ернуться как минимум на четыре дня раньше, - сказал Корнваллис. - Ну, сэр. - Хорнблауэр мог бы сослаться на приказ Чамберса, но не видел для этого причин, и решил его не упоминать. - В конце концов все обошлось благополучно. - Вы, конечно, пришлете свои журналы, сэр? - спросил флаг-адъютант. - Конечно, - ответил Хорнблауэр. Вахтенные журналы документально подтвердят его слова, но вопрос был бестактный, почти оскорбительный, ставящий под сомнение правдивость Хорнблауэра. Неловкость флаг-адъютанта явно разозлила Корнваллиса. - Капитан Хорнблауэр сможет это сделать в удобное для него время, - сказал он. - Ну, стаканчик вина, сэр? Удивительно, как мгновенно преобразилась атмосфера, так же разительно, как изменилось освещение, стоило вестовому внести свечи. Все четверо смеялись и шутили, когда вошел Ньютон, капитан корабля. Ему представили Хорнблауэра. - Ветер устойчивый, вест-норд-вест, сэр, - сказал Ньютон. - Спасибо, капитан. - Корнваллис обратил на Хорнблауэра голубые глаза. - Вы готовы к отплытию? - Да, сэр. - Иного ответа быть не могло. - Ветер скоро станет восточнее, - задумчиво произнес Корнваллис. - Даунс, Спитхед, Плимутский залив набиты судами, ожидающими попутного ветра. Но "Отчаянному" хватит и одного румба. - Я могу сейчас дойти до Уэссана в два галса, сэр, - сказал Хорнблауэр. Мария ютится где-то на квартире в Бриксэме, однако он должен был это сказать. - М-м, - протянул Корнваллис, как бы споря с собой. - Мне не спокойно, когда вы не следите за Гулем, Хорнблауэр. Но я могу позволить вам еще день простоять на якоре. - Спасибо, сэр. - Если ветер не переменится. - Корнваллис принял наконец решение. - Вот ваши приказы. Вы отплываете завтра на закате. Но если ветер отойдет еще на один румб, вы снимаетесь с якоря немедленно. То есть, если ветер станет норд-вест-тень-вест. - Есть, сэр. Хорнблауэр любил, чтоб его подчиненные именно так отвечали на его приказы, и сам ответил так же. Корнваллис продолжал, по-прежнему с интересом разглядывая Хорнблауэра. - На одном из призов месяц назад мы взяли неплохой кларет. Не согласитесь ли вы принять от меня дюжину, Хорнблауэр? - С превеликим удовольствием, сэр. - Я прикажу погрузить его в вашу шлюпку. Корнваллис обратился к своему вестовому, который в свою очередь что-то зашептал адмиралу, Хорнблауэр услышал, как Корнваллис ответил: "Да, конечно". - Может ваш вестовой заодно прикажет подготовить мою шлюпку, сэр? - спросил Хорнблауэр. Он не сомневался, что пробыл у Корнваллиса достаточно долго. Было совершенно темно, когда Хорнблауэр спустился через борт в шлюпку и обнаружил у своих ног ящик с вином. Дул умеренный ветер. Темная поверхность Торского залива была усеяна корабельными огнями, виднелись и огоньки Торки, Пэйтона и Бриксэма. Где-то там Мария, наверняка в тесноте, ведь в городках, без сомнения, полным-полно офицерских жен. - Позовите меня в тот момент, когда ветер станет норд-вест-тень-вест, - сказал Хорнблауэр Бушу, едва ступив на палубу. - Норд-вест-тень-вест. Есть, сэр. Матросы ухитрились раздобыть спиртное, сэр. - Это для вас неожиданность? Британский моряк, оказавшись вблизи берега, как-нибудь да раздобудет себе выпить. Если у него нет денег, он отдаст одежду, обувь, даже серьги. - У меня были с ними неприятности, особенно после раздачи пива. Пиво, когда его удавалось раздобыть, выдавалось вместо рома. - Вы с ними разобрались? - Да, сэр. - Очень хорошо, мистер Буш. Двое матросов под присмотром Доути принесли из шлюпки ящик с вином. Войдя в каюту, Хорнблауэр увидел, что ящик уже принайтовлен к переборке, занимая почти все свободное место. Доути, вскрыв ящик правилом, склонился над ним. - Больше некуда было его поставить, сэр, - извиняющимся тоном произнес Доути. Это было верно в двух отношениях. Корабль забит припасами, сырое мясо висит во всех подходящих и неподходящих местах, и свободное место едва ли удалось бы найти. С другой стороны, вино не будет в безопасности от матросов, если не поместить его в капитанской каюте, возле которой постоянно дежурит часовой. Доути только что вынул из ящика большой пакет. - Это что? - спросил Хорнблауэр. Он уже заметил, что Доути немного смущен, и, когда тот заколебался, повторил свой вопрос уже более резко. - Это мне от адмиральского вестового, сэр. - Покажите. Хорнблауэр ожидал увидеть бутылки с бренди или другую контрабанду. - Это припасы для капитанской каюты, сэр. - Покажите. - Припасы для капитанской каюты, сэр, как я и говорил. - Доути, разворачивая сверток, внимательно разглядывал его содержимое. Ясно, что он и сам не знал, что там найдет. - Это оливковое масло, сэр. А это пряности. Майоран, тмин, чеснок. Это кофе - на вид не больше полуфунта. И перец. И уксус. И... - Где вы это все раздобыли? - Я написал записку адмиральскому вестовому и послал с вашим рулевым, сэр. Вы обязательно должны иметь все это, сэр. Теперь я смогу готовить вам как положено, сэр. - Адмирал знает? - Меня бы это удивило, сэр. На лице Доути было написано самоуверенное превосходство. Хорнблауэру на мгновение приоткрылся мир, о существовании которого он прежде не подозревал. Есть адмиралы и капитаны, но под этой блистающей поверхностью существует невидимый круг вестовых, со своими тайными обрядами и паролями, устраивающий жизнь своих офицеров, не спрашивая у них разрешения. - Сэр! - В каюту торопливо вошел Буш. - Ветер норд-вест-тень-вест. Похоже, он будет меняться и дальше. Хорнблауэру понадобилось время, чтоб переключиться с вестовых и пряностей на корабль и необходимые для отплытия приказы. В следующую минуту он опять стал собой и уже выкрикивал: - Свистать всех наверх. Поставить стеньги. Выправить реи. Я хочу сняться с якоря через двадцать минут. Через пятнадцать. - Есть, сэр. Тишину взорвали ругательства унтер-офицеров и свист дудок. Затуманенные пивом и бренди мозги прояснялись от тяжелой работы, свежего воздуха и холодного ночного ветра. Неловкие пальцы хватались за фалы и тали. Матросы спотыкались и падали в темноте. Их поднимали пинками унтер-офицеры, понукаемые штурманскими помощниками, которых в свою очередь понукали Буш и Провс. С ростров тащили громоздкие колбасы свернутых парусов. - Можно ставить паруса, сэр, - доложил Буш. - Очень хорошо. Пошлите матросов на шпиль. Мистер Форман, каков ночной сигнал "Снимаюсь с якоря"? - Минуточку, сэр. - За семь месяцев в море Форман не выучил книгу ночных сигналов так хорошо, как должен бы. - Один фальшфейер и один бенгальский огонь одновременно, сэр. - Очень хорошо. Приготовьте их. Мистер Провс, курс от Старта до Уэссана, пожалуйста. Теперь матросы узнают, если еще не догадались, какая их ожидает судьба. Мария не узнает ничего, пока не посмотрит завтра на Торский залив и не увидит, что место "Отчаянного" опустело. Единственным утешением ей будет его вчерашняя записка - слабое утешение. Он не должен думать ни о Марии, ни о ребенке. Защелкал шпиль, подтягивая корабль к становому якорю. Придется потратить дополнительные усилия, чтоб вытащить шлюпочную карронаду, привязанную к якорному канату. Дополнительные усилия будут платой за безопасность предыдущих дней. Дело было не только тяжелое, но и муторное. - Мне выбрать малый якорь до панера, сэр? - Да, пожалуйста, мистер Буш. И можете сниматься с якоря как только сочтете удобным. - Есть, сэр. - Сигнальте, мистер Форман. Шканцы внезапно осветились. Зловещий голубой свет фальшфейера смешался с не менее зловещим светом бенгальского огня. Не успел стихнуть их треск, как флагман подал ответный сигнал: три раза мигнул прикрываемый на доли секунды фальшфейер. - Флагман подтверждает, сэр! - Очень хорошо. Вот и конец короткой стоянки в гавани. Еще несколько месяцев он не увидит Марии; когда они снова встретятся, она будет матерью. - Выбрать шкоты до места! "Отчаянный" набирал скорость, разворачиваясь под попутным ветром, чтоб обойти Бэрри-Хед. Хорнблауэр, пытаясь побороть накатившую на него тоску, перебирал в голове множество не связанных между собой мыслей. Он вспомнил короткий разговор между Корнваллисом и его вестовым. Он был совершенно уверен, что слуга говорил Корнваллису о пакете, приготовленном для передачи на "Отчаянный". Доути совсем не так умен, как думает. Это умозаключение заставило Хорнблауэра слабо улыбнуться. "Отчаянный" рассекал Ла-Маншские волны. На правом траверзе неясно виднелся Бэрри-Хед. 15 Было холодно, невыносимо холодно. Дни стали короткими, а ночи - длинными-предлинными. Вместе с холодами пришли восточные ветры - одно вытекало из другого - и смена тактической обстановки. Ибо хотя "Отчаянный" избавился от тревог, связанных с нахождением вблизи подветренного берега, неизмеримо возросла и ответственность. Теперь ежечасные измерения ветра перестали быть рутиной, представляющей чисто научный интерес. Ветер, дующий с десяти из тридцати двух румбов компаса, позволит даже ленивому французскому флоту выйти через Гуль в Атлантику. Если он попробует это сделать - долг "Отчаянного" немедленно предупредить Ла-Маншский флот. Если французы осмелеют настолько, что решат драться, Ла-Маншский флот построится в кильватерную колонну, чтоб им противостоять, а если (что более вероятно) французы постараются выскользнуть незамеченными, - перекроет все проходы - Ра, Ируазу, Фур. Сегодня прилив не кончался до двух часов пополудни. Это было очень неудобно - до этого времени "Отчаянный" не решался подойти к берегу, чтоб нести свой дозор с самого близкого расстояния. Сделать это раньше было бы рискованно - если ветер вдруг стихнет, судно, брошенное на волю прилива, может вынести под батареи на Пти Мину и Капуцинах - батарею Тулинг. А еще гибельнее батарей будут рифы - Поллукс и Девочки. Чтобы проверить положение судна, Хорнблауэр вышел на палубу со светом (в тот день, один из самых коротких дней в году, это было не так уж рано). Провс брал азимут на Пти Мину и Гран Гуэн. - С Рождеством вас, сэр, - сказал Буш. Чрезвычайно характерно для военной службы, что Буш козырнул, произнося эти слова. - Спасибо, мистер Буш. И вас также. Не менее характерно, что Хорнблауэр в точности знал, что сегодня двадцать пятое декабря, и совершенно забыл, что это Рождество; в таблицах приливов церковные праздники не упоминались. - Есть ли новости от вашей супруги, сэр? - спросил Буш. - Нет еще, - ответил Хорнблауэр с улыбкой, которая лишь наполовину была вымученной. - Письмо, которое я получил вчера, датировано восемнадцатым, и в нем еще ничего нет. Письмо от Марии дошло за шесть дней, потому лишь, что провиантское судно доставило его с попутным ветром. Это означало также, что ответ доберется до Марии недель за шесть - а за шесть недель - за неделю - все переменится, ребенок родится. Флотский офицер, пишущий письмо жене, равно как и лорды Адмиралтейства, планирующие перемещения флотов, должны внимательно смотреть на флюгер. Мария и повитуха сошлись, что ребенок родится под Новый Год. В это время Мария будет читать письма, которые Хорнблауэр написал месяц назад. Он хотел бы, чтоб эти письма были подушевней. Но никакими силами нельзя ни вернуть их, ни изменить, ни дополнить. Единственное, что он мог сделать, это провести часть утра за сочинением письма, которое восполнило бы, пусть с опозданием, недостатки предыдущих (Хорнблауэр со стыдом вспомнил, что не первый раз принимает такое решение). Это письмо писать было еще труднее - приходилось учитывать все возможные повороты событий. Все возможные повороты событий... Хорнблауэр тревожился в этот момент точно так же, как и любой будущий отец. Он промучился с этими литературными упражнениями почти до одиннадцати часов, ничего толком не написал, и, поднимаясь на шканцы, чтоб подвести "Отчаянный" ближе к берегу, испытывал виноватое облегчение. Хорошо знакомые берега приближались с обеих сторон. Погода была ясная; не искрящееся морозом Рождество, конечно, но тумана почти не было, и Хорнблауэр приказал положить шлюп в дрейф так близко к рифу Поллукс, как мог решиться. Его приказы сопровождал глухой рев пушек Пти Мину. Заново отстроенная батарея, как обычно, палила с большого расстояния в надежде, что в этот-то раз "Отчаянный" подойдет достаточно близко. Узнали ли они судно, причинившее им столько вреда? Очень вероятно. - Утренний салют, сэр, - сказал Буш. - Да. Хорнблауэр взял подзорную трубу замерзшими (перчатки не помогали) руками и, как всегда, направил на Гуль. Нередко за ним можно было увидеть что-нибудь интересное. Сегодня интересного было много. - Четыре новых корабля на якоре, сэр, - сказал Буш. - Я насчитал пять. Разве это не новый - фрегат на одной линии с колокольней? - Не думаю, сэр. Он просто поменял стоянку. Я насчитал только четыре новых. - Вы правы, мистер Буш. - Реи подняты, сэр. И... сэр, вы не взглянете на эти марса-реи? Хорнблауэр уже смотрел. - Не могу разглядеть точно. - Я думаю, марсели свернуты вдоль реев. Парус, свернутый вдоль рея, гораздо тоньше и менее заметен, чем когда его рубашка собрана у мачты, как обычно делают на стоянке. - Я сам поднимусь на мачту, сэр. А у молодого Формана зоркие глаза. Я возьму его с собой. - Очень хорошо. Нет, подождите, мистер Буш. Я поднимусь сам. Посмотрите за судном, пожалуйста. Но Формана можете мне прислать. Решение Хорнблауэра самому подняться на мачту свидетельствовало, что новые корабли сильно его заинтересовали. Он знал, что медлителен и неловок, и не любил обнаруживать это перед смелым и проворным подчиненным. Но что-то в этих кораблях было такое... Хорнблауэр, тяжело дыша, добрался до топа фор-стеньги. Несколько секунд ушло на то чтобы отдышаться и поймать корабли в поле зрения подзорной трубы. Во всяком случае, он согрелся. Форман был уже здесь. Постоянный впередсмотрящий сжался при виде начальства. Ни Форман, ни впередсмотрящий не могли ничего определенного сказать об этих марселях, свернутых вдоль реев. Они считали, что это возможно, но определенно высказаться не решались. - Вы что-нибудь еще видите необычное в этих кораблях, мистер Форман? - Ну... нет, сэр. Не могу сказать, сэр. - Вам не кажется, что у них очень неглубокая осадка? Два из четырех новых кораблей были двухпалубные шестидесятичетырехпушечные, вероятно, и нижний ярус орудийных портов располагался выше над водой, чем можно было ожидать. Измерить было невозможно, но Хорнблауэр чувствовал это интуитивно. Что-то не так, хотя Форман, при всем желании угодить, этого не видел. Хорнблауэр повел подзорной трубой вдоль якорной стоянки, ища дополнительных сведений. Он видел ряды времянок, в которых жили солдаты. Французские солдаты были знамениты умением о себе позаботиться, построить себе подходящее убежище от ветра и снега. Ясно видны были дымки костров - сегодня они, конечно, готовят себе Рождественский обед. Здесь стоял тот самый батальон, который преследовал Хорнблауэра до шлюпок в день штурма батареи. Хорнблауэр повел трубой дальше, потом вернулся. Он не мог точно видеть из-за ветра, но ему показалось, что возле двух рядов времянок дымков не видно. Все это было очень неопределенно - он не мог даже оценить, сколько солдат живет в этих времянках - две тысячи, пять тысяч. И что дымков нет, он тоже не был твердо уверен. - Капитан, сэр! - закричал Буш с палубы. - Отлив кончается. - Очень хорошо. Я спускаюсь. На палубу Хорнблауэр спустился задумчивый и рассеянный. - Мистер Буш. Скоро я захочу на обед рыбы. Прикажите впередсмотрящему искать "Дукс фрирс". Ему пришлось произнести так, чтоб Буш его понял. Через два дня он в своей каюте пил ром - притворялся, будто пьет ром - с капитаном "Deux Freres". Он купил себе полдюжины каких-то непонятных рыбин. Капитан называл их "Carrelets" и утверждал, что они очень вкусные. Хорнблауэр предполагал, что это камбала. Во всяком случае, он заплатил за них золотую монету, которую капитан, ни слова не говоря, сунул в карман перепачканных рыбьей чешуей саржевых штанов. Разговор неизбежно перешел на то, что можно увидеть за Гулем, а потом, от общего к частному, на новые корабли. Капитан отмахнулся, показывая, что они не имеют никакого значения. - Arme s en flute, - небрежно сказал он. En flute! Как флейта! Это объясняло все. Отдельные куски головоломки сложились наконец вместе. Хорнблауэр неосторожно глотнул рома и закашлялся, чтоб скрыть свой интерес. Военный корабль со снятыми пушками при открытых орудийных портах становится похож на флейту - у него получается ряд пустых отверстий по бортам. - Не для боя, - объяснил капитан. - Только для припасов, или войск, или для чего хотите. Особенно для войск. Для припасов куда лучше торговые суда, специально оснащенные для перевозки грузов, зато военные корабли вмещают больше людей - там есть где готовить им пищу, где разместить большое количество пресной воды - собственно, с расчетом на это они и строятся. Если взять минимум матросов - только чтоб управлять судном - останется место для солдат. Тогда пушки будут не нужны, а в Бресте их употребят для вооружения новых кораблей. С другой стороны, чем больше солдат, тем больше нагрузка на камбуз, тем больше надо пресной воды, но если путешествие будет коротким, это не так важно. Короткое путешествие. Не Вест-Индия, не мыс Доброй Надежды, и, конечно, не Индия. Сорокапушечный фрегат, вооруженный en flute, может вместить до тысячи солдат. Всего три тысячи, плюс еще несколько сотен на вооруженном эскорте. Небольшая численность исключала Англию. Как ни мало ценит солдатские жизни Бонапарт, он не станет бросать столь малочисленное войско на Англию, где есть по крайней мере небольшая армия и сильное народное ополчение. Остается одно: Ирландия, где население недовольно правительством и, стало быть, народное ополчение ненадежное. - Значит, мне они не опасны, - сказал Хорнблауэр, надеясь, что пауза, в течение которой он все это обдумывал, не слишком затянулась. - Даже такому маленькому кораблю, - усмехнулся бретонский капитан. Хорнблауэру пришлось напрячь всю волю, чтоб в продолжение разговора не выдать охватившее его волнение. Он рвался действовать немедленно, но не решался обнаружить беспокойство; бретонский капитан хотел еще рому и не догадывался, что Хорнблауэр спешит. К счастью, Хорнблауэр вспомнил, что Доути советовал ему вместе с рыбой купить и сидра, и перевел разговор на эту тему. Да, подтвердил капитан, бочонок с сидром на "Двух братьях" есть, но сказать, сколько в нем, невозможно - сегодня уже почали. Он продаст, что осталось. Хорнблауэр заставил себя поторговаться - он хотел скрыть от бретонского капитана, что сведения, которые тот сообщил, стоят еще золота. Он сказал, чтоб сидр, в неизвестном количестве, передали ему в придачу к рыбе, без дополнительной платы. Крестьянские глаза капитана алчно блеснули. Он с возмущением отказался. Спор продолжался несколько минут. Стакан капитана пустел. - Один франк, - предложил Хорнблауэр наконец. - Двадцать су. - Двадцать су и стакан рому, - сказал капитан. Хорнблауэру пришлось смириться с новой задержкой, но она была оправдана - позволяла сохранить уважение капитана и развеять его подозрения. Наконец с кружащейся от рома головой - он ненавидел это ощущение - Хорнблауэр проводил гостя и сел писать срочную депешу. Ни один сигнал не передаст всего, что он хотел сказать, и ни один сигнал не сможет оставаться в тайне. Слова приходилось выбирать настолько осторожно, насколько позволяло опьянение. Он изложил подозрения, что французы замышляют вторгнуться в Ирландию, и обосновал свои соображения. Наконец, удовлетворенный результатом, он подписался "Горацио Хорнблауэр, капитан-лейтенант", перевернул лист и написал адрес - "Контр-адмиралу Уильяму Паркеру, главнокомандующему Прибрежной эскадры", сложил и запечатал письмо. Паркер принадлежал к обширному клану Паркеров. Бесчисленное множество капитанов и адмиралов с такой фамилией служило в английском флоте с незапамятных времен. Никто из них особенно не отличился - может быть, письмо изменит эту традицию. Хорнблауэр отослал письмо - долгий и утомительный путь для шлюпки - и стал с нетерпением ждать ответа. Сэр, Ваше письмо от сегодняшнего числа получил и отнесусь к нему со всем вниманием. Ваш покорный слуга У.Паркер Хорнблауэр одним взглядом пробежал две короткие строчки - он открыл письмо прямо на шканцах, даже не дойдя до каюты, и теперь сунул его в карман, надеясь, что разочарование не слишком ясно написано у него на лице. - Мистер Буш, - сказал он. - Нам придется наблюдать за Гулем внимательней, чем обычно, особенно ночью и в тумане. - Есть, сэр. Возможно, Паркеру нужно время, чтоб переварить сообщение, а план он составит позже - до тех пор долг Хорнблауэра действовать на свой страх и риск. - Я буду подводить судно к Девочкам всякий раз, как смогу сделать это незаметно. - К Девочкам? Есть, сэр. Буш пристально поглядел на Хорнблауэра. Никто, будучи в здравом рассудке - по крайней мере, без сильного принуждения - не станет рисковать судном, подходя так близко к навигационной опасности в условиях плохой видимости. Верно; но принуждение существует. Если три тысячи хорошо обученных французских солдат высадятся в Ирландии, эту многострадальную страну от края до края охватит пламя, еще более губительное, чем в 1798. - Мы попробуем сделать это сегодняшней ночью, - сказал Хорнблауэр. - Есть, сэр. Девочки лежали прямо в середине Гуля. По обе стороны от них проходили фарватеры примерно по четверти мили шириной, и по обоим фарватерам набегал прилив и откатывал отлив. Французы смогут выйти только с отливом. Нет, это не совсем так - при попутном ветре они смогут преодолеть прилив - если будет дуть этот студеный восточный ветер. За Гулем нужно следить всякий раз, как снижается видимость, и делать это придется "Отчаянному". 16 - Простите меня, сэр. - Буш задержался после вечернего доклада. Он колебался, не решаясь произнести слова, очевидно, приготовленные заранее. - Да, мистер Буш. - Знаете, сэр, вы очень плохо выглядите. - Неужели? - Вы слишком много трудитесь. Днем и ночью. - Мне странно слышать это от моряка и королевского офицера, мистер Буш. - И все-таки это правда. Вы уже несколько суток не смыкали глаз. Вы похудели. Я никогда вас таким не видел. - Боюсь, как бы там ни было, мне и дальше придется продолжать в том же роде, мистер Буш. - Я могу только сказать, сэр, что лучше бы вам так не утомляться. - Спасибо, мистер Буш. Кстати, я как раз собирался лечь спать. - Я рад этому, сэр. - Проследите, чтоб меня позвали, как только видимость начнет ухудшаться. - Есть, сэр. - Могу я доверять вам, мистер Буш? Это внесло немного юмора в слишком серьезный разговор. - Можете, сэр. - Спасибо, мистер Буш. После того, как Буш ушел, Хорнблауэр с интересом взглянул в щербатое зеркальце, разглядывая осунувшееся лицо, впалые щеки, заострившийся нос и выступающий подбородок. Но это не настоящий Хорнблауэр. Настоящий был внутри, нервное напряжение и тяготы на нем не сказались - по крайней мере, пока. Настоящий Хорнблауэр глядел на него из ввалившихся глаз, подмигивая если не злорадно, то с неким циничным удовольствием Хорнблауэру, искавшему в своем отражении признаков телесной слабости. Но нельзя терять драгоценное время - слабое тело, которое настоящий Хорнблауэр вынужден был влачить, требовало отдыха. С какой радостью это слабое тело прижало к себе грелку, которую Доути предусмотрительно положил в койку, ощутило тепло и расслабилось, хотя простыни были сырые, а каюту наполнял пронизывающий холод. - Сэр, - сказал Доути. Казалось, Хорнблауэр проспал всего минуту, но по часам выходило, что прошло более двух часов. - Меня послал мистер Провс. Идет снег, сэр. - Очень хорошо. Иду. Сколько раз произносил он эти слова? Всякий раз, как снижалась видимость, Хорнблауэр подводил шлюп к Гулю, выдерживал нервное напряжение, вызванное опасностью, необходимостью следить за ветром, приливом и отливом, постоянно считать, постоянно быть наготове, чтобы броситься прочь, лишь немного прояснится - не только с тем, чтоб не попасть под огонь батарей, но и чтоб французы не узнали про его неусыпный дозор. С помощью Доути Хорнблауэр машинально напялил на себя одежду, не замечая, что делает. Он вышел в изменившийся мир, ступая по тонкому снежному ковру. Белый снег, покрывавший дождевик Провса, мерцал в темноте. - Ветер норд-тень-ост, умеренный. Прилив будет прибывать еще час. - Спасибо. Поднимите матросов и пошлите их на посты, пожалуйста. Они смогут поспать у пушек. - Есть, сэр. - Через пять минут с этого момента я не хочу слышать ни звука. - Есть, сэр. То была обычная рутина. Чем меньше видимость, тем меньше должно быть время, за которое корабль сможет открыть огонь по неожиданно возникшему рядом противнику. Но обязанности Хорнблауэра были отнюдь не рутинные - каждый раз он подводил корабль к Гулю в новых условиях, при разном направлении ветра, на разных стадиях прилива или отлива. В этот раз ветер впервые был настолько северным. Придется обходить отмели Пти Мину до опасного близко, а затем, круто к ветру, с последними остатками прилива "Отчаянный" войдет в северный фарватер, оставив Девочек по правому борту. Дух команды еще не упал - высыпав на заснеженную палубу из душной теплоты твиндека, матросы шутками и возгласами выражали свое изумление, но резкие выкрики унтер-офицеров заставили их смолкнуть. Реи были обрасоплены, команды рулевым отданы, и на "Отчаянном" воцарилась мертвая тишина. Словно корабль-призрак двинулся он в непроницаемой ночи, наполненной бесшумно падающими снежными хлопьями. На гакаборте горел прикрытый створками фонарь, чтоб читать показания лота, хотя при быстро меняющейся скорости эти показания не так и важны - куда больше значат опыт и интуиция. Лот бросали двое матросов на грот-руслене правого борта. Хорнблауэр, стоя с наветренной стороны шканцев, слышал тихий крик лотового, хотя специальный матрос был поставлен передавать ему глубину, если понадобится. Пять саженей. Четыре сажени. Если он ошибется, они сядут на мель еще до следующего броска. На мели под пушками Пти Мину. Хорнблауэр непроизвольно стиснул руки в перчатках и напряг мускулы. Шесть с половиной саженей. Так и должно было быть по его расчетам, и все же Хорнблауэр вздохнул с облегчением, и тут же устыдился, усмотрев в этом неверие в свои силы. - Круто к ветру, - приказал он. Ближе к Пти Мину подходить нельзя. Сейчас они в четверти мили от хорошо знакомых холмов, но ничего не видно. Казалось, Хорнблауэра окружает черная непроницаемая стена. Одиннадцать саженей - они в самом фарватере. Кончается прилив, два дня после квадратуры, ветер норд-тень-ост, скорость течения должна быть меньше узла, Мэнгамское завихрение еще не сказывается. - Дна нет! Больше двадцати саженей. Все верно. - Хорошая ночь для лягушатников, сэр, - пробормотал Буш. Он ждал этого момента. Именно так: если французы хотят незаметно выскользнуть из Бреста, ночь самая подходящая. Они знают таблицы приливов не хуже Хорнблауэра. Они видят снег. Удобное время, чтобы сняться с якоря и с попутным ветром и течением пройти Гуль. При таком направлении ветра фур непроходим. Ируаза охраняется - он надеялся - Прибрежной эскадрой, но такой темной ночью французы предпочтут ее опасному Ра дю Сэн. Девятнадцать саженей. Девочек они миновали, и Хорнблауэр знал, что сможет пройти на ветре Мэнгам. Девятнадцать саженей.. - Сейчас приливное течение прекратится, сэр, - сказал Провс. Он только что посмотрел на свои часы в свете прикрытого шторками нактоуза. Миновали Мэнгам; следующие несколько секунд лот будет показывать девятнадцать саженей. Время продумать следующий шаг. Прежде чем сделать это, Хорнблауэр мысленно представил себе карту. - Слушайте! - Буш ткнул Хорнблауэра локтем в бок - сейчас было не до церемоний. - Отставить на лоте! - приказал Хорнблауэр достаточно громко, чтобы его услышали: при таком направлении ветра его слова не могли разнестись далеко в ту сторону, куда он вглядывался. Вот снова тот же звук, потом другие. Ветер донес протяжный крик "Seize" - шестнадцать по-французски. Французские лоцманы по-прежнему измеряли глубину в старинных туазах, а туаза чуть больше морской сажени. - Огни! - прошептал Буш, снова толкая Хорнблауэра в бок. Над водой виднелся отблеск - французы, в отличие от Хорнблауэра, не закрыли как следует свои огни. Корабль-призрак скользил по воде так близко, что до него можно было бы докинуть сухарем. Отчетливо видны были марсели, покрытые тонким слоем снега. И вот... - Три красных огня в ряд на крюйс-марса-рее, - прошептал Буш. Сейчас они стали видны; видимо спереди их закрыли, а сзади нет, чтоб свет их был виден идущим сзади кораблям. Хорнблауэра осенило. Внезапное решение, план на ближайшие пять минут, дальнейшие планы - все пришло одновременно. - Бегите! - приказал он Бушу. - Пусть подвесят три огня, в точности так же, и закроют, но так, чтоб можно было быстро открыть. При последних словах Буш исчез, но думать надо было еще быстрее. Хорнблауэр не решался повернуть оверштаг - надо было поворачивать через фордевинд. - Поворот через фордевинд, - выпалил он Провсу. Сейчас было не время для его обычной вежливости. Когда "Отчаянный" поворачивался, Хорнблауэр увидел, как три огня слились в один и тут же вспыхнул голубой свет - французский корабль менял галс, чтоб пройти Гуль, и зажег фальшфейер, приказывая идущим за ним кораблям повторить маневр. В свете фальшфейера Хорнблауэр увидел и второй французский корабль - второй бледный призрак. Когда Хорнблауэр был пленником в Ферроле, Пелью на "Неустанном" обманул вышедшую из Бреста эскадру, имитируя их сигналы, но это было в Ируазс, где места относительно много. Хорнблауэр поначалу намеревался применить ту же тактику, но здесь, в узком Гуле, можно было действовать более решительно. - Приведите судно к ветру на правом галсе, - приказал он Провсу. Невидимые руки выбрали невидимые галсы, и корабль повернулся еще чуть-чуть. Второй французский корабль только что закончил поворот, и нос "Отчаянного" указывал прямо на него. - Немного право руля. - Нос шлюпа чуть-чуть повернулся. - Одерживай. Хорнблауэр хотел подойти к французскому кораблю, но так, чтобы тот не закрыл ему ветер. - Я послал на крюйс-марса-рей надежного матроса с фонарями, - доложил Буш. - Через две минуты все будет готово. - Спускайтесь к пушкам! - приказал ему Хорнблауэр. Больше не надо было сохранять тишину, и он потянулся к рупору. - Главная палуба! Встать к пушкам правого борта! Выдвигай! Как может быть построена французская эскадра? Ее должен сопровождать вооруженный эскорт, не для того, чтоб сразиться с Ла-Маншским флотом, но чтоб защитить транспортные суда от случайных британских фрегатов. Значит, два больших фрегата, один в авангарде, другой в арьергарде беззащитных транспортных судов, вооруженных en flute. - Право руля! Прямо! Теперь они сошлись рей к рею со вторым кораблем колонны, с кораблем-призраком, идущим к Гулю сквозь снегопад. Грохот пушечных катков стих. - Пли! Десять рук рванули вытяжные шнуры десяти пушек. Борт "Отчаянного" взорвался пламенем, ярко озарившим паруса и корпус француза. В мгновенной вспышке света видны стали снежинки, как бы застывшие в воздухе. - Пли! С французского корабля раздались крики. Чуть не у самого уха Хорнблауэр услышал голос, говоривший по-французски - это капитан транспортного судна окликал его с тридцати ярдов, направив рупор прямо на него - видимо пенял, как он думал, своему соотечественнику, обстрелявшему его в Гуле, где британских кораблей быть не может. Грохот и вспышка первой пушки второго бортового залпа оборвали его слова. Другие выстрелы следовали с той скоростью, с какой матросы успевали заряжать и стрелять. Каждая вспышка на мгновение озаряла французское судно. Десятифунтовые ядра решетили наполненное людьми судно. В это самое время, когда Хорнблауэр в застывшей позе стоял на палубе, всего в тридцати ярдах от него десятки людей умирали мучительной смертью из-за того лишь, что их принудили служить европейскому тирану. Ясно, французы этого не выдержат. Ясно, они попробуют уклониться от неожиданного и необъяснимого нападения. А! Вот они поворачивают, хотя здесь, между мелями с одной стороны и береговым обрывом с другой, поворачивать было некуда. Вот три красных огня на крюйс-марса-рее. Случайно или нарочно, французский капитан положил руль под ветер. Хорнблауэр должен довести начатое до конца. - Немного лево руля. "Отчаянный" повернулся, пушки громыхнули. Достаточно. - Немного право руля. Прямо руль. Теперь рупор: - Прекратить огонь. Последовавшую за этим тишину разорвал треск налетевшего на мель французского судна, грохот падающих мачт, крики отчаяния. В темноте, после пушечных вспышек, Хорнблауэр ослеп, но действовать он должен был так, как если бы видел. Времени терять нельзя. - Обстенить грот-марсель! Приготовиться у брасов! Волей-неволей остальные французские суда пойдут за первыми. Больше им деться некуда - ветер у них на раковине, внизу - течение, по обеим сторонам скалы. Хорнблауэр должен думать быстрее, чем они - французский капитан на следующем корабле наверняка не успел еще собраться с мыслями. Девочки под ветром - больше нельзя терять ни секунды. - Брасы! Вот француз - ближе, ближе, с полубака слышны отчаянные крики. - Руль право на борт! Скорости едва хватало, чтоб "Отчаянный" послушался руля; носы двух кораблей разошлись, едва не столкнувшись. - Пли! Паруса французского судна заполаскивали - оно не вполне управляемо, и команде не удастся быстро взять его под контроль, пока на палубу сыплется град девятифунтовых ядер. "Отчаянный" не должен пойти у него под носом. Оставалось еще немного времени и места. - Обстенить грот-марсель! Вот что значит хорошо обученная команда - корабль работал, как машина. Даже подносчики пороха, "пороховые мартышки", бегавшие по трапам вверх и вниз в кромешной тьме, исправно выполняли свой долг, постоянно снабжая пушки порохом, ибо те не смолкали ни на минуту. Они оглушительно ревели, озаряя оранжевым светом французское судно. Дым тяжелыми клубами плыл к левому борту. Нельзя больше оставаться под обстененным марселем. Надо наполнить парус и продвинуться вперед, даже если из-за этого и придется прекратить стрельбу. - Брасы! До этого момента Хорнблауэр не замечал адского рева шканцевых карронад; они стреляли без перерыва, осыпая неприятельскую палубу картечью. В их свете он увидел, как удаляются мачты француза. В следующей вспышке Хорнблауэр увидел еще одну мгновенную картину - корабельный бушприт прошел по палубе француза. Треск, крики: следующее французское судно налетело на своего товарища. Треск не стихал. Хорнблауэр заспешил на корму, чтоб поглядеть, но темнота уже сомкнулась перед его ослепшими от света глазами. Он мог только слышать, но и этого было достаточно, чтоб понять: судно, действующее, как таран, разворачивалось ветром, его бушприт крушил ванты, фалы, штаги и, наконец, налетел на грот-мачту. Потом упадет фок-мачта, упадут реи. Два корабля сцеплены вместе и беспомощны, а с подветренной стороны у них Девочки. Хорнблауэр увидел, как они зажигают фальшфейеры, пытаясь разобраться в безнадежной ситуации. Корабли поворачивались, голубые огни фальшфейеров и красные огни фонарей вращались, как некая планетная система. Им не спастись - ветер и течение понесли их, и Хорнблауэру показалось, что он услышал треск, с которым корабли налетели на Девочек. Он не мог быть твердо в этом уверен, да и времени гадать не было. На этой стадии отлива вокруг рифа Поллукс возникает вихревое течение, и это надо учитывать. Потом он должен войти в Ируазу, чьи воды считал такими опасными, пока не сунулся в Гуль. Неизвестно, сколько еще кораблей идет из Бреста. По стрельбе и замешательству они уже поняли, что среди них враг. Хорнблауэр бросил быстрый взгляд на нактоуз, прикинул силу ветра на щеке. Неприятельская колонна (вернее ее остатки) при таком ветре наверняка возьмет курс на Ра дю Сэн и постарается подальше обойти мели Трэпье. Он должен пойти им наперерез - следующее судно в колонне наверняка уже близко, но через несколько секунд оно выйдет из узкого фарватера Гуля. И где же первый фрегат, тот самый, который он пропустил без боя? - Эй, на грот-руслене! Бросать лот! Надо держаться как можно дальше с наветренной стороны. - Нет дна! Двадцать саженей пронесло! Значит, они достаточно далеко от Поллукса. - Отставить на лоте! Они продолжали идти правым галсом. В непроницаемой тьме Хорнблауэр слышал совсем близко тяжелое дыхание Провса. Все остальное было тихо. Скоро снова придется бросать лот. Что это? Ветер донес до слуха отчетливый звук - звук тяжелого предмета, упавшего в воду. Это бросают лот. Следом, после соответствующей паузы, раздался пронзительный крик лотового. С наветренной стороны еще одно судно. Расстояние все уменьшалось, и Хорнблауэр вскоре разобрал голоса и скрип реев. Перегнувшись через ограждение, он тихо сказал. - Приготовиться у пушек. Вот и оно, неясно вырисовывается по правому борту. - Два румба вправо. Одерживай. В этот момент французы их увидели. Из темноты раздался усиленный рупором окрик, но Хорнблауэр, не дослушав, скомандовал: - Пли! Пушки выстрелили почти одновременно, "Отчаянный" содрогнулся от отдачи. И вновь чужой корабль озарился светом бортового залпа. Нет надежды посадить его на мель - пролив здесь слишком широк. Хорнблауэр поднес к губам рупор. - Поднять пушки! Цельте по мачтам! Он может покалечить неприятеля. Первая пушка следующего залпа выстрелила сразу после его слов - какой-то дурак не обратил внимания на приказ. Но остальные выстрелили после паузы, необходимой, чтоб вынуть клинья. Вспышка за вспышкой. Бах, бах, бах, снова, и снова, и снова. Вдруг вспышка осветила крюйсель неприятельского судна, который в этот самый момент начал медленно разворачиваться. В отчаянной попытке уйти от мучителя француз обстенил паруса, рискуя попасть под продольный огонь - он решил пройти под кормой у "Отчаянного", чтоб встать носом по ветру. Сейчас Хорнблауэр повернет судно через фордевинд, направит на неприятеля пушки левого борта и загонит его на Трэпье. Он успел поднести к губам рупор, когда темнота перед ним взорвалась огненным вулканом. Хаос. Из темной ночи, из снегопада обрушился на "Отчаянного" бортовой залп, накрывший его с носа до кормы. Вместе с грохотом пушек и вспышкой раздался треск разлетающейся в щепки древесины, звон ядра, ударившего в казенную часть пушки, крик раненного, прорезавший вновь наступившую тишину. Один из вооруженных фрегатов - вероятно, тот, что шел в авангарде - увидел стрельбу и оказался достаточно близко, чтобы вмешаться. Сейчас он пересекал курс "Отчаянного", чтоб еще раз накрыть его продольным бортовым залпом. - Руль право на борт! Хорнблауэр не мог поворачивать оверштаг. Хотя он и готов был пойти на риск, что "Отчаянный" с такелажем, поврежденным бортовым залпом, откажется привестись к ветру, транспортное судно было еще слишком близко. Он должен поворачивать через фордевинд, хотя это и означало снова оказаться под продольным огнем. - Поворот через фордевинд! "Отчаянный" поворачивался, продолжая стрелять по транспортному судну. Еще один бортовой залп вспорол темноту перед ним. Ядра с секундными интервалами ударяли в нос корабля. Хорнблауэр стоял, стараясь не дергаться от испуга, и думал, что делать дальше. Последний ли это выстрел? Спереди раздался громкий треск и крики. Это упала фок-мачта. Это фор-марса-рей рухнул на палубу. - Руль не слушается, сэр! - крикнули от штурвала. Без фок-мачты "Отчаянный" будет рыскать к ветру, даже если обломки мачты не сработают как плавучий якорь. Хорнблауэр чувствовал на щеке, как меняется ветер. Теперь "Отчаянный" беспомощен. Теперь его может разнести в щепки враг, в два раза превосходящий по размеру и в четыре - весом ядер, с мощной обшивкой, непробиваемой для легких ядер шлюпа. Остается отчаянно драться до конца. Разве что... Сейчас враг, должно быть, кладет руль право на борт, чтоб накрыть их продольным огнем - или сделает это сразу, как поймет в темноте, что произошло. Время бежало быстро, ветер, слава Богу, все еще дул, транспортное судно все еще было близко к правому борту. Хорнблауэр громко заговорил в рупор: - Тихо! Молчать! Стук на баке, где матросы возились с упавшей мачтой, стих. Замолкли даже раненные. Это дисциплина, дисциплина не вбитая кошками, а осознанная. Хорнблауэр слышал грохот пушечных катков: французы выдвигали пушки, готовясь к новому бортовому залпу. Он слышал приказы, фрегат разворачивался, чтоб нанести coup de grace* [Смертельный удар, прекращающий страдания и наносимый из милосердия]. Хорнблауэр направил рупор вверх, как если бы обращался к небу, и заговорил, стараясь, чтоб голос его прозвучал твердо и тихо. Он не хотел, чтоб его услышали на фрегате. - На крюйс-марса-рее! Открыть огни. Момент был ужасный - может, огни погасли, может, убит матрос, поставленный на рее. Хорнблауэр вынужден был повторить приказ. - Открыть огни. Дисциплина не позволила матросу ответить, но вот и огни - первый... второй... третий красный фонарь на крюйс-марса-рее. Хотя ветер дул в сторону фрегата, Хорнблауэр расслышал дикий крик французского капитана. Тот приказывал не стрелять. Может, он думал, что произошла ужасная ошибка, может, в темноте принял "Отчаянного" за его недавнюю жертву. Как бы то ни было, он приказал не стрелять. Как бы то ни было, его снесло в подветренную сторону, а сто ярдов под ветер в такой темноте - все равно что миля в условиях нормальной видимости. - Закройте огни! Не стоит давать французам цель, по которой стрелять, или указание, куда лавировать, когда они поймут, что произошло. Теперь Хорнблауэр услышал голос совсем близко. - Буш докладывает, сэр. Я, с вашего разрешения, ненадолго оставлю пушки. Фор-марсель закрыл всю батарею правого борта. Не могу стрелять. - Очень хорошо, мистер Буш. Каков ущерб? - Фок-мачта сломалась в шести футах от палубы. Все полетело за правый борт. Большая часть вант держит - мы тащим все это дело за собой. - Тогда за работу - тихо, мистер Буш. Сначала уберите все паруса, потом разберете обломки. - Есть, сэр. Если убрать все паруса, судно станет еще менее заметным, и, удерживаемое странным плавучим якорем, будет меньше сноситься ветром. В следующую минуту появился плотник. - Мы очень быстро набираем воду, сэр. Два фута в трюме. Мои люди заделали одну дыру возле порохового погреба, но должна быть еще одна, где-то возле канатного ящика. Нам нужны матросы у помп, сэр, и, если можно, еще человек шесть в канатный ящик. - Очень хорошо. Так много надо было сделать в кошмарной атмосфере нереальности. Тут стало ясно, откуда идет это ощущение. Шесть дюймов снега лежало на палубе, приглушая и затрудняя каждое движение. Сугробы намелись у каждой вертикальной поверхности. Но еще сильнее это чувство нереальности шло от истощения, как нервного, так и физического. Пока идет работа, на усталость нельзя обращать внимания, надо думать ясно в цепенящей тьме, зная, что мель Трэпье близко под ветром, и что идет отлив. Как только убрали обломки, пришлось ставить паруса, моряцким чутьем догадываться, как управлять "Отчаянным" без фок-мачты. Лишь ветер на щеке да дрожащая стрелка компаса говорили Хорнблауэру, куда править, а мели поджидали его, если он ошибется. - Я хотел бы попросить вас поставить блинд, мистер Буш. - Есть, сэр. Опасная работа для матросов, которым придется ставить парус под бушпритом в темноте, когда привычные ванты полетели за борт вместе с фок-мачтой. Но сделать это надо, чтоб не давать "Отчаянному" приводиться к ветру. Потом поставить громоздкий грот - грот-стеньга слишком ненадежна. Потом ползти на запад под скорбный перестук помп. Наконец серая тьма сменилась темной серостью, начало светать, снег перестал. Рассвело, виден стал беспорядок на палубе и утоптанный снег, там и сям окрашенный кровью. И вот наконец "Дорида", готовая прийти на помощь. Это можно было даже назвать безопасностью, если не думать о том, что еще предстоит лавировать против ветра на текущем судне с временной фок-мачтой в Плимут для починки. Лишь когда они увидели, что "Дорида" спускает шлюпки, чтоб прислать матросов на подмогу, Буш счел возможным обратиться к Хорнблауэру с подходящей репликой. Буш и не догадывался, как он выглядит - лицо его почернело от пороха, ввалившиеся щеки покрывала густая щетина. Но даже и без этого причудливая обстановка пробудила в нем грубое чувство юмора. - С Новым Годом, сэр, - сказал Буш, ухмыляясь, как скелет. Первое января. Оба одновременно подумали об одном и том же. Ухмылка Буша сменилась более серьезным выражением. - Надеюсь, ваша супруга... Хорнблауэр, застигнутый врасплох, не смог найти формального ответа. - Спасибо, мистер Буш. Ребенок должен родиться на Новый Год. Может быть, пока они стоят тут и разговаривают, Мария рожает. 17 - Вы обедаете на борту, сэр? - спросил Доути. - Нет. - Хорнблауэр засомневался, произносить ли ему пришедшую в голову фразу, но решил продолжить: - Сегодня Горацио Хорнблауэр обедает у Горацио Хорнблауэра. - Да, сэр. Ни одна острота не встречала такого полного непонимания. Возможно - даже наверняка - Доути не уловил классической аллюзии, но он мог хотя бы улыбнуться, ведь ясно было, что его капитан снизошел до шутки. - Вам понадобится ваш дождевик, сэр. Все еще идет сильный дождь, - продолжал Доути все так же невозмутимо. - Спасибо. Несколько дней, что "Отчаянный" простоял в Плимутском заливе, дождь почти не переставал. Когда Хорнблауэр вышел из дока, дождь застучал по его дождевику, словно это вовсе не дождь, а град. Дождь лил всю дорогу от дока до Драйверз-аллеи. На стук дверь открыла хозяйская дочка. Уже на лестнице было слышно, как другой Горацио Хорнблауэр криком возвещает миру о своих горестях. Хорнблауэр-старший открыл дверь и вошел в маленькую комнатку. Там было жарко и душно. Мария стояла с ребенком на руках, и его длинные платьица свисали ей до пояса. При виде мужа лицо ее осветилось радостью. Едва утерпев, пока он снимет мокрый дождевик, она бросилась в его объятия. Хорнблауэр поцеловал ее в горячую щеку и попытался взглянуть на маленького Горацио, но тот зарылся в материнское плечо и закричал. - Он сегодня капризничает, дорогой, - произнесла Мария, как бы оправдываясь. - Бедненький! А как ты, моя дорогая? - Хорнблауэр старался, чтоб всякий раз, когда он рядом с Марией, она оказывалась в центре его внимания. - Неплохо, дорогой. Я уже бегаю по лестнице, как птичка. - Отлично. Мария похлопала младенца по спинке. - Я так хотела, чтоб он был умницей. Чтоб он улыбнулся отцу. - Может я попробую? - О, нет! Мысль о том, что мужчина может взять на руки плачущего младенца, пусть даже этот младенец - его сын, повергла Марию в ужас. Однако ужас этот был приятным, и она с некоторым колебанием вложила ребенка в протянутые руки мужа. Хорнблауэр взял - он каждый раз заново удивлялся, какой же легкий этот фланелевый сверточек - и посмотрел на невыразительное личико и влажный носик. - То-то, - сказал он. По крайней мере на минуту маленький Горацио угомонился. Мария купалась в счастье, видя, как ее муж держит ее сына. Хорнблауэр испытывал смешанные чувства - в том числе удивление от того, что ему приятно держать своего ребенка, ибо он не думал, что способен на такие переживания. Мария придвинула ему кресло, потом нерешительно поцеловала в голову. - А как корабль? - сказала она, склоняясь к Хорнблауэру. - Почти готов к выходу в море, - ответил он. Днище "Отчаянного" почистили, швы заново просмолили, заделали пробоины от ядер. Поставили новую фок-мачту, и такелажники натянули новый стоячий такелаж. Оставалось только возобновить запасы. - Ой, - выговорила Мария. - Ветер по-прежнему западный, - сказал Хорнблауэр. Но это не помешает ему выйти в Ла-Манш, как только он сможет выбраться из Плимутского залива - непонятно, зачем он обнадеживает Марию. Маленький Горацио снова заплакал. - Бедный малыш, - сказала Мария. - Дай я его возьму. - Я с ним справлюсь. - Нет. Так не годится. - Мария считала недопустимым, чтоб ребенок докучал отцу своими капризами. Она придумала, чем отвлечь Хорнблауэра: - Ты хотел это посмотреть, дорогой. Мама принесла сегодня из библиотеки Локхарта. Мария взяла со стола журнал и протянула его в обмен на ребенка, которого тут же прижала к груди. Это был свежий номер "Военно-Морской Хроники". Свободной рукой Мария помогала Хорнблауэру переворачивать страницы. - Вот. - Мария ткнула в абзац на одной из последних страниц. "1 января..." - начинался он. Это было сообщение о рождении маленького Горацио. - "Супругу капитана Королевского Флота Горацио Хорнблауэра с рождением сына", - прочла Мария. - Это про меня и про маленького Горацио. Я... я так благодарна тебе, дорогой, что даже выразить не могу. - Чепуха, - ответил Хорнблауэр. Именно это он и думал, но заставил себя улыбнуться, чтоб прозвучало не обидно. - Они называют тебя "капитан", - в голосе Марии звучал вопрос. - Да, - ответил Хорнблауэр. - Это потому что... Он принялся объяснять глубочайшую разницу между капитан-лейтенантом (которого капитаном называют только из вежливости) и настоящим капитаном. Все это он говорил прежде, и не раз. - По-моему, это неправильно, - объявила Мария. - Вообще очень мало что правильно, - сказал Хорнблауэр рассеянно. Он пролистывал "Военно-морскую Хронику" с конца, откуда начал. Вот Плимутский отчет, а вот и то, что он искал. "Вернулся Его Величества шлюп "Отчаянный" под временной мачтой, от Ла-Маншского флота. Капитан Горацио Хорнблауэр немедленно высадился на берег с депешами". Потом шла "Юридическая информация", "Военно-морские трибуналы", "Ежемесячный регистр событий на флоте", "Флотские дебаты в имперском парламенте", а потом, между "Дебатами" и "Поэзией" - письма из "Вестника". Здесь Хорнблауэр нашел для себя интересное. Сначала, в кавычках, шло название. "Копия письма вице-адмирала сэра Уильяма Корнваллиса сэру Эвану Непину, баронету, составленного на борту Е.В.С. "Ирландия" 2-го января сего года" Дальше шло письмо Корнваллиса. Сэр, Сим передаю их сиятельствам копии писем, полученных мною от капитанов Чамберса Е.В.С. "Наяда" и Хорнблауэра Е.В.С. "Отчаянный", извещающих меня о захвате французского фрегата "Клоринда" и отражении предпринятой французами попытки выйти из Бреста с крупным войсковым подразделением. Поведение обоих офицеров представляется мне заслуживающим всяческого одобрения. Прилагаю также копию письма, полученного мною от капитана Смита Е.В.С. "Дорида". Честь имею, с глубочайшим уважением Ваш покорный слуга У. Корнваллис. Потом шел отчет Чамберса. "Наяда" перехватила "Клоринду" у Молэна и за сорок минут взяла в плен. Очевидно, другой французский фрегат, вышедший вместе с транспортными судами, ускользнул через Ра дю Фур и пойман не был. Вот наконец-то и его собственный отчет. Хорнблауэр почувствовал прилив волнения, которое испытывал всякий раз, видя свои слова в печати. Он по-новому изучил их, и, нехотя, остался доволен. Просто и без прикрас излагались голые факты: как три транспортных судна сели на мель в Гуле, и как, атакуя четвертый, "Отчаянный" вступил в бой с французским фрегатом и потерял фок-мачту. Ни слова о том, что он спас Ирландию от вторжения, полфразы о темноте, снеге и навигационных опасностях, но те, кто может понять, поймут. Письмо Смита с "Дориды" тоже было лаконичным. После встречи с "Отчаянным" он взял курс на Брест и нашел французский фрегат, вооруженный en flute, на мели возле Трэпье. Береговые лодки снимали с него солдат. Под огнем батарей Смит послал свои шлюпки, и они подожгли фрегат. - В этой "Хронике" тебя еще кое-что может заинтересовать, дорогая, - сказал Хорнблауэр. Он протянул ей журнал, пальцем показывая, где читать. - Еще одно твое письмо, дорогой! - воскликнула Мария. - Как ты должен радоваться! Она быстро прочла письмо. - У меня не было времени прочесть его прежде, - сказала она. - Маленький Горацио так капризничал. И... и... я никогда не понимаю этих писем, дорогой. Я надеюсь, ты гордишься тем, что ты сделал. То есть я в этом уверена, конечно. К счастью, в этот момент маленький Горацио снова поднял крик, и Хорнблауэру не пришлось отвечать. Мария успокоила ребенка и продолжила: - Все торговцы к завтрашнему дню прочтут и будут говорить со мной об этом. Открылась дверь и вошла миссис Мейсон, стуча башмаками на толстой деревянной подошве. На ее шали блестели капли дождя. Пока она снимала верхнюю одежду, они с Хорнблауэром обменялись приветствиями. - Дай мне ребенка, - сказала миссис Мейсон дочери. - У Горри еще одно письмо напечатали в "Хронике", - попробовала отвлечь ее Мария. - Правда? Миссис Мейсон села у огня напротив Хорнблауэра и принялась изучать страницу куда тщательнее, чем Мария, понимая, впрочем, возможно, еще меньше. - Адмирал пишет, что ваше поведение "заслуживает всяческого одобрения", - сказала она, поднимая голову. - Да. - Тогда почему он не сделает вас настоящим капитаном? - Он не вправе этого сделать, - сказал Хорнблауэр. - И я сомневаюсь, что сделал бы в любом случае. - Разве адмирал не может назначать капитанов? - Только не у английского побережья. Божественным правом производить повышения свободно пользовались адмиралы вдалеке от Англии, но оно не распространялось на главнокомандующего здесь, где можно обратиться в Адмиралтейство. - А как насчет призовых денег? - "Отчаянному" ничего не положено. - Но эта... как ее... "Клоринда" была захвачена? - Да, миссис Мейсон. Но призовые деньги распределяются только между теми, кто был в пределах видимости. За исключением флаг-офицеров. - А вы не флаг-офицер? - Нет. Флаг-офицер значит адмирал, миссис Мейсон. Миссис Мейсон фыркнула. - Очень странно. Значит, никакого прока вам от этого письма не будет? - Нет, миссис Мейсон. - По крайней мере, не в том смысле, которой имела в виду миссис Мейсон. - Пора вам зарабатывать призовые деньги. Я только и слышу, что какие-то капитаны получают тысячи. Мария живет на восемь фунтов в месяц, а ведь у нее ребенок. - Миссис Мейсон посмотрела, на дочь. - Говяжья шейка стоит три пенса за фунт! Все так дорого, что я просто отказываюсь понимать. - Да, мама. Я уверена, Горри дает мне все, что может. Как капитан судна ниже шестого класса Хорнблауэр получал двенадцать фунтов в месяц, а ведь он так и не купил себе новой формы. Цены в военное время росли быстро, а адмиралтейство, несмотря на постоянные обещания, все еще не увеличило жалованье флотским офицерам. - Некоторые капитаны получают больше чем достаточно, - сказала миссис Мейсон. Призовые деньги и возможность их заработать - вот что в самых невыносимых условиях удерживало флот от беспорядков. Со страшных мятежей в Спитхеде и Hope прошло менее десяти лет. Но Хорнблауэр чувствовал, что, если миссис Мейсон и дальше будет продолжать в том же роде, ему придется защищать систему призовых денег. К счастью, вошла хозяйка и стала накрывать к ужину. Разговор тут же перешел на другие темы. Ни миссис Мейсон, ни Мария не стали бы обсуждать при посторонних такую низменную материю, как деньги. Они заговорили о чем-то несущественном. Все сели за стол. Хозяйка внесла дымящуюся супницу. - Перловка на дне, Горацио, - сказала миссис Мейсон, внимательно наблюдая, как он раскладывает еду. - Да, миссис Мейсон. - Эту отбивную отдайте Марии. Вам предназначена вот эта. - Да, миссис Мейсон. Молча сносить несправедливость Хорнблауэр научился, когда служил лейтенантом на "Славе" под командованием капитана Сойера, но сейчас он уже почти забыл эти уроки и вынужден был мучительно их вспоминать. Он вступил в брак добровольно, он мог сказать "нет" у алтаря. Если он поссорится с тещей, станет только хуже. Какая жалость, что "Отчаянный" оказался в доке как раз тогда, когда миссис Мейсон приехала помочь дочке родить. Но Хорнблауэр мог не бояться, что такие совпадения будут повторяться в будущем - в бесконечном будущем. Тушеное мясо, перловка, картошка и капуста. Ужин мог бы быть приятным, если б не тяжелая атмосфера - и в прямом, и в переносном смысле. Топили углем, и в комнате было нестерпимо жарко. Из-за дождя выстиранное белье не вешали на улице, и Хорнблауэр сомневался, можно ли вообще вешать белье в окрестностях Драйверз-аллеи. Поэтому на стойке в другом конце комнаты висели одежки маленького Горацио, а все, что маленький Горацио носил, приходилось стирать по несколько раз на дню. Там висели длинные вышитые платьица, длинные фланелевые платьица, обшитые по подолу фестонами, фланелевые распашонки, длинные фланелевые свивальники и бесчисленные подгузники, подобно арьергарду жертвующие собой для защиты всего остального. Мокрый дождевик Хорнблауэра и мокрая шаль миссис Мейсон добавляли свое к разнообразию запахов, а Хорнблауэр подозревал, что и маленький Горацио, лежавший сейчас в колыбельке рядом с Марией, тоже внес свой вклад. Хорнблауэр подумал о свежем атлантическом воздухе и ему показалось, что легкие его разорвутся. Он старался есть, но это получалось у него плохо. - Что-то вы неважно едите, Горацио, - сказала миссис Мейсон, подозрительно заглядывая ему в тарелку. - Я не очень голоден. - Я так понимаю, сыты по горло готовкой этого Доути, - сказала миссис Мейсон. Хорнблауэр уже знал, хотя ни слова об этом не было произнесено, что женщины ревнуют к Доути и его присутствие их стесняет. Доути служил знатным и богатым, Доути знает изысканные способы готовить, Доути нужны деньги, чтоб закупить припасы для капитана на свой взыскательный вкус. Доути (так, по крайней мере, считали женщины) смотрит свысока и на Драйверз-аллею и на семью, с которой его капитан связал себя женитьбой. - Терпеть не могу этого Доути, - сказала Мария. Слово было произнесено. - Он вполне безобиден, моя дорогая, - заметил Хорнблауэр. - Безобиден! - миссис Мейсон произнесла всего одно слово, но Демосфен не вкладывал столько яда в целую филиппику. Однако, когда хозяйка вошла убрать со стола, миссис Мейсон снова стала сама любезность. Хозяйка вышла. Хорнблауэр, не замечая, что делает, распахнул-окно и вдохнул морозный вечерний воздух. - Ты его убьешь! - закричала Мария. Хорнблауэр в изумлении обернулся. Мария выхватила маленького Горацио из колыбельки и прижимала к груди, как львица, защищающая своего львенка. - Извини, дорогая, - сказал Хорнблауэр. - Не представляю, о чем я думал. Он отлично знал, что младенцев следует держать в жарких и душных комнатах, и искренно раскаивался, что мог причинить маленькому Горацио вред. Но, закрывая окно, он думал о Черных Камнях и о Девочках, о серых тяжелых днях и опасных ночах на палубе, которую может назвать своей. Он готов был снова выйти в море. 18 С приходом весны жизнь блокадной эскадры оживилась. Всю зиму во всех французских портах строили небольшие плоскодонные суденышки. Двухсоттысячная французская армия по-прежнему стояла на берегах Ла-Манша, ожидая своего часа, и, чтоб ее перевезти, когда этот час настанет, требовались тысячи канонерских лодок. Но все побережье от Булони до Остенде не могло обеспечить и сотой доли необходимых судов; их строили везде, где была такая возможность, а потом переправляли вдоль берега. По мнению Хорнблауэра, Бонапарт (теперь он провозгласил себя императором Наполеоном) действовал крайне неумно. Во Франции не хватало ни матросов, ни материалов для строительства судов. Нелепо тратить их на подготовку вторжения, невозможного без поддержки флота, раз достаточно сильного флота у Франции нет. Лорд Сент-Винсент заставил весь флот понимающе улыбнуться, когда сказал в Палате Лордов о французской армии: "Я не говорю, что они не могут прийти. Я только говорю, что они не могут прийти морем". Шутка заставила всех вообразить нелепую картину: Бонапарт пытается погрузить свою армию на воздушные шары - монгольфьеры. Собственно, так же нереально было ему построить флот, способный взять под контроль Ла-Манш хотя бы на то время, которое потребуется канонерским лодкам, чтоб пересечь на веслах пролив. Лишь к середине лета Хорнблауэр окончательно понял, в каком затруднительном положении находится Бонапарт. Он вынужден тянуть эту нелепую затею, понапрасну тратя достояние империи на строительство плоскодонок, хотя разумный человек давно бросил бы это дело и занялся чем-нибудь более полезным. Но это значило признать, что Англия неуязвима, и что завоевать ее невозможно. Такое признание не только укрепило бы его потенциальных противников в Европе, но и посеяло бы смуту в самом французском народе. Он был обречен строить и строить корабли и канонерские лодки, дабы убедить весь мир, что Англия скоро падет, а Бонапарт подчинит себе весь земной шар, станет властелином человечества. И такая возможность оставалась, хотя это был не один шанс из десяти, даже не один из ста, но один на миллион. Чрезвычайное, непредвиденное стечение обстоятельств: оплошность со стороны британцев, погода, политическая ситуация и везенье могут дать Бонапарту неделю, необходимую, чтоб перевезти армию. Конечно, шансы неисчислимо малы, но и ставка несказанно велика. Уже это одно могло привлечь такого азартного игрока, как Бонапарт, даже если б обстоятельства не принуждали его к тому же. Так что плоскодонные суденышки строили в каждой рыбачьей деревушке, а потом они ползли от места своего рождения к большой военной базе в Булони, держась мелководья, идя на веслах чаще чем под парусами, прячась под прикрытием береговых батарей. На каждой лодке было по пятьдесят солдат и по двое матросов. А раз Бонапарт перемещал эти лодки, Королевский Флот считал своей обязанностью по возможности этому препятствовать. Вот так и вышло, что "Отчаянный" оказался в составе небольшой эскадры под предводительством Чамберса с "Наяды" к северу от Уэссана. Эскадра пыталась не дать полдю-жине канонерских лодок пройти вдоль скалистого берега Северной Бретани. - Коммодор сигналит, сэр, - доложил Форман. Чамберс тратил уйму времени, сигналя своей маленькой эскадре. - Ну? - спросил Хорнблауэр. Форман справлялся с сигнальной книгой. - Занять позицию в пределах видимости. Направление ост-норд-ост, сэр. День был погожий, с юго-востока дул легкий ветерок, редкие облачка проплывали по голубому небу. Море за бортом отливало зеленью, а в двух милях на траверзе виднелся белый пенистый бурун; здесь на карте стояли странные названия, Абер Урек и Абер Бенуа, говорящие о родстве между бретонским и валлийским языками. Хорнблауэр делил свое внимание между "Наядой" и берегом. "Отчаянный" мчался на фордевинд, и Хорнблауэр чувствовал то же, что игрок, расстающийся со свояк золотом. Может и необходимо сдвинуться в наветренную сторону, но за каждый такой час придется расплачиваться сутками лавировки в обратную сторону. Важная стратегическая позиция - вблизи Бреста, где стоят на якоре французские линейные корабли, а не здесь, где совершают свой опасный путь крохотные канонерские лодки. - Вы можете снова привести судно к ветру, мистер Буш. - Есть, сэр. Теперь они были далеко от "Наяды", и требовался зоркий глаз, чтоб прочесть сигналы. - Мы как терьер у крысиной норы, сэр, - сказал Буш. Он вернулся к Хорнблауэру, как только "Отчаянный" лег в дрейф с обстененным грот-марселем. - В точности, - согласился Хорнблауэр. - Шлюпки готовы к спуску, сэр. - Спасибо. Шлюпки должны будут атаковать канонерские лодки, когда те будут проползать мимо, сразу за буруном. - Коммодор сигналит, сэр, - снова доложил Форман. - Ой, это люггеру, сэр. - Вот он! - сказал Буш. Маленький люгтер двигался в сторону берега. - Это охотничий хорек лезет в нору, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр, невольно становясь разговорчивым. - Да, сэр. Стреляют! Опять! Ветер донес до них грохот пушечного выстрела, и они увидели клубы дыма. - Там что, батарея, сэр? - Может быть. А может, стреляют сами канонерки. На носу каждой лодки были установлены одна-две тяжелых пушки. Но в этом был и большой недостаток: после пяти-шести выстрелов лодку разносило в куски отдачей. Теоретически канонерки должны были использоваться для очистки берега от обороняющих его войск при высадке. - Не понимаю, что происходит, - волновался Буш. Низкий мыс закрывал им всю картину. - Стреляют часто, - сказал Хорнблауэр. - Там должна быть батарея. Он злился: флот тратит жизнь и средства на абсолютно ненужную затею. Он похлопал руками в перчатках одной о другую, пытаясь согреться - было прохладно. - Что это? - Буш с волнением смотрел в подзорную трубу. - Посмотрите, сэр! Он потерял мачту, клянусь Богом! Из-за мыса появилось нечто, с первого взгляда неузнаваемое. Это был люггер, он дрейфовал, потерявши мачту и управление. Все говорило о том, что он угодил в хорошо продуманную западню. - Они все еще по нему стреляют, - заметил Провс. В подзорную трубу видны были всплески от ядер вокруг люггера. - Придется нам его спасать, - сказал Хорнблауэр, пытаясь скрыть раздражение. - Брасопьте реи на фордевинд, пожалуйста, мистер Провс. Его злило, что приходится подвергать опасности судно из-за чужих ошибок в деле с самого начала бессмысленном. - Мистер Буш. Приготовьте на корме буксирный конец. - Есть, сэр. - Коммодор сигналит, сэр, - это Форман. - Наши позывные. "Помочь поврежденному судну". - Подтвердите. Чамберс приказал поднять этот сигнал, не видя, что "Отчаянный" уже двинулся на помощь. Хорнблауэр внимательно осматривал обращенный к ним берег мыса. С этой стороны не было видно ни дыма, ни каких-либо других признаков батарей. Если повезет, ему придется всего-навсего отбуксировать люггер за мыс. На шкафуте слышались голоса Буша и Вайза - они подгоняли матросов, тащивших громоздкий якорный канат. Секунды бежали быстро, как всегда в критических ситуациях. Над головой просвистело ядро. Хорнблауэр потянулся за рупором. - Эй, на "Кузнечике". Приготовьте принять канат. Кто-то на искалеченном люггере размахивал платком, показывая, что готов. - Обстенить грот-марсель. Мистер Провс, мы подойдем к нему. В этот момент раздался взрыв, и "Кузнечик" разлетелся в куски. Это случилось прямо на глазах у Хорнблауэра, когда он с рупором в руках перегнулся через борт. Только что тут был люггер, живые люди на палубе убирали обломки мачт, и вот он превратился в летящие обломки и столб клубящегося дыма. Должно быть, это артиллерийский снаряд с берега - видимо, там установлены гаубицы или мортиры. Скорее всего, полевые гаубицы, легкие и подвижные. Снаряд попал в люггер и взорвался в пороховом погребе. Когда дым рассеялся, Хорнблауэр увидел нос и корму люггера. Залитые водой, они плавали на поверхности. Несколько человек цеплялись за обломки. Они были еще живы. - Спустить шлюпку! Мистер Янг, подберите их. Это было хуже, чем обычно. Артиллерийские снаряды безумно опасны для легковоспламеняющегося деревянного судна. Хорнблауэра бесила и эта бессмысленная опасность и невозможность ответить. Шлюпка была уже в пути, когда еще один снаряд просвистел над головой. Хорнблауэр понял, что свист от него не такой, как от круглого ядра - можно было заметить это и раньше. У снаряда, пущенного из гаубицы, есть ободок, который и дает тот зловещий звук, который Хорнблауэр только что услышал. По ним стреляла французская армия. Сражаться с французским флотом - долг "Отчаянного" и самого Хорнблауэра, но подвергать свое драгоценное судно, своих матросов обстрелу со стороны солдат, не стоящих французскому правительству почти ни гроша - глупость, а делать это без малейшей возможности ответить - чистое безумие. Пока Янг снимал с обломков люггера пострадавших, Хорнблауэр в ярости барабанил пальцами по коечной сетке. Он взглянул на берег и увидел столб белого дыма. Это гаубица - прежде, чем ветер отнес дым, Хорнблауэр увидел, что столб его направлен вверх. Максимальная дальность достигается у гаубицы при угле подъема 50°, а в конце траектории снаряд падает под углом 60°. Эта гаубица стреляла с низкого берега или из какого-то окопа: Хорнблауэр видел в подзорную трубу, как офицер взмахами рук командует стоящему у его ног орудию. Снова просвистел снаряд - довольно низко над головой. Даже фонтан воды он поднимал не такой, как круглое ядро. Янг подвел шлюпку к шлюпочным талям; Буш с матросами готовы были их выбирать. Хорнблауэр наблюдал, как они это делают, его злила каждая потерянная секунда. Спасенные по большей части были ранены, некоторые смертельно. Надо будет пойти посмотреть, чтоб им оказали надлежащую помощь - нанести визит вежливости - но не раньше, чем "Отчаянный" отойдет подальше от этой ненужной опасности. - Очень хорошо, мистер Провс. Приведите судно к ветру. Заскрипели реи. Рулевой повернул штурвал, и "Отчаянный" начал медленно набирать скорость, оставляя позади ненавистный берег. Затем один за другим раздались громкие звуки. Хотя между первым и последним прошло не более двух секунд, каждый из них был слышен отчетливо и раздельно - свист снаряда, треск ломающейся древесины, хлопок, с которым лопнул грот-стеньги-бакштаг, глухой шлепок о коечную сетку, рядом с которой стоял Хорнблауэр, удар о палубу в трех футах от его ног. Смерть, шипящая смерть катилась к нему по палубе. Корабль накренился, и смерть застучала по доскам, описывая неправильную кривую - ободок мешал снаряду катиться. Хорнблауэр увидел тоненькую струйку дыма - она шла от горящего запала длиной в восьмую часть дюйма. Времени на раздумья не оставалось. Он прыгнул к вставшему на ободок снаряду, потерев запал, потушил его, убедился, что искра погасла, и, прежде чем выпрямиться, еще раз потер, уже без всякой надобности. Рядом стоял морской пехотинец. Хорнблауэр махнул ему рукой. - Выбросьте эту дрянь за борт, черт побери! - Он был в такой ярости, что даже выругался. Потом он огляделся по сторонам. Все, стоявшие на палубе, замерли в неестественных позах, словно некая Медуза-Горгона обратила их в камень. Когда Хорнблауэр заговорил, они вернулись к жизни, зашевелились, расслабились - казалось, время встало для всех, кроме Хорнблауэра. Промедление еще подхлестнуло его ярость, и он обрушился на всех без разбора. - О чем вы думаете? Рулевой, положите руль на борт! Мистер Буш! Посмотрите на крюйс-марса-рей! Сию же минуту пошлите матросов наверх! Сплеснить бакштаг! Эй, там! Вы что, еще не свернули шлюпочные тали?! Живо, разрази вас гром! - Есть, сэр! Есть, сэр! Машинальный хор звучал как-то странно, и посреди суматохи Хорнблауэр увидел сначала Буша в одном ракурсе, потом Провса в другом - оба глядели на него, и лица у них были странные. - Что с вами?! - заорал он, и тут до него дошло. Его поступок представился им в чудовищно искаженном свете как нечто героическое, нечто великое. Они не понимали, что ничего другого просто не оставалось, не знали, что вид запала толкнул его к действиям помимо воли. Единственное, что делало ему честь - он увидел недогоревший запал и начал действовать быстрее других. Это не смелость и уж тем более не героизм. Хорнблауэр посмотрел на своих подчиненных и обостренными до предела чувствами понял, что в этот миг зародилась легенда, и что случай этот обрастет самыми дикими небылицами. Это неожиданно смутило его. Он засмеялся и тут же понял, что смеется над собой, смеется бессмысленным идиотским смехом. Он еще сильнее обозлился на себя, на Чамберса с "Наяды", на весь свет. Он хотел бы оказаться подальше отсюда, на подступах к Бресту, и делать свое дело, а не участвовать в безответственной операции, ни на йоту не приближающей победу над Бонапартом. Тут он увидел, что запал прожег на перчатке дыру. Эти перчатки подарила ему Мария тем темным утром, когда он уходил от нее, чтоб вывести "Отчаянного" в море. 19 В Ируазе, укрывшись от юго-восточного ветра, Хорнблауэр снова пополнял запасы. После починки в Плимуте он второй раз проходил через эту трудоемкую процедуру. Надо было заполнить бочки из водоналивного судна, поменять пустые бочки из-под солонины на полные и выманить все мелочи, какие удастся, со странствующего корабля-склада, взятого на службу Корнваллисом. "Отчаянный" провел в море уже шесть месяцев, и теперь готов был провести там еще три. Хорнблауэр с некоторым облегчением наблюдал, как плавучий склад отошел прочь: шести месяцев в море едва хватило на то, чтоб очистить корабль от всех мерзостей, которых он набрался в Плимуте - заразных болезней, клопов, вшей и блох. Хуже всего были клопы - их гоняли из одного укрытия в другое, выкуривали тлеющей паклей, раз за разом замазывали краской. Стоило Хорнблауэру счесть, что с этой заразой покончено, как какой-нибудь несчастный матрос подходил к дивизионному офицеру и, козырнув, докладывал: "Простите, сэр, мне кажется, у меня опять в койке клопы". Пришло семь писем от Марии - сначала Хорнблауэр вскрыл последнее и убедился, что с ней и с маленьким Горацио все в порядке - и уже дочитывал остальные шесть, когда в дверь постучался Буш. Сидя за столом, Хорнблауэр слушал, что докладывает Буш - все это были пустяки, и Хорнблауэр никак не мог взять в толк, зачем Буш беспокоит ими капитана. Тут Буш вытащил из бокового кармана журнал, и Хорнблауэр обреченно вздохнул, поняв истинную причину визита. Это был последний номер "Военно-Морской Хроники", поступивший на борт вместе с почтой - кают-компания подписывалась на него вскладчину. Буш пролистал журнал, раскрыл его перед Хорнблауэром и ткнул в нужное место заскорузлым пальцем. Хорнблауэру понадобилось всего две минуты, чтобы прочитать: это был отчет Чамберса Корнваллису о безобразной стычке у Абер Урека. Очевидно, его напечатали в "Вестнике", чтоб ознакомить читающую публику с обстоятельствами гибели "Кузнечика". Палец Буша указывал на последние четыре строчки. "Капитан Хорнбла-уэр сообщил мне, что на "Отчаянном" жертв не было, хотя в шлюп и попал пятидюймовый снаряд, причинивший значительный ущерб рангоуту и такелажу, но по счастью не взорвавшийся". - Ну, мистер Буш? - Хорнблауэр надеялся, что его ледяной тон остановит Буша. - Это неправда, сэр. Есть серьезные недостатки в том, что служишь так близко от дома. Это значит, что через какие-то два-три месяца флот прочитает отчеты в "Вестнике" или в газетах, а люди на удивление чувствительны ко всему, что о них пишется. Это может пагубно сказаться на дисциплине, и Хорнблауэр хотел в зародыше пресечь такую возможность. - Будьте добры объясниться, мистер Буш. Буш был непробиваем. Он упрямо повторил: - Это неправда, сэр. - Что неправда? Вы хотите сказать, это не был пятидюймовый снаряд? - Нет, сэр. Это... - Вы хотите сказать, он не причинил значительного ущерба рангоуту и такелажу? - Конечно, причинил, сэр, но... - Может быть вы хотите сказать, что на самом деле снаряд взорвался? - О нет, сэр. Я... - Тогда я решительно не понимаю, чем вы недовольны, мистер Буш. Крайне неприятно было мучить мистера Буша резкостью и сарказмом, но сделать это было необходимо. Однако Буш не сдавался. - Это неправда, сэр. Это нечестно. Это нечестно по отношению к вам, сэр, и по отношению к кораблю, - Чепуха, мистер Буш. Кто мы, по вашему мнению? Актрисы? Политики? Мы королевские офицеры, мистер Буш, мы должны исполнять свой долг, не думая ни о чем другом. Прошу вас, мистер Буш, впредь никогда так со мной не говорить. Буш смотрел на него ошалело, но с тем же упорством. - Это нечестно, сэр. - Вы слышали мой приказ, мистер Буш? Я не желаю больше об этом слышать. Попрошу вас немедленно покинуть мою каюту. Ужасно было видеть, как Буш поплелся прочь, обиженный и подавленный. Вся беда в том, что у Буша нет воображения: он не может увидеть дело с другой стороны. Хорнблауэр мог - он мог вообразить слова, которые написал бы, если б решил сделать, как хотел Буш. "Снаряд упал на палубу и я своими собственными руками загасил запал в тот самый момент, когда снаряд должен был взорваться". Не мог он написать такой фразы. Не мог он таким образом добиваться чьего-то расположения. А главное, он сам презирал бы тех, кто потерпит человека, способного написать такую фразу. Если по случайности его дела не говорят сами за себя, он о них говорить не будет. Самовосхваление претило ему, и он сказал себе, что дело не во вкусе, что решение было взвешенное и направлено на благо службы, и что в этом смысле он проявил не больше воображения, чем Буш. И тут же поймал себя на лжи. Все это самообман, отказ смотреть правде в лицо. Он льстил себе, утверждая, будто у него не больше воображения, чем у Буша - воображения, возможно, больше, а вот мужества - гораздо меньше. Буш не подозревал о тошнотворном страхе, накатившем на Хорнблауэра в ту секунду, когда упал снаряд. Буш не знал, что его обожаемый капитан тогда представил себе, как разлетается в кровавые клочья, что сердце его почти перестало биться - сердце труса. Откуда Бушу знать, что такое страх, и он не поверит, что его капитану знакомо это чувство. А значит, Буш никогда не поймет, почему Хорнблауэр обошел в отчете инцидент со снарядом и почему так разозлился, стоило о нем заговорить. Но Хорнблауэр знал, и догадался бы раньше, если б заставил себя взглянуть правде в глаза. На шканцах послышались громкие приказы, зашлепали по доскам босые ноги, зашуршали по древесине веревки - "Отчаянный" изменил курс. Хорнблауэр встал, желая узнать, что там такое происходит без его ведома. В дверях каюты он столкнулся с Янгом. - Флагман сигналит, сэр. "Отчаянному" явиться к главнокомандующему. - Спасибо. На шканцах Буш отдал честь. - Я повернул судно, как только мы прочитали приказ, сэр, - объяснил он. - Очень хорошо, мистер Буш. Если главнокомандующий требует к себе корабль, действовать надо немедленно, не дожидаясь даже, пока позовут капитана. - Я подтвердил сигнал, сэр. - Очень хорошо, мистер Буш. "Отчаянный" повернулся к Бресту кормой, и, с ветром на раковине, бежал по морю, прочь от Франции. Видимо, у главнокомандующего были веские причины отозвать самого дальнего своего часового. Он позвал судно, а не только капитана. Это предвещало нечто серьезное. Буш построил команду по стойке "смирно", чтоб отдать честь флагману Паркера, флагману Прибрежной эскадры. - Надеюсь, у него есть судно не хуже нашего, чтоб нас заменить, сэр, - сказал Буш. Видимо, он, подобно своему капитану, предчувствовал, что они надолго покидают Ируазу. - Без сомненья, - ответил Хорнблауэр. Его порадовало, что Буш не держит зла за недавнюю выволочку. Конечно, бодрила уже сама смена обстановки, но Хорнблауэр во внезапном озарении понял, что Буш, всю жизнь сносивший причуды ветра и погоды, сумел философски отнестись и к непредсказуемым причудам своего капитана. Они были в открытом море, в безбрежной Атлантике. На горизонте в строгом порядке выстроились марсели - это Ла-Маншский флот, чьи люди и пушки не дают Бонапарту поднять трехцветный флаг над Виндзорским замком. - Главнокомандующий сигналит, сэр. Наши позывные. "Подойдите на расстояние окрика". - Подтвердите. Мистер Провс, возьмите азимут, пожалуйста. Приятная маленькая задачка: "Ирландия" идет в бейдевинд под малыми парусами, а "Отчаянный" - под всеми парусами в бакштаг - надо выбрать курс, чтоб потратить как можно меньше времени. С Провсом Хорнблауэр посоветовался исключительно, чтоб сделать ему приятное - он твердо намеревался выполнить маневр, полагаясь только на свой глазомер. По его приказу рулевые повернули штурвал, и "Отчаянный" начал сходиться с "Ирландией". - Мистер Буш, приготовьтесь привести судно к ветру. - Есть, сэр. Большой фрегат шел в кильватере "Ирландии". Хорнблауэр смотрел на него не отрываясь. Это был "Неустанный", некогда знаменитый фрегат Пелью - корабль, на котором Хорнблауэр пережил мичманом несколько увлекательных лет. Он и не подозревал, что "Неустанный" присоединился к Ла-Маншскому флоту. Три фрегата, следовавшие за "Неустанным", он узнал сразу: "Медуза", "Быстроходный", "Амфион" - все три ветераны Ла-Маншского флота. По фалам "Ирландии" побежали флажки. - "Всем капитанам", сэр! - Спустите шлюпку, мистер Буш. Еще один пример, какой хороший слуга Доути - он появился на шканцах с плащом и шпагой через несколько минут после сигнала. Крайне желательно было спустить шлюпку не позже, а лучше даже быстрее, чем это сделают на фрегатах, хотя в результате Хорнблауэру дольше придется выносить качку в шлюпке, пока старшие капитаны поднимутся на борт "Ирландии". Однако мысль о явно намечающейся новой и спешной операции помогла Хорнблауэру выдержать испытание. В каюте "Ирландии" представлять пришлось только двоих: Хорнблауэра капитану Грэму Муру с "Неустанного". Мур оказался необычайно красивым рослым шотландцем - Хорнблауэр слышал когда-то, что он брат сэра Джона Мура, одного из самых многообещающих армейских генералов. Остальных Хорнблауэр знал: Гор с "Медузы", Хэммонд с "Быстроходного", Саттон с "Амфиона". Корнваллис сидел спиной к большому кормовому окну, Коллинз - слева от него, а пять капитанов - напротив. - Не станем терять время, джентльмены, - сказал Корнваллис. - Капитан Мур привез мне депеши из Лондона, и мы должны действовать немедленно. Как бы противореча собственным словам, он секунду или две переводил добрые голубые глаза с одного капитана на другого и лишь потом перешел к объяснениям. - Наш посол в Мадриде... - начал он. Все зашевелились - с самого начала войны флот ждал, что Испания вновь станет союзницей Франции. Корнваллис говорил быстро, но не пропуская ничего существенного. Британским агентам в Мадриде стало известно содержание секретных пунктов в соглашении о перемирии, заключенном Францией и Испанией в Сан-Ильдефонсо. Открытие это подтвердило давнишние опасения. В соответствии с этими пунктами Испания должна объявить войну Англии по первому требованию со стороны Франции, а до тех пор - ежемесячно выплачивать французской казне по миллиону франков. - Миллион франков в месяц золотом и серебром, Джентльмены, - сказал Корнваллис. Бонапарту постоянно не хватало денег на военные расходы; Испания могла их ему предоставить за счет рудников в Мексике и Перу. Каждый месяц наполненные слитками фургоны шли во Францию через Пиренейские перевалы. Каждый год испанская эскадра везла сокровища из Америки в Кадис. - Следующая flota ожидается этой осенью, джентльмены, - сказал Корнваллис. - Обычно она перевозит четыре миллиона долларов короне и почти столько же частным лицам. Восемь миллионов долларов. Серебряный испанский доллар стоил в наводненной бумажными деньгами Англии целых семь шиллингов. Почти три миллиона фунтов. - То, что не пойдет Бонапарту, - продолжал Корнваллис, - будет направлено главным образом на переоснащение испанского флота, который может быть использован против Англии, как только Бонапарт этого захочет. Так что, как вы понимаете, желательно, чтобы flota не дошла в этом году до Кадиса. - Так это война, сэр? - спросил Мур, но Корнваллис покачал головой. - Нет. Я отправляю эскадру перехватить флотилию. Я думаю, вы уже догадались, что я посылаю ваши корабли, джентльмены. Но это не война. Капитан Мур, как старший офицер, должен будет обратиться к испанцам с просьбой изменить курс и войти в английский порт. Здесь сокровища отправят на берег, а корабли отпустят. Сокровище захвачено не будет. Оно останется у правительства Его Величества в качестве залога и будет возвращено Его Католическому Величеству по заключении общего мира. - Что там за корабли? - Фрегаты. Военный корабли. Три фрегата, иногда четыре. - Ими командуют испанские флотские офицеры? - Да. - Они никогда не согласятся, сэр. Они не нарушат приказа только из-за того, что мы им так скажем. Корнваллис возвел глаза к палубному бимсу, потом снова опустил. - Вы получите письменный приказ принудить их. - Значит, мы должны с ними драться, сэр? - Если они будут так глупы, что окажут сопротивление. - Тогда это будет война, сэр. - Да. Правительство Его Величества считает, что Испания без восьми миллионов долларов менее опасна в качестве явного врага, чем с этими деньгами в качестве врага тайного. Теперь ситуация вполне ясна вам, джентльмены? Все стало очевидно. Понять это можно было даже быстрее, чем произвести простые арифметические выкладки. Призовые деньги: четвертая часть восьми миллионов фунтов пойдет капитанам - что-то около восьмиста тысяч каждому. Огромное состояние - на эти деньги капитан сможет купить поместье, и у него останется еще достаточно, чтоб вложить в государственные ценные бумаги и получать приличный доход. Хорнблауэр видел, что остальные четыре капитана заняты такими же расчетами. - Я вижу, вы все поняли, джентльмены. Капитан Мур отдаст вам приказы как действовать в случае, если вы разделитесь, и разработает свои планы, как перехватить флотилию. Капитан Хорнблауэр. - Все взгляды обратились на него, - немедленно отправится в Кадис и получит последнюю информацию от консула Его Британского Величества, а затем присоединится к вам на позиции, выбранной капитаном Муром. Капитан Хорнблауэр, не будете ли вы так любезны остаться, после того, как эти джентльмены нас покинут. Это было очень вежливое предложение остальным четырем капитанам покинуть корабль, оставив Хорнблауэра наедине с Корнваллисом. Голубые глаза адмирала, насколько знал Хорнблауэр, всегда были добрыми, но обычно выражение их было подчеркнуто бесстрастным. В виде исключения, сейчас они весело прищурились. - Вы в жизни не получили ни пенса призовых денег, так ведь, Хорнблауэр? - спросил Корнваллис. - Да, сэр. - Похоже, на этот раз вы несколько пенсов получите. - Вы думаете, доны будут драться, сэр? - А вы думаете нет? - Думаю, да, сэр. - Только дурак думал бы иначе, а вы не дурак, Хорнблауэр. Подхалим ответил бы на это "Спасибо, сэр", но Хорнблауэр не собирался заискивать перед Корнваллисом. - Сможем ли мы воевать и с Францией, и с Испанией, сэр? - Я думаю, сможем. Война интересует вас больше, чем призовые деньги, Хорнблауэр? - Конечно, сэр. Коллинз вернулся в каюту и прислушивался к разговору. - На войне вы уже неплохо себя показали, - сказал Корнваллис. - Вы на пути к тому, чтобы сделать себе имя. - Спасибо, сэр. - В этот раз можно было ответить так, ибо имя не значит ничего. - Насколько мне известно, у вас нет покровителей при дворе? Друзей в Кабинете? Или в Адмиралтействе? - Нет, сэр. - Путь от капитана-лейтенанта к капитану долог, Хорнблауэр. - Да, сэр. - И у вас на "Отчаянном" нет молодых джентльменов? - Нет, сэр. Почти каждый капитан брал на борт мальчиков из хороших семей. Их зачисляли вольноопределяющимися или слугами, и они готовились стать морскими офицерами. Большинство семей должно было куда-то пристраивать младших сыновей, и этот способ был не хуже других. Принять к себе такого мальчика было во многих отношениях выгодно капитану, который, оказывая услугу знатной семье, естественно, рассчитывал на благодарность. Иные капитаны даже извлекали из этого материальную выгоду, присваивая себе мизерную плату волонтера и выдавая ему взамен лишь немного денег на карманные расходы. - А почему? - спросил Корнваллис. - Когда мы набирали команду, мне прислали четырех вольноопределяющихся из Военно-Морской Академии, сэр. А с тех пор у меня не было времени. По этой самой причине капитаны и не любили молодых джентльменов из Военно-морской Академии - "Королевских учеников" - они уменьшали число волонтеров, от которых капитан мог получить какие-то выгоды. - Вам не везет, - сказал Корнваллис. - Да, сэр. - Простите, сэр, - вмешался Коллинз. - Вот приказы, капитан, касательно того, как вам вести себя в Кадисе. Вы, конечно, получите дополнительные приказы от капитана Мура. - Спасибо, сэр. У Корнваллиса еще оставалось время посудачить. - И все-таки в тот день, когда погиб "Кузнечик", вам повезло, что снаряд не взорвался, так ведь, Хорнблауэр? - Да, сэр. - Просто невозможно поверить, - присоединился к разговору Коллинз, - каким рассадником слухов может быть иногда флот. Про этот снаряд рассказывают самые фантастические истории. Он пристально посмотрел на Хорнблауэра. Тот взглянул ему прямо в глаза. - Я тут не при чем, сэр, - сказал он. - Конечно, конечно, - примиряюще вмешался Корнваллис. - Ну, пусть удача всегда сопутствует вам, Хорнблауэр. 20 Хорнблауэр вернулся на "Отчаянный" в превосходном настроении. Его неминуемо ожидали сто пятьдесят тысяч фунтов. Это должно удовлетворить миссис Мейсон. Хорнблауэр не стал задерживаться на мысли о Марии в роли деревенской помещицы. Вместо этого он стал думать о том, что ему предстоит: о заходе в Кадис, о дипломатических контактах, о том, как будут они искать испанскую эскадру на просторах Атлантики. А если этого недостаточно для приятных мыслей, он мог вспомнить недавний разговор с Корнваллисом. Главнокомандующий у родных берегов не имеет права назначать капитанов, но рекомендация его будет иметь вес. Возможно... Буш отдал честь, приветствуя капитана на борту. Он не улыбался, напротив, лицо у него было озабоченное. - Что случилось, мистер Буш? - спросил Хорнблауэр. - Это огорчит вас, сэр. Неужели все его мечты напрасны? Неужели "Отчаянный" получил пробоину, которую невозможно заделать? - Что случилось? - Хорнблауэр еле сдержался, чтоб не прибавить "черт возьми". - Ваш слуга под арестом за бунт, сэр. Хорнблауэр без единого слова вытаращился на Буша, тот продолжал: - Он ударил старшего по званию. Хорнблауэр не выдал ни изумления, ни огорчения. Лицо его было каменным. - Коммодор сигналит, сэр, - это вмешался Форман. - Наши позывные. "Пришлите шлюпку". - Подтвердите. Мистер Оррок! Немедленно спускайте шлюпку. Мур на "Неустанном" уже поднял брейд-вымпел, отличавший командира эскадры. Фрегаты лежали в дрейфе, близко один от другого. Достаточно капитанов, чтоб составить трибунал и повесить Доути сегодня же вечером. - Ну, мистер Буш, расскажите мне, что вы об этом знаете. Правая сторона шканцев мгновенно опустела, стоило Хорнблауэру и Бушу к ней приблизиться. Здесь было так же возможно поговорить наедине, как где бы то ни было на маленьком суденышке. - Насколько я знаю, сэр, - сказал Буш. - Это было так. Принимать запасы в море приходилось авралом, то есть всей командой. Даже когда все было загружено, аврал продолжался, так как оставалось еще перераспределить припасы по судну. Доути, работавший на шкафуте, возразил боцманмату Мэйну. Мэйн размахнулся линьком - куском веревки с узлами (линьками пользовались унтер-офицеры, чтоб подгонять матросов - на взгляд Хорнблауэра, слишком часто). И тогда Доути его ударил. Это видели двадцать человек, а если б и этого было мало, существовало и другое свидетельство: губа у Мэйна была разбита, из нее лилась кровь. - Мэйн всегда был несдержан, сэр, - сказал Буш. - Но это... - Да, - ответил Хорнблауэр. Он наизусть знал двадцать вторую статью Кодекса Законов Военного Времени. Первая часть касалась нанесения удара старшему по званию, вторая - споров и неподчинения. И первая часть кончалась словами "подлежит смертной казни" без смягчающего "или меньшему наказанию". Пролилась кровь и тому есть свидетели. Даже в таком случае, некоторые унтер-офицеры, распоряжающиеся тяжелыми работами по судну, могли бы разобраться по-домашнему, но только не Мэйн. - Где теперь Доути? - спросил Хорнблауэр. - В кандалах, сэр. - Другого ответа быть не могло. - Приказы от коммодора, сэр! - Оррок бежал к ним по палубе, размахивая запечатанным письмом. Хорнблауэр взял пакет. Доути может подождать; приказы не могут. Хорнблауэр подумал было спуститься в каюту и прочесть их в спокойной обстановке, но для капитана корабля покой - недостижимая роскошь. Как только он сломал печать, Буш и Оррок отошли в сторону, оставляя его наедине с приказами, насколько возможно это было на палубе, где все, кому нечего было делать, таращились на Хорнблауэра. Первое предложение было достаточно ясным и определенным. Сэр, Сим предписывается Вам незамедлительно проследовать на находящемся под Вашим командованием шлюпе Его Величества "Отчаянный" в Кадис. Второй абзац предписывал Хорнблауэру выполнить в Кадисе приказы, полученные от главнокомандующего. Третий и последний указывал место встречи, широту, долготу, азимут и расстояние от мыса Сан-Висенти и требовал "отбыть со всей возможной поспешностью сразу по выполнении своих приказов в Кадисе". Хорнблауэр перечел, без необходимости, первый абзац. Там было слово "незамедлительно". - Мистер Буш. Поставьте все обычные паруса. Мистер Провс! Курс, чтоб обогнуть финистерре, побыстрее, пожалуйста. Мистер Форман, сигнальте коммодору: "Отчаянный" - "Неустанному". "Прошу разрешения отбыть". Хорнблауэр успел всего один раз пройтись взад и вперед по шканцам, и вот: - "Коммодор" - "Отчаянному". "Утвердительный". - Спасибо, мистер Форман. Руль на ветер, мистер Буш. Курс зюйд-вест-тень-зюйд. - Зюйд-вест-тень-зюйд. Есть, сэр. "Отчаянный" повернулся. Паруса наполнились ветром. Корабль быстро набирал скорость. Вернулся запыхавшийся Провс. - Курс зюйд-вест-тень-вест, сэр. - Спасибо, мистер Провс. Ветер был чуть позади траверза. "Отчаянный" вспенивал морскую волну, матросы у брасов обливались потом, разворачивая реи под углом, который удовлетворил бы взыскательный взгляд Буша. - Поставьте бом-брамсели, мистер Буш. И я попрошу вас любезно выстрелить лисель-спирты. - Есть, сэр. "Отчаянный" накренился под ветром, не безвольно, а так, как гнется под нажимом хорошая сталь. С подветренной стороны лежала в дрейфе эскадра линейных кораблей, и "Отчаянный", поприветствовав их, промчался мимо. Хорнблауэр догадывался, как завидуют их матросы несущемуся навстречу приключениям лихому шлюпу. Но ведь они не мотались полтора года меж скал и мелей Ируазы. - Поставить лиселя, сэр? - спросил Буш. - Да, пожалуй, мистер Буш. Мистер Янг, что у вас получилось на лаге? - Девять, сэр. Даже чуть больше - девять с четвертью. Девять узлов, и это еще без лиселей. После многомесячной несвободы это был чудесно, это пьянило. - Старичок еще не разучился бегать, сэр. - Буш улыбался во весь рот, преисполненный тех же чувств - а ведь Буш еще не знал, что они отправляются за восемью миллионами долларов. Нет - и в этот момент вся радость улетучилась. Хорнблауэр рухнул с высоты в бездну, как человек, упавший с грот-бом-брам-рея. Он совершенно забыл про Доути. Слово "незамедлительно" в приказе Мура продлило Доути жизнь. Капитанов, чтоб составить трибунал, было предостаточно, да и главнокомандующий, чтоб скрепить приговор, под рукой. Доути осудили бы менее чем за час. Сейчас он, возможно, был бы уже мертв; самое позднее - завтра утром. Капитаны Ла-Маншского флота не пощадили бы бунтовщика. Теперь придется разбираться самому. Спешить некуда - не надо искоренять заговор. Хорнблауэру не придется пользоваться своим правом повесить Доути. Но он представлял себе ужасное состояние Доути в кандалах и чувства команды, знающей, что на корабле человек, обреченный виселице. Это выбьет всех из колеи. И Хорнблауэра больше других - кроме может быть Доути. Хорнблауэру стало нехорошо при мысли, что Доути повесят. Он понял, как сильно к нему привязался. Он был глубоко признателен Доути за преданность и заботы. Доути приобрел не меньший опыт в умении создавать капитану уют, чем иные просмоленные морские волки в изготовлении длинных сплесней. Хорнблауэр старался побороть отчаяние. В тысячный раз говорил он себе, что королевская служба, как женщина-вампир, столь же ненавистна, сколь и притягательна. Он не знал, что ему делать. Но прежде надо больше разузнать о случившемся. - Мистер Буш, не будете ли вы так добры приказать старшине судовой полиции, чтоб он привел Доути в мою каюту? - Есть, сэр. Лязг железа - вот что возвестило о приходе Доути. На запястьях у него были наручники. - Очень хорошо, старшина судовой полиции. Вы можете подождать за дверью. Голубые глаза Доути смотрели прямо на Хорнблауэра. - Ну? - Мне очень жаль, сэр. Мне очень жаль, что я вас подвел. - Какого дьявола вы это сделали? Как Хорнблауэр догадывался, неприязнь между Доути и Мэйном существовала уже давно. Мэйн приказывал Доути делать особенно грязную работу именно тогда, когда Доути хотел сохранить руки чистыми, чтоб подать капитану обед. Возражения Доути стали для Мэйна поводом пустить в ход линек. - Я... я не смог снести удара, сэр. Я думаю, я слишком долго был с джентльменами. Джентльмен может смыть удар только кровью; простолюдин обязан сносить безропотно. Хорнблауэр - капитан этого корабля, власть его практически безгранична. Он может приказать Мэйну, чтоб тот заткнулся, приказать, чтоб с Доути сняли наручники и забыли весь этот инцидент. Забыли? Чтоб команда думала, что можно безнаказанно бить унтер-офицера? Чтоб команда думала, что у капитана есть любимчики? - Ко всем чертям! - заорал Хорнблауэр и стукнул кулаком по столу. - Я могу поучить кого-нибудь себе на замену, сэр, - сказал Доути, - пока... пока... Даже Доути не мог произнести этих слов. - Нет! Нет! Нет! - Абсолютно невозможно позволить Доути расхаживать по судну, возбуждая нездоровое любопытство. - Вы можете попробовать Бэйли, сэр, кают-компанейского вестового. Он вроде потолковей других. - Да. Прежняя доброжелательная услужливость Доути не облегчала дело. И тут мелькнул проблеск надежды, слабый намек на возможность выбрать наименьшее из зол. Сейчас они более чем в трехстах лигах от Кадиса, но ветер попутный. - Вы будете ждать суда. Старшина судовой полиции! Уведите его. Вам нет необходимости держать его в наручниках, и я распоряжусь касательно прогулок. - До свиданья, сэр. Ужасно было видеть, что Доути сох