- Никогда бы не подумал, что Доктор Касторка окажется таким прытким... - Да, этот фармацевт многим даст сто очков вперед... - вмешался торговец святыми Алфредо. - Вы только взгляните, как она хороша, просто прелесть! Лакомый кусочек, ничего не скажешь, и, судя по всему, очень довольна жизнью. У нее вид женщины, которая завела себе любовника и наставляет рога мужу... - Не говорите глупостей! - вступился за дону Флор Мойзес Алвес, проматывающий состояние какаовый плантатор. - Если и есть в Баии честная женщина, так это дона Флор. - А я разве возражаю? Я просто хочу сказать, что этот доктор только прикидывается святошей. Я преклоняюсь перед ним - никогда не думал, что он справится с такой красоткой. - И, восхищенно глядя на дону Флор, сеу Вивалдо добавил: - Посмотрите только на ее бедра! Такое впечатление, будто кто-то их гладит... Счастливец этот доктор... Идя под руку с счастливцем мужем, дона Флор нежно улыбается. Ах, этот Гуляка, летает вокруг нее и ласково касается ее груди и бедер, словно легкий утренний ветерок! В это светлое воскресное утро дона Флор идет по улице, довольная обоими своими мужьями. На этом кончается история доны Флор и двух ее мужей, рассказанная во всех подробностях, история веселая и грустная, как сама жизнь. И история эта, хотите верьте, хотите нет, действительно произошла в Баии, где невероятное ни у кого не вызывает удивления. А если вы сомневаетесь, спросите у Кардозо э Са, он скажет вам, правда это или нет. Найти его можно на Марсе или в бедных кварталах города. ЖОРЖИ АМАДУ, ДОНА ФЛОР, ДРУГИЕ... Спустя год после появления в Бразилии первого издания романа "Дона Флор и два ее мужа", героиня которого уже завоевала читательские симпатии и заслужила единодушное признание критики, Жоржи Амаду в беседе с пишущим эти строки говорил: "На страницах произведения я описываю народную жизнь в Баие - там, где, кстати, сейчас живу и где, между прочим, родился. История доны Флор позволила мне воссоздать картину быта к нравов моих земляков, рассказать о крупных социальных и о самых простых человеческих проблемах, затрагивающих каждого. Народ действует в этом романе как сила, которая может выдержать удары судьбы; лишь народ способен оказать сопротивление и изменять ход событий". "Вместе с тем, - подчеркнул писатель, - мне хотелось написать сатирическое произведение, изобличающее нашу мелкую и среднюю буржуазию. Хотелось показать столкновение разных сил. И, видимо, мне удалось коснуться каких-то злободневных, жгучих вопросов нашей внутренней жизни, потому что бразильские читатели не остались равнодушными к моей книге, очень горячо откликнулись на выход романа в свет, даже назвали его подлинно бразильским романом"*. (* См. "Жоржи Амаду, его герои, его друзья". - "Иностранная литература". 1968, Э 4, с. 260-261.) Поясняя успех романа в Бразилии (с 1966 года и по настоящее время выдержавшего на родине автора почти четыре десятка переизданий), Жоржи Амаду заметил: "Я тоже задумывался над этим, и мне представляется, что наши читатели уже устали от произведений, в которых нет никаких горизонтов, нет перспектив, зато царят безнадежность, отчаяние, тоска. Ведь и нашу нынешнюю жизнь в Бразилии не назовешь улыбающейся". В связи с этим высказыванием Жоржи Амаду, очевидно, следует напомнить, что писатель работал над романом "Дона Флор и два ее мужа" - и книга вышла - в трагичнейший период истории Бразилии: ультраправая военщина, совершив при поддержке империалистических кругов Соединенных Штатов в 1964 году государственный переворот, захватила власть в стране. Реакционной диктатурой был установлен режим жесточайшего террора, развернут поход против национальной культуры - преследовались прогрессивные писатели, ученые, деятели искусств; арестованных патриотов подвергали изуверским пыткам, военные трибуналы осуждали обвиненных в "подрывной" деятельности на многие годы тюрьмы, лишали гражданских прав; проводились массовые конфискации и уничтожение книг в библиотеках. Неудивительно, что на предыдущем романе Амаду, "Пастыри ночи", издательство поостереглось, по понятным причинам, указать полные выходные данные - прошло всего четыре месяца после переворота! Да и в романе "Дона Флор и два ее мужа" нельзя не заметить, что автор порой предпочитает иносказание или недоговоренность в политических оценках и в кое-каких характеристиках; само действие романа отнесено к несколько неопределенному времени: где-то между 1925 и 1935 годами. "И вот со страниц романа, - продолжал писатель, - в нашу бразильскую повседневность шумно вторгается дона Флор - жизнерадостная, весьма острая на язычок, очень естественная; как сущая баиянка, она искренна, непосредственна, ее оптимизм - это не что-то надуманное. Откровенно признаться, дона Флор, как и в свое время Габриэла, задала мне много работы. При всей своей внешней несерьезности, простоватости, подчас наивности она очень сложный человек. И мне пришлось долго работать над ее образом, как, впрочем, и над образами других героев романа. Все они - живые люди, с которыми я встречался на улицах Салвадора да Баия... В моем романе речь идет о самых простых, обычных, естественных вещах - о любви и труде, о хлебе и мечтах. В жизни каждый сталкивается ежедневно с теми проблемами, о которых говорится в романе, но не каждый вдумывается в философское значение этих проблем, а ведь мудрое кроется и за покрывалом простоты..."*. (* "Жоржи Амаду, его герои, его друзья". - "Иностранная литература", 1968, Э 4, с 261.) На крутых берегах Баия де Тодос ос Сантос - Бухты Всех Святых - амфитеатром раскинулся Салвадор да Баия, он же зачастую называемый только Салвадором или только Баией, главный город одноименного штата, а в далеком прошлом - первая столица Бразилии. Здесь обитают персонажи романа "Дона Флор и ее два мужа". Здесь - в этом живописнейшем двухъярусном городе, "родившемся в море и взобравшемся на гору", с прихотливо извивающимися улочками и улицами, то вздымающимися по склонам, то ниспадающими к бирюзовым водам залива, близ которых хозяйничают юные беспризорники - "капитаны песков". В городе дворцов и трущоб, молчаливых старинных крепостей и шумливых, необычайно пестрых рынков, где торжественно колдуют прославленные чернокожие кулинарки. В городе множества церквей и монастырей, благостно покоящихся меж кокосовых пальм, и разнокалиберных злачных мест и игорных домов, где азарт соседствует с преступлением. В городе, давшем стране выдающихся творцов национальной культуры и неотделимо связанном с древним мистическим негритянским культом, оставшимся от времен рабства. Сказочной красоты Салвадор воспет прозаиками и поэтами, народными сказителями и многоопытными мореходами, - тому, кто хоть раз видел его, как и автору этих строк, невозможно забыть фантастическое буйство красок, созданных природой и человеком. Легко представить, почему Даниэль Дефо направлял сюда Робинзона Крузо, бежавшего из алжирского плена, и почему Робинзон загорелся желанием остаться тут навсегда. Но... заглянем в "Путеводитель по улицам и тайнам Баии Всех Святых", впервые опубликованный в 1945 году и к настоящему времени переизданный тридцать раз (в последних изданиях текст в значительной степени переработан и дополнен): "А где же правда, когда речь заходит о городе Баия? Никогда достоверно не узнаешь, что в этом городе правда, а что вымысел. В его поэтической таинственности и в его драматической нищете правда и вымысел смешиваются... И в этом своеобразном путеводителе увидишь не только прелестную оранжевую кожуру апельсина, но и разглядишь попорченные апельсинные дольки, отвратительные на вкус. Такова и Баия - смесь очарования и страдания, изобилия и голода, задорного смеха и скорбных слез... Праздник и траур". Свидетельство неоспоримо - оно принадлежит одному из авторитетных знатоков Салвадора, влюбленного в этот город, сопереживающего невзгоды всего баиянского края, близко к сердцу принимающего судьбы своих земляков. Да, и эти слова писал Жоржи Амаду, отнюдь не сторонний наблюдатель, с чувством большой душевности заявивший: "Несправедливо, что столько нужды таится в такой красоте... В какой-нибудь из дней ты, быть может, еще вернешься сюда, а мы уже преобразуем этот мир, и лишь радость, здоровье и достаток станут присущи бессмертной красоте Баии"*. (* Jorge Amado. Bahia de Todos os Santos, guia de ruas e misterios. - Editora Record, Rio de Janeiro, 1977, pp. 10-11.) Этому краю, людям, труженикам Баии посвящено большинство произведений Жоржи Амаду, составляющих его знаменитый "баиянский цикл". На земле Баии, близ городка Ильеус, что на юге штата, в семье владельца скромной плантации деревьев какао 10 августа 1912 года родился будущий писатель. На земле Баии, в Салвадоре, пятнадцатилетний Жоржи, сбежав из иезуитского колледжа, в интернат которого его зачислили родители, оставшиеся в Ильеусе, поступил на работу в редакцию газеты "Диарио да Баия" в качестве репортера полицейской хроники. А за плечами худощавого подростка, помимо учебы экстерном в другом колледже, уже был "лучший университет", как потом назовет романист годы, проведенные "на свободе улиц города Салвадора да Баия, среди людей порта, рынков и ярмарок, на соревнованиях по капоэйре, на народных празднествах, на мистических церемониях культа кандомблэ и на папертях вековых церквей"*. А до этого юному беглецу от отцов-иезуитов довелось в течение нескольких месяцев вместе с какими-то бродягами, случайными попутчиками пересечь засушливые, полупустынные равнины штата Баии, чтобы добраться до соседнего штата Сержипе, где жил его дед. Приключения и злоключения в пути, перенесенные лишения и испытания, непосредственное знакомство с обитателями глуши, с жизнью "низов" будут так или иначе отражены впоследствии на страницах романов Амаду. (* "Jorge Amado, povo e terra". Ed. Martins, Sao Paulo, 1972, p. 8.) В редакции салвадорской газеты "О жорнал" он сближается с молодыми литераторами Диасом да Костой, Эдисоном Карнейро, Сосиженесом Костой, Кловисом Аморимом, с другими. Вместе с Диасом да Костой и Эдисоном Карнейро он напишет повесть, печатавшуюся в газете под названием "Король", затем вышедшую отдельным изданием под названием "Ленита" и в конце концов вычеркнутую соавторами, посчитавшими ее незрелой, из библиографии своих произведений. Соавторы "Лениты" принадлежали к созданному ими сообща ровесниками литературному объединению, наименованному дерзко - "Академия Мятежных". Это была не только дань памяти существовавшему в Салвадоре в 1724 году кружку поэтов, известному как "Бразильская академия Забытых", и возникшей здесь же спустя тридцать пять лет "Академии Возрожденных", где собратья по перу попытались не ограничиваться чтением друг другу стихов и взаимными восхвалениями, но и начали, пока что робко, затрагивать темы духовной, политической эмансипации от португальского колониального гнета. "Академия Мятежных" в Салвадоре конца двадцатых годов нашего века появилась в момент напряженного положения в Бразилии, переживавшей острый политический и экономический кризис: резко усилились социальные противоречия, вспыхивали восстания, выливавшиеся в вооруженную борьбу народных масс против реакционного буржуазно-олигархического режима. "Мое поколение, всплывшее на волне народного вооруженного движения, - говорил Жоржи Амаду в 1961 году на торжественном заседании Бразильской академии литературы, принимавшей его в число "сорока бессмертных", - сочло необходимым вымолвить свое слово, подсказанное суровой действительностью и глубокой надеждой. Мы видели нашу страну и наш народ, у которого были отняты его богатства, присвоенные алчными чужеземными хищниками, величие которого было унижено, - и наши сердца переполнялись болью и горем. Мы должны были проломить все стены, чтобы разнеслось эхо нашего слова, нашего решительного протеста. Мы взяли в руки еще несовершенное наше оружие и выступили в поход против всего, что нам казалось олицетворявшим прошлое, включая и Бразильскую академию литературы..."*. (* "Jorge Amado, povo e terra". Ed. Martins, Sao Paulo, 1972, pp. 4, 7.) Завоевавший всемирную славу писатель, единогласно принятый в члены Бразильской академии литературы, в стенах которой за истекшее время произошли серьезные перемены, вспоминал пору своей юности, когда салвадорские бунтари вкупе с ним "первой и не терпящей отлагательств целью поставили: ликвидировать Бразильскую академию литературы, заменив ее "Академией Мятежных". Кое в чем "мятежников" можно было понять, в бразильской литературе тех давних лет - за известными исключениями - доминировала тенденция "бегства от действительности"; деятельность национальной академии литературы, замыкавшейся в своей раковине и отстранявшейся от требований эпохи, характеризовалась элитарностью; некоторые академики-пуристы, не считаясь с особенностями народного португальского языка в Бразилии, продолжали пребывать на позициях так называемого португальского классицизма, привнесенного в колониальный период. "Все-таки я не думаю, что существование "Академии Мятежных" было бесполезным и неплодотворным, - отмечал Жоржи Амаду. - Литературная атмосфера определялась господством закоснелого консерватизма... Пустая риторика душила творческие устремления и сводила на нет благородные баиянские традиции литературы, обращенной к важнейшим проблемам, к делу народа... пустословие, доведенное до высшего предела скрывало отсутствие идей... Мы же выступали за литературу, отражающую действительность, выражающую чаяния народа"*. (* "Jorge Amado, povo e terra". Ed. Martins, Sao Paulo, 1972, p. 7.) Нет сомнения, что относительно быстро угасшее выступление "Мятежных", вдохновлявшихся "благородными баиянскими традициями" великих предшественников в Баие - поэта XVII века Грегорио де Матоса Герры, прозванного колонизаторами "Зевом ада" за его сатирические стихи, бичевавшие португальских чиновников, клерикалов, изобличавшие язвы общества, или поэта XIX века Антонио де Кастро Алвеса, певца свободы, - было искренним при всей наивной непосредственности юных "академиков". И, конечно, это выступление не могло не сказаться на формировании сознания его участников, прежде всего Жоржи Амаду. "Грегорио де Матос Герра и Антонио де Кастро Алвес - наши духовные отцы. Столь разные и столь одинаковые. У обоих та же убежденность в том, что литература - это решающее оружие народа", - писал Амаду в "Путеводителе по улицам и тайнам Баии". Унаследовав такую же убежденность, Жоржи июньским днем 1930 года распростится с Салвадором, с "Академией Мятежных" и отправится в Рио-де-Жанейро, чтобы пополнить свое образование. А путь в Рио приведет его в большую литературу, к мировой известности. В Рио-де-Жанейро студенту факультета права столичного университета Жоржи Амаду вскоре посчастливилось установить связи с писателями, принадлежащими к новому поколению бразильской литературы. Кругозор восемнадцатилетнего баиянца намного расширился. Посещая лекции, он возобновляет работу в периодической печати. В газете "А маньян", которой руководил писатель-коммунист Педро Мотта Лима, публикуются статьи юноши по вопросам внутриполитического положения. С каждым днем ситуация в стране накалялась все более и более - в канун президентских выборов разгорелась ожесточенная борьба за власть между двумя соперничавшими буржуазно-помещичьими группировками, завершившаяся государственным переворотом, в результате которого, при поддержке США, президентом стал Жетулио Варгас, представлявший главным образом националистическую среднюю и мелкую буржуазию. Под руководством Всеобщей конфедерации трудящихся, созданной незадолго до этого по инициативе Бразильской коммунистической партии, развертывалось движение народных масс в защиту демократии, за национальную независимость от иностранного империализма. В сложных условиях Жоржи Амаду пишет свое первое самостоятельное произведение - "Страна карнавала", и уже в конце 1930 года - прошли какие-то месяцы после его приезда в столицу - читает своим друзьям рукопись этого романа. Молодой автор далек от мысли рекламировать знаменитые бразильские карнавалы - действие книги происходит на плантациях какао юга штата Баия, в Салвадоре и в Рио-де-Жанейро: написал он о том, чему был очевидцем. Неискушенному романисту, еще искавшему свой сталь и средства выражения, что-то можно было поставить в укор, но, каковы бы ни были слабые стороны книги (остающейся единственной среди произведений Амаду, перевод которой на другие языки автор не разрешает), она произвела на ознакомившихся с ней такое впечатление, что один из литераторов немедля передал рукопись в издательство. На следующий год "Страна карнавала" вышла из печати. Издательское вступление гласило: "Эту книгу не следует рассматривать таким же образом, как другие художественные произведения. Прежде всего - это впечатляющее свидетельство того, что мы, бразильская молодежь, собой представляем. У автора - лишь начало... Однако люди, действующие в книге, не символические персонажи..."*. В первом романе Амаду уже явственно проступали чувства солидарности с эксплуатируемыми, бесправными, лишенными надежд анонимными жертвами помещичьего произвола, с "низами" капиталистического мира. "Начиная со "Страны карнавала", все мои произведения рождены, сформировались в гуще бразильского народа, среди людей Баии"**, - скажет писатель спустя многие годы. Успех "Страны карнавала" побудил издательство без промедления выпустить второе издание (за полвека, истекшие со дня выхода в свет романа, он переиздавался в Бразилии тридцать восемь раз). (* Alvaro Sаlеma. Jorge Amado, о homem e a obra. Publi-cacoes Europa - America, Lda., Lisboa, 1982, p. 30. ** Ernesto Gonzalez Bermejo. Jorge Amado, lucha y fiesta del pueblo. "El Nacional", Caracas, 18 de julio de 1976.) Минул год. Посетив накоротке родной Ильеус, где он по-новому - не детскими глазами - пригляделся к окружающему, Жоржи по возвращении в Рио работает над романом "Какао", опубликованном в 1933 году. На этот раз критики разошлись в оценках: одни приветствовали появление романа, другие метали копья в адрес автора. Более того, роман "Какао" оказался первой из книг Амаду, заслужившей внимание... полиции! По ее строжайшему предписанию книготорговцы обязаны были изъять из продажи книгу. Полицейские меры вызвали шумную огласку в печати, пришлось вмешаться члену правительства Варгаса, влиятельному министру Освалдо Аранье, который потребовал от начальника полиции и департамента "охраны социального и политического порядка" отменить приказ. В итоге - возрос читательский интерес к роману, издательство поспешило напечатать увеличенный тираж. В отличие от "Страны карнавала", где еще ощущались нерешительные поиски путей как автора, так и персонажей книги, роман "Какао" - "оружие народа", если вспомнить приведенное выше высказывание Амаду. По суждению прогрессивных бразильских критиков, этим романом открылось новое направление в развитии национальной литературы, а сам Жоржи Амаду выдвинулся на первый план в литературной панораме. Повествуя о тяжелой жизни закабаленных на плантациях какао, писатель смело встал на их сторону. "Когда же наступит день вашего освобождения?" - Вопрос автора звучит со страниц романа призывом начинать борьбу за права сельскохозяйственных рабочих, борьбу против латифундистов. Постепенно пробуждается классовое сознание у героев романа "Какао", во введении к которому автор посчитал нужным указать: "Я попытался в этой книге с минимумом литературного вымысла ради максимума достоверности рассказать о жизни тружеников на плантациях какао юга Баии"*. (* Jorge Amadо. Cacau. Ed. Ariel, Rio de Janeiro, 1933.) Поразительна творческая работоспособность молодого писателя. Из-под его пера следуют потоком романы "Пот" (1934), "Жубиаба" (1934), "Мертвое море" (1936), "Капитаны песков" (1937)... И все произведения - каждое со своей палитрой ярких красок - неизменно встречают теплый отклик читателей и критики. Перед картинами голода, нищеты, бесправия, эксплуатации народных масс писатель никогда не остается равнодушным. Он выступает обличителем, обвинителем правящих классов, чужеземных хищников. Уроки "духовных отцов" - Грегорио де Матоса Герры и Антонио де Кастро Алвеса не забыты. В романе "Пот", появившемся вслед за романом "Какао", Жоржи Амаду ведет читателя мимо аристократических резиденций некоронованных королей какао и кофе, сахара и табака, мимо фешенебельных отелей, ресторанов и универсальных магазинов Салвадора, точнее, его Верхнего яруса - Алты, направляясь в Байшу - Нижний город, далее к старому порту, в трущобах неподалеку от которого ютится бедный люд, выброшенный на мель житейским морем. Писатель ведет к тем, кто очутился за бортом буржуазного общества, - к тем, кто, не имея работы или потеряв ее, не рассчитывая ее обрести, вынужден воровать, заниматься проституцией, нищенствовать, бродяжничать... В одной из дешевеньких двухэтажных гостиниц на Ладейра до Пелоуриньо - Откосе Позорного столба (поблизости в прошлые века публично истязали негров-рабов) в годы юности обитал, занимая террасу под крышей, сам Жоржи Амаду; здесь же он писал роман "Пот", поселив в доме Э 68 героя произведения, механика Алваро Лиму, ставшего рабочим лидером, возглавившего забастовку и погибшего от полицейской пули при разгоне демонстрации на Ладейра до Пелоуриньо. В Салвадоре Жоржи знает все и, пожалуй, всех, потому столь образны главы "Путеводителя по улицам и тайнам Баии Всех Святых", посвященные городу, его жителям - друзьям и знакомым писателя, "лицам вчерашним, сегодняшним, всегдашним", а также народным празднествам и "магическому миру кандомблэ". О последнем нельзя не сказать особо - в романах Амаду зачастую встречаются сцены кандомблэ или его участники. Сначала обратимся к истории. В течение трех столетий португальского господства через Салвадор были ввезены в Бразилию миллионы черных невольников, тут процветал крупный центр работорговли (рабство было отменено лишь к исходу XIX века). Поныне, как считается, около восьмидесяти процентов населения Баии - негры и мулаты, остальные - кабокло (метисы) и белые. Поныне живы традиции и верования африканских народов, преимущественно ангольцев. Поныне почитаются древние божества Огун, Шанго, Эшу, Ошосси, Омолу, Йансан, Йеманжа. многие иные, в честь которых проводятся красочные ритуальные церемонии с танцами и пением - кандомблэ, "образилившиеся", не похожие на культовые отправления в Африке. Ритуал кандомблэ, в изрядной степени утратив свое былое религиозное значение, теперь стал даже не столько попыткой как-то уйти от суровой, нестерпимой действительности, сколько выражением национального самоутверждения, солидарности, а то и протеста (в те годы, когда власти и католическая церковь запрещали "языческие зрелища"), приблизился к виду народного искусства. Несколько лет назад на кандомблэ в салвадорском квартале Сан-Гонзало до Ретиро Жоржи Амаду, воспринявшему от матери и индейскую кровь, был присвоен пожизненный почетный титул отум оба - полномочного "жреца" Шанго, слывущего богом молнии, грома и огня; в часы праздничных церемоний писателя именуют Отум Оба Аролу; предопределено ему покровительство Ошосси, бога охоты и тропических лесов. Так своеобразно баиянские негры и кабокло засвидетельствовали свое почтение романисту, автору произведений о их жизни. "У нас, в Бразилии, - говорил Жоржи Амаду, - огромная масса неграмотных, поставленных за рамки общечеловеческой культуры, не имеющих материальных возможностей учиться... Но если перед вами находятся люди, сумевшие сохранить, несмотря на рабство в прошлом, свою самобытную культуру, свое творчество, свои музыку, танцы, песни - и еще такие прекрасные, - вы не сможете не испытывать к ним уважение. Когда меня наделили этим титулом, я понял, что мне оказана большая честь, я не мог не принять его - повторяю, к этим людям я испытываю чувства искреннего уважения... Смешение рас отразилось и на нашей литературе, национально своеобразной, обладающей бразильской особенностью, своим лицом; мы - продукт смешения рас. Я - уроженец штата Баия, важнейшего негритянского средоточия Бразилии, где очень глубоки традиции африканского происхождения, налагающие чрезвычайно сильный отпечаток на всю здешнюю жизнь, и вся моя личная жизнь тесно сплетена с этими традициями"*. (* Jean Michel Fоssey. Jorge Amado: la literature es un arma de lucha del pueblo. "El Nacional", Caracas, 31 de enero de 1971.) Было бы, однако, ошибкой считать, что в своих произведениях Амаду, писатель-реалист, склонен к некоей идеализации традиций, дошедших из глубины веков, архаичных верований. Равным образом он не помышляет идеализировать и своих персонажей. Отражая правду жизни, раскрывая сферу их духовных интересов, увлечений и понятий, писатель не упускает случая поиронизировать, придать соответствующую тональность, найти нужные краски, чтобы выявить негативное, подвергнуть его критике. Поэтический талант Амаду позволяет ему свободно переходить в изображении персонажей и в описании эпизодов от достоверного к фантастическому, рожденному народным творчеством, стирать границу между реальным и ирреальным. "Для романиста, ограниченного своим реализмом, либо собственным видением, Баия - опасная территория, - шутливо заметил Жоржи Амаду в ответе своей бразильской читательнице. - Здесь всегда происходит что-то непредвиденное или случайное, не находящее легкого объяснения и толкования"*. А в эпиграфе к пятой части романа "Дона Флор и два ее мужа" упоминается "о странных и невероятных событиях, которые возможны только в городе Баие, хотите верьте, хотите нет..." (* "Jorge Amado, povo e terra", Ed. Martins, Sao Paulo, 1972, p. 33.) "Непредвиденное и случайное", как и некие сверхъестественные силы из мифологии баиянских негров или кабокло, кое-когда помогают автору в построении, в развитии сюжета, однако созданные писателем литературные типы столь рельефны, что не возбуждают сомнения в их реальном существовании. "Мои персонажи выбраны среди людей Баии, - подтверждает Амаду. - В каждой из моих книг есть немного и от автора, но это не означает включения чего-то из его автобиографии. Вошел лишь опыт жизни. В написанном мною нет ничего иного, кроме так или иначе пережитого лично. Я не способен писать о том, что знаю лишь понаслышке, в чем непосредственно не участвовал"*. (* Jean Michel Fоssey. Jorge Amado: la interatura es un arma de lucha del pueblo, "El Nacional", Caracas, 31 de enero de 1971.) Создав в тридцатых годах сагу о городе Салвадоре - романы "Пот", "Жубиаба", "Мертвое море", "Капитаны песков", - Амаду представил читателям очень разных людей - рабочих, вступающих в борьбу против предпринимателей, "жрецов" кандомблэ, вместе со своими приверженцами уповающих на могущество Огуна или Эшу, портовых грузчиков, лодочников-савейрос, рыбаков, на утлых парусных плотах-жангадах, идущих на схватку с коварной морской стихией, беспризорных мальчишек, этих бесчисленных "капитанов песков", радости детства которым незнакомы, зато знаком нескончаемо терзающий их голод, понуждающий выпрашивать милостыню или красть... Не с каждым из своих персонажей писатель расстается, завершив работу над произведением. Нередко он переводит тех или иных героев из романа в роман, сюжетно не связанных, словно желая подчеркнуть единство и неразделимость изображаемых им "низов" буржуазного общества. "В народе - истоки творческой силы Амаду, - отмечал бразильский литературовед Миэсио Тати. - Жизнь, борьбу, страдания и надежды простых людей он понимает, чувствует своим сердцем, как нельзя ближе... А мир богатых чужд миру книг писателя"*. (* Miecio Tati. Estilo e revolucao no romance de Jorge Amado ("Estudos e notas criticas"). Instituto Nacional do Livro. Rio de Janeiro, 1958, pp. 192-193.) "Мир богатых" не прощал обличителя господствующих классов, книги которого, опубликованные на разных языках, приобретали широкую известность, приумножали популярность автора далеко за рубежами его родины. (К слову сказать, в июньском номере московского журнала "Интернациональная литература" за 1934 год уже сообщалось о незадолго до этого вышедших бразильских изданиях романов "Какао" и "Пот" двадцатидвухлетнего писателя, - факт сам по себе примечательный, имея в виду, что тогда между нашими странами не существовало каких-либо контактов. Заметку о романе "Пот" журнал в майском номере того же года озаглавил красноречиво: "Революционная книга завоевывает читателя".) За политические выступления в печати, разоблачавшие реакцию, "национальные" фашистские организации, происки гитлеровской и итальянской агентуры в Бразилии, Жоржи Амаду был арестован. "Если не ошибаюсь, это произошло апрельской ночью 1936 года, - вспоминал писатель. - Господствовал всюду террор, нацизм подавлял свободу, растаптывались права человека. В Бразилии начался процесс ликвидации демократии, приведший к злосчастным годам "нового государства". Со многими я очутился в тюрьме Центрального управления полиции"*. (* "Jorge Amado, povo e terra". Ed. Martins, Sao Paulo, 1972, p. 18.) Реакция свирепствовала на бразильской земле. Вспыхнувшее в ноябре 1935 года народно-революционное восстание, возглавлявшееся "Национально-освободительным альянсом" (в него входили коммунисты, социалисты, другие демократические деятели), было беспощадно подавлено, по всей стране не прекращались ужесточенные репрессии. Жетулио Варгас, установивший диктаторский режим, ввел осадное положение. Разогнав конгресс и запретив политические партии, он позднее - в ноябре 1937 года - огласил корпоративную конституцию, наподобие конституции фашистской Португалии, объявил Бразилию так называемым "новым государством" ("эстадо ново"), позаимствовав этот термин также у португальского диктатора Оливейры Салазара. Трагические годы "нового государства" потом будут изображены Жоржи Амаду в известных советскому читателю романах "Подполье свободы" (1954) и "Военный китель, академический мундир, ночная рубашка" (1979). Освободившись из тюрьмы, Амаду уезжает за границу, предприняв длительное плавание на каботажном судне вдоль тихоокеанского побережья - до Мексики и Соединенных Штатов. В пути он заканчивает работу над романом "Капитаны песков". Изданная за какой-то месяц до провозглашения "нового государства", книга была тотчас же запрещена властями - бразильцы смогли прочесть ее лишь через семь лет, во втором издании. Вернувшегося на родину писателя вновь арестовывают, два месяца он проводит в тюрьме города Манауса, в тропических джунглях за рекой Амазонкой. А на одной из центральных площадей Салвадора вандалы фашистской партии "интегралистское действие", подражая сжигавшим книги гитлеровцам в Берлине, публично бросают в огонь огромного костра произведения Жоржи Амаду, других прогрессивных литераторов. В конце концов властям, не подыскавшим, что можно инкриминировать романисту, кроме его таланта, пришлось пойти на попятную и выпустить Амаду из тюремной камеры. Жоржи Амаду удостоен важнейшей тогда в Бразилии литературной премии, однако все его романы запрещены в "новом государстве". В поисках заработка он скитается по стране, испытывая немалые лишения. Не находит работы и в Сан-Пауло, где увидели свет "Капитаны песков": издательство, опубликовавшее роман, уже не числит на службе его автора, возглавлявшего отдел распространения. В городке Эстансии (штат Сержипе), откуда родом его отец, ему удается напечатать свой единственный поэтический сборник "Путь морской" тиражом в... два экземпляра. В Рио-де-Жанейро он помещает кое-какие статьи в газетах, работает над книгой "Кастро Алвес". Полулегально появившаяся в 1941 году эта книга была воспринята как протест против диктатуры "нового государства", но власти не рискнули ее запретить, учитывая, что в ней речь идет о великом поэте XIX века, почитаемом как национальная гордость бразильцев, зато обязали книготорговцев не выставлять издание в витринах магазинов. Опасность подвергнуться очередным полицейским репрессиям вынудила Амаду эмигрировать в Аргентину. В Буэнос-Айресе на испанском языке (издать ее на языке автора, португальском, в "новом государстве" было нельзя) выходит книга Жоржи Амаду "Рыцарь надежды" - о Луисе Карлосе Престесе, руководившем вооруженной борьбой демократических сил в Бразилии в 1924-1927 годах (в связи с этой публикацией бразильские реакционеры попытались было возбудить судебное дело против Амаду, их замысел провалился: автора не нашли в стране). В Уругвае Жоржи Амаду пишет роман "Бескрайние земли", взяв эпиграфом к произведению строки народной песни: "Я расскажу вам историю - историю, что ужасает..." История эта не выдумана писателем. Рассказывая о соперничестве помещиков-фазендейрос, захватывавших в штате Баия земли под деревья какао, буквально "отвоевывая" с оружием в руках лучшие участки друг у друга, Амаду воскресил впечатления собственного детства. В те годы наемные убийцы-жагунсос, подосланные теми, кто посягал на плантацию родителей будущего писателя, стреляли в его отца. Спасая маленького Жоржи, отец был тяжело ранен; мать в те годы не ложилась спать без ружья у изголовья постели. Сорок лет спустя Амаду вновь обратится к теме, отраженной в "Бескрайних землях" (произведение увидело свет в конце 1943 года), создав новый роман "Великая Западня: мрачный облик" (изданный в конце 1984 года), в котором всплывает многое, связанное с годами детства. Под нажимом антифашистского движения в Бразилии и во всей Латинской Америке правительство Варгаса в 1942 году разорвало дипломатические отношения с фашистскими державами, а затем формально объявило войну Германии и Италии (фактически бразильский экспедиционный корпус лишь в июле 1944 года прибыл на итальянский фронт, где был включен в Пятую армию США). Узнав об объявлении войны Бразилией, Жоржи Амаду решил немедля вернуться из эмиграции. Как только он прибыл в южнобразильский город Порто-Алегре, власти "нового государства", заявившего о своем вступлении в лагерь антифашистской коалиции, арестовали писателя-антифашиста. В сопровождении полицейских конвоиров Жоржи Амаду был доставлен в Рио-де-Жанейро. И на этот раз политическая полиция не подобрала достаточных юридических обоснований, чтобы арестованного держать в заключении. Однако, не разрешив ему пребывание в столице республики или в Сан-Пауло, крупнейшем промышленном центре страны, власти выслали писателя в Баию, где он должен был находиться под домашним арестом. В случае неподчинения ему пригрозили применить более суровые кары. Амаду, как и раньше, был лишен права публиковать свои новые произведения либо переиздавать старые: его романы значились в индексе запрещенных "новым государством". К счастью, сразу же по прибытии в Салвадор его пригласили в редакцию газеты "О импарсиал", негласно ставшей рупором антифашистки настроенных местных кругов. Писателю поручили редактировать и комментировать сообщения о положении на фронтах второй мировой войны. Под рубрикой "Час войны" за его подписью ежедневно появлялись статьи, излагавшие точку зрения демократических сил. Немного погодя газета начала печатать выступления Амаду по внутриполитическим вопросам, написанные иногда эзоповым, но достаточно ясным для читателей языком и неизменно направленные против диктатуры. Приближавшийся разгром фашизма в Европе отразился в Бразилии агонией "нового государства", завершившейся его крахом к 1945 году. Еще до объявления амнистии политическим заключенным и разрешения деятельности политических партий, в том числе Бразильской коммунистической партии (весной 1945 года), власти разрешили Жоржи Амаду выехать из Салвадора в Сан-Пауло, сняли запрет на его произведения. В стране как будто открылся путь к демократии. Для Жоржи Амаду начался этап активнейшей работы. Выходит из печати написанный еще в годы ссылки в Баие роман "Сан-Жоржи дос Ильеус" (1944), в некоей степени продолжающий линию "Бескрайних земель", издаются "Рыцарь надежды" и "Баия Всех Святых - путеводитель по улицам и тайнам города Салвадора" (1945), о которых говорилось ранее, "Красные всходы" (1946) - роман, воспроизводящий картины трагедии крестьянства северо-востока страны, "Любовь Кастро Алвеса" (1947) - единственное драматургическое произведение писателя, со второго издания выходящее под названием "Любовь солдата". Напряженная литературная работа сочетается с кипучей общественно-политической деятельностью. В январе 1945 года в Сан-Пауло, на первом конгрессе бразильских писателей, подтвердивших свою решимость бороться за идеалы демократии, Жоржи Амаду выбирают вице-президентом конгресса. 29 ноября того же года он избран федеральным депутатом от штата Сан-Пауло в Национальную учредительную ассамблею и в начале 1946 года приезжает в Рио-де-Жанейро, занимает кресло в парламенте, представляя Бразильскую коммунистическую партию. Депутат-коммунист выдвигает целый ряд законопроектов, нацеленных главным образом на развитие и защиту отечественной культуры, отстаивая свои предложения в бурных дискуссиях с правыми. Потерявшая было позиции бразильская реакция, поддерживаемая империализмом Соединенных Штатов, рвется взять реванш. К власти приходит антинародное правительство генерала Эурико Дутры, в свое время награжденного Гитлером. В апреле - мае 1947 года диктаторский режим Дутры запрещает деятельность Бразильской коммунистической партии, Союза коммунистической молодежи, профсоюзной Конфедерации трудящихся, а в октябре порывает дипломатические отношения с Советским Союзом. Новая волна террора прокатилась по стране, напоминая о периоде "нового государства". В январе 1948 года Жоржи Амаду, как и остальные депутаты-коммунисты, был лишен парламентского мандата. "Нам пришлось срочно покидать Бразилию..."* - поделилась в интервью Зелия Гаттаи, жена и друг Жоржи, ныне - известная писательница. (* Zelia Gattai. "Jornal de letras", Rio de Janeiro, julho de 1967.) Тропы изгнания привели во Францию, где Амаду включается в движение сторонников мира, участвует в международных конгрессах и конференциях. Позднее живет в Чехословакии, посещает другие социалистические страны. В 1948 году Жоржи Амаду впервые приехал в Советский Союз. Осуществилась его давнишняя мечта. Многозначительны слова его письма, полученного нами: "Моя жизнь писателя началась в тридцатых годах... когда стала разрываться железная блокада - блокада клеветы, которой реакционные, ретроградные правительства пытались скрыть советскую правду. В ту пору в Бразилии появились первые переводы произведений первой великой фазы советской литературы. Я говорю о книгах Серафимовича ("Железный поток"), Фадеева ("Разгром"), Бабеля ("Конармия"), если вспомнить по меньшей мере трех авторов и три произведения, нашедшие большой отклик в то время, уже не говоря о величайшем, неизмеримом влиянии Максима Горького, первого учителя моего поколения, а также о других советских литераторах тех лет. В огромной степени их книги воздействовали на тогдашних молодых бразильских писателей - определили, так сказать, путь создания литературы, обращенной к проблемам народа, к поискам решения этих проблем. Все мы чем-то обязаны советской литературе того времени, рожденной в пламени революционных событий, в гражданской войне, - литературе плоти и крови, живой, свободной, бессмертной"*. (* См. Юрий Дашкевич. Певец народа. - "Литературная газета", 23 августа 1972 г., с. 15.) По своим впечатлениям о пребывании в Советском Союзе и других странах социализма Жоржи Амаду в 1950 году, находясь в Чехословакии, написал книгу "Мир, где царит мир", выдержавшую в Бразилии вопреки препонам пять изданий в течение короткого времени и вызвавшую привлечение писателя к судебной ответственности согласно "закону о безопасности государства". Удостоенный в 1951 году международной Ленинской премии "За укрепление мира между народами", Жоржи Амаду через четыре месяца после награждения приезжает на родину, хотя ему грозит судебный процесс. Однако судья, познакомившись с книгой и ее автором, как рассказывал сам писатель, "вынес определение, что решение привлечь меня к суду необоснованно, поскольку книгу нельзя отнести к "подрывным" изданиям: она, по его мнению, "сектантская"!.."*. Так, несколько комично сорвалась очередная попытка реакционеров заставить замолчать Жоржи Амаду. А в 1954 году в Рио-де-Жанейро - и почти одновременно в Москве - выходит из печати начатый автором еще в Чехословакии эпический роман "Подполье свободы" - широкая панорама борьбы народных масс во главе с коммунистами в период "нового государства", по существу, обвинительный акт против бразильской реакции. (* "Жоржи Амаду, его герои, его друзья". - "Иностранная литература", 1968, Э 4, с. 263. Наконец годы эмиграции позади. Возвращение на родную землю в 1956 году вызвало у певца народа Бразилии бурный прилив творческих сил. Мысленно оглядывая произведения писателя, легко представить себе, насколько огромен и плодотворен его литературный труд, - в рамках статьи нет возможности рассмотреть каждое из них. Все же вспомним романы, появившиеся за последние десятилетия: "Габриэла" (1958), "Пастыри ночи" (1964), "Дона Флор и два ее мужа" (1966), "Лавка чудес" (1969), "Тереза Батиста, уставшая воевать" (1972), "Тиета из Агресте, или Возвращение блудной дочери" (1976), "Военный китель, академический мундир, ночная рубашка" (1979), да еще повести "Необычайная кончина Кинкаса Сгинь Вода" и "Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган", составивших сборник "Старые моряки" (1961), да еще сказку для взрослых "История любви Полосатого Кота и сеньориты Ласточки" (1976); не считая последнего романа "Великая Западня: мрачный облик", напечатанного в конце 1984 года в Рио-де-Жанейро, все - подчеркиваю, все! - эти произведения переведены на русский язык, опубликованы в Советском Союзе и, несомненно, сохранились в памяти наших читателей, высоко оценивших творчество бразильского романиста, близко познакомившего нас со своей родиной, открывшего нам сердце своих соотечественников. Высокая оценка, популярность романов Амаду вполне оправданны, отдельные критические замечания - при всей их справедливости - неизбежно отходят на второй план, и нет надобности на них в данном случае останавливаться. Бесспорно, нет такого произведения, в котором писатель не отражал бы мысли, чаяния, веру в будущее народных масс Бразилии. Нет такого произведения, в котором писатель не выступал бы в защиту эксплуатируемых, лишенных прав, жертв капиталистического мира, выявляя и среди оказавшихся "на дне", деклассированных, подлинные ценности человеческой души. Нет такого произведения, в котором писатель не изобличал бы антинародную сущность эксплуататорских классов, не открывал бы огонь против реакции, фашизма, империализма. Нет такого произведения, в котором писатель не откликался бы на животрепещущие вопросы жизни бразильского народа своей страны, на актуальные проблемы, волнующие все человечество. И для каждого произведения, как и для каждого персонажа, писатель находит свежие, неповторимые краски на своей богатейшей палитре. "Основные достоинства Жоржи Амаду как художника - богатство воображения, высокое мастерство повествования, оригинальный стиль, сочетающий в себе народный и литературный язык..."* - так в предисловии к "Старым морякам" охарактеризовал творчество автора этой книги, уже ставшего всемирно известным романистом, в 1961 году избранного в члены Бразильской академии литературы, видный писатель-коммунист Педро Мотта Лима. А за три десятка лет до этого он одним из первых оказал содействие безвестному тогда семнадцатилетнему баиянцу, добравшемуся до Рио-де-Жанейро, предложив ему сотрудничать в газете "А маньян". По суждению другого бразильского литератора, "дарование Амаду позволяет ему выступать и эпиком, и лириком... А за лиричнейшим Жоржи Амаду открываешь тень Максима Горького"**. И сам Амаду свидетельствовал, что в числе мировых классиков "Толстой и Горький научили меня секретам романа и гуманизму"***. Горьковские слова "Человек - это звучит гордо" поставлены им эпиграфом к "Пастырям ночи". (* Педро Мотта Лима. Творчество Жоржи Амаду и его книга "Старые моряки". - М., Издательство иностранной литературы, 1963, с. 5. ** Vamireh Chacon. Fontes de Jorge Amado. "Jornal de letras", Rio de Janeiro, dezembro de 1973. *** Jorge Amado. Tenho aqui mesa posta... "Jornal de cultura" da Universidade Federal do Ceara, Fortaleza, 1982, N 8, p. 9.) Гуманистическое отношение к людям помогло писателю создать полнокровные, жизненные художественные образы. Их так много, что почти неосуществимой кажется задача в данной статье остановиться на оценках всех более или менее значительных героев. Ведь по подсчетам Пауло Тавареса, исследователя творчества Амаду, лишь в романах последнего периода, начиная с "Габриэлы" (опять-таки не включая "Великую Западню: мрачный облик"), действует свыше двух тысяч представителей разных социальных слоев бразильского общества*. А коль скоро мы коснулись цифровых данных, то читателю романа "Дона Флор и два ее мужа", быть может, небезынтересно узнать, что из 304 персонажей книги выведены под своими именами 137 реальных лиц** - друзей и знакомых писателя, хотя бразильское издание этого произведения предварено авторским предупреждением: "Одно и то же - постоянно и монотонно - повторяется после публикации каждого нового романа автора: всякий раз находится некий комедиант (некая комедиантка), готовый влезть в шкуру того или иного персонажа и затеять громкий скандал на газетных колонках, сопутствуемый саморекламой, взрывами шутих и угрозами в адрес романиста - избить, отдать под суд, убить. Желая заранее предупредить такого рода деяния, автор извещает всех, что никто из живущих здесь, в данном произведении, не списан с натуры"***. Предупреждение, вполне понятно, обращено к тем, кто между достаточно спорными либо негативными лицами, действующими в романе, обнаружит как в зеркале собственное отображение. (* Paulo Tavares. Obras de Jorge Amado. "A tarde" - caderno especial, Salvador (Bahia), 22 de novembre de 1981. ** Paulo Tavares. Criaturas de Jorge Amado. Ed. Martins Sao Paulo, 1969, pp. 277-298. *** Jorge Amado. Dona Flor e seus dois maridos. Ed. Martins, Sao Paulo, 1966, p. 2.) Был, впрочем, и такой случай: родственники некоей ильеусской горожанки пытались убить писателя Ж. Медауара, неосторожно высказавшего в печати предположение, что именно эта Лурдес Марон послужила прототипом для создания образа мулатки Габриэлы в одноименном романе Амаду. Совсем иное - личные друзья романиста, салвадорские поэты, художники, врачи, судьи, промышленники, журналисты, певцы, капоэйристы, профессора, "жрецы" кандомблэ, музыканты, кулинарши... - кого только не встретишь в книге "Дона Флор и два ее мужа"! Кстати, дона Норма, бывшая учительница и приятельница доны Флор, всегда ей помогавшая - в жизни Норма дос Гимараэнс Сампайо, - была ближайшим другом Зелии и Жоржи Амаду и незадолго до своей безвременной кончины сопровождала их в одной из поездок в Москву. Доне Норме, по словам писателя, "благороднейшему и человечнейшему созданию, память которой чтят все бедняки Баии"*, он посвятил прочувствованные строки в "Баие Всех Святых". На страницах той же книги среди азартных игроков, завсегдатаев салвадорского кабаре "Табарис", впервые промелькнул некий Гуляка (у автора - Вадиньо), рожденный, очевидно, творческим вымыслом, но обогащенный чертами типичного характера, взятыми из реальной действительности, он и в "Баие Всех Святых" фигурирует в компании, знакомой нам по роману, - с Мирандоном (в жизни - Жозе Родригес де Миранда Фильо), с негром Аригофом (он же Исайас Карвальо) и прочими. (* "Jorge Amado, povo e terra". Ed. Martins, Sao Paulo, 1972, p. 36) В бывшем рыбацком селении Рио Вермельо, ныне вошедшем в городскую черту Салвадора, где развертываются кое-какие события романа "Дона Флор и два ее мужа", живет Жоржи Амаду. Здесь он, работая над своим романом, каждодневно видел перед собой тех, кого включил в произведение, превратив в литературных героев. А если на улице Алагоиньяс, в Рио Вермельо, соседи или случайные прохожие встречают неторопливо идущего коренастого, полного и седого человека, все они - негры, мулаты, кабокло - тепло его приветствуют, уважительно к нему обращаясь: "доутор" (доктор) или "мэстре" (мастер). То, что он писатель, не всякому ведомо, не каждый тут грамотен, чаще знают его как сведущего в таинствах кандомблэ либо капоэйры, даже доверенного мифических божеств афро-бразильского культа. Но, конечно, не за горами то время, когда все обитатели Рио Вермельо постигнут грамоту и раскроется перед ними многоцветное творчество их земляка, популярнейшего романиста бразильского народа. Читая роман "Дона Флор и два ее мужа", невольно думаешь о том, что занимательную историю героини с ее невероятными приключениями рассказал нам все же не тот маститый, седовласый писатель, заседающий в Бразильской академия литературы в золотом расшитом парадном мундире с золотой цепью и шпагой, с окаймленной белоснежным плюмажем треуголкой - в торжественной традиционной форме "сорока бессмертных". Нет, не верится. Знакомству с доной Флор мы обязаны скорее тому юному и неимущему бунтарю из достопамятной салвадорской "Академии Мятежных" конца двадцатых годов, пылкому, неуемному фантазеру, которого звали просто Жоржи. В самом деле, столько молодого задора в этом романе, столько романтического воображения, лирического вдохновения, бурлящего оптимизма и... поистине бунтовского вызова окружающему, что свойственно более всего юности! И вместе с тем даже не всегда заметен переход от искрометного юмора к беспощадно острой социальной сатире, равно как не сразу бросается в глаза грань между реальным и ирреальным. Немало серьезных, глубоких по значению своему проблем в этом внешне развлекательном произведении. Огонь писателя-сатирика направлен против тупого, заскорузлого мещанства, против деморализирующей буржуазной морали. Дона Флор, пунктирные контуры которой намечались автором еще в первых его романах, по-своему - не будем строги к ней! - хотя порой она и поступает вопреки разуму "в ожесточенной битве между духовным и материальным", как выразился Амаду в ответе бразильской читательнице, - отстаивает собственные права. Право на самостоятельную жизнь, на свободное существование женщины в той среде, где ее хотели бы и еще пытаются связать узами церковных догм, затянуть во враждебный ее воле омут, низвести - как Габриэлу или Терезу Батисту в других романах писателя - к положению бесправного, безропотного существа. А Гуляка? В цитированном ответе своей бразильской читательнице Жоржи Амаду, касаясь этого достаточно колоритного и достаточно ясного персонажа (как предельно ясен и сеу Теодоро), воздержался комментировать его новое, магическое появление в Салвадоре после внезапной кончины на карнавале: "Я, баиянец, лишь констатировал этот факт, не старался найти ему объяснение, предоставляя читателю восприять, истолковать"*. Что ж, о "непредвиденном" в Баие автор уведомлял. И как бы мы ни относились к Гуляке, нельзя отрицать, что его возвращение "с того света" видится своеобразным поединком со смертью, - а в памяти всплывает высказывание тургеневского героя: "Да разве ты не знаешь, что любовь сильнее смерти?.." (* "Jorge Amado, povo e terra", Ed. Martins, Sao Paulo, 1972, p. 33.) В письме к издателю, открывая бразильскую публикацию романа "Тереза Батиста, уставшая воевать", Жоржи Амаду писал: "Однажды я послал тебе, дорогой Мартинс, девушку по имени Габриэла, аромата гвоздики и цвета корицы, воспетую в краю какао, - где она теперь? Литературный персонаж принадлежит романисту, пока оба они вместе трудятся над своим творением - гончарной глиной, вымешанной с ненавистью и любовью на поту и крови, пропитанной болью, опрыснутой радостью. А сейчас девушка Габриэла из Ильеуса шествует по всему свету - кто знает, на скольких языках говорит, я уже счет потерял. В другой раз, в доказательство нашей дружбы, направил тебе дону Флор, холостую, замужнюю, вдову, после счастливую со своими двумя мужьями, пленницу, разбившую оковы и освободившую любовь от предрассудков. Кроткое создание, кто мог бы сказать, что она сумеет действовать так, как поступала она? Нежданно-негаданно удивила меня она: мне казалось, что я ее знал, а, оказывается, нет. Это другая судьба, которая выскользнула из моих рук..."*. (* Jorge Amado. Tereza Batista cansada de guerra. (Bilhete do autor ao editor Martins). Ed. Martins, Sao Paulo, 1972.) Дона Флор выскользнула из рук ее творца, но, продолжая бороться против буржуазного мира, она подтвердила, как мы знаем, в записке автору романа: "...зарю над морем все еще зажигает Ваша покорная слуга Флорипедес Пайва Мадурейра, дона Флор дос Гимараэнс". Юрий ДАШКЕВИЧ СОДЕРЖАHИE Жоржи Амаду. Дона Флор против буржуазного общества ДОНА ФЛОР И ДВА ЕЕ МУЖА Часть I Часть II Часть III Часть IV Часть V Ю. Дашкевич. Жоржи Амаду, дона Флор, другие...... ЖОРЖИ АМАДУ ДОНА ФЛОР И ДВА ЕЕ МУЖА Редактор E.M. Кострова Оформление художника Г.А. Раковского Художественный редактор E.M. Борисова Технический редактор К.И. Заботина OCR - Андрей из Архангельска Набрано и сматрицировано в ордена Ленина и ордена Октябрьской Революции типографии имени В.И. Ленина издательства ЦК КПСС "Правда", 125865, ГСП. Москва, А-137, улица "Правды", 24. Отпечатано в типографии изд-ва "Ворошиловградская правда", Ворошиловградского обкома КП Украины, 348022, г. Ворошиловград, ул. Лермонтова, 16