? Амур Я ко всему, Психея, вас ревную. Целует солнце ль ваш прекрасный лик, Иль нежит кудри ветер - в этот миг Терплю я муку злую. Смотреть, как воздух целый день Любимых уст касается бесстыдно, Как платье льнет к вам, - мне обидно. (Психея, д. III, явл. 3) Примечание 3 (к с. 96) САРРАЗЕН: В седло немедля он садится. Земли не чует под собой Лихой скакун: сейчас помчится Туда, где закипел уж бой; С губ каплет пена, очи блещут И гневно ярый пламень мечут, - Весь устремившийся вперед, Он роет прах земной копытом И, мнится, ржанием сердитым Врагам бесстрашный вызов шлет. (Ода на битву при Лансе) ВОЛЬТЕР: Мгновенья дороги, средь боевых колонн На резвом жеребце вперед несется он. Тот, ношею гордясь, взрывает прах копытом И вызов свой врагу шлет ржанием сердитым. (Генриада, песнь VIII) Добавлю, что оба эти описания, которые сегодня показались бы весьма слабыми и которые гораздо лучше удались господину Делилю, восходят к Библии: "Роет ногою землю и восхищается силою; идет навстречу оружию. Он смеется над опасностью, и не робеет, и не отворачивается от меча. В порыве ярости он глотает землю и не может стоять при звуке трубы. При трубном звуке он издает голос: "гу! гу!" - и издалека чует битву, громкие голоса вождей и крик" (Иов, 39, 21-22 и 24-25). Что же касается плагиатов Вольтера, то о них много любопытного говорит Фрерон; я приведу его слова, хотя упреки его кажутся мне не вполне справедливыми; читатель сразу поймет, что многие из этих плагиатов не более чем невинные подражания. Понятия "плагиат" и "подражание" я употребляю здесь в том смысле, в каком они определены в моей книге. "Письмо господину Фрерону о стихах, приписываемых господину Вольтеру Милостивый государь! Всем памятны стихи, ходившие в свете лет семь-восемь назад под именем господина де Вольтера, - стихи прелестные, как и все, что написано этим автором. Послушна вашей воле вся страна; От вас зависит, солнцу быть иль грому. Моя же участь, вижу, вам смешна: Как двор не предпочесть селу глухому! Но худо ль самому себе служить И безмятежно дни свои дожить, Равно забыв и страх, и упованье? О! если небо, слыша голос мой, К вам и к французам явит состраданье, Блаженством вы сравняетесь со мной! Несколько дней назад я был в гостях у друга и случайно наткнулся в его библиотеке на томик под названием "Сборник нравственных и религиозных стихотворений от Малерба до наших дней"; сборник этот, открывающийся посвящением герцогу Орлеанскому, издан в Париже, у Бриассона с улицы Сен-Жак, в 1740 году. Я был весьма удивлен, когда прочел там сонет Менара: Покорна вашей воле вся страна; Лишь в вашей власти, солнцу быть иль грому. Моя же участь, видно, вам смешна: Как двор не предпочесть сельцу глухому? Клеомедон, доволен я вполне. Мне, право, нравится пустыня эта, И влей отшельничать приятно мне Вдали от суеты большого света. Хочу я без тревог мой век дожить И мирно самому себе служить, Равно забыть и страх, и упованье. И если небо, слыша голос мой, К вам и к французам явит состраданье, Блаженством вы сравняетесь со мной. Итак, первое стихотворение - плагиат до того беззастенчивый, что с ним может сравниться только идиллия "Овечки", принесшая столько славы госпоже Дезульер, хотя автором ее несомненно является Кутель; разумеется, было бы несправедливо подозревать в том же грехе господина де Вольтера, известного своими блестящими способностями, плодовитостью и гением. Честь имею оставаться и проч. Монизо, адвокат". "В мадригале маркизе дю Шатле, сыгравшей в 1747 году в Со, у герцогини дю Мэн, роль Иссе, господин де Вольтер говорит: Стать Фебом всей душою я желаю Не с тем, чтоб править прозой и стихом - Он эту власть отдал дю Мэну, знаю - Иль мирозданье обходить кругом: Я жить оседло в Со предпочитаю Иль петь на лире и родному краю Восторг внушать созвучьем дивных слов. Затем лишь, чтобы слышать ежечасно Иссе, которая влюбилась страстно В него, счастливейшего из богов. Мадригал этот, бесспорно, прелестен. Впрочем, он не стоил господину де Вольтеру большого труда. В его расторопной и услужливой памяти просто-напросто всплыло стихотворение Феррана, даровитого поэта, который умер в 1719 году, оставив среди прочих сочинений следующий мадригал, рядом с которым стихи господина де Вольтера кажутся пародией: Амуром стать я всей душой желаю Не с тем, чтоб править небом и землей - Я и богов, и смертных забываю, Когда Темиру вижу пред собой - Иль взор закрыть повязкою глухой - Темире в сердце не войдет измена - Иль наслаждаться славою нетленной: Я жить хочу, пока она жива. Затем, чтоб, обретя колчан бесценный, В нее послать все стрелы божества. Господин де Вольтер без лишних церемоний извлекает из сочинений древних и новых авторов все, что найдет изящным, остроумным и любезным своему сердцу; не может быть никаких сомнений, что, следуя этому достохвальному обыкновению, он позаимствовал идею мадригала у Феррана. Вглядевшись внимательно в литературный венец господина де Вольтера, мы найдем там очень мало цветов, взращенных им самим. Впрочем, и сам Ферран в мадригале, о котором идет речь, недалеко ушел от Вольтера, ибо мысль и форму своего творения он почерпнул из прелестного десятистишия, которое еще в 1524 году, то есть двести сорок четыре года назад, посвятил предмету своей сердечной склонности, Диане де Пуатье, наш изящный Маро; в третьем томе его "Сочинений" (Гаага, у П. Жосса и Жана Неольма, 1731) оно напечатано на странице 123: Стать Фебом непрестанно я желаю Не с тем, чтобы постигнуть свойства трав, - Недуг, которым я давно страдаю, Не уврачует ни один состав - Иль в небе мчаться, ярко воссияв, - Лишь на земле избавлюсь я от мук - Иль на Амура навести свой лук: Восстать на государя было б странно. Затем хочу я Фебом стать, мой друг, Чтоб быть любимым нежною Дианой. Вы сами можете убедиться, сударь, что Ферран списал свое стихотворение у Маро. Впрочем, мадригал господина де Вольтера походит на Маро даже больше, чем на Феррана, ибо Ферран хотел быть Амуром, а Маро и господин де Вольтер - Фебами. Фрерон". "Вы, конечно, читали, сударь, прелестный роман "Задиг", и среди глав, поразивших вас своей изобретательностью, наверняка была глава "Отшельник". Так вот, эта очаровательная глава, каковую вы полагали большой удачей господина де Вольтера, почти дословно списана с оригинала, о котором этот великий копиист не проронил ни звука. Листая на днях прекрасные английские книги, которые Про-младший, книгопродавец с набережной Конти, выписывает из Лондона, я обнаружил небольшой томик под названием "The works in verse and prose of dr. Thomas Parnell, late Archdeacon of Clogher" ("Сочинения в стихах и в прозе доктора Томаса Парнелла, архидьякона из Клогхиэ"); автор его скончался пятьдесят лет назад. В книге этой есть небольшая поэма в сто с лишним строк под названием "Отшельник"; она-то и является тайной сокровищницей, откуда почерпнул свои богатства господин де Вольтер. Вы убедитесь в этом, сравнив двух "Отшельников". ПАРНЕЛЛ: В далекой пустыне жил с юных лет почтенный отшельник. <...> Однажды он покинул свою обитель, дабы узнать людей. <..> Он отправился в путь и шел целое утро, а в полдень, когда солнце высоко поднялось над землей, повстречал юношу. "Здравствуйте, отец мой", - сказал незнакомец. "Здравствуй, сын мой", - отвечал старец. Они разговорились и за увлекательной беседой не замечали трудностей пути. Несмотря на разницу в летах, они привязались друг к другу. Вскоре солнце зашло. В свете луны глазам путников предстал великолепный дворец; к нему вела роскошная аллея - кроны деревьев смыкались, образуя свод, внизу расстилался травяной ковер. Высокородный" хозяин дворца всегда радушно встречал странников, однако гостеприимство его проистекало не из человеколюбия, а из тщеславия и суетности - ему нравилось выставлять напоказ несметные сокровища. Когда путники подошли к дворцу, слуги в богатых ливреях проводили их к хозяину, а тот пригласил их в роскошно убранную залу. Стол ломился от самых изысканных кушаний, щедрость хозяина превосходила все ожидания странников, мечтавших лишь о скромном ужине и крыше над головой. Затем старца и юношу проводили в предназначенные им покои; опустившись на пуховые перины и укрывшись шелковыми одеялами, они забыли об усталости и. погрузились в глубокий сон. Когда они проснулись, на столе уже стоял завтрак. Хозяин велел подать путникам ароматнейшее вино в золотой чаше: отведав его, они покинули замок, исполненные довольства и признательности. Однако хозяину замка пришлось вскоре пожалеть о своей доброте, ибо он обнаружил пропажу золотой чаши - юный спутник отшельника украл ее. Отшельник был потрясен, когда юноша спустя некоторое время показал ему свою драгоценную добычу. Ужаснувшись в сердце своем, он от волнения не мог вымолвить ни слова, но не посмел расстаться с юношей. Он только сокрушенно пробормотал что-то сквозь зубы и взглядом дал юноше понять, как огорчает его низкий и подлый поступок, которым тот отплатил за гостеприимство. Тем временем солнце внезапно скрылось, небо заволокли темные тучи. Поднялся ветер. Надвигалась буря, испуганные стада метались с жалобными криками, словно моля о пощаде. Странники задумались о пристанище; оглядевшись кругом, они увидели вдали высокую гору, а на ней дом; там в полном одиночестве жил скупец, недоверчивый и жестокосердый. Не успели путники добраться до дома, как разразилась страшная буря: лил дождь, сверкали молнии, грохотал гром. Юноша и старик долго стучались в дверь, умоляя хозяина пустить их под крышу. Наконец в сердце скряги проснулось что-то похожее на сострадание; он осторожно приоткрыл дверь и впустил продрогших странников в дом. В очаге, освещая голые стены, горела жалкая охапка хвороста. На ужин хозяин дал им по ломтю черного хлеба и по глотку прокисшего вина; лишь только гроза начала стихать, он поспешил выпроводить незваных гостей. Отшельника поразило, что такой богатый человек ведет нищенскую жизнь. "Отчего, - размышлял он, - этот человек владеет столькими сокровищами и не пользуется ими, меж тем как многие люди лишены самого насущного?" Но еще сильнее его поразило то, что его юный спутник достал из-за пазухи чашу, принадлежавшую давешнему богачу, и подарил ее скряге - невеже и грубияну. Меж тем на лазурном небосклоне вновь засияло солнце, воздух наполнился благоуханием, поникшая было природа вновь засверкала всеми своими красками, и путники покинули убогий приют, хозяин которого с радостью закрыл за ними дверь. Душу отшельника раздирали противоречивые чувства: он не мог объяснить поступков своего спутника, и не понимал, кто перед ним - преступник или безумец. Если преступник, он был достоин ненависти, если безумец - жалости; отшельник терялся в догадках. Снова настала ночь, землю окутал мрак. Путникам опять понадобился кров, и они нашли его. Дом этот был простой и опрятный, не слишком большой и не слишком маленький; ничто здесь не свидетельствовало ни о расточительности, ни о скупости: все говорило о том, что хозяин дома живет в покое и довольстве, что он рад гостям по доброте душевной, а не потому, что алчет похвал. Путники поздоровались и попросили хозяина приютить их, на что он ответствовал: "Добро пожаловать; вы - служители того, кому мы обязаны всем в этой жизни, и я с радостью отдам ему свою лепту. От всего сердца приглашаю вас разделить нашу скромную трапезу". Он приказал накрыть на стол.. Зазвонил колокол, семья собралась за столом, и весь вечер гости и хозяева беседовали о добродетели, а перед сном вместе прочли молитву. На заре путники поднялись; перед уходом юноша проскользнул в комнату, где спал в колыбели сын хозяина, его отрада и надежда. Какая неблагодарность! - он задушил младенца, единственного сына столь милосердного хозяина. О ужас! Что же сталось с нашим отшельником, на глазах которого свершилось убийство? Адские муки - ничто в сравнении с его страданиями. В изумлении и страхе он со всех ног бросился прочь; юноша бежал следом. Сбившись с пути, отшельник спросил дорогу у повстречавшегося ему слуги. Внезапно путь им преградила река; не зная, где брод, странники пошли вперед по бревну; внизу клокотала и пенилась вода. И тут юноша, который, казалось, только и ждал случая совершить новое злодеяние, столкнул доброго слугу, указавшего им путь, в реку. Тот на мгновение вынырнул и снова ушел под воду, на этот раз навсегда. Чаша терпения отшельника переполнилась; глаза его засверкали от ярости. "Гнусный злодей!" - вскричал он. Но не успел он договорить, как облик его странного спутника изменился: юноша стал выше ростом, лицо его просветлело, платье превратилось в длинные белые одежды, вокруг головы воссиял нимб, от волос повеяло сладостным ароматом. За спиной юноши выросли сверкающие крылья. Без сомнения, то был посланник неба; из глаз его струилось сияние, взгляд их был полон величия. Как ни силен был гнев отшельника, он тотчас прошел; изумленный старец не знал, кто перед ним, но на душу его снизошел покой. Ангел заговорил; речь его была исполнена божественной гармонии: "На Олимпе узнали о твоих молитвах и достоинствах, о твоей праведной жизни; добродетели твои удостоились похвал в наших сверкающих чертогах; решено было послать на землю ангела, дабы он возвратил покой твоей душе; выбор пал на меня!.. Не преклоняй колен, ибо мы равны; узнай волю господню и отбрось сомнения. Создатель правит миром, я все пребывает в его священной власти, хотя порой он добивается своей цели с помощью случайностей. Провидение правит вами незаметно, оно руководит вашими поступками, не сковывая вашей воли и не разуверяя тех сынов человеческих, которые сомневаются в его всесилии. Что может быть удивительнее событий, недавно тобою виденных? А между тем в них выразилась Господня воля, и если вы не в силах понять ее, научитесь по крайней мере покоряться ей, не ропща. Гордец, который вкушал заморские яства и утопал в роскоши, не оставляющей места добродетели, который укладывал гостей спать на шелковых простынях и подавал им вино в драгоценных сосудах, вместе с чашей лишился гордыни; он и впредь будет принимать чужестранцев, но уже без чванства. Злой и подозрительный скряга, чья дверь всегда была заперта для бедных путников, узнает теперь, когда я оставил ему эту чашу, что небо вознаграждает за милосердие; незаслуженный дар пробудит в его сердце признательность и сострадание. Наш набожный друг долго шел по стезе добродетели, но сын отвратил его сердце от Господа. Предавшись душою этому ребенку, он жил в вечной тревоге, забывал о небе и устремлял все свои помыслы к грешной земле. Ради ребенка безумец был готов на все. Дабы спасти отца, Господь отнял у него сына. Ты увидел в моем поступке тяжкое преступление, но мне было приказано нанести этот удар. Простершись во прахе, несчастный отец признает теперь со слезами смирения, что покаран по заслугам. Ты хочешь знать, чем провинился слуга? Теперь, когда он утонул, он уже не сможет промышлять по ночам разбоем. Итак, небеса в милосердии своем преподали тебе урок; будь благодарен за него, будь послушен господней воле, живи в мире и не греши". Тут юноша взмахнул крылами и воспарил. Отшельник застыл от изумления, не сводя глаз с серафима: тот поднялся ввысь, взошел на небесную колесницу и вскоре скрылся из виду. Всем сердцем желая последовать за ангелом, отшельник преклонил колена и обратил к Господу такие слова: "Да свершится воля твоя на небесах и на земле". С легким сердцем возвратился он в обитель и весь остаток дней провел в молитвах {Здесь и далее "Задиг" цитируется в пер. И. Дмитриева.}. ВОЛЬТЕР: Дорогой он [Задиг] встретил отшельника с почтенной седой бородой, доходившей тому до пояса. Старец держал в руках книгу и внимательно ее читал. Остановившись, Задиг отвесил ему глубокий поклон. Отшельник приветствовал его с таким достоинством и кротостью, что Задига охватило желание побеседовать с ним. <..> В словах отшельника заключалась как будто высокая мудрость. <...> Задиг стал настоятельно упрашивать старика не оставлять его до возвращения в Вавилон. "Я сам хотел просить вас об этом как о милости", - сказал отшельник. <..> Вечером путники подошли к великолепному замку. Отшельник попросил гостеприимства для себя и своего молодого друга. Привратник, похожий скорее на знатного барина, впустил их с видом презрительного снисхождения и провел к дворецкому, который показал им роскошные комнаты хозяина. За ужином их посадили в конце стола, и владелец замка не удостоил их даже взглядом. Однако их накормили столь же изысканно и обильно, как остальных. Для умывания им подали золотой таз, украшенный изумрудами и рубинами, спать их уложили в прекрасном покое, а на другое утро слуга принес каждому из них по золотому, после чего обоих отправили на все четыре стороны. - Хозяин дома, - сказал Задиг дорогой, - кажется мне человеком гордым, но великодушным; гостеприимство его исполнено благородства. - Говоря это, он заметил, что сума отшельника чем-то битком набита, и краем глаза увидел в ней украденный старцем золотой таз. Задиг был поражен тем, что старец его украл, но не решился ничего сказать. Около полудня отшельник подошел к небольшому домику, в котором жил богатый скряга, и попросил у него гостеприимства на несколько часов. Старый, одетый в поношенное платье слуга принял их грубо, отвел на конюшню и принес им туда несколько гнилых оливок, черствого хлеба и прокисшего пива. Отшельник ел и пил с не меньшим удовольствием, чем накануне, потом обратился к старому слуге, смотревшему в оба, чтобы они что-нибудь не украли, и торопившему их уйти, дал ему два золотых, полученных утром, и поблагодарил его за оказанное внимание. - Прошу вас, позвольте мне поговорить с вашим господином, - сказал он в заключение. Удивленный слуга отвел их к хозяину. - Великодушный господин, - сказал отшельник, - я могу лишь очень скромно отблагодарить вас за ваше благородное гостеприимство. Соблаговолите принять этот золотой таз как слабый знак моей признательности. Скупец чуть не упал наземь. Не дав ему времени прийти в себя, отшельник поспешно удалился со своим молодым спутником. - Отец мой, - спросил его Задиг, - как объяснить все то, что я вижу? Вы совсем не похожи на других людей: вы крадете золотой таз, украшенный драгоценными камнями, у вельможи, оказавшего вам великолепный прием, и отдаете его скряге, который принял вас самым недостойным образом. - Сын мой,. - отвечал старик, - этот гордец, принимающий странников из одного только тщеславия и желания похвастать своими богатствами, станет разумнее, а скряга научится оказывать гостеприимство. Не удивляйтесь ничему и следуйте за мной. Задиг не мог понять, с кем он имеет дело - с безрассуднейшим или мудрейшим из смертных, но отшельник говорил так властно, что у Задига, связанного к тому же клятвой, не хватало духа покинуть его. Вечером они пришли к небольшому, изящной архитектуры, но скромному дому, в котором не было ничего ни от расточительности, ни от скупости. Хозяин оказался философом, который, удалившись от света, целиком посвятил себя занятиям добродетельным и мудрым и, несмотря на это, нисколько не скучал. Он с радостью построил это убежище, где принимал чужестранцев с достоинством, чуждым тщеславия. Он сам встретил путешественников и прежде всего повел их отдохнуть в уютный покой, а немного погодя пригласил к опрятно и вкусно приготовленному ужину, во время которого сдержанно говорил о последних событиях в Вавилоне. <...> В ходе беседы сотрапезники единодушно признали, что события в этом мире не всегда происходят так, как того желали бы наиболее разумные из людей. Но отшельник все время утверждал, что никто не знает путей провидения и что люди не правы, когда берутся судить о целом по ничтожным крупицам, доступным их пониманию. <...> Задиг удивился, что отшельник, делавший столь сумасбродные вещи, может так здраво рассуждать. Наконец после беседы, и поучительной и приятной, хозяин проводил обоих путешественников в отведенный для них покой, благословляя небо, пославшее ему столь мудрых и добродетельных гостей. Он с такой непринужденностью и благородством предложил им денег, что они не могли этим оскорбиться. Отшельник от денег отказался и сказал, что хочет проститься с ним, так как еще до рассвета намерен отправиться в Вавилон. Попрощались они очень тепло; особенно был растроган Задиг, который проникся уважением и симпатией к этому достойному человеку. Когда отшельник и Задиг остались в приготовленном для них покое, они долго восхваляли хозяина. На рассвете старец разбудил своего спутника. - Пора отправляться, - сказал он ему. - Пока все спят, я хочу оставить этому человеку свидетельство своего уважения и преданности. - И с этими словами он взял факел и поджег дом. Задиг в ужасе вскрикнул и попытался помешать ему совершить столь ужасное дело, но отшельник со сверхъестественной силой повлек его за собой. Дом был весь в огне. Отшельник, уже далеко отошедший с Задигом, спокойно смотрел на пожар. - Хвала богу, - сказал он, - дом нашего хозяина разрушение основания! Счастливец! При этих словах Задигу захотелось одновременно и рассмеяться, и наговорить дерзостей почтенному старцу, и прибить его, и убежать от него. Но ничего этого он не сделал и, против воли повинуясь обаянию отшельника, покорно пошел за ним к последнему ночлегу. Они пришли к одной милосердной и добродетельной вдове, у которой был четырнадцатилетний племянник, прекрасный юноша, ее единственная надежда. Вдова приняла их со всем возможным гостеприимством. На другой день она велела племяннику проводить гостей до моста, который недавно провалился и стал опасен для пешеходов. Услужливый юноша шел впереди. Когда они взошли на мост, отшельник сказал ему: - Подойдите ко мне, я хочу засвидетельствовать мою признательность вашей тетушке. - С этими словами он схватил его за волосы и бросил в воду. Мальчик упал, показался на минуту на поверхности и снова исчез в бурном потоке. - О чудовище! О изверг рода человеческого! - закричал Задиг. - Вы обещали мне быть терпеливым, - прервал его отшельник. - Узнайте же, что под развалинами дома, сгоревшего по воле провидения, хозяин нашел несметные богатства, а отрок, который по воле того же провидения свернул себе шею, через год убил бы свою тетку, а через два - вас. - Кто открыл тебе все это, варвар? - воскликнул Задиг. - Да если бы ты даже прочел это в книге судеб, кто дал тебе право утопить дитя, которое не причиняло тебе зла? Произнеся эти слова, вавилонянин вдруг увидел, что борода у старца исчезла и лицо его стало молодым. Одежда отшельника как бы растаяла, четыре великолепных крыла прикрывали величественное, лучезарное тело. - О посланник Неба! О божественный ангел! - воскликнул Задиг, падая ниц. - Значит, ты сошел с высоты небес, дабы научить слабого смертного покоряться предвечным законам? - Люди, - отвечал ему ангел Иезрад, - судят обо всем, ничего не зная. Ты больше других достоин божественного откровения. Задиг попросил дозволения говорить. - Я не доверяю своему разумению, - сказал он, - но смею ли я просить тебя рассеять одно сомнение: не лучше ли было бы исправить это дитя и сделать его добродетельным вместо того, чтобы утопить? Иезрад возразил: - Если бы он был добродетелен и остался жить, судьба определила бы ему быть убитым вместе с женой, на которой бы он женился, и с сыном, который родился бы от нее. <...> Люди думают, будто мальчик упал в воду случайно, что так же случайно сгорел и дом, но случайности не существует - все на этом свете либо наказание, либо награда, либо предвозвестие. Вспомни рыбака, который считал себя несчастнейшим человеком в мире. Оромазд послал тебя, дабы ты изменил его судьбу. Жалкий смертный, перестань роптать на того, перед кем должен благоговеть! - Но... - начал Задиг. Но ангел уже воспарял на десятое небо. Задиг упал на колени и покорился воле провидения. NB Читая корректурные листы, я заметил у господина де Вольтера несообразность. Отшельник говорит о юноше, сброшенном в реку: "Узнайте же, что отрок, который по воле того же провидения свернул себе шею..." Утонуть и свернуть себе шею - вещи разные, но, поскольку в оригинале был младенец, которого задушили, господин де Вольтер, соединивший два события в одно, запутался; ему пришел на память ребенок из поэмы Парнелла, и он безотчетно воспользовался выражением "свернуть себе шею", говоря об утонувшем юноше. Надо признать, что блестящая память господина де Вольтера на этот раз сыграла с ним злую шутку. Фрерон". "Письмо господину Фрерону Вы неопровержимо доказали, сударь, что глава "Отшельник" из романа "Задиг" списана слово в слово из книги Томаса Парнелла. Думаю, что вам небезынтересно будет узнать о другом плагиате господина де Вольтера; я имею в виду главу "Собака и лошадь" из того же романа. Эта глава, в которой восхищенные поклонники увидели плод неиссякающей творческой силы автора, - не что иное как подражание одному забытому сочинению, которое господин де Вольтер прочел, потому что он читает все подряд, читает не без умысла и не без пользы, обращая особенное внимание на те книги, о которых, как ему кажется, никто уже не помнит. К числу таких книг относится изданный в 1716 году маленький томик под названием "Путешествие и приключения трех принцев из Серендипа, перевод с персидского". Господин де Вольтер разыскал этот рудник, нашел там драгоценный камень, отшлифовал его и украсил им своего "Задига", заменив - какой полет фантазии! - верблюда на собаку и лошадь. Прочтите, сударь, и судите сами! Следуя вашему примеру, я переписал оба текста. ПЕРЕВОД С ПЕРСИДСКОГО Три принца, покинувшие пределы своих владений, прибыли в государство, которым правил могущественный император по имени Бехрам. На пути в столицу империи они встретили погонщика, который потерял одного из своих верблюдов; погонщик спросил принцев, не видели ли они случайно пропавшее животное? Юные принцы, которым попадались на дороге следы, похожие на верблюжьи, отвечали, что видели, причем для вящей убедительности старший из принцев поинтересовался, не кривой ли тот верблюд, второй, перебив брата, сказал, что у верблюда не хватает одного зуба, а младший добавил, что верблюд хром. Погонщик узнал своего верблюда, поблагодарил принцев и, обрадованный их словами, отправился на поиски по дороге, которую они ему указали. Он проехал целых двадцать миль, но верблюда не нашел. Опечаленный, двинулся он в обратный путь и назавтра снова повстречал принцев; они отдыхали под чинарой близ живописного источника. Погонщик пожаловался, что долго искал, но так и не нашел потерянного верблюда. "И хотя вы назвали мне все его приметы, - сказал он, - я не могу отделаться от мысли, что вы посмеялись надо мной". Старший из принцев отвечал ему: "По названным приметам вы сами можете судить, собирались ли мы смеяться, над вами, а чтобы у вас не осталось сомнений, я спрошу у вас, не гружен ли ваш верблюд маслом и медом?" - "А я, - вступил в разговор второй брат, - скажу вам, что на вашем верблюде ехала женщина". - "И что женщина эта в тягости, - добавил третий брат, - судите же сами, обманываем мы вас или нет". Услыхав эти речи, погонщик подумал, что принцы украли его верблюда. Он решил обратиться за помощью к судье и, как только принцы въехали в столицу, обвинил их в краже. Судья приказал взять их под стражу и начал разбирательство. Император, узнав, что обвиняемые - юноши благородной наружности и, судя по всему, знатного происхождения, повелел привести их к себе; призвал он также и погонщика, чтобы услышать от него, как было дело. Погонщик рассказал все, что знал, и император, сочтя принцев виновными, обратился к ним с такой речью: "Вы заслуживаете казни, но я милосерден и подарю вам жизнь, если вы вернете украденного верблюда, если же вы этого не сделаете, вас ждет позорная смерть". - "Государь, - отвечали принцы, - мы странствуем по свету, дабы узнать обычаи и нравы разных народов; мы начали с вашей страны и на дороге встретили погонщика, который спросил нас, не видали ли мы случайно верблюда, которого он потерял. Хотя мы не видели верблюда, мы в шутку ответили, что видели, а чтобы погонщик поверил, перечислили ему приметы потерянного животного. Не найдя верблюда, погонщик решил, что мы его украли, и потому мы оказались в тюрьме. Вот, государь, как было дело, и если это ложь, мы готовы умереть самой позорной смертью". Император, не в силах поверить, что принцы могли так точно угадать приметы верблюда, сказал: "Вы не колдуны, и раз вы ' так точно назвали шесть примет верблюда, значит, вы его украли; выбирайте одно из двух: либо вы вернете верблюда, либо умрете". Сказав это, он приказал отвести принцев в тюрьму и закончить разбирательство. Тем временем сосед погонщика нашел заблудившегося верблюда и привел его к хозяину. Погонщик очень обрадовался верблюду, но устыдился, что юноши страдают без вины из-за его навета; он бросился к императору и стал умолять его отпустить пленников. Император тотчас отдал приказ об их освобождении; призвав принцев во дворец, он сказал, что рад убедиться в их невиновности и очень сожалеет, что обошелся с ними так сурово. Затем он пожелал узнать, как удалось принцам так точно описать животное, которого они никогда не видели. Старший сказал: "Я понял, государь, что верблюд крив, потому что скверная трава по одну сторону дороги, которой он шел незадолго до нас, была вся выщипана, а гораздо более густая и сочная трава по другую сторону дороги осталась нетронутой; вот я и решил, что у верблюда только один глаз, иначе он никогда не променял бы хорошую траву на дурную". Средний принц прервал его. "Я, государь, - сказал он, - понял, что у верблюда не хватает одного зуба, потому что он на каждом шагу оставлял непережеванные пучки травы, по длине совпадающие с зубом этого животного". "А я, - сказал третий брат, - понял, что верблюд хром, потому что следы от одного из копыт не такие глубокие, как от остальных". Ответы принцев пришлись императору по душе; ему стало любопытно узнать продолжение истории. Старший принц сказал: "Я понял, государь, что верблюд гружен маслом и медом, потому что справа вдоль дороги сновало множество муравьев, лакомых до жира, а слева летали тучи мух, обожающих мед". Средний продолжал:' "Я, государь, понял, что на верблюде ехала женщина, потому что в том месте, где верблюд опустился на колени, остался след женской туфельки и маленькая лужица; по резкому неприятному запаху женской мочи я догадался, откуда она". "А я, - сказал младший, - решил, что женщина эта в тягости, потому что заметил на песке отпечатки ее ладоней - только очень располневшая женщина будет, вставая, опираться на руки". Император обласкал принцев, пригласил их погостить в его стране подольше, поселил их во дворце и всякий день виделся и беседовал с ними. ВОЛЬТЕР {*} Однажды, когда Задиг прогуливался по опушке рощицы, к нему подбежал евнух царицы, которого сопровождали еще несколько дворцовых служителей. Все они, видимо, находились в сильной тревоге и метались взад и вперед, словно искали потерянную ими драгоценную вещь. {* Я полагаю, никто не станет осуждать Вольтера за то, что он опустил многие подробности, которые я сохранил, дабы не исказить этот любопытный текст. Если остроумный Задиг в самом деле повинен в плагиате, он достоин снисхождения: победителей не судят.} - Молодой человек, - сказал ему первый евнух, - не видели ли вы кобеля царицы? - То есть суку, а не кобеля, - скромно отвечал Задиг. - Вы правы, - подтвердил первый евнух. - Это маленькая болонка, - прибавил Задиг, - она недавно ощенилась, хромает на левую переднюю лапу, и у нее очень длинные уши. - Значит, вы видели ее? - спросил запыхавшийся первый евнух. - Нет, - отвечал Задиг, - я никогда не видел ее и даже не знал, что у царицы есть собака. Как раз в это время, по обычному капризу судьбы, лучшая лошадь царских конюшен вырвалась из рук конюха на лугах Вавилона. Егермейстер и другие придворные гнались за ней с не меньшим волнением, чем первый евнух за собакой. Обратившись к Задигу, егермейстер спросил, не видел ли он царского коня. - Это конь, - отвечал Задиг, - у которого превосходнейший галоп; он пяти футов ростом, копыта у него очень маленькие, хвост трех с половиной футов длины, бляхи на его удилах из золота в двадцать три карата, подковы из серебра в одиннадцать денье. - Куда он доскакал? По какой дороге? - спросил егермейстер. - Я его не видел, - отвечал Задиг, - и даже никогда не слыхал о нем. Егермейстер и первый евнух, убежденные, что Задиг украл и лошадь царя, и собаку царицы, притащили его в собрание великого Дестерхама, где присудили к наказанию кнутом и пожизненной ссылке в Сибирь {Действие происходит в Вавилоне, а не в России, меж тем автор говорит о кнуте и о Сибири.}. Едва этот приговор был вынесен, как нашлись и собака и лошадь. Судьи были поставлены перед печальной необходимостью пересмотреть приговор; но они присудили Задига к уплате четырехсот унций золота за то, что он сказал, будто не видел того, что на самом деле видел. Задигу пришлось сперва уплатить штраф, а потом уже ему позволили оправдаться перед советом великого Дестерхама. И он сказал следующее: - Звезды правосудия, бездны познания, зерцала истины, вы, имеющие тяжесть свинца, твердость железа, блеск алмаза и большое сходство с золотом! Так как мне дозволено говорить перед этим высочайшим собранием, я клянусь вам Оромаздом, что никогда не видел ни почтенной собаки царицы, ни священного коня царя царей. Вот что со мной случилось. Я прогуливался по опушке той рощицы, где встретил потом достопочтенного евнуха и прославленного егермейстера. Я увидел на песке следы животного и легко распознал, что их оставила маленькая собачка. По едва приметным длинным бороздкам на песке между следами лап я определил, что это сука, у которой соски свисают до земли, из чего следует, что она недавно ощенилась. Следы, бороздившие песок по бокам от передних лап, говорили о том, что у нее очень длинные уши, а так как я заметил, что след одной лапы везде менее глубок, чем следы остальных трех, то догадался, что собака нашей августейшей государыни немного хромает, если я смею так выразиться. Что касается царя царей, то знайте, что, прогуливаясь по дорогам этой рощи, я заметил следы лошадиных подков, которые все были на равном расстоянии друг от друга. Вот, подумал я, лошадь, у которой превосходный галоп. Пыль с деревьев вдоль узкой дороги, шириною не более семи футов, была немного сбита справа и слева, в трех с половиной футах от середины дороги. У этой лошади, подумал я, хвост трех с половиною футов длиной: в своем движении направо и налево он смел эту пыль. Я увидел под деревьями, образующими свод в пять футов высоты, листья, только что опавшие с ветвей, из чего я заключил, что лошадь касалась их и, следовательно, была пяти футов ростом. Я исследовал камень кремневой породы, о который она потерлась удилами, и на этом основании определил, что бляхи на удилах были из золота в двадцать три карата достоинством. Наконец, по отпечаткам подков, оставленным на камнях другой породы, я пришел к заключению, что ее подковы из серебра достоинством в одиннадцать денье. Все судьи восхитились глубиной и точностью суждений Задига, и слух о нем дошел до царя и царицы. В передних дворца, в опочивальне, в приемной только и говорили что о Задиге, и, хотя некоторые маги высказывали мнение, что он должен быть сожжен как колдун, царь приказал возвратить ему штраф в четыреста унций, к которому он был присужден". "Письмо господину Фрерону Путешествие в далекую страну на некоторое время лишило меня, сударь, удовольствия читать ваш журнал. Теперь я вернулся домой и возобновил чтение. Только что я прочел подшивку за 1770 год. В рецензии на "Бумаги человека со вкусом", составленные аббатом без вкуса, вы упоминаете остроумную басню господина де Вольтера "Лев и марселец" и цитируете самые удачные места, в частности вот это: С товаром в Африку приплыл купец марсельский. Однажды, в местности прогуливаясь сельской, Забрел случайно он под сень густых дерев, - Вдруг прямо перед ним возник огромный лев... <...> У бедного купца перехватило дух. Недолго думая, он на колени бух! - Не всякий ведь Геракл - и стал просить пощады. Приятным голосом, без гнева и надсады, Но паче прежнего купца ввергая в дрожь, Царь леса отвечал: "Смешной зверок! Ну что ж (Лев, кстати, говорил отменно по-французски), Ты хочешь, чтобы я остался без закуски, - Так докажи, что впрямь закон на свете есть, Где сказано, что львам нельзя марсельцев есть". В душе несчастного затеплилась надежда, Он был весьма смышлен и не простой невежда... Он толкует о том, что человек - царь природы, что Бог заключил со львом договор, которым Смиренномудрие вам заповедал строго: Да не коснется лев вовек подобья Бога... - на что лев отвечает: "Кто видел договор между Творцом и мной? Где был написан он? Когда и чьей рукой? Я ж предъявить тебе сумею достоверный: Вот этот ряд зубов (все - остроты безмерной) И когти, чтоб тебя на части разодрать, И глотка мощная, чтобы тебя пожрать... Премудрость Божия не воздержанью учит, Коль скоро нам нутро голодным зудом мучит. Зубами мелкими ты сам терзать готов Барашков слабеньких и глупых индюков, Хоть созданы они и не тебе в угоду. Желудок вялый твой, позорящий природу, Цыпленка б не сварил, когда б - о стыд и срам! - Ты денег не платил наемным поварам..." "Сир, мы наделены бессмертною душою, Из уваженья к ней не ужинайте мною! Два сына и жена меня в Марселе ждут, Лишь ради них, клянусь, я очутился тут. Коль буду съеден я, несчастные сиротки Должны носить суму... Молю вас: будьте кротки..." "Но разве о семье печешься ты один? Жену кормлю и я, и у меня есть сын. Еще не по зубам ему ваш род лукавый; Питать его - мой долг. Все жить имеют право. Зачем покинул ты, невесть куда уплыв, Блаженную страну лимонов и олив? Оставил и жену, и город свой прекрасный..." Сюжет и детали этой басни взяты из "Басни о пчелах" Мандевиля. Дабы вы в этом убедились, шлю вам копию этого аполога, переписанную из издания 1750 года, вышедшего в Лондоне у Джона Ноурса (Т. I. С. 258; примеч. 2). "Во время одной из Пунических войн некий римский купец потерпел кораблекрушение у берегов Африки. Он сам и его раб с величайшим трудом выбрались на берег и, бродя в поисках помощи, встретились с огромным львом. Он оказался представителем той породы львов, что водилась во времена Эзопа, и не только изъяснялся на нескольких языках, но, судя по всему, неплохо разбирался в людских делах. Раб влез на дерево, а хозяин его, не полагая сию меру достаточной и будучи наслышан о великодушии львов, простерся ниц перед зверем, изъявляя все признаки страха и покорности. Лев, который в сию пору был сыт, велел купцу встать и на время отбросить страх, добавив, что не тронет его, если он сможет привести какие-либо разумные причины, по которым есть его не следует. Купец, завидев призрачную надежду на спасение, в мрачных тонах живописал кораблекрушение, жертвой коего стал, а затем, силясь пробудить жалость в сердце льва, стал молить его о пощаде со всем красноречием, на какое был способен; однако по всему было заметно, что лесть и уговоры производят на зверя весьма малое впечатление, и купец прибегнул к аргументам более солидным: он показал, что боги создали человека и даровали ему превосходство над всеми живыми существами вовсе не для того, чтобы он служил пищей диким зверям. Тут лев стал слушать купца более внимательно и время от времени даже удостаивал его ответом, так что в конце концов между ними состоялась следующая беседа: - О суетное и алчное животное (сказал лев), из гордости и жадности покинувшее родную землю, могущую удовлетворить все твои естественные потребности! Ты блуждаешь по бурным морям, карабкаешься по опасным скалам, дабы удовлетворить потребности неестественные и излишние, и смеешь ставить свой род выше нашего?! А коль скоро боги даровали тебе превосходство над всеми существами, отчего же ты умоляешь о спасении существо, которое ниже тебя? - Наше превосходство (отвечал купец) состоит не в физической мощи, а в силе разума; боги наделили нас душой разумной, хотя и невидимой, и это - лучшая наша часть. - Мне нужно от тебя лишь то, что годится в пищу, но отчего ты так высоко ценишь себя из-за той части, коя невидима? - Оттого что она бессмертна и после смерти получит воздаяние за земные дела; праведники вместе с героями и полубогами будут вкушать в полях Елисейских вечное блаженство и покой. - Какую жизнь вел ты? - Чтил богов и старался приносить пользу людям. - Тогда отчего же ты страшишься смерти, ведь не думаешь же ты, что боги обойдутся с тобой не по справедливости? - У меня жена и пятеро малых детей; без меня они впадут в нищету. - У меня два детеныша, они еще слишком малы, чтобы самостоятельно добывать пищу; если я им сегодня ничего не принесу, они будут голодать. О твоих детях кто-нибудь позаботится, во всяком случае, если я тебя съем, им будет ничуть не хуже, чем если бы ты утонул в море. <..> Лев рождается без чувства сострадания; мы следуем своей природе: бога назначили нам питаться падалью или убивать других животных, дабы употребить в пищу их мясо. <...> Вы, люди, созданы так, что могли бы обходиться одной лишь растительной пищей, однако, повинуясь неистовой любви к переменам и новизне, вы стали без права и необходимости истреблять животных, извратив тем самым вашу природу и желания в угоду гордости и тяге к роскоши. Желудок льва способен переварить самую жесткую шкуру и самые твердые кости, следовательно, лев может есть мясо всех животных без исключения. Ваш привередливый желудок переваривает пищу так вяло, что не может справиться даже с самыми нежными кусками, если они не будут заранее приготовлены с помощью искусственного тепла. <...> Если, по твоим словам, боги сделали человека господином над всеми прочими созданиями, то что же это за жестокосердый господин, который уничтожает подданных из-за слабости собственной природы! <...> Если бы богам было угодно, чтобы человек превосходил всех других животных и правил ими, тогда тигр - да что там! даже кит и орел повиновались бы его голосу". Как видите, сударь, философическая идея басни или сказки о марсельце не принадлежит господину де Вольтеру; в этом жанре вообще трудно стать первооткрывателем, однако вы не станете отрицать, что поэт делается поэтом в первую очередь благодаря своим идеям, что именно в них выражается его гений, а тот, кто умеет лишь разукрашивать чужие мысли и находки, - всего-навсего литератор. Боже упаси кого бы то ни было заподозрить меня в желании умалить достоинства господина де Вольтера. Среди множества окружающих нас мастеров и подмастерьев он по праву славится умением с блеском воплощать чужие идеи. Честь имею быть и проч." Примечание И (к с. 96) ДОРА: Святая музыка, укрась мой скромный стих, Пусть он исполнится волшебных тайн твоих. Тебе подвластно все. Когда гроза над судном, Ты можешь аквилон сдержать ветрилом чудным; Ты жителей морских способна чаровать И на младенцев сон умеешь навевать. В полночной тишине тебя любовным бденьем Чтит Амфион лесов, измученный томленьем, - Печален, одинок, среди густых ветвей Поет, забыв себя, он о любви своей. Ты нравы грубые смягчила повсеместно: Какой бы ни был край - и дикий, и безвестный - Все ж оглашается он голосом твоим. И в варварской глуши знакомо эхо с ним. Чуть бранная труба пред битвой заиграет, Тревожный конь тотчас окрестность озирает, Ржет, удила грызет и, гриву распустив, Летит стрелой туда, куда влечет призыв. Нередко смертного ты утешаешь в горе, Ты скрашиваешь труд, ты - средство против хворей. Что делают все те, кого судьба гнетет, Чья жизнь исполнена лишений и невзгод, - На зрелой ниве жнец, от жажды изнемогший, Пастух средь пажити, под ливнем злым промокший? Что делает кузнец, вздымая молот свой, Иль виноградарь в дни, когда несносен зной, Невольник в кандалах, гребец над зыбью водной, Раб в темном руднике, усталый и голодный, Бродяга, зябнущий в дырявом шалаше? Поют. Часы летят, и легче на душе. ДЕЛИЛЬ: Святой гармонии я предаюсь душой... Гармония! Навек ты овладела мной. История и баснь тебя недаром славят, Недаром власть твою всего превыше ставят! Сколь муза к нам щедра была в своих дарах! Ты можешь выразить и торжество, и страх, Ты на войну зовешь, ты праздник согреваешь, С надгробным воплем ты унылый звук сливаешь И ввысь от алтаря, напевом полня храм, Молитвы пылкие возносишь к небесам. Внимая пение бесстрашного Тиртея, Воспламенялся Марс, а лира Тимофея На сотни голосов звенела, говорят: Познал он и хвалы, и нежной страсти лад. Он пел, как Александр Таисою пленился, Как Вавилон пред ним в развалинах дымился, Как Дарий изнемог под гнетом неудач И как надменного умилостивил плач... В угрюмых мастерских, в заброшенных подвалах Ты помощь подаешь, ты веселишь усталых, - Что пахарь делает, взрывая дол сохой, Иль виноградарь в дни, когда нещаден зной, Пастух средь пажити, гребец над хлябью водной, Рабочий-рудокоп, усталый и голодный, Кузнец, чья целый день напряжена рука? Поют. Часы летят, и жизнь не так горька. Примечание К (к с. 108) МОНТЕНЬ: Можно подумать также, что судьба намеренно подстерегает порою последний день нашей жизни, чтобы явить пред нами всю свою мощь и в мгновение ока низвергнуть все то, что воздвигалось ею самою годами; и это заставляет нас воскликнуть подобно Лаберию: "Ясно, что на один этот день прожил я дольше, чем мне следовало жить". <...> Не следует судить о человеке, пока нам не доведется увидеть, как он разыграл последний и, несомненно, наиболее трудный акт той пьесы, которая выпала на его долю. Во всем прочем возможна личина. <...> Но в этой последней схватке между смертью и нами нет больше места притворству; приходится говорить начистоту и показать, наконец, без утайки, что у тебя за душой: Ведь из сердечных глубин лишь тогда вылетает невольно Истинный голос, личина срывается, суть остается {*}. {* Лукреций. О природе вещей, III, 57-58, перевод Ф.Петровского.} Вот почему это последнее испытание - окончательная проверка и пробный камень всего того, что совершено нами в жизни. Этот день - верховный день, судья всех остальных наших дней. <...> Эпаминонд, когда кто-то спросил его, кого же он ставит выше - Хабрия, Ификрата или себя, ответил: "Чтобы решить этот вопрос, надлежало бы посмотреть, как будет умирать каждый из нас". <...> Оценивая жизнь других, я неизменно учитываю, каков был конец ее (Опыты, I, XIX). ШАРРОН: Постоянная готовность к смерти - признак мудрости. День смерти - верховный судья, судья всех остальных наших дней, окончательная проверка и пробный камень всего того, что совершено нами в жизни. <...> Чтобы судить о жизни, надо посмотреть, каков был ее конец. Мы не можем вынести справедливое суждение о человеке, пока нам не доведется увидеть, как он разыграл последний и, несомненно, наиболее трудный акт той пьесы, которая выпала на его долю. Эпаминонд, первый полководец Греции, когда спросили его, кого он ставит выше - Хабрия, Ификрата или себя, ответил: "Чтобы решить этот вопрос, нужно прежде всего посмотреть, как каждый из нас будет умирать". Ибо во всем прочем возможна личина, но в этой последней схватке нет места притворству: Nam verae voces {Ведь истинный голос... (лат.).} и т.д. К тому же можно подумать, будто судьба порою намеренно подстерегает последний день нашей жизни, чтобы явить пред нами всю свою мощь и в мгновение ока низвергнуть все, что мы воздвигали и копили долгие годы, и это заставляет нас воскликнуть подобно Лаберию: Nimirum hac die una plus vixi {Ясно, что на один этот день прожил я дольше... (лат.).} и т. д. МОНТЕНЬ: Вся мудрость и все рассуждения в нашем мире сводятся в конечном итоге к тому, чтобы научить нас не бояться смерти. <...> Вы видели многих, кто умер в самое время, ибо избавился, благодаря этому, от великих несчастий. Но видели ли вы хоть кого-нибудь, кому бы смерть причинила их? <...> Хирон отверг для себя бессмертие, узнав от Сатурна, своего отца, бога бесконечного времени, каковы свойства этого бессмертия. Вдумайтесь хорошенько в то, что называют вечной жизнью, и вы поймете, насколько она была бы для человека более тягостной и нестерпимой, чем та, что я даровала ему [говорит природа]. Если бы у вас не было смерти, вы без конца осыпали б меня проклятиями за то, что я вас лишила ее. Я сознательно подмешала к ней чуточку горечи, дабы, принимая во внимание доступность ее, воспрепятствовать вам слишком жадно и безрассудно устремляться навстречу ей. <...> Конечная точка нашего жизненного пути - это смерть, предел наших стремлений, и если она вселяет в нас ужас, то можно ли сделать хотя бы один-единственный шаг, не дрожа при этом, как в лихорадке? Лекарство, применяемое невежественными людьми, - вовсе не думать о ней. Но какая животная тупость нужна для того, чтобы обладать такой слепотой! <...> Люди снуют взад и вперед, топчутся на одном месте, пляшут, а смерти нет и в помине. Все хорошо, все как нельзя лучше. Но если она нагрянет, - к ним ли самим или к их женам <...> захватив их врасплох, беззащитными, - какие мучения, какие вопли, какая ярость и какое отчаянье сразу овладевают ими! <...> Чтобы отнять у нее главный козырь, изберем путь, прямо противоположный обычному. Лишим ее загадочности <...> если вы прожили один-единственный день, вы видели уже все. Каждый день таков же, как все прочие дни. Нет ни другого света, ни другой тьмы. Это солнце, эта луна, эти звезды, это устройство вселенной - все это то же, от чего вкусили пращуры ваши и что взрастит ваших потомков. <...> И, на худой конец, все акты моей комедии, при всем разнообразии их, протекают в течение одного года. Если вы присматривались к хороводу четырех времен года, вы не могли не заметить, что он обнимает собою все возрасты мира: детство, юность, зрелость и старость. По истечении года делать ему больше нечего. И ему остается только начать все сначала. И так будет всегда (Опыты, I, XX). ШАРРОН: Превосходная вещь - учиться умирать; к этому и сводится вся наша мудрость. <...> Никогда еще смерть никому не причинила зла; ни один из тех, кто испробовал ее и знаком с нею, на нее не жаловался. <...> Если бы смерти не существовало и нам волей-неволей пришлось бы остаться в этом мире навсегда, мы бы наверняка осыпали природу проклятиями. Представьте, насколько более тягостной и нестерпимой была бы жизнь, которую называют вечной, чем та, с которой можно расстаться. Хирон отверг для себя бессмертие, узнав от Сатурна, своего отца, бога времени, каковы свойства этого бессмертия. С другой стороны, что произошло бы, если бы к смерти не было подмешано чуточку горечи? Все слишком жадно и безрассудно устремились бы ей навстречу. <...> Люди невежественные поступают очень глупо; они применяют вот какое лекарство - совсем не думать о смерти, никогда не поминать ее. Не говоря уже о том, что подобная беспечность не пристала разумному существу, она еще и дорого ему обходится, ибо, когда смерть приходит внезапно, сколько мучений, воплей, ярости и отчаяния! Мудрец поступит иначе: он будет ждать ее без страха, дабы сразиться с ней; мудрость, не в пример невежеству, советует всегда помнить о смерти, размышлять о ней, свыкаться с ней, приручать ее. <...> Ты все видел; каждый день таков же, как все прочие; нет ни другого света, ни другой тьмы, ни другого солнца, ни другого мира; на худой конец, все можно увидеть за один год. За этот год можно увидеть младенчество, юность, зрелость и старость мира. Затем остается лишь начать все сначала. МОНТЕНЬ: Самая добровольная смерть наиболее прекрасна. <...> Подобно тому, как я не нарушаю законов, установленных против воров, когда уношу то, что мне принадлежит, или сам беру у себя кошелек, и не являюсь поджигателем, когда жгу свой лес, точно так же я не подлежу законам против убийц, когда лишаю себя жизни. <...> Однако далеко не все в этом вопросе единодушны. Многие полагают, что мы не вправе покидать крепость этого мира без явного веления того, кто поместил нас в ней. <...> Больше стойкости - в том, чтобы жить с цепью, которой мы скованы, чем разорвать ее, и Регул является более убедительным примером твердости, чем Катон. Только неблагоразумие и нетерпение побуждают нас ускорять приход смерти. Никакие злоключения не могут заставить подлинную добродетель повернуться к жизни спиной. <...> Спрятаться в яме под плотной крышкой гроба, чтобы избежать ударов судьбы, - таков удел трусости, а не добродетели (Опыты, II, III). СТАРРОН: Самая добровольная смерть - самая прекрасная. Ведь я не нарушаю законов, установленных против воров, когда уношу то, что мне принадлежит, или сам беру у себя кошелек. Точно так же я не подлежу законам против убийц, когда лишаю себя жизни. Впрочем, многие осуждают добровольную смерть, не одни лишь христиане и иудеи <...> но также и философы, такие, как Платон и Сципион, которые почитают ее следствием трусости, малодушия и нетерпения, ибо умереть добровольно значит спрятаться, схорониться, дабы избежать ударов судьбы. Меж тем истинная добродетель не сдается; невзгоды и страдания питают ее; гораздо больше стойкости в том, чтобы жить с цепью, которой мы скованы, чем в том, чтобы разорвать ее, и больше твердости в Регуле, чем в Катоне. Примечание Л (к с. 108) МОНТЕНЬ: Чувства обманывают наш разум, но и он, в свою очередь, обманывает их. Наша душа иногда мстит чувствам; они постоянно лгут и обманывают друг друга (Опыты, II, XII). ПАСКАЛЬ: Чувства обманывают разум, одурманивают его, но и он, в свою очередь, обманывает их; он мстит им. Страсти души смущают чувства и доставляют им неприятные ощущения. Они постоянно лгут и обманывают друг друга (Мысли, Э 83). МОНТЕНЬ: Что это за благо, которое я вчера видел в почете, но которое уже не будет пользоваться им и которое переезд через какую-нибудь речку превращает в преступление? Что это за истина, которую ограничивают какие-нибудь горы и которая становится ложью для людей по ту сторону этих гор! (Опыты, II, XII). ПАСКАЛЬ: Понятия справедливого и несправедливого меняются с изменением географических координат. На три градуса ближе к полюсу - и вся юриспруденция летит вверх тормашками. Истина зависит от меридиана. <...> От многовековых установлений не остается камня на камне; право подвластно времени. <...> Хороша справедливость, которую ограничивает река! Истина по сю сторону Пиренеев становится заблуждением по ту. "За что ты меня убиваешь?" - "Как за что? Да ведь ты живешь на том берегу реки!" (Мысли, Э 294 и Э 293) {Здесь и далее "Мысли" Паскаля (кроме Э 83 и Э 417) цитируются в переводе Э. Линецкой.}. МОНТЕНЬ: Убийство детей, убийство родителей, общность жен, торговля краденым, всякого рода распутство - нет такого чудовищного обычая, который не был бы принят у какого-нибудь народа. Весьма вероятно, что естественные законы, как они именуются у некоторых других созданий, существуют, однако у нас они утрачены по милости этого замечательного человеческого разума, который во все вмешивается и повсюду хочет распоряжаться и приказывать, но вследствие нашей суетности и непостоянства лишь затемняет облик вещей : "Нам уже ничего не принадлежит; то, что я называю нашим, - понятие условное" (Опыты, II, XII). ПАСКАЛЬ: Кража, кровосмешение, дето- и отцеубийство - что только не объявлялось добродетелью! <...> Естественное право, разумеется, существует, но как его извратил этот замечательный человеческий разум: "Нам уже ничего не принадлежит; то, что я называю нашим, - понятие условное. - Преступления совершаются на основании сенатских решений и плебисцитов. Некогда мы страдали из-за наших пороков, теперь страдаем из-за наших законов" (Мысли, Э 294). МОНТЕНЬ: Достаточно одного порыва противного ветра, крика ворона, неверного шага лошади, случайного полета орла, какого-нибудь сна, знака или звука голоса, какого-нибудь утреннего тумана, чтобы сбить человека с ног и свалить на землю. Одного солнечного луча достаточно, чтобы сжечь и уничтожить его (Опыты, II, XII). ПАСКАЛЬ: Ум верховного судии подлунной юдоли так зависит от всякого пустяка, что малейший шум его помрачает. Отнюдь не только гром пушек мешает ему мыслить здраво: довольно скрипа какой-нибудь флюгарки или блока (Мысли, Э 366). МОНТЕНЬ: Если посадить какого-нибудь философа в клетку с решеткой из мелких петель и подвесить ее к верхушке башни собора Парижской богоматери, то, хотя он будет ясно видеть, что ему не грозит опасность из нее выпасть, он не сможет не содрогнуться при виде этой огромной высоты (Опыты, II, XII). ПАСКАЛЬ: Поставьте мудрейшего философа на широкую доску над пропастью: сколько бы разум ни твердил ему, что он в безопасности, воображение все равно возьмет верх (Мысли, Э 82). МОНТЕНЬ: Эта наблюдающаяся у нас изменчивость и противоречивость, эта зыбкость побудила одних мыслителей предположить, что в нас живут две души, а других - что в нас заключены две силы, из которых каждая влечет нас в свою сторону: одна - к добру, другая - ко злу, ибо резкий переход от одной крайности к другой не может быть объяснен иначе (Опыты, II, I). ПАСКАЛЬ: Эта двойственность человека настолько очевидна, что иные мыслители предполагали, будто в нас живут две души, ибо им не верилось, что одна-единственная личность способна на такие резкие и неожиданные переходы от чрезмерного самодовольства к безнадежному отчаянию (Мысли, Э 417). МОНТЕНЬ: Ничто на свете не несет на себе такого тяжкого груза ошибок, как законы. Тот, кто повинуется им потому, что они справедливы, повинуется им не так, как должно (Опыты, III, XIII). ПАСКАЛЬ: Всего ошибочнее законы, исправляющие былые ошибки: кто подчиняется им потому, что они справедливы, тот подчиняется справедливости, им самим вымышленной, а не сути закона (Мысли, Э 294). Примечание M (к с. 109) ТИМЕЙ ЛОКРСКИЙ: Бог - это огромный круг, центр которого везде, а окружность нигде. (NB Сознаюсь, что приписываю эту мысль Тимею Локрскому только на основании многочисленных свидетельств античных авторов. В тексте Платона я ее не обнаружил.) ПАСКАЛЬ: Сколько бы мы ни раздвигали пределы наших представлений, все равно мы познаем не сущее, а лишь его частицы. Вселенная - это не имеющая границ сфера, центр ее всюду, периферия - нигде (Мысли, Э 72). Примечание H (к с. 141) БУАЛО: Будь проклят сей творец, терзающий Палладу: Насилуя свой мозг, он рифмовал без складу И плюща здравый смысл тяжелым молотком, Премерзостных стихов наделал целый том. ПРИМЕЧАНИЯ  От составителя В настоящий сборник вошли далеко не все библиофильские произведения Нодье; из огромного количества написанных им на эту тему работ отобраны те, которые, на наш взгляд, представляют наиболее общий интерес, затрагивают основные проблемы книжного собирательства и истории книги, содержат наибольшее количество занимательных и любопытных сведений из истории книжного дела и библиофильства. Нодье упоминает в своих книгах и статьях мельком, без специальных разъяснений, множество книг и фактов, неизвестных русскоязычному читателю. Сведения о них (необходимый реальный комментарий, краткие библиографические описания упоминаемых книг и проч.) даны в примечаниях; сведения о лицах, упоминаемых в тексте, даны в аннотированном именном указателе (общеизвестные имена не аннотируются). В тех случаях, где это необходимо, примечания предваряет короткая преамбула. При подборе иллюстраций использована книга: Devaux Y. Dix siecles de reliure. P., 1981. Комментатор приносит благодарность П. Скобцеву за помощь в переводе латинских цитат. Вопросы литературной законности С XVII в. во Франции было в ходу выражение "литературная республика". Однако от настоящего государства эта "метафорическая" республика отличалась почти полным отсутствием законности: законы, охраняющие авторские права, были приняты во Франции лишь в середине XIX в., а до этого автор, выпускавший в свет свое творение, был практически бесправен: если книга его пользовалась успехом, любой типограф и у него на родине, и в соседних странах мог немедленно ее перепечатать и заработать кучу денег (это были так называемые контрафакции - бич писателей и издателей); если книга попадала в руки к литературному противнику автора, тот мог переиздать ее в исковерканном виде, с издевательскими комментариями (так, например, поступил с историческим трудом Вольтера "Век Людовика XIV" его большой враг Ла Бомель). Сочиняя свою книгу, Нодье не ставил перед собой цель выработать подлинное "законодательство" для "литературной республики", он выступал лишь классификатором разнообразных случаев литературного воровства, но для того, чтобы лучше понять "Вопросы литературной законности", необходимо помнить о том состоянии книжного дела, которое явилось их питательной средой. Решает Нодье и две другие задачи: во-первых, напоминает читателям о многих забытых и малоизвестных авторах, чьи находки и открытия пригодились гениям изящной словесности; во-вторых, язвительно критикует литературную школу, в начале XIX в. еще весьма влиятельную, - школу, в которую входили приверженцы подражательного, выродившегося классицизма (так называемого "пост-классицизма"). Благодаря этому "Вопросы литературной законности" можно рассматривать как одну из книг, подготовивших триумф романтизма в конце 1820-х годов. Однако, о чем бы Нодье ни рассказывал - о литературных заимствованиях и подражаниях, о забытых авторах или о бездарных стилизаторах, он всегда пользуется случаем познакомить читателя с множеством редких и малоизвестных книг, с их сложной судьбой, - что, собственно, и делает "Вопросы литературной законности" книгой истинно библиофильской. Первое издание вышло в 1812 г., второе - в 1828 г. Перевод выполнен по второму изданию. С. 78. ...в доме друга, где я скрывался ...незаслуженных гонений... - В 1810-1812 гг. Нодье жил в деревне Кентиньи (в горах Юра) в доме, принадлежащем родителям его жены; в эту пору он уже был совершенно свободен от преследований полиции (см. об этом эпизоде во вступ. статье, с. 7-8). Сколь многое... исчезло с лица земли... - В 1815 г. наполеоновскую империю сменила вернувшаяся на престол монархия Бурбонов. С. 79. Недостатки литературной школы, бывшей в моде... - Имеется в виду пост-классицистические поэзия и проза, подражательность и нежизнеспособность которых Нодье остро чувствовал. ...в голове моей поселилась навязчивая идея... - Навязчивым идеям, или "мономаниям" как одному из типов безумия в психиатрии 1820-х гг. придавали большое значение; Нодье, которого всегда привлекали фигуры чудаков и одержимых, испытывал к "мономаниям" большой интерес (см., в частности, статью 1837 г. "Пиранези"). ...провел юные годы в тюрьме... - На самом деле Нодье провел в тюрьме Сен-Пелажи около месяца (в конце 1803 - начале 1804 г.), но вспоминал об этом всю жизнь (см. его очерк "Парижские тюрьмы в эпоху Консульства", впервые напечатанный в "Ревю де Пари" в мае-июле 1829 г.). С. 80. Ш.Г.Этьенн, в защиту которого Нодье выступил на страницах "Вопросов литературной законности", в 1813 г. устроил Нодье в газету "Журнальде л'Ампир" (в будущем "Журналь де Деба"), которую возглавил в 1810 г. по приказу Наполеона. ...ту из них, что касается меня самого... - Нодье всю жизнь любил печататься анонимно или под псевдонимами. Знаменитый роман "Жан Сбогар" он выпустил в 1818 г. без имени автора, фантастическую повесть "Смарра" (1821) выдал за произведение знатного жителя Рагузы Максима Одена. С. 82. ...Цицерону, вымаливающему у Цезаря прощение Лигария... - В 46 г. до н.э. Цезарь приговорил Лигария, выступившего в гражданских войнах на стороне его противников, к смерти, но Цицерон произнес в защиту Лигария столь вдохновенную речь, что Цезарь Лигария простил. Нодье сравнивает с Лигарием, нуждающимся в защите, свою книгу. ...завещанием вроде Евдамидова... - В диалоге древнегреческого писателя Лукиана "О дружбе" рассказывается о некоем Бвдамиде из Коринфа, бедняке, который дружил с двумя богачами; перед смертью он завещал одному из друзей содержать его мать, а другому - выдать замуж его дочь; если бы один из друзей тоже умер, "наследство" должно было бы целиком перейти к оставшемуся в живых. Так и случилось, и оставшийся в живых друг исполнил все наказы Евдамида. С. 83. ...чтобы они в моем лице обрушивались на Сенеку... - Монтень, Опыты, II, X. С. 84. ...великий Корнель... слово в слово повторил... находку Кальдерона... - "Ираклий" Корнеля был поставлен в самом конце 1646 или самом начале 1647 г.; в 1724 г. новая постановка трагедии послужила поводом к публикации в журнале "Меркюр" двух анонимных статей, где указывалось на поразительное сходство трагедий Корнеля и Кальдерона и плагиатором назывался Корнель; однако в предисловии к изданию "Сочинений" Корнеля в 1738 г. литератор Ф.А.Жолли, ссылаясь на знатока литературы иезуита Турнемина, оспорил эту точку зрения, настаивая на том, что пьеса Кальдерона была издана после 1647 г. Точная дата первой постановки пьесы Кальдерона "В этой жизни все правда, все ложь" неизвестна, опубликована же она была лишь в 1664 г., в третьем томе "Сочинений" Кальдерона, причем приложенное к этому тому письмо издателя к драматургу дает основания считать данную публикацию первой. Слова "прославленная комедия" традиционно характеризовали в Испании все знаменитые пьесы. Вольтер, переведший пьесу Кальдерона и включивший ее в свои "Комментарии к Корнелю" (1764), озаглавил свой перевод "Ираклий, прославленная комедия". Как и Нодье, Вольтер отводил от Кальдерона упрек в плагиате, хотя оба, вероятно, ошибались. ..."Сиде" ...следующем трагедии Гильена де Кастро... - Трагедия П.Корнеля "Сид" (1636) была написана по мотивам трагедии испанского драматурга Гильена де Кастро "Юность Сида" (1618). Трагедия другого испанского драматурга, Х.Б.Диаманте, "Тот, кто чтит своего отца", была написана позже, в 1658 г. и сама является подражанием "Силу". Подражанием Гильену и Диаманте корнелевский "Сид" назван в "Философском словаре" Вольтера, в статье "Преувеличение" (1771). ...пишет Скюдери... - Цитата взята из предисловия Ж. де Скюдери к его эпической поэме "Аларих" (1654); ее приводит Бейль в цитирующейся у Нодье ниже статье "Эфор", входящей в "Исторический и критический словарь" (1695-1697). С. 86. ...переписал этот кусок из Сенеки... - Из трактата Сенеки "О милосердии" (55 г., кн. I, гл. 9). ...у никому не ведомого Кассеня... - Две первые строки поэмы Вольтера "Генриада" (1723) заимствованы из поэмы Ж.Кассеня "Генрих Великий" (1661); это, равно как и некоторые другие заимствования Вольтера, упомянутые у Нодье, указано в "Суждениях о "Генриаде" опубликованных в приложении к книге литературного противника Вольтера Л. А. де Ла Бомеля "Комментарий к "Генриаде"" (1775). С. 87. Оба эти автора... обвиняют Расина... - О том, что строки из трагедии Расина "Гофолия" (д. II, явл. 7) заимствованы из трагедии П. Матье "Лига" (1589; точное название - "Гизиада"), Вольтер писал в статье "Драматическое искусство" .(1770), входящей в состав его "Философского словаря"; А.Сабахье де Кастр повторил это мнение в книге "Три века литературы" (1772); об упреках в плагиате, который навлек на себя Сабатье, см. ниже, т. 1, с. 105. Что касается сходства стихов Расина и Нерея, о котором говорится в примечании Д, то оно, возможно, объясняется общим источником (146-й псалом). ...чьи имена довольно странно видеть рядом... - Сабатье де Кастр в начале своей карьеры пользовался покровительством "энциклопедистов", но вскоре перешел на сторону их противников; в 1771 г. он выпустил клеветнический памфлет под названием "Философический обзор мыслей господина де Вольтера". О "всемирной биографии" см. примеч. к наст, изд., т. 1, с. 59; статья "Пьер Матье" в т. 27 написана другом Нодье Ш.Вейссом, который во втором издании учел замечания, высказанные автором "Вопросов литературной законности". "Дю Райе сказал ...пишет Мармонтель... - Имеется в виду статья "Плагиат" из книги Мармонтеля "Основы литературы" (1787); здесь упоминаются трагедия Дю Рийе "Сцевола" (1646) и Вольтера "Эдип" (1718), трагедия Теофиля де Вьо "Пирам и Тисба" (1623) и трагедия-балет "Психея" (1671), написанная П.Корнелем в соавторстве с Мольером и Ф.Кино. С. 88. ...из Энниевой навозной кучи... - Хотя в художественном отношении эпическая поэма Энния "Анналы", посвященная истории Древнего Рима, была весьма несовершенна, Вергилий использовал некоторые строки своего предшественника в "Энеиде", назвав их "жемчужинами, извлеченными из Энниева навоза". "Сатурналии" - сочинение Макробия, написанное в форме застольных бесед и содержащее сведения о древнеримских обычаях, мифах и языке. "Проделки Скапена" Мольера поставлены в 1671 г., "Проученный педант" Сирано де Бержерака опубликован в 1654 г.; из этой комедии Мольер заимствовал знаменитую фразу: "Кой черт понес меня на эту галеру?" Об отношении Нодье к Сирано де Бержераку см. во вступ. статье, с. 22-23, и в т. 2, с. 139-141. "Подсвечник" (1582) - комедия Д.Бруно, "Любовная досада" (1656), "Брак поневоле" (1664) и "Графиня д'Эскарбаньяс" (1671) - комедии Мольера; в последней из них в эпизоде с учителем Бобине (сиена VII) воспроизведена острота из "Подсвечника", касающаяся латинской грамматики Дспотера (см. примеч. к т. 2, с. 168), где якобы говорится о грамматическом роде: "Все, что относится только к мужчине, да будет мужским"; у Д.Бруно эти слова произносит смешной педант профессор Манфурио. "Игру любви и случая" (1730) Мариво и "Взаимное испытание" (1711) МЛ Леграна роднит мотив переодевания слуги и служанки в господское платье; в комедии Мариво введена также существенно новая линия - переодевание знатных молодых героев в платье слуг. С. 89. "Два зятя" - стихотворная комедия Ш.Г.Этьенна, впервые поставленная 11 августа 1810 г. Сразу после премьеры критик Оффман обвинил Этьенна в том, что он списал свою комедию с пьесы А.Пирона "Неблагодарные сыновья" (1728); затем по Парижу поползли слухи, что источник "Двух зятьев" - хранящаяся в Императорской библиотеке "школьная" (то есть без женских ролей) комедия некоего рейнского иезуита "Конакса, или Обманутые зятья" (1710). Дабы все убедились в лживости этих обвинений, Этьенн на свои деньги поставил "Конаксу", которая в самом деле имеет с его комедией некоторое сюжетное сходство, однако в художественном отношении гораздо слабее. В конце концов обвинение в плагиате с Этьенна было снято. ...посвятивший себя трудам иного рода... - С середины 1810-х гг. Этьенн полностью посвятил себя журналистике, а в 1820-х гг. занялся политической деятельностью (был избран в Палату депутатов). ...ее окружают змеи... - Геракл (греч, миф.) был сыном Зевса и смертной женщины Алкмены; ревнивая супруга Зевса Гера подослала к колыбели Геракла двух чудовищных змей, но младенец задушил их. Л. Капилупи с братьями и племянником складывал из стихов Вергилия центоны о монахах, о женщинах, о дурных болезнях; они были опубликованы в 1588 г. в Риме вместе с составленной из стихов Вергилия поэмой о Ветхом и Новом завете, написанной Фальконией (Фальтонией) Проба (первое изд. - в 1472 г. в Венеции). См.: Гаспаров М.Л., Рузина Е.Г. // Памятники книжного эпоса. М" 1978, с. 190-211. Авсоний был автором "Свадебного центона", составленного из стихов и полустиший Вергилия. С. 91. По свидетельству Дювердье и Ламоннуа... - Имеются в виду "Библиотека Антуана Дювердье, содержащая каталог всех авторов, писавших по-французски или переводивших на этот язык" (1585) и примечания Б.Ламоннуа, опубликованные в переиздании этой книги, вышедшем в 1772-1773 гг.Г'Французские библиотеки Л акру а дю Мена и Дювердье, т. VI). Жан де Корр выпустил в 1575 г. "Сочинения нравственные и прочие", списанные из "Антологии" (1574) Пьера Бреслау и некоторых других сочинений, в том числе из брошюры об одном нашумевшем судебном процессе, изданной в 1561 г, Жаном де Кора, Бейль упоминает... Стригелия... - По словам Бейля, Стригелий, "кажется, выступал за общую собственность" и предлагал тем, кого обокрал: "если вам что-либо нравится в моих сочинениях, пользуйтесь этим смело; все написанное мною к вашим услугам" ("Исторический и критический словарь", статья "Стригелий"). ...философа Хрисиппа... переписал целиком "Медею"... - См.: Диоген Лазртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, VII, 7; здесь жедоиведены слова Аполлодора Афинского о Хрисиппе: "Если бы из книг Хрисиппа изъять все, что он повыписал из других, у него остались бы одни пустые страницы!" "Комментарии к латинскому языку" Э. Доле вышли в 1536-1538 гг. (т. 1-2); в плагиате из трактата Л.Баифа об античном мореплавании (1536) обвинял Доле Шарль Этьенн. ...современники хвалили Эпикура... - По словам Диогена Лаэртского (указ, соч., X, 26), книги Эпикура "составляют около 300 свитков. В них нет ни единой выписки со стороны, а всюду голос самого Эпикура". С. 92. Интиме - персонаж комедии Расина "Сутяги" (1668), секретарь судьи; приведенная строка (д. I, явл. 5) пародийная цитата из трагедии П. Корнеля "Сид"(д, I, явл. 1). Флешье произнес речь над гробом Тюренна 10 января 1676г.; в начале ее он ссыпается на второканоничесте Книги Маккавеев из Ветхого Завета, где описывается народное восстание в Иудее против царя Сирии Антиоха IV Епифана под предводительством Иуды Маккавея. С. 93. Филипп де Коммин ... сходится с Тацитом... - Слова Коммина из его "Мемуаров" (1489-1498; опубл. 1524) и близкие к ним мысли Тацита, Сенеки и Квинта Цицерона приведены в "Опытах" Монтеня (Ш, VIII). С. 94. Лени Ламбен выпустил в 1566 г. четырехтомные "Сочинения" Цицерона; Ламбен отличался такой обстоятельностью и медлительностью, что имя его даже стало нарицательным: во французском языке есть глагол lambiner - "волынить"; Д.М.Брут выпустил в 1570 г. приписывавшуюся Цицерону "Риторику для Геренння". "Менажиана" - сборник высказываний ученого и поэта Жиля Менажа и анекдотов о нем, собранный после его смерти друзьями (1-е изд. - 1693, 2-е, дополн. - 1713-1716, т. 1-4). С. 95. Шевалье Д'Асейи - один из поэтов, к которым Нодье питал живой интерес; в 1825 г. он издал миниатюрную (16o) книгу его сочинений, а в своих "Новых заметках об одной небольшой библиотеке" (1844) рассказал историю его сборника "Мелкие стихотворения" (1667): автор шутки ради поставил на титульном листе при указании имени книгопродавца вместо слов "продается" слова "отдается даром"; покупатели приняли это за чистую монету и книгопродавцу пришлось вырывать титульный лист из всего тиража. ...в классической пьесе Расина... - Нодье сопоставляет строки из трагедии "Британик" (1669, д, IV, явл. 2) со строками из 8-й песни поэмы "Генриада". С. 96. ...с Ламоттом, который... переписал... Вальтера... - Ошибка Нодье: приведенная строка взята из трагедии Вольтера "Меропа" (1743, д, I, явл. 3), которую Ламотт никак не мог переписать, поскольку скончался в 1731 г. "Бланш и Гискар", трагедия Б.Ж. Сорена, была поставлена в 1763г.; поэма Ж.Делиля "Воображение" вышла в 1806 г. "Декламация", точнее, "Театральная декламация" (1766) - поэма К.Ж. Дора, к творчеству которого Нодье относился скептически (ср. в наст. изд., т. 2, с. 192). С. 97. ...не правы те, кто искал... источник великой поэмы Мильтона. - Шотландский критик Вильгельм Лодер (ум. 1771) в книге "Разоблачение великого обманщика" (1754) вставил пассажи из поэмы Мильтона "Потерянный рай" (1667) в поэму Масения "Плоть" (о грехопадении) и некоторые другие произведения, а затем обвинил Мильтона в плагиате, но вскоре был разоблачен. Что же касается драмы Д.Андрешш "Адам" (161?), представляющей собой переработку латиноязычной трагедии голландского писателя Гуго Греция "Адам-изгнанник" (1601), то известно, что Мильтон видел ее во время путешествия по Италии (1638-1639). ...уже Соломон знал... - Нодье очень любил и часто повторял мысль, высказанную в ветхозаветной книге Екллесиаст (I, 9-10), автором которой считается царь Соломон: "нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "Смотри, вот это новое", но это было уже в веках, бывших прежде нас". С. 98. "Шотландские вожди" Д. Портер вышли в 1809 г., "Семейство Пополи" М. Гамильтон впервые опубликовано во французском переводе Нодье в 1810 г. ...выдать самое неуклюжее... детище нашего... языка... за источник "Генриады"?... - В 1770 г. враги Вольтера переиздали очень слабую поэму С. Гарнье (ок. 1545-1607) того же названия (1593), пытаясь выдать ее за источник эпопеи Вольтера. "Сравнительные жизнеописания" Плутарха в переводе Амио вышли в 1559 г. С. 99. Ж. Момон перевел "Сочинения Святого Юстина, философа и мученика" (1538) с греческого, а не с латыни, как полагал Нодье. ...перелагателю Лонга и Гелиодора... - Роман Лонга "Дафнис и Хлоя" в переводе Амно вышел в 1559 г., роман Гелиодора "Теаген и Харнклея, или Эфиопнка" - в 1547 г. (2-е, исправл. изд. - 1559). Эти античные романы послужили образцом для пасторальных н авантюрно-галантных романов Нового времени. Пьер Белон выпустил "Естественную историю диковинных морских рыб" в 1551 г., "Естественную историю птиц" и книгу "О природе и разнообразии рыб" - в 1555 г.; в 1546-1549 г. совершил путешествие по Греции, Малой Азии, Египту; степень доктора медицины получил в 1540 г. С. 100. "Исторические и литературные курьезы" Ж.Лирона вышли в 1734-1740 гг. (т. 1-4), "Записки о прославленных деятелях литературной республики" Ж.Л. Мисерона - в 1727-1745 (т. 1-43), "Занимательная, историческая и критическая библиотека, или Толковый словарь редких книг" Д.Клемана - в 1750-1760 гг. (т. 1-9). Томасий... Обер Ле Мир... - Нодье перечисляет эрудитов-библиографов, писавших о плагиате. "История моего времени" Ж.О. de Ту выходила в 1604-1620 гг. "Трактат о рыбах" Г.Ронделе опубликован в Лионе в 1554 г. "Христианская Галлия" (1715-1865, т. I-XVI) - история городов и селений Франции со времен распространения здесь христианства до новейших времен. С. 101. ...о злополучной тяжбе Академии с Фюретьером... - французская Академия была основана в 1635 г., прежде всего для создания словаря французского языка; А.Фюретьер, член Академии с 1662 г., взялся составить одновременно с академиками свой словарь, но академики увидели в этом посягательство на свою монополию (в 1674 г. был издан указ, запрещающий публикацию любого словаря французского языка, кроме академического). Кроме того, Фюретьера, имевшего доступ к гранкам большей части словаря, готовой к 1672 г., заподозрили в плагиате. О полемике по этому поводу см. в наст, изд., т. 2, с. 116-121. Словарь Фюретьера был опубликован посмертно, в 1690 г., первое издание словаря Академии - в 1694 г. ...доверила сочинение словаря одному из самых образованных... литераторов нашего времени... - Шестое издание словаря Академии (1835) было доведено до конца Ф.К.Ж.Дрозом, моралистом и историком, у которого Нодье учился в 1796 г. в Безанонской Центральной школе. С. 102. ...созданием бессмертным... - намек на название Французской Академии - "сорок бессмертных". ...расширенный в 1701 году Банажем... - А.Банаж не только расширил словарь Фюретьера, но одновременно "очистил" его от многих слов, которые счел неприличными. "Тревуский словарь" издавался в городе Треву, где ранее заседала Академия иезуитов; 1-е изд. - 1704 ( т. 1-3), 5-е изд. - 1771 (т. 1-8). Ф.Ж.М.Рейнуар выпустил в 1836-1844 гг. шеститомную "Романскую лексику, или Словарь языка трубадуров в сравнении с другими языками латинской Европы". С. 105. _легкомысленные предположения "Духа журналов"... - На страницах "Духа журналов" в январе 1779 г. (дата 1759 - ошибка или опечатка в книге Нодье; "Дух журналов" начал выходить только с 1772 г.) аббат Мерсье де Сен-Леже высказал предположение, что книгу А.Бандури "Восточная империя" (1711) написал в действительности коллега Бандури по Академии надписей Л.-Ф.-Ж. де Ла Барр. Предположение это считал рискованным и бездоказательным не только Нодье, но и Ж.-Ш.Брюне. "Нравы" энциклопедиста Ф.Туссена вышли в 1748 г.; книга была приговорена к сожжению, поскольку в ней проповедовалась естественная мораль, независимая от религии. "Энциклопедия" Э.Чеймберса, вышедшая в 1728 г. (т. 1-2), - первый английский энциклопедический словарь. "Методическая энциклопедия" Панкука и Агасса (1782-1832, т. 1-201, в том числе 47 томов иллюстраций) представляет собой материалы Энциклопедии Дидро и Д'Аламбера, перегруппированные в отдельные словари по 48 наукам. С. 106. Л.Морери в 1674 г. выпустил "Большой исторический словарь", который изобиловал грубыми ошибками и содержал, по словам Вольтера, много сведений, но мало суждений. Что же касается Скапулы... - И.Скапула, работая в типографии А.Этьенна, вычитывал гранки его "Сокровищницы греческого языка" (1572) и, сделав оттуда обширные выписки, выдал их за собственное сочинение. Его "Греко-латинский лексикон" (1579) был меньше и дешевле книги Этьенна, и потому лучше продавался; все протесты Этьенна были напрасны. С. 107. ...Рабле... забавных сцен в комедиях Расина... - Расин опирался на некоторые эпизоды "Гаргантюа и Пантагрюэля" в комедии "Сутяги" (см. подробнее: Расин. Сочинения. M., 1984.T. 1, с. 419-421). "Кум Матъе, или Превратности человеческого ума" (1766) - роман А.Ж.Дюлорана (1719-1793), известный проповедью безбожия и обилием вольных сцен. ...Маро, чей стиль создал новый род литературы... - Для стиля К.Маро характерны, по словам известного критика Лагарпа, "веселая, приятная, простая и естественная манера", а также смесь современных слов с архаизмами; традиции Маро, которые развивали в эпиграммах Расин и Ж.-Б. Руссо, а в стихотворных сказках-новеллах Лафонтен, были так заметны, что во французский язык даже вошли слова "маротический", "маротизм" и "маротизировать". Нодье ценил Маро очень высоко: он говорил, что готов отдать все стихи XVII века за одну его эпиграмму. Л.Леруа именовал себя Региусом, переводя свою фамилию на латынь (по-французски le roi - король). Его книга, вышедшая в 1575 г., называлась "О превратностях, или о разнообразии вещей в мире <...> А также о том, правильно ли поступают те, кои только и делают, что повторяют сказанное до них, и о том, что подобает нам собственными нашими открытиями дополнять учения древних, не ограничиваясь переводами, толкованиями, исправлениями их трудов и выжимками из оных"; трактат Ф.Бэкона "О достоинстве и приумножении наук" вышел в 1623 г., книга Э.Брервуда вышла в 1614 г. П.Шаррон в 1601 г. выпустил "Книгу мудрости"; бордосский богослов - Монтень, который служил в Бордо и жил неподалеку в своем поместье; называя Монтеня, скептика и эпикурейца, богословом, Нодье, очевидно, иронизирует. С. 109. ...по словам знаменитого писателя наших дней... - Нодье имеет в виду мысль, высказанную Ф.Р. де Шатобрианом в трактате "Гений христианства" (1802; ч. 3, кн. 2, гл. 6). ...более пристали богу, нежели человеку... - Близкая мысль встречается в "Параллели между Боссюэ и Паскалем" французского моралиста маркиза де Вовенарга (1715-1747). Тимей Локрский - персонаж диалога Платона "Тимей"; см. также примеч. к т. 1, с. 224. ...в особенности Монтеню... - Паскаль сам ощущал свою зависимость от Монтеня, однако толковал ее так: "Во мне, а не в писаниях Монтеня содержится все, что я в них вычитываю" ("Мысли" Э 64, по классификации Бруншвига). С. 110. Афтоний был автором сборника "прогимнасм" - подготовительных упражнений ритора, в число которых входили басни, сентенции и т.д.; Публий Сир сочинял мимы (короткие сценки); извлеченные из них афоризмы издавались вместе с сочинениями Сенеки и Федра; Эразм Роттердамский был автором сборника изречений и поговорок, извлеченных из античных писателей, - впервые эти "Пословицы" вышли в 1500 г., а пополнял их Эразм всю свою жизнь. "Путешествия Кира", воспитательный роман А.-М. де Рамсея, вышел в 1727 г. (т. 1-2); Рамсей был другом и учеником Фенелона; о романе Фенелона "Приключения Телемака" (1699) см. подробнее в примечаниях к т. 2, с. 61-67. С. 111. "История Карла XII" Вольтера вышла в 1731 г., "История Германии" Ж.Барра - в 1748 г. Г.Мабли, вслед за Руссо, исходил из теории общественного договора и естественного права, а также настаивал на уменьшении имущественного неравенства за счет ограничения людских потребностей, переходя к проповеди аскетического коммунизма. Руссо в "Исповеди" (кн. 12) назвал книгу Мабли "Беседы Фокиона об отношении морали к политике" (1763) бесстыдной компиляцией из своих сочинений. "Философская и политическая история европейских учреждений в обеих Индиях" аббата Рейналя вышла впервые в 1770 г. (т. 1 -4). Об участии Дидро в работе над этой книгой сохранились свидетельства литераторов М.Гримма и Ж. - Ф.Лагарпа; у дочери Дидро хранился даже, по преданию, экземпляр, где были отмечены все написанные им фрагменты; помогали Рейналю и другие энциклопедисты, а во второе издание книги (1780, т. 1-5) он просто включал целые страницы чужих сочинений, не указывая, что это цитаты. С. 112. ...книги Крения... Салье... - Нодье перечисляет написанные в новое время на латыни труды о плагиате. Все высказав, наскучишь непременно. - Вольтер. Рассуждения в стихах о человеке, IV (Послание об умеренности). ...Питу опубликовал сборник Федра... - Рукопись басен Федра была неизвестна европейцам до конца XVI в., когда Франсуа Питу обнаружил ее, а его брат Пьер Питу опубликовал (1596). Г.Фаэрно написал по просьбе папы римского Пия IV, своего покровителя, сотню басен на латыни по мотивам эзоповских, и опубликовал их в 1564 г. в Риме; в том, что он обладал рукописью Федра и уничтожил ее, его обвинял Ж.О. де Ту. С. 113. Пьетро Алционио (или Алциониус), некоторое время работавший корректором в типографии Альда Мануция Старшего, написал и издал в 1522 г. диалог "Об изгнании", до того блистательный по форме, что Павел Мануций заподозрил автора в присвоении неизвестной рукописи Цицерона. В XVIII в. итальянский ученый Д.Тирабоски доказал ложность этих обвинений. О "Библиотеке" А. Дювердье см. выше, примеч. к с. 91. ...сей новоявленный Диомед... - Аргосский царь Диомед вместе с Одиссеем похитил из Трои палладий Афины (греч. миф.). С. 114. В.Белленден издал в 1608 г. книгу "Cicero princeps", составледную из фрагментов сочинений Цицерона, посвященных управлению государством и обязанностям правителя. Н.Л.Томеус был автором написанных в духе Цицерона "Диалогов" (1524). О Нострадамусе и его предсказаниях см. примеч. к т. 2, с. 40; книга Ж. де Нострадамуса "Жизнеописания знаменитейших и древнейших провансальских поэтов" вышла в 1575 г.; процитированная Нодье история рассказана на стр. 165-166. "Каталог библиотеки одного любителя книг, с библиографическими примечаниями" А. - О.Ренуара вышел в 1819 г. Книгу Э.Ландье, впервые вышедшую в 1813 г. у Фирмена Дидо, Ренуар выпустил в 1814 г.; он считал, что она принадлежит перу Д'Агессо, поскольку нашел в ней дословные совпадения с сочинениями этого автора. С. 116-117. Клодина Кольте, жена поэта Гийома Кольте, при жизни мужа блистала остроумием, а лишившись его помощи, стразу утратила весь свой ум; Нодье цитирует написанное на эту тему стихотворение Лафонтена "На госпожу Кольте, которая сочиняла стихи при жизни мужа и перестала сочинять после его смерти". "Единственный наследник" (1708) - комедия Ж.Ф.Реньяра; здесь, в д. III, явл. 6, слуга Криспен изображает безутешную вдову, которая родила "посмертного ребенка" через два года после смерти мужа. С. 117. Жан Эно, поэт, прославившийся из-за вызывающей тематики сонета "Недоносок", учил будущую поэтессу госпожу Дезульер стихосложению; стихотворение А.Кутеля "Тоска" имеет много общего с "Овечками" госпожи Дезульер, однако кто из сочинителей списывал у другого, определить трудно: сочинения Дезульер впервые были изданы в 1687 г., а книга Кутеля "Прогулки" - около 1661 г. в Блуа, однако но уровню "Тоска" настолько выше всех остальных стихов в сборнике, что напрашивается вывод о плагиате (Кутель мог читать "Овечек" в списках); впрочем, и госпожа Дезульер могла воспользоваться текстом изданного в провинции сборника. Впервые на сходство двух стихотворений обратил внимание в 1735 г. журнал "Меркюр сюисс" ("Швейцарский Меркурий"). "Так-то ваше - не вам... " - строки из стихотворения, которое, по преданию, написал Вергилий, когда некий посредственный поэт выдал себя за автора Вергилиева двустишия, посвященного императору Августу: "Я сочинил стихи, а слава досталась другому. Так-то ваше - не вам, птицы, строители гнезд..." (перевод М.Гаспарова). ...Теренций не писал комедий... - Римский историк Светоний (ок. 69 - ок. 140 н.э.) в жизнеописании Теренция высказал предположение, что Теренцию помогали писать его знатные друзья и покровители Сципион и Лелий; намек на это Светоний видит в прологе к комедии "Братья" (см.: Теренций. Комедии. M., 1985, с. 500). С. 118. Ж.Сегре был другом госпожи де Лафайети, по-видимому, помогал ей в литературной работе; под его именем вышло первое издание знаменитого романа "Принцесса Клевская" (1678). Гелиодор ради литературы поступился саном епископа... - Достоверных сведений о жизни Гелиодора нет; по преданию, сохранившемуся в историческом труде Никифора Каллиста (XIV в.), синод города в Фессалии, где Гелиодор был епископом, счел роман "Теаген и Хариклея" развращающим читателей и предложил автору либо сжечь книгу, либо отказаться от священнослужительства; Гелиодор выбрал второе (этот эпизод биографии Гелиодора Нодье, вероятно, почерпнул из Монтеня - Опыты, II, VIII). Ж.Мере был одним из зачинателей французской классицистической драматургии, автором первой "правильной" трагедии "Софонисба" (пост. 1629, изд. 1635); друг Теофиля де Вьо, он издал его посмертный сборник "Новые сочинения" (1642). С. 119. Кончетти (от итал. concetti) - вычурные, утонченные и неожиданные метафоры или аналогии. "Катилина", трагедия П.Ж. де Кребийона была поставлена в 1748 г., после двадцатидвухлетнего молчания драматурга; она имела успех у зрителей, но, будучи напечатана, вызвала нарекания критиков. Это не последняя трагедия Кребийона, за ней в 1754 г. последовал "Триумвират". Ф.К. Данкур, в отличие от Мольера, изображал в своих комедиях не вечные человеческие характеры-типы, а причуды, моды и пороки своих современников, подданных Людовика XIV. С. 120. Талия - муза комедии (греч. миф.). О.Д. Брюэйс в ответ на пожелание Людовика XIV посмотреть комедию, не похожую на все прочие, сочинил в подражание анонимному фарсу XV в. комедию "Адвокат Патлен" (1706). Бюффон в "Истории птиц", вошедшей в состав его "Естественной истории" (1749-1789, т. 1-36) не только благодарит Гено де Монбельяра за помощь, но даже приписывает ему куски, которые Гено набрасывал, оставляя их обработку Бюффону. С. 121. ...вспомним хотя бы Микеланджело... - Эта история о статуе "Уснувший Амур", крайне популярная во Франции в период так называемого "Спора Древних и Новых" конца XVII в., восходит к "Жизнеописаниям наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих". Д. Вазари. Вольтер рассказывал.... - Этот эпизод Нодье скорее всего почерпнул из "Основ литературы" Мармонтеля (глава "Стилизадия"). Удар де Ламотт ратовал за наглядность и однозначность басен, а Лафонтена критиковал за несоответствие содержания его басен их морали. С. 121-122. ...уподобляться отцу Ардуэну... - Свою парадоксальную идею, изложенную у Нодье, отец Ардуэн высказал в книге "Хронология, объясненная с помощью медалей" (1693). С. 122. Сиф - в ветхозаветной традиции третий сын Адама и Евы, от которого происходят все народы; согласно "Иудейским древностям" Иосифа Флавия, Сиф и его дети запечатлели на двух стеллах свои астрономические познания; Енох в религиозно-мифологических представлениях иудаизма и христианства - либо старший сын Каина, либо потомок Адама в седьмом колене, прадед Ноя; ему посвящены несколько произведений иудейской литературы, предшествовавшей раннему христианству и современной ему, в том числе Книга Еноха, дошедшая до нас в эфиопском переводе, и Книга Еноха праведного, дошедшая в славянском переводе. "Книга творения" (VI в.), знаменитая почти так же, как Библия, - своего рода руководство по творению чудес с помощью определенных комбинаций мистических букв, соответствующих всем явлениям природы; ее приписывали Аврааму, слывшему астрономом и астрологом. Гор (егип. миф.) - божество, воплощенное в соколе; с именем Орфея, певца и музыканта, наделенного магической силой, связана целая система религиозно-философских взглядов (орфизм), сформировавшаяся в VI в. до н.э. в Аттике; Дафна (греч. миф.) - нимфа, которую боги, чтобы спасти от преследований Аполлона, превратили в лавр; в одном из "гомеровских гимнов" говорится о прорицаниях, раздававшихся из лаврового дерева; Лин (греч. миф.) - сын музы Урании, знаменитый музыкант и певец, соперник Аполлона, убитый им; Паламед (греч. миф.) - сын царя Эвбеи Навплия; ему приписывается изобретение (или упорядочивание) алфавита, введение чисел, мер длины и веса, счета времени по годам, месяцам и дням и другие изобретения; Зороастр (древнегреческая форма имени иранского пророка Заратуштры) - основатель религии зороастризма; Пума Помпилий - легендарный римский царь-законодатель; по преданию, провел много лет в пещере, где его посещала дававшая ему мудрые советы нимфа Эгерия. ...просил жрецов принять его сочинения под охрану... - См.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Нума, XXII. Сивиллы (греч. миф.) - пророчицы; предсказания сивиллы из Кум, записанные на пальмовых листах, составили сивиллины книги; они считались тайными и хранились особой жреческой коллегией в храме Юпитера Капитолийского; Нодье сравнивает их с трудами первых христиан, также исполненными пророческого духа. С. 123. Варий - друг Горация и Вергилия (последний, умирая, поручил ему привести в порядок и опубликовать "Энеиду") ; из стихов Бария до нас дошло всего 15 строк, хотя он был известным трагическим и эпическим поэтом (его трагедию "Фиест" высоко оценил знаменитый теоретик ораторского искусства Квинтилиан). Акций и Пакувий - известные в свое время трагические поэты; из наследия первого сохранились заглавия и отрывки 43 драм; из творчества второго - 13 заглавий. Варрон - римский ученый энциклопедического характера, автор 74 трактатов в 620 книгах, посвященных различным наукам - от филологии до сельского хозяйства; до нас дош