енно когда показывается кровь или удачный удар розгами вызывает крик. Мужчине этому было под пятьдесят лет, и она его очень любила. Пробовала сечь и плеткой, так как розги трудно было доставать. Таким образом была подготовлена флагеллянтша. Впоследствии она сознавалась, что и мужа стала постепенно приучать к тому, чтобы он позволял себя бить по обнаженному телу. Особе этой было под тридцать лет. Сама она была на редкость чувствительна и с трудом позволяла шлепать себя по ягодицам рукой. В данном случае вышеупомянутый мужчина вполне достиг цели: он искал не столько боли, сколько унижения; боль для него была даже неприятна, и он, как мы видели, старался иногда уклониться от наказания. Но его подруга все-таки смотрела на наказание розгами отнюдь не как на возбуждающее средство или удовлетворение желания своего друга. Она именно наказывала, чтобы заставить смириться своего друга причинением ему сильной боли и унижения, когда он, взрослый человек, должен вертеться и кричать от боли, как пятилетний мальчуган. Она никогда, например, не наказывала, если не было с его стороны никакой вины. Он сумел мастерски вселить убеждение, что от всего неприятного для нее она может отучить его розгами, не лечь под которые он, конечно, может, но не рискнет, когда увидит, что ему грозит потеря близких с нею отношений. При этом, повторяем, она его любила. Это была как бы мать или воспитательница, глубоко убежденная, что наказывая, иногда очень строго, она исправляет своего любимого сына или воспитанника. Играл тут также роль некоторый садизм ее характера, - она сознавалась, что появление крови на теле наказываемого возбуждало ее... Но не всегда можно напасть на такую подругу. Во всяком случае, когда мужчина увидит, что женщина его рассказами достаточно подготовлена, что ее, любопытство возбуждено, то он может ей сознаться в своей страсти и просить ее удовлетворить, если не может рассчитывать, как в вышеописанном случае, достигнуть удовлетворения ее своей подругой бессознательно, по собственному желанию... Часто стыд, боязнь быть смешной удерживает женщину и делает флагелляцию для нее затруднительной, благодаря необходимости разыгрывать комедию, которая должна ее сопровождать. Если мужчина не интеллигентен, то он не сумеет воспитать единомышленницу, а просто обратится к подкупу, и очень редко бывает, чтобы его желание не было удовлетворено. Впрочем, очень многие женщины согласятся охотно сечь, но не в силах будут преодолеть страх, который им внушает быть самой высеченной. Для флагеллянта, у которого нет ни капли садизма, наслаждение будет несравненно полнее, когда женщина подвергается флагеллядии силой, испытывая при этом неудовольствие и страх. Максим Р., один из моих пациентов, был именно флагеллянтом подобного рода. Вид крови был для него тягостен, всевозможные утонченные истязания, которым садисты подвергают свои жертвы, стараясь возможно полнее удовлетворить свою страсть и в то же время боясь уголовного преследования, уколы булавками, прижигания, нанесение ран и т. п. - все это внушало ему отвращение. Но он был страстный охотник до причинения нравственных страданий женщинам, которых он находил для удовлетворения своей страсти и которых он после таких мучений подвергал утонченной флагелляции. Он выбирал женщин только между проститутками и старательно искал между ними девушек очень молодых, немного робких, которых он находил на плохо освещенных улицах в часы, когда в Париже всюду выступает на сцену продажная любовь. Он приводил избранницу на свою холостяцкую квартиру, находившуюся в центральном квартале и так устроенную, что из нее нельзя было услышать ни криков, ни призывов на помощь. Когда девушка входила в западню, то начиналась ужасная комедия. Она каждый раз менялась, в зависимости от приведенной девушки и собственного настроения в ту минуту Максима. Иногда он разыгрывал сумасшедшего и своими бессвязными словами приводил в неподдельный ужас несчастную подругу. Чаще он признавался ей в своей страсти к виду крови, и когда она, обезумевшая, хотела бежать, то он связывал ее веревками. Затем целыми часами он наводил на нее ужас рассказами о тех неслыханных мучениях, которым он ее подвергнет после того, как накажет розгами; розгами он сек сравнительно слабо, но при этом уверял девушку, что это только прелюдия ожидающих ее пыток. Ему доставляло невыразимое наслаждение видеть, как: у несчастной меняется от страха все лицо, как обнаженное ее тело корчится, слышать ее отчаянные крики и призывы о помощи. Два раза, по его словам, дело могло кончиться для него очень скверно. В первый раз очень молодая чахоточная девушка впала в бессознательное состояние и умерла, когда он поднял рубашку и собирался сечь ее розгами. К счастью для него, на теле не было никаких следов насилия. Он развязал несчастную и, уложив в постель, послал за полицией. Призванный доктор нашел смерть естественной и последовавшей, по словам Максима, в минуту первой ласки. В другой раз, по его словам, разочарование его было еще сильнее. В этот день его подруга, сперва взволнованная и напуганная его ужасными угрозами, мало-помалу пришла от них в опьянение, и сама горячо торопила его поскорее начать сечь ее розгами. Когда он на ее глазах вязал из березовых прутьев два пучка розог, она находила, что он выбирает недостаточно толстые прутья или вяжет слишком тонкий пучок. Но самое любопытное то, что женщину эту еще ни разу в жизни не секли, и о подобной страсти она знала только по слухам. И вдруг она стала ярой поклонницей флагелляции. Но Максим искал не этого; он наслаждался волнением и страхом, происходившими от его слов и действий. Наоборот, многие флагеллянты находят высшее удовольствие, если их удары вызывaют у жертв наслаждение, и они всячески стараются, чтобы жертвы разделяли их сложные чувства. Мы уже раньше сказали, что большинство женщин охотно становятся активными флагеллянтшами. Мы прибавим еще, что, если хотят внушить женщине страсть к пассивной флагелляции, непременно необходимо для начала заставить ее играть активную роль, не требуя тотчас перемены ролями. Вначале она будет страшно изумлена тем, что ей пришлось не ласкать, а бить... Сначала она беспокоится о причиняемой ею боли, потом привыкает к мысли, что она причиняет, наказывая даже очень жестоко розгами своего возлюбленного, не страдание, а высшее наслаждение... Мало-помалу совершенствуясь в искусстве сечь со страстью, она становится совсем смелой и, за редкими исключениями, принимает в подобных развлечениях вполне искреннее участие. Ей сладко и дорого видеть, как ее возлюбленный валяется у нее в ногах, готовый испытать от нее всевозможные унижения, что в ее власти, неограниченной, как у царицы или жестокой богини, взять в руки розги или плеть и начать полосовать обнаженное тело и что за все причиненные ею страдания он ее будет еще благословлять. Она изощряется в изобретении утонченных истязаний, что усиливает наслаждение от флагелляции. И если только женщина от природы не садистка, она неизбежно, - раз она действует искренно, - захочет и сама испытать от руки своего возлюбленного наслаждение, которое, несомненно, она ему доставляет, наказывая розгами и т. п. В одну прекрасную ночь, утомленная наказанием своего друга, она подставит свое тело и будет молить его причинить ей страдания. У некоторых женщин-невропаток страсть к флагелляции развивается при помощи внушения. Один очень известный доктор по нервным болезням, страстный флагеллянт, комплектовал свой гарем пассивными флагеллянтками при помощи внушения. Обращаясь к субъектам уже с некоторой наклонностью, которую он умело развивал, он заставлял их исполнять все свои желания. Способ его довольно любопытен. Он сначала во время глубокого гипнотического сна внушал им, что они испытывают высшее наслаждение от флагелляции, которую он приказывал испробовать. Наконец, когда его внушение начинало действовать, он объявлял им свою волю, уже не погружая их в сон. Никогда он не встречал непослушных, а многие сделались даже отчаянными флагеллянтшами. Лучшим доказательством того, что торговля живым товаром процветает преблагополучно, служит факт, происшедший в июне 1909 года в России и обошедший все русские газеты, откуда мы заимствуем эти интересные подробности. Молодой человек и великий мерзавец Иван Скоряк познакомился с приехавшей в Одессу для приискания должности Марией Лопатнюковой. Узнав о цели ее приезда и затруднительном материальном положении, он принялся за ней ухаживать. Неопытная девушка не подозревала, к чему клонятся эти ухаживания, принятое Скоряком в ней участие тронуло ее неопытную душу, и Лопатнюкова стала благосклонней относиться к нему. Ухаживания Скоряка пошли еще дальше; в один прекрасный день он предложил ей руку и сердце. Мария согласилась. Жених, чтобы не жить на двух квартирах, предложил ей переехать к нему. Лопатнюкова сначала колебалась, но Скоряк убедил, что временное сожительство под одной кровлей нисколько не будет ее шокировать, тем более, что в Одессе ее никто не знает. Через неделю-две, пока он устроит дела с документами, они будут обвенчаны. Переезд Лопатнюковой на квартиру Скоряка и был началом ее страданий. Клятвы жениха о вечной любви вскружили голову неопытной девушке, и она отдалась. Прошло несколько дней в каком-то угаре. Ежедневно происходили попойки, и Лопатнюкова каждый день засыпала в полуопьяненном состоянии, с тем чтобы завтра повторялось то же. Вскоре в квартире Скоряка прибавилась еще одна пара. Их стал посещать некий Арон Шомнис тоже с девицей, Пелагеей Дроздовой. "Это невеста моего товарища", - сказал Лопатнюковой Скоряк, и кутежи стали происходить уже вчетвером. Как потом оказалось, Дроздова была такой же жертвой, как и Мария. Девушки вскоре сошлись, подружились и делились своими надеждами. Спустя две недели Скоряк заявил своей невесте, что они должны уехать в Николаев; туда же поедет и Шомнис со своей невестой. Сначала Лопатнюкова протестовала, но когда жених стал угрожать, что он ее выгонит, согласилась, и они уехали. Затем николаевскому сыскному отделению стало известно, что в один из домов терпимости в Николаеве продается двумя субъектами девушка и что в данный момент они находятся в известном месте. Туда были откомандированы агенты, и через полчаса в отделение были доставлены аккерманский мещанин Иван Скоряк и браиловский мещанин Арон Шомнис с Пелагеей Дроздовой, которая, обрадовавшись, что, наконец, вырвется от своих мучителей, рассказала все начальнику отделения. Она приехала в Николаев с Лопатнюковой; последняя, как имеющая больше 20 лет, уже продана в дом терпимости, а она, имевшая всего 19 лет, не могла быть принята; поэтому Шомнис, остановившись в гостинице "Новый Берлин", эксплуатировал ее. Дроздова умоляла начальника спасти ее подругу, которая попала в "веселый дом" лишь накануне. Г. Матвеев немедленно с агентами отправился по указанному адресу. Появление полиции в "домике", естественно, смутило находящихся в большой комнате за утренним чаем "этуалей", между последними Марии не оказалось. Начальник энергично потребовал от "хозяйки" указать местонахождение Лопатнюковой. И когда чины полиции вместе с Дроздовой вошли в "комнату", то Дроздова с трудом могла узнать свою красивую подругу Марию. На постели лежала полунагая женщина, со впалыми щеками и глазами, и слабым голосом что-то говорила. Дроздова дала ей воды и помогла одеться. Собрав кое-какие вещи, Лопатнюкова, поддерживаемая подругой и чинами полиции, с трудом передвигая ноги, вышла на улицу, где ее усадили на извозчика и повезли в сыскное отделение. По дороге с ней случился нервный припадок. Немедленно в отделение был вызван врач, который привел ее в чувство и констатировал сильное нервное расстройство, близкое к помешательству. Когда Лопатнюкова пришла в себя, она на расспросы в сыскном отделении рассказала следующее: "Мы позавтракали с Ваней в одном ресторане, где выпили, но я не была пьяная. Затем мы поехали... Ваня привез к одной даме, по его словам, хорошей знакомой. Он мне назвал ее Марией Ивановной. Здесь мы пили вино. Через некоторое время Ваня сказал, что он уедет по делу, но скоро вернется за мною. Как только он уехал, Мария Ивановна позвала какую-то женщину и велела ей показать мою комнату... Я сказала, что мне комнаты не нужно, так как сейчас приедет Ваня за мною... На это дама засмеялась и сказала, что Ваня больше не приедет, и теперь я должна слушаться ее и вот Эмилию Федоровну, если не хочу, чтобы мне было плохо... Тогда я догадалась, что попала в бардак, и стала плакать и просить меня отпустить, иначе я буду жаловаться полиции. В это время принесли два шелковых платья и белье. Эмилия Федоровна подошла ко мне и велела мне переодеваться, "так как уже скоро десять часов и скоро могут приехать гости". Я опять в слезы и, взяв зонтик, хотела выйти из комнаты... Мария Ивановна подошла ко мне, вырвала зонтик, бросила его на кровать и сказала, чтобы "я не дурила и тотчас одевалась", иначе мне будет очень плохо... Я говорю, что не стану одеваться, тогда она подошла и ударила меня со всего размаху по щеке... Я закричала: "Вы не смеете меня бить, я не ваша дочь!" А она говорит мне: "Пороть розгами буду, если, стерва, не будешь делать, что тебе велят!" При этом опять меня ударила по другой щеке. Тогда я хотела броситься к окну и закричать, но меня схватили и, потащив к кровати, стали хлестать по щекам; я, конечно, закрывала лицо руками, но они отнимали и били по лицу, так что у меня пошла кровь из носу. Тогда они перестали. Мария Ивановна опять меня спросила: "Оденешься ли ты, проклятая стерва, и выйдешь к гостям?" Я говорю, что ни одеваться, ни выходить к гостям не стану, пустите меня, я буду жаловаться на вас за побои полиции... Тогда Мария Ивановна говорит Эмилии Федоровне: "Эмилия, вели Егору приготовить побольше хороших розог и скамейку в сарае, потом пускай и сам придет взять ее поучить хорошенько, а Агафье скажи, чтобы ждала нас в сарае"! Когда Эмилия ушла, Мария Ивановна опять подошла ко мне ближе и говорит: "Маша, лучше слушайся, а то больно выдеру и буду пороть, пока не станешь, как шелковая, всю шкуру спущу, а настою на своем! Ну, будешь одеваться ко встрече с гостями"? Я опять говорю, что незачем мне одеваться, когда я одета, гостей мне не нужно, я не блядь, а пороть меня розгами вы не смеете! Тогда Мария Ивановна говорит: "Посмотрим, что ты запоешь под розгами, шкура барабанная", - и опять ударила меня по щеке. Я ничего не ответила, вижу, что попалась, и, сев на кровать, стала только плакать... В это время пришла Эмилия Федоровна с здоровенным мужиком и говорит: "Мария Ивановна, все готово!" Та опять мне говорит: "В последний раз говорю, Маша, будь умницей и делай, что я тебе приказываю, иначе будет очень больно!" Я говорю: "Хоть режьте, а блядью не буду!" Тогда она велела Егору отвести меня в сарай. Так как я не хотела идти, то он ко мне подошел и, взяв меня за талию, говорит: "Нужно, Маша, слушаться хозяйку и идти в сарай!" Я говорю, чтобы отпустили меня, не их девочка, чтобы слушаться... Тогда Егор хотел меня взять на руки, но я стала брыкаться, кусать его за руку и кричать: "Пустите меня, вы с ума сошли! Я хочу уйти!" В ту же минуту я почувствовала, как мне связали веревкой обе руки и ноги, а Эмилия Федоровна всунула мне в рот платок. Егор взял меня на руки, и все пошли в сарай. Когда меня принесли в сарай, то там уже была одна баба. Вместе с Эмилией они меня уложили на скамейку, я была так слаба, что перестала сопротивляться, видела, что ничего не поделаешь... Я чувствовала, что кто-то развязывает мне панталоны и спускает их до низу... Потом мне все платье с юбками и сорочкой завернули на голову. Тогда Мария Ивановна велела вынуть платок изо рта, а Егору пороть меня. Меня никогда в жизни не секли розгами, а потому, когда я почувствовала первый удар, то света не взвидела и думала, что я умру от боли и стыда. Сильно рванулась, но увидала, что меня крепко держат, и стала только кричать. Что это была за боль, не могу передать... Затем меня все секли, но потом остановились, и Мария Ивановна говорит: "Я тебе дала пятьдесят розог и сейчас дам еще столько же, если ты не обещаешься одеться и слушаться меня!" Я говорю, что не могу бладовать! Тогда она опять велела пороть. Егор стал драть меня еще сильнее, и я стала кричать, чтобы меня простили и что я согласна на все и буду слушаться. Меня все-таки продолжали драть. Наконец, когда перестали, то я опять кричу, что готова на все, только бы не секли меня. Мария Ивановна говорит: "Маша, я тебе дала сто розог, но думаю, что тебя сегодня можно еще пороть, чтобы выбить у тебя всю дурь из головы! Агафья, принеси еще свежих розог! Услыхав это, я стала божиться, что готова слушаться и пускай меня опять выпорют еще больнее, если я солгу. Но Мария Ивановна все-таки не отпускала меня со скамейки. Вскоре Агафья вернулась с новыми розгами. Мария Ивановна взяла у нее пучок розог и, подойдя ко мне, показала розги, прибавив: "Я не верю, что ты будешь слушаться, и велю сейчас опять тебя сечь еще больнее, я вижу, что ты обманываешь"... И тут же передала розги Егору, как я не клялась и не уверяла, что не лгу и готова все делать. Опять меня стали пороть, от боли я не могла кричать, дух захватывало. Но скоро опять перестали. Мария Ивановна спрашивает: "Ну, что, Маш?, будешь слушаться и переоденешься здесь же в сарае?" - Переоденусь здесь в сарае! Только простите и не бейте. - Постараешься быть хорошенькой, иначе помни, что я тебя прямо из зала отведу в сарай и опять выпорю, но уже много больнее! Я начинаю клясться, что все буду делать, тогда Мария Ивановна спрашивает меня, буду ли ласкова с гостями? Я опять клянусь, что буду ласкова, если же не буду, то пускай меня опять порют. Только теперь она позволила меня снять со скамейки. Когда я встала, то она при всех подняла мне все платье с рубашкой и сказала: "Полюбуйся Маша, на свою спину, видишь, что бывает, когда меня не слушаются!" Я из стыда не хотела смотреть и старалась опустить платье, говоря, что мне стыдно. Но она ударила меня не сильно по щеке и прибавила: "Обещала слушаться, а не слушаешься, стыдно не слушаться, если говорю, смотри на спину, так значит не стыдно, и должна смотреть, я лучше тебя знаю, что стыдно и что нет, видно я тебя мало пробрала, и нужно опять велеть пороть!" Тут я совсем обезумела, увидав, что меня опять хотят класть на скамейку, сама подняла все и стала смотреть на спину, умоляя простить и говоря, что я не поняла... Вся спина была в рубцах, из многих сочилась кровь, были рубцы темно-красные. Теперь я видела, что нужно все делать, если не хочу опять быть поротой. Когда мне принесли белье, платье, зеркало и все необходимое для туалета, Мария Ивановна велела уйти Егору и Агафье. Сама же осталась с Эмилией Федоровной, и все время были, пока я умывалась и переодевалась. Когда я была совсем готова и приняла вполне приличный вид, так что волнение от пощечин и наказания розгами было заметно только по раскрасневшемуся лицу, что, по-моему, делало меня еще интересней, Мария Ивановна осмотрела меня, похвалила и рассказала мне некоторые подробности, которых я не знала. Затем сказала, что я могу идти в зало. Но мне нужно было за естественной надобностью... Мария Ивановна велела позвать за Агафьей и отпустила меня только с ней. Вернувшись оттуда, я еще раз поправилась и пошла в зало". Оказалось, что в истекшую ночь она имела у себя одиннадцать "гостей", десять человек были у нее временно, а одиннадцатый остался ночевать. Лопатнюкова отправлена в больницу. Скоряк и Шомнис предаются суду. ^TФЛАГЕЛЛЯЦИЯ И ЛЮБОВЬ^U Не подлежит никакому сомнению, что женщина в любви будет, обыкновенно, такой, какой пожелает видеть ее мужчина, с которым ей приходится иметь дело в минуты страсти. Выше мы говорили, что девушка, за исключением патологических случаев, во время наступления половой зрелости волнуется от сладострастных мыслей, но становится нормальной в этом отношении около восемнадцати или девятнадцати лет. Очень часто к этому времени ее чувства, недавно еще так возбужденные, вдруг успокаиваются вследствие родов, необходимости зарабатывать кусок хлеба или от светской жизни и флирта, особенно сильно атрофирующего здоровую чувственность у женщины. Но бывают такие женщины, у которых с годами развивается сладострастие. За исключением патологических случаев полового извращения, женщина в таком периоде неизбежно удовлетворяет свою страсть с мужем или любовником, от которых и зависит та дорога страстей, по которой она пойдет. Если мужчина нормален, она станет тоже нормальной, если он садист, то и она сделается более или менее садистской в зависимости от своего темперамента. Если он - флагеллянт, неизбежно ей придется познакомиться с розгами и пристраститься к ним. Моя пациентка, госпожа Р. Б., была тридцати четырех лет и только по слухам знала о наслаждении, испытываемом некоторыми лицами при флагелляции, когда сошлась близко с одним молодым человеком, на вид слабым, деликатным, но с твердым, жестким взглядом; в форме его носа и рта проглядывала повелительность. По ее словам, он был страшный любитель флагелляции, и в ней его соблазняли главным образом сильно развитой круп и ляжки, многообещающие округленности тела, а также величественный вид богини, которой недоставало только немного властности и строгости во взоре, чтобы вполне осуществить ту идеальную любовницу, которую создало его воображение. Вначале они имели нормальные половые сношения. Очевидно, он хотел ее сперва приручить, считая совершенно неподготовленной к тем упражнениям, в которых он собирался пригласить ее принять участие. За последнее время на свиданиях он стал проявлять особенную озабоченность, рассеянность и злость. Будучи в него сильно влюбленной, дама умоляла открыть ей причину его беспокойства. Может быть, он ее разлюбил? Он признался, что один вид ее волнует его странным желанием испытать наслаждения, которые рисовало ему его воображение и которое можно испытать только от страданий, он славословил поцелуи, так сказать, кровавые... Б. слушала его с удивлением и даже некоторым испугом... Хотя она не дала согласия, но по выражению ее лица он понял, что отныне он может действовать с нею смело. Прошло несколько дней, когда молодой человек не заговаривал более об этом предмете. Затем, раз, когда оба они были в постели, он вдруг опять заговорил о своей страсти. В этот раз, как признавалась сама Б., она надела особенно кокетливое нижнее белье, стараясь всеми способами удержать при себе своего любовника. Вдруг он схватил ее и положил на живот; затем стал всю покрывать поцелуями, но в то же время ударять слегка шнурками по плечам; раз он ударил довольно сильно, и Б. запротестовала слабо, тогда он, подняв у ней рубашку, дал ей штук десять более сильных ударов уже по ягодицам. Она хотела вырваться, напуганная его бешенством и порывистым дыханием... Но при первых же ее попытках он стал ее хлестать что есть мочи, меняя руки и полосуя ее по всем частям тела, не обращая внимания на ее крики; было видно, что крики еще более возбуждали, и он после сильного крика или попытки вырваться ударял с еще большим остервенением... Наконец он как-то особенно вскрикнул, бросил шнурки на пол, перевернул ее и приласкал с такой силой, с какой еще никогда не ласкал. Б. испытала такое наслаждение, которое еще ни разу не испытывала.,. Немудрено, что после этого она стала поклонницей флагелляции. Бывает иногда, что женщина не так скоро постигает прелесть от перенесения или причинения страданий. Для таких женщин требуется часто очень долгий промежуток времени для опытов, которые не обходятся без последствий для них. Другая моя пациентка, Анжель Л., едва переступила за тридцать лет. Это была жгучая брюнетка, с очень развитым крупом и бедрами, но тонкой талией. Жена фабриканта, бездетная, ничем не занимавшаяся, чрезвычайно любопытная, она уже имела несколько романов с первыми встречными. Несмотря на всю опасность подобных приключений, нюх парижанки выручал ее до сих пор, и она избегала неприятностей. Всегда ей везло на вполне галантных мужчин, которые не причиняли ей ни малейшей неприятности. Раз после полудня, когда шел мелкий осенний дождик, она, подобрав высоко юбки и платье, довольно торопливо шла домой, как всегда делая задом соблазнительные движения, - вдруг она заметила рядом с собой мужчину, изящного, хорошо одетого, по виду перешагнувшего сорок лет, но еще очень красивого, тщательно выбритого, с черными усами, темными глазами, пронизывающими насквозь и властными; иногда в его взоре проглядывала как будто нерешительность и забота о чем-то. Он сказал ей несколько комплиментов, довольно изысканных, без всякой шокирующей фамильярности. В конце концов, он предложил ей зайти с ним в очень приличную кондитерскую напиться чаю. Заинтересовавшаяся, немного увлекшаяся, Анжель согласилась. Очень галантно он опередил ее и выбрал в кондитерской столик в самом отдаленном углу, где их трудно было заметить. Она мило провела с ним около двух часов и рассталась, очарованная им и дав обещание прийти к нему на другой день около четырех часов. Аккуратно в назначенное время она на другой день входила в очень приличный дом на улице Ларошфуко в квартиру во втором этаже. В передней ее встретил новый друг - Виктор и провел в обставленную гостиную; это была, очевидно, не холостая квартира, но в данное время все в ней указывало на отсутствие постоянных обитателей. На вопросы Анжели Виктор, улыбаясь, сознался, что он, правда, женат, но его жена с двумя детьми и прислугой уехала на шесть недель к своей матери в По; он вполне свободен приводить в квартиру кого ему угодно. Ей нечего бояться, консьерж на него молится. Однако он через некоторое время провел ее в свой охотничий кабинет, а не в спальную. Комната была убрана подобно всем комнатам спортсменов: был уютный диван, две кушетки, ассортимент разного оружия, и что ее особенно поразило - это громадная коллекция всевозможных плеток и бичей; тут были собачьи плетки, кнуты погонщиков, ужасные английские девятихвостки, дамские и мужские бичи и т. д. Из деликатности, за которую Анжель в душе была ему очень благодарна, Виктор закрыл окна вместе со ставнями, спустил шторы и занавеси, затем зажег две электрических небольших люстры. Комната выглядели совсем мило, и Анжель внутренно радовалась, что придется принести жертву богине любви в таком изящном храме, ничем не похожем на банальные комнаты гостиниц. Около широкого и низкого дивана, служившего ему, как объяснил Виктор, постелью, стоял большой массивный дубовый стул для моления, обитый дорогим шелковым трипом малинового цвета. Анжель, указывая на этот стул, сказала, улыбаясь насмешливо: "Вы на нем творите молитвы?" Он загадочно улыбнулся и ответил: - Нет, не я, но случается, что мои посетительницы молятся на нем, и очень горячо. Она захохотала, хотя была охвачена каким-то необъяснимым беспокойством при этих словах, самих по себе ничего не значащих, но которым придавала странное значение особенная интонация, с которой произнес их Виктор. Впрочем, это впечатление скоро исчезло; Виктор сделался нежным, несколько раз поцеловал, очень мило шепнул ей, не хочет ли она помыть руки, и проводил ее в туалетную комнату. Когда вернулась оттуда, он опять стал ее целовать и умолять, чтобы она разделась, на что Анжель тотчас же согласилась. Пока она раздевалась, Виктор принес подушки, простыни и одеяло; затем постелил на диване. Когда она была уже в одной рубашке и собиралась нырнуть в приготовленную постель, то удивилась, что он не раздевается, а потому, шутя сказала ему: "Надеюсь, вы не думаете остаться в вашем костюме?" Он посмотрел на нее искоса и, делая вид, что не слыхал ее вопроса, прошептал: - Ну, а ваши молитвы... Вы должны помолиться теперь... Снова у ней сжалось сердце от невольного страха. - Что за глупые шутки! - сказала она несколько свысока и отступила назад. Но он одним прыжком был около нее, схватил ее не особенно грубо, но с большой силой, и, подтащив ее к стулу, поставил на нем на колени. - Молись, говорю тебе, изволь сейчас молиться! Тогда уже окончательно Анжелью овладел ужас. - Пусти меня! - заорала она во все горло. - Я хочу уйти, вы сумасшедший! В ту же минуту она почувствовала, что ее привязывают к стулу в положении не на коленях, а верхом, с лицом, обращенным к спинке. Откуда-то появились веревки, прикрепленные к стулу. Ими он крепко привязал ее под мышки и за талию. Анжель рвалась, кричала, ругалась и даже кусалась, но Виктор, по ее словам, поднял ей обе руки вверх я крепко связал кисти рук. - Молись! Молись! - повторял он без перерыва, улыбаясь и с горящими глазами. Она продолжала кричать, браниться и, наконец, стала умолять отпустить ее. - Напрасно кричишь, все равно никто тебя не услышит! - При этом он указал на тяжелые занавеси. Тогда Анжель заорала нечеловеческим голосом: - Спасите, меня убивают! Виктор только расхохотался и сказал: - Да нет же, ты с ума сошла, я тебя обожаю и после ты меня сама за все поблагодаришь! "Подняв мне рубашку и приколов ее вверх, он несколько раз погладил мое обнаженное тело, произнося голосом, уже задыхающимся от радости: - Да! Я верно угадал, что у тебя дивные ягодицы! Я уже молчала, - говорит Анжель, - сообразив, что ничего не поделаешь, и решила наблюдать, что будет дальше. Я заметила, что у Виктора возбуждение все росло и росло, и втайне ласкала себя надеждой, что он скоро меня отвяжет и отнесет на диван, где будет умолять о прощении. Но он вдруг бросился к коллекции бичей, схватил один из них и, подойдя ко мне, стал меня сечь что есть мочи. Тут уже я от боли стала орать во всю глотку. Когда он наконец остановился и отвязал меня, то я, подойдя к зеркалу, увидала, что вся была исполосована темно-красными рубцами, припухшими, местами сочилась кровь. Но отвязал он меня, когда я уже немного успокоилась. С нежностью самой усердной сестры милосердия он обмыл мне все иссеченные места, но со мною сделался истерический припадок, и я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то увидала, что лежу на диване рядом со своим палачом. Я, конечно, с ужасом вскочила. Но он меня взял в руки, стал умолять простить, целовать, ласкать... Одним словом, когда я уходила, то не только простила его, но пообещалась даже придти навестить такого оригинального любовника, взяв с него клятву, что он не позволит себе дойти до той же степени увлечения, как в этот раз. Он сдержал свое обещание легко, так как на него находило подобное опьянение только с женщиной, которую он встречал в первый раз. Обыкновенно, женщин, которые приходили к нему во второй и последующие разы, он подвергал банальной флагелляции, т. е. сек розгами или плетью, но несильно, редко до крови, затем следовал нормальный коитус. Анжель оставалась его любовницей около восемнадцати месяцев, не столько влюбленная, сколько загипнотизированная этим человеком. К нему влекли, против даже ее желания, его ласки бичом или розгами, хотя она испытывала от ударов больше ужаса, чем счастья. Тем не менее, когда она впоследствии играла в любовь с другими, у ней проявилась потребность к флагелляции, и она многих мужчин посвятила в тайны этого искусства; причем сама постоянно оставалась пассивной флагеллянткой; если же приходилось исполнять роль активной флагеллянтки, то она действовала крайне неумело и совсем плохо. Флагелляция между супругами. Вполне понятно, что гораздо труднее узнать от замужних женщин тайны алькова, особенно относительно такого щекотливого вопроса, как флагелляция, чем собрать подобные же сведения от дам полусвета. Но есть, однако, одно место, где все тайны, рано или поздно, открываются, где вся душа, все чувства, все самые сокровенные секреты обнажаются. Это - кабинет врача. Я был в состоянии собрать сам и через своих собратьев много любопытных фактов, которые и постараюсь изложить здесь. Но прежде всего нам необходимо решить вопросы: Является ли флагелляция между супругами редким исключением? - Нет! Есть ли она тогда явление, повторяющееся часта? - Опять нет! Обыкновенно, в первую очередь у мужчины существует к ней страсть, но он стыдится сознаться в ней своей жене и удовлетворяет ее вне дома. Впрочем, бывает, что муж по тем или другим причинам посвящает свою жену в тайну предпочитаемых им наслаждений. Случается также, что жена, по натуре флагеллянтка или пристрастившаяся к ней благодаря любовнику, вводит флагелляцию в свой домашний обиход. Довольно трудно установить вполне точную статистику по этому вопросу, но я полагаю, что не ошибусь, если скажу, что на сто семей существует две или три, где флагелляция применяется или была в ходу раньше. Было бы грубой ошибкой думать, что флагелляция - удел неврастеников или утонченных умов. В действительности флагелляция имеет своих адептов среди всех классов общества, и в крестьянских семьях она практикуется чаще, чем в других. Один английский автор говорит, что флагелляция в семье была чуть не от сотворения мира. Раввины утверждают, что Адам оправдывался, что съел плод от древа познания добра и зла под влиянием побоев от Евы. Мы знаем, что многие дамы следуют примеру своей прародительницы и присваивают себе право наказывать своих мужей. Известен исторический факт, как лорд Мюнзон, королевский судья, был при помощи служанок привязан женой к постели и жестоко наказан розгами за свое непохвальное поведение. Благородная леди секла его до тех пор, пока он не стал просить прощения и обещать исправиться. Когда дело дошло до суда, то судьи не только оправдали леди, но торжественно, в присутствии всего суда благодарили ее. С другой стороны, большая часть законодателей относится вполне снисходительно к наказанию телесно мужьями своих жен. Вопрос о том, может ли муж сечь свою жену, не раз ставился на разрешение. И обыкновенно решали, что подобное право зависит от поведения и характера его дражайшей половины. Стекль справедливо замечает: есть такие бесспорно испорченные хозяйки, что мужу необходимо проявить совсем необычную дозу философии, чтобы ужиться с ними. Если подобные женщины нападают на мужей с вспыльчивым характером, несдержанных и невоспитанных, то случается, что те их частенько колотят. Уверяли, что женщина была сотворена, чтобы быть подругой мужчины, товарищем, ангелом-хранителем его, и что она обязана быть доброй, аккуратной и т. п.; если она такова, то охотно подчиняется власти мужа. Если же она не удовлетворяет этим качествам, то неизбежно приходится употребить розги. 12 октября 1856 года в лондонской юридической газете были приведены следующие факты: - За последнее время королевским судам приходится разбирать массу жалоб жен на побои со стороны их мужей, в особенности в квартале Вест-Гавен. В этом квартале живет много последователей христианской секты, которая, в числе других доктрин, утверждает, что телесное наказание жен мужьями вполне допустимо, согласно повелению самого Бога. Высокоуважаемый Жорж Бирд, бывший викарий Гумберворта, поселился в этом квартале, и около него собралось много одинаково верующих. Он публично проповедовал, что по Священному Писанию муж имеет право пороть свою жену. Шесть недель тому назад некий Джемс Скотт, член секты последователей, был привлечен, по жалобе жены, к суду за то, что наказал ее розгами. В своей жалобе госпожа Скотт пишет, что "муж, возвратясь из молельни, где проповедовал Бирд, спросил ее, садясь за стол завтракать, почему она не пришла в молельню? Когда она ответила, что не желает слушать глупостей Бирда и не будет ходить в молельню, то муж, не севши за стол, подошел к ней, ударил два раза ее по щеке, а когда она оттолкнула его, сказав, что он не смеет ее бить, что ее даже родители не били, что все равно она в молельню не пойдет, то он вышел из столовой, а через некоторое время пришел к ней в спальную, куда она ушла после его ухода. Вместе с ним вошли горничная и лакей; в присутствии их муж велел мне идти на конюшню, где он, по его словам, научит меня слушаться его и ходить в молельню. Я говорю: "На конюшне мне нечего делать, туда не пойду и прошу вас оставить меня в покое". Тут он меня опять ударил по щеке, тогда я отскочила к комоду и, схватив подсвечник, бросила в него, но не попала. После этого он велел прислуге взять меня и отвести на конюшню. Так как я не хотела идти, то меня лакей с горничной взяли и понесли на руках, хотя я все время сопротивлялась. Когда меня принесли на конюшню, то я увидела там скамейку и кучера с розгами в руках, другой пучок таких же длинных розог лежал на полу около скамейки. Я поняла, что муж хочет меня высечь. Стала кричать, но меня все-таки силой положили на скамейку, горничная, по приказанию мужа, развязала панталоны, спустила их и завернула все платье с юбками и рубашкой на голову. Потом горничная стала меня держать за ноги, которые держал раньше кучер; муж велел кучеру пороть меня розгами. Он сказал, что мне дадут пятьдесят розог. Когда мне дали все удары, то муж сказал мне: "Видишь, Мери, к чему привело тебя непослушание: ты вся в крови, и тебе стыдно прислуги. Будешь слушаться и ходить в молельню?" Я отвечала, что не пойду в молельню, тогда муж велел кучеру взять другой пучок розог и дать мне еще пятьдесят розог. После этого я помню, что меня стали сечь еще сильнее, и я от боли вскоре не могла кричать и потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то увидала, что лежу у себя на постели, и около меня доктор с мужем. Муж при докторе и горничной говорит мне: "Мери, помни, если завтра не пойдешь в молельню, то я тебя высеку розгами еще больнее". Госпожа Скотт ухитрилась убежать к матери, а затем подала жалобу в суд. На суде госпожа Скотт заявила, что она просит суд не наказывать мужа, если он даст обещание больше не бить ее по щекам и не сечь розгами. Когда судьи потребовали от Скотта дать подобное обещание, то он отказался, прибавив, что будет слушаться скорее повелений Бога, чем людей. Тогда судьи приговорили его к заключению в тюрьму на месяц с каторжными работами. В Ветхом Завете есть действительно изречение: "Кто кого любит сильно, то и наказывает его сильно". Царь Соломон советовал наказывать детей розгами с самого раннего детства, чтобы сделать из них честных и хороших граждан. В Библии тоже говорится, что тот, кто получит побои, станет умным. Наказывай розгами твоего сына строго, но не до смерти. Розги или плеть оставляют следы на коже, а злой язык разбивает существование. Тому подобных изречений можно очень много найти в Библии. Теперь женщин гораздо реже секут, чем в старину, но от этого они не сделались умнее. И теперь, как и в старину, очень много плохо налаженных семей, несносных мужей, сварливых и ревнивых жен, пьяниц, а потому нет ничего удивительного, если и теперь розги иногда гуляют по той или другой спине. Теперь перехожу к собранным мною фактам. Вот один из них. Однажды меня пригласили к жене очень состоятельного крестьянина из местечка, где я жил на даче. Она упала, сходя с лестницы чердака, и сломала правую ногу немного ниже колена. Осматривая больную, я был страшно удивлен, что у нее на спине, ягодицах и ляжках были полосы от заживших длинных рубцов. Их было очень много, в некоторых местах они сохранили еще синеватость. Для меня было очевидно, что это следы от розог, но я не хотел выдать этого, а потому спросил: - Вы уже раньше упали, что у вас на теле синяки и ссадины? Женщина была молодая, не старше двадцати пяти лет. На мой вопрос она ответила, вся покраснев: - Да, нет! - Откуда же у вас эти следы? - Я не знаю. Осторожно, при помощи окольных вопросов и особенного внимания, мне удалось, наконец, через несколько дней добиться от молодой женщины откровенного признания. Вот уже два года, по ее словам, как у мужа вдруг явилась странная мания смотреть на нее, как на маленького ребенка, и очень часто под тем или другим предлогом наказывать розгами, иногда очень больно. У нее ягодицы и ляжки очень полные и совсем белые. Сперва муж стал хлопать, когда они были в кровати, рукой по обнаженным ягодицам и ляжкам; она заметила, что это его возбуждает. Шлепки раз от разу становились все сильнее и сильнее. Вначале женщине это нравилось, но когда шлепки стали сильнее и продолжительнее, то она стала протестовать. Правда, протестовала не особенно энергично, так как боль была терпима, а за наказанием всегда следовала приятная награда. Раз, когда он долго не приходил вечером из трактира, она легла без него и так крепко заснула, что ему, по его словам, пришлось очень долго ждать, пока она отперла дверь. Вернулся от навеселе и, раздеваясь, сказал, что в этот раз накажет ее гораздо строже, а чтобы не вырывалась, то привяжет ее веревками на постели. Сперва она не хотела давать привязывать себя, но потом согласилась, чтобы поскорее отделаться и заснуть, вполне уверенная, что дело не пойдет дальше шлепков; ну, думала, будет бить подольше и посильнее, чем обыкновенно... Когда он привязал, то она удивилась, что он не поднял ей сорочку и не стал шлепать, как это делал всегда, а встал с кровати и вышел на двор. Подумала, что за нуждой. Прошло очень продолжительное время, пока муж опять вернулся. Когда он вошел, она, не поворачивая уткнутой головы в подушку, сказала, что едва не заснула, и просила скорее наказывать ее. Он сказал, что она сегодня особенно провинилась и он ее выпорет розгами, чтобы в другой раз не держала его долго на дворе. Тогда только, повернув голову, она увидала у него в руках пучок длинных и толстых березовых прутьев и поняла, зачем он уходил так надолго. Стала просить оставить такие глупые шутки, но не тут-то было. Он вставил ей в рот кляп, чтобы не слышно было криков, и высек страшно больно, до крови. Когда он вынул кляп и отвязал, она еще больше часа проревела. Но он ее успокоил и несколько раз приласкал, так что она стала забывать боль от розог, хотя все тело страшно ныло и приходилось лежать на животе, чтобы не касаться иссеченных мест. Несмотря на все горячие ласки, муж сказал, что теперь будет редко наказывать шлепками, а чаще розгами. В действительности, он совсем перестал бить рукой и непривязанную, а постоянно сек и страшно больно иногда, когда был выпивши. - Но вы знаете, господин доктор, он вовсе не злой, и это он делает из любви ко мне, - прибавила бедная женщина. В один из приемных моих дней ко мне явились две дамы, которых раньше я не видал у себя. Одна была мать, а другая - дочь. Мать объяснила мне, что ее дочь, Елена, находится в страшном отчаянии, что не имеет детей, и решила посоветоваться со мной, нет ли возможности вылечить ее мужа от одной страшной ненормальности. Он вовсе не бессилен, в чем она убеждалась, касаясь руками его члена, находившегося в состоянии полного напряжения, но у мужа было отвращение к коитусу, и он находил наслаждение в том только, что заставлял жену ложиться на живот и долго бил ее рукой по ягодицам и ляжкам; в это время у него происходила эякуляция, и она осталась бы невинной, если бы в первые дни медового месяца он не совершил коитуса три или четыре раза. Коитус доставил ей большое наслаждение, но, к сожалению, зачатия не произошло. На мои вопросы молодая женщина с трудом, вся покрасневшая, объяснила, что ей стыдно было сказать своему мужу о своем желании иметь ребенка; когда же ее мать пробовала деликатно коснуться этого вопроса, то молодой человек приходил в бешенство, и той ничего не оставалось, как замолчать. На другой вопрос молодая супруга ответила мне, что шлепки мужа ей были далеко не неприятны, даже она испытывала сильное наслаждение, и, если бы не желание иметь ребенка, она не обратилась бы к моим услугам, хотя, добавила вполголоса и вся покраснев, наслаждение от коитуса было бы в несколько раз сильнее. Я попросил прислать ко мне мужа и рассказал ему только о желании жены иметь от него ребенка, скрыв все сообщенные мне другие подробности. - Я был бы, доктор, в отчаянии, если бы моя жена забеременела, так как в течение долгого периода беременности мне не пришлось бы с ней ездить на автомобиле. - Послушайте, разве вы не могли бы на время болезни жены найти женщину, которая ездила бы с вами на автомобиле, надев рейтузы, чтобы вы могли любоваться ее формами и с терпением ждать выздоровления жены? Молодой человек покраснел до ушей, поняв, что его тайна известна мне. Он сознался, что обыкновенный коитус для него скорее неприятен, тогда как продолжительные удары и даже прикосновение к ягодицам и ляжкам любимой женщины вызывают у него страшное возбуждение. Впрочем он все-таки дал мне слово постараться удовлетворить вполне законное желание своей жены иметь ребенка. У Терезы В. была от рождения страсть к флагелляции. Будучи совсем маленькой девочкой, она постоянно старалась устроить игру в мать и дочь или учительницу и ученицу, причем требовала себе непременно роль непослушной ученицы или дочери и настаивала, чтобы за каждое непослушание или дерзость с ее стороны мать или учительница раздевала ее и секла розгами или плеткой. Когда ей исполнилось десять лет, родители взяли для нее в гувернантки англичанку, которая была отчаянной флагеллянтшей. Родители имели неосторожность разрешить гувернантке наказывать девочку за проступки розгами. По ее словам, вплоть до четырнадцати лет не проходило недели, чтобы гувернантка не секла ее розгами. При этом очень часто она нарочно ленилась, шалила или грубила, чтобы добиться наказания розгами. Если же находила, что ее слабо высекли, то, опять же нарочно, говорила какую-нибудь дерзость и с радостью ожидала, что ее снова будут пороть, уже сильнее. Двадцати лет она вышла замуж. К половому акту она питала полное отвращение. Наконец, преодолев свой стыд, она созналась мужу в своей страсти и уговорила его, чтобы каждый раз, как ему захочется иметь с ней совокупление, он перед этим наказывал ее розгами, отчего она испытывала невероятное наслаждение. В июне 1908 г. один сторож парка в окрестностях Лондона составил протокол, что он, услыхав человеческие крики, поспешил на них. В самом глухом месте парка он застал мужчину, который жестоко сек крапивой молодую женщину по обнаженным ягодицам. Возмущенный сторож бросился на мучителя и схватил его за шиворот. Освобожденная жертва, вся сконфуженная, поспешно стала поправлять беспорядок в своем костюме. Однако мужчина на упреки сторожа ответил, что молодая женщина - его жена и наказывал он ее с ее же согласия. Не понимая ничего, сторож свел обоих в мэрию. Секретарь мэра, человек образованный и имевший понятие о подобных вещах, улыбнулся и свел все дело к простому нарушению общественной нравственности. Но сторожу такой оборот дела показался странным, и он с горячностью сказал: - Уверяю вас, господин секретарь, что этот господин истязал эту барыню самым жестоким и недостойным образом. Вам стоит только приказать освидетельствовать их доктору, - я уверен, что следы от крапивы еще совсем свежи! На это секретарь самым спокойным образом ответил: - Мой милый друг, тело барыни принадлежит ей одной, и она вольна им распоряжаться, как ей вздумается. Оба они в одном только виноваты, что приняли парк - публичное место - за комнату, принадлежащую им. Существует немало женщин, которые умышленно стараются рассердить мужа, чтобы добиться с его стороны пощечины или более серьезного наказания. Несколько лет тому назад я часто бывал у одного очень талантливого писателя в его чудном имении в окрестностях Лондона. Он только что женился на очень молоденькой девушке; между ними была довольно большая разница в летах, но молодая жена была сильно привязана к мужу. Она только была страшно ревнива и, будучи очень неразвитой, вообразила, что это его друзья сбивают ее мужа с пути верности ей, а потому стала принимать их довольно нелюбезно, иногда даже позволяла говорить им грубые колкости. Раз взбешенный муж, по уходе гостей, поздно вечером, отпустил всю прислугу спать, а сам завел жену в глушь своего парка и, несмотря на ее слезы, пребольно высек ее, как маленькую девочку, розгами до крови. Наказал он ее хотя и довольно строго, но не жестоко, тем не менее с нею сделался истерический припадок, и так как я в эту ночь как раз ночевал у него, то он разбудил меня и просил оказать помощь, причем рассказал все дело. Я скоро привел в чувство молодую женщину. Конечно, успокоил ее уверениями, что никому не расскажу ни слова. С этих пор она была всегда внимательна к гостям мужа и перестала ревновать его. Одна из моих пациенток, которую я лечил, когда она была девушкой, вышла замуж за молодого человека, очень богатого и довольно красивого, занимавшего хорошее положение в министерстве юстиции. Муж боготворил жену, исполнял все ее капризы. Вдруг она стала меланхоличной и постоянно была не в духе. Муж умоляет ее сказать ему причину такой перемены в ее настроении. Сперва она все отговаривалась пустяками, но все-таки проговорилась, что есть причина, однако ей стыдно сказать. Как муж ее ни уговаривал, она не хотела признаться. Тогда муж обратился к моей помощи и просил меня попытаться узнать. Я поехал к ней и с трудом уговорил поведать мне как врачу ее тайну, которую я выдам мужу только с ее позволения. Оказалось, что у нее явилось желание, чтобы муж высек ее хорошенько розгами, но совершенно серьезно; раздев и привязав на скамейке, выпорол бы ее березовыми розгами до крови, почти до потери сознания. Когда я, с ее разрешения, рассказал мужу о желании жены, то он ни за что не хотел исполнить его, называя это безумством с ее стороны. Он был даже удивлен, что я советовал исполнить и не находил ничего вредного для здоровья, если даже он ее высечет розгами очень сильно. После нашего разговора прошло около двух недель, когда он приехал ко мне опять и объявил мне, что завтра он решил исполнить это желание и высечь розгами жену, но он хочет, чтобы я выслушал ее перед наказанием, и если найду, что ее можно сечь без вреда для здоровья, то все-таки находился бы в соседней комнате, на случай оказания помощи. Я ему посоветовал, что если он хочет отучить ее от этой мании, то чтобы не нежничал и что опасного ничего нет. Напротив, если накажет слабо, то, возможно, она потребует повторения, и не раз, подобных экзекуций. Вечером я приехал к ним и обедал у них. Муж рассказал мне, что жена сегодня особенно нервничала и на какое-то пустое замечание, очевидно, боясь, что он не сдержит своего обещания, бросила в лицо ему дорогую вазу, которая разбилась, задев его за ухо. После этого, по его словам, он готов ее так выпороть, что она не встанет сама со скамейки. После обеда часа через два меня позвали осмотреть молодую женщину. Она сидела в кабинете одна; посредине стояла скамейка, на диване лежали веревки и несколько пучков длинных, свежих и толстых березовых розог. Я осмотрел розги, потом попросил женщину раздеться, чтобы выслушать. Когда я ее выслушал, то сказал, что опасности никакой нет, но разве ее не пугает вид скамейки и розог... Она как-то загадочно улыбнулась и попросила меня сказать мужу, что она сейчас разденется, прибавив, что он так зол за вазу, что, пожалуй, не простил бы ее, если бы она и пожелала... Я вышел и передал просьбу мужу, который тотчас пошел к жене. Через несколько минут я услыхал крики... Очевидно экзекуция началась. Минут через пять муж пришел ко мне и просил меня посмотреть, можно ли дать еще сто розог, как он хочет, - он дал уже сто розог. Жена просит ее простить. Я сказал, что посмотрю, и если можно, то лучше дать ей еще сто, несмотря на ее просьбы. Решено было, что я кивну головой, если можно. Я осмотрел... Тело было очень сильно иссечено, все в полосах, из них многие с кровоподтеками, были полосы и темно-синие. Но все-таки дать сто розог еще не было никакой опасности, почему я кивнул головой и вышел из комнаты. Опять раздались крики... Потом муж опять меня позвал. Мы с ним ее отвязали, и она с трудом поднялась со скамейки и легла в кровать, так как с трудом держалась на ногах. Она пролежала два дня в постели. Курьезно, что молодая женщина после этой экзекуции настолько осталась удовлетворенной поркой, что больше не просила. Даже шутила, говоря, что это я ее отучил, так как муж разболтал ей про мой совет дать ей еще сто розог. Мой коллега из Бухареста рассказал мне следующий случай. Один француз-художник женился на дочери богатого купца. Она была очень миленькая. Свадьбу отпраздновали с большой роскошью. Молодые уехали в свадебное путешествие в Канн. По-видимому, все должно было способствовать их счастью, но в конце медового месяца муж стал частенько заставать жену плачущей. Как он ее ни расспрашивал о причине слез, она не говорила. Ласки его она переносила как бы по принуждению. Старалась всячески уклониться от них под тем или другим предлогом. Наконец мужу надоело постоянно ухаживать за ней, и, когда жена и по возращении в Бухарест нисколько не изменила своего отношения к нему, он не на шутку разозлился. И настойчиво потребовал от нее объяснений. Жена сперва колебалась, но, видя настойчивость со стороны мужа, вся красная от волнения, опустив глаза, ответила: - Если кто и должен делать упреки, то не ты мне, а я тебе, так как ты держишь себя со мной не совсем как следует. Глубоко удивленный, он спросил ее, в чем именно он провинился? - Ты забыл одну обязанность в отношении меня... - Какую? Я не знаю! Умоляю тебя объясниться раз и навсегда и, клянусь, я сделаю все возможное, чтобы тебе угодить, так как безумно тебя люблю. - Я верю, что ты говоришь искренно; вероятно, в твоей милой Франции не существует нашего обычая! - сказала она, покраснев, как маков цветок. - Видишь ли, - продолжала она нерешительно, - я была иногда неласкова с тобой, уклонялась от твоих ласк из простого упрямства, отвечала тебе грубо, а ты не только не прибег к этому, - и жена указала на стоявшую во дворе метлу, - но даже не ударил меня по щеке. Если бы ты любил меня сильно, то ты не только наказывал бы меня, когда я на самом деле провинилась, но просто по дружбе сек бы меня иногда розгами... Вот почему я подумала, что я тебе не нравлюсь. - Отчего же ты мне раньше не сказала всего этого; я бы давно исполнил твое желание, хотя, откровенно говоря, я не понимаю такого способа выражения любви к жене!.. - Ты жестоко, мой друг, ошибаешься; приготовь сегодня вечером розог и накажи меня ими хорошенько за все мои прошлые вины, - ты увидишь, что тебе доставит большое удовольствие наказывать меня, это мне моя мать сказала. - Ну, хорошо, пусть будет по-твоему! Я попробую. К вечеру муж велел, под каким-то благовидным предлогом, приготовить пучок хороших березовых розог. Перед тем как ложиться спать, супруг наглухо закрыл окна со ставнями и спустил еще шторы с занавесями... Когда супруга совсем разделась, он велел ей лечь поперек кровати и привязал ее за ноги и руки к средней стойке. Затем, подняв рубашку, стал ее сечь розгами. Сначала он сек ее несильно, но потом все усиливал удары и остановился только тогда, когда во всех местах показалась кровь, хотя жена давно просила перестать сечь. Все-таки, видимо, она была довольна... Когда она легла в кровать и он ее приласкал, то она, целуя его крепко, сказала: "Видишь, после этого выходит гораздо лучше!" Флагелляция и лесбосские игры. В лесбосских играх флагелляция играет весьма важную роль. Можно сказать с полною уверенностью, что флагелляция лежит в основе всех наслаждений сафических. Иногда она по форме отличается от чистой флагелляции. Она менее ограничена пространством и видом, более разнообразна, но вытекает из одной и той же потребности удовлетворения сладострастного чувства. В то время, как флагеллянт или флагеллянтша, выдресированная мужчиной, ограничивают область наслаждения сечением ягодиц и ляжек, лесбосская флагелляция ищет причину мучения всему существу своей жертвы. Такая женщина не садистка, она не испытывает удовольствия от страдания своей жертвы, а наслаждается только тогда, когда причиняемая ею боль доставляет сладострастное удовольствие и ее жертве. Разные манипуляции, щипки, уколы тела, особенно грудей и т. п. являются обычными играми активных лесбиек. Очень редко, чтобы их возлюбленная не была вся исцарапана и в синяках, впрочем, безболезненных и воспоминание о которых только приятно щекочет их воображение. Впрочем встречаются среди лесбиек и чистые флагеллянтши, которые находят удовольствие сечь розгами или плетью своих возлюбленных, переодетых школьницами. Они же иногда охотно разыгрывают и другие комедии флагеллянтов. Мадмуазель Клара, модистка в Вест-Энде, славилась не столько своими шляпками, довольно неважными, сколько своими комнатами, находившимися за магазином. В них ее клиентки, большей частью перезрелые кокотки, находили любезных гризеточек, послушных, хорошо выдрессированных, которых можно было, по желанию, слегка высечь розгами без добавочной за это платы. Впрочем, у нее было запрещено снимать панталоны, а можно было сечь только через имеющееся в панталонах небольшое отверстие. В Ницце десять лет тому назад полиция открыла существование одного дома, посещавшегося главным образом англичанками, где почти ежедневно происходили сцены флагелляции. Но тут имелось в виду скорее удовлетворение садистских наклонностей, и жертвами их было немало молодых девушек и подростков. В Париже существуют немало фотографических заведений, являющихся центрами самого утонченного разврата. Девочки-подростки с большими глазами, обведенными синими кругами, худенькие, еще не сформировавшиеся и уже порочные, мальчуганы с длинными волосами, обнаженными бедрами и накрашенными щеками, молодые беспутные женщины, мужчины с плутоватыми глазами, неудавшиеся актеры, а иногда апаши и коты, мелкие буржуазки, рассчитывающие на легкий заработок для покупки каких-нибудь тряпок. В этом странном мире никто не умеет отказать в какой бы то ни было гадости. Здесь никого решительно ничем не удивишь. Все самые порочные любезности находятся, так сказать, в скрытом состоянии; продажные цены так низки, что покупающий известный порок может думать, что он напал на лицо, любящее тот же самый порок. На одной из отдаленных от центра улиц Парижа приютилась фотография, служащая главным образом местом свидания для лесбиек, между которыми есть немалое число отчаянных флагеллянток. На бархатном диване клиентки не раз секли розгами или плетью какую-нибудь молоденькую модель, безропотно выносившую побои ради наживы... В этой мастерской если не все было регламентировано, то приход и уход гостей были подчинены самому строгому контролю, чтобы не произошло неприятных встреч. Здесь было можно встретить много интересных женских типов. Вот госпожа Б., жена одного дипломата, достигшая пятидесяти лет, говорящая по-французски с самым отчаянным горловым акцентом, носящая тяжелые бархатные платья с разными фру-фру, грязными, потертыми и в пятнах. В обществе это была безупречная женщина, величественная, немного даже строгая в отношении других. Для близких это была отчаянная лесбийка, которая, старея, требовала все более и более молоденьких сюжетов; рука ее с особенной силой прогуливалась по молодой коже детей, попадавших в ее распоряжение. Мадам Антонина, старая актриса, когда-то пользовавшаяся известностью и вызывавшая восторг у зрителей одной своей манерой обнимать своего партнера в любовных сценах. Этой требовались молоденькие девушки с гибкой талией, которую она любила сжимать своими пальцами, распухшими от подагры. Для нее всегда приготовлялся пучок из длинных и свежих березовых розог. У нее сафизм соединялся с небольшой дозой садизма. Она то гладила рукой по обнаженному телу модели, то брала розги и секла. Мадам Иссак, жена одного ювелира, представляла классический тип разбогатевшей еврейки. В молодости она была очень красива. Эта заставляла модель повернуться к себе спиной, так, чтобы голова находилась у ее ног, затем брала розги и долго секла, любуясь жадными глазами, как вертелась под ударами розог бедная девочка. Через некоторое более или менее продолжительное время у нее появлялись сладострастные спазмы, и сеанс кончался. Но особенно была любопытна мадам Альжина. Она имела на левом берегу магазин старинных вещей. Вдова, очень сильно занятая своей торговлей, она могла только изредка появляться в мастерской фотографа. Высокая, стройная, с желтым лицом, с блестящими глазами, почти постоянно опущенными вниз. Фотограф устраивал живые религиозные сцены для заказываемых ею открытых писем. Она обожала также сечь розгами мальчиков, которые должны были быть не старше двенадцати лет. Перед экзекуцией мальчик наряжался в костюм прислуживающего в костеле и брал в руки кадило. Являлась Альжина и делала ему строгий выговор за то, что он небрежно исполняет свою обязанность. Мальчик отвечал какой-нибудь дерзостью и швырял кадило. Тогда Альжина хватала его, тут же раздевала и порола розгами с остервенением. Она прекращала сечь, когда совсем уставала; затем, после того как мальчик уходил, она опускалась на колени и горячо молилась. В скандальной хронике времени Второй империи во Франции сообщалось, что вдова одного моряка жила в роскошном особняке на Елисейских полях. Она вела уединенную жизнь, не принимая никого. Вся прислуга ее состояла из старика-лакея и старухи-кухарки. Мадам М. часто выезжала из дома в наемной карете. Всегда одетая изысканно, она приказывала везти себя в Булонский лес, где выходила и прогуливалась немного пешком. Она славилась своей удивительной худобой. У нее не было любовников, никаких светских знакомств, но была страсть, про которую разболтал ее партнер. Однажды она встретила очень красивого негра, прекрасно сложенного и очень высокого роста. Негр продавал разные сласти. В его больших глазах проглядывало что-то дьявольское. Остановив свою карету, она купила у него половину лотка и дала конверт, сказав: - Если вы хотите заработать десять франков, то снесите эту записку по адресу. Торговец обещался тотчас же отправиться по указанному адресу. Барыня дала ему обещанные десять франков, что в несколько раз превосходило стоимость его товара, и он был в восторге. Мадам М. подозвала свою карету и уехала домой. Не успела она приехать, как лакей доложил ей о приходе негра, которого она велела ввести в свой будуар, где она обыкновенно проводила время. В то же самое время она приказала приготовить ванну. - Хотите заработать вдвое, - сказала она, обращаясь к негру, - тогда делайте буквально все, что я вам прикажу, без малейших возражений. За двадцать франков негр готов был, конечно, делать все, что угодно. Негр сделал знак головой, что согласен. - Раздевайтесь, раздевайтесь совсем! Пока он был занят этой операцией, барыня быстро разделась сама. Она была такая жалкая, кости и кожа, что негр в испуге отошел немного назад. Затем барыня отперла шифоньерку и вынула оттуда плетку, на ременных концах которой были прикреплены маленькие шарики из слоновой кости. После этого она достала несколько шнурков. Подойдя к негру, она сказала, чтобы он ее крепко привязал на кушетке, и тотчас же легла на живот. В кушетке везде были кольца, к которым негр и привязал барыню за руки и ноги. После этого она сказала, что он должен сечь ее плеткой беспощадно до крови, потом бить, царапать руками, опять пороть, пока она почти не потеряет сознание. Бояться вам нечего, так как на столе лежит записка, в которой я пишу, что все это вы сделали по моему приказанию и за последствия не отвечаете. Негр посмотрел записку, хотя прочесть не мог. Он добросовестно исполнил приказание. Порол с яростью плетью, меняя руки, бил руками, опять брал плеть и сек ею... До того разошелся, что рискнул даже ударить барыню несколько раз по лицу так, что у нее пошла кровь из носу. Сперва он, было, испугался, но потом страх, что найдут работу нехорошей и не дадут денег, пересилил, и он опять схватил плеть и стал драть с каким-то особенным озлоблением. Барыня кричала, стонала, как безумная, но наконец потеряла сознание. Негр тогда остановился с удивленными глазами, и перестал ее пороть. Конечно, он мог бы удовлетворить свои возбужденные чувства, но не решался, объятый каким-то суеверным страхом перед этим жалким женским телом. Наконец, она пришла в себя, приказала негру отвязать себя и помочь ей встать с кушетки. Посидев несколько минут в кресле, нюхая нашатырный спирт и натирая виски одеколоном, она велела негру одеться и сама стала одеваться. Когда оба были одеты, она заплатила негру и отпустила его, сказав, чтобы он опять пришел через восемь дней. Но негр не рискнул явиться во второй раз, он боялся, чтобы она не умерла под ударами плетки. ^TФЛАГЕЛЛЯЦИЯ ДЕТЕЙ^U Мы уже знаем, что у нас, англичан, в сравнительно очень недавнее время широко применяли телесные наказания в школах. Да и теперь еще многие признают, что наказание розгами - хорошее средство для укрощения буйных характеров. По их мнению, подобное наказание действует двояко: унижением от того, что наказываемый обнажается и, особенно, если наказание производится в присутствии товарищей или подруг или прислугой, - а также и болью, когда секут довольно сильно. Нельзя отрицать, что у наказанного сохранится от того и другого более продолжительное воспоминание, чем от карцера или других подобных не телесных наказаний. У нас (в Англии) сохранилось очень много средневековых обычаев. Так, например, до сих пор существуют во многих местах для молодых девушек плохого поведения или с дурным, необузданным характером исправительные дома, где! телесные наказания считаются одной из главных исправительных мер. Сложилось также убеждение, что родители строгие, наказывающие своих детей за более важные проступки розгами, уважаются детьми гораздо сильнее, чем родители, проявляющие мягкость и снисходительность. Но что особенно удивительно, существует много трактатов и сочинений, посвященных вопросу о телесном наказании детей. Я лечил одну вдову, у которой было семь человек детей, четыре девочки и три мальчика. Старшей девочке было тринадцать лет, а младшему мальчику семь лет. Сама вдова имела не более тридцати лет. Она применяла телесные наказания в самых широких размерах. Так, однажды она узнала, что ее старшая дочь объяснила своему двенадцатилетнему брату, как делаются дети. Обоих она так строго наказала розгами, что для девочки понадобилось послать за мной. Противникам телесных наказаний может показаться очень странным, что дети не питали не только ненависти за наказания, но все очень любили свою мать. От девочки я узнал, что брата высекла мать не так больно, ему она дала тридцать розог и секла сама на скамейке, в то время как его держали кухарка и горничная. Ее мать заставила присутствовать при наказании брата, а брат должен был смотреть, как ее наказывали. Когда я спросил, за что же наказали брата, ведь он только слушал, что она ему рассказывала, девочка, краснея, объясняла, что он хотел попробовать применить свои сведения с пятнадцатилетней девочкой, служившей у них подгорничной. За это мать его и высекла. Девочке мать дала восемьдесят розог, и секла ее кухарка. По ее словам, мать, когда ее разложили на скамейке, сказала, что ей дадут сто розог, но потом сжалилась и сбавила... Наказана девочка была действительно довольно строго, было много полос, темно-синих, с кровоподтеками, рубашонка была изрядно выпачкана в крови, но опасного для здоровья ничего не было. Вероятно, некоторые помнят дело гувернантки Элен, разбиравшееся лет десять тому назад в лондонском суде, который приговорил ее к трехлетнему тюремному заключению. Мне пришлось быть одним из экспертов. Вот некоторые подробности этого дела. Карл К. был мальчиком высокого роста, блондином с густыми волосами, страшно изнуренный, худой. Родители его, у которых он был единственным сыном, умерли очень рано, когда он был еще очень молод. Они оставили ему громадное состояние. Опекуны, намеренно или ненамеренно (на суде не удалось это выяснить), оставили его на попечении бывшей уже в доме гувернантки Элен. Как на суде выяснилось, Элен еще при жизни родителей приобрела громадное влияние на мальчика, и он не смел на нее жаловаться родителям, не особенно обращавшим внимания на воспитание сына и вполне доверявшим гувернантке. За самую пустячную детскую шалость она секла его, и он не жаловался, если она являлась в его комнату вечером, когда все в доме спали, поднимала одеяло и рубашку и, зажав рукой ему рот, начинала что есть мочи хлестать его рукой по ягодицам. Со смертью родителей гувернантка стала действовать еще смелее. Наказания рукой продолжались по-прежнему, но стали часто употребляться розги, плетка и даже крапива. Ребенок не жаловался не из-за одного страха, а потому, что после каждого наказания, нередко очень жестокого, гувернантка, удовлетворив свою страсть к жестокости, спокойно переходила к изнурительным для него ласкам. Он сознавался, что испытывал не только страх, но и некоторое приятное нетерпение, когда гувернантка говорила ему днем, что он заслужил быть наказанным. Ни разу она тогда не пропускала, чтобы не придти поздно вечером или очень рано утром высечь его и потом ласкать и ласкать... Благодаря этим ласкам он полюбил даже наказания. Подобный режим привел к тому, что ребенок заболел, и его пришлось поместить в одну известную лечебницу. Он вернулся совсем поправившимся и уже взрослым мальчиком. Элен, которая по-прежнему распоряжалась всем в доме, уверила опекунов, что не следует мальчика обучать в гимназии, где он испортится от других учеников, что гораздо лучше дать ему образование под ее наблюдением, при содействии учителей, дома. Опекуны согласились, и были приглашены профессора, которые ежедневно приходили давать уроки мальчику. Элен же стала управляющей, имевшей в своем распоряжении целую свору прислуги, слепо исполнявшей все ее приказания. Юноша вскоре сделался игрушкой страстей гувернантки. В ней буквально сидел бес жестокости и сладострастия. Она с полной свободой отдалась своим страстям. Карл стал настоящим мучеником. Он послушно, из боязни истязаний и отчасти из-за наслаждений,, должен был приходить на кровать к гувернантке, где она обладала им... Но настал день, когда юноша не был в состоянии удовлетворить требований мегеры. Различные ухищрения, к которым прибегала раньше Элен, настолько притупили его вкус, что он оставался холодным к нормальному удовлетворению любви. Теперь он предпочитал разные тонкости, которым его научили. Тогда гувернантка наскоро оделась и ушла, предупредив его, что она идет велеть приготовить скамейку и розги, и если к ее возвращению у него не пройдет холодность, то она велит его жестоко выпороть розгами, причем пороть будет не сама, а кучер... До сих пор она всегда секла сама, привязывая на скамейке, на постели или стуле, и т. п. Хотя страх от предстоящего ему унижения и жестокого наказания был велик, но все-таки он не в силах был преодолеть свою холодность к возвращению Элен. Немедленно по звонку явился кучер со скамейкой и двумя пучками розог. Карл пробовал было протестовать и угрожать жалобой опекунам. Это привело Элен в бешенство. Она велела кучеру связать ему руки веревкой и, взяв его за ухо, стала другой рукой хлестать по щекам... Затем велела привязать его на скамейке и дать ему двести розог. С первого же удара розгами он почувствовал громадную разницу между силой Элен и кучера. До сих пор его всегда секла сама Элен. Правда, за последнее время она давала ему иногда по девяносто розог, но все-таки боль от ударов была несравненно слабее. Он положительно обезумел от одной мысли, что ему предстоит получить еще сто девяносто девять таких ударов. Он был уверен, что умрет.. Но ни клятвы не жаловаться, ни самые трогательные мольбы не смягчили Элен, - она не сбавила ни одного удара. После наказания он с трудом встал со скамейки и лег в постель, где был утешен ласками Элен. Недели через две он все-таки решил пожаловаться на Элен одному из опекунов, но кончилось это для него очень скверно. Опекун не поверил, что его наказали за холодность, и рассказал Элен. Когда та разревелась и заявила, что уйдет, если опекун не разрешит ей наказать Карла, опекун позволил всыпать ему четыреста, как хотела Элен, но просил дать их не сразу, а сперва двести и затем через час или два вторые двести. Никакие мольбы не помогли. Не прошло и часа, как Элен повела его драть. От полученных четырехсот розог он провалялся целых два дня, лежа почти все время на животе, до того больно было касаться иссеченных мест. После этого мальчик решил больше уже не жаловаться на Элен, а слушаться ее. Она же, заметив его покорность, опять стала сама собственноручно сечь его. Только за холодность, когда у нее являлось желание искать удовлетворения нормальным путем, Элен почему-то ни за что не хотела собственноручно наказывать, а постоянно приказывала сечь кучеру и давала всегда не больше и не меньше двухсот розог. Это наказание по-прежнему оставалось для Карла самым мучительным. После него он обыкновенно лежал в постели день или два. Под угрозой подобного наказания он готов был сделать все, что угодно. К несчастью, быть не холодным не зависело от него, но Элен почему-то винила его. Правда, холодность он испытывал не всегда, да и Элен не часто искала нормальных удовольствий... За все остальные его проступки, как-то незнание урока, дерзость и т. п., она его наказывала собственноручно и келейно. Любимым способом наказания его, как ответил Карл на вопрос прокурора, был следующий: гувернантка приказывала ему раздеться донага и, привязав крепко веревками на кровати или к кольцам на полу, или на столе, или на скамейке, подложив под живот подушку, чтобы придать наказываемой части тела возвышение, она садилась, нередко верхом, к нему на шею и начинала сечь розгами; секла она медленно во всю силу, видимо, наслаждаясь его криками и движениями. Розги всегда выбирала сама по утрам и сама же приготовляла пучки. Прутья были березовые, длинные и толстые. Пучки розог всегда лежали в воде в ванной комнате, где стояла скамейка, на которой часто его секли. Она постоянно выдумывала новые наказания, хотя отдавала сильное предпочтение березовым розгам, так же, как и новые положения для жертвы во время наказания. Как мы уже сказали, секла Элен всегда жестоко, пока все тело не покрывалось рубцами и не появлялась кровь. Экзекуция обыкновенно прекращалась только тогда, когда она видела, что Карл переставал кричать и начинал уже хрипеть или совсем замолкал. Тогда она отвязывала его, становилась ласковой, уверяла, что он сам виноват, если ленится, грубит и тем вынуждает ее наказывать его, так как иначе ее опекуны прогонят. Затем всегда следовали гнусные ласки, благодаря которым он еще более был в ее власти. Ночью, когда он спал с ней, ласки были нормальные - это были холодные поцелуи... Истязание производилось обыкновенно днем и по известной программе, умело и долго изученной. Истязание и неумеренное сладострастие совсем ослабили его и сделали неврастеником в самом полном смысле. Кроме того, он страшно истощал. В это время совершенно неожиданно вернулся из Индии его двоюродный дядя, которому пришла мысль навестить племянника. Пораженный его страдальческим видом, он чуть не силой усадил мальчика на своего извозчика и привез в Лондон к одному известному доктору. Конечно, все это произошло в отсутствие Элен. Доктор велел Карлу раздеться и был поражен массой рубцов и синяков на теле. Дядя подал жалобу прокурору на Элен и опекунов, а племянника оставил в Лондоне. Затем их всех судили, опекунов оправдали, а Элен, как мы уже сказали, была присуждена к трехгодичному тюремному заключению. Ввиду своего жалкого состояния, Карл был отправлен на поправку к одному доктору в Канн. Там его здоровье отчасти восстановилось. После трех лет пребывания в Канне он уехал в Париж, так как достиг совершеннолетия и хотел насладиться жизнью вовсю. Его нервная слабость просто усыпила половую чувствительность. Продолжительный отдых пробудил в нем невыразимую жажду чувственных удовольствий. В этом веселом городе подобную жажду нетрудно удовлетворить человеку богатому. Но он вскоре разочаровался- он оказался полным импотентом даже с самыми замечательными красавицами, предлагавшими ему свои услуги. Тогда он попробовал обратиться к флагелляции. Он испытал все те истязания, которым когда-то подвергала его Элен. Пришлось перенести снова массу страданий, но при этом без малейшей тени наслаждения. Огорченный, он вернулся в Канн. Он пришел к убеждению, что ни одна женщина в мире, кроме Элен, не вернет ему половую силу. Он был презренным рабом, собакой, ползающей у ног первой и единственной женщины, которой он обладал; женщины-чародейки, вредной и ненормальной, некрасивой и немолодой (ей было около тридцати лет), но которая сумела подчинить его своим капризам и дать ему испытать в страданиях громадное наслаждение. Он вернулся в Англию, разыскал вышедшую из тюрьмы Элен, которая хорошо жила в окрестности Эдинбурга на сделанные ею сбережения. Мне как врачу, лечившему теперь его и Элен, он рассказал, что Элен не сразу согласилась. Помимо денег она требовала полной покорности от него, чтобы весь штат прислуги был нанят ею и зависел от нее одной. Он должен был вернуться на свое прежнее положение. Все условия он принял. Он был ее рабом и должен был им оставаться, если хотел, чтобы она была с ним в близких отношениях. В кучера она взяла старого своего кучера. Через две недели по переезде в имение Элен жестоко наказала Карла розгами. Дала она ему шестьсот розог в два приема, с промежутком в полчаса, причем эти полчаса он пролежал на скамейке. Отвыкший от розог, он света не взвидел от первых же ударов, но пришлось выдержать все шестьсот. Это, как объяснила ему Элен, она его наказала за показание на суде четыре года тому назад. Затем режим был прежний, прибавилось несколько новых видов подвязываний, была устроена особая экзекуционная комната, наказывала иногда крапивой, за холодность давала уже по триста розог. Но удивительно, что, пролежав в постели три дня после первого наказания, он стал потентен и имел с Элен нормальный коитус. Впоследствии тоже эта потенция сохранялась. Через четыре года он женился на Элен. В суде Эдинбурга разбиралось довольно интересное дело в конце 1902 года. Ирландский помещик отдал свою пятнадцатилетнюю племянницу в один из женских пансионов. В один прекрасный день девочка вернулась из пансионата к дяде вся в слезах, растрепанная. Оказалось, что утром на уроке русского языка она утверждала, что какие-то стихи, приписываемые одному поэту, в действительности написаны другим. Она была права, и учитель ошибся, в чем он впоследствии, при разборе дела в суде, сознался. Он пожаловался классной даме, которая сделала ей выговор за то, что она грубо говорила с учителем, и оставила ее в пансионе на пять часов после окончания уроков. Так как девушка была уверена, что права, то сказала шепотом какую-то грубость классной даме, которую никто на суде, как и девочка, не хотел повторить. Классная дама ударила девочку по щеке в присутствии целого класса за эти слова; девочка, недолго думая, ответила тем, что бросила в классную даму пресс-папье. После этого классная дама побежала жаловаться начальнице пансиона, к которой через полчаса позвали и девочку. По приходе она увидела классную даму, начальницу и одну из их нянек. После короткой нотации начальница, несмотря на ее сопротивление, велела завязать ей руки шнурком на спину, и объявила, что ее сейчас накажет розгами. Затем велела няньке принести розог. Когда розги были принесены, то ее, несмотря на крики, нянька и классная дама силой положили на кушетку. Начальница развязала ей панталоны, спустила их и, подняв платье вместе с сорочкой наверх, приколола на спине булавкой и начала сечь розгами, сказав, что она даст ей двадцать розог. Если же она не будет просить прощения у классной дамы, то ее будут снова пороть. Девочка, из боязни новой порки, после двадцати розог, от которых у нее на ягодицах местами показалась кровь, попросила прощения у оскорбленной ею классной дамы и поцеловала у нее руку. Но, вернувшись домой, рассказала все дяде, который подал жалобу в суд. Суд приговорил начальницу к штрафу в 2 фунта стерлингов (около 20 руб.), а надзирательницу и классную даму оправдал, но в то же время судья и девочку за оскорбление классной дамы и учителя приговорил к заключению в исправительном доме на двадцать суток. Вероятно для того, чтобы неповадно было жаловаться на начальство. Мы уже выше говорили, что в школах при конгрегациях детей обоего пола наказывали телесно. В суде (исправительном) города По во Франции разбиралось дело по жалобе поверенного Жана Бонетена, по профессии маляра; сын его Поль был в конгрегационной школе. Вот что говорится в жалобе: "В четверг 23-го Апреля 1897 г., после обеда, когда монахи-преподаватели под предлогом молитвы дремали, помогая пищеварению, монах Евсевий позвал моего сына Поля Бонетена: - Мальчуган, поди сюда и прочитай молитвы. Ребенок, раскрасневшийся от игры на солнце во дворе, пошел взять молитвенник, а потом сел с книгой на одной из ступенек перрона, где сидел монах. Мальчик начал бегло читать молитвы, сперва довольно громко, но затем все тише и тише; наконец, вероятно, от жары он вскоре заснул. Монах обнял мальчика за талию и, приблизив его немного к себе, слушал его с полузакрытыми глазами. Вдруг монах схватил ребенка с силой и прижал к себе так, что тот от боли проснулся и закричал, отскочив в сторону. Монах схватил ребенка за руки и, весь дрожа от гнева, закричал: - Ты спишь, а не читаешь молитвы, каналья! - Да я читаю, дорогой отец! - Ты лжешь! Ты смеешь лгать накануне причащения! На колени сейчас же! Поль, пораженный этим неожиданным взрывом гнева, стал на колени. Он редко когда видел отца Евсевия в таком бешенстве. - Теперь, в наказание, изволь сделать на мостовой крест языком. Бедняжка посмотрел на ступень, к которой его нагибал монах, и, увидя, что она вся покрыта пылью и разными отбросами, так как при входе все вытирали о нее подошвы сапог, инстинктивно откинулся головой назад. Он закрыл глаза в ожидании страшного удара и, сам придя тоже в бешенство, закричал: - Нет, нет ни за что! Я не сделаю креста! - Ах! Ты не хочешь, бестия, слушаться, - тогда ты увидишь, что бывает за это. Схватив мальчика под мышки, словно куль, он понес его по лестнице вверх. Дойдя до первого этажа, он отворил дверь приемной комнаты и бросил мальчика на пол. Мальчик весь дрожал, он не знал этой комнаты, не бывши ни разу в ней. Закрытые ставни с трудом позволяли рассмотреть мебель. В ожидании предстоящего наказания у него волосы дыбом встали и зуб на зуб не попадал. Монах затем вышел из комнаты, заперев ее за собой. Через некоторое время, показавшееся мальчугану целой вечностью, он вернулся с пучком розог и опять запер за собой дверь, вынув ключ и положив его в карман. Теперь Поль понял, что его будут пороть. Монах подошел к окну и приоткрыл одну ставню, чтобы дать немного свету. Затем с розгами в руках он сел в кресло и громко сказал: - Снимай штаны! Мальчик повиновался. Тогда монах встал и, подойдя к нему, схватив его за шею. поставил на колени, зажав крепко его шею между ногами. Затем, подняв рубашку и завернув ее на голову мальчика, он взял розги и стал пороть, с каждым новым ударом стараясь бить все сильнее и сильнее... Поль орал во всю глотку, но скоро стал тихонько хрипеть от боли, так как монах все крепче сжимал его шею ногами и почти душил его. Мальчик был, по мнению свидетельствовавшего врача, наказан очень жестоко. Суд приговорил монаха к шестимесячному тюремному заключению. Система воспитания, при которой применяются телесные наказания, неизбежно приводит к тому, что в ужасающей прогрессии растет число эротических сцен; многие дети испытывают удовольствие во время телесного наказания и страсть к нему сохраняют позднее; множество учителей и учительниц, а также родителей, с большей или меньшей скоростью, впадают в эротизм; нередко те и другие извлекают материальную выгоду из школьных или домашних наказаний детей, допуская на это зрелище платных зрителей. Всего два года тому назад дошло дело до лондонского суда, как один владелец ювелирного магазина, вдовец, поручил воспитание двух своих детей гувернантке. Последняя, подметив у отца страсть к флагелляции, стала потворствовать ей. Почти каждый вечер, по возвращении его из магазина домой, она рассказывала ему какие-нибудь истории про детей, с целью вызвать наказание их; если в течение дня они не совершили никаких проступков, то она их выдумывала, и отец наказывал детей розгами. После экзекуции он обыкновенно, возбужденный, шел наслаждаться в объятиях гувернантки. Телесные наказания применяются в нас в Англии довольно широко в тюрьмах, где они производятся с особенной жестокостью, доставляющей наслаждение тем, кто присудил к наказанию; в полках, где офицеры бьют солдат бичами за маловажные проступки, а иногда просто ради развлечения. Последнее особенно часто происходит в Индии, где, сравнительно с метрополией, очень мало развлечений. Офицеры секут иногда и своих товарищей, нарушивших этику, как это было на днях в одном из полков. Из-за того, что наказывавшие разболтали об этом, наказанному пришлось оставить полк. Многие, вероятно, помнят еще шум, поднятый, лет пятнадцать тому назад, разоблачениями лондонской газеты "Pall Mall garette" ежедневных скандалов в лондонских домах терпимости, которые свободно доставляли своим клиентам молоденьких девочек для растления, сечения и других всевозможных истязаний. Все это практикуется и в настоящее время. Мы могли бы дать сведения о гораздо больших жестокостях, чем те, о которых сообщила вышеупомянутая газета. Пока оставим в стороне факты, относящиеся до других пороков, так как здесь мы намерены говорить специально о флагелляции, и главным образом о женской флагелляции. В настоящее время на одной из улиц Вест-Энда существует дом, о котором, благодаря любезности полиции, мы собрали довольно подробные сведения. Дом стоит в глубине большого сада. Он совершенно отделен от улицы небольшим зданием, в котором находится квартира сторожа, как будто сторожащего какой-нибудь торговый склад. К дому из ворот ведет крытая галерея, запирающаяся с обоих концов крепкими решетками. При помощи веревки сторож может отворить обе решетки, но он это делает после того, как удостоверится в личности посетителя, которого он может рассмотреть, благодаря помещенному перед окном зеркалу. Никто не может быть допущен, если он не известен сторожу или не сопровождается известным сторожу лицом. Этот уединенный дом посещается исключительно женщинами. Следует прибавить, что большинство посетительниц принадлежит к высшему свету. Пройдя обе решетки, приходится еще звонить у солидной двери с окнами, завешенными занавесями. Когда зажигают огонь в комнатах, окна и двери плотно закрываются ставнями. Войдя внутрь, вы попадаете в скромную приемную, где вас встречает директриса этого странного учреждения; далее идет гостиная для ожидающих, довольно скромно меблированная, затем семь комнат для клиенток. Так как все комнаты похожи одна на другую, мы ограничимся описанием одной из них, заимствуя его из полицейского протокола. Стены выкрашены эмалью нежно-зеленого цвета. На полу хороший линолеум. Из мебели-умывальник, глубокое кресло, комод с ящиками, наполненными предметами, необходимыми для удовлетворения всевозможных капризов клиенток, и в нише, сплошь в зеркалах, низкий диван-кровать с подушками и матрацем, покрытыми материей, которую можно мыть; нет ни простынь, ни одеяла. В кровати, которая вполне доступна со всех сторон, имеется целая система колец, толстых веревок, крючков, ремней. Все это, чтобы можно было пациентку крепко привязать в каком угодно положении. Ремни и веревки изнутри подбиты и простеганы ватой, чтобы не натерли тела и не скользили. Приходящие в учреждение клиентки - обыкновенно женщины лет за тридцать или за сорок; "сюжеты" - дети от десяти до пятнадцати лет. Учреждение поставляет только девочек, мальчики никоим образом не допускаются. Флагелляция, растление при помощи фаллуса и других предметов - вот та цель, с которой являются посетительницы в этот дом, где сеанс оплачивается не менее как двадцатью фунтами стерлингов (около 200 р.), иногда от 50 и до 60 фунтов стерлингов (500-600 р.), когда девочка вполне девственна и неопытна. Мы приведем резюме и выдержки из разговоров, которые пришлось иметь полицейским чинам с директрисой учреждения, дочерью одного английского моряка. Она, вследствие бедности и дурного поведения - во времена ранней молодости она торговала сафизмом, - занялась этой довольно выгодной торговлей. - Какого рода клиенты бывают у вас? - спрашивает ее полицейский пристав. - Великосветские дамы, артистки, дамы полусвета - активные лесбийки. - Что они ищут в вашем доме? - Девочек-подростков, готовых добровольно или силой исполнять их фантазии. Некоторые из этих дам, совершенно как мужчины, любят наслаждаться их испугом и их страданиями... Часто фаллусом применяют больше вреда, чем мужчины. - Они их только растлевают? - Нет, и флагелляция не бездействует. Одни довольствуются только тем, что секут ребенка розгами, или плетью, или, наконец, крапивой. Другие же секут до употребления фаллуса и после него. - Отличаются ли ваши клиентки жестокостью? - О! Нет! В сущности, все это не причиняет вреда здоровью ребенка. - Каким образом вы добываете детей? - Нет ничего легче в мире. Вы понимаете, что для девочки гораздо меньше риска, чем пойти с мужчиной. Когда ей делают предложение, она имеет уже подругу, с которой позволяет известного рода ласки... Она полагает, что хорошо знает то, что ей придется делать, и это ее не страшит. - Вы ее предупреждаете о том, что от нее потребуют? - К чему же? Закон не знает растления женщиной. А о флагелляции еще меньше надобности предупреждать. Девочка всегда успеет сама увидать, что она должна исполнять. - А если она станет кричать? - Этого-то страстно желает большая часть наших клиенток. - Вы не боитесь разве вмешательства соседей? - У нас все так устроено, что ни один звук не может быть услышан снаружи. - Hy, а если девочка станет сопротивляться, царапать, кусать? - Есть, как вы, вероятно, заметили, на диване веревки, ремни и, наконец, в крайности, можно вставить в рот кляп. - Вы нам не сказали, из каких слоев общества вы добываете детей? - Понятно, что это не принцессы. Для девочек в возрасте от четырнадцати и до шестнадцати лет наш главный источник это - няни, только что прибывшие из деревни. Девочки моложе четырнадцати лет избираются нами между детьми рабочих. У меня есть две сводни, чрезвычайно опытные, которые умеют уговорить и завлечь ребенка, не потратив ни копейки и ограничившись одними только посулами. - Предупреждаете ли вы иногда родителей? - Если они не жители Лондона, то никогда. Предупредить, конечно, безопаснее, чтобы не иметь впоследствии неприятностей, но тогда наш барыш гораздо меньше: нужно заплатить ребенку и еще родителям. - Это стоит недешево? - Нет, не всегда; раз знают, что это для женщины, то довольны, так как нет риска забеременеть. Обыкновенно мы обходимся двумя-тремя фунтами стерлингов (2030 руб.), считая в том числе и подарок девочке. Больше трех фунтов стерлингов мы никогда не тратим. - Ну, а если ребенок будет поранен? - Тогда мы его отправляем в деревню, где у нас есть своя дача; там держим, пока он не выздоровеет. Из того же полицейского дознания мы извлекаем и резюмируем показания некоторых допрошенных полицией девочек. Алиса С., 14 лет, ходит в учреждение более года, но с большими промежутками. Она уже два года служит няней в Лондоне. Хорошенькая блондиночка, очень маленького роста. Когда ее завербовали в учреждение, она уже знала, что ей придется иметь дело с богатой дамой, которая даст ей много денег. Она поняла, что речь идет о разных прикосновениях, которые она уже практиковала с кухаркой, где жила, и у нее не было ни малейшего страха. Когда она очутилась наедине с богатой дамой в описанной нами комнате, то сконфузилась очень изрядно. Дама была высокого роста, толстая, богато одетая и с большим достоинством державшая себя. Она еще более растерялась, когда дама разделась, и она увидела у нее "нечто ужасное". Девушка собралась бежать, совсем обезумев, но дама ее живо схватила, раздела и привязала на диване. Затем начала ее сечь очень больно розгами, несмотря на ее крики. Потом ей несколько раз сделали очень больно... Алиса больше этой дамы не встречала. Многие же другие дамы посылали за ней, чтобы сечь ее, ласкать, кусать... Теперь она не боялась, и, если ее даже секли не больно, она отчаянно орала, так как ей сказали, что эти крики доставляют удовольствие дамам, наказывающим ее. Анна М., 17 лет, была менее счастлива, чем Алиса, так как на первом сеансе с одной благородной леди она была сильно поранена, и потребовалось сделать ей зашивание. Кроме того, раны на ягодицах от розог не заживали, так как леди после того, как жестоко ее выпорола розгами, налила на иссеченные места одеколона для усиления мучений; но одеколон оказался плохого качества. Ей пришлось пробыть в деревенском домике учреждения вдовы моряка три месяца, чтобы поправиться от следов экзекуции. По выходе оттуда, она потеряла свое место в шляпном магазине и вынуждена была вернуться в учреждение и умолять вдову взять ее. На горе девочки, ее нежное сложение, очень чувствительное к ударам тельце, следы рубцов на ягодицах, бедрах и ляжках - все это прельщало любителей жестокой флагелляции, которые постоянно выбирали ее, и ей приходилось переживать страшно тяжелые сеансы. Можно сказать, что не было ни одного орудия истязания, которое ей не пришлось бы испытать. Ее одно только утешало: что подобные истязания приводили неизбежно к тому, что ее приходилось посылать на поправку в загородный дом. Как ни были ей неприятны сношения с лесбийками, она все-таки предпочитала последних мужчинам, так как страшно боялась забеременеть. Раз на улице она приняла предложение мужчины и пошла к нему, чтобы он высек розгами. Сек он ее очень легко, сравнительно с тем, как ее пороли и истязали в учреждении вдовы моряка, но после экзекуции мужчина заставил ее два раза отдаться ему. После этого она уже более не решалась повторить опыт и ограничивалась посещением учреждения вдовы. Флорентина Т., 19 лет, хорошенькая девочка, не особенно развитая, которую сама мать приводила для наказывания розгами, принуждая ее позволять себя сечь без сопротивления под угрозой еще более жестокой порки дома. От нее пристав ничего не мог добиться, - она только ревела и произносила непонятные слова. На бедрах, ягодицах и ляжках ребенка были длинные фиолетовые рубцы. Мария Л., 13 лет, маленькая, худенькая, до невозможности нервная, очень ценимая флагеллянтшами, благодаря тому, что во время сечения розгами вся она извивалась как змея. Розги она переносила с большим трудом и ни разу еще не легла под них добровольно, а всегда сопротивлялась, словно ее хотели резать. Напротив, всякие сладострастные прикосновения принимала охотно. Долли Ж., 14 лет, брюнетка с несносным характером, тщеславная, мечтавшая сделаться дамой полусвета, она готова была на все ради туалетов, чтобы составить себе известное положение. Она поверила обещаниям сводницы-вдовы. Долли пришлось иметь дело с благородной леди, любительницей жестокого сечения розгами. Дело приняло для нее очень плохой оборот. Девочка, когда приняла предложение сводницы, была уверена, что все дело ограничится какими-нибудь сценами мастурбации; увидав, что леди, едва она разделась, вынула из комода пучок длинных березовых розог и велела ей лечь на диван, чтобы ее привязать, Долли пришла в ярость и стала отчаянно сопротивляться. Она брыкалась, кусалась, плевала в лицо леди, но в конце концов той все-таки удалось ее привязать. Взбешенная сопротивлением девочки и особенно плевками, леди превзошла себя на этот раз и стала так беспощадно пороть девочку, как еще никогда никого не секла. Долли сперва орала что есть мочи, грозила жалобой, а потом начала ругать леди самыми скверными словами. Это привело леди в еще большую ярость, и она, отвязав ноги ребенка и разъединив их насколько возможно, крепко привязала каждую ногу к кольцам в полу. После этого, схватив охотничью плеть, стала ею сечь что есть силы девочку. Причем теперь она секла не по ягодицам, но по всему телу, где попало, стараясь чаще бить по внутренним частям ляжек, спине и половому органу. Не успела она дать ей и десяти ударов плетью, как все тело девочки, начиная от шеи и до пят, было в крови; но разъяренная дама продолжает пороть. Та уже перестала кричать и потеряла сознание, а леди все ее продолжает драть. Наконец она устает, останавливается и тогда только замечает, в каком положении ее жертва. Тут ее одолевает страх, и она, не отвязав девочки, бежит предупредить вдову. Та принимает энергичные меры, но только через несколько часов удается привести девочку в чувство и на простыне отнести в постель. Через два дня ее отправляют на поправку в загородный дом. Там она уверяет, что как только поправится, то подаст жалобу в суд. Потребовалась вся сила красноречия вдовы, а главное, большая сумма денег, чтобы уговорить девочку не подавать жалобы. ^TФЛАГЕЛЛЯЦИЯ ИЗ-ЗА ДЕНЕГ И ДЛЯ ВОЗБУЖДЕНИЯ^U Бесспорно, что сечение по спине и частям, близким к половому органу, вызывает половое возбуждение и эрекцию у лиц, страдающих импотенцией, хотя далеко не всегда. Вот почему иногда развратники, спустившиеся на степень животных, потеряв силу, ищут ее восстановления в болезненной флагелляции. Флагелляция вызывает у ослабевших половых органов сильное возбуждение, которое передается всей нервной системе; острая боль от ударов заставляет приливать кровь к тем частям тела, по которым бьют, и к смежным с ними - половым органам. Появляющийся жар в половых органах вызывает сладострастные ощущения и возможность совершить половой акт тогда, когда при нормальном условии в нем вовсе не было потребности, - таким образом, увеличить сумму насла