Ильеус был городом без развлечений; к услугам мужчин были кабаре и бары, где англичане с железной дороги разгоняли тоску, попивая виски и играя в кости, и где местные жители ссорились друг с другом, обмениваясь выстрелами. Единственным развлечением женщин оставались семейные визиты, сплетни о чужой жизни и приличествующий духу религии энтузиазм в церковные праздники. Теперь в связи с началом сооружения женского монастырского пансиона несколько дам приступили к сбору средств на это строительство: они устраивали церковные базары с пением и балы с благотворительной целью. Церковь Сан-Жорже, покровителя этого края, большая и низкая, некрасивая, с точки зрения архитектуры, но с богатыми золотыми украшениями внутри, возвышалась на площади, где был разбит сквер. Имелась еще церковь Сан-Себастьяна, близ кабаре, у побережья. На холме Конкиста, против кладбища, стояла часовня Носса Сеньора да Витория, как бы господствовавшая над городом. В городе существовал также протестантский культ, к которому принадлежали англичане с железной дороги; к ним примкнули и некоторые местные жители. Кроме того, на окраинных улицах процветали спиритические сеансы - они устраивались все чаще и чаще. Впрочем, Ильеус с его поселками и фазендами в архиепископстве Баии пользовался дурной славой. Там много говорили о том, что прихожане не посещают богослужения, жители недостаточно религиозны, а проституция приняла угрожающие размеры. Упадок религии в Ильеусе, по мнению архиепископства, носил устрашающий характер - это был поистине край убийц. Число священников в городе и округе было невелико. И многие из этих падре рано или поздно становились владельцами плантаций какао и переставали заботиться о спасении душ. Указывали, в частности, на падре Пайва, который носил под сутаной револьвер и не терялся, если поблизости от него происходила драка. Падре Пайва был политическим лидером, представителем Бадаро в Мутунсе, на выборах он вербовал для Бадаро много избирателей; рассказывали, что он обещал райские блага и долгие годы небесной жизни тем, кто будет голосовать за его кандидатуру. Он был членом муниципального совета Ильеуса и нисколько не интересовался религиозной жизнью города. А вот каноник Фрейтас - тот проявлял к ней больше интереса; он выступил однажды с проповедью, которая стала широко известна, - в ней он сопоставлял огромные суммы, расходуемые полковниками в кабаре на женщин легкого поведения, с теми грошами, которые удавалось собирать на строительство женского монастырского пансиона. Однако эта сильная и страстная проповедь не принесла никакого практического результата. Церковь жила за счет женщин, а женщины жили церковью, богослужениями, крестными ходами, праздниками Святой недели. Они перемежали сплетни о чужой жизни с заботами об убранстве алтарей и изготовлении новых риз на иконы святых. Город раскинулся на красивейшем побережье между рекою и океаном. Вдоль всего песчаного берега росли кокосовые пальмы. Некий поэт, побывавший как-то в Ильеусе и выступивший там с докладом, назвал его "городом пальм на ветру", и этот образ местные газеты время от времени повторяли на своих страницах. Однако на самом деле пальмы росли и раскачивались на ветру лишь на побережье. Большое влияние на развитие Ильеуса имело какао, хотя во всем городе нельзя было увидеть ни одного какаового дерева. Какао стояло в центре всей жизни Ильеуса. За каждой заключенной сделкой, каждым построенным домом, за каждым складом, каждым открываемым магазином, каждой любовной историей, за каждой уличной перестрелкой - за всем этим стояло какао. Не было разговора, в котором слово "какао" не входило бы в виде основного элемента. Над городом реял разносившийся из складов, из вагонов на железной дороге, из трюмов пароходов, из повозок и от людей запах шоколада - запах сухого какао. Имелось еще одно распоряжение муниципалитета, запрещавшее ношение оружия. Но мало кому было известно о существовании такого приказа, а те немногие, кто знал, и не думали его выполнять. Местные жители носили сапоги или башмаки из грубой кожи, брюки защитного цвета, казимировые пиджаки, а под ними револьверы. Люди ходили по городу с ружьями через плечо, и на них не обращали внимания. Несмотря на все то, что было в Ильеусе прочного и определенного, несмотря на наличие больших особняков, мощеных улиц, каменных зданий, город все еще до некоторой степени напоминал лагерь. Иной раз, когда прибывали пароходы, наполненные переселенцами из сертана, из штатов Сержипе и Сеара, когда гостиницы близ станции были набиты до отказа, в районе порта сооружались временные бараки. Под открытым небом устраивались импровизированные кухни, полковники приходили в лагерь выбирать работников. Доктор Руи сказал прибывшему из столицы гостю, показывая на один такой лагерь: - А вот здесь у нас невольничий рынок... Он говорил это с известной гордостью и с оттенком презрения - он любил этот быстро разросшийся город, это детище порта, вскормленное какао, город, становящийся самым богатым и самым процветающим в штате. Почти все фазендейро, врачи, адвокаты, агрономы, политики, журналисты, строительные подрядчики были людьми, прибывшими из других краев, из других штатов. Но они глубоко и искренно полюбили эту благодатную и богатую землю. Все они выдавали себя за коренных жителей этого края и, когда бывали в Баие, их легко узнавали по апломбу, с которым они разговаривали. - Этот вот из Ильеуса... - говорили про них. В кабаре и магазинах столицы штата они хвастались своей храбростью и богатством, широко тратили деньги, покупали все самое лучшее, платили не торгуясь, вступали в драку, не спрашивая, из-за чего она возникла. В домах терпимости они были долгожданными гостями; к ним относились почтительно, но с опаской. То же самое было в экспортно-импортных фирмах, отправлявших товары в провинцию, - торговцы из Ильеуса были в наибольшем почете и пользовались неограниченным кредитом. Со всего севера Бразилии люди стремились в южные районы Баии. Слава об этих краях разнеслась далеко, рассказывали, что деньги там валяются прямо на улице, что в Ильеусе никто не поднимет монету в два мильрейса. Пароходы прибывали, набитые переселенцами, туда слетались авантюристы всех мастей, женщины всех возрастов, для всех них Ильеус был либо первой, либо последней надеждой. В городе все причудливо сплеталось: сегодняшний бедняк мог завтра стать богачом, тот, кто сегодня был погонщиком, завтра мог оказаться владельцем крупной фазенды, неграмотный батрак в один прекрасный день превращался в выдающегося политического лидера. В качестве примера всякий раз указывали на Орасио, который вначале был погонщиком, а теперь стал одним из крупнейших фазендейро в округе. И сегодняшний богач мог стать завтра бедняком, если какой-нибудь еще более богатый человек с помощью ловкого адвоката удачно проведет кашише и отберет у него землю. И кто угодно мог оказаться завтра бездыханным трупом, лежащим на улице с пулей в груди. Выше правосудия, выше судьи и прокурора, выше присяжных заседателей был закон пули - последней инстанции правосудия в Ильеусе. В городе в то время начали разбивать скверы, муниципалитет пригласил известного столичного садовника. Газета оппозиции выступила по этому поводу со статьей, в которой говорилось, что "Ильеус гораздо больше нуждается в дорогах, чем в скверах". Но сами оппозиционеры с гордостью показывали приезжим цветы, которые были посажены на площадях, раньше заросших травой. А что касается дорог, люди и ослы сами прокладывали их там, где проходили в поисках пути для доставки своего какао в порт Ильеус, к океану пароходов и путешествий. Таков был город и порт Сан-Жорже-дос-Ильеус, который начал появляться на последних экономических картах с изображением дерева какао. 6 Выходившая по субботам оппозиционная газета "А Фолья де Ильеус" в последнем номере приняла неслыханно резкий тон. Газетой руководил Филемон Андрейя, бывший портной, приехавший из Баии в Ильеус, где он и приобрел свою новую профессию. В городе было известно, что Филемон сам неспособен написать ни строчки, что даже те статьи, которые появлялись за его подписью, были написаны другими, а он был лишь подставным лицом. Как он стал редактором оппозиционной газеты, никто толком не знал. Раньше он выполнял для Орасио различные задания политического характера, а когда тот купил типографскую машину и шрифты для издания газеты, Филемон Андрейя был назначен ее редактором, чему все были несказанно удивлены. - Так ведь он же едва умеет читать... - Зато у него интеллигентная фамилия... - объяснял доктор Руи. - Она хорошо звучит... Главное - это эстетика... - и он пыжился, произнося: - "Филемон Андрейя!" Фамилия, которая сделала бы честь даже крупному поэту! - говорил он. Публика в Ильеусе приписывала доктору Руи авторство статей, публикуемых в "А Фолья де Ильеус". В городе образовались настоящие группы болельщиков, когда в период выборов "А Фолья де Ильеус" и "О Комерсио" начали между собой полемику, полную самых оскорбительных эпитетов. С одной стороны доктор Руи со своим красноречием и гладкими, напыщенными фразами, с другой - Мануэл де Оливейра и иной раз доктор Женаро. Мануэл де Оливейра был профессиональным журналистом. Он сотрудничал в разных газетах Баии, пока Жука Бадаро, познакомившийся с ним в одном из кабаре столицы штата, не взял его в редакторы "О Комерсио". Он был ловок и вместе с тем прямолинеен и почти всегда добивался успеха. Что касается статей доктора Женаро, то они были начинены юридическими цитатами, и поэтому адвокат Бадаро считался самым культурным человеком в городе; с восхищением рассказывали, что у него дома сотни книг. К тому же он вел замкнутую жизнь, из дому почти не выходил, в барах не бывал, кабаре не посещал. Он был трезвенник; что же касается женщин, то говорили, будто Машадан приходила раз или два в месяц к нему домой и спала с ним. Машадан была уже немолода, она приехала в этот город, когда он еще едва начинал разрастаться. Лет двадцать тому назад эта женщина вызвала большую сенсацию в Ильеусе. Сейчас она содержала дом терпимости, однако сама уже вела скромный образ жизни. Она делала исключение лишь для доктора Женаро, который, по ее словам, не мог привыкнуть ни к какой другой женщине. Возможно, именно поэтому редакционная статья в "А Фолья де Ильеус", занимавшая почти всю первую полосу этого маленького оппозиционного еженедельника, назвала в субботнем номере Женаро "лицемерным иезуитом". И все же ему лично досталось в этот день меньше, чем другим единомышленникам Бадаро. Статья была посвящена поджогу нотариальной конторы Венансио в Табокасе. "А Фолья де Ильеус" резко осуждала этот "акт варварства, подрывающий репутацию цивилизованной земли, каковой пользовался округ Ильеуса в общественном мнении страны". Имя полковника