е помочь ему, которое эта молодая чета все время выказывала, было ему в тягость. Жена, опустившись на колени, хотела помочь ему снять сапоги, подала портянки из толстой домотканины и огромные унты со стельками из соломы. От ее кожи и волос ка него пахнуло теплом и свежестью, он сжался, словно обороняясь от этого сладкого запаха. Казалось, этот аромат обволакивал молодую мать воздушной пеленой, сотканной из всего того, от чего он всю свою жизнь отдалялся шаг за шагом, и от чего, как он понял нынешней ночью, ушел уже столь далеко, что даже готов был дать монашеский обет. В горницу вошел хозяин и принес целую охапку меховой одежды, чтобы гость выбрал для себя что-нибудь подходящее. Улав почему-то опечалился оттого, что одежда юноши была ему ужасно велика, он просто тонул в ней. Улав был очень широк в плечах, хозяин дома, напротив, казалось, был тонок станом. А вышло, что он не такой уж узкоплечий, да и ростом много выше. Гордость Улава была ущемлена, ему стало больно, оттого что он во всем уступает Лаврансу, сыну Бьернгульфа, - и ростом тот выше, и красивее, и сильнее. Этот высокий белокурый юноша, хозяин большой рыцарской усадьбы, счастливый и богатый, готовый помочь всякому, казалось, с такою радостью вдыхал воздух родного дома, находясь рядом с женой и детьми. Лицо у него было овальное, с красивыми крупными чертами, а щеки еще гладкие, по-детски круглые; жизнь еще не прорезала ни одной морщины на его свежей молодой коже, да и вряд ли она когда-нибудь сделает это - видно, ему было на роду написано идти по жизни, не встречаясь с печалью. Улав стал было говорить, что он сам найдет дорогу в лесу в приход Шейдис, что, мол, Лаврансу ни к чему ради него выезжать из дому среди ночи да еще в такой мороз. Но хозяин принялся его уверять, что большого снегопада давно не было, в лесу сейчас полно тропинок и дорожек, и потому трудно найти дорогу в Йердаруд, что пересекает лес наискось. А для него, мол, ехать ночью - пустяк да и только! На туне слуга держал двух свежих лошадей, красивых и ретивых. Этот молодой рыцарь был ловкий наездник, и лошади у него были отменные. Улав подосадовал на себя за то, что ему пришлось садиться в седло с чужой помощью, - да уж больно сапоги были велики. Почти всю дорогу они ехали лесом, тонкий снежный покров сильно смерзся и был весь изрезан старыми утоптанными дорожками и тропинками, что проложили лыжи, копыта коней да санные полозья. Лунного света надо было ждать еще не менее часа. Улав понял, что ему одному долго пришлось бы плутать по лесу. Наконец они вышли из чащобы на опушку леса, увидели на равнине перед собою селение и церковь прихода Шейдис. Почти полная луна только что взошла и повисла над низкою горной грядой на северо-западе. В ее косых слабых лучах равнина казалась волнистой оттого, что снег намело в сугробы, а между ними лежали голые искристые пятна наста. Улаву вдруг вспомнилась ночь, когда он бежал в Швецию, - было это более двадцати лет тому назад. Видно, идущая на ущерб луна напомнила ему об этом. Он как сейчас помнил, что тогда тоже ждал, пока взойдет луна, и отправился в путь ночью в этот же час. Он сказал своему проводнику, что отсюда знает хорошо дорогу на юг, поблагодарил Лавранса за помощь и обещал отослать лошадей на север с первой оказией. - Да поможет тебе господь, бонд Улав, чтобы в доме твоем было все не так худо, как ты того ожидаешь. Прощай! Улав стоял на месте, покуда стук копыт не замер в ночи, потом повернул на дорогу, которая вела на юг и на запад. Плотно утоптанная дорога шла Здесь по равнине, и он мог ехать быстро. Хутора и усадьбы встречались здесь редко. Луна поднялась выше и погасила малые звездочки, бледно-зеленый свет залил небосклон, белые поля и казавшийся серым, покрытый инеем лес, тени съежились, стали маленькими. Вот над поляной, облитой лунным светом, прокричал петух, и ему в ответ раздался петушиный крик откуда-то с другого хутора. Улав заметил, какая тишина стояла этой ночью. Он ехал один-одинешенек, не слышно было ни собачьего лая с хуторов, ни мычанья скотины, ни даже звука подков его лошади. И снова его будто перенесли в иной мир. Казалось, жизнь и тепло ушли из него и лежали в оковах мороза и сна, словно ласточки на дне моря в зимнюю пору. Один ехал он в мертвом королевстве, над которым опрокинули огромную звонкую, гулкую чашу и из глубины ее проникал ему в душу тайный голос: "O, vos omnes, qui transitis per viam, attendite et videte, si est dolor sicut dolor meus!" Покорись, склони голову, вложи свою жизнь в эти пробитые гвоздями длани, как побежденный вручает свой меч победившему рыцарю. В последний год, нарушив клятву супружеской верности, он больше не хотел думать о милосердии божием - теперь было бесчестно и недостойно мужчины молить об этом. До сей поры он избегал суда людского. А теперь, когда проступок его был столь давним, что ему по закону, верно, можно избежать тяжкого наказания за свое злодеяние, неужто он станет молить о прощении? Он пришел к мысли о том, что у того, кто избегал суда себе подобных, должно хватить достоинства не уползать в страхе от божьей кары. Но этой ночью, совершая свой путь под зимнею луной, словно выхваченный из потока времени и жизни, стоя на краю вечности, он понял справедливость слов, что слышал в детстве: самый тяжкий грех - усомниться в милости божьей. Не дать сердцу, пронзенному копьем, простить тебя. В этом холодном чарующем свете представилось ему, что он сам испытал подобные мучения, если только человеческое сердце можно сравнить с сердцем бога, - так лужа в дорожной грязи отражает звезду, изломанную, дрожащую под испещренным звездами ночным небом. Он вспомнил тот вечер много, много лет назад в дни его юности, когда он приехал в Берг и услышал из уст Арнвида, что она хотела утопиться, чтобы избежать его прощения и любви, не дать осуществиться его горячему желанию взять ее на руки, унести и дать ей убежище. В эту ночь он словно наяву видел перед собой Арнвида; друг увещевал его: ты принял все, что я мог дать тебе, и потому ты мой лучший друг. Он подумал о Турхильд, он не встречался с ней с того самого дня, когда ему пришлось выгнать ее из своего дома за то, что она носила под сердцем его дитя, дитя женатого человека. Он никогда не видел своего сына, не смог защитить от позора ни мальчика, ни мать. А Турхильд ушла, не сказав ему ни одного горького слова, не жалуясь на свою судьбу. Турхильд, верно, так сильно любила его, что понимала: это последняя услуга, которую она могла оказать ему, - уйти без жалоб. И это было самым сильным утешением в ее горе - то, что она смогла сделать ему добро. Даже для самого жалкого грешника самое худшее, когда друг, попавший в беду, не хочет принять его помощь. И хотя он столь глубоко погряз в грехе, испытал так много горя, бог ниспослал ему счастье: он смог дать Ингунн то, что хотел, и ни разу не было ему сказано, что мера исполнилась. И снова слова, услышанные им в детстве, возникли в душе его, сияя, и он понял их смысл до конца: "Quia apud te propitato est: et proper legem tuam sustinui te, Domine" [Но у тебя прощение, дабы благоговели к тебе. Ожидаю господа, ожидает душа моя, уповаю на слова его (лат.)]. Чужой конь устал под ним и остановился в поле, чтобы отдышаться. При свете луны, стоявшей высоко на небесной тверди, пар, идущий от коня, казался серебряной дымкой. И он сам, и конь - оба были белые от инея. Улав очнулся и огляделся вокруг. Позади него, чуть поодаль, на лесной опушке стоял незнакомый хутор; прямо перед собой он увидел белую гладь, окаймленную опушенным, искрящимся от инея камышом, который слабо шелестел под ветром, - озеро! Нет, куда же он попал? Видно, взял слишком глубоко на восток, в сторону от моря. Луна опустилась низко к юго-западу и потеряла свой блеск, небо начало светлеть и голубеть, а ближе к земле чуть отливало красно-желтым, когда Улав наконец выехал из лесу и увидел знакомые места - перед ним было несколько маленьких хуторков, лежавших на восточном краю прихода. Самый короткий путь отсюда в Хествикен вел через Лошадиную гору. Окоченевший, иззябший, вконец измученный, стоял он, потягиваясь и зевая, - он спешился, чтобы вести уставшего беднягу коня вверх по склону. Медленно погладил он чужую животину, похлопал по морде. Иней и замерзшая пена застряли у коня в шерсти. Наступило утро. Поднявшись на вершину гребня, он постоял немного, прислушиваясь, - всеми своими чувствами он ощущал необычайную тишину: фьорд затих, скованный наступившими морозами. Вверх и вниз, насколько хватало глаз, он видел ледяной покров, шероховатый, корявый, серо-белый. В начале недели южный ветер сломал первый лед на фьорде и пригнал льдины к берегу, а нынешней ночью мороз снова сковал их в одно. Легкая морозная дымка, словно пар, заволокла весь мир, иней разлохматил деревья и кусты, а поднимающееся в морозном мареве солнце окрасило воздух в красноватый цвет. Когда на туне раздался стук копыт, из дверей вышел монах встретить его. - Слава богу, ты поспел вовремя! И вот он стоял у ее постели. Она лежала, сложив крест-накрест худенькие желтые руки на впалой груди, словно покойница; лишь глаза ее под тонкой, почти прозрачной пеленою все еще слегка двигались. Сердце его уколола острая боль, он понял, что ей уж недолго лежать здесь. Вот уже более трех лет входил он в эту горницу и выходил из нее, покуда она лежала распростертая на постели, измученная, в силах лишь пошевелить головой и руками. Господи Иисусе Христе, неужто для него так много значило - лишь бы она жила на свете! А монах все говорил и говорил - о том, сколь легко ей будет теперь, когда она наконец избавится от страданий, ведь как только она могла терпеть, бедняжка, - в последнее время спина у нее была сплошная кровавая рана! Терпелива и благочестива она; когда он, брат Стевне, давал ей последнее причастие, то сказал: дай нам, господи, всем быть готовыми принять смерть, когда приидет час наш, как госпожа Ингунн! Вскоре она впала в забытье и лежит так вот уже двадцать часов, так в себя и не приходила; похоже, она отойдет тихо. Тут монах начал расспрашивать Улава, как он доехал. Он говорил без умолку. - Надо дать хозяину чего-нибудь подкрепиться! Служанка принесла пива, хлеба, блюдо с горячей соленой треской. От противного запаха щелока, поднимавшегося от блюда с вареной рыбой, Улава затошнило. Он не хотел есть, но монах ласково положил ему свою грязную, шершавую от мороза руку на плечо и заставил его взять кусок в рот. Этот брат Стефан был Улаву шибко противен - от его сутаны сильно смердело и лицом он походил на мышь-полевку, нос у него был длинный, остренький и словно лишенный хряща. Как только Улав принялся жевать, ему стало худо, глотать было больно, а рот наполнился слюной. Но когда он сделал несколько глотков, то почувствовал, что сильно проголодался. Он ел, уставясь, сам того не понимая, на Эйрика, который мастерил что-то, сидя на скамье. Когда мальчик заметил, что отец смотрит на него, он подошел и показал отцу, чем был занят. Он увлекся и забыл свою робость перед отцом: он припрятал четыре половинки скорлупы грецких орехов, которые отец привез в прошлом году из города, и сейчас придумал, как их употребить: собрал воск, капавший со свечей, стоявших у смертного одра матери, и наполнил им скорлупки. Один орешек будет для Сесилии, другой - для него самого. Брат Стефан тут же принялся помогать мальчику - собрал горячие капли воска со свеч и слепил поскорее половинки скорлупок, пока воск не остыл. Когда Улав насытился, усталость одолела его. Он сидел, прислонясь затылком к бревенчатой стене, кровь сильно билась в жилах на шее, стучала в ушах, веки смыкались, когда он хотел остановить на чем-нибудь взгляд, пламя свечи у постели умирающей двоилось у него в глазах. То и дело глаза его закрывались, и тогда видения и мысли обрушивались на него, словно густые облака, обгоняющие друг друга, а когда он, пытаясь собраться с силами, вновь открывал глаза, все исчезало из его памяти. Он чувствовал себя отупевшим и опустошенным, воспоминания о вчерашней ночи, обо всем, что он только что пережил, казались ему далеким, полузабытым сном. Опять пришел неутомимый брат Стевне и снова стал докучать ему - велел прилечь на кровать у северной стены, обещая разбудить его, коли будет какая перемена с женою. Улав упрямо покачал головой и продолжал сидеть. Так подошло время обеда. Он то спал, то дремал, но вдруг, очнувшись, увидел, что брат Стефан суетится подле умирающей. Опустившись на колени, монах одной рукой поднял распятие к лицу Ингунн, а другою подавал Улаву знаки. В один миг оказался Улав у постели Ингунн. Она лежала с широко открытыми глазами, но, казалось, ничего не видела - ни распятия в руке священника, ни Улава, склонившегося над нею. На секунду ее большие сине-черные глаза оживились, взгляд словно искал кого-то. Улав наклонился ближе к жене, монах подвинул к ней распятие, но слабая тревога все еще трепетала в ее взгляде. Тогда Улав подошел к Эйрику, взял его за руку и подвел к постели матери. Монах стал читать отходную. - Ты видишь Эйрика, Ингунн? Вот он здесь! Он обнял мальчика за плечи и прижал к себе. Теперь Эйрик уже доставал ему до плеча. Улав не мог понять, узнает ли их Ингунн. Потом он опустился на колени, продолжая обнимать мальчика. Эйрик упал на колени рядом с отцом и, тихо и горько всхлипывая, шептал слова молитвы: - Kyrie, eleison! [Господи, помилуй! (лат.)] - Christe, eleison [Христос, помилуй! (лат.)], - прошептали отец и сын. - Kyrie, eleison Sancta Maria! Ora pro ea [Господи, помилуй! Святая дева Мария! Молись за нее (лат.)], - они оба не сводили глаз с умирающей. Муж вглядывался в ее глаза с надеждой, что она все же узнает его. Мальчик глядел на мать со страхом и недоумением, слезы текли по его щекам, и он всхлипывал, отвечая: - Ora pro ea! Orate pro ea... [Молись за нее! Молитесь за нее... (лат.)] - Omnes sancti Discipuli Domini, orate pro ea [все святые ученики господни, молитесь за нее (лат.)]. Ингунн тихо вздохнула и жалобно застонала. Улав еще ниже нагнулся к ней, но с ее белых губ не слетело ни слова. Они оба продолжали читать слова отходной: - Per nativitatem tuam libera ei, Domine. Per crucera et passionem tuam libera ei, Domine! [Рождеством своим спаси ее, господи. Крестом своим и страданием своим спаси ее, господи! (лат.)] Она закрыла глаза, руки ее сползли с груди и упали на постель. Монах снова сложил их крестом на ее груди, не переставая молиться: - Per adventum Spiritus sancti, Paracliti, libera ei Domine! [Сошествием святого духа, утешителя, спаси ее, господи! (лат.)] - Ингунн, Ингунн, очнись хоть на миг, дай мне увидеть, что ты узнаешь меня... - Peccatores... [грешников... (лат.)] - читал монах, и отец с сыном отвечали: - Te rogamus, audi nos! [Тебя молим, услышь нас! (лат.)] Она еще дышала, и веки ее слегка дрожали. - Kyrie, eleison [Господи, помилуй, (лат.)]. Они прочли молитву до конца, а Улав все еще стоял на коленях, прижимая Эйрика к себе. Он не переставал молить про себя: сделай так, чтобы она очнулась хоть на короткий миг, дай нам сказать друг другу прости! И хотя за эти три года он каждую ночь будто совершал с нею сошествие в царство мертвых, сейчас ему казалось, что он не в силах расстаться с нею. Расстаться вот так, не сказав последнего прости, прежде чем она исчезнет во вратах смерти. Эйрик, припав к постели, плакал горько и безудержно. Вдруг губы умирающей зашевелились. Улаву показалось, что она прошептала его имя. Он быстро склонился над нею. Она сначала пробормотала что-то непонятное, потом прошептала яснее: - ...не уходи из дому... ненадежно там... неровен час... не делай этого, Улав... Он ничего толком не понял - в бреду она говорила или наяву. И что это означало... Сам не понимая, что делает, он поднялся с колен и поднял Эйрика. - Не надо так громко плакать, - прошептал он, подвел его к скамье и усадил. Эйрик бросил на Улава взгляд, полный отчаяния. Лицо мальчика распухло от слез. - Батюшка, - прошептал он, - батюшка, ты не отошлешь нас прочь из Хествикена, когда матушка помрет? - Отошлю прочь? Кого? - словно очнувшись, спросил Улав. - Нас. Меня с Сесилией... - Ясное дело, не отошлю... - Улав замолчал, у него перехватило дыхание. Ребятишки... О них он совсем позабыл этой ночью, когда передумал обо всем на свете. Его это ошеломило, но сейчас он не хотел об этом думать, старался отогнать эту мысль от себя. Будто во сне опустился он на скамью рядом с Эйриком. С этим он сейчас был не в силах бороться. Но ребятишки - о них он совсем позабыл. Уже перевалило за полночь. Постепенно все, кто были в горнице, устали бодрствовать и ждать последнего вздоха. Лив не раз приносила сюда Сесилию, но мать лежала в забытьи, и дитя было беспокойно и все время кричало, служанке пришлось унести его. Потом с ними ушел и Эйрик. Улав слышал за дверью их голоса. Он сел на скамеечку у постели. Брат Стефан дремал у стола над раскрытым молитвенником. В горницу неслышно вошли челядинцы, опустились на колени и стали тихо читать молитвы. Потом немного посидели и ушли. Улав как-то весь занемел - он не спал, он страшно устал и обессилел, казалось, в голове у него вместо мозга была какая-то серая шерсть. Когда он снова взглянул на Ингунн, то заметил, что веки у нее приподнялись, полуоткрыв потухшие глаза. В первые недели после смерти Ингунн Улав почти не спал - вернее, сам не знал, когда спал; но, должно быть, все-таки спал хоть немного, потому что жизнь в нем еще теплилась. На рассвете ему казалось, будто в голове у него поднимается густой туман, сбивая и путая мысли. Потом этот туман успокаивался и лежал в голове, плотный и серый. Но он беспрестанно ощущал страшную тяжесть, и даже во время утренней полудремы мысли его перемалывали подспудно одно и то же, и сквозь туман он слышал все звуки - и в доме, и на дворе. Он мечтал хоть раз выспаться по-настоящему - погрузиться в полный мрак и небытие. Но насладиться сном он никак не мог. Уснуть ему не давала мысль о детях. В ночь, когда он ехал домой, к Ингунн, лежавшей на смертном одре, он принял решение. Он сказал богу: да, я приду к тебе, потому что ты мой бог, ты - для меня все, я хочу припасть к ногам твоим, ибо я знаю, что ты жаждешь принять меня. А как же дети? Казалось, и бог, и он сам забыли о них. Покуда Эйрик не спросил его: "Ты не отошлешь нас прочь из Хествикена?" Он не мог понять, как мальчику могло прийти это в голову. Это никак не могло случиться само по себе. И тут он вспомнил о последних словах Ингунн и задумался. "...не уходи из дому... ненадежно там... неровен час... не делай этого, Улав..." Может, она просто говорила во сне, может, ей снилось, что он собирается идти по тонкому льду. А может быть, душа ее разлучилась с телом, и она узнала, что с ним сталось в ту ночь. Подумать только, оба они - и она, и Эйрик - узнали о том и стали просить его. У детей не осталось никого, кроме него. Их ближайшим родичем был Халвард, сын Стейнфинна, который жил далеко на севере, во Фреттастейне. Улав представлял себе, что подумает Халвард, если он признается в злодейском убийстве, совершенном двенадцать лет назад. Дядя не примет с ласкою его детей. К тому же, верно, откроется, что Эйрик... Ведь тогда он должен будет признаться, что хотел прикрыть незаконного наследника, обмануть своих ближайших родичей в дележе родового наследства, отдать долю его чужаку. Коли он сделает то, что задумал в ту ночь, у детей его будет лишь одна дорога: Сесилию он должен будет отдать с материнским наследством в монастырь сестрам из Ноннесетера, а Эйрика отослать в церковь или к братьям-проповедникам. Сердце его сжималось, - неужто в этом и был весь смысл? Неужто его род должен умереть вместе с ним за то, что он сорвал с себя венец, совершив злодеяние? Неужто ему должно стать бездетным, потому что злодею не следует продолжать свой род? И детям, которых он зачал, будучи отторгнутым от бога за свое упрямство, не суждено было продолжить род, на который он навлек несчастье. Один-единственный сын был у негр, и его он никогда не сможет ввести в свой род. А единородная дочь его должна покинуть мир, исчезнуть за монастырскими вратами. Эйрик... Иногда ему казалось, будто он жалеет мальчика. Нелегко было бы ему вернуть его к той жизни, из которой он когда-то вырвал сына Ингунн, рожденного во грехе. К тому же, порой ему думалось, что он, несмотря ни на что, любит его. Особенно часто он чувствовал это ночами, когда Эйрик спал рядом с ним, у стены; нет, он никак не сможет снова обречь ребенка на долю, для которой тот был рожден. А иной раз, когда мальчик озорничал и болтал с челядинцами, смеялся, будто он уже перестал горевать о смерти матери, Улаву казалось, что Эйрик для него - самая тяжкая ноша; этот мальчишка мешал ему пуще всех, не позволял вырваться из того, что разлучало его с миром и покоем, не давая ему искупить свой грех. Он видел, что все больше отдаляется от решения, которое принял в ночь накануне смерти Ингунн. Но он толком не понимал, уносило ли его к прежнему бессилию, или же он сам пошел на попятную, оттого что у него не хватило смелости, когда пришло время действовать. Однажды ночью Улав встал и пошел в дом, где спали Лив, служанка, и его дочь. Он еле разбудил девушку. Она лежала, свернувшись под меховым одеялом, моргая заплывшими жиром поросячьими глазками, испуганно и в то же время с любопытством и ожиданием глядя на хозяина, стоявшего у ее постели со свечою в руке. Под копною всклокоченных белокурых с проседью волос виднелось бледное, изрезанное морщинами лицо, крутой изгиб подбородка казался неровным, расплывчатым из-за густой щетины; под черным плащом на нем было лишь исподнее из домотканины, башмаки надеты на босу ногу. Улав взглянул на служанку и увидал, что она решила, будто ей сейчас придется разделить судьбу Турхильд, дочери Бьерна. Она подвинулась, чтобы дать ему место. Он засмеялся сухо и коротко. - Мне приснилась Сесилия. Все ли ладно с нею? Где Сесилия? Служанка отбросила меховое одеяло, чтобы показать ему ребенка. Девочка спала, положив голову на согнутую руку кормилицы, на раскрасневшееся от жары личико падали светлые шелковистые локоны. Не говоря ни слова, Улав поставил свечу, нагнулся и взял дочь на руки. Он спрятал ее в складках плаща, задул свечу и вышел вместе с ребенком. Войдя в горницу, он сбросил плащ на пол, скинул башмаки и лег на постель, прижимая дочь к груди. Малютка продолжала крепко спать. Вначале он не чувствовал ничего, кроме того, что сон от него так же далек, как обычно. Однако было так приятно лежать, держа в руках это нежное крошечное существо. Мягкие пушистые детские волосы касались его подбородка, от спящей малютки пахло чем-то сладким, свежим, с кислинкою. Она тихонько сопела прямо ему в лицо, и дыхание ее было теплым и влажным. Тельце у нее было здоровое и сильное, кожа нежная, как шелк, она упиралась отцу в живот круглыми коленками. Улаву так же сильно хотелось заставить себя полюбить свое дитя, как скупой жаждет достать свое сокровище и любоваться им. Но понемногу малышка распарила его, словно грелка. Тепло, исходившее от спящего младенца, разморило его, приглушило тревожную, ноющую боль, стучавшую молотком у него в сердце, он словно оттаял, кровь горячим потоком потекла по его телу, волнение сменилось приятной мягкой усталостью. Он почувствовал, как сон медленно приближается к нему, благословенный сон, которому он теперь узнал истинную цену. Уткнувшись подбородком в мягкие локоны Сесилии, он скользнул на дно глубокого сна. Его разбудили дикие, яростные вопли. Малышка, сидя у него на груди, орала во всю мочь и терла маленькими кулачками глаза. Эйрик, до того лежавший у стены, сидел удивленный на кровати. Потом он прилег к отцу на грудь и стал гукать маленькой сестренке, чтобы успокоить ее. Улав не знал, который был час: очажный заслон в потолке он задвинул, маленькая лампа из тюленьего жира еще горела - значит, время было еще раннее. Когда отец взял малютку на руки, она еще сильнее разбушевалась - пронзительно закричала и принялась молотить своими маленькими круглыми кулачками по чему попало. Потом она изловчилась, кинулась на отца и хотела было укусить его, да за худую щеку отца ей было никак не ухватиться зубами. Эйрик так и зашелся от смеха. Тут она ухватила двумя ноготками морщинистые веки Улава, оттягивала их, щипала, крутила; ей это так понравилось, что она даже успокоилась и перестала кричать, стараясь мучить отца изо всех силенок. Вдруг она стала беспомощно озираться вокруг. - Лив... Где Лив? - снова жалобно завыла она и приказала грозно: - Ням-ням! Эйрик сказал, что она просит есть. Улав встал с постели, пошел в камору и принес толстый ломоть самого лучшего сыру, лепешку и чашку полузамерзшего молока. Покуда Улав разжигал огонь в очаге и подогревал молоко, Сесилия сидела выпрямившись, сердито тараща кошачьи глазенки на чужого дядю, и бросала в него кусочки лепешки. Сыр она сгрызла весь, одну корочку оставила. Сказала: "Ням-ням!" - и швырнула последнюю сырную крошку на пол. Улав принес ей еще еды. Она съела все, что ей дали, а когда больше ничего не осталось, снова заревела и стала звать Лив. Молоко нагрелось, и Улав протянул ей чашку. Она выпила все до последней капли и не желала отдавать чашку, а молотила ею по краю кровати. Чашка была красивая, тонкая, высверленная из древесного корня. Улав отнял ее у девочки. Тогда Сесилия ухватила его волосы обеими руками и стала драть их, потом вцепилась ему в лицо и маленькими острыми ноготками процарапала по щекам отца глубокие бороздки, изодрала его как только могла. Эйрик кувыркался на кровати и покатывался со смеху. Он лучше, чем отец, знал свою сестренку и мог бы рассказать, что Сесилия была злая, как чертенок. - Батюшка, она до крови тебя изодрала! Улав опять принес ей еды - все, что мог найти повкуснее, - но Сесилия уже наелась и отталкивала от себя все лакомства. Да уж, монашки из его дочки, видно, никак не выйдет. Под конец пришлось ему отдать Эйрику разъяренную девчонку, чтобы тот отнес ее назад к кормилице. Однажды ночью Улав проснулся, вокруг был кромешный мрак - лампа из тюленьего жира погасла. В первый раз после смерти Ингунн он заснул и спал глубоко и спокойно. Он как-то странно обмяк и ослабел от благодарности за то, что почувствовал себя рожденным заново, поднявшимся после тяжелой болезни. Так отрадно было проснуться отдохнувшим. Он снова опустил веки: темнота была столь густая, что, казалось, давила ему в глаза. Он припоминал, что видел какой-то сон, и попытался собрать обломки этого сна. Ему снилась Ингунн и свет солнца, отблеск его и сейчас еще хранился в нем. Они стояли вдвоем в долине меж каменистых холмов, к северу от домов во Фреттастейне, где течет ручей. Голая земля была покрыта пожухлой, примятой прошлогодней травой, но на дне долины по берегам ручья росли кое-где молодые красно-коричневые и темно-зеленые шелковистые побеги, пробивавшиеся сквозь мертвую траву. Они стояли внизу под белой скалою, вода обрушивалась с нее маленьким водопадом, а после завихрялась и журчала в темной заводи, где кружились маленькие кораблики из древесной коры. А они все стояли и смотрели на них. На ней было старое красное платьице. И были они еще детьми. Все время снились ему Ингунн и их ручей. Вот они стоят рядом под большою сосной посреди откоса, заваленного камнями; глубоко внизу по дну тесного ущелья бежит ручей, узкое ложе его усеяно валунами; земля вокруг них так густо поросла папоротником, волкобоем, молочаем и малинником, что не видно, куда ступить, чтоб под ногою не сыпались камни. Ей страшно, она протягивает к нему руки и тоненько стонет, а у него как-то скверно и тяжко на душе. Над головою у них видна узкая полоска неба над ущельем, ее закрывают грозовые облака, вот-вот ударит гром. А они стоят на берегу, там, где река впадает в Мьесен. Узкая, изогнутая прибрежная полоса до подножия горы усыпана темно-серыми острыми камнями. Свинцовый фьорд мрачен, по нему ходят белопенные волны. Они с Ингунн идут вдоль берега, им нужно раздобыть лодку и уехать прочь. Он понял, что ему, верно, вспомнилась давняя поездка в Хамар, но обрывки воспоминаний перепутались и смешались, как всегда бывает во сне. Сон был пропитан сладостным ароматом их блаженной юности, и привкус его он ощущал до сих пор. Будто во сне, он снова пережил всю свою жизнь с Ингунн. Как бы то ни было, он, видно, проспал всю ночь, ведь сон был такой длинный. Верно, скоро наступит утро. Он потихоньку поднялся в темноте с постели, ощупью нашел кафтан и штаны и оделся - надумал выйти во двор, поглядеть, который час. Ступив на камни перед сенями, он сразу увидел хребет Лошадиной горы с гривою леса на гребне, чернеющей противу звездного неба. На туне между домами было темно, а вершины голых скал, отгораживающих усадьбу от фьорда, отсвечивали, будто лед под лунным светом. Улав стоял, недоумевая: как могло это быть, ведь луна нынче заходит до полуночи. Однако лесок ближе к Мельничной долине озарялся слабым, неверным светом низких косых лунных лучей. Ему просто не верилось, что он мог так сильно ошибиться во времени. Недоумевая, прокрался он вдоль пристроек через тун к западному холму, откуда было далеко видно все вокруг. Подниматься по скользкому склону было тяжело. На другой стороне фьорда садился за верхушки деревьев желтый полумесяц. Освещенная его слабыми косыми лучами замерзшая гладь залива казалась волнистой от неяркого света и бледных теней. Внизу у подножия горы, прямо под ним, еще блестели самые гладкие пятна льда. Он понял, что проспал не более трех часов. Снова лунный свет далеко внизу над кромкой гряды напомнил Улаву ту ночь, когда он, попав в опалу, должен был бежать из родного дому. Воспоминание об этом вдруг сразу придавило его, привело в уныние, он почувствовал себя бесконечно усталым. Он вспоминал свой сон - как давно это было, когда они шли рядом по берегу ручья, спускались вниз по косогору в селение! И вот она умерла - всего лишь три недели тому назад, но сколько воды утекло с тех пор! Он почувствовал, как рыдание сдавило ему горло, под воспаленными веками скопились слезы, а он стоял и неотрывно смотрел туда, где луна одною-единственной искоркой горела, почти скрывшись за лесом. Ему хотелось наконец выплакаться, ведь он не плакал, когда она умирала, и после ее смерти. А прежде... Те два-три раза, когда ему случалось лить слезы уже взрослым, он плакал безудержно, как ни старался овладеть собою, рыдания душили его, и он не мог удержать слезы. А сейчас, в эту ночь, когда он сам хотел выплакаться в одиночестве, чтобы никто не видел его, у него лишь до боли сжимало горло да редкие скупые слезинки стекали по лицу, застывая на ветру. Поближе к весне он уедет куда-нибудь, вдруг пришло ему в голову. Невмоготу ему будет оставаться в Хествикене до самого лета. Луна совсем пропала за оглядьем, и свет над лесом побледнел и исчез. Улав повернулся и пошел вниз к дому. Шаря в темноте, он понял, что Эйрик растянулся поперек кровати и перегородил ее от стенки до самого края. Ему не захотелось трогать мальчика - может быть, потому, что ему было жаль его тревожить, а может, просто ему неприятно было спать рядом с ним в эту ночь. Постель у южной стены стояла голая - простыни унесли, а солому, на которой она умерла, сожгли. Улав подошел к двери в камору и распахнул ее. В лицо ему пахнуло ледяным холодом и странным затхлым, словно выветрившимся на морозе, запашком сыра и соленой рыбы. Зимой они хранили съестные припасы в каморе и закрывали дверь, чтобы не выстуживать горницу. Однако постель в каморе всегда была постелена на случай, если какой гость заночует. Улав постоял с минуту, держась за старую доску, прибитую к двери; пальцы его нащупали резьбу, покрывавшую ее, - змеи, обвившиеся клубком вокруг Гуннара с арфой. Потом он вошел, натыкаясь на бочки и прочую деревянную утварь, стал шарить, покуда не нашел постель. Он забрался под одеяло, улегся и закрыл глаза, отгородившись от темноты, готовый встретить ночь и бессонницу. ПРИМЕЧАНИЯ Харалд Йилле - норвежский король (1130-1136). Положил начало ожесточенной борьбе за престол и гражданской войне в Норвегии, продолжавшейся около 100 лет (1130-1227). Мьесен (ныне Мьеса) - самое крупное озеро в Норвегии (366 кв. км), расположенное в Опланне, Хедмарке и Акерсхусе. На берегу Мьесена стоит город Хамар, где, как и в Опланне, частично происходит действие романа. ...настали смутные времена... - Имеется в виду гражданская война в Норвегии второй половины XII - начала XIII века. Начавшаяся в 70 году XII века борьба претендентов за престол вовлекла вскоре широкие слои крестьян - бондов, страдавших от феодального гнета. Крестьяне поддержали Сверре, бывшего священника, который в 1179 году нанес поражение войску короля Магнуса IV. Сторонники Сверре получили прозвище биркебейнеров (берестоногих, или лапотников). В 1184 году король Магнус IV пал в морском сражении, и Сверре вступил на трон. Король Магнус IV был ставленником крупных феодалов и верхушки церкви, прозванных баглерами (баглер - жезл епископа). После смерти Сверре (1202) баглеры провозгласили королем Инге, сына Борда, который был вскоре убит. К этому времени социальный состав биркебейнеров изменился. Их вожаки превратились в служилых людей, крупных землевладельцев. Борьба двух группировок вылилась в соперничество двух однородных клик за обладание государственными должностями и доходами от населения. Вскоре баглеры лишились поддержки большинства населения страны и пошли на примирение с противниками. Король биркебейнеров Инге и король баглеров Филипп заключили мир (1208), по которому Филипп признал Инге королем единой Норвегии. Вскоре, однако, борьба возобновилась, и формы ее изменились. В 1217 году вспыхнуло восстание крестьянской бедноты - слиттунгов (оборванцев); характерно, что оно началось в лагере биркебейнеров и было направлено против биркебейнерской верхушки. Вождем восстания был священник Бене (Бенедикт), выдававший себя за сына короля Магнуса IV. Повстанцы захватили Осло. Для разгрома восстания представители нового служилого слоя, возникшего в ходе гражданской войны, сплотились. Баглеры и биркебейнеры общими усилиями подавили восстание. В 1219 году разразилось новое движение - риббунгов (разбойников), подавленное лишь в 1227 году. В 1239 году мятежом ярла Скуле, пытавшегося стать королем, но потерпевшего поражение, закончилась длительная гражданская война. Норвегия была объединена под властью королей династии Сверре: внука Сверре Хокона IV Старого (1217-1263) и сына Хокона - Магнуса VI Исправителя Законов (1263-1280). Сигурд, вскормленник Маркуса, выдавал себя за сводного брата короля Хокона Широкоплечего и также претендовал на норвежский престол. Воспитывался у некоего Маркуса, родича Сигурда-ярла, поднявшего мятеж с целью провозгласить королем Сигурда, вскормленника Маркуса. В 1163 году Сигурд-ярл пал в битве, в 1164 году Сигурд, претендент на престол, был обезглавлен, а его приемный отец повешен. Опланн - восточная внутренняя (горная) часть страны. Район Норвегии (25313 кв. км), простирающийся от озера Мьеса на юге до Довре и Йотухеймена на севере. ...которые были полномочными наместниками короля... - К королевским наместникам, большей частью незнатного происхождения, еще при Сверре перешла власть на местах. Дольше всех из опланнской знати... - Знатными (буквально: большими) людьми называли как рыцарей, так и богатых бондов, которые носили оружие, но нередко вели феодальное хозяйство. ...владели сыны Стейнфинна рабами... - Во времена викингов и позднее (до XI-XII веков), в период раннефеодального общества, между бондами Норвегии и знатью не было значительного сословного различия. Рабство в эту эпоху носило патриархальный характер - рабы использовались для черной работы в домашнем хозяйстве господ. Издольщик - арендатор. Королева Ингебьерг - дочь датского короля Эрика Плужный Грош (1216-1250), племянница королей Кристофера I и Абеля (люди которого убили короля Эрика); жена норвежского короля Магнуса VI и мать его сыновей - Эйрика и Хокона. После смерти мужа в 1280 году фактически управляла Норвегией. Король Магнус VI - сын короля Хокона IV Старого. Прозван Исправителем Законов, так как заменил областные законы первым в Скандинавии единым общегосударственным уложением, принятым в 1274-1276 годах. ...последний поход на запад... - В 1263 году король Хокон IV отплыл в Шотландию с большим флотом. Крупнейшее сражение с шотландцами состоялось в том же году при Ларгсе. Решающих побед король не одержал и вынужден был прекратить поход. В том же году заболел и умер на Оркнейских островах 17 декабря. Хевдинг - королевский военачальник. ...женаты уже семь зим... - В средневековой Норвегии год считался с начала зимы - согласно древним верованиям, по которым тьма и холод древнее света и тепла. Почетное место - возвышение, на котором сидели хозяин дома с хозяйкой или почетный гость; остальные помещались на скамьях. Пеня. - Бесчестье или убийство могло быть искуплено только кровью или денежной пеней. Если же недруг отказывался от пени, виновник преступления объявлялся вне закона. Боковуша - небольшое помещение с кроватью, частично встроенной в стенку. От жилой, общей комнаты отделялась занавеской или запирающейся дверцей. Иногда к подножию такой кровати вели лесенка или ступеньки. Жилой дом (халл) - большое помещение в одно жилье, с очагом, столом, скамьями; за столбами там находились боковуши, где спали хозяин, хозяйка, их дети с кормилицей и няньками, приближенные челядинцы. Королек - народное название альбиноса (чаще животного). Однажды летом... - Началом лета в Норвегии считалось 14 апреля, началом зимы - 14 октября. Тинг - народное собрание, вече. Тинги бывали местные и областные. Весной того самого года... - Речь идет о 1263 годе. Датский король - король Эрик Клиппинг (по-датски: "стриженая овечья шкура"; 1259-1286) - сын Кристофера I, племянник короля Эрика Плужный Грош, двоюродный брат норвежской королевы Ингебьерг. Пал жертвой заговора. Алф, сын Эрлинга из Турнберга - лицо историческое, племянник ярла Скуле, сына Борда; умер в 1290 году. Лендерман - земельный магнат, служилый человек короля. ...в походе на запад... - Имеется в виду поход в Шотландию. ...с сестринской долей в наследстве... - До 1854 года доля сестры в наследстве составляла половину доли брата. Тун - место, где построены дома и службы усадьбы (или вокруг которого они располагаются). Стабур - сарай или дом, обычно в два жилья, стоявший на сваях или на четырех камнях. На чердаке верхнего жилья спали летом, внизу, в подклети, хранили продукты. Перед входом на чердак была галерейка, на которую вела лестница. Чулки. - В средние века чулки прикрывали не только ступню и голень, но часто и бедро. Иногда они были из кожи, с высокими голенищами, и тогда их носили как сапоги. Amor vincit omnia... - В XII-XIII веках латынь, пришедшая вместе с католицизмом, стала общим языком образованных скандинавов. Латинский алфавит, принесенный из Англии, использовался для записей на родном языке. Причем норвежцы стали пользоваться им еще в XI веке. Фьорд. - В Восточной Норвегии, Эстланне, фьордом часто называют длинное узкое озеро или часть озера. (Длина озера Мьеса - 100 км, ширина - 2-4 км.) Одель - наследственное земельное владение, вотчина, переходившая от отца к сыну. ...деревянную церковь из стоймя поставленных бревен... - Вертикальная обшивка стен характерна для средневековой архитектуры Норвегии XII века. Te lucis ante terminum... - Амвросианский гимн VII века. Амвросий Медиоланский (340-397) - раннехристианский писатель и деятель. Но ныне, когда у нас в королях двое бесштанных сосунков... - Речь идет о короле Эйрике II и его брате герцоге Хоконе, которые были еще малы, когда в 1280 году скончался их отец, король Магнус VI. ...король Магнус преставился по весне. - Имеется в виду смерть короля Магнуса VI в 1280 году. ...родичи и друга среди мужей, что ныне будут полновластными правителями в стране. - Речь идет о крупной знати - опекунах несовершеннолетнего короля Эйрика II, сына Магнуса VI, которым предстояло править страной. ...когда все рыцари да бароны съехались в Бьергвин, где будет короноваться молодой король. - Подразумевается Эйрик II (сын Магнуса VI и королевы Ингебьерг), по прозвищу Гонитель Попон (1280-1299). При нем начались гонения на духовенство, в которых он не участвовал, так как был еще мал. Стал королем после смерти отца в 1280 году. Находясь под влиянием матери, вел немирную политику по отношению к Дании, частично в союзе с убийцами короля Эрика Клиппинга. ...пирушки в дни всех святых... - В быту средневековой Норвегии время считали от праздника к празднику. За календарным счетом времени следили только церковники. Дымовая отдушина - отверстие над очагом, закрывавшееся деревянным заслоном, которое в то же время служило источником света, так как окон в домах не было. Колбейн, сын Боргхильд... - Колбейн - незаконнорожденный, и Улав хочет оскорбить его, назвав сыном женщины - Боргхильд. Асы - в скандинавской мифологии семья высших небесных богов: Один, Тор, супруга Одина - Фригг, Фрейя и др. Крока-мол - плясовая песнь из саги о Рольфе Кроке (Хрольве Краке, или Хрольве Жердинке). Танец с мечами, по свидетельству историка Олауса Петри, исполнялся в средневековой Скандинавии еще в XVI веке. Хильд - одна из валькирий, дев, которых Один посылал даровать победу храбрейшим и унести павших в бою героев в небесный чертог Одина - Валгаллу. Один - верховный бог древних скандинавов. Викинги - участники заморских экспедиций и набегов скандинавов (IX-XI веков) на берега Прибалтики, Германии, Франции, Англии и ряда других стран. Дополнительный дар (подарок) - дар, который во времена средневековья невеста получала от жениха в дополнение к ее приданому. Тролль - горный дух, злой или добрый; сверхъестественное существо, встречающееся лишь в скандинавском фольклоре. Отдарок (ответный дар) - небольшой подарок, которым жених отдаривал невесту за ее приданое. Утренний свадебный дар - подарок молодого мужа новобрачной утром после брачной ночи как вознаграждение за девственность. Марка - в средневековой Скандинавии весовая денежная единица, равная 216 граммам чистого серебра в слитках или плотах (пластинах) (от слова marke - знак, то есть отметина на весах или клеймо на плоте). ...он вышел из-за стола... - то есть Колбейн спустился на пол с возвышения, на котором стояли стол и скамьи. ...белой полотняной повязкой. - Повязку или плат носили лишь замужние женщины. Непорочные девушки могли ходить только с непокрытой головой и распущенными волосами. Улав никогда прежде не бывал в каменных хоромах... - В Норвегии преобладало деревянное зодчество. Каменные крепости возводятся здесь с XV века. Фру - жена рыцаря. Официал - в средние века чиновник при епископе для ведения мирских дел. ...он раздобыл книгу, по которой учился еще школяром... - Образование в средневековой Скандинавии было сосредоточено в руках церкви и отличалось довольно низким уровнем, так как церковные школы давали лишь начатки латыни и христианского вероучения. Высшее образование скандинавы получали в первых европейских университетах Италии, Галлии (Франции), Германии. Десятина - побор в пользу церкви, десятая часть урожая, приплода скота, улова рыбы и т.д. Кортомные деньги - арендная плата. Адвент - последние четыре недели перед рождеством. Широкий плоский камень - воздвигался на краю очага, чтобы искры не попадали на кровать и на стену горницы или поварни. Зеландия - крупнейший остров, Ютландия - самый большой полуостров Дании. Валландия - старинное название Галлии, впоследствии название всех романских стран. Нидарос - ныне: Трондхейм. Улав остался внизу у дверей... - то есть не поднялся туда, где на возвышении стояли стол и скамьи. ...очень скоро хевдингам страны наскучат все эти беззакония... - Намек на распри опекунов несовершеннолетнего короля с архиепископом о правах норвежской церкви. Эртуг - средневековая серебряная монета, равная одной трети эре или 10 пеннингам. Сульберга - селение в Швеции. Мьесенская твердыня - имеется в виду резиденция епископа в Хамаре, похожая на крепость. Свея - старинное название Швеции. ...случись это до последнего изменения законов... - Имеется в виду время до 1274-1276 годов. ...поверни свой пояс. Хорошо еще, что тебе никогда не приходилось застегивать его сбоку. - Наутро после свадьбы молодая получала звание "хозяйка", "госпожа", а связка ключей за поясом сбоку знаменовала ее хозяйские права. Ингунн незаконно повернула пояс. Локоть - старинная норвежская мера длины, равная 0,6275 метра. ...одного из тех королей, коих в те времена было немало в Норвегии... - Имеется в виду время до царствования короля Хокона IV Старого, время смут и междоусобиц в стране. ...вести обо всех примечательных событиях, которые происходили в том году в Норвегии. - Речь идет о событиях 1283 года, когда в результате распри между опекунами несовершеннолетнего короля и церковью архиепископу Йону Рауде и многим епископам пришлось бежать из Норвегии. День святого Улава - 29 июля, день смерти короля Улава Святого (1016-1030). Ярл - высший представитель знати, второе лицо после короля; нередко (при больном, слабом или несовершеннолетнем короле) - фактический правитель государства. Он рассказывал о лихолетье, наступившем ныне в Дании... ...знатные хевдинги весьма недовольны своим королем. - Имеются в виду распри между королем Эриком Клиппингом и датской знатью. Герцог Валдемар (ум. 1312) - внук датского короля Абеля, лишенный титула герцога, который король Эрик Клиппинг вынужден был вернуть ему в 1283 году. ...настанет конец тому, чтоб женщина правила страной и государством... - Речь идет о королеве Ингебьерг, игравшей большую роль в Норвегии после смерти ее мужа, короля Магнуса VI, когда их дети еще не достигли совершеннолетия. ...Алф-ярл... бесчинствовал на берегах... - Во время немирья с Данией и ганзейскими городами Алф, сын Эрлинга, вел с ними дерзкую морскую войну и потопил множество датских, немецких и фризских судов. ...корабли, которые пытались проскользнуть на север через проливы. - Имеются в виду проливы Каттегат и Скагеррак. ...ярл хотел вернуть королеве Ингебьерг наследство ее предков в Дании... - Король Эрик Клиппинг отказался в 1284 году отдать норвежской королеве состояние ее отца, короля Эрика Плужный Грош. Тунсберг - ныне Тенсберг, город у выхода из Осло-фьорда, одна из резиденций норвежских королей. Граф Якоб (ум. 1310) - самый знатный из девяти вельмож, которых в 1287 году признали виновными в убийстве короля Эрика Клиппинга. ...и тут они стали громко говорить о том, что готовится против короля Эрика. - Речь шла о заговоре датской знати, окончившемся гибелью короля Эрика Клиппинга 22 ноября 1286 года. Королева Инггбьерг - умерла осенью 1287 года (видимо, Унсет допустила здесь хронологическую ошибку). Алф-ярл, потеряв опору в Норвегии, поднял мятеж в Осло и бежал в Швецию. Молодой герцог Хокон - Хокон V, сын Магнуса VI (1270-1319). В трехлетнем возрасте получил звание герцога, а в 1280 году, после смерти отца, - герцогство. После смерти брата, короля Эйрика II, в 1299 году стал королем. ...ненавидел советников своей матери. - Очевидно, имеются в виду Алф-ярл и другие знатные вельможи. Фипортунги - это имя британские наймиты получили в честь британских пяти портов - Five Portes (Дувр, Сэндвич, Ромней, Хит и Гастинг), где их вербовали. Фолден - древнее название Осло-фьорда и местности вокруг него. Баглеры - Долгое время баглеры фактически правили частью страны, особенно на юге, в Викене, где находилась усадьба Улава - Хествикен, и в Опланне, где в усадьбах Хув и Галтестад жили сыны Стейнфинна. При Хоконе, сыне Сверре (1202-1204), пошли на компромисс с королем. После смерти своего короля Филиппа баглеры перешли на сторону короля Хокона IV Старого. Риббунги (разбойники) - приверженцы оппозиционной партии, выступавшей в 1219-1227 годах против короля Хокона IV Старого. Возглавлял риббунгов Сигурд, сын Эрлинга Каменной Стены. Ленсман - местный представитель власти. В средние века - чиновник, поставленный под начало наместника для собирания налогов, соблюдения законности и порядка. Местер. - Слово это в средние века употреблялось как титул в сочетании с именем лица, имеющего магистерскую степень или владевшего высокой книжной премудростью; иногда "местер" означало народное обращение к лицу более высокого общественного класса. Антифон (греч. antiphona) - партитура для пения, которое ведется по очереди двумя хорами или соло и хором. Закон страны - единое общегосударственное уложение (1274-1276); может быть также: старейший свод законов страны. Аслауг - жена героя исландской саги Рагнара Лодброка. Норны - богини судьбы в скандинавской мифологии. Хэрья - одна из валькирий (буквально: войско, рать). Тегн - героиня "Саги о Богсвейг". Когда в землю норвегов пришла христианская вера... - Христианство стало в Норвегии государственной религией при короле Улаве, сыне Харалда (1016-1030). Поэтому он был канонизирован и наречен Улавом Святым, патроном Норвегии. Улав Риббунг - Улав, сын Улава, по прозвищу Риббунг. Гуннар, сын Юке, а змеиной яме. - Один из героев саги о Сигурде, сыне Сигмунда из рода Вольсунтов. Древнеисландская сага (предположительно XII в.), вариант германского сказания о нибелунгах. Гуннара, сына Юке, погубил Атле (Аттила), муж его сестры Гудрун. Сконе - южная провинция Швеции (11283 кв. км). Ворбельгены - "драные шкуры" (от норв. "varbelgene" - снятый весной худой мех). Так называли мятежников, поддерживавших ярла Скуле, сына Борда. Эстердаларн - обширная долина (250 кв. км) в провинции Хедмарк. Филипа - король баглеров. Возглавил партию баглеров с 1202 года. ...после гибели короля Скуле... - то есть после 1240 года. Фюльгья - в скандинавской мифологии дух, хранительница человека или рода. Ингунн подняла бадейку с квашеной рыбой... - Квашеная рыба (чаще всего квашеная салака, сюрстремминг) - национальное скандинавское блюдо. Месяц Торре - древнескандинавское название января по имени языческого бога Тора (бог грома и молнии, покровитель жатвы и урожая). Месяц Гье - в древней Скандинавии - февраль, снежный месяц. Герцог Хокон - Хокон IV Старый. ...дабы заставить датского короля... - Имеется в виду датский король Эрик Клиппинг. Был убит неизвестным человеком, предположительно - марском Стигом из рода Виде (марск - высший сановник в Норвегии, маршал.). Народная песня гласит, что марск Стиг убил его за греховную связь с королевой Ингебьерг. Конунгахелла (или Кунгахелла) - древний скандинавский город на территории Швеции, в устье реки Кунг-эльв (совр. Гета-эльв). Разрушен в 1135 году морскими пиратами. ...три малых ледингских судна из корабельных округов... - Королю и его наместникам принадлежало право созыва лединга - военно-морского ополчения из свободных жителей прибрежных округов. Каждый округ должен был снаряжать и содержать определенное количество боевых кораблей в зависимости от численности населения округа. Жители таких "корабельных округов" несли ответственность за снаряжение кораблей, участвовали в охране морского побережья, а также в королевских походах за пределы страны. Участие в морских походах ложилось тяжелым бременем на плечи бондов. По предположительным подсчетам, в XIII веке лединг насчитывал 280 кораблей, и его экипаж достигал 28 тысяч человек. Святой Эрик, сын Валдемара - Эрик Плужный Грош. Прозвище получил за то, что ввел налог на каждый плуг. После убийства канонизирован. Марск Стиг, сын Андерса (ум. 1243) - датский вельможа из рода Виде. Возглавлял борьбу против короля Эрика Клиппинга. После того как король был убит, марск Стиг бежал в Норвегию. Владел замком на острове Йельм в Каттегате, откуда совершал набеги на Данию. Минориты - орден нищенствующих монахов, ответвление ордена францисканцев. Стевне - уменьшительное от Стефан. От противного запаха щелока, поднимавшегося от блюда с вареной рыбой... - Имеется в виду национальное скандинавское блюдо: соленую треску вымачивают в щелоке (золе, смешанной с водой), потом отваривают.