Буруны справа по курсу! Буруны слева по курсу! Цепочка ярких вспышек за левой раковиной. Грохот пальбы прокатился над холмами. - Руль круто направо. Обрасопьте паруса бейдевинд, мистер Джонс. Круто к ветру! Они повернулись. Мыс Сари был рядом с ними, и не только рядом, но и впереди - берег изгибался. - Держите так же круто! - Сэр... сэр-Голос рулевого хрипел от волнения: еще чуть-чуть и корабль потеряет ветер. Передние паруса хлопали. Корабль терял скорость, его сносило. Еще немного, и он сядет на мель. - Немного лево руля. Так они еще немного протянут. Слева отчетливо виднелась черная громада Кайя. Мыс Сари справа и впереди, ветер прямо в лоб. Но должен - должен - быть боковой поток ветра от мыса Сари. Иначе просто не может быть - так устроен берег. Передние паруса вновь захлопали - рулевой метался между опасностью налететь на обрывы и опасностью потерять ветер. - Не так круто! - Сэр! Боковой поток должен ощущаться у самого берега. А, вот и он! Хорнблауэр обостренным чутьем моряка почувствовал перемену: ветер на мгновение стих, потом коснулся другой щеки. Передние паруса снова захлопали, но уже по-иному. Раньше, чем Хорнблауэр успел что-либо приказать, рулевой со стоном облегчения повернул штурвал. У них всего одна или две секунды. За это время надо снова набрать скорость, и отойти подальше от обрывов. - Приготовиться к повороту оверштаг. Сейчас главное - набрать скорость. Грохот выстрела с острова Пэседж. Риф почти полностью скрыл от них вспышку; возможно, он заслонил их от ядра. Это первая из пушек, которую успели перезарядить. Опять вспышка, опять грохот, но сейчас некогда о них думать. Судя по тому, как ведет себя корабль, ветер опять встречный. - Шкоты передних парусов! Еще секунда. Пора! - Руль круто направо! Судно послушалось. Оно поворачивается. Оно не потеряет ветер. Теперь оно шло в бейдевинд на новом галсе. - Буруны прямо по курсу! Это, конечно, риф Кайя. Но нужно снова набрать скорость. - Приготовиться к повороту оверштаг. Надо идти вперед, пока бушприт не окажется у самой скалы. Терпение... Ну! - Руль на борт! Штурвал повернулся. Корабль артачился. Да... нет... да. Фока-стаксель начал забирать ветер. Корабль поворачивался. Матросы ходом тянули подветренные брасы. Секундное колебание, и вот "Атропа" уже набирает скорость на новом галсе, скользя мимо рифа Кайя. Мыс Сари впереди, идя этим галсом, его не обогнуть. - Приготовиться к повороту оверштаг! Надо протянуть как можно дольше. Это - последний поворот. Что-то с ревом пронеслось над головой. Это стреляют с острова Пэседж. - Приготовиться. Руль на борт! Корабль развернулся. Отчетливо видны были рифы у подножия мыса Сари, к которым они так близко подошли. Сильный порыв ветра - это снова боковой поток. Но судно лишь на мгновение заколебалось, и тут же его подхватил настоящий бриз. Еще немного пройти этим курсом - риф Кайя близко на траверзе. Ну вот, они в безопасности. - Мистер Джонс! Курс зюйд-тень-вест. - Курс зюйд-тень-вест, сэр! Они правят в открытое море. Родос справа, Турция осталась позади, а в кладовой под ахтерпиком - баснословное богатство. Правда, на дне залива тоже осталось сказочное богатство, но Хорнблауэр вспоминая о нем, почти не испытывал угрызений совести. XIX Его Величества военный шлюп "Атропа" была самым маленьким кораблем в британском флоте. Были бриги и меньше ее размером, были совсем маленькие шхуны и тендеры, но она была самым маленьким из принадлежащих королю Георгу кораблей в техническом, так сказать, смысле, то есть с тремя мачтами и капитаном. Но Хорнблауэру вполне хватало и ее. Заглядывая в капитанский список, он видел ниже своей фамилии еще пятьдесят и замечал, как постепенно убывает число старших капитаном - кто-то умирал, кто-то становился адмиралом. Ему думалось, что, если повезет, он со временем получит фрегат или даже линейный корабль. Но пока ему вполне хватало "Атропы". Он выполнил одно поручение и приступил к следующему. В Гибралтаре он выгрузил двести тысяч фунтов стерлингов в золотой и серебряной монете, там же оставил сварливого Маккулума и цейлонских ныряльщиков. Теперь деньги ждут отправки в Лондон, где составят часть "британского золота". Того самого "британского золота", которое поддерживает упавших духом союзников и дает бонапартистской прессе пищу для беспрестанных нападок. Маккулум и его ныряльщики ждали попутного ветра, чтоб отправиться в противоположную сторону - вокруг Африки и дальше в Индию. "Атропа" же, подгоняемая штормовым западным ветром, неслась в третьем направлении, обратно в Средиземное море, чтоб встретиться с Коллингвудом и его эскадрой. Она легко летела по бурным волнам, избавясь от бремени сокровищ, и кренилась то с боку на бок, то с носа на корму. Хорнблауэр после шести месяцев в море не пробыл на берегу и шести часов. Он не испытывал сейчас ни малейших признаков морской болезни. Отчасти от этого, на сердце у него было легко. Прежде, чем отправить его с сокровищами в Гибралтар, Коллингвуд одобрил донесение о действиях в Мармарисском заливе и на возвратный путь отдал приказы, порадовавшие бы любого предприимчивого молодого капитана. Ему поручалось прочесать средиземноморское побережье южной Испании, расстроить каботажные торговые перевозки, пронаблюдать за гаванями и взглянуть на Корсику, прежде чем у берегов Италии присоединиться к флоту, сдерживающему там полчища Бонапарта. Неаполь пал, но Сицилия еще держится. Чудовищная власть Бонапарта кончается там, где соленая вода доходит до подпруги его скакуна. Его солдаты идут, не зная преград, но его суда заперты в портах и отваживаются лишь на краткие вылазки. В то же время крохотная "Атропа" с двадцатью двумя пушечками дважды пересекла Средиземное море от Гибралтара до Мармариса и обратно, ни разу не встретив трехцветный флаг. Неудивительно, что Хорнблауэр, стоя на кренящейся палубе и не испытывая ни малейших признаков тошноты был доволен собой. Он смотрел на зазубренные очертани;, далеких испанских гор. Он смело прошел на расстояний пушечного выстрела от гаваней и рейдов, он видел Малагу, Мотриль и Альмерию; рыбачьи лодки и каботажные суда завидев его, бросались врассыпную, как мелкая рыбешка при виде щуки. Он обогнул мыс Гата и лавировал обратно к берегу, чтоб посмотреть на Картахену. В Мальте и Альмерии военных кораблей не было. Это отрицательная информация, но и она может пригодиться Коллингвуду, который управляет действиями огромного флота, обеспечивает безопасность британской торговли на пространстве в две тысячи миль, держит руку на пульсе десятков международных конфликтов. Главная военно-морская база испанцев - в Картахене. Заглянув туда, можно будет узнать, удалось ли несостоятельному испанскому правительству восстановить разбитый при Трафальгаре флот. Возможно, там укрываются один-два французских корабля, намеренных атаковать британский конвой. Хорнблауэр посмотрел на туго натянутый такелаж, почувствовал, как кренится под ногами судно. Марсели взяли уже в два рифа. Он подумал было взять третий риф, но тут же отбросил эту мысль. "Атропа" спокойно может нести такие паруса. Мыс Копэ на левом траверзе. Хорнблауэр в подзорную трубу различил стайку каботажных судов, укрывшихся с подветренной стороны мыса. Он смотрел на них с вожделением, но их защищали батареи. В такой шторм он все равно не мог бы их атаковать - шлюпкам пришлось бы грести прямо против ветра. Он отдал приказ рулевому, и "Атропа" повернула к Картахене. Свист ветра, белый пенистый след корабля, бегущий почти из-под ног, бодрили Хорнблауэра. Он с улыбкой следил, как Тернер проводит занятия по навигации. Тернер собрал мичманов и штурманских помощников и обучал их искусству прибрежного судовождения. Он пытался загрузить их пустые головы основательной математикой - "бегущие координаты", "удвоенный курсовой угол", "определение положения по трем азимутам" - но внимание учеников постоянно рассеивалось. Ветер трепал карту в руках у Тернера, мешал молодым людям держать грифельные доски. - Мистер Тернер, - сказал Хорнблауэр. - Докладывайте мне о каждом случае невнимательности, я с ним разберусь. Молодые люди заметно притихли. Смайли, собравшийся уже подмигнуть князю, сделал внимательное лицо, а князь, вместо того чтоб загоготать, виновато улыбнулся. Мальчик стал похож на человека. Как далек чопорный и душный немецкий замок, где он родился, от открытой ветрам палубы "Атропы". Если он когда-нибудь воссядет на отцовский престол, ему не придется мучиться с секстаном, но, возможно, он с сожалением вспомнит эти ветреные деньки. Внучатый племянник короля Георга. Хорнблауэр смотрел на него, делая вид, будто внимательно изучает нацарапанный на доске равнобедренный треугольник. Он улыбнулся, вспомнив в какой ужас привел Эйзенбейса, сказав, что августейшего отрока можно подвергнуть телесному наказанию. Пока до этого дело не доходило, но вполне может дойти. Пробило четыре склянки, перевернули песочные часы. Сменилась вахта, Тернер отпустил учеников. - Мистер Смайли! Мистер Хоррокс! Мичманы повернулись к капитану. - Поднимитесь на мачты с подзорными трубами. Зоркие молодые глаза смогут больше разглядеть в Картахене. Хорнблауэр заметил умоляющее выражение на лице князя. - Очень хорошо, мистер Князь. Вам тоже можно. На фор-стеньги-салинг с мистером Смайли. Обычно молодых офицеров отправляли на салинг в наказание, но сейчас, когда предстояло заглянуть во вражескую гавань, это наказанием не было. Картахена быстро приближалась: за островом Ла Эскомбрера уже виднелись дворцы и колокольни. Западный ветер помогал идти прямо на город; скоро с мачты можно будет заглянуть во внутреннюю гавань. - Эй, на палубе! Капитан, сэр! Это кричал с салинга Смайли. Ветер относил слова, и, чтоб расслышать, Хорнблауэру пришлось пройти на бак. - В заливе стоит военный корабль, сэр! Похож на испанский. Один из больших фрегатов. Реи подвешены. Вероятно, это "Кастилья", одно из немногих судов, уцелевших после Трафальгара. - Рядом с ним на якоре семь каботажных судов, сэр. Там они для "Атропы" недосягаемы. - Что во внутренней гавани? - Четыре... нет, пять кораблей, сэр. И два корпуса. - Что вы о них скажете? - Четыре линейных, сэр, один фрегат. Реи не подвешены. По-моему, сэр, они стоят на приколе. В прежние времена испанское правительство строило прекрасные корабли, но продажный Годой оставил их гнить на приколе, не обеспечив ни командой, ни припасами. О четырех линейных кораблях и одном фрегате уже сообщалось. Тут никаких перемен. Тоже отрицательная, но полезная информация для Коллингвуда. - Он ставит паруса! Это кричал князь пронзительным от волнения голосом. Через секунду к нему присоединились Смайли и Хоррокс. - Фрегат, сэр! Он ставит паруса! - Я вижу его крест, сэр! Испанцы, готовясь к бою, обыкновенно поднимают на бизань-мачте большие деревянные кресты. Пора отступать. Большой испанский фрегат, такой как "Кастилья", несет сорок четыре пушки, в два раза больше "Атропы". Если б за горизонтом было другое британское судно, к которому они могли бы подманить "Кастилью"! Это следует запомнить и предложить Коллингвуду. Капитан "Кастильи" энергичен, предприимчив и, вполне возможно, способен на опрометчивые поступки. Позор Трафальгара до сих пор гнетет его, он, вероятно, жаждет отмщенья - можно будет выманить его из гавани и уничтожить. - Он снялся с якоря, сэр! - Поставили фор-марсель! Поставили грот-марсель, сэр! Нет смысла подвергаться чрезмерной опасности, хотя ветер и позволит "Атропе" уйти от преследования. - Спуститесь на румб, - сказал Хорнблауэр рулевому, и "Атропа" повернулась к испанцу кормой. - Он выходит из гавани, сэр! - крикнул Хоррокс с грот-стеньги-салинга. - Марсели зарифлены. По-моему, два рифа, сэр. Хорнблауэр направил подзорную трубу за корму. Когда "Атропа" приподнялась на волне, над горизонтом возник белый прямоугольник - зарифленный фор-марсель "Кастильи". - Она идет прямо на нас, - доложил Смайли. Кильватерная погоня "Атропе" не страшна - она недавно обшита медью и может идти ходко. Сильные ветер и волнение будут, конечно, играть на руку большому судну. "Кастилья" может удержать "Атропу" в поле зрения, хотя шансов догнать у нее никаких. Офицерам и матросам полезно будет потренироваться, выжимая из "Атропы" максимальную скорость. Хорнблауэр снова посмотрел на паруса и такелаж. Теперь о третьем рифе не могло быть и речи. Он должен, как и "Кастилья", нести все возможные паруса. Подошел Стил с рутинным вопросом. - Пожалуйста, мистер Стил. - Раздача рома! Несмотря на то, что за ними гонится могучий противник, жизнь "Атропы" течет своим чередом. Матросы выпили грогу и пошли обедать, сменилась вахта, сменили рулевых. Мыс Палое исчез за левой раковиной, и "Атропа" вылетела в открытое море. Белый прямоугольник по-прежнему маячил на горизонте - заметное достижение для испанского фрегата. - Позовите меня, если будут какие-нибудь перемены, мистер Джонс, - сказал Хорнблауэр, складывая подзорную трубу. Джонс нервничает - похоже, он уже вообразил себя в испанской тюрьме. Пусть остается на палубе за старшего, это ему не повредит. Впрочем, сам Хорнблауэр у себя в каюте недолго усидел за столом: вскоре он вскочил и стал смотреть в боковое отверстие, не нагоняет ли их "Кастилья". Он еще не закончил обед, когда в дверь постучали и вошел посыльный. - Мистер Джонс свидетельствует вам свое почтение, сэр. Он думает, что ветер немного ослаб. - Иду, - сказал Хорнблауэр, с облегчением откладывая нож и вилку. При умеренном ветре "Атропа" за час-два оставит "Кастилью" вне пределов видимости, и дальнейшее ослабление ветра будет на руку "Атропе", лишь бы она несла все возможные паруса. Требовался однако точный расчет, чтоб отдать рифы вовремя - не рисковать рангоутом с одной стороны и не уменьшить разрыв между кораблями с другой. Выйдя на палубу, Хорнблауэр с первого взгляда понял, что нужный момент подоспел. - Вы совершенно правы, мистер Джонс. - Не вредно иногда его и похвалить. - Мы отдадим один риф. - Команде отдавать рифы! Хорнблауэр посмотрел назад в подзорную трубу; когда "Атропа" поднимала корму, он видел в самой середине поля зрения фор-марсель "Кастильи". Он мучительно пытался понять, ближе она или нет, но ему это не удавалось. Видимо, она остается в точности на том же расстоянии. Тут дрожащий в окуляре прямоугольник марселя превратился в квадрат. Хорнблауэр дал глазу отдохнуть и посмотрел снова. Так и есть. Капитан "Кастильи" тоже счел, что пришло время отдать один риф. Хорнблауэр поднял глаза на грот-марса-рей "Атропы". Марсовые, перегнувшись через рей на головокружительной высоте, развязали риф-сезни. Вот они сбежали с реев. Смайли находился на правом ноке, Его Светлость князь Зейц-Бунаусский - на левом. Они по обыкновению соревновались - оба прыгнули на стень-фордуны, и, очертя голову, заскользили вниз. Приятно видеть, что мальчик вполне освоился на корабле - сейчас, впрочем, его захватил азарт погони - и что Смайли так трогательно его опекает. Отдав риф, "Атропа" пошла быстрее. Хорнблауэр чувствовал, как паруса с новой силой влекут корабль, а тот с новой энергией прыгает по волнам. Он внимательно посмотрел наверх. Совсем некстати будет, если что-нибудь оторвется. Джонс стоял возле штурвала. Ветер дул с правой раковины и маленький корабль хорошо слушался руля, но присматривать за рулевым было не менее важно, чем следить, чтоб не разорвался марсель. Потребовалась некоторая решимость, чтоб вновь оставить Джонса за старшего и вернуться к прерванному обеду. Когда постучал посыльный и сообщил, что ветер снова слабеет, Хорнблауэр испытал неприятное чувство - такое было с ним раз или два - будто все это уже происходило. - Мистер Джонс свидетельствует вам свое почтение, сэр. Он думает, что ветер немного ослаб. Хорнблауэр заставил себя ответить иначе, чем в первый раз. - Передайте мистеру Джонсу мои приветствия и скажите, что я сейчас поднимусь на палубу. Как и тогда, он почувствовал, что судно может идти быстрее. Как и тогда, он обернулся, чтоб направить подзорную трубу на марсель "Кастильи". И в точности как прошлый раз, прежде чем он повернулся обратно, матросы начали спускаться с рея. И в этот миг события пошли совсем в другую сторону. Как обычно, непредвиденная ситуация возникла в самый неподходящий момент. От волнения князь совсем ошалел. Хорнблауэр, подняв голову, увидел, что мальчик стоит на левом ноке рея, даже не стоит, а приплясывает, переступает с ноги на ногу и подбивает Смайли на правом ноке сделать то же самое. Одной рукой он уперся в бок, другую поднял над головой. Хорнблауэр собирался заорать на него. Он открыл рот, набрал в грудь воздуха, но раньше, чем он выкрикнул хоть слово, князь оступился. Хорнблауэр видел, как он закачался, пытаясь сохранить равновесие, и упал, описав в воздухе полный круг. Позже Хорнблауэр из любопытства попробовал подсчитать. Князь упал с высоты более семидесяти футов, и, если б не сопротивление воздуха, пролетел бы их примерно за две секунды. Но сопротивление воздуха пренебрегать нельзя - воздух раздул бушлат и значительно замедлил падение. Поэтому мальчик не убился насмерть, а лишь на мгновение потерял сознание, ударившись о грот-ванты. Вероятно, прошло секунды четыре, пока он долетел до воды. Хорнблауэр просчитывал это позже, вспоминая случившееся, но он отчетливо помнил все мысли и чувства, которые пронеслись у него в голове за эти четыре секунды. Вначале это была злость, потом озабоченность, потом он постарался быстро представить себе ситуацию в целом. Если он ляжет в дрейф, чтоб вытащить мальчика, "Кастилья" успеет их нагнать. Если он не остановится, мальчик утонет. Если он не остановится, придется докладывать Коллингвуду, что он бросил королевского внучатого племянника на произвол судьбы. Надо думать быстро. Быстро. Он не вправе рисковать судном ради спасения одного-единственного человека. Но... но... Если б мальчика убило в бою бортовым залпом, это было бы другое дело. Сразу же за этой мыслью появилась другая - это начало прорастать зерно, посеянное возле Картахены. За те четыре секунды мысль не успела оформиться - Хорнблауэр начал действовать в тот момент, когда проклюнулся первый зеленый росток замысла. К тому времени, как мальчик долетел до воды, Хорнблауэр сорвал с гакаборта спасательный буй и бросил за левую раковину. Корабль шел быстро, и в этот самый момент мальчик поравнялся с Хорнблауэром. Буй шлепнулся на воду совсем близко от него. Воздух, который Хорнблауэр набрал в грудь, чтоб обругать князя, вырвался наконец залпом громогласных приказов. - Бизань-брасы! Обстенить крюйсель! Спустить дежурную шлюпку! Вероятно - Хорнблауэр не мог потом в точности вспомнить - все кричали одновременно, но, во всяком случае, приказы исполняли с молниеносной быстротой, какая дается месяцами тренировок. "Атропа" резко привелась к ветру, мгновенно погасив скорость. Смайли - Бог весть как он успел за такое время скатиться с правого нока грот-марса-рея - спустил за борт ялик с четырьмя матросами и бросился на выручку другу. Крохотная шлюпка бешено запрыгала на волнах. Раньше, чем "Атропа" легла в дрейф, Хорнблауэр начал осуществлять другую часть своего плана. - Мистер Хоррокс! Сигнальте: "Вижу неприятеля с наветренной стороны". Хоррокс вытаращился на Хорнблауэра и не двинулся с места. Хорнблауэр чуть было не заорал: "Делай, что сказано, черт тебя побери!", но сдержался. Хоррокс не отличается сообразительностью, он не может понять, зачем посылать сигналы пустому горизонту. Обругать значило бы просто повергнуть его в полную прострацию и еще задержать исполнение приказа. - Мистер Хоррокс, будьте добры, как можно быстрее поднимите сигнал: "Вижу неприятеля с наветренной стороны". Побыстрее, пожалуйста. К счастью, сигнальный старшина оказался сообразительнее. Это был один из немногих обитателей нижней палубы, умеющий читать и писать. Он уже подбежал к фалам и открыл ящик с флажками. Его пример вывел Хоррокса из оцепенения. Флаги побежали по ноку грот-марса-рея, яростно плеща на ветру. Хорнблауэр про себя отметил, что этот старшина, хоть и не был прежде моряком - а был он подмастерьем в Сити и завербовался в Детфорде, чтоб избежать каких-то крупных неприятностей - заслуживает повышения. - Теперь еще один сигнал, мистер Хоррокс. "Неприятель - фрегат на расстоянии семи миль к весту идет курсом ост". Разумно посылать те самые сигналы, которые он поднял, если бы и в самом деле увидал английский корабль. Быть может, с "Кастильи" смогут их прочесть, или хотя бы примерно угадать их смысл. Если б с подветренной стороны было английское судно (Хорнблауэр помнил, что собирался предложить Коллингвуду), он ни за что бы не лег в дрейф, но продолжал бы двигаться вперед, увлекая за собой "Кастилью". Однако испанцам это неизвестно. - Оставьте этот сигнал. Теперь пошлите утвердительный сигнал, мистер Хоррокс. Очень хорошо. Теперь спустите его. Мистер Джонс! Положите судно на правый галс. Большое английское судно, будь оно и впрямь на горизонте, несомненно приказало бы "Атропе" сблизиться с "Кастильей". Хорнблауэр должен действовать так, как если б это было на самом деле. Лишь когда Джонс, у которого, подобно Хорроксу от изумления опустились руки, занялся наконец тем, чтоб вновь тронуть "Атропу" с места, Хорнблауэр смог посмотреть в подзорную трубу. Он увидел далекий марсель "Кастильи" - не такой уж теперь и далекий. Хорнблауэр со страхом и отчаянием видел, что враг приближается. И пока он смотрел, квадратный парус сузился до вертикального прямоугольника, и еще два прямоугольника появились рядом с ним. В ту же секунду впередсмотрящий закричал: - Эй, на палубе! Неприятель привелся к ветру, сэр! Конечно, так и должно быть. Разочарование и страх мгновенно улетучились. Капитан испанского фрегата высунувший бушприт за пределы охраняемого порта, будет неизбежно мучиться страхом. За горизонтом всегда может оказаться британская эскадра, готовая обрушиться на него. Он пылко погнался за крохотным военным шлюпом, но увидев, как шлюп посылает сигналы и смело идет ему навстречу, счел, что зашел слишком далеко. Он вообразил, что прямо за горизонтом военные корабли на всех парусах мчатся, чтоб отрезать его от Картахены, и, не теряя больше ни минуты, двинулся обратно. Те две минуты, что "Атропа" лежала в дрейфе, он еще колебался, но последний смелый маневр решил все. Если б испанец задержался еще ненадолго, он различил бы ялик на волнах и догадался бы, в чем дело. Однако этого не произошло, и "Кастилья" в крутой бейдевинд неслась прочь от несуществующих врагов. - Эй, на мачте! Вы видите шлюпку? - Они все еще гребут, сэр, прямо против ветра. - Вы видите мистера Князя? - Нет, сэр, не вижу. При таких волнах даже с салинга не различишь плывущего человека на расстоянии двух миль. - Мистер Джонс, положите судно на другой галс. Лучше держать "Атропу" по возможности прямо по ветру от шлюпки, чтобы той проще было возвращаться. На "Кастилье" все равно не поймут, к чему этот маневр. - Эй, на палубе! Шлюпка перестала грести, сэр. Мне кажется, они вытащили мистера Князя. - Положите судно в дрейф, пожалуйста, мистер Джонс. Доктор Эйзенбейс, приготовьте все на случай, если мистеру Князю понадобится медицинская помощь. Средиземное море летом теплое, скорее всего, с мальчиком ничего не случилось. Ялик, приплясывая на волнах, подошел к корме "Атропы", где мог укрыться от ветра. Его Княжеская Светлость, мокрый, оборванный, но ничуть не пострадавший поднялся на борт под пристальными взглядами всей команды. Он сконфуженно улыбался. Эйзенбейс суетливо выскочил вперед и громко затараторил по-немецки. Потом он повернулся к Хорнблауэру. - Я приготовил теплое одеяло, сэр. И тут у Хорнблауэра лопнуло терпение. - Теплое одеяло! Он у меня и без одеяла живо согреется! Боцманмат! Передайте мои приветствия боцману и попросите его ненадолго одолжить вам свою трость. Доктор, я попрошу вас заткнуться. Ну, молодой человек... Гуманисты много и веско возражали против телесных наказаний. Но, описывая вред, который экзекуция причиняет жертве, они совершенно упустили из виду удовлетворение, которое она приносит остальным. Для отпрыска королевской семьи это был случай показать заимствованную у англичан твердость, сдержать крик, который пыталась вырвать у него направляемая мощной рукой трость, а после, почти не морщась, не потирая августейший зад, выпрямиться, и моргая глазами, мужественно удержать готовые брызнуть слезы. Трудно сказать, испытал ли Хорнблауэр удовлетворение тогда, но впоследствии он немного сожалел об этом случае. XX Все было за то, чтоб еще какое-то время держать "Кастилию" под наблюдением, и почти ничего против. Недавняя погоня показала, что "Атропа" идет быстрее даже под зарифленными марселями, значит, при более слабом ветре она будет в безопасности - а ветер стихал. "Кастилья" была теперь в тридцати милях под ветром от Картахены. Полезно будет выяснить - Коллингвуд наверняка захочет это узнать - намерена ли она лавировать обратно или направится в другой испанский порт. Идя в крутой бейдевинд, она может добраться до Аликанте или даже до Альмерии на юге. Сейчас она шла в бейдевинд на правом галсе, то есть двигалась на юг. А может, ее капитан вовсе не хочет возвращаться в Испанию, а намерен поискать добычу в Средиземном море. Этим курсом он может дойти до берберийского побережья и захватить парочку провиантских судов с хлебом и скотом для британского средиземноморского флота. Хорнблауэру приказано, заглянув в Малагу и Картахену, присоединиться к Коллингвуду вблизи Сицилии. Он не везет спешных депеш, и, видит Бог, "Атропа" не прибавит эскадре особой силы. С другой стороны, долг каждого английского капитана, встретив в открытом море вражеское военное судно, как можно дольше не упускать его из виду. "Атропа" не может сразиться с "Кастильей", однако может держать ее под наблюдением, предупреждать об опасности торговые суда, а если повезет встретить большой британский корабль - настоящий, не вымышленный - то указать ему на врага. - Мистер Джонс, - сказал Хорнблауэр. - Пожалуйста, снова положите судно на правый галс, круто к ветру. - Есть, сэр. Джонс, конечно, не смог скрыть изумление, видя что корабли меняются ролями - преследуемый становится преследователем. Это еще раз доказывает, что Джонс не способен мыслить стратегически. Но ему пришлось исполнить приказ, и "Атропа" двинулась на юг, параллельно "Кастилье", но на значительном удалении от нее. Хорнблауэр направил подзорную трубу на едва различимые марсели. Глядя, как меняются их пропорции, можно определить, как меняется курс "Кастильи". - Эй, на мачте! - крикнул он. - Следите за неприятелем. Докладывайте обо всем, что увидите. - Есть, сэр. Сейчас "Атропа" походила на терьера, который с тявканьем бежит по полю за быком. Роль не слишком достойная, а бык в любой момент может обернуться и броситься на терьера. Капитан "Кастильи" рано или поздно осознает, что его провели, что "Атропа" сигналила несуществующим кораблям. Неизвестно, как он надумает поступить, когда убедится, что никакой поддержки у "Атропы" нет. Тем временем ветер по-прежнему слабел. Можно прибавить парусов. Лавируя против ветра, "Атропа" лучше всего ведет себя под всеми возможными парусами. Стоит держаться так близко к врагу, как только позволяет ветер. - Пожалуйста, мистер Джонс, попробуйте поставить грот. - Есть, сэр. Грот - большой парус, и когда обтянули шкоты и объединенными усилиями половины вахты вытянули галс до галс-клампов, крохотная "Атропа" казалось, обрела крылья. Она смело неслась сквозь летний вечер, кренясь на ветру, правой скулой рассекая голодные волны. Фонтаном вздымались брызги, лучи заходящего солнца вспыхивали в каплях воды яростно-прекрасными радугами, позади судна пенился белый, мимолетный след. В такие минуты, несясь против ветра, чувствуешь полноту жизни. Война на море часто невыносимо скучна, томительное ожидание тянется дни и ночи, вахту за вахтой, но иногда она приносит минуты высочайшего упоения, впрочем, как и минуты беспросветного отчаяния, страха, стыда. - Вы можете отпустить подвахтенных, мистер Джонс. - Есть, сэр. Хорнблауэр оглядел палубу. Вахту нес Стил. - Позовите меня, если будут какие-то перемены, мистер Стил. Если ветер еще ослабнет, надо будет прибавить парусов. - Есть, сэр. Момент высочайшего восторга прошел. За весь день, с рассвета, Хорнблауэр почти не присел, ноги его гудели. Если остаться на палубе, он устанет еще больше. В каюте лежали две книги, за которые он заплатил в Гибралтаре далеко не лишние гинеи - "Обзор современного политического состояния Италии" лорда Ходжа и "Новейшие методы определения долготы с замечаниями о некоторых несоответствиях в недавно составленных картах" Барбера. Хорнблауэр желал ознакомиться с обоими трудами. Лучше заняться этим сейчас, чем торчать на палубе, с каждым часом уставая все больше. На закате он вновь поднялся наверх. "Кастилья" шла прежним курсом. Хорнблауэр посмотрел на далекие марсели, прочел на доске отметки сегодняшнего пути и подождал, пока снова бросят лаг. Если б "Кастилья" намеревалась вернуться в Картахену, она уже повернула бы оверштаг. Она очень далеко сместилась на юг, и если ветер отойдет к северу - что в это время года весьма вероятно - ее усилия сведутся на нет. Если она не повернет до темноты, значит, она направляется не в Картахену. Хорнблауэр ждал. Небо на западе побледнело, над головой появились первые звездочки. Теперь, всматриваясь до боли в глазах, Хорнблауэр не мог различить в подзорную трубу паруса "Кастильи". Но когда он видел ее последний раз, она по-прежнему шла к югу. Тем больше поводов держать ее под наблюдением. Кончилась вторая собачья вахта. - Я уберу грот, мистер Тернер, - сказал Хорнблауэр. В слабом свете нактоуза он написал приказы на ночь: идти в бейдевинд на правом галсе, позвать его, если ветер изменится больше чем на два румба, и в любом случае позвать его перед восходом луны. Темная маленькая каюта - свет лампы не проникал в ее углы - походила на звериное логовище. Он лег, не раздеваясь, и принялся гадать, что же намерены делать испанцы. Он убавил парусов - они, вероятно, сделали то же самое. Если нет, днем он постарается их нагнать. Если они повернут оверштаг или через фордевинд... что ж, он предпринял все возможное, чтоб найти их на будущий день. Глаза его смежились от усталости и не открывались, пока кто-то не пришел доложить, что настала полуночная вахта. Слабый западный ветер нанес облаков. Звезд не было видно, бледно светил тоненький лунный серп. "Атропа" по-прежнему шла круто к ветру, заигрывая с волнами, набегавшими на ее правую скулу, изящно встречая их, как красавица на сцене встречает героя любовника. Темная вода, казалось, поддалась общему настроению и нежно нашептывала что-то соответствующее. Все было тихим и мирным, ничто не предвещало опасности. Минуты проходили в уютной праздности. - Эй, на палубе! - крикнул впередсмотрящий. - Мне кажется, я что-то вижу. Справа по курсу. - Поднимитесь наверх с трубой ночного видения, юноша, - сказал штурманскому помощнику Тернер - он нес вахту. Прошла минута, две. - Да, сэр, - послышался новый голос с мачты. - Это силуэт корабля. Три-четыре мили справа по курсу. Тернер и Хорнблауэр направили свои трубы. - Может быть, - сказал Тернер. В ночи вырисовывалось что-то еще более черное - ничего более определенного Хорнблауэр сказать не мог. Он мучительно вглядывался. Похоже, пятно смещается. - Держите ровнее, - рявкнул Хорнблауэр на рулевого. В какую-то минуту он засомневался, уж не мерещится ли ему черное пятно - были случаи, когда вся команда воображала, будто что-то видит. Нет, пятно, несомненно, есть, оно движется поперек их курса. Мало того, оно смещается слишком сильно, чтобы это можно было отнести за счет небрежности рулевого, который недостаточно прямо ведет "Атропу". Это "Кастилья" - она развернулась в ночи и теперь мчится на фордевинд в надежде захватить преследователей врасплох. Если б Хорнблауэр не убавил парусов, она бы вышла прямо на них. Испанские впередсмотрящие явно зевали, потому что "Кастилья" шла прежним курсом. - Ложитесь в дрейф, мистер Тернер, - приказал Хорнблауэр и зашагал к левому борту, чтоб видеть "Кастилью", когда "Атропа" приведется к ветру. "Кастилья" уже почти потеряла преимущества, которые давало ей наветренное положение, через несколько минут она потеряет их окончательно. Облака, медленно плывущие над головой, разошлись, и меж них проглянула луна, скрылась на мгновение и засияла ярко. Да, это корабль. Это "Кастилья". Она далеко под ветром. - Эй, на палубе! Я хорошо ее вижу, сэр. На левой раковине. Капитан, сэр! Она поворачивает! "Кастилья" и впрямь поворачивала. На мгновение в лунном свете ярко блеснули ее паруса. Первая попытка захватить "Атропу" врасплох не увенчалась успехом, испанский капитан решил попробовать еще раз. - Положите судно на левый галс, мистер Тернер. В такую погоду "Атропа" может безнаказанно играть в кошки-мышки с любым большим фрегатом. Она развернулась кормой к преследователю и двинулась круто к ветру. - Эй, на мачте! Какие паруса поставил неприятель? - Бом-брамсели, сэр. Все прямые паруса до бом-брамселей. - Свистать всех наверх, мистер Тернер. Поставьте все прямые паруса. Ветер был сильный. "Атропа", поставив дополнительные паруса, накренилась и стрелой понеслась вперед. Хорнблауэр оглянулся на марсели и бом-брамсели "Кастильи" - теперь - они ясно вырисовывались в лунном свете. Вскоре ему стало ясно, что "Атропа" движется быстрее. Он уже раздумывал, не убавить ли парусов, когда необходимость принимать решение отпала сама собой. Черные паруса на фоне неба резко сузились. - Эй, на палубе! - крикнули с мачты. - Неприятель привелся к ветру, сэр. - Очень хорошо. Мистер Тернер, пожалуйста, разверните судно через фордевинд. Направьте бушприт прямо на "Кастилью" и уберите фок. Терьер отбежал от разъяренного быка и теперь вновь с тявканьем бежит за ним по пятам. Остаток ночи нетрудно было следовать за "Кастильей". Когда луна скрывалась, впередсмотрящий особенно пристально вглядывался в темноту, чтоб испанцы не повторили недавнюю хитрость "Атропы". Впереди забрезжила заря. Бом-брамсели и марсели "Кастильи" стали чернильно-черными, по мере того, как небо голубело, они светлели и сделались наконец жемчужно-серыми. Можно вообразить, с каким бешенством испанский капитан смотрит на неотступного преследователя, с наглой неуязвимостью висящего у него на хвосте. Между кораблями семь миль, но для больших восемнадцатифунтовых пушек "Кастильи" это все равно что семьдесят. Ветер, дующий прямо от "Атропы" к "Кастильи" давал шлюпу дополнительную защиту, оберегал его, словно заколдованный стеклянный щит из итальянской поэмы. "Атропа", в семи милях на ветре, была, подобно сарацинскому чародею, разом видна и неуязвима. Хорнблауэр вновь почувствовал усталость. Он пробыл на ногах с полуночи, а перед этим отдыхал меньше четырех часов. Он страстно желал вытянуть усталые ноги; столь же страстно он желал закрыть измученные глаза. Гамаки вынесли наверх, палубы вымыли, оставалось только следовать за "Кастильей", но в любой момент может потребоваться быстрое решение, и он не смел оставить палубу. Занятно, что теперь, когда они были на ветре, в безопасности, ситуация была более динамичная чем вчера, когда они были под ветром. Но это так: "Кастилья" может в дюбой момент привестись к ветру, кроме того, оба корабля несутся по Средиземному морю, полному любых неожиданностей. - Принесите мне сюда матрац, - сказал Хорнблауэр. Матрац принесли и положили на баке у шпигата с наветренной стороны. Хорнблауэр лег, вытянул ноги, опустил голову на подушку и закрыл глаза. Корабль качался из стороны в сторону, убаюкивая, море мирно шумело под кормовым подзором "Атропы" Свет пробегал взад и вперед по лицу - это двигались вместе с кораблем тени парусов и снастей. Он уснул. Он уснул и спал, тяжело, без сновидений, пока судно неслось по Средиземному морю, пока меняли вахту, пока бросали лаг, пока брасопили реи, чтоб их разворот в точности соответствовал ставшему более северным ветру. Он проснулся за полдень, побрился, примостив зеркальце на коечную сетку, освежился под помпой для мытья палубы, послал вниз за чистой рубашкой и переоделся. Сидя на палубе, он поел холодной говядины с последними остатками чудесного Гибралтарского хлеба. Хлеб, даже черствый, был бесконечно вкуснее корабельных сухарей. Масло тоже было из Гибралтара и тоже чудесное - его хранили в холоде в глиняном горшке. Когда Хорнблауэр закончил есть, пробило семь склянок. - Эй, на палубе! Неприятель меняет курс! Хорнблауэр мигом оказался на ногах - тарелка покатилась в шпигат - и поднес к глазам подзорную трубу. Все это произошло без какого-либо сознательного усилия с его стороны. Так и есть. "Кастилья" сменила курс на более северный и теперь шла вполветра. Что ж, не удивительно: они отошли от Картахены на две с лишним сотни миль, и если испанцы не намерены идти дальше в Средиземное море, им самое время брать курс на Менорку. В таком случае терьер последует за быком и в последний раз облает его у Порт-Маона. Впрочем, возможно "Кастилья" развернулась не за тем, чтоб идти на Менорку. Сейчас они в тех самых краях, где проходят британские конвои с Сицилии и Мальты. - Лево руля, пожалуйста, мистер Стил. Держитесь параллельным курсом. Разумно будет, пока возможно, идти с наветренной стороны от "Кастильи". Приятное довольство, которое Хорнблауэр испытывал несколько минут назад, сменилось волнением. По коже побежали мурашки. Девять из десяти, что эта смена курса ничего не означает, но есть и десятая возможность... Восемь склянок. Матросов вызвали на первую собачью вахту. - Эй, на палубе! Вижу парус впереди неприятеля! Вот оно что. - Поднимитесь наверх, мистер Смайли. Вы тоже можете подняться, мистер Князь. Это покажет Его Княжеской Светлости, что на флоте наказание смывает вину, и что ему верят: он больше не наделает глупостей. Эту мелочь надо было упомнить, несмотря на волнение, вызванное криком впередсмотрящего. Он не знал, что там впереди за парус, невидимый пока с палубы. Но есть шанс, что это британское судно, прямо на пути "Кастильи". - Два паруса! Три паруса! Капитан, сэр, это похоже на караван, прямо под ветром! Караван может быть только британским: значит, где-то на пути "Кастильи" английский военный корабль. - Руль на ветер и правьте прямо на врага. Свистать всех наверх, пожалуйста, мистер Стил. Приготовьте корабль к бою. Пока длилась погоня, Хорнблауэр не готовил корабль к бою. Он не желал боя с огромной "Кастильей" и намерен был его избежать. Теперь он жаждал сразиться - жаждал, хотя по коже у него бежал мороз, вызывая у Хорнблауэра приступ ненависти к себе, тем более острой, что высыпавшие на палубу подвахтенные по-ребячески весело скалились, предвкушая схватку. Мистер Джонс выбежал на палубу, застегивая сюртук - видимо, он дремал у себя внизу. Если с Хорнблауэром что-нибудь случится - ядро оторвет ему ногу или разнесет его в кровавые клочья - командование "Атропой" перейдет к Джонсу. Странно, но мысль о Джонсе во главе "Атропы" была так же неприятна, как мысль о ядре. Тем не менее Джонса надо ввести в курс дела, что Хорнблауэр и сделал тремя короткими фразами. - Ясно, сэр, - сказал Джонс, трогая длинный подбородок. Хорнблауэр сомневался, что Джонсу все ясно, но времени больше тратить не мог. - Эй, на мачте! Что караван? - Один корабль сменил галс, сэр. Он направляется к нам. - Что за корабль? - Похож на военный, сэр. Я вижу только его бом-брам-сели, сэр. Корабль, который направляется к "Кастилье", может быть только военным, сопровождающим конвой. Хорнблауэ-ру оставалось надеяться, что это большой фрегат, способный на равных помериться силами с "Кастильей". Но он знал, что большинство фрегатов Коллингвуда - "Сириус", "Наяда", "Гермиона" - несут по тридцать две двенадцатифунтовых пушки. Это - не противники для "Кастильи" с ее сорока четырьмя восемнадцатифунтовками, разве что капитан проявит большое искусство, "Кастилья" же, напротив, будет сражаться плохо, и к тому же успеет вмешаться "Атропа". Хорнблауэр до боли напрягал глаза, но британского корабля не видел. "Кастилья" смело неслась на фордевинд. Корабль был почти готов к бою; отвязывали пушки. - Сигнал, сэр. Хоррокс листал книгу, с мачты кричали о флажках. - Правильный ответ на кодовые сигналы, сэр. Вот его позывные. "Соловей", сэр, двадцать восемь. Капитан Форд, сэр. Едва ли не самый маленький фрегат, вооруженный всего-навсего девятифунтовками. Дай Бог, чтоб у Форда хватило ума не сближаться с "Кастильей". Ему надо маневрировать, не подпускать ее близко, пока не подоспеет "Атропа". Тогда, применив умелую тактику, они собьют "Кастилье" мачты, после чего смогут обстрелять ее продольным огнем, ослабить и, наконец, уничтожить. Капитан "Кастильи" правильно оценил ситуацию. Оказавшись между двумя враждебными судами, он решил атаковать то, которое для него доступнее. "Кастилья" по-прежнему несла все паруса - она хочет вступить в бой раньше, чем вмешается "Атропа". Испанец решил разделаться с "Соловьем", а после повернуться к "Атропе". Если ему это удастся - о, если ему это удастся! - перед Хорнблауэром встанет ужасный выбор: принимать или не принимать бой. - Корабль к бою готов, сэр, - доложил Джонс. - Очень хорошо. Хорнблауэр наконец различил в подзорную трубу парус - далеко-далеко за "Кастильей". Пока он смотрел, под бом-брамселями корабля появились брамсели, бом-брамсели исчезли. "Соловей" оставил только "боевые паруса". Хорнблауэр немного слышал о Форде. У него репутация хорошего боевого капитана. Дай Бог, чтоб у него хватило и рассудительности. Форд старше Хорнблауэра в капитанском списке - ему никак не прикажешь держаться в стороне. "Кастилья" по-прежнему неслась к "Соловью". - Сигнал, сэр. Номер семьдесят два. "Сблизьтесь с неприятелем! " - Подтвердите. Хорнблауэр почувствовал на себе взгляды Тернера и Джонса. Возможно, в сигнале скрывается упрек, Форд намекает, что он не торопится вступить в бой. С другой стороны, сигнал может просто означать что бой неизбежен. Над горизонтом уже появились марсели "Соловья" - фрегат в бейдевинд мчался навстречу "Кастилье". Если б Форд протянул еще полчаса - "Атропа" медленно, но верно нагоняла "Кастилью". Нет, он по-прежнему мчится вперед - он играет на руку "Кастилье". Испанцы взяли нижние прямые паруса на гитовы и убрали бом-брамсели, готовясь к схватке. Два корабля стремительно сближались - белые паруса над синим морем под синим небом. Они были в точности на одной линии - настолько, что Хорнблауэр не мог определить расстояние между ними. Вот они повернулись - "Соловей" спустился под ветер. Зрительно казалось, что их мачты слились. Только бы Форд держался на отдалении и постарался сбить мачту! Внезапно корабли окутались дымом - первые бортовые залпы. Издалека казалось, что они уже сошлись борт о борт - конечно, этого не может быть. Еще рано убирать нижние прямые паруса и бом-брамсели - чем быстрее они доберутся до места схватки, тем лучше. До "Атропы" долетел громоподобный рев первых бортовых залпов. Ветер отнес дым, и тут же корабли вновь окутались клубами: пушки перезарядили и выдвинули по новой. Мачты по-прежнему совсем близко - неужели Форд такой дурак, что сцепился ноками реев? Снова грохот. Корабли поворачивались в плотном облаке дыма. Одна из мачт над облаком наклонилась, но чья она, Хорнблауэр разглядеть не мог. Падала мачта, с парусами, с реями - как ни страшно об этом думать, похоже, это грот-стеньга "Соловья". Мучительно тянулось время. Дым, грохот. Хорнблауэр не хотел верить своим глазам, хотя чем ближе они подходили, тем яснее он видел. Два корабля прочно сцеплены, в этом не может быть сомнений. "Соловей" лишился грот-стеньги. Он был повернут носом к "Кастилье". Ветер по-прежнему разворачивал оба корабля, уже как единое целое. "Соловей" зацепился за "Кастилью" - не то бушп-ритом, не то якорем за ее фор-руслень. При таком угле пушки "Кастильи" простреливают палубу "Соловья" продольным огнем, пушки же "Соловья" практически бесполезны. Неужели он не может отцепиться? Тут на "Соловье" упала фок-мачта - теперь для него все кончено. Видя это, матросы завопили. - Молчать! Мистер Джонс, уберите нижние прямые паруса. Что ему делать? Надо пройти под носом или под кормой у "Кастильи", обстрелять ее продольным огнеу, повернуть обратно и обстрелять снова. Трудно стрелять по носу "Кастильи", не задев "Соловья", трудно пройти у нее под кормой - при этом "Атропа" окажется под ветром, и не сможет снова быстро вступить в бой. Два корабля снова разворачивались - это не только ветер, но и отдача пушек. Предположим, он подождет, пока "Соловей" пересечет линию огня, а потом будет лавировать обратно, чтоб вступить в бой? Это будет позор, все, кто об этом узнает, решат, что он сознательно уклонился от огня. Предположим, он подойдет к другому борту "Кастильи" - но первый же бортовой залп напрочь искалечит "Атропу". И вместе с тем, "Соловей" уже искалечен - помочь ему надо немедленно. До двух кораблей всего миля, они быстро приближаются. Многолетний опыт подсказывал Хорнблауэру, как быстро пробегут последние секунды. - Соберите орудийные расчеты левого борта, - сказал он. - Всех матросов и канониров. Вооружите их для абордажа. Вооружите всех незанятых. Но оставьте матросов у бизань-брасов. - Есть, сэр. - Пики, пистолеты и абордажные сабли, ребята, - сказал Хорнблауэр столпившимся у оружейных ящиков матросам. - Мистер Смайли, соберите своих марсовых у карронады номер один правого борта. Приготовьтесь к атаке. Юный Смайли подойдет лучше других, лучше нервного Джонса, туповатого Стила или престарелого Тернера. Ему надо поручить другой конец судна - здесь на корме руководить будет сам Хорнблауэр. Его шпага - та, что он одевал на королевский прием - дешевая. Клинок у нее ненадежный - он так и не выкроил денег на хорошую шпагу. Он шагнул к оружейному ящику и выбрал себе тесак, вытащил его, бросил ненужные ножны на палубу, затянул на запястье петлю и стоял с обнаженной саблей. Солнце светило ему прямо в лицо. Они приближались к "Кастилье". До нее всего кабельтов - кажется, уже ближе. Нужно в точности рассчитать время. - Один румб вправо, - скомандовал Хорнблауэр рулевому. - Один румб вправо, - последовал ответ. Рулевой, как ему и предписывалось, занимался только своим делом, ни на что не отвлекаясь, хотя с левого борта "Кастильи" уже открылись орудийные порты, хотя совсем рядом выглянули пушечные жерла, и в открытые порты явственно различались лица канониров. О, Господи, сейчас! - Право помалу. Потихоньку поворачивайте. Бортовой залп "Кастильи" показался концом света. Ядра обрушились на судно - крики, жуткий треск, в воздухе повисла пыль, поднятая ударяющими в древесину ядрами, полетели щепки. И тут корабль вошел в клубы дыма, плывущие из орудий. Но думать надо только об одном. - Руль круто влево! Брасы! Обстенить крюйсель! Между кораблями оставался крохотный, в несколько дюймов, разрыв. Если "Атропа" толкнется слишком сильно, она отскочит; если не погасить скорость, может проскользнуть вперед и развернуться. Пушечные порты "Кастильи" - чуть выше портов "Атропы". У шлюпа нет "завала бортов". Его фальшборт коснется борта "Кастильи". На это Хорнблауэр рассчитывал. - Правая сторона, огонь! Адский грохот бортового залпа. Над палубой заклубился дым, подсвеченный оранжевым пламенем. Ядра ударили в "Кастилью" - но и об этом сейчас думать некогда. - Вперед! Через борт "Кастильи" в клубах прорезанного солнечными лучами дыма; через борт, с абордажной саблей в руке, обезумев от ярости. Ошалелое лицо впереди. Размахнуться тяжелой саблей, как топором, рубануть наотмашь. Вытащить лезвие, ударить снова, уже другого. Вперед. Золотой позумент, узкое смуглое лицо с полоской черных усов, тонкое лезвие шпаги, направленное прямо в грудь. Парировать удар и рубить, рубить, рубить, сколько достанет сил. Отбить еще удар и снова рубиться, не зная жалости. Обо что-то споткнуться и снова выпрямиться. Глаза рулевого - он в испуге озирается по сторонам, прежде чем броситься бежать. Солдат в белой портупее протягивает руки, моля о пощаде. Неизвестно откуда взявшаяся пика вонзается в его беззащитную грудь. Шканцы очищены, но отдыхать не приходится С криком "вперед" дальше, на главную палубу. Что-то ударило в лезвие абордажной сабли, и у Хорн-блауэра от боли онемела рука - видимо, это пистолетная пуля. Возле грот-мачты собралась кучка испанцев, но не успел Хорнблауэр добежать, как матросы с пиками раскидали ее. Контратака испанцев, пистолетные выстрелы. Вдруг пальба стихла, Хорнблауэр увидел перед собой безумные глаза и понял, что видит английскую форму, незнакомое английское лицо. Это - мичман с "Соловья", он возглавил отряд, перебравшийся на "Кастилью" по бушприту своего корабля. Теперь можно остановиться и оглядеться по сторонам. Везде разрушение, трупы. Безумие схлынуло. Пот заливал Хорнблауэру глаза. Нужно взять себя в руки и подумать. Нужно остановить бойню, разоружить пленных и согнать их к борту. На шкафуте он увидел Смайли, покрытого копотью и кровью, и вспомнил, что надо его поблагодарить. Появился Эйзенбейс, громадный - грудь его вздымается, абордажная сабля в руке кажется игрушечной. Это зрелище разгневало Хорнблауэра. - Какого дьявола вы тут, доктор? Возвращайтесь на корабль и займитесь ранеными. Вы не имели права их оставлять. Улыбка для князя, и тут внимания Хорнблауэра потребовал тонконосый человечек с длинным крысиным лицом. - Капитан Хорнблауэр? Меня зовут Форд. Хорнблауэр собрался пожать протянутую ладонь, но обнаружил, что прежде надо отцепить петлю, которой прикрепил к запястью абордажную саблю, и переложить оружие в другую руку. - Все хорошо, что хорошо кончается, - сказал Форд. - Вы успели, капитан, но успели едва-едва. Не следует указывать старшему на его ошибки. Они обменялись рукопожатиями на шкафуте захваченной "Кастильи", глядя на три сцепленных вместе, разбитых ядрами корабля. Далеко с подветренной стороны над синим морем плыл шлейф порохового дыма и медленно растворялся в воздухе. XXI Было жаркое, дремотное утро. В Палермо звонили колокола. Перезвон плыл над заливом Конка д'Оро, золотой раковиной, хранящей в себе жемчужину Палермо. Хорнблауэр, проводя "Атропу" в залив, слышал, как мелодичный гул эхом разносится от Монте Пелегрино до Заффарано. Он вообще не любил музыки, эта же была просто невыносима. Он посмотрел на фрегат, ожидая, когда тот начнет салют и заглушит сводящий с ума перезвон. Если б не колокола, Хорнблауэр мог бы назвать эти минуты вполне счастливыми. Во всяком случае, они были исполнены подлинного драматизма. "Соловей" шел под временными мачтами, с него струями лилась вода - это работали помпы, с трудом удерживая его на плаву. Борта "Атропы" покрывали свежие заплаты, "Кастилья", тоже изрядно потрепанная, гордо несла английский военно-морской флаг над красным с золотом испанским. Такое зрелище должно впечатлить даже сицилийцев. Мало того - на якоре в порту стоят три английских корабля: уж их-то команды точно глазеют на гордую процессию, уж они-то поймут, что стоит за появлением этого трио в порту, они представят себе грохот и ярость битвы, стоны раненых, печальную торжественность похорон. Палермо лениво смотрел, как корабли встали на якорь, как спустили шлюпки (даже шлюпки были разбиты ядрами и наспех починены). Предстояло перевести в береговой госпиталь раненых, шлюпку за шлюпку стонущих или молчащих от боли людей. Потом перевезли пленных - тоже несколько шлюпок. То было печальное зрелище: представителей гордого народа, заклейменных позором поражения, вели, чтоб запереть в четырех тюремных стенах. Потом последовали еще перевозки - сорок матросов с "Атропы", временно направленных на "Соловья", заменили другими сорока. Матросы вернулись грязные, заросшие, исхудалые. Они засыпали, сидя на банках, засыпали, поднимаясь на борт, падали, как подкошенные, возле пушек. Одиннадцать дней и ночей после победы они вели изрешеченный ядрами "Соловей". Дел было так много, что только под вечер у Хорнблауэра дошли руки до двух ожидавших его личных писем. Второе было написано всего шесть недель назад. Оно быстро добралось из Англии и почти не ждало "Атропу" в Палермо, новой базе Средиземноморского флота. Дети и Мария здоровы. Она писала, что маленький Горацио бегает повсюду, словно мячик, маленькая Мария - просто золотце. Она почти не плачет, хотя похоже, скоро у нее прорежется первый зубик. Огромное достижение, ведь ей всего пять месяцев. Самой Марии очень хорошо с матерью в Саутси, хотя она скучает по мужу, и мать слишком сильно балует детей - Мария опасается, что это не понравится ее любимому. Письма из дому. Письма о детях, о мелких домашних трениях. Ненадолго приоткрылась щелочка в иной мир, так не похожий на все, что Хорнблауэра окружало - опасности, тяготы, невыносимое напряжение. Маленький Горацио бегает повсюду на коротеньких ножках, у маленькой Марии режется первый зубик, а в это время ведомые тираном полчища прошли всю Италию и собрались у Мессинского пролива. Они ждут следующей весны, чтоб захватить Сицилию. Путь им преграждает лишь миля воды и - Королевский флот. Англия из последних сил сражается со всей Европой, объединенной под властью дьявольски хитроумного тирана. Нет, не всей Европой. У Англии оставались союзники - Португалия под властью больной королевы, Швеция под властью безумца и Сицилия под властью ничтожества. Фердинанд, король Сицилийский и Неаполитанский - король двух Сицилий - жестокий и самовлюбленный, брат испанского короля, ближайшего союзника Бонапарта. Фердинанд, тиран еще более кровожадный, чем сам Бонапарт, коварный и вероломный Фердинанд. Он потерял один из своих тронов и удержался на втором лишь благодаря поддержке британского флота. Он предаст союзников ради удовлетворения малейшей своей прихоти. Его тюрьмы ломятся от политических заключенных, его виселицы трещат под тяжестью казненных по малейшему подозрению. Честные люди, смелые люди умирают по всему миру, покуда Фердинанд охотится в сицилийских заповедниках, его порочная королева лжет, интригует и предает, а Мария пишет простенькие письма о своих малышах. Лучше думать о непосредственных обязанностях, чем ломать голову над неразрешимыми противоречиями. Вот записка от лорда Уильяма Бентика, британского посланника в Палермо. Из последних сообщений вице-адмирала, командующего Средиземноморским флотом, явствует, что в самом скором времени можно ожидать его прибытия в Палермо. Посему Его Превосходительство просит сообщить капитану Горацио Хорнблауэру, что, по мнению Его Превосходительства, капитану Горацио Хорнблауэру следовало бы немедленно приступить к починке "Атропы". Его Превосходительство попросит военно-морские учреждения Его Сицилийского Величества оказывать капитану Горацио Хорнблауэру всяческое содействие. Лорд Уильям, без сомнения, человек твердой воли и либеральных взглядов, необычных в герцогском сыне, но о работе сицилийского дока он знает маловато. За три последующих дня Хорнблауэр так ничего и не добился от местных чиновников. Тернер изливался перед ними на лингва-франка, Хорнблауэр, отбросив всякое достоинство, молил по-французски, добавляя к словам "о" и "а". Он надеялся, что так итальянцы его поймут, но они не удовлетворяли его просьбы даже тогда, когда понимали. Парусина? Тросы? Листовой свинец, чтоб заделать пробоины? Можно подумать, они впервые слышат эти слова. Промучившись три дня, Хорнблауэр отверповал "Атропу" обратно и принялся за починку, используя свои материалы и своих матросов, которым пришлось работать под открытым солнцем. Некоторое удовлетворение Хорнблауэру приносила мысль, что Форду приходится еще хуже. Тот вынужден был килевать судно, чтоб заделать пробоины в днище. Пока оно лежало на килен-банке, приходилось постоянно охранять от вороватых сицилийцев выгруженные припасы. Тем временем его матросы разбредались по аллеям Палермо и меняли одежду на крепкое сицилийское вино. Когда в Палермо гордо вошел "Океан", неся на фор-стеньге адмиральский флаг, Хорнблауэр вздохнул с облегчением. Он был уверен: как только доложит, что "Атропа" готова к отплытию, ему немедленно прикажут присоединиться к флоту. Именно к этому он всей душой стремился. Приказы пришли этим же вечером, после того как Хорнблауэр явился на флагман, устно доложился вице-адмиралу и передал письменные донесения. Коллингвуд выслушал его, очень любезно поздравил с победой, проводил по обыкновению вежливо и, конечно, сдержал свое обещание - вечером же прислал приказы. Хорнблауэр прочел их у себя в каюте. Ему коротко и ясно предписывалось "послезавтра, семнадцатого числа сего месяца" направиться к острову Искья, доложиться коммодору Харрису и присоединиться к эскадре, блокирующей Неаполь. Так что на следующий день команда "Атропы" в поте лица готовилась к выходу в море. Хорнблауэр почти не обращал внимания на шлюпки, сновавшие между "Океаном" и берегом - так и должно быть, когда флагман главнокомандующего стоит в союзном порту. Мимо прошел адмиральский катер, и Хорнблауэр пожалел, что матросов пришлось отрывать от работы. То же случилось, когда мимо "Атропы", направляясь к "Океану", прошла королевская барка, украшенная национальными сицилийскими штандартами и бурбонскими лилиями. Но этого и следовало ожидать. Наконец жаркий день перешел в прекрасный вечер. Хорнблауэр решил потренировать матросов в соответствии с новыми боевыми и вахтенными расписаниями - их пришлось изменить, так много было убитых и раненых. Он стоял в свете заката, глядя, как матросы, поставив марсели, сбегают по вантам. Мысли его прервал Смайли. - Флагман сигналит, сэр, - доложил он. - "Флагман "Атропе". Явиться на борт". - Спустите гичку, - приказал Хорнблауэр. - Мистер Джонс, вы принимаете судно. Он торопливо сбежал вниз, переоделся в лучший мундир, быстро перебрался через борт и прыгнул в гичку. Коллингвуд принял его в памятной каюте. Серебряные лампы горели, в ящиках под большим кормовым окном цвели диковинные растения, чьих имен Хорнблауэр не знал. Лицо у Коллинг-вуда было какое-то странное - оно выражало смущение и жалость, и вместе с тем раздражение. Хорнблауэр замер, сердце его заколотилось. Он едва не забыл поклониться. У него закралась мысль - Форд в неблагоприятном свете представил его поведение в бою с "Кастильей". Быть может, его ждет трибунал и крах. Рядом с Коллингвудом стоял высокий элегантный джентльмен в парадном мундире, со звездой и орденской лентой. - Милорд, - сказал Коллингвуд, - это - капитан Горацио Хорнблауэр. Насколько я понимаю, вы уже состояли в переписке с Его Превосходительством, капитан. Лорд Уильям Бентик. Хорнблауэр снова поклонился. Он лихорадочно соображал - нет, бой с "Кастильей" тут ни при чем. К посланнику это не имеет отношения, да и не стал бы Коллингвуд впутывать постороннего во внутренний служебный скандал. - Рад с вами познакомиться, сэр, - сказал лорд Уильям. - Спасибо, милорд. Два лорда смотрели на Хорнблауэра, а Хорнблауэр смотрел на них, стараясь выглядеть невозмутимым. После затянувшегося молчания Коллингвуд печально сказал: - Плохие новости для вас, Хорнблауэр. Хорнблауэр сдержался, чтоб не спросить: "В чем дело?". Он только вытянулся еще прямее и постарался без колебаний встретить взгляд Коллингвуда. - Его Сицилийскому Величеству, - продолжал Коллингвуд, - нужен корабль. - Да, милорд? Хорнблауэр все еще ничего не понимал. - Весь сицилийский флот достался Бонапарту. Разгильдяйство... дезертирство... в общем, можете себе представить. В распоряжении Его Величества нет ни одного корабля. - Да, милорд. - Хорнблауэр начинал понимать, к чему клонится разговор. - Сегодня утром, посещая "Океан", Его Величество заметил свежепокрашенную "Атропу". Вы замечательно отремонтировали ее, капитан. - Спасибо, милорд. - Его Величество считает несправедливым, чтоб он, островной монарх, не имел своего корабля. - Я понимаю, милорд. Бентик вмешался, сказав резко: - Суть в том, Хорнблауэр, что Его Величество попросил передать ваше судно под его флаг. - Да, милорд. Теперь ничто не важно, ничто не имеет никакого значения. - И я сказал Его Сиятельству, - Бентик кивнул в сторону Коллингвуда, - что ради высших государственных интересов ему следовало бы согласиться на эту передачу. Венценосному недоумку приглянулась свежепокрашенная игрушка. Хорнблауэр не удержался и возразил: - Мне трудно поверить, что это необходимо, милорд. Некоторое время посланник изумленно смотрел на младшего капитанишку, усомнившегося в правильности его суждений, но Его Превосходительство великолепно владел собой. Он даже снизошел до объяснений. - У меня на острове шесть тысяч британских солдат, - сказал он тем же резким голосом. - По крайней мере, они называются британскими. Половина из них корсиканские бродяги и французские дезертиры в британских мундирах. Но с ними я могу удержать пролив, пока король на нашей стороне. Без него - если сицилийская армия обратится против нас - мы проиграем. - Вы, вероятно, слышали о короле, капитан, - мягко промолвил Коллингвуд. - Немного, милорд. - Ради своего каприза он погубит все, - сказал Бентик. - Бонапарт понял, что не может перейти пролив, и постарается заключить союз с Фердинандом. Он пообещает сохранить ему трон. Если мы обидим Фердинанда он впустит сюда французские войска, лишь бы насолить нам. - Понятно, милорд, - сказал Хорнблауэр. - Когда у меня будет больше солдат, я буду говорить с ним по-иному, - продолжал Бентик. - Но сейчас... - "Атропа" - самое маленькое судно у меня в Средиземноморском флоте, - добавил Коллингвуд. - А я - самый младший капитан, - сказал Хорнблауэр. Он не удержался от этого горького замечания. Он даже забыл добавить "милорд". - Это тоже верно, - заметил Коллингвуд. Только дурак жалуется на то, что с ним поступают соответственно его положению. Ясно, что вся история глубоко неприятна Коллингвуду. - Я понял, милорд, - сказал Хорнблауэр. - Лорд Уильям предложил одну вещь, которая могла бы смягчить для вас удар. Хорнблауэр перевел взгляд. - Вы можете и дальше командовать "Атропой", сказал Бентик. Радостный миг, один короткий миг. - Если перейдете на сицилийскую службу. Его Величество назначит вас коммодором, и вы поднимете брейд-вымпел. Я уверен, он также сделает вас кавалером высокого ордена. - Нет, - ответил Хорнблауэр. Ничего другого он сказать не мог. - Я знал, что вы так ответите, - сказал Коллингвуд. - Если мое письмо в Адмиралтейство будет иметь хоть какой-нибудь вес, вы, сразу по возвращении в Англию, получите фрегат, соответствующий вашему теперешнему стажу. - Спасибо, милорд. Значит, я должен вернуться в Англию? Он увидит Марию и детей. - Боюсь, капитан, ничего другого не остается. Но если Их Сиятельства сочтут уместным послать вас с вашим новым кораблем сюда, я буду безмерно рад. - Что за человек ваш первый лейтенант? - спросил Бентик. - Ну, милорд, - Хорнблауэр посмотрел сперва на Бентика, потом на Коллингвуда. Ему было неловко прилюдно обличать даже никчемного Джонса. - Неплохой в общем человек. То, что он Джон Джонс девятый в лейтенантском списке, очевидно, затрудняло его продвижение по службе. В холодных глазах Бентика мелькнула усмешка. - Полагаю, в списке сицилийского флота он будет Джоном Джонсом первым. - Полагаю, что так, милорд. - Вы думаете, он согласится стать капитаном у короля двух Сицилий? - Меня удивил бы его отказ. У Джонса не будет другого случая сделаться капитаном, и Джонс, вероятно, это знает, хотя, наверно, оправдает свое решение какими-то другими мотивами. Коллингвуд снова вмешался в разговор. - Жозеф Бонапарт в Неаполе недавно тоже объявил себя королем двух Сицилий. Всего получается четыре Сицилии. Теперь все трое улыбались, и лишь в следующую минуту к Хорнблауэру вернулось сознание его потери. Он вспомнил, что придется оставить судно, доведенное им до совершенства, команду, которую он с такими стараниями вымуштровал, службу в Средиземноморском флоте. Он повернулся к Коллингвуду. - Каковы будут ваши распоряжения, милорд? - Вы, конечно, получите их в письменном виде. Устно же я приказываю вам не двигаться с места до официального уведомления о передаче вашего судна под Сицилийский флаг. Вашу команду я раскидаю по эскадре - применение им найдется. В этом можно не сомневаться - любой из капитанов будет счастлив заполучить превосходных моряков. - Есть, милорд. - Князя я возьму на флагман - у меня есть вакансия. Князь семь месяцев прослужил на военном шлюпе и многому научился. На флагмане он не узнал бы этого и за семь лет. - Есть, милорд. - Хорнблауэр помолчал - ему трудно было продолжать. - А ваши приказы мне лично? - "Орел" - пустое транспортное судно для перевозки войск - отбывает в Портсмут без сопровождения. Это быстроходное судно. Собирается ежемесячный конвой, но это дело долгое. Как вы знаете, я обязан обеспечить охрану судов только до Гибралтара, поэтому, если вы решите следовать на королевском судне, там вам придется пересесть. Насколько сейчас можно сказать, эскортировать конвой будет "Пенелопа". А когда я смогу отпустить "Темерэр" - Бог весть, когда это будет - я отправлю его прямиком в Англию. - Да, милорд. - Выбирайте сами, капитан, что вам удобнее, а я составлю приказы соответственно. Можете отплыть на "Орле", на "Пенелопе" или подождать "Темерэр" - как вам будет угодно. "Орел" отплывает в Портсмут прямо сейчас, это быстрое судно и оно идет в одиночку. Через месяц, а если ветер будет попутный то и быстрее, Хорнблауэр сойдет на берег в полумиле ходьбы от Марии, от детей. Через месяц он сможет подать в Адмиралтейство прошение о новом назначении. Быть может, ему действительно дадут фрегат - он не хотел упускать свой шанс. Чем раньше, тем лучше. И он увидит Марию и детей. - Я предпочел бы приказы на "Орел", если вы будете так добры, милорд. - Я так и думал. Такие вот новости привез Хорнблауэр на корабль. Тоскливая маленькая каюта, которую он так и не сумел обставить, вдруг показалась ему по-домашнему уютной. И вновь, как и много раз прежде, он лежал без сна на парусиновой подушке. Как больно было прощаться с офицерами и матросами, с хорошими и плохими. Он немного отвлекся от печальных мыслей, глядя на Джонса в цветастом сицилийском мундире и на двадцать добровольцев, которым Джонс разрешил завербоваться на сицилийскую службу. Это, конечно, были сплошь плохие матросы, и остальные смеялись над ними, променявшими добрые английские грог и сухари на сицилийские макароны и ежедневную кварту вина. Но даже с плохими матросами прощаться было тяжело - Хорнблауэр обозвал себя сентиментальным глупцом. Два невыносимо тяжелых дня, пока "Орел" готовился к отплытию, Хорнблауэр провел в ожидании. Бентик советовал ему посетить дворцовую часовню, съездить в Монреаль и посмотреть тамошние фрески. Но Хорнблауэр с упрямством обиженного ребенка делать этого не пожелал. Прекрасный, как сон, город Палермо повернулся к морю спиной, и Хорнблауэр повернулся спиной к Палермо. Он не смотрел на него, пока "Орел" не обогнул Монте Пеллегрино. Тогда Хорнблауэр, стоя у гакаборта, взглянул назад, на "Атропу", на "Соловья", все еще лежащего на боку, на дворцы Палермо. Он был всеми покинут и одинок, никому не нужный пассажир в суматохе ставящего паруса судна. - Разрешите, сэр, - сказал матрос, спешивший к дирик-фалу. Еще немного, и он оттолкнул бы Хорнблауэра плечом. - Доброе утро, сэр, - кивнул ему капитан корабля и тут же закричал на матросов, выбиравших фалы марселя. Капитан наемного транспорта не станет поощрять королевского офицера к разговору о том, как управляется его судно. Королевские офицеры слишком много о себе мнят, и над собой признают только Бога и адмирала, да и то неохотно. "Орел" приспустил флаг, проходя мимо "Океана". Флагман ответил на приветствие, медленно приспустив и вновь подняв белый военно-морской флаг. Это - последнее, что Хорнблауэр запомнил о Палермо и о путешествии на "Атропе". "Орел" круто обрасопил паруса и, подхваченный порывом берегового бриза, смело понесся на север. Сицилия медленно таяла на горизонте, а Хорнблауэр, чтоб разогнать безотчетную тоску, старался думать о скорой встрече с Марией и детьми. Стоит ли унывать: впереди новый корабль, новые приключения. Флаг-адъютант Коллингвуда сообщил ему последние слухи: Адмиралтейство по-прежнему поспешно снаряжает новые корабли. К отплытию готовится фрегат "Лидия", вполне подходящий для капитана с его стажем. Но ощущение потери уходило медленно и неохотно, как медленно и неохотно капитан "Орла" начал привечать его во время полуденных прогулок, как медленно тянулись дни, пока "Орел" лавировал к Гибралтарскому проливу и дальше в Атлантику. За Гибралтарским проливом осень уже вступила в свои права. Задули западные равноденственные ветра, шторм налетал за штормом. К счастью, ветра эти помогали им держаться на безопасном удалении от португальского берега, когда им пришлось ложиться в дрейф на широте Лиссабона, потом на широте Порту, потом в Бискайском заливе. С последними отголосками шторма они долетели до Ла-Манша; потрепанные, с текущими палубами, под взятыми в три рифа марселями и с непрерывно работающими помпами. Вот и Англия, едва различимая, но такая знакомая. На ее неясно проступающий берег невозможно было смотреть без сердечного трепета. Старт, мыс Сент-Катеринс. Целый час было непонятно, удастся ли им пройти с подветренной стороны острова Уайт, или же их вынесет дальше в Ла-Манш. К счастью, шторм ненадолго поутих, и они достигли закрытых от ветра вод Солента. Невероятно зеленый остров Уайт оказался слева от них. Они добрались до Портсмута и бросили якорь. Было так тихо и спокойно, что казалось - шторм только пригрезился им. Береговая лодка отвезла Хорнблауэра к пристани Салли Порт. Он вновь вступил на английскую землю, испытав прилив истинного волнения, поднялся по ступеням и увидел хорошо знакомые дома. Старик-попрошайка, поджидавший на берегу, увидев Хорнблауэра, побежал за тачкой. Он был такой дряхлый, что не смог в одиночку поднять сундучки, и Хорнблауэру пришлось ему помогать. - Благодарствую, капитан, благодарствую, - сказал старик. Он говорил "капитан" машинально, не зная, в каком Хорнблауэр чине. Никто в Англии - даже Мария - не знает, что Хорнблауэр вернулся. Кстати, никто в Англии не знает и о последних подвигах "Атропы", о захвате "Кастильи". Копии донесений Форда и Хорнблауэра Коллингвуду в запечатанном пакете вручили капитану "Орла" - тот передаст их в Адмиралтейство "для сведения Их Сиятельств". Денька через два они появятся в "Вестнике". Возможно даже, их перепечатают "Военно-Морские Хроники" и ежедневные газеты. Конечно, слава и честь достанутся Форду, но и Хорнблауэру перепадут какие-нибудь крохи. Хорнблауэр с удовольствием думал об этом, слушая как стучат по мостовой деревянные колеса тележки. Горечь, испытанная им при расставании с "Атропой", почти улетучилась. Он вернулся в Англию, он идет к Марии и детям. Он свободен от тревог, он может радоваться, может тешить себя честолюбивыми мечтами о фрегате, который ему возможно дадут Их Сиятельства. Он может отдохнуть, слушая счастливую болтовню Марии, и глядя, как маленький Горацио носится по комнате, а маленькая Мария делает героические попытки подползти к отцу. Колеса тележки весело стучали в такт его мыслям. Вот и дом, и хорошо знакомая дверь. Он постучал, услышал, как стук молотка эхом прокатился по дому, помог старику сиять сундуки, сунул шиллинг в дрожащую руку и быстро повернулся, услышав, как открывают дверь. На пороге стояла Мария с ребенком в руках. Она целую секунду смотрела на Хорнблауэра, не узнавая. Наконец она заговорила, как во сне. - Горри! - сказала она. - Горри! На ее изумленном лице не было ни тени радости. - Я вернулся домой, милая, - сказал Хорнблауэр. - Я... я думала, это аптекарь, - медленно выговорила Мария. - М-малыши нездоровы. Она протянула ему ребенка. Видимо, это была маленькая Мария, но Хорнблауэр не узнал красное, пышущее жаром личико. Закрытые глазки приоткрылись, и тут же зажмурились - свет раздражал их. Малышка недовольно отвернулась и захныкала. - Ш-ш. - Мария опять прижала ребенка к груди. Потом снова поглядела на Хорнблауэра. - Зайди, - сказала она. - Холодно. Памятная прихожая. Боковая комната, где он сделал Марии предложение... Лестница в спальню. Над кроватью склонилась миссис Мейсон; даже в полумраке занавешенной комнаты было видно, что ее седые волосы растрепаны и неопрятны. - Аптекарь? - спросила она, поднимая голову. - Нет, мама. Это вернулся Горри. - Горри? Горацио? Миссис Мейсон обернулась. Хорнблауэр подошел к кровати. Мальчик лежал на боку, тоненькой ручонкой сжимая палец миссис Мейсон. - Он болен, - сказала миссис Мейсон. - Бедненький. Он очень болен. Хорнблауэр встал на колени и потрогал горячую щеку сына. Мальчик повернулся, и Хорнблауэр коснулся его лба. На ощупь лоб был какой-то странный - словно под мягкую ткань насыпали дробинок. Хорнблауэр знал, что это означает. Он знал это в точности, и должен был твердо осознать сам, прежде чем сказать женщинам. Оспа. Прежде чем встать с колен, он твердо решил еще одно. Остается долг. Долг перед королем и отечеством, перед флотом, долг перед Марией. Марию надо поддержать, утешить. Он будет поддерживать ее всегда, до конца жизни.