и удивительные голубые глаза и посмотрела на королеву-мать, словно прося новых указаний. Но они пока не поступали. Катрин всерьез беспокоилась. Старый дурак, кардинал Бурбон, упорствовал. Он заявлял, что не может совершить церемонию без согласия папы. А как он мог получить весточку от папы, если Катрин сама устроила так, чтобы почта из Рима не приходила! Ей и Карлу придется пригрозить старику, если он будет долго упрямиться. Она не сомневалась, что его можно сломить. Он постарел и был Бурбоном. Его братья не отличались силой характера. Женщины из Эскадрона Катрин соблазнили Антуана де Бурбона и Луи де Конде, братьев кардинала, и помешали им исполнить свой долг. Кардинала нельзя соблазнить таким путем, но есть другие методы. Когда он сдастся, будет необходимо убедить парижан в том, что папа дал разрешение на этот брак. Сделать это не составит труда. Но она все равно волновалась. Серая тень, всегда висевшая над ее жизнью, казалась сейчас особенно зловещей - Катрин думала о своем бывшем зяте. Из своего мрачного Эскориала он наблюдал за всем, что происходило во Франции; если ему что-то не понравится, он обвинит королеву-мать. Его послы были шпионами; Катрин знала, что они посылали своему господину подробные отчеты о ее деятельности. Альва поручил агенту выяснить ее намерения. Она признавала, что выглядела в глазах испанцев их врагом. Франция недавно заключила союз с Англией; Катрин пыталась женить своего сына герцога Аленсонского на Элизабет Английской; наблюдались признаки того, что Колиньи почти уговорил короля сдержать его слово и помочь Голландии в борьбе с испанцами. А теперь этот брак между французской принцессой и гугенотом Генрихом Наваррским. Она не сомневалась в том, что Филипп Испанский думает о войне, войне с Францией. Катрин постоянно испытывала страх перед войной с Испанией, обладавшей сильными сухопутными войсками и могучей морской армадой. Она представляла себе собственный крах и гибель сыновей. Больше всего на свете она боялась падения дома Валуа. Чтобы удержать сыновей на троне, она проводила гибкую, хитроумную политику, лавировала, использовала любые возможности, никогда не знала, что ей придется предпринять завтра, поддерживала католиков, оказывала милости гугенотам. Благодаря всему этому ее сравнивали со змеей, обладающей ядовитыми клыками, поскольку, интригуя в интересах дома Валуа, она убивала без колебаний и угрызений совести. Она помнила беседу, состоявшеюся в Байонне, куда Катрин ездила ради встречи с дочерью, королевой Испании; более важным, чем свидание с ней, стал для Катрин разговор с герцогом Альвой, посланником Филиппа. Тогда было необходимым давать обещания, объявлять себя непоколебимой католичкой; она умоляла Альву не обманываться, когда она в политических интересах делала вид, будто поддерживает их общих врагов. Она посулила Альве головы всех гугенотских лидеров - но он получит их в нужный момент. "Это должно произойти, - сказала она, - как бы случайно, когда они соберутся в Париже; поэтому пока что мы не можем назвать точный срок". Она желала заключения брака между королем Наварры и ее дочерью, потому что знала, что вся ее власть во Франции приходит к ней через детей. В случае гражданской войны и победы гугенотов французская корона может оказаться на голове короля Наварры, принадлежащего к роду Бурбонов. Катрин сохранит тогда свое положение королевы-матери. Конечно, она сделает все возможное, чтобы предотвратить такое бедствие для дома Валуа; она не остановится перед использованием убийцы или пирожного с ядом. Но надо подстраховаться на все случаи. Управлять Марго будет труднее, чем Карлом, или, как она надеялась, Генрихом. Однако эта девушка всегда останется дочерью Катрин. Этот брак спасал королеву-мать от неприятностей, возможных в будущем, поскольку Катрин повидала в свое время ряд серьезных побед гугенотов. Наблюдая за сторонниками Колиньи - Телиньи, Рошфуко, Конде, молодым Наваррцем, она укреплялась в правильности своей гибкой политики. Бракосочетание должно состояться скоро, хотя после него необходимо срочно умиротворить Филиппа Испанского; при удаче это можно будет сделать, убив Колиньи. Его Католическое Величество давно желает смерти этого человека; она удовлетворит испанца. А если нет? В памяти Катрин четко возник обрывок беседы с Альвой в Байонне: "В подходящий момент когда все гугеноты будут под тем или иным предлогом собраны в Париже..." Что это будет за предлог? Что за момент? Короля одевали для свадьбы; его друзья и слуги волновались, потому что рот монарха дергался, как им доводилось видеть прежде, а глаза налились кровью. К чему приведет это бракосочетание, о котором говорила вся столица, вся Франция? - Эта свадьба станет кровавой, - заявляли парижане; король знал, что люди шепчутся об этом. Кардинала де Бурбона убедили совершить обряд; ему дали понять, что в случае отказа он попадет в немилость к королю и, что опаснее, к королеве-матери Карл и его мать распространили по Парижу весть о благословении папы, которое якобы находилось в их руках. Теперь не было причин откладывать церемонию. Король дрожал; пока он надевал на себя самые роскошные наряды, какие доводилось видеть людям - его костюм вместе со шляпой и шпагой стоил шестьсот тысяч крон, - приближенные гадали, как долго ему удастся сдерживать безумие и не начнется ли приступ раньше, чем завершится бракосочетание. Несмотря на свою занятость, Катрин нашла время, чтобы восхититься своим любимцем. Как он красив! Он выглядит величественнее, чем сам король. Сотни сверкающих камней подчеркивали красоту его смуглого лица. Он восторгался самим собой не меньше матери. Катрин полюбовалась шапочкой с тридцатью жемчугами, каждый из которых весил двенадцать каратов. Какими нежными казались жемчуга рядом с сапфирами, рубинами и излучавшими холодное сияние бриллиантами! Как они идут ее дорогому сыну! Она нежно поцеловала его. - Если бы Господь согласился исполнить одно мое желание, дорогой, - сказала Катрин, - я попросила бы его сделать тебя сегодня королем Франции. Мысль о том, что ты опоздал родиться на год, глубоко печалит меня. - Но когда-нибудь, мама... - пробормотал он с честолюбивым блеском в удлиненных глазах. - Когда-нибудь, мой дорогой. У твоего брата сегодня болезненный вид, - добавила она. - Он уже давно выглядит неважно. - Не волнуйся, мой дорогой. Все будет хорошо. Катрин улыбнулась; несмотря на внешнее спокойствие, она испытывала тревогу. Она чувствовала себя как человек, который, считая себя богом, поднял бурю на море и обнаружил, что он - всего лишь простой смертный в неустойчивой лодке. Она была полна решимости выплыть в безопасное место. Пусть закончится свадьба, после этого Филиппу в качестве компенсации надо преподнести голову Колиньи. Во всяком случае, это бракосочетание - дело не моих рук, скажет она, как бы намекая: "А другое дело подготовила я, желая доказать вам свою дружбу". Это удовлетворит Филиппа. А вдруг нет? Он, возможно, фанатик, но не глупец. Она никогда не планировала дальше, чем на один или два хода вперед, сегодня она должна думать только о свадьбе и Колиньи. А потом? В Париже собрались большие силы гугенотов и католиков. Она однажды сказала: "Когда придет время, я буду знать, что мне делать". И она действительно будет знать. Она не сомневалась в этом. На сегодня этого достаточно. Невеста была надменной, бледной и печальной. Она в ярости пожаловалась своим фрейлинам: - Я молилась все эти дни и ночи. Умоляла Деву и святых помочь мне. Неужели все напрасно? Похоже, да, потому что сегодня - самый ненавистный для меня день, день моей свадьбы. Я проплакала несколько ночей. Женщины утешали принцессу. Они знали, что по ночам она занималась любовью с герцогом де Гизом; однако Марго часто удавалось убеждать других в чем-то так же успешно, как и себя саму. Она увидела принцессу Маргариту в роли несчастной невесты, орудием в руках матери и брата, вынужденной выходить замуж за человека, которого она ненавидела. Действительно ли она ненавидела Генриха Наваррского? Он не был лишен своеобразной привлекательности. Она ощутила легкий интерес к нему, когда он пристально посмотрел на нее и подмигнул ей весьма вульгарно, как настоящий провинциал. Возможно, она не испытывала к нему настоящей ненависти. Но равнодушие выглядело менее драматично, чем ненависть, поэтому она должна заявлять, будто ненавидит Генриха Наваррского. Несмотря на всю свою печаль, она не могла не восхищаться собственной внешностью. Она коснулась короны, покоившейся на ее голове. Как она идет ей! Этот брак сделает ее королевой; даже обожаемый ею Генрих де Гиз не мог сделать Марго королевой. Однако этот грубый молодой человек, которого она ненавидела, был королем. Она надела шапку из меха горностая; Марго замерла, любуясь собой; голубой головной убор сверкал бриллиантами. Она посмотрела через плечо на длинный шлейф, который понесут три девушки. Это будут обязательно принцессы. Только они подойдут на роль шлейфоносцев королевы. Она засмеялась от удовольствия и затем вспомнила о своем нежелании выходить замуж. Восемнадцатое августа, подумала Марго, дата моей свадьбы. В этот день я стану королевой Наварры. Она оставила в прошлом девушку, решившую, что ее сердце разбилось, когда у нее отняли возлюбленного и женили его на Катрин Клевской. Она мимоходом вспомнила ту девушку, лишь ненамного более юную, чем сегодняшняя Марго, но совсем другую, более невинную! Она принялась искренне оплакивать ту девушку, вспомнив отчаяние, охватившее ее, когда она поняла, что мечта детства, надежда на брак с самым красивым мужчиной Франции, погибла. Та девушка была очаровательным несчастным призраком, наблюдавшим за тем, как фрейлины готовят Марго к свадьбе, которая сделает ее королевой. - Ваше Величество, мы должны идти, - шепнула одна из женщин. Привидение исчезло, его место заняла актриса. - Ты торопишься, - холодным тоном произнесла она. - Я еще не королева, чтобы обращаться ко мне подобным образом. Глаза девушки наполнились слезами, и Марго поцеловала ее. - Пусть больше не будет слез. Достаточно тех, что пролила я. Шагая по помосту, накрытому позолоченной тканью и соединявшему дворец епископа с собором Нотр-Дам, Марго держала голову высоко поднятой. Она видела внизу толпу и знала, что многие задохнутся и будут раздавлены насмерть до окончания церемонии. Люди рисковали жизнью, чтобы краем глаза взглянуть на королевскую свадьбу и в первую очередь на невесту, прославившуюся не только своей красотой, но и распутством. Она знала, что они будут беззлобно шептать друг другу. Им было известно о ее связи с их кумиром; католики бормотали весьма недовольно, потому что она выходила замуж не за католика Генриха де Гиза, а за гугенота Генриха Наваррского. В ее адрес прозвучат грубые шутки. Она догадывалась, что говорят люди. "О, вы знаете, у нее был не только господин де Гиз. Она также спала с господином д'Антрагом и телохранителем короля, господином де Шарри. Говорят, принц де Мартиг тоже побывал в ее постели". Похоже, от народа нельзя скрыть ничего. Неужели стены дворца не являются защитой? Хорошо, она потешит толпу; парижане любили тех, кто забавлял их, хотя людей огорчала ее измена любимому ими герцогу. Марго не сомневалась в том, что сегодня на улицах и рынках Парижа все сплетничают о ней. Процессия не вошла в собор из-за соглашения о том, что жених не будет слушать мессу и переступать порог собора во время церемонии; толпа отреагировала недовольным ропотом, послышались смешки, крики "Еретик!". Но вскоре люди поняли, что ритуал, проходивший вне стен Нотр-Дам, могли увидеть многие. Марго опустилась на колени возле Генриха Наваррского перед западными дверьми. Роскошно одетый жених выглядел весьма недурно, хотя невеста тотчас заметила в нем отсутствие вкуса, к которому она привыкла за время общения с придворными кавалерами. Драгоценности и позолота не могли заменить художественного чутья. Его голова оставалась заросшей по беарнской моде, от Генриха не исходил аромат духов, однако ленивая улыбка и насмешливые глаза сообщали ему некоторую особую привлекательность. Опустившись на колени возле Генриха, Марго заметила своего возлюбленного; ей показалось, что он никогда еще не был так красив, как сегодня. Она знала, что восторженные крики, раздававшиеся, когда процессия двигалась по помосту, адресовались не столько ей и ее жениху, сколько возлюбленному невесты. В своей герцогской мантии он был великолепен. Он возвышался над своей свитой, августовский солнечный свет золотил его волосы и бороду. Воспоминания захватили Марго; она снова превратилась в девушку с разбитым сердцем. О, почему ей не позволили выйти замуж за ее избранника? Если бы ей разрешили стать женой Генриха де Гиза, подумала Марго, для нее не существовали бы другие мужчины. Разве она любила д'Антрага, де Шарри иди даже принца Мартига? Она отдавалась им лишь потому, что у нее отняли настоящую любовь, разбили ей сердце. Как неприятен человек, находившийся возле нее! Она не выйдет за него. Она принадлежит златовласому гиганту, любимцу парижан. Он был ее первой любовью и будет последней. Церемония началась. Генрих Наваррский взял Марго за руку. Я не сделаю этого. Не сделаю! - подумала она. Почему я не могу выйти за того, кого я выбрала? Почему должна согласиться на брак с этим дикарем? Я буду принадлежать Генриху де Гизу. Мне не нужен Генрих Наваррский. Она заметила воцарившуюся тишину; люди ждали ее ответа. Она должна сказать, что согласна выйти за человека, стоявшего возле нее. Марго охватило озорное настроение; любовь к спектаклю пересилила все остальное. Пусть весь Париж узнает, что она в последний момент отказалась выйти замуж за мужчину, которого ей навязали. Кардинал повторил свои вопросы. Губы Марго были плотно сжаты. Я не сделаю это. Не сделаю! - думала она. Марго почувствовала, что кто-то положил сзади руку ей на голову. - Говори! - произнес с яростью в голосе король прямо в ухо девушки; она с вызовом тряхнула головой. - Дура! - сказал Карл. - Наклони голову, или я убью тебя. Он грубо толкнул ее голову вперед и вниз; она услышала, как король пробормотал, обращаясь к кардиналу: - Этого достаточно. Она кивнула. Наша невеста от смущения онемела. Кивок означает, что она согласна. Но многие увидели происшедшее; люди восхитились смелостью принцессы; церемония продолжилась. Жених с насмешливой улыбкой посмотрел на невесту. Теперь пришел черед пиршеств, балов и маскарадов. Колиньи мечтал о покое своего дома в Шатильоне. Он страстно хотел соединиться со своей семьей, но знал, что должен оставаться в Париже. Он упрекал себя за это желание, напоминал себе о том, что должен радоваться вновь обретенному влиянию на короля. Когда ему предоставлялась такая возможность, он бежал от светской суматохи и роскошных увеселений в свои покои, чтобы написать письмо Жаклин. Дорогая, любимая жена! Сегодня завершилось бракосочетание сестры короля с королем Наварры. Следующие три дня будут посвящены развлечениям: банкетам, маскарадам, танцам, турнирам. Король заверил меня, что после этого он потратит три дня на выслушивание всевозможных жалоб, поступающих из разных частей страны. Я вынужден работать на пределе моих сил. Несмотря на мое сильное желание увидеть тебя, думаю, мы оба испытали бы укоры совести, если бы я не исполнил мой долг. Но я постараюсь выехать из города на следующей неделе. Я предпочел бы находиться рядом с тобой, нежели при дворе, но мы должны больше заботиться о наших людях, нежели о личном счастье. Остальное расскажу тебе при встрече, радость которой постоянно предвкушаю. Дорогая и любимая супруга! Я молю Господа о том, чтобы он берег тебя. Написано восемнадцатого августа 1572 года в Париже. Будь уверена в том, что среди этих празднеств я не оскорблю своим поведением никого, а в первую очередь - Господа. Сидя в одиночестве, он слышал доносившиеся из дворца музыку, смех и пение. На улицах шумели люди, воздух был полон их криков. Катрин заметила отсутствие Колиньи. Наши празднества мало радуют набожного человека, подумала она. Катрин знала, что он пишет в своих покоях - несомненно, его столь же набожной жене. Это выяснится позже. Будет занятным прочитать любовное послание такого человека. Хорошо, пусть он сочиняет столь длинное и страстное письмо, сколь это ему угодно. При удаче оно станет последним в его жизни. Она смотрела на бал. Марго танцевала с герцогом де Гизом, Генрих Наваррский - с Шарлоттой де Сов Катрин не могла сдержать насмешливую улыбку, наблюдая за этой четверкой. Одно было ясно: молодожены не могли обвинять друг друга в неверности. Циничная пара! Очевидно, что оба желали нарушить супружеские клятвы в первую ночь после свадьбы! Ситуация, достойная пера Бокаччио или тезки Марго, бывшей королевы Наваррской. Несколько дней она могла отдыхать с чувством удовлетворения. Бракосочетание состоялось. Если когда-нибудь гугеноты одержат верх над католиками, а дом Бурбонов - над домом Валуа, Катрин станет матерью французской королевы. Она имела своих людей в обоих лагерях; она будет королевой-матерью независимо от того, кому достанется французский престол - католикам или гугенотам. Что касается Филиппа, то он должен получить голову Колиньи. Правитель Лиона получил указание не только не пропускать почту во Францию, но и не выпускать ее из страны. Филипп и папа не должны знать о том, что свадьба состоялась, пока Катрин не сможет сообщить о смерти лидера гугенотов. Она еле заметно подняла брови - в большой зал вошел Колиньи. Катрин направилась к нему. - Дорогой адмирал, я так рада тому, что вы участвуете в наших дурацких празднествах. Они веселы и немного глупы, верно? Но я уверена, что подобные вещи забавляли вас, когда вы находились в возрасте этих молодых людей - как и меня когда-то. Приятно смотреть на нашу молодую любящую пару - они очаровательны, правда? Адмирал, - она положила свою изящную белую руку на его плечо, - адмирал, я знаю, что вы вместе со мной молитесь о том, чтобы этот брак положил конец религиозным распрям в нашей стране. - Верно, мадам, - согласился Колиньи. - Я радуюсь потому, что вы имеете влияние на моего сына. Я знаю, Его Величество советуется с вами обо всем. Дорогой адмирал, я благодарна вам как мать. Обещайте мне, что вы останетесь с нами... и используете свое благотворное влияние для установления мира в стране. Она посмотрела на благородное лицо с широко поставленными глазами, красивым высоким лбом, волевым ртом и чеканным профилем. Внутреннее спокойствие и сила - вот что делает адмирала таким красивым мужчиной, подумала Катрин. Я пошлю его голову в Рим. Она прибудет почти одновременно с вестью о свадьбе. Циничный муж и безучастная жена были торжественно уложены в постель. Его друзья-гугеноты и ее фрейлины-католички удалились; молодожены остались одни. Неяркое сияние свечей льстит ему, подумала Марго; она не верила в то, что сможет терпеть его в непосредственной близости от себя. Она не хотела, чтобы эти грубые руки касались ее. Жесткие волосы мужа разительно отличались от мягких кудрей Генриха де Гиза. Почему Наваррец не пользуется духами, уж если он не уделяет большого внимания своему туалету? Он наблюдал за ней, решив отвечать на ее безразличие собственным равнодушием. - Видишь, - произнес он наконец, - бракосочетание все-таки состоялось. Я помню, как давно, когда мы вместе ехали в Байонн, ты выдернула у меня волос и поклялась, что скорее умрешь, чем выйдешь за меня замуж. - Я не знаю, - грустно ответила она, - что для меня хуже: умереть или находиться сейчас здесь. Он засмеялся. - Не представляю, чтобы ты согласилась умереть... до окончания церемонии! Она внезапно тоже рассмеялась. - Наверно, мне следовало оказать - сразу по ее завершении. Между ними в это мгновение возникло некоторое понимание. Она выдала наличие у нее чувства юмора, сходного с чувством юмора Генриха, и столь сильного, что ей не удалось подавить его и сыграть избранную для себя роль до конца. - Я не видел никого веселее тебя на сегодняшнем балу. - Я научилась играть роль, которую навязали мне. Ты бесстыдно преследовал мадам де Сов. Уверяю тебя, это заменили многие. Ты вел себя неприлично в день свадьбы. Во всяком случае, для Парижа. Возможно, в твоем далеком Беарне... - Теперь это ваше королевство, мадам. - Возможно, в нашем провинциальном Беарне галантность, элегантность и хорошие манеры не в цене; но я хотела бы, чтобы здесь, в Париже, ты обращался со мной уважительно. Я стала твоей женой. - Весьма неохотно, - напомнил он ей. - И королевой Наварры. - Менее неохотно, - вставил Генрих, и она позволила себе улыбнуться. - Я хочу, чтобы ты знал: что касается меня, го я согласилась на брачную церемонию только ради короля и моей матери. Я хочу, чтобы наш брак оставался чисто государственным, формальным... я имею в виду... - Мне вполне ясно, что ты имеешь в виду, - сказал он, опираясь на локоть и глядя на Марго. - Надеюсь, ты будешь уважать мои желания. - Не беспокойтесь на сей счет, мадам. Могу я пожелать вам спокойной ночи? - Спокойной ночи, - сказала она. Марго сердилась на Генриха. Он мог бы продемонстрировать сожаление, если не пожелал уговорить ее. Он обладал дурными манерами, был дикарем, провинциалом. Она чувствовала себя оскорбленной тем, что ее выдали за такого человека, пусть даже короля. Марго посмотрела на расшитый полог кровати; она дрожала от гнева. Помолчав, он сказал: - Я замечаю вашу неспособность успокоиться, мадам. Должен ли я объяснить это тем, что я недостоин находиться в этой кровати, или ваше состояние вызвано тем, что вы желаете меня? - Несомненно, не этим, - резко произнесла Марго, однако она обрадовалась, что он заговорил снова. - Умоляю тебя, не сердись на меня слишком сильно, - попросил Генрих. - Мы, люди с королевской кровью, не можем выбирать себе супругов по нашей воле. Мы должны получать удовольствие от того, что предлагают нам. - Получать удовольствие! О чем ты говоришь? - Улыбайся, а не хмурься. Наслаждайся дружбой, если нет любви. - Ты испытываешь ко мне дружеские чувства? - Если ты протянешь мне руку дружбы, я не оттолкну ее. - Думаю, это лучше, чем быть врагами, - согласилась она. - Но возможна ли между нами дружба? Мы исповедуем разные веры. Он откинулся на атласную подушку и положил руки под голову. - Вера? - усмехнулся Генрих. - Какое отношение имеет к нам вера? Она удивленно приподнялась. - Не понимаю вас, месье. Вы ведь гугенот, верно? - Я - гугенот, - ответил он. - Тогда вам известно, что я имею в виду, говоря о вере. - Я гугенот, - продолжил он, - потому что гугеноткой была моя мать. Дорогая Маргарита, если бы ты была ее дочерью, ты бы тоже стала гугеноткой. Если бы я был сыном твоего отца, я стал бы католиком. Все очень просто. - Нет, - возразила она, - некоторые люди меняют свою религию. Твоя мать сделала это. Даже Гаспар де Колиньи исповедовал когда-то католицизм. - Фанатики могут менять веру, но мы, дорогая жена, и подобные нам не относимся к их числу. Мы сходны в том, что оба любим жизнь. Хотим наслаждаться ею; вера способна помешать этому. Поэтому она не слишком важна для нас. Ты - католичка; я - гугенот. Ну и что? Ты знаешь, чего ты хочешь от жизни, и получаешь это. Я - такой же, как ты. Вера для нас - не главное в этой жизни, Маргарита. Кое-что отделено от нее. - Я никогда не слышала подобного суждения! - заявила Марго. - Так считают все гугеноты? Он засмеялся. - Тебе известно, что это не так. Они более фанатичны, чем католики, если это возможно. Это только мое личное суждение... и, возможно, твое. - Но я думала, что ты... как сын твоей матери... - Во мне соединено много людей, Марго. С королем я - один человек, с твоей матерью - другой, с господином де Гизом - третий. И я готов быть четвертым с тобой, моя добрая жена. Понимаешь, в детстве у меня было восемь кормилиц, я питался молоком восьми разных женщин. В этом теле, которое, увы! - не нравится тебе, находятся восемь разных мужчин. Я сочувствую тебе в том, что я не так высок и красив, как господин де Гиз. - А я сожалею, что у меня нет голубых глаз и золотистых волос мадам де Сов. - Верно, у тебя черные волосы, - с насмешливым сожалением сказал он и лукаво добавил: - Однако они не так уж плохи. Но мы отклонились от темы нашей беседы. - Я предпочел бы говорить не о любви, а о дружбе. - Ты считаешь, что поскольку я не могу любить тебя как мужа, я должна видеть в тебе просто друга? - Я убежден, что для нас было бы безумием бороться друг с другом. Я - король Наварры; ты - королева. Ты, как хорошая жена, должна блюсти мои интересы; будучи умной супругой, ты будешь делать это, дорогая Марго, поскольку с сегодняшнего дня мои интересы стали твоими. - Интересы? - О, послушай! Тебе известно, что мы живем в паутине интриг. Зачем, по-твоему, твои братья и мать вызвали меня сюда? - Чтобы ты мог жениться на мне. - А зачем им понадобился этот брак? - Ты знаешь это... чтобы объединить гугенотов и католиков. - Это единственная причина? - Я не знаю другой. - А если бы знала, поделилась бы ею со мной? - Это зависит от обстоятельств. - Да. От того, выгодно ли тебе оказать мне это. Но теперь у нас появились общие интересы, моя королева. Если я потеряю мое королевство, с тобой произойдет то же самое. - Верно. - Значит, ты поможешь мне сохранить то, что принадлежит нам обоим? - Вероятно, да. - Ты убедишься в том, что я - весьма покладистый супруг. Разумеется, нам необходимо провести эту ночь вместе - этого требует этикет вашего королевского дома. Иначе, несмотря на всю мою терпимость, мне придется покинуть тебя. Но эта ночь будет единственной в нашем браке. Ты меня понимаешь? - Ты хочешь оказать, что не будешь вмешиваться в мою жизнь, а я не должна вмешиваться в твою? Это звучит разумно. - Если бы все люди были столь разумны, - со смешком сказал король Наварры, - на свете было бы гораздо больше счастливых браков. Я не стану препятствовать твоей дружбе с господином де Гизом, но ты, восхищаясь его красотой, очаровательными манерами, элегантностью, будешь помнить, что этот джентльмен, являясь другом принцессы Маргариты, может оказаться врагом королевы Наваррской. - У мадам де Сов прекрасные глаза, - холодным тоном отозвалась Марго, - у нее отличные золотистые волосы; но известно ли тебе, что она - главная и самая искусная шпионка моей матери? Он взял руку Марго и пожал ее. - Я вижу, что мы понимаем друг друга, моя дорогая жена. Свечи оплывали; Марго пробормотала: - Это - большое утешение. - Возможны и другие утешения, - отозвался он. Она помолчала; Генрих склонился над Марго и поцеловал ее. - Я бы этого не хотела, - сказала она. - Поверь мне, это всего лишь требование этикета. Марго засмеялась. - Несколько свечей уже погасли, - заметила она. - В полумраке ты выглядишь иначе. - Ты тоже, любовь моя. Они помолчали, потом Генрих приблизился к девушке. - Если я соглашусь, то лишь потому, что мы - король и королева и этикет налагает на нас определенные обязательства, - сказала Марго. - Что касается меня, - отведал Генрих, - то я считаю невежливым, лежа в постели с дамой, сопротивляться... требованиям галантности. Ты меня понимаешь? Она отодвинулась от него, но он крепко обнял ее. - Галантность Беарна и французский этикет... вместе они неотразимы, любовь моя, - прошептал Генрих. ГЛАВА ВТОРАЯ В Лувре продолжались балы и маскарады. За его стенами простые люди собирались в группы. Они смотрели на освещенные окна и говорили: "Что это значит? Гугеноты и католики танцуют вместе; они поют; смотрят одни и те же турниры. Они празднуют вместе... Что это значит?" Стояли жаркие дни; ветер стих. С наступлением темноты на небе появлялись яркие звезды; всю ночь над городом разносились звуки празднества. Люди танцевали на улицах; устав, они ложились на мостовую, поскольку Париж не располагал кровом для всех гостей. Несмотря на всеобщее веселье, каждый человек ощущал фальшь и некоторую нереальность происходящего. Меньше всех беспокоилась молодая жена. Она танцевала неистово, казалась более очаровательной и соблазнительной, чем обычно; Марго наслаждалась своей ролью, она была слишком поглощена личными делами, чтобы замечать что-либо вокруг себя. Она была самой очаровательной танцовщицей в балете, придуманном Генрихом де Гизом и его двумя братьями и сестрой для развлечения двора. Они назвали его "Тайной трех Миров"; это была блестящая аллегория, полная иронии и вызова их врагам Генрих Наваррский и другой Генрих, принц Конде, одетые в рыцарские доспехи, входили в рай и обнаруживали там прекрасных нимф - молодую жену Маргариту и Шалотту де Сов. Они танцевали под аплодисменты зрителей; балет этим не закончился - совершенно неожиданно появились король и его брат, герцог Анжуйский, одетые еще роскошнее, чем Наваррец и Конде. Между четырьмя рыцарями завязалась потешная битва Наваррец и Конде поняли, что должны проиграть ее, поскольку никто - даже в спектакле - не может одержать верх над королем Франции. Наваррец и Конде потеряли женщин; придворные в костюмах чертей принялись насмехаться над Генрихом Наваррским и Конде; занавес разошелся, за ним колыхал большой костер. Все поняли, что лидеры гугенотов изгнаны в ад. Католики хлопали неистово; король и герцог Анжуйский танцевали с дамами, в то время как "черти" неистово плясали вокруг растерянных Генриха Наваррского и Конде, подталкивая их к пламени. Смущенные гугеноты наблюдали за сценой молча. Только король Наварры явно получал удовольствие, распутничая в аду и пытаясь снова пробиться в рай. Ему почти удалось отбить мадам де Сов у герцога Анжуйского и утащить ее с собой в ад. Позже, танцуя с Генрихом де Гизом, Марго сказала ему: - Ты портишь праздник таким маскарадом. - Нет, - ответил Гиз, - все получили удовольствие. - Католики смеялись, но гугеноты были смущены. - Тогда, возможно, они изменят свое поведение, прежде чем на самом деле попадут в ад. - Я бы хотела, чтобы ты умерил свой фанатизм. Фанатизм - это глупость, безумие. Он пристально посмотрел на Марго. - Кто наставляет тебя? - Никто. К чьему голосу, по-твоему, я бы прислушалась? Меня тошнит от вражды между католиками и гугенотами. - Еще недавно ты была убежденной католичкой. Тебя изменил твой брак? - Я по-прежнему убежденная католичка; мой брак совсем не повлиял на меня. - Ты уверена в этом? Мне кажется, что ты смотришь на своего мужа без прежнего отвращения. - Какая была бы от этого польза, если я вышла за него замуж? Ты ревнуешь? - Безумно. Какие чувства, по-твоему, я испытывал в эти дни и ночи? - О! - вздохнула Марго. - Когда я видела тебя, я забывала обо всем. - Знаю. - Генрих, сделай кое-что для меня. - Я готов на все. - Тогда перестань дразнить гугенотов. Давай для разнообразия поживем в мире. В этой глупой "Тайне трех Миров" и другом спектакле, где ты заставил моего мужа, Конде, загримированного под турка, и моих братьев побить гугенотов в сражении, ты зашел слишком далеко. Все помнят о поражении, которое турки потерпели под Лепанто; гугеноты поняли, что их хотят оскорбить. Это безвкусно, грубо. - Брак смягчил твое отношение к гугенотам. - Гугеноты! Католики! Давай подумаем о чем-то другом. Кажется, ты не можешь это сделать. Даже сейчас, когда ты говоришь со мной о любви, твои мысли где-то далеко. Я знаю это. О чем ты думаешь? Что затеваешь? Она приблизилась к нему; заглянув в его сверкающие глаза, она вдруг увидела в них недоверие. Они были страстными любовниками, но, хотя он желал ее не меньше, чем она его, он не хотел делиться с ней своими секретами, потому что она была женой гугенота. Ни желание, ни страсть, ни любовь не могли заставить Генриха забыть о том, что гугеноты являлись его злейшими врагами. - Я думаю о тебе, - сказал де Гиз. Она презрительно рассмеялась. И все же он был очень красив; находясь возле Генриха, Марго снова поддавалась его обаянию; он не уступал в жизненной силе ее мужу, но как они отличались друг от друга! Де Гиз был красив, элегантен; его движения отличались изяществом, манеры - утонченностью, поведение - галантностью. Могла ли она сравнить его со своим грубым мужем-провинциалом, пусть даже находчивым и забавным? Генрих де Гиз и Генрих Наваррский! Они разнились, как орел и ворона, лебедь и утка. Генрих де Гиз был серьезен; Генрих Наваррский - легкомыслен. Генрих де Гиз стремился к величию и почестям; Генрих Наваррский - к удовольствиям, которые приносили ему женщины. Я не могу винить себя за любовь к Генриху де Гизу, подумала Марго. - Я должна увидеться с тобой наедине, - сказала она. - Да, конечно, - ответил Генрих, но его взгляд уплыл, куда-то в сторону; она заметила, что он остановился на ком-то, стоявшем в толпе возле двери зала. Ее охватила ревность, быстро сменившаяся любопытством, потому что Генрих смотрел не на женщину, а на мужчину, в котором она узнала старого воспитателя герцога, Шануана де Вилльмура. Глаза Шануана встретились с глазами Гиза; мужчины обменялись взглядами, показавшимися Марго полными значения. - Ну, - спросила она, - когда? - Марго, - промолвил он, - мы увидимся позже. Я должен поговорить с тем пожилым человеком. Позже, моя дорогая... Она сердито посмотрела ему вслед; Генрих пошел через зал. Она увидела, как он остановился и сказал что-то пожилому мужчине; потом эти двое исчезли в толпе; но через несколько секунд Марго увидела старого воспитателя в одиночестве, он, похоже, немного поколебался и выскользнул из зала. Марго поискала глазами Генриха де Гиза, но не нашла его. Как он смеет! Он придумал предлог, чтобы оставить ее. Несомненно, у него свидание с женщиной. Она не потерпит этого. Осмотревшись по сторонам, она испытала легкое облегчение: Шарлотта де Сов оживленно болтала с Генрихом Наваррским. Покинув Лувр, Генрих де Гиз поспешил в дом Шануана де Вилльмура, стоявший на узкой улочке, что вела к Рю Бетизи, где находился дом Колиньи. Гиз вошел в дом, тихо закрыл за собой дверь и поднялся по деревянной лестнице. В комнате среди горящих свечей его ждали родственники; среди них были братья Генриха, герцог Майеннский и кардинал де Гиз, а также его дядя, герцог д'Омаль. Генрих заметил незнакомца - смуглолицего брюнета, вид которого свидетельствовал о том, что этот человек недавно проделал длительное путешествие. - Тосинджи только что прибыл, - сообщил герцог Майеннский, выталкивая вперед темноволосого мужчину. Тосинджи преклонил колено и поцеловал руку молодого герцога. - Добро пожаловать, - сказал Гиз. - Кто-нибудь видел, что вы приехали в Париж? - Нет. Я появился здесь в темноте, к тому же я изменил свой облик. - Вы знаете, что от вас ждут? - спросил Гиз. - Мы сказали ему, - вмешался кардинал, - что его жертва - важная персона. - Верно, - подтвердил де Гиз. - Скажу вам больше. Человек, которого вы должны убить, - Гаспар Колиньи. У вас хватит на это мужества? - У меня хватит мужества на любое дело, которое вы поручите мне. - Хорошо. Мы тщательно готовим ваше бегство. - Благодарю вас. - Стрелять вам придется не из этого дома. Рядом находится пустое здание. Стоя у окна, вы увидите Колиньи, когда он будет идти по улице в сторону Рю Бетизи. Важно, чтобы первый выстрел оказался точным. - Вам известна моя репутация. - В Париже нет лучшего снайпера, - сказал герцог Майеннский. - Мы полностью доверяем вам, Тосинджи. - Благодарю вас. Я проверю отсутствие посторонних в этом здании. - В конюшне Шануана вас будет ждать оседланная лошадь. Сразу после выстрела вы должны как можно скорее добрался до задней стороны здания, перелезть через невысокую ограду и попасть в конюшню. А теперь давайте пройдем в пустой дом. Убедимся в том, что все в порядке и ничто не помешает нашему успеху. Они спустились по деревянной лестнице и проникли в соседний дом. Заседание совета завершилось, и король пожелал сыграть в теннис. - Пойдемте со мной, отец, - сказал он Колиньи. - Проводите меня до корта, а затем отправляйтесь домой и отдохните; вы, похоже, устали. Гиз и Телиньи поиграют со мной, верно, друзья? Де Гиз и Телиньи охотно согласились сыграть с королем. Несколько джентльменов проводили их до кортов; понаблюдав немного за игрой, Колиньи выразил намерение вернуться к себе на Рю Бетизи. Около дюжины друзей адмирала последовали за ним. Гаспар смутно слышал разговор мужчин, шагавших позади него; у адмирала не было настроения беседовать; он думал о том, что король готов удовлетворить его просьбы, но многие советники были настроены против адмирала. Он вспомнил сценки, высмеивавшие гугенотов. Было ясно, что новое дружеское отношение к гугенотам, которое разыгрывали католики во время свадебных торжеств, было насквозь фальшивым. Он начал читать бумагу, которую держал в руке; Колиньи шел немного впереди своих друзей, полностью погрузившись в изучение документа. Один листок из пачки, которую он нес, упал на землю. Когда он нагнулся, чтобы подобрать его, пуля просвистела над головой адмирала. Колиньи повернулся и увидел в окне ближайшего дома фигуру человека. Адмирал указал на него друзьям; в это мгновение грянул второй выстрел; пуля оторвала Колиньи палец, задела руку и застряла в плече. - Этот дом. Из этого окна, - крикнул адмирал. Несколько его друзей бросились к дому; другие столпились вокруг Колиньи. Рукав камзола стал мокрым; от потери крови у Колиньи закружилась голова. - Король... - промолвил он. - Сообщите ему... немедленно... Мерлин, один из его соратников, поняв, что адмирал теряет сознание, обхватил Колиньи рукой. - Доберемся до вашего дома, - сказал он. - Как можно скорее... - О, - пробормотал Колиньи, прислонившись к Мерлину, - это дело рук де Гизов. Они замышляли это, когда герцог мирился со мной... Медленно, превозмогая боль, в окружении нескольких друзей, не бросившихся искать убийцу, Колиньи вошел в свой дом на Рю Бетизи. Когда королю сообщили новость, он еще играл в теннис. - Ваше Величество, адмирал ранен. Это произошло, когда он шел домой. Стреляли из пустого дома. Карл замер, сжимая ракетку. Он испугался. Он посмотрел на Гиза; лицо Генриха оставалось бесстрастным, оно не выдавало его чувств. Король заметил ярость в глазах Телиньи. - Ваше Величество, отпустите меня к нему, - попросил Телиньи. Карл ничего не сказал. Он продолжал смотреть в пространство перед собой. Нигде нет покоя. Каждому угрожает опасность. Мира нет. - Неужели я не получу даже короткого покоя? - всхлипнул он. - Ваше Величество, умоляю вас... отпустите меня к адмиралу. - Иди, иди! - крикнул Карл. - О, Господи, что они сделали с моим другом? Гиз шагнул к королю: - Ваше Величество, необходимо послать за докторами. Вероятно, еще можно что-то сделать. - Да, да, - почта завизжал Карл. - Отправьте их всех к адмиралу. Вызовите Паре. Он спасет Колиньи. Я сам пойду к нему. Я... Плача, Карл побежал к дворцу. Катрин невозмутимо сидела в своих покоях, когда Мадаленна вбежала в комнату с новостью. - Мадам, в адмирала стреляли. - Стреляли? - Катрин ликовала, но ее глаза изображали ужас. - Мадаленна, ты лжешь. Это невозможно. - О да, мадам. Он шел в сторону Рю Бетизи от дворца; кто-то выстрелил в него из окна пустого дома. - Но это ужасно. Катрин не двигалась; она подумала: я пошлю в Рим его голову. Она прибудет почти одновременно с известием о бракосочетании. - И... кто стрелял? Ты выяснила это, Мадаленна? - Это еще не известно, мадам, но убийца прятался рядом с домом Шануана де Сент-Жермен л'Оксеруа, бывшего наставника де Гизов. - Преступника поймали? - Не знаю, мадам. - Тогда иди и выясни, что сможешь. Ступай на улицу, послушай, что говорят люди. Катрин уже была готова к встрече с королем, когда он явился во дворец. Его глаза сверкали от ярости; королева-мать заметила знакомое подергивание рта, пену на губах. - Ты слышала? Слышала? - закричал Карл. - Моего дорогого друга адмирала, великого Гаспара де Колиньи пытались убить. - Если попытка оказалась неудачной, поблагодарим за это Господа, сын мой. Если он не умер, мы должны спасти его. - Мы должны спасти его. Паре! Паре! Где Паре? Карлик, не стой, уставившись на меня. Иди... иди и доставь ко мне Паре. Пойдемте все... найдем Паре. Нельзя терять ни мгновения. Когда ты найдешь Паре, отправь его в дом адмирала. Вели ему не терять время... или он ответит мне за это. Мама, я должен немедленно пойти туда. Должен попросить его выжить... остаться в живых... - Мой сын, тебе надо успокоиться. Дорогой, ты не можешь идти в таком состоянии. Я должна проводить тебя. Подожди... дождись новых вестей. Обязательно отправь туда Паре, но сам пока не иди. Ты не знаешь состояние адмирала. Погоди, прошу тебя. Тебе ни к чему лишние потрясения. Карл подергивал свой камзол, он отчаянно всхлипывал. - Он был мне отцом. Я верил ему. Его убили. Он, верно, сильно страдал. О боже, как он страдает. Льется кровь... его кровь. - Ты не должен видеть ее, - сказала Катрин. - Подожди, сын. А, вот и Паре. Паре, король приказывает вам немедленно отправиться в дом адмирала и... спасти его жизнь. Идите... как можно скорей. - Да, Паре, идите... идите! Не теряйте время, ищите немедленно. Катрин обратилась к карлику: - Позови Мадлен и мадемуазель Туше. Пусть они тотчас придут в покои короля. Они объединили свои усилия для того, чтобы успокоить несчастного короля. Лидеры гугенотов собрались в доме на Рю Бетизи. Телиньи, Генрих Наваррский, принц Конде, герцог де Ларошфуко ждали в приемной. Никлас Мусс, старейший и самый преданный слуга Гаспара, а также его помощник Мерлин оставались в спальне адмирала. Было отправлено послание Монтгомери в Сент-Жермен. Возле дома собрались гугеноты; звучали возмущенные голоса, люди снова и снова повторяли имя де Гиза. Увидев Амбруаза Паре, величайшего хирурга-гугенота, спешившего к Колиньи, толпа обрадованно зашумела. Люди расступились, пропуская врача. - Да поможет вам Господь, месье Паре. Пусть вам удастся сберечь жизнь нашего великого лидера, которого хотели погубить злодея. Паре заявил, что он сделает все возможное, и скрылся в доме. Он застал адмирала обессилевшим. Рана сама по себе не казалась смертельной, но Колиньи потерял много крови; пуля, застрявшая в плече, могла быть отравленной. Наваррец и Конде, Телиньи и Рошфуко последовали за Паре в комнату. - Господа, - сказал Паре, - возможно, придется ампутировать руку. Если это удастся сделать успешно, опасность существенно уменьшится. Колиньи услышал слова врача. - Если вы так считаете, - решительно заявил он, - сделайте это. Паре тщательно осмотрел руку адмирала, смыл пятна крови и прощупал ткани. Потом хирург улыбнулся. - Все не так плохо, как я сначала думал, - сказал он. - Рука в неплохом состоянии. Вероятно, достаточно будет удалить остаток пальца и извлечь пулю. Колиньи ждала мучительная процедура, потому что под рукой не было опиума. Адмиралу предстояло наблюдать за тем, как хирург будет орудовать щипцами Мусс и Телиньи держали Колиньи; его губы были бескровными, лицо - бледным; он напоминал труп; однако стонал не адмирал, а Телиньи; Мусс всхлипывал. - Мужайтесь, мои друзья, - сказал адмирал. - Боль терпима, и она скоро прекратится. Все, что выпадает на нашу долю, происходит по воле Господа. - Да, мои друзья, - прошептал Мерлин. - Поблагодарим Господа за то, что он сохранил адмиралу жизнь, пощадил его голову и рассудок, и не будем упрекать Всевышнего за происшедшее. Обрубок указательного пальца был наконец ампутирован, и после нескольких весьма болезненных попыток хирург извлек пулю. Адмирал в полуобморочном состоянии откинулся на руки Телиньи и Мусса. Он мечтал, чтобы забытье избавило его от мук, но он очень долго воспитывал в себе терпение и выносливость, всегда приносил свое тело в жертву интересам дела. Он боялся, но не новых страданий, а того, что значило покушение для всех его друзей и последователей, собравшихся в Париже. - Сейчас у меня... нет настоящих врагов, кроме де Гизов, - пробормотал адмирал. - Но помните, мои друзья, - удар могли нанести не они... Мы можем выдвигать обвинения, лишь выяснив истину. Он услышал ропот. Кто-то сказал: - Мы пойдем и убьем де Гизов. Неужто они избегнут наказания за то, что они сделали с адмиралом? Колиньи попытался поднять руку и простонал: - Нет... умоляю вас. Никакого кровопролития... сейчас. Это погубит Францию. - Оставьте его, - прошептал Паре. - Ему необходимо отдохнуть. Все, кроме Телиньи, Мусса, Паре и Мерлина, покинули адмирала. В отдельные моменты этого мучительного утра Колиньи забывал, где он находится. Один раз он решил, что лежит в Шатильоне со своей первой женой после рождения Анделота. Затем ему показалось, что этот ребенок - не Анделот, а Франсуа. Он услышал известие о смерти другого Анделота. Потом увидел себя с Шакли и Жанной Наваррской в розарии. - Отдохните, отдохните! - взмолился Паре. - Вы должны это сделать. У вас сильный организм, господин адмирал, но вы нуждаетесь в отдыхе, потому что потеряли много крови. Но адмирал не мог отдыхать; когда эти непоколебимые гугеноты, а также маршал де Коссе с Дамвиллем и Вилларом навестили Колиньи, он вспомнил, что его тревожило. - Я боюсь, мои друзья, но не смерти. И вдруг ему показалось, что в полузабытьи на него снизошло прозрение. Он мысленно увидел молодого короля с безумными, растерянными глазами; Карла держала за руку женщина в черном со зловещим улыбающимся лицом. Он должен предупредить короля. Он обязан сделать это. Освободить короля от этой особы, олицетворявшей недоброе влияние. - Я не боюсь умереть, - сказал он, - если мне это суждено. Но прежде я должен увидеть короля. Возможно, чья-то воля пытается удержать его вдали от меня. Но я больше всего на свете желаю увидеть перед смертью короля... увидеть его наедине. Карл настороженно ожидал каких-то новых событий. Мать отказывалась оставлять его одного; он знал, что она решила не допускать того, чтобы он делал что-то без ее согласия. Его первыми посетителями стали король Наварры и принц Конде, пришедшие в Лувр прямо от постели адмирала. - Какие новости? Каше новости? - спросил Карл. - Плохие, Ваше Величество. - Он... умер? - Нет, Ваше Величество, но рана серьезная. Месье Паре считает, что есть слабая надежда на выздоровление. Адмирал потерял много крови. - Славу Богу, что он жив, - сказала Катрин. Король заплакал. - Это я ранен, - простонал он. - Вся Франция, - сказала королева-мать. - О, Господи, кому гарантирована безопасность? Они могут прийти и напасть на короля, лежащего в собственной кровати. Она посмотрела на своего дрожащего сына. Положись на меня, говорили ее глаза. Ты в опасности, но все будет хорошо, если ты доверишься мне. - Ваше Величество, - сказал принц Конде, - мы нашли ружье в том пустом доме. Оно еще дымилось. Оно принадлежит телохранителю герцога Анжуйского. Катрин ахнула. - Его, вероятно, украли, - сказала она. - А чей это дом? - Не знаю, мадам, но мы установили, что в соседнем особняке живет Шануан де Вилльмур. - Каким образом убийце удалось скрыться? - Ворота конюшни Шануана были открыты; очевидно, его ждала оседланная лошадь. - Этот священник - человек де Гиза. Я отрублю им головы. Им не спастись от моей мести. Приведите ко мне каноника. Приведите герцога, его дядей и братьев. Они - организаторы преступления. Парижане увидят, что происходит с теми, кто причиняет вред моим друзьям. - Парижане, - насмешливо заявила Катрин, - не будут молча стоять и смотреть, как Ваше Величество причиняет вред их друзьям. Ваше Величество, вы потрясены ужасной трагедией. Давайте все успокоимся. Давайте подождем и посмотрим, что произойдет; тем временем мы будем молиться за выздоровление адмирала. - Мадам, - сказал Генрих Наваррский, - мой кузен Конде и я чувствуем, что волнений удастся избежать, если мы на некоторое время покинем Париж. - Нет, - закричал король. - Вы останетесь. Катрин улыбнулась. - Господа, мы не можем допустить, чтобы наш молодожен покинул нас. Свадьба состоялась всего несколько дней тому назад. Вы должны еще хотя бы недолго побыть с нами. Она услышала донесшиеся из приемной голоса и послала человека узнать, кто пришел и какие новости принес визитер. Дамвилля и Телиньи впустили к королю. - Что с адмиралом? - крикнул Карл. - Он отдыхает, Ваше Величество, - сказал Телиньи. - Он спрашивает, не окажете ли вы ему честь, навестив его, поскольку он не может прийти к вам. - Я сделаю это! - заявил король; Катрин поняла, что не сможет остановить сына. - Я отправляюсь к нему немедленно! - Ваше Величество, он просит, чтобы вы пришли одни, - сказал Телиньи. - Мы будем сопровождать короля, - тотчас вставила Катрин, - я и его братья; мы не меньше Карла хотим лично пожелать адмиралу всего самого лучшего. Карл хотел запротестовать, но Катрин уже распорядилась, чтобы герцог Анжуйский и Аленсонский были направлены к ней; когда все собрались, Катрин устроила так, чтобы их сопровождала группа дворян, являвшихся врагами Колиньи. Поэтому за королем к Рю Бетизи последовали маршал де Таванн, герцог де Монпансье, граф де Ретц и герцог Неверский, а также несколько их приближенных. Катрин волновалась. Она замечала злые взгляды, которые бросали на ее свиту горожане; она знала, что их ненависть направлена в первую очередь на нее; Катрин различала слово, которое она слышала на протяжении всей ее жизни во Франции, - "итальянка". Королева-мать ощущала недоверие, которое выражало это прозвище. Она слова и снова слышала имя Гиза. Катрин была уверена: если адмирал умрет, гугеноты поднимутся на борьбу с католиками. Люди вслух смеялись над сыном Катрин. Они называли его извращенцем. Убийца! Итальянка! Катрин радовалась, что за ней следовал сильный католический эскорт. Приблизившись к Рю Бетизи, они обнаружили, что толпа стала более плотной. Она собралась возле дома адмирала словно для того, чтобы защитить его от новых покушений. Это были гугеноты, прибывшие в Париж по случаю свадьбы. Кто мог подумать, что их будет так много? Королевскому дому Валуа, а в первую очередь королю и королеве-матери, угрожала опасность. Катрин и ее свита прошли через комнаты первого этажа; находившиеся там протестанты демонстрировали не слишком большое почтение к ней. - Мои друзья, - сказала Катрин, - мы молимся вместе с вами за выздоровление этого великого и доброго человека. Пропустите нас; наш любимый адмирал сам попросил, чтобы мы пришли к нему. Люди настороженно уступили им дорогу; король прошел прямо к кровати адмирала; опустившись на колени, Карл горько заплакал. - Ваше Величество, - сказал Гаспар, - вы поступили весьма любезно, придя ко мне. - О, мой отец, - всхлипнул Карл, - ваша рана причиняет мне нескончаемую боль. Не называйте меня "Ваше Величество". Зовите меня сыном, а я буду называть вас отцом. Клянусь Господом и всеми святыми, что я откажусь от спасения, если не отомщу тем, кто причинил вам страдания... моя месть будет такой, что память о ней не померкнет вовек. - Не говорите о мести, сын мой, - со слезами на глазах сказал адмирал. - Я сожалею о том, что ранение лишает меня великого счастья работать с вами. Катрин остановилась возле кровати; Гаспар заметил ее. Она казалась ему черным стервятником, ждавшим его смерти. - О, мой сын, - сказал Колиньи, - вас пытаются убедить в том, что я - возмутитель спокойствия. Клянусь перед Господом - всю мою жизнь я был верным слугой Вашего Величества. Господь рассудит меня и моих врагов. - Мой отец, вы не умрете. Я не допущу этого. Я - король... помните об этом. - Существует более великий король, чем вы, Ваше Величество. Именно он решает такие вопросы. Но я должен поговорить с вами. Гаспар умоляюще посмотрел на Катрин, которая елейно улыбнулась, отказываясь понять его просьбу. - Я всегда хранил верность вашему отцу, - сказал Колиньи Карлу, - и буду верен вам. Сейчас я считаю моим долгом - возможно, моим последним долгом - попросить вас не упускать возможность, способную принести спасение Франции. Во Фландрии война уже началась. Вы не должны сохранять нейтралитет; этим вы подвергнете опасности мир в вашем королевстве. Франции будут грозить серьезные неприятности. Очистите ваш совет от слуг Испании. - Дорогой адмирал, - сказала Катрин, - вы возбуждаете себя. Нельзя это делать; месье Паре велел вам отдыхать. - Она права, - подтвердил король. - Вы не должны волноваться, дорогой друг. - Ваше Величество, вы не должны нарушать ваши обещания. Каждый день нарушаются ваши обещания дать мир нашим провинциям. - Дорогой адмирал, мы с королевой-матерью исправим это. Мы уже послали наших представителей в провинции для поддержания мира. - Это верно, господин адмирал, - сказала Катрин. - Вы знаете, что это правда. - Мадам, - заявил Колиньи, - я знаю, что вы направили в провинции ваших представителей, которые обещают вознаграждение за мою голову. - Не волнуйтесь, - сказала Катрин, поскольку король испуганно посмотрел на нее. - Мы пошлем других, которые будут вне подозрений. - У вас жар, - Карл коснулся лба адмирала. - Этот разговор вреден для вашего здоровья. Я сделаю все, о чем вы просите, а вы взамен должны сделать то, о чем прошу я - а именно отдохнуть. Вы обязаны поправиться. Он позвал Паре и предложил ему принести пулю, ранившую адмирала. - Я хочу взглянуть на эту подлую штуку, - добавил король. Пулю принесли, и Карл уставился на нее, подергивая губами. Катрин взяла пулю и взвесила ее на своей белой ладони. - Такая маленькая вещь принесла столько вреда, - сказала королева-мать. - Как я рада, что она извлечена. Вы помните, господин адмирал, как месье де Гиз был застрелен под Орлеаном? Конечно, помните. Кто не помнит гибель - по мнению некоторых, убийство - этого великого человека? Тогда доктора сказали мне: несмотря на то что пуля была отравленной, ее быстрое извлечение из тела могло спасти жизнь господина де Гиза. Король продолжал смотреть на пулю. Он пожелал взглянуть на китель адмирала. - Это ни к чему, сын мой, - предупредила Катрин. Но Карл упрямо потребовал, чтобы китель принесли; увидев пятна крови на рукаве, он заплакал. - Вернемся во дворец, - сказала Катрин. - Эти слезы не помогут адмиралу. - Мой отец, - воскликнул король, - вы должны перебраться к нам. Вы получите покои рядом с моими. Я буду ухаживать за вами. Моя сестра уступит вам свои апартаменты. Пожалуйста! Я настаиваю. Но Гаспар отказался. Он должен выжить. Должен бороться со смертью всеми своими силами, его работа не завершена. В Лувре он может угодить в ловушку. Он не имеет права доверять женщине в черном - итальянке, которая сейчас уговаривает его принять приглашение. Паре поспешил шагнуть вперед и сказать, что адмиралу нельзя передвигаться. - Очень хорошо, - заявил король, - я прикажу окружить этот дом вашими сторонниками, отец. Вы будете отдыхать в безопасности, а я тем временем найду тех, кто хотел убить вас, и поступлю с ними так, как они собирались поступить с вами. Он встал, но Гаспар зашептал: - Ваше Величество, побудьте здесь еще немного. Я очень хочу... - Говорите, дорогой отец. Любое ваше желание будет немедленно выполнено. - Я хочу поговорить с вами наедине. Карл посмотрел на мать. Катрин улыбнулась, кивнула головой, но она была в ярости. Произошло то самое, чего она желала избежать. - Пойдемте, месье Паре, - сказала она. - Мы с вами подождем снаружи. Когда мужчины остались одни, король опустился на колени возле кровати. - Говорите, мой отец. Скажите то, что вы хотели сообщить мне. - Ваше Величество, я люблю вас... не только как короля, но и как моего сына. Слезы потекли по щекам Карла. Он поцеловал покрывало. Взволнованный король не мог забыть пробитого пулей рукава адмиральского кителя и пятен крови на нем. - Мой отец, в каком ужасном мире мы живем! Вы не должны умереть. Не должны покинуть меня... мне страшно. - Не бойтесь, сын мой. Вы - король этой страны, ее спасение от беды - в ваших руках. Вы должны быть сильным. Успокойтесь, Ваше Величество. Послушайте меня, мы не долго будем одни. Правьте Францией самостоятельно. Доверяйте лишь собственным суждениям. Одному человеку вам не следует доверять в первую очередь. Мне трудно произнести это, но я должен предупредить вас. Понизив голос до шепота, Колиньи произнес: - Остерегайтесь вашей матери. Не верьте ей. Управляйте страной без ее участия. Много несчастий выпало на долю нашей бедной страдающей страны благодаря ей. Она - ваш злой гений, мой сын. Вы должны освободиться от нее. Вы - мужчина. Вы достаточно взрослы, чтобы править Францией. Будьте сильным и мужественным. Молите Господа о том, чтобы он направил вас и помог справиться с трудными задачами, которые ждут вас. - Вы правы, - прошептал король. - Я должен править один. Должен править один. - Будьте сильным. Будьте достойным. Предоставьте людям свободу вероисповедания. Не используйте религию в политических целях. Религия и дипломатия должны быть разъединены. Выполняйте свои обещания. Ведите достойную жизнь и постоянно молитесь о помощи Господа. А главное, сын мой... главное... Король плакал. - Гаспар, мой отец, я не могу вынести это. Вы говорите со мной так, словно это наша встреча - последняя. - Нет, возможно, я поправлюсь. У меня еще много сил. Сдержите обещание, данное вами принцу Оранжскому. Помните, что честь обязывает вас к этому. Не следуйте наставлениям матери. Прислушивайтесь к слову Господа, а не к советам Макиавелли. Ваше Величество, вы способны сделать ваше правление хорошим. Тогда в ваш последний час вы сможете поблагодарить Господа за то, что он призвал вас править этой страной. - Я по-прежнему вижу кровь на вашем кителе. Густую красную кровь. Кровь величайшего адмирала, какого знала Франция. Что мы будем делать без вас? - Не плачьте, прошу вас, я еще с вами. Помните... помните мои слова. В первую очередь - касающиеся вашей матери. Дверь тихо открылась; Катрин, стоя у порога, посмотрела на мужчин. Король испуганно ахнул. Он знал, что она внушала ему ужас, была источником всех его страхов. - Это никогда не закончится, - резко произнесла королева-мать. - Наш дорогой адмирал утомлен. Он должен отдохнуть. Пойдемте, Ваше Величество, вы должны покинуть адмирала. Месье Паре, господин Колиньи устал. Верно? - Он нуждается в отдыхе, - согласился Паре. - А теперь оставьте меня, Ваше Величество, - сказал адмирал. - Я приду еще, - произнес король и шепнул Колиньи: - Я буду помнить все, что вы сказали мне. Возвращаясь в Лувр, Катрин казалась безмятежной, но она остро ощущала близость сына. Как только они оказались во дворце, Катрин отпустила своих приближенных и уединилась с королем. - Что сказал тебе адмирал, мой сын? Король спрятал свое заплаканное лицо от матери. - Это касается только нас двоих, - с достоинством ответил он. - Государственные дела? - спросила Катрин. - Государственные дела между королем и его адмиралом, мадам. - Надеюсь, он не толкает тебя на глупость. - Его советы мудры, мадам. Я молю Господа о его выздоровлении, потому что боюсь думать о том, как эта страна обойдется без Колиньи. - Когда умирает один великий человек, его место занимает другой, - сказала Катрин. - Когда умирает король, на трон поднимается новый монарх. - Мама, я должен многое сделать и хочу, чтобы мне позволили заняться этим. - Что сказал этот человек? - Я ответил тебе - это останется между мною и Колиньи. - Ты глупец! - Не забывайте, с кем вы говорите, мадам. - Я помню это. Я говорю со вчерашним мальчиком, который настолько глуп, что позволяет врагам обманывать себя. - Мадам, я дал вам слишком много власти... это продолжалось чересчур долго. - Кто сказал это? - Я. Я говорю это. Я... - Ты всегда повторяешь чужие слова. - Мадам, я... я... Он запнулся; она положила руки ему на плечи. - Не прячь свое лицо, мой сын. Посмотри мне в глаза и поделись со мной твоими планами. Скажи мне, что тебе приказал сделать адмирал... - Он ничего не приказывал. Он уважает меня как короля... в отличие от других. Я делаю лишь то, что хочу. - Значит, за все время, которое вы провели наедине, он ничего тебе не сказал, ничего не потребовал? - Все сказанное останется между нами. - Ты очарован всей этой набожностью. Он сказал: "Молитесь, чтобы Господь наставил вас"? Конечно, да. Под наставничеством Господа он разумел свои советы, потому что он считает себя Богом. - Вы богохульствуете, мадам. - Нет, это он богохульствует. Что еще он сказал тебе? - Я хочу остаться один. - Ты видел, что сделали с ним его врага, верно? Как тебе понравится, если они поступят с тобой так же? Я слышала, что происходило, когда ему ампутировали обрубок пальца. Какая боль! Ты даже не представляешь этого. Двум мужчинам пришлось держать адмирала, пока Паре орудовал щипцами. Тебе не перенести таких мук, мой сын. Ты видел кровь на его кителе? Рана была не слишком серьезной. Людям доводилось испытывать более тяжкие страдания; ты слышал насмешки людей, когда мы шли по улице к его дому? Слышал их ропот? Он был обращен против меня, правда? Но кто я такая? Всего лишь твоя мать. Они хотят нанести удар по тебе. О, в каком опасном мире мы живем! Вокруг нас льется кровь. Умирают великие люди. Короли тоже смертны. Они живут лучше простых людей, но их смерть более страшна. - Мама... - Мой сын, когда ты поймешь, что ты окружен врагами? Как ты можешь говорить: "Он - мой друг?" Откуда тебе известно, кто твой друг? Этот адмирал-гугенот не может подарить тебе свою дружбу. У него есть только его вера. Ради гугенотов он позволит разорвать тебя на части. Он мужественный человек, я признаю это. Он не боится страданий... не боится умереть ради его дела. Он так мало бережет себя. Неужели ты думаешь, что он будет беречь тебя? Он приведет тебя к гибели, пронзит шпагой твое сердце... во имя своей веры. Он вздернет тебя на дыбу, будет вытягивать твои конечности, ломать тебе кости... отсечет тебе голову... и все это ради его дела. Король смотрел прямо перед собой; она положила руку на его дрожащее предплечье. - Но мать, которая выносила тебя, питает к тебе любовь, на которую способна она одна. Ты можешь быть королем, но прежде всего ты - ее сын. Ребенок, которого она кормила грудью. Мать никогда не забывает об этом, мой мальчик. Она способна умереть ради счастья своих детей. И если им суждено стать королями, только ей они должны доверять. Другим же - нет. Другие думают лишь о власти. Они будут смеяться, глядя, как тебя мучают. "Король мертв, - скажут они, - да здравствует новый король". О, ты глупец, если позволяешь обманывать себя человеку, который, возможно, действительно велик, но хочет одного - видеть гугенотов хозяевами этого королевства... Мечтает посадить гугенота на трон. Он будет добиваться этого даже ценой твоей жизни. Что он сказал тебе? Какой совет дал? Карл принялся дергать пальцами свой камзол. Посмотрел на мать глазами, полными муки. Она нежно обняла его. - Скажи мне, дорогой, - прошептала Катрин. - Скажи твоей маме. - Я не могу... не могу... эта наша тайна. - Он упомянул... твою маму? Король молча уставился на Катрин; его глаза были выпучены, губы искривились. - Что он сказал обо мне, сын? - спросила Катрин. - Ты мучаешь меня, - закричал король. - Оставь меня. Я хочу побыть один. Он оттолкнул ее и, бросившись на диван, вцепился зубами в подушку. - Я не скажу. Не скажу. Оставь меня. Он был прав, когда сказал, что ты... мой злой гений, что я должен править самостоятельно. Я буду делать это, уверяю тебя. Оставь меня... оставь меня. Катрин склонила голову; он подтвердил ее опасения. Она позвала Мадлен и послала ее успокоить короля. Герцог Анжуйский ждал мать в ее покоях. Он почувствовал царивший во всем дворце страх; он видел, как люди смотрели на улицах на короля и его приближенных. - Мама, - сказал он, - что нас ждет? - Прежде всего мы должны уничтожить этого надоедливого адмирала. - Как мы осуществим это? Он владеет магией... более сильной, чем наша. Похоже, его невозможно убить. - Мы найдем способ, - мрачно сказала Катрин. Карл, придя в себя благодаря нежной заботе Мадлен, принял решение. Он поклялся отомстить людям, пытавшимся убить адмирала, и был полон решимости выполнить свою клятву. Не посоветовавшись с матерью, он распорядился арестовать нескольких близких де Гизу мужчин, в том числе Шануана де Вилльмура. - Если Генрих де Гиз - соучастник преступления, он поплатится за это жизнью. Катрин воспользовалась первой же возможностью остаться наедине с сыном. - О, Карл, - печально промолвила она, - ты следуешь дурному совету, объявляя войну Генриху де Гизу. Неужели ты еще не оценил силу этого человека? Если бы ты говорил так в Блуа или Орлеане, в Шамборе или Шенонсо, я бы сказала, что ты не взвешиваешь свои слова. Но произносить такие угрозы в Париже - значит совершать величайшую глупость. Подняв руку на герцога, ты восстановишь против себя весь город, потому что парижане - на стороне Генриха. Ему достаточно только подать им знак, и весь город бросится на его защиту. Ты - король Франции, но он - король Парижа. Но король не отказался от своего замысла. Он помнил слова его друга Колиньи. Он, Карл, отомстит за адмирала. Если для этого необходимо убить де Гиза, значит, герцог умрет, какие бы последствия это ни сулило. Катрин пыталась повлиять на сына. - В такое время мы должны быть дипломатичными. Ты можешь легко найти козла отпущения для адмирала. Вполне подойдет человек из окружения твоего брата, поскольку говорят, что ружье принадлежало одному из его охранников. Сам Шануан... если это тебе необходимо. Но предупреждаю тебя - если ты хочешь остаться королем Франции, не трогай короля Парижа! - Мадам, - произнес король необычным для него спокойным голосом, - я принял решение. Она невозмутимо улыбнулась, но в душе ее бушевала буря. Она покинула короля и, переодевшись торговкой, выскользнула через малоизвестную дверь из Лувра. Сквозь уличную толпу Катрин направилась на Рю Сент-Антуан. В городе царила неспокойная атмосфера. Люди обсуждали покушение на адмирала - католики с удовлетворением, гугеноты - со страхом Катрин проникла через заднюю дверь в особняк де Гизов и сказала слуге, что у нее есть сообщение для герцога; она отметила, что ее не узнали. - Я должна увидеть герцога лично, - заявила Катрин. - Я послана королевой-матерью. Наконец ее провели к Генриху, который был со своим братом, герцогом Майеннским; увидев гостью, Генрих немедленно отпустил всех своих приближенных. Когда двери закрылись, Катрин спросила: - Вы уверены, что нас не могут подслушать? - Говорите без страха, мадам, - сказал де Гиз. Она сердито посмотрела на него. - Славное дельце. Похоже, нам все-таки следовало воспользоваться услугами герцогини. Этому неловкому идиоту нужно отрубить руки. - Ваше Величество, вы должны понять, - сказал герцог Майеннский, - что тут нет вины этого человека. Во всей Франции не найти лучшего стрелка. - Мадам, - вставил де Гиз, - он не виноват в том, что адмирал наклонился. Это судьба. - О! - воскликнула Катрин, стиснув пальцами браслет. - Я всегда боялась, что его защищает какая-то могучая магия. Почему... почему он должен был наклониться в тот миг? - И просто поднять упавший на землю листок, - мрачно продолжил де Гиз. - Если бы не это, у стрелка не было бы проблем. - Послушайте, - сказала Катрин. - Король арестовал кое-кого из ваших людей. Несомненно, вам это уже известно. Ваш человек бросил там ружье. Считают, что он ускакал на коне, стоявшем в конюшне одного из ваших друзей. Король поклялся отомстить вам. Вы должны немедленно покинуть Париж. Гиз улыбнулся. - Но, мадам, это было бы настоящей глупостью. Покинуть сейчас Париж? Это равносильно признанию вины. - Думаю, - сказал герцог Майеннский, - что Ее Величество хочет изложить нам какой-то план. - Вы правы. Ситуация не может оставаться без изменений. Гугеноты бормочут угрозы на улицах. Они осмеливались оскорблять меня, когда я шла к дому адмирала. Они кипят от негодования и готовы взорваться. - Ну и пусть. - Де Гиз положил руку на свою шпагу. - Пусть они взорвутся в Париже; тогда они увидят, что думают о них парижане. - Мы не можем допустить гражданскую войну в Париже, месье. Я бы хотела, чтобы был наведен порядок, пока это в наших силах. Глаза Катрин сверкали, на ее лице проступил румянец. Она видела, что настал тот момент, которого она собиралась дождаться, беседуя с Альвой в галерее Байонна. Время пришло. Это было очевидно. Нельзя допустить войну между католиками и гугенотами в Париже. Если она вспыхнет, де Гиз возьмет на себя роль короля. Кто знает, чем это закончится? Что, если католики, победив, посадят своего героя на трон? Он был принцем и мог претендовать на корону. Возможно, несмотря на то что почта задерживалась в Лионе, весть о бракосочетании католички и гугенота добралась до границы и попала в Испанию... Рим. Если удастся осуществить ее план, она сможет послать в Рим не только голову Колиньи, но и несколько других. Новость, которую она сообщит Филиппу и Грегори, заставит их позабыть о какой-то свадьбе. - Я не имела в виду, что вы должны на самом деле покинуть Париж, господа. Нет. Сделайте вид, что вы уезжаете из Парижа с членами вашей семьи, которые находятся здесь с вами. Вы выберетесь из города через ворота Сент-Антуан... немного удалитесь от Парижа... затем измените ваш внешний вид и в сумерках вернетесь назад. Вы скроетесь на некоторое время... в этом доме. Никто, кроме ваших ближайших друзей, не будет знать, что вы здесь. Я не могу отпустить вас из Парижа, потому что вы нужны мне для дела, которое предстоит нам. - Какое дело, мадам? - спросил Гиз. - Избавить Францию от этих опасных гугенотов раз и навсегда... одним махом. В тот же день волнение охватило город. Гизы покинули Париж! Они, похоже, уехали почти без помпы и свиты, словно спешили как можно поскорее удрать из Парижа. Католики растерялись; гугеноты ликовали. Может ли это означать что-либо, спрашивали они, кроме того, что де Гизы попали в немилость? Значит, король занял сторону гугенотов. Если это правда, говорили гугеноты, то адмирал пострадал не напрасно. В саду Тюильри произошел инцидент; какой-то гугенот затеял ссору с гвардейцем короля, который не пожелал пропустить его. Гугенот рвался в сад, требуя справедливости. Телиньи, проявив мудрость, сумел предотвратить беду, но напряжение усилилось. Катрин решила действовать быстро. Она собрала тайное совещание в тенистой аллее Тюильри; заговорщики встретились с ней и герцогом Анжуйским, пользовавшимся доверием королевы-матери в этом вопросе. Помощники Катрин были итальянцами; она остановила свой выбор на соотечественниках, потому что считала их более искусными убийцами, нежели французы. Это были наставники короля Ретц и Бираго, Луи де Гонзага, герцог Неверский и два флорентийца - Кавьяга и Петруччи. - Мои друзья, - прошептала Катрин, когда все собрались, - адмирал должен умереть, и весьма быстро. Вы видите, что в этой стране не будет мира, пока он жив. Все согласились с королевой-матерью. - Сейчас, - продолжила она, - мы должны решить, какой способ лучше применить. Катрин ждала появления человека, которому она неоднократно доверяла выполнение деликатных заданий. Он по предварительной договоренности с королевой-матерью должен был сообщить им о заговоре, который он только что раскрыл. Катрин нуждалась в серьезном оправдании того, что она хотела предложить; вымышленное разоблачение заговора обеспечит это оправдание. Время прибытия этого человека было рассчитано идеально точно. Месье Бушаванн имел цепкие, настороженные глаза шпиона. Расположившись в доме на Рю Бетизи сразу после приезда адмирала в Париж, он по заданию королевы-матери сообщал ей обо всем увиденном им. Сейчас он принес потрясающее известие. Гугеноты, сообщил Бушаванн, готовят восстание. Они намерены захватить Лувр, убить всех членов королевской семьи, посадить на французский трон Генриха Наваррского и навсегда подчинить себе католиков. - Господа, - сказала Катрин, - теперь мы знаем, что мы должны сделать. Для нас открыт только один путь. - Каковы планы Вашего Величества? - спросил Рету. - Уничтожить не только адмирала, но и всех парижских гугенотов... прежде чем они уничтожат нас, - бесстрастно ответила Катрин. - Мы должны хранить все в тайне. Наши планы будут известны только тем, кто заодно с нами, кому мы можем доверять. Господа, мы должны приступить к работе немедленно - нельзя терять время, если мы хотим нанести удар прежде, чем это сделают наши врага. - Мадам, - напомнил Катрин герцог Неверский, - прежде чем мы что-нибудь предпримем, нам необходимо заручиться согласием короля. Нам нужно благословение монарха. Если Гиз в Париже, мы можем рассчитывать на него: он поставит под наши знамена всех столичных католиков. Катрин позволила себе улыбнуться. - Не бойтесь. Месье де Гиз будет здесь в нужный момент. Что касается короля - положитесь в этом на меня. Господин де Ретц, вы были воспитателем Карла и хорошо знаете его. Возможно, мне понадобится ваша помощь, чтобы уговорить короля. - Мадам, - сказал Ретц, - король изменился. Он уже не податливый мальчик, которого мы знали. Сейчас он одержим идеей мести за адмирала. - Тогда мы должны избавить его от этой навязчивой идеи. Она бросила холодный взгляд на Ретца, затем посмотрела на других мужчин. - Мы должны встретиться снова. Должны собрать всех, кому можем доверять. Я прослежу за тем, чтобы господин де Гиз и его семья были с нами. Что касается короля - мы должны заняться им немедленно. Катрин и Ретц сообща начали обрабатывать короля, но Карл проявил досадную твердость; влияние адмирала на короля явно усилилось. - Мадам, - закричал он на Катрин, - я поклялся наказать тех, кто хотел убить его, и я сделаю это. - Ты глупец, - сказала Катрин. - Ты не знаешь, что он готовит для тебя. - Он - мой друг, и я верю ему. Что бы ни случилось, гугеноты не причинят мне зла. Он - их лидер и любит меня как сына. - Он околдовал тебя своими красивыми речами. - Ваше Величество, этот человек ввел вас в заблуждение, - сказал Ретц. - При необходимости он пожертвует вами. Вы помните мой рассказ о зверствах, совершенных гугенотами над католиками. Позвольте мне напомнить вам... - Нет нужды напоминать мне что-либо. Вы можете идти, граф. Меня ждут дела. Граф заколебался, но король сурово посмотрел на него. Катрин знаком велела Ретцу уйти; когда он исчез, Карл повернулся к матери. - Ты тоже, мама, - произнес он, но Катрин не собиралась позволить ему так легко выставить ее за дверь. - Мой дорогой сын, - сказала она, - я должна поговорить с тобой о том, что должен услышать только ты один; это не стоит обсуждать даже при таком верном нам человеке, как граф де Ретц. Мне сообщили новость, которую ты должен немедленно узнать. - Что это за новость? - Гугеноты готовят заговор, цель которого - убить тебя. Король раздраженно пожал плечами. - Я видел адмирала. Я знаю, что он не желает мне ничего, кроме добра. Неужто он допустил существование такого заговора? - Да, допустил и стал его руководителем. Я вижу, что ты не веришь собственной матери, которая неустанно заботится о твоем благе. Возможно, тебя сумеют убедить другие. Она дернула веревку колокольчика; когда появился слуга, она велела ему прислать сюда Бушаванна. - Бушаванн? - спросил король. - Кто это? - Верный друг Вашего Величества, человек, который с риском для своей жизни устроил наблюдательный пункт в доме адмирала, чтобы блюсти интересы короля. Он расскажет тебе, что он услышал, находясь там. В покои вошел Бушаванн. - Месье, - сказала Катрин, - я вызвала вас сюда, чтобы вы лично поведали королю то, что вы узнали в доме его врага. Бушаванн поцеловал руку короля, который хмуро посмотрел на него. - Говорите, - прорычал король. - Ваше Величество, существует заговор, направленный против вас. Гугеноты собираются восстать под предводительством адмирала. С этой целью они прибыли в Париж. Они намерены захватить вашу семью и самым жестоким образом убить вашу мать, братьев и сестер. Вас они бросят в тюрьму. Они скажут людям, что вы сможете сохранить трон, если станете гугенотом. Они будут пытать вас якобы для того, чтобы вы приняли новую веру, но ваше обращение ничего не изменит, потому что они не хотят видеть вас на троне. Они предложат отдать корону их человеку. - Это ложь! - закричал король. - Ваше Величество, я могу сказать лишь то, что я слышал в доме адмирала во время частых совещаний и встреч. Я слушал у двери. Держал глаза и уши широко раскрытыми... из-за любви к Вашему Величеству и королеве-матери, которая всегда была моим другом. Ваше Величество, защитите себя вовремя. Пальцы короля задергались. - Я не верю ни единому вашему слову. Он повернулся к матери. - Вызови охрану. Я арестую его. Доставлю его к адмиралу. Посмотрим, сможет ли он повторить свою ложь в присутствии Колиньи. Звони! Звони! Или мне сделать это самому? Катрин знаком велела Бушаванну уйти; она сама удержала короля, но он вырвался из ее объятий; Катрин испугалась. Он не был сильным, но его сила возрастала, когда его охватывало безумие; Катрин с тревогой заметила приближение приступа. Она должна удерживать его на грани психического здоровья, чтобы сохранять возможность пугать сына и тем самым подчинять своей воле. - Послушай меня, мой сын. Ты сдаешься слишком легко. Тебе грозит страшная смерть. Это верно. Только Господь ведает, какие адские пытки готовят тебе. Мы знаем одно: они будут страшнее тех, каким подвергаются простые люди. Не каждый день доводится истязать короля. О, мой дорогой, не дрожи так. Позволь мне стереть пот с твоего несчастного лба. Ты не должен сдаваться. Неужели ты думаешь, что твоя мама позволит кому-то обидеть ее сына, ее маленького короля? - Как... ты сможешь помешать им? Они убьют и тебя. - Нет, мой сын. Все эти годы после смерти твоего отца я боролась с врагами нашей семьи. Я... слабая женщина... сражалась голыми руками. Твой брат, бедный мальчик, умер, будучи королем; затем ты сел на трон, и я двенадцать лет берегла его для тебя в тяжелые минуты, о которых ты не знаешь. Когда-нибудь историки напишут обо мне: "Эта женщина жила исключительно ради своих сыновей. Она была самой преданной матерью на свете; она отстаивала права ее детей вопреки их недоверию к ней, заговорам и изменам она отдала все свою жизнь ее детям". Это правда; верно, мой сын? Разве ты не оставался на троне после смерти твоего брата Франциска? Несмотря на происки злых людей, желавших сбросить тебя с него! - Да, мадам, это правда. - Так неужели ты не выслушаешь сейчас твою мать? - Да, мама, да. Но я не могу поверить, что Колиньи предал меня. Он так добр и мужествен. - Он добр к гугенотам. Он, несомненно, мужествен. Но он предан не тебе, мой сын. Мы знаем, что он безжалостен к врагам, а ты, в силу обстоятельств, стал его врагом. - Нет. Я его друг. Он любит меня как сына. Он не солгал бы мне перед возможной скорой встречей со своим Господом. - Он может считать, что поступает правильно, обманывая в интересах своей веры. Таковы его методы. Таковы методы их всех. О, слушайся твою мать. Не позволь им вырвать тебя из семьи. Не дай им утащить тебя в камеру пыток, растянуть твои конечности, изувечить твое драгоценное тело. Мне не следовало позволять Бушаванну рассказывать тебе обо всем, что они грозят сделать с тобой. - Теперь я знаю! Ты... должна сказать мне. - Тебе лучше не знать, мои сын. Если ты решил принести себя и свою семью в жертву адмиралу, то ради Бога не проси меня рассказывать тебе о пытках, которые они готовят для тебя. Ты не вынесешь их. Ты когда-нибудь видел, как рвут живую плоть раскаленными докрасна щипцами и льют расплавленный свинец в раны? Нет! Ты бы не выдержал такого зрелища. - Они сказали... что они... сделают это со мной? Она кивнула. - Я не верю в это. Такие люди, как Колиньи... Телиньи... мой дорогой Ларошфуко! - Мой милый, толпа берет дело в свои руки. Когда чернь поднимается, лидерам приходится давать ей свободу в обращении с узниками. Ты помнишь Амбуаз и те казни? Я заставила тебя смотреть на них, потому что я хотела, чтобы ты знал о таких вещах. Ты со своими братьями и сестрами видел, как людям отрывают конечности... как они переживают тысячу смертей... мучительных и долгих. - Не говори об этом! - закричал король. Он упал навзничь. Он кусал свои кулаки; она увидела пену на его губах. Она не хотела, чтобы он полностью терял контроль над собой, потому что тогда он требовал крови. Она должна держать его в страхе, на грани между здоровьем и болезнью. - Карл, возьми себя в руки. Еще не поздно. У тебя есть много друзей. Я позвала некоторых из них. Они ждут сейчас встречи с тобой. Он уставился на нее широко раскрытыми растерянными глазами. - Твои друзья, мой дорогой сын, - сказала она, - заслонят тебя от ужасной судьбы, которую готовят тебе предатели. Возьми себя в руки, мой дорогой. Мы должны бороться; мы одержим победу. Думаешь, твоя мать позволит кому-то обидеть ее мальчика? Она уже разработала план борьбы с твоими врагами; твои друзья готовы помочь ей. Предатели вынашивают свои планы; но истинные друзья короля знают, что делать. Встань, мой дорогой. Она погладила его пальцами по щеке. - Так-то лучше, дорогой. Твоя мать, которая всегда защищала тебя, защитит тебя и сейчас; на совете, который ждет короля, ты увидишь величайших людей Франции, готовых с оружием в руках сражаться с предателями, которые хотят причинить тебе зло. Ты воспрянешь духом, дорогой сын, увидев их. Ты пойдешь на совет? - Да, мама. - И ты поверишь в то, что я и мои друзья узнали с помощью серьезной работы? - Да, мама. - Идем, мой дорогой. Мы освободим тебя от чар, которые напустили на нашего короля враги. Карл колебался, и Катрин продолжила: - Знаю, это тяжело. Адмирал прибегает к помощи колдовства. Он наклонился в момент выстрела. Рядом с ним был дьявол. Теперь он всегда находится возле адмирала. Но мы одолеем сатану нашей собственной магией, мой сын; ты знаешь, что в любви матери к сыну, в верности настоящих друзей есть нечто магическое. Существует добрая магия; злые духи боятся добра. Она подвела его к двери. Он уже поддался ее гипнозу, как в детстве. Он не доверял ей; она пугала его, но он был вынужден следовать за Катрин, подчиняться матери. Первым человеком, которого он увидел в зале заседаний, стал Генрих де Гиз. Герцог низко поклонился королю. - Я вернулся, Ваше Величество, - сказал он, - как только услышал, что вы нуждаетесь в моей шпаге. Здесь же находились его дяди и братья. Каждый несколькими словами подтвердил свою лояльность королю. Они заявили, что пренебрегли риском оказаться у него в немилости, поскольку могли понадобиться ему. Король заметил, что все участники совещания были католиками. Они говорили о заговоре против короля и королевской семьи, раскрытом их шпионами. Они призывали к немедленным действиям, просили у короля разрешения начать их. Карл обвел взглядом группу мужчин и испытал желание броситься на пол и отдаться приближающемуся приступу. Он хотел убежать от реальности в свой безумный фантастический мир. Он не знал, как долго ему удастся сдерживать себя. Он ощущал неистовое биение сердца, ему было трудно дышать. Стоя здесь, он думал о суровом, но добром лице адмирала, о последних словах Колиньи, обращенных к нему: "Берегитесь вашего злого гения..." Этот злой гений находится рядом с ним... глаза матери казались огромными... такими огромными, что он не мог скрыться от них; глядя в них, он, казалось, видел все ужасы, которые она описывала ему; Карлу мерещилось, что он находится не в этой комнате, а в камере пыток; над ним наклонялся палач с суровым и добрым лицом Гаспара де Колиньи. Карл услышал собственный голос; он прозвучал тихо из-за оглушительной пульсации крови в голове; король знал, что он кричит. - Клянусь Господом, если вы решили убить адмирала, я согласен, Господи, но тогда вы должны уничтожить всех гугенотов Франции, чтобы никто не упрекнул меня в этом кровавом поступке! Он заметил улыбку торжества на лице матери. Карл отвернулся от нее. Он отчаянно дрожал и брызгал слюной на бархатный камзол. Король посмотрел на Катрин. Его злой гений! - Это твое желание! - сказал он. - Убивать... убивать... убивать! Карл бросился к двери комнаты и закричал: - Так убей... убей... всех. Да! Смерть... кровь... кровь на мостовых... кровь в реке. Убей их всех, если ты этого жаждешь. Он побежал, плача, в свои покои. Участники совещания растерянно переглянулись. Короля они редко видели в таком жалком состоянии. Катрин резко повернулась к ним лицом. - Господа, - произнесла она, - вы слышали приказ короля. У нас мало времени. Обсудим наши планы. Совещание продолжилось. - Господин де Гиз, будет справедливым доверить вам уничтожение адмирала и его людей возле Сент-Жермен л'Оксеруа. - Мадам, вы можете быть спокойной, предоставив мне убийцу моего отца. - Господин де Монпансье, вы возьмете на себя приближенных Конде. - Мадам, - спросил Монпансье, - а что насчет самого молодого принца? - Разве король не сказал: "Убейте всех гугенотов"? - произнес де Гиз. - Почему вы хотите сделать исключение для принца Конде? Король велел убить всех гугенотов, включая Конде, Наваррца, Ларошфуко - всех. Катрин помолчала. Снова возникла старая проблема. Она посмотрела на принцев де Гизов. Они держались самоуверенно, в них горели амбиции. Генрих де Гиз уже завладел Парижем. Что, если будут уничтожены все принцы Бурбоны? Между домом Валуа и домом де Гизов и Лорренов не останется никого. Мужчины Валуа не обладали большой силой и крепким здоровьем де Гизов. Она не могла даже сравнить безумного короля или ее дорогого красавца Генриха с Генрихом де Гизом. Любимый сын Катрин значительно уступал Генриху де Гизу в телесной силе и мужестве. Несокрушимые Гизы являлись прирожденными лидерами. Уже сейчас Генрих де Гиз был готов взять в свои руки организацию резни, словно он был ее вдохновителем. Стоит убрать Бурбонов, и дом Гизов и Лорренов бросится к трону. Она решила оставить в живых Наваррца и Конде. Герцог Неверский, сестра которого была замужем за молодым принцем Конде, не хотел смерти своего зятя. Катрин посмотрела на герцога и взглядом воодушевила его заступиться за молодого Конде, что он сделал, проявив красноречие. - Дадим Конде и Наваррцу шанс сменить веру, - сказала королева-мать. - Они никогда этого не сделают, - произнес Гиз. - В таком случае они разделят судьбу остальных, - пообещала ему Катрин. - Но я настаиваю на том, чтобы они получили возможность обращения в католическую религию. Теперь перейдем к практическим вопросам. Что послужит сигналом? Пусть зазвонит колокол Дворца Правосудия. К этому времени все должны быть готовы. Я предлагаю, чтобы это произошло, когда на небе появятся первые признаки рассвета. Сколько в Париже верных нам людей? - В настоящий момент, мадам, двадцать тысяч, - ответил ей экс-судья. - Позже мы сможем вызвать еще несколько тысяч. - Двадцать тысяч, - повторила Катрин. - Они все готовы подчиняться герцогу де Гизу? Герцог заверил ее в этом. Он дал указание нынешнему судье: - Месье Ле Шаррон, необходимо запереть все городские ворота, чтобы никто не смог покинуть Париж или войти в него. По Сене не должны ходить корабли. Катрин, предвидя бунт, настояла на том, чтобы из Отель-де-Вилль была убрана вся артиллерия. - Позже, господин Ле Шаррон, - сказала она, - вы узнаете, где следует разместить эти пушки. Ле Шаррон оторопел. Он прибыл на совещание, собираясь обсудить устранение опасного врага, и неожиданно столкнулся с готовящимся массовым убийством. Катрин заметила его колебания и испугалась. Она разделила страх своего сына. Она знала, что сейчас переживает свои самые опасные дни. Один неверный шаг, и все рухнет; вместо гугенотов могут погибнуть ее сыновья, королевский дом Валуа, она сама. Катрин произнесла резким тоном: - Приказы будут отданы не ранее утра; месье Ле Шаррон, предатели нашего католического дела не смогут рассчитывать на пощаду. - Мадам, - сказал испуганный Шаррон, - я - ваш слуга. - Я рада за вас, месье, - произнесла холодным тоном Катрин. Они продолжили обсуждение планов. Каждый католик повяжет на руку белый платок и нарисует на шляпе белый крест. Все должно быть продумано до мелочей. Нельзя допустить даже один неверный шаг. Наконец совет разошелся; началось выматывающее нервы ожидание. Катрин казалось, что ночь никогда не кончится. Она еще не испытывала подобного страха. Она расхаживала по своим покоям; полы ее черного платья разлетались, губы были сухими, сердце трепетало, руки дрожали; она безуспешно пыталась обрести покой, который королева-мать сохраняла в течение многих опасных лет. Посвященные в тайну ждали сигнала, но еще надо было пережить ночь - ночь тревоги и страха. Гиз, его родственники и приближенные ждали в особняке герцога. Верные друзья Генриха получили указание. Но кому можно верить? Она видела отвращение на лице судьи, месье Ле Шаррона. Можно ли доверять ему? Никогда еще время не шло так медленно для королевы-матери. Это была самая важная ночь в ее жизни. Она должна привести к успеху. Избавить Катрин от ее страхов. Убедить Филиппа Испанского в том, что она - его друг, сделать так, чтобы он никогда не сомневался в этом. Он увидит, что она сдержала обещание, данное когда-то в Байонне. Когда же придет рассвет? Что может случиться? Судья не подведет. Он - семейный человек и не станет рисковать близкими. Католик никогда не выдает католиков гугенотам Катрин радовалась тому, что в настоящий момент де Гизы были ее союзниками. Она могла положиться на них. Не существовало более ярого врага гугенотов, чем Генрих де Гиз; больше всего на свете он хотел смерти адмирала. Те люди, которым Катрин боялась доверять, ничего не знали о готовящейся авантюре. Герцог Аленсон оставался в неведении. Он заигрывал с гугенотской верой просто из озорства; этот младший сын Катрин был таким же проказником, как Марго. Принцессе ничего не сказали о грядущих событиях, потому что она была замужем за гугенотом; похоже, ее отношения с Наваррцем после свадьбы улучшились; Марго уже показала, что ей нельзя доверять. Бояться нечего... нечего, нечего. Но минуты словно остановили свой бег. Если бы только вместо Карла королем был Генрих! Он хотел устранить гугенотов не меньше, чем Гиз; она могла доверять Генриху. Но Карлу? "Убей всех гугенотов!" - крикнул он, но то был момент безумия. Что будет, когда оно пройдет? Она боялась того, что он мог сделать. Катрин послала за графом де Ретцем. Ретц пошел к королю. Карл шагал взад-вперед по своим покоям с бешеными, залитыми кровью глазами. Ретц попросил короля отпустить приближенных, чтобы поговорить с ним наедине. - Как медленно идет время, - сказал Карл, когда они остались одни. - Ждать тяжело. Боюсь, граф, они начнут раньше нас. Что тогда? Что тогда? - Ваше Величество, мы контролируем все. Нам нечего бояться. Но он подумал: разве что короля. - Иногда мне кажется, что я должен пойти к адмиралу, граф. - Нет, Ваше Величество, - в ужасе крикнул Ретц. - Это погубит все наши планы. - Но если существует заговор против нас, граф, то он направлен против Гизов. Именно их обвиняют в убийстве адмирала. - Это не так, Ваше Величество. Также обвиняют вашу мать и герцога Анжуйского. И не без оснований, потому что, Ваше Величество, ваши мать и брат знали, что необходимо убить адмирала, чтобы защитить вас. Это не все. Считают, что вы тоже вовлечены в заговор. Поэтому вас собираются... устранить. Никакие ваши слова не убедят адмирала и его друзей в том, что вы непричастны к покушению. Не существует иного выхода, кроме запланированного нами. - Когда течет кровь, - сказал король, - я потом всегда чувствую себя виноватым. Люди будут говорить, что французский король Карл Девятый пролил кровь невинных гугенотов, прибывших на свадьбу его сестры. Они будут говорить это... помнить это... всегда. Они обвинят меня... короля! Ретц встревожился. Он знал характер короля не хуже, чем его мать. Полное возвращение к психическому здоровью будет губительным для заговорщиков. - Ваше Величество, - сказал граф, - я прошу вас вспомнить, что они собираются сделать с вами. Что качается обвинений, то все будут знать, что случившееся - результат вражды между домом Гизов и Шатильоном. Генрих де Гиз не простил Колиньи убийство отца. Вы останетесь в стороне. Вы ни в чем не виновны. За всем стоит Генрих де Гиз. Ответственность возложат на него; вы будете в безопасности. - Я буду в безопасности, - сказал король и заплакал. Позже, ночью, король внезапно испугался. Он бросился в покои Мари Туше. Его появление встревожило ее. - Что тебя мучает, Карл? - Ничего, Мари. Я запру тебя сейчас. Ты не сможешь выйти. Кто бы ни подошел к двери... не отвечай. - Что случилось? Почему у тебя такой странный вид? - Ничего... ничего, Мари. Но ты должна оставаться здесь. Обещай мне это. Засмеявшись, как безумный, он крикнул: - У тебя не будет выбора. Я запру тебя. Ты - моя пленница, Мари. - Карл, в чем дело? Скажи мне. - Все в порядке. Все хорошо. Завтра все будет хорошо. Он нахмурился. - О, Мари, я забыл. Еще есть Мадлен. - Что Мадлен? - Не могу сказать. Я запру тебя сейчас. Ты, дорогая, - моя пленница. Завтра все узнаешь. Оставшись одна, Мари заплакала. Она была напугана. Она вынашивала ребенка короля; это вызывало у нее одновременно радость и страх. - Мадлен, - воскликнул король. - Где ты, Мадлен? Иди ко мне немедленно. Мадлен находилась в своей маленькой комнате возле покоев короля; она пела гимн гугенотов. - Не пой это! Не надо! Я запрещаю. Ты не должна петь это, Мадлен. - Но, Ваше Величество, вы же много раз слышали, как я пою этот гимн. Я усыпляла вас под него. Вы помните это. Вы любили его больше других песен. - Не этой ночью, Мадлен. Дорогая Мадлен, помолчи. Идем со мной. Ты должна пойти со мной. - Карл, что тебя тревожит? Снова неизвестность? Он замер, нахмурился. - Да, Мадлен, неизвестность. Здесь... в моей голове. Его глаза стали безумными. Карла охватило волнение, он словно предвкушал какую-то радость. - Пойдем, Мадлен. Идем немедленно, ты нужна Мари. Ты должна остаться с ней сегодня ночью. - Она больна? - Ты нужна ей. Я приказываю тебе пойти к Мари. Немедленно. Ты проведешь с ней всю ночь, Мадлен. И ты не должна покидать ее покои. Ты не сможешь это сделать. Мадлен, тебе нельзя петь этот гимн... или любой другой... этой ночью. Обещай мне это, Мадлен. - Карл, Карл, что тебя мучает? Скажи Мадлен... ты знаешь, что это всегда тебе помогало. - Сейчас это не поможет, Мадлен. Мне и не нужна помощь. Он грубо схватил ее за руку и потащил к покоям Мари. Когда он отпер замок, мадемуазель Туше оказалась у порога. Он втолкнул Мадлен в комнату и остановился, глядя на женщин. Поднес палец к губам - этот жест Карл перенял у матери. - Ни звука. Ключ есть только у меня. Будьте уверены - я не расстанусь с ним. Никакого пения. Ни звука... иначе - смерть... смерть... Он замкнул дверь. Женщины недоуменно, растерянно переглянулись. - Он послал меня к вам, потому что вы больны, - сказала Мадлен. - Но я здорова, Мадлен. - Он решил, что я нужна вам. Мари опустилась на кровать и горько заплакала. - Что вас мучает, моя малышка? - спросила Мадлен. - Скажите мне, потому что он послал меня успокоить вас. Вы поссорились? Мари покачала головой. - О, няня, мне иногда бывает так страшно. Что происходит? Эта ночь кажется такой странной. Я боюсь... боюсь короля. Он держится загадочно. - Все нормально, - сказала Мадлен. - Просто у него в голове засела какая-то безумная мысль. Он считает, что мы в опасности, и хочет, чтобы мы защитили друг друга. Но успокоить Мари, носившую в своем чреве ребенка, было не так-то просто. Ретц пытался успокоить короля, но Карл был вне себя от волнения. - Мари! - крикнул он. - Мадлен! Кто еще? Он вспомнил Амбруаза Паре; не обращая внимания на Ретца, Карл бросился к двери своих покоев и приказал слугам: - Немедленно доставьте ко мне Амбруаза Паре. Найдите его. Не теряйте времени. Когда вы отыщете Паре, отправьте его ко мне... срочно... срочно... Слуга убежал с известием о том, что король заболел и вызывает своего главного доктора. Ретц упросил короля уйти с ним в маленькую изолированную комнату; когда они оказались там, граф запер дверь. - Это безумие, Ваше Величество. Вы выдадите наш план. - Но я не могу позволить Паре умереть. Он - великий человек. Он делает много полезного для Франции. Он спасает жизни. Паре не должен умереть. - Вы выдадите нас, Ваше Величество, таким поведением. - Почему он еще не пришел? Он - глупец!