олько минут  возьмут судно  под контроль.  Даже  с
командой  из неморяков они обрасопят реи, поставят  человека к  штурвалу и в
бейдевинд двинутся  к  Ямайскому проливу. А там, всего в дне пути, Сантьяго.
Небо слегка побледнело. Наступало утро.  Буш крепче сжал рукоятку  шпаги. Он
провел ладонью по лицу,  пытаясь смахнуть паутину, казалось, прилипшую к его
глазам.

     [Рис.3]

     И тут,  рядом  с  судном,  он  увидел на фоне неба  марсель  еще одного
корабля, медленно приближающегося к ним: мачты, реи, такелаж. Марсель плавно
разворачивался.  На "Славе"  дико заорали,  два судна  со  скрежетом сошлись
бортами. Мучительная пауза, словно перед тем,  как волна разобьется о берег.
А потом  над фальшбортом "Славы" появились  головы и плечи матросов,  кивера
морских пехотинцев, холодный блеск штыков и абордажных  сабель.  Хорнблауэр,
без шляпы, перекинув ногу через фальшборт, спрыгнул на палубу; в руке у него
была шпага. По обе стороны от него прыгали остальные. Несмотря на обморочную
слабость,  Буш понял:  Хорнблауэр собрал  команду со всех  трех  судов  и на
"Гадитане" подошел к  "Славе". По расчетам  Буша, он  мог набрать  для атаки
тридцать матросов и тридцать морских пехотинцев. Но пока одна часть сознания
Буша мыслила ясно и четко, другая была как в тумане, и все перед его глазами
разворачивалось  с  кошмарной  медлительностью.  Медленно-медленно,  как  на
учениях,  атакующие  перелезли  на  палубу.  Крики  испанцев казались визгом
играющих  детей.  Буш увидел,  как  англичане навели ружья  и выстрелили, но
беспорядочные  залпы прозвучали  в  его  ушах не громче  игрушечных пугачей.
Атакующие бежали  по  палубе.  Буш  хотел присоединиться к  ним, но  ноги не
слушались. Он лежал на палубе, не в силах подняться.
     Он наблюдал жестокую,  кровавую битву, такую же беспорядочную, как  та,
что  ей  предшествовала. Неизвестно откуда  появлялись  маленькие  отряды  и
включались в борьбу то с  той, то с другой стороны.  Вот  на палубу  хлынули
полуголые  матросы  с  Силком  во главе.  Силк размахивал  прибойником. Этим
громоздким и мощным оружием он разил направо  и налево. Испанцы расступались
перед ним.  Битва кипела.  Испанский  солдат  попытался  бежать, припадая на
раненую ногу,  его преследовал британский  моряк с абордажной пикой.  Догнав
несчастного,  он вонзил  пику ему под ребра, и  оставил  свою  жертву  слабо
подергиваться в луже крови.
     На главной палубе  никого не  осталось, только  грудами  лежали  трупы,
однако Буш  слышал,  что  под  палубами  бой  продолжается, раздаются крики,
вопли,  треск.  Потом   все,  казалось,  утихло.  Слабость   была   какая-то
неприятная. Бушу  ужасно хотелось положить голову на руки и забыться, забыть
о своей ответственности, но на горизонте  сознания его подстерегали какие-то
огромные, кошмарные существа, готовые наброситься  на него. Буш их боялся, и
в борьбе с  ними слабел все сильнее. Голова его опустилась на руки,  и  он с
огромным усилием поднял ее. Второй раз это было еще труднее, но он принуждал
себя. Надо  было встать и заняться всем  тем, что нужно сделать. В  его ушах
раздался резкий, мучительный голос.
     -Мистер Буш здесь, сэр! Он здесь!
     Чьи-то руки  приподняли его  голову. Солнечный свет, хлынувший в глаза,
причинял боль. Чтобы спрятаться от него, Буш плотно прикрыл веки.
     -Буш! Буш!  -  Голос  у  Хорнблауэра  был  нежный и  умоляющий.  - Буш,
пожалуйста, ответь мне.
     Две мягкие руки держали его голову, Буш с трудом разлепил веки и увидел
склонившегося  над ним  Хорнблауэра,  но  сил говорить у  него не  было.  Он
чуть-чуть тряхнул голова  и  улыбнулся  - такое чувство  уюта и безопасности
исходило из рук Хорнблауэра.



        XV

     Посыльный, постучав, просунул голову в каюту Буша:
     -Мистер  Хорнблауэр  свидетельствует  свое  почтение,  сэр.  Над  мысом
Москито развевается адмиральский флаг, и мы сейчас начнем салют, сэр.
     -Очень хорошо, - сказал Буш.
     Лежа  на  койке, он мысленно следил за  всем, что происходит на  судне.
Сейчас оно  лежит  на левом галсе, и все паруса, кроме  марселей и  кливера,
взяты  на  гитовы.  Значит, они прошли Пушечную  Банку.  Буш  услышал  голос
Хорнблауэра:
     -Брасы с подветренной стороны! Команде поворачивать судно!
     Буш  услышал, как заскрипели тросы рулевого  привода:  руль положили на
борт -  обходят мыс Порт-Ройал,  "Слава" встала  на ровный киль - перед этим
она шла с небольшим  креном... накренилась на  левый  борт... так слабо, что
Буш, лежа  на койке,  почти не почувствовал  этого. Громыхнула  первая пушка
салюта. Несмотря на то, что Хорнблауэр любезно предупредил его, Буш все-таки
был захвачен  врасплох и  даже вздрогнул от  неожиданности. Он обругал себя,
решив, что  стал слабый и  пугливый, как котенок. С интервалами в пять минут
гремели  выстрелы,  Буш  заново  устраивался  в постели. Двигаться  ему было
непросто, не столько  из-за  слабости,  сколько  из-за  многочисленных швов,
наложенных  на его  раны. Он  был весь прошит, как  стеганое  одеяло: каждое
движение причиняло боль.
     Когда  салют  стих,  показалось, что  на  корабле  необычно  тихо.  Буш
насчитал пятнадцать  выстрелов; видимо, Ламберт  стал вице-адмиралом.  Судно
скользило  к  северу  по  заливу Порт-Ройал.  Буш попытался  вспомнить,  как
выглядит Солт Понд  Хилл и горы за ним - как же они называются? Лиганея, или
что-то  в этом роде - никогда не  мог  он выговорить эти испанские названия.
Моряки называли их просто Долгие Горы за фортом Рок.
     -Марса-шкоты, - слышался сверху голос Хорнблауэра. - Марса-гитовы!
     Значит, корабль приближается к стоянке.
     -Руль под ветер!
     Повернувшись к ветру, судно потеряет скорость.
     -Молчать, на шкафуте!
     Буш мог вообразить, как оживленно болтают матросы при входе в гавань  -
старики рассказывают новичкам о тавернах и притонах Кингстона.
     -Отдать якорь!
     Ни  один моряк, даже такой прозаичный,  как Буш, не может без душевного
трепета слышать звук скользящего в клюз  якорного каната. Звук этот вызвал у
Буша смешанные чувства. Это не возвращение  домой, это конец одного эпизода,
но начало целой серии новых. Ближайшее будущее сулило крупные  неприятности.
Не  смерть и  не ранения угрожали Бушу, но он  предпочел бы любую  опасность
предстоящему испытанию. Несмотря на слабость, тело его напряглось,  когда он
попытался заглянуть в будущее. Буш хотел бы двигаться, чтоб дать выход этому
напряжению, по крайней мере, извиваться и ерзать, раз он не может ходить, но
со  своими  пятьюдесятью тремя  швами он  не  мог  даже  ерзать. Практически
наверняка предстоит расследование событий на судне Его Величества "Слава", а
возможно, и трибунал - или целая серия трибуналов - по его завершении.
     Капитан Сойер мертв. Кто-то  из испанцев, опьяненный кровью, ворвавшись
в каюту, зарезал несчастного  безумца. В аду не  найдется пламени достаточно
жаркого,  чтоб  покарать  мужчину  -  или женщину  -  совершившего  подобное
злодеяние,   хотя   в  каком-то  смысле  это  было  милосердным  избавлением
несчастной души, так долго мучимой воображаемыми  страхами. По иронии судьбы
в то же время, как  безжалостная  рука перерезала  глотку безумца, кто-то из
вырвавшихся на свободу пленных пощадил Бакленда, лежавшего в койке, и связал
его простынями, так  что все время кровавой битвы за свое судно тот пролежал
беспомощным. Бакленду немало придется объяснять на следствии.
     Буш услышал свист дудок и навострил уши, чтоб расслышать приказ.
     -Команда гички! Гичку спускать!
     Ясное дело,  Бакленд  отправляется доложить  адмиралу.  Как  раз  в тот
момент,  когда  Буш  пришел к  этому  заключению,  Бакленд  вошел  в  каюту.
Естественно, одет он был крайне тщательно, в безупречно-белые штаны и лучший
форменный сюртук. Лицо его было гладко выбрито, а  аккуратность, с какою был
завязан шейный платок, лишний раз свидетельствовала, что он отнесся к своему
туалету весьма серьезно. Но заговорил он не сразу, просто стоял и смотрел на
Буша. Его и без того втянутые щеки  ввалились от переживаний,  остекленевшие
глаза смотрели  в одну  точку губы  дрожали. Так  может  выглядеть  человек,
идущий на виселицу.
     -Вы собираетесь на берег,  сэр?  - спросил Буш, подождав, чтоб  старший
заговорил первым.
     -Да, - сказал Бакленд.
     Кроме треуголки, он держал в руке запечатанные донесения,  над которыми
немало потрудился. Он попросил Буша помочь ему составить  первое, касавшееся
отстранения  капитана  Сойера от  командования;  второе  донесение  включало
часть, написанную самим Бушем. Оно дышало сознанием своих заслуг и описывало
капитуляцию  испанцев  на  Санто-Доминго.  Но  третье донесение,  касавшееся
восстания пленных на борту и содержавшее признание, что Бакленда захватили в
постели спящим, было составлено уже без Буша.
     -Лучше б меня убили, - сказал Бакленд.
     -Не говорите  так,  сэр,  -  ответил  Буш  настолько  бодро,  насколько
позволяли его собственные тревоги и слабость.
     -Это было бы лучше, - повторил Бакленд.
     -Ваша гичка  у  борта,  сэр, - послышался голос Хорнблауэра. -  А призы
только что стали на якорь у нас за кормой.
     Бакленд  обратил  на  него  остекленевший взгляд.  Хорнблауэр  выглядел
совсем не так аккуратно, хотя и он, очевидно, потрудился над своим нарядом.
     -Спасибо, - ответил Бакленд, потом, после паузы, спросил со страстью: -
Скажите мне, мистер Хорнблауэр - это  последняя возможность - как случилось,
что капитан упал в люк?
     -Я решительно ничего не могу вам ответить, сэр, - сказал Хорнблауэр.
     Ни в его словах, ни на  его бесстрастном  лице нельзя  было прочесть ни
малейшего намека.
     -Мистер  Хорнблауэр,  -  взмолился  Бакленд,   постукивая  пальцами  по
донесениям. - Я хорошо обращался с вами. Вы увидите, что в этих донесениях я
отдал вам должное. Я хвалю вас, как только  можно, за то,  что вы сделали на
Санто-Доминго,  и  за то, как  вы взяли на  абордаж  судно,  когда  восстали
пленные. Как только можно, мистер Хорнблауэр. И вы... вы не...
     -Я  действительно ничего не могу добавить  к  тому, что вы  уже знаете,
сэр, - сказал Хорнблауэр.
     -Но что мне говорить, когда меня начнут спрашивать?
     -Правду,  сэр. Что капитана нашли под люком, и что в ходе расследования
не было получено никаких свидетельств, что он упал не случайно.
     -Хотел бы я знать... - сказал Бакленд.
     -Вы  знаете  все, что  можно узнать, сэр. Простите,  сэр,  - Хорнблауэр
протянул  руку  и  снял  кусочек  пеньки  с отворота  его мундира.  Потом он
продолжил: - Адмирал будет  вне себя от радости, когда узнает, что мы выбили
донов из Саманы,  сэр.  Он,  небось,  поседел, переживая за  конвои,  идущие
проливом Мона. И мы привели три приза. Он получит одну восьмую их стоимости.
Не думаете же вы, сэр, что это его возмутит?
     -Не думаю, - сказал Бакленд.
     -Он видел,  как призы  вошли вместе с  нами - сейчас все на флагманском
корабле смотрят на них и говорят о них. Адмирал ждет хороших вестей. Сегодня
утром он будет не склонен задавать вопросы.  Разве  что спросит,  хотите  вы
мадеры или шерри.
     Ни за что в жизни  Буш не мог догадаться, искренно Хорнблауэр улыбается
или нет, но Бакленд явно приободрился.
     -Но потом... - сказал Бакленд.
     -Потом  будет  потом.  В одном  мы  можем не сомневаться - адмиралы  не
любят, чтоб их заставляли ждать, сэр.
     -Наверно,  мне надо  идти, -  сказал Бакленд. Проследив за отправлением
гички,  Хорнблауэр  вернулся к  Бушу. На  этот раз  улыбка  его  точно  была
искренней: она игриво плясала в уголках рта.
     -Не вижу  ничего смешного, -  сказал Буш. Он  поудобнее  устроился  под
простыней.  Теперь, когда  корабль стоял на якоре,  а берег  закрывал его от
ветра, в  каюте  стало гораздо жарче. Солнце  палило безжалостно, и лучи его
почти вертикально падали на палубу, расположенную в ярде над лицом Буша.
     -Вы  совершенно правы,  сэр,  -  сказал  Хорнблауэр,  подходя к нему  и
поправляя простыню. - Ничего смешного.
     -Тогда уберите эту дурацкую усмешку, - раздраженно сказал Буш. От  жары
и волнения голова его снова закружилась.
     -Есть, сэр. Могу я что-нибудь еще для вас сделать?
     -Нет, - сказал Буш.
     -Очень хорошо, сэр. Тогда я займусь делами. Оставшись в каюте один, Буш
пожалел,  что  Хорнблауэра с  ним  нет.  Он  хотел  бы, насколько  позволяла
слабость, обсудить ближайшее будущее. Он лежал и гадал, а пот пропитывал его
бинты. Бушу никак не удавалось привести мысли в порядок. Он  слабо выругался
про себя  и прислушался, пытаясь  понять, что происходит  на  судне,  однако
преуспел в  этом не больше, чем в прорицании будущего. Он закрыл было глаза,
пытаясь заснуть, и тут же открыл их - он начал гадать,  о чем говорят сейчас
Бакленд с адмиралом Ламбертом
     Вошел санитар с подносом,  на  котором стояли кувшин и стакан. Наполнив
стакан,  он одной рукой приподнял  Бушу голову  и поднес стакан к его губам.
Почувствовав во  рту  прохладную влагу, уловив  освежающий  запах, Буш вдруг
понял, что ужасно хочет пить. Он жадно осушил стакан.
     -Что это? - спросил он.
     -Лимонад, сэр, с почтением от мистера Хорнблауэра.
     -От мистера Хорнблауэра?
     -Да,  сэр. К нам подошла маркитантская лодка, мистер  Хорнблауэр  купил
лимонов и велел мне выжать их для вас.
     -Передайте мистеру Хорнблауэру мое спасибо.
     -Есть, сэр. Еще стакан, сэр?
     -Да.
     Ему   стало  лучше.  Через  некоторое  время  он  услышал  целую  серию
необъяснимых звуков: топот башмаков по палубе, приказы, плеск весел рядом  с
кораблем.  Потом у дверей его каюты послышались шаги. Вошел доктор Клайв и с
ним незнакомец - тощий седой человечек с прищуренными голубыми глазками.
     -Меня зовут Сэнки, я врач флотского берегового госпиталя, - объявил он.
- Я отвезу вас туда, где вам будет гораздо удобнее.
     -Я не хочу покидать судно, - сказал Буш.
     -Служа на флоте, - произнес Сэнки с профессиональной жизнерадостностью,
- вы должны были  приучиться к  тому, что, как правило, приходится поступать
против своих желаний.
     Он снял простыню и оценивающе разглядывал замотанное бинтами тело Буша.
     -Простите некоторую  бесцеремонность, - сказал он все с той  же мерзкой
жизнерадостностью, - но я  должен  выписать  на  вас расписку  в  получении.
Полагаю, лейтенант, вы никогда не  выписывали расписку на  получение судовых
припасов, не ознакомившись предварительно с их состоянием.
     -Идите к черту! - сказал Буш.
     -Раздражительность.  -  Сэнки  взглянул  на  Клайва.  -  Боюсь,  вы  не
прописывали ему достаточно слабительного.
     Он взялся за Буша и с помощью Клайва ловко повернул его лицом вниз.
     -Даго  изрядно  вас покромсали, сэр,  -  продолжал  Сэнки, обращаясь  к
беззащитной спине Буша. - Девять ран, насколько я понимаю.
     -И пятьдесят три шва, - добавил Клайв.
     -В  "Вестнике"  это  будет  выглядеть   неплохо,  -  Сэнки  хохотнул  и
экспромтом выдал цитату:  - "Лейтенант э... Буш в ходе  героической  обороны
получил не менее  девяти ран, но я счастлив сообщить, что  он быстро идет на
поправку".
     Буш  попытался  повернуть  голову  и рявкнуть  что-нибудь  подходящее к
случаю,  но шея была  одна  из  самых  больных его  мест.  В  результате  он
пробормотал нечто невразумительное, и, пока его рычания не  стихли, на спину
его не переворачивали.
     -А  теперь  мы быстренько  унесем нашего ангелочка, -  сказал  Сэнки. -
Носильщики, заходите.
     На главной палубе Буш чуть не ослеп от солнечного света. Сэнки подошел,
чтоб натянуть простыню ему на глаза.
     -Отставить!  -  сказал  Буш,  угадав  намерение  врача.  В  голосе  его
сохранилось  достаточно командирской твердости, и Сэнки помедлил. -  Я  хочу
видеть!
     Теперь  стало  понятно,  что  за  топот  он  слышал  внизу.  На шкафуте
выстроился  один  из  Вест-Индских  полков:  все  солдаты  стояли по  стойке
"смирно", все  с  примкнутыми штыками.  Пленных испанцев  выводили из люков,
чтоб отправить на берег  в стоящих  у борта лихтерах. Буш узнал  Ортегу. Тот
хромал, опираясь на плечи  двух  человек.  Одна штанина была обрезана, бедро
замотано бинтами. Бинты и другая штанина почернели от запекшейся крови.
     -Да уж, головорезы, - сказал Сэнки. - А теперь, когда вы вдоволь на них
налюбовались, мы спустим вас в лодку.
     Со  шканцев  поспешно подошел  Хорнблауэр  и встал на  колени  рядом  с
носилками.
     -Все в порядке, сэр? - озабоченно спросил он.
     -Да, спасибо, - сказал Буш.
     -Я прикажу собрать ваши вещи и отправить их следом за вами, сэр.
     -Спасибо.
     -Поосторожней  со  стропами,  -   прикрикнул  Хорнблауэр  на  матросов,
цеплявших тали к носилкам.
     -Сэр! Сэр! - Мичман  Джеймс  приплясывал рядом с Хорнблауэром, стараясь
привлечь его внимание. - К нам направляется лодка с капитаном на борту.
     Новость требовала, чтоб ей занялись немедленно.
     -Всего вам наилучшего, сэр, - сказал Хорнблауэр. - До скорой встречи.
     Он повернулся. Буш  не обиделся на  это короткое прощание: прибывающего
на борт  капитана надлежало встречать соответственно  его  чину.  Мало того,
Бушу самому ужасно хотелось знать, зачем этот капитан пожаловал.
     -Пошел тали! - приказал Сэнки.
     -Отставить!  -  сказал Буш  и в ответ  на  вопросительный взгляд  Сэнки
добавил: - Минуточку подождите.
     -Я сам не прочь узнать, что происходит, - заметил Сэнки.
     По палубе засвистели дудки. Подбежали  фалрепные,  солдаты  повернулись
лицом к входному  порту, морские пехотинцы выстроились рядом с ними. Сверкая
золотым галуном, капитан поднялся на палубу. Хорнблауэр отдал честь.
     -Вы -  мистер Хорнблауэр,  в настоящее время старший лейтенант на борту
этого судна?
     -Да, сэр. Лейтенант Горацио Хорнблауэр, к вашим услугам.
     -Меня зовут Когсхил. - Капитан вытащил бумагу, развернул ее и прочел. -
"Приказ  сэра Ричарда Ламберта,  вице-адмирала  Синего Флага*  [В британском
флоте  адмиралы  делились  на три  категории -  белого,  синего  и  красного
флага.], рыцаря  ордена Бани, командующего Его Величества судами на  Ямайке,
капитану Джеймсу Эдварду Когсхилу, Его Величества фрегата "Решительный". Сим
предписываю вам немедленно прибыть на  борт судна  Его  Величества  "Слава",
находящегося в  заливе  Порт-Ройал, и  принять под командование  pro tempore
вышеупомянутое судно "Слава".
     Когсхил  снова  сложил бумагу.  Принять  под  командование  королевское
судно, даже временно, дело серьезное, и осуществлять его надо в соответствии
с  принятым  ритуалом. Ни  один приказ,  отданный Когсхилом, не будет  иметь
законной силы  до прочтения им вслух документа, дающего ему  право  отдавать
приказы. Теперь, "огласив себя",  он  обладал необъятной властью капитана на
борту  судна - мог назначать  и снимать уорент-офицеров, брать под  стражу и
наказывать кошками  - и все  это благодаря властным полномочиям,  переданным
королем в Совете через Лордов Адмиралтейства и сэра Ричарда Ламберта.
     -Добро  пожаловать  на  борт, сэр, -  сказал Хорнблауэр, снова  отдавая
честь.
     -Очень  интересно, - сказал Сэнки, усаживаюсь рядом с носилками,  после
того, как Буша спустили в госпитальную  шлюпку. -  Давайте, рулевой. Я знал,
что  Когсхил  любимец  адмирала.  Такое повышение  - на линейный  корабль  с
двадцативосьмипушечного  фрегата.  Большой  шаг  для  нашего  друга  Джеймса
Эдварда. Сэр Ричард не терял времени зря.
     -В приказе говорится, это только... только временно, _-  сказал Буш. Он
не способен был достаточно уверенно выговорить слова "pro tempore".
     -У  адмирала  будет  вдоволь  времени  составить  приказ  о  постоянном
назначении по  всей  форме,  - ответил  Сэнки. -  С  этого момента жалование
Когсхила увеличилось с десяти шиллингов до двух фунтов в день.
     Негры-гребцы  налегали на  весла,  и  госпитальная  лодка  скользила по
сверкающей воде. Сэнки  повернулся и посмотрел на эскадру, стоявшую на якоре
в отдалении - трехмачтовое судно и пара фрегатов.
     -Вот  "Решительный", - показал  он.  - Когсхилу повезло, что  его судно
оказалось  здесь в  нужный момент.  Теперь  адмирал  сможет  щедро раздавать
повышения. Вы на "Славе" потеряли двух лейтенантов?
     -Да, - сказал Буш.
     Робертса разорвало ядром на барказе в ходе  первой  атаки на Саману,  а
Смит погиб на своем посту, защищая шканцы во время восстания пленных.
     -Капитан и два  лейтенанта,  -  задумчиво сказал Сэнки.  -  Насколько я
понял, капитан Сойер некоторое время был не в себе?
     -Да.
     -И все-таки они убили его.
     -Да.
     -Цепочка  случайностей.  Вашему   первому   лейтенанту  было  бы  лучше
разделить его участь.
     Буш ничего на это не ответил, хотя подумал о том же. Бакленда связали в
постели, и ему никогда этого не искупить.
     -Думаю,  - рассуждал Сэнки, - повышения ему не видать. Не  повезло ему,
ведь он  бы мог продвинуться в результате ваших успехов  на Санто-Доминго, с
которыми я еще вас не поздравил. Мои поздравления.
     -Спасибо, - сказал Буш.
     -Блестящая победа. Интересно, что теперь  сделает сэр Ричард, да  будет
чтимо  его  имя, с этими тремя  вакансиями. Когсхила на "Славу".  Значит, на
"Решительный" надо будет назначить капитан-лейтенанта.  Несказанная  радость
получить  капитанский чин!  У  нас четыре капитан-лейтенанта -  кто  из  них
войдет в жемчужные врата? Вы ведь бывали здесь прежде?
     -Три года уже не был, - ответил Буш.
     -Тогда вам вряд ли известно, кто из офицеров какое положение занимает в
глазах сэра Ричарда. Значит, лейтенант должен стать капитан-лейтенантом. Нет
сомнений, кто это будет.
     Сэнки  удостоил  Буша  взглядом, и  тот задал  вопрос которого  от него
ждали.
     -Кто?
     -Даттон. Первый лейтенант флагмана. Вы его знаете?
     -Кажется, да. Такой долговязый, со шрамом на щеке?
     -Да. Сэр Ричард полагает, что солнце всходит  и заходит по его слову. И
я думаю, лейтенант Даттон  - скоро он будет  капитан-лейтенант Даттон - того
же мнения.
     Бушу  нечего было  на это  сказать, а  если  б и  было,  он  все  равно
промолчал бы.  Совершенно ясно,  что доктор  Сэнки  -  легкомысленный старый
сплетник и запросто может выболтать все,  что ему скажут. Буш просто кивнул,
насколько позволяли израненная шея и  лежачее положение,  ожидая, пока Сэнки
продолжит свой монолог,
     -Значит,   Даттон  станет   капитан-лейтенантом.   Это   означает   три
лейтенантские вакансии.  Сэр  Ричард  сможет  сделать  приятное  трем  своим
друзьям, назначив их сыновей лейтенантами. При условии, надо заметить, что у
сэра Ричарда есть хотя бы три друга.
     -Весла!  Баковый! - сказал  рулевой.  Они подходили  к  причалу. Шлюпка
пришвартовалась, Сэнки выбрался из нее и руководил выгрузкой носилок. Ровным
шагом чернокожие носильщики двинулись по дороге  к госпиталю. Буш окунулся в
воздух острова, как в горячую ванну.
     -Давайте  разберемся,  - сказал Сэнки,  шагая  рядом с  носилками. - Мы
только что назначили трех  мичманов лейтенантами. Значит, есть три вакантных
уорент-офицерских места. Но погодите - ведь у вас на "Славе" были убитые?
     -Много, - сказал Буш. Немало  мичманов и штурманских помощников  отдали
свои жизни, защищая судно.
     -Естественно. Этого следовало ожидать. Значит, вакансий гораздо больше,
чем   три.   И    значит,    можно    будет   сделать   приятное   множеству
вольноопределяющихся,  волонтеров,   всех  этих  несчастных,   служащих  без
жалования, в надежде  на случайное продвижение. Из чистилища, в  котором они
ничто, в ад, где они будут уорент-офицерами. Дорога славы... не буду ставить
под сомнения ваши литературные познания, напоминая вам, что сказал поэт.
     Буш  не  имел  ни  малейшего  представления,  что  сказал  поэт, но  не
собирался в этом признаваться.
     -Вот мы и пришли, - сказал Сэнки. - Я провожу вас в вашу каюту.
     Оказавшись после ослепительного солнца в темном  помещении, Буш сначала
ничего не видел. Белые коридоры, длинное полутемное помещение, разгороженное
ширмами на крошечные комнатки. Он вдруг почувствовал смертельную  усталость.
Единственное, что  ему  хотелось, это  закрыть  глаза  я  уснуть.  Процедура
перекладывания из носилок в постель чуть его не доконала.  На болтовню Сэнки
он уже не обращал внимания. Когда,  наконец, над постелью натянули  полог от
москитов  и  Буш  остался  один,  ему  показалось, что он на гребне длинной,
глянцевитой, зеленой волны, и что он скользит с нее вниз,  вниз, вниз... Это
было почти приятно.
     Когда он скатился  к  подножию  волны, ему  пришлось  взбираться на нее
снова, восстанавливая  силы, ночь,  день  и еще ночь. За это время  он узнал
госпитальную  жизнь  -  шумы, стоны  из-за  ширм,  приглушенное и  не  очень
приглушенное рычание сумасшедших в дальнем конце беленого коридора, утренние
и вечерние обходы. К концу второго дня он начал с аппетитом прислушиваться к
звукам, предшествовавшим раздаче еды.
     -Вы счастливчик, - заметил Сэнки, осматривая его  прошитое  тело. - Все
раны резаные, ни одной достаточно глубокой  колотой. Это противоречит  всему
моему  профессиональному  опыту. Обычно  даго  орудуют ножами более толково.
Только посмотрите на эту рану.
     Рана, о которой шла речь, протянулась от плеча Буша к его позвоночнику,
так что Сэнки вряд ли вкладывал в свои слова буквальный смысл.
     -Не  меньше восьми дюймов  в длину,  -  продолжал Сэнки,  - но глубиной
меньше двух, хотя, я полагаю, лопатка задета. Четыре  дюйма  острием были бы
куда действенней.  Вот  эта,  соседняя рана - единственная,  демонстрирующая
желание  добраться до глубины  артерий.  Тот, кто ее нанес,  явно  собирался
колоть. Но  колол он сверху вниз, и рваные края  раны указывают, что  острие
скользнуло по ребрам, рассекло несколько волокон  latissimus  dorsi,  но,  в
конце концов, образовало простой порез. Ученический удар. Человеческие ребра
открыты для удара снизу, удар сверху они не пропускают, и идущий сверху нож,
как в этом случае, без толку скользит по ребрам.
     -Я рад, что это так, - сказал Буш.
     -И все раны хорошо заживают, -  продолжал Сэнки. - Признаков омертвения
нет.
     Буш вдруг понял,  что  Сэнки водит носом у  самого его  тела:  гангрена
прежде всего проявляется запахом.
     -Хорошая  чистая  резаная  рана,  - сказал Сэнки,  -  быстро зашитая  и
перевязанная, чаще всего заживляется первичным натяжением. Гораздо чаще, чем
нет.  А у  вас по большинству  чистые резаные  раны, как я уже говорил. Ваши
почетные  шрамы, мистер Буш,  через  несколько лет  станут  почти незаметны.
Останутся  тонкие белые  линии,  чей идущий  крест-накрест  рисунок вряд  ли
испортит ваш античный торс.
     -Хорошо, -  сказал Буш. Он  не совсем понял, какой у него торс,  но  не
собирался просить у Сэнки, чтоб тот объяснил все эти анатомические термины.
     Не успел Сэнки уйти, как уже вернулся с посетителем.
     -Капитан Когсхил пришел проведать вас, - сказал доктор. - Вот он, сэр.
     Когсхил посмотрел на лежащего Буша.
     -Доктор Сэнки порадовал меня, что вы быстро поправляетесь, - сказал он.
     -Я думаю, это так, сэр.
     -Адмирал  назначил  следственную  комиссию,  и  я  вхожу  в ее  состав.
Естественно, потребуются ваши  показания,  мистер  Буш, и я  должен  узнать,
когда вы будете в состоянии дать их.
     Буш  почувствовал  беспокойство.  Следственная  комиссия  почти  так же
пугала его, как трибунал, к которому она могла привести. Несмотря на то, что
совесть его была абсолютно чиста,  Буш предпочел  бы... охотно  предпочел бы
вести судно под шквальным ветром вдоль подветренного берега, чем отвечать на
вопросы, путаться в  юридических  формальностях,  выносить свои  поступки на
обсуждение, при  котором они вполне могут быть превратно истолкованы. Но раз
эту пилюлю  придется проглотить, надо зажать нос и  глотать, как бы  ни было
противно.
     -Я готов в любое время, сэр.
     -Завтра  я снимаю сутуры,  сэр, -  вмешался Сэнки.  -  Вы сами  видите,
мистер Буш еще очень слаб. От этих ран у него полнейшая анемия.
     -Что вы этим хотите сказать?
     -Я хочу сказать, что он обескровлен. А процедура снятия сутур...
     -Швов, что ли?
     -Швов, сэр. Процедура снятия сутур отнимет у мистера Буша много сил. Но
если следственная комиссия позволит ему давать показания, сидя в кресле...
     -Позволит.
     -Тогда через три дня он сможет отвечать на любые вопросы.
     -В пятницу, значит?
     -Да, сэр. Не раньше. Я хотел бы, чтоб это было позднее.
     -Собрать здесь комиссию, - с холодной вежливостью пояснил Когсхил, - не
просто,  ибо  все  суда большую часть времени отсутствуют. Следующая пятница
нас устроит.
     -Есть, сэр, - сказал Сэнки.
     Буш, так долго  сносивший  болтовню Сэнки, с некоторым  удовлетворением
наблюдал,    как   тот    бросил   свои   выкрутасы,   обращаясь   к   столь
высокопоставленному лицу, как капитан.
     -Очень  хорошо,  -  сказал  Когсхил и  поклонился  Бушу.  -  Желаю  вам
скорейшего выздоровления.
     -Спасибо, сэр, - сказал Буш.
     Даже лежа  в  постели,  он инстинктивно  попытался вернуть поклон,  но,
стоило ему  начать  сгибаться,  заболели  раны и не дали  ему выставить себя
смешным. Когда Когсхил вышел, у Буша  осталось время подумать о будущем; оно
тревожило  его даже за обедом, но  санитар, пришедший убрать посуду, впустил
еще  одного  посетителя,  при  виде  которого  все  мрачные мысли  мгновенно
улетучились.  В  дверях  стоял  Хорнблауэр  с  корзиной  в руке.  Лицо  Буша
осветилось.
     -Как  ваше  здоровье, сэр?  - спросил  Хорнблауэр. Оба с  удовольствием
пожали друг другу руки.
     -Я вас увидел, и мне сразу стало лучше, - искренно сказал Буш.
     -Я  первый раз на берегу, - сказал Хорнблауэр. - Можете догадаться, как
я был занят.
     Буш охотно поверил - он  легко мог вообразить, сколько хлопот свалилось
на Хорнблауэра. "Славу" надо было загрузить порохом  и снарядами, провиантом
и  водой,  вычистить  судно  после  пленных,  убрать  следы  недавних  боев,
выполнить  все  формальности, связанные с передачей трофеев, с раненными,  с
больными, с  личным имуществом  убитых.  И Буш  горячо желал  выслушать  все
подробности,  словно  домохозяйка, которой болезнь не  позволяет  следить за
домом.  Он  закидал  Хорнблауэра  вопросами,  и  профессиональный   разговор
некоторое время не давал Хорнблауэру показать корзину, которую он принес.
     -Папайя, - сказал он. - Манго. Ананас.  Это  - второй ананас, который я
вижу в жизни.
     -Спасибо.  Вы  очень  добры,  - ответил  Буш.  Но  ему было  совершенно
невозможно и в малой мере проявить чувства, которые  вызвали у него эти дары
- после дней  одинокого лежания в  госпитале он  узнал,  что кому-то до него
есть дело, что кто-то по крайней мере подумал о нем. Неловкие слова, которые
он произнес, ничего этого не выражали: только человек тонкий и сочувствующий
мог угадать что за ними скрывается.  Но Хорнблауэр  спас  его от дальнейшего
смущения, быстро сменив разговор.
     -Адмирал взял "Гадитану" в эскадру, - объявил он.
     -Вот как, клянусь Богом!
     -Да. Восемнадцать пушек - шести- и девятифунтовые.  Она будет считаться
военным шлюпом.
     -Значит, он должен будет назначить на нее капитан-лейтенанта.
     -Да.
     -Клянусь Богом! - сказал Буш.
     Какой-то удачливый лейтенант получит повышение. Это мог бы быть Бакленд
-  еще может, если оставят без внимания  тот факт, что его связали спящим  в
постели.
     -Ламберт дал ей новое имя - "Возмездие".
     -Неплохое имя.
     -Да.
     На мгновение наступила тишина. Каждый  из них, со  своей точки  зрения,
заново переживал ужасные минуты, когда "Гадитана" взяла "Славу" на абордаж и
испанцы падали под безжалостными ударами.
     -Про следственную комиссию вы, конечно, знаете, - спросил Буш. Мысль об
этом закономерно вытекала из предыдущих.
     -Да. А вы как узнали?
     -Только что заходил Когсхил, предупредил, что я буду давать показания.
     -Ясно.
     Опять наступила тишина, более напряженная,  чем прошлый раз: оба думали
о предстоящем испытании. Хорнблауэр сознательно прервал ее.
     -Я собирался сказать вам, - произнес он, - что мне пришлось заменить на
"Славе"  тросы рулевого  привода. Оба  старых  износились  - слишком большая
нагрузка. Боюсь, они идут под слишком острым углом.
     Это вызвало технический разговор, который Хорнблауэр поддерживал,  пока
ни пришло время уходить.



        XVI

     Следственная  комиссия была обставлена  совсем  не  так торжественно  и
пугающе,  как  трибунал.  Ей  не  предшествовал пушечный выстрел,  капитаны,
составляющие  комиссию,  были  в  повседневной  форме,  а  свидетели  давали
показания не под  присягой. О последнем обстоятельстве Буш забыл и вспомнил,
лишь когда его вызвали.
     -Пожалуйста,  сядьте,  мистер  Буш,  -  сказал  председательствующий. <i>-</i>
Насколько мне известно, вы все еще слишком слабы от ран.
     Буш  проковылял к указанному ему  креслу, - еле-еле  добрался до него и
сел. В большой каюте "Славы" (когда-то здесь лежал, дрожа и рыдая от страха,
капитан Сойер)  было удушающе жарко.  Перед председателем  лежали судовой  и
вахтенный  журналы,  а в  том,  что  он  держал  в  руках,  Буш  узнал  свое
собственное донесение, адресованное  Бакленду  и  описывающие  нападение  на
Саману.
     -Ваше донесение делает  вам честь, мистер Буш, - сказал председатель. -
Из него следует,  что  вы взяли штурмом форт,  потеряв  убитыми  всего шесть
человек, хотя он был окружен рвом, бруствером и крепостным валом и охранялся
гарнизоном из семидесяти человек и двадцатичетырехфунтовыми орудиями.
     -Мы напали на них неожиданно, сэр, - сказал Буш.
     -Это и делает вам честь.
     Вряд ли атака на форт Самана была для гарнизона большей неожиданностью,
чем для  Буша эти слова:  он готовился к чему-то гораздо более  неприятному.
Буш  взглянул на  Бакленда, которого вызвали  прежде.  Бакленд был бледен  и
несчастен. Но  Буш должен был сказать одну вещь прежде, чем мысль о Бакленде
отвлекла его.
     -Это заслуга лейтенанта Хорнблауэра, - сказал он. - План был его.
     -Это  вы  весьма  благородно изложили  в вашем  донесении.  Могу  сразу
сказать,  что,  по  мнению нашей  следственной комиссии, все обстоятельства,
касающиеся  атаки  на  Саману  и последующей  капитуляции,  отвечают  лучшим
традициям флота.
     -Спасибо, сэр.
     -Переходим к следующему.  К попытке пленных захватить "Славу". Вы в это
время исполняли обязанности первого лейтенанта судна, мистер Буш?
     -Да, сэр.
     Отвечая на вопросы, Буш шаг  за  шагом проходил  события той  ночи. Под
руководством Бакленда он нес ответственность за организацию охраны и питания
пленных.  Пятьдесят  женщин  -  жены  пленных  -  находились  под охраной  в
мичманской каюте. Да,  трудно было следить за ними так же тщательно,  как за
мужчинами. Да, он  прошел с обходом после отбоя. Да, он услышал  шум.  И так
далее. "И вас нашли среди убитых, без сознания от полученных ран?"
     -Да, сэр.
     Молодой капитан со свежим лицом, сидевший в конце стола, задал вопрос:
     -И  все это  время, до самой  своей гибели, капитан Сойер  был заперт в
каюте?
     Председатель вмешался.
     -Капитан  Хибберт,   мистер   Бакленд  уже  просветил   нас  касательно
нездоровья капитана Сойера.
     Во  взгляде,  который   председатель  устремил  на  капитана  Хибберта,
чувствовалось  раздражение.  Вдруг  перед  Бушем  забрезжил  свет.  У Сойера
остались жена,  дети,  друзья,  которым  нисколько  не  хотелось  привлекать
внимание  к тому,  что он  умер сумасшедшим. Председатель  комиссии, видимо,
действовал под строгим приказом замять эту сторону дела. Теперь, когда Сойер
отдал жизнь  за  отечество, председатель будет приветствовать вопросы такого
рода  не  больше, чем сам Буш. Вряд  ли  и Бакленда очень настойчиво об этом
расспрашивали.  Его  несчастный вид,  вероятно,  проистекал от того, что ему
пришлось описывать свою бесславную роль при захвате судна.
     -Я полагаю, джентльмены, ни у кого из вас больше нет вопросов к мистеру
Бушу?  -  спросил  председатель.  После  этого  задавать  вопросы  было  уже
невозможно. - Позовите мистера Хорнблауэра.
     Хорнблауэр поклонился следственной  комиссии.  У него было бесстрастное
выражение лица,  которое, как знал  теперь Буш,  скрывало  бушевавшие в  нем
чувства. Хорнблауэру, как и Бушу, задали несколько вопросов о Самане.
     -Нам  сказали, - заметил председатель, - что атака на  форт и установка
пушки на перешейке были вашей инициативой?
     -Не  понимаю, почему  вам  так сказали, сэр.  Всю  ответственность  нес
мистер Бакленд.
     -Не буду настаивать, мистер Хорнблауэр. Я думаю, все мы поняли. Давайте
послушаем, как вы отбили "Славу". Что привлекло ваше внимание?
     Потребовались   долгие  и   настойчивые  расспросы,  чтоб  вытянуть  из
Хорнблауэра эту историю. Он услышал  пару ружейных выстрелов, забеспокоился,
увидел,  что  "Слава"  привелась  к  ветру,  и  понял, что  произошло  нечто
серьезное. Тогда он собрал команды с призов и взял "Славу" на абордаж.
     -Вы не боялись потерять призы, мистер Хорнблауэр?
     -Лучше потерять призы, чем корабль. Кроме того...
     -Что кроме того, мистер Хорнблауэр?
     -Я приказал перерубить все шкоты и фалы на призах, прежде  чем оставить
их, сэр. Чтоб  заменить их,  испанцам потребовалось  время, так что мы легко
захватили призы обратно.
     -Похоже,  вы  все  продумали, мистер Хорнблауэр, - сказал председатель.
Послышался  одобрительный гул.  - И  вы очень  быстро провели контратаку  на
"Славу". Вы не стали  выжидать, чтоб  оценить  размеры опасности? Ведь вы не
знали - может быть, попытка захвата судна уже подавлена?
     -В таком случае  не  произошло  бы ничего страшного, сэр, кроме ущерба,
нанесенного такелажу призов. Но если пленные захватили судно, атаковать надо
было немедленно, пока они не организовали оборону.
     -Мы поняли. Спасибо, мистер Хорнблауэр.
     Следствие подошло к концу.  Карберри еще не  оправился от  ран и не мог
давать показания, Уайтинга  не было  в живых. Комиссия  совещалась не больше
минуты, прежде чем объявить свои выводы.
     -Мнение данной комиссии таково, - объявил председатель. - Среди пленных
испанцев  следует провести тщательное расследование с целью установить,  кто
убил капитана Сойера. Если убийца жив, он предстанет перед судом. Дальнейшие
действия  в  отношении  оставшихся  в  живых  офицеров  судна Его Величества
"Слава" не представляются нам целесообразными.
     Это  значило,  что  трибунала  не будет.  Буш  облегченно  улыбнулся  и
постарался встретиться взглядом с  Хорнблауэром. Однако улыбка его встретила
холодный  прием. Буш  попытался  спрятать  улыбку и  принять  вид  человека,
настолько  безупречного, что  весть  об  отмене  трибунала не вызвала у него
облегчения. А при взгляде на Бакленда его душевный подъем сменился жалостью.
Бакленд был на грани отчаяния,  его честолюбивым устремлениям положен конец.
После капитуляции  Саманы он мог лелеять надежду на повышение: на  его счету
были значительные  достижения,  а  поскольку капитан негоден к  службе,  для
Бакленда было весьма вероятно получить  чин капитан-лейтенанта, может быть -
даже капитана. То, что его связали в постели спящим, означало крушение любых
честолюбивых чаяний. Этого ему не  забудут, и факт будут помнить долго после
того,   как  забудутся  обстоятельства.  Он   обречен  оставаться  стареющим
лейтенантом.
     Буш виновато вспомнил, что сам лишь по счастливой случайности проснулся
вовремя. Раны  его мучительны, но они сослужили  ему  неоценимую службу, они
отвлекли  внимание от его собственной ответственности. Он сражался, пока  не
потерял сознание, и это, возможно, делает ему честь, но Бакленд сделал бы то
же  самое, сложись  обстоятельства иначе. Однако  Бакленд  проклят, а сам он
прошел через испытание во всяком  случае  ничего не  потеряв. Буш чувствовал
алогичность всего этого, хотя оказался бы в большом затруднении, заставь его
выразить  свои  мысли словами. В  любом  случае,  логическое  мышление  мало
применимо  к  теме  репутаций и  повышений. За долгие  годы Буш все больше и
больше утверждался во мнении,  что служба  тяжела и неблагодарна, а удача  в
ней еще  более капризна, чем в  других жизненных сферах. Везенье приходит на
флоте так же  непредсказуемо, как  смерть выбирает  свои  жертвы  на  людной
палубе под неприятельским бортовым залпом. Буш был фаталистом,  и  сейчас  у
него было не то настроение, чтоб предаваться глубокомысленным размышлениям.
     -А, мистер Буш, -  сказал капитан Когсхил, -  рад видеть  вас на ногах.
Надеюсь,  вы  останетесь  на  борту  и  пообедаете  со  мной.  Я рассчитываю
заручиться присутствием остальных лейтенантов.
     -С огромным удовольствием, сэр,  - сказал Буш. Любой лейтенант  ответил
бы так на приглашение своего капитана.
     -Тогда через пятнадцать минут? Отлично.
     Капитаны, составлявшие следственную комиссию, покидали судно строго  по
старшинству. Свист дудок эхом отдавался по палубе.  Капитаны  один за другим
небрежно  салютовали в  ответ  на  оказанные  почести.  Все  они по  очереди
спускались через  входной  порт в  блеске золотого  галуна и  эполетов,  эти
счастливчики,  достигшие  крайней степени  блаженства  - капитанского  чина;
нарядные гички отваливали к стоявшим на якоре кораблям.
     -Вы обедаете на борту, сэр? - спросил Хорнблауэр у Буша.
     -Да.
     На  палубе их  корабля  "сэр"  звучало  вполне естественно, так  же как
естественно оно было отброшено, когда Хорнблауэр навещал  друга  в госпитале
на берегу. Хорнблауэр отдал честь Бакленду.
     -Можно мне оставить палубу на  Харта, сэр? Меня  пригласили  обедать  в
каюту.
     -Очень хорошо, мистер Хорнблауэр. - Бакленд выдавил  улыбку, -  Скоро у
нас будут два новых лейтенанта и вы перестанете быть младшим.
     -Я не огорчусь, сэр.
     Эти люди,  столько пережившие вместе,  цеплялись за тривиальности, чтоб
поддержать  разговор,  боясь, как бы  более серьезные  темы не подняли  свои
уродливые головы.
     -Пора идти, - сказал Бакленд.
     Капитан  Когсхил  оказался радушным  хозяином. Теперь  в  большой каюте
стояли  цветы - видимо,  на время  разбирательства  их  спрятали  в спальной
каюте,  чтоб не нарушать серьезности происходящего. Иллюминаторы были широко
открыты, и в каюту проникал слабый ветерок.
     -Перед вами салат  из сухопутного краба, мистер  Хорнблауэр. Сухопутный
краб, вскормленный  кокосовыми орехами. Некоторые  предпочитают его молочной
свинине. Может, вы положите его желающим?
     Буфетчик внес дымящееся жаркое и поставил на стол.
     -Седло  молодого  барашка,  -  сказал  капитан.  -  Баранам  не  сладко
приходится на этом острове, и, боюсь, жаркое может оказаться несъедобным. Но
может вы по крайности попробуете его? Мистер Бакленд, вы разрежете?  Видите,
джентльмены, у меня осталось еще несколько настоящих картофелин - ямс быстро
приедается. Мистер Хорнблауэр, вина?
     -С удовольствием, сэр.
     -И мистер Буш - за ваше скорейшее выздоровление, сэр.
     Буш жадно осушил бокал. Когда  он оставлял госпиталь, Сэнки предупредил
его, что злоупотребление спиртными напитками может  вызвать  воспаление ран,
но так приятно было лить вино в горло  и чувствовать, как теплеет в желудке.
Обед продолжался.
     -Те из вас, джентльмены, кто служил здесь прежде, должно  быть, знакомы
с этим кушаньем,  - сказал капитан, оценивающе  глядя на  поставленное перед
ним дымящееся блюдо, - Вест-Индский перечник - боюсь,  не такой хороший, как
в Тринидаде. Мистер Хорнблауэр, попробуете в первый раз? Войдите!
     Последние слова были  ответом на стук  в дверь. Вошел шикарно разодетый
мичман. Его изящная форма и элегантный вид сразу указывали на принадлежность
к  классу морских офицеров, получающих  из дома  значительное  содержание, а
может, и располагающих собственными средствами.  Без  сомнения,  это отпрыск
знатного  рода,  отслуживающий положенный  срок мичманом,  пока протекция  и
деньги не вознесут его по служебной лестнице.
     -Меня послал адмирал, сэр.
     Конечно.  Буш,  от  вина сделавшийся  проницательным, сразу  понял, что
человек  в такой  одежде и  с  такими  манерами  принадлежит к адмиральскому
окружению.
     -И что вы должны сообщить? - спросил Когсхил.
     -Адмирал шлет свои приветствия и хотел бы видеть мистера Хорнблауэра на
борту флагмана, как только это будет удобно.
     -А обед еще только начался! - заметил Когсхил, глядя на Хорнблауэра.
     Но если адмирал просит  сделать  что-либо, как только это будет удобно,
означает,  что делать  надо  немедленно, удобно  это или  не  удобно.  Очень
вероятно, что дело какое-нибудь пустяковое.
     -С вашего разрешения, сэр, я пойду, - сказал Хорнблауэр. Он взглянул на
Бакленда. - Можно мне взять шлюпку, сэр?
     -Простите,  сэр,  -  вмешался  мичман.  -  Адмирал сказал, что  шлюпка,
которая доставила меня сюда, отвезет вас на флагман.
     -Это упрощает дело,  - сказал Когсхил. -  Идите, мистер  Хорнблауэр. Мы
оставим часть перечника до вашего возвращения.
     -Спасибо, сэр, - сказал Хорнблауэр, вставая.
     Как только он вышел, капитан задал неизбежный вопрос:
     -Зачем адмиралу мог понадобиться Хорнблауэр?
     Он  поглядел  на собравшихся и  не получил ответа.  Тем  не  менее, Буш
увидел, что лицо Бакленда  напряжено.  Казалось, в своем  несчастье  Бакленд
что-то предчувствует.
     -Ладно,  со временем мы узнаем,  - сказал Когсхил. - Вино рядом с вами,
мистер Бакленд. Не дайте ему выдохнуться.
     Обед  продолжался. Перечник  обжег Бушу рот и обдал жаром желудок,  так
что вино, которым он его запил, было вдвойне приятно. Когда унесли сыр, а за
ним и скатерть, буфетчик подал фрукты и орехи на серебряных блюдах.
     -Портвейн,  - сказал  капитан Когсхил.  -  79-го года. Хороший год. Про
этот коньяк я ничего не знаю, что естественно в наше время.
     Коньяк   мог   быть  только   из  Франции,   контрабандный,   вероятно,
приобретенный путем торговли с неприятелем.
     -Но здесь,  - продолжал капитан, - отличный  немецкий джин. Я купил его
на распродаже  призов  после того, как мы взяли  Сент-Эвстасиус.  А  вот еще
немецкий напиток -  из Куросао, и  если  он на  ваш вкус  не слишком  отдает
апельсинами, он  может  вам понравиться.  Шведский шнапс -  горло дерет,  но
отличная вещь - это после захвата  Сабы. Говорят, что умный не станет мешать
виноград  с зерном,  но, насколько я  понимаю,  шнапс делают  из  картофеля,
значит, он под запрет не попадает. Мистер Бакленд?
     -Мне шнапса, - сказал Бакленд. Язык его немного заплетался.
     -Мистер Буш?
     -Я буду пить то же, что и вы, сэр.
     Это было самое простое решение.
     -Тогда   пусть   будет  коньяк.   Джентльмены,  за   то,   чтоб   Бони*
[Презрительное прозвище Бонапарта у англичан.] черти сбондили.
     Они выпили. Коньяк приятно согревал внутренности. Буш ощутил  блаженную
расслабленность,  а  два тоста спустя  ему стало  так хорошо, как не было  с
самого отплытия "Славы" из Плимута.
     -Войдите! - сказал капитан.
     Дверь медленно  отворилась,  в дверях стоял  Хорнблауэр. Лицо его  было
напряжено - это Буш  видел ясно, хотя фигура Хорнблауэра слегка плыла у него
перед   глазами   (так  выглядели  предметы  через   воздух,  нагретый   над
раскаленными ядрами в форте Самана), а черты лица были какие-то смазанные.
     -Заходите,  заходите,  -  сказал  капитан.  -  Тосты  только  начались.
Садитесь на прежнее  место. Героям  коньяк, подставляйте  стакан, как сказал
мудрый Джонсон. Мистер Буш!
     -Н-неприятельской  кровью  з-залит  океан.  П-призы в изобилии, б-берег
багрян. И с-славой бессмертной наш флот осиян. Ик, - сказал Буш,  неимоверно
гордясь, что помнил этот тост и смог при случае произнести.
     -Пейте, пейте, мистер Хорнблауэр. - Мы  уже далеко  от вас  оторвались.
Погоня в кильватер - долгая погоня.
     Хорнблауэр снова поднес бокал к губам.
     -Мистер Бакленд!
     -Каждый счастлив  и... счастлив и...  счастлив и... и... пьян, - сказал
Бакленд,  вспомнив-таки  последнее  слово. Лицо  у него  было  красное,  как
свекла, и  Бушу казалось, что  оно,  словно  садящееся солнце, наполняет всю
каюту - очень забавно.
     -Вы  ведь  вернулись от  адмирала,  мистер  Хорнблауэр - вдруг вспомнил
капитан.
     -Да, сэр.
     Короткий ответ  явно не вязался с атмосферой всеобщего благодушия.  Буш
отчетливо ощутил это и отметил про себя наступившую паузу.
     -Все в порядке? - спросил  капитан наконец, как бы извиняясь, что лезет
в чужие дела, принужденный к этому наступившей тишиной.
     -Да, сэр. -  Хорнблауэр  вертел бокал  длинными нервными пальцами; Бушу
казалось,   что   каждый   палец   длиной   в  фут.   -  Он   назначил  меня
капитан-лейтенантом на "Возмездие".
     Хорнблауэр сказал  это тихо,  но  его  слова  в тишине  каюты произвели
эффект пистолетного выстрела.
     -Господи  Боже мой!  -  воскликнул капитан.  -  Вот и  тост.  За нового
капитан-лейтенанта! Трижды ура в его честь!
     Буш от души крикнул "ура!"
     -Хорнблауэр, старина! - сказал он. - Хорнблауэр, старина!
     Буш  несказанно  обрадовался  этой  новости.  Он  наклонился и похлопал
Хорнблауэра по плечу. Он знал, что его лицо - одна сплошная улыбка, и потому
склонил голову набок и лег локтем на стол,  чтоб Хорнблауэр мог  насладиться
ей в полной мере.
     Бакленд со стуком поставил бокал на стол.
     -Будьте вы прокляты! - сказал он. - Будьте вы прокляты!
     -Полегче!  - поспешно  произнес капитан. -  Давайте нальем  бокалы.  До
краев, мистер Бакленд. За нашу Родину! Великая Англия! Владычица волн!
     Гнев Бакленда утонул в новом потоке вина, а позже печаль одолела его, и
он тихо зарыдал, сидя за столом,  и слезы катились по его щекам. Но Буш  был
слишком счастлив, чтоб омрачаться горестями  Бакленда. Он  всегда  вспоминал
этот обед как  один из лучших, на  которых ему  случалось присутствовать. Он
даже помнил улыбку Хорнблауэра в конце обеда.
     -Мы не можем отправить вас в госпиталь сегодня, - сказал Хорнблауэр.  -
Лучше вам эту ночь поспать в своей койке. Позвольте мне отвести вас туда.
     Это было очень здорово. Буш  двумя руками обхватил Хорнблауэра за плечи
и  пошел,  волоча ноги. Неважно,  что  ноги не слушались,  ведь  у него была
поддержка.  Хорнблауэр -  лучший человек в мире, что Буш и объявил, исполнив
"Горацио - парень, что надо", нетвердой походкой идя по коридору. Хорнблауэр
опустил  его в качающуюся койку и широко улыбнулся. Бушу  пришлось уцепиться
за края койки: он  немного удивился, что судно, стоящее на якоре, так сильно
качает.



        XVII

     Так  Хорнблауэр  оставил  "Славу". Он получил вожделенное  повышение, и
теперь у него было много дел: надо было подготовить "Возмездие" к плаванию и
организовать небольшую, только что набранную команду. Буш иногда видел его и
смог уже на  трезвую голову поздравить с эполетом. Эполет на левом плече был
отличительным  признаком капитан-лейтенанта, одного из тех  счастливцев, для
кого боцманматы свистят в дудки, когда он поднимается на борт, и кто может с
надеждой глядеть  в будущее, ожидая назначения  капитаном.  Буш  называл его
"сэр", и даже в первый раз это не показалось ему неестественным.
     За последние несколько  недель Буш узнал много такого, чего  не замечал
за все годы  своей службы. Эти годы прошли в море, среди морских опасностей,
среди постоянно меняющихся ветра и погоды, больших глубин и мелей. Он служил
на  линейных кораблях, где на неделю в море приходилось лишь несколько минут
боя, и  постепенно утвердился  в  мысли, что главное требование к  флотскому
офицеру  -  опыт  практического  судовождения.  Разбираться  в  бесчисленных
деталях управления судном,  не  только уметь вести его  под  парусами,  но и
знать все мелкие,  однако важные хитрости, касательно тросов и канатов, помп
и  солонины, сухой  гнили и Свода Законов Военного Времени - вот и  все, что
нужно. Но теперь он узнал, что не менее важны и другие качества: смелая и  в
то  же  время  осторожная  инициатива, мужество  не только  телесное,  но  и
душевное; тактичное умение заставить и начальство, и подчиненных делать, что
считаешь нужным, изобретательность и сообразительность. Военный флот  должен
воевать, и командовать им должны воины.
     И  хотя осознание всего этого примирило Буша с возвышением Хорнблауэра,
по  иронии судьбы он немедленно погрузился  с  головой в мелкие дела  самого
низменного свойства. Он вступил в борьбу с миром насекомых:  пленные испанцы
за шесть дней пребывания на борту заразили  судно всевозможными  паразитами.
Блохи,  вши  и  клопы  расплодились  повсюду; на  деревянном  судне, набитом
людьми,  да  к  тому  же в  тропиках, они благоденствовали. Пришлось  обрить
головы и прожарить  койки. В отчаянной попытке одолеть клопов заново красили
древесину - и каждый раз безуспешно  - через два дня клопы появлялись вновь.
Даже  тараканы и крысы,  всегда обитавшие на судне, казалось, размножились и
стали вездесущими.
     По  несчастному  стечению  обстоятельств  пик его  озлобления совпал  с
выплатой призовых денег за захваченные в  Самане  суда.  Сто фунтов, которые
надо   потратить,  двухдневный  отпуск,  предоставленный  ему  Когсхилом,  и
Хорнблауэр свободен в это же самое время. Эти  два безумных дня Хорнблауэр с
Бушем  посвятили  тому,  чтобы  потратить  по  сто  фунтов  на  сомнительные
удовольствия Кингстона. Два диких  дня и две  диких ночи, после  которых Буш
вернулся на "Славу" помятый и шатающийся, мечтая поскорее оказаться в море и
прийти  в себя. А когда он вернулся  из  первого плавания под  командованием
Когсхила, Хорнблауэр пришел попрощаться.
     -Я отплываю завтра утром с береговым бризом, - сказал он.
     -Куда, сэр?
     -В Англию, - сказал Хорнблауэр.
     Буш присвистнул. Некоторые в эскадре не видели Англии лет по десять.
     -Я  вернусь,   -  сказал   Хорнблауэр.   -  Конвой   в   Даунс.  Депеши
Адмиралтейскому совету. Забрать ответ и проследовать назад. Обычный тур.
     Действительно, это  был обычный  тур для военного шлюпа.  "Возмездие" с
его  восемнадцатью  пушками  и дисциплинированной командой  могло  сразиться
почти с любым капером, при своей скорости и маневренности оно могло охранять
торговые  суда лучше, чем линейный корабль  или даже фрегаты, сопровождавшие
более крупные конвои.
     -Ваше  назначение  будет утверждено, сэр, - сказал Буш, кидая взгляд на
Хорнблауэров эполет.
     -Надеюсь, что так, - сказал Хорнблауэр.
     Утвердить  пожалованное   главнокомандующим   назначение  было   чистой
формальностью.
     -Если только они не заключат мир, - заметил Хорнблауэр.
     -Это исключено, сэр, - сказал Буш.
     Судя по ухмылке Хорнблауэра, он тоже не  верил в возможность мира, хотя
доставленные  из Англии двухмесячной  давности  газеты и намекали туманно на
какие-то   намечающиеся   будто  бы   переговоры.  Пока  Бонапарт,  неумный,
честолюбивый и неразборчивый  в средствах  стоит у власти,  пока ни один  из
спорных вопросов  между двумя  странами  не  разрешен, никто  из  военных не
поверит,  что  переговоры  могут привести  даже  к перемирию,  не то  что  к
постоянному миру.
     -Удачи в любом случае, сэр, -  сказал Буш, и эти слова не были  простой
формальностью.
     Они пожали руки и расстались. О чувствах Буша к Хорнблауэру говорит то,
что  ранним серым утром  следующего дня он выкатился из  койки и поднялся на
палубу посмотреть, как "Возмездие", похожее под своими марселями на призрак,
с лотовым на русленях обогнуло мыс, подгоняемое береговым бризом.
     Буш  проводил корабль взглядом:  жизнь  на  флоте несет  с  собой много
разлук. Сейчас нужно было воевать с клопами.
     Одиннадцать недель спустя  эскадра лавировала  против пассата в проливе
Мона.  Ламберт привел  ее сюда  с  двоякой  целью, которую преследует  любой
адмирал  -  тренировать корабли и  охранять важный  конвой на одном из самых
опасных  отрезков его путешествия. Холмы Санто-Доминго были скрыты сейчас за
горизонтом  к  западу, но столовая возвышенность  Моны  виднелась впереди. С
такого расстояния она казалась скучной и однообразной. С правого борта видна
была  маленькая  сестренка  Моны,  Монита,  обнаруживающая сильное  семейное
сходство.
     Дозорный фрегат, шедший впереди, подал сигнал.
     -Вы слишком медлительны,  мистер  Трюскот, - заорал Буш  на сигнального
мичмана. С ними иначе нельзя.
     -"Вижу парус на норд-осте",  - прочел сигнальный  мичман, держа у глаза
подзорную трубу.
     Это  могло  означать что  угодно  -  от  авангарда французской эскадры,
вырвавшейся из Бреста, до торгового судна.
     Сигнал пошел вниз и тут же появился новый.
     -"Вижу дружественный парус на норд-осте", - прочитал Трюскот.
     Тут  налетевший  дождевой  шквал  скрыл  горизонт,  и "Славе"  пришлось
немедленно  спуститься под  ветер.  Дождь  барабанил  по палубе  кренящегося
корабля, потом  ветер  резко  переменился, вышло  солнце, шквал миновал. Буш
занялся тем, чтобы вернуть "Славу" на ее место, ровно  в двух кабельтовых за
кормой  идущего  впереди  судна. Все  три  корабля  составляли  кильватерную
колонну, "Слава" - последняя, флагман  - первый. Теперь парус был  уже виден
на горизонте. В подзорную трубу Буш сразу различил, что это военный шлюп. Он
подумал было, уж  не "Возмездие"  ли так  быстро  обернулось,  но со второго
взгляда  стало ясно, что это  не оно. Трюскот  прочел  номер  и  посмотрел в
списке.
     -"Клара", военный шлюп, капитан Форд, - объявил он.
     Буш знал,  что "Клара" отплыла  в Англию  с  депешами за  три недели до
"Возмездия".
     -"Клара" флагу", - продолжал Трюскот, - "Имею депеши".
     Она быстро приближалась.
     По  фалам  флагмана  побежали  цепочки  черных  шаров  которые  наверху
превратились во флажки.
     -"Всем кораблям", - читал  Трюскот  с  заметным волнением в голосе. Это
означало, что сейчас "Слава" получит приказ. - "Лечь в дрейф".
     -Грот-марса-брасы!  -  закричал  Буш.  -  Мистер  Эббот!  Мое  почтение
капитану, и эскадра ложится в дрейф.
     Эскадра привелась к ветру и мягко покачивалась на волнах. Буш наблюдал,
как шлюпка с "Клары", приплясывая, двинулась к флагману.
     -Пусть команда остается у брасов, мистер Буш, - сказал капитан Когсхил.
- Я думаю, мы двинемся, как только вручат депеши.
     Но  Когсхил  ошибся. Буш  видел в подзорную трубу, как офицер с "Клары"
поднялся на борт флагмана, но минуты шли  за минутами, а флагман так и лежал
в дрейфе, эскадра все так же покачивалась на  волнах. Вот по фалам  флагмана
вновь побежали цепочки черных шаров.
     -"Всем  кораблям",  -  прочел Трюскот. -  "Капитанам  явиться  на  борт
флагмана".
     -Гичку к спуску! - заорал Буш.
     Новость, из-за которой адмирал пожелал  немедленно  лично  увидеться  с
капитанами  должна  быть  важной  или,  по меньшей  мере,  необычной. Может,
французский флот прорвал блокаду,  может, Северный Союз опять показал норов.
Может, возобновилась болезнь короля. Это может быть что угодно, ясно только,
что  это не пустяк. Ламберт не стал бы без причины терять драгоценное время,
позволяя всей эскадре дрейфовать к подветренному берегу. Наконец ветер донес
пронзительный  свист дудок  на  флагмане.  Буш  поспешил  поднести  к  глазу
подзорную трубу.
     -Один спускается, - сказал он.
     Гички одна за другой отошли от флагмана, и теперь оба лейтенанта видели
приближающуюся к  ним  шлюпку  и  своего капитана  на  корме.  Бакленд пошел
встретить его. Когсхил коснулся треуголки, вид у него был ошарашенный.
     -Мир, - сказал он.
     Ветер  донес до них крики  "ура"  с  флагмана  -  видимо,  там  новость
объявили команде, и  только эти крики и придавали  хоть какую-то  реальность
словам капитана.
     -Мир, сэр? - переспросил Бакленд.
     -Да, мир.  Предварительные условия подписаны.  В следующем месяце послы
встретятся в Париже  и обговорят условия, но  это мир. Все  военные действия
прекращаются  - должны прекратиться во  всех  частях света сразу по прибытии
новостей.
     -Мир! - повторил Буш.
     Девять лет планету сотрясала война, суда горели и люди истекали  кровью
от Манилы до Панамы,  на востоке и на западе. Бушу трудно было поверить, что
теперь он  будет жить  в  мире,  где люди  не палят друг  по другу из пушек.
Следующие слова Когсхила продолжили его последнюю мысль.
     -Государственные корабли Французской, Батавской и Итальянской Республик
надлежит приветствовать салютом, как иностранные военные суда.
     Бакленд присвистнул. Значит,  Англия признала революционные республики,
с которыми так долго сражалась. Еще вчера произнести слово "республика" было
чуть ли  не изменой.  Теперь  капитан мимоходом употребил  его в официальном
сообщении.
     -А что будет с нами, сэр? - спросил Бакленд.
     -Это мы узнаем со временем, - ответил Когсхил. - Но флот будет сокращен
до размеров мирного  времени.  Это значит,  что  девять кораблей  из  десяти
спишут команду.
     -О, Господи, - сказал Бакленд.
     На корабле впереди них кричали "ура!"
     -Общий сбор, - сказал Когсхил. - Надо сообщить новость.
     Матросы "Славы" обрадовались, услышав  новость. Они  так  же неудержимо
кричали "ура!", как матросы  двух  других кораблей.  Для  них  это  означало
близкий конец жестокой дисциплины и  невероятных тягот. Свобода, возвращение
домой. Буш глядел вниз на море восторженных лиц и размышлял, что же означает
эта новость  для  него.  Свободу,  может быть;  но  она  означала  жизнь  на
половинное   лейтенантское  жалованье.  Вот   этого  он  никогда  прежде  не
испытывал: в ранней юности поступив  на флот мичманом (мирный флот  он почти
не помнил), Буш за девять лет войны лишь  дважды был в коротком  отпуске. Он
был не слишком уверен, что его привлекают новые перспективы, открывающиеся в
будущем. Он глянул в сторону флагмана и заорал на сигнального мичмана.
     -Мистер Трюскот! Вы что, сигналов не видите?! Занимайтесь  своим делом,
не то вам худо будет, мир там или не мир.
     Несчастный Трюскот поднес трубу к глазам.
     -"Всем кораблям", - прочел он. - "Построиться в кильватерную колонну на
левом галсе".
     Буш взглядом спросил у капитана разрешения приступать.
     -Команду к брасам! - закричал Буш.  -  Обрасопить грот-марсель!  Живей,
живей, лентяи! Мистер Коп, где ваши глаза? Еще разок нажать на грота-брасы с
наветренной стороны! Господи! Помалу! Стой!
     -"Всем кораблям",  - читал Трюскот в  подзорную трубу. "Слава" набирала
скорость   и  пристраивалась   в   кильватер   идущего  впереди   судна.   -
"Последовательно поворачиваться оверштаг".
     -К повороту! - закричал Буш.
     Он  следил, как  движется  идущее впереди судно. У него оставалось  еще
время  -  прикрикнуть на  вахтенных, недостаточно быстро встававших  на свои
места.
     -Лентяи неповоротливые! Кое-кто  из  вас  скоро попляшет  на решетчатом
люке!
     Идущее  впереди  судно закончило поворот, и "Слава" приближалась  к его
белому следу.
     -К повороту! - кричал Буш. - Шкоты передних парусов! Руль под ветер!
     "Слава" тяжеловесно развернулась и легла на правый галс.
     -"Курс зюйд-вест-тень-вест", - прочел Трюскот следующий сигнал.
     Зюйд-вест-тень-вест.   Адмирал   взял  курс  на  Порт-Ройал.   Буш  мог
догадаться,  что  это  первый шаг к сокращению флота.  Солнце  было теплое и
приятное.  "Слава" шла на  фордевинд  по  синему-синему Карибскому морю. Она
идет хорошо, можно пока  не заполаскивать крюйсель. Это - хорошая жизнь. Буш
не  мог  заставить  себя поверить,  что скоро  она  кончится.  Он  попытался
представить себе зимний день в Англии, зимний день, когда нечего делать. Нет
корабля, чтоб его вести. Половинное жалование. Сестры Буша получают половину
его жалования, значит, ему  не на что  будет жить, не  только нечего делать.
Холодный зимний день. Нет, он просто не мог себе этого представить, и бросил
даже пытаться.



        XVIII

     Был холодный зимний день в Портсмуте. Мороз пробирал до костей, и вдоль
улицы, на  которую  Буш вышел из ворот дока, свистел пронизывающий восточный
ветер.  Буш поднял воротник бушлата поверх  кашне,  сунул руки в  карманы и,
склонив голову,  зашагал против  ветра; глаза  его слезились,  нос подтекал,
восточный   ветер,   казалось,   проникал  под   ребра,   заставляя   болеть
многочисленные  шрамы.  Проходя мимо "Конской  головы" он нарочно смотрел  в
другую  сторону.  Он знал, что  там  тепло и  весело. Там  сидят  счастливые
офицеры,  у которых  есть  призовые деньги;  неимоверно счастливые  офицеры,
нашедшие себе место  в мирном флоте - они болтают  друг с  другом и выпивают
вместе.  Вина Буш  себе позволить не мог. Он с вожделением подумал о  кружке
пива, но тут же отбросил эту мысль, хотя искушение  было велико. В кармане у
него лежало  половинное  жалование за месяц - он шел  от уполномоченного  по
делам оплаты,  выдавшего ему деньги, - но надо было растянуть это  жалование
на четыре с половиной недели, и Буш знал, что пиво ему не по карману.
     Конечно, он пытался устроиться шкипером на торговое  судно, но это было
так  же  безнадежно,  как  устроиться лейтенантом.  Начав жизнь  мичманом  и
проведя все  сознательные  годы  на  военной  службе,  Буш мало  что  знал о
накладных  или укладке  груза. Торговые  моряки  искренне презирали военных,
говоря, что  на  военном судне  сто  человек  делают  работу,  с которой  на
торговом справляются  шесть.  А по  мере того, как все новые  суда списывали
команду,  освобождались все новые партии  штурманских  помощников, обученные
торговой службе  и завербованные  с нее.  Они тоже  искали работу по  старой
специальности, усиливая и без того суровую конкуренцию.
     Кто-то вышел из боковой улочки и пошел впереди против  ветра - флотский
офицер. Долговязая фигура, прыгающая походка - Буш узнал Хорнблауэра.
     -Сэр! Сэр! - позвал он, и Хорнблауэр обернулся. Мелькнувшее было на его
лице раздражение мгновенно исчезло, когда он узнал Буша.
     -Рад видеть вас, - сказал он, протягивая руку.
     -Рад видеть <i>вас,</i> сэр, - сказал Буш.
     -Не называйте меня "сэр", - произнес Хорнблауэр.
     -Нет, сэр? Как... почему?..
     Хорнблауэр  был без  шинели и  на его левом плече - куда Буш машинально
посмотрел -  отсутствовал капитан-лейтенантский эполет.  Буш  увидел  старые
следы на ткани там, где он когда-то прикреплялся.
     -Я не  капитан-лейтенант, -  сказал  Хорнблауэр. - Они не утвердили мое
назначение.
     -Господи!
     Лицо  Хорнблауэра было неестественно  бледным -  Буш привык видеть  его
сильно загорелым, - щеки втянулись, но в глазах было все то же непроницаемое
выражение, которое Буш так хорошо помнил.
     -Предварительные  условия мира подписали  в тот  самый  день,  когда  я
привел "Возмездие" в Плимут, - сказал Хорнблауэр.
     -Чертовское невезение! - воскликнул Буш. Лейтенанты всю свою жизнь ждут
счастливого  стечения обстоятельств,  которое  принесло бы  им повышение,  и
большая часть их ждет понапрасну. Более  чем вероятно, что Хорнблауэр  будет
ждать понапрасну всю оставшуюся жизнь.
     -Вы подавали прошение о месте лейтенанта? - спросил Буш.
     -Да. Вы, наверно, тоже?
     -Да.
     Больше тут говорить было  не о чем.  Мирный  флот  брал на  службу лишь
десятую часть офицеров, служивших во время войны: чтобы получить место, надо
было иметь большой стаж или влиятельных друзей.
     -Я  провел   месяц  в  Лондоне,   -   продолжал  Хорнблауэр.   -  Возле
Адмиралтейства и возле Министерства Флота постоянно стоит толпа.
     -Не удивительно, - заметил Буш.
     Из-за угла со свистом налетел ветер.
     -Господи,  как же холодно! - сказал Буш. Он  лихорадочно соображал, как
бы им  продолжить разговор под крышей. Если  они  пойдут в "Конскую голову",
ему придется заплатить за две кружки пива и Хорнблауэру сделать то же.
     -Я  сейчас  иду  в  "Длинные Комнаты", - сказал Хорнблауэр. - Идемте со
мной - или вы заняты?
     -Нет. Я не занят, - ответил Буш. - Но...
     -А, с этим все в порядке, - сказал Хорнблауэр. - Идем.
     Буша успокоило, как уверенно Хорнблауэр говорит про  "Длинные Комнаты",
о  которых сам он знал  только понаслышке. Туда ходили  флотские и армейские
офицеры, у которых водились большие деньги. Буш немало слышал о том, что там
играют по крупной и какое шикарное угощение подает владелец. Если Хорнблауэр
так легко  упоминает "Длинные Комнаты", значит  дела  его не так  плохи, как
кажется с  первого  взгляда.  Они  перешли улицу, Хорнблауэр открыл  дверь и
пропустил Буша  вперед.  Перед ними  было  длинное, обшитое дубом помещение.
Утренний полумрак освещали свечи, в очаге жарко пылал огонь. В центре стояли
несколько карточных столов  и стулья - все было готово к игре. Углы  комнаты
были   уютно  обставлены  для  отдыха.  Слуга  в  зеленом  бязевом  фартуке,
прибиравший в комнате, подошел, чтобы взять у них шляпы и шинель у Буша.
     -Доброе утро, сэр, - сказал он.
     -Доброе утро, Дженкинс,  -  ответил Хорнблауэр. Он торопливо бросился к
огню и стал возле него, согреваясь. Буш заметил, что зубы его стучат.
     -Плохо в такой день без бушлата, - заметил Буш.
     -Да, - согласился Хорнблауэр.
     Ответил  он  слишком  коротко, и тут же стало  ясно, что  это не просто
подтверждение сказанного Бушем. Только тут Буш понял, что не эксцентричность
и не забывчивость выгнали Хорнблауэра  на мороз  без бушлата. Он внимательно
посмотрел на Хорнблауэра и даже задал бы бестактный вопрос, но в этот момент
отворилась  внутренняя  дверь.  Вышел  толстый,  приземистый,  но невероятно
элегантный джентльмен; одет он был по  моде и только волосы носил длинные, с
косичкой и напудренные, в  стиле прошлого поколения. Проницательными темными
глазами он посмотрел на двух офицеров.
     -Доброе  утро,  маркиз,  -  сказал   Хорнблауэр.  -  Имею  удовольствие
представить: мсье маркиз де Сан-Круа - лейтенант Буш.
     Маркиз изящно  поклонился,  Буш  попытался  сделать  то  же  самое.  Он
почувствовал, что, несмотря на столь любезный поклон, маркиз внимательно его
разглядывает.  С  таким  выражением  лейтенант  разглядывает  новобранца или
фермер выбирает свинью на  рынке  - Буш догадался, что  маркиз  прикидывает,
будет  ли от  него,  Буша, прок за карточным  столом.  Он  вдруг застеснялся
своего поношенного мундира.  Очевидно,  маркиз пришел  к тому же заключению,
что и Буш, и, тем не менее, начал разговор.
     -Сильный ветер, - сказал он.
     -Да, - ответил Буш.
     -В Ла-Манше сейчас  не  сладко, - продолжил  маркиз, вежливо затрагивая
профессиональную тему.
     -Еще бы, - согласился Буш.
     -И ни одно судно не подойдет с запада.
     -Можете в этом не сомневаться.
     Маркиз превосходно говорил по-английски. Он повернулся к Хорнблауэру.
     -Вы видели мистера Трюлава в последнее время?
     -Нет, - ответил Хорнблауэр. - Но я видел мистера Уилсона.
     Имена  Трюлава и Уилсона  были Бушу  знакомы  - то  были самые  богатые
призовые агенты в Англии: по крайней мере четверть флота передавало их фирме
для продажи свои трофеи. Маркиз опять повернулся к Бушу.
     -Надеюсь, вам везло с призовыми деньгами, мистер Буш? - спросил он.
     -Нет, к сожалению, - ответил Буш.
     Свои сто фунтов он за два дня прокутил в Кингстоне.
     -Они ворочают  сказочными суммами, просто сказочными. Я слышал, команда
"Карадока" разделила между собой семьдесят тысяч фунтов.
     -Очень  вероятно,  - сказал  Буш.  Он  слышал  о  кораблях, захваченных
"Карадоком" в Бискайском заливе.
     -Но пока ветер  не переменится, им,  беднягам, придется подождать своих
денег. Их не списывают, но отправляют на Мальту сменить гарнизон. Их ждут со
дня на день.
     Для штатского и эмигранта  маркиз  весьма  похвально разбирался в делах
флота. И он был последовательно вежлив, как показала его завершающая фраза.
     -Располагайтесь как дома, мистер Буш, - сказал он. - А теперь, надеюсь,
вы простите меня, мне надо заняться делами.
     Он удалил  через завешенную занавесом дверь, оставив Буша и Хорнблауэра
глядеть друг на друга.
     -Странный тип, - сказал Буш.
     -Не такой странный, если узнать его поближе, - ответил Хорнблауэр.
     Он отогрелся и щеки его слегка порозовели.
     -Что  вы  тут  делаете?  <i>-</i> спросил  Буш.  Любопытство  взяло  верх  над
вежливостью.
     -Играю в вист, - ответил Хорнблауэр.
     -В вист?
     Буш знал о висте только, что это медленная игра для интеллектуалов. Сам
он предпочитал азартные игры, не требующие большого ума.
     -Многие флотские  играют здесь в вист, - сказал Хорнблауэр.  - Я всегда
готов сесть четвертым.
     -Но я слышал...
     Буш слышал, что в "Длинных Комнатах" играют  в другие игры - в кости, в
двадцать одно, даже в рулетку.
     -По крупной играют там. - Хорнблауэр махнул рукой в сторону занавеса. -
Я остаюсь здесь.
     -Это умно, - сказал Буш.  Но  он  чувствовал, что Хорнблауэр чего-то не
договаривает. Бушем двигало не  простое любопытство. Теплые чувства, которые
он испытывал к Хорнблауэру, заставили его продолжать расспросы.
     -Вы выигрываете? - спросил он.
     -Часто, - сказал Хорнблауэр. - На жизнь хватает.
     -Но ведь вы получаете половинное жалование? - настаивал Буш,
     Перед этим напором Хорнблауэр сдался.
     -Нет, - ответил он. - Мне не положено.
     -Как  не  положено? -  Буш  даже  немного повысил  голос.  - Но ведь вы
лейтенант.
     -Но я был капитан-лейтенантом. Я три месяца получал полное жалование, а
потом Адмиралтейство отказалось утвердить мое назначение.
     -И вам приостановили выплату?
     -Да.   Пока  я  не  погашу  перерасход.  -  Хорнблауэр  улыбался  почти
естественно.  - Два месяца  я  уже  прожил.  Еще пять, и  я  начну  получать
половинное жалование.
     -Господи! - сказал Буш.
     Половинное  жалование  означало  постоянную  экономию,  но  на  него по
крайней мере можно жить. У Хорнблауэра не было даже этого.  Теперь Буш знал,
почему  Хорнблауэр без  бушлата.  На  Буша  волной накатил  гнев.  Перед его
внутренним взором встала картина; он видел ее так же ясно,  как видел сейчас
эту уютную комнату. Он видел, как Хорнблауэр, со шпагой  в руке,  прыгает на
палубу "Славы",  как  бросается он в бой с превосходящими силами противника,
бой,  который  мог  окончиться  победой  или  смертью.  Хорнблауэр,  который
неустанно  трудился,  добиваясь успеха,  и, наконец,  поставил на карту свою
жизнь  -   этот  Хорнблауэр,  стуча  зубами,  греется  у  огня,  а  какой-то
лягушатник,  владелец  игорного  дома с манерами учителя  танцев из  милости
позволяет ему это.
     -Наглость какая, - сказал Буш - и предложил Хорнблауэру свои деньги. Он
сделал  это, хотя  знал,  что ему придется  голодать, а его сестрам хоть  не
голодать, но и есть не досыта.
     Однако Хорнблауэр покачал головой.
     -Спасибо, - сказал  он.  - Я  никогда этого  не забуду.  Но  я  не могу
принять  ваших  денег.  Вы  знаете, что  я  не могу.  Но я всегда  буду  вам
благодарен. И не только за это. Мир посветлел для меня от ваших слов.
     Несмотря  на отказ,  Буш  повторил  свое  предложение  и  даже  пытался
настаивать, но Хорнблауэр  был непреклонен. Может быть  из-за того, что  Буш
так сильно расстроился, Хорнблауэр, чтоб его ободрить, сообщил еще кое-что.
     -Все не так плохо, как  кажется, -  сказал он.  - Вы не поняли,  я ведь
получаю постоянное жалование от нашего друга маркиза.
     -Этого я не знал, - заметил Буш.
     -Полгинеи в неделю, - объяснил Хорнблауэр. -  Десять шиллингов и  шесть
пенсов каждое субботнее утро независимо от погоды.
     -И  что вы должны за это  делать? - спросил  Буш. Сам он получал  в два
раза больше.
     -Играть в вист, - объяснил Хорнблауэр. - И больше ничего.  С полудня до
двух  часов  ночи  я  должен быть  здесь  и  играть с любыми тремя,  которым
понадобится четвертый.
     -Ясно, - сказал Буш.
     -Маркиз также  любезно  пускает меня в эти  комнаты  бесплатно.  Мне не
приходится платить членский  взнос. Не приходится платить за карточный стол.
И я оставляю себе выигрыши.
     -И платите проигрыши?
     Хорнблауэр пожал плечами.
     -Естественно. Но я проигрываю не так  часто. Причина понятна. Те игроки
в  вист,  кому  трудно  заполучить  партнеров,  кого  остальные  избегают  -
естественно, плохие игроки. Как ни странно, им очень хочется играть. И когда
маркиз  видит,  что  майор  Джонс,  адмирал  Смит  и  мистер  Робинсон  ищут
четвертого,  а все остальные делают  вид,  что страшно заняты, он  ловит мой
взгляд и смотрит на  меня укоризненно,  знаете, как  жена смотрит  на  мужа,
который  слишком  громко говорит  за  обедом.  Я  встаю  и  предлагаю  сесть
четвертым. Как ни странно, им лестно играть с  Хорнблауэром,  хотя это стоит
им денег.
     -Ясно, -  сказал Буш и вспомнил,  как Хорнблауэр  стоял у печи в  форте
Самана, готовясь обстрелять испанских каперов калеными ядрами.
     -Естественно, эта  жизнь тоже  не сахар, -  продолжал Хорнблауэр: начав
говорить, он должен  был теперь  выговориться.  - Часа  через  четыре игра с
плохими партнерами начинает раздражать. Я не сомневаюсь, что, когда я попаду
в ад,  меня в наказание  за грехи заставят  играть  с партнером,  который не
обращает внимания на мой ренонс. Но в таком случае  я играю  роббер-другой с
хорошими игроками. Бывают  моменты, когда я лучше проиграю  хорошему игроку,
чем выиграю у плохого.
     -Вот  и  я  про  то  же.  - Буш  вернулся к старой теме.  - Как  насчет
проигрышей?
     Опыт  Буша-картежника  состоял  в  основном  из  проигрышей  и  сейчас,
принужденный экономить, он помнил былую слабость.
     -Я с ними справляюсь. - Хорнблауэр коснулся нагрудного кармана. - Здесь
у  меня   десять   фунтов.   Резервный   полк.   Я   могу   выдержать  серию
последовательных  проигрышей.  Если резерв  истощается,  приходится идти  на
жертвы, чтоб его восполнить.
     Идти на жертвы  значит отказывать  себе  в еде, мрачно  подумал Буш. Он
выглядел таким убитым, что Хорнблауэр поспешил его успокоить.
     -Через  пять  месяцев, -  сказал  он,  - я  начну  получать  половинное
жалование. А до тех пор... кто  знает. Какой-нибудь капитан может взять меня
в море.
     -Это верно, - ответил Буш.
     Это было верно в том смысле, что возможность такая существовала. Иногда
корабли  заново  набирали  команду. Капитану может  понадобиться  лейтенант,
капитан может пригласить Хорнблауэра на вакантное  место. Но любого капитана
осаждают безработные друзья, а при этом Адмиралтейство осаждают лейтенанты с
большим стажем - или лейтенанты с большими  связями - и капитан скорее всего
прислушается к рекомендациям высокого начальства.
     Дверь открылась и вошли несколько человек.
     -Сейчас  начнут собираться  посетители, - сказал  Хорнблауэр,  улыбаясь
Бушу. - Познакомьтесь с моими друзьями.
     Красные армейские, синие флотские мундиры, коричневые сюртуки штатских.
Представив  Буша,  Хорнблауэр  подвинулся,  пропуская  гостей  к  огню.  Все
столпились у камина, наклоняясь вперед, так  что полы их сюртуков разошлись.
Но восклицания насчет холода и первые вежливые фразы быстро смолкли.
     -Вист? - спросил кто-то из новоприбывших.
     -Не для  меня. Не  для  нас,  - объявил  другой, старший из  офицеров в
красных мундирах. - У  двадцать девятого пехотного есть дельце  поважнее.  У
нас постоянная договоренность  с нашим другом  маркизом в соседней  комнате.
Идемте, майор, посмотрим, сможем ли мы на этот раз угадать число очков.
     -Тогда вы составите нам  компанию, мистер Хорнблауэр? Как насчет вашего
друга, мистера Буша?
     -Я не играю, - сказал Буш.
     -С удовольствием, - ответил Хорнблауэр.  - Я знаю, мистер Буш,  вы меня
простите.  Здесь  на столе несколько  номеров  "Военно-морских  хроник".  На
последней странице письмо,  которое может  привлечь ваш интерес.  И еще одна
заметка, которую вы можете счесть важной.
     Буш  догадался, о каком письме  идет  речь, раньше,  чем  взял  в  руки
журнал,  но все  равно  найдя его, испытал  радостный шок,  увидев свое  имя
напечатанным - "Честь имею, и т.д. У. Буш".
     "Военно-морские  хроники" в эти мирные дни не  знали чем заполнить свои
страницы, и потому перепечатывали старые депеши. <i>"Копия письма вице-адмирала
сэра Ричарда  Ламберта  Эвану  Непину,  эсквайру, секретарю  Адмиралтейского
совета".</i> Краткое  сопроводительное  письмо  Ламберта,  за ним донесения. Вот
первое - Буш со странным чувством  вспомнил, как помогал Бакленду составлять
его на  идущей  к  западу "Славе" за  день  до  восстания пленных.  Это было
донесение  Бакленда  о  взятии  Саманы. Для Буша самая  важная строчка была:
<i>"...наилучшим  образом   под  руководством  лейтенанта  Уильяма   Буша,  чье
донесение я прилагаю".</i> А вот и его собственный литературный труд:

     <i>Его Величества судно "Слава"
     по пути от Санто-Доминго,
     9 января 1802 года.</i>

     <i>Сэр, имею честь сообщить вам...</i>

     Перечитывая свои слова, Буш заново переживал события прошлого года: эти
строчки  дались ему с огромным трудом,  хотя, составляя их, он справлялся  с
чужими донесениями, подыскивая нужные обороты.

     <i>"Не могу  закончить это донесение, не упомянув мужественное поведение и
весьма  полезные   предложения   лейтенанта   Горацио   Хорнблауэра,   моего
заместителя, которому мы в значительной степени обязаны своим успехом".</i>

     А теперь Хорнблауэр играет в карты с капитаном и двумя подрядчиками.
     Буш  просматривал  страницы  "Военно-морских  хроник".  Вот  письмо  из
Плимута, ежемесячный отчет обо всем, происшедшем в порту. "Поступили приказы
следующим судам списать команду...", "Из Гибралтара прибыли "Ла Диана", 44 и
"Тамара",  38, для списания команды  и постановки на прикол", "Цезарь",  80,
отплыл в Портсмут для списания команды...",  "Вчера была  большая распродажа
корабельных припасов с нескольких военных  судов". Флот сокращается с каждым
днем,   и  с  каждого  списавшего  команду  судна   поступает  новая  партия
безработных лейтенантов. "Сегодня вечером  в сильное волнение  перевернулась
рыбачья  лодка.  В результате этого несчастного случая  утонули два усердных
рыбака, отцы больших семейств". И это "Военно-морские хроники", чьи страницы
когда-то  украшали  вести  о  Ниле  и Кампердауне,  теперь  они  сообщают  о
несчастных  случаях  с  усердными рыбаками.  Буш  был слишком  занят  своими
мыслями, чтоб посочувствовать их большим семействам.
     В конце  снова  сообщалась  об  утопленниках - упомянутое имя привлекло
внимание Буша, и он с участившимся пульсом прочел абзац.

     <i>Вчера  ночью ялик с Его Величества тендера "Быстроходный", находящегося
на таможенной  службе,  возвращаясь в  тумане с  сообщениями  на берег,  был
брошен приливной волной на якорный канат  торгового судна, стоящего на якоре
возле Рыбачьего  Носа, и перевернулся.  В результате  утонули два матроса  и
мистер  Генри Вэйлард,  мичман.  Мистер Вэйлард был  многообещающим  молодым
офицером, назначенным  на "Быстроходный" после того, как отслужил волонтером
на "Славе".</i>

     Буш  прочел абзац  и  глубоко  задумался.  Он  произвел  на  него такое
впечатление,  что все  остальное  Буш прочитал,  не вникая  в  смысл. Закрыв
журнал,  он с удивлением обнаружил, что  надо поторапливаться, если он хочет
успеть на почтовую карету в Чичестер.
     В  "Комнатах"   собралось  уже  порядочно   народу;  двери  то  и  дело
открывались,  впуская новых посетителей.  Кое с кем из флотских офицеров Буш
был шапочно знаком.  Все они, прежде  чем садиться играть, шли прямо к огню.
Хорнблауэр встал: видимо, роббер закончился.  Воспользовавшись случаем,  Буш
поймал  его взгляд  и показал, что собирается уходить. Хорнблауэр  подошел к
нему. Они с сожалением пожали друг другу руки.
     -Когда мы встретимся снова? - спросил Хорнблауэр.
     -Я каждый месяц приезжаю за половинным жалованием,  -  сказал  Буш. - Я
обычно  провожу  здесь  ночь  из-за  почтовой  кареты.  Может,  нам  удастся
пообедать?..
     -Вы всегда найдете меня здесь, - сказал Хорнблауэр.  -  Но... вам  есть
где остановиться?
     -Я останавливаюсь, где придется, - ответил Буш. Оба знали:  это значит,
что он останавливается, где дешевле.
     -Я  снимаю  комнату на Хайбери-стрит. Я  запишу вам адрес. - Хорнблауэр
повернулся к стоявшему в  углу  столику,  записал на бумажке  адрес и вручил
Бушу. - Может, вы разделите со мной комнату, когда приедете в следующий раз.
Хозяйка у меня суровая. Она, конечно, заломит с вас за койку, но даже так...
     -... будет дешевле, - закончил Буш, убирая бумажку в карман. Он  широко
улыбнулся, чтобы скрыть чувства побудившие его сказать: - Я хоть  побольше с
вами пообщаюсь.
     -Да, конечно, - ответил Хорнблауэр. Ничего не значащие слова.
     Бесшумно  подошел Дженкинс, держа в руках  бушлат. Что-то  в  поведении
Дженкинса  подсказало Бушу,  что  джентльмены, которым он  подает  пальто  в
"Длинных Комнатах", дают ему на чай шиллинг. Буш сначала решил про себя, что
скорее  умрет, чем расстанется  с шиллингом,  потом переменил решение. Может
быть, если он не даст Дженкинсу шиллинга,  это придется сделать Хорнблауэру.
Он полез в карман и вытащил монетку,
     -Спасибо, сэр, - сказал Дженкинс.  Он стоял близко, и  Буш выжидал,  не
зная, как сформулировать свой вопрос.
     -Как же не повезло молодому Вэйларду, - сказал он задумчиво.
     -Да, - согласился Хорнблауэр.
     -Как  вы  думаете, - с  отчаянной  решимостью  спросил  Буш, - он  имел
какое-то отношение к тому, что капитан свалился в люк?
     -Не  берусь  сказать,  -  ответил  Хорнблауэр. - Я слишком мало об этом
знаю.
     -Но... - начал Буш и тут же себя одернул. По лицу Хорнблауэра он понял,
что дальше спрашивать бесполезно.
     В комнату вошел маркиз и ненавязчиво оглядывал ее. Буш  заметил, что от
его  взгляда  не  ускользнули  ни  несколько  не  играющих  посетителей,  ни
Хорнблауэр,  без  дела  болтающий  у  двери.  Маркиз бросил  на  Хорнблауэра
многозначительный взгляд, и Буш вдруг запаниковал.
     -До свидания, -  поспешно  сказал  он.  Пронизывающий  северо-восточный
ветер,  встретивший  его на  улице, был не более жесток, чем весь  остальной
мир.



        XIX

     Низенькая  женщина  с мрачным лицом открыла дверь на стук Буша и, когда
тот спросил Хорнблауэра, посмотрела на него еще мрачнее.
     -На  самом  верху, - сказала она наконец  и оставила Буша самого искать
дорогу.
     Хорнблауэр  искренне обрадовался. Лицо  его  осветилось  улыбкой, пожав
Бушу руку, он  провел  его в комнату.  То  была  мансарда с  круто скошенным
потолком: в ней стояли кровать, ночной столик и один деревянный стул. Больше
ничего беглый взгляд Буша не обнаружил.
     -Как ваши  дела? - спросил Буш, садясь на предложенный стул. Хорнблауэр
сел на кровать.
     -Неплохо, - ответил Хорнблауэр. Помедлил он виновато перед ответом, или
нет? В любом случае, он быстро задал контрвопрос: - А ваши?
     -Так себе, - ответил Буш.
     Они немного  поболтали. Хорнблауэр  расспрашивал про домик в Чичестере,
где жил с сестрами Буш.
     -Надо позаботиться о вашей постели, - сказал Хорнблауэр.  - Я спущусь и
позову миссис Мейсон.
     -Я пойду с вами.
     Жизнь у  миссис  Мейсон была тяжелая,  это ясно;  она  долго обдумывала
предложение, прежде чем согласилась.
     -Шиллинг за  постель, -  сказала  она. -  Мне мыло для  стирки простынь
дороже станет.
     -Ладно, - согласился Буш.
     Он увидел протянутую руку миссис Мейсон и вложил в  нее шиллинг - можно
не  сомневаться, что миссис Мейсон  твердо решила заранее  получить  плату с
Хорнблауэрова приятеля. Хорнблауэр,  увидев ее жест, полез в карман,  но Буш
его опередил.
     -И вы будете болтать всю ночь, - сказала  миссис  Мейсон. - Извольте не
беспокоить других джентльменов. И погасите свет, когда будете болтать, не то
сала сожжете больше, чем на шиллинг.
     -Хорошо, - сказал Хорнблауэр.
     -Мария! Мария! - позвала миссис  Мейсон. На крик из глубины дома  вышла
молодая - нет, не очень молодая женщина.
     -Да, мама.
     Мария выслушала  наставления  миссис Мейсон,  как  соорудить  временную
постель в комнате мистера Хорнблауэра.
     -Да, мама.
     -Вы сегодня не в школе, Мария? - любезно спросил Хорнблауэр.
     -Нет,  сэр.  -  На ее некрасивом  лице  появилась  улыбка  -  она  явно
обрадовалась, что к ней обращаются.
     -День  восстановления  монархии? Нет еще.  И не день  рождения  короля.
Почему же нет занятий?
     -Свинка,  сэр, - сказала  Мария. - У них у всех  свинка,  кроме  Джонни
Бристоу.
     -Это  согласуется  со всем,  что  я слышал  о Джонни Бристоу, - заметил
Хорнблауэр.
     -Да, сэр.  -  Мария снова улыбнулась. Ей явно льстило что Хорнблауэр не
только шутит с ней, но и помнит, что она рассказывала об учениках.
     Вернувшись в мансарду, Хорнблауэр и Буш продолжили разговор. Теперь они
беседовали о более серьезных вещах. Их занимало положение дел в Европе.
     -Этот Бонапарт, - сказал Буш, - какой-то неуемный.
     -Верно сказано, - согласился Хорнблауэр.
     -Чего  ему не хватает?  В  96-ом - я служил тогда на  "Превосходном"  в
Средиземноморском  флоте (тогда меня и  произвели  в  лейтенанты)  -  он был
простым  генералом.  Помню, первый раз я услышал  это  имя  во время блокады
Тулона. Тогда был его поход на Египет. Теперь он первый консул - так он себя
называет?
     -Да. Но теперь он Наполеон, а не Бонапарт. Пожизненный первый консул.
     -Смешное имя. Я бы себе такого не выбрал.
     -Лейтенант Наполеон Буш, - сказал Хорнблауэр. - Это бы неплохо звучало.
     Они посмеялись над этим нелепым сочетанием.
     -В  "Военно-морских хрониках" пишут, что  он на этом не остановится,  -
продолжал  Хорнблауэр.  -  Ходят   разговоры,  что  скоро  он  объявит  себя
императором.
     -Императором!
     Даже Буш  уловил дополнительный оттенок в этом титуле, его претензию на
мировое господство.
     -Он что, сумасшедший? - спросил Буш.
     -Если так, то он самый опасный безумец в Европе.
     -Не верю я  ему в этом мальтийском деле.  Вот  ни столечко не  верю,  -
выразительно  сказал  Буш.  - Попомните  мои слова,  скоро мы  снова  с  ним
схлестнемся. Мы его  так  отделаем, что он век этого не забудет. Раньше  или
позже. Так продолжаться не может.
     -Я думаю, вы  совершенно правы, - сказал Хорнблауэр. - И скорее раньше,
чем позже.
     -Тогда... - начал Буш.
     Он не мог говорить и думать  одновременно, особенно теперь, когда мысли
его  пришли в  такое смятение. Война  с Францией  означала, что  флот  будет
расширен до  прежних размеров,  угроза  вторжения и  необходимость  охранять
торговые  корабли заставит взять на действительную  службу  любое суденышко,
способное держаться  на воде и  нести  хотя  бы  одну  пушку. Значит, прощай
половинное  жалованье: он  снова будет  ступать  по палубе, вести  судно под
парусами. Снова тяготы, опасности, заботы,  однообразие - все,  что несет  с
собой   война.   Мысли  потоком   проносились   в  его  сознании,  кружились
водоворотом,  в  котором хорошее сменялось плохим, поочередно  ускользая  от
внимания.
     -Война штука грязная, - мрачно сказал Хорнблауэр. - Вспомните.
     -Я думаю, вы правы, - ответил Буш, не было необходимости  уточнять. Все
равно замечание было неожиданное. Хорнблауэр улыбнулся, снимая напряжение.
     -Ладно,  -  сказал он. -  Бони может  называть себя  императором,  если
хочет. Я же должен отрабатывать свои полгинеи в "Длинных Комнатах".
     Буш хотел воспользоваться случаем и спросить Хорнблауэра, как  идут его
дела, но ему помешал раздавшийся шум, затем стук в дверь.
     -Вот и ваша постель, - сказал Хорнблауэр, вставая, чтобы открыть дверь.
     Мария втащила вещи и улыбнулась.
     -Сюда или сюда? - спросила она.
     Хорнблауэр посмотрел на Буша.
     -Без разницы, - сказал Буш.
     -Тогда сюда, к стене.
     -Дайте я помогу, - сказал Хорнблауэр.
     -Ой, нет. Пожалуйста, сэр, я сама.
     Внимание смутило Марию - и Буш видел,  что при ее коренастой фигуре она
в  помощи не  нуждается.  Чтобы  скрыть смущение,  Мария  принялась  убирать
подушки в наволочки.
     -Надеюсь, у вас уже была свинка, Мария? - спросил Хорнблауэр.
     -О да, сэр. В детстве, на обоих ушах.
     От работы  и  смущения щеки  ее  раскраснелись.  Короткими, но  ловкими
пальцами она расстелила простыню. Тут  она остановилась - ей почудилось, что
в вопросе Хорнблауэра был еще один смысл.
     -Вам нечего беспокоиться,  сэр. Я не заражу вас, даже если вы сами и не
болели.
     -Я об этом не думал, - сказал Хорнблауэр.
     -Ой,  сэр,  - ответила  Мария,  с математической  точностью  расправляя
простыню. Она  постелила одеяло  и  только после этого снова  посмотрела  на
Хорнблауэра. - Вы прямо сейчас выходите?
     -Да. Я должен был уже выйти.
     -Дайте мне на минуточку ваш сюртук, сэр. Я его почищу.
     -Нет. Я не позволю вам хлопотать из-за меня, Мария.
     -Какие хлопоты, сэр. Разве это  хлопоты? Пожалуйста, позвольте мне.  Он
так выглядит...
     -Он  выглядит  ужасно,  -  сказал Хорнблауэр, оглядывая  свой сюртук. -
Лекарства от старости еще не придумали.
     -Пожалуйста, дайте мне его, сэр. Внизу есть  нашатырный спирт. Увидите,
он поможет.
     -Но...
     -Ну пожалуйста, сэр.
     Хорнблауэр неохотно расстегнул пуговицу.
     -Я вернусь через две минуты, - сказала Мария, поспешно подходя  к нему.
Она  протянула  руку   к  следующей  пуговице,  но  быстрые  нервные  пальцы
Хорнблауэра опередили ее. Он стянул сюртук, она взяла его у него из рук.
     -Вы сами залатали эту рубашку, - укоризненно сказала Мария.
     -Да, залатал.
     Хорнблауэр, уличенный в ношении ветхой рубашки, немного смутился. Мария
изучала заплатку.
     -Если бы вы меня попросили, сэр, я бы вам зашила.
     -И гораздо лучше, без сомнения.
     -Я совсем не это хотела  вам сказать.  Не годится, чтоб вы латали  свои
рубашки.
     -Чьи же я должен тогда латать?
     Мария хихикнула.
     -Мне за вами  не  угнаться, - сказала она. -  Теперь  подождите здесь и
поговорите с лейтенантом, пока я почищу сюртук.
     Она стремглав  выбежала из комнаты и застучала  каблуками по  лестнице.
Хорнблауэр виновато посмотрел на Буша.
     -Как это ни странно,  - сказал он, - но приятно сознавать,  что кому-то
есть до тебя дело. Что в этом приятного - тема для философа.
     -Наверно,  - сказал Буш. Он привык, что сестры постоянно его опекают, и
принимал это как должное. Он услышал, что церковные часы пробили четверть, и
мысли его вернулись к делам.
     -Вы сейчас в "Длинные Комнаты"? - спросил он.
     -Да. А вы, полагаю, в док? Ежемесячный визит к уполномоченному по делам
оплаты? Если хотите,  до  "Длинных Комнат" пойдем  вместе.  Как только Мария
вернет мне сюртук.
     -Я так и собирался, - сказал Буш.
     Вскоре Мария опять постучала в дверь.
     -Готово, - сказала она, держа сюртук. - Он теперь совсем свежий.
     Но что-то в ней переменилось. Она казалась чуть-чуть напуганной.
     -Что с вами, Мария? - спросил Хорнблауэр, чуткий к смене настроений.
     -Ничего. Со мной ничего, - сказала  Мария  и тут же  переменила тему. -
Надевайте сюртук, не то опоздаете.
     На Хайбери-стрит Буш  задал  давно тревоживший его  вопрос -  везет  ли
Хорнблауэру в "Комнатах"?
     Хорнблауэр смутился.
     -Не так, как хотелось бы, - ответил он.
     -То есть плохо.
     -Довольно  плохо. Если  у меня  короли, у противника оказываются  тузы,
готовые  на  убийство  монарха.  А  если  у  меня  тузы,  то с королей  идет
противник,  сидящий  за мной,  и  его короли, рискнув выбраться из  укрытия,
преодолевают  все   опасности  и   берут   взятки.  В   достаточно   длинной
последовательности  игр шансы математически выравниваются. Но периоды, когда
они отклоняются не в ту сторону, угнетают.
     -Ясно,  - сказал Буш, хотя ему было совсем не  ясно.  Но одно он понял:
Хорнблауэр проигрывает.  Он знал Хорнблауэра.  Если  Хорнблауэр  говорит так
беспечно, значит, он озабочен сильнее, чем хотел бы показать.
     Они дошли до "Длинных Комнат" и остановились у дверей.
     -Зайдете  за  мной  на  обратном  пути?  -  спросил  Хорнблауэр,  -  На
Бонд-стрит  есть  харчевня,  там  подают дежурное  блюдо за  четыре пенса. С
пудингом шесть пенсов. Хотите
     попробовать?
     -Да,  конечно.  Спасибо.  Удачи, -  сказал Буш  и помедлил,  прежде чем
добавить. - Будьте осторожны.
     -Я буду осторожен, - сказал Хорнблауэр и вошел в дверь.
     Погода  была совсем не такая, как  в прошлый  приезд Буша. Тогда  стоял
мороз,  теперь в воздухе чувствовалось  приближение  весны.  По  дороге  Буш
увидел слева залив - мутная вода поблескивала  в солнечном свете. В гавань с
приливом входил шлюп, с плоской,  без надстроек, палубой подгоняемый легкими
порывами  норд-оста.   Наверно,   депеши  из  Галифакса.  Или   деньги   для
Гибралтарского  гарнизона. А  может,  подкрепление  таможенным  тендерам,  у
которых  сейчас  столько хлопот с  хлынувшим после заключения  мира  потоком
контрабанды. Как бы то ни было, там  на борту  счастливые  лейтенанты  - под
ногами у них палуба,  а  в  кают-компании ждет обед. Везет же некоторым. Буш
ответил на приветствие привратника и вошел в док.
     Вышел он уже  после полудня и  пошел к  "Длинным  Комнатам". Хорнблауэр
сидел  за столом в углу и улыбнулся  при виде Буша. Свечи освещали его лицо.
Буш  нашел последние "Военно-морские  хроники"  и устроился читать.  За  его
спиной  несколько  армейских  и  флотских  офицеров  приглушенными  голосами
обсуждали, как  же  трудно  жить  на одной планете с Бонапартом. В разговоре
упоминались Мальта и Генуя, Санто-Доминго и испанские партизаны.
     -Попомните мои слова, - сказал  один, ударяя кулаком по ладони, - скоро
опять будет война.
     Послышался согласный гул.
     -Воевать будем до победного, - добавил другой. - Уж если он доведет нас
до крайности, мы не остановимся, пока не повесим мистера Наполеона Бонапарта
на ближайшем дереве.
     Все согласно зашумели. Это было похоже на звериный рык.
     -Джентльмены,  -  сказал  один  из  сидевших  с  Хорнблауэром  игроков,
оборачиваясь  через плечо. -  Не сочтете  ли вы для  себя удобным продолжить
вашу беседу  в  дальнем  конце комнаты.  Этот конец  предназначен для  самой
научной и сложной из всех игр.
     Слова  эти были произнесены  приятным тенором, но говоривший, очевидно,
не сомневался, что его немедленно послушаются.
     Буш присмотрелся и узнал говорившего, хотя видел его последний  раз лет
шесть  назад. Это был адмирал  лорд Парри, ставший  пэром после Кампердауна,
теперь  он один из членов  Адмиралтейского  совета, один из  тех, кто  может
возвысить  или   погубить   флотского  офицера.  Грива  снежно-белых  кудрей
окаймляла  лысину  и  гладкое старческое  лицо;  мягкая речь  не  вязалась с
прозвищем "Старый  Кащей", данным ему нижней палубой давным-давно во времена
Американской войны. Хорнблауэр вращается в высоких кругах. Буш наблюдал, как
Парри белой худощавой рукой  подснимает  Хорнблауэру  колоду. Судя по  цвету
кожи, он, как и Хорнблауэр, давно не  был  в  море. Хорнблауэр  сдал, и игра
продолжалась в парализующей тишине. Карты  почти беззвучно падали на зеленое
сукно,  и  каждая  взятка  складывалась  на место с  легким, почти неслышным
стуком. Цепочка  взяток  перед Парри вытягивалась  в длинную змею, бесшумно,
как  переползающая  через  камень змея, она  свернулась  и снова вытянулась.
Партия закончилась, карты смешали.
     -Малый  шлем,  -  сказал  Парри,  и  игроки в  молчании занялись своими
мелками. Два тихих  слова  прозвучали  так  же отчетливо,  как  две  склянки
полуденной вахты. Хорнблауэр подснял колоду, и следующий за ним игрок раздал
карты; игра  продолжалась все в той же медлительной тишине. Буш  не  видел в
ней  ничего завораживающего. Сам он предпочел  бы игру, где можно горевать о
проигрыше  и  шумно  радоваться  выигрышу,   желательно,  чтоб  выигравшего,
определяла  одна карта, а не все пятьдесят две. Нет, он не прав. Было в этом
свое  ядовитое очарование. Опиум? Нет. Эта молчаливая игра походила на тихий
звон скрещиваемых шпаг, так  не  похожий на грохот  ударяющий  друг о  друга
абордажных сабель,  но  такой  же  смертоносный.  Шпага,  пронзающая легкие,
убивает так же - нет, вернее, чем абордажная сабля.
     -Короткий  роббер, -  заметил Парри. Молчание было  нарушено,  карты  в
беспорядке лежали на столе.
     -Да, милорд, - сказал Хорнблауэр.
     Буш,  все  примечавший внимательным  взглядом,  заметил, как Хорнблауэр
запустил  руку  в  нагрудный карман  и  вытащил  тонкую  пачку  однофунтовых
бумажек. Буш заметил  также, что, когда  он расплатился, в карман  вернулась
одна-единственная бумажка.
     -Фортуна необычайно жестока к вам, - заметил Парри, пряча выигрыш. - Те
два  раза,  что  вы  сдавали,  вскрытый   вами   козырь  оказывался   у  вас
единственным.  Не припомню  случая, чтоб  сдающему дважды подряд  доставался
единственный козырь.
     -Если  играть  достаточно  долго, милорд, - сказал Хорнблауэр, -  может
выпасть любая мыслимая комбинация карт.
     Он говорил с вежливым безразличием,  которое  заставило Буша на  минуту
подумать,  что,  может,  проигрыш  не так и  велик. Тут он вспомнил одинокую
бумажку, которую Хорнблауэр сунул в карман.
     -И все  же  редко приходится наблюдать такое  устойчивое  невезенье,  -
сказал  Парри.  -  При том, что  играете вы превосходно, мистер... простите,
пожалуйста, но ваша фамилия ускользнула от меня, когда нас представляли.
     -Хорнблауэр, - сказал Хорнблауэр.
     -Ах да, конечно. Почему-то ваша фамилия мне знакома.
     Буш  быстро  взглянул  на  Хорнблауэра. Никогда  не было у  того  такой
прекрасной возможности напомнить  члену Адмиралтейского  совета, что его  не
утвердили в звании капитан-лейтенанта.
     -Когда  я был мичманом, милорд, - сказал Хорнблауэр, - меня  укачало на
якорной стоянке в Спитхеде. Я полагаю, об этом говорили.
     -Похоже, я слышал о вас по какому-то другому поводу, - ответил Парри. -
Но  мы  отвлеклись от  того, что я собирался сказать.  Я  собирался выразить
сожаление, что  не могу  немедленно  дать вам реванш, хотя  был  бы счастлив
случаю вновь наблюдать вашу игру.
     -Вы слишком добры, - сказал Хорнблауэр, и Буш сморгнул. Он моргал с тех
самых пор, как Хорнблауэр сознательно упустил такую блестящую возможность. В
последних словах  чувствовалась  ироничная  горечь, и  Буш  боялся,  как  бы
адмирал ее ни заметил. Но к счастью, адмирал знал Хорнблауэра не так хорошо,
как Буш.
     -К сожалению, - сказал Парри, - я обедаю с адмиралом Ламбертом.
     Это совпадение заставило Хорнблауэра на минуту стать человеком.
     -С адмиралом Ламбертом, милорд?
     -Да. Вы его знаете?
     -Я  имел честь  служить под  его началом на Ямайке. Вот мистер  Буш, он
командовал десантом со "Славы", добившимся капитуляции Санто-Доминго.
     -Очень приятно, мистер Буш, - сказал Парри. Было очевидно, что если ему
и приятно, то  не чрезмерно. Член Адмиралтейского совета может почувствовать
неловкость, когда ему  представляют  безработного  лейтенанта  с  выдающимся
послужным списком. Парри, не теряя времени, повернулся к Хорнблауэру.
     -Я хотел бы, - сказал он, - убедить адмирала Ламберта вернуться сюда со
мной после обеда, чтобы мы могли  предложить вам реванш. Найдем мы вас здесь
в таком случае?
     -Сочту за честь,  милорд. -  Хорнблауэр поклонился, но Буш заметил, что
он машинально потянулся пальцами к почти опустевшему нагрудному карману.
     -Тогда   не  будете   ли  вы  так  любезны   заключить  предварительную
договоренность?  За  адмирала  Ламберта я  ручаться не  могу, но приложу все
усилия, чтоб его убедить.
     -Я  обедаю  с  мистером  Бушем,  милорд.  Но  я  последний,  кто  будет
возражать.
     -Знач