свободил меня.
   Священник не отвечал. Даже ресницы его не дрогнули.
   - А теперь ты раб, -  продолжал  турок,  -  и  тебе  наверняка  отрубят
голову.
   Священник молчал.
   - Я пришел за талисманом, - вкрадчиво продолжал турок. -  Для  тебя  он
ничто, а у меня вся сила в нем. С тех пор как я  лишился  талисмана,  меня
преследуют неудачи.  Стоял  у  меня  дом  на  берегу  Босфора  -  чудесный
маленький дворец, я купил его, чтобы на старости лет было где  приютиться.
Дом мой сгорел дотла. А сокровища, которые  хранились  в  нем,  растащили.
Месяца три назад меня ранили в бою. Взгляни на мою левую руку, - она, быть
может, навек искалечена. - И он показал на длинный красный шрам.
   Священник лежал неподвижно, безмолвный, как окружавшая его тьма.
   - Гяур, - продолжал турок, чуть не плача, - ты ведь добрый  человек.  Я
часто вспоминал тебя и всегда приходил к выводу, что доброта твоего сердца
беспримерна. Верни мне мой талисман!
   Священник не отвечал. В тишине слышно было, как зашипел  светильник,  -
должно быть, муха влетела в пламя.
   - Я сделаю все, что ты захочешь, - продолжал турок  немного  погодя.  -
Попытаюсь даже спасти тебя от  рук  палачей.  Мой  отец  -  могучий  паша.
Старший мой брат - Арслан-бей. Покуда человек жив, в нем жива  и  надежда.
Только скажи: где мой талисман?
   Священник молчал.
   - Где талисман? - Турок заскрежетал  зубами  и  схватил  священника  за
плечи. - Где талисман?
   Голова отца Габора поникла. Юмурджак поднял его одним рывком и посадил.
   Подбородок мертвеца отвалился. Остекленевшие глаза уставились на турка.



        10

   Когда миновали последнего стража, Хайван остановился.
   - Вот, - сказал он, - я сделал все, что ты  пожелал.  А  теперь  скажи,
какое же загадочное счастье ношу я при себе?
   - Это кабала, - таинственно ответил Гергей.
   - Кабала? - повторил турок ворчливо и насупил брови, пытаясь проникнуть
в сокровенный смысл непонятного ему слова.
   - Если приглядишься получше, - сказал школяр,  прислонившись  плечом  к
седлу, - увидишь на листочках  изображение  звезд.  Вокруг  каждой  доброй
звезды священный дервиш написал молитву. Но ты обещал мне и кончар.
   Турок протянул школяру оба свои кончара.
   - Выбирай!
   Гергей взял тот, что был поменьше, и засунул себе за пояс.
   - Эти картинки, - продолжал он, - нужно носить у себя на теле.  Разрежь
каждый листик на семь частей и зашей в подкладку одежды. Положи также и  в
подкладку тюрбана. Там, где спрятан священный пергамент,  пуля  не  тронет
тебя.
   Глаза турка сверкнули.
   - Это верно?
   - Так говорит священный  дервиш.  Ты  же  слышал,  наверно,  о  героях,
которых пуля не берет.
   - Слышал, конечно.
   - Так вот, ни за деньги, ни за ласку эти листки не отдавай и никому  не
показывай, не то отнимут, украдут или выманят у тебя.
   - Ого! У меня есть башка на плечах.
   - Но это еще не все.  Один  листок  гласит:  пока  не  станешь  знатным
господином, не подымай оружие, не подымай руки на женщин  и  детей  и  все
свои силы положи на ратные дела.
   - Положу.
   - Тебя ожидают высокие почести: ты станешь бейлер-беем Венгрии.
   Турок даже рот раскрыл от удивления.
   - Бейлер-беем?..
   - Разумеется, не завтра поутру, а со временем, когда прославишься своей
отвагой. Кроме того, здесь написано, что ты обязан жить  согласно  Корану:
быть усердным в молитвах, в святых омовениях  и  за  добро  платить  людям
добром.
   Огромный глупый человек смотрел на школяра с благоговением.
   - Мне часто снилось, что я знатный господин, - пробормотал он. - Живу в
мраморном дворце, хожу в шелковом кафтане, и окружает меня множество  жен.
Вот что мне снилось... Так, значит, на семь частей?
   - На семь. Причем не обязательно, чтобы они были одинаковые. Размер, их
должен определяться тем, какую часть тела ты пуще всего бережешь.
   Турок, очень довольный, задумчиво смотрел вдаль.
   - Ну, - сказал он, вскинув голову, - если я буду господином, то  возьму
тебя в писари.
   Гергей кусал губы, чтобы не рассмеяться.
   - Что ж, садись, дружок, - ласково сказал  Хайван  и  держал  коня  под
уздцы, пока школяр взбирался на седло.
   - Хайван, вот тебе кольцо. Знай, что венгр не привык  ничего  принимать
даром.
   Хайван взял кольцо и уставился на него.
   Гергей продолжал:
   - Ты дал мне свободу и коня, а я тебе подарю за это кольцо.  Ну,  аллах
тебе в помощь, гололобый! - И он хлестнул коня.
   Но Хайван схватил уздечку.
   - Стой! Это ведь турецкое кольцо, правда?
   - Да.
   - Где ты взял его?
   - А тебе-то что? Если уж очень хочешь знать,  так  кольцо  принадлежало
одному янычару.
   Хайван некоторое время  тупо  смотрел  куда-то  в  пространство,  потом
протянул кольцо Гергею.
   - Не нужно. Ты красной ценой отплатил мне и за коня и за свободу,  -  и
сунул кольцо ему в карман.


   Гергей избрал путь на юг, чтобы в случае погони ехать не  той  дорогой,
что вела на Буду.
   Луна, проглядывавшая среди туч, уже  клонилась  к  западу.  На  востоке
забрезжила заря.
   Широкий большак пересекала узкая проселочная дорога. Гергей приметил на
ней всадника, ехавшего крупной рысью.
   Если они оба поскачут  одинаково  быстро,  то  встретятся  как  раз  на
перекрестке.
   Гергей в первое мгновение придержал коня, но когда и встречный  всадник
замедлил ход, пустился галопом, решив опередить его на сто шагов.
   Он не спускал глаз  с  верхового  и  при  свете  разгоревшейся  зари  с
изумлением заметил, что навстречу ему едет янычар в высоком тюрбане.
   Гергей натянул поводья и остановился.
   Остановился и турок.
   - Дьявол бы его побрал! - пробурчал юноша. - Еще схватит меня...
   От страха у него даже дух захватило.
   Но тогда, словно колокольный звон,  отдались  у  него  в  сердце  слова
Иштвана Добо: "Главное - не бояться!"
   Добо он не видел  с  детства.  С  тех  пор  как  Балинт  Терек  оставил
Фердинанда и перешел на сторону  короля  Яноша,  Добо  не  приезжал  ни  в
Сигетвар, ни в Шомодьвар, ни в Озору. Однако  Гергей  вспоминал  о  нем  с
благодарностью, и слова Добо: "Главное, сынок, не бояться!" - запали ему в
душу.
   Низенькая турецкая лошадка снова тронулась. Тогда  и  Гергей  пришпорил
коня. Ладно, будь что будет, встретимся на перекрестке. Может быть,  турок
вовсе и не за ним гонится. Крикнет: "Доброе утро!" - и промчится дальше.
   В самом деле, повернуть на север  удобней  всего  по  этой  проселочной
дороге. Стало быть, встреча с турком неминуема.
   А что, если турок выхватит оружие?
   Гергей никогда еще не участвовал в схватке. При  дворе  Балинта  Терека
его  учили  фехтованию  и  отец  Габор,  и  сам  Балинт  Терек,  да  и   с
турками-невольниками он сражался  ежедневно.  Но  это  была  только  игра.
Противники выходили с ног до головы закованные в латы  и  даже  топориками
едва ли могли ранить друг друга.
   Была бы у него хоть пика или сабля, как у янычара!  А  то  этот  жалкий
кончар!
   "Главное - не бояться!" - снова зазвучало у него в душе.
   И он поскакал вперед.
   Но турок и не думал скакать ему навстречу, а стоял как вкопанный.
   Гергей сгоряча помчался по проселку  и  едва  не  завопил  от  радости,
увидев, что турок повернул коня и мчится прочь без оглядки.
   Стало быть, это не кто иной, как Тулипан.
   - Тулипан! - крикнул Гергей, расхохотавшись. - Не дурите!
   Услышав окрик, турок пуще принялся настегивать свою лошадку  и  понесся
во весь опор по узкой проселочной дороге. Маленькая лошадка бежала хорошо,
да вот беда - лужи на дороге и земля глинистая.  Турок  решил  перескочить
через канаву, чтобы свернуть  в  поле.  Лошадь  поскользнулась,  и  турок,
свалившись, прокатился по земле.
   Когда школяр подъехал, Тулипан стоял уже на ногах, держа в руке пику.
   - Тулипан, - крикнул ему Гергей, заливаясь смехом, - не дурите!
   - О, черт побери! - смущенно сказал Тулипан. - Так это вы, барич?
   - Однако ж вы храбрый витязь! - пошутил Гергей и соскочил с коня.
   - А я думал, гонятся за мной, - сказал Тулипан в замешательстве. -  Как
же вы-то спаслись?
   - Голова помогла. Сначала я ждал, что вы меня освободите.
   - Никак было невозможно, - оправдывался Тулипан. - Невольников  согнали
на середину лагеря, и стражи кругом было столько,  что  я  и  сам-то  едва
удрал.
   Он подергал своего коня, поднял его на ноги и, почесавшись, добавил:
   - Чтоб вороны заели эту клячу! Как же я на ней домой доеду? Да  еще  на
мне эта одежда... Убьют по дороге.
   - Останьтесь в одной рубахе, а шаровары ничего, сойдут.
   - Так я и сделаю. Вы, барич, не поедете со мной?
   - Нет.
   - А куда же вы?
   - Я поеду в Буду.
   - Тогда опять попадете туркам в лапы.
   - Я раньше них поспею туда. Если  же  какая  беда  стрясется,  там  мой
господин, а он человек могущественный. Пожелай он, так и королем бы стал!
   Тулипан снова взобрался на свою лошадку. Гергей  протянул  ему  руку  и
сказал:
   - Передайте поклон домашним.
   - Спасибо, - ответил Тулипан. - И от меня тоже  низкий  поклон  барину.
Только не говорите, что пьяным меня застали.  Я  ведь  не  господское  пью
вино, а то, что дворне дают.
   - Ладно, ладно, Тулипан! С богом!
   Тулипан еще раз обернулся.
   - А где же священник?
   Глаза юноши наполнились слезами.
   - Он, бедняга, болен. Мне не удалось с ним поговорить.
   Гергей хотел еще что-то добавить,  но  либо  слезы  помешали,  либо  он
передумал. Дернул за повод и тронулся на восток.
   День Гергей провел в  лесу.  Спал.  Только  вечером  решился  он  ехать
кружным путем к Буде, и то наугад.
   Уже всходило солнце, когда он выехал на большой луг, раскинувшийся  под
горой Геллерт. Гергей сбросил с головы  тюрбан,  а  плащ  перекинул  через
заднюю луку седла.
   Трава была осыпана жемчугом росы.  Гергей  слез  с  коня.  Разделся  до
пояса. Набрал росы в обе ладони и начал смывать с себя  двухдневную  пыль.
Умывание освежило его.
   Тем временем конь успел попастись. Согревшись от первых  лучей  солнца,
Гергей поскакал дальше по широкой дороге.
   Вдоль  всей  дороги  виднелись  следы  недавнего  будайского  сражения:
валялись сломанные копья, разбитые пищали,  треснувшие  наплечники,  трупы
лошадей, латы, сабли, жалкие немецкие шлемы,  напоминавшие  выкрашенные  в
черный цвет котелки.
   И землю устилали мертвые тела.
   Возле тернового куста лежали  пять  немцев.  Двое  упали  ничком,  один
свернулся клубком, у последних двух были размозжены головы. Троих,  должно
быть, наповал уложили пули, а двое подползли сюда, смертельно раненные,  и
здесь испустили дух.
   Над полем стоял тяжелый смрад.
   Когда Гергей приблизился, с трупов взлетели вороны  и  закружились  над
ними. Затем сели подальше и продолжали свое пиршество.
   Только заслышав звуки трубы, отвел  Гергей  глаза  от  этого  скорбного
зрелища. Из Буды медленным шагом спускался  под  гору  отряд  всадников  в
красной одежде. Впереди  них  шел  длинный  строй  пеших  солдат  в  синих
одеяниях.
   В передовом отряде ехал всадник в белой сутане с капюшоном.
   "Это знаменитый монах Дердь.  Кому  ж  еще  быть  другому!"  -  подумал
Гергей, и сердце его заколотилось.
   Школяр столько слышал с самого детства о монахе Дерде, что человек этот
казался ему выше короля.
   Рядом с монахом скакал всадник в красном бархатном ментике, даже издали
сверкавшем драгоценными камнями.
   Гергей узнал Балинта Терека.
   Удрать?
   Но его бегство  может  навести  на  подозрения.  Балинт  Терек  отрядит
погоню,  и  он,  Гергей,  предстанет  перед  очами  своего   возлюбленного
господина в качестве преступника.
   Рассказать ему, что он натворил вместе с отцом Габором?
   Но тогда господин Балинт сразу же прогонит его с глаз долой.  Ведь  это
он сам вызвал турок против немцев. И теперь ему же придется  выслушать  от
своего воспитанника, что тот хотел уничтожить турок.
   Голова Гергея горела. Врать он не  любил.  Особенно  бесчестным  считал
лгать тому, кто его вырастил.
   И, весь залившись краской, он застыл с  непокрытой  головой  у  обочины
дороги. Затем слез с коня, взял его под уздцы.
   Будь что будет!
   Голодный конь, почуяв себя свободным, сразу начал щипать траву.
   Эх, благослови, господь, коня и голодное его брюхо! До чего  же  славно
дергать сейчас конягу  налево,  направо,  круто  поворачивать,  точно  это
норовистый конь!  Какое  счастье,  что  можно  стать  спиной  к  господам,
увлеченным беседой!
   Вот уже совсем близко слышится цоканье подков и звуки речей.  А  старый
конь все мечется налево, направо,  то  бежит  вокруг  хозяина,  то  хозяин
вокруг него.
   И подумать только: оказывается, ветер тоже  способен  сослужить  добрую
службу! Он прилетел с востока и поднял на дороге завесу  из  желтой  пыли.
Сквозь нее видно было только одно:  какой-то  паренек  мучится  в  поле  с
неуклюжим серым конягой. Очевидно,  немцы  оставили  лошадь  без  призора.
Пусть парнишка себе ее возьмет, не жалко!
   Гергей вздохнул с облегчением, когда господа проехали мимо и  никто  не
крикнул ему: "Гергей, сын мой!"
   Он снова вскочил на коня. Сперва лег животом, потом перекинул  ноги  и,
обернувшись, стал смотреть на шествие.
   Только тогда он заметил, что  пешие  солдаты  в  синей  одежде  скованы
цепями. Одежда у них изодрана,  волосы  забрызганы  грязью,  лица  бледны.
Среди них нет  ни  одного  старика.  Много  раненых.  У  одного,  высокого
оборванного пленника, лицо распухло и все в красных и синих кровоподтеках.
На изуродованной физиономии виден только один глаз.
   Уж не Балинт ли Терек дал ему по переносице?



        11

   Буду Гергей видел впервые.
   Уйма  башен,  высокие  стены,  в  сторону  Пешта  спускается   тенистый
королевский парк. Гергей только диву давался.
   Так здесь и жил король Матяш? Здесь жил король  Лайош?  И  здесь  живет
сейчас, любуясь всем, его маленькая Эва?
   У ворот стоял стражник с алебардой, но он даже не взглянул на Гергея.
   Юноше показалось немного странным, что с ним  не  здороваются,  но  это
было, видимо,  в  порядке  вещей.  Он  посмотрел  на  королевский  двор  и
украшавший  его  большой  круглый  бассейн  из  красного  мрамора.   Затем
остановился на площади Сент-Дердь. Внимание его привлекли большие пушки на
колесах. Пушки были закопченные и неуклюжие. По облепленным грязью колесам
видно, что их забрали у немцев недавно, быть может, только вчера.
   - Добрый день, господин витязь! - обратился он к  стражу,  караулившему
пушки. - У немцев взяли пушки, правда?
   - Да, - гордо ответил круглолицый черноволосый солдат  с  подкрученными
кверху усами. Выражение лица у него было такое, будто он все время дует на
что-то горячее.
   Гергей снова воззрился на пушки. Три пушки были такие большие, что их и
двадцати волам не сдвинуть с места. И все они еще пахли порохом.
   - Господин витязь, - заговорил снова Гергей, -  вы  не  знаете  старика
Цецеи с деревянной рукой?
   - Как не знать!
   - А где он живет?
   - Вон там, внизу, - и солдат кивком головы указал на север, - на  улице
Сент-Янош.
   - Я ведь не знаю здешних улиц.
   - Так ты, братец, езжай все  прямо,  а  там  поспрошаешь.  Живет  он  в
зеленом домике. Над дверями висит лук. Там живет оружейник, луки делает.
   - Саггитариуш?
   - Он самый.
   Гергей еще раз оглядел пушки и двинулся дальше на своем сером коне.


   После долгих расспросов он нашел наконец улицу Сент-Янош и  двухэтажный
домик, выкрашенный в зеленый цвет.
   В домике было по фасаду пять окон: три на втором  этаже  и  два  внизу.
Парадный вход был не больше обычной  комнатной  двери,  и  над  ним  висел
жестяной лук красного цвета.
   Цецеи жил на верхнем этаже. Гергей застал  старого  барина  в  утреннем
кунтуше и домашних туфлях. Он бил хлопушкой с длинной рукояткой облепивших
шкафчик мух.
   - Получай, собака! -  приговаривал  он,  нанеся  удар,  громкий,  точно
ружейный выстрел.
   Заслышав шаги, он сказал:
   - Смелее мухи зверя нет! Вот я бью, колочу их на глазах друг у  дружки,
а муха, вместо того чтоб улететь, садится мне на бороду. Получай,  собака!
- И он взмахнул хлопушкой.
   - Батюшка, родимый! - с улыбкой  приветствовал  его  Гергей.  -  Доброе
утро!
   Цецеи удивленно обернулся. Но и Гергею было  чему  подивиться.  Как  же
так? Борода Цецеи сползла ниже, чем была. Дома она росла от самых глаз,  а
здесь - Гергей приметил сразу - старик бреет верхнюю  часть  лица  и  даже
чуть помолодел от этого.
   - Ба! Сын мой, Гергей! - Цецеи с изумлением уставился на  него.  -  Так
это ты, душа моя?
   Гергею и самому казалось непостижимым, что он очутился здесь, однако он
все ждал, что его расцелуют,  обнимут,  как  это  бывало  обычно  дома,  в
Керестеше.
   Тут и хозяйка вышла из соседней комнаты.
   Она была тоже ошеломлена и глядела на Гергея во все глаза.
   - Как же ты приехал! - спросила  она.  -  Каким  ветром  тебя  занесло,
сынок?
   "А ведь прежде словно ласковее встречала меня", -  мелькнула  у  Гергея
мысль, да, пожалуй, и не мысль, а так, только мгновенное чувство.
   - Я приехал за вами, - ответил Гергей. - Вам надо вернуться в Керестеш.
   - Ого! - ответил старик таким тоном, точно хотел сказать: "Вот  это  уж
глупее глупого!"
   Да  и  хозяйка  смотрела  на  Гергея  жалостливо,  словно  на  дурачка,
сморозившего какую-нибудь чепуху.
   - Ты голоден, душа моя? - спросила она, положив ему руку  на  плечо.  -
Может быть, и не спал ночью?
   Гергей и кивнул и замотал головой, бросил  взгляд  на  открытую  дверь,
затем уставился на шахматную доску.
   - Ты Вицушку ждешь, правда? - Хозяйка взглянула на мужа и улыбнулась. -
Ее нет дома. Она даже  не  приходит.  Живет  у  королевы.  Только  изредка
удается ей побывать дома. Да и тогда она приезжает в карете  с  придворным
форейтором. Вон оно как!
   Но, услышав шипенье из кухни, она всплеснула руками.
   - Иисус Мария! У меня молоко убежит!
   Гергей ждал, что Цецеи продолжит  речь  о  Вицушке,  но  старик  сидел,
моргал глазами и молчал.
   - А где же отец Балинт? - спросил Гергей,  а  у  самого  будто  тяжелый
камень навалился на сердце.
   - Хоронит! - ответил Цецеи скучным голосом. - Собрал несколько монахов,
и они все хоронят.
   - Немцев?
   - Конечно, немцев. С  тех  пор  как  началась  война,  он  каждый  день
пропадает на кладбище. Можно подумать, что немцев и впрямь стоит хоронить.
   - И не стреляли в него?
   - Они в белых рубахах. По ним не стреляют.
   - А я видел многих непогребенных.
   - Верю, братец. Мы врагов хорошо порубали.
   Слово "братец" тоже неприятно кольнуло Гергея.  Но  больше  терпения  у
него не хватило, и он свернул разговор на Вицу.
   - Сейчас она тоже у королевы?
   - Да, - ответил старик и, поднявшись, заковылял по комнате.
   Приняв строгий и важный вид, он  рассказал,  что  недавно  монах  Дердь
повел Вицушку во дворец и в саду представил ее  королеве.  Младенец-король
вдруг улыбнулся и потянулся ручонками к Вице.  А  Вица  не  растерялась  -
схватила его на руки, как делала обычно дома с крестьянскими  ребятишками,
и, забыв о почтительности, подбросила. Потом сказала даже: "Глупышечка!" С
того дня королева оставила ее у себя и теперь даже ночевать  не  отпускает
домой.
   Поначалу Гергей слушал старика только  с  интересом,  потом  глаза  его
загорелись. Лишь одно показалось ему странным: почему старик Цецеи придает
своему лицу величественное выражение и  холодно  поглядывает  на  него?  И
Гергей опять помрачнел.
   - Ну что с тобой? - гаркнул старик. - Что ты по-дурацки таращишь глаза?
   - Я спать хочу, - ответил Гергей, едва сдерживая слезы.
   Он понял, что маленькой Эве не быть его женой.



        12

   Но что же произошло в Буде?
   А то, что немцы хотели занять ее. Королева готова была  согласиться  на
это, да венгерским господам пришлось не по нраву,  что  во  дворце  Матяша
станет хозяйничать немец. Нет, пусть уж венгерским королем  будет  наконец
венгр!
   Призвали на помощь турок, а до их прихода оборонялись своими силами.  К
приходу передовых отрядов турок ряды  немцев  сильно  поредели.  Когда  же
явился султан с его несметными полчищами, войско Роггендорфа было разбито.
   Монах - так все звали  знаменитого  Дердя  Мартинуззи  -  приветствовал
султана четырьмя сотнями пленных немцев.
   Вместе с монахом поехали Балинт Терек и седой Петер Петрович.
   Султан расположился станом  у  Черепеша,  в  одном  переходе  от  Буды.
Венгерских вельмож он милостиво принял в шелковом своем шатре с башенкой и
крылечком. Всех троих он знал по имени. Знал и то, что этот монах -  разум
венгров. Балинт Терек был ему известен еще с того  времени,  когда  султан
хотел водрузить флаг с полумесяцем  на  башне  Вены.  Тогда  Балинт  Терек
наголову разбил Касон-пашу и его рать; с тех пор турки вспоминали  о  нем,
как о "дьяволе, изрыгающем пламя".
   Про  старика  Петровича  толмач   сообщил   султану,   что   он   родня
младенцу-королю и что именно он в 1514 году  сшиб  с  коня  Дердя  Дожу  и
захватил его в плен.
   Вельмож ввели в шатер. Все трое  поклонились.  Султан,  протянув  руку,
сделал шаг по направлению к гостям. Монах шагнул навстречу и приложился  к
его руке. Поцеловал руку султана и старик Петрович.
   Балинт Терек вместо целования руки снова поклонился и  хотя  побледнел,
но гордо взглянул на турецкого владыку.
   Это уже было дерзостью. У монаха все похолодело внутри. Знал бы заранее
- ни за что не стал бы уговаривать Балинта Терека ехать с ними.
   Султан даже бровью не повел. Поднял руку, протянутую было для  поцелуя,
и положил ее на плечо Балинту Тереку, обнял его.
   Все вышло так по-семейному и  по-венгерски,  словно  иначе  и  быть  не
могло.
   Позади султана стояли два его сына. Оба крепко пожали  руки  венгерским
вельможам. Должно быть, их научили заранее,  как  себя  вести.  Потом  они
снова стали за спиной отца и воззрились на Балинта Терека.
   А поглядеть на него стоило! Какой  величественный  красавец  венгр!  Он
затмевал собой всех вельмож. Балинт Терек был в красной атласной одежде  с
прорезными рукавами.
   Бараньи глаза старика султана тоже чаще обращались  к  Балинту,  чем  к
монаху, который, отвешивая поклоны, витиевато и хитро объяснял  по-латыни,
что немецкая опасность устранена и венгры счастливы,  чувствуя  над  собой
крылья такого высокого покровительства.
   Толмачом был Сулейман-паша - болезненный, сухощавый старик; он попал  с
венгерской  земли  к  туркам,  будучи  еще  стройным  юношей,  и   поэтому
безукоризненно знал оба языка.
   Сулейман-паша переводил речь монаха, фразу за фразой.
   Султан кивал головой. Когда монах Дердь  закончил  свою  речь  глубоким
поклоном, султан улыбнулся.
   - Ты хорошо сказал. Я потому и пришел, что король Янош был моим другом.
Судьба его народа мне не безразлична. В  Венгрии  должен  снова  наступить
мир, и венгры впредь могут спать спокойно: моя сабля будет вечно  охранять
их.
   Монах поклонился с выражением счастья на  лице.  Старик  Петрович  утер
слезинку. И только чело Балинта  Терека  омрачилось.  Он  смотрел  куда-то
вдаль.
   - Что ж, посмотрим, с каким народом вы совладали! - проговорил султан.
   Он сел на коня и в сопровождении венгерских вельмож проехал тихим шагом
мимо пленников. Пленных немцев выстроили двумя длинными рядами на песчаном
берегу  Дуная.  Некоторые  стояли  вытянувшись,  другие  ждали,  преклонив
колени.
   По правую руку султана ехал монах, по  левую  -  Сулейман-паша.  Султан
оборачивался иногда назад и обращался то к Петровичу, то к Балинту Тереку,
то к своим сыновьям.
   Пленные пали ниц перед султаном; иные  с  мольбой  протягивали  к  нему
скованные руки.
   - Дрянной народ, наемники! - заметил султан по-турецки. - Но попадаются
и сильные люди.
   - Были среди них и посильней,  -  ответил  Балинт  Терек  по-венгерски,
когда султан обратился к нему. - Несколько сотен. Да только их нет  здесь.
- И в ответ на вопросительный взгляд султана  спокойно  добавил:  -  Я  их
изрубил.
   Вернулись к шатру. Султан не пожелал войти, и ему вынесли кресло. Но ни
послам, ни сыновьям султана стульев не предложили.
   - Что же делать с пленными, ваше величество? - спросил Ахмат-паша.
   - Отрубите им головы, - ответил султан так  равнодушно,  будто  сказал:
"Почистите мне кафтан".
   Он сел в поставленное перед шатром кресло, на расшитую золотом подушку.
За спиной его стали двое слуг с опахалами  из  павлиньих  перьев  -  стали
вовсе не ради блеска, а для спасения султана от мух.  Время  шло  к  концу
августа, и вместе с войсками кочевали мириады мух.
   Рядом с султаном стояли  оба  его  сына,  а  перед  ними  -  венгерские
вельможи с непокрытыми головами.
   Султан смотрел некоторое время задумчиво,  потом  обратился  к  Балинту
Тереку:
   - Дорогой схватили какого-то попа. Из твоих владений.  Может  быть,  ты
знаешь его?
   Балинт Терек понял,  что  сказал  султан,  однако  выслушал  толмача  и
ответил по-венгерски:
   - Всех священников из моих владений я не  знаю.  У  меня  их  несколько
сотен, причем разной веры. Но может статься, что этого я знаю.
   - Принесите его сюда, - приказал султан и, подняв брови полумесяцем, со
скукой уставился куда-то в пространство.
   С берега Дуная донесся шум -  там  рубили  головы  пленникам.  Крики  и
мольбы смешались с гомоном турецкого стана.
   Двое турок быстро принесли труп, завернутый в простыню. Положив его  на
землю у ног султана, они откинули простыню с головы мертвеца.
   - Знаешь его? - спросил султан, искоса глядя на Терека.
   - Как же не знать!  -  ответил  потрясенный  Балинт.  -  Ведь  это  мой
священник.
   И он обвел взглядом присутствующих, словно ожидая от них объяснения. Но
лица придворных султана были  холодны.  Он  встретился  только  с  ледяным
взглядом черных глаз.
   - С ним случилась какая-то беда, - сказал султан. - Он был болен уже  и
тогда, когда его принесли в мой лагерь. Похороните его с честью, -  сказал
он, обернувшись к слугам, - по обрядам христианской церкви.
   Слуги  начали  разносить  на  серебряных  подносах  серебряные  чаши  с
напитком из апельсинового сока и розовой  воды.  Шербет  был  ароматный  и
холодный, как лед.
   Любезно улыбаясь, султан угостил первым Балинта Терека.



        13

   Супруга Цецеи постелила Гергею в маленькой комнатке, выходившей  окнами
во двор. Юноше нужна была не столько постель, сколько возможность остаться
наедине со своим горем.
   Он не удивился тому, что  королева  полюбила  его  маленькую  Эву,  ибо
считал, что во всем мире нет создания более достойного любви, чем она.  Но
то, что Цецеи так загордились, обидело его до глубины души. Вицушка попала
теперь в королевский замок, где бывают только герцоги и прочая знать.  Как
же подступиться к ней какому-то ничтожному юноше, у которого нет ни герба,
ни дома, ни даже паршивой собаки!
   Он прилег на лавку, покрытую вытертой медвежьей шкурой,  и  склонил  на
руку мокрое от слез лицо.
   У грусти есть хорошее свойство:  она  усыпляет  и  вдобавок  еще  тешит
сладкими снами.
   Гергей проспал на медвежьей шкуре добрых полдня и проснулся с улыбкой.
   Он  удивленно  окинул  взглядом  комнату  и  висевший  на  стене  образ
кривоногого святого Имре, потом вдруг помрачнел,  приподнялся  на  ложе  и
закрыл лицо руками. Вихрь черных мыслей закружился у него в голове и  слил
воедино события двух последних дней: большой турецкий стан, неволя, смерть
отца Габора, спасение, Будайская крепость, разлука с "маленькой  женой"  и
перемена, которая произошла с его приемными  родителями.  Все  это  вихрем
кружилось у него в голове. Потом он вспомнил про своего коня - про старого
серого конягу. Напоили, накормили ли его? Как поплетется он на этой  кляче
в Шомодьвар? Что ответит, если его спросят, где отец Габор? Кто  будет  их
теперь учить? Наверно, Шебештьен Тиноди - добрый лютник  с  парализованной
рукой.
   Гергей встал, встряхнулся, словно желая  освободиться  от  пут  дурного
сна. Пошел к приемным родителям.
   - Матушка, - сказал он супруге Цецеи, -  я  приехал  только  для  того,
чтобы предупредить о турецкой опасности. Сейчас поеду обратно.
   Жена Цецеи сидела у окна и обшивала золотыми нитками край воротничка из
тонкого полотна. В те времена женщины носили воротнички, расшитые золотом.
Вышивка предназначалась для ее дочери.
   - Куда же ты торопишься? - удивилась  хозяйка.  -  Ведь  мы  еще  и  не
поговорили толком. Мужа нет дома. Может  быть,  он  хочет  побеседовать  с
тобой. А ты был у господина Балинта?
   Гергей смущенно заморгал глазами.
   - Нет. И не пойду к нему. Я удрал из дому, никому не сказавшись.
   - Со священником нашим тоже не хочешь побеседовать?
   - А где он живет?
   - Здесь, с нами. Где ж ему  еще  жить!  Да  только  его  нет  дома.  Он
хоронит.
   - Они все так же бранятся меж собой?
   - Пуще прежнего. Теперь наш поп - сторонник Фердинанда, а муж -  короля
Яноша.
   - Прошу _вашу милость_ передать ему от меня поклон.
   Он намеренно не назвал ее _матушкой_.
   Жена  Цецеи  перевернула  свою  вышивку  и  после  минутного   молчания
ответила:
   - Что ж, сынок, что ж, Гергей, тогда я не стану тебя удерживать, только
покушай перед отъездом. Я оставила тебе обед, да будить не хотела.
   Гергей опустил голову. Должно быть, размышлял,  стоит  ли  ему  принять
угощение. Подумав, решил принять, чтобы не обидеть хозяев.
   Жена Цецеи накрыла стол желтой кожаной скатертью, положила  на  тарелку
холодное жаркое и поставила вино.
   Вернулся и отец Балинт. Обычно он возвращался после  своих  милосердных
трудов только вечером, а в этот день,  устав  от  жары  и  работы,  пришел
раньше.
   Вслед за ним приковылял и Цецеи.
   Гергей поцеловал руку священнику. Тот  усадил  его  за  стол,  и  юноше
пришлось отвечать на вопросы во время еды.
   - Как ты вырос! - Отец Балинт смотрел на него и только диву давался.  -
Совсем мужчиной стал. А ведь словно только на время ушел от нас!  -  И  он
оглянулся. - А где Вица?
   - Во дворце, - ответил Цецеи.
   Священник  взглядом  требовал   объяснения,   поэтому   Цецеи   сказал,
оправдываясь:
   - Королева очень полюбила ее, не отпускает...
   - С каких это пор?
   - Несколько дней.
   - Уж не за _ребенком_ ли она там ходит? - спросил священник, фыркнув.
   - За ребенком, - ответил Цецеи. - Только не подумай,  что  няней,  нянь
там достаточно. Вица просто там время проводит, вот и все.
   - Твоя дочь ходит за сыном Сапояи? - воскликнул  священник  и  вскочил,
покраснев.
   Цецеи беспокойно заковылял по комнате.
   - А что ж тут такого? -  проворчал  он,  обернувшись.  -  Ты  ведь  сам
говорил: лучше уж пес, да венгр, чем ангел, да немец?
   - Но твоя дочь баюкает сына Сапояи! - Отец  Балинт  свирепо  заорал  на
Цецеи: - Да что ж у тебя, мозги раскисли на старости лет?  Или  ты  забыл,
что отец этого ребенка был палачом? Забыл, как вместе  со  мной  лакомился
мясом Дердя Дожи?
   И он так хватил стулом об пол, что стул разлетелся вдребезги.
   У Гергея кусок застрял в горле. Он бросился вон из  комнаты,  стремглав
сбежал по лестнице, вывел своего коня и умчался, ни с кем не попрощавшись.



        14

   Возле королевского дворца он соскочил с коня и взял его под уздцы.
   На стене дворца  Гергей  заметил  солнечные  часы  величиной  с  колесо
телеги. Солнце как раз скрылось за тучи,  и  позолоченный  столбик  только
бледной тенью указывал на римскую цифру IV.
   Гергей пытливо рассматривал окна.  Оглядел  по  очереди  окна  нижнего,
потом верхнего этажа, а затем и башенные оконца.
   В ворота дворца входили и выходили солдаты. Шаркая  ногами,  подошел  к
воротам седобородый, сгорбленный  старик  венгр.  За  ним  следовало  двое
дьяков.
   - Прочь с дороги! - крикнул страж двум зевакам-мальчишкам. -  Чего  рты
разинули?
   Старик с трудом передвигал ноги. Он был, видимо, очень знатной  особой,
так как с ним здоровались все, а он  никому  не  отвечал  на  приветствия.
Дьяки несли свернутые трубкой  бумаги.  За  борт  суконных  колпаков  были
засунуты гусиные перья, у пояса болтались медные чернильницы.  День  стоял
солнечный, и тени дьяков  величественно  передвигались  по  стене.  Гергей
приметил и стройного белокурого солдата. Ему сразу бросилось в глаза,  что
солдат в красных сапогах, а тонкие ноги его обтянуты красными  штанами,  -
он понял, что это солдат из сигетварской стражи. И  тут  же  узнал  в  нем
Балинта Надя.
   Гергей повернулся и, взяв коня за повод, поспешно направился на площадь
Сент-Дердь. Ему не хотелось встретиться  с  кем-нибудь  из  людей  Балинта
Терека.
   Но дальше он опять встретил  знакомого.  Это  был  подвижный  низенький
человек с круглой бородой - Имре Мартонфалваи, дьяк, ключник,  управитель,
- словом, во всех отношениях полезный и близкий человек Балинта Терека.
   Гергей спрятался за своего коня, но дьяк Имре заметил его.
   - Ба, кого я вижу! - крикнул он. - Братишка Гергей!
   Гергей покраснел до ушей и поднял голову.
   - Как ты попал сюда? К господину нашему приехал? Где ты раздобыл  этого
буйвола с конской мордой? Не из наших же он коней!
   Гергею  хотелось  провалиться  сквозь  землю  вместе  с  достопочтенной
лошадью, прозванной буйволом.
   Но вскоре он собрался с духом.
   - Я приехал к нашему господину, - ответил он, смущенно моргая  глазами.
- Где он?
   - Не знаю, вернулся ли уже в  Буду.  Он  отправился  провожать  пленных
немцев к султану. Эх, и герой же наш господин! Видел бы ты, как он  крошил
немцев! Неделю назад, когда он вернулся из сражения,  вся  правая  рука  у
него была в крови. Королева сидела у окна. Он проехал перед нею и  показал
ей правую руку и саблю... А как у нас дома? Не было падежа скота?
   - Нет, - ответил Гергей.
   - Невольники вычистили старый колодец?
   - Вычистили.
   - А на молотьбе не воруют?
   - Нет.
   - Баричи здоровы?
   - Здоровы.
   - А госпожа наша?
   - Тоже здорова.
   - В Реметеудваре ты не побывал?
   - Нет.
   - Отаву начали косить, не знаешь?
   - Не знаю.
   - Ну, где ж ты остановишься? -  спросил  дьяк,  обмахиваясь  шапкой.  -
Нашел себе пристанище?
   - Нет.
   - Тогда пойдем ко мне.  Ты  какую-нибудь  важную  весть  привез  нашему
господину или письмо?
   - Нет. Просто так приехал.
   - Тогда подожди здесь. Я зайду во дворец. А то пойдем вместе на конский
двор, оттуда ко мне домой, а там  переоденешься  в  парадный  костюм.  Но,
может, у тебя и  одежды  нет?  Ничего,  найдем.  А  с  господином  успеешь
поговорить.
   Он ввел Гергея во двор и поставил его в тени.
   Провожая взглядом болтливого проворного человечка, Гергей видел, как он
взбегает вверх по  широкой  лестнице  из  красного  мрамора.  Потом  начал
размышлять - не улизнуть ли от гнева господина Балинта?
   Эх, от него не удерешь! Он даже  издали  притягивает  к  себе  властным
взглядом. Придется сказать правду, признаться, что... Ой, в этом уж  никак
нельзя признаваться!
   Голова у него пошла кругом от таких мыслей. Он почесал за  ухом,  потом
снова уставился на окна.
   Озираясь вокруг, он вдруг заметил,  что  за  оградой  зеленеют  деревья
парка. А  что,  если  проникнуть  туда?  Хоть  издали  поглядеть  на  свою
маленькую Эву, только издали, ибо такому простому смертному,  как  он,  не
положено близко подходить к королеве.
   Да, но где же они? Должно быть, гуляют по тенистым  дорожкам  сада  или
сидят у какого-нибудь окошка. Эву он сразу узнал бы. Узнал бы  ее  нежное,
белое лицо, ласково улыбающиеся кошачьи глазки. Махнул  бы  ей  шапкой,  и
пусть она хоть неделю гадает, кто это  был:  Гергей  или  только  мальчик,
похожий на него, а может, только призрак Гергея.
   По двору было разбросано сено. В стенке торчали вбитые в  ряд  большие,
тяжелые железные кольца, к которым приезжие привязывали своих лошадей.
   Гергей тоже привязал коня и, погруженный в тихие  мечты,  прошел  между
солдатами, потом проскользнул в тот проулок, где из-за ограды  выглядывали
зеленые кроны деревьев.


   Гергей думал, что там и есть вход в парк. Вот  недогадливый!  Да  разве
стали бы строить ворота большого парка в таком  узеньком  переулке!  Ворот
тут не было и в помине.  По  одну  сторону  переулка  -  высокая  чугунная
ограда, по другую - здание. Некогда здесь жили ученые и  художники  короля
Матяша, затем, во время Уласло [Владислав II Ягеллон  (1456-1516),  король
Венгрии с 1490 г.], - польские попы и слуги, а позднее - дворцовая женская
прислуга.
   Но всего этого Гергей не знал. Он рассматривал ограду. Решетка белая, а
концы чугунных прутьев позолочены. Кое-где из-за ограды свешивались  ветки
деревьев.
   Гергей то и дело  заглядывал  в  парк.  Он  видел  дорожки,  посыпанные
гравием, и маленькие садовые постройки с зелеными крышами. На  решетке  то
здесь, то там сидели чугунные вороны, но от большинства  сохранились  одни
только лапки. Сквозь  ветви  мелькало  несколько  розовых  пятен.  Женские
платья!
   Сердце у юноши застучало, как водяная мельница.
   Осторожно крадучись вдоль ограды, заглядывал он  в  парк.  Наконец  под
старой липой увидел группу женщин.
   Они сидели вокруг колыбельки. Все были в светло-розовых платьях. Только
одна, с узким лицом, длинным носом и тонкими руками, была в  черном.  Лицо
ее было бледно, черные глаза печальны. Улыбалась она только  тогда,  когда
склонялась над колыбелькой, но и улыбка ее была грустной.
   Гергей не мог заглянуть в колыбель - ее  заслоняла  толстая  женщина  в
белом платье. Она обмахивала ребенка веточкой липы.
   Стараясь рассмотреть все получше, Гергей то сверху, то снизу заглядывал
за ограду. Он уже приметил, что вокруг колыбельки сидят четыре женщины,  а
пятая стоит возле большой мраморной вазы, изваянной в форме  чаши,  и  все
время то наклоняется, то поднимается.
   К ней-то и  побежал  Гергей  вдоль  ограды.  И  правда,  это  была  его
маленькая Эва, Но как она выросла! Девушка собирала в  корзину  упавшие  с
дерева дикие каштаны.
   - Вицушка! Кисушка! - тихо окликнул он Эву.
   Девушка была шагах в двадцати от него. Она напевала какую-то песенку  и
потому не слышала Гергея.
   - Вицушка! Кисушка!
   Девушка подняла голову. Серьезная и удивленная, повернулась она лицом к
ограде.
   - Кисушка! - повторил Гергей  уже  сквозь  смех.  -  Кисушка!  Вицушка!
Поди-ка сюда!
   Гергей был скрыт ветвями тамаринда, но Эва узнала его по голосу.
   Она  поскакала,  точно  козочка.   Останавливалась,   вновь   пускалась
вприпрыжку. Ее большие, широко раскрытые глаза были полны изумления.
   - Это я, Вицушка! - повторял Гергей.
   Подбежав к нему, девушка всплеснула руками.
   - Герге! Как ты попал сюда?
   Вся просияв от радости, она просунула лицо сквозь прутья ограды,  чтобы
Гергей поцеловал ее. И Гергей услышал какой-то приятный запах - так пахнет
в апреле цветущая жимолость.
   Потом оба ухватились за решетку, и руки их соприкоснулись. Решетка была
холодная, а руки теплые. Лица обоих разрумянились.
   Не сводя глаз с девушки, юноша коротко рассказал, как он попал сюда.
   Как она выросла, как похорошела! Только  глаза,  открытые  и  невинные,
красивые кошачьи глазки, остались прежними.
   Может быть, кому другому Эва и не показалась бы красавицей -  ведь  она
была в том неблагодарном возрасте, когда руки  и  ноги  кажутся  большими,
черты лица еще не определились, стан худой и плоский, волосы  короткие,  -
но Гергею все в ней казалось бесподобным. Ему нравились ее большие руки  -
они казались белыми и бархатистыми; а на ноги  ее,  обутые  в  хорошенькие
башмачки, он бросал долгие, восторженные взгляды.
   - Я привез тебе кольцо, - сказал Гергей и вытащил  из  кармана  большой
турецкий перстень. - Кольцо это завещал мне мой добрый учитель. А я подарю
его тебе, Вицушка.
   Вица взяла  кольцо  в  руки  и  с  восхищением  разглядывала  топазовый
полумесяц и  алмазные  звездочки,  потом  надела  перстень  на  пальчик  и
улыбнулась.
   - Какое большое! Но красивое!
   Так как кольцо было велико и болталось на пальчике, девушка просунула в
него два пальца.
   - Наверно, придется мне впору, когда я вырасту, - сказала она. -  А  до
тех пор пусть хранится у тебя. - И добавила с  детской  откровенностью:  -
Знаешь, кольцо будет мне в самый раз, когда мы поженимся.
   Лицо Гергея омрачилось, глаза подернулись влагой.
   - Не будешь ты. Вица, моей женой.
   - Почему это не буду? - оскорбилась девушка.
   - Ты ведь теперь знаешься  только  с  королями  и  герцогами.  Тебя  не
отдадут за такого маленького человека, как я.
   - Вот еще! - возмущаясь, покрутила  шейкой  Вица.  -  Ты  думаешь,  они
кажутся мне очень уж большими людьми? Королева тоже сказала как-то,  чтобы
я любила маленького короля, и за это она, когда я вырасту,  найдет  мне  и
такого и сякого жениха. Я ответила ей, что у меня уже есть жених.  И  даже
назвала твое имя и сказала, что Балинт Терек - твой приемный отец.
   - Сказала про меня? А она что же?
   - Так засмеялась, что чуть со стула не свалилась.
   - Она тоже здесь, в саду?
   - Здесь. Вот она, в черном платье.
   - Та?
   - Да. Правда, красивая?
   - Красивая. Но я думал, она еще лучше.
   - Еще лучше? Так что ж, по-твоему, она не очень красива?
   - И никакой короны нет у нее на голове.
   - Если хочешь, можешь  поговорить  с  ней.  Она  очень  добрая,  только
по-венгерски не понимает.
   - А по-какому же?
   - По-польски, по-немецки, по-латыни, по-французски, по-итальянски - все
языки знает, кроме венгерского.  Твое  имя  тоже  выговаривает  по-своему:
Керкел...
   - А о чем мне с ней говорить? - отнекивался Гергей. - По-немецки я знаю
лишь несколько слов. Лучше вот  что,  Вицушка,  скажи,  как  нам  с  тобой
увидеться, если мне еще раз случится приехать в Буду?
   - Как увидеться? А я скажу королеве, чтобы тебя впустили.
   - И она велит впустить?
   - Конечно. Она любит меня и все мне позволяет. И  даже  свою  туалетную
воду дает. Понюхай-ка рукава моего платья -  правда,  хорошо  пахнут?  Все
королевы так хорошо пахнут!.. Потом она показала мне свой молитвенник. Вот
уж где красивые-то картинки! Есть там дева Мария в синем  шелковом  платье
среди роз. Ты бы только поглядел!
   Из-под липы послышался пронзительный писк, будто котенку  наступили  на
хвост.
   Эва вздрогнула.
   - Ой, маленький король проснулся! Подожди здесь, Герге.
   - Нет, Вица, я не могу ждать. Приду завтра.
   - Ладно! Ты каждый день приходи  в  этот  час,  -  ответила  девушка  и
побежала к маленькому королю.



        15

   Ничто не случается так, как мы предполагаем.
   Когда Балинт Терек вернулся домой,  к  нему  нельзя  было  подступиться
несколько часов подряд. Он заперся у себя в комнате и  шагал  там  взад  и
вперед. Мерные, тяжелые его шаги слышны были в комнатах нижнего этажа.
   - Барин гневается! - беспокоился Мартонфалваи. - Уж не на меня ли?
   - А что, если он еще и меня увидит?  -  Гергей  содрогнулся  и  почесал
голову.
   Мартонфалваи трижды поднимался по лестнице, пока решился наконец  зайти
к хозяину.
   Балинт Терек стоял у окна, которое выходило на Дунай. Он был в  той  же
одежде, в какой ездил к турецкому султану. Не отвязал даже парадной  сабли
в бархатных ножнах.
   - Что такое? - зло спросил он, обернувшись. -  Что  тебе,  Имре?  Я  не
расположен сейчас к разговорам.
   Подобострастно  поклонившись,  Мартонфалваи  удалился.  Остановился  на
веранде и смущенно почесал за ухом. Сказать или нет? Скажет -  быть  беде.
Когда господин  Балинт  сердится,  он  как  грозовая  туча:  молния  может
сверкнуть в любой миг. А не скажешь - тоже беды не  миновать.  Кто  бы  ни
приехал из дому, всех он принимает с радостью.
   Дом Балинта Терека стоял у самых Фейерварских ворот.  По  одну  сторону
окна выходили на Пешт, по другую -  на  гору  Геллерт.  Выглянув  в  окно,
Мартонфалваи увидел, что во двор входит  Вербеци,  и  это  вывело  его  из
затруднительного положения.
   Он поспешил обратно и вновь отворил дверь в комнату.
   - Ваша милость, пришел господин Вербеци.
   - Я дома, проси пожаловать, - ответил Балинт Терек.
   - И Гергей тоже  здесь!  -  выпалил  дьяк  единым  духом.  -  Маленький
Борнемисса!
   - Гергей? Один?
   - Один.
   - Да как же он попал сюда? Позови его!
   Гергей подошел к дверям одновременно с седобородым, согбенным  стариком
Вербеци.
   Так как Мартонфалваи низко поклонился гостю, то и Гергей последовал его
примеру. Этого  самого  старика  он  встретил  давеча  возле  королевского
дворца. Дьяки с гусиными перьями на шапках несли  за  ним  свитки  грамот.
(Вербеци был знаменитый человек! В молодости видел короля Матяша!)
   - Добро пожаловать, отец, - послышался из  комнаты  мужественный  голос
Балинта Терека.
   И тут он увидел Гергея.
   - Дозволь, батюшка,  сперва  перекинуться  словечком  с  моим  приемным
сыном... Входи, Гергей!
   Гергей  ни  жив  ни  мертв  остановился  как  вкопанный   перед   двумя
вельможами.
   Балинт взглянул на него из-под насупленных бровей.
   - Что, дома какая-нибудь беда случилась?
   - Нет, - ответил Гергей.
   - Ты вместе с отцом Габором уехал?
   - Да, - ответил Гергей и побледнел.
   - А как вы попали в неволю? Отчего умер отец Габор?  Сыновья  мои  были
тоже с вами?
   - Нет.
   - Так как же вы попали к туркам?
   Тут вмешался гость.
   - Ну, ну, братец  Балинт,  -  благожелательно  произнес  Вербеци  своим
низким голосом, - не кричи ты так на бедного мальчика. Ведь он  со  страху
слова не вымолвит.
   И Вербеци сел посреди комнаты в кожаное кресло.
   При слове "со страху" мальчик пришел в себя, точно ему плеснули в  лицо
холодной воды.
   - А так... - ответил он вдруг храбро. -  Мы  хотели  вскинуть  на  небо
турецкого султана.
   - Per amorem! [Боже мой! (лат.)] - ужаснулся Вербеци.
   Ошеломлен был и Балинт Терек.
   А юноша решил: будь что будет - и рассказал, как они привезли порох  на
дорогу и как отец Габор спутал султана с янычарским агой.
   Вербеци всплеснул руками.
   - Какой необдуманный шаг! Что это за глупость вы придумали, сын мой!
   - Глупость не в том, что они придумали, - ответил Балинт Терек, стукнув
саблей об пол, - а в том, что мой священник не узнал султана.
   И вельможи посмотрели друг на друга.
   - Султан - наш друг! - сказал Вербеци.
   - Султан - наш губитель! - ответил Балинт Терек.
   - Он человек благородного образа мыслей!
   - Он коронованный негодяй!
   - Я знаю его, а ты не знаешь! Я бывал у него в Константинополе.
   - Слова басурмана - не Священное писание! А если  б  и  были  Священным
писанием, то все равно не нашим.  В  их  Священном  писании  сказано,  что
христиан надо растоптать!
   - Ты ошибаешься.
   - Дай-то бог, батенька, но я чую что-то недоброе  в  этом  посещении  и
поспешу уехать отсюда домой. - Терек обернулся к Гергею:  -  Сын  мой,  вы
могли спасти Венгрию!
   Слова эти он произнес с болью в голосе.


   На другое утро Мартонфалваи разбудил  Гергея  и  положил  ему  на  стол
красное с синим шелковое пажеское одеяние из гардероба Балинта Терека.
   - Барин приказал тебе одеться и к десяти часам быть во  дворе.  Пойдешь
вместе с ним в королевский дворец.
   И он принялся прихорашивать Гергея, точно заботливая  мать.  Умыл  его,
одел, расчесал волосы на прямой пробор, начистил замшей золотые пуговицы и
хотел даже сам натянуть ему на ноги вишневого цвета башмаки,  какие  в  ту
пору носили воины.
   - Этого уж я не допущу, - сказал Гергей и засмеялся. - Не  такой  уж  я
беспомощный малый!
   - А ты не боишься?
   - Чего же мне бояться, господин дьяк! Что я иду к  королеве?  Так  ведь
моя госпожа благороднее ее, хотя и не носит на голове короны.
   - Это ты правильно сказал, -  заметил  дьяк,  с  удовольствием  оглядев
юношу, - а все-таки она королева...
   Когда Гергей вместе с Балинтом Тереком подходил к королевскому  дворцу,
навстречу им уже спешил слуга.
   - Ваша милость, - проговорил он, запыхавшись, - ее величество  королева
послала меня за вами, просила прийти немедленно.  Прибыл  какой-то  турок.
Драгоценностей привез пропасть!
   Балинт Терек обернулся к сопровождавшему его витязю.
   - И недаром привез, вот увидите!
   Солдаты остались во дворе. Балинт Терек с Гергеем поднялись по  широкой
мраморной лестнице.
   Придверник взял на караул алебардой и указал направо.
   - Ее величество приказала пройти в тронный зал.
   - Тогда можешь следовать за мной, - сказал Балинт Терек, обернувшись  к
Гергею.  -  Стой  все  время  позади  меня,  шагах  в  четырех-пяти.  Стой
по-военному. Ни с кем не вступай в разговоры. Не кашляй, не плюй, не зевай
и не ковыряй в носу.
   Высокие палаты. Цветные стены, украшенные резьбой.  Сверкающие  золотом
гербы  с  коронами.  Огромные  двери.  Потолок  одного  из  залов  весь  в
серебряных звездах. Красные пушистые ковры скрадывают звуки шагов...
   От всей этой роскоши у Гергея закружилась голова. Ему казалось, будто в
каждом углу стоит коронованный призрак и шепчет: "Вы  ступаете  по  следам
королевских ног! Этим воздухом дышали короли!"
   В тронном зале уже собралось пять нарядно  одетых  господ.  Позади  них
стояли пажи и офицеры. Возле трона вытянулись телохранители с  алебардами.
На троне еще никого не было.
   Потолок  зала  был  сводчатый,  обтянутый  шелком  цвета  цикория;   он
изображал небо с тем самым расположением звезд,  какое  было  в  тот  час,
когда венгры избрали своим королем Матяша.
   За троном на стене висел огромный пурпурный ковер с  вытканным  золотом
государственным  гербом.  Внутри  государственного  герба  изображен   был
родовой герб Сапояи - щит, поддерживаемый ангелами, и  на  нем  два  белых
однорогих коня и два волка; над щитом - белый польский орел (правда,  орел
этот относился к гербу королевы).
   К Балинту Тереку подошел дворцовый лейтенант и сказал:
   - Ваша милость, ее величество просит вас к себе.
   Гергей остался один среди пажей и дьяков.
   Он представился двум беседовавшим меж собой юношам,  которые  стояли  с
ним рядом:
   - Гергей Борнемисса, паж Балинта Терека.
   В ответ белокурый загорелый юноша с веселым взглядом протянул ему руку:
   - Иштван Золтаи, из войска господина Батяни.
   Второй - коренастый парень с короткой шеей - стоял,  скрестив  руки,  и
смотрел поверх головы Гергея.
   Гергей уставился на него с возмущением (этот барич с бычьей  шеей  еще,
чего доброго, презирает его!).
   - Гергей Борнемисса, - повторил он, закинув голову.
   Юноша с бычьей шеей небрежно оглядел его и буркнул:
   - Какое мне дело до тебя, братец! У пажа одно имя: "Молчи!"
   Гергей покраснел и, сверкнув глазами, посмотрел на гордеца.
   - Я не твой паж! И мой господин зовет меня  не  "Молчи",  а  "Не  терпи
оскорблений".
   Юноша с бычьей шеей оглядел его.
   - Ладно, я представлюсь тебе, когда выйдем во двор.
   И он подал условный знак, особым образом подняв руку.
   Золтаи встал между ними.
   - Ну, ну, Мекчеи, не станешь же ты драться с этим мальчиком!
   - Когда меня оскорбляют, я не мальчик! - Гергей даже скрипнул зубами. -
Иштван Добо опоясал меня саблей и назвал витязем, когда мне было семь лет.
   Услышав имя Добо, Золтаи повернулся и положил руку на плечо Гергею.
   - Погоди, - сказал он, уставившись на Гергея. - Может, ты  и  есть  тот
мальчик, который увел коня у янычара?
   - Я, - ответил Гергей радостно и гордо.
   - Где-то возле Печа?
   - В Мечеке.
   - Тогда, дружочек, дай еще  раз  руку!  -  Золтаи  крепко  потряс  руку
Гергею, потом обнял его.
   Мекчеи стоял к ним спиной.
   - Кто этот грубиян? - спросил Гергей.
   - Он хороший малый, - ответил  Золтаи  с  улыбкой,  -  только  задирист
иногда.
   - Но я этого так не оставлю! -  сказал  Гергей  и,  рванувшись  вперед,
хлопнул Мекчеи по плечу: - Послушайте, сударь...
   Мекчеи обернулся.
   - В полночь на площади Сент-Дердь мы можем представиться друг другу!  -
И Гергей хлопнул по рукоятке сабли.
   - Я приду, - коротко ответил Мекчеи.
   Золтаи покачал головой.
   Тем временем господ собиралось все больше и больше. В  зале  разносился
приятный запах фиксатуара. Потом словно прошло  дуновение  ветерка  -  все
кругом пришло в движение. В дверь вошли два  телохранителя  с  алебардами,
или, как их называли тогда,  дворцовые.  За  ними  проследовали  несколько
приближенных королевы: гофмейстер,  камергер  и  поп  в  черной  сутане  -
видимо, священник дворцовой церкви,  -  затем  четыре  маленьких  пажа.  И
наконец появилась королева. Вслед за ней шли монах  Дердь,  Балинт  Терек,
Вербеци, Орбан Батяни и старик Петрович.
   Гергей, разрумянившись, глядел на дверь. Он ждал еще кого-то.  Наверно,
думал, что если у вельмож есть пажи-мальчики, то королеву должны  окружать
пажи-девочки. Однако ни одной девочки-пажа не показалось.
   Королева была в черном платье и в траурной вуали. На голове ее сверкала
тоненькая алмазная корона.
   Она села на трон,  позади  нее  стали  два  телохранителя,  а  рядом  -
вельможи. Окинув взором зал, королева  что-то  спросила  у  монаха,  затем
снова поудобнее устроилась на троне.
   Монах дал знак придверникам.
   Вошел посланник турецкого султана - дородный мужчина в  белом  шелковом
одеянии, украшенном золотой бахромой. У порога он отвесил  земной  поклон.
Потом быстрыми шагами подошел  к  ковру,  разостланному  перед  троном,  и
бросился на него ничком, протянув вперед обе руки.
   Вместе с ними  вошли  десять  смуглых  черкесских  мальчиков  в  одежде
лимонного цвета - нечто вроде пажей. Они подбежали так же поспешно, как  и
их ага.  Мальчики  по  двое  несли  сундуки,  покрытые  лиловым  бархатом.
Поставили их справа и слева от посла, а сами пали ниц позади сундуков.
   - Добро пожаловать, Али-ага! - произнесла королева по-латыни.
   Голос ее едва был слышен - оттого ли,  что  была  она  слабогруда,  или
оттого, что женская ее душа трепетала, как осиновый листок.
   Посол поднялся, и только тогда увидели все, какой  это  красивый  араб.
Лет ему было около сорока.
   - Всемилостивейшая королева! - заговорил  он  по-латыни,  и  голос  его
звучал по-утреннему хрипловато. - Я  принес  к  твоему  трону  приветствие
могущественного падишаха. Он просит принять  его  столь  же  благосклонно,
сколь охотно он посылает его тебе.
   По знаку посла пажи откинули крышки  сундуков,  и  ага  начал  вынимать
оттуда блестящие золотые цепи, браслеты, шелковые и бархатные ткани; вынул
он также чудесную саблю, украшенную драгоценными камнями,  и  булаву.  Все
это он сложил на ковер к ногам королевы.
   От удовольствия на бледном лице королевы заиграл нежный румянец.
   Ага раскрыл маленький хрустальный ларчик в кружевной серебряной  оправе
и протянул королеве. В ларчике сверкали  кольца  -  образцы  прекраснейших
драгоценностей сказочного Востока. Королева по-женски залюбовалась ими.
   - Государыня, саблю  и  булаву  мой  господин  прислал  его  величеству
маленькому королю, - сказал Али-ага. - На  дворе  стоят  три  чистокровных
арабских коня. Два из них прислали сыновья султана. Они  тоже  приехали  и
шлют  братский  поцелуй  его  королевскому  величеству  маленькому   Яношу
Жигмонду. Быть может, всемилостивейшая королева соблаговолит взглянуть  на
коней? Я поставил их так, что они видны из окон.
   Королева встала и вместе с вельможами прошествовала к окну, выходившему
во двор. Когда  она  проходила  мимо  Гергея,  он  услышал  тонкий  аромат
жимолости; так же была надушена и Вица.
   Телохранитель откинул  плотный  занавес,  закрывавший  окно,  и  в  зал
ворвался солнечный свет. Королева взглянула во двор,  приставив  козырьком
руку к глазам.
   Там стояли три прекрасных невысоких скакуна в дорогой восточной сбруе с
золотой чеканкой, и вокруг них толпился и глазел дворцовый люд.
   Вернувшись  к  трону,  королева  перекинулась  несколькими  словами   с
монахом.
   Монах обернулся к послу.
   - Ее величество тронута и с благодарностью принимает  дары  милостивого
султана, а также подарки принцев. Передай своему  повелителю,  милостивому
султану, чтобы он  назначил  час  для  приема  послов,  которые  передадут
милостивому падишаху благодарность их величеств короля и королевы.
   Королева кивнула головой и оперлась о ручки кресла,  собираясь  встать.
Но ага еще не закончил своей речи.
   - Все эти подарки, - продолжал  он,  уставившись  на  королеву  совиным
взглядом, - наш могущественный  падишах  посылает  в  знак  того,  что  он
почитает  его  королевское  величество  Яноша  Жигмонда  своим  сыном,   а
всемилостивейшую королеву - своей дочерью. Великому падишаху доставило  бы
величайшее удовольствие взглянуть на его величество  маленького  короля  и
почтить отеческим поцелуем сына своего усопшего друга.
   Королева побледнела.
   - И по этой причине, - продолжал посол, не  сводя  с  королевы  совиных
глаз, - могущественный падишах просит твое величество соизволить  посадить
в коляску его величество короля вместе с нянькой  и  отпустить  к  нему  в
сопровождении подобающей свиты.
   И он подчеркнул слова "подобающей свиты". Тогда этого никто  не  понял.
Все стало понятно только на другой день.
   Королева побелела как полотно и откинулась на спинку  трона,  чтобы  не
упасть без чувств.
   По залу прошел гул ужаса.
   Гергей похолодел.
   - Что он сказал? - шепотом спросил Мекчеи.
   - Я не разобрал, - ответил Золтаи и обратился к Гергею: - А  ты  понял?
Ты, наверно, лучше нашего знаешь латынь.
   - Я понял, - ответил Гергей, - и тебе скажу.
   Но прежде чем он успел вымолвить хоть  слово,  опять  послышался  голос
посла.
   - Тревожиться нет оснований. Могущественный падишах страшен только  для
врагов, а для добрых друзей и он добрый друг. А впрочем,  всемилостивейшая
королева,  он  и  сам  приехал  бы  засвидетельствовать  свое  почтение  и
доброжелательство, но законы нашей веры это воспрещают.
   И он прервал свою речь, ожидая ответа монаха или королевы. Но никто  не
ответил ни слова.
   - Далее, - продолжал турок, снова устремив на королеву совиный  взгляд,
- мой владыка и повелитель  желает,  чтобы  его  величество  короля  Яноша
Жигмонда сопровождали все господа, отличившиеся в защите Буды.  Он  желает
познакомиться с героями Венгрии, ибо всех их считает и своими героями.
   Не получив и на сей раз ответа, он поклонился и сказал:
   - Я передал поручение могущественного падишаха и жду твоего милостивого
ответа.
   - Мы дадим его в три часа пополудни, - ответил  вместо  королевы  монах
Дердь. - Его величество падишах будет доволен нашим ответом.
   Королева встала, кивнула Балинту Тереку и, когда тот подошел  к  трону,
оперлась на его руку. Видно было, что она едва держится на ногах.



        16

   Али-ага обошел дома всех именитых вельмож. Он побывал у Фратера  Дердя,
Балинта Терека, Петера Петровича, который был  не  только  родичем,  но  и
опекуном маленького короля. Затем пошел к Вербеци, Орбану Батяни  и  Яношу
Подманицки.
   Всем он преподнес дорогие кафтаны  и,  как  водится,  сопровождал  дары
медовыми речами.
   Самый роскошный кафтан достался Балинту Тереку. Все кафтаны были  цвета
фиалки, на оранжевой шелковой подкладке. Только кафтан Балинта  был  цвета
подсолнуха и подбит кипенно-белым шелком. Золототканый пояс был  тончайшей
выделки - верно, искусник, соткавший его, состарился за работой. От ворота
до пояса сверкали усыпанные алмазами золотые пуговицы.
   Когда домочадцы собрались подивиться подарку, Балинт  Терек  с  улыбкой
покачал головой и бросил:
   - На одеяло пригодится! - И лицо его стало  серьезным.  -  Собирайтесь!
После обеда отправляемся домой.
   В три часа  он  вновь  пошел  во  дворец.  Вельможи  уже  ждали  его  в
библиотечной палате.
   - Королева не соглашается, - с тревогой сообщил монах  Дердь.  -  Прошу
тебя, поговори с ней.
   Балинт Терек, передернув плечами, сказал:
   - Я пришел попрощаться.
   Вельможи были ошеломлены.
   - Что тебе вздумалось?
   - Я чую грозу и хочу вернуться в свою берлогу.
   - Ты играешь судьбой страны! - пробурчал Вербеци.
   - Разве она зависит от меня?
   Монах Дердь наморщил лоб и сказал:
   - Нельзя навлекать гнев султана.
   - Что ж, ради его веселья голову свою прикажешь отдать?
   - Совсем помешался! - Вербеци сердито повел плечами. -  Разве  не  тебе
прислал он самый красивый кафтан! Не тебя обнимал он ласковее всех?
   Балинт Терек оперся о подставку большого голубого глобуса и,  задумчиво
кивая головой, проговорил:
   - Умный птицелов умильней всех свистит той птичке,  которую  пуще  всех
хочет заманить в клетку.
   Придверник распахнул двери в знак того, что королева ждет господ.
   В покоях королевы завязался долгий и мучительный спор. Королева боялась
за своего ребенка. Вельможи утверждали, что если она  не  уступит  просьбе
султана, то поставит на карту судьбу всей страны.
   - А ты ничего не скажешь?  -  обратилась  королева  к  Балинту  Тереку,
который мрачно молчал, стоя у стены.
   Балинт вздрогнул, точно пробудившись от сна.
   - Я, ваше величество, пришел только попрощаться.
   - Попрощаться? - с горестным удивлением воскликнула королева.
   - Я должен сегодня же ехать домой. Там произошли такие  дела,  что  мне
нельзя задерживаться ни минуты.
   Королева поникла, в волнении ломая руки.
   - Погоди. Если тебе нездоровится, садись. Скажи, как нам поступить?
   Балинт Терек пожал плечами.
   - Я не доверяю турку. Для турка христианин - все равно что пес.  Нельзя
давать в руки султана королевское чадо. Скажите, что ребенок болен.
   Вербеци проворчал:
   - Что ж, он ответит: "Подожду, пока поправится". И долгие недели  будет
сидеть на нашей шее. Придется кормить и войско и коней.
   Монах сердито топнул ногой.
   - Подумай о стране! Султан  стоит  здесь  с  огромной  ратью.  Мы  сами
позвали его. Он был другом усопшего короля, и  выполнить  желание  султана
необходимо. Кто поручится, что он не разгневается, заметив наше недоверие?
И тогда он назовет его величество не сыном, а рабом своим.
   Королева прижала руки к вискам и откинулась на спинку кресла.
   - О, горе мне, несчастной женщине! Говорят, я  королева,  а  ведь  и  у
нищего калеки, ползающего по земле, больше сил, чем у  меня!..  Дереву  не
больно, когда ломают его цветущие  ветви,  а  материнское  сердце  исходит
кровью, болея за своих детей. Такими уж создал нас творец...



        17

   Пока в зале шло совещание, Гергей ждал в прихожей, стоя  возле  высокой
изразцовой печи. Вдруг ему показалось, будто по лицу  его  пробежал  паук.
Юноша схватился за щеку и поймал павлинье перо.
   Печь стояла между двумя палатами, и сквозь узкий проход возле нее видна
была другая палата.
   - Гергей... - послышался тихий шепот.
   Вздрогнув от счастья, Гергей заглянул в проход.
   Он увидел лицо Эвы, ее  шаловливые  глаза,  подглядывающие  за  ним  из
соседней палаты.
   - Выйди в коридор, - прошептала девушка.
   Гергей выскочил. Девушка уже ждала его в оконной  нише  и,  схватив  за
руку, повела за собой.
   - Пойдем вниз, в сад!
   Они торопливо прошли четыре или пять палат. Полы  везде  были  застланы
пушистыми коврами, и всюду с  солнечной  стороны  на  окнах  были  спущены
шторы. На стенах висели портреты королей и  изображения  святых.  В  одном
зале Гергей заметил большую картину: сражение конных  ратников.  Мебель  и
стены блистали позолотой. Один зал был  красного  цвета,  другой  -  цвета
лилии, третий - синий, цвета лаванды. Все покои были разных цветов. Только
печи, топившиеся из коридоров, все были из белых изразцов. А мебели  везде
стояло немного.
   Они спустились вниз по широкой лестнице  -  Вица  бежала  впереди  -  и
наконец вышли в сад.
   Гергей вздохнул с облегчением.
   - Мы одни, - сказала Вица.
   Она была в белом платье из легкой летней ткани с круглым вырезом вокруг
шеи. На ногах у нее были желтые сафьяновые башмачки. Волосы, заплетенные в
одну косу, спускались по спине. Девушка стояла возле какого-то  кустарника
на посыпанной песком  желтой  тенистой  дорожке  и  улыбалась,  видя,  как
любуется ею Гергей.
   - Я красивая сегодня?
   - Красивая, - ответил Гергей. - Ты всегда красивая. Ты белая голубка.
   - Это платье мне подарила королева. - И  она  взяла  его  под  руку.  -
Пойдем, сядем там, под липами. Мне много надо рассказать тебе, да и  тебе,
наверно, есть что мне рассказать. Когда ты окликнул меня сквозь ограду,  я
сразу узнала твой голос. Только ушам своим не поверила. Я  часто  думаю  о
тебе. И сегодня ночью ты мне снился. Я в тот же день сказала королеве, что
ты здесь. А она ответила, что как только уйдут турки, сразу же  повидается
с тобой.
   Они сели под липой на мраморную скамью, которую с двух сторон  стерегли
мраморные львы. Отсюда виден был Дунай, а на другом берегу Дуная  -  Пешт.
Маленький, бесцветный городок  этот  Пешт.  Он  окружен  высокой  каменной
стеной, за которой стоят крохотные одноэтажные домики. На южной стороне  -
высокая деревянная башня, должно быть подзорная. А за городскими стенами -
желтые песчаные поля. Там и сям разбросаны  одинокие  старые  деревья.  Но
Гергей не смотрел ни на Дунай, ни на  Пешт,  а  только  на  Вицу.  Дивился
чистой прелести ее лица, похожего  на  белую  мальву,  прекрасным  зубкам,
круглому подбородку, гибкой шейке, веселым, невинным глазам.
   - Ну, а теперь рассказывай и ты, - с улыбкой сказала ему девушка. - Как
тебе живется у Тереков? Все так же усердно учишься?  А  знаешь,  я  теперь
рисовать учусь... Ну что ты уставился? Еще ни слова не молвил!
   - На тебя смотрю. Какая ты большая стала и красивая...
   - То же самое сказала и королева. И еще добавила, что я уже  становлюсь
взрослой девушкой. Руки и ноги у меня уж больше не вырастут. Потому что  у
девочек руки и ноги растут только до тринадцати лет...  Ты,  Гергей,  тоже
красивый. - Лицо ее зарделось, и она закрыла лицо руками. -  Ой,  какие  я
глупости говорю! Не смотри на меня, мне стыдно...
   Юноша был тоже смущен. Он покраснел до ушей.
   Минуты две они  молчали.  На  сухой  ветке  липы  защебетала  ласточка,
присевшая отдохнуть. Может быть, они ее заслушались? Какое там! Им  слышна
была песня куда прекраснее - та песня, что звучала у них в душе.
   - Дай мне руку, - сказал Гергей.
   Девушка охотно протянула ему руку. Юноша взял ее, и Вица ждала, что  же
он скажет. Но Гергей молча смотрел на нее. Вдруг он медленно  поднял  руку
девушки и поцеловал.
   Вица покраснела.
   -  Какой  красивый  сад!  -  промолвил  юноша,  только  чтобы   сказать
что-нибудь.
   И снова они умолкли.
   Листик липы упал с ветки к их ногам. Они взглянули на него, потом юноша
сказал:
   - Все кончено.
   Он сказал это так скорбно, что девушка взглянула на него с испугом.
   Гергей встал.
   - Пойдем, Вица, не то еще мой батюшка выйдет.
   Вица поднялась. Она снова взяла Гергея под руку и прижалась к нему.
   Шагов десять прошли они молча. Потом девушка спросила:
   - Почему ты сказал, что все кончено?
   - Потому что кончено, - ответил Гергей и склонил голову.
   И опять оба притихли. Гергей, вздохнув, промолвил:
   - Я чувствую, что ты не будешь моей женой.
   Вица взглянула на него с недоумением и сказала:
   - А я чувствую, что буду.
   Юноша остановился, заглянул девушке в глаза.
   - Ты обещаешь мне?
   - Обещаю.
   - Клянешься?
   - Клянусь.
   - А если родители твои найдут другого жениха? Если и королева  будет  с
ними заодно?
   - Я скажу, что мы уже дали друг другу слово.
   Гергей недоверчиво покачал головой.
   Они поднялись по лестнице. Снова прошли  все  залы.  У  двери,  которая
выходила в коридор. Вица сжала руку Гергею.
   - Покуда турок здесь, нам не удастся встретиться, разве если ты придешь
с господином Балинтом. Тогда стань вот тут, возле  печки,  и  я  приду  за
тобой.
   Гергей держал Эву за руку. Девушка почувствовала, что рука его дрожит.
   - Можно тебя поцеловать? - спросил Гергей.
   Прежде они целовали друг друга,  не  спрашивая  разрешения.  Но  сейчас
Гергей чувствовал, что это уже не та девочка, которую он по-братски  любил
в Керестеше. Эва тоже ощутила нечто похожее и покраснела.
   - Поцелуй, - ответила она, серьезная  и  счастливая,  и  подставила  не
щеку, как прежде, а губы.



        18

   К четырем часам пополудни маленький король  был  одет.  Во  дворе  ждал
раззолоченный экипаж, который должен был отвезти его в Обудайскую  долину,
где расположился турецкий стан.
   Но королева даже в последнюю минуту не хотела  отпустить  ребенка.  Она
схватилась руками за голову и заплакала.
   - У вас нет детей! - сказала она со стоном.  -  И  у  тебя  нет,  монах
Дердь, и у тебя, Подманицки. Нет детей и у Петровича. Вы не можете понять,
каково матери отпустить свое дитя в логово тигра! Кто знает,  вернется  ли
он оттуда? Балинт Терек! Не покидай меня! Ребенка я поручаю тебе.  Ты  сам
отец и понимаешь трепет родительского  сердца.  Береги  его,  как  родного
сына.
   Со словами "Не покидай меня!" королева, пренебрегая своим саном,  упала
на колени перед Балинтом Тереком и с мольбой простерла к нему руки.
   Эта сцена потрясла всех.
   - Ради бога, ваше величество! -  воскликнул  монах  Дердь  и,  протянув
руки, поднял королеву.
   - Ваше величество, - сказал глубоко  растроганный  Балинт  Терек,  -  я
провожу ребенка! И клянусь: если хоть волосок упадет  с  его  головы,  моя
сабля сегодня же обагрится кровью султана.


   Султан расположился лагерем под Обудой. Его роскошный тройной шатер был
раскинут на месте теперешнего Часарфюрде. Он только назывался шатром, а на
самом деле это было нечто вроде дворца, сооруженного из дерева  и  тканей.
Внутри шатер разделялся на залы и комнаты, снаружи сверкал золотом.
   Часов  в  пять  пополудни  привычный  звук  трубы  возвестил  о  выезде
посольства из венгерского королевского дворца.
   Впереди скакала сотня гусар; за ними двигались дружины вельмож и пажи в
красных и белых одеждах - они везли подарки. Султану дарили  драгоценности
изменника родины Тамаша Борнемиссы, который вступил в  сговор  с  немцами.
Позади ехал отряд дворцовой стражи, разная придворная  челядь  и  отборные
ратники вельмож. Дальше следовали сами вельможи, и  между  ними  на  сером
тяжелом коне - монах Дердь в белой  сутане  с  капюшоном.  Рядом  с  синим
узорчатым  одеянием  Балинта   Терека   белая   сутана   монаха   казалась
величественной. Все остальные вельможи были  в  роскошных  одеждах  разных
цветов, в плоских шляпах, желтых воинских башмаках и с широкими саблями на
боку. В те времена вошли в моду кривые  сабли,  расширявшиеся  к  концу  и
словно обрубленные. Казалось, будто мастер по ошибке выковал  саблю  вдвое
длинней, чем надо, а потом, когда его стали торопить, разрубил ее пополам.
Так вот, в моде были такие сабли - с широким клинком и обрубленным концом,
напоминавшим кончик линейки. На шапках венгры, так же как и турки,  носили
в те времена откинутое назад страусовое перо. Кто одно перо, а кто и  три.
Перья были такие длинные, что сзади почти  доставали  до  седла.  Вельможи
окружали запряженный шестеркой коней позолоченный  экипаж  короля.  В  нем
сидели две придворные  дамы  и  няня.  На  коленях  у  няньки  подпрыгивал
наряженный в белый шелк румяный младенец-король.
   Коней вели с двух сторон длинноволосые пажи  в  шелковых  шапочках.  За
экипажем ехали дворцовые телохранители в  серебряных  шлемах,  а  за  ними
скакали длинной колонной офицеры, отличившиеся в обороне Буды.
   - Мы еще выпьем, вот посмотрите! - раздался веселый голос.
   - Выпьем-то выпьем, да только водички! - отвечал кто-то густым басом. -
Разве ты не знаешь, что национальный напиток турок - вода?
   Все засмеялись.
   Гергей следовал за Балинтом Тереком на гнедой лошадке. Господин его был
в дурном расположении духа; поэтому  и  Гергей  сидел  на  коне  с  весьма
серьезным видом и развеселился, только когда увидел старика Цецеи. И чудно
же сидит старик на коне. Деревянная нога вытянута, а вторая  -  деревянная
только до колена - согнута. Повод он держит  в  правой  руке,  сабля  тоже
привязана с правой стороны.
   Гергею никогда еще не приходилось видеть  Цецеи  ни  на  коне,  ни  при
оружии, и он рассмеялся.
   А старик и правда был  чудной,  когда  нарядится.  Старомодная  высокая
шапка с орлиным пером сдвинута набекрень, маленькие седые усы  навощены  и
закручены, как у молодого парня. А так как спереди у Цецеи  зубов  уже  не
было и глаза глубоко ввалились от  старости,  то  его  скорее  можно  было
счесть огородным пугалом, нежели венгром в парадной одежде.
   Гергей посмеялся над ним, но тут же устыдился и,  чтобы  искупить  свой
грех, подождал Цецеи и сказал:
   - Добрый день, батюшка! Как же это я не заметил вашу милость?
   - Я только что присоединился к шествию. - Старик  взглянул  на  него  с
удивлением: - Что это ты так вырядился? Прямо чучело гороховое!
   Так он отозвался  о  прекрасном  пажеском  костюме  Гергея,  сшитом  из
красного и синего атласа, и о сабле в драгоценных перламутровых ножнах.
   - Меня господин мой назначил пажом, - похвастался Гергей.  -  Я  теперь
повсюду хожу за ним. Бываю и в королевском дворце. А сейчас пойду вместе с
ним в шатер султана.
   Гергей важничал, желая показать, что он не такая уж мелкая сошка, каким
его считают. Он-де вращается в том же кругу, что и Вица.
   На площади Сент-Дердь суетилась толпа людей. Окна и  двери  домов  были
распахнуты настежь. Крыши  и  деревья  были  усыпаны  веселыми  глазеющими
ребятишками. Но все таращили глаза только на малышку-короля. Такой крошка,
а уже королем избран!
   - Смотрите, а головку-то он держит  точно  так  же,  как,  бывало,  его
покойный батюшка,  -  сказала  женщина  в  ярко-зеленом  шелковом  платке,
спускавшемся до пят.
   - Ой, душечка мой! - любуясь мальчиком, воскликнула черноглазая молодая
госпожа с огненным взглядом. - Ой, и поцеловать-то его не дадут...
   У ворот  крепости  выстроились  триста  солдат  Балинта  Терека  -  все
шомодьские парни, и все в красной одежде. Голова одного из них возвышалась
над остальными, как колос ржи, попавший в пшеничное поле.
   Только подъехали к ним, Балинт Терек  повернул  коня,  выхватил  саблю,
поднял ее и приказал шествию остановиться.
   - Витязи! Сыновья мои! - обратился  он  к  солдатам  глубоким,  звучным
голосом. - Вспомните, что месяца не прошло с тех  пор,  как  здесь,  возле
этих ворот, все вельможи и солдаты поклялись  вслед  за  мной  не  сдавать
Будайскую крепость ни турку, ни немцу.
   - Помним! - прошел гул по рядам.
   Балинт Терек продолжал:
   - Немца мы побили. А теперь идем в турецкий стан на поклон  к  султану.
Господь знает и вы тоже будьте  свидетелями,  что  на  совете  я  возражал
против этого... - Голос его утратил звучность. - Я, дорогие мои дети, чую,
что больше не увижу вас. Господь свидетель, что подчинился я только во имя
родины. Да благословит вас небо, милые мои сыны!
   Дальше он говорить не мог: голос его прервался.  Он  протянул  руку,  и
каждый солдат пожал ее. У всех глаза наполнились слезами.
   Балинт Терек дал шпоры коню и проскочил через ворота крепости.
   - Полно, полно, братец Балинт! - пробурчал старик  Вербеци.  -  К  чему
такая слабость?
   Балинт Терек передернул плечами и ответил с досадой:
   - Кажется, ты не раз видел, что я не робкого десятка.
   - Так что ж ты раньше зимы от стужи дрожишь?
   - Ладно, батенька, мы еще поглядим, кто лучше чует погоду.
   Монах ехал между ними.
   - Если бы султан не пригласил нас, - сказал он примирительно, - мы  все
равно поехали бы приветствовать его. Но тогда вместе с ребенком поехала бы
и королева.
   Балинт угрюмо взглянул на него.
   - Брат Дердь, ты умный человек, но и ты не бог. У иных людей сердце как
на ладони, но у султана оно замкнулось на семь замков.
   Монах сказал, покачав головой:
   - Если б немец сидел еще на нашей шее, ты бы не так разговаривал.
   От ворот крепости и до самого лагеря стеной  стояли  янычары.  Они  так
шумно приветствовали венгерских вельмож и маленького  короля,  что  беседу
пришлось прервать.
   Посольство проезжало между шатрами и рядами солдат. Воздух был пропитан
пылью и смрадом. Через несколько  минут  показалась  блистательная  группа
беев и пашей, выехавших встречать короля.
   Взгляни кто-нибудь сверху на это  шествие,  мог  бы  подумать,  что  на
большом  цветущем  лугу  идут  навстречу  друг  другу  ряды   разноцветных
тюльпанов.
   Люди  встретились,  остановились,  поклонились   друг   другу,   потом,
смешавшись, двинулись дальше по берегу Дуная, на север,  туда,  где  среди
всех остальных выделялся зеленый тройной шатер, напоминавший дворец.



        19

   Султан стоял перед своим шатром. Лицо его, как всегда, было нарумянено.
Он  с  улыбкой  кивнул  головой,  когда  монах  Дердь  вынес  из   экипажа
синеглазого пухлого младенца.
   Хозяин и гости проследовали в шатер.
   По пятам за своим господином вошел и Гергей. В  шатре  стояла  приятная
прохлада и пахло розами. Сюда не проникал лагерный смрад,  от  которого  в
знойный день становилось почти дурно. Страж не пропустил в шатер остальных
членов свиты.
   Султан был в длинном, до полу, кафтане цвета черешни,  перехваченном  в
талии белым шнурком. Кафтан сшили из такого легкого шелка, что сквозь него
даже проступали очертания рук. И подумать только, что  от  мановения  этих
тощих рук дрожала в ту пору вся Европа!
   В шатре султан взял ребенка на руки и начал разглядывать его с заметным
удовольствием. Мальчик засмеялся  и  схватил  его  за  бороду.  Падишах  с
улыбкой поцеловал малыша.
   Вельможи вздохнули  с  облегчением.  Да  неужто  это  и  есть  кровавый
Сулейман? Ведь это добродушный отец семейства!  Взгляд  его  чист,  улыбка
дружелюбна. Вот ребенок  потянулся  за  алмазной  звездой,  сверкавшей  на
тюрбане. Султан отдал ему звезду.
   - На, поиграй ею! Сразу видно, что ты королем родился.
   Балинт и Гергей поняли, что он говорит.
   Султан обернулся к своим сыновьям.
   - Поцелуйте маленького венгерского короля!
   Сыновья султана, улыбаясь, поцеловали малыша, тот весело засмеялся.
   - Примете вы его своим братом? - спросил султан.
   - Конечно, - ответил Селим. -  Ведь  этот  ребенок  так  мил,  будто  в
Стамбуле родился.
   Гергей оглядел шатер. Что за роскошные синие шелка! А на  полу  плотные
узорчатые синие ковры. В стене шатра круглые окна без стекол.  В  одно  из
них султану виден остров Маргит.  Внизу,  возле  стенки  шатра,  разложены
большие подушки для сидения.
   В шатре не было никого, кроме трех венгерских  вельмож:  монаха  Дердя,
Вербеци и Балинта Терека, да еще няни и  Гергея,  которого  по  роскошному
наряду придверник мог принять за пажа  самого  короля.  Тут  же  стояли  и
сыновья султана, двое пашей и толмач.
   Султан  вернул  младенца-короля  няне,  но,  продолжая  им  любоваться,
похлопывал его по щечкам, гладил головку.
   - Какой красивый, здоровенький! - приговаривал он.
   А толмач так разъяснял его слова по-латыни:
   - Милостивый султан соизволил сказать, что  ребенок  очарователен,  как
ангелочек, и цветет, как распустившаяся на заре восточная роза.
   - Я рад, что повидал его, - заговорил снова  султан.  -  Везите  малыша
обратно к королеве. Передайте, что я заменю ему отца  и  сабля  моя  будет
охранять маленького короля и его страну во веки веков.
   -  Его  величество  так  рад,  -  объяснял  толмач,  -   словно   видит
собственного своего ребенка.  Он  усыновляет  его  и  простирает  над  ним
могучие крылья своей власти, господствующей над всем миром. Передайте  это
ее величеству королеве, а также передайте ей  самый  благосклонный  привет
падишаха.
   Султан вытащил из кармана кошелек вишневого шелка и милостиво сунул его
в карман няньки. Потом он снова поцеловал ребенка и  ласково  помахал  ему
рукой.
   Это был знак того, что султан считает свое желание выполненным и  гости
могут удалиться.
   Все с облегчением вздохнули. Нянька чуть не бегом унесла ребенка.
   Вельможи вышли из шатра. Паши любезно взяли их под руки.
   - Нынешний вечер вы гости его величества султана: поужинайте  вместе  с
нами. Пусть вернется и та часть свиты,  которая  повезет  короля  обратно.
Стол уже накрыт.
   - Вас ждут кипрские вина, - любезно произнес молодой чернобородый паша.
   - Нынче и нам дозволено чокнуться, -  весело  прибавил  другой  молодой
паша, рыжий и с таким веснушчатым лицом, будто его засидели  все  лагерные
мухи. Даже  выделанная  в  форме  морской  раковины  прекрасная  пряжка  и
страусовое перо на тюрбане и те не красили его.
   - Проводи короля домой, - сказал Балинт Терек, обернувшись к Гергею,  и
исчез в шатре под руку с одним из пашей.
   Солнце уже село за будайские горы,  и  в  небе  багряным  огнем  горели
облака.
   Маленького короля снова водворили в экипаж. Правой  ручкой  он  помахал
пашам, венгерским вельможам, и позолоченный экипаж покатил меж двух  рядов
бурно приветствовавших его солдат в Будайскую крепость.



        20

   Гергей поскакал вслед за экипажем.
   Цецеи вместе со стариками ехал впереди, молодежь - сзади.
   - А турки-то, оказывается, не такие уж дикари, - весело болтали они меж
собой. - Они и вправду уважают венгров. Немцы куда подлее!
   Гергей скакал позади Золтаи и Мекчеи, рядом с рыжеватым толстым юношей,
которому он представился еще в начале поездки.
   - Дружище Фюрьеш, - сказал Гергей  своему  рыжему  соседу,  почтительно
глядя на него, - я только сегодня попал в Буду и ни с кем еще не знаком.
   - А что тебе, братец? С удовольствием дам, сколько смогу.
   Он решил, что Гергею нужны деньги.
   -  В  полночь  у  меня  должна  состояться  одна  встреча.  На  площади
Сент-Дердь...
   Фюрьеш спросил, улыбаясь:
   - Какая встреча?
   Он решил,  что  у  Гергея  на  площади  Сент-Дердь  назначено  любовное
свидание.
   Встряхнув рыжеватыми волосами,  Фюрьеш  весело  взглянул  на  Гергея  и
воскликнул:
   - Ах, вон оно что!..
   - Встреча-то как раз не из веселых, - мотнул головой Гергей, - но и  не
очень серьезная.
   - Одним словом, тут замешано сердце?
   - Нет, сабля.
   Фюрьеш вытаращил глаза.
   - Уж не драться ли ты вздумал?
   - Драться.
   - С кем же?
   Гергей указал на Мекчеи, который скакал впереди них в зеленой  атласной
одежде.
   Фюрьеш опять посмотрел на Гергея и уже серьезно спросил:
   - С Мекчеи?
   - Да.
   - Имей в виду, что он сорвиголова.
   - Да ведь и я тоже не ягненок.
   - Он уже и немцев рубал.
   - А я его самого зарублю!
   - Ты хорошо владеешь саблей?
   - Семи лет начал.
   - Ну, это кое-что обещает.
   Фюрьеш пощупал мышцы на руке Гергея, покачал головой.
   - Лучше всего тебе попросить у него прощенья.
   - Мне?..
   Фюрьеш тревожно покачал головой.
   - Он одолеет тебя.
   - Меня?.. - И, выпятив грудь, Гергей  взглянул  на  скакавшего  впереди
Мекчеи. Потом снова обернулся к Фюрьешу: -  Ты  будешь  моим  секундантом,
дружище?
   Пожав плечами, Фюрьеш сказал:
   - Если только секундантом, то с  удовольствием.  Но  ежели  какая  беда
случится...
   - А что может случиться? В худшем случае он кольнет меня. Но ведь и я в
долгу не останусь.
   - Как бы там ни было, но вместо тебя я драться не стану.
   Вдруг в передних рядах поднялись шум и  суета.  Потом  раздались  дикие
крики, заметались кони.  У  всех  точно  шею  свело:  люди  уставились  на
крепость.
   Посмотрел на крепость и Гергей.
   На воротах Буды развевались три огромных  флага  с  конскими  хвостами.
Бунчуки были водружены и на церквах и на  башнях.  А  в  воротах  крепости
вместо венгров стояли турки с алебардами.
   - Пропала Буда! - крикнул кто-то замогильным голосом.
   И как ветер сотрясает деревья, так потряс этот вопль венгров.
   Это закричал Цецеи.
   Все побледнели, но никто не отозвался. И молчание стало гробовым, когда
на колокольне храма Богородицы муэдзин [мусульманское духовное лицо] завел
пронзительным голосом:

   Аллаху акбар... Ашшарду анна ле иллахи иллаллах
   [нет бога, кроме аллаха и закона его].

   Гергей и часть отряда галопом поскакали обратно, в турецкий стан.
   - Где  вельможи?  Вельможи!  Венгерские  вельможи!  Произошло  вопиющее
злодеяние!
   Но неподалеку от султанского  шатра  им  преградили  путь  бостанджи  в
красных шапках.
   - Назад! Сюда нельзя!
   - Мы должны войти! - заорал Мекчеи, задыхаясь от гнева. - Или  вызовите
наших господ.
   Вместо ответа бостанджи приставили им к груди пики.
   Турецкий лагерь весело  гомонил.  Отовсюду  слышались  звуки  рожков  и
чинчей.
   Гергей крикнул по-турецки:
   - Вызовите на одно словечко господина Балинта Терека!
   - Нельзя! - рассмеялись в ответ бостанджи.
   Венгры стояли в нерешительности.
   - Вельможи! - крикнул один коренастый венгр. - Выходите! Беда!
   Никакого ответа.
   Гергей поехал в обход. Взобравшись  на  холм,  где  стояли  сипахи,  он
надеялся оттуда проникнуть к загостившимся венгерским вельможам.
   Возле одного из шатров его окликнул кто-то по-венгерски:
   - Это ты, Гергей?
   Гергей узнал Мартонфалваи.
   Тот сидел перед шатром сипахи и вместе с двумя турками уплетал дыню.
   - Тебе чего здесь надо? - спросил Мартонфалваи.
   - Я хочу попасть к нашему господину.
   - К нему сейчас не попадешь. Иди сюда, угощайся вместе с нами.
   Мартонфалваи отрезал кусок дыни и протянул его Гергею.  Гергей  замотал
головой.
   - Да иди же! - подбодрял его Мартонфалваи. - Эти  турки  -  добрые  мои
друзья. Потом, когда зажгут факелы, мы тоже спустимся в лощинку  и  найдем
господина.
   - Ходи сюда, брат маджар! - весело  пригласил  его  один  из  сипахи  -
дородный и плечистый смуглый турок.
   - Не могу, - ответил юноша угрюмо и поехал дальше.
   Он спустился между рядами шатров туда, где  стояли  пушкари,  охотники,
янычары, и опять очутился возле шатра султана.
   Но и с этой стороны  шатер  окружали  бостанджи.  Отсюда  ему  тоже  не
попасть к Балинту Тереку!
   А венгерские юноши все еще стояли на том же месте и звали своих господ.
Из большого шатра доносилась турецкая  музыка:  бренчали  стальные  струны
цитр, рокотали кобзы и визжали дудки.
   - Негодяи! - крикнул Мекчеи, заскрежетав зубами.
   Фюрьеш чуть не заплакал от злости.
   - Останься мой господин в крепости, никогда бы этого не произошло!
   Он был пажом монаха Дердя и считал его всемогущим.
   Как только музыка замолкла, все снова закричали в один голос:
   - Эй, господа! Выходите! Турки взяли Буду!
   Но никто не вышел. Небо заволоклось тучами.  Полил  дождь  -  и  лил  с
полчаса. Черные тучи мчались к востоку, точно бегущее войско.
   Наконец в полночь  показались  господа.  Веселые,  заломив  на  затылок
шапки, теснились они у выхода из шатра. Извиваясь двойной огненной  змеей,
до самых ворот Буды им освещал дорогу длинный строй  факельщиков.  Воздух,
посвежевший после дождя, наполнился дымом и чадом смоляных факелов.
   Уже и  Мартонфалваи  подошел  к  шатру.  Бостанджи  позволили  венграм,
стоявшим снаружи, сойтись с теми, кто был в шатре.
   Мартонфалваи вызывал конюхов по именам. Вельможи по очереди садились на
коней.
   При свете факелов было видно, как мрачнели и  бледнели  раскрасневшиеся
лица.
   Монах Дердь в белом своем одеянии походил на призрак.
   - Не плачь! - накинулся он на скакавшего рядом Фюрьеша.  -  Не  хватало
еще, чтобы они видели, как мы плачем!
   Поодиночке, по двое,  по  трое  мчались  вельможи  к  Буде  по  дороге,
освещенной факелами.
   Гергей все еще не видел Балинта Терека.
   Мартонфалваи стоял рядом с ним и тоже тревожно смотрел на дверь  шатра,
откуда тянулась полоса красноватого света.
   Последним из вельмож вышел, вернее -  вывалился,  шатаясь,  Подманицки.
Его поддерживали два турецких офицера и даже подсадили на коня.
   Потом показались несколько  пестро  разряженных  слуг  -  сарацинов.  И
больше никого.
   Полог палатки опустился, закрыл собой красноватый свет.
   - А вы чего  здесь  ждете?  -  любезно  спросил  их  пузатый  турок  со
страусовым пером на тюрбане.
   - Ждем нашего господина Балинта Терека.
   - А разве он еще не уехал?
   - Нет.
   - Стало быть, наш милостивый падишах беседует с ним.
   - Мы подождем его, - сказал Мартонфалваи.
   Турок пожал плечами и ушел.
   - Я больше не могу ждать, - забеспокоился Гергей. - В полночь я  должен
быть в Буде.
   - Так что ж, братишка, - дружелюбно сказал Мартонфалваи, -  поезжай  и,
если найдешь в моей постели турка, вышвырни его вон.
   Он сказал это в шутку, но Гергею было не  до  смеха.  Он  попрощался  с
Мартонфалваи и поскакал в гору.


   Луна выплыла из-за туч и осветила будайскую дорогу.
   Турки, стоявшие  с  пиками  у  ворот,  даже  не  взглянули  на  Гергея.
Поодиночке люди могли еще свободно входить и  выходить  из  крепости.  Кто
знает, что будет завтра! Не выгонят ли вовсе венгров из Буды?
   Внутри крепости конь перешел с рыси на галоп. Гергей увидел, что  возле
домов тоже стоят янычары с пиками - перед каждым домом по янычару. На всех
башнях  болтались  бунчуки,  увенчанные  полумесяцем,  только   на   храме
Богородицы еще уцелел позолоченный крест.
   Гергей доехал до площади Сент-Дердь и,  к  великому  своему  удивлению,
никого там не увидел.
   Он объехал кругом и бассейн и пушки - никого, кроме турка с пикой,  как
видно, караулившего орудия.
   Гергей сошел с коня и привязал его к колесу пушки.
   - Ты чего здесь делаешь? - заорал на него турок.
   - Жду, - ответил Гергей по-турецки. - Уж не боишься ли ты, что  я  твою
пушку суну себе в карман?
   - Ну, ну... - благодушно сказал топчу. - Ты, стало быть, турок?
   - Не удостоился еще такого счастья.
   - Тогда ступай домой.
   - Но сегодня у меня решается здесь вопрос чести. Потерпи немного, прошу
тебя.
   Турок наставил на него пику.
   - Прочь отсюда!
   Гергей отвязал коня и вскочил в седло.
   Кто-то бежал со стороны Фейерварских ворот. Гергей узнал  Фюрьеша.  Его
рыжеватые волосы почти светились в темноте.
   Гергей подъехал к нему.
   - Мекчеи  ждет  тебя  в  доме  Балинта  Терека,  -  проговорил  Фюрьеш,
запыхавшись. - Пойдем, а то янычары не разрешают разговаривать на улице.
   Гергей сошел с коня.
   - Как же произошла эта подлость? - спросил он.
   Фюрьеш пожал плечами.
   -  Они  все  проделали  хитро,  коварно,  по-басурмански.  Пока  мы   с
малюткой-королем были в лагере, янычары пробрались поодиночке в крепость и
прикинулись, будто интересуются нашими  постройками.  Ходили,  глазели.  И
набиралось их все больше и больше.  Когда  же  они  заполнили  все  улицы,
затрубила труба - янычары выхватили оружие и всех загнали в дома.
   - Сущие дьяволы!
   - Этак-то просто крепости занимать.
   - Мой господин заранее говорил...
   Окна дворца были открыты, в покоях горел свет. Из окна на втором  этаже
высунулись две головы.
   Как раз в это время у ворот сменялась стража, и огромного роста  янычар
загородил вход.
   - Вам что? - небрежно спросил он по-венгерски.
   - Мы здешние, - ответил резко Гергей.
   - Только что пришел приказ, - сказал турок, - кого угодно  выпускать  и
никого не впускать.
   - Я здешний, живу в этом доме. Я из домочадцев Балинта Терека.
   - Тогда, сынок, езжай  домой,  в  Сигетвар,  -  насмешливо  посоветовал
турок.
   Глаза Гергея округлились.
   - Впусти! - крикнул он и хлопнул по рукояти сабли.
   Турок выхватил саблю из ножен.
   - Ах ты, песий сын! А ну, убирайся отсюда!
   Гергей отпустил повод коня и тоже выхватил саблю, надеясь, очевидно, на
то, что он не один.
   Сабля турка сверкнула над головой Гергея.
   Но Гергей отбил удар, сабля его высекла искру  в  темноте,  и,  тут  же
подавшись вперед, он вонзил клинок в янычара.
   - Аллах! - взревел великан.
   И слова его потонули в хрипе. Он откачнулся к  стене.  За  спиной  его,
треща, посыпалась штукатурка.
   С верхнего этажа дворца раздался крик:
   - Всади в него еще раз!
   Гергей по самую рукоятку всадил саблю в грудь янычара.
   Он с изумлением вытаращил глаза, увидев,  что  великан  мешком  упал  у
стены и выронил из рук саблю.
   Гергей оглянулся, ища Фюрьеша.  Но  тот  бежал,  бежал  без  оглядки  к
королевскому дворцу.
   Вместо Фюрьеша  с  противоположной  стороны  улицы  неслись  на  помощь
товарищу три янычара в высоких колпаках.
   - Вай башина ибн элкелб! [Горе тебе, собачье племя! (тур.)]
   Юноша увидел, что времени терять нельзя. Он подскочил к воротам, открыл
их и мигом задвинул изнутри засов.
   Взволнованный стычкой, он сделал дрожащими ногами еще несколько  шагов,
потом, услышав, что кто-то, громыхая, спускается по  деревянной  лестнице,
сел на скамью под воротами.
   Это шел Золтаи с  саблей  в  руке,  а  вслед  за  ним  Мекчеи,  тоже  с
обнаженной саблей.  Они  увидели  Гергея.  Горевший  под  воротами  фонарь
осветил их изумленные лица.
   - Так ты уже здесь? - спросил Золтаи, широко раскрыв глаза. - Не ранен?
   Гергей покачал головой: не ранен.
   - Ты заколол турка?
   Гергей кивнул головой.
   - Дай я прижму тебя к груди, ты  ведь  маленький  герой!  -  воскликнул
Золтаи с воодушевлением. - Ты превосходно отразил его удар! - И  он  обнял
Гергея.
   Снаружи забарабанили в ворота.
   - Откройте, собаки, не то мы спалим вас дотла!
   - Надо бежать,  -  сказал  Мекчеи.  -  Собрались  янычары!  Но  прежде,
дружище, дай мне руку. И не сердись, что я тебя обидел.
   Гергей протянул руку. Он  был  ошеломлен,  не  знал  даже,  что  с  ним
творится. Молча позволил он  протащить  себя  по  двору,  потом  вверх  по
лестнице, в какую-то темную комнату. И очнулся только тогда,  когда  юноши
сплели из ремней и  простынь  веревку.  Мекчеи  предложил  ему  спуститься
первому.
   Там, внизу, в залитой лунным  светом  глубине,  он  увидел  королевский
огород.



        21

   На другой день утром Али-ага снова явился к королеве и сказал:
   - Милостивый падишах счел за благо взять Будайскую крепость под  защиту
турецких войск, пока не подрастет  твой  сын.  Ведь  ребенок  не  в  силах
защитить Буду от немцев. А милостивый падишах не может каждый раз являться
сюда и два-три месяца проводить в пути. А  ты,  всемилостивейшая  госпожа,
удались пока в Эрдей. Доходы с  серебряных,  золотых  рудников  и  соляных
копей Эрдея по-прежнему будут принадлежать тебе.
   Королева уже приготовилась ко всему дурному.
   С надменным спокойствием выслушала она посла.
   Али-ага продолжал:
   - Итак, милостивый падишах берет  под  свое  покровительство  Будайскую
крепость и Венгрию.  Через  несколько  дней  он  в  письменном  виде  даст
обещание защищать и тебя, и твоего сына от всех недругов. Когда же ребенок
достигнет совершеннолетия, милостивый падишах вернет ему  и  Буду,  и  всю
страну.
   При этом присутствовали все вельможи, недоставало только Балинта Терека
и Подманицки. Монах был бледнее обычного. Лицо его почти сливалось с белым
капюшоном сутаны.
   Посол продолжал:
   - Буда вместе с придунайским и притисенским краями встанет  под  защиту
милостивого падишаха, а ты, государыня, переедешь в Липпу и будешь  оттуда
управлять Эрдеем и затисенскими краями. Управление Будой возьмут  на  себя
турецкий  и  венгерский  правители.  На  почетную  должность   венгерского
правителя его величество султан назначил  его  милость  господина  Иштвана
Вербеци. Он будет судьей и правителем венгерского населения.
   Вельможи печально поникли головой, точно стояли они не  у  королевского
трона, а у гроба.
   Когда посол ушел, в зале воцарилась скорбная тишина.
   Королева подняла голову и взглянула на вельмож.
   Вербеци расплакался.
   По лицу королевы тоже скатилась слезинка, но она вытерла ее.
   - Где Подманицки? - спросила королева устало.
   - Ушел, - ответил Петрович будто во сне.
   - Не попрощавшись?
   -  Он  бежал,  ваше  величество.  Переоделся  крестьянином  и  ушел  на
рассвете.
   - А Балинт Терек все еще не вернулся домой?
   - Нет.


   На другой день турки выкинули колокола  из  храма  Богородицы,  сорвали
образа, свалили статую  короля  Иштвана  Святого.  Позолоченные  алтари  с
резьбой и образами выбросили на  церковную  площадь,  туда  же  вышвырнули
деревянные и мраморные статуи ангелов и церковные книги. Разбили и  орган;
оловянные его трубы отвезли на двух телегах к литейщикам пуль.  Серебряные
трубы, золотые и серебряные подсвечники тончайшей ручной работы,  алтарные
коврики, напрестольную пелену  и  церковные  облачения  погрузили  на  три
другие повозки и увезли султанскому  казначею.  Чудесную  стенную  роспись
храма  закрасили  белилами.  Крест  с  колокольни  сшибли  и  вместо  него
водрузили большой позолоченный медный полумесяц.
   Второго сентября в сопровождении пашей султан верхом въехал в Буду. При
нем были его сыновья.
   У Сомбатских ворот его поджидали аги в парадной одежде и под звуки труб
проводили в церковь.
   Султан пал ниц посреди храма.
   - Слава тебе, аллах, что ты простер  свою  могучую  длань  над  страною
неверных!



        22

   Четвертого сентября обоз в сорок телег, запряженных волами,  выехал  из
королевского замка и свернул на дунайский судовый мост.
   Это перебиралась в Липпу королева.
   Во  дворе  замка  стояли  наготове  экипажи,  а  вокруг  них  толпились
вельможи. Они тоже собрались в путь. В Буде оставался только Вербеци  и  с
ним его любимый офицер Мекчеи.
   Гергей заметил за спиной вельмож Фюрьеша.
   - Гергей, - снисходительно улыбаясь, спросил Фюрьеш, - ты  что  же,  не
поедешь с нами?
   Гергей окинул его презрительным взглядом с ног до головы:
   - Никаких "ты"! Заяц-трусишка - нам не братишка.
   Белобрысый парень готов  был  вспыхнуть,  но,  встретившись  с  колючим
взглядом Мекчеи, только пожал плечами.
   Позади вельмож, съежившись, сидел на коне старик Цецеи.
   Гергей, положив руку на луку его седла, обратился к нему:
   - Батюшка...
   - Добрый день, сын мой.
   - Твоя милость тоже едет?
   - Только до Хатвана.
   - А как же Эва?
   - Королева берет ее с собой. Ступай сегодня в обед к жене, утешь ее.
   - Зачем вы отпускаете Эву?
   - Вербеци уговорил отпустить. На  будущий  год  нас  вернется  не  одна
тысяча.
   Разговор прекратился. Появление  телохранителей  означало,  что  сейчас
выйдет королева.
   Она вышла в траурном одеянии. В числе придворных дам была и Эва.
   Плечи ее окутывал легкий дорожный плащ с шелковым  капюшоном  орехового
цвета. Но капюшон не был поднят. Она оглядывалась, точно искала кого-то.
   Гергей протиснулся между вельможами и очутился рядом с нею.
   - Эва!
   - Ты не поедешь с нами?
   - Поехал бы, да мой господин еще не вернулся.
   - А потом вы поедете вслед за нами?
   - Не знаю.
   - А если не поедете, когда же я увижу тебя?
   Глаза юноши наполнились слезами.
   Королева села в просторную карету с кожаным верхом и с окошечками.
   Ребенок и няня уже сидели в карете. Ждали только, пока служанка засунет
под сиденье маленькую четырехугольную корзинку.
   Вица протянула Гергею руку.
   - Ты не забудешь меня, правда?
   Гергей хотел сказать: "Нет, Вица, нет, даже на том свете не забуду!"  -
но он не в силах был вымолвить ни слова и только покачал головой.



        23

   Десять дней спустя пустился в путь и султан. Балинта Терека он  увел  с
собой в оковах раба.




        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЛЕВ-УЗНИК


        1

   На заболоченном лугу у речки Беретьо стоял конный ратник в синем  плаще
и красной шапке. Это был солдат королевских войск. Он  помахал  шапкой  и,
крикнув через кусты  вербы:  "Ого-го-го!  Вода!"  -  съехал  по  нагретому
солнцем топкому берегу к воде, заросшей пышно желтеющей калужницей.
   Конь зашел по колено в траву, под которой воды было почти не  видно,  и
вытянул шею, чтобы напиться.
   Но пить не стал.
   Поднял морду, и вода полилась обратно через рот и  через  ноздри.  Конь
фыркнул и замотал головой.
   - Да что с тобой? - проворчал солдат. - Ты что, чертушка, не пьешь?
   Конь снова опустил морду. И опять выпустил воду ртом и носом.
   Через луг рысью  подъехали  еще  восемнадцать  всадников  в  венгерской
одежде различного покроя.  Среди  них  был  худощавый  высокий  человек  с
орлиным пером на шапке. На плечах у него вместо плаща накинут был суконный
ментик вишневого цвета.
   - Господин лейтенант, - обернулся к нему солдат, заехавший в  речку  на
коне, - верно, вода грязная, конь не хочет пить.
   Всадник с орлиным пером на шапке погнал коня  в  реку  и  посмотрел  на
воду.
   - В воде кровь! - сказал он с удивлением.
   Берег зарос ивняком, желтевшим барашками. Земля голубела от фиалок. Над
весенними цветами жужжали пчелы.
   Лейтенант хлестнул коня и проехал несколько  шагов  вверх  по  течению.
Среди кустов вербы он увидел молодого человека  в  одной  рубахе,  который
стоял по колено в воде и мыл окровавленную  голову.  Голова  у  него  была
большая, бугристая, точно у быка. Глаза черные, взгляд решительный,  усики
торчали, как колючки. Возле него на траве валялись желтые сапоги, доломан,
вишневого цвета бархатная шапка и сабля в черных кожаных ножнах.
   Так вот отчего в реке кровь!
   - Кто ты такой, братец? - спросил изумленный лейтенант.
   Юноша ответил небрежно:
   - Иштван Мекчеи.
   - А я Иштван Добо. Что с тобой?
   - Турок меня поранил, черт бы его побрал! -  И  Мекчеи  прижал  руку  к
голове.
   Добо оглянулся. В поле он увидел только вербы, осины и какие-то кусты.
   - Турок? Ах,  басурманская  душа!..  Да  ведь  он  не  мог  еще  далеко
отъехать. Сколько их?.. Эй, ребята!
   И Добо выехал на берег.
   - Не трудитесь понапрасну, - сказал Мекчеи, мотнув  головой,  -  я  уже
уложил его. Вот он валяется позади.
   - Где?
   - Да где-то здесь неподалеку.
   Добо приказал своему слуге спешиться.
   - Давай сюда корпию, полотно.
   - И там, повыше, тоже есть, - молвил  Мекчеи,  снова  прижав  ладонь  к
голове.
   - Турки?
   - Нет! Старик-дворянин с женой.
   У раненого с макушки головы сочилась кровь и алой струйкой  стекала  по
лбу к носу. Он снова склонился к воде.
   - Там, в ивняке, - доложил один солдат.
   Добо поскакал на своем жеребце вверх по течению и вскоре увидел старика
и женщину. Старик сидел в одной рубахе у самой воды,  наклонив  голову,  а
женщина - дородная старушка - смывала с нее что-то красное.
   - Ой, горе! Пришлось тебе на старости лет попасть в такую беду. Да  еще
такому калеке! - причитала она.
   - Не вой! - рявкнул старик.
   - Бог в помощь! - крикнул Добо. - Рана-то велика?
   Вскинув голову, старик отмахнулся.
   - Турецкий удар...
   Только тогда заметил Добо, что старик однорукий.
   - Что-то знаком больно, - пробормотал он, слезая с коня,  и,  соскочив,
представился: - Иштван Добо!
   Старик взглянул на него.
   - Добо? Ба! Да это ты, братец Пишта? Как же тебе не знать меня? Ведь ты
бывал у меня, заезжал к старику Цецеи.
   - Цецеи?..
   - Ну да, да, Цецеи! Не помнишь разве? Когда ты за Морэ гнался!
   - Теперь припоминаю. Так что же здесь, отец, случилось? Как  вы  попали
сюда из Мечекской долины?
   - Да все эти собаки басурмане... -  И  старик  подставил  голову  жене,
снова принявшейся смывать кровь. - Эти  псы  басурмане  напали  на  нас  в
дороге. Счастье наше, что как раз в это время нас нагнал тот юноша.  Ох  и
парень! Крошил их, словно тыкву. Но и я не давал спуску, бил по ним  прямо
из повозки. Возница тоже показал себя молодцом...
   - Сколько же их было?
   - Десяток, пес их дери! Провались они в преисподнюю!  Счастье,  что  не
сладили с нами. Я ведь везу  с  собой  штук  четыреста  золотых,  если  не
больше. - И он хлопнул рукой по болтавшейся на боку суме.
   Женщина выжала из платка красную от крови воду.
   - А юноша этот не помер? - спросила она, подняв голову.
   - Ничуть не бывало, - ответил Добо. - Он тоже умывается в  реке  -  вон
там, немного пониже.
   Добо взглянул на лежавший поблизости окровавленный труп турка.
   - Поеду посмотрю, с каким народом пришлось вам биться, -  сказал  он  и
пустился по берегу в объезд к дороге.
   В ивняке Добо нашел еще семь трупов: двух венгров и пять  турок,  а  на
дороге увидел свалившуюся в канаву повозку, запряженную  тройкой  лошадей.
Молодой возница собирал и складывал выпавшие из повозки сундуки.
   - Не мучайся, дружок. Сейчас придет подмога...  -  сказал  ему  Добо  и
поехал обратно к Мекчеи. - Здес