расила бушприт "Тигра". ЛИКЕДЕЕЛЕРЫ Остров Готланд был захвачен витальерами. Висбю разграблен. Городу запрещено было восстанавливать разрушенное пиратами. Отныне и впредь быть ему убогим, забытым миром уголком. И как свидетельство былого величия и богатства высились лишь огромные стены и многочисленные руины церквей. Штертебекер положил начало отмщению; золото и сокровища интересовали его мало. Теперь, после того как его люди захватили Висбю, сюда со всех сторон хлынули витальеры, которые состояли под началом "благородных" капитанов. Хеннинг Мантойфель прибыл из Стокгольма и от имени своего господина, герцога Мекленбургского, принял на себя управление островом. По-видимому, он опасался, что три неразлучных капитана-плебея будут считать Готланд своим владением. Генрих фон Люхов тотчас же примчался на Готланд с обоими своими кораблями из каперского набега в Зунд в надежде еще чем-нибудь поживиться. Рыцарь из Эппа тоже появился со своей коггой, как и Марквард Прин, который, еще будучи в Ростоке, заранее позаботился о присвоении ему титула наместника Готланда. Все это претило Клаусу Штертебекеру Он оставил "благородных" морских грабителей разбираться между собой и вместе с Михелем Гедеке и Магистром Вигбольдом покинул город. Он направился в Висмар. Может быть, Герд уже освобожден из Штральзундской темницы и ждет его. И потом, он не хотел обосновываться в какой бы то ни было одной гавани. Море - его родина. Оно звало к борьбе и походам. К тому же оставался жив еще один из Вульфламов. Предстоит отыскать и его. Весь род он должен истребить, ни одного нельзя оставить в живых. И не только эти Вульфламы - все разжиревшие, презирающие народ патриции были его заклятыми врагами. Он стоял у руля своего корабля, смотрел на голову Вульвекена Вульфлама на бушприте, и сердце его билось сильнее от чувства исполненного долга. Ведь и он сам тоже был когда-то ягненком, которого любой волк мог разорвать в клочья. Свою судьбу он определил сам - борьба с несправедливостью. Кто не хотел быть раздавленным железными кулаками рыцарей и патрициев, должен был сам обладать железным кулаком. Однажды он не подал голоса против несправедливости и по сей день стыдился этого. Хозанг, купец, пренебрег своим мечом, он верил в закон и справедливость. Эта слепая вера приносит еще более роковые плоды, чем то, чему учат попы. Вера в свою собственную силу, борьба за свои права - вот основа существования. Клаус Штертебекер стал человеком, который хорошо понял, что жить - это значит бороться. Он вырос на море в непрерывной борьбе. Здесь было все то же, что и на суше, в городах и селениях: нужно быть сильным; чтобы жить среди волков, надо быть тигром. Пожалуй, это и было жизненной философией Штертебекера. Но не раз приходили ему и такие мысли, которые, под влиянием Магистра, повергали его в раздумья. Разве он не стал тоже господином, который стоял над своими товарищами? От всякой добычи получал он как капитан корабля большую часть. Он был судьей на борту, его слово было законом. Он решал, вступить в борьбу или уходить. Конечно, он был для своих людей лучшим командиром, чем Мантойфель или Прин. На его корабле был лазарет для раненых и помещение для врача, чего не было на многих других судах. Он не терпел на своем корабле несправедливости и никому не предоставлял привилегий. Самые смелые пользовались и наибольшим авторитетом. Да, это так, и все же его положение как капитана корабля было таким же, как и положение Мантойфеля и Прина. Об этом он часто говорил с Магистром и Гедеке, и тогда получалось, будто у всех троих нечиста совесть. Они чувствовали, что их отношения с матросами похожи на те старые, ненавистные, которые можно определить словами: "Господа и рабы". Как помочь делу? Они стремились к такой высокой степени справедливости, к такой чистоте отношений, что не могли не видеть этого зла. Должен ли кто-нибудь быть господином? Если "да", то, выходит, Вульфлам прав? Близ Борнхольма Киндербас, который вел с марса наблюдение, вдруг заметил корабль. Тотчас же началась охота. Десять часов преследовал "Тигр" чужую коггу, до тех пор, пока она не оказалась на расстоянии оклика. Это был штральзундский корабль. Радостный крик вырвался у Клауса. Если бы здесь был второй Вульфлам! Но нет, тот ведь тоже выдворен из Штральзунда, он у датской королевы. "И зачем бы Вульфу Вульфламу возвращаться в Штральзунд?" - только и подумал Штертебекер. Рассуждать об этом у него уже не было времени: нужно было захватывать корабль... Когга изготовилась к бою, матросы размахивали своими топорами и мечами. Штертебекер приказал поднять пиратский флаг. Отставшие почти на морскую милю "Рысак" и "Пенящий" приближались. Три корабля шли не друг за другом, а развернулись широким фронтом, чтобы иметь лучший обзор. Когда моряки с неприятельской когги увидели на "Тигре" флаг Клауса Штертебекера, на котором был изображен прыгающий тигр, они сложили оружие и отказались от сопротивления. Ведь Штертебекер овладел хорошо укрепленным городом Висбю, так как же может ему противостоять один, хотя бы и хорошо вооруженный, корабль? На борту штральзундской когги находилось двенадцать ратсгеров, которые возвращались после переговоров со шведским рейхсратом в Карлскруне о том, как бы сообща справиться с засильем пиратов на Балтийском море. И теперь они могли оказаться в руках страшнейшего пирата! Ратсгеры видели перед собой верную смерть и, оплакивая свою судьбу, причитали, падали на колени, молили о чуде. Штертебекер подошел борт к борту и без борьбы завладел коггой. Нет, Вульфлама на борту не было. Тот, как узнал Штертебекер от просящих пощады ратсгеров, снова стал бургомистром Штральзунда. Народная партия была разогнана, а Карстен Сарнов - обезглавлен. - И вы поддерживали Вульфлама? - напустился на ратсгеров Штертебекер. Те с плачем и жалобными воплями воздевали кверху руки, умоляли о сохранении жизни и обещали большой выкуп. Выкуп? Штертебекер соображал. Обычно захваченных патрициев, не раздумывая долго, выкидывали за борт, но сейчас Клаус подумал о Герде. Брось он этих ратсгеров в море, Вульфлам выместит свою злобу на пленном Герде. На палубе штральзундской когги находилось больше дюжины бочек с сельдью. Штертебекер посмотрел на бочки, потом на трясущихся от страха ратсгеров и ухмыльнулся в свою светло-рыжую бороду. При опросе выяснилось, что восемнадцать матросов хотели остаться на "Тигре", остальные одиннадцать опасались ратсгеров. Штертебекер всем обещал сохранить жизнь. И даже объявил, что сам доставит их в Штральзунд. Моряки с "Тигра" по приказанию Штертебекера опустошили бочки. То, что было взято у моря, теперь, в соленом виде, вернули ему. Затем ратсгеры один за другим должны были влезть в бочки. В крышках вырезали круглые отверстия и, расколов крышки пополам, снова забили ими бочки. Так, скорчившись, и сидели ратсгеры в бочках, только головы торчали наружу. Ратсгеры грустно взирали на мир. Кажется, они все еще боялись, что их вместе с бочками сбросят в море. Штертебекер велел выставить их на среднюю палубу и насчитал двадцать три бочки с "начинкой". Как только ратсгеры увидели Штертебекера, они сразу обратились к нему, и предлагаемый ими выкуп все увеличивался. Но Клаусу Штертебекеру нужен был только один выкуп - Герд. Штральзундскую коггу, быстрый и крепкий корабль, не потопили. Киндербас стал его капитаном. Когга эта была поменьше, чем у Штертебекера, и Киндербас назвал ее "Морская кошка". Пока он устраивался на новом корабле и набирал команду, Магистр Вигбольд пришел на корабль к Штертебекеру. Он громко смеялся над парадом бочек и щелкал по носу то одного, то другого ратсгера, наделяя их кличками: "Рыцарь бочки", "Бочкобрюх", - и ругался, когда неприятный запах ударял в нос. - Ведите же себя, как подобает мужчинам, и, хоть вы и на пиратском судне, не забывайте своего хорошего воспитания. Штертебекер попросил его к себе, потому что Вигбольд должен был составить письмо в магистрат Штральзунда. Штертебекер хотел бочки с ратсгерами и выкуп за Герда оставить ночью в гавани Штральзунда. И если Герд все еще не на свободе, то пусть магистрат немедленно распорядится. Тем более что захваченные ратсгеры живы и невредимы. "Пенящий", "Рысак" и "Кошка" остались в качестве охранения на рейде, а Клаус Штертебекер без шума провел коггу в так хорошо знакомую ему гавань. Корабль достиг мола, когда старый вахтенный, который патрулировал перед закрытыми воротами, подошел и решил осмотреть ночного гостя. Но люди Штертебекера были проворнее, они спрыгнули на мол и в один миг повалили старика на землю. Связать его было нетрудно. Мгновенно корабль был пришвартован, и бочки с живностью покатили на берег. Ратсгеры широко раскрыли глаза, когда увидели, что Штертебекер таким отважным способом приводил в исполнение свое обещание. И, хотя они в своих камерах-бочках изрядно повертелись и потряслись чуть не до потери сознания, они были рады-радехоньки такому исходу. Старый ночной страж был посажен верхом на какую-то пустую бочку и привязан. Матросы сунули ему в руки алебарду, а Клаус Штертебекер положил перед ним письмо к магистрату города и плотно набитый мешок с тысячью любекских гульденов. Они ушли так же тихо, как и пришли. Пленники, облегченно вздохнув, посмотрели им вслед и обратили свои страдальческие лица к небу, страстно ожидая появления луны. Четыре пиратских корабля прибыли в гавань Висмара. Как раз в это время в ратуше находились ратсгеры из Любека, явившиеся, чтобы в последний раз напомнить о необходимости выполнять союзнические обязательства. Они заявили о своей готовности защитить Висмар и Росток от герцога Мекленбургского, если это приведет к разрыву с ним. Преследуя только одну цель - избавиться в своих водах от пиратов, которые становились все более грозной силой, патриции были готовы даже сдать датской королеве Стокгольм, если она официально признает торговые права Ганзы. Как только поступило известие о пиратских кораблях, заседание было тотчас прервано. Магистрат почувствовал, что нельзя заставлять капитанов ждать. Ратсгеры не поскупились на похвалы Клаусу Штертебекеру, блестяще осуществившему захват Висбю. Они были как никогда почтительны, и Клаус Штертебекер удивился необычному приему, который им оказали. Но Вигбольд, который лучше читал по лицам людей, стал вдвойне недоверчив. Он перехватил несколько тайком брошенных ратсгерами взглядов, заметил, что они перешептываются, и это свидетельствовало отнюдь не о симпатиях к пиратскому союзу; в глазах у некоторых из них затаились испуг и злоба. Штертебекер потребовал разрешения ему и другим капитанам свободно продать добычу, и тут же оно было дано. Герд Виндмакер все еще не был освобожден. Магистрат объявил о готовности немедленно послать в Штральзунд конного курьера. - Я чувствую измену, - сказал Вигбольд, когда все трое оставили ратушу и возвращались в гавань. - Нельзя ходить без оружия, - предупредил он, - и корабли надо держать в полной готовности. - Мне тоже показалось, что ратсгеры что-то замышляют против нас, - подтвердил Гедеке. - Все их дружелюбие - сплошное притворство. - На них подействовали наши успехи, - возразил Штертебекер. - Они понимают, что если мы взяли Висбю, то с Висмаром нам справиться ничего не стоит. - И он гордо усмехнулся. - Вот! Вот! - заметил Вигбольд. - Если они так думают, это и опасно!.. - Для них! - сказал Штертебекер, все еще смеясь. - Нет, для нас, - сухо ответил Магистр. Три дня толкались в гавани висмарцы, раскупая добычу пиратов. Цены были вполне доступные. Бедная девушка, не спускающая глаз с какой-нибудь безделушки или даже серебряной вещицы, получала ее от моряков за один лишь ласковый взгляд. А ведь кто-то из парней дорого заплатил за эти штучки. Витальеры не были скрягами и раздавали подарки направо и налево, да им и ни к чему было это добро. Подходили матери с натруженными руками, с заплаканными глазами, рассказывали "господам пиратам" о своих голодных детях, и те же крепкие руки, что недавно без сострадания сеяли смерть, протягивались к ним с богатыми дарами. Штертебекер стоял на корме своего корабля и смотрел на горожан, которые теснились на молу и торговались с его парнями. Он заметил, как сквозь толпу протискивался курьер магистрата. Не спуская с него глаз, крикнул: - Мартен, спроси курьера, кого он ищет? - Пленник из Штральзунда прибыл. - Герд? - крикнул Штертебекер. - Где он? - В ратуше, - сказал курьер. - Черт побери, почему же он не идет сюда? Штертебекер нацепил меч, надел берет: он хотел достойно выглядеть перед другом, которого не видел так много лет. "Герд! Герд"! - шептал он, счастливый, как ребенок. Почти двадцать лет прошло с тех пор, как он видел его последний раз. "И я выручил его наконец из этого застенка, - радостно думал он. - Ратсгеры Штральзунда не заставляют ждать, это моя заслуга. Да, видно, они вдоволь посмеялись над своими коллегами в бочках..." Рассуждая так, Клаус отправился в путь. Большими прыжками несся он вверх по каменной лестнице ратуши; курьер едва поспевал за ним. Штертебекер ворвался в зал, в котором стояло несколько ратсгеров, трусливо взглянувших на него. Предчувствие беды овладело им, когда он увидел растерянные лица. Может быть, Герда убили и доставили труп? Он выжидающе оглянулся вокруг. Вот он, долговязый, ужасно худой человек в простой, серой дерюге. Неужели Герд?.. Длинную, взъерошенную бороду и волосы, опускающиеся на плечи этого несчастного существа, серебрила седина. "Собаки, - подумал Штертебекер, молча рассматривая друга. - Что они с ним сделали! Как он смог все это вынести!" - Герд, - прошептал он. - Герд!.. Бедняга вздрогнул. Лицо его повернулось к Клаусу. - Герд! - отчаянно закричал Клаус. Он бросился к другу, обнял его за тощие плечи и взглянул на его лицо. Глаз не было. Две красные впадины уставились на Клауса. Герд был ослеплен. - Герд, - закричал Клаус, - это я, Клаус! Ты же знаешь, твой друг со Сконе. Матрос с "Санта Женевьевы". Я вызволил тебя. Тебя освободил. - Клаус? - пробормотал тот. - Да, Герд, это я, Клаус, твой друг! - Клаус Штертебекер? - спросил слепой. - Да, Герд. А собак, которые над тобой надругались, я найду, хотя бы они забрались на край света. Из кровавых глазниц Герда выкатились слезинки. - Смотрите, вы, господа! - крикнул Клаус Штертебекер и повернул Герда, чтобы ратсгеры могли видеть его обезображенное лицо. - Так поступают благородные патриции, купцы и ратсгеры, которые жалуются на жестокость пиратов. - И он повернулся снова к Герду. - Кто это сделал, Герд? - Вульф Вульфлам! - Он? - взревел Клаус. - Он? - Долго и пристально смотрел Клаус на ослепленного друга. - И когда? - Шесть дней тому назад, когда ратсгеры в бочках были выставлены на мол. Штертебекер испуганно отшатнулся назад. - И это ответ Вульфлама на то, что я подарил жизнь двенадцати ратсгерам? - Ты знаешь, Клаус, любимое наказание Вульфлама, - внятно произнес Герд. - Разве я не говорил тебе об этом еще на Сконе? Клаус прижал друга к своей груди, и Герд повис на его руках и зарыдал. Войско из пяти тысяч воинов Тевтонского рыцарского ордена было в спешном порядке высажено на остров Готланд и в кровопролитной битве разбило витальеров и овладело Висбю. Немецкая Ганза способствовала этому всеми силами, а ганзейские города Висмар и Росток, по поручению которых Готланд был завоеван витальерами, постыдно изменили своим собственным союзникам, добились ослабления их могущества. При активном посредничестве ганзейских городов Любека и Гамбурга было заключено соглашение между датской королевой и герцогом Мекленбургским. Немецкое войско оставило Стокгольм. Находившийся в плену Герцог Альбрехт Мекленбургский, бывший шведский король, был освобожден. Маргарет была признана королевой Норвегии и Швеции. Бывшие враги - Дания, Швеция, Мекленбург и ганзейские города - заключили соглашение о совместных действиях против пиратов на Балтийском и Северном морях. "Благородные" капитаны Марквард Прин, Хеннинг Мантойфель, Генрих Люхов, Арндт Штюк, рыцарь из Эппа и другие объявили союз братьев витальеров распущенным и разбрелись: часть из них с богатой добычей вернулась в свои надежные замки, чтобы жить на покое, другие двинулись на восток, чтобы на свой страх и риск продолжать заниматься пиратством. Клаус Штертебекер, Михель Гедеке и Магистр Виг-больд не только не капитулировали перед превосходящим врагом, но, обороняясь, сплотились еще теснее и создали новый союз. Еще будучи витальером, Магистр Вигбольд не уставал повторять, что неписаные законы, которые действуют на море, действуют и на суше. Существуют господа и рабы, первые - приказывают, вторые - повинуются. Господа присваивают большую часть добычи, рабам приходится довольствоваться намного меньшей долей. "Благородные" капитаны неисчислимыми богатствами набили сундуки в своих замках. Все снова и снова говорил Магистр Вигбольд о том, что необходимо создать такой союз, который был бы основан на равноправии и справедливости. Он говорил: "Моряки должны сами выбирать капитанов и должны иметь право в любое время, когда те окажутся недостойными, снимать их. Кроме того, добыча должна распределяться поровну, потому что прежнее неравенство и было причиной измены "благородных" капитанов. Получив богатую добычу, пусть каждый сам решает свою судьбу". Оба капитана, Штертебекер и Гедеке, согласились с Магистром. Они направились к товарищам, рассказали им о своих предложениях и встретили полную поддержку. Торжественно заключили три капитана новый союз. Никаких главнокомандующих, решили они, все будут как братья: бедным - друзья, богатым - враги. И они назвали себя "ликедеелеры", что означает - "делящие поровну". Герд больше всего любил сидеть на марсе "Тигра", и, хотя он ничего не мог видеть, там, высоко на мачте, его обвевал вольный ветер, который носился над морем; там, наверху, он мечтал о далеких просторах морей, представлял себе игру солнечных лучей на воде, бакланов, летающих вокруг марса, своих товарищей, которые где-то под ним бегали по палубе корабля, высохшую голову казненного Вульфлама, торчащую на бушприте когги. Герд любил одиночество. Тринадцатилетнее заключение изменило его. Он говорил редко. Никогда не смеялся. Когда он шел ощупью по палубе судна, всегда находились руки, готовые помочь ему. После Клауса, Герд больше всех других любил Магистра Вигбольда. Когда тот что-нибудь рассказывал ему, серое худое лицо слепого становилось спокойным и умиротворенным. Магистр был действительно кудесником, он обладал изумительной способностью расширить представления Герда о мире. О больших и могущественных городах юга рассказывал Магистр, про союзы городов, которые значительно отличались по своему устройству от Ганзы и противостояли самым могущественным силам на земле, о ремесленниках - простых гражданах, которые управляли этими городами и добились их необыкновенного расцвета; о восстании против папского могущества в Англии, о свободных фризах, живущих в сказочно прекрасной стране - Фландрии. Все-то он знал и обо всем умел рассказать Герду ясно и понятно. Он умел хорошо ориентироваться в открытом море. Уже не нужно было все время смотреть на звезды. У Магистра была чудесная магнитная игла, плоская и очень легкая. Она плавала на воде и обладала удивительным свойством: ее острие всегда смотрело на север. Если кому-нибудь надо было определить курс корабля, он должен был обратиться к Магистру, прочитать "Отче наш", как тот говорил, и сейчас же получал точный ответ. Теперь при любой погоде, при закрытом облаками небе, уже никто не сбивался с курса. Но Магистр не сказал Герду, что магнитную стрелку изобрели в Китае и что в Европу ее доставил Марко Поло. (Фландрия - историческая область Западной Европы, населенная в большинстве фламандцами. Ныне входит в состав Франции, Бельгии и Голландии.) Магистр же сумел вызвать Герда и на разговор. В один из спокойных вечеров, когда все собрались в каюте Клауса Штертебекера, ели жареную камбалу и пили французское вино, Герд впервые заговорил и поведал о своих ужасных переживаниях в Штральзунде. Медленно, монотонно, бесстрастно вел он рассказ. Часто замолкал. Как один из зачинщиков неудавшегося восстания горожан, которые пытались спасти Германа Хозанга и свергнуть Вульфлама, Герд был приговорен к пожизненному заключению и брошен в темницу восточной башни крепости. Три года руки и ноги у него были в оковах. Превратившись в скелет, полностью обессилев, близкий к сумасшествию, он был брошен в другую темницу, где уже находилось шесть пленников. Это было сделано потому, что слишком много стало узников и слишком мало темниц. От своих товарищей по несчастью Герд узнал, что в городе произошли большие изменения. Оба Вульфлама были изгнаны, а старый Вульфлам - умер. Главою бюргеров стал Карстен Сарнов. Герд даже вскрикнул тогда от радости, ведь Сарнов, как думал Герд, был приверженцем Хозанга и врагом Вульфламов. Он-то уж несомненно освободит из заточения сторонников Хозанга. (Бюргеры - население феодального города, ремесленники и торговцы. Чаще словом "бюргеры", как и в этой книге, обозначается зажиточная часть населения феодального города - купцы, ростовщики, цеховая верхушка.) Но ни о каком освобождении не было и речи. Товарищи по заточению посмеялись над ним и сказали, что Карстен Сарнов не кто иной, как ставленник Вульфлама. Им было известно, что Карстен Сарнов во время народного восстания против тирании Вульфламов спрятал находящегося в городе Вульфа Вульфлама и помог ему бежать. Одного из горожан, который был посвящен в этот план, замучила совесть, он все рассказал и тоже был брошен в подземелье, но уже Сарновым. Герд узнал также, почему его из одиночного заключения перевели сюда. Одна из военных когг города захватила судно витальеров, забрав при этом девяносто шесть пленных. Их заковали в цепи и разместили по разным башням города. Кормили их так, чтобы они медленно умирали с голода. И вот недавно умер в ужасных муках последний из девяноста шести. И к такому наказанию их приговорил Сарнов. В прошлом году тайные агенты Вульфлама подбили народ, недовольный жестоким правлением Сарнова, на восстание. Горожане, все, кто только мог носить оружие, проникли в ратушу, схватили Карстена Сарнова, а вместе с ним и других ратсгеров. А на следующий день Вульф Вульфлам появился в городе и снова стал его господином. Он произнес перед горожанами льстивую речь, всю вину свалил на Карстена Сарнова и впервые предложил им свободно изъявить свою волю, выдав на их суд Сарнова. Карстена Сарнова вывели на торговую площадь, на то самое место, где Вульфламы четвертовали Германа Хозанга, и обезглавили. Вульфламу было чуждо чувство благодарности, в его руках люди были только средством достижения цели. Карстен Сарнов стал ему больше не нужен и потому должен был исчезнуть. Через несколько дней Герд узнал, что его выпустят на свободу, так как кто-то внес за него выкуп в тысячу любекских гульденов. Герд ломал себе голову, кто же он, этот сказочно богатый человек - его избавитель? - Но прошло еще много дней, пока однажды палач вывел меня из темницы, - рассказывал Герд. - "Что, поступил выкуп?" - спросил я. - Палач рассмеялся. Я был так слаб, что от радости упал на землю и заплакал. Палачу пришлось меня вынести. Но вместо освобождения меня затащили в подвал башни, в камеру пыток. Когда я это с ужасом понял, я спросил: "Разве меня не освободят?" - "Конечно", - ответил кто-то. Тут я и увидел, что, опершись о стену, меня молча рассматривает Вульф Вульфлам. Я окончательно пришел в себя и, подойдя к нему, спросил, поступил ли выкуп и когда я буду свободен. Он ответил, что через несколько часов я буду свободен. Но тут же добавил, что для моего освобождения выслана не только тысяча золотых гульденов, но и еще двенадцать пленных ратсгеров, над которыми вдоволь надсмеялись. И что теперь мой покровитель и друг должен получить на это ответ. Но так как еще не все готово, то мне придется несколько подождать. И он сказал правду, через несколько часов я был свободен, - закончил Герд. МОРСКОЕ БРАТСТВО Осенью 1397 года по датскому проливу Зунд шло десять морских судов. Клаус Штертебекер, Михель Гедеке и Магистр Вигбольд направлялись в норвежский ганзейский город Берген. Город этот враждебно относился к ликедеелерам и, несмотря на их предупреждение, укрыл в своих стенах фогта Вульфа Вульфлама. Уже многие годы бороздил Штертебекер воды Балтийского моря. Много судов было разграблено, еще больше патрициев, подобных Вульфламам, были брошены на корм рыбам, но Вульф Вульфлам, последний из ненавистного рода, все никак ему не попадался. От одного пленного ратсгера Штертебекер узнал, что Вульф Вульфлам находится в немецкой конторе Бергена. Корабли ликедеелеров ожидали штормовой погоды, чтобы пройти Зунд, не попав под огонь датских военных когг, - и вот разразилась страшная буря. Темные тучи низко неслись над морем, низвергая потоки дождя, и с одного корабля не было видно другого. Под рев стихии пиратские корабли миновали Копенгаген, с трудом одолели Каттегат и вырвались в Скагеррак. Штормовой ветер, завывая, с чудовищной силой обрушивался на высокие борта. Огромные волны набрасывались на них, вздымали когги на свои гребни и бросали в клокочущую пучину моря. Временами когги были совсем под водой, и над поверхностью оставались только мачты и палубные надстройки - нос и корма. Ни лоскутка паруса - иначе ветер сразу же сломал бы мачты. Матросы, находящиеся на палубе, привязались, чтобы их не смыло за борт. И Клаус Штертебекер, который в такую непогоду никому не хотел доверить руль, был привязан канатом толщиной в руку к румпелю. Когга скрипела и стонала под ударами волн. Словно скорлупка, плясала она на огромных валах. Обшивка трещала, когда штормовой ветер бросал судно с борта на борт, швырял его так, точно хотел разломать на тысячи кусков. В какое-то мгновение Штертебекер испугался, что и судно и команда погибнут: и это в канун его мести! Вульф Вульфлам должен пасть от его меча, тогда, и только тогда буря может отправлять его на дно моря, тогда, и только тогда он готов умереть смертью моряка. Но сейчас... этого не должно случиться! Это бы означало победу несправедливости и насилия. Он впал в отчаяние, когда почувствовал, что корабль не слушается руля. Совсем рядом гигантская волна подбросила "Пенящего" так высоко, что, казалось, его мачты касаются темных, готовых разразиться дождем облаков. Затем когга словно провалилась в пропасть под самым носом у "Тигра". На миг Клаус Штертебекер увидел капитана Михеля Гедеке, привязанного к своему румпелю, тот, приветствуя его, махал рукой и, видимо, что-то кричал и смеялся, длинные мокрые волосы прилипли к его лицу. И тогда Штертебекер поднял руки и закричал свое: - Ахой!.. - и тоже дико расхохотался. "Мы пройдем!" - означал этот смех. "Мы не сдадимся! Мы не откажемся от нашей мести. Мы дойдем до Бергена, мы схватим Вульфа Вульфлама, мы исполним свой долг. Мы еще не одного наглого патриция наколем на меч, как бы ни бесновалось море..." Потом сам Штертебекер оказался в пучине. Повиснув на канате, он осмотрелся и ничего, кроме серой массы воды, вокруг не увидел, и только на гребне волны, словно хрупкая игрушка, мелькнула когга Гедеке. И снова море вздыбилось, подбросило его, а в следующее мгновение "Тигр" летел в пучину с головокружительной высоты. Где же Михель Гедеке? Где его смеющееся дерзкое лицо? Где его "Пенящий", этот неуязвимый корабль? Почему Штертебекера не интересует, где "Рысак" Вигбольда? Где носится "Кошка", которой правит Киндербас? Где остальные шесть когг? Мысли Клауса Штертебекера только о корабле Гедеке: никто так ловко и уверенно не может бороться с коварством Скагеррака. И Клаусу был просто необходим ликующий, вызывающий смех Гедеке - лучшего из всех мореходов. Погружается "Тигр" в водяную пропасть, над ним, на гребне другой волны, возникает "Пенящий". Так и шли они - то проваливаясь, от взлетая, то вверх, то вниз, а кругом - кипящий водоворот, свист и завывание штормового ветра под темной крышей грозных черных туч... "Грохочи, реви буря, оглушай! Бушуйте волны!.. Разверзайтесь тучи!.. Пусть сольются вода и небо... Пусть наши корабли бросает то в преисподнюю, то в небеса!!! Мы пробьемся! Мы пройдем!.. Мы будем в Норвегии!.. Будем!.. Мы придем!.. Ахой, "Пенящий море"!.. Ахой, "Морской тигр"!.. Ахой, "Морской рысак"!.. Ахой, "Морская кошка"!.. На Берген!.. Пройдем Скагеррак!" Проштормовав шесть дней в Скагерраке, когги ликедеелеров достигли Бергена. Их было только девять. Одна когга потерялась или погибла. Море было спокойно и приветливо, как будто бы оно никогда и не бушевало. Ласковое солнце сияло на небе, как будто бы и знать не знало о тучах и ливнях. Скалистое побережье Южной Норвегии изрезано глубоко вдающимися в сушу заливами, называемыми фиордами. К одному из таких фиордов направились корабли Штертебекера. В глубине его, словно венец, был отчетливо виден город Берген. Прежде чем напасть на Берген, пираты собрались на последний совет. Магистр заговорил о том, что город нужно сохранить, но Клаус Штертебекер не хотел и слышать об этом. Здесь находилась одна из богатейших контор Ганзы, а этот союз был их врагом: города Ганзы сделали Вульфлама своим доверенным лицом, морскому братству ликедеелеров они объявили беспощадную войну. Города Ганзы были повинны в том, что Карстен Сарнов морил голодом в Штральзунде пленных витальеров. Патриции ганзейских городов только прятались за спину Вульфлама: он был плоть от плоти их, и все они были подобны ему. Борьба против Вульфлама была борьбой против ганзейских патрициев, возглавляемых им. - Берген должен быть разрушен! - сказал Клаус Штертебекер. - Добыча будет богатой, но я отказываюсь от своей доли, мне нужен только Вульф Вульфлам. Пусть этот изверг встанет на колени перед Гердом, целует его ноги и просит о милости. И мы высечем его, как сек он невиновных, переломаем ему кости! Голове этого зверя место на бушприте "Морского тигра" рядом с головой его братца. На следующий день рано утром пиратские суда вошли в глубь фиорда. В короткой схватке они потопили три когги и два сторожевых судна, пытавшихся преградить им путь. Пираты высадились за королевской твердыней Бергенхус, у Тискебригген - Немецкого моста, с налета сломили сопротивление торговцев и их слуг, и понеслись по узким извилистым переулкам гавани, сея смерть и пожары. Тут до Клауса Штертебекера дошел слух, что Вульф Вульфлам находится в Бергенхусе, в королевском замке. С небольшой группой моряков с "Тигра" Штертебекер бросился к расположенному у входа в фиорд замку. Отряд латников, превосходящий пиратов и числом и вооружением, выступил им навстречу. Штертебекер так стремительно ринулся на них, что они заколебались и стали отступать под решительным натиском. В завязавшейся схватке латники не успели поднять мост и запереть ворота, борьба разгорелась внутри замка... - Вульф Вульфлам!.. Мерзавец!.. Убийца! Изверг!.. Отвечай за свои дела!.. Выходи на честный поединок!.. Не прячься, как трусливая баба!.. Вульф Вульфлам!.. Вульф Вульфлам! - кричал Клаус Штертебекер, перебегая из одного зала в другой. Остатки ганзейских латников были выбиты из тронного зала. На стенах крепости и на крутых утесах еще продолжались последние схватки. Далеко внизу плескалось море. Среди десятка наиболее отважных латников был и Вульф Вульфлам. Он хорошо знал, кто его преследует, и решил не сдаваться живым своему врагу. Его слугам придется оставить замок; с храбростью отчаяния они будут обороняться на мощном утесе, который трудно взять, но легко защитить. Пираты установили арбалеты у подножия утеса и стреляли по ганзейским латникам, засевшим на его вершине: на открытой площадке они были хорошей мишенью. Появился Клаус Штертебекер. - Вульфлам! Где прячется Вульфлам? - закричал он, пробегая через дворик замка, и тут увидел схватку на утесе и своего врага. Тотчас же Штертебекер приказал своим прекратить стрельбу. Уже только четверо латников и Вульфлам оставались на вершине утеса. Штертебекер крикнул латникам, что гарантирует им жизнь и свободу, если они выдадут живым Вульфа Вульфлама. Бывший бургомистр и хозяин города Штральзунда, почти шестидесятилетний богатырь мрачно взглянул на своего недруга. Он знал, что тот многие годы ищет встречи с ним и искал его на каждом захваченном корабле; он знал, что это его смертельный враг и что его ждет судьба его брата Вульвекена. Спасения не было. Смерть! Так умирай, последний отпрыск Вульфламов, умирай, как мужчина! Вульф Вульфлам посмотрел на четырех латников, которые, отойдя от него, о чем-то шептались. Один из них повернулся к Вульфламу и просительно произнес: - Господин, нас четверо... И если мы... Больше он сказать ничего не успел. Вульфлам сразил его страшным ударом меча. Остальные трое кинулись на него. Он отразил несколько ударов, но вдруг отбросил меч, подбежал к краю утеса и бросился в море. Клаус Штертебекер, затаив дыхание, смотрел на происходящее и, не успев вмешаться, закричал от ярости и негодования - последний Вульфлам ушел от его мести, сам ушел в небытие. В безумной ярости он ревел, что нужно поджечь город со всех четырех сторон, не оставить ни одного дома, носился с обнаженным мечом по улицам и крушил все, что попадалось ему на пути. В борьбе за Берген был тяжело ранен Киндербас. Стрелой из арбалета ему пробило колено. На улицах города все еще продолжалась борьба, а он лежал в своей каюте, скрипя зубами от невыносимой боли. Если бы он только мог подняться, то выполз бы на палубу корабля и бросился бы за борт; он чувствовал, что нога потеряна, а без нее он уже не сможет командовать коггой, быть же обузой для товарищей он не хотел. Два дня и две ночи мучался Киндербас от страшной боли. Как только Штертебекер узнал о ранении друга, он приказал доставить его на "Тигр". Там была хорошо известная всему флоту операционная и ученый врач по имени Колле Адамс, который с исключительным искусством владел ножом. Колле Адамс становился врачом только после боя, во время сражения он, как и все, действовал тесаком. То, что Штертебекер держал на борту врача, было не совсем обычно, потому что тяжелораненых пиратов сбрасывали в море, если они сами не могли выброситься за борт. На "Тигре" же теперь лечили всех раненых, кроме врагов. Киндербаса внесли в низкое помещение. Воздух тут был затхлый и спертый. На стенах, как и в крюйт-камере, висело различного рода "оружие": ножи, топоры и пилы. На небольшой деревянной подставке стоял какой-то ушат, рядом лежали куски льняной ткани. В углу стояла жаровня. Больше в помещении не было ничего, кроме деревянных нар, на которых лежал больной. После боя доктору Колле Адамсу частенько находилась работа. А он занимался только наиболее тяжелыми случаями: производил ампутации, глубокие раны очищал прижиганием. Делал он это с удивительной ловкостью и пользовался у благодарных матросов величайшим уважением. Состояние Киндербаса было не тяжелее, чем у дюжины других моряков. Нога была потеряна, и ее предстояло ампутировать, рана уже начинала гноиться. Доктор Адамс подвязал кожаный фартук и точил нож. При этом он шутил с Киндербасом, который следил за его приготовлениями, называл его будущим Хромоногим капитаном, утешал его тем, что, по крайней мере, одну-то ногу он ему оставит. Доктор был так спокоен, что и Киндербас немного приободрился, несмотря на свое отчаяние. Во время операции он не терял сознания. Ногу ему отняли выше колена, и скоро он впал в глубокое забытье, от которого очнулся только, когда, уже перевязанный, лежал в своей каюте. Штертебекер навестил его, когда тот немного набрался сил. - Ну, Клаус, теперь я поправлюсь, и мне придется уйти с корабля, не правда ли? - спросил Киндербас. - Одноногие моряки нам ни к чему. Я отправлюсь в Гамбург или Бремен и стану разведчиком, хорошо? Ты разрешишь мне? - Киндербас! - возразил Клаус Штертебекер. - Ты останешься с нами. Нам нельзя лишаться такого капитана, как ты. - С одной ногой, Клаус! - Я знал рулевого, у которого тоже была одна нога. "Одноногий рулевой" - называли мы его. У него была деревянная нога, и при этом он твердо стоял у руля, как и всякий другой рулевой, потому что он сделал в палубе дыру как раз такого размера, чтобы в нее входила его деревянная нога. Как вросший стоял он у руля, никакой ветер, никакая непогода не могли его сдвинуть с места. Киндербас искал руку друга. - Клаус! - прошептал он. - Спасибо тебе. Я буду таким же Одноногим рулевым. - Нет, капитаном Деревянная нога! - смеясь сказал Штертебекер, нагнулся и обнял его. - Киндербас, старина, ты верный друг, ты получил новое имя. Киндербас тебе давно не подходит. Отныне ты капитан Деревянная нога. Разгромив Берген, ликедеелеры на четырнадцати кораблях двинулись в Северное море, чтобы вести там каперство против ганзейцев, идущих в Англию. Настроение на кораблях было радостное. Добыча была богатой: корабельные помещения были заполнены всевозможными ценностями. Каждый день для моряков был праздником; они угощались, пили и лихо распевали свою песню: С волков овечьи шкуры снять, Из тайных теплых мест изгнать... Клаус Штертебекер не принимал участия в этих бесконечных праздниках. За последнее время он очень постарел. Его все еще пышные светлые волосы заметно поседели. Вокруг глаз и рта залегли морщины, и взгляд его был мрачен и задумчив. Конечно, он мог считать себя победителем. То, чего он хотел добиться, было достигнуто: Вульфламы были уничтожены, Хозанг, Свен, Герд и восемь олдерменов - отомщены. И все же он не был удовлетворен. С патрициями из рода Вульфламов было покончено, но в городах господствовали другие вульфламы, они хозяйничали так же, как и те, и так же притесняли горожан. "Может быть, мое место среди ремесленников и плебеев, которые борются за демократические свободы, за свои права? - мучительно размышлял Штертебекер. - А я оказался в стороне, словно отверженный; в одиночку борюсь с целым миром на свой страх и риск, хотя повсюду есть союзники против общих врагов". Такие мысли чуть теплились в глубине, они еще не приобрели четкости, были не вполне ясны. И он страдал, не находя выхода. Когда он думал, как бы помочь бедным и нищим, как бы помочь горожанам в борьбе, он вспоминал о Германе Хозанге, который выступал вместе с народом. И невольно тут же вспоминал лживого и трусливого "представителя народа" Карстена Сарнова... Одно за другим наплывали воспоминания... Он видел себя идущим по рынку в Висмаре, видел народ, крестьян и горожан, "ученого доктора" Ангеликуса, который оказался шарлатаном и мошенником; смерть на костре странствующего торговца Йозефуса, который считал всех людей злыми и глупыми. Клаус Штертебекер смотрел с кормы "Тигра" на флот, который он вел. На его кораблях не было господ и рабов, бедных и богатых, все имели равные права, равную долю в добыче, при равном участии в бою, но и обязанности всех были равны. Витальеры были наемники, ликедеелеры - свободные моряки; один стоял за всех и все за одного. Штертебекер добился, чтобы каждый изувеченный в честном бою моряк как достойный сотоварищ был списан на берег достаточно обеспеченным. Очень часто такие искалеченные пираты, оказавшись в городах, становились хорошими разведчиками ликедеелеров. Пираты-ликедеелеры превратились в одно большое морское братство, связанное клятвой на жизнь и на смерть; братство, открыто выступающее против римского папства, объявившего их вне закона; братство, которое борется с богачами и защищает бедняков. Когда они брали корабль на абордаж, они бросались в схватку с кличем: "Богатым - враг, бедным - друг!" После многих месяцев успешного каперства у берегов Шотландии, близ Темзы и Шельды, ликедеелеры нашли убежище у фризского побережья, где было много островов, за которыми можно укрыться от непогоды и привести в порядок свои корабли. (Фрисландия (Фризия) - историческая область Европы у берегов Северного моря, населенная большею частью фризами. Расположена между нижними течениями рек Везера и Рейна. В настоящее время входит в состав ФРГ и Голландии.) Здесь они встретили дружеский прием. Фризский фюрст - Кено тен Брок, враждующий с ганзейским городом Бременом, особенно радушно, как желанных союзников, принял ликедеелеров. И пастор Хиско из Эмдена, заклятый враг Ганзы, отнесся к ликедеелерам по-дружески. Кено тен Брок предоставил им гавань и церковь Мариенхав; ликедеелеры превратили ее в крепость, в свой опорный пункт. Крепость Мариенхав была расположена на берегу хорошо защищенной бухты, где даже в очень плохую погоду могло укрыться и стать на якорь много кораблей. С суши бухта была хорошо защищена высокими стенами, окруженными широким непреодолимым рвом, который быстро заполнялся морской водой. Крепость Мариенхав стала их надежной якорной стоянкой. Эмден - рынком для продажи добычи, а Северное море - местом охоты. Ликедеелеры чувствовали себя хозяевами моря, и отсюда время от времени они совершали отважные каперские набеги, поднимались вверх по течению Эльбы и Везера, появлялись со своими коггами у входов в гавани Гамбурга и Бремена. Это были годы смелого и успешного каперства ликедеелеров, и патриции в гаванях Северного моря несли неисчислимые убытки. Всякая торговля с Англией вследствие этого была сопряжена с огромным риском. Но и самые доблестные каперские походы не могли отвлечь Штертебекера от замыслов, которые он бережно хранил в глубине души: Штертебекер был не только хозяином на море, он сделал первый шаг и на суше, на фризском побережье. Вместе с Кено тен Броком и пастором Хиско из Эмдена мечтал он о свободных городах. С его помощью горожане Бремена и Гамбурга, Стаде и Вердена должны были свергнуть ненавистное правление патрициев. Таким видел он воплощение своей мечты, такую цель ставил он перед собой. Клаус Штертебекер хотел укрепить свои союзнические связи с фризским фюрстом; он надеялся достичь этого, став его зятем. Пятидесятилетний Штертебекер, которого жизнь не баловала женской лаской, посватал дочь тен Брока, стройную, светловолосую и ясноглазую Хельгу. Он делал ей королевские подарки, но в роли влюбленного был до такой степени неуклюж и становился в ее присутствии таким смущенным и беспомощным, что девушка сначала смеялась над ним, однако скоро не на шутку влюбилась в знаменитого и бесстрашного героя моря. Фризский фюрст, разумеется, желал бы своей дочери не такого жениха, однако, после того как Хельга дала Штертебекеру слово, противиться не стал. "Тигр" теперь чаще, чем другие корабли, стоял в бухте Мариенхав, а Михелю Гедеке и Магистру Вигбольду приходилось одним уходить за добычей. Клаус Штертебекер с удовольствием сидел в зале у тен Брока и рассказывал Хельге о том, как унесла "черная смерть" тысячи людей в Висмаре, о старом Йозефусе, о Свене и Герде, о Хозанге и волчьем роде Вульфламов, о далеком Новгороде, о боях за Висбю и Берген. Он понимал, что в жизни его появился новый смысл и другая цель; что годы шумных безумств миновали и время исполнения его замыслов наступило. Ах, дело не только в мести и истреблении Вульфламов, речь о большем, о гораздо более важном... ...Осенью 1399 года отпраздновал Клаус Штертебекер свою свадьбу с Хельгой тен Брок. В гостях у него были не только моряки ликедеелеры, но и горожане Эмдена, рыбаки побережья, крестьяне Фрисландии. Более тысячи мужчин и женщин участвовали в этом празднике. Крепость Мариенхав была празднично украшена. Пиратские корабли ярко расцветились флагами. Вокруг стен крепости раскинули большие шатры и на огромных кострах жарили быков и баранов. Гостей потчевали отборными винами и пивом, подавали им изысканные заморские блюда, фрукты - добычу, захваченную на судах патрициев. Играла музыка. Люди танцевали. Шуты потешали толпу. Штертебекер и его супруга, фризский фюрст, капитаны, Деревянная нога и Герд, старейшие и храбрейшие друзья жениха пировали за большим столом в зале. Пили, оживленно разговаривали, пели - и всем было весело. Штертебекер поднес ко рту подаренный Кено тен Броком серебряный кубок вместимостью пять литров и под громкое одобрение гостей воздал должное своему имени. По обычаю того времени не один день и не одну ночь продолжался праздник. Вокруг замка на лестницах и в залах громко храпели те, кто выпил и съел больше, чем нужно. И только Деревянная нога и несколько надежных друзей не опрокинули в эти дни ни кубка: они несли вахту. Не исключено было, что враги воспользуются случаем, и, пока пираты пьют и веселятся, подкрадутся и нападут на них. Однако никто из врагов не отважился на это. Пираты и их гости из города и деревни могли спокойно праздновать свадьбу. Это было такое празднество, каких никогда не устраивал ни один фюрст, и еще многие годы во Фрисландии говорили о свадьбе в Мариенхаве, на которой в гостях была вся округа. И, говорят, единственное, что омрачило праздник, - это ссора между предводителями ликедеелеров. Магистр Вигбольд под влиянием выпитого открыто выступил против Штертебекера и не только насмехался над ним, но и заявил, что ремесленники - те, на кого он рассчитывает, ничем не лучше патрициев. - Всему миру враг! - кричал он. Штертебекер запальчиво отвечал: - ... Бедным друг!.. - Бедные?.. Бедные?.. Бедных поищи в другом месте! - возмущался Вигбольд. Говорят, это едва не привело к поединку. Михель Гедеке бросился между ними и сумел помирить их. Но это перемирие было непрочным. На самом деле между предводителями полного согласия уже не было. Разногласия были началом разлада, а затем и поражения ликедеелеров. ВОЙНА ПАТРИЦИЕВ Магистрат города Гамбурга надеялся сохранить втайне намеченные с пиратами переговоры, однако, когда ганзейские когги с представителями пиратов вошли в гавань, с корабля на корабль, от дома к дому, по всему городу с необыкновенной быстротой разнеслось: "Прибыли ликедеелеры! Ликедеелеры!.." Улицы от гавани до ратуши наполнились народом, суконщики и мясники закрывали свои лавки и спешили на ратушную площадь; моряки покидали суда и бежали в гавань, уличные мальчишки карабкались по деревьям на стены, весь город был в лихорадочном возбуждении: все хотели увидеть знаменитых и грозных пиратов. Когда процессия, возглавляемая конными, двигалась по узким улицам гавани, ее приветствовали восторженными криками так, как обычно приветствуют только почетных гостей города. Во главе представителей пиратов был Клаус Штертебекер. Решительно шагал он в своих сверкающих чешуйчатых латах, в парадном кольчужном наголовье, с широким мечом на боку. Это был могучий, уверенный в себе великан, силач. Да разве он не имел права на самые высокие почести? Князья рождались на свет уже облеченными властью, им уже было уготовано высокое положение и богатство; он же - свободный предводитель моряков - только благодаря самому себе стал господином, хозяином моря, которого боялись князья и патриции. То, что магистрат крупного ганзейского города ведет с ним переговоры на равных, было его триумфом. Они добивались этих переговоров, не он. И он ничуть не опасался какого-нибудь коварства, ведь они предложили на время его пребывания в городе послать на корабль в качестве заложников трех ратсгеров. Громко расхохотавшись, Штертебекер отклонил предложение и объяснил посланникам магистрата, что, если их попробуют оскорбить, его люди разнесут город в пух и прах. И вот он здесь. Его корабли стоят на Эльбе у Стаде. Среди ратсгеров царило не меньшее волнение, чем среди горожан на улицах. Старый Ирм Прис, владелец трех когг, настоятельно советовал еще раз помириться с пиратами, умиротворить их, чего бы это ни стоило, и ни в коем случае не затевать с ними ссор. Своим дребезжащим старческим голосом он увещевал магистрат: - Легко поднять на мачту флаг войны, но тяжело его с честью снова спустить. - Нет, вы только послушайте старого болтуна, - рассерженно кричал ратсгер Христиан Дейк. - Он боится только за свои когги! Хочет вступить с пиратами в сделку! Вот он каков! Ратсгер Христиан Дейк был владельцем одной когги, которая ходила только по охраняемым Любеком балтийским гаваням, но, кроме того, и это было для него самое главное, он владел корабельной верфью в Грасбруке, и у него как раз строилась когга для города, а он хотел, чтобы это был орлог, потому что он принес бы ему больший доход. Вот почему он и был против Ирма Приса, против соглашения с ликедеелерами и, якобы защищая интересы города, был очень воинственно настроен. Бургомистр Маттиас Краман, грузный, полный человек, бывший судовладелец, - он передал управление своими торговыми делами сыну, - молча слушал эту словесную перепалку. План его действий был давно готов, но старый советник не торопился его объявить. Для того чтобы перехитрить пиратов, приходилось и многих ратсгеров держать в неведении. Бургомистр и члены Совета старейшин решили заключить с пиратами союз и в то же время почти готовый корабль превратить в орлог, вооружив его пушками как ни одно другое судно. Старый советник тайно послал в Нидерланды специального курьера подыскать опытного и отважного капитана для этого корабля, который был бы верен городу и не перешел бы в бою на сторону пиратов. Бургомистр Маттиас Краман сохранял невозмутимое спокойствие и предоставил ратсгерам спорить и горячиться, сколько душе угодно, и не защищал позиций ни той, ни другой стороны. Когда Штертебекер вошел в зал ратуши, тотчас же смолкли разговоры, и все взгляды обратились на статного, по-военному подтянутого предводителя пиратов. Некоторые из почтенных ратсгеров невольно подумали, что видят перед собой одного из ставших почти легендарными вождей викингов. Высокая фигура, голубые глаза под светлыми бровями, светлая борода, упрямое властное лицо - ни один из знатных голштинцев или лауэнбуржцев не мог бы держаться столь царственно. Штертебекеру указали почетное место рядом с бургомистром. Он уселся, положил меч на колени, а его сопровождающие, настоящие исполины, молча стали позади своего предводителя. - Ну, уважаемые ратсгеры, что вы хотите мне сказать? Бургомистр Краман поднялся, поблагодарил за прибытие и изложил предложения города: союз, защита гамбургских кораблей в водах Северного моря, открытый рынок для кораблей Штертебекера в Куксхавене и Стаде. Пока бургомистр бесстрастно излагал эти предложения, внимательно слушающий его Штертебекер размышлял: как это патриции снизошли до таких условий? Нет ли в городе разногласий между ремесленниками и магистратом? Может быть, есть? Горожане ведь так радостно его приветствовали... Не думает ли магистрат, что пираты помогут им справиться с ремесленниками и упрочить свое господство? Так оно и есть, и Штертебекер втихомолку посмеялся над осторожным, недоверчивым Вигбольдом и решил использовать этот удобный случай, чтобы помочь своим товарищам - ремесленникам города. Когда бургомистр закончил, Штертебекер вошел в круг ратсгеров и заговорил, опираясь на свой меч: - Если, уважаемые господа, я должен заключить с вами союз, от чего я не отказываюсь, то я бы хотел видеть в магистрате представителей и ремесленников. Некоторые ратсгеры шумно запротестовали, Христиан Дейк кричал: - Неужели мы допустим вмешательство в наши собственные дела? Ирм Прис неодобрительно затряс головой. Однако бургомистр Маттиас Краман к величайшему удивлению многих ратсгеров ответил, что переговорит с представителями ремесленников, это не должно нарушить доброго согласия с ликедеелерами. - Но у меня должны быть развязаны руки! Я воюю против ганзейского города Бремена, - крикнул Штертебскер, разозлившись. - Бремен враждует с Кено тен Броком. А это мой друг и союзник. Ратсгеры испуганно уставились на своего бургомистра, который и при этом выпаде против союзника оставался совершенно спокойным. - Мы не имеем обязательств перед городом Бременом, - ответил он. - Мы не враждуем и с фризским фюрстом. Мы хотим мира и мирной торговли. Штертебекер рассмеялся; он был доволен. Бургомистр и Совет старейшин - тоже. Но остальные ратсгеры были озадачены и молчали, чтобы не выдать в присутствии пиратов своих мыслей. Ложь, обман, предательство, подлость были орудием и князей, и церковников, и купцов; и ничего нового не было в том, что задумали гамбургские патриции. В то время как гамбургские ратсгеры вели переговоры с ненавистным и страшным для них главарем пиратов, представители магистрата находились в Бремене и Любеке, склоняя эти города к тайному союзу против пиратов. А курьер бургомистра Маттиаса Крамана нанимал в Нидерландах на службу прославленного в тех краях капитана Симона ван Утрехта командиром орлога города Гамбурга. Другой посланец гамбургского магистрата пребывал в Нюрнберге и готовился сопровождать транспорт с заказанными у знаменитого оружейного мастера Иоганна Прассельберга пушками для нового орлога. Когда Клаус Штертебекер вернулся в Мариенхав, капитаны ликедеелеров приветствовали его весьма сдержанно. - Ну, Клаус, что говорят твои новые друзья - ратсгеры? - спросил Михель Гедеке. Штертебекер усмехнулся на эту шутку, отстегнул с пояса меч и бросил его на меховое ложе. - Они так мало значат! - Ты заблуждаешься, - бросил ему Магистр. - Они много значат! Штертебекер не обратил внимания на замечание Магистра и продолжал: - Горожане восторженно приветствовали меня, и магистрат обещал ввести ремесленников в свой состав, как пожелал я. Магистр грустно улыбнулся: - И воткнут тебе нож в спину. Вопреки твоему желанию. - То, что я не верю ни одному их слову, само собой разумеется, - вспылил Штертебекер. - Смотри-ка! Это уже шаг вперед! - заметил с издевкой Магистр. - Я буду за ними следить, - кричал Штертебекер. - Ты думаешь, я такой простофиля, чтобы верить мерзавцам из породы Вульфлама!.. Все же бургомистр Краман понятливый человек... Что касается остального - мои шпионы в их стенах: я обо всем буду знать. Обманет магистрат - город разделит участь Бергена. Магистр громко расхохотался. - Ха-ха-ха!.. Если они тебя обманут... Итак, ты еще сомневаешься и веришь их красивым словам... Пойми же наконец, они обманывают тебя по всем статьям! - Подождем, - спокойно ответил Штертебекер, схватил кружку, которую ему подали, и поднес к губам. - Если жители города насядут на них, им придется, конечно, уступить, - произнес Михель Гедеке. - Если! - воскликнул Магистр. - Это "если" - весьма сомнительная вещь! Штертебекер поставил кружку, вытер бороду и заявил по-товарищески, но все же достаточно властно: - Итак, оставим это: ни одного гамбургского корабля не трогать, я должен сдержать данное мною слово! Но ни одного бременского корабля не упускать... И если уж будет надо, я пойду вверх по Везеру и выкурю их из гавани. Вскоре после переговоров Штертебекера с магистратом города Гамбурга к стенам города приблизился надежно охраняемый караван. Более ста всадников сопровождали его. Повозки остановились на берегу Эльбы у Блаакена, прямо у городских стен, и ждали. Тем временем конный курьер поспешил в город, и вскоре отряд всадников из города присоединился к каравану. Глубокой ночью длинная вереница повозок тронулась с места, достигла восточных ворот и потянулась по узким улицам в гавань. Горожане, оказавшиеся на пути обоза, были разогнаны городскими стражниками, идущими впереди колонны. В гавани, когда городские стражники подошли к дому цеха моряков, никто не заметил, что в нише стены притаился какой-то матрос. Из своего убежища он наблюдал за этим таинственным ночным караваном, а затем осторожно, на значительном расстоянии, последовал за повозками и всадниками. Они поехали по мосту через Эльбу на остров Грасбрук. Моряк крался за ними. Это становилось опасным: теперь уже не было спасительной тени домов и поворотов улиц; сооружения гавани располагались свободно, и местность хорошо просматривалась, кроме того, на кораблях, стоящих у пирса, не дремала ночная вахта. (Грасбрук - остров на Эльбе, часть Гамбурга.) Повозки остановились у верфи Дейка. Всадники оцепили со всех сторон верфь, и стали немедленно сгружать кладь. Ночной разведчик присел за опрокинутой лодкой, которая лежала на берегу в ожидании ремонта, но как он ни напрягал зрение, на таком расстоянии не смог рассмотреть, что выгружалось из фургонов и складывалось внутрь пакгауза. Пренебрегая опасностью, он решился подползти поближе. Ему повезло - он проскользнул между двух постов и подошел вплотную к пакгаузу. Большая группа людей, напрягая все силы, втаскивала туда какие-то очень тяжелые предметы. Разведчик понял: они разгружали пушки, большие новые пушки. Стволы, мощные лафеты и много ящиков... кто знает, что в них? Тут он припомнил, что на этой верфи завершалось строительство большой когги, самой большой в гамбургском флоте. Значит, она станет орлогом. И этого никто не должен знать! Каждому ясно, что значит такой хорошо оснащенный орлог для невооруженных торговых кораблей. Нарушение слова... "Денежные мешки" замышляют измену. Нужно предупредить Штертебекера, ликедеелеров. И все же удача отвернулась от разведчика пиратов. Когда он уже хотел удалиться и от волнения на минуту забыл об осторожности, его обнаружили и схватили конники. Этой же ночью бургомистр Маттиас Краман и несколько ратсгеров допрашивали его в присутствии палача и подручного. Задержанный отрицал все! Нет, он не был шпионом пиратов... Нет, он не собирался совершить измену, он только из любопытства потащился за повозками... Нет, он не знает Клауса Штертебекера... Нет, он даже не видел, что выгружалось из фургонов... Моряка подвергли жестоким пыткам: у служителей церкви научились патриции пытать людей. Они вытягивали его, щипали раскаленными щипцами, сдавливали ему руки и ноги так, что трещали кости. Но истязуемый кричал: - Нет, я не знаю! Я ничего не знаю!.. И чем ужаснее становилась боль, тем громче и упорнее он повторял: - Не знаю!.. Не знаю!.. На рассвете пленника, который уже не мог стоять на ногах, выволокли во двор городской тюрьмы и обезглавили. Он не предал своего капитана Штертебекера, но предостеречь его тоже не смог. Симон ван Утрехт осмотрел новую коггу и пушки. Он выразил удовлетворение отменно построенным кораблем, прочные борта и крепкий бушприт были незаменимы при абордажных схватках. Он убедился, что на невысоких, но прочных мачтах сделаны марсовые площадки, на которых могло разместиться немало стрелков. Выкрасить корабль он распорядился коричневой и серой краской, а нос, также как и узкую полоску выше ватерлинии, - белой. Судостроитель Христиан Дейк воскликнул: - Тогда когга станет похожей на пегую корову! Симон ван Утрехт хотел, чтобы корабль выглядел не только необычно, но и устрашающе. Когда Христиан Дейк отчитывался перед магистратом, ратсгеры решили свой орлог назвать "Пестрая корова". В последующие дни Симон ван Утрехт занимался какими-то таинственными делами. Он посылал разведчиков, чтобы разузнать, какими силами располагают пираты, какие пути они предпочитают. Тут ему стало известно о ссоре капитанов, и он послал из Эмдена матросов в Мариенхав; с помощью ложных слухов они должны были обострить эти разногласия. Одновременно он распорядился, чтобы несколько надежных матросов устроились на корабли к пиратам и в нужный момент затеяли там смуту. Симон ван Утрехт намеревался начать бой с пиратами между Гельголандом и устьем Эльбы. Он о чем-то договорился с одним из ловцов крабов. При неблагоприятном для Утрехта исходе боя он рассчитывал укрыться со своими кораблями в устье Эльбы. Голландец, в противоположность Штертебекеру, был расчетлив и предусмотрителен, каждое предстоящее сражение он подготавливал до последней мелочи, принимая в расчет и возможные неудачи. Среднего роста, широкоплечий, с тяжелой походкой, внешне флегматичный, он нравился купцам. "Никогда не ставить на карту все, но использовать все средства. Надеяться не только на силу, но и на хитрость" - вот его принципы. Незадолго до завершения постройки "Пестрой коровы" ратсгер и судостроитель Христиан Дейк заявил магистрату, что стоимость работ превышает намеченную ранее. Он обосновывал свои дополнительные требования неожиданным перерасходом, который якобы был совершенно неизбежен, так как он использовал только лучшие материалы. В действительности он хотел, пользуясь случаем, сорвать хороший куш. Магистрат совещался. Все ратсгеры знали, что их коллега, конечно, пользуется моментом, и некоторые, прежде всего старый Ирм Прис, говорили об этом открыто. Христиан Дейк решительно протестовал против такого рода подтасовки, как он назвал обвинение Ирма Приса, и лицемерно уверял, что готов нести любые расходы для блага родного города, только бы сделать новый корабль во всех отношениях неуязвимым. Бургомистр Маттиас Краман и члены Совета старейшин возражали против предоставления оправдательных документов Христианом Дейком: тогда стало бы достоянием гласности, что это военный корабль, оснащенный, тяжелыми пушками. Дополнительные средства были выделены, но так как патриции не хотели платить из собственного кармана, решено было ввести дополнительный налог на жителей города. Так ратсгер и судостроитель Христиан Дейк, мило улыбаясь, положил в карман немалую сумму. В Мариенхав прибывали моряки, странствующие подмастерья, плебеи и мастера из Бремена, Стаде, Гамбурга и из разных концов страны, чтобы стать свободными пиратами. Ненависть и гнев против гнета патрициев толкала их на этот шаг. Они рассказывали ужасающие истории о бесчеловечности купцов, торгашей, этих "денежных мешков", что правят в городах. Клаус Штертебекер принимал их с радостью, потому что это были большею частью крепкие парни. И снова и снова убеждал своих товарищей: ну должны же они наконец понять, что народ в городах сыт по горло господством патрициев и что надо идти на помощь измученным людям. Магистр Вигбольд не хотел ни о чем слышать и отказывался брать на свой корабль кого попало. Однажды Штертебекер послал ему десяток крепких молодцов, которые просили принять их в пираты. Штертебекер знал - Вигбольд нуждается в людях. Тот прислал их назад: неискушенные парни ему не нужны. Одного, который вызывал особое подозрение своим не совсем обычным произношением, он оставил, но тайно учинял ему суровые допросы, и на четвертом допросе тот признался, что завербован магистратом города Бремена и послан для того, чтобы шпионить за пиратами и сеять среди них раздор. Вигбольд предостерег Штертебекера. Тот призадумался. Конечно, патриции способны на любое предательство, им нельзя верить. Но, возражал он, под пытками всякий может сознаться в чем угодно. "Держи свой корабль в чистоте!" - советовал Вигбольд. Он предпочитал лучше иметь маленькую команду, где он знает, что думает каждый, чем большую, в которой помыслы многих были бы для него тайной. Михель Гедеке оставался верным другом Штертебекера, ценил он и Магистра; дружба была, но прежнего согласия не было. Вигбольд был образованнее Штертебекера. И Клаус злился, что часто тот оказывался более дальновидным и проявлял самостоятельность. Он знал, что Магистр учился в Оксфорде, был учеником знаменитого доктора Евангеликуса и противника папства Джона Уиклифа. Из воинственного учения лоллардов, которые в Нидерландах составили антипапское религиозное братство. Вигбольд заимствовал основы братства ликедеелеров и с помощью Штертебекера и Гедеке осуществлял их. Магистр не доверял патрициям, также как и папистам, потому что паписты были в его глазах дьяволами в человеческом обличье. Однако он не верил и в то, что новая каста братьев ремесленников способна принести бесправным свободу, а бедным человеческое счастье. Много лет тому назад, живя в Англии, он хорошо узнал и темноту верхушки ремесленного бюргерства, и ее презрение к городской бедноте. Хозанг, на которого так часто ссылался Штертебекер, был передовым, думающим торговцем, изредка и такие попадались, но их были единицы. А вот Карстен Сарнов, сам ремесленник, достиг власти, используя собратьев по цеху, и этой властью злоупотребил. Именно это казалось Вигбольду характерным для разбогатевшей ремесленной верхушки. Положение в мире нужно до основания изменить - таково было мнение Магистра. Как и с чьей помощью - этого и он не знал. Но он знал, что Джона Уиклифа терпели при английском дворе до тех пор, пока он был ему полезен. Когда же он надоел владыкам Англии своими проповедями против "папского антихриста в Риме", они его устранили и стали преследовать его приверженцев. Недостаточно быть против таинства причастия, против исповеди, безбрачия духовенства, против поклонения святым, против церковной службы; надо в больших городах и во всех странах заново перестроить человеческое общество. А так как Вигбольд, несмотря на свою ученость, не знал, как это осуществить и кто это должен осуществить, он и стал "всего мира врагом" - пиратом. Слова, своего рода девиз ликедеелеров: "Богу друг, всему свету враг!" - были его. Это было своеобразное выражение мысли: для того коммунизма, к какому стремились ранние христиане, мир еще не созрел. Этот необыкновенный капитан пиратов мечтал о всемирном государстве, объединявшем людей различных языков и рас, где никто никому не враг, но все братья, где нет больше ни Каина, ни Авеля, но господствуют вечный мир, благоденствие, блаженство. (Уиклиф Джон (родился около 1320 - умер 1384) - английский религиозный реформатор. Утверждал необходимость подчинения церкви государству, требовал отчуждения от церкви земель. Свои идеи Уиклиф пропагандировал через "бедных священников" - лоллардов11. Критика Уиклифом католической церкви была воспринята народом как критика феодальных порядков. Уиклиф и его последователи были признаны возмутителями крестьянских масс во время крестьянского восстания 1381 года. После смерти Уиклифа церковь объявила его еретиком, и останки его были сожжены. 11 Лолларды - бродячие псалмопевцы, участники католического крестьянского движения, возникшего в Голландии в XIV веке; лолларды выдвигали требования социального равенства; движение лоллардов вскоре распространилось в Англии, где лолларды стали проповедниками идей Уиклифа. Каин и Авель. - По библейскому сказанию Каин, старший сын Адама, убил своего брата Авеля.) Но благоразумный и недоверчивый Магистр тоже стал жертвой хитрости патрициев. В его каюте как-то вечером появилось письмо, в котором неизвестный сообщал ему по секрету, что Штертебекер больше не верит ему и хочет в союзе с магистратом города Гамбурга нанести ему коварный удар. Что Штертебекер обещал схватить Магистра Вигбольда и доставить в Гамбург. Вигбольд рассмеялся. Ему было ясно, что это тоже дело рук патрициев. Они хотят поссорить капитанов кораблей ликедеелеров. Штертебекер выдаст его патрициям? Мысль была глупа. Он даже не дал себе труда поставить в известность о содержании этого письма Штертебекера. Он и так довольно часто предостерегал его от хитрых торгашей. И все же невольно со времени их ссоры Магистр иногда с недоверием смотрел на Штертебекера - разве тот не вел один, без него и Гедеке, переговоры с ратсгерами в Гамбурге? Не была ли свадьба в Мариенхаве хорошо продуманной уловкой, чтобы отойти от пиратов? Уж не хочет ли он, выдав товарищей, искупить свои старые грехи? Потом Магистр устыдился своих мыслей. Он убеждал себя, что Штертебекер никогда не пойдет на подобную подлость. И все же эти мысли невольно лезли в голову, а это было дурное предзнаменование. И Магистр, стоя за рулем своего "Рысака", серьезно задумался о поисках у южных берегов Норвегии нового опорного пункта и убежища. В Мариенхаве он чувствовал себя неуютно. Однажды, когда Магистр с тремя кораблями был в море, взволнованный Михель Гедеке ворвался к Штертебекеру, который находился в замке Мариенхав: один моряк ему только что сообщил, что Магистр намеревается напасть на караван гамбургских судов в устье Эльбы. Штертебекер пришел в бешенство и приказал подготовить корабли к выходу в море. Что же это такое - в глазах магистрата и горожан Гамбурга он окажется нарушителем договора? Или его слово уже больше не имеет силы?.. Только два корабля стояли в бухте - "Тигр" Штертебекера и "Пенящий" Михеля Гедеке. Остальные были в каперских походах в голландских и английских водах. К устью Эльбы понеслись по морю когги обоих предводителей вслед изменившему им, как они думали, Магистру. В устье Эльбы находилось маленькое поселение гамбуржцев - Куксхавен. Здесь жили рыбаки, которые большею частью промышляли ловлей крабов. Во время отлива они выходили на своих маленьких лодках, и если море было спокойно, даже варили улов прямо в лодках под защитой скал острова Гельголанда, чтобы продать крабов в Куксхавене или в другом месте. Вечно неспокойное Северное море и в этот мартовский день 1401 года разгулялось. Тяжелые валы, темно-серые, с белыми пенистыми гребнями накатывались на берег. Темные тучи заволокли небо. Временами с шумом хлестал дождь. А когда наступил рассвет, над водой поднялся плотный туман, он окутал и затруднил ориентировку "Тигра" и "Пенящего". Как только они достигли устья Эльбы, Штертебекер решил до следующего дня отстояться на якоре у острова Гельголанд. Михелю Гедеке предстояло поискать в устье реки корабль Магистра. "Тигр" отдал якорь, укрывшись за скалами острова. Море немного успокоилось, но туман стал гуще. Штертебекер чувствовал себя спокойно, потому что при такой погоде Магистру едва ли удалось бы выследить гамбургские корабли. Он не хотел применить силу к изменнику, он хотел его вернуть. Матросы должны решить, кому быть предводителем ликедеелеров. Магистр, как и каждый, может подчиниться этому решению, а не хочет - может идти своей дорогой. Ночью Штертебекер еще не спал, когда услышал: - Ахой! Потом вахтенный заговорил с кем-то, кто подошел к борту. "Кто бы мог быть в такую туманную ночь на море? И кто так близко подошел к кораблю, что с ним можно говорить?". Штертебекер поднялся и вышел на ахтердек. Один из матросов, которые недавно прибыли в Мариенхав, чтобы с пиратами бороться против патрициев, нес ночную вахту. Штертебекер узнал его, когда тот подошел. Он накануне наблюдал за его работой и был доволен этим ловким парнем. - Кто тут? - спросил он. - Ловец крабов заблудился в тумане и просит разрешения расположиться под прикрытием кормы и варить крабов. Штертебекер посмотрел за борт. Внизу покачивалась маленькая рыбачья лодка, и крохотный огонек светился в тумане. Штертебекер усмехнулся: всего-навсего ловец крабов. - Когда он сварит свой улов, я его куплю. Скажи это ему. С этими словами он вернулся в свою каюту и лег спать. Когда наступило утро и солнце рассеяло туман, Штертебекер вышел на палубу, посмотрел через борт вниз, но никакого ловца крабов не было. Штертебекер окликнул вахтенного. Никто не отозвался. Тогда он пошел в кубрик команды. Его парни крепко спали. Он разбудил старшего и приказал отыскать матроса, стоявшего на вахте. Едва он подошел к своей каюте, как услышал громкий крик: - Впереди корабль! Может быть, это "Пенящий"? Клаус вернулся на палубу. Сквозь дымку расползающегося тумана он увидел приближающийся большой корабль. Нет, не "Пенящий"... Не один ли это из гамбургских торговых кораблей, которых хотел подкараулить Магистр?.. Штертебекер громовым голосом отдавал команды на палубе. Матросы быстро сбежались: они стали карабкаться на мачты и поднимать паруса. Штертебекер ухватился за румпель, чтобы положить "Тигра" под ветер. Но руль не поворачивался. Он приложил все силы, чтобы повернуть руль, но тот даже не пошевельнулся, словно примерз. Между тем неизвестный корабль, высокобортная когга, был уже на расстоянии окрика. Странный корабль, пестрый, как морское чудище, коричневый и серый... - Что с рулем? - закричал Штертебекер. Ответа он не получил. Оставив руль, он приложил руки ко рту и закричал: - Эй, что за корабль?.. Гамбургский?.. Молчание. На корме неизвестного корабля подняли гамбургский флаг с белыми городскими воротами на красном фоне. Штертебекер облегченно вздохнул. Ну, ладно, раз гамбургский корабль - опасаться нечего. Он закричал еще раз: - Что с рулем? - И дернул неподвижный румпель. Вдруг громовой раскат заполнил тишину утра. Сразу же за ним последовал страшный треск. Грот-мачта "Тигра" с грохотом упала на палубу. На баке был расщеплен фальшборт. (Бак - носовая часть верхней палубы судна.) Предательство... Нападение... - К оружию! - крикнул Штертебекер. - Краболов... Вахтенный... Измена! Держитесь, друзья, мы возьмем их на абордаж! "Пенящий" придет к нам на помощь! К оружию, - кричал он. - Смерть патрициям! Смерть предателям!.. (Абордаж - способ ведения боя на море в эпоху гребного и парусного флота, состоявший в том, что корабли сцеплялись борт с бортом и рукопашная схватка определяла исход сражения.) Новый залп. "Тигр" поднялся на дыбы. Доски взлетели в воздух. Среди обломков полегли многие пираты. - Где оружейник? - орал Штертебекер. - Почему не стреляет наша пушка? Оружейника не было. Лишь позже Штертебекер узнал, что среди его парней было четверо вражеских лазутчиков, они ночью заткнули оружейнику рот и выбросили его за борт. Кроме того, они забили дверь крюйт-камеры. Ловец крабов никаких крабов не варил, а плавил свинец и расплавленным свинцом залил рулевую цепь... - Измена! Измена!.. Ох, Магистр Вигбольд, я был несправедлив к тебе!.. Твое недоверие было оправдано... Я был глупцом, доверился слову патрициев... Измена!.. Где же "Пенящий"? Беззащитный "Тигр" доставался врагу! Смертельно раненный, он качался на волнах - игрушка ветра и коварных гамбуржцев. Штертебекер собрал уцелевших и ждал врагов. Был бы его корабль способен двигаться, подчинялся бы руль его рукам - и "Морской тигр" бесстрашно пошел бы на сближение с намного лучше вооруженным вражеским кораблем и прижался бы к его борту. Тогда, как во всяком честном бою, все решал бы меч... Но не в честном бою предстоит им пасть. Измена, коварство и подлость берут верх... Когда Симон ван Утрехт увидел, что на лишенном управления полуразрушенном корабле осталось всего около дюжины пиратов, он приказал взять судно на абордаж. Медленно приблизилась "Пестрая корова" к изуродованному ядрами "Морскому тигру". Оставшиеся в живых пираты и не думали сдаваться. Клаус Штертебекер сражался во главе своих товарищей; видя смерть перед глазами, видя, что гибель неизбежна, они все же геройски боролись. От меча Клауса один за другим падали ганзейские наемники. - Богатых враг! - кричал он, нанося удар. - Бедных друг! - нанося другой. И все же знал - спасения нет. Ганзейцы уже заняли фордек, ахтердек, на средней части корабля происходила ожесточенная рукопашная схватка. Топоры пиратов были ужасным оружием. Ганзейским наемникам не удавалось одолеть эту маленькую горстку храбрецов. Они уже начали под ударами меча Штертебекера отступать. И тут Симон ван Утрехт прибегнул к новой хитрости. Он приказал бросить с высокой кормы на Штертебекера и его товарищей стальную сеть. Тотчас же спрыгнули вниз его наемники и затянули ее: Штертебекер и девять его друзей были схвачены Связанного Штертебекера доставили к Симону ван Утрехту. Торжествующая усмешка появилась на его лице, когда страшный пират предстал перед ним как пленник. - Ну что, Штертебекер? - с издевкой спросил он. - Теперь ты во второй раз нанесешь визит магистрату славного города Гамбурга. Штертебекер подошел вплотную к Симону ван Утрехту и плюнул ему в лицо. ЭПИЛОГ Водном из переулков Гамбурга, неподалеку от гавани, приютился хорошо известный горожанам кабачок "У людоеда", завсегдатаями которого были моряки. Спускаешься на несколько ступенек вниз и попадаешь в низенькое, но удивительно вместительное помещение. Под потолком чучело акулы, отсюда и название кабачка. С некоторых пор постоянными посетителями этого заведения стали два человека. Никто не знал, на каком корабле они получили свои тяжелые увечья, но чувствовалось, что оба они люди бывалые. Один из них был слепой, худой, высокого роста, седовласый, бледный; другой - одноногий: деревяшка, прикрепленная на ремнях, заменяла ему левую ногу. Оба ежедневно по много часов сидели за деревянным столиком, пили пиво, не говоря друг другу ни слова, но внимательно прислушивались к разговорам других. Иногда кто-нибудь из выпивающих или играющих в кости моряков вспоминал, что когда-то встречался в городе с казненным пиратом Клаусом Штертебекером. Слепой, прислушиваясь, поднимал голову. А одноногий примечал говорившего. Незаметно приглашали они потом этого моряка за свой стол, ставили перед ним кружку пива, расспрашивали о том, о сем и, наконец, о том, как погиб пиратский капитан Штертебекер и его товарищи. Так постепенно они узнали о победе хитрого Симона ван Утрехта, лазутчик которого перед битвой залил свинцом рулевую цепь на корабле Штертебекера, о ярости патрициев, которым не пришлось прибрать к рукам его сказочные сокровища. Оба смеялись, когда им рассказывали, что у Штертебекера, как теперь точно известно, мачты на корабле были из чистого золота и только сверху обшиты тонкими досками. Рассказывали также, как плененный пират, зная присущую патрициям алчность, предложил им в качестве выкупа вымостить берега Эльбы от Куксхавена до Гамбурга золотыми дукатами. Но он требовал для этого немедленно освободить его. Патриции же хотели сначала получить золото. Так они и не пришли к соглашению. Однажды моряк, который уже долго болтался на берегу и бесцеремонно пользовался добротой друзей инвалидов - пил и ел за их счет, сказал, что он был очевидцем казни Штертебекера и его товарищей. Он вызвался провести их на Грасбрук и показать место, где состоялась казнь. По пути он беспрерывно болтал, мешая правду и вымысел, одна история была драматичнее и фантастичнее другой. Он точно знал, что Штертебекер отвечал своим судьям. Не как обвиняемый, как обвинитель предстал он перед судом патрициев. Он осуждал богатых. Защищал бедных. "Насилием и хитростью накопили вы свои сокровища!" - кричал он патрициям. Он говорил, что они напоминают ему картину, нарисованную на стене кирхи в Мариенхаве: на церковной кафедре стоит лисица и проповедует бедным и угнетенным смирение, благочестие. Его вина, если можно тут говорить о вине, состоит в том, что он смело, в открытом бою отнимал у них то, что они, мелкие душонки, награбили, добыли с помощью коварства и обмана. "Кто из нас поступал лучше, - заключил он, - я или вы, это когда-нибудь решат будущие поколения". По рассказу моряка, который при этом присутствовал, последним желанием Штертебекера было совершить свой путь к месту казни под веселую музыку флейтистов. Один из ратсгеров спросил его, не страшно ли ему умирать? Штертебекер только усмехнулся в ответ. Не страшно ли ему видеть смерть своих товарищей? Да, своих славных товарищей ему жаль. Он готов сделать все что угодно, чтобы их спасти. Ратсгер сказал: - Смотри, вот плаха, на которой падет твоя голова. Все те, мимо кого ты сможешь пройти без головы, будут помилованы. Ратсгеры, стоявшие вокруг эшафота, засмеялись этой жестокой шутке. Но Штертебекер спросил: - Господа, вы даете слово? - Даем! - ответили ему. Твердо и уверенно взошел он по ступеням на эшафот, встал на колени, ожидая смертельного удара. Когда голова его скатилась с плахи, крик ужаса раздался среди ратсгеров - огромное обезглавленное тело Штертебекера поднялось и также твердо и уверенно зашагало вниз по ступеням эшафота. Третьего и четвертого своего товарища миновало оно, и тогда ратсгеры принялись кричать, что это наваждение и колдовство, которому должен быть положен конец. Один из них подставил безголовому ногу. Тот споткнулся и упал перед седьмым своим товарищем. Слепой и одноногий слушали, затаив дыхание: в этом рассказе они узнавали своего капитана, для которого не было ничего невозможного, который и после смерти стоял за своих друзей. - И семь товарищей были помилованы? - шепотом спросил слепой. - Э-э, чепуха, - ответил моряк. - Это же было слово патрициев. Я совершенно не понимаю, как Штертебекер мог им поверить. Даже палач был обезглавлен. - Палач? - недоверчиво спросил одноногий. - Как же так? Почему? - Да, да, его - последним! По требованию ратсгеров! - Не понимаю! - пробормотал одноногий. - Один из высоких господ, говорят это был бургомистр Краман, спросил у палача, не устал ли он. Тот не моргнув глазом ответил, что у него еще хватит сил, чтобы отрубить головы хоть всему магистрату города. Это напугало ратсгеров, и они тайком сговорились с его подручными. Когда с последним пиратом было покончено, подручные палача схватили своего мастера и отрубили ему голову. Так завершилась эта бойня... Да, да, с большими господами шутки плохи! Они стояли на пустынном полуострове неподалеку от гавани. Позади лежал окруженный стеной город с его башнями, перед ними - водная гладь гавани с коггами и плотами. Маленькие рыбачьи лодки бороздили бесчисленные рукава Эльбы. Инвалиды попросили точно указать им место, где стоял эшафот. Наступила минута молчания. Когда моряк хотел продолжить рассказ, они и ему сделали знак помолчать. И только тут он догадался и спросил: - А вы не бывшие товарищи Штертебекера? Слепой вздрогнул. Но одноногий тотчас же ответил: - Да! - И дал моряку золотой. Они договорились на следующий день снова встретиться "У людоеда". Но этим же вечером слепой и одноногий ушли из города, опасаясь предательства. В Голштинии, Мекленбурге, на Эльбе, Везере и Эмсе в начале пятнадцатого столетия хорошо был известен народу слепой певец. Там, где он появлялся, собирались мужчины и женщины, юноши и старцы, и слушали его песни. Поводырь слепого, человек с деревянной ногой, играл на флейте. Под ее мягкие заунывные звуки слепец пел баллады о штормовом море и боевых походах пирата Клауса Штертебекера - врага богачей и друга бедняков, который помогал угнетенным и преследовал угнетателей, который боролся за справедливость и жестоко восставал против несправедливости, который не терпел никаких различий между высшими и низшими, который любил народ как никто другой и, будучи уже на эшафоте, хотел чудом спасти от смерти семерых своих товарищей, но и мертвым он был еще раз обманут патрициями. Затаив дыхание, слушали бедные крестьяне певца и запоминали его баллады: ведь они звали к восстанию против несправедливости и самоуправства господ. Скоро эти песни стали передавать из уст в уста, и пошли они по деревням и землям, зазвучали в вечерние часы в крестьянских хижинах. Они находили дорогу и в дома ремесленников и горожан, стонущих под гнетом патрициев. Матери, пугая непослушных детей, говорили: - Подожди, вот придет Штертебекер, он тебя накажет! Мужчины в спорах бросали: - Клянусь мечом Штертебекера, я говорю чистую правду! На улицах городов мальчишки играли в "Штертебекера" и с остервенением били стекла в окнах безжалостных кремеров. ... В первый день пасхи 1410 года слепой и одноногий приплелись в Штральзунд. Звонили колокола. По улицам прогуливались празднично разодетые горожане. В кирхе святого Николая шла пасхальная месса. Ремесленники дружными рядами направлялись к рыночной площади. После всех ударов судьбы и жестоких поражений трудящиеся горожане, ремесленники стали хозяевами в своем городе. Объединение ремесленников избирало ратсгеров. И не было никаких грабителей вульфламов, оспаривающих их права. Они сами научились давать отпор своим врагам. В этот солнечный пасхальный день они радовались праздничному звону колоколов и своей наконец-то завоеванной свободе. Слепой и одноногий, оба уже очень дряхлые, бродили по улицам города, по ратушной площади, побывали в гавани, у восточных ворот и наконец подошли к кирхе святого Николая, куда стекался весь народ. Они остановились у больших дверей и смотрели на идущих мимо них радостных, возбужденных людей. Какая-то женщина в изорванном платье, с всклоченными нечесаными волосами, с почти прозрачными костлявыми руками стояла на коленях. Рядом с ней - две девочки. Жалобно причитая, женщина просила: - Люди добрые, подайте нищей богачке!.. Подайте нищей богачке!.. - Спроси, кто эта женщина, - шепнул слепой одноногому. - Подайте нищей богачке!.. Люди добрые, подайте нищей богачке!.. Одноногий расспросил горожанина и повернул к своему товарищу бледное лицо: нищенка была вдовой Вульфа Вульфлама, того, который когда-то застелил улицы от своего дома до кирхи святого Николая английским сукном, чтобы не запачкались ее позолоченные свадебные башмаки. Самая богатая в городе, она стала самой бедной и жила с двумя своими дочерьми подаянием. Слепой поднял голову и повернулся в сторону, откуда доносились просьбы о милостыне: "...Вульф Вульфлам? Чудовище, превратившее его в слепца? Тот, кто грабил жителей города и колесовал ратсгера Хозанга? Вульф Вульфлам... Он уже наказан... Горожане свободны. Над ними больше не занесен кулак никаких вульфламов". Он снова услышал мольбу: - Подайте нищей богачке, милостивые горожане!.. Подайте нищей богачке!.. Слепой шагнул к женщине, порылся в своей суме и вытащил несколько монет: - Вот, госпожа, возьми! Женщина на коленях подползла к нему. - Спасибо тебе, добрый горожанин, - проскулила она. - Тысячу раз спасибо!.. И она опять отползла к дверям кирхи и снова затянула свое: - Подайте нищей богачке, люди добрые!.. Подайте нищей богачке!.. ВИЛЛИ БРЕДЕЛЬ И ЕГО РОМАН О ЛИКЕДЕЕЛЕРАХ Суровой романтикой революционной борьбы и морской стихии овеяна юность сына рабочего - писателя-коммуниста Вилли Бределя. Он родился 2 мая 1901 года в большом портовом городе Гамбурге. Еще будучи учеником народной школы, Вилли, как и большинство мальчишек портовых городов, проводил все свое свободное время за чтением книг об отважных мореходах и корабелах, а то и просто в порту среди бывалых моряков, слушая бесчисленные были и небылицы о морской жизни. Часто в эти рассказы вплетались легенды о смелом борце за права простого люда - Штертебекере, пирате Балтики, и о его соратниках - ликедеелерах, от одного упоминания о которых бросало в дрожь властительных патрициев в далекое от нас время средневековья. Иногда, подгуляв, моряки распевали песню со странным припевом: "Богу друг - всему свету враг". И не все слова песни были понятны мальчику, потому что пели ее на почти забытом старонемецком языке. Но жизнь шла своим чередом. Чтобы помочь семье, Вилли уже в шестнадцать лет начал трудовой путь, поступив учеником на судостроительную верфь "Блом и Фосс", и стал токарем. С первых же дней работы он становится активным борцом молодежной секции "Союза Спартака". Девятнадцатилетним юношей в 1920 году Вилли Бредель вступает в Коммунистическую партию Германии. В 1923 году как участника Гамбургского октябрьского вооруженного восстания и соратника Эрнста Тельмана его арестовывают и приговаривают к двум годам тюремного заключения. Даже находясь в тюрьме, он пополняет свое образование, много читает. Сразу же после освобождения из тюрьмы в конце 1924 года партия направляет его в Бремен, редактором "Бременской рабочей газеты" и газеты "Эхо Рура". Свое первое литературное произведение - исторический очерк "Друг народа" о герое Великой французской революции Жане Поле Марате - Бредель публикует в 1924 году. Так, с обращения к истории, к образу борца-революционера, начал свой путь писатель Вилли Бредель. Отдавая дань юношеской мечте о море, спустя год, Вилли Бредель поступает матросом на торговый корабль. Он плавает по Балтийскому и Северному морям, ходит к берегам Испании, Северной Африки, в Италию. И не суровые ли ветры Северного моря, бури Бискайского залива, знойные бризы Африки и синие воды Адриатики воскресили в нем образы "мстителей морей", отважных пиратов, корсаров, флибустьеров, героев моря, на щите которых было начертано слово "борьба": борьба с насилием и злом, бунт против произвола власть имущих. Бунт часто стихийный, анархический, но бунт. В нем Вилли Бредель видит проявление классовой борьбы. И именно тогда зародилась у него мысль о создании романа о "мстителях морей", бороздивших воды родной ему Балтики. Только не настало еще время для написания такого романа, да не располагал он и документальными материалами. По возвращении из плавания Вилли Бредель вновь включается в партийную работу как редактор "Гамбургской рабочей газеты". В 1930 году он снова в тюрьме и опять на два года. На этот раз его обвиняют в том, что своей литературной деятельностью он склоняет массы к "государственной измене и измене родине". Так гласил приговор. В тюрьме Бредель пишет свои первые романы о жизни и борьбе рабочего класса Германии: "Машиностроительный завод" и "Улица Розенхоф". В 1933 году фашисты бросают его в концентрационный лагерь Фюльсботтель под Гамбургом, из которого ему в 1934 году удается бежать в Чехословакию. В этом же году он пишет роман "Испытание" - о терроре в фашистских лагерях и о борьбе немецких коммунистов-подпольщиков. К этой теме он еще раз возвращается в своем романе "Твой неизвестный брат". С 1935 года Бредель живет в Москве, где издает при участии Бертольда Брехта и Лиона Фейхтвангера ежемесячный литературный журнал на немецком языке "Das Wort" ("Слово"). Во время войны с фашистами в Испании Бредель сражался в составе Интернациональной бригады. Он был комиссаром батальона имени Эрнста Тельмана. Об этой войне он рассказал в романе "Встреча на Эбро". Вернувшись в Советский Союз, Вилли Бредель продолжает редакторскую работу. Много времени проводит он в библиотеках, собирая материалы по истории Германии. С момента нападения гитлеровских полчищ на нашу страну Бредель принимает активное участие в создании литературы, разоблачающей фашизм. С 1943 года он является членом национального комитета "Свободная Германия" и возглавляет агитационную бригаду, выступающую на передовых позициях с обращениями к немецким солдатам, рассказывая об истинных причинах войны и о положении на фронтах. Голос Бределя звучал на разных фронтах и под Сталинградом. Сразу же после разгрома фашизма Вилли Бредель возвращается на родину и активно включается в создание новой Германии, вначале как рядовой боец партии, затем как член Центрального Комитета Социалистической Единой партии Германии, как депутат Народной Палаты Германской Демократической Республики. Некоторое время после возвращения на родину он живет в Шверине и часто выезжает в портовые города Любек и Росток. Дыхание морского ветра снова возвращает писателя к старым замыслам. Здесь он заканчивает работу над историческим романом "Братья витальеры" - о пиратах Северного и Балтийского морей. Роман этот был им начат еще в 1940 году в Москве, когда он нашел в Библиотеке им. В. И. Ленина "Хроники северных немецких городов". Среди скупых строк хроники Бредель встретил знакомые с детских лет имена - Штертебекера и его соратников. Трудно представить себе огромную работу, которую пришлось выполнить автору, чтобы воссоздать далекую от нас эпоху XIV века, оживить ее, создать роман, отличный от многих других романов о пиратах. Сотни просмотренных документов, тысячи пожелтевших от времени листов хроник и, наконец, десятки томов прочитанной литературы о пиратах. По поводу литературы тех времен Бредель справедливо писал: "Когда мы обращаемся к историческим произведениям, написанным в те далекие времена писателями-современниками событий, не следует забывать слова Гете о духе времени, отраженном в них: "То, что вы называете "духом времени", на самом деле это дух тех господ писателей, в которых это время отразилось". Так, в исторических повествованиях не нашлось места ликедеелерам. Да и могло ли найтись место им, если хроникеры были на службе господ патрициев". О своем романе писатель замечает: "Исторический роман - это не учебник в школьном понимании. Автор исторического романа стремится дать новую жизнь страницам прошлого, приблизить их к своим современникам". Верный исторической правде, Бредель воссоздает картины прошлого очень тщательно. Мы вместе с его героями попадаем на улицы средневекового торгового города, на богатую ярмарку, присутствуем на заседании в ратуше, где правят подкуп и кривда, мы являемся свидетелями суда патрициев, когда невинным отрубают руки, мы вместе с героями сражаемся на когге, берущей на абордаж вражеское судно. Истоки пиратских романов мы находим уже в "Илиаде" Гомера (VIII век до н. э.) и "Аргонавтике" Аполлония Родосского (III век до н. э.). Однако родоначальником классической формы произведений этого жанра следует считать Джорджа Байрона и его поэму "Корсар" (1814 год). Байрон опоэтизировал пиратство - морской разбой. Впрочем, героями своих произведений он избрал не просто морских разбойников и не тех пиратов, что часто поступали на службу того или иного государства для борьбы с кораблями противника или для поддержки осажденных городов, на что получали специальные каперские грамоты, узаконивающие их действия. Героями Байрона были "мстители морей", отверженные, вступившие на путь борьбы с властителями, угнетающими и порабощающими народ. Герой Байрона - корсар (так называли пиратов Средиземноморья), мститель: Священный гнев звучит в нем как призыв: Отметить немногим, миру отомстить... Под стать ему и его команда: Наш вольный дух вьет вольный свой полет Над радостною ширью синих вод. Везде, где ветры пенный вал ведут - Владенья наши, дом наш и приют. . . . . . . . Спи, враг! Прекрасных снов! Тебя заря Будила ли, таким огнем горя, Как ночь борьбы (лишь ветер мчи быстрей!), Что вдохновляет мстителей морей?1 (Перевод Г. Шенгели.) Они мстят за пережитое рабство, за угнетение человека. Мстят, не зная пощады. Бунтом против рабства являются действия красавицы Гюльнар, рабыни тирана и деспота паши Сеида, которая полюбила Конрада. Во имя свободы и любви Гюльнар убивает своего господина и спасает Конрада из плена: Месть деспоту злодейством не зови!.. И не ради ли этих строк написал Байрон свою поэму об отважных мстителях морей?! Однако бунт корсара Конрада и его соратников, бунт рабыни Гюльнар - это бунт обреченных одиночек... С развитием жанра пиратского романа все более четкими становятся мотивы, вызывающие протест и месть, все чаще в романы вкрапливаются исторические детали, отчетливее становятся позиции авторов, пытающихся расставить социальные акценты. С пиратских романов слетает шелуха любования лихачеством морских разбойников, смакования их жестокостей. Постепенно в них вливается струя народной мудрости, мотивы фольклора. Начало этому положил Вальтер Скотт своим романом "Пират" (1820 год), в который он ввел народные саги, поверья. Перед написанием романа Вальтер Скотт совершил поездку по Шетландским и Оркнейским островам, что лежат севернее Шотландии. Здесь он собирал все, что сохранилось в памяти его современников о пирате северных морей Джоне Гау, казненном в 1725 году. Главный герой романа, прообразом которого был пират Джон Гау, Кливленд, или пират Климент Воан, как и его отец Базиль Мертоан (некогда грозный пират Базиль Воан) - сознательные мстители за попранную свободу их родины - Шетландских островов, попавших под безраздельное господство Шотландии. Кливленд - трезвый мститель. Он видит безрассудство борьбы и все же идет на нее, потому что на эту борьбу уповают его соотечественники. В то же время он мечтатель: "Есть на земле страна... где никто никому не подвластен, но храбрый подчиняется храбрейшему и все преклоняются перед красотой". Может, именно эта страна его мечты толкает его на установление на своих кораблях своеобразной демократии: все у него имеют равное право голоса при решении важных вопросов и даже при выборе капитана. Когда нужно - Кливленд отличный дипломат. Чтобы добиться получения для своего корабля пресной воды и провианта, он сам отправляется в ратушу, где идет заседание Совета города во главе с лорд-мэром, и добивается решения в свою пользу. В 1840 году выходит роман "Персиваль Кин", написанный английским писателем Фредериком Мариеттом, более пятнадцати лет прослужившим на флоте и совершившим поездку в Америку, Мариетт создает образ пирата-борца, негра Джима Винцента. Уже самый факт появления в английской литературе героя-негра, символизирующего борьбу с расовой дискриминацией, являлся вызовом писателя английскому обществу. Винцент на себе испытал ужасы рабства. Убежав с плантации, преследуемый и гонимый, он вступил на путь открытой борьбы с работорговцами. Захватив судно и набрав команду из негров, Винцент становится "мстителем моря". Он уничтожает корабли работорговцев, подстерегая их на пути из Африки в Америку. Винцент беспощаден ко всем белым. Захватив работорговцев в плен, он поджаривает их на раскаленном железе и потом бросает за борт. Но ему присуще и чувство милосердия. Так, он оставляет в живых смелого юношу Персиваля Кина и тех, за кого тот заступался, - беспомощного старика и его прелестную внучку. Винцент не побоялся в этом случае даже вступить в конфликт со своей командой. Борьба негра Винцента - тоже борьба обреченного. Окруженный английской эскадрой, он гибнет, взорвав на корабле пороховой погреб. В эти же годы американский писатель Фенимор Купер создает серию морских романов, среди которых особое место занимает роман "Красный корсар" (1827 год). Герой романа капитан Хайдегер - Георг Уиллис - борец за независимость Америки. Бесконечно ненавидит он Англию, пытающуюся удержать в повиновении рождающееся государство Нового света. Отважный и смелый Красный корсар беспощаден к врагу, но благороден и чуть