р повернул румпель влево и барка неохотно двинулась  к берегу. Надо
ее развернуть - нет, при таком ветре и почти  полном  стоянии  прилива лучше
подойти к  пристани  носом  против течения  реки. Хорнблауэр выровнял  руль,
оценивая расстояние, и барка подошла к ступеням.
     - Суши весла!
     Слава Богу, они у причала! Вот и герольд в плаще и  при регалиях, рядом
с ним флотский офицер, начальник эскорта.
     - Сэр!  - запротестовал герольд  так страстно, как  только дозволял ему
печальный вид. - Вы нарушили приказ. Вы...
     - Заткнитесь!  -  заорал  Хорнблауэр, потом флотскому офицеру: - Быстро
сносите гроб на берег.
     Гроб  снесли  настолько  быстро,  насколько  позволяла  торжественность
обстановки. Хорнблауэр встал рядом с ним, склонив голову, шпагу держа эфесом
вверх.  Он облегченно вздохнул, увидев из-под опущенных  бровей,  как барка,
освободившись от груза, заметно приподнялась над водой. Не поднимая  головы,
он быстро выговорил:
     - Мистер  Хоррокс!  Отведите барку вон к тому причалу. Быстро!  Найдите
брезент, заделайте течь снаружи. Вычерпайте воду. Ну, давайте.
     Барка  отошла от ступеней. Хоррокс не  преувеличивал, говоря, что  вода
дошла до  банок.  Смайли,  не дожидаясь  приказа,  подвел  к ступеням  барку
главного плакальщика,  и Хорнблауэр, не забывая ступать  медленно, отошел  с
дороги.  Один   за  другим  высаживались  сэр  Питер  Паркер   с  Блэквудом,
Корнваллис,  Сент-Винсент.  Сент-Винсент,   на  раздутых   подагрой   ногах,
ссутуленный, со  склоненной головой, еле дождался, пока выйдет на ступени, и
сразу начал браниться, почти не разжимая губ.
     -  Какого  дьявола, Хорнблауэр?  - прошипел  он. -  Вы что, собственных
приказов не читали?
     Хорнблауэр прошел с ним несколько шагов - ступая медленно и печально.
     - Мы  получили пробоину, сэр, простите, милорд, - сказал он, тоже почти
не разжимая губ. - Мы чуть не затонули. Надо было торопиться.
     - Ха! - сказал Сент-Винсент. - Ладно, очень хорошо. Напишите рапорт.
     - Спасибо, милорд, - ответил Хорнблауэр.
     Он остановился и  стоял, склонив  голову, с  перевернутой шпагой,  пока
другие  плакальщики  проходили  мимо  него.  Церемония   шла  не  вполне  по
намеченному,  но  она  шла. Хорнблауэр  пытался стоять, как  статуя, хотя ни
одной статуе еще не  приходилось стоять в мокрых до нитки штанах. Он едва не
вздрогнул,  вспомнив про Марию.  Если б  он  только знал! И  снова  чуть  не
вздрогнул. Часы!  Они  все  еще висели  на гробе,  который уже поставили  на
катафалк.  Ладно,  сейчас никак до них не добраться. И никак не  узнать  про
Марию. В мокрых штанах стоять ему было холодно.



        V

     Часовой у входа в Адмиралтейство был смущен, но непреклонен.
     - Простите,  сэр, но приказано никого  не пущать, будь он хошь адмирал,
сэр.
     -  Где  дежурный  унтер-офицер?  - спросил Хорнблауэр.  Унтер-офицер по
крайней мере согласился выслушать.
     - У нас приказ, сэр, - тем не менее сказал он. - Никак не могу, поймите
меня, сэр.
     Ни один флотский  унтер-офицер не откажет по своей воле капитану, пусть
и с менее чем трехлетним стажем.
     Хорнблауэр узнал лейтенанта, проходившего невдалеке.
     - Брейсгедл! - окликнул он.
     Брейсгедл  тоже   когда-то  был  мичманом  на  "Неустанном",  и  они  с
Хорнблауэром пережили вместе немало отчаянных  приключений.  Теперь он носил
лейтенантский  мундир с  аксельбантами,  означавшими  его  принадлежность  к
штабу.
     - Здравствуйте, сэр, - сказал он, подходя. Они обменялись рукопожатиями
и оглядели друг друга, как люди, встретившиеся после долгих лет, проведенных
на войне.  Хорнблауэр рассказал  про  часы  и спросил разрешения  сходить за
ними. Брейсгедл сочувственно присвистнул.
     - Плохо дело, - сказал он. - Если б не старик Джерви, я бы рискнул.  Но
это его личный  приказ. У меня нет ни малейшего  желания до конца своих дней
просить милостыню на паперти.
     Под "Джерви"  Брейсгедл  разумел  адмирала  лорда Сент-Винсента  -  тот
недавно снова  стал  первым  лордом  Адмиралтейства. Когда-то  он был  сэром
Джоном Джервисом, чья строгость наводила ужас на весь флот.
     - Вы его флаг-адъютант? - спросил Хорнблауэр.
     -  Именно, -  ответил  Брейсгедл. - Бывают должности и полегче. Я лично
предпочел бы  командовать пороховой баржей  в  аду. Впрочем, это от меня  не
уйдет. Когда я отслужу срок  своего рабства у Джервиса, мне предложат именно
эту должность.
     - Значит, я должен распрощаться со своими часами, - сказал Хорнблауэр.
     -  Даже  не поцеловавшись с ними на прощанье, - подхватил  Брейсгедл. -
Зато в будущие годы, посещая склеп в соборе св. Павла, вы сможете взирать на
могилу героя с удовлетворением, зная, что часы ваши покоятся вместе с ним.
     Это окончательно вывело Хорнблауэра из себя.
     -  Ваш  юмор  часто  неуместен, мистер  Брейсгедл, - сказал  он. -  Вы,
по-видимому,  забыли, что между  нами существует разница в чине, обязывающая
вас, как младшего по званию, к большей почтительности.
     Не  успел Хорнблауэр договорить, как уже пожалел о сказанном.  Он любил
Брейсгедла, их по-прежнему связывали воспоминания о пережитых опасностях и о
том, как весело балагурили  они мичманами. Да, по счастливой  случайности он
обогнал Брейсгедла по службе.  Тем более некрасиво пользоваться этим,  чтобы
обидеть  старого  друга  - а  он несомненно его  обидел - единственно, чтобы
сорвать на ком-нибудь свою злость.
     Брейсгедл вытянулся во фрунт.
     - Прошу прощения, сэр, - сказал он. - Я забылся. Надеюсь, вы не сочтете
это за обиду, сэр.
     Оба офицера  некоторое  время смотрели друг на друга,  потом  Брейсгедл
встал посвободнее.
     - Я еще не  сказал, как я сожалею о  ваших часах, сэр, - сказал он. - Я
искренно вам сочувствую. Честное слово, сэр.
     Хорнблауэр  хотел  было  произнести что-нибудь  примиряющее,  когда  за
спиной Брейсгедла  выросла  еще  одна  фигура  -  массивная,  нескладная,  в
парадном  мундире  с  золотым шитьем. Из-под  густых  белых  бровей  адмирал
Сент-Винсент  смотрел  на  двух офицеров.  Хорнблауэр  козырнул, и Брейсгедл
догадался, что начальник - у него за спиной.
     -  О  чем сожалеет  этот  молодой  человек,  а,  Хорнблауэр? -  спросил
Сент-Винсент.
     Хорнблауэр  вкратце объяснил, почти не спотыкаясь в этот раз  на  слове
"милорд".
     -   Я  рад,  что  мистер  Брейсгедл  исполняет  мой  приказ,  -  сказал
Сент-Винсент. -  Не  то  сюда  мигом  набились  бы зеваки.  Но вам,  капитан
Хорнблауэр, я даю персональное разрешение войти.
     - Спасибо, милорд. Премного благодарен.
     Сент-Винсент  заковылял  было  прочь,  но  остановился  и  осмотрел  на
Хорнблауэра  пристальнее,  чем прежде.  -  Вас  представляли Его Величеству,
молодой Хорнблауэр?
     - Нет, сэр... милорд.
     - А следовало бы.  Каждый  офицер должен  засвидетельствовать  почтение
своему королю. Я сам вас представлю.
     Хорнблауэр подумал о жене, о новорожденном, о корабле Детфорде. Подумал
про  мокрый  мундир, который придется отутюжить  до  неимоверной  гладкости,
прежде  чем в  нем можно будет  показаться  при  дворе.  Подумал о  богатых,
знатных  и могущественных  завсегдатаях  королевских  приемов, и понял,  что
окажется там  не к месту, будет все время сознавать это  и потому  мучиться.
Можно  найти   предлог  и   отказаться.  Но...  но  это  новое  приключение.
Препятствия, о которых он только что думал, бросали ему вызов, уклониться от
которого не позволяло самолюбие.
     -  Спасибо,  милорд, - сказал  он,  судорожно ища  в памяти  подходящие
слова. - Большая честь для меня. Буду премного вам обязан.
     - Ладно, договорились. Завтра  у нас понедельник? Приемы по  средам.  Я
отвезу вас в своем экипаже. Будьте здесь в девять.
     - Есть, сэр... милорд.
     - Проводите  мистера  Хорнблауэра внутрь,  мистер  Брейсгедл,  - сказал
Сент-Винсент и заковылял прочь.
     Брейсгедл провел  Хорнблауэра в Адмиралтейство. Часы по-прежнему висели
на  гробе,  там, куда он их  повесил. Он с  облегчением  отцепил  их и пошел
обратно. У входа он остановился и  протянул  Брейсгедлу  руку. Пока  длилось
рукопожатие, Брейсгедл смотрел на него, как бы что-то обдумывая.
     - Значит до двух склянок дополуденной вахты послезавтра, сэр, -  сказал
он, с легким ударением на слове "дополуденной".
     - Да,  тогда  и  увидимся, -  сказал  Хорнблауэр.  Он пошел к  ступеням
Уайтхолла, думая о более неотложных делах. Но, начав по привычке продумывать
планы  на  ближайшие два  дня,  он  вспомнил  это  слово  -  "дополуденной".
Брейсгедл  избавил Хорнблауэра  от  одного лишнего беспокойства - не позднее
завтрашнего утра тот начал  бы мучиться сомнениями,  на  утро или  на  вечер
назначил ему Сент-Винсент.
     Отлив уже шел: по обе стороны реки виднелись темные полосы грязи. Возле
Ламбетской  пристани  стояла  погребальная  барка,  Хоррокс  и  его  матросы
протаскивали под  днище  брезент.  Остальные суденышки,  принимавшие участие
процессии, были разбросаны повсюду. Хорнблауэр  с радостью увидел у ступеней
свою гичку. Он шагнул  в нее,  взял  рупор и приступил  к следующему  делу -
распустить  суда  в соответствии с приказами, которые  сам вчера и составил.
По-прежнему дул порывистый ветер, но, поскольку  шел отлив,  сильных волн не
было.  Единственную   новую  сложность  создавали   многочисленные  лодочки,
заполнившие   реку  -   это   любопытные   торопились  поближе   рассмотреть
церемониальные барки.
     Олдермены  и   представители   городских  компаний,  герольдмейстеры  и
адмиралы  давно разошлись  по  домам  обедать, и  январские  сумерки  начали
сгущаться, прежде чем Хорнблауэр отпустил в Гринвиче последних  подопечных и
приказал грести к Детфордскому пирсу. Усталый, голодный и замерзший добрался
он до "Георга". Этот день казался бы ему целой неделей, если б он не помнил,
что  только сегодня утром расстался с Марией,  у  которой начинались родовые
схватки.
     Первым, кого  он встретил  в  "Георге",  был  хозяин. Хорнблауэр прежде
видел его мельком раз или два - он был совершенно незаметен в доме, где всем
заправляла хозяйка.
     - Как моя жена? - спросил Хорнблауэр. Хозяин моргнул.
     - Не знаю, сэр, - сказал он. Хорнблауэр нетерпеливо  повернулся прочь и
взбежал по  лестнице. Взявшись за ручку двери, он замер. Сердце его отчаянно
колотилось.  Потом он услышал внутри  голоса и  открыл дверь. Мария  лежала,
откинувшись на подушки, повитуха что-то делала  у окна. Свеча слабо  озаряла
лицо Марии.
     - Горри! - воскликнула Мария. В голосе ее звучало радостное изумление.
     Хорнблауэр взял ее за руку.
     - Все в порядке, дорогая? - спросил он.
     - Да, - ответила Мария.
     Она  подставила губы  и тут же -  не  успел  он ее поцеловать -  повела
глазами к плетеной корзине, помещавшейся на столике у кровати.
     - Девочка, милый, - сказала она, - наша девочка.
     - И прелестная, притом, крошка, - добавила повитуха. Хорнблауэр  обошел
кровать  и заглянул в  корзину.  Он увидел крошечную фигурку  в  одеяле - он
совсем забыл, до чего же малы новорожденные  -  и красное сморщенное личико,
карикатуру  на человеческое  лицо. Он внимательно всмотрелся  в это  личико.
Крохотные губки раскрылись и испустили слабый писк - в сравнении с ним крики
маленього  Горацио,  которые  Хорнблауэр   прекрасно  помнил,  показался  бы
басистым ревом.
     - Она  красавица, - галантно  сказал Хорнблауэр. Писк не смолкал, и над
краем корзины появились крохотные сжатые кулачки.
     - Наша маленькая Мария, -  сказала  жена. - Я  уверена,  волосики у нее
будут виться.
     -  Ну,  ну, -  сердито вмешалась повитуха.  Это относилось не к смелому
предсказанию,  а к тому,  что  Мария,  желая  взглянуть на  ребенка,  начала
приподниматься на локте.
     - Если она вырастет  такой,  как ее  мать, - сказал  Хорнблауэр,  -  то
станет лучшей из всех дочерей. Мария улыбнулась ему и опустилась на подушки.
     - Маленький Горацио внизу, - сказала она. - Он видел свою сестренку.
     - И как она ему понравилась?
     - Он заплакал, когда заплакала она, - ответила Мария.
     - Пойду посмотрю, как он, - предложил Хорнблауэр.
     - Сходи,  пожалуйста, -  сказала Мария, однако удержала его  рукой. Он,
наклонившись, поцеловал ее в тыльную сторону ладони.
     -  Я безмерно  счастлив,  что  у тебя все  хорошо,  дорогая,  -  сказал
Хорнблауэр, уходя.
     Он спустился в гостиную и стоял, не зная куда идти. Из кухни высунулась
хозяйка.
     -  Маленький   джентльмен  здесь,  сэр,  -  сказала  она.  -  Заходите,
пожалуйста.
     Маленький Горацио сидел на  высоком стуле. При виде отца он  расцвел  -
ничего более лестного Хорнблауэр в жизни не испытывал - и запрыгал на стуле,
размахивая зажатой в кулаке коркой.
     -  Ах ты!  Как заулыбался, что  папочка  пришел!  -  сказала  хозяйка и
заколебалась, прежде чем предложить почти немыслимое:  - Ему скоро ложиться,
сэр. Хотите пока поиграть с ним, сэр?
     - Да, - сказал Хорнблауэр.
     - Ну, малыш! - воскликнула хозяйка. -  Папочка сейчас с тобой поиграет.
Пошли на ручки. Маленькая гостиная сейчас свободна,  сэр.  Сюда, сэр. Эмили,
принеси капитану свечу.
     Очутившись  на полу, маленький Горацио задумался, выбирая, какой способ
передвижения  более  пристал  почти  годовалому  человеку.  На четвереньках,
конечно, быстрее. С  другой  стороны, держась  за ножку стула, можно встать.
Это он  наконец и выбрал, и улыбка,  осветившая  его лицо, показывала, какое
удовольствие  ему доставил этот процесс. С  неимоверным трудом он повернулся
спиной к стулу, выпустил ножку и шагнул к отцу. Закончив шажок, он закачался
на  широко  расставленных  ногах,  и  шагнул  снова. До  сих  пор  ему редко
удавалось сделать шаг,  не шлепнувшись  на  пол.  Этот слог, которые он  все
время повторяет - похоже на "па" - неужели он пытается сказать "папа"?
     Это  снова  было  счастье,  мимолетное,  неуловимое  -  смотреть,   как
маленький сын с лучистой улыбкой идет к тебе неуверенными шажками.
     - Иди к папе, -  сказал  Хорнблауэр,  протягивая руки. Улыбка сменилась
хитрой гримаской,  и на четвереньках  маленький Горацио  галопом понесся  по
комнате.  Хорнблауэр  побежал  за ним,  подхватил,  поднял в  воздух.  Малыш
зашелся от  смеха.  Простое, чудесное удовольствие - и тут Хорнблауэр, держа
брыкающегося  ребенка  на  вытянутых  руках, вспомнил,  как висел  на вантах
"Неустанного", когда  упала бизань-мачта,  а  он был на марсе. Его сын  тоже
узнает опасность и... и страх - позже, когда  вырастет. Нет, пусть эта мысль
не  омрачает теперешнее счастье.  Хорнблауэр  опустил  ребенка на пол, потом
снова поднял  на  вытянутых руках -  успех, судя по счастливому  хохоту, был
сногсшибательный.
     Постучавшись, вошла хозяйка.
     - Какие  мы большие! - сказала она. Хорнблауэр постарался не смутиться,
что  его  поймали за  тем,  как  он  явно  наслаждается  игрой с собственным
ребенком.
     - Не знаю, что  на меня нашло,  -  сказала хозяйка. -  Совсем  позабыла
спросить, хотите ли вы ужинать.
     - Ужинать? - повторил Хорнблауэр. Последний раз он ел в Гринвиче.
     - Яичницу с ветчиной? - спросила хозяйка. - Вареного мяса?
     - И того, и другого, пожалуйста, - ответил Хорнблауэр.
     -  Я  мигом,  -  сказала   хозяйка.  -  Позанимайтесь  пока  с  молодым
джентльменом.
     - Я должен подняться к миссис Хорнблауэр.
     - Еще десять минут она без вас проживет, - весело сказала хозяйка.
     Яичница с  ветчиной  божественно благоухала.  Эмили понесла  маленького
Горацио  в постель,  Хорнблауэр с аппетитом принялся  за еду. Яичница, потом
холодное  мясо  с  маринованным  луком  и  кружка  пива.  Еще  одно  простое
удовольствие - наесться вволю и даже немного больше. Обычно он строго следил
за собой,  к обжорству же относился с презрением, и потому мысль, что он ест
слишком много,  придавала еде особый аромат.  Успешно выполнив  сегодня свой
долг, он, что редко с ним случалось, мог не волноваться завтрашнем дне, даже
зная, что послезавтра идти на прием королю. С Марией все в порядке, и теперь
у него есть дочь - дочь, которая станет такой  же прелестной, как и сын. Тут
он чихнул три раза подряд.



        VI

     - Ступени Уайтхолла, - сказал Хорнблауэр, садясь в гичку у Детфордского
пирса.
     Хорошо, когда есть своя гичка -  матросы  гребут быстрее лодочников и к
тому же им не надо платить.
     - Весла на воду! - крикнул рулевой.
     Конечно, шел  дождь, и по-прежнему дул западный ветер. Ливень стучал по
воде,  молотил по  дождевикам несчастных  матросов  и  громко  барабанил  по
зюйдвестке,  которую Хорнблауэр  надел,  предусмотрительно спрятав треуголку
под плащ.  Он  постоянно шмыгал носом - такого насморка  у него  не было еще
никогда. Хорошо бы высморкаться, но для этого надо лезть под плащ за носовым
платком,  что  нежелательно. Сидя в плаще,  как  в палатке,  накрытый сверху
зюйдвесткой,  Хорнблауэр  мог  надеяться,  что,  если  не  будет шевелиться,
доберется до Уайтхолла сухим. Он продолжал шмыгать.
     Вверх по реке, сквозь дождь. Под  Лондонский мост,  вдоль изгибов реки,
которые Хорнблауэр  так хорошо изучил за  последние дни.  Дрожа, он съежился
под плащом. Он точно знал, что ни разу  в жизни ему  не было так плохо. Надо
было лежать в постели, прикладывать к пяткам нагретые кирпичи и пить горячий
разведенный ром. Однако  нельзя  сослаться  на болезнь,  когда  Первый  лорд
Адмиралтейства собирается  представить тебя ко двору, даже если бьет озноб и
ноги как ватные.
     Ступени были скользкими после прилива, и Хорнблауэр, поднимаясь по ним,
едва держался  на ногах. На верхней  ступеньке он свернул и  сунул  в карман
зюйдвестку,   надел  треуголку   и,  пригнувшись,  заспешил  под  дождем   к
Адмиралтейству. Хотя  до  туда  было  всего  сто  пятьдесят ярдов, он  успел
забрызгать чулки, а  в треуголку  налилась вода. Войдя, он  с  Удовольствием
погрелся у  камина в капитанской  комнате,  пока  не  пришел Брейсгедл  и не
сказал, что его сиятельство ждет.
     Сент-Винсент стоял под портиком.
     - Доброе утро, Хорнблауэр, - сказал он.
     - Доброе утро, милорд.
     - Затишья все равно не дождешься, - сказал Сент-Винсент, глядя на дождь
и прикидывая на глаз расстояние до экипажа. - Идемте.
     Он мужественно  заковылял вперед, Хорнблауэр  и  Брейсгедл за ним.  Они
были  без  плащей -  Хорнблауэр оставил свой в  Адмиралтействе.  Им пришлось
ждать,  пока   Сент-Винсент  заберется  в  экипаж.  Потом  влез  Хорнблауэр,
Брейсгедл втиснулся  последним  и сел  на  откидное переднее сиденье. Экипаж
загромыхал  по мостовой, дрожание окованных железом колес сливалось с бившим
Хорнблауэра ознобом.
     - Все это конечно глупости, ездить  от Адмиралтейства до Сент-Джеймса в
экипаже,  - ворчал  Сент-Винсент,  -  я  три  мили  проходил по  шканцам  на
"Орионе".
     Хорнблауэр снова  шмыгнул носом. Он не мог даже  поздравить себя с тем,
что из-за вызванных болезнью мучений не испытывает  обычного своего волнения
- он так отупел, что утратил способность к самоанализу.
     -  Вчера я  прочел  ваш рапорт, Хорнблауэр, - продолжал Сент-Винсент. -
Удовлетворительно.
     - Спасибо, милорд. - Хорнблауэр собрал все свои силы.  -  Хорошо прошли
вчера похороны в соборе св. Павла?
     - Неплохо.
     Экипаж громыхал по дворцовой аллее.
     - Приехали, - объявил  Сент-Винсент.  - Я думаю,  обратно вы поедете со
мной, Хорнблауэр? Я не собираюсь задерживаться надолго. Девять часов утра, а
я не сделал и трети дневной работы.
     - Спасибо, милорд.
     Дверца  экипажа  открылась, Брейсгедл выскочил,  чтоб помочь  выбраться
адмиралу. У Хорнблауэра забилось сердце. Повсюду  виднелись красные, синие и
золотые мундиры, пудреные  парики.  Один  из  париков  -  темные  глаза  его
обладателя резко контрастировали  с белизной убора  - отделился  от прочих и
подошел к Сент-Винсенту.  Мундир на обладателе парика был черный с серебром,
рукоять шпаги вспыхивала мириадами граней.
     - Доброе утро, милорд.
     - Доброе утро, Катрик. Это мой протеже, капитан Горацио Хорнблауэр.
     Катрик окинул Хорнблауэра быстрым взглядом, схватывая все подробности -
сюртук,  бриджи, чулки, шпагу -  но лицо его не изменилось.  Можно подумать,
ему не в диковинку проводить к королю потрепанных флотских офицеров.
     - Я так понял, капитан,  что его сиятельство вас представляет. Пройдите
вместе с ним в приемный покой.
     Хорнблауэр  кивнул.   Он  гадал  про  себя,  какой  смысл  Сент-Винсент
вкладывает  в слово  "протеже".  Шляпу Хорнблауэр держал  в руке, и поспешно
сунул ее под мышку, следуя примеру остальных.
     - Идите за мной,  -  сказал  Сент-Винсент.  Вверх  по  ступеням,  внизу
караул, наверху  еще  один  черный с  золотом  мундир,  опять краткий  обмен
фразами.  Лакеи в  пудреных париках толпились у дверей. Прибывающих объявлял
хорошо поставленный голос, сдержанный, но отчетливый.
     -  Адмирал  досточтимый  граф Сент-Винсент. Капитан Горацио Хорнблауэр.
Лейтенант Энтони Брейсгедл.
     Приемный покой пестрел  яркими  красками. Здесь  были  представлены все
мыслимые мундиры.  Пехотинцы в  красном, легкие кавалеристы в  мундирах всех
цветов радуги, обшитых  тесьмой, галуном  и мехом, в  плащах, сабли едва  не
волокутся по полу, тяжелые  кавалеристы  в  высоких ботфортах,  иностранцы в
белых и зеленых мундирах. Грузный Сент-Винсент плыл среди них, словно боевой
корабль среди яхт. Король сидел на стуле с низкой  спинкой, похожем на трон,
в маленьком парике перевязанном сзади лентой, и до удивления походил на свои
портреты. За  ними полукругом  стояли люди в орденских  лентах со  звездами.
Ленты были  синие, красные, зеленые, через левое плечо и  через правое - это
кавалеры  орденов  Подвязки,  Бани,  св.  Патрика  -  великие  люди  страны.
Сент-Винсент с трудом склонился в низком поклоне.
     -  Рад  вас  видеть,  милорд,  рад  вас видеть,  - сказал король.  -  С
понедельника не было ни минуты свободной. Рад, что все прошло хорошо.
     -  Спасибо,  сэр.  Позвольте представить  вам  офицера,  отвечавшего за
водную процессию.
     - Пожалуйста.
     Король  посмотрел на Хорнблауэра. Глаза у него были  голубые, навыкате,
но добрые.
     -   Капитан  Горацио  Хорнблауэр,  -  сказал  Сент-Винсент.  Хорнблауэр
попытался  изобразить   поклон,  какой  ему   десять   лет  назад  показывал
французский  учитель танцев -  левая  нога вперед,  правая  рука  прижата  к
сердцу.  Он не  знал, как  низко  надо кланяться  и как долго  оставаться  в
согнутом  положении.  Наконец  он  выпрямился,  чувствуя  себя  так,  словно
вынырнул из-под воды.
     - Какого корабля, сэр? Какого корабля? - спросил король.
     - "Атропа", двадцать два, Ваше Величество.
     Лежа  без сна всю предыдущую  ночь,  Хорнблауэр продумывал,  о  чем его
могут  спросить.  Этот  вопрос  он  предвидел  и  потому  ответил почти  без
колебаний.
     - Где она сейчас?
     - В Детфорде, Ваше Величество.
     - Но вы скоро выходите в море?
     - Э... - этого Хорнблауэр не знал, но за него ответил Сент-Винсент.
     - Очень скоро, сир, - сказал он.
     - Ясно,  -  протянул  король,  - ясно.  Он  поднял руку  и, прежде  чем
произнести следующую фразу, потер лоб, демонстрируя безмерную усталость.
     - Мой внучатый племянник,  - сказал он. - Князь Эрнест -  я  не говорил
вам о нем, милорд?
     - Говорили, сир, - ответил Сент-Винсент.
     -  Как  вы  полагаете,  капитан  Хорнблауэр  подойдет для того,  что  я
задумал?
     - Да, сир. Вполне.
     - Стаж меньше трех лет, - задумчиво сказал король, разглядывая эполет у
Хорнблауэра на плече. - Впрочем, ладно. Хармонд!
     - Ваше Величество!
     Из полукруга выскользнул человек с лентой и при звезде.
     - Представьте капитана Хорнблауэра Его Княжеской Светлости.
     - Да, Ваше Величество.
     Голубые глаза короля ласково улыбались.
     - Спасибо, капитан, - сказал король. - Исполняйте свой долг, как вы его
исполняли, и ваша совесть всегда будет чиста.
     -  Да,  Ваше  Величество,  -   сказал  Хорнблауэр.  Сент-Винсент  снова
поклонился, поклонился и Хорнблауэр. Он  знал, что не  должен поворачиваться
спиной к королю - почти единственное, что  он знал о придворном этикете. Это
оказалось  не  так уж  трудно. Довольно много людей  ожидали  своей  очереди
подойти  к королю, и Хорнблауэр,  вслед за  Сент-Винсентом, бочком пробрался
мимо них.
     - Сюда, пожалуйста, - сказал Хармонд, ведя  их в дальний конец покоя. -
Подождите немного.
     -  С  кем  только  не  поведешься  на  королевской  службе,  -  заметил
Сент-Винсент,  пока  они ждали.  <i>-</i>  Не  думал,  что  это  навьючат  на  вас,
Хорнблауэр.
     - Я... я не совсем понял, - сказал Хорнблауэр.
     - Этот князь...
     - Сюда, пожалуйста, - сказал Хармонд, появляясь снова.
     Он подвел их  к  терпеливо ожидавшему юноше -  нет, даже мальчику  -  в
чужеземном зеленом с золотом мундире, с короткой шпагой на боку, в орденах -
несколько орденов висели  на груди, два - на шее.  За ним возвышался грузный
господин  в  таком  же,  но  более  скромном  мундире,  смуглый, с  толстыми
отвисшими щеками.  Сам мальчик был  красив, его  белокурые волосы  ниспадали
локонами,  глаза  были  честные,  голубые,  нос немного вздернутый.  Грузный
господин выступил вперед, не подпуская их к  мальчику. Хармонд  посмотрел на
него в упор.
     -  Сначала их  следует  представить мне,  -  объявил грузный  господин.
Говорил он басом, с немецким, как решил Хорнблауэр, акцентом.
     - Почему это, сэр? - спросил Хармонд.
     -  По  законам  Зейц-Бунау  лишь  обер-гофмейстер  вправе  представлять
кого-либо Его Княжеской Светлости.
     - И?
     - А я, сэр, обер-гофмейстер. Как вам известно.
     -  Очень хорошо,  сэр,  - покорился Хармонд. - Имею  честь представить:
адмирал досточтимый граф Сент-Винсент, капитан Горацио Хорнблауэр, лейтенант
Энтони Брейсгедл.
     Хорнблауэр  собирался  уже поклониться, когда заметил  краем глаза, что
Сент-Винсент по-прежнему стоит прямо.
     - Кому имею честь  быть представленным? - холодно спросил Сент-Винсент.
Похоже, он не жалует немцев.
     - Доктор Эйзенбейс, - сказал Хармонд.
     -  Его  Превосходительство  барон   фон  Эйзенбейс,  обер-гофмейстер  и
штатс-секретарь  Его  Светлости  князя  Зейц-Бунаусского, - пояснил  грузный
господин. - Очень рад познакомиться.
     Он  некоторое время выдерживал взгляд  Сент-Винсента, потом поклонился.
Сент-Винсент поклонился не раньше, чем начал кланяться Эйзенбейс. Хорнблауэр
и Брейсгедл последовали его примеру. Все четверо выпрямились одновременно.
     - А теперь, - сказал Эйзенбейс, - честь имею представить...
     Он  повернулся  к  князю  и   заговорил  по-немецки,  видимо,  повторяя
сказанное,  затем назвал имена. Маленький князь при  каждом  имени  наклонял
голову, но Сент-Винсент склонился низко, почти как перед королем. Хорнблауэр
поступил так же. Потом князь заговорил по-немецки.
     -  Его  Княжеская Светлость  говорит,  -  переводил  Эйзенбейс,  -  что
счастлив  познакомиться с  офицерами  флота  Его  Величества, поскольку  Его
Светлость желал бы вместе с ними воевать против французского тирана.
     - Скажите Его Княжеской Светлости, - сказал Сент-Винсент, - что мы тоже
счастливы.
     Эйзенбейс  перевел,  и  князь  каждому по  очереди улыбнулся. Наступила
неловкая пауза. Все смотрели друг на друга. Наконец Эйзенбейс  что-то сказал
князю и, получив ответ, повернулся к остальным.
     - Его Княжеская Светлость, - объявил он, - говорит что  больше не будет
вас задерживать.
     -  Хм,  - буркнул  Сент-Винсент, снова  складываясь пополам.  Остальные
сделали то же, и все отступили назад и вбок.
     -  Чертов  выскочка!  - проворчал  Сент-Винсент  себе  под  нос,  потом
добавил. - По крайней мере, дело сделано. Можно уходить. Идите за мной.
     Они  вышли  во двор.  Лакей подозвал  графский  экипаж,  они  забрались
внутрь.  Хорнблауэр ничего не  соображал от насморка и пережитого  волнения.
После  странного  инцидента,  в котором  он только что принимал  участие, он
окончательно перестал понимать, что к чему.
     - Итак, Хорнблауэр, это  ваш мичман,  - сказал Сент-Винсент. Голос  его
так походил на грохот колес по мостовой, что  Хорнблауэр не знал,  правильно
ли он расслышал - тем более адмирал сказал что-то очень странное.
     - Простите, милорд?
     -  Вы меня прекрасно слышали.  Я сказал,  что  это ваш  мичман  - князь
Зейц-Бунаусский.
     - Но кто он?
     - Один из немецких князей. В прошлом году Бони, по дороге к Аустерлицу,
выгнал  его  из  княжества. Страна кишит  немецкими  князьями,  которых Бони
повыгонял  из  их  княжеств. Но  этот,  как  вы  слышали, приходится  королю
внучатым племянником.
     - И он будет моим мичманом?
     - Именно.  В  отличие  от  прочих,  он молод  и  еще  может чему-нибудь
научиться.  По  большей части они поступают в армию. В штаб. Бедный штаб. Но
теперь  в  моде флот - впервые  с немецких  войн.  Видит Бог, мы  выигрываем
битвы, а  солдаты - нет. Так  что  всякие недоделанные  аристократы,  вместо
того,  чтоб идти в драгуны,  поступают  теперь  на флот. Его Величество  сам
выбрал карьеру для своего племянника.
     - Я понял, милорд.
     - Ему это будет не вредно. "Атропа", конечно, не дворец.
     - Я как раз подумал об этом, милорд. Мичманская каюта на "Атропе"...
     - И все-таки туда вы  его и поместите. Места на шлюпе мало. На линейном
корабле ему еще можно было бы выделить отдельную каюту, но на "Атропе" пусть
довольствуется,  чем  есть. Икры и дичи тоже не будет. Я пришлю на этот счет
приказы, конечно.
     - Есть, милорд.
     Заскрежетали тормоза.  Экипаж остановился  возле Адмиралтейства. Кто-то
открыл  дверцу, и  Сент-Винсент начал  приподниматься с  сиденья. Хорнблауэр
прошел с ним до портика.
     -  Желаю  вам  всего  хорошего,   Хорнблауэр,  -  сказал  Сент-Винсент,
протягивая руку.
     - До свиданья, милорд.
     Сент-Винсент глянул на него из-под бровей.
     -  У  флота  есть  две обязанности,  Хорнблауэр, -  сказал  он. - В чем
состоит одна, мы все знаем - сражаться с французами.
     - Да, милорд?
     - О другой мы  думаем реже. Мы обязаны оставить по себе флот не худший,
чем тот, в  котором служили. Сейчас у  вас стаж меньше трех лет, Хорнблауэр,
но со  временем вы станете  старше. Не успеете  вы оглянуться, как окажется,
что  у вас сорок  три года стажа,  как сейчас у меня.  Поверьте, время  идет
быстро. Возможно, тогда вы повезете ко двору другого молодого человека.
     - Э... да, милорд.
     -  Если это с вами случится,  Хорнблауэр,  выбирайте тщательно. Человек
может ошибаться, но пусть он ошибается честно.
     - Да, милорд.
     - Это все.
     Ничего не говоря, старик пошел прочь, оставив Хорнблауэра с Брейсгедлом
под портиком.
     - Джерви расчувствовался, - сказал Брейсгедл.
     - Похоже.
     - Я думаю, он хотел сказать, что вы ему приглянулись, сэр.
     -  Но  якорь  с  наветренной стороны он себе  тоже  оставил, -  заметил
Хорнблауэр, вспоминая слова Сент-Винсента, что человек может ошибаться.
     - Джерви никогда не прощает, сэр, - серьезно сказал Брейсгедл.
     - Что  ж... - Хорнблауэр пожал плечами. Служба на флоте  приучила его к
фатализму.  Не следует забивать себе голову  неприятностями, которые  только
могут произойти.
     - Я заберу свой плащ, если позволите, - сказал он,  - поблагодарю вас и
распрощаюсь.
     - Может, выпьете чего-нибудь? Чашку чаю? Может хотите поесть, сэр?
     - Нет, спасибо, мне пора.
     Мария  ждет в Детфорде,  изнывая от желания  услышать  про  двор  и про
короля.  Она  страшно  взволновалась,  когда Хорнблауэр  рассказал  ей, куда
собирается. Мысль, что ее муж встретится лицом к лицу с помазанником Божиим,
поразила ее - пришлось повитухе предупредить, что от излишних волнений у нее
может сделаться  горячка. А его  не  только представили королю. Король еще и
говорил с ним, обсуждал его  дела.  Мало  того,  определил к нему на корабль
мичманом  настоящего князя - низложенного, правда, но  зато своего внучатого
племянника, связанного с королевской  семьей узами крови. Марию это приведет
в такой же восторг, как и то, что Хорнблауэра представили ко двору.
     Она захочет узнать о приеме все,  и кто на нем был (Хорнблауэр пожалел,
что  не узнал никого  из стоявших за троном), и кто был во  что одет. На это
ответить будет легче, поскольку женщины на  утренний прием не допускаются, а
мужчины по  большей части были в мундирах. Рассказывать придется  осторожно,
чтоб не задеть ее чувства.  Сам  Хорнблауэр сражался за свою страну,  точнее
сказать -  за идеалы свободы и приличий против беспринципного тирана  по  ту
сторону Ла-Манша. Банальный штамп  "за короля и отечество" отнюдь не выражал
его  чувств. Если он готов был положить жизнь за своего короля, это не имело
никакого отношения к доброму пучеглазому старичку, с которым он разговаривал
утром.  Это  означало,  что он готов  умереть за систему свободы  и порядка,
которую этот старичок  олицетворяет. Но для Марии король  олицетворяет нечто
большее,  чем свободу  и  порядок - он -  помазанник Божий, и говорить о нем
надо не иначе как с благоговейным страхом. Повернуться к  королю спиной было
бы для Хорнблауэра нарушением некоего соглашения, сплачивающего страну перед
лицом  опасности, для Марии -  почти святотатством.  Надо следить  за собой,
чтоб не отозваться о старичке легкомысленно.
     И при этом, думал Хорнблауэр, пока  гичка везла его мимо  Тауэра, к его
службе во флоте Мария подобного пиетета не испытывает. Для нее это достойный
джентльмена   род   занятий,  он  дает  ей  общественное  положение,   иначе
недостижимое, способ прокормить ее обожаемого ребенка - детей, теперь, когда
родилась маленькая Мария. Но самопожертвование, честь, слава - эти категории
мало волновали Марию. Скорее всего она полагала их чисто мужскими выдумками,
изобретенными сильным полом для того, чтоб самоутверждаться над слабым, в то
время как женские уверенность в себе и сознание превосходства не нуждаются в
искусственных подпорках.
     С удивлением Хорнблауэр обнаружил, что  гичка приближается к  "Атропе".
Ему следовало смотреть  во  все  глаза: все ли там в порядке и достаточно ли
быстро вахтенный офицер приметил  идущую  по  реке  гичку. Теперь Хорнблауэр
едва успел ответить на приветствия лейтенанта  Джонса. Вот Детфордский  док,
за ним  Провиантский Двор.  Несколько человек перегоняли с  баржи  на причал
стадо свиней, предназначенных на убой и засолку.
     - По сторонам не глазеть! - рявкнул рулевой. Видимо, кто-то из матросов
шепотом отпустил шуточку по поводу свиней. Трудно было поверить, что твердые
как камень  куски  вещества, извлекаемые из бочек  с  рассолом,  ведут  свое
происхождение от  таких  достойных,  таких  приличных  животных.  Хорнблауэр
полностью разделял чувства своих матросов.
     Рулевой подвел гичку к Детфордскому пирсу, Хорнблауэр вышел на причал и
зашагал к  "Георгу", где ждала его семья. Сейчас  он сядет рядом с  Марией и
расскажет ей  о великолепии  Сент-Джеймского дворца.  Он подержит  на  руках
дочку, поиграет с сынишкой.  Может быть, в последний раз  -  в  любую минуту
могут  придти  приказы, и тогда  он поведет "Атропу" в  море.  Битва, шторм,
кораблекрушение, болезнь - какова вероятность, что он никогда не вернется? А
если вернется,  орущий младенец, которого он оставил, превратится в нарядную
маленькую  барышню,  играющую в  куклы.  Маленький Горацио начнет писать  на
грифельной доске цифры и буквы, а то и склонять  mensa  или  учить греческий
алфавит. А сам он?  Он надеялся, что сможет честно сказать: "Я выполнял свой
долг", надеялся, что слабости, о которых он слишком хорошо знал, не помешают
ему достичь чего-нибудь, чем его дети смогли бы гордиться.



        VII

     Итак, это будет Средиземное море. Хорнблауэр сидел на парусиновом стуле
в каюте "Атропы", перечитывая приказы.

     <i>Сэр, Лорды члены Адмиралтейского совета поручили мне...</i>

     Он  должен  со всей возможной поспешностью  подготовиться к  плаванию и
проследовать  в  Гибралтар. Там  его  будут ожидать  приказы  вице-адмирала,
командующего   Средиземноморским  флотом.   Если   эти  приказы  задержатся,
Хорнблауэру надлежит узнать вероятное местоположение вице-адмирала, с той же
поспешностью его разыскать и поступить под его командование.
     Это должен быть Катберт Коллингвуд [Колингвуд,  Катберт,  барон (1750 -
1810) флотоводец, друг Нельсона.] - лорд  Коллингвуд,  он стал  пэром  после
Трафальгара. Корабли, выигравшие  битву - по крайней мере те из них, кто еще
держался на  плаву  - отправили  в Средиземное море. Французский и испанский
флота разбиты,  и власть  британцев над Атлантикой укрепилась.  Теперь  флот
перенес свой вес в Средиземное море. Здесь он готов отразить любое нападение
Бонапарта,  после  Аустерлица  завладевшего  всей  континентальной  Европой.
Аустерлиц  -  Трафальгар.  Французская  армия  -  королевский   флот.   Одно
уравновешивало другое. В Европе не осталось преград для французских войск  -
доколе  есть  хоть узкая полоска суши,  по которой можно  шагать. На море не
осталось преград для британских судов - доколе есть хоть узкая полоска воды,
по которой можно плыть. В Средиземном море  с  его полуостровами и  заливами
военно-морские  силы лучше всего могли противостоять  сухопутным. Хорнблауэр
примет в  этом  участие.  Секретарь адмиралтейского  совета  подписался "Ваш
покорный слуга", но прежде выразил уверенность, что "Атропа" готова к выходу
в море и отбудет незамедлительно по  получении  последних приказов и  депеш.
Иными словами, Хорнблауэр  и его корабль  предупредили  о состоянии минутной
готовности.
     Хорнблауэр  почувствовал,   как  по  спине  его  побежали  мурашки.  Он
сомневался, что его корабль готов отбыть незамедлительно.
     Он крикнул часовому:
     - Позовите мистера Джонса!
     И услышал,  как  крик его  эхом подхватили  в твиндеке. Через несколько
минут торопливо вошел мистер Джонс, и только тогда Хорнблауэр сообразил, что
не знает, какие приказы отдавать и о чем спрашивать. Он вынужден был, ничего
не  говоря,  смотреть  на  своего  первого  лейтенанта.  Поглощенный  своими
мыслями,  он ничего не видел  перед  собой, но его пристальный взгляд смутил
несчастного  Джонса.  Тот  нервно коснулся  рукой  лица.  Хорнблауэр  увидел
засохшую пену под левым ухом Джонса, потом  заметил и кое-что еще: одна щека
у того была гладко выбрита, другая - покрыта густой черной щетиной.
     -  Простите, сэр, - сказал Джонс, - я брился, когда вы за мной послали,
и решил пойти сразу.
     -  Очень хорошо, мистер Джонс, -  ответил Хорнблауэр. Вот и  прекрасно,
что  Джонсу пришлось  оправдываться - сам он  успеет за  это время продумать
конкретные приказы, достойные хорошего офицера.
     Под его пристальным взглядом Джонс вынужден был снова заговорить.
     - Я вам нужен, сэр?
     - Да, - сказал Хорнблауэр. - Мы получили приказы в Средиземное море.
     -  Вот  как, сэр? -  Замечания  мистера  Джонса  не очень-то продвигали
разговор.
     - Я попрошу вас доложить, как скоро мы сможем выйти в море.
     - Э, сэр...
     Джонс снова коснулся  рукой лица - может быть,  оно было  такое длинное
из-за привычки тянуть себя за подбородок.
     - Провиант и вода загружены?
     - Видите ли, сэр...
     - Вы хотите сказать, нет?
     - Н-нет, сэр. Не совсем.
     Хорнблауэр хотел было потребовать объяснений, но передумал.
     - Сейчас я не буду спрашивать, почему. Чего не хватает?
     -  Ну,  сэр...  - Несчастный  Джонс  принялся  перечислять. Не  хватало
двадцати тонн воды. Сухари, ром, мясо.
     - Вы хотите сказать, что, стоя на якоре напротив  Провиантского  двора,
вы не загружали припасы?
     - Ну, сэр...  - Джонс попытался объяснить, что не считал нужным  делать
это  каждый  день.  - У матросов  было  много  работы,  сэр, они  занимались
починкой.
     - Вахтенные расписания? Боевые расписания?
     Хорнблауэр  имел  в  виду  списки, в  которых  указывались  обязанности
матросов и их боевые посты.
     - У нас не хватает двадцати марсовых, сэр, - жалобно сказал Джонс.
     - Тем больше оснований выжимать все из тех, кто есть.
     -  Да, сэр, конечно, сэр. - Джонс лихорадочно искал оправданий. - Часть
говядины, сэр... она... ее нельзя есть.
     - Хуже обычного?
     - Да, сэр. Наверно, из какой-то старой партии. Совсем испорченная.
     - В каком ярусе?
     - Я спрошу у баталера?
     - То есть вы не знаете?
     - Нет, сэр, то есть да, сэр.
     Хорнблауэр глубоко задумался,  но глаз с Джонса не сводил, и несчастный
лейтенант  никак  не  мог вернуть самообладание. На  самом деле,  Хорнблауэр
ругал  себя.  Вначале  он был слишком  занят  похоронами  Нельсона,  потом с
головой  ушел в семейные дела, но  это не оправдание. Капитан корабля обязан
постоянно знать, в каком состоянии его судно. Он злился на себя сверх всякой
меры. Он почти не  знает  своих офицеров, даже по именам, он  не знает,  как
"Атропа"  поведет себя в бою - и вместе с  тем,  не  успеет он спуститься по
реке, как, возможно, вынужден будет сражаться.
     -  Как  артиллерийские  припасы?  -  спросил он.  -  Порох? Ядра? Пыжи?
Картузы?
     -  Мне  послать  за артиллеристом,  сэр? - спросил Джонс.  Принужденный
постоянно  обнаруживать  свою  неосведомленность,  он  все  больше  впадал в
отчаяние.
     -  Пусть все соберутся  немедленно,  -  сказал Хорнблауэр.  -  Баталер,
артиллерист, боцман, купор, штурманский помощник.
     Это  были  начальники  подразделений, подчиненные первому лейтенанту  и
отвечающие перед капитаном за работу судна.
     - Есть, сэр.
     - Что там за шум? - спросил Хорнблауэр раздраженно. Уже несколько минут
на  шканцах  что-то  происходило. Сквозь  световой  люк  доносились  неясные
голоса.
     -  Я  пойду узнаю, сэр? - с  жаром  предложил Джонс, радуясь случаю  на
время прервать разговор, но тут в дверь постучали.
     -  Сейчас нам скажут,  - ответил Хорнблауэр.  -  Войдите!  Дверь открыл
мичман Хоррокс.
     - Мистер Стил свидетельствует вам  свое почтение, сэр, сообщает, что на
борт прибыли джентльмены с адмиралтейским письмом для вас.
     - Попросите их пройти сюда.
     Какие-то  новые  сложности,  решил  про  себя   Хорнблауэр.  Опять  его
отвлекают как раз тогда, когда он по  горло занят. Хоррокс пропустил в каюту
двоих. Один был маленький, другой крупный, оба в зеленом с золотом мундирах.
Последний раз Хорнблауэр  видел их вчера в Сент-Джеймском дворце -  немецкий
князек  и  его  поводырь.  Хорнблауэр встал.  Эйзенбейс  выступил  вперед  и
церемонно поклонился. Хорнблауэр коротко кивнул.
     - Да, сэр.
     Эйзенбейс торжественно вручил письмо. Хорнблауэр аккуратно вскрыл его и
прочел:

     <i>Сим предписывается Вам  принять  на свое судно Его  Княжескую Светлость
Эрнеста,   князя  Зейц-Бунаусского,  зачисленного  во  флот  Его  Величества
мичманом. Вам следует всемерно наставлять Его Княжескую Светлость  в морских
науках,  а  также  способствовать  образованию  Его  Княжеской  Светлости  в
ожидании счастливого дня,  когда  он, по милости Божией, вновь  утвердится в
наследственных  владениях.  Вы  должны  также  принять  на  свое  судно  Его
Превосходительство  барона  Отто  фон  Эйзенбейса,  Его Княжеской  Светлости
гофмейстера и штатс-секретаря. Его Превосходительство в недавнем прошлом был
практикующим врачом,  ныне  же от  Морского  Министерства  выдан ему  патент
судового  врача. Его  Превосходительство  будет служить на  Вашем  судне  по
врачебной  части,  купно   же  исполнять  обязанности  гофмейстера  при  Его
Княжеской Светлости, насколько последнее флотской дисциплине и Своду Законов
Военного Времени противоречить не будет.

     -</i>  Ясно,  -  сказал  Хорнблауэр  и  посмотрел  на  странную  парочку  в
сверкающих мундирах. - Добро пожаловать, Ваша Cветлость.
     Князь  кивнул и  улыбнулся, явно ничего не понимая. Хорнблауэр  сел,  и
Эйзенбейс  сразу  заговорил.  Сильный   немецкий  акцент   подчеркивал   его
возмущение.
     - Я заявляю протест, сэр, - сказал он.
     - Ну? - В тоне Хорнблауэра явственно слышалось предупреждение.
     - К Его  Княжеской Светлости отнеслись без должного почтения.  Когда мы
подошли к  вашему  судну,  я  послал  лакея  известить, чтоб  Его  Светлость
встретили королевскими почестями. В  этом мне  категорически отказали,  сэр.
Человек на палубе - полагаю, офицер,  - сказал,  что не получил на этот счет
указаний. Он вообще не пускал нас на борт, пока я не показал ему это письмо.
     - Совершенно верно. Он не получил указаний.
     - Надеюсь, в таком случае,  вы принесете извинения. Позвольте напомнить
вам так же, что вы сидите в присутствии царственной особы.
     - Называйте меня "сэр", - рявкнул Хорнблауэр, -  и  обращайтесь ко мне,
как следует подчиненному.
     Эйзенбейс от возмущения резко выпрямился и с  громким треском  ударился
головой  о  палубный  бимс  -  это прервало  поток  его красноречия  и  дало
Хорнблауэру возможность продолжать.
     - Как офицер королевской службы, вы  должны носить королевский  мундир.
Ваш дэннаж с вами?
     Эйзенбейс еще не  пришел  в себя,  чтобы отвечать, даже  если  и  понял
вопрос, и Хоррокс ответил за него.
     - Простите, сэр, он в шлюпке. Целая гора сундуков.
     - Спасибо, мистер Хоррокс. Итак, доктор,  насколько я понял,  вы имеете
достаточную квалификацию, чтоб работать судовым врачом. Это так?
     Эйзенбейс все еще пытался сохранить достоинство.
     -   Как  к   штатс-секретарю,   ко   мне   следует   обращаться   "Ваше
Превосходительство", - сказал он.
     - А  как к  судовому врачу,  к  вам будут  обращаться "доктор".  И  это
последний раз, когда я смотрю сквозь пальцы на отсутствие слова "сэр". Итак.
Ваша специальность?
     - Я врач... сэр.
     Последнее слово он торопливо прибавил после того, как Хорнблауэр поднял
брови.
     - Вы практиковали недавно?
     -  Два месяца назад... сэр. Я  был лейб-медиком в Зейц-Бунау. Но теперь
я...
     -  Теперь вы врач на корабле Его Величества "Атропа",  и бросьте ломать
комедию, что вы штатс-секретарь.
     - Сэр!
     - Помолчите, пожалуйста, доктор. Мистер Хоррокс!
     - Сэр!
     - Мои приветствия мистеру Стилу. Пусть поднимет на борт багаж этих двух
джентльменов.  Пусть  они немедленно  выберут  самое нужное,  по рундуку  на
каждого. Вы  можете  им посоветовать, что лучше  взять. Все остальное  через
десять минут  должно  быть  отправлено  назад с той  же  шлюпкой, которая их
доставила. Вам все ясно, мистер Хоррокс?
     - Есть, сэр. Простите, но с багажом еще двое лакеев.
     - Лакеев?
     - Да, сэр, в таких же мундирах. - Хоррокс указал на немцев.
     -  Еще  двое  матросов. Внесите в  списки  и пошлите  их на бак,  флоту
постоянно нужны  люди,  и двое  откормленных  лакеев могут со временем стать
дельными матросами.
     - Но, сэр... - начал Эйзенбейс.
     - Говорите,  когда к вам обращаются, доктор. Затем, мистер  Хоррокс, вы
отведете князя в мичманскую  каюту и  устроите его там.  Я  вас  представлю.
Мистер мичман Хоррокс... э, мистер мичман Князь.
     Хоррокс машинально протянул руку,  и князь так же  машинально ее пожал.
Не   заметно  было,  чтоб   он  как-то  сразу   изменился  от  прикосновения
человеческой плоти. Он робко улыбнулся, ничего не понимая.
     -  Также  передайте  мои  приветствия  штурманскому  помощнику,  мистер
Хоррокс. Попросите, пусть покажет доктору его койку.
     - Есть, сэр.
     - Итак, доктор, чтобы через полчаса вы оба были в королевских мундирах.
После этого  вы приступите  к своим  обязанностям. К тому времени  соберется
следственная  комиссия,  состоящая из  первого  лейтенанта, баталера  и вас.
Задача комиссии - установить, пригодно ли для употребления в пищу содержимое
некоторых бочек с солониной.  Вы  будете  секретарем  комиссии  и к  полудню
представите мне письменный рапорт. Теперь идите с мистером Хорроксом.
     Эйзенбейс  заколебался  под   твердым   взглядом   Хорнблауэра,   потом
повернулся и пошел к выходу, но у занавеса  его возмущение  вновь прорвалось
наружу:
     - Я напишу премьер-министру, сэр... он узнает, как обошлись с союзником
Его Величества.
     - Да, доктор. Если вы нарушите закон о мятеже, вас повесят на ноке рея.
Итак, мистер Джонс, мы говорили с вами о вахтенных и боевых расписаниях.
     Хорнблауэр повернулся к Джонсу, собираясь вновь заняться делами,  и тут
же  испытал  острое презрение к  себе.  Да, он  напустил  страху на  глупого
немецкого доктора.  Он радовался,  что  разобрался с  пустяковой  ситуацией,
которая  тем не менее  могла доставить  определенные сложности. Но гордиться
тут нечем - за своими прямыми обязанностями он недоглядел. Он потратил зазря
уйму времени.  В течение  последних  двух дней он дважды  играл с сыном;  он
сидел у  кровати жены и держал на руках дочурку, когда ему надлежало быть на
судне  и заниматься делами. Не  извиняет его и  то, что всем этим обязан был
заниматься Джонс - Хорнблауэр должен был Джонса проконтролировать. Флотскому
офицеру нельзя иметь жену и детей - он еще  раз убедился в  истинности этого
расхожего  высказывания. До  темноты  оставалось  еще  восемь часов.  Что-то
придется  делать самому в  частности,  обратиться  к  суперинтенданту  дока,
что-то можно будет  поручить подчиненным. Что-то можно будет делать на одной
половине судна,  оставляя другую свободной. Для чего-то понадобятся  опытные
моряки,  для  чего-то сгодятся  и неопытные.  Некоторые работы  нельзя будет
начать  пока не  закончатся  другие. Если он не  продумает  все как следует,
кому-то  из  офицеров придется  разрываться на части произойдет неразбериха,
задержки, глупые накладки. Но все удастся, если продумать как следует.
     В каюту  по очереди  заходили баталер  и  артиллерист,  боцман и купор.
Каждому Хорнблауэр  поручил  свои задачи,  каждому выделил людей.  Вскоре по
всему судну свистели дудки.
     - Команду в барказ!
     Вскоре барказ уже двигался по реке, наполненный пустыми бочками  - надо
было загрузить недостающие  двадцать тонн воды. Матросы побежали по вантам и
по  реям, подгоняемые боцманом - надо было основать исковые тали и  рей-тали
для погрузки.
     - Мистер Джонс! Я оставляю судно. Подготовьте рапорт о солонине к моему
возвращению.
     Хорнблауэр заметил, что на шканцах двое пытаются привлечь его внимание.
Это были доктор и князь.  Он оглядел их обмундирование - мичманский сюртук с
нашитым белым воротничком на князе и простой сюртук на докторе.
     - Годится,  - сказал он. -  Вас ждут ваши обязанности,  доктор.  Мистер
Хоррокс! Пусть сегодня князь держится рядом с вами. Спустите мою гичку.
     Капитан-суперинтендант   дока   выслушал  Хорнблауэра  с  безразличием,
приобретенным за долгие годы общения с вечно спешащими офицерами.
     -  Мои люди готовы прибыть за  ядрами, сэр.  Левая сторона  свободна, и
пороховая баржа может подойти к ней. Стояние прилива и отлива через полчаса,
сэр. Если надо, я  могу послать на баржу своих людей. Мне нужно всего четыре
тонны. Пороховая баржа на полчаса.
     - Вы говорите, что готовы?
     - Да, сэр.
     Капитан-суперинтендант взглянул на "Атропу".
     - Очень  хорошо.  Надеюсь,  так  оно  и есть - это  в  ваших интересах,
капитан. Можете верповать баржу - предупреждаю, через час она должна быть на
своем месте.
     - Спасибо, сэр.
     - Обратно на "Атропу".
     - На шпиль! Шкафутные! Парусные мастера! Санитар!
     Недра корабля очистили от людей, чтоб поставить их на шпиль - для этого
сгодится любая пара рук. Барабан гремел, не смолкая.
     - Погасить огни!
     Кок и его помощники  выбросили горевшие  на камбузе  уголья за  борт  и
неохотно двинулись к талям. Пороховая баржа подползла к "Атропе". У нее были
толстые, круто изогнутые борта и широкие люки, удобные  для быстрой выгрузки
взрывчатых  веществ.  Четыре  тонны пороха,  восемь бочонков  по английскому
центнеру  каждый, предстояло  вытащить  из  трюма баржи и  опустить  в  люки
"Атропы". Внизу  артиллерист, его помощники и запыхавшиеся матросы  работали
почти в полной  тьме, босые,  чтоб  из-за  трения  не  возникла  искра.  Они
расставляли  бочки  в пороховом  погребе.  Когда "Атропа" вступит в  бой, ее
жизнь будет  зависеть от того, правильно ли  расставлены бочонки, достаточно
ли быстро будут подавать порох.
     На палубу поднялись члены следственной комиссии.
     -  Мистер Джонс, покажите  доктору,  как правильно  составить рапорт. -
Потом баталеру: - Мистер Карслейк, к тому времени, когда будет готов рапорт,
подготовьте мне на подпись ордера.
     Последний  раз  оглядев палубу, Хорнблауэр  спустился вниз, взял  перо,
бумагу,  чернила  и стал  продумывать сопроводительное письмо в Провиантский
Двор.  Надо было изложить свою просьбу настойчиво и смиренно разом, добиться
от  администрации   Двора   желаемого  и   не  раздражать   слишком  твердой
уверенностью  в  их  непременном  согласии. "Сэр,  честь  имею  приложить  к
сему..." и до слов "для блага службы Его Величества, Ваш покорный слуга..."
     Потом  он  снова  поднялся  на  палубу,  посмотрел,  как  идут дела,  и
некоторое время  с  нетерпением ждал Джонса и Карслейка с бумагами.  Посреди
гама  и беготни ему пришлось, сосредоточиться и прочитать документы,  прежде
чем подписаться размашисто "Г.Хорнблауэр, капитан".
     -  Мистер Карслейк,  можете отправляться  в  Провиантский Двор на  моей
гичке.  Мистер  Джонс,  я полагаю, Провиантскому Двору понадобятся  матросы,
чтоб вести лихтер Позаботьтесь об этом, пожалуйста.
     Теперь  оставалось  немного  времени, чтоб  понаблюдать,  как  работают
матросы,  поправить на голове треуголку,  сжать руки за спиной и пройтись  с
видом  невозмутимым  и  хладнокровным,  словно  вся   эта  суета  -  явление
совершенно нормальное.
     - Стой тянуть рей-тали! Стой!
     Пороховой бочонок завис над палубой. Хорнблауэр принуждал себя говорить
спокойно,  будто  он вовсе и не волнуется. Одна планка у бочонка отошла.  По
палубе  пробежала  узенькая  пороховая  дорожка,  и  из  бочонка  продолжало
сыпаться.
     - Опустите бочонок обратно в баржу. Боцманмат, возьмите мокрую швабру и
уберите с палубы порох.
     Любая  случайность -  и  порох воспламенится, огонь быстро  побежит  по
судну. Четыре тонны пороха на "Атропе", сорок,  может  быть, на барже -  что
сталось  бы  с  тесно  стоящими  на  реке  кораблями?  Матросы  смотрели  на
Хорнблауэра - сейчас неплохо бы их подбодрить.
     -  Гринвичский госпиталь  совсем  близко, ребята.  - Хорнблауэр  указал
рукой  на  прекрасное  здание,  построенное  Кристофером  Реном.   -  Может,
некоторые из  нас  и закончат  там  свой жизненный  путь, но никому  неохота
перелететь туда по воздуху прямо сейчас.
     Немудреная шутка заставила кое-кого из матросов улыбнуться.
     - Продолжайте.
     Хорнблауэр пошел дальше -  невозмутимый капитан, однако и  он человек -
может изредка  отпустить  шутку. Подобным же  образом он  иногда притворялся
перед Марией, когда ей случалось быть не в настроении.
     К  правому борту подошел  лихтер с ядрами. Хорнблауэр заглянул в  него.
Девятифунтовые ядра для четырех длинных пушек (две располагались возле носа,
две   -  возле  кормы),  двенадцатифунтовые  -  для  восемнадцати  карронад,
составляющих основное  вооружение  шлюпа.  Двадцать тонн железа, лежавшие на
дне  лихтера,  казались  жалкой  кучкой  человеку,  служившему  на  линейном
корабле. На "Славе" они расстреливали двадцать тонн за два часа боя.  Однако
для "Атропы"  это немалый груз. Половину надо будет  равномерно распределить
по судну в "гирляндах". От того,  как  он  разместит  остальные десять тонн,
зависит, увеличится  ли  скорость "Атропы"  на узел или уменьшится, будет ли
она  прямо  идти  по  курсу  или рыскать, хорошо  ли будет  слушаться  руля.
Хорнблауэр не  мог  решить окончательно пока не загрузят все припасы и он не
посмотрит на  судно со  стороны. Он  внимательно оглядел  сетки,  в  которых
предстояло   поднимать   ядра,  принялся  вспоминать,  какова  же  прочность
манильской пеньки на разрыв. Эти сетки, как он мог заключить, прослужили уже
несколько лет.
     - Шестнадцать ядер за раз, - крикнул он в лихтер. - Не больше.
     - Есть, сэр.
     Характерная для Хорнблауэра черта: минуту или две он  представлял себе,
что случится, если  не выдержит одна из сеток <i>-</i>  ядра посыпятся в  лихтер  с
высоты  рея, пробьют его днище,  тяжело нагруженный лихтер камнем пойдет  на
дно и будет  лежать там, вблизи  фарватера, доставляя бесконечные неудобства
судам, пока ныряльщики не вытащат все  ядра, после чего можно  будет  убрать
лихтер  с  фарватера. Небольшой недосмотр  может серьезно нарушить  движение
судов в Лондонском порту.
     Торопливо подошел Джонс и козырнул.
     - Порох загружен, сэр.
     -  Спасибо,  мистер  Джонс.  Прикажите  отверповать баржу обратно.  Как
только подносчики  пороха  вернутся на  судно, пусть мистер  Оуэн  пошлет их
укладывать ядра в "гирлянды".
     - Есть, сэр.
     Вернулась гичка с Карслейком.
     - Ну,  мистер  Карслейк,  как  Провиантский  двор отреагировал на  ваши
ордера?
     - Принял, сэр. Завтра утром припасы будут на берегу.
     -  Завтра? Вы что,  не  слышали  моих приказов, мистер Карслейк? Мне не
хотелось бы  ставить против вашей фамилии отметку о плохом поведении. Мистер
Джонс! Я  отправляюсь в  Провиантский  Двор.  Вы  поедете  со  мной,  мистер
Карслейк.
     Провиантский   Двор   подчиняется   не   Адмиралтейству,   а   Морскому
Министерству, и к его служащим нужен совершенно иной подход. Можно подумать,
что два учреждения соперничают, а не общими усилиями стремятся  к победе над
смертельным врагом.
     -  Я могу привезти  своих людей, - сказал Хорнблауэр. - Вашим грузчикам
ничего не придется делать.
     - М-м, - сказал провиантский суперинтендант.
     - Я все сам перевезу на берег и погружу на лихтер.
     - М-м, - повторил суперинтендант чуть более заинтересовано.
     -  Я  был бы глубоко вам обязан, - продолжал  Хорнблауэр.  -  Вам нужно
всего-навсего  поручить  одному  из  ваших клерков, чтоб он показал  припасы
моему офицеру. Все остальное мы сделаем сами. Убедительнейше вас прошу, сэр.
     Приятно  служащему Морского  Министерства видеть,  как флотский капитан
молит его  чуть ли  не  на коленях. Еще  приятней  сознавать,  что флот  все
сделает сам, не требуя от Провиантского Двора ни малейших затрат. Хорнблауэр
видел  удовлетворение  на жирном  лице суперинтенданта.  Ему  очень хотелось
стереть эту  улыбку кулаком, но он продолжал держаться униженным просителем.
Его от этого не убудет,  и таким способом он подчинит суперинтенданта  своей
воле лучше, чем любыми угрозами.
     -  Теперь  о  тех  припасах,  что  вы  сочли непригодными...  -  сказал
суперинтендант.
     -  Моя следственная  комиссия была  проведена в  полном соответствии  с
правилами, - заметил Хорнблауэр.
     - Да, - задумчиво произнес суперинтендант.
     -  Я могу  вернуть  вам бочонки, - предложил Хорнблауэр.  - Я собирался
сделать это сразу, как опорожню их в реку.
     - Пожалуйста, не затрудняйтесь. Верните полные бочки.
     Простому  смертному  не понять,  что  творится  в голове  у  чиновника.
Хорнблауэру трудно было поверить -  хотя, возможно, так оно и было  - что  в
деле об  испорченной солонине у суперинтенданта есть свой корыстный интерес.
Однако то, что провиант признали негодным, может повредить его репутации или
репутации  Двора.  Если  Хорнблауэр  вернет  бочонки,  это  можно  будет  не
фиксировать официально, а солонину всучить на какое-нибудь другое судно - на
судно, которое выходит в море немедленно. Пусть голодают моряки, сражающиеся
за   свое  отечество,  лишь   бы   отчеты  Провиантского   Двора  оставались
безупречными.
     -  Я с радостью верну вам полные бочонки, сэр, - сказал Хорнблауэр. - Я
пришлю их с тем же лихтером, который привезет мне припасы.
     - Это было бы очень удобно, - согласился суперинтендант.
     - Я чрезвычайно рад  и, как уже  говорил, глубоко признателен вам, сэр.
Через десять минут я пришлю барказ с матросами.
     Хорнблауэр поклонился  как мог  подобострастно - не стоит портить все в
последний момент - и еще раз поклонился чтоб помешать продолжению разговора.
Но последними словами суперинтенданта было:
     - Не забудьте вернуть бочонки, капитан.
     Пороховую   баржу    отверповали    на   место.   Загрузить   остальные
артиллерийские припасы было в сравнении с порохом парой пустяков. На корабль
поднимали  тюки с  пыжами, стопки  пустых  саржевых картузов, связки  гибких
прибойников   запасные  пушечные   катки,  бухты   огнепроводного   шнура  -
разнообразное снаряжение для двадцати двух пушек. Хорнблауэр отослал мичмана
Смайли с матросами в Провиантский Двор.
     -  Теперь  давайте  вытащим   бочки  с  испорченной  солониной,  мистер
Карслейк. Я должен сдержать обещание и вернуть их.
     - Есть, сэр, - сказал Карслейк.
     Это был довольно молодой человек  с бычьей  головой и  невыразительными
голубыми  глазами. Сейчас  они  были  еще  невыразительней,  чем обычно.  Он
присутствовал  при  разговоре  Хорнблауэра  с суперинтендантом  и  никак  не
проявил  своих  чувств.  Хорнблауэр  не  знал, то ли  Карслейк  как  баталер
одобряет  желание  суперинтенданта  сплавить  испорченную солонину на другое
судно,  то  ли,  как  моряк, испытавший  в  море  немало  лишений, презирает
Хорнблауэра за малодушие.
     - Я помечу их, прежде чем вернуть, - сказал Хорнблауэр.
     Когда он так легко согласился с суперинтендантом, он думал о краске, но
это не  вполне  его удовлетворяло -  краску можно будет  смыть скипидаром. В
этот самый момент его осенило более удачное решение.
     - Прикажите коку  снова развести огонь, - приказал он.  -  Раскалите...
раскалите пару шомполов. Возьмите их у оружейника, пожалуйста.
     -  Есть,  сэр. Простите, сэр, но  обеденное  время  для  матросов давно
прошло.
     - Когда у меня будет время поесть, смогут пообедать и матросы, - сказал
Хорнблауэр.
     Очень  удачно, что  на  людной палубе  многие  услышали эти слова.  Сам
Хорнблауэр  уже некоторое время думал об обеде для матросов  и все никак  не
мог решить, стоит ли тратить на это время.
     Поскрипывая,  из трюма вылез  первый бочонок, покачался и  опустился на
палубу. Хорнблауэр посмотрел по  сторонам  и увидел  Хоррокса с юным князем,
обалдевшим от беспрестанной суеты.
     - Мистер Хоррокс, идите сюда, - сказал Хорнблауэп  взял лежавший  возле
доски и нактоуза кусочек мела и написал на бочонке <i>"ИСПОРЧЕНО". -</i> На камбузе
греются два шомпола.  Вы с мистером  Князем можете провести время выжигая на
этих бочках клейма. Сделаете такие же буквы на всех бочонках. Ясно?
     - Э... да, сэр.
     - Выжигайте как следует, поглубже, чтоб нельзя было состругать.
     - Есть, сэр.
     Следующий лихтер из  дока подошел к левому борту, освободившемуся после
ухода  пороховой баржи. Он привез  шкиперское  имущество,  тросы,  парусину,
краску. Усталые матросы цепляли к талям тюки. Казалось, "Атропа" никогда  не
будет  готова к плаванию. Хорнблауэр чувствовал  себя  загнанной лошадью, он
напрягся,  превозмогая  усталость, и увидел,  что  провиантский  лихтер  уже
отошел от берега. Чтоб провести громоздкое судно поперек отливного  течения,
Смайли  вынужден  был  постоянно  подгонять  гребцов. Со шканцев  Хорнблауэр
видел, что лихтер загружен бочками с  солониной,  с ромом,  мешками сухарей.
Вскоре запасы "Атропы"  будут укомплектованы. До ноздрей Хорнблауэра донесся
едкий  запах  -  это прижигали  каленым железом  пропитанные рассолом бочки.
Теперь их  не примут ни на одно  судно. Странное занятие  для  Его Княжеской
Светлости.  Как там говорится  в  приказах: "Вам следует всемерно наставлять
Его Княжескую Светлость в  морских науках". Что ж,  возможно, это не  плохое
введение в науку побеждать государственных служащих.
     Прошло довольно много времени, пока на шканцах появился мистер  Джонс и
козырнул.
     -  Все   припасы  загружены,  -  сказал   он.  -  Мистер  Смайли  повел
провиантский лихтер обратно.
     - Спасибо, мистер Джонс. Спустите, пожалуйста, мою гичку.
     Хорнблауэр шагнул  в  шлюпку,  чувствуя на  себе  множество  любопытных
взглядов. Начало смеркаться,  пошел  моросящий  дождик. Хорнблауэр  приказал
грести в  обход судна. Он оглядел его спереди,  с  боков, с  кормы, мысленно
представляя  себе  обводы днища.  Он  смотрел на  нижние  реи -  сюда  будет
приложено давление  ветра на  паруса,  и надо просчитать баланс  сил - ветер
против продольного сопротивления, руль против передних парусов. Надо оценить
не  только  скорость,  но и  маневренность. Наконец  Хорнблауэр  поднялся на
палубу, где ждал его Джонс.
     - Надо усилить  дифферент на нос,  - объявил он,  -  бочки  с солониной
поставьте ближе к баку, ядра - спереди от порохового погреба.
     Снова  засвистели  дудки,  матросы  принялись  перетаскивать  по палубе
припасы. Когда  все было закончено, Хорнблауэр снова спустился  в  гичку. На
корабле с волнением ждали, когда он вернется.
     - Пока хорошо, - объявил Хорнблауэр.
     То,  что  он  только что сказал, было очень  важно. Как только "Атропа"
отойдет от  берега, она  будет  в  опасности, возможно,  ей  сразу  придется
вступить в бой. Она такая маленькая - даже хорошо  вооруженный  капер  может
оказаться  для нее серьезным противником.  Догнать, если  понадобится;  если
понадобится  -  уйти  от погони, быстро  слушаться  руля, когда  надо занять
позицию в бою,  идти  круто к  ветру  вблизи подветренного  берега - все это
"Атропа" должна уметь, причем сегодня же  - завтра может  оказаться  поздно.
Жизнь его команды, его собственная, его репутация зависят от того, правильно
ли он сейчас решил.
     - Можете  все  спускать в трюм, мистер Джонс.  Постепенно  заставленная
палуба  начала  освобождаться.   Дождь  усилился,   ночь   сгущалась  вокруг
маленького корабля.  Огромные бочки спускали  вниз и  устанавливали впритык.
Содержимое  трюма должно представлять собой монолит, чтоб при качке ничто не
ерзало,  ничто  не  смещалось, не  то судно может  повредиться,  либо  даже,
увлекаемое катящимся грузом, опрокинуться. Флот не забыл сэра Эдварда Бэрри,
офицера, командовавшего  Нельсоновским "Авангардом" - у того  сломало  мачты
умеренным шквалом вблизи Сардинии.
     Хорнблауэр стоял у гакаборта, дождевые капли стекали по его лицу. Он не
ушел вниз - возможно,  он наказывал себя за то, что не  проследил вовремя за
подготовкой судна.
     - Палубы очищены, сэр, - сказал Джонс, возникая из темноты.
     - Очень хорошо, мистер Джонс.  После  того, как матросы  вымоют палубы,
они смогут пообедать.
     В маленькой каюте было темно  и неуютно. В  рабочей половине стоял стол
на козлах и два парусиновых стула,  в спальне не  было ровным счетом ничего.
Масляная  лампа  тускло  освещала  голые  доски  под ногами.  Хорнблауэр мог
приказать, чтоб спустили гичку,  она быстро доставила бы его к  Детфордскому
пирсу, где в  "Георге" ждут его жена и дети. Там жарко горит в камине уголь,
шипит на тарелке  бифштекс  с гарниром из капусты,  а  простыни  на  пуховой
кровати так поглажены грелкой, что до них горячо дотронуться. Замерзшее тело
и усталые ноги невыразимо жаждали заботы тепла. Но Хорнблауэр упрямо себе  в
этом отказывал. Дрожа от холода, он съел корабельный обед, приказал повесить
гамак, забрался в него и закутался сырым одеялом.  В гамаке он не спал с тех
пор, как  был  мичманом, и позвоночник отвыг  от нужного изгиба.  Он слишком
замерз,  слишком  устал,  чтоб  наслаждаться сознанием  хорошо  выполненного
долга.



        VIII

     Над морем  стоял туман - густой, холодный, непроглядный. Ветра  не было
совсем.  Хорнблауэр с трудом различал черное  как бы стеклянное море  вокруг
корабля. Лишь у самого борта плескались крохотные волны, говорившие ему, что
идет отлив. Сгущаясь в такелаже наверху, туман печально висел над палубой, и
на  треуголку  Хорнблауэра  изредка падали случайные капли. Тяжелый  бушлат,
пропитанный  сыростью, казалось, смерзся.  Однако настоящего мороза не было,
хотя  Хорнблауэр и продрог до  костей  под многочисленными слоями одежды. Он
оторвался от мрачного созерцания и вернулся к делам.
     - Ну, мистер Джонс, - сказал он. - Начнем сначала. Мы спустим стеньги и
реи - весь верхний рангоут и такелаж. Приступайте, пожалуйста.
     - Есть, сэр.
     Все  утро  шли  парусные  учения - Хорнблауэр  воспользовался  туманным
штилем, чтоб потренировать команду. На корабле  множество  новичков, офицеры
не  знают своих дивизионов,  и  туман  пришелся  кстати.  Можно до  выхода в
Ла-Манш подтянуть умение  и дисциплину.  Хорнблауэр замерзшей рукой  вытащил
из-за  отворота  сюртука часы.  Тут  же,  словно вызванный  этим  движением,
послышался  звон  судового колокола - пять  склянок. Из  тумана откликнулись
другие колокола - возле Даунза стояло на якоре  множество застигнутых штилем
судов. Последний  удар смолк лишь несколько минут  спустя - песочные часы на
разных кораблях явно шли неодинаково.
     Колокола  еще  звенели,  когда  Хорнблауэр  заметил положение  минутной
стрелки  на  своих  часах  и  кивнул  Джонсу.  Тут  же  послышались  выкрики
унтер-офицеров,  матросы,  уже ставшие  по местам после  короткой передышки,
принялись за работу.  Хорнблауэр стоял у  гакаборта, держа  в руках часы. Он
видел лишь  нижнюю  часть такелажа грот-мачты, фок-мачту  полностью  скрывал
туман. Матросы бежали по  вантам,  Хорнблауэр примечал, многие ли неуверенно
знают свои Обязанности и посты. Он жалел, что не видит всего, но если  бы не
было тумана, не было б  и парусных учений, а "Атропа"  спешила бы сейчас  по
Ла-Маншу. Хорнблауэр увидел князя, Хоррокс торопил его,  подталкивая рукой в
плечо.
     - Давай, - сказал Хоррокс, прыгая на выбленки.
     Князь прыгнул следом. Хорнблауэр  видел его растерянное  лицо.  Мальчик
вряд  ли понимал,  что  делает. И все же,  без сомнения, он будет учиться  -
главное,  он  узнал:  царственную  особу,  королевского внучатого племянника
может подталкивать своей плебейской рукой обыкновенный мичман.
     Хорнблауэр отошел, чтоб не мешать спуску крюйселя.
     Подбежал орущий штурманский помощник с кучкой шкафутских - они ухватили
громоздкий  сверток  и  поволокли  его в  сторону.  На  бизань-мачте матросы
работали быстрее,  чем на грот-мачте - грот-марсель еще не спустили.  Джонс,
задрав  голову  и  выпятив  кадык,  выкрикивал  следующий  приказ.  С  мачты
отвечали. Матросы сбежали по вантам вниз.
     - Отдавай! Осади! Спускай!
     Крюйс-рей плавно  повернулся  и  начал  медленно  спускаться  с  мачты.
Тягостная  задержка  произошла, пока  прилаживали грот-сей-тали -  это  было
слабое  место - но наконец рей  спустили и уложили на ростры. Потом долго  и
мучительно спускали стеньги.
     - Час пятнадцать, мистер Джонс, ближе даже к  часу двадцати. Это никуда
не  годится. Полчаса  плюс пять  минут максимум - все,  что вы  можете  себе
позволить.
     - Есть, сэр, - сказал Джонс. Ничего другого ему не оставалось.
     Пока Хорнблауэр смотрел на Джонса, готовясь отдать следующий приказ, до
слуха  его  донесся  глухой хлопок. Ружейный  выстрел? Пистолетный  выстрел?
Похоже  именно на это,  но туман  искажает  звуки. Даже если это  выстрел на
одном из  бесчисленных кораблей,  скрытых  в  тумане,  для него можно  найти
тысячи невинных  объяснений; а может это и не выстрел. Может, уронили крышку
люка, может, что еще.
     Матросы собрались на  палубе,  бесцельно  вглядываясь  в туман и ожидая
следующего  приказа.  Хорнблауэр  догадывался, что они,  несмотря на  холод,
обливаются  потом.  Так  из  них быстрее  выветрится  лондонское пиво, но  и
загонять их совсем не стоит.
     - Пять минут  отдых, - сказал Хорнблауэр. - Да, мистер Джонс, вам стоит
поставить надежного офицера, у фок-сей-талей.
     - Есть, сэр.
     Хорнблауэр  отвернулся, чтоб не  мешать Джонсу.  Пытаясь согреться,  он
заходил по палубе. Часы  он по-прежнему  держал в руке,  просто  потому, что
забыл их убрать. Он остановился у борта и взглянул на черную  воду.  Что это
плывет рядом с судном? Что-то длинное и темное. Пока Хорнблауэр смотрел, оно
ударилось  о  борт  под грот-русленем  и  медленно  повернулось,  увлекаемое
отливом.  Это было  весло. Хорнблауэром  овладело  любопытство.  Конечно, на
тесной якорной стоянке неудивительно встретить плывущее весло, и все же...
     - Старшина-рулевой, - сказал Хорнблауэр. - Встаньте на бизань-руслень с
тросом и выловите это весло.
     Весло оказалось самое  обычное.  Кожаная манжета потерта - оно  явно не
новое. С  другой  стороны,  кожа не  совсем  намокла, значит, весло  недолго
пробыло  в воде  - минуты,  а не  дни.  На вальке  было  выжжено "27", и это
заставило  Хорнблауэра вглядеться  попристальнее. Нижняя палочка  у  семерки
перечеркнута. Ни один англичанин не напишет так цифру 7. А вот на континенте
так  пишут  все -  датчане,  шведы  и норвежцы, русские  и прусаки -  жители
нейтральных или  союзных Англии государств.  Но  французы  или  немцы, враги
Англии, пишут семерку так же.
     И он действительно слышал что-то,  похожее на выстрел. Весло и  выстрел
составляли  труднообъяснимую  комбинацию -  если они, конечно, связаны между
собой.  Хорнблауэр  по-прежнему держал в руке часы. Выстрел -  если  это был
выстрел - прозвучал как раз перед тем, как он скомандовал отдыхать, семь или
восемь минут назад. Скорость отлива два узла. Если  выстрел заставил кого-то
выронить весло, это произошло примерно в четверти мили - в  двух кабельтовых
-  по  направлению  отлива.  Старшина-рулевой,   по-прежнему   держа  весло,
удивленно  смотрел  на  Хорнблауэра,   Джонс   ожидал  следующего   приказа.
Хорнблауэру захотелось оставить непонятное происшествие без внимания.
     Однако  он  -  королевский  офицер   и  обязан  разобраться   с   любым
необъяснимым  явлением на море.  Он заколебался. Туман  очень  густой.  Если
отправить  шлюпку,  она  непременно  заблудится. Хорнблауэру  приходилось  в
шлюпке искать в тумане путь на якорной стоянке. Значит, отправляться  должен
он. Ему чуть не стало дурно, когда он представил, как блуждает в тумане - он
запросто  может опозориться перед  всей командой. С другой стороны, шагать в
нетерпении  по   палубе,   ожидая,  когда  вернется  шлюпка,  было   бы  еще
мучительней.
     - Мистер Джонс, - сказал он, - спустите мою гичку
     - Есть, сэр, - с нескрываемым изумлением отозвалси Джонс.
     Хорнблауэр  подошел к нактоузу и посмотрел, куда указывает нос корабля.
Он снял отсчет как можно тщательнее заботясь не только о своих спокойствии и
безопасности, но и  о  своей репутации.  Норд-тень-ост  и полрумба  к  осту.
Поскольку корабль  стоит на якоре, носом к  отливу, можно точно сказать, что
оттуда и приплыло весло.
     - Будьте любезны, мистер Джонс, мне понадобится в гичку хороший компас.
     - Есть, сэр.
     Хорнблауэр  заколебался. Надо было отдать последний решительный приказ,
после  которого всем  станет ясно, что он  ожидает  встретить в тумане нечто
серьезное. Но  не отдать этот приказ значило бы отцедить комара и проглотить
верблюда. Если  он  действительно  слышал выстрел,  значит где-то  произошла
стычка, и, возможно, придется хотя бы припугнуть их.
     - Пистолеты и  абордажные  сабли для команды  гички пожалуйста,  мистер
Джонс.
     -  Есть, сэр, - сказал  мистер Джонс таким  тоном,  словно ничто уже не
способно его удивить.
     Спускаясь в шлюпку, Хорнблауэр обернулся.
     -  Я засек время,  мистер  Джонс. Постарайтесь  подвесить  марса-рей за
полчаса - я вернусь раньше.
     - Есть, сэр.
     Матросы снова забегали, а Хорнблауэр уселся на кормовое сиденье шлюпки.
     - Я возьму руль,  - сказал  он  рулевому. -  Весла на воду.  Он  провел
шлюпку  вдоль  "Атропы",  последний  раз  взглянул  на  ее  нос,  бушприт  и
ватерштаг,  затем  их  поглотил  туман. Гичка  оказалась в  крохотном мирке,
ограниченном стенами тумана. Шум ведущихся на корабле работ быстро стих.
     -  Гребите ровно!  -  приказал Хорнблауэр. Если шлюпка  не  будет  идти
совершенно прямо,  через  десять  секунд  компас  покажет  в противоположную
сторону. Курс норд-тень-ост и полрумба к осту.
     - Семнадцать, - считал Хорнблауэр. - Восемнадцать. Девятнадцать.
     Он  считал  гребки  -  так  можно   приблизительно  оценить  пройденное
расстояние. Семнадцать футов гребок, четверть мили - чуть  меньше двух сотен
гребков. Но надо учитывать скорость отлива.  Значит, около пятисот  гребков.
Все  это  очень приблизительно,  но  в  таком  дурацком предприятии  ни одна
предосторожность не будет излишней.
     - Семьдесят четыре,  семьдесят пять, - считал Хорнблоуэр,  не отрываясь
от компаса.
     Несмотря на  сильное отливное течение, поверхность рд была гладкой, как
стекло - весла, поднимаясь, оставляли на ее поверхности водовороты.
     - Двести, - сказал Хорнблауэр и вдруг испугался, что сбился  со счета и
уже триста.
     Весла монотонно скрипели в уключинах.
     - Смотрите по сторонам,  -  велел Хорнблауэр рулевому - Если что-нибудь
увидите, скажите мне. Двести шестьдесят четыре.
     Кажется,  только вчера он  вел  ялик с  матросами "Неустанного"  устьем
Жиронды на операцию по захвату "Папийона".  Но с тех пор прошло более десяти
лет. Триста. Триста пятьдесят.
     - Сэр, - позвал рулевой.
     Хорнблауэр посмотрел.  Впереди  и немного слева  туман как бы сгущался,
что-то неясно вырисовывалось.
     - Суши весла, - сказал Хорнблауэр, и шлюпка заскользила по инерции.  Он
немного повернул  румпель,  правя  на  сгусток тумана.  Шлюпка  остановилась
раньше, чем они успели что-либо разглядеть, и  гребцы по приказу Хорнблауэра
вновь  налегли на весла. Из тумана послышался окрик - видимо, там расслышали
плеск весел.
     - Эй, на шлюпке!
     Во всяком случае,  окликали  по-английски. Теперь можно  было  различит
большой бриг. Судя по форме рангоута и обводам, это Вест-Индский пакетбот.
     - Что за бриг? - крикнул Хорнблауэр.
     - "Амелия Джейн" из Лондона, тридцать семь дней из Барбадоса.
     Это подтверждало первые впечатления Хорнблауэра.  Но вот  голос? Что-то
он  не  совсем  английский.  В  британском  торговом  флоте  служит   немало
иностранцев, но вряд ли они командуют Вест-Индскими пакетботами.
     - Суши весла, - приказал Хорнблауэр. Гичка  плавно заскользила по воде.
Пока он не видел ничего подозрительного.
     -  Держитесь на  расстоянии, -  сказали с брига. В этих словах  тоже не
было  ничего  странного. Корабль,  стоящий  на  якоре  в  двадцати милях  от
французского  побережья,  подвергается немалой  опасности,  и  его  капитан,
естественно  не захочет подпускать к себе в тумане незнакомую шлюпку. Но "р"
в слове  "расстояние"  было  какое-то странное. Хорнблауэр повернул румпель,
чтоб пройти под кормой у брига. Там было написано название:  "Амелия Джейн",
Лондон.  Тут  Хорнблауэр  заметил кое-что  еще  -  возл  грот-русленя  брига
болталась большая шлюпка. Этому можо найти сотню  невинных объяснений, и все
же это подозрительно.
     - Эй, на бриге! - крикнул Хорнблауэр. - Я поднимусь на борт.
     - Не приближайтесь! - крикнули с брига. Над бортом поднялись  головы, и
на гичку направились три или четыре ружейных ствола.
     - Я  -  королевский офицер,  - сказал Хорнблауэр. Он встал  на кормовое
сиденье  и  распахнул  бушлат  показывая  мундир. Тот,  кто говорил  с  ним,
некоторое время молчал, потом в отчаянии развел руками.
     - Да, - сказал он.
     Хорнблауэр взобрался на борт брига так быстро, как позволяли  застывшие
руки и ноги. Стоя на  палубе, он вдруг сообразил, что безоружен,  а  на него
враждебно смотрят  человек  пятнадцать,  некоторые с  ружьями  в  руках.  Но
команда  гички уже  взобралась  на  палубу  и  встала  позади  него,  сжимая
пистолеты и тесаки.
     - Капитан, сэр! - Это кричал один из двух оставленных в гичке матросов.
- Простите, сэр, в этой шлюпке убитый.
     Хорнблауэр  посмотрел  вниз. В  шлюпке действительно  лежал, согнувшись
пополам, мертвец. Теперь ясно,  откуда  взялось весло. Этого человека  убили
выстрелом с брига, когда шлюпка  подходила к борту  - бриг взяли на абордаж.
Хорнблауэр снова посмотрел на людей, толпившихся на палубе.
     - Французы? - спросил он.
     - Да, сэр.
     Этот  человек  понимает,   что   к  чему.  Он   не   пытается   оказать
сопротивление. Хотя у него пятнадцать человек, а у Хорнблауэра всего восемь,
ясно, что где-то поблизости  королевское судно  и  капитулировать все  равно
придется.
     - Где команда? - спросил Хорнблауэр.  Француз указал вперед, и по знаку
Хорнблауэра один из  его матросов поспешно освободил команду брига, запертую
на полубаке - человек шесть негров и двух офицеров.
     - Премного обязан вам, мистер, - сказал капитан, выходя вперед.
     -  Я  капитан Хорнблауэр  Его Величества  корабля  "Атропа",  -  сказал
Хорнблауэр.
     - Прошу прощения, капитан. - Это был пожилой человек,  его белые волосы
и голубые глаза резко констатировали с темно-коричневым загаром. - Вы спасли
мой корабль.
     - Да, - сказал Хорнблауэр. - Разоружите, пожалуйста, этих людей.
     - С удовольствием, сэр. Займись этим, Джек.
     Другой офицер - помощник, вероятно - забрал у франиузов ружья и шпаги.
     - Они вышли из тумана и взяли нас на абордаж чуть раньше, чем мы успели
их  заметить. Королевское судно забрало у  меня четырех лучших матросов, как
только мы прошли Старт,  не то я встретил бы их по-иному. Я успел выстрелить
только один раз.
     - Ваш  выстрел  и привел меня  сюда,  -  коротко заметил Хорнблауэр.  -
Откуда они взялись?
     - Я и сам себя об этом спрашиваю, - сказал капитан. - Из Франции они бы
в этой шлюпке не добрались.
     Оба  с  интересом  посмотрели  на  удрученных   французов.  Вопрос  был
чрезвычайно  важный.  Французы с какого-то судна, и судно это стоит на якоре
среди  английских   кораблей.  Если  так,  значит,  оно   замаскировано  под
английское или нейтральное, и подошло еще  до того, как спустился туман. Что
ж, такое случалось нередко -  это  довольно  простой  способ захватить приз.
Значит,  где-то  совсем  близко  затаился волк в  овечьей шкуре, французский
капер,  вероятно, битком набитый людьми - он мог взять и не один приз. Когда
поднимется ветер, начнется суматоха, все будут торопливо сниматься с якорей,
и капер, прихватив призы, ускользнет незамеченным.
     -  Когда спустился туман,  -  сказал  капитан, - ближе всех  к  нам был
рамсгейтский траулер. Он  встал на якорь одновременно с  нами. Как бы это не
был он.
     Вопрос был так важен, что Хорнблауэр не мог спокойно  стоять на  месте.
Он заходил по палубе, лихорадочно соображая. Он еще не додумал окончательно,
как уже повернулся и отдал приказ, необходимый для осуществления  его плана.
Он не знал, хватит ли у него твердости довести этот план до конца.
     - Лидбитер! - сказал он рулевому.
     - Сэр.
     - Свяжите им руки за спиной.
     - Сэр?
     - Вы меня слышали.
     Связать пленных было  почти  что против законов войны.  Когда  Лидбитер
подошел к французам, чтоб исполнить приказ, те явно возмутились. Послышались
возбужденные голоса.
     - Вы не можете этого сделать, - сказал тот, кто говорил по-английски.
     - Заткнитесь! - рявкнул Хорнблауэр.
     Он разозлился уже оттого, что отдал этот  приказ,  и злился еще сильнее
из-за своей неуверенности.  Безоружные французы не могли оказать  англичанам
никакого   сопротивления.   Громко   повозмущавшись,   они  вынуждены   были
подчиниться, и Лидбитер, переходя от одного к другому, связал им запястья за
спиной.  Хорнблауэру отвратительна  была роль, которую он  избрал, хотя игра
стоит свеч. Надо разыграть кровожадного злодея, одержимого  манией убийства,
Хорнблауэр  знал,  что   такие  люди  есть.  Изверги   встречались  и  среди
королевских  офицеров.  За последние десять лет войны  на море то  одна,  то
другая  сторона  изредка  учиняли  зверские  расправы.   Французы  не  знают
Хорнблауэра,  команда  пакетбота  тоже. Кстати, не знают его  и  собственные
матросы. Они недолго служат под его  началом, и не имеют причин усомниться в
его  человекоубийственных  устремлениях. Значит,  они  не выдадут его  своим
поведением. Хорнблауэр повернулся к одному из своих матросов.
     - Бегом наверх, - приказал  он. - Пропустите гордень через блок на ноке
грота-рея.
     Это значило  сделать виселицу.  Матрос смотрел  на него, не  веря своим
ушам,  но  Хорнблауэр  страшно оскалился,  и тот  быстро побежал  по вантам.
Хорнблауэр подошел к связанным французам. Они смотрели  то на матроса, то на
искаженное лицо Хорнблауэра. Их перешептывание смолкло.
     - Вы  -  пираты,  - медленно  и  отчетливо  сказал Хорнблауэр.  - Я вас
повешу.
     На  случай,  если  говорящий   по-английски  француз  не   знает  слова
"повесить", он указал  на нок рея. Это поняли  все.  Секунду или две пленные
молчали, и вдруг разом заговорили на французском, так быстро, что Хорнблауэр
не разбирал слов. Потом тот, кто говорил по-английски, возмущенно заявил:
     - Мы не пираты, - сказал он.
     - А я уверен, что вы пираты, - ответил Хорнблауэр.
     - Мы каперы, - сказал француз.
     -  Пираты, - повторил  Хорнблауэр. Французы снова заговорили все разом.
Хорнблауэр понял, что  главарь переводит товарищам его слова, а они убеждают
его объясниться полнее.  Хорнблауэр холодно посмотрел  на них и,  не обращая
больше внимания, отдал следующий приказ.
     -  Лидбитер,  - сказал  он, - завяжите  на  конце  удавку. Потом  опять
повернулся к французам.
     - Так кто вы, значит? - нарочито бесстрастно спросил он.
     - Мы с капера "Венжанс" из Дюнкерка, сэр. Я - Жак Лебон, призмастер.
     Выходя в море, каперы обычно имеют на борту  несколько лишних офицеров,
которые поведут трофеи во французский порт, пока остальная команда продолжит
плаванье.  Обычно на эту  роль выбирают офицеров,  знающих английский язык и
обычаи королевского  флота, и  они  называются  "призмастерами".  Хорнблауэр
повернулся  и  посмотрел на удавку - она выразительно раскачивалась  на ноке
рея - потом опять обратился к призмастеру.
     - У вас нет документов, - сказал он.
     При  этом  он  скривил  губы  в  презрительной усмешке.  Несчастным, не
сводившим глаз с его  лица усмешка эта показалась неестественной - такой она
и была. Хорнблауэр  блефовал. Если б призмастер  показал какую-нибудь бумагу
пришлось  бы менять  всю линию атаки, но риск был невелик. Будь документы  у
Лебона  в кармане,  он бы  уже упомянул  о  них,  попросил бы кого-нибудь их
достать. Это - первое движение француза, в чьей личности усомнились.
     -  Нет,  -  упавшим голосом подтвердил Лебон.  Мало  кто берет с  собой
документы, собираясь на абордаж.
     - Тогда я вас повешу, - сказал Хорнблауэр. - Всех до единого. Одного за
другим.
     Он заставил себя рассмеяться, и смех получился нечеловеческий, ужасный.
Каждый подумал  бы,  что смех этот вызван предвкушением приятного  зрелища -
мучительной  смерти  пятнадцати  человек. Седовласый  капитан  "Амелии",  не
вынеся этого, вмешался в разговор.
     - Сэр, - сказал он. - Что вы собираетесь делать?
     - Заниматься своим делом, сэр, - сказал Хорнблауэр, подражая тем наглым
офицерам, которых ему приходилось встречать  по службе. - Могу я попросить и
вас заниматься своим?
     - Но вы же не станете вешать этих бедолаг, - продолжал капитан.
     - Именно это я и сделаю.
     - Но не на моем корабле, сэр. Не сейчас. Без суда и следствия...
     -  Именно на вашем корабле, сэр, который  был захвачен  ими  по  вашему
упущению. И  немедленно. Пиратов, пойманных  на  месте преступления,  вешают
сразу, и вы это знаете, сэр. И я это сделаю.
     Какая удача,  что капитан  вмешался в разговор.  Его отчаяние, тон  его
возражений  были совершенно искренни - если б Хорнблауэр посвятил его в свой
план, он  говорил бы иначе.  Хорнблауэр  обошелся с ним жестоко, но так было
нужно.
     - Сэр, - настаивал капитан, - я уверен, что они - каперы.
     - Попрошу  вас не мешать королевскому офицеру исполнять  его  долг.  Вы
двое, подойдите.
     Двое матросов, на которых он указал, покорно приблизились. Возможно, им
случалось  видеть повешенье,  как  и другие  жестокости жестокой службы.  Но
перспектива лично принять  участие в казни их явно  смущала. Нежелание  было
явственно написано на  их  лицах,  но  они  дисциплинированы  и  послушаются
одного-единственного безоружного человека, потому что он их капитан.
     Хорнблауэр  смотрел на  французов.  Он вдруг  почувствовал тошнотворную
тяжесть в желудке, представив, будто и впрямь выбирает жертву.
     - Этого первым, - скомандовал он.
     Смуглый  человек  с  бычьей  шеей, на которого он  указал, вздрогнул  и
побледнел,  потом  отступил,  прячась за  спинами  товарищей. Все заговорили
разом, лихорадочно дергая связанными за спиной руками.
     - Сэр! - воскликнул Лебон. - Я прошу вас... Я умоляю...
     Хорнблауэр  неохотно  взглянул  на  него.  Лебон заговорил, страдая  от
недостаточного знания языка и невозможности жестикулировать.
     -  Мы - каперы. Мы сражаемся за  Империю, за  Францию.  -  Он  упал  на
колени. Из-за  того, что  руки его были связаны,  он ткнулся  лицом  в  полу
Хорнблауэрова бушлата. - Мы сдались. Мы не оказали сопротивления. Мы  никого
не убили.
     -  Оттащите  его,  -  сказал Хорнблауэр,  отступая.  Но Лебон пополз на
коленях, снова тыкаясь в бушлат и моля.
     - Сэр, - снова вмешался капитан-англичанин. - Не могли бы вы по крайней
мере отвезти их на берег для суда? Если они пираты, это выяснится достаточно
быстро.
     -  Я хочу видеть,  как  они  запляшут  на  pee,  -  сказал  Хорнблауэр,
лихорадочно подыскивая самое впечатляющее слово.
     Двое  матросов, воспользовавшись  разговором,  приостановили исполнение
приказа.  Хорнблауэр   посмотрел  на  удавку  -  она  неясно,   но   зловеще
вырисовывалась в тумане.
     -  Я и на секунду не поверил, - сказал он,  - что  вы  те, за кого себя
выдаете.  Вы шайка воров, пиратов.  Лидбитер, поставьте  к  веревке  четырех
матросов. Я прикажу когда тянуть.
     - Сэр! -  вскричал Лебон. -  Уверяю вас, даю слово чести,  мы с  капера
"Венжанс".
     - Ба! - ответил Хорнблауэр. - Где же он?
     -  Там.  -  Лебон не  мог  показать  рукой,  и  показал  одбородком  по
направлению левой раковины "Амелии Пжейн". Это  было не очень  точно, но уже
что-то давало.
     - Видели вы там  какое-нибудь  судно до того,  как  спустился туман?  -
спросил Хорнблауэр, поворачиваясь к английскому капитану.
     - Только рамсгейтский траулер, - неохотно ответил тот.
     - Это наш корабль! -  воскликнул Лебон.  -  "Венжанс".  Это дюнкеркский
траулер - мы замаскировали его.
     Вот  значит  что. Дюнкеркский  траулер.  Предназначенный  для рыбы трюм
битком набит вооруженными  людьми.  Немного изменить оснастку, нарисовать на
гроте "R",  написать на корме подходящее название -  судно может, не вызывая
подозрений, приближаться к английскому побережью и захватывать призы.
     - Так где он значит? - спросил Хорнблауэр.
     - Там... ой!
     Лебон осекся, поняв, как много он уже выболтал.
     -  Я  могу  довольно  точно  сказать,  где  он  находится,  -  вмешался
английский капитан. - Я видел... ой!
     Он осекся в  точности как  Лебон, но уже от изумления, и  воззрился  на
Хорнблауэра. Это походило на немую сцену в глупом фарсе. Пропавший наследник
наконец объявился.  Хорнблауэру  стало  противно: он представил, как скромно
признается, что он никакое не  кровожадное чудовище,  и выслушивает восторги
невольных  участников спектакля. Это было банально, это претило тому, что он
назвал  бы хорошим вкусом. Все, что  требовалось, он узнал - теперь  можно и
поразвлечься, насколько это не  помешает ему действовать немедленно. Прежняя
усмешка теперь, когда Хорнблауэр своего добился, стала вполне естественной.
     - Жалко,  не придется смотреть повешенье, - сказал он как бы про  себя,
переводя  взгляд  с  удавки на  дрожащих  французов - те еще не поняли,  что
произошло. - Если эту толстую шею немного сдавить...
     Он  не  докончил  фразы  и под взорами всех собравшихся  несколько  раз
прошелся по палубе.
     - Очень  хорошо, -  сказал  он,  останавливаясь.  -  Как  ни  жаль,  но
повешенье придется отложить. Где примерно был этот траулер, капитан?
     - Было стояние прилива и отлива, - начал просчитывать капитан. - Мы еще
не поворачивались. Приблизительно...  Капитан явно был наблюдателен и быстро
соображал.
     - Очень хорошо, - сказал Хорнблауэр, выслушав его.
     - Лидбитер, оставляю вас здесь с двумя матросами. Смотрите за пленными,
чтоб  они  не  захватили бриг.  Я  возвращаюсь  на  судно.  Ждите дальнейших
приказов.
     Он  спустился в гичку. Провожавший его  капитан явно  недоумевал, и это
было приятно. Он не мог до конца поверить, что Хорнблауэр - адское чудовище,
каким  притворяется,  и  его  жестокость  лишь  по  счастливой   случайности
заставила пленного проговориться.  С другой  стороны, трудно  поверить,  что
Хорнблауэр, применив хитрую уловку для достижения желаемого, пренебрег затем
возможностью  сорвать  аплодисменты  и насладиться  восторженным  изумлением
зрителей. И то, и  другое  сбивало с толку.  Это хорошо. Пусть себе  гадает.
Пусть  все  гадают  -  впрочем,  посерьезневшие  гребцы явно  ни  в  чем  не
сомневались. Не  зная, как  велика была ставка в игре, они твердо уверились,
что  их капитан показал свою истинную сущность -  его хлебом  не корми,  дай
посмотреть жестокую казнь. Пусть так и думают. Вреда  не  будет. Хорнблауэру
было  не  до того -  все его внимание сосредоточилось  на картушке  компаса.
Смешно было  бы  - ужасно комично  - если  б после всего он на обратном пути
проскочил  мимо  "Атропы"   и  потом  несколько   часов  блуждал  в  тумане.
Направление  на  "Амелию  Джейн"  было  норд-тень-ост  и  полрумба  к  осту.
Противоположное  - зюйд-тень-вест и полрумба  к весту,  и Хорнблауэр  твердо
держал гичку на этом курсе. Поскольку отлив еще не кончился, через несколько
секунд они  должны увидеть "Атропу". Какое облегчение он испытал,  когда они
действительно ее увидели!
     Мистер  Джонс  встретил Хорнблауэра  у борта. Он видел, что в  гичке не
хватает двух матросов и рулевого. Объяснить это было нелегко, и мистер Джонс
сгорал от любопытства. Он мог только гадать, что делал в тумане его капитан.
Любопытство  пересилило даже испуг при виде оскала,  по-прежнему искажавшего
лицо Хорнблауэра  - снова  оказавшись на  корабле,  тот  начал с  неприятным
страхом гадать,  как  члены  Адмиралтейского  совета расценят  его  отлучку.
Вопросы Джонса он оставил без внимания.
     - Я вижу, вы подвесили реи, мистер Джонс.
     -  Да, сэр. Поскольку вы  не вернулись,  я  послал матросов обедать.  Я
думал...
     - У них есть пять минут, чтобы докончить обед, не больше. Мистер Джонс,
если  бы вам пришлось отправлять  две шлюпки  для захвата  вражеского судна,
стоящего на  якоре в таком тумане,  как бы вы  это устроили? Какие бы отдали
приказы?
     - Ну, сэр, я бы... я бы...
     Мистер  Джонс  явно не отличался  сообразительностью, ни умением быстро
приноравливаться  к обстоятельствам.  Он  мямлил  и запинался.  Но на  флоте
крайне  мало  офицеров, которым  не  довелось  участвовать хотя  бы  в одной
операции по захвату вражеского судна.  Как это делается, Джонс отлично знал,
и постепенно это стало ясно.
     - Очень хорошо, мистер Джонс. Вы  спустите барказ и тендер. Проследите,
чтоб команда была полностью вооружена. Вы проследуете курсом норд-тень-ост и
полрумба к осту - запомните, мистер Джонс, норд-тень-ост и полрумба к осту -
четверть мили. Здесь вы увидите Вест-Индский бриг, "Амелию Джейн". Он только
что отбит у французской призовой команды, и на его борту мой рулевой с двумя
матросами. Оттуда вы двинетесь дальше к французскому каперу  "Венжанс".  Это
дюнкеркский  траулер, замаскированный под рамсгейтский траулер. Вероятно, на
нем большая  команда  -  не  меньше пятидесяти  человек.  Он стоит  на якоре
примерно в  трех кабельтовых к норд-весту  от "Амелии  Джейн".  Вы захватите
его, желательно  врасплох.  Мистер Стил будет  командовать второй шлюпкой. Я
выслушаю, как  вы будете его инструктировать, чтоб вам не пришлось повторять
мне мой приказ. Мистер Стил!

     Депеша, которую Хорнблауэр написал вечером и отправил на "Амелию Джейн"
для передачи в Адмиралтейство, была выдержана в обычных казенных выражениях.

     <i>Сэр,
     Честь имею  доложить Вам для сведения  Их</i><b><i></b> Сиятельств, что сегодня, стоя
на якоре  в  густом тумане у Даунза, я  получил  основания заподозрить,  что
неподалеку   произошла  стычка.  В  ходе  расследования   обстоятельств  мне
посчастливилось отбить  у французской призовой команды бриг "Амелия  Джейн",
возвращающийся в Англию с  Барбадоса. Используя сведения, полученные мною от
пленных,  я  отправил  мистера  Джонса  на  шлюпках  судна  Его  Величества,
находящегося  под моим командованием, атаковать французский капер  "Венжанс"
из Дюнкерка. Операция была успешно проведена мистером Джонсом, его офицерами
и матросами, включая мистера  Стили,  второго лейтенанта,  господ Хоррокса и
Смайли, а  также Его Княжескую Светлость князя Зейц-Бунаусского, мичманов. В
ходе   небольшой   стычки  двое  наших  матросов  получили  легкие  ранения.
Французский капитан, мсье Дюко,  был  тяжело ранен  при попытке организовать
сопротивление. "Венжанс" оказался французским траулером, замаскированным под
английское рыбачье  судно.  Включая  призовую  команду,  оно несло семьдесят
одного  офицера  и  матроса  и было  вооружено  четырехфунтовой  карронадой,
скрытой под сетью.
     Честь имею оставаться Ваш покорный слуга Горацио Хорнблауэр, капитан.</i>

     Прежде  чем  запечатать письмо,  он  с  кривой  усмешкой  пробежал  его
глазами.  Он гадал, что можно прочесть  между строк этого сухого послания, о
чем догадаться, что вытекает логически. Туман, холод, омерзительная сцена на
борт "Амелии Джейн", игра чувств - угадает ли кто-нибудь правду?  И можно не
сомневаться, что команда гички уже разнесла по судну леденящий  душу рассказ
о  кровожадности  капитана.  Из  этого  Хорнблауэр  тоже  извлекал   мрачное
удовольствие. В дверь постучали. Неужели его никогда не оставят в покое?
     - Войдите, - сказал он.
     Это был Джонс. Он заметил перо в руках Хорнблауэра чернильницу и бумагу
на столе.
     - Простите, сэр, - сказал он. - Надеюсь, я не опоздал.
     - В чем дело? - спросил Хорнблауэр. Джонс со своей нерешительностью его
раздражал.
     -  Если вы  собираетесь отправлять  рапорт  в Адмиралтейство, сэр, а  я
думаю, вы собираетесь, сэр...
     - Да, конечно.
     -  Не знаю, собирались  ли вы упоминать мое имя, сэр...  Я не  хотел бы
спрашивать, собирались ли вы... Я не хотел бы...
     Если  Джонс  выпрашивает,  чтоб  его  специально  упомянули в  рапорте,
Хорнблауэр вовсе его не упомянет.
     - К чему вы все это говорите, мистер Джонс?
     -  Дело в  том, что у меня  очень распространенные имя и фамилия,  Джон
Джонс, сэр.  В  лейтенантском  списке двенадцать  Джонов  Джонсов. Не  знаю,
известно ли вам, сэр,  но  я  Джон  Джонс девятый,  сэр. Так  меня  знают  в
Адмиралтействе, сэр. Если вы этого не напишете, возможно...
     -  Очень  хорошо, мистер Джонс. Я понял. Я прослежу  чтоб  все  было по
справедливости.
     - Спасибо, сэр.
     Джонс ретировался, Хорнблауэр вздохнул, посмотрел на папорт и придвинул
чистый  лист бумаги. Вставить "девятый" после фамилии Джонс было  совершенно
невозможно. Оставалось  только  переписать все снова.  Странное занятие  для
кровожадного тирана.



        IX

     "Атропа"  скользила по  Гибралтарскому заливу, и Хорнблауэр внимательно
наблюдал  за  тем,  как матросы убирают  парус. Он мог  уверенно назвать  их
хорошо  вышколенной   командой.  Долгая  лавировка  по  Ла-Маншу,  борьба  с
бискайскими  штормами  сплотила их  воедино.  Никаких заминок, только  самые
необходимые  приказы.  Матросы сбегали  с реев.  Хорнблауэр видел, как двое,
презирая   ванты,  соскользнули  по  грот-стень-фордунам.  Они  одновременно
коснулись  палубы  и   обменялись  счастливыми   улыбками  -  очевидно,  они
соревновались, кто  быстрее. Один был Смайли, грот-марсовый мичман. Другой -
Его  Княжеская  Светлость  князь  Зейц-Бунаусский.  Мальчик преображается на
глазах. Если он когда-нибудь  воссядет на престол в столице своего немецкого
княжества,  ему  будет  о  чем   вспомнить.  Но  капитану  сейчас  не  время
отвлекаться.
     - Отдайте якорь, мистер Джонс,  - крикнул  он.  Якорь потащил перлинь в
клюз.  Хорнблауэр  наблюдал,   как  "Атропа"  натянула  канат  и  встала  на
намеченное место.  Он  смотрел  на башни  Гибралтара и дальше  на  испанский
берег. Ничто, казалось, не изменилось здесь с тех пор, как - много лет назад
- он бывал в Гибралтарском заливе. Солнечные лучи падали почти отвесно - так
приятно  было чувствовать  на лице  средиземноморское солнце, пусть  зимнее,
почти не греющее.
     - Спустите мою гичку, пожалуйста, мистер Джонс. Хорнблауэр сбежал вниз,
чтобы  нацепить  шпагу  и  вытащить  из  жестяной  коробки  лучшую  из  двух
треуголок. Он хотел, отправляясь на  берег  с официальным визитом, выглядеть
как  можно  представительнее. Его била нервная дрожь: подумать только, скоро
он  увидит приказы, открывающие новую страницу в  его приключениях - если бы
приключениях! Скорее же всего впереди бесконечная тоска блокадной службы.
     Но  когда Хорнблауэр прочел, наконец, приказы Коллингвуда, то обнаружил
в них абзац, повергший его в недоумение.

     <i>Вы примете  на свое  судно мистера Маккулума, служащего  Достопочтенной
Ост-Индской компании, а также его подручных-туземцев, в качестве пассажиров,
а  затем  Вы,   в  соответствии  с  первым  параграфом  настоящих  приказов,
проследуете к месту встречи со мной.</i>

     Мистер  Маккулум  ожидал  в  приемной  губернатора.   Это  был  ладный,
коренастый мужчина лет тридцати с лишком  голубоглазый, с  курчавыми черными
волосами.
     -  Капитан  Горацио   Хорнблауэр?  -  раскатистое  "р"   выдавало   его
шотландское происхождение.
     - Мистер Маккулум?
     - Служащий компании.
     Оба внимательно посмотрели друг на друга.
     - Вы будете пассажиром на моем судне?
     - Да.
     Маккулум держался независимо,  почти вызывающе, однако, судя по жидкому
серебряному позументу и по тому, что шпаги он не носил, положение в компании
занимал невысокое.
     - Кто такие ваши подручные-туземцы?
     - Трое сингальских ныряльщиков.
     - Сингальских?
     Хорнблауэр произнес это слово осторожно.  Он не слышал  его  прежде, по
крайней мере - в таком произношении. Он подозревал, что оно как-то связано с
Цейлоном, но не собирался признаваться в своем неведении.
     - Ловцы жемчуга с Цейлона.
     Значит, Хорнблауэр угадал.  Но зачем  Коллингвуду,  смертельной хваткой
сцепившемуся с французами в Средиземном море, ловцы жемчуга?
     - И какова ваша должность, мистер Маккулум?
     - Я руководитель аварийно-спасательных работ на Кормандельском Берегу.
     Этим вполне объяснялась нарочитая самоуверенность Маккулума. Видимо, он
из тех специалистов, кого ценят за опыт и знания. Вероятно, он попал в Индию
юнгой или подмастерьем, в юности занимался черной работой, теперь же  достиг
такого уменья, что сделался незаменим и может вознаградить себя за пережитые
унижения. Чем больше  золотого позумента видит он на  своем собеседнике, тем
резче с ним говорит.
     - Очень хорошо,  мистер Маккулум. Я отплываю немедленно, поэтому крайне
желательно, чтоб  вы  с вашими  подручными поднялись на борт  по возможности
быстрее. В течение часа. Нужно ли вам грузит