это, - произнесла Катрин с улыбкой, заставившей Луизу вздрогнуть. - Дитя мое, не хмурьтесь. Вы знаете, что я вознаграждаю тех, кто работает со мной и на меня. Превратите вашего любовника в примерного католика, и я попробую сделать его вашим супругом. - Супругом! Но он - король, мадам, и к тому же женат. - Верно, он - король. Его положение значительно выше вашего. Но я не сомневаюсь в том, что, если вы заставите его захотеть этого брака, он настоит на нем; кто сможет ему запретить? Он женат, говорите вы. Да, он женат на королеве Наварры. Я не думаю, что папа откажет в разводе королю-католику, который пожелает избавиться от жены-еретички. А теперь ступайте и обдумайте мои слова. Но помните о скромности. Неразумно повторять кому-либо на данном этапе даже одно мое слово. Пожалуйста, не забывайте об этом. Луиза покинула покои Катрин. От волнения у нее голова шла кругом. Не ослышалась ли она? Неужели Катрин и правда обещала выдать за короля Наварры ее, дочь господина д'Иль Руе? И для этого она должна была всего лишь обратить Антуана в другую веру! Когда Луиза ушла, Катрин послала за герцогом де Гизом и кардиналом Лорреном. Она была довольна собой. Она рассеяла страхи этих мужчин, продемонстрировав враждебность Жанне Наваррской и делу реформистов, подыскав любовниц их лидерам и спровоцировав скандал, который должен был рассердить Колиньи и поразить в самое сердце партию гугенотов - два ее самых заметных руководителя запятнали себя адюльтерами. Пока все складывалось удачно, но Катрин не хотела заходить в этом деле слишком далеко. Она должна сохранять противоборство соперничающих домов Бурбонов и Гизов; если они объединятся против нее, она не выстоит. Она не допускала мысли, что красавице Луизе удастся обратить Антуана в католичество, но ей было необходимо убедить де Гизов в подобных намерениях Катрин. Ей казалось, что она понимает этих фанатично религиозных людей. Они не менялись. Кто мог подумать, что жестокий и честолюбивый Франциск де Гиз окажется католиком? Они оставались коварными, хитрыми и безнравственными во всем, кроме своих религиозных убеждений. Герцога и его брата впустили к Катрин. Они низко слюнились над ее рукой. - Добро пожаловать, господа. Что вы думаете о поведении братьев Бурбонов? - Я бы хотел увидеть, - злорадно улыбаясь, сказал кардинал, - лица Жанны и Элеоноры, когда они услышат о шалостях своих мужей. - Подбросить им обоим любовниц было мастерским ходом, - со смехом добавил герцог. - Лично я считаю, что поведение Антуана не имеет большого значения. Другое дело - Конде. - Конде сильнее Антуана, - сказал кардинал. - Но у него не хватило сил сказать "нет" мадемуазель де Лимей, - от души рассмеялась Катрин. - Он слабак по женской части, но все же опасный враг, - вставил герцог. - Конде следует остерегаться. Его освобождение после смерти короля Франциска было величайшей ошибкой. Герцог посмотрел на Катрин с былой заносчивостью во взгляде. - Лучшее место для головы Конде - на плахе, а не на его плечах. - Я не люблю несправедливость. Конде защитил свою честь, и было решено освободить его. - Только не нами, - напомнил ей кардинал. Она молча кивнула и подумала: из всех моих врагов сильнее всего я ненавижу кардинала. Даже больше, чем герцога. Да поможет мне Бог устранить его! - Возможно, вы правы в отношении Конде, господин кардинал, - миролюбиво сказала она. - Но народ любит принцев Бурбонов. Думаю, казнь привела бы к волнениям. - Мадам, - сказал герцог, - рано или поздно религиозную проблему придется решать. Ваше отношение к гугенотам сделало их наглыми и самоуверенными. - Полагаю, мой герцог, я доказала вам мою преданность католицизму. Де Гизы промолчали с презрительными лицами, и Катрин, глядя на братьев, не смогла справиться с охватившим ее страхом. Бурбоны не внушали ей подобного чувства. Герцог обладал внутренней силой, кардинал - беспредельным коварством; только смерть могла остановить эту пару. Убить их можно было лишь ударом в спину. - Я попросила вас прийти ко мне, господа, - сказала Катрин, - чтобы предоставить вам новые доказательства моих дружеских чувств и преданности нашей общей вере. Я предлагаю обратить Антуана и Конде в католичество. - Вам не удастся это сделать. Они - ярые еретики. Жены не позволят им стать католиками. - Жены не позволили бы им забавляться с любовницами, если бы имели над ними полную власть, господа! Но этой парочке удалось вырваться из-под опеки их добродетельных супруг. - Но вера, мадам! - Луиза де ла Лимодьер - очень красивая девушка, мой герцог. Она уже вынашивает ребенка, которого зачала от нашего маленького короля Наварры. Жанна не слишком обрадуется, когда услышит об этом. Она выскажет Антуану все, что о нем думает, и этому франту, привыкшему к лести и обожанию такой красавицы, как Луиза де ла Лимодьер, не понравится брань его менее привлекательной и язвительной супруги. Я допускаю, что Антуан может переменить веру. Он не способен долго придерживаться одних убеждений. - Вера, мадам, - это святое, - сказал кардинал. - Мужчина может менять женщин, но не религию. Катрин не стала спорить; для осуществления ее планов было важно, чтобы Антуан остался гугенотом. Но она сделала вид, будто верит в возможность его обращения в католицизм. - Он слаб, господа. Он - тростник на ветру. Источник опасности - Жанна Наваррская; она управляет супругом, является в их семье лидером. Мы не можем ничего с ней поделать - разве что объявить ее еретичкой и передать в руки инквизиции или аннулировать ее брак и женить короля Наварры на более подходящей даме. Теперь де Гизы, похоже, заинтересовались. Кардинал погладил длинными белыми пальцами свою яркую мантию; глаз герцога над шрамом заслезился. - Кого вы прочите, мадам, на роль второй жены короля Наварры? - Вашу племянницу, господа. Марию, королеву Шотландии. Что вы думаете о моем выборе? - Он великолепен, - заявил кардинал. - Я согласен, - сказал герцог. Они улыбнулись королеве-матери, снова удостоверившись в том, что она - их друг. Катрин хотелось рассмеяться. Обмануть их было так же легко, как мадемуазель де ла Лимодьер. Неужели они действительно решили, что она вернет во Францию маленькую шпионку? Очевидно, да! Святая Дева! - подумала Катрин. Могу ли я проиграть, если эти великие мужи так глупы! Испанский посол, господин де Шантонне, был человеком, искушенным в интригах. Он с детства готовился к дипломатической карьере; он унаследовал коварство и смелость от своего отца, канцлера Николы де Гранвелля; Филипп Испанский поступил мудро, поручив этому человеку представлять его интересы во Франции. Де Шантонне был осведомлен о ловушках, подстроенных Бурбонам, поскольку дамы, заманившие их туда, являлись членами Летучего Эскадрона; послу, знавшему о его тайном предназначении, не составляло труда догадаться, кто направлял эти козни. Королева-мать! Но он не знал, что руководило ею - страх или желание оказать услугу де Гизам. Де Гизы были союзниками Испании; королева-мать, отличавшаяся непостоянством поведения с того момента, как маленький Карл поднялся на трон, стала героиней многих тревожных писем, посланных Шантонне королю Испании. Филипп Испанский не доверял королеве-матери, поскольку всегда принимал во внимание точные суждения посла. Шантонне считал, что сближение Катрин с де Гизами объясняется ее желанием заручиться их дружбой и воспользоваться ею в целях укрепления личной власти. Шантонне действовал исключительно в интересах своего господина; он был шпионом и интриганом в не меньшей степени, чем послом. Он, как и королева-мать, имел своих соглядатаев и знал, что Луиза получила указание соблазнить короля Наварры и добиться его обращения в католицизм. Это устраивало Испанию, но Филипп хотел от Антуана не только перемены веры. Поэтому де Шантонне сблизился с Антуаном; он льстил принцу, восхищался им, стал его другом. С Антуаном было легко подружиться. Для этого требовалось не скупиться на комплименты, что испанский посол делал с легкостью. Де Шантонне беседовал и пил с Антуаном. - О, - сказал испанец, - какое блестящее и славное будущее ожидает Ваше Величество, если вы правильно разыграете ваши карты. Я не сомневаюсь, что вам это удастся, поскольку, готов спорить, под этими красивыми локонами прячется светлая голова. Вам известно, мой король, что некоторые люди склонны отказывать красивому человеку в уме? - О каком блестящем и славном будущем вы говорите, месье? - Мой король, мы могли бы пойти куда-нибудь, где нас не смогут подслушать? В этом дворце слишком много глаз и ушей, я предпочел бы выйти на воздух. В саду посол раскрыл планы, которые строил испанский король для Антуана. - Часть Наварры, как хорошо известно Вашему Величеству, находится в руках моего господина; она завоевана в сражении. Антуан погрустнел. Это было его больным местом. Но испанец продолжил: - Две половины этой провинции принадлежат разным королям, что является весьма неудобным. Что, если вам предложат обменять Наварру на Сардинию? - На Сардинию! - Прекрасный остров, Ваше Величество. С чудесным климатом, красивыми женщинами и городами. Вы станете королем всей Сардинии. Но прежде вам придется принять католическую веру. Мой господин не захочет иметь дело с еретиком. Не сердитесь, Ваше Величество. Ваша душа в опасности. Ваше будущее - не только на небесах, но и здесь, на земле, - находится под угрозой. - Мое будущее? Почему? - Король Испании, ревностный католик, часто думает о вас, Ваше Величество. Он сожалеет о том, что вы возглавляете движение еретиков, несущее всем беду. Откажитесь от этой религии и спасите вашу душу. Возьмите себе три короны одновременно. - О чем вы говорите? Что вы имеете в виду? - Если вы станете католиком, вы не сможете остаться мужем еретички. - Но... Жанна - моя жена. - Папа охотно расторгнет ваш брак с женщиной, публично объявившей себя еретичкой. К тому же она была ранее соединена брачными узами с герцогом Клевским. О, Ваше Величество, вам не составит труда развестись с супругой. - Но я не собираюсь делать это. У нас есть дети. - Они - бастарды, потому что женщина, которую вы называете вашей женой, прежде была отдана герцогу Клевскому! У вас появятся другие дети, которые унаследуют три короны. - Какие три короны? - Прежде всего вашу нынешнюю. - Но я получил ее благодаря моей жене. - Не стоит беспокоиться из-за такого пустяка, Ваше Величество. Ваша жена лишится всех ее владений, как и прочие еретики. Вы получите собственную корону - корону Сардинии, а в дополнение к ней - короны Шотландии и Англии. - Каким образом? - Посредством женитьбы на королеве Шотландии. Король-католик Филипп не позволит рыжеволосой еретичке вечно удерживать английский трон. Кто заменит ее? Мария Стюарт, королева Шотландии. Вот какие блестящие перспективы я предлагаю Вам, Ваше Величество. - Да, - протянул потрясенный Антуан. - Я понимаю, месье. - Все, что требуется от вас - это отказаться от Наварры и взять вместо нее чудесную Сардинию. Затем вы женитесь на королеве Шотландской и Английской. Ее дяди страстно желают этого брака. О, вы - везучий человек! Три короны ждут вас; вы должны лишь спасти свою душу и развестись с женой. Антуан задумался. Мария Шотландская? Эта юная красавица! Какая удача! Тут было над чем поразмыслить. Де Шантонне приблизился и зашептал: - Вы можете обрести и четвертую корону. Хотя, пожалуй, сейчас еще не стоит говорить о ней. По-моему, маленький Карл обладает слабым здоровьем. А Генрих? А Эркюль? Испанец пожал плечами и хитро улыбнулся. - Не думаю, что эти мальчики будут жить долго. Представьте, что вас ждет после их смерти! Это, как вы понимаете, может произойти лишь благодаря помощи Его Католического Величества. Де Шантонне прошептал в лицо Антуану: - Вам достанется самая желанная корона - корона Франции! Королева-мать встревожилась. События развивались слишком стремительно, они вышли из-под ее контроля. Она недооценила де Шантонне. Он предложил обменять Наварру на Сардинию! Глупец Антуан заинтересовался его идеей, наивно поверив в то, что Сардиния такова, каким представил испанец этот остров. Если она проявит неосторожность, де Гизы вернут свою племянницу во Францию и выдадут замуж за Антуана; Луиза сообщала, что он проявляет все большую терпимость к католической вере. Она принялась шагать по комнате. Какую другую женщину со всех сторон окружали враги? К кому ей повернуться лицом? К де Гизам? К Бурбонам? К испанскому послу и его мрачному господину, королю Филиппу, ее зятю, тень которого постоянно преследовала Катрин? Она могла заключить с кем-то из этих людей лишь кратковременный союз. Она вела одинокую, тайную игру; они не должны догадываться о ее планах. Ей необходимо быть в одиночестве, чтобы сохранить власть и трон для Генриха, когда придет его время. Она знала, что все интригуют против нее. Она сама в недобрый час предложила выдать Марию Стюарт за Антуана. Могла ли она догадаться о последствиях? Она показалась себе новичком в политической борьбе. Она совершила столько ошибок! Она должна извлечь из них урок. Предотвратить женитьбу Антуана на Марии Шотландской. Каким опасным стал бы этот союз! Де Гизы успокоятся, лишь посадив Марию на французский трон; если Антуан станет католиком, они захотят, чтобы он оказался там же. Она вела себя опрометчиво. Проявила чрезмерное расположение к гугенотам. Теперь католическая партия собиралась сделать Антуана королем и мужем Марии Шотландской. А ее дети - юный Карл, дорогой Генрих? Они должны умереть. Другие люди быстро узнали секреты ядов, привезенных Катрин и ее сторонниками во Францию. Не ухудшилось ли здоровье Карла? Генриха? Катрин считала всех такими же неразборчивыми в средствах, какой была она; поскольку она часто думала о ядах, ей казалось, что и другие готовы прибегнуть к ним. Она не знала, куда повернуться. Следует сделать так, чтобы Жанна Наваррская явилась ко двору. Это было очевидным. Если кто-то способен предотвратить развод Антуана с женой, то это сама Жанна. Катрин написала ей ласковое письмо. Как чувствуют себя дорогие малыши? Не думает ли Жанна, что брак маленькой Катрин, тезки королевы-матери, с ее сыном Генрихом будет удачным? "Он так свяжет нас! - писала Катрин. - А еще возможен союз между дочерью Маргаритой и вашим сыном Генрихом, предложенный моим покойным мужем. Мы должны обсудить это при личной встрече..." Во втором письме Катрин сообщила Жанне, что ей следует отправиться на север, чтобы принять участие в заседании Совета, которое состоится в Пуасси. "Моя дорогая кузина, вам известно, что я - ваш друг. Вы знаете, что религиозные противоречия, залившие страну кровью, огорчают меня. По-моему мнению, представителям враждующих сторон необходимо встретиться, обсудить положение, попытаться найти взаимопонимание; чего можно добиться кровопролитием?" Катрин вызвала к себе герцогиню де Монпансье; поскольку эта дама сочувствовала гугенотам, Катрин сочла возможным использовать именно ее. - Мадам де Монпансье, - сказала она, - я отправляю письма королеве Наваррской и думаю, что вам также следует написать ей. Я знаю, создалась не слишком приятная ситуация, но, по-моему, королева Наварры должна знать о ней. Мне кажется, если бы Жанна находилась здесь, она смогла бы удержать своего мужа от безумств. С каждым днем живот мадемуазель де ла Лимодьер становится все больше. Вы знаете, я не люблю видеть такое при моем дворе. Король Наварры без ума от этой женщины; думаю, следует сообщить Жанне об этом. Есть и другой момент. По-моему, она должна знать, что Антуан пытается обменять ее королевство на никчемный остров. Этот человек способен на любую глупость. Напишите ей обо всем. - Я напишу ей о предлагаемом обмене, мадам. - Также упомяните о том, что бастард Антуана портит изящную фигуру мадемуазель де ла Лимодьер. - Мадам, я... - Это приказ, - заявила Катрин. Монастырь Пуасси, где собрался Совет, находился недалеко от Сент-Жермена; сюда в летнюю жару прибыли лидеры католиков и протестантов. Как позже поняла Катрин, эта встреча была обречена с самого начала. Говоря о религии, люди становились фанатиками. Они упрямо стояли на своем. Бесконечно обсуждали догматы. Не все ли равно, как происходит причастие, думала Катрин. Однако собравшиеся без устали спорили о таких ритуалах, как посвящение в духовный сан и крещение. Катрин, обводя взглядом великих мужей, заседавших в монастырской трапезной, спрашивала себя: почему они воюют друг с другом? Почему готовы умереть за веру, за глупые софизмы? Все они одинаковы: хитрый кардинал Лоррен и могущественный герцог де Гиз; отсутствующий, к счастью, Кальвин; Теодор де Без; Мишель де л'Опиталь, этот благородный гугенот, к чьим мудрым суждениям прислушивалась Катрин; Жанна Наваррская и Элеонора де Конде; да, все они были фанатиками. Каких итогов она могла ожидать от встречи, которую организовала? Никаких, ровным счетом никаких. Эти два лагеря никогда не договорятся. Она и не хотела, чтобы они нашли общий язык. Пусть они думают, что она желает этого. Сама Катрин верила лишь в практическую выгоду. Но для нее был полезен фанатизм других, делавший их уязвимыми. Человек, свободный от религиозных убеждений, мог лавировать, делать то, что полезно не для какой-то церкви, а для него самого. Состоявшийся Совет взбудоражил страну, породил напряжение. Гугеноты считали, что королева-мать все же на их стороне. Катрин, которую охватывала тревога при мысли о том, какие беды сулит ей и ее семье обращение Антуана в католическую веру и его союз с де Гизами, начала демонстрировать свое расположение реформистам. Она хотела заручиться их поддержкой, хотя и понимала, что часть гугенотов хочет заменить монарха президентом. Гугеноты набирали силу в Париже, Сент-Жермене и Пуасси; казалось, что у них не меньше сторонников, чем у католиков. Катрин делала вид, будто она не замечает публичные проповеди, устраиваемые во дворце; когда разъяренный Шантонне указал королеве-матери на это, она невозмутимо ответила, что не слышала их. Даже дети ощущали напряженную атмосферу. Любимец Катрин, Генрих, склонялся к вере гугенотов. Она была новой и поэтому привлекала тот интеллектуальный круг, к которому принадлежал принц Генрих быстро улавливал настроение матери и следовал им; она с улыбкой слушала сына, когда он рассказывал о Безе и его блестящих проповедях. В покоях детей вспыхивали ссоры, особенно между Марго и Генрихом. Принц ставил сестру в угол и читал ей проповедь, повторяя произнесенное Безе. Но Марго отказывалась принять новую веру. - Я - католичка, - не сдавалась девочка. - Моя вера - истинная. Я со своим будущим мужем всегда буду поддерживать истинную веру. - Твой будущий супруг - гугенот, - парировал Генрих. Это замечание вызвало у Марго презрительный смех; она была полна решимости не выходить замуж за Генриха Наваррского и оставаться католичкой. - Мой будущий муж - католик. - Вероятно, - поддразнил сестру Генрих, - тебе неизвестно, кто станет твоим мужем, мадемуазель Марго. - Нет, известно. Мы с ним уже договорились. - Как его зовут? Скажи мне. Я думаю, тут произошла какая-то ошибка. - Ты должен знать. Он - твой тезка. - Это - Генрих. Верно. Он провел детские годы в крестьянской избе и вскормлен крестьянкой. Значит, он сам стал крестьянином. Марго тряхнула головой, откинув со лба свои длинные темные волосы. - Ты думаешь, я выйду за этого дикаря? - Да, думаю; это уже решено. - У него грязные руки и нечесаные волосы. Я не выйду за крестьянина, братец. - Выйдешь. Этот крестьянин - будущий король Наварры, дорогая сестрица. - Я стану женой другого Генриха. Генрих рассмеялся. - Де Гиза? Смотри выше, Марго. - Генрих де Гиз стоит выше всех. Он - самый лучший мужчина на земле. Его отец - величайший гражданин Франции. - Измена! - закричал Генрих. Марго засмеялась. - Все боятся Меченого. - Тебя и твоего возлюбленного, Генриха де Гиза, необходимо высечь. Его следует прогнать прочь от королевского двора, а тебя - немедленно выдать замуж за лохматого крестьянина с грязными руками. Марго презрительно улыбнулась. - Я никогда не выйду за Генриха Наваррского. Я ненавижу его. Он знает об этом и ненавидит меня. Как я сожалею о том, что он прибыл ко двору со своей матерью на этот Совет! - Ты должна стать гугеноткой, потому что ты выйдешь замуж за гугенота. - Я никогда не стану гугеноткой и не выйду за такого человека. Генрих схватил молитвенник сестры и бросил его в полыхающий камин. - Я удивлена, - яростно сверкнув глазами, сказала Марго, - что Господь не убил тебя тотчас за это. - Да? А я удивлен, что он не покарал тебя за приверженность старой вере. Если ты не переменишься, я сделаю так, чтобы тебя высекли. Попрошу об этом маму. - Она не осмелится выпороть меня за это. - Думаешь, она не посмеет сделать то, что сочтет нужным? Марго помолчала, и Генрих продолжил: - Я сделаю так, чтобы тебя убили, потому что тот, кто держится за ложную веру, заслуживает смерти. - Отлично, - закричала Марго, - пусть меня высекут. Пусть меня убьют. Я готова пострадать ради спасения души. Распри продолжались - в покоях детей, в монастыре Пуасси, в несчастном французском королевстве. Жанна, обманутая жена, королева, супруг которой интриговал против нее и собирался отдать ее королевство, приехала в Париж с двумя своими детьми - Генрихом и маленькой Катрин. Когда Жанна впервые услышала ужасные сплетни об Антуане, она не поверила им. Она знала, что он слаб, но при всех своих недостатках любит ее. Их союз совершенен и прочен. Мог ли он писать ей о своей преданности, находясь в любовной связи с мадемуазель де ла Лимодьер, которую называли Прекрасной Распутницей? Жанна отказывалась верить в это. Совсем недавно он сообщил ей о том, что другие женщины совсем не привлекают его. Конечно, он не мог так обманывать ее. Мысль о том, что он вступил в сговор с испанцами, внушала ей ужас. Она считала это более серьезным предательством, чем супружеская неверность - с другой женщиной он обманывал бы только ее, Жанну, но с Испанией он предавал и детей, поскольку готов был пожертвовать их наследством ради собственного возвышения. Она растерялась, не зная, к кому обратиться за советом и помощью. Королева-мать предложила ей покои в Лувре, чтобы находиться возле своей дорогой подруги и часто видеть детей, к которым она относилась, как к своим собственным, видя в них невесту сына и жениха дочери. Но Жанна не доверяла Катрин и предпочла остановиться во дворце Конде. Ее ждали новые открытия. Элеонора, прибывшая на Совет в Пуасси, приняла невестку. Они обнялись; поглядев на лицо Элеоноры, Жанна поняла, что жена брата также расстроена. Непосредственная Жанна сразу заговорила о том, что волновало ее больше всего. - Элеонора, скажи мне: это правда? Я слышала ужасные истории. Говорят, что Антуан влюблен в придворную даму. - О, моя дорогая сестра, увы, это так. Глаза Жанны сверкнули. - Я никогда не прощу его. Ненавижу ловеласов! Разве нам больше нечем заняться? Работой? Нашим делом? Тем не менее он обманывает меня. Бросает тень на нашу веру. О, Элеонора. Жанна закрыла лицо руками; она испугалась, что заплачет. Она не любила показывать слабость, но была очень несчастна. Элеонора обняла невестку. - Дорогая Жанна, я сочувствую тебе. Будет лучше, если ты узнаешь все от того, кто любит тебя и страдает вместе с тобой. Тебе известно, что Антуан стал любовником этой женщины. Жанна, моя дорогая, приготовься к испытанию. Несколько недель тому назад у них родился сын. Жанна вырвалась из объятий Элеоноры. - Я ненавижу его! - закричала она. - Я не знала, что это зашло так далеко. Он заплатит за все. О, Боже, неужели это произошло с нами? Мы были так счастливы, Элеонора. Я знала, что он любит веселье... забавы... удовольствия... лесть, но не думала, что с нами может случиться такое. О, Элеонора, я так несчастна... - Сочувствую, моя дорогая, - сказала Элеонора, пытаясь утешить Жанну. - Я тоже сейчас несчастна. Жанна, мне понятны твои чувства - меня также унизили. Жанна уставилась на невестку. - Ты хочешь сказать, что Луи тоже?.. - Да, Луи тоже, - сказала принцесса Конде. - Его любовница - мадемуазель де Лимей. Жанна взяла руки Элеоноры и прижала их к своей груди. - Я так потрясена своими бедами, что не подумала о твоих! О, Элеонора, если бы я могла быть такой же спокойной, как ты! - Дорогая Жанна, наши мужья слабы, но мы любим их. Мы должны простить Луи и Антуана. - Я никогда не прощу Антуана. - Успокоившись, ты поймешь, что это необходимо. Следует подумать о детях. Мы должны закрыть глаза на грехи мужей. Нас ждут важные дела, мы не можем расходовать силы на семейные ссоры. - Но я считала, что вы с Луи очень счастливы. Так всегда казалось. Что касается меня и Антуана - о, ты сидишь и безмятежно улыбаешься! Ты можешь простить их. Я же - никогда! - Но это необходимо. Все подстроили наши враги. Они подбросили наживку, и наши мужья попались на удочку. Мы должны бороться за них... вместе с ними. - Ты можешь это делать, но я не стану. Я ненавижу Антуана. Не только за измену, но и за ложь... лицемерие. - О, Жанна, моя дорогая сестра, я хорошо тебя понимаю, но... - Никаких "но". Жанна внезапно засмеялась, но в ее глазах стояли слезы. - Мы с тобой - разные люди, Элеонора. Ты - святая, а я - просто женщина. Ярость Жанны обрушилась на Антуана во дворце Конде. - Итак, месье, у вас родился сын. Поздравляю. У него великолепная мать. Я слышала, что она - первая придворная шлюха. Что ждет вашего бестарда? Трон Наварры? Или трон Сардинии? Кажется, вы еще не решили, как вам поступить с моим королевством. Антуан попытался успокоить супругу. - Жанна, моя дорогая жена, пожалуйста, выслушай меня. Луиза де ла Лимодьер? Это пустяк. Согласен, я совершил оплошность, но и только. Ты - моя жена, моя дорогая жена. Наша жизнь важнее всего остального. Ты слишком долго жила вдали от французского двора. Твои скромные дворы Пау и Нерака... они, моя дорогая, сильно отличаются от французского. - Разумеется; мы настолько старомодны и негалантны, что чтим наши брачные обязательства. - Жанна, я люблю только тебя одну. Неужели ты это не видишь? - Значит, ты считаешь возможным дарить твоих детей нелюбимым женщинам? - Я совершил оплошность - простительную оплошность. Все, кроме тебя, поняли это. Я находился вдали от тебя. Я - мужчина. - Ты - глупец! Тщеславный франт, с одинаковой легкостью одураченный шлюхой и испанским послом. - Жанна! - Сардиния! Это, полагаю, тоже оплошность. Простительная оплошность! Она посмотрела на него, и ей показалось, что она видит незнакомца. Перед ней стоял не юный, а сорокапятилетний мужчина, находившийся в том возрасте, к которому человек уже должен обрести трезвость рассудка и понимать, когда и почему ему льстят. Его борода седела, но волосы были завиты и уложены; одежда Антуана казалась экстравагантной даже по меркам двора. Рукава его камзола были обшиты ярким атласом, на шляпе, украшенной перьями, сверкали драгоценные камни. Он обладал безмерным тщеславием. Был дураком, самоуверенным дураком, неверным супругом. Но она любила его. Она подавила желание подбежать к Антуану, напомнить ему об их счастливых днях, о радостях простой жизни, которую они вели в скромных дворах Нерака и Пау. О Господи! - подумала она. Тогда мы были счастливы. Я могла делать Антуана счастливым, если бы оставила его возле себя, если бы ему не дали должность наместника при французском дворе, если бы он не представлял интерес для аморальных искателей власти. Но как мог этот красивый, элегантный мужчина, думавший больше о покрое камзола и фасоне шляпы, чем о политике, противостоять лести, которую он выслушивал от использовавших его людей? Она желала его так же, как и в начале их брака. Она помнила Антуана - молодого человека, присутствовавшего на крещении бедного маленького короля Франциска. А теперь... он предал ее как жену и как королеву, предал ее семью и королевство. Она не должна становиться слабой из-за любви к нему. Она не подпустила Антуана к себе. - Не приближайся ко мне, - сказала Жанна. - Ты - жалкое создание. Слабое и тщеславное. Посмотри на свою шляпу! На твоем месте я устыдилась бы ее. Так вот какова новая мода! Ты можешь забавляться при дворе, ухаживать за дамами, обманывать жену, обменивать то, что тебе не принадлежит, на никчемный остров. Позвольте напомнить вам, называющему себя королем, - вашей короной вы обязаны мне! Это было последним оскорблением. Антуан не мог стерпеть его. Он не выносил критику. Жанна смеялась над его вкусом и положением. Он мог выслушивать упреки возмущенной жены, но не самоуверенной королевы. - Я вижу, что у нас не получается спокойного разговора. Ты стремишься к ссоре, а я не желаю ругаться с тобой. Он изящно поклонился я покинул Жанну. Отправившись немедленно к Луизе, он рассказал ей о случившемся. Она стала утешать Антуана, льстить ему. Принимая ее ласки, он думал о Жанне. Ему показалось справедливым замечание испанского посла о том, что Жанна стоит на его пути к величию. Корона досталась ему благодаря Жанне! Что ж, она узнает, что думает о ее праве на эту корону испанский король! Он обнимал Луизу, наслаждался ее молодостью и красотой. Рядом с ней Жанна была дурнушкой. Луиза, одна из красивейших женщин Франции, обожала его и с радостью родила ему сына. Жанна презирала его за то, что, следуя обычной для представителя французской знати традиции, он завел любовницу. Жанна осталась во дворце Конде; Антуан по-прежнему жил в своих луврских покоях. Он принял католическую веру, Шантонне стал его лучшим другом. Они всегда были вместе; отношение де Гизов к их старому врагу смягчилось. Все знали, что Антуан собирается развестись с женой. Может ли добрый католик оставаться мужем еретички? Испания и Рим заочно приговорили ее к сожжению на костре, но это оставалось тайной, потому что Жанну еще следовало захватить в плен и передать в руки инквизиции; она имела во Франции много влиятельных друзей, готовых помочь ей избежать этой участи. Гугеноты были возмущены поведением Антуана; даже католики презирали человека, сменившего религию по известным им причинам. Вся страна называла его за глаза "предателем". Люди знали, что Конде также изменил жене; французы относились к этому с пониманием, лишь самые ревностные гугеноты обвиняли его. Конде никогда не отрекался от своей веры и заявил, что не собирается это делать. Он был влюблен в красивую Изабеллу де Лимей, но ей не удавалось уговорить его отречься от своей веры. Конде, как и все гугеноты, возмущался поступком брата. Что касается Катрин, то она не знала, что ей делать. Антуан встревожил ее легкостью своего обращения, но она верила в стойкость Конде. Принц Луи по-прежнему являлся силой, способной сдерживать де Гизов. Жанна приехала слишком поздно; интриги испанцев и их заигрывание с Антуаном зашли весьма далеко; ее появление уже не могло вернуть Антуана в семью. Он был ослеплен лестными предложениями Шантонне. Однако Антуан не был лишен сентиментальности и по-прежнему любил жену. К тому же он славился переменчивостью своих настроений. Не удастся ли помирить его с Жанной? Мысль о возвращении Марии Стюарт во Францию оставалась для Катрин невыносимой. Катрин вызвала к себе Жанну; она сказала, что хочет обсудить с ней важные дела. Две королевы, не доверявшие друг другу, встретились. Бледная, с холодными глазами, Жанна сумела скрыть свои страдания. Ее случайные свидания с Антуаном во дворце Конде заканчивались ссорами. Он стремился к этому. Он обвинял ее в ереси и, что было хуже всего, грозил забрать детей к себе. Жанна знала, что ей угрожает опасность, что против нее строят заговоры; друзья советовали ей как можно быстрее покинуть Париж и отправиться в свои владения. Она не могла сделать это, не могла уехать, пока между нею и мужем сохранялись подобные неприязненные отношения. Она боялась, что, если она начнет готовиться к отбытию, Антуан потребует, чтобы она оставила детей. Она редко виделась с ним, большую часть времени он проводил с любовницей и друзьями. Иногда он приходил во дворец Конде, чтобы затеять ссору с женой; он казался Жанне удовлетворенным, улыбающимся украдкой, вспоминающим утехи последней ночи. Такое положение было неприемлемым для гордой женщины, для королевы, которой Антуан был обязан своей короной, о чем Жанна не стеснялась напоминать ему. На бледном лице Катрин появилось сочувственное выражение. Познав унижение, которое королева-мать испытывала, видя привязанность мужа к любовнице, она могла понять чувства Жанны. Но она, Катрин, держалась тогда невозмутимо. Научилась улыбаться, не замечать пренебрежения. Непосредственность, прямодушие Жанны мешали ей успешно скрывать страдания. Глупая королева Наварры, кажется, считала искренность достоинством; в глазах королевы-матери это качество всегда являлось проявлением безумия. Катрин знала, что Жанна в опасности. За ней внимательно следил не только Шантонне, но и папский легат, прибывший в Париж, чтобы шпионить за Жанной и подготовить ее похищение, если она будет упорствовать в своей ереси. Эти замыслы будут осуществлены после тщательной подготовки. Наличие у Жанны многочисленных друзей затрудняло ее арест. Для его осуществления требовалась хитрость. Рим и Испания понимали, что эта женщина была могущественным лидером; один ошибочный шаг мог привести к кровопролитию и даже войне. Катрин знала, что гофмейстер и врач Антуана были шпионами легата, сообщавшими ему о каждом, самом незначительном поступке и слове короля Наварры. Но Антуан не пользовался таким уважением, как его жена, и поэтому она находилась в большей опасности, чем он. Если она потеряет бдительность, то скоро услышит треск хвороста у своих ног; пламя опалит кожу королевы, а затем поглотит ее целиком. Катрин оставалась равнодушной к возможным страданиям Жанны, но хотела уберечь ее от испанцев и папы римского. Королева-мать считала, что примирение Жанны и Антуана поможет ей противостоять де Гизам и Испании. - Моя сестра, - ласково промолвила Катрин, - я услышала о ваших несчастьях с большим сожалением. Я помню, как вы и король Наварры любили друг друга в начале вашего брака, какой пример подавали другим. Я скорблю, видя вас в ссоре. Неужели нет надежды на примирение? - Кажется, нет, мадам. - Конечно, я понимаю, что вы должны предотвратить нелепый обмен территориями. Вы в силах сделать это, потому что подобная сделка не может состояться без вашего согласия. Но разве нельзя умиротворить при этом вашего мужа? Делайте вид, будто вы соглашаетесь с его указаниями. Сохраняйте спокойствие. Дождитесь более удобного времени для того, чтобы настоять на своем. - Мы сильно расходимся с ним по вопросам религии и политики, мадам. - Вам известно, с какой целью находится здесь папский легат? Вы знаете, что Шантонне замечает каждый ваш поступок и каждое произнесенное вами слово и обо всем докладывает моему свекру, испанскому королю. Проявите мудрость. Вернитесь в католицизм. Тогда вам не смогут причинить вред. Вы отнимете у них предлог для осуществления враждебных вам планов. Только так вы сохраните королевство для вашего сына. - Мадам, - яростно закричала Жанна, - если бы сейчас я держала в моих руках сына и все королевства мира, я бы скорее бросила их в морскую пучину, нежели рискнула бы потерять надежду на спасение моей души. Катрин пожала плечами. Очень хорошо. Пусть она попадет в лапы инквизиции. Пусть спасает свою душу в пламени костра. Другие поступали так до нее. Что такое забота о неумирающей душе? Они рассчитывали на вечную власть? Катрин стремилась к земной власти. Одно желание ничуть не менее эгоистично, чем другое. Жанна была готова потерять наследство сына ради спасения своей бессмертной души. Ее собственной бессмертной души. Вот в чем заключается их слабость. Они заботятся о себе, как и она, но если она идет на все ради земной власти, то они готовы заплатать любую цену ради спасения своих душ. Какие глупцы! Жанна к тому же являлась помехой, поскольку явно не собиралась помочь Катрин. - Я желаю вам, - мягко сказала Катрин, - выйти из этой неприятной ситуации и снова стать счастливой. Вы знаете, дорогая кузина, как вы близки мне; я готова отдать мою маленькую Марго вашему сыну Генриху, а моего Генриха - вашей крошке Катрин. Это еще сильнее свяжет нас. Когда Жанна ушла, Катрин села писать письмо королю Испании. Она очень хотела устроить браки двух ее детей - дочери Марго и сына Генриха. Она должна смотреть в будущее; в настоящий момент перспективы получения Генрихом Наваррским королевства его матери были весьма туманными. Катрин собиралась выдать Марго за сына Филиппа, дона Карлоса, а Генриха женить на старшей сестре юного испанца Хуане, вдовствующей королеве Португалии. Своим посланием, выдержанным в елейном тоне, она убеждала мрачного свекра, ревностного католика, в ее преданности католицизму и в общности интересов Испании и Франции. "Я хочу, чтобы Господь забрал к себе королеву Наварры, - писала она. - Тогда ее нынешний супруг сможет жениться без промедления". Весь двор говорил о короле и королеве Наварры. Между ними вспыхивали публичные ссоры; Жанна не скрывала своих чувств. Король пытался заставить Жанну ходить на мессу. Он был с ней то груб и раздражителен, то безразличен и холоден. Луиза де ла Лимодьер, знавшая, что в случае развода король Наварры женится снова, видела себя его будущей женой и держалась весьма самоуверенно. Она решила, что является не менее важной персоной, чем королева Наварры. Она сама может в один прекрасный день стать королевой Наварры - или Сардинии. Королева-мать обещала ей такую награду за то, что она, знатная незамужняя женщина, родила Антуану бастарда. Она проявляла надменность и даже дерзость в присутствии королевы Наварры. - Почему, мадам, - спрашивала Луиза, когда они встречались на людях, - вы не следуете моде двора? Такое платье сделало бы вашу фигуру менее угловатой. И этот цвет не идет вам. Он делает вас похожей не на королеву, а на служанку. Жанна отвернулась; она не хотела ронять свое достоинство, вступая в перепалку с такой женщиной. Но Луиза не отставала от нее; все смотрели на них. - Поверьте мне, мадам, я знаю, какие качества ценит в женщине король, ваш нынешний муж. Он часто говорит мне, что я ими обладаю. - Меня не интересует, что ищет мой муж в женщинах, - сказала Жанна, - потому что он сам меня не интересует, как и вы. - О, мадам, но Антуан - такой замечательный любовник. Я уверена, что вы не сумели раскрыть его достоинства. - Возможно, он кажется вам таковым, если ради него вы еще сильнее пятнаете свою и без того дурную репутацию, - парировала Жанна. - А теперь оставьте меня. Я должна заняться более важными делами. - Мадам, я, родила королю сына. - Да, бастарда. Мадемуазель, в этой стране бастардов так же много, как и шлюх, которые рожают их, поэтому еще один ничего не меняет, уверяю вас. Разъяренная Жанна удалилась. Антуан ждал жену в ее покоях. - Я желаю, чтобы ты отравилась вместе со мной на мессу, - заявил он холодным тоном. - Мне нет дела до твоих желаний, - отрезала Жанна. Она огорчилась, увидев сидящего у окна сына Генриха; мальчик отложил книгу в сторону, чтобы понаблюдать за сценой между родителями. Антуан проигнорировал присутствие мальчика. Он сжал запястье Жанны. - Ты пойдешь со мной на мессу. Ты забываешь о том, что я - твой господин. Вырвавшись, она засмеялась ему в лицо. - Ты... мой господин? Побереги такие речи для мадемуазель де ла Лимодьер. Пожалуйста, не забывай кто я. - Ты - моя жена. - Весьма любезно с твоей стороны помнить об этом. Я хотела сказать - не забывай о том, что я - королева Наварры. - Хватит дурить. Ты пойдешь со мной на мессу... немедленно. - Нет. Я никогда не буду присутствовать на мессе и любой другой папистской церемонии. Маленький Генрих медленно поднялся с дивана и подошел к родителям. - Ваше Величество, я прошу оставить мою маму одну, - дерзко произнес мальчик. Антуан повернулся к сыну; достоинство мальчика рассердило короля, он почувствовал себя слабым, жалким. - Как ты смеешь? - закричал он. - Смею, - ответил Генрих; он показался Жанне похожим на своего деда, другого Генриха Наваррского. - Я никому не позволю грубо обращаться с моей мамой. Антуан схватил мальчика и отшвырнул его в другой коней комнаты. Генрих удержался на ногах, уцепившись за штору. Придя в себя, он с достоинством произнес: - Меня тоже никто не заставит пойти к мессе! Антуан приблизился к сыну и взял его за ухо. - Ты, мой господин, пойдешь туда, куда тебе прикажут. - Если это сделает мама, - выпалил Генрих. - Нет. Ты пойдешь туда, куда тебе прикажет отец. - Я не пойду к мессе, - повторил Генрих. - Я - гугенот, как моя мама. Антуан ударил сына по лицу. Жанна с гордостью наблюдала за происходящим, любуясь мальчиком, который стоял, широко расставив ноги и с ненавистью глядя на отца. "Настоящий уроженец Беарна!" - сказал бы его дед. Антуан не был злобным человеком, его огорчала сцена, вызывавшая у сына чувство торжества; король хотел поскорее закончить ее. Он любил мальчика, гордился им, несмотря на отсутствие элегантности в облике сына. Генрих обладал острым умом и несомненным мужеством. Антуан вызвал слугу и приказал ему: - Пришли ко мне воспитателя моего сына. Когда наставник явился, король приказал ему сурово выпороть Генриха за его дерзость. Покидая комнату, мальчик закричал: - Я не пойду к мессе. Не пойду к мессе. Его возбужденно сверкающие глаза выражали любовь к матери. За мальчиком и наставником закрылась дверь. - Отличная сцена, - сказала Жанна, - и вы, Ваше Величество, сыграли в ней ту роль, в которой я ожидала вас увидеть. Мой сын пристыдил вас, и я поняла, что вы это почувствовали. Какая жалость, что мадемуазель де ла Лимодьер не присутствовала при этом! Я не уверена в том, что у бастарда нашлось бы столько мужества. - Замолчи! - приказал Антуан. - Я буду говорить, когда захочу. - Ты, дура, Жанна. - А ты подлец. - Если ты немедленно не станешь католичкой, я разведусь с тобой. - Как тебе это удастся, мой господин? - Папа обещал мне. Он не хочет, чтобы я остался с еретичкой. - Ты хочешь развестись и отказаться от моей короны? Это тебя не устроит. - В случае развода корона останется у меня. - Каким образом? Я получила ее от отца. - Часть Наварры завоевана Испанией; я могу получить ее всю целиком. Испания не любит еретиков, даже коронованных. Испания хочет видеть меня мужем католички. - Мадемуазель де ла Лимодьер? - спросила Жанна и задрожала, подумав об отважном мальчике, который мог остаться в будущем без королевства из-за подлости своего отца. - Не будь дурой, - сказал Антуан. - Это ты поступаешь как дурак. Неужели ты не видишь, что эти люди интригуют против нас обоих? Они хотят ослабить и унизить не только меня, но и тебя тоже. Сардиния! Голый, бесплодный остров. Они внушают тебе, что это - рай. Ее голос дрогнул. - Антуан, я думаю о наших детях. Что станет с ними? Твой отказ от меня приведет к моей гибели, но он также погубит наших детей. Антуан увидел редкую картину: Жанна разрыдалась. Она не могла остановить хлынувшие слезы. Они тронули его. Он вспомнил, кем она была для него. Бедная Жанна! Казалось невероятным, что с ними может произойти такое. Беда подкралась так медленно, что он не заметил ее приближения. Он подумал о счастье, которое они делили, о днях, проведенных с ней в военном лагере" о его возвращении домой после сражений. Он, как обычно, заколебался. Даже сейчас он не был уверен, как ему поступить - отказаться от Жанны или от Прекрасной Распутницы, остаться католиком или вернуться к реформизму. Его, как всегда, терзали сомнения. Он никогда не мог выбрать правильный путь. - Жанна, - сказал Антуан, - ты избавишь меня от необходимости совершить этот шаг, если подчинишься мне и помиришься с Римом и Испанией. Что касается меня, то я не решил, какая религия истинная. Просто, Жанна, пока я пребываю в сомнениях, я буду следовать традиции моих предков. Она горестно засмеялась. - Если ты одинаково относишься к обеим верам, я прошу тебя выбрать ту, которая принесет тебе наименьший ущерб. Она еще раз посмеялась над ним. Антуан окаменел, потом отвернулся от жены. Так было всегда. Она не облегчала его положения, не шла ему навстречу. Он снова вспомнил о том, что она стоит на его пути к величию. Катрин испугалась. Она чувствовала, что ее первая настоящая авантюра в области внешней политики может стоить ей жизни. Она наконец раскрылась, хотя прежде действовала тайно. Ее окружали могущественные враги, шпионы Рима и Испании. Де Гизы были настроены против королевы-матери, католики подозревали ее в связях с гугенотами, а последние не доверяли ей. Она пыталась следовать наставлениям Макиавелли, но не добилась в этом успеха. Змея выползла из укрытия, развернулась во всю длину; поняв, какой яд несут ее зубы, обе стороны приготовились раздавить холодную, безжалостную тварь. Король Наварры присоединился к католическому триумвирату, образованному с целью подавления опасности, исходившей от гугенотов. Антуан прошел по Парижу во главе католической процессии и публично присутствовал на мессе в церкви Святой Женевьевы. Это свидетельствовало о его официальной приверженности католицизму. Катрин знала, что Жанне угрожает серьезная опасность. А ей самой? В стране бушевали религиозные бунты. Гугеноты разоряли католические церкви, ломали изображения святых, жгли алтари, а когда им представлялась такая возможность, убивали католиков. Последние яростно мстили, нападая на молящихся гугенотов и истребляя их; они предавали огню дома, где собирались реформисты. Мать, несшая ребенка с реформистского крещения, подверглась нападению; ребенок был убит на ее глазах. Совет в Пуасси, который должен был способствовать большей веротерпимости, похоже, только усугубил ситуацию. Раскол охватил всю страну, вражда между католиками и протестантами нарастала. В Париже - оплоте католицизма - гугенотов казнили на каждом углу; но еще существовали такие города, как Ла Рошель, где протестанты были в большинстве; там совершались зверства над мужчинами, женщинами и детьми во имя реформистской веры. Катрин слушала заседание триумвирата через трубу, один конец которой находился за гобеленом в комнате для совещаний, а другой - в луврских покоях королевы-матери. - Вмешательство королевы-матери в государственные дела становится невыносимым, - отчетливо услышала она голос Франциска де Гиза. - Я предлагаю избавиться от нее. Катрин в страхе напрягла слух, чтобы ничего не пропустить. Она думала о четырех мужчинах, составлявших триумвират, который назывался теперь неправильно; присоединение к нему Антуана сделало его советом четырех. Там были братья де Гизы - герцог и кардинал, - а также маршал де Сент-Андре и Антуан. - Надо лишить ее регенства! - заявил Антуан. - Почему не освободиться от Катрин Медичи, утопив ее в Сене? - сказал Сент-Андре. - Это можно сделать тайно. Думаю, во Франции нет человека, который пожелал бы расследовать исчезновение этой женщины. Катрин перестала слушать. Она не поняла, что предложение утопить ее в Сене было шуткой. На месте этих людей она воспользовалась бы любой возможностью устранить врага; она вообразила, что они готовятся поступить именно так. Не теряя времени, она отправилась в покои короля и сказала ему, что они должны немедленно выехать в Фонтенбло. Этим же вечером они тайно ускакали туда. Совет перестал обсуждать поведение королевы-матери и перешел к более важному вопросу, связанному с Жанной Наваррской. - У нас есть только один выход, - сказал Франциск де Гиз. - Она должна быть арестована как государственная преступница при первом удобном случае. Услышав это, Антуан побледнел. Жанна... государственная преступница, узница мрачной тюрьмы! Гордая Жанна! И что потом? Ее передадут испанцам, страшной инквизиции. Подвергнут пыткам... ужасным пыткам испанской инквизиции. Он мог представить Жанну перед инквизицией. Она не сдастся. Вытерпит дыбу, водяную пытку, любые другие мучения, которые придумают для нее. Она не сдастся, если они будут рвать раскаленными щипцами ее плоть и лить в рану расплавленный свинец. Кардинал де Лоррен положил руку на плечо Антуана. - Иногда, - мягко сказал кардинал, - возникает необходимость сделать ради истинной веры нечто неприятное для нас. Антуан склонил голову. Он попытался прогнать от себя образ Жанны-мученицы. Он хотел попасть на Небеса. Там для него найдется хорошее, почетное место, потому что он избрал истинную веру, заблудшая овца вернулась в стадо, и ей все будет прощено. - Значит, все согласны с тем, что необходим ордер на арест Жанны Наваррской, - сказал герцог де Гиз. Антуан не возразил, и его молчание было принято за знак согласия. - По обвинению в ереси, - добавил кардинал и обнял Антуана. - Вы, Важе Величество, поступили достойно. Пусть Господь дарует вам долгую и счастливую жизнь. - Да будет так! - произнес герцог. Совет закончил свою работу. Антуан покинул зал заседаний, пытаясь успокоить себя. Это было нелегко - он чувствовал себя Иудой. Вскоре Жанна услышала, что подписан ордер на ее арест - у королевы Наваррской было много друзей при дворе. Потрясенная новым предательством мужа - Жанна знала, что тут не обошлось без триумвирата, членом которого он стал, - королева Наварры обрадовалась тому, что необходимость срочных действий избавит ее от грустных размышлений. - Немедленно бегите, - предупредили ее, - нельзя терять ни часа. Вы обретете безопасность лишь в ваших владениях. Если вас схватят, это станет серьезным ударом по всему делу гугенотов, не говоря уже о пытках, которые вам придется вынести. Она поняла справедливость этих слов и, взяв с собой четырехлетнюю дочь, в сопровождении свиты без промедления отправилась в путь. После того случая, когда ее сын Генрих вступился за мать перед отцом, он был отнят у Жанны и помещен в Сент-Жерменские покои Антуана. Она не могла уехать без сына. Ей предстояло прежде всего отправиться в Сент-Жермен повидаться с Генрихом и при возможности забрать его с собой. В дороге ее преследовали горькие мысли. Отняв Генриха у Жанны, Антуан не остановился на этом. Король Наварры проявил жестокость, отдав сына на попечение иезуита Винсента Лауро. Враги хотели отнять у нее не только мужа, но и сына. Друзья предупредили Жанну о том, что заезжать в Сент-Жермен - настоящее безумие, поскольку ей все равно не отдадут мальчика. Несомненно, его надежно стерегли; она лишь подвергнет себя опасности. Но Жанна пренебрегла этим советом. Она должна увидеть Генриха. Сказать ему несколько слов, напомнить об обязательствах перед мамой и его верой. Даже если ей не удастся забрать сына, она сделает хотя бы это. Она прорвалась к нему мимо его новых воспитателей и слуг, на самом деле являвшихся охранниками. Маленький мальчик подбежал к матери и крепко обнял ее. - О, мама, ты приехала, чтобы забрать меня домой в Беарн? Антуан, тотчас предупрежденный о ее приходе, ворвался в покои; сплетя руки на груди, он глядел на жену холодно, неприязненно, а на сына - строго. - Ты должен остаться здесь со мной, - ответил Антуан на вопрос мальчика. - Я - твой отец; ты подчиняешься мне. - Но я хочу уехать с мамой! - закричал смелый малыш. - Постарайся быть разумным, - сказал Антуан. - Я не хочу снова наказывать тебя. - Мама, я должен остаться? Она кивнула, помня о многочисленной дворцовой охране и не желая рисковать здоровьем сына. Он был отважным и мог оказать сопротивление. Но он подчинится матери. - Боюсь, что да. Она прижала его к своей груди. - Генрих, мой дорогой сын... - О, мама... дорогая мама. Жанна шепнула ему: - Не забывай моих советов, дорогой. Будь всегда верен мне и моей религии. - Клянусь, мама, - ответил он шепотом. - Скоро все будет хорошо, и мы окажемся вместе. - Да, мама. - Но некоторое время мы поживем раздельно. Он кивнул. - Мой дорогой, никогда не ходи к мессе. Что бы они ни сделали... всегда отказывайся. Если ты уступишь им, ты перестанешь быть моим сыном. - Я знаю, - сказал мальчик. - Значит, ты будешь верным и сильным мой дорогой? - Да, мама, я буду верным и сильным. Я - гугенот. Я никогда не забуду этого, что бы они ни делали. Я всегда буду помнить тебя и то, что со временем я окажусь рядом с тобой. Расставание было грустным. Они снова и снова целовали друг друга. Антуан взволнованно наблюдал за ними. Он не хотел причинять боль им обоим. Он помнил о связывавших их отношениях. В случившемся виновата Жанна. Почему она не может стать католичкой? Тогда бы все наладилось. Он вызвал с помощью колокольчика наставника Генриха; горько плачущего мальчика увели. Антуан обратился к Жанне: - Прошу тебя, не задерживайся здесь. Тебя собираются арестовать. Умоляю тебя, беги. Самый безопасный путь в Беарн лежит через Вендом. Там ты сможешь передохнуть в моем замке... но не оставайся в нем надолго. Это твой единственный шанс на спасение. Жанна изумленно посмотрела на него. - Но ты же на их стороне. Разве ты не должен задержать меня... арестовать? - Уходи! - крикнул Антуан. - Уходи, прежде чем ты заставишь меня сделать это... как ты заставила меня сделать многое другое. Твой острый язычок невыносим. Не вынуждай меня... - Бедный Антуан! - сказала она. - Это твой главный недостаток. Ты никогда не можешь решить, на чьей ты стороне. Жанна в последний раз бросила взгляд на красивого, элегантного Антуана, одетого по последней моде. Она страдала от того, что по-прежнему любила его... даже теперь, когда он предал ее! Она покинула Сент-Жермен и отправилась в парижскую гостиницу, где провела ночь, пока шли приготовления к ее отъезду в Беарн; под окном Жанны стояли гугеноты. Люди, получившие приказ арестовать ее, не смогли ничего сделать; она получила возможность выбраться из столицы. Но ей не было суждено добраться до безопасного места: Де Гизы, заметив колебания Антуана, предложили ему дать указание гражданам Вендома арестовать Жанну по ее прибытии в город; братья быстро выведали у него, что Жанна собирается остановиться там перед утомительным путешествием на юг. Проведя немало тяжелых дней в дороге, усталая Жанна прибыла в Вендом. Отдыхая в величественном замке, принадлежавшем предкам мужа, она готовилась к скорейшему продолжению переезда в Наварру. Маленькая дочь Жанны, Катрин, была ей большим утешением. Четырехлетняя девочка, развитая не по годам, понимала, что мать страдает, и пыталась успокоить ее. Жанна чувствовала, что, если бы маленький Генрих находился при ней, она не слишком переживала бы из-за всего остального. Как она могла продолжать любить мужа, который предал ее подобным образом? Это была не быстротечная измена с Прекрасной Распутницей, не преходящая любовная связь. Ее она еще могла со временем простить. Но то, что он стал участником заговора, имевшего целью погубить ее, отнять королевство и даже подвергнуть опасности саму жизнь Жанны, было такой легкомысленной жестокостью, которую она запомнит навсегда. Жанна отдыхала на кровати возле своей дочери, когда один из ее приближенных захотел поговорить с ней. К Жанне впустили мужественного гасконца, верного гугенота, готового с оружием в руках защищать королеву от любого числа врагов. Он был сильно взволнован и обратился к Жанне, не тратя время на формальности. - Мадам, извините за вторжение, но мы в серьезной опасности. Мы угодили в ловушку. Король Наварры приказал горожанам не выпускать нас из Вендома. Мы останемся пленниками до прибытия стражников, которые доставят нас назад в Париж. Жанна закрыла глаза. Это было последним предательством. Ловушку подстроил человек, которого она любила; она шагнула в нее с закрытыми глазами - возможно, потому что во время беседы в Сент-Жермене она поверила, что в Антуане осталась доброта, что он действительно хочет помочь ей скрыться от его друзей. Но правда заключалась в том, что ему не хватило мужества задержать ее там. Как только она скрылась из виду, он принял меры к тому, чтобы погубить ее. - Каковы будут ваши приказы, мадам? - спросил гасконец. Она покачала головой. - Нам остается только ждать. - На улицах полно стражников, мадам. Но, может быть, нам удастся прорваться. - Мы не готовы к схватке. Вся моя свита будет перебита за десять минут. - Мадам, неужели мы сдадимся без борьбы? - Они схватят меня, - сказала она. - Вас всех, несомненно, отпустят на свободу. Отвезите мою дочь в Беарн, если сможете. - Мама, я хочу остаться с тобой, - сказала маленькая Катрин. - Я готова предстать перед инквизицией, если это ждет тебя. Жанна обняла дочь. Милая Катрин! Что она знает о камерах пыток, об ужасных страданиях, причиняемых Святой Инквизицией тем, кого она считает еретиками? Что ей известно о дыбе и аутодафе, об агонии и смерти? Слышала ли она вопли мучеников, ощущала ли запах опаленной кожи? - Этого, - твердо заявила Жанна, - я никогда не сделаю. Она повернулась к гасконцу. - Стойте на страже. Не забывайте мои указания. Помните... о моей дочери. Он поклонился, выражая покорность, но его глаза горели. Он хотел драться за свою королеву. Всю долгую ночь Жанна лежала без сна в ожидании звука шагов, криков стражников, которые могли ворваться в замок и схватить ее. Она не сомневалась, что это будут люди Антуана; Гизы и Шантонне пожелают, чтобы именно гвардейцы мужа заковали ее в цепи и повезли к костру. Дочь заснула рядом с Жанной. Королева Наварры нежно поцеловала девочку. Четырехлетняя Катрин была слишком мала, чтобы остаться одной. Всего четыре года тому назад она радовалась вместе с Антуаном рождению их дочери. Этой долгой ночью она услышала странный шум, донесшийся из города. Она подошла к окну; небо порозовело, но это была не заря, а отсвет пожара. Она почувствовала запах дыма. Всматриваясь в темноту, Жанна услышала крики. Она начала торопливо одеваться; у двери появился гасконец. - Мадам, - сказал он, - в городе грабежи. В Вендом вошла банда наемников. Об этом нам сообщил один из ваших доброжелателей. Горожане заняты защитой своих жизней и собственности. Мы можем ускользнуть незаметно... никому нет сейчас до нас дела. Но если мы упустим время... Жанну охватило ликование. К ней вернулась вся ее былая энергия. - Наши молитвы услышаны, - закричала она. - Мы должны как можно быстрее покинуть город. Мы поблагодарим Господа... позже. Сейчас на это нет времени. Прежде всего необходимо воспользоваться шансом, дарованным небесами. Мы должны незаметно выбраться из Вендома до рассвета... Она повернулась к дочери. - Катрин, проснись, моя дорогая. Мы едем сейчас. - В инквизицию? - сквозь сон спросила девочка. - Нет, моя любимая. На свободу. Двигаясь на юг от Вендома, спутники Жанны говорили о том, что они только что стали свидетелями чуда. Господь послал банду наемников-грабителей в Вендом, чтобы помочь королеве бежать. Жанна невозмутимо улыбалась. Она догадалась, что принца Конде предупредили об угрожавшей ей опасности, потому что эти бандиты были гугенотами, очевидно, получившими приказ: "Займите Вендом. Создайте панику и поддерживайте ее всю ночь, пока королева не удалится от города настолько, что преследование станет невозможным". Браво, Конде! Он был таким же ненадежным и ветреным, как его брат, но хранил верность делу, которое считал правильным. Она должна поблагодарить Господа за поступок ее деверя. Они ехали дальше на юг; к каждому вечеру они уставали от верховой езды и проваливались в глубокий сон; утром они продолжали двигаться к границе, за которой их ждала безопасность. Достигнув города Комонта, они обнаружили, что католическая армия, возглавляемая Монтлуком, находится всего в нескольких милях позади них. Долгое утомительное путешествие, проделанное в тяжелых условиях, прерываемое отдыхом в замках, где у Жанны имелись друзья - хотя кому она могла доверять теперь, после предательства человека, на которого она полагалась больше, чем на кого-либо? - истощило ее силы, она страдала не только от физической усталости, но и от душевной опустошенности. Но она должна без промедления двигаться дальше; она сделала это и достигла границы, имея в запасе всего час. Там она испытала радость, обнаружив, что ее верные подданные приготовились принять и защитить свою королеву. Бегство завершилось; Жанна одержала победу. Она думала обо всем том, что осталось позади - о муже, к которому она так тщетно старалась относиться безразлично, об обожаемом ею сыне, - и триумф казался Жанне горьким, бессмысленным. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Ярость и страх переполняли душу Катрин. Франциск де Гиз прибыл в Фонтенбло в сопровождении короля Наварры и маршала де Сент-Андре; герцог заставил ее и короля вернуться в Париж, где их поместили в Мелун. С ними обращались в соответствии с их положением, однако им дали ясно понять, что они не имеют права покидать Мелун без сопровождения. Катрин полностью раскрылась. С ученицы Макиавелли сорвали маску. Письма, которые она посылала Конде, были перехвачены и прочитаны людьми, которые не должны были их видеть - в этих посланиях Катрин объясняла, сколь невыносимо положение королевы-матери и юного монарха Карла под властью триумвирата, и умоляла Конде спасти ее. Она обещала ему свою поддержку; поймав ее на слове, Конде развязал в стране гражданскую войну - войну, о которой герцог де Гиз постоянно говорил Катрин, что она вызвана двуличием королевы-матери. Он объявил, что она не является настоящим католиком. С одной стороны, она вступила с ними в тайный сговор, имевший целью отречение Антуана де Бурбона от реформистской веры; с другой стороны, она интриговала вместе с Конде. Именно она поощряла гугенотов в такой степени, что они осмелились взяться за оружие. Гугеноты, в свою очередь, заявили, что она обманула их, что она - лживая и коварная женщина; успокаивая реформистов сладкими речами, она якобы вступила в направленный против них союз с католическим испанским королем. Катрин тщетно пыталась оправдаться в глазах герцога и кардинала, Антуана и испанского посла. Она уверяла их, что они неправильно поняли зашифрованные письма к Конде. Она признавала, что они содержали обещание помощи, но истинный их смысл был совсем иным. Тут, давая объяснения, Катрин смутилась. Ей пришлось признать, что она питает симпатию к галантному принцу Конде. Глаза герцога были холодными, безжалостными; кардинал скривил тонкие губы; испанский посол не выбирал выражений и был весьма груб; это сильно напугало Катрин, поскольку свидетельствовало о том, что ее больше не считают важной персоной. О ней и Конде поползли слухи. Люди говорили, что она без ума от него, хочет "жениться на принце" и сделать его королем Франции в ущерб своим детям. Катрин удивлялась самой себе. Она вела себя крайне безрассудно по отношению к этому человеку, что было непохоже на нее. Но теперь, осознав угрожавшую ей и детям опасность, она захотела погубить Конде - вместе с де Гизами, Антуаном и прочими. Какой дурой она была, поставив на первое место свое увлечение галантным принцем! Можно ли сравнить радость, получаемую от любви, с той, что давала борьба за власть? Она в страхе ждала какого-то ужасного поворота судьбы. Больше всего она боялась герцога де Гиза. Его нельзя оставлять в живых. Когда на троне был Франциск, де Гиз являлся самым могущественным человеком во Франции, и сейчас он быстро восстанавливал это свое положение. Но как трудно будет умертвить его! Это необходимо сделать, но не с помощью яда. Если герцог умрет от отравления, люди обвинят в этом Катрин. Они будут шептаться об итальянке и ее шкафчике с ядами. Однако он должен уйти из жизни. Он являлся ее главным врагом; он наконец понял, что имеет дело не со слабой женщиной, а с коварной интриганкой, чье поведение было непредсказуемым. Тем временем в стране бушевала гражданская война; Конде одерживал победы. Он захватил Орлеан, Блуа, Тур, Лион, Валенсу, Руан и многие другие города. Королевство раскололось. Католики, тревожась все сильнее, просили помощи у испанского короля. На какую безопасность для себя и детей могла рассчитывать Катрин? Ей не доверяли ни католики, ни гугеноты. Теперь ее ненавидела вся страна - как после гибели дофина Франциска. Она уверяла себя, что ей просто не повезло. Катрин не понимала, что она проявила скорее коварство, нежели ум, и ошиблась в окружавших ее людях, потому что судила о них по себе самой. Гугеноты набирали силу по всей Франции. Они шагали по дорогам страны, распевая свои песни, высмеивавшие Антуана де Бурбона, еще недавно считавшеюся одним из их лидеров: "Франт, который часто меняет свои цвета". Они презирали предателя, не доверяли королеве-матери. Но если над Антуаном они смеялись, то ее они ненавидели. Антуан лежал под Руаном. Он получил серьезное ранение в сражении за этот город. Несколько недель гугеноты удерживали его, отбивая атаки войска, возглавляемого Антуаном. Даже сейчас, находясь на походной кровати, он слышал доносившееся из-за городских стен пение: "Франт, который часто меняет свои цвета..." Они презирали его; они насмехались над ним, даже зная, что он находится рядом со своей армией. Антуан де Бурбон, предатель, жалкий щеголь, который поменял костюм ради своего удобства. Антуан упал духом. Его мучила болезненная рана; он постоянно переворачивался с боку на бок. Рядом с ним, по обе стороны от его кровати, находились личные хирурги короля Наварры. Внезапно он с усмешкой осознал, что и в этом проявил свой характер двурушника: один врач был иезуитом, другой - гугенотом. "Это смерть", - подумал Антуан. Перед ним мелькали картины прошлого. Иногда он бредил. Порой ему казалось, что он ощущает теплое дуновение беарнского ветра, что Жанна, сидящая рядом, обсуждает с ним домашние дела, как это бывало в начале их брака. В лагере с Антуаном находилась женщина; она последовала сюда за королем и заботливо ухаживала за ним. Сейчас она сидела у постели раненого, подносила бокал вина к его губам. Он чувствовал аромат ее духов, ощущал близость нежного, податливого тела Прекрасной Распутницы, скрывавшегося под дорогим парчовым платьем. Он взял руку Луизы и поцеловал ее. Она на самом деле любила его, она родила ему сына не потому, что он был королем. Почему Жанна не приехала, когда его ранили? Это было ее долгом. На лице Антуана выступил пот - он злился на Жанну; слезы заполнили его глаза, потому что он разочаровал ее, не оправдал представлений Жанны о нем. Последний раз он видел жену в Сент-Жермене, куда она приехала, чтобы повидать сына. Она не знала о том, что в тот миг Антуан был готов отказаться от всего обещанного испанским королем и своего места в триумвирате. Да, неуверенно сказал себе Антуан, он едва не убежал с Жанной в Беарн. Но затем он передумал - этого следовало ожидать от Предателя; он распорядился задержать ее в Вендоме. Она отказалась от него, напомнил он себе. Уехала в Беарн и принялась оттуда поддерживать реформистов. Она послала подкрепление войскам Конде. О, его брат! Что думает о нем теперь Луи? Они были так близки. Но религия, как это часто случается, разорвала узы крови, сейчас братья сражались друг против друга. Он жестоко отомстил Жанне, когда маленький Генрих оказался в Сент-Жермене на грани между жизнью и смертью. Тогда за мальчиком ухаживала Луиза. Он заболел оспой; услышав об этом, Жанна ужасно встревожилась. Она умоляла Антуана и королеву-мать отдать ей сына. Но Катрин отказала Жанне. Она заявила: "Это наш единственный рычаг для давления на мать мальчика". Однако Катрин разрешила отправить Генриха на попечение герцогини де Феррара; это было все, чего добивалась Жанна. Если бы Антуан проявил настойчивость, он мог бы договориться с королевой-матерью и отправить сына к Жанне. Иногда он собирался поступить так, но, когда королева-мать ясно заявляла о своих желаниях, было легче уступить им, нежели спорить с ней. Слезы резали его глаза. Он грустил, страдал от боли. Врачи уверяли, что рана не смертельна. Он увидит взятие Руана. - Луиза! - позвал он; женщина тотчас подошла к нему. - Пусть звучит музыка, давай устроим веселье, танцы - иначе я сойду с ума. Она обрадовалась перемене в его настроении. Позвала самых остроумных мужчин и женщин, сопровождавших его армию, - друзей Антуана по двору. Луиза легла на кровать рядом с ним, обняла его. Звучала музыка, люди танцевали, рассказывали последние сплетни двора. Антуан чувствовал себя плохо, но благодаря такому отвлечению он мог обманывать себя мыслями о том, что так же полон жизни, как и его гости. Врач уговаривал Антуана: - Ваше Величество, вы нуждаетесь в отдыхе. Надо дать ранам зажить. - В отдыхе! - воскликнул он. - Я не хочу отдыхать. Бездействие вынуждает меня думать, а я не желаю думать. Я хочу слышать смех и шутки. Видеть, как танцуют мои друзья. Слышать их пение. Замолчите, или я велю вырезать вам язык. Не мешайте мне жить, как я желаю. Развлечения продолжались. Он не отпускал от себя Прекрасную Распутницу. - Почему бы и нет? - говорил он. - Моя жена не приезжает ко мне. Мужчина должен жить. Мужчина должен любить. - Нет, Ваше Величество, - заявили доктора. - Ваше состояние не позволяет делать это. - Пошли вы к черту! - закричал Антуан. - Я знаю, как мне развлечься. Его армия взяла Руан. Он объявил о своем желании быть внесенным в город в паланкине вместе с Луизой. Он хотел позабавиться, спросить гугенотов, готовы ли они и теперь петь песню о франте! Его поместили в паланкин, но он не увидел город, поскольку потерял сознание, не добравшись до стен. Придя в себя, он обнаружил, что снова находится в лагере. Над ним склонился Лауро. - Ваше Величество, вам следует приготовиться к встрече с вашим Господом. - Значит, это так? - сказал Антуан и задрожал, вспомнив о своем состоянии. Он велел очистить палатку от всех, кроме врачей, священника и любовницы. Открыв глаза, он растерянно посмотрел на оставшихся. - Я... я... Ему было трудно говорить. - Я принял католическую веру, но сейчас, когда мой конец близок... Ему казалось, что улыбающаяся Жанна пристально смотрит на него своими карими глазами. Я не виноват, Жанна, мысленно произнес он. Я любил тебя. Сначала. Если бы мы были простыми людьми... если бы могли жить в Беарне... вдвоем обрабатывать землю, сажать тутовые деревья, растить их, мы были бы счастливы. Я был бы весел, ты была бы благоразумной супругой. Тебе не следовало отпускать меня от себя. Но ты, королева, сделала меня королем. Я испытывал слишком сильный соблазн. Я стал желать большей власти. Я не знал, чего я хотел. Метался из стороны в сторону. Наконец он произнес: - Теперь, когда конец близок, моя душа возвращается к протестантской вере. - Покайтесь, - поторопили его. - Подумайте о ваших грехах, Ваше Величество. Покайтесь, чтобы войти в Царство Небесное. Он посмотрел на говорившего и узнал его. - О, Рафаэл, - медленно промолвил Антуан. - Ты служил мне двадцать лет и лишь сейчас впервые предупредил своего господина о его прискорбных ошибках. Антуан начал думать о своих грехах, мысленно перечислять их, просить у Бога прощения. - О, Господи, - сказал он, - если я поправлюсь, я пошлю лютеранских миссионеров проповедовать Евангелие по всей Франции. Антуан услышал чей-то шепот: - Уже поздно говорить это. Да, он понимал. Уже поздно. - Жанна, - простонал он, - почему ты не пришла? Ты должна была совершить путешествие и находиться возле меня. Он умер не сразу. К нему пришел его брат, кардинал Бурбон; Антуан попросил этого человека вымолить для него прощение у другого брата, Луи, принца Конде, которого он горячо любил, пока между ними не встала религия. - Я умру гугенотом! - воскликнул Антуан, думая о Луи и Жанне. - Пусть люди считают меня неискренним. Я хочу умереть в согласии с верой Лютера! Было решено перевести его в более удобные покои; туманным ноябрьским днем Антуана подняли на борт корабля и повезли по Сене в сторону Сент-Мора. Это было ошибкой, потому что качка усиливала боль; когда его спускали на берег, он понял, что настал последний момент. Де Гизы послали монаха прочитать молитву; будучи не в силах возражать, Антуан слушал ее. Когда монах смолк, Антуан пробормотал: "Аминь". Из-за этого де Гизы сказали, что он умер католиком; если бы перед самой смертью он объявил себя гугенотом, это сочли бы естественным поступком Предателя. В своем укрытии, в Беарне, Жанна получила известие. Она тупо уставилась в пространство. Это ничего не значит для меня, убеждала себя женщина. Между нами все было кончено. Когда он отказался отдать мне сына, я поняла, что никогда больше не смогу относиться к мужу с любовью. Однако она должна думать не об Антуане-двурушнике, неверном муже, но о жизнерадостном принце, присутствовавшем на крещении короля Франциска, о ее возлюбленном в серебряном галеоне, похитившем сердце Жанны. Она должна помнить Антуана - возлюбленного и мужа. По щекам вдовы короля Наварры покатились слезы. Катрин находилась в ее любимом замке Блуа. Жизнь здесь стала немного более безопасной, чем несколько месяцев тому назад. Города, захваченные гугенотами, постепенно освобождались; она сама уже не была пленницей де Гизов. Она знала, что так и было недавно, хотя они старались замаскировать этот факт. Теперь она внушила им ощущение безопасности; ей следует сохранять его в де Гизах. Она должна действовать крайне осторожно. Она сделала выводы из важного урока. Она всю жизнь получает горькие уроки, но этот вряд ли забудет. Катрин радовалась тому, что Франциск де Гиз поглощен войной. Она чувствовала себя лучше в его отсутствие. Сейчас он сражался за Орлеан. Кто знает, что может случиться с ним! Да, он был величайшим воином Франции, но и главным врагом Катрин. С герцога де Гиза мысли Катрин перескочили на ее сына Карла, короля Франции. Карл взрослел. Ему исполнилось только тринадцать лет, но этот возраст уже считался немалым для королей из рода Валуа. Скоро придется женить его. Катрин мрачно улыбнулась. Мальчик все еще думал, что он получит в жены Марию Шотландскую. Хотя, возможно, его воспоминания о ней стали смутными. Он менялся. Это следовало ожидать. Он не мог оставаться прежним. Он должен расти. Карл был странным мальчиком с неоднозначным характером. В нем присутствовали черты безумца, они усиливались с годами, нервные припадки случались все чаще. Однако он, несомненно, обладал умом. Он мог иногда проявлять красноречие, но был излишне впечатлителен. Катрин видела, что лицо мальчика приходит в движение от эмоций, переполнявших Карла во время проповеди или чтения нравившихся ему стихов; его губы подергивались, из глаз текли слезы. Он сам сочинял стихи и из скромности называл их никчемными. Карл проводил много времени в обществе Ронсара. Он дружил с музыкантами - например, со скромным юным слугой герцога Баварского, искусно игравшим на лютне. Король Франции сделал этого мальчика своим хорошим приятелем. Король не отказывал себе в радостях; он мрачнел, хмурился, если кто-то, даже мать, отвлекал его от музицирования или чтения стихов. Он просиживал до глубокой ночи с писателями и музыкантами и бывал в эти часы очень счастлив. Тогда не было следов безумия - только отсутствующий, зачарованный взгляд. Катрин заглядывала к Карлу, окруженному друзьями, и заставала их беседующими тихими, серьезными голосами возле коротких оплывших свечей. Король смотрел на неожиданного гостя и не узнавал свою мать, присутствие которой в любых других обстоятельствах он всегда остро ощущал. В такие часы воспитатели не могли ничего поделать с ним. Потом это настроение проходило, и Карла охватывала глубокая меланхолия. Иногда он проводил в постели весь день. Это было верным признаком приближающегося безумия. В полночь его вдруг переполняло неистовое веселье, он будил друзей - не поэтов, а других - и требовал, чтобы они следовали за ним. Он заставлял их надевать маски и брать в руки горящие факелы. Его вид тогда внушал тревогу - глаза Карла сверкали сквозь маску, рот дергался, им овладевало безумие, страсть к насилию. Он выбирался с компанией из дворца и шел в дом одного из своих приятелей, которого избивали до потери сознания. Такое времяпрепровождение мало подходит тринадцатилетнему королю Франции, думала Катрин. Если не было вечеринки с бичеванием, он охотился с таким безрассудством, что никто не мог сравняться с королем. Он хлестал коня и собак с той же яростью, что и друзей. Более безобидным проявлением безумия была игра в кузнеца - он бил по железу до изнеможения. Затем Карл снова превращался в нормального человека; он становился мягким, любящим, податливым; всегда казалось, что, придя в себя, он почти не помнил о своих ужасных выходках. Что следует делать с таким сыном? Катрин не ломала голову над этим. Она знала ответ. Она не хотела, чтобы Карл оставался на троне, когда Генрих сможет занять его. Поэтому она смотрела сквозь пальцы на приступы сумасшествия. Скоро периоды спокойствия станут более короткими, потом исчезнут совсем. Кем будет тогда Карл Девятый Французский? Маньяком! Маньяков следует ликвидировать; им нельзя иметь потомство. Это даже к лучшему; кое-кто ждет освобождения французского трона. Вопреки стараниям воспитателей Карл почти не проявлял склонности к сексуальным извращениям. Он не был похотлив и влюбчив. Он не походил ни на Марго - за этой распутницей требовался глаз да глаз - ни на юного Генриха де Гиза, ни на маленького грубияна Генриха Наваррского. Эти трое скоро станут настоящими сластолюбцами. Нет! Он отличался от них, а также от своего брата Генриха. Его чувство к Марии Стюарт было вполне нормальным, здоровым; похоже, что искусное наставничество извращенцев не дало желаемого результата. Ничего! Карл становился все более неуравновешенным; каждый приступ безумия отнимал у него физические и душевные силы. Раздумья Катрин о короле были прерваны прибытием гонца. Она увидела, как он въехал во двор - топот копыт тотчас заставил ее подойти к окну. Что-то готовилось. Гиз взял Орлеан. Это было причиной того, что везде виднелись цвета де Гизов. Она разыграет великое ликование - необходимо, чтобы католики считали ее их единоверцем. Она вернет себе их уважение, они снова поверят ей, доброй католичке. Она спустилась, чтобы встретить гонца; его лицо было мрачным; он явно принес весть не о победе. - Какие новости? - спросила Катрин. - Печальные, мадам, - ответил он. - Мой господин герцог ранен. Он при смерти. Марго находилась рядом с матерью. Эта девочка не ведала, что такое сдержанность. Она бросилась к гонцу, вцепилась в его рукав. - Он жив! Он не должен умереть! Генрих этого не вынесет. О, мадам, моя мама, мы должны послать... хирургов... мы должны... - Успокойся! - приказала Катрин, и Марго в страхе перед матерью забыла о своем волнении за отца мальчика, которого она любила. - Расскажите мне все, - попросила Катрин. - Мадам, мой господин герцог объезжал с инспекцией войска перед возвращением в замок к жене. Сражение закончилось, и он был без доспехов. И тут из-за забора выстрелили. Мой господин упал без сознания на землю. Мы доставили его в замок, но он истекает кровью... мадам. - Мы должны послать хирургов! - закричала Марго. - Немедленно. Да, немедленно. Нельзя терять время. - Убийцу поймали? - спросила Катрин. - Да, мадам. - Кто он? - Полтро де Мерей. - Важно лишь то, успеем ли мы спасти герцога, - закричала Марго. - Я немедленно отправлю к нему хирургов, - сказала Катрин. - Возвращайтесь к герцогу и передайте ему, что помощь близка. Я пошлю моих лучших хирургов, спасти герцога. Марго повисла на руке матери. - О, спасибо... спасибо тебе. Мы должны спасти герцога. Катрин сжала руку дочери так сильно, что Марго едва не закричала. Сдержавшись, она позволила увести себя. Катрин отвела ее в свои покои и заперла в приемной. Марго легла на диван и заплакала. Отец Генриха ранен, возможно, он умрет. Она боялась матери - Катрин считала дурным тоном проявление чувств и могла сурово наказать дочь. Но сейчас Марго думала лишь о Генрихе, которого безумно любила, о его преданности отцу, о горе, которое постигнет мальчика, если герцог умрет. Катрин говорила со своим хирургом тихо, почти не раскрывая рта. Он знал, что от него требуется в отношении герцога де Гиза. Он должен был поехать к великому воину и помочь ему так, как это сделала бы королева-мать, если бы обладала нужным умением и могла бы отправиться к раненому вместо врача. Хирург поклонился и ушел. Вскоре он уже скакал во весь опор в Орлеан. Катрин подошла к дочери и собственноручно высекла ее. - Тебе уже десять лет! - сказала она. - Ты ведешь себя, как невоспитанная крестьянка. Марго не смела уклоняться от ударов матери, как она делала с другими. Она лежала, вздрагивая от боли, но душа девочки не ощущала ее; Марго молча молилась: "Святая Дева, не дай отцу Генриха умереть. Ты не можешь причинить такое горе Генриху. Герцог не просто его отец, он - величайший человек Франции. Святая мать, спаси герцога". Катрин не молилась ни Богу, ни Святой Деве. Но она тоже думала о герцоге. Видела перед собой его красивое лицо со шрамом, искаженное гримасой страдания; в надменных глазах человека, которого она считала своим главным врагом, таилась близкая смерть. Марго ехала верхом рядом с красивым юношей, который был теперь главой дома Лорренов, и беззвучно плакала. Он был так красив, этот Генрих де Гиз; светлые вьющиеся волосы являли разительный контраст с его мужественным лицом и отличной фигурой. В нем уже проявлялись черты мужчины, которым он обещал стать. Марго хотела утешить его, сказать ему, что принимает беду Генриха как свою собственную, что так будет всегда. - Говори об этом, Генрих, - сказала она. - Говори, мой дорогой. Тебе станет легче. - Почему это должно было случиться с ним? - спросил Генрих. - Думаю, тут пахнет заговором. Я не успокоюсь, пока не увижу убийцу мертвым у моих ног. - Убийца умер ужасной смертью, Генрих. Его подвергли пытке. Приятно сознавать, что убийца Меченого мертв. - Мой отец не был отмщен так, как это сделал бы я, - сердито заметил Генрих. - Этот жалкий простолюдин был лишь орудием других. Я не считаю, что месть состоялась. Я знаю, что он сказал под пыткой. Знаешь, кого он обвинил? - Колиньи. - Глаза Марго сверкнули. - Доброго, набожного Колиньи! Именно его обвинил Полтро де Мерей. - Этот негодяй - истинный убийца моего отца. Мерей сказал, что Колиньи заплатил ему за убийство. Для меня этого достаточна. - Но Колиньи сказал моей матери, что он дал ему эти деньги на покупку коня, а не в качестве платы за убийство, - заявила Марго. Генрих вонзил шпоры в бока лошади и ускакал вперед, чтобы скрыть от Марго свои слезы. Он никогда не забудет, как несли отца; его великого, благородного отца, которого он боготворил. Он не мог думать о том, как некогда самоуверенный, грозный человек лежал на носилках, истекая кровью, не в силах четко говорить. Генрих поклялся тогда: "Я не успокоюсь, пока не увижу перед собой труп убийцы. Я буду презирать себя, если не добьюсь этого". Это было торжественным обещанием. Кто его враг? Он мог догадаться об этом. Гаспар де Колиньи, добродетельный человек, якобы давший Полтро де Мерею деньги на покупку коня. Хитрый дядя Генриха, кардинал Лоррен, серьезно поговорил с мальчиком. - Генрих, мой племянник, не забывай о том, что это означает для тебя... для нашего дома. Ты - его гла-ва. Ты горяч, молод и несдержан. Гаспар де Колиньи - главный враг нашего рода. Он - лидер еретиков. Генрих, мой дорогой племянник, мы должны защищать нашу веру и наш дом. Кто знает, может быть, когда-нибудь принц Лоррен сядет на французский трон. Вдруг это будешь ты, мой племянник? Твой отец был великим человеком, сильным и отважным. Могущественнейшим во Франции. Сказать тебе, почему? Потому что он обладал редкой выдержкой и осторожностью; он знал, когда следует действовать, а когда, и это важнее, - нет. Мы должны следовать его примеру. Подражай во всем отцу. И тогда, племянник, кто знает? Валуа? Бурбоны? Кардинал засмеялся. - Дорогой племянник, кажется, ты такого же мнения об этих принцах, что и я. - Дядя, - сказал юный Генрих, - вы правы; но я хочу одного - отомстить за отца. - Ты отомстишь за него наилучшим образом, сделав то, что он ждал от тебя. Будь спокоен - когда придет время, мы не пощадим убийцу. Оно еще не настало, но, клянусь тебе, ты успеешь увидеть труп адмирала у твоих ног. Ты сможешь пнуть его. Генрих закрыл лицо руками, забыв о мести, забыв о короне, помня лишь человека, которого он любил сильнее, чем кого-либо на свете, включая Марго, и которого потерял навеки. Марго подъехала к нему. - Генрих, - крикнула она, - не стесняйся своих слез. Посмотри! Я тоже плачу. Я люблю тебя, Генрих, твое горе - мое горе. Мы поженимся, и так будет до конца наших дней. Он сжал ее руку; они поехали рядом. - Ненавижу Колиньи, - сказал Генрих, не в силах прекратить разговор на эту тему. - Я - тоже, - промолвила Марго. - Он признал, что слышал, как обсуждали план убийства. Признал, что, будучи осведомлен о нем, ничего не сделал. Правда, это похоже на Колиньи? Он такой правильный, добродетельный... не может соврать. - Он ханжа и еретик! - заявила Марго. - Он сказал: "Слова, которые я произношу в свою защиту, не означают, что я сожалею о смерти господина де Гиза. Провиденье не могло лучшим образом послужить королевству и Церкви Божьей; оно сотворило благо для меня лично и моего дома". Таковы были его слова. - Он умрет за них, - сказала Марго. - Да, умрет! Пусть мне придется ждать этого годы, но именно моя рука вонзит кинжал в его сердце. Юную пару узнавали на улицах города. Пожилая торговка закричала: - Да здравствует молодой герцог де Гиз! Другие подхватили крик: "Гиз! Гиз!" Их лошадей окружила толпа. Марго с гордой улыбкой смотрела на людей. Она видела в их глазах восхищение эффектной фигурой юноши; он обладал красотой, которой поклонялись парижане. Возможно, они думали об их короле, подверженном безумным припадкам, или о его брате Генрихе, который мог когда-нибудь стать королем. Да, Генрих был красив, но он имел удлиненные, хитрые глаза Meдичи и говорил в итальянской манере; этот женственный юноша носил серый, бусы и экстравагантные наряды. Возможно, они думали о Эркюле, маленьком принце со следами оспы на лице. Это были дети итальянки, хоть их отцом и являлся славный король Генрих. Но этот мальчик с мужественной красотой внушал парижанам любовь и восхищение. К тому же его горе трогало их. Его отец - кумир Генриха - был недавно убит. Люди радовались, видя юного де Гиза в обществе принцессы из королевского дома. Со слезами на глазах и любовью в сердцах они приветствовали молодого герцога де Гиза и принцессу Марго. Генрих унаследовал у отца умение вести себя в подобных ситуациях. Он снял шляпу и обратился к толпе: - Добрые люди Парижа, дорогие горожане, всегда любившие и уважавшие моего отца и наш дом... Его голос слегка дрогнул, и кто-то крикнул: - Да хранит тебя Господь! - Мой отец, - продолжил Генрих, - мой благородный отец лежит теперь в могиле; но знайте, что я не позволю убийце оставаться на свободе. Толпа ликующе зашумела. Чувствительные парижане восторгались их маленьким герцогом. - Власть - в ваши руки! - кричали они. - Да сохранит вас Господь. Вся власть - Лорренам. Гиз! Гиз! Многие подходили к мальчику и целовали ему руку, словно он был королем Франции. Когда они с Марго въехали за ограду дворцового парка, Генрих слегка улыбался, Марго ликовала; эпизод, ослабил его душевную боль. - О, Генрих, - воскликнула она, - как они любят тебя! Кто знает, может быть, когда-нибудь мы станем королевской четой Франции. Поднявшись в свои покои, девочка застала там мать. Катрин улыбалась, но Марго не доверяла ее улыбкам. Однако это была радостная улыбка - Катрин считала, что ее положение улучшилось. Антуан Наваррский умер; Франциск де Гиз умер; она могла не тревожиться по поводу этих людей; это было громадным облегчением. Монморанси находился в плену у гугенотов, Конде - в руках католиков. Да, ее дела определенно повернулись к лучшему. Если бы кто-то устранил кардинала Лоррена и испанского посла, исчезли бы последние люди, знавшие Катрин слишком хорошо для ее спокойствия. - Ну, дочь моя, - сказала она, - ты насладилась прогулкой с королем Парижа? Марго не знала, что ответить. Она ожидала наказания, но оно не последовало. Королева-мать продолжала улыбаться своим тайным мыслям. Двор Франции торжественно продвигался к испанской границе, где король Карл и королева-мать должны были встретиться с Элизабет Испанской и посланником Филиппа, хитрым герцогом де Альвой. Они путешествовали медленно; свита состояла почти из тысячи мужчин и женщин; каждого знатного человека сопровождал отдельный эскорт. Везли домашнюю утварь, включая кровати и кухонную посуду, а также запас продовольствия и туалеты для торжественных церемоний. Катрин и два ее сына, Карл и Генрих, нуждались в большом гардеробе; тщеславная Марго, не успев повзрослеть, уже становилась законодательницей моды и также взяла с собой много вещей. Генрих Наваррский ехал с ними, часто возле Марго. Почему, думала Марго, это был не любимый ею король Парижа, а другой Генрих, юноша с настороженными черными глазами и заросшей по безобразной неракской моде головой, который не замечал, что его руки порой бывают грязными, и временами переходил на грубый беарнский диалект? Марго смотрела на него почти презрительно, но он не обижался. Она ничего для него не значила. Он интересовался девушками, но если он не нравился Марго, то были другие, которым он нравился. Его не интересовало, к какому классу они принадлежат; он одинаково относился к крестьянкам, торговкам, принцессам, всех их Генрих Наваррский считал просто девушками. Если он не по вкусу Марго, французской принцессе, то она является редким исключением. Король Карл был молчалив в пути. Он начал понимать, что никогда не женится на Марии, королеве Шотландии. Она стала для него всего лишь воспоминанием - красивым, но далеким, почти нереальным; мать пыталась устроить его брак с королевой Англии. Он не хотел жениться на этой женщине, поскольку слышал о ней много плохого. По слухам, она была злой, грубой мегерой. Но мать сказала, что это чепуха. Он - король Франции; если он женится на английской королеве, то станет также королем Англии. Ей придется жить во Франции, он сможет потребовать этого. Они назначат наместника Англии, так что жизнь Карла мало изменится, просто у него будут две короны, а не одна. Карлу не хотелось вступать в этот брак, но мать считала его хорошим, значит, он должен состояться. Иногда ему казалось, что мать хочет видеть на троне его брата Генриха. Все, что делал Генрих, было правильным. Из всех детей Катрин только один Генрих не боялся ее; она обожала его, хотела, чтобы он получил в жизни все. Возможно, она желала устранить Карла, отправить его в Англию, чтобы брат Генрих поднялся на французский трон! Карл не был в этом уверен, но его мучили подозрения. Он хотел воспротивиться браку с англичанкой. Английская королева тоже, кажется, не желала этого союза, как и ее посол, долго беседовавший с Карлом и Катрин. Ехавший в составе огромной процессии Карл все еще слышал голос матери, вкрадчивый и настойчивый, видел холодное лицо английского посла. "Первым препятствием, по-вашему, является возраст моего сына. Но если королева Элизабет смирится с ним, я смирюсь с возрастом королевы". - сказала его мать, и Карл произнес то, что ему велели: "Я надеюсь, что нашей госпоже мой возраст понравится так же, как мне нравится ее". Английский посол заявил, что королева никогда не согласится жить во Франции. "Ее королевством может управлять наместник", - заметила мать Карла. "Англичане не будут подчиняться наместнику, к тому же наместники, как считает моя королева, часто становятся слишком самоуверенными". "О, - вздохнула Катрин, - моя дорогая сестра Элизабет уже называет себя королевой Франции, но сейчас это только слова. Этот брак сделал бы ее настоящей королевой Франции". Посол напугал Карла, обратившись к нему с английским акцентом, придававшим французскому языку комичное звучание; он словно стыдился языка своих собеседников. "Если бы вы были старше на три-четыре года, если бы вы видели королеву и были влюблены в нее, я бы не удивлялся этой спешке". Карл, чувствуя на себе взгляд матери, ответил: "Но я на самом деле люблю ее". Английский посол улыбнулся и заявил с прямотой, которой так гордятся британцы: "Ваше Величество, юноша вашего возраста не может знать, что такое любовь". Карл пришел в ярость. Он обрадовался, когда беседа закончилась. Его ждала приятная встреча с сестрой. Он не видел ее пять лет. Тогда она грустила, уезжая из родной Франции в чужую страну, к мужу, которого она никогда не видела. Браки людей королевской крови часто сопряжены с трагедией, особенно для принцесс; выходя замуж за иностранцев, они теряют родину, национальность. Его сестра Элизабет была теперь испанкой. Он надеялся, что переговоры с Англией закончатся безрезультатно. Кто знает, может быть, когда-нибудь состоятся переговоры с Шотландией. Тогда он сможет сказать честно: "Я люблю королеву Шотландии". Они ехали дальше, останавливаясь по дороге в разных замках, где в их честь устраивались банкеты, балы и маскарады. Марго получала от этого удовольствие, сожалея лишь об отсутствии Генриха де Гиза. Однако она могла, не таясь, поддразнивать Генриха Наваррского. Она покритиковала его манеру ездить верхом. - Ты делаешь это, как крестьянин, - сказала она ему. - Я обгоню тебя. - Когда-нибудь мы посоревнуемся. - Давай сейчас, - предложил он. - Сейчас я не хочу. - Послушай, ты сама сказала это. Давай проверим. - И нарушим процессию? У тебя манеры крестьянина. Тебя не учили этикету в Нераке? - Я учусь тому, что мне полезно. - Генрих Наваррский сверкнул глазами. Отдохнув в очередном замке, они отправились на охоту; Генрих напомнил Марго о брошенном ему вызове. Марго заколебалась, оценивая силу мальчика. Он понятия не имел о галантности. Генрих де Гиз не сделал бы такого предложения принцессе. - Я не хочу скакать с тобой наперегонки. Ты мне не нравишься. Генрих рассердился; он заявил, как настоящий прямодушный уроженец Беарна: - Тебе придется полюбить меня, потому что когда-нибудь я стану твоим мужем. - Не смей говорить мне такие вещи. - Я всегда буду говорить правду. Марго лукаво улыбнулась; она знала, что одной из целей этого путешествия к испанской границе было возобновление переговоров о ее браке с доном Карлосом, а также о женитьбе ее брата Генриха на вдовствующей сестре короля Филиппа. Но Генрих Наваррский и его суровая мать не знали об этом. Марго не напрасно была наполовину Медичи; она умела великолепно подслушивать, особенно когда говорили о ней. Она не выдала своей осведомленности. Пусть он думает, что когда-нибудь станет ее мужем. Это забавляло Марго. Пусть он дрожит, представляя, какие проблемы обрушатся на него тогда! - Значит, ты полагаешь, что женишься на мне? - Это решено. - Посмотрим. Все равно еще пройдут годы. - Но браки принцев и принцесс готовятся заранее, когда партнеры еще очень молоды. - Вам, месье Наваррский, оказана большая честь, если достигнута договоренность о вашей женитьбе на французской принцессе. Даже если она не состоится сам факт соглашения для вас весьма лестен. - Мне оказана честь? - Кровь залила его лицо. - Если ты - принцесса, то я - принц. - Мой отец был великим королем, Генрихом Вторым Французским. - Мой отец был королем Наварры. Марго запела: "Франт, который меняет свои цвета". Генрих повернулся к девочке; он ударил бы ее, если бы она не ускакала и не присоединилась к свите своего брата Карла. Оттуда Марго показала Генриху язык. Катрин шагнула на палубу корабля, который должен был перевезти ее на другой берег реки. Ее окружало великолепие, подчеркивавшее важность события. По пути к реке были возведены арки, оплетенные зеленью. Располневшая Катрин с трудом переносила жару. Она побледнела от волнения, ее глаза казались более крупными и выпученными, чем обычно. Это была встреча не просто с девятнадцатилетней дочерью, которую Катрин не видела пять лет, а с королевой Испании, супругой человека, внушавшего королеве-матери страх. Дочь? Она не любила никого, кроме сына Генриха. Но Катрин гордилась дочерью, ее положением жены самого могущественного в мире монарха. Другая ее дочь, Клаудия, которую она навестила во время путешествия по Франции, мало значила для Катрин. Послушная, очаровательная Клаудия была всего лишь женой герцога Лоррена; встреча лицом к лицу с королевой Испании - совсем другое дело. На противоположном берегу реки уже находились королева Испании и ее спутн