ву и покрикивающий на тех, кто ниже его рангом. Священника Клаус видел редко, тот большей частью находился в своей каюте и покидал ее только, чтобы, поднявшись на корму, подышать воздухом да посмотреть на море. Зато цирюльник Лоренц появлялся то тут, то там, осматривал бочки с водой, стоящие при входе в кубрик, резал бороды, волосы и чирьи; его обязанностью было следить за чистотой и здоровьем команды. "Санта Женевьева" проходила Грейфсвальдскую бухту. Клаус, свободный от вахты, стоял на бушприте и вглядывался в далекий остров. Серое небо было затянуто облаками, и волны, длинными однообразными валами накатывающиеся на судно, были совершенно такими же серыми, только гребни их иногда посверкивали белой пеной. Черно-белые бакланы стремительно кружили над волнами, то споря в скорости с ветром, то вдруг на минуту замирая в воздухе с неподвижно распростертыми крыльями. В кубрике сгрудились матросы и тянули припрятанный бренди. Киндербас стоял на карауле у входа, чтобы никто из обитателей кормы не застал их за этим занятием. Молчание Штуве было куплено за пару стаканов. К тому же и на корме выпивали бренди не меньше. На марсе грот-мачты сидел матрос Бернд Дрезе, самый сильный человек на борту. Ему ничего не стоило перетащить на себе с борта на борт большую бочку с водой или одному управиться с главной реей. Вахта в этих водах была ответственной: берега острова Рюген стали излюбленным пристанищем пиратов. Чтобы не быть застигнутым врасплох, Старик Хайн даже установил на палубе "думкене". Штуве был у руля, и Клаус стоял рядом с ним, внимательно наблюдая, как он справляется с румпелем. (Румпель - часть рулевого устройства судна в виде рычага, посредством которого перекладывают руль.) - Они уже напились? - спросил Штуве. - Не знаю. Штуве было около сорока; среднего роста, с необыкновенно широкими плечами, причем левое чуть ниже правого. Ровно подстриженная со всех сторон, черная как смоль борода вокруг узкого лица и маленькие темные глазки под нахмуренными бровями очень соответствовали его мрачному угрюмому нраву. - А я уже стоял на руле, - сказал Клаус. И он не лгал, ему часто приходилось водить боты по Эльбе. Разумеется, это были небольшие боты, но все же он справлялся и надеялся, что когда-нибудь и ему доверят румпель. - Cui bono, - сказал корабельный старшина. Это выражение он применял во всех случаях жизни. Он огрызался "Cui bono?" - "Чего надо?" Когда ему было хорошо, он этими же словами подтверждал свое хорошее настроение. "Cui bono", - говорил он, если хотел сказать: так держать или - все в порядке! Когда ветер немного утихал и наступали спокойные минуты, какие случаются на море и в штормовую погоду, становилось слышно, как в каюте храпит капитан. - Этот тоже готов, - пробормотал Штуве, и в его словах прозвучала неподдельная зависть. Вышел священник, поплевал за борт и возвратился в свою каюту. Вскоре они услышали, как там упала бутылка. Этот звук привлек внимание Штуве. - Постой на руле, - сказал он, - я скоро вернусь. Он пошел, и Клаус ухватился за огромный румпель. ...Сердце его стучало, как молоток. Голова сначала чуть не раскалывалась, но вскоре кровь отхлынула от нее. Расставив ноги, он стоял неподвижно, словно окаменев. Движения его руки слушалось огромное судно; он был рулевым. Юноша взял чуть-чуть к северо-востоку, и тотчас же когга приняла немного в сторону, еще удобнее став к ветру, паруса ее наполнились сильнее, скорость увеличилась. Гордо и весело посматривал Клаус на вздувшиеся паруса. И радость наполняла его: кровь словно пенилась и кипела, и все тело горело, как в огне. Он в море! Он стоит у штурвала! Он несется быстрее ветра! Он - кормчий такого большого корабля! В эти счастливые часы он думал обо всех, кто когда-то был дорог его сердцу и о ком он забывал порой в этом круговороте событий. Теперь они были тут, с ним, они радовались вместе с ним. Штуве не приходил. Быть может, он уже валялся пьяный в кубрике. А Клаусу это было и на руку: он готов был и день и ночь стоять у руля. Он опять попробовал повернуть румпель, взял еще к северо-востоку, потом прямо на восток и был в восторге, чувствуя, как судно послушно его руке. Темно-красный шар солнца расплылся в огненное пятно и исчез в сумеречном море, а Клаус все стоял и стоял у руля. Вышел Свен. Он даже опешил, увидев Клауса у руля. Тяжелыми шагами поднялся он по трапу на верхнюю палубу. Клаус почувствовал взгляд его на своем лице, на руках, затем взгляд этот скользнул вперед, потом вверх, на полные ветром паруса. Корабль шел ровно и верным курсом. - Где олдермен? - Я его сменил. - Мог бы подождать, пока его сменю я, - проворчал Свен и взялся за румпель. Клаус пошел. - Что, ты бы не прочь вести корабль, а? - крикнул ему вдогонку Свен. - Еще бы! - с радостью отозвался Клаус, потому что в этом вопросе он услышал и признание. На носу судна расположились изрядно выпившие матросы и дивились на Берндта Дрезе, который развлекался, хвастаясь своими мускулами, - скручивал железо толщиной в руку и снова распрямлял его. Потом схватил коренастого матроса, собираясь поднять высоко в воздух. Тот не понял его намерений, испугался, схватил Дрезе за обе руки. Дрезе презрительно рассмеялся, набрал полную грудь воздуха и с такой силой рванул его руки, что тот так и шлепнулся на палубу. В этот момент появился Клаус, только что передавший руль Свену. Еще полный радости от того, что он управлял коггой и только что заслужил похвалу рулевого, он крикнул: - Эй, не с каждым тебе такое удастся! - С каждым, - ответил Дрезе. - Попробуй. - Подходи, попробую. Матросы притихли. Они с испугом смотрели на безумца, который бросил вызов гиганту. Некоторые, предчувствуя недоброе, попятились к бортам. Клаус направился к Дрезе спокойно и уверенно: может быть, так когда-то наступал на Голиафа Давид. Дрезе, прищурившись, смотрел на него. Лицо у Дрезе было маленькое, с неправильными чертами и ничего не выражающими серо-зелеными глазами, с невероятно большим носом и бесформенным ртом. Загривок и шея были почти одинаковой ширины с головой, и шея незаметно переходила в могучие плечи, руки - словно огромные дубины. Клаус изогнулся, как хищный зверек, и, прежде чем великан опомнился, крепко обхватил его, прижав руки к телу. Дрезе презрительно усмехнулся. Клаус сомкнул кольцо рук, схватил правой рукой запястье левой. Дрезе набрал полную грудь воздуха и рванулся изо всех сил. Клаус стоял неколебимо. Дрезе попытался оторвать руки от тела. Клаус держал крепко. Кровь прилила к голове великана от злости: он пыхтел, шипел, снова предпринял попытку вырваться. И снова безуспешно. Клаус рассмеялся: (Давид и Голиаф. - По библейскому сказанию Давид вступил в единоборство с филистимлянином-великаном Голиафом, который превосходил его силой, и убил его.) - Ну, что! Не удалось, ха! - И, раззадорившись, поднял этого огромного человека над палубой, что вызвало одобрительные возгласы окружающих. Неожиданно, так же быстро, как и схватил, он освободил противника и отскочил в круг товарищей. Берндт Дрезе несколько секунд стоял как вкопанный, уставившись на осилившего его юношу, потом молча повернулся и медленно спустился по трапу в кубрик. Только теперь все опомнились, хвалили Клауса, хлопали его по плечам. Но кое-кто шептал, что не миновать грозы. Клаус переживал такую счастливую полосу, что все казалось ему радостным, все было легко и просто; никаких забот. Он чувствовал себя так, как будто до этой поры никогда над ним не было такого бескрайнего, невероятно высокого неба, и каждая страна, которой они достигали, дарила ему всякий раз новые и все более потрясающие чудеса. Ах, как все-таки мал был известный ему раньше кусочек света! Какие необыкновенные вещи он узнавал по мере того, как знакомился со все более далекими странами! Когда Клаус смотрел на море или видел перед собой новые огромные города, он невольно думал о несчастном странствующем торговце Йозефусе, вспоминал его рассказы о Марко Поло, который побывал в Персии и в Китае и видел чудеса неведомого доселе мира. Теперь он превратился в маленького Марко Поло - искателя приключений, первооткрывателя, путешественника по белому свету. Дни на борту проходили в тяжелой работе. Приходилось мыть палубу, пополнять запасы воды, чинить паруса. В гавани нужно было позаботиться о погрузке и разгрузке; когда в море стояла хорошая погода, надо было смолить, конопатить, строгать. И даже если все в порядке, то, чего доброго, налетит буря и нанесет кораблю новые раны, которые надо немедленно залечивать. Великолепны были дни в большом городе - Стокгольме. Клаус, Старик Хайн и Киндербас ухитрялись вместе сходить на берег, вместе бродить по улочкам и вместе пропускать глоток-другой доброго немецкого пива. Побывали они и в бане, но не для того, чтобы вымыться, что можно было сделать в любой день и на корабле, а чтобы понаблюдать, как моются другие, ведь бани в те времена были настоящим местом развлечения. В Висбю, крупнейшем городе Готланда, окруженном огромной каменной стеной с сорока восемью башнями, порт которого давал приют кораблям из всех стран мира, Старик Хайн, несмотря на то, что это было строго запрещено, на два дня и две ночи приютил на борту одну бедную несчастную девушку. Днем ей приходилось укрываться среди доспехов и шлемов, когда же наступала ночь, все четверо с удовольствием сидели вместе. Трое друзей как следует подкармливали Бригитту - так звали девушку. Втроем таскали они у кока с плиты самые лакомые кусочки и отдавали ей. Она была благодарна друзьям, и это им было очень приятно. Ведь жизнь их была суровой, и они не знали любви. Не только у Клауса, но и у большинства других матросов не было ни родины, ни родителей, ни жен. Старик Хайн родом был из Оснабрюка, но и он не знал, живы ли его родители: уже восемнадцать лет он ни чего не слышал о них. Киндербас, так же как и Клаус, вообще не знал, где он родился. Его родителей унесла "черная смерть". Море было их единственным отечеством. Сегодня - на "Санта Женевьеве", а завтра, может быть, на другом корабле. И если обычных людей в конце концов когда-нибудь похоронят на кладбище, в родной земле, их последнее пристанище - море. На море жили они, в море должны найти и последний покой. На суше они только гости. Клаус нес вахту на марсе. Ему казалось, что он парит среди облаков. Непроницаемая пелена тумана лежала над водой, но ни корабля, ни моря он не видел - только такелаж. Стоял полный штиль, один из парусов, который он еще различал, свисал совершенно безжизненно. Корабль, не продвигаясь вперед, покачивался на волнах. Это было жутко. Они находились вблизи финских берегов. Каждое мгновение из тумана могла внезапно появиться земля, да и пираты. Главное было в том, чтобы своевременно различить берег, обойти полный опасности остров. Каждую секунду раздавался снизу из тумана голос: - Вахта! И Клаус кричал вниз, в туман: - Халло! Он знал, что ждут крика "Земля!", но как ни напрягал зрение, не мог ничего различить. Он слышал, как внизу плескались о борт корабля волны. И невольно вспоминал, как Старик Хайн рассказывал, что часто перед бурей, особенно когда духи тумана и духи воды действуют заодно, с моря доносятся голоса: "Время пришло! Наступил час! Нет ли тут людей?" Вот такие раздаются слова. Но Клаус не боялся моря. Все остальные на корабле, и даже Старик Хайн, кажется, боялись. Это было удивительно. Зачем же они тогда выходят в море? Море прекрасно! Море - это свобода. Море - это борьба. И это - победа! И все-таки в тумане есть что-то таинственное, что-то связанное с духами. И вдруг ему показалось, что впереди что-то темнеет. Не ошибка ли это? Затаив дыхание, он всматривался в туман в том направлении, где оно мелькнуло. И верно, в тумане вырисовывалась темная полоска. - Халло-о! - крикнул он вниз. - Земля слева по борту! - Ва-а-хта! - прокричали снизу. - Земля слева по борту! - повторил Клаус. Им надо было как можно скорее добраться до Новгорода, крупного торгового города, и успеть покинуть его до наступления зимы. В декабре реки и морские заливы замерзали, а зима в этих восточных районах была долгая и суровая. "Санта Женевьева" достигла берега, так и не встретившись с пиратами. Скорее всего, они побаивались когги. Впрочем, "думкене" на корме всегда была готова встретить огнем непрошеных гостей. Плоской была земля, которая простиралась перед ними. Ровная, как море, она казалась и такой же бесконечной. Ставшая неповоротливой, когга преодолела водный путь, стиснутый с обеих сторон сушей, чтобы, наконец, опять выбраться на широкую воду. Затем снова долгие дни продолжался путь далеко в глубь страны, а однажды, когда ветер подул совсем в другую сторону, корабль длинной бечевой потащила ватага бредущих по берегу людей. "Кто может противиться богу и Новгороду!" - гласит поговорка тех лет; и это показывает, каким авторитетом пользовался этот город во всем мире. В то время как Киев - важный торговый центр - потерял из-за своих князей самостоятельность, Новгород сумел ее успешно отстоять. Как город, входящий в Ганзейский союз, он был важнейшим перевалочным пунктом Ганзы на востоке. Он связывал торговые пути Северной Европы с далекой Азией, с землями Кавказа. Отгороженный непроходимыми болотами, спрятанный глубоко внутри континента и лишь в течение нескольких месяцев связанный с миром водными путями, он был надежно защищен от врага уже самим расположением. Благодаря этой своей особенности ему не было надобности соперничать с городами Балтики за господство на море, зато он играл главную роль в торговле со всем Востоком. Новгород был самостоятельной республикой и пользовался покровительством Ярослава Мудрого, которому оказал помощь в борьбе за престол. Город сохранял самостоятельность и даже избирал князя. Когда вторглись из своих восточных владений татары, Новгород выдержал их натиск, а когда против Новгорода выступили шведы, их разбил Александр - великий князь Новгородский: за эту победу на Неве он получил имя Невский. Позднее он же разбил на льду Чудского озера рыцарей Тевтонского ордена. (Тевтонский орден - католический духовно-рыцарский орден, военная организация немецкого рыцарства, осуществлявшая в XIII-XIV веках агрессию в Восточной Европе. Основан в 1190 году в Палестине. В 1242 году был разбит Александром Невским, однако номинально существовал до 1809 года) Но все же и гордому Новгороду пришлось платить дань. И несмотря на это, он долго еще оставался в Ганзейском союзе посредником в торговле с Востоком. Путь к Новгороду был очень утомительным, но все заботы и волнения были забыты, когда открылся вид на большой торговый город Востока. Это было нечто удивительное! Такого великолепия ни Клаусу, ни Киндербасу не приходилось видеть. Только Старик Хайн был здесь однажды много лет назад. Трое друзей, стоя на корме, с любопытством глядели на этот величественный город. Вероятно, около сотни необыкновенной формы церковных куполов - голубых и патина-зеленых, красных и даже золотых - возвышалось над домами. В центре города, обнесенного высокой, мощной стеной, находилась еще одна маленькая крепость, также защищенная каменной стеной, и в этой крепости возвышались самые большие и самые великолепные церкви. Дома были большею частью деревянные, но таких искусно и красиво построенных Клаусу не случалось еще видеть. Горожане с длинными косматыми бородами, в красочных кафтанах до пят, воины с роскошно расписанными щитами, в остроконечных шлемах, вооруженные мечами и алебардами, - все было непривычно, ярко, красочно. Город казался невообразимо богатым и могущественным. Отсюда шел торговый путь на Черное море, в Персию и Китай, таящие неисчислимые сокровища. Клаус стоял на корме и не мог насмотреться на это чудо. (Патина - налет зеленого цвета, образующийся на медных и бронзовых предметах под влиянием влаги воздуха.) ...Прекрасны и неповторимы были большие торговые города, но самыми приятными для Клауса оставались часы, когда он стоял у руля в открытом море. Теперь он изучил все капризы и причуды ветра, мог проявлять в борьбе с ним отчаянную смелость и идти на риск, а мог и перехитрить ветер и заставить его наполнить паруса и гнать коггу вперед. Он умело лавировал при встречном ветре, ведь, как говорил Свен, беспомощным рулевой имеет право быть только при полнейшем штиле - самом страшном бедствии для моряка. Но штиль редко бывает в северных морях. Вполне самостоятельным, зрелым человеком казался Клаус рядом с Киндербасом, который был лишь несколькими годами моложе, но, как и все подростки, неуклюж в движениях и манерах, хвастлив, беспечен. И совсем юным казался Клаус рядом со старым рулевым Свеном; тот держался, как и подобает шестидесятилетнему, и ни циклоны, ни пираты не оставили следа на его круглом спокойном лице. Вокруг него белоснежным венчиком шла коротко подстриженная бородка и еще больше подчеркивала полноту. Свен, как и Старик Хайн и Киндербас, был для Клауса близким человеком на борту. Клаус охотно стоял рядом со стариком, а тот, невозмутимо выставив перед собой свое брюшко, всем своим видом выражал довольство и благополучие. Клаус удивлялся хладнокровию и уверенности, с какими Свен вел корабль, удивлялся и его особенной, необыкновенно упорной даже и по северным понятиям неразговорчивости. Клаусу это было совершенно непостижимо. Часами он мог стоять рядом со старым Свеном, а у того даже не возникало желания произнести хотя бы слово. Поначалу Клаус обижался, считая, что его просто не удостаивают внимания. Потом ему стало даже интересно, сколько же времени старик может молчать. И он убедился, что старик молчит, словно немой. Только время от времени посматривал он на Клауса, подмигивал и снова глядел вперед. И этот разговор его вполне устраивал. Другое дело Клаус - тот не мог переносить такого молчания; у него постоянно возникали вопросы, и он хотел получить ответы на них; все его существо протестовало против молчания. Он все время видел что-то новое и не мог молча переживать это в себе; ему надо было с кем-то поделиться, что-то разъяснить, на что-то получить ответ. Но старый морской волк, когда Клаус задавал вопрос, только поворачивался к нему и упорно не отвечал. - Что вы за человек, штурман, - укоризненно сказал Клаус. - Вы разучитесь говорить, если хоть немного не будете упражняться. Мой бог! Ну не для того же вам дан рот, чтобы только есть, пить да дышать! (Штурман - здесь имеется в виду первоначальное значение этого слова - рулевой.) - Эх, юноша, юноша, - печально вздохнул старик, - спрашивай других, которые все знают. - Нет, штурман, я хочу услышать от вас: были ли корабли викингов лучше, чем когги? Говорят, они глубже сидели в воде и поэтому были остойчивее. Это верно? Они должны бы тогда быть и значительно быстроходнее. Не так ли? Почему теперь больше не строят таких кораблей? Разве моряк должен думать только об удобстве? Я этого не нахожу. Я думаю, что это совсем не имеет значения. Самое главное - скорость и мореходность. Не правда ли?.. Правда ведь, штурман? Свен молчал. Он взглянул на Клауса и кивнул... но говорить? Ни, ни. Он уже достаточно наговорился на сегодня; Клаус мог умолять его, ругаться, насмехаться над ним - все напрасно. Но постепенно, неделя за неделей, месяц за месяцем, бесконечно терпеливый Клаус добился того, что старик стал чаще раскрывать рот. Рулевой проникся несомненной симпатией к жизнерадостному любознательному юноше, несмотря на то, что тот досаждал ему, нарушая его душевный покой. Понемногу между ними установилось даже чувство взаимного доверия, какое только возможно между двумя столь различными по возрасту людьми. Клаус в опытных руках Свена стал отличным рулевым. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И МЯТЕЖ Однажды октябрьским вечером, когда судно находилось близ берегов Швеции, Старик Хайн выглядывал из крюйт-камеры, намереваясь предложить своему другу, который вот-вот должен был заступить на вахту, стаканчик горячего вина - подкрепление в холодную ночь. Хайн заметил промелькнувшую позади Клауса тень. Он не шелохнулся. Ничего не подозревающий Клаус поднялся по маленькому крутому трапу наверх, на корму. Темная фигура застыла у подножия трапа. Вниз по трапу спускался Штуве, увидев человека, он метнулся к нему. Оружейник услышал шепот. Всего несколько слов - и Штуве пошел дальше. Некоторое время все было спокойно. Затем кто-то тихо скользнул по трапу вверх. Старик Хайн одним махом подскочил к ступенькам. Берндт Дрезе поднимался на корму, он обернулся к неожиданному противнику. Оружейник увидел в руке Дрезе увесистую железину. - Ну, кого же ты хочешь прикончить? - Убирайся к черту! - прохрипел Дрезе, спускаясь на пару ступенек вниз. - Послушай-ка, - примирительно зашептал оружейник, - не будь глупцом! Не стоит из-за оскорбленного самолюбия становиться убийцей. Дрезе остановился. И вдруг, обернувшись, он замахнулся железиной. Старик Хайн увернулся. Однако Дрезе все же сумел схватить его; оружейник успел своей единственной рукой выхватить нож и всадить его нападающему пониже затылка. Услышав шум, Клаус закричал. - Вахта! Ва-а-ахта! - Молчи, Клаус!.. Молчи! - крикнул Хайн. Первым выскочил из своей каюты капитан. За ним появились рулевой и цирюльник. - Что случилось? Кто это тут сбил с ног человека? Два запыхавшихся матроса подоспели с носовой вахты. Подошел и Штуве: он еще не успел раздеться. - Он мертв, - произнес цирюльник, опустившийся рядом с Дрезе на колени. - Оружейник, я арестовываю вас по подозрению в убийстве. - Я только защищался, капитан, - сказал Хайн. - В этом мы разберемся завтра. Оружейника связали, и одного из матросов поставили охранять его у крюйт-камеры. Убитого перенесли на фордек. Клаус все это время не мог отойти от руля. Берндт Дрезе убит. Старик Хайн арестован. Клаус больше не сомневался в том, что Дрезе хотел напасть на него. Но кто может это подтвердить? Старик Хайн помешал негодяю и схвачен, закован в цепи. Над ним тяготеет обвинение в убийстве. "Он меня спас. Бог мой, я должен ему помочь! Но как? Как? Нет никакого сомнения, что он, однорукий, только защищался. Это же ясно, как божий день. И что нужно было Дрезе ночью на корме? Нет, не могут они обвинить Старика Хайна в убийстве". И тут он услышал, как кто-то опять подкрадывается к корме. Клаус стал смотреть вниз, но решил не подавать больше голоса, чтобы не поднимать снова суматохи. По фигуре и шаркающим шагам Клаус узнал Штуве. Тот, видимо, что-то искал. Потом он нагнулся. И Клаус услышал тихий всплеск; Штуве тут же исчез. Мысли Клауса все время возвращались к Старику Хайну, а тому, закованному в цепи, наверное, было не до него. "Ты не один, Хайн, мы за тебя; мы спасем тебя. Берндт Дрезе был порядочным мерзавцем". Рулевой Свен пришел сменить Клауса. - Штурман, - сказал Клаус, - я знаю, Дрезе хотел меня убить. Идиот, не мог перенести того, что и у меня нашлась силенка. Совершенно ясно, что оружейник не виноват. У него только одна рука. А Дрезе был самым сильным на борту, не так ли? Оружейник был вынужден защищаться. Мы должны спасти его, штурман. - Иди спать, юноша. Завтра посмотрим, что делать. Серым и неприветливым был октябрьский день. Падали первые легкие снежинки, тяжелой мутно-серой пеленой нависло над морем небо. Медленно тащилась "Женевьева", плохо слушающаяся руля при слабом ветре. На корме шел суд. Перед капитаном лежало тело. Никто до сих пор не закрыл устремленные в небо глаза. Никто не прикрыл труп. Берндт Дрезе лежал в той же позе, как его обнаружили на палубе. Запекшаяся кровь покрывала рану. На лице убитого застыло выражение ненависти и ярости. И мертвый, Берндт Дрезе оставался олицетворением тупости и злобы. Перед трупом стоял оружейник, его взгляд был устремлен на капитана. Старик Хайн был бледен, и губы его были плотно сжаты. Клаус и Киндербас стояли в первом ряду матросов, которые полукругом обступили убитого и обвиняемого. Свен оставался у штурвала. - Хайн Виттлин, ты утверждаешь, что Дрезе хотел напасть на твоего друга Клауса, - сказал капитан. - Чем можешь ты это доказать? - Он держал в руках железный штырь. - Что ты хочешь сказать, оружейник? Если у человека в руках кусок железа, значит, он собирается убивать? - С тех пор, как произошла злополучная проба сил, Дрезе ни о чем другом и не помышлял, - ответил Старик Хайн. - К тому же рядом с убитым не обнаружили никакого железа, - снова начал капитан. - Стой! - закричал Клаус. - Капитан! Я стоял у штурвала и вскоре после случившегося видел, как олдермен Штуве вышел на среднюю палубу. Он что-то искал и нашел; и выбросил за борт, должно быть, этот железный штырь. Спросите его. - Парню привиделось, - вмешался Штуве, хотя его никто не спрашивал. - Я не был на средней палубе, я ничего не искал и ничего не бросал за борт. - И ты, конечно, ничего не слышал о том, что Дрезе, хотел отравить Клауса, но вместо него погубил беднягу Вентке? - крикнул Старик Хайн олдермену. Тот только приподнял брови и ничего не ответил. - Хайн Виттлин, ты убил Дрезе, и матрос Клаус, который стоял у руля поднял, как и положено, тревогу. Почему же ты крикнул ему, чтобы он замолчал? - спросил капитан. - Если ты только защищался, то чего же тебе было бояться огласки? Этого вопроса и опасался Хайн. Он побледнел, опустил голову и молчал. - Признайся же, что своих ты был бы не прочь позвать на помощь? - допытывался капитан. Рулевой Свен впервые обернулся и со страхом посмотрел на обвиняемого. - Да! Свен отвернулся, и весь вид его выражал совершенную безнадежность. Он только бросил быстрый озабоченный взгляд на Клауса. - Капитан, вы считаете меня убийцей? - Я только придерживаюсь фактов. - Я не виноват! - воскликнул Старик Хайн. - Я хотел только предотвратить нападение на Клауса... Если бы Дрезе не бросился на меня, я бы и не защищался. - Но нож ты все-таки предусмотрительно захватил с собой, не так ли? - громко крикнул ему в ответ капитан. - У меня только одна рука. - Но если у человека всего одна рука, это не значит, что ему позволено убивать. - Капитан усмехнулся. - И так, тебе больше нечего сказать, Хайн Виттлин? Старик Хайн молчал. - Хайн Виттлин, я признаю тебя виновным в убийстве! - Нет, капитан! - закричал Клаус. - Вы не должны этого делать! Не должны! Он не убийца! Уверяю вас - нет! - Дрезе убийца! - крикнул Киндербас. - Молчать! - прикрикнул на них капитан. - Капитан, - обратился к нему Свен, - могу я поговорить с вами с глазу на глаз? - Нет, никто не может сейчас говорить со мной с глазу на глаз. Сам черт не может! И что это значит? Кроме того, штурман, вы на вахте, не так ли? - И он повернулся к обвиняемому. - По морскому закону убийца вместе с убитым будет сброшен в море. - Нет, нет! - закричал Клаус. - Капитан, вы не сделаете этого! Это убийство! - Он бросился к пристеру Бенедикту, который молча стоял позади капитана. - Скажите же, патер! Он не убийца! Спасите его! - Бог ему судья, сын мой, не я. - Я заклинаю вас, патер, он не виноват, это же всем ясно. Спасите его! - Я спасу его душу, - мрачно ответил священник. - Все вы убийцы! - не в силах сдержаться крикнул Клаус. - Вон стоит мой убийца, Клаус, - произнес Старик Хайн. - И показал на олдермена, который облокотился о борт. - Капитан вынес приговор, он так и должен был сделать после того, что тут было сказано. - Я не позволю, чтобы они тебя убили! - закричал Клаус. - Капитан, я... Свен громко перебил его: - Капитан, прикажите увести юнца, он уже не соображает, что говорит. При этих словах Клаус замолчал и уставился на рулевого. Он почувствовал себя преданным. И предал его он, Свен. Свен предал Старика Хайна и предал его, Клауса. - Зачем же! - крикнул кок, который стоял рядом со Штуве. - Пусть поговорит, горячая голова! - Вы правы, штурман! В цепи его! В крюйт-камеру! - приказал капитан. Никто из матросов не пошевельнулся. Вышел Штуве, указал на двоих, те схватили Клауса, который в отчаянии повис на шее у Старика Хайна, сопротивлялся и клял всех на чем свет стоит, стащили его вниз по лестнице. Корабельный священник подошел к приговоренному. - Что вам нужно? - грубо бросил Старик Хайн. - Сын мой, я несу тебе последнее утешение! У Хайна едва не сорвалось с языка крепкое словцо, но он удержался; с опущенной головой стоял он, пока священник читал над ним по-латыни "Отче наш". Штуве, который заковал и запер Клауса, теперь стал палачом. Старик Хайн был положен на убитого лицом к лицу и привязан к нему. Киндербас упал перед ним на колени и не отпускал его единственную руку, по щекам юноши текли слезы. - Прощай, парень! Привет Клаусу! - громко произнес Старик Хайн, заглушая латинские слова молитвы. И в этот момент Штуве накинул петлю на шею осужденного. - А ты... будь проклят ты, подлейший олдермен! - закричал Хайн. - Твое молчание убило меня! Ты убийца! - Готово? - спросил капитан. - Cui bono! - ответил олдермен. - Пусть исполнится приговор! Один из матросов оттащил плачущего Киндербаса, четверо других подняли связанных. Штуве придерживал оружейника за ноги. - Я не виновен! - крикнул тот в последний раз. Вместе с мертвецом его сбросили в море. Все смотрели вниз. Священник совершил крестное знамение. Два тела показались еще раз из воды и вновь исчезли, чтобы никогда больше не появиться на поверхности. - Уходи отсюда, юнга! - крикнул рулевой. Киндербас не слышал. Потом, уходя, он обернулся и бросил на старика полный ненависти взгляд. Свен с горькой усмешкой посмотрел ему вслед. ...В Стокгольме моряки узнали, что их "Санта Женевьева" принадлежит уже не купцу Хозангу, а Вульфламу. Герман Хозанг был мертв. Восстание горожан было жестоко подавлено. Матросы опустили головы и молчали. Трое вооруженных людей Вульфлама прибыли на корабль, чтобы сопровождать его до Штральзунда. Они разместились в каюте капитана и вели себя, как хозяева. Единственный, кому они поспешили засвидетельствовать свое почтение, был Штуве. Стражники заверили олдермена, что он станет капитаном этой когги. Во всяком случае, они поговорят об этом с Вульфламом. Постепенно стали известны подробности печальных событий в Штральзунде. Из-за бесчестного сговора Герман Хозанг, единственный представитель ремесленников в магистрате, был вынужден не покидать своего дома. Когда по истечении более чем трех недель не было предпринято никакого расследования по его делу, он явился в магистрат и заколол второго бургомистра Николауса Зигфрида. При аресте он объяснил, что имел намерение убить бургомистра Бертрама Вульфлама. Хозанг был приговорен к смерти и колесован. Восстание горожан, которые хотели его освободить, было жестоко подавлено Вульфом Вульфламом с помощью Карстена Сарнова. Сарнов поддержал ложное обвинение, предъявленное Хозангу, и был избран вторым бургомистром вместо Зигфрида. Вот так купил Бертрам Вульфлам "Санта Женевьеву", во всяком случае, она теперь принадлежала ему, и он с нетерпением ожидал ее прибытия в Штральзунд. Вечером капитан Хенрик явился в каюту рулевого с бутылкой бренди. Было заметно, что он уже изрядно выпил. - Штурман, выпьешь со мной? - А почему бы и нет, капитан? - ответил тот. - Я тоже так думаю. - Он наполнил два стакана. Патер Бенедикт, который услышал голос капитана в каюте рулевого, тотчас явился. - Хо-хо, святой дух тоже пожаловал? - воскликнул капитан. - Милости просим! Еще стакан, штурман! Они подняли стаканы, и капитан провозгласил: - За правосудие! Выпьем за правосудие. Ведь без правосудия погибнет мир! Они выпили за правосудие. - Я потерял двух матросов, - сказал капитан, отставляя стакан. - Одного хорошего и одного плохого. Хорошего я бы охотно помиловал. Но правосудие... Как только мы прибудем в Штральзунд, я и еще кое-кого потеряю и хороших, и не слишком хороших. Но правосудие! - "Думкене" осиротела, - сказал рулевой. - Скоро и "Женевьева" осиротеет, - заметил капитан. - Но правосудие! - Бог покарает виновных и спасет невинных! - пробормотал патер. И они опять выпили. - Капитан, - сказал рулевой Свен, - я представлю доказательства, что Штуве негодяй. - Только ли Штуве? - возразил капитан и сказал: - Выпьем за правосудие! И они выпили. - Мальчишка, пожалуй, наговорит на свою голову. - Это лучший парень, который мне когда-либо встречался, - возразил рулевой. - Они завтра им займутся, - проронил капитан. - Он потребует правосудия! - Замечательное слово, штурман! - воскликнул капитан. - Выпьем за правосудие! Ночью Свен потихоньку пробрался в крюйт-камеру к Клаусу. Оказалось, что в момент опасности старый рулевой может неплохо объясняться. Торопливо рассказал он о том, что произошло в Штральзунде. - Это дело рук Вульфлама! - воскликнул Клаус. - Он убил Хозанга, чтобы завладеть коггой. - Речь идет о большем - об их господстве, об их власти в Штральзунде, - ответил Свен. - И они жестоко расправятся с нами, об этом уж позаботится Штуве, который так и крутится возле стражников Вульфлама. Я ничего хорошего не жду. Клаус задумался: "Настоящие волки. Хозанг колесован. Восстание потоплено в крови. Что с Гердом? Наверное, они его тоже убили. Можно ли оставить безнаказанными эти преступления? Неужели нет справедливости? Неужели все должны безропотно покоряться тиранам?.." Клаус схватил старого Свена за плечо и глухо зашептал: - Мы не пойдем в Штральзунд, Свен. Мы не должны идти на верную смерть! - Что ты предлагаешь? - спросил старый рулевой. - Матросы с нами, Свен. Стражников Вульфлама мы выбросим за борт. Пусть плывут в Штральзунд. если смогут. Мы выступим против Вульфламов и таких, как они, патрициев. Мы отомстим за Хозанга. Мы принесем смерть и проклятье убийцам из Штралъзунда. - Ты хочешь стать пиратом, Клаус? - спросил старый рулевой. - Я всю жизнь был честным моряком. - Честный моряк на службе у таких негодяев и убийц, как эти Вульфламы, так, что ли? Нет, Свен, лучше быть пиратом. Мы будем охотиться за волками на море, Свен. Мы сделаем хорошее дело. Поможем горожанам Штральзунда. Объявим Вульфламу войну. Разве это бесчестно, Свен? Бесчестно было бы оставлять их поступки безнаказанными. Бесчестно было бы подчиняться им, как этот Штуве! - Ну, а что же делать со Штуве? - спросил Свен, уже почти соглашаясь. - Мы сразу же отомстим за Старика Хайна: Штуве будет вынесен приговор по морскому обычаю и закону. - И так как Свен молчал, Клаус убеждал его все настойчивее и горячее. - Лучше уж я умру, чем пойду в Штральзунд, чтобы Вульфлам ослепил меня и выбросил вон. - Матросы должны быть с нами, - сказал Свен. - Все ненавидят Штуве. Никто не ждет добра от стражников, которых к нам подослал Вульфлам. - Не будем терять времени, Свен, - подгонял Клаус. - Ах, если бы Старик Хайн был жив! Если бы он был сейчас вместе с нами! Они оставили гавань Стокгольма, вышли в открытое море и взяли курс на Готланд. Киндербас познакомил с их замыслом надежных матросов и встретил полное одобрение. Свен, который хотел привлечь на свою сторону капитана, не достиг успеха: Хенрик не хотел становиться пиратом. У него в Штральзунде были жена и ребенок, и он опасался, что они могут за это поплатиться. Нет, он ничего и слышать не хочет о бунте и надеется на милость Вульфлама. Свен опасался, что Хенрик попытается предупредить стражников и те закуют его в цепи. Он посоветовался с Клаусом, и оба решили, что времени терять больше нельзя. Была тихая ночь. Море как будто спало. Безжизненно висели паруса. Когга едва двигалась. Свен заступил на вахту, но тотчас же, как было заранее решено, его заменил у руля Киндербас. Двадцать матросов получили оружие. Свен взял на себя руководство. Они бросились в каюту капитана и, против ожидания, наткнулись на бодрствующих стражников. - В чем дело? - крикнул один из них и схватился за меч. Свен и Клаус надеялись без борьбы справиться со стражниками, но разговоры были уже ни к чему: в тесном помещении завязалась жестокая схватка. Свен был ранен мечом в шею. Ударом алебарды Клаус сразил нападающего. Сопротивление двух других стражников после яростной борьбы было сломлено, их связали, но и четверо матросов лежали окровавленные на полу каюты. Капитан Хенрик выскочил на палубу и потребовал прекратить насилие, но был сбит с ног одним из матросов. Патер Бенедикт с поднятыми руками бросился между сражающимися, но был схвачен и заперт в свою каюту. Киндербас стоял у руля и с лихорадочным возбуждением следил за исходом схватки. Вдруг он крикнул: - Олдермен! Вон идет олдермен! Все обернулись. Медленными шагами с носовой палубы к ним направлялся Штуве. В один миг он оценил события, смертельно побледнел, но сохранил самообладание. Восставшие позволили ему подойти. Стало совершенно тихо. Все смотрели на олдермена. Тот начал говорить. Он одобрил свершившееся и сказал, что готов выполнить все, что ему будет предложено. - Связать его, - приказал Клаус. Матросы не решались. Штуве не проявлял враждебных намерений, стоит ли его связывать? - Связать его! - еще раз крикнул Клаус и выхватил у стоящего рядом матроса меч, принадлежавший раньше стражнику. Штуве не сопротивлялся и позволил себя связать. Тяжело раненный, умер Свен. Когда мертвые были преданы морю, Клаус вернулся в каюту капитана. Смерть Свена была самой тяжелой утратой. Клаус остался теперь совсем один. Ему так будет не хватать отеческой дружбы этого умудренного жизнью, знающего мир и море человека. Рулевой Свен и оружейник Хайн мертвы. Клаус словно во второй раз осиротел. И это в то время, когда он хочет поднять пиратский флаг и на свой страх и риск вступить в борьбу против могущественных патрициев. Матросы собрались на корме. Когда Клаус вышел к ним, его решение созрело, и он скорее бы решился умереть, чем отказаться от своего выбора. Он рассказал матросам, что за время их отсутствия произошло в Штральзунде: - Вы все знаете Вульфламов. Насколько они могущественны, настолько они и ненасытны, как волки. Отныне моя жизнь имеет только один смысл: смерть Вульфламам! - Смерть Вульфламам! - закричали матросы. - Привести пленника! - приказал Клаус. - По морскому обычаю мы вынесем ему приговор. Со скованными за спиной руками, бледный, но сохраняющий свой невозмутимый вид, поднялся Штуве по трапу. Он встал в круг матросов. В его спокойном взгляде, обращенном к Клаусу, не было страха. - Олдермен Иоганн Штуве, - начал Клаус допрос, - ты видел Дрезе во время смены вахты на кормовом трапе? - Cui bono! - ответил Штуве. - Ты видел у Дрезе в руках железный штырь и ты знал или, по крайней мере, догадывался, что он задумал? - Cui bono! - Ты умолчал об этом, когда судили Хайна. - Cui bono! - Потом ты еще раз потихоньку вернулся на среднюю палубу и выбросил за борт штырь, который оставался там как свидетельство злодейского намерения Дрезе. - Cui bono! Обвиняемый явно издевался над Клаусом, не поддавался ему, показывая, что не страшится смерти. - И так как ты умолчал об этом, ты виновен в вынесении несправедливого приговора Хайну Виттлину, который, как это тебе точно известно, только защищался. - Cui bono! - Тебе представляется последнее слово, что ты можешь еще сказать? На лице Иоганна Штуве появилась гримаса, он спокойно смотрел на окружающих и молчал. Клаус еще раз предложил ему говорить. К олдермену подошел патер Бенедикт, но тот, предупреждая его, произнес: - Cui bono! Совершенно прямо, не сгибаясь, стоял он, хотя у него уже не могло быть никаких сомнений в том, что его ожидает. И это мужественное поведение произвело впечатление на некоторых матросов. Вокруг Клауса поднялся шумок. Он заметил это и громко крикнул: - Ты убийца Хайна Виттлина! - Cui bono! - прокричал в ответ так же громко Штуве. Не Штуве, а Клаус побледнел, но твердым голосом объявил: - Я приговариваю тебя к смерти за то, что по твоей вине пострадал невинный Хайн Виттлин! - Cui bono! - ответил Штуве, и это прозвучало как согласие. Патер Венедикт подошел к Клаусу. - Я уважаю ваши чувства к несчастному другу, но будьте же милосердны! - Бог судья, не я! - возразил Клаус. - Именно так, - воодушевился святой отец. - Поэтому и будьте милосердны! - Спасай же его душу! - отрезал Клаус и отвернулся. Патер понял намек, замолчал и сложил руки. Штуве привязали к доске и сбросили в море. Его последним словом было дикое, наполненное ненавистью, угрожающее: - Cui bono!  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  ЗНАМЕНИТЫЙ ПИРАТ БРАТЬЯ ВИТАЛЬЕРЫ Королева Дании Маргарет принимала в своем замке Фредериксборге посланцев шведского дворянства; ей предлагали регентство над Швецией. Таким образом, предстояло исполниться чаяниям сколь хитрой, столь и тщеславной королевы; три северные страны: Дания, Норвегия и Швеция должны были объединиться под ее скипетром. Опекунша своего сына Олафа, она получила от его отца Вальдемара IV ослабленное государство: на севере господствовали ганзейские города. Теперь Маргарет надеялась объединенными усилиями Норвегии и Дании освободить Швецию от хозяйничавшей в ней Ганзы. Где умом, а где хитростью, шаг за шагом, без излишней поспешности, без особого нажима, но не упуская из виду цели, вела она наступление. На севере, как и повсюду в те времена, яд, кинжал и изгнание были средствами, с помощью которых благородные господа утверждали и распространяли свое господство. Все решала сила. Властителей отравляли ближайшие родственники, их убивали в постели, завлекали в засады, навеки заточали в темницы. Народ попадал под власть то одного, то другого одержавшего верх коронованного грабителя и отравителя. Знать брала на службу отчаяннейших разбойников, поощряла пиратство, лишь бы только ослабить своих соперников. В борьбе против могущественной Ганзы королева Дании прибегла к помощи балтийских пиратов, открыв для них свои гавани и скупая добычу. Позднее пиратов, которые называли себя "свободными солдатами моря", стали вербовать себе на службу ганзейские города Висмар и Росток, чтобы заручиться их поддержкой в войне против Дании. И когда мартовским днем 1388 года шведские государственные советники, среди которых был и могущественный наместник Бо Ионссон Грипс из Грипсхольма, обратились к королеве Маргарет с просьбой о защите от непрестанно усиливающегося давления Ганзы и герцогов Мекленбургских, она обещала им помощь и защиту. В последовавшей за этим войне Альбрехт Мекленбургский - король Швеции - потерпел полнейший разгром при Фальчепинге. Шведская знать и голштинские графы тут же на поле битвы перешли на сторону датчан. Альбрехт Мекленбургский и его сын были взяты в плен, королева-победительница увенчала их шутовскими колпаками и бросила в башню замка Линдхольм: Маргарет, правившая Данией и Норвегией, стала править и Швецией. Только один город - Стокгольм - продолжал сопротивление. Под предводительством молодого Иоганна Мекленбургского и при поддержке многочисленных проживающих в городе немцев все атаки датчан были отбиты. За шведскую столицу разгорелась продолжительная ожесточенная борьба, и пока Маргарет не владела этим городом, ее господство над Швецией было весьма сомнительным. Герцоги Мекленбургские, родственники плененного Альбрехта, призвали своих вассалов на борьбу против Дании, за освобождение и восстановление на престоле шведского короля из мекленбургской династии. Они собрали войско, заставили свои города Висмар и Росток оказать им поддержку и по военным обычаям призвали на помощь пиратов Балтийского моря, выдали им каперские грамоты, предоставив право своими силами и средствами действовать против Дании и снабжать осажденный Стокгольм провиантом. Капитан Клаус и его товарищи вели полную опасности свободную жизнь пиратов. Ни один корабль в водах Балтийского моря не был гарантирован от их нападения. Они не уклонялись от схваток и нападали не только на торговые корабли, когги всех городов мира, но и на тяжело вооруженные орлоги. (Орлог - военный корабль.) "Санкта Женевьева" и ее капитан давно уже получили новые имена: корабль стал называться "Морской тигр", потому что охотился за волками-патрициями, особенно за штральзундским семейством Вульфламов, а вот Клаус, во всех морских сражениях храбрейший из храбрых, получил свое новое имя отнюдь не за храбрость. Храбрость была не столь уж примечательным признаком: храбрыми и безрассудно смелыми были все, трусов на пиратских кораблях не терпели. Но вот умение единым духом осушить шестилитровый кубок новгородских мореходов, кубок, который не мог осилить ни один из матросов на корабле, кроме капитана,- это была доблесть! А капитан опрокидывал (по-старонемецки - штертет) этот кубок (Бекер) прямо в глотку, вот и прозвали его Бекерштертер, а уже потом это прозвище стало звучать как Штертебекер. Морской пират Клаус Штертебекер был могучим, статным мужчиной, капитаном; он научился приказывать и все же оставался хорошим товарищем. Моряки беспрекословно повиновались ему и боготворили его. Было ли удивительным, что не знающий ни родителей, ни родины Клаус, который хотел стать моряком, стал капитаном и предводителем пиратов? Нисколько. Да, он хотел быть капитаном, и капитаном корабля Германа Хозанга стал бы с удовольствием, но капитаном корабля Вульфлама - никогда. Непривычно и радостно было то, что он наконец сам себе господин, свободный мореплаватель. Первые годы он считал себя мстителем за Хозанга, мстителем за всех предательски убитых и обездоленных друзей - ремесленников, крестьян. Таким образом, он стал врагом всех патрициев. Потом он объединился с морскими пиратами Михелем Гедеке и Вигбольдом. И это означало для него не более чем ведение каперской войны против патрициев. И по понятиям того времени он не был изгоем, напротив, он пользовался уважением, и народ им восхищался. Жизнь на пиратском корабле была сурова, даже жестока, и все же не более сурова и жестока, чем жизнь в городах под гнетом патрициев или в сельской местности под ярмом феодалов. Люди жили без уверенности в завтрашнем дне, каждое проявление свободы жестоко подавлялось. То и дело пылали костры под стенами городов. Палачу хватало работы. Жестокость - вот чем властители держали народ в страхе и повиновении. Церковь, став силой, правящей миром, не отставала от светских властей: проповедников и вожаков она преследовала как еретиков, колесовала и сжигала их. И несмотря ни на что снова и снова вспыхивали восстания отчаявшегося народа. На более развитом юге Европы - в Италии, в Южной Германии и в Альпах, а также на Западе, во Франции - эти восстания носили иной характер, чем на отсталом в ту пору севере Германии, потому что на побережье Средиземного моря и в Альпах были крупные торговые города, и горожане участвовали в управлении ими. На малонаселенном севере же, где хотя и начали расти города, но настоящей централизованной власти не было, право принадлежало сильному, большие и малые светские и церковные властители распоряжались по своему усмотрению. Отважные мятежники, которые, презирая опасность, упорно боролись против бесправия и власти господ, оставались на севере разобщенными. И хотя ими втайне восхищался угнетенный народ, но большой помощи оказать не мог. Эти мятежники поднимались против, казалось бы, неодолимой силы и не щадили себя. То там, то тут вспыхивали настоящие маленькие, но жесточайшие войны. Побежденным выкалывали глаза или отрубали руки. Их бросали в темные холодные подземелья, замучивали до смерти, колесовали или сжигали на кострах, и тут уж нечего было рассчитывать на закон и справедливость; каждый мог рассчитывать только на самого себя и на свой меч. Взявшись за меч, в борьбе против волчьей жестокости Клаус Штертебекер тоже не знал жалости к врагам. И все же он никогда не убивал безродных моряков или свободолюбивых ремесленников; оставшимся в живых на разграбленных кораблях предоставлялся выбор: или присоединиться к его команде, или убираться на все четыре стороны. Те, что оставались, становились отчаянными храбрецами и не боялись даже самого дьявола. На пиратском корабле жил мятежный дух, страстная ненависть к патрициям городов, к феодалам окрестных земель. Но это был слепой дух анархии и разрушения, уничтожения врага, причинения ему ущерба. Они хотели быть свободными и ничем не связанными, они не хотели быть рабами, рабочим скотом для богатых господ. И то, что они жили за счет грабежа, казалось им справедливым, - они грабили власть имущих, они отбирали у них то, что те нажили грабежом. В гаванях, в которых они продавали награбленное, они брали в обмен только самое необходимое. А бедняков, которые не имели на плечах даже куртки и ни полупфеннига в кармане, чтобы купить себе новую, они часто ото всей души одаривали. Так и пошло, что пираты в глазах простого народа были благородными и уважаемыми людьми. И все больше мужчин уходило из городов и деревень, чтобы присоединиться к пиратам. Недаром говорили: свободную и радостную жизнь знают только князья, попы и пираты. Никогда еще горожане Висмара не видели в своих стенах столько людей: испытанные, закаленные в борьбе и странствиях пираты и те, кто еще только вступал на этот путь - разорившиеся рыцари и согнанные со своих полей крестьяне, сбежавшие городские писари, недовольные ремесленники, моряки, торговцы, странствующие подмастерья, беглые монахи -из Мекленбурга,Померании. Люнебурга, из Фрисландии и Дитмаршена, с Рейна и Дуная стекались они сюда. Некоторые говорили, что пришли защищать немецкие интересы на севере и полны решимости бороться за город Стокгольм полный немецких торговцев. Но большинство было честнее. Те прямо заявляли, что по горло сыты своим рабским существованием, что не хотят больше быть в роли ограбленных и униженных и хотят сами попробовать стать господами и пощипать перья у великих мира сего. Но они не хотели называться морскими разбойниками. Разве не были они честными моряками? Разве не вели они войну на стороне мекленбургского герцога и графов вместе с городами Висмар и Росток? Разве не вели они войну против датской королевы? Нет, они не были обыкновенными пиратами, хотя и занимались каперством. Они открыто предъявляли каперский договор с мекленбургскими городами. Они вели честную войну, и вражеский корабль был для них трофеем, добытым в бою. Их и нельзя было называть пиратами, морскими разбойниками, грабителями. Разве не они снабжали немцев в осажденном Стокгольме всем необходимым для жизни? Жизнь по-латыни - вита. И поэтому называли их "братья витальеры" или просто "витальеры". Тысячи людей стремились попасть к ви-тальерам; Висмар, Росток и Рибниц едва вмещали в своих каменных стенах толпы этих искателей приключений. Мелкие, воинственные и жадные до добычи разбойники из "благородных" оставляли надежные убежища и прибывали со своими пиратскими кораблями, чтобы попытаться командовать в новой морской войне. Звучные знатные имена появились здесь: голштинские, меклен-бургские, померанские графы, рыцари и юнкеры: Марквард Прин, Боссефон Каланд, Арндт Штюк, Генрих Люхов, Хеннинг Мантойфель и многие другие. - Война датской королеве Маргарет! - кричали они, а думали при этом: "Добыча! Добыча!.." Патрициям мекленбургских городов для ведения войны против Дании пришлось забраться в свои кошельки поглубже, чем им бы хотелось; надо было снаряжать, снабжать оружием и всеми припасами пиратские суда. А в конце концов эту свору кормила война, да и торговцам тоже удавалось неплохо заработать на добыче, получаемой от каперов, для которых гавани Мекленбурга были всегда открыты. Предводители пиратов в то время входили в магистраты городов и пользовались такими же привилегиями, как и большие господа. (Магистрат - здесь - орган городского самоуправления, совет города.) Однажды, в конце лета 1391 года, когда Висмар кишел витальерами, которые хотели попасть на готовые к походу военные и провиантские корабли, три изящных высокобортных когги приблизились к гавани. На мачтах их реяли известные всем морякам, наводящие ужас пиратские флаги. Смелым маневром корабли вошли в гавань. На носу и корме стеной стояли суровые, испытанные в битвах команды с арбалетами, палицами, тесаками и мечами в руках. Все до пояса обнаженные, с непокрытыми головами и только один - в панцире и шлеме. Молча вошли когги в гавань. Молча встретили их тысячи теснившихся на молу людей. Раздался пронзительный свисток; с поразительной быстротой были убраны паруса, брошен якорь, и на берег полетел канат толщиной в руку. - Что за корабль? - сложив рупором руки, спросил по заведенному обычаю комендант висмарской гавани, старый, бородатый, одетый в кольчугу моряк. - "Морской тигр"! - крикнули с кормы первой когги, которая уже стала на якорь. Вопрос был повторен, когда приблизилась вторая. - "Пенящий море", - прозвучало в ответ. - "Морской рысак", - сообщили с третьего судна. Посвященные знали теперь - это корабли трех самых грозных балтийских пиратов: Клауса Штертебекера, Михеля Гедеке и Магистра Вигбольда. Капитан Штертебекер первым сошел со своего корабля на берег. Он был одет в ярко-красную куртку, которая достигала бедер, на ногах его были светло-коричневые рейтузы из мягкой кожи, темный берет прикрывая длинные, цвета соломы волосы. На боку висел широкий меч. Сила и гордость были в облике этого предводителя пиратов. Перед ним расступились с почтением и, пожалуй, даже со страхом. Штертебекер, широко улыбаясь, приветствовал горожан и моряков. Он ждал, пока два других капитана пришвартуют свои когги и сойдут на берег. Михель Гедеке - приземистый широкоплечий человек - был в панцире и шлеме, как рыцарь. Магистр Вигбольд, идущий за ним, больше был похож на ученого: высокий, худой, в бархатной куртке, темных штанах в обтяжку и в ботинках с длинными острыми носками. Его узкое, словно сплюснутое с боков лицо, казалось, никогда не знало морского ветра и солнца. Когда все три предводителя направились в городской магистрат, за ними последовала растущая на ходу толпа любопытных. Их приветствовали криками, им кланялись, горожане высовывались из окон, чтобы увидеть трех известных пиратов, которые теперь были союзниками города. Правда, и легенды о трех, как их называли, властелинах Балтийского моря, передавались из уст в уста. И не раз и не два вспоминали о том, как капитан Штертебекер получил свое имя. О Михеле Гедеке говорили, что он - ремесленник из Грейфсвальда и был объявлен патрициями вне закона; с тех пор "денежные мешки" подвергают его яростному преследованию. Магистр Вигбольд был мозгом этой троицы пиратов: он умел читать и писать и считался человеком большой учености. Поэтому его и называли "магистр". Впрочем, кто-то уверял, что пират раньше, и верно, был знаменитым магистром в ученом городе Виттенберге, кто-то утверждал, что он был магистром в Оксфорде. У одного из моряков выведали, что у Вигбольда в каюте есть толстая книга известного высокоученого магистра Гуго из Тринберга, которую он часто читал. Этот рукописный труд назывался "Реннер" - "Рысак", и поэтому магистр Вигбольд назвал и свой корабль "Морской рысак". "Морской тигр", по общему мнению, был самым опасным из всех пиратских кораблей, а "Пенящий море" - самым быстрым. (Гуго Тримбергский (1230 - умер около 1313) - поэт средневековой Германии. Автор поэмы "Die Renner" ("Рысак"), направленной против недостатков и пороков существующего строя.) Прибытие трех пиратских кораблей было в городе единственной темой разговоров. Перед зданием магистрата, куда отправились предводители пиратов, стояли в ожидании горожане и прибывшие из глубины страны парни. Они хотели попытать счастья на море. И в гавани тоже толпились зеваки, охотники до сенсаций, они любовались могучими коггами, которые немало кораблей отправили на дно моря. Говорили, что на борту у них несметные сокровища. Один из тех, кто рвался на море, крикнул наверх на "Тигр": - Хе, рулевой!.. Рулевой!!! - Что надо? - крикнули с кормы, где нес вахту Киндербас. - Можно мне к вам на борт? Я витальер. - Есть ли у тебя хотя бы три боевых шрама? - спросил Киндербас. - Нет, а что? - ответил витальер, рослый, отчаянный оборванец. - Капитан не берет никого, кто не покажет хотя бы трех рубцов на теле. Витальер смущенно молчал. У него не было ни одного. Молчали и другие, стоящие рядом с ним, с завистью осматривая коггу и команду Штертебекера. Переговоры в магистрате завершились ко всеобщему удовлетворению. Три предводителя оставались полновластными хозяевами на своих кораблях и могли сами распоряжаться всей добычей, они только обязаны были использовать каждый удобный случай, чтобы наносить урон торговому и военному флоту датской королевы и помогать обеспечивать осажденный Стокгольм. За это им было обещано покровительство герцога мекленбургского, и мекленбургские гавани были открыты для них в любое время. В этих же гаванях они должны были по определенным ценам сбывать свою добычу. Соглашение было оформлено письменно. Магистр Вигбольд тщательно ознакомился с ним, проверил и наконец подписал от имени троих капитанов. Торжественно скрепленный печатью, этот документ, являющийся для пиратов законным договором о каперстве, был помещен в шкаф магистрата. Представители городов Висмара, Ростока и Рибница выдали им каперские грамоты. Во время этих переговоров произошли два незначительных инцидента, которые, к счастью, быстро уладились. Клаус Штертебекер заявил, что он согласен выступить против королевы Дании и ее союзников в морской войне, но, кроме того, у него есть еще один враг, которого он не может щадить и с которым схватится, где бы и когда бы его ни встретил. И никакой документ, никакой договор, никакое соглашение не смогут ему в этом воспрепятствовать. Речь шла о роде Вульфламов из Штральзунда. Ратсгеры Висмара сообщили ему, что в Штральзунде народная партия ремесленников взяла управление городом в свои руки и что Вульфламам пришлось бежать из города: Вульвекен Вульфлам служит у датчан управляющим в одном из замков в Сконе, а Вульф Вульфлам входит с недавних пор в рейхсрат датской королевы. - Вульфламы изгнаны из Штральзунда?! - воодушевился Клаус Штертебекер. - Я благодарю вас, ратсгеры. Лучшего известия мне и не надо. Возможно, мой друг Герд Виндмакер, брошенный Вульфламом в темницу, теперь свободен? Ратсгеры пообещали Штертебекеру разузнать и об этом. Второй инцидент был связан с Хеннингом Мантойфелем. провинциальным юнкером, имение которого в Укермарке захватили более сильные соседи, и он теперь занимался морским разбоем. Он добивался подчинения объединенных пиратских кораблей общему командованию, чтобы с самого начала предотвратить возможные раздоры. Все три капитана единодушно выступили против. Конечно, они не против подчинения общему руководству, но оно, разумеется, может быть доверено только тому, кто покажет себя самым храбрым, самым опытным и самым осмотрительным. Они выговорили себе право оставить без внимания неразумный приказ, отданный каким-нибудь не в меру честолюбивым командиром. Нет, они не наемники, не холопы, они свободные моряки, и каждый их корабль самостоятельная единица. Как рыцарь самостоятельно распоряжается в своем замке, точно так и они - хозяева на кораблях. И кто вздумает нарушить этот порядок, станет их врагом и тотчас же почувствует силу их кулака. Как бы подводя итог, Магистр Вигбольд бесстрастно произнес: С волков овечьи шкуры снять, Из тайных теплых мест изгнать, Добро отнять, огнем донять Проклятый волчий род! Так требует народ! Ратсгеры и благородные господа поняли, что пираты не собираются так просто расстаться со своей независимостью. Они не доверяют чужой власти и полагаются только на собственные силы. Они хотят оставаться свободными пиратами, а господам они достаточно послужили. Отплытие флота витальеров превратилось в праздник для Висмара. Весь город был на ногах. Звонили колокола. Священники благословляли корабли, кропили пиратские пушки святой водой. На мачтах кораблей витальеров полоскались пестрые вымпелы. Хеннинг фон Мантойфель командовал торговым кораблем, на котором находились продовольствие, оружие и снаряжение, столь необходимые осажденному Стокгольму. Марквард Прин командовал двумя военными коггами, Арндт Штюк - тоже двумя. В качестве охранения с ними шли "Тигр" Штертебекера. "Пенящий" - Гедеке, "Рысак" - Вигбольда. В море к ним должен был присоединиться одновременно выходящий из Ростока флот под командованием фон Каланда и Генриха Люхова. Такую армаду датчане вряд ли смогли бы сдержать. Клаус Штертебекер стоял у руля своего судна и смотрел вперед на "Пенящего", который шел во главе каравана. На носу "Тигра" была выставлена "думкене", готовая в любой момент послать врагу свой громовой привет и продырявить его бока. У бортов лежали палицы и булавы, мечи и алебарды, - словом, оружия хватало, его отнимали у всех поверженных врагов. А "Тигр" уже немало поохотился и овладел не одним вражеским судном. Многие купцы вульфламовской породы, как и их корабли, стали добычей моря... С волков овечьи шкуры снять! Из тайных теплых мест изгнать... Проклятый волчий род! В трюме "Тигра" было уже немало богатой добычи: бесчисленные тюки шелковых и шерстяных тканей, кожи, меха, различные руды, лен, пенька, сало, соленая рыба - всякая добыча была кстати. В ближайшей гавани все это превращалось в звонкую монету или в вино и пиво, если на то было желание. В капитанской каюте Клауса Штертебекера стоял тяжелый сундук, доверху наполненный дукатами, гульденами, рейхспфеннигами - разнообразной звонкой монетой. На стенах каюты были развешаны дорогие ковры, два огромных фландрских гобелена, редкостное оружие, чучела морских животных, которые были неизвестны в здешних водах, а на столе стояли великолепные шахматы с фигурами из слоновой кости. Жаль только, что никто из моряков, даже ученый Магистр Вигбольд, не знали этой чужеземной игры. О, Клаус Штертебекер был счастливейшим человеком - он был свободен, он был сам себе господин и сказочно богат. Но дороже всего для него было то, что он жил морем, управлял кораблем, распоряжался четырьмя дюжинами отважных моряков. Лучшего он себе и представить не мог, его мечты осуществились. Одно только удручало его: как он ни старался, до сих пор ни одного корабля Вульфламов ему встретить не удалось. И еще ни одного Вульфлама он не отправил на тот свет за Хозанга, Свена, за Герда Виндмакера и за восьмерых олдерменов! Старый Вульфлам умер. В постели. Жалкой смертью, которую он и заслуживал. А его сыновья? Он, Клаус Штертебекер, он их еще отыщет и заставит защищаться. "Тогда горе вам, Вульфламы, проклятые волки! Мы больше не ягнята, мы стали тиграми!" (Фландрия - историческая область Западной Европы, населенная в большинстве фламандцами. Ныне входит в состав Франции, Бельгии и Голландии.) Когда Киндербас пришел его сменить, Штертебекер с улыбкой посмотрел ему в лицо. Киндербас был уже не мальчик, а статный парень, превосходный рулевой. Он стал почти таким же рослым и сильным, как Клаус. На левой щеке у него был глубокий шрам. Ударом топора ему тогда отхватили и левое ухо, но этого не было заметно, потому что его густые темно-русые волосы спускались до самых плеч. У него было и еще пять шрамов, и он этим очень гордился. Капитан Штертебекер же, несмотря на то, что всегда бросался в гущу рукопашной схватки, оставался невредим. "Меня не задело", - восклицал он всякий раз после схватки. И не только Киндербас, но и вся команда "Морского тигра" считали своего капитана неуязвимым, и это только возвышало его в их глазах. - Киндербас, - сказал Клаус, - Вульвекен Вульфлам сидит в замке на Сконе. - Да неужели! - пророкотал тот своим басом, который с годами стал еще гуще. - Чтоб ему жариться у сатаны! Когда мы идем туда? - Скоро. На этот раз он не уйдет. - Хорошо бы попался, - произнес Киндербас. - А Стокгольм? Зачем, собственно, нам Стокгольм? Вместо того чтобы нападать на торговые корабли, мы охраняем их. Что нам за дело до датской королевы? Наши враги Вульфламы. - Не горячись, Киндербас, - с улыбкой сказал Штертебекер. - Я дал слово, что мы поможем стокгольмцам. Покончим с этим и пойдем на Сконе. А наши старые счеты мы всегда успеем свести. - Мне кажется, лучше бы сейчас с ними поквитаться. Этот морской парад мне не нравится. - Но я дал слово! - повторил Штертебекер. Датчане не были столь неподготовленными, как предполагали витальеры. Они замкнули вокруг города железное кольцо не только на суше, но и блокировали своим флотом выход из озера Меларен. Стремительным налетом кольцо датских кораблей было разорвано, а пока корабли пиратов сражались с военными коггами датчан в заливе Сальтшен, Хеннинг Мантойфель беспрепятственно провел нагруженные суда в гавань. Защитники Стокгольма встретили этот геройский подвиг ликованием: уже два года они стойко сдерживали натиск превосходящего врага, и вот пришла помощь - продовольствие и оружие. Теперь они, почувствовав поддержку, стали дразнить датчан, насмехаться над ними: "Что ж, нападайте, если посмеете, а нет, так отступитесь; Ганза и витальеры поддерживают нас, и мы никогда не сдадимся!" Корабли расположились все вместе в гавани Стокгольма. А между тем датчане снова сосредоточили свой флот и подтянули подкрепления. Со свежими силами они блокировали гавань и решили не выпускать пиратские корабли в море. На совете капитанов Штертебекер настаивал на немедленных действиях. Он считал, что до наступления зимы блокада должна быть прорвана. В противном случае придется зазимовать и уступить датчанам господство на море. Капитаны не могли прийти к единому решению. Арндт Штюк поддерживал разумное предложение Штертебекера, Хеннинг Мантойфель проявил себя, однако, человеком нерешительным и приводил все новые и новые доводы в пользу отсрочки. Марквард Прин, который пользовался большой популярностью среди немецкого населения Стокгольма, тоже не мог решиться на уход. Штертебекер угрожал собственными силами пробиться в открытое море. Магистр Вигбольд уверял, что эта затея неосуществима. Датчане сосредоточили свой флот в заливе Сальтшен. Любые разрозненные действия с самого начала обречены на неудачу. Штертебекер думал о Сконе и о Вульфламах. С каждым днем он становился все нетерпеливее и невыносимее. Неожиданно ударили морозы. Быстро замерзли озеро Меларен и залив Сальтшен. Только открытое море, где находился датский флот, было еще свободно ото льда. И тут датчане попытались внезапным налетом завладеть вмерзшими в лед пиратскими кораблями и сжечь их. Благодаря бдительности команды "Морского тигра" атака была отбита. Штертебекер проклинал нерешительность и бездеятельность других капитанов. Вместе с Михелем Гедеке и Магистром Вигбольдом он, чтобы защититься от неожиданных налетов, с помощью моряков окружил три своих корабля, которые были ближе других к выходу из озера Меларен, высоким бревенчатым палисадом. В особенно морозные ночи палисад обливали водой. Он обледенел и благодаря этому стал почти непреодолимым. Клаус Штертебекер пустился еще на одну военную хитрость. Едва наступала темнота, его команда взламывала лед перед палисадом; если бы датчане отважились атаковать его и поставить лестницы и тараны, они провалились бы под лед. Во время этой работы Штертебекеру пришла в голову великолепная мысль. Он приказал изготовить длинные водонепроницаемые деревянные ящики, в крышках их просверлил по маленькой дырке. В эти ящики насыпали пороху, который предназначался для "думкене". Через дырку в крышке ввели внутрь каждого по фитилю. В месте, где могло произойти нападение, во льду были сделаны ямки, как раз такие, чтобы в них поместились эти ящики с порохом. На других кораблях посмеивались над всеми этими спешными приготовлениями и над ледяным валом перед пиратскими кораблями. - И чего они боятся? - кричал Хеннинг Мантойфель. - А я-то думал - пираты не знают, что такое страх! Штертебекер велел ему передать, что он в его присутствии дал висмарцам слово действовать в бою с ними вместе, но что он, Клаус Штертебекер, командир "Морского тигра" примет во внимание насмешки Хеннинга Мантойфеля. С тех пор ни Хеннинг Мантойфель, ни другие капитаны из "благородных" не высказывались опрометчиво в адрес кого-нибудь из трех капитанов-плебеев. (Плебеи - беднейший слой населения феодального города; обедневшие члены цехов, подмастерья, наемные рабочие, поденщики, бродяги.) Как и предполагал Клаус Штертебекер, датчане, уверовавшие в свое превосходство, попытались совершить нападение на застрявшие во льду корабли витальеров. Их собственный флот был в открытом море, а солдаты с кораблей развернулись широким фронтом против пиратов. Они тащили много лестниц, для того чтобы преодолеть палисад. Клаус Штертебекер отдал приказ команде оставаться на кораблях и стрелять по каждому датчанину, который попытается перелезть через палисад. Если бы врагам все же удалось преодолеть препятствие, предстояло защищать корабли. Для этой цели у каждого матроса была наготове палица или булава. Небольшие группы остались у палисада, чтобы в нужный момент поджечь маленькие ящики с порохом. С диким воинственным кличем ринулись датчане на штурм. "Благородные" капитаны и не подумали послать помощь пиратским кораблям, находившимся у выхода из озера Меларен. Они наблюдали, ожидая исхода борьбы, которую вели три оказавшихся впереди корабля. Штертебекер, Гедеке и Вигбольд увидели, что они одни противостоят всему датскому флоту. Несмотря на это, они не дрогнули и спокойно поджидали наступающего врага. Когда датчане были не более чем в пятидесяти шагах от палисада, Штертебекер подал знак тем, кто был внизу на льду. Они поднесли огонь к фитилям и поспешили на свои корабли. Датские корабли, стоящие в открытом море, обстреливали ледяную крепость, но не причинили большого вреда. И вот первые датские воины достигли палисада. Они приставили принесенные с собой лестницы, однако, когда все больше и больше солдат устремилось на штурм укрепления, тонкая корочка, намерзшая за ночь на месте расколотого льда, сломалась, и многие оказались в воде. Это привело к замешательству. В другом месте, где атака проходила удачнее, некоторые уже достигли вершины палисада. Их встретил град выстрелов из арбалетов. Первые убитые покатились с лестниц. И все же атака продолжалась. И тут один за другим последовали пять глухих взрывов и страшный крик. Лед в пяти местах проломился, словно по волшебству. Ужас овладел нападающими. Бросая лестницы и оружие, они в паническом страхе побежали. Команда Клауса Штертебекера и все витальеры издали победный клич, "думкене" выпустила несколько ядер вслед бегущему врагу. Датчане и не думали о повторении нападения; они подняли паруса и ушли прочь, а витальеры устроили на льду большой праздник победы. Был зажарен на вертеле целый бык, на палубы выкатили много бочек вина и пива. Были приглашены все, никого не обошли. Прибыли и "благородные" предводители и их матросы. Клаус Штертебекер всем говорил: "Добро пожаловать!" Матросы Хеннинга Мантойфеля запели песню, которую они называли гимном витальеров: "Богу друг, всему свету враг". Она звучала так: Развевайся гордо, грозный наш флаг, В мире нет преграды для морских бродяг. Убивай! Жги все подряд! Богу друг, всему свету враг! С запада, с востока суда идут. Знатную поживу они нам принесут. Убивай! Жги все подряд! Богу друг, всему свету враг! На борту у них в бочонках вино, Бархат и оружие нужны нам давно. Убивай! Жги все подряд! Богу друг, всему свету враг! Парус подымай - и к бою коггу, Якорь выбирай - да смелее в дорогу. Убивай! Жги все подряд! Богу друг, всему свету враг! Под покровом ночи в путь по следу, Тот посмеется, кто одержит победу. Убивай! Жги все подряд! Богу друг, всему свету враг. - Всему свету враг? Только богу друг? - воскликнул Клаус Штертебекер. - Мои враги - Вульфламы! И если вы не знаете, кто это такие, то, скажу я вам: это волки среди людей! Волки, которые то и дело рвут ягнят! Друзья, споем лучше нашу песню! И моряки Штертебекера запели: С волков овечьи шкуры снять! Из тайных теплых мест изгнать! Добро отнять, огнем донять Проклятый волчий род! Так требует народ ШТУРМ ГОТЛАНДА Морская блокада Стокгольма была прорвана. Клаус Штертебекер уговорил Гедеке и Вигбольда напасть на Сконе. Королева Маргарет управляла Сконе как территорией датского государства, и нападение на нее было военной операцией. Клаус Штертебекер стремился прежде всего отомстить Вульфламам. Хеннинг Мантойфель все противился этому плану: он считал, что витальеры должны держаться вместе: датский флот рассеян, но не уничтожен. Штертебекер сказал, что и один не боится встретиться с датским флотом. Капитаны кораблей совещались, Штертебекер, Гедеке и Вигбольд тоже были приглашены Хеннингом Мантойфелем, но они передали в ответ, что ничего не слышали о назначении его главнокомандующим и о предоставлении ему права собирать подобные совещания. "Благородные" пираты, таким образом, остались одни и стали обсуждать между собой, как бы урегулировать отношения с пиратами-плебеями. Силой здесь ничего не сделаешь. Их собственные команды преклонялись перед такими вожаками, как Штертебекер и Михель Гедеке, и никогда не выступили бы против них. Поэтому Хеннинг Мантойфель и Марквард Ирин решили предпринять еще одну попытку договориться с ними в надежде преодолеть раскол в пиратском флоте. Они искали удобного случая начать разговор с Магистром Вигбольдом, именно с ним одним. У "дипломата" и "канцлера" пиратов они надеялись найти понимание и поддержку. И вот Магистр Вигбольд неожиданно для себя оказался среди предводителей витальеров. Хеннинг Мантойфель, Марквард Прин, Генрих Люхов, Арндт Штюк, Боссефон Каланд, рыцарь из Эппа - все были тут. Вигбольд сперва немного удивился, потом по его хмурому хитрому лицу скользнула усмешка. - Торопитесь, - произнес он сухо. - Через полчаса меня сочтут пропавшим без вести, и команда примется меня искать. - Магистр, мы хотели бы переговорить, - дружелюбно начал Марквард Прин. Вигбольд снова усмехнулся. Он думал, что здесь будет судилище, что наступил его последний час, а вместо этого его вежливым образом просят о переговорах. "Что ж, посмотрим, что у этих господ на уме". - Я рад быть в вашем обществе, господа. Говорите, какие у вас заботы? - И Магистр Вигбольд опустился на стул с высокой спинкой. Начал Марквард Прин. Он указал на опасности со стороны датчан, морские силы которых еще не сломлены. Разобщенность среди пиратов означает верную гибель. Единство же - непреодолимая сила. Он не отрицал, что битва на льду принесла трем пиратам еще большую славу и известность. Или Магистр Вигбольд не понимает необходимости единения? Или он не согласен, что первые успехи следует подкрепить совместными действиями? Вигбольд объяснил, что он не против совместного наступления и никогда не был против общего руководства объединенными силами витальеров. Это очень обрадовало собравшихся. Они поднялись, окружили Магистра, пожимали ему руки и дружески похлопывали по плечам: "О, он же благоразумный человек, ученый, с ним можно вести разговор". Магистр Вигбольд тоже выразил удовлетворение достигнутым взаимопониманием. Разумеется, единство и общее верховное командование - это самые важные вопросы. Но с ними связано и назначение командующего... Предводители насторожились. Не думает ли Магистр принять командование на себя? - Кого вы имеете в виду, Магистр? - спросил Марквард Прин. - Смелейшего, умнейшего и справедливейшего из пиратских капитанов, - отвечал Вигбольд. - Браво! - воскликнул Марквард Прин, который принял это на свой счет. Остальные предводители застыли в полном ожидания молчании. - Клауса Штертебекера, - сказал Магистр Вигбольд. - Сразу можно было догадаться, кого я имею в виду. - И при этом он взглянул на Маркварда Прина, в глазах которого вспыхнула ярость. - Клауса Штертебекера? - вскрикнул Хеннинг Мантойфель. - Никогда! - Почему никогда? - вкрадчиво спросил Вигбольд. - Никогда! - только и услышал он. - Никогда! - в один голос крикнули собравшиеся предводители. - У меня есть еще одно предложение, - Магистр Вигбольд медленно поднялся, посмотрел на окружающих. - Может быть, мы еще достигнем соглашения. - Послушаем, - глухо сказал Марквард Прин. - Спросим у наших матросов, братьев витальеров. Пусть они выберут командира. - Спрашивать чернь? - возмутился Хеннинг Мантойфель. - Матросам решать? - Именно это я и имел ввиду, - подтвердил Вигбольд. - Никогда! - зло крикнул Хеннинг Мантойфель. - Никогда! - повторили другие. Под полными ненависти взглядами "благородных" капитанов Магистр Вигбольд покинул зал. ... Солнечным апрельским днем из озера Меларен в открытое море шли в кильватер три когги. Впереди "Пенящий", за ним "Тигр" и последним - "Рысак". Моряки ликовали. Наконец-то миновали томительные месяцы ледовой осады. Осталась позади и тоскливая служба по сопровождению судов. Больше они не овчарки, им не надо теперь присматривать за стадом. Они снова тигры, морские тигры, которые охотятся за волками и за добычей. Штертебекеру стало известно о разговоре капитанов. Стоя у руля своего корабля, он поглядывал на "Рысака", который шел сразу же за ним. Он был горд за Магистра, так мужественно отразившего притязания "благородных". Он задумался над словами Магистра, тот произнес их, когда он, Клаус, был чем-то рассержен. Скорее всего, эти слова были из той ученой книги, которую он часто читал: "Дорожи теми, кто дорожит тобой. Остерегайся врагов. Круг друзей никогда не велик. Ни один враг в этом мире не мал". Ведь это были почти те же самые слова, которые однажды произнес Хозанг: "Один враг - это слишком много, сто друзей - это слишком мало". Кто имеет таких друзей, как Магистр, Михель Гедеке, Киндербас, да и все его матросы, тот богат, тому сам черт не брат. А они и собрались для того, чтобы бороться с чертом: "Трепещи, Вульфлам, час расплаты наступил! Я готов отказаться от всех сокровищ мира, но не от своей мести. Ты должен заплатить за Хозанга, за Свена, за Герда, за восьмерых олдерменов. И только одной монетой ты можешь рассчитаться - кровью". Неподалеку от острова Готланд они заметили вдали датского охотника за пиратами, и "Пенящий" начал маневр. Были поставлены все паруса, так что даже мачты гнулись. Штертебекер резко повернул "Тигра" к берегу. Он хотел закрыть датчанину возможность искать там спасения. Вигбольду пришлось держаться позади "Тигра", потому что тот скользил по волнам, как дельфин. Команда Штертебекера оживилась. Наконец-то охота и борьба! Лихорадочно велись приготовления к абордажу. "Пенящий" почти настиг датский корабль, когда три глухих пушечных выстрела прокатились над морем. Тяжело поврежденный "Пенящий" точно споткнулся. У датчанина были на борту пушки. Михель Гедеке располагал только одной маленькой и, как было известно Штертебекеру, совсем негодной пушкой; ее нужно было сперва починить в Висмаре. Борьба была неравной. Клаус Штертебекер резко развернулся и устремился на датчанина. "Думкене" была придвинута к борту. Вытащили на палубу дюжину каменных ядер. Киндербас подобрал двадцать отчаянных парней для абордажной схватки. У каждого было по топору на длинной рукоятке, а у Киндербаса короткий широкий меч. Еще раз над водой прогремели три выстрела. "Пенящий" потерял ход и лег в дрейф. Но "Тигр" был уже совсем рядом. С датчанина увидели воинов, заряжающих пушку. - В середину! - крикнул Клаус Штертебекер с кормы. И Рике Вестфаль, орудийный мастер, понял. Оглушительный выстрел - и каменное ядро угодило в середину датчанина, прямо в грот-мачту. На "Тигре" раздался дикий рев радости. Среди команды датской военной когги началась паника. Доносились команды. "Тигр" был встречен тучей арбалетных стрел. Но поздно, суда столкнулись. Матросы Штертебекера карабкались вверх по вантам и прыгали прямо на палубу вражеского корабля. Началась жестокая рукопашная схватка. Топоры крушили человеческие тела. Беспорядочно мешались крики, проклятия, команды. Кое-кто из пиратов, прыгая на вражеский корабль, падал в море. Клаус Штертебекер заметил, что на корме датского судна капитан пытается учинить поджог. С тремя матросами, которые стояли около него, Штертебекер бросился туда: корабли уже были сцеплены бортами. Увидев, что сопротивление бесполезно и что на корме их корабля клубится дым, датские воины окончательно растерялись, многие из них стали прыгать за борт. - Киндербас! - закричал Клаус Штертебекер. - Пушки спасать! С "Тигра" бросили канат. Его поспешил поймать Киндербас. Ствол пушки обвязали канатом и втащили на "Тигр". Другие моряки собирали оружие, валявшееся возле убитых. Вторая пушка болталась на канате, когда мощный взрыв потряс датский корабль. Штертебекера и Киндербаса подбросило над палубой. Взорвался пороховой погреб. Штертебекер ждал этого. Забрать третью пушку не успели: охотник за пиратами тонул удивительно быстро. Не успели спастись и два матроса Штертебекера, те, что были внизу, под палубой: вместе с убитыми и тяжелоранеными их увлек водоворот, образованный тонущим кораблем. "Рысак" встал борт о борт с "Пенящим". Михель Гедеке был безутешен в своем горе. Он чертыхался и бранился; когда же Клаус Штертебекер пришел на его корабль, он рассмеялся и протянул ему руку. - Ты более ловок, Штертебекер! - крикнул он. - Более удачлив, - ответил тот. - Это произошло, Михель, потому, что у тебя не было пушек. Я даю тебе две. Раны, которые они тебе нанесли, придется залечить самому. - Достаточно и одной, - радостно воскликнул Гедеке. - И за одну тысяча благодарностей. - Тогда вторую получит Магистр. - А ты? - спросил Вигбольд. - Мне - третья, - ответил Штертебекер, умолчав о том, что эта третья лежит на дне моря. Шестерых пиратов погубили пушки датчан. Из парней Штертебекера четверо были убиты и семь ранены, многие из них - тяжело. Раненых унесли под палубу. Убитых привязали к доскам, прикрепили к ним железные ядра. Моряки собрались на палубе. Они пели свою пиратскую песню: ...Добро отнять, огнем донять Проклятый волчий род... Под это пение убитые один за другим были сброшены в море. Уже многие замки на Сконе они завоевали и разграбили. Захватив замок Линдхольм, Штертебекер услышал, что Вульфлам несколько недель назад уехал в Висбю, на Готланд. Он не поверил этому. Пираты продолжали захватывать замки, уничтожать их защитников, грабить, жечь. Вульвекена Вульфлама нигде не было. Моряки радовались богатой добыче, Клаус Штертебекер не радовался. Ненавистный враг ускользал от него. Все было напрасно. "Но я вас все-таки схвачу! - скрежетал он зубами. - Вечно вы не можете убегать от меня и от своей судьбы. Вы не умрете своей смертью. Вы недостойны честной смерти. Вы должны искупить все свои преступления. И мститель - я, Клаус Штертебекер. Проклятое волчье отродье! Вам от меня не уйти!" В разгар лета они вернулись в Висмар. Шумной радостью встретили их горожане, а ратсгеры - кислыми улыбками. Хеннинг Мантойфель подал на них злобную жалобу, оклеветал их. Три капитана сообщили о своих действиях, о битве на льду, об уничтожении датского охотника за пиратами и о взятии штурмом девяти замков на Сконе. - Расскажите же теперь нам, - заключил Клаус Штертебекер, - чем отличились знаменитые капитаны Хеннинг Мантойфель, Марквард Прин, Хейнрих фон Люхов и другие. Ратсгеры молчали. Каперские походы, в которых участвовали все остальные флотилии витальеров, не увенчались такими успехами. - Господа, - снова начал Штертебекер. - Я требовал свободы действий, и вы ее мне предоставили. Если вы недовольны моими военными операциями, так что ж, наш союз не вечен, мы можем его и расторгнуть. Об этом ратсгеры не хотели даже и слышать. У них хватало других забот, и положение их было не из лучших. Королева датская Маргарет препятствовала торговле ганзейских городов, где и как только могла. И Стокгольм, хотя он еще и держался, был единственным из городов Швеции, который противостоял напору; вся страна была ею покорена. Поэтому Ганза, и прежде всего могущественный Любек, желали скорейшего завершения этой войны, чтобы положить конец произволу на море и наладить спокойную торговлю. Для этого нужно было нанести Дании ощутимые удары и принудить ее к уступкам. Отважные пиратские корабли Штертебекера, Гедеке и Вигбольда были еще нужны. - Что вы собираетесь предпринять? - Мы хотим выслушать ваше мнение и ваши предложения, - смиренно произнес Магистр Вигбольд. Польщенные ратсгеры настроились на мирный лад. Главное то, что нет опорных баз для флота витальеров. Морской путь от Висмара или Ростока до Стокгольма далек. У шведских берегов корабли подстерегают датские каперы. - Мы должны захватить Висбю на Готланде, - сказал Клаус Штертебекер. - Правильно, - поддержал Михель Гедеке. - Отберем мы у Маргарет Готланд, тогда прощай ее господство на шведском побережье. - И вы думаете, что захватите Готланд? - спросили ратсгеры. - Все можно захватить, - ответил Клаус Штертебекер. - Добавьте к моим кораблям еще три, да сотню вооруженных людей, и остров Готланд - наш. - Хеннинг Мантойфель считает такую операцию неосуществимой. - Для Хеннинга Мантойфеля она, конечно, неосуществима, - ответил Клаус Штертебекер. - Для нас - да. Ратсгеры захотели посоветоваться. - Советуйтесь, господа, - сказал Клаус Штертебекер. - Три корабля и сто матросов. И даю слово, Висбю и Готланд - наши... Но прежде чем уйти, я хочу вам задать еще один вопрос. Не узнали ли вы что-нибудь о моем друге Герде Виндмакере, который сидит в тюрьме в Штральзунде? - Штральзундцы требуют за него выкуп, тысячу любекских гульденов, - ответил один из советников. - Они их получат! - воскликнул Клаус Штертебекер. - Я благодарю вас, господа! "Морской тигр", "Пенящий море", "Морской рысак" и еще три хорошо вооруженные когги покинули гавань Висмара. Командовал этим флотом витальеров Клаус Штертебекер. В интересах герцогов Мекленбургских было оказать быструю и действенную помощь своему родственнику, юному Иоганну, который защищал Стокгольм, и уже поэтому они были согласны со смелым планом захвата Готланда и превращения его в опорный пункт немцев на севере. Ратсгеры тоже дали свое согласие, потому что опасались отважных, спаянных дружбой пиратов и втайне надеялись, что во время этого предприятия они будут уничтожены: Висбю был неприступной твердыней, и защищал его хорошо вооруженный гарнизон. Ратсгеры Висмара, Ростока и Рибница и все торговцы, скромно называвшие себя "кремерами" - "мелкими лавочниками", хорошо знали, что благодаря этой военной неразберихе и связанной с ней все растущей опасностью на море они были в труднейшем положении. У них не было династических интересов, им в сущности было безразлично, кто правит Швецией и кто обеспечит право торговать и надежность торговых путей. Они не хотели ничего, кроме как торговать и загребать деньги. Для того чтобы быть достаточно сильными, чтобы отстоять свое право перед князьями, они основали союз городов - Ганзу, руководящую роль в которой играл большой и сильный имперский город Любек. Висмар, Росток и Рибниц не были имперскими городами, они были в подчинении герцога Мекленбургского, но они входили и в Ганзу, которая в борьбе мекленбургского герцога против датской королевы оставалась нейтральной, но втайне вела с Данией переговоры, ловким и хитрым посредником в которых был Вульф Вульфлам. Ганзейские города оказывали сильное давление на свои мекленбургские союзные города и угрожали им "отлучением" от Ганзы, то есть исключением из ганзейского союза и объявлением вне закона, если они и дальше будут продолжать оказывать содействие пиратам. Обо всем этом не знал Клаус Штертебекер. Только Магистр Вигбольд догадывался о настроениях патрициев. Он понимал, что от них в любой момент можно ждать вероломства, предательства. Штертебекер смеялся над его опасениями. Будущее беспокоило его мало; он жил сегодняшним днем, ради близкой цели, которую ставил перед собой. Он принимал жизнь такой, какой видел. Ломать голову над событиями далекого будущего было не в его характере. Будет день - будет пища. Он знал, чего хотел: быть свободным, не прислуживаться никому. Он знал и своих врагов; имя им - Вульфламы. К ним относились и те, кто хоть и не назывался Вульфламами, но был им сродни - безгрешных патрициев не было. Радостный, уверенный в победе, опьяненный силой, которую он со своими кораблями представлял, стоял Штертебекер за рулем своего "Тигра" и смотрел на пять стройных когг, идущих за ним. Глядя перед собой, в свободную даль моря, ставшего его родиной, он думал о большом острове с богатым торговым городом, в котором находился Вульвекен Вульфлам. Думал о том, что день расплаты наступал. Вблизи Готланда корабли Штертебекера встретились с четырьмя кораблями витальеров под командованием капитана Арндта Штюка. Штертебекер предложил присоединиться к нему и вместе напасть на Висбю под его, Штертебекера, командой. Арндт Штюк заартачился. Он пытался уклониться от этой задачи даже тогда, когда Клаус предъявил ему полномочия магистрата Висмара. Штертебекер заявил, что раз он отказывается повиноваться, то его суда будут рассматриваться как вражеские. И Арндт Штюк вынужден был согласиться, так как знал, что его люди не станут сражаться против Штертебекера. С десятью сильными военными коггами витальеры неожиданно появились перед Висбю. Места эти были знакомы Клаусу еще по походам на "Женевьеве". Однако прежде чем начать штурм города, он попытался достигнуть соглашения без боя. Ему хотелось сохранить богатый и сильный город в качестве опорного пункта. От развалин города и крепости мало проку. Висбю был несказанно богат; Клаус поставил условия: одна бочка золота или выдача Вульвекена Вульфлама, полное обеспечение его кораблей и добровольная поддержка горожанами осажденного Стокгольма. Магистрат категорически отклонил эти требования и послал курьеров к датской королеве, померанскому герцогу и к тевтонскому рыцарскому ордену с просьбой о помощи против витальеров. Город Висбю, в 1361 году захваченный и разоренный датским королем Вальдемаром Аттердагом, все еще не был полностью восстановлен нерадивыми гражданами. Городские стены были отстроены только в наиболее уязвимых местах. Этим и воспользовался Штертебекер. Не в гавани, а на береговой косе, неподалеку от города, высадил он безлунной ночью своих людей, выгрузил тараны и орудия и атаковал город одновременно с четырех сторон, как было предусмотрено разработанным планом. Сам он повел главные силы и, захватив восточные ворота, ворвался в город. Когда над морем забрезжило утро, город был в руках витальеров; остатки защитников укрылись в стенах кирок святого Клеменса, святого Николая и в цитадели. Штертебекер в сопровождении Михеля Гедека и Магистра Вигбольда направился в ратушу и потребовал встречи с магистратом. Им пришлось некоторое время дожидаться, потому что ратсгеры в страхе попрятались и отыскать их было нелегко. Самый мужественный из них, второй бургомистр Энгельберт Тидеман, немецкий торговец, вышел навстречу "страшным" витальерам. Штертебекер потребовал полторы бочки золота или выдачи Вульфлама, который спрятался в городе. Кроме того - все без исключения корабли в гавани, полное обеспечение своего флота и безотлагательную помощь осажденному Стокгольму. Бургомистр запротестовал. Он не знает, где находится Вульфлам. Город ни с кем не ведет войны. Горожане еще до сих пор не оправились от уничтожающей ярости Вальдемара Аттердага; город разорен и нищ. - "Готы бочонками меряют золото, - насмешливо крикнул Клаус Штертебекер. - Камни - сокровища в игры идут..." - Было время, - сказал бургомистр. - И, конечно, снова наступит такое, а? - спросил Штертебекер. - На то божья воля! - Никогда! - закричал Штертебекер. - Никогда! Если вы сейчас же не выдадите Вульвекена Вульфлама, фогта датской королевы на Сконе, камня на камне не останется от города! Бургомистр Тидеман молча смотрел на расходившегося победителя, но в лице его были твердость и спокойствие. Штертебекер выхватил меч и оперся на него. - Ну? Что скажет магистрат? Магистр Вигбольд подошел к Штертебекеру и положил ему руку на плечо: - Никакой спешки, Штертебекер. Подумаем... Штертебекер стряхнул руку друга. Он задыхался от злости на этого упрямого бургомистра, этого пособника Вульфламов, этого презренного торгаша, который осмеливается ему сопротивляться. Кровь бросилась ему в голову. Жилы на лбу набухли. Он сделал еще шаг к бургомистру, и такой угрожающий, что ратсгеры совсем прижались к стенам. Только бургомистр Тидеман не сдвинулся с места и стоял, не спуская глаз с Штертебекера. И это достойное удивления самообладание, какого Штертебекер никогда не ожидал встретить у какого-то лавочника, полностью обезоружило его. В приступе неистовства он все же крикнул: - Да или нет? Аттердаг требовал три бочки золота. Да и что за разрушитель Аттердаг - мальчишка. Мне не надо золота, мне нужен фогт. Да или нет? - Мы бедны! - повторял бургомистр. - Мы это проверим, - взревел Штертебекер, повернулся к своим и крикнул: - Грабить город! Искать фогта Вульвекена Вульфлама! Сгоняйте народ в кирхи. Поджигайте каждый дом! Крушите стены! Стереть Висбю с лица земли! В радостном вопле моряков еле слышались громкие причитания ратсгеров. Штертебекер взглянул на бургомистра. Он молчал и стоял гордо и с достоинством. С каким бы удовольствием Штертебекер сразил своим мечом этого наглеца! Магистр Вигбольд снова подошел к Штертебекеру. - Ты забыл наш план? Вмешался и Михель Гедеке: - Что мы выиграем, если твой приказ будет исполнен? - Все богатства этого бедного города, - ответил Штертебекер, и "бедный город" прозвучало у него насмешливо. - Но мы теряем надежный порт и опорный пункт, - недовольно возразил Гедеке. - Отмени свой приказ! - воскликнул Вигбольд. Штертебекер посмотрел на бургомистра, который все еще стоял на своем месте словно каменный, посмотрел и на своих капитанов. - Нет, - ответил он. - Ты об этом пожалеешь, - произнес Гедеке. Штертебекер продолжал пристально смотреть на бургомистра, и ему стало казаться, что это Вульфлам стоит перед ним, упрямый, жестокий, корыстный волк. Но Клаус Штертебекер будет еще упрямее. Два дня грабили витальеры Висбю. Цветущий город пылал пожарами. Сотни убитых горожан лежали в своих домах и на улицах. Добыча телегами свозилась в гавань и грузилась на корабли. На второй день этого яростного разбоя за Штертебекером, который с мечом в руках носился из одного конца города в другой и так и не находил того, кого искал, прибежали от Магистра. Магистр звал на помощь как можно скорее. Штертебекер промчался по улицам, по широким каменным ступеням торгового дома бросился наверх. В просторном, помещении Магистр Вигбольд бился с великаном из великанов, с человеком, который, стоя спиной к стене, отважно оборонялся длинным широким мечом. - Наконец-то! - крикнул Вигбольд, когда увидел Штертебекера. Он отскочил от своего противника и взмахом руки предложил Штертебекеру занять его место. - Ну, давай же! - крикнул он, когда тот с удивлением посмотрел на него. - Твой Вульфлам! Неужели ты не узнаешь фогта Сконе? Штертебекер выхватил из ножен меч и, не спуская глаз со своего смертельного врага, подбежал к нему. Фогт Вульфлам был уже в летах, ему, вероятно, перевалило за пятьдесят. Черная борода делала его поразительно похожим на отца, Бертрама Вульфлама. И взгляд у него был такой же хитрый, холодный. Магистр Вигбольд остался у двери. Рядом с ним его люди. Молча смотрели они на двух рослых мужчин, которые стояли друг против друга, обнажив мечи. - Вульвекен Вульфлам, - начал Штертебекер, - ты чувствуешь, что тебе предстоит за все заплатить? - Пять тысяч золотых дукатов, если мне будет обеспечено свободное возвращение в Штральзунд, - ответил Вульфлам. Клаус Штертебекер зло захохотал. - Золото? - вскричал он. - Золото?.. Чтобы откупиться, тебе не хватит золота всего мира. Вульвекен Вульфлам, я мститель Германа Хозанга, купца, верного сына Штральзунда, которого ты и твоя клика безвинно колесовали... Я мститель восьми олдерменов из Сконе, которых ты высек, чтобы присвоить себе шесть тысяч марок... Я мститель Герда Виндмакера, которого ты и твои приспешники схватили и многие годы держите в тюрьме... Я мститель бедных горожан Штральзунда, которых ты и твоя шайка лишили гражданских прав, тиранили и грабили... Я непримирим ко всем врагам обездоленного народа... Вот кто я! Защищайся же, негодяй! С этими словами Клаус Штертебекер стремительно бросился на Вульвекена Вульфлама, который замер в безмолвном изумлении и не в силах был противостоять тяжелым ударам Штертебекера. Момент, другой - и страшный удар обрушился на голову Вульфлама. Он зашатался. И тут второй удар рассек ему левое плечо. Меч выпал из его рук. Штертебекер схватил Вульфлама и связал. Победные крики раздались со всех сторон. Штертебекер заключил Магистра в свои объятия. Это была его благодарность за то, что он дал ему возможность отомстить. На другой день Вульвекен Вульфлам предстал перед судом витальеров. Как обыкновенный преступник, он был обезглавлен на рыночной площади Висбю. Голова его ук