хороша собой, Ара- мис приветствовал ее самой любезной улыбкой. Через минуту Арамис подошел к ним. Встреча его с лордом Винтером была, конечно, самая сердечная. - Куда же мы пойдем? - спросил Арамис. - Что у нас, дуэль, что ли, черт возьми? Я не захватил с собою шпаги, и мне придется вернуться за нею домой. - Нет, - отвечал лорд Винтер, - мы посетим английскую королеву. - А, отлично, - произнес Арамис. - А какая цель этого посещения? - спросил он шепотом у Атоса. - По правде сказать, не знаю; может быть, от нас потребуют засвиде- тельствовать что-нибудь. - Не по тому ли проклятому делу? - сказал Арамис. - В таком случае мне не чересчур хочется идти; нас, наверное, там проберут, а я не люблю этого, с тех пор как сам пробираю других. - Если бы это было так, - сказал Атос, - то уж никак не лорд Винтер вел бы нас к ее величеству: ему бы тоже досталось, ведь он был с нами. - Ах да, это правда. Ну, идем. Достигнув Лувра, лорд Винтер прошел вперед один; впрочем, у дверей был только один привратник. При дневном свете Атос, Арамис и сам лорд Винтер заметили, как ужасно запущено жилище, которое скаредная благотво- рительность кардинала предоставила несчастной королеве. Огромные залы, лишенные мебели, покрытые трещинами стены, на которых местами еще блес- тела позолота лепных украшений, окна, неплотно закрывающиеся, а то и без стекол, полы без ковров, нигде ни караула, ни лакеев - вот что бросилось в глаза Атосу. Он обратил на это внимание своего спутника, молча толкнув его локтем и указывая глазами на окружающую их нищету. - Мазарини живет получше, - сказал Арамис. - Мазарини почти король, - возразил Атос, - а королева Генриетта уже почти не королева. - Если бы вы пожелали острить, Атос, - сказал Арамис, - то, право, я уверен, превзошли бы беднягу Вуатюра. Атос улыбнулся. Королева ждала их с явным нетерпением, так как едва они вошли в зал, смежный с ее комнатой, она сама появилась на пороге, чтобы встретить их - своих новых придворных, посланных ей судьбой в несчастье. - Войдите, господа, - сказала она. - Добро пожаловать. Они вошли и остались стоять. Королева знаком пригласила их сесть, и Атос первый подал пример повиновения. Он был серьезен и спокоен, но Ара- мис был вне себя: его возмущало бедственное положение королевы, то тут, то там его взор встречал все новые следы нищеты. - Вы любуетесь окружающей меня роскошью? - спросила королева Генриет- та, окидывая комнату грустным взглядом. - Прошу прощения у вашего величества, - отвечал Арамис, - но я не мо- гу скрыть своего негодования, видя, как при французском дворе обходятся с дочерью Генриха Четвертого. - Ваш друг не военный? - спросила королева у лорда Винтера. - Это аббат д'Эрбле, - отвечал тот. Арамис покраснел. - Ваше величество, - сказал он, - я аббат, это верно, но не по своей склонности. Я никогда не чувствовал призвания к рясе. Моя сутана держит- ся только на одной пуговице, и я всегда рад стать снова мушкетером. Се- годня утром, не зная, что мне предстоит честь представиться вашему вели- честву, я вырядился в это платье, но тем не менее ваше величество найдет во мне человека, который, как самый преданный слуга, исполнит любое ваше приказание. - Шевалье д'Эрбле, - заметил лорд Винтер, - один из тех доблестных мушкетеров его величества короля Людовика Тринадцатого, о которых я рассказывал вашему величеству. А это благородный граф де Ла Фер, - про- должал лорд Винтер, обернувшись к Атосу, - высокая репутация которого хорошо известна вашему величеству. - Господа, - сказала королева, - несколько лет тому назад у меня было дворянство, армия и казна; по одному моему знаку все это было готово к моим услугам. Вы, вероятно, поражены тем, что меня окружает теперь. Что- бы привести в исполнение план, который должен спасти мне жизнь, у меня есть только лорд Винтер, с которым нас связывает двадцатилетняя дружба, - и вы, господа, которых я вижу в первый раз и знаю только как своих со- отечественников. - Этого достаточно, - сказал Атос с глубоким поклоном, - если жизнь трех людей может спасти вашу. - Благодарю вас, господа, - сказала королева. - Вот письмо, которое король прислал мне с лордом Винтером. Читайте. Атос и Арамис стали отказываться. - Читайте, - повторила королева. Атос стал читать вслух уже известное нам письмо, в котором Карл спра- шивал, будет ли ему предоставлено убежище во Франции. - Ну и что же? - спросил Атос, дочитав письмо. - Ну и он отказал, - сказала королева. Друзья обменялись презрительной усмешкой. - А теперь, сударыня, что надо сделать? - спросил Атос. - Значит, вы испытываете сожаление к моим бедствиям? - сказала коро- лева растроганно. - Я имею честь просить ваше величество указать мне и господину д'Эрб- ле, чем мы можем послужить вам; мы готовы. - Ах, у вас действительно благородное сердце! - горячо воскликнула королева, а лорд Винтер посмотрел на нее, как бы желая сказать: "Разве я не ручался за них?" - Ну а вы, сударь? - спросила королева у Арамиса. - А я, сударыня, - ответил тот, - я всегда без единого вопроса после- дую за графом всюду, куда он пойдет, даже на смерть; но если дело кос- нется службы вашему величеству, то, - прибавил он, глядя на королеву с юношеским жаром, - я постараюсь обогнать графа. - Итак, господа, - сказала королева, - если вы согласны оказать услу- гу несчастной королеве, покинутой всем миром, вот что надо сделать. Ко- роль сейчас один, если не считать нескольких дворян, которых он каждый день боится потерять; он окружен шотландцами, которым не доверяет, хотя он сам шотландец. С тех пор как лорд Винтер его покинул, я умираю от страха. Может быть, я прошу у вас слишком многого, тем более что не имею никакого права просить. Но молю вас, поезжайте в Англию, проберитесь к королю, будьте его друзьями, охраняйте его, держитесь около него во вре- мя битвы, следуйте за ним в дом, где он живет и где ежечасно строятся козни, более опасные, чем пули и мечи, - и взамен этой жертвы, которую вы мне принесете, я обещаю не награду, - нет, это слово может оскорбить вас, - я обещаю любить вас как сестра и оказывать вам предпочтение перед всеми другими, кроме моего мужа и детей, клянусь в этом!.. И королева медленно и торжественно подняла глаза к небу. - Ваше величество, - спросил Атос, - когда нам отправляться? - Значит, вы согласны! - радостно воскликнула королева. - Да, ваше величество. Мы принадлежим вам душой и телом. Но только ваше величество слишком милостивы, обещая нам дружбу, которой мы не зас- луживаем. - О, - воскликнула королева, тронутая до слез. - Вот первый проблеск радости и надежды за последние пять лет. Спасите моего мужа, спасите ко- роля, и хотя вас не соблазняет земная награда за такой прекрасный посту- пок, позвольте мне надеяться, что я еще увижу вас и смогу лично отблаго- дарить. Нет ли у вас каких-нибудь пожеланий? Отныне я ваш друг, и так как вы займетесь моими делами, то я должна позаботиться о ваших. - Я могу только просить ваше величество молиться за нас, - отвечал Атос. - А я, - сказал Арамис, - одинок, и мне некому больше служить, как вашему величеству. Королева дала им поцеловать свою руку, а затем тихо сказала лорду Винтеру: - Если у вас не хватит денег, милорд, то не задумывайтесь ни минуты, сломайте оправу драгоценностей, которые я вам дала, выньте камни и про- дайте их какомунибудь ростовщику. Вы получите за них пятьдесят или шестьдесят тысяч ливров. Истратьте их, если будет нужно. Благородные лю- ди должны быть обставлены так, как они того заслуживают, то есть по-ко- ролевски. У королевы было приготовлено два письма: одно - написанное ею, а дру- гое - ее дочерью Генриеттой. Оба письма были адресованы королю Карлу. Одно письмо она дала Атосу, другое Арамису, чтобы каждому было с чем представиться королю, если обстоятельства их разлучат, Затем все трое вышли. Сойдя вниз, лорд Винтер остановился. - Идите, господа, в свою сторону, - сказал он, - я пойду в свою, что- бы не возбуждать подозрений, а вечером в девять часов встретимся у ворот Сен-Дени. Мы поедем на моих лошадях, а когда они выбьются из сил, - на почтовых. Еще раз благодарю вас, дорогие друзья, от своего имени и от имени королевы. Они пожали друг другу руки. Лорд Винтер отправился домой по улице Сент-Оноре, Арамис и Атос пошли вместе. - Ну что, - сказал Арамис, когда они остались одни, - что вы скажете об этом деле, дорогой граф? - Дело скверное, - отвечал Атос, - очень скверное, - Но вы взялись за него с жаром. - Как и всегда взялся бы за любое благородное дело, дорогой д'Эрбле. Короли сильны дворянством, но и дворяне сильны при королях. Будем под- держивать королевскую власть, этим мы поддерживаем самих себя. - Нас там убьют, - сказал Арамис. - Я ненавижу англичан, они грубы, как и все люди, пьющие пиво. - Разве лучше остаться здесь, - возразил Атос, - п отправиться в Бас- тилию или в казематы Венсенской крепости за содействие побегу герцога Бофора? Право, Арамис, нам жалеть нечего, уверяю вас. Мы избегнем тюрьмы и поступим как герои; выбор нетруден. - Это верно. Но в каждом деле, мой дорогой, надо начинать с вопроса, очень глупого, я это знаю, по неизбежного: есть ли у вас деньги? - Около сотни пистолей, которые прислал мой арендатор накануне нашего отъезда из Бражелона; из них мне половину надо оставить Раулю: молодой дворянин должен жить достойным образом. Значит, у меня около пятидесяти пистолей. А у вас? - У меня? Я уверен, что если выверну все карманы и обшарю все ящики, то не найду и десяти луидоров. Счастье, что лорд Винтер богат. - Лорд Винтер в настоящее время разорен, так как его доходы получает Кромвель. - Вот когда барон Портос пригодился бы, - заметил Арамис. - Вот когда пожалеешь, что д'Артаньян не с нами, - сказал Атос. - Какой толстый кошелек! - Какая доблестная шпага! - Соблазним их! - Нет, Арамис, эта тайна принадлежит не нам. Поверьте мне, мы не должны никого посвящать в нее. Кроме того, поступив так, мы показали бы, что не полагаемся на свои силы. Пожалеем про себя, но не будем об этом говорить вслух. - Вы правы. Чем вы займетесь до вечера? Мне-то придется похлопотать - надо отложить два дела. - А можно отложить эти два дела? - Черт возьми, приходится! - Какие же это дела? - Во-первых, нанести удар шпагой коадъютору, которого я встретил вче- ра у госпожи Рамбулье и который вздумал разговаривать со мной каким-то странным тоном. - Фи, ссора между духовными лицами! Дуэль между союзниками! - Что делать, дорогой граф! Он забияка, и я тоже; он вечно вертится у дамских юбок, я тоже; ряса тяготит его; и мне, признаться, она надоела. Иногда мне даже кажется, что он Арамис, а я коадъютор, так много между нами сходства. Этот Созий мне надоел, он вечно заслоняет меня. К тому же он бестолковый человек и погубит наше дело. Я убежден, что если бы я дал ему такую же оплеуху, как сегодня утром тому горожанину, что забрызгал меня, это сильно бы изменило состояние дел. - А я, дорогой Арамис, - спокойно ответил Атос, - думаю, что это из- менило бы только состояние лица господина де Репа. Поэтому послушайте меня, оставим все, как оно есть; да теперь ни вы, ни он не принадлежите более самим себе: вы принадлежите английской королеве, а он - Фронде. Итак, если второе дело, которое вы должны отложить, не важнее первого... - О, второе дело очень важное. - В таком случае выполняйте его сейчас. - К несчастью, не в моей власти выполнить его, когда мне хотелось бы. Оно назначено на вечер, попозже. - А, понимаю, - сказал Атос с улыбкой, - в полночь? - Почти. - Что же делать, дорогой друг, это дело из таких, которые можно отло- жить, и вы его отложите, тем более что по возвращении у вас будет доста- точное оправдание... - Да, если я вернусь. - А если не вернетесь, то не все ли вам равно? Будьте же благоразум- ным, Арамис. Вам уже не двадцать лет, друг мой. - К великому моему сожалению. О, если бы мне было только двадцать лет! - Да, - произнес Атос, - сколько глупостей вы бы тогда еще наделали! Однако нам пора расстаться. Мне надо еще сделать два визита и написать письмо. Зайдите за мной в восемь часов, а лучше давайте поужинаем вместе в семь? - Отлично, - сказал Арамис. - Мне надо сделать двадцать визитов и на- писать столько же писем. На этом они расстались. Атос нанес визит госпоже де Вандом, расписал- ся в числе посетителей у герцогини де Шеврез и написал д'Артаньяну сле- дующее письмо: ""Дорогой друг, я уезжаю с Арамисом по важному делу. Хотел бы прос- титься с вами, но не имею времени. Помните, я пишу вам, чтобы еще раз подтвердить вам свою любовь. Рауль поехал в Блуа и ничего не знает о моем отъезде; присматривайте за ним в мое отсутствие, сколько можете, и если в течение трех месяцев от меня не будет известий, то скажите ему, чтобы он вскрыл запечатанный пакет на его имя, который он найдет в Блуа в моей бронзовой шкатулке. Посылаю вам ключ от нее. Обнимите Портоса от имени Арамиса и моего. До свиданья, а может быть, прощайте". Письмо это он послал с Блезуа. В условленный час Арамис явился. Он был одет для дороги, со шпагой на боку - той старой шпагой, которую он так часто обнажал и которую теперь особенно стремился обнажить. - Вот что, - сказал он, - я думаю, напрасно мы уезжаем так, не оста- вив хоть несколько прощальных строк Портосу и д'Артаньяну. - Все уже сделано, дорогой друг, - ответил Атос, - я подумал об этом и простился с ними за вас и за себя. - Вы удивительный человек, дорогой граф, - воскликнул Арамис, - вы ничего не забываете! - Ну что, вы примирились с вашим путешествием? - Вполне, и теперь, обдумав все, я даже рад, что покидаю Париж на это время. - И я тоже, - сказал Атос. - Я только жалею, что не мог обнять д'Ар- таньяна, но этот дьявол хитер и, наверное, догадался бы о наших планах. Они кончали ужинать, когда вернулся Блезуа. - Сударь, вот ответ от господина д'Артаньяна, - сказал он. - Но ведь я не просил ответа, дурак, - возразил Атос. - Я и не ждал ответа, но он велел меня вернуть и вручил мне вот это. С этими словами Блезуа подал маленький, туго набитый, звенящий кожа- ный мешочек. Атос раскрыл его и сначала вынул оттуда следующую записку: "Дорогой граф! Лишние деньги в путешествии не помешают, в особенности если путешест- вие затевается месяца на три. Вспомнив наши прежние тяжелые времена, по- сылаю вам половину моих наличных денег: это на тех, что мне удалось вы- тянуть у Мазарини, поэтому умоляю вас, не тратьте их на какое-нибудь уж очень дрянное дело. Я никак не верю тому, чтобы мы могли вовсе больше не увидеться. С ва- шим сердцем и вашей шпагой пройдешь везде. Поэтому до свиданья, а не прощайте. Рауля я полюбил с первой встречи, как родного сына. Тем не ме- нее искренне молю небо, чтобы мне не пришлось стать ему отцом, хотя я и гордился бы таким сыном. Ваш д'Артаньян" Р.S. Само собой разумеется, что пятьдесят луидоров, которые я вам по- сылаю, предназначаются как вам, так и Арамису, как Арамису, так и вам". Атос улыбнулся, и его красивые глаза затуманились слезой. Значит, д'Артаньян, которого он всегда любил, любит его по-прежнему, хотя и стал мазаринистом! - Честное слово, тут пятьдесят луидоров, - сказал Арамис, высыпая деньги из кошелька на стол, - и все с портретом Людовика Тринадцатого! Что вы намерены с ними делать, граф, оставите или отошлете обратно? - Конечно, оставлю, Арамис. Даже если б я не нуждайся в деньгах, и то оставил бы их. Что предлагается от чистого сердца, надо принимать с чис- тым сердцем. Возьмите себе двадцать пять, а остальные двадцать пять дай- те мне. - Отлично. Я очень рад, что вы одного мнения со мной Ну что же, в до- рогу? - Хоть сейчас, если желаете. Но разве вы не берете с собой слугу? - Нет, этот дуралей Базен имел глупость, как вы знаете, сделаться причетником в соборе и теперь не может отлучиться. - Хорошо, вы возьмете Блезуа, который мне не нужен, так как у меня есть Гримо. - Охотно, - ответил Арамис В эту минуту Гримо появился на порою. - Готово, - произнес он со своей обычной краткостью. - Итак, едем, - сказал Атос. Лошади были действительно уже оседланы, слуги тоже готовы были тро- нуться в путь. На углу набережной они повстречали запыхавшегося Базена. - Ах, сударь, - воскликнул он, - слава богу, что я поспел вовремя. - В чем дело? - Господин Портос только что был у вас и оставил вам вот это, сказав, что надо передать вам спешно и непременно до вашего отъезда. - Хорошо, - сказал Арамис, принимая от Базена кошелек. - Что же это такое? - Подождите, господин аббат, у меня есть письмо. - Я уже сказал тебе, что если ты еще раз назовешь меня иначе, чем ше- валье, я тебе все кости переломаю! Давай письмо! - Как же вы будете читать? - спросил Атос. - Ведь здесь темно, как в погребе. - Сейчас, - сказал на это Базен и, вынув огниво, зажег витой огарок, которым зажигал свечи в соборе. Арамис распечатал письмо и прочел: "Дорогой д'Эрбле! Я узнал от д'Артаньяна, передавшего мне привет от вас и от графа де Ла Фер, что вы отправляетесь в экспедицию, которая продолжится месяца два или три. Так как я знаю, что вы не любите просить у друзей, то пред- лагаю вам сам. Вот двести пистолей, которыми вы можете располагать и ко- торые вы возвратите, когда вам будет угодно. Не бойтесь стеснить меня: если мне понадобятся деньги, я могу послать за ними в любой из моих зам- ков. В одном Брасье у меня лежит двадцать тысяч ливров золотом. Поэтому если я не посылаю вам больше, то только из опасения, что большую сумму вы откажетесь принять. Обращаюсь к вам потому, что, как вы знаете, я немного робею невольно перед графом де Ла Фер, хотя люблю его от всего сердца. То, что я предлагаю вам, само собой разумеется, я предлагаю и ему. Преданный вам, в чем, надеюсь, вы не сомневаетесь, дю Валлон де Брасье де Пьерфон". - Ну, - промолвил Арамис, - что вы на это скажете? - Я скажу, дорогой д'Эрбле, что было бы почти грешно сомневаться в провидении, имея таких друзей. - Итак? - Итак, разделим пистоли Портоса, как мы разделили уже луидоры д'Ар- таньяна. Дележ был произведен при свете витой свечки Базена, и оба друга отп- равились дальше. Через четверть часа они были у ворот Сен-Дени, где лорд Винтер уже ожидал их. XLVI ГДЕ ПОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПЕРВЫЙ ПОРЫВ - ВСЕГДА ПРАВИЛЬНЫЙ Трое друзей поехали по Пикардийской дороге, хорошо им знакомой и выз- вавшей у Атоса и Арамиса немало ярких воспоминаний из времен их молодос- ти. - Если бы Мушкетон был с нами, - сказал Атос, когда они достигли того места, где у них был спор с каменщиками, - как бы он задрожал, проезжая здесь. Вы помните, Арамис? Ведь это здесь он получил знаменитую пулю. - Честное слово, я не осудил бы его, - отвечал Арамис, - меня самого дрожь пробирает при этом воспоминании; посмотрите, вон за тем деревом место, где я думал, что мне пришел конец. Поехали дальше. Скоро и Гримо кое-что припомнил. Когда проезжали мимо той гостиницы, где когда-то они вместе со своим господином учинили такой великолепный разгром, Гримо подъехал к Атосу и, указывая на отдушину погреба, сказал: - Колбасы! Атос рассмеялся. Собственная юношеская проделка показалась ему теперь такой же забавной, как если бы ему рассказали о чужой. Проведя в пути два дня и ночь, под вечер, при великолепной погоде, прибыли они в Булонь, в те времена почти пустынный город, расположенный весь на возвышенности; того, что называется теперь "нижним городом", еще не существовало. Булонь была мощной крепостью. - Господа, - сказал лорд Винтер, когда они подъехали к воротам, - поступим так же, как в Париже: въедем порознь, чтобы не возбуждать по- дозрений. Я знаю здесь один трактир; он мало посещается, и хозяин его предал мне всей душой. Туда я и направлюсь, там должны быть для меня письма, а вы поезжайте в любую гостиницу, - например, в гостиницу "Шпаги Великого Генриха". Отдохните и через два часа будьте на пристани; наше судно, наверное, нас ожидает. Так и порешили. Винтер продолжал свой путь вдоль наружного вала, что- бы въехать в город через другие ворота, оба же друга въехали в те воро- та, перед которыми они находились. Проехав шагов двести, они увидели гостиницу, о которой говорил Винтер. Лошадей покормили, не расседлывая; слуги сели ужинать, так как было уже поздно; господа, торопившиеся на судно, велели им прийти на прис- тань, запретив разговаривать с кем бы то ни было. Это запрещение каса- лось, конечно, только Блезуа, потому что для Гримо оно уже давно стало излишним. Атос и Арамис направились в гавань. Их запыленная одежда, а также из- вестная непринужденность в манерах и движениях, по которой всегда можно отличить людей, привыкших к путешествиям, привлекли внимание нескольких гуляющих. На одного из них, по-видимому, появление Арамиса и Атоса про- извело особенно сильное впечатление. Этот человек, на которого и они обратили внимание - по тем же причи- нам, по каким их самих замечали другие, одиноко ходил взад и вперед по дамбе. Увидя их, он уже не спускал с них глаз и, видимо, горел желанием заговорить с ними. Он был молод и бледен, с очень светлыми глазами, ко- торые, как глаза тигра, меняли цвет в зависимости от того, на кого взи- рали; его походка, несмотря на медленность и неуверенность при поворо- тах, была тверда и смела; одет он был во все черное и довольно ловко но- сил длинную шпагу. Выйдя на дамбу, Атос и Арамис остановились посмотреть на небольшую лодку, вполне снаряженную и привязанную к свае. - Это, без сомнения, наша, - сказал Атос. - Да - отвечал Арамис, - а вон то судно готовится к отплытию и, веро- ятно, отвезет нас по назначению. Только бы лорд Винтер не заставил себя ждать. Здесь оставаться совсем не весело: не видно ни одной женщины. - Тише, - произнес Атос, - нас слушают. Действительно, бледный молодой человек, который уже несколько раз проходил мимо двоих друзей, пока они рассматривали лодку, услышав имя лорда Винтера, остановился. Правда, это могло быть случайностью, так как лицо его сохраняло полное равнодушие. - Господа, - обратился он к ним, поклонившись очень вежливо и непри- нужденно, - простите мне мое любопытство, но вы, кажется, приехали из Парижа или, во всяком случае, не здешние? - Да, мы из Парижа, сударь, - ответил Атос так же вежливо. - Чем могу служить? - Не будете ли вы так добры сказать мне, сударь, - продолжал молодой человек, - правда ли, что кардинал Мазарини уже больше не министр? - Вот странный вопрос, - произнес Арамис. - Он и министр и не министр, - отвечал Атос. - Половина Франции ста- рается его прогнать, но разными интригами и обещаниями он привлек на свою сторону другую половину; это может продолжаться очень долго, как вы сами понимаете. - Итак, сударь, - сказал незнакомец, - он не бежал и не находится в тюрьме? - Нет, по крайней мере, в настоящее время. - Крайне вам признателен, господа, за вашу любезность, - произнес мо- лодой человек, отходя. - Что вы скажете об этом допросчике? - спросил Арамис. - Я скажу, что это либо скучающий провинциал, либо шпион, собирающий сведения. - И вы так отвечали ему? - Я не имел основания поступить иначе. Он был вежлив со мной, и я был вежлив с ним. - Но все же, если это шпион... - Что же может сделать шпион? Теперь не времена Ришелье, когда по од- ному подозрению запирались гавани. - Все-таки вы напрасно так отвечали ему, - сказал Арамис, провожая глазами молодого человека, фигура которого понемногу скрывалась за дюна- ми. - А вы, - возразил Атос, - забываете, что сами поступили еще более неосторожно, произнеся имя лорда Винтера. Разве вы не заметили, что этот молодой человек остановился имение тогда, когда услышал его имя? - Тем более следовало предложить ему идти своей дорогой, когда он об- ратился к вам. - То есть затеять ссору? Я опасаюсь ссор, когда меня где-нибудь ждут, - ведь и ссора может меня задержать. Кроме того, давайте-ка я вам кое в чем признаюсь: мне самому хотелось рассмотреть молодого человека побли- же. - Для чего? - Арамис, вы будете смеяться надо мной, Арамис, вы скажете, что я вечно твержу одно и то же, что мне мерещится со страху... - Но в чем же дело? - На кого похож этот молодой человек? - С какой стороны? С хорошей или с дурной? - спросил, смеясь, Арамис. - С дурной и настолько, насколько мужчина может иметь сходство с жен- щиной. - А, черт возьми! - воскликнул Арамис. - Вы заставляете меня призаду- маться. Нет, конечно, дорогой друг, вам не мерещится, и я сам вижу, что вы правы. Этот тонкий впалый рот, эти глаза, которые словно повинуются только рассудку, а не сердцу... Это какой-нибудь ублюдок миледи. - Вы смеетесь, Арамис? - Просто по привычке. Ибо, клянусь вам, я не более вашего хотел бы встретить этого змееныша на нашей дороге. - Вот и Винтер! - воскликнул Атос. - Отлично. Теперь недостает только наших лакеев, они что-то запазды- вают, - заметил Арамис. - Нет, - возразил Атос, - я уже вижу их. Они идут в двадцати шагах позади милорда. Я узнал Гримо по его длинным ногам и задранной вверх го- лове. Тони несет наши карабины. - Значит, мы отплываем в ночь? - спросил Арамис, оглядываясь на за- пад, где от солнца оставалось уже только золотистое облачко, понемногу таявшее в море. - Вероятно, - отвечал Атос. - Вот дьявол, - произнес Арамис, - я и днем-то недолюбливаю море, а ночью тем более. Этот шум волн, рев ветра, ужасная качка... Признаюсь, я предпочел бы сидеть сейчас в монастыре в Нуази. Атос улыбнулся своей печальной улыбкой, думая, очевидно, совсем о другом, и направился навстречу лорду Винтеру. Арамис последовал за ним. - Что же с вашим другом? - спросил Арамис. - Он похож на одного из тех грешников в дантовском аду, которым сатана свернул шеи и которые смотрят на свои пятки. Какого черта он все оглядывается? Заметив их тоже, лорд Винтер ускорил шаг и подошел к ним с необычай- ной поспешностью. - Что с вами, милорд? - спросил Атос. - Отчего вы так запыхались? - Нет, ничего, - отвечал лорд Винтер, - только когда я проходил мимо дюн, мне показалось... Он опять оглянулся. Атос посмотрел на Арамиса. - Однако едемте, - воскликнул лорд Винтер, - едемте, лодка, вероятно, уже ожидает нас, а вот и наше судно стоит на якоре. Видите вы его? Я хо- тел бы уже быть на борту. Он опять оглянулся. - Вы забыли что-нибудь? - спросил Арамис. - Нет, я просто озабочен. - Он видел его, - шепнул Арамису Атос. Тем временем они подошли к лестнице, у которой стояла лодка. Лорд Винтер велел сначала сойти слугам с оружием и носильщикам с багажом, а уж затем стал спускаться сам. В эту минуту Атос заметил человека, который шел по берегу параллельно дамбе и спешил к противоположному концу гавани, расположенному шагах в двадцати от них, как будто намереваясь оттуда следить за их отъездом. Хотя уже стемнело, Атосу все же показалось, что это тот самый чело- век, который обращался к нему с вопросами. "Ого, - подумал он про себя, - уж не шпион ли это в самом деле и не собирается ли он помешать нашему отъезду?" - Видимо, он замышляет что-то против нас, - сказал Атос. - Мы все-та- ки отчалим, а когда будем в открытом море, пусть пожалует к нам. С этими словами Атос вскочил в лодку, которая сразу отошла от причала и стала быстро удаляться под ударами весел четырех сильных гребцов. Молодой человек между тем продолжал идти по берегу, немного обгоняя лодку. Она должна была пройти по узкому проходу между концом дамбы, где находился только что засветившийся маяк, и скалой, торчавшей на берегу. Издали они видели, как молодой человек взбирался на эту скалу, чтобы оказаться над лодкой, когда она будет проходить мимо. - Решительно, этот молодой человек - шпион, - сказал Арамис Атосу. - Какой молодой человек? - спросил лорд Винтер, оборачиваясь к ним. - Да тот, который все ходил сзади, заговорил с нами и теперь ожидает нас вон там. Вы видите? Лорд Винтер посмотрел в ту сторону, куда указывал Арамис. Маяк ярко освещал проход, по которому они плыли, нависавшую скалу и на ней фигуру молодого человека, стоявшего с обнаженной головой и скрещенными руками. - Это он! - воскликнул лорд Винтер, хватая Атоса за руку. - Это он! Мне уже раньше показалось, что я узнал его, и я не ошибся. - Кто он? - спросил Арамис. - Сын миледи, - отвечал Атос. - Монах! - воскликнул Гримо. Молодой человек услышал эти слова. Можно было подумать, что он хочет броситься вниз, до того он свесился со скалы. - Да, это я, дядюшка! - крикнул он. - Я, сын миледи! Я, монах! Я, секретарь и друг Кромвеля! И я знаю теперь вас и ваших спутников! В лодке было три человека безусловно храбрых, в мужестве которых ник- то бы не усомнился. Но все же, услышав этот голос, увидев это лицо, они почувствовали, как дрожь пробежала по их спинам. А у Гримо волосы подня- лись дыбом и обильный пот выступил на лбу. - Ага, - сказал Арамис, - так это племянник, это монах, сын миледи, как он сам говорит! - Увы, да, - прошептал лорд Винтер. - Хорошо, подождите, - сказал Арамис. И с ужасным хладнокровием, появлявшимся у него в решительные минуты, он взял один из мушкетов, что держал Тони, зарядил его и прицелился в человека, стоявшего на скале, подобно ангелу тьмы. - Стреляйте! - крикнул Гримо вне себя. Атос схватил дуло карабина и не дал выстрелить. - Черт бы вас побрал! - вскричал Арамис. - Я так хорошо в него прице- лился. Я всадил бы ему пулю прямо в грудь. - Довольно того, что мы убили мать, - глухо произнес Атос. - Его мать была негодяйка, причинившая зло всем нам и нашим близким. - Да, но сын ничего нам не сделал. Гримо, привставший было, чтобы увидеть результат выстрела, махнул ру- кой и в отчаянье опустился на скамью. Молодой человек разразился хохотом. - А, так это вы! - крикнул он. - Это вы, теперь-то я вас знаю! Его резкий смех и грозные слова пронеслись над лодкой и, унесенные ветром, замерли в отдаленье. Арамис содрогнулся. - Спокойствие, - сказал Атос. - Что за черт! Или мы перестали быть мужчинами? - Ну нет, - возразил Арамис, - только ведь это истинный демон. Спро- сите дядю, не был ли я прав, собираясь освободить его от такого милого племянника? Винтер ответил только вздохом. - Все было бы кончено, - продолжал Арамис. - Право, Атос, я боюсь, что из-за вашего благоразумия я сделал порядочную глупость. Атос взял лорда Винтера под руку и, стараясь переменить разговор, спросил: - Когда мы прибудем в Англию? Но лорд Винтер не расслышал его слов и ничего не ответил. - Послушайте, Атос, - сказал Арамис, - может быть, еще не поздно? Смотрите, он все еще там. Атос нехотя обернулся: ему, очевидно, было тягостно смотреть на этого молодого человека. Действительно, тот все еще стоял на скале, озаренный светом маяка. - Но что он делает в Булони? - спросил рассудительный Атос, всегда доискивавшийся причин и мало заботившийся о следствиях. - Он следил за мной, он следил за мной, - сказал лорд Винтер, на этот раз услышав слова Атоса, так как они совпали с его мыслями. - Если бы он следил за вами, мой друг, - возразил Атос, - он знал бы о нашем отъезде; а, по всей вероятности, он, напротив, явился сюда раньше нас. - Ну, тогда я ничего не понимаю! - произнес англичанин, качая голо- вой, как человек, считающий бесполезной борьбу с сверхъестественными си- лами. - Положительно, Арамис, - сказал Атос, - мне кажется, что я напрасно удержал вас. - Молчите, - сказал Арамис, - я бы заплакал сейчас, если бы умел. Гримо что-то глухо ворчал, словно разъяренный зверь. В это время их окликнули с судна. Лоцман, сидевший у руля, ответил, и лодка подошла к шлюпу. В одну минуту пассажиры, их слуги и багаж были на борту. Капитан ждал только их прибытия, чтобы отойти. Едва они вступили на палубу, как судно снялось с якоря и направилось в Гастингс, где им предстояло высадиться. В эту минуту три друга невольно еще раз оглянулись на скалу, на кото- рой по-прежнему виднелась грозная тень. Затем, в ночной тишине, до них долетел угрожающий голос: - До свиданья, господа, увидимся в Англии! XLVII МЕССА ПО СЛУЧАЮ ПОБЕДЫ ПРИ ЛАНСЕ То оживление, которое королева Генриетта заметила во дворце и причину которого она тщетно пыталась разгадать, было вызвано ланской победой. Вестником этой победы принц Конде послал герцога Шатильона, немало ей содействовавшего; ему же было поручено развесить под сводами собора Бо- гоматери двадцать два знамени, взятых у лотарингцев и испанцев. Известие это имело самое важное значение: борьба с парламентом разре- шалась в пользу двора. Вводя без соблюдения должной формы налоги, вызы- вавшие протест парламента, правительство заявляло, что они необходимы для поддержания чести Франции, и сулило победы над неприятелем. А так как после битвы при Нордлингене не случалось ничего, кроме неудач, то парламенту легко было требовать объяснений у Мазарини по поводу этих по- бед, вечно обещаемых и все откладываемых на будущее. Но на этот раз ожи- дания сбылись, был одержан успех, и успех полный. Поэтому всем было яс- но, что двор празднует двойную победу: победу над внешним врагом и побе- ду над врагами внутренними. Даже юный король, получив это известие, воскликнул: - Ага, господа парламентские советники, послушаем, что вы скажете те- перь! За эти слова королева прижала к сердцу своего царственного сына, вы- сокомерный и своевольный нрав которого так хорошо соответствовал ее собственному. В тот же вечер был созван совет, на который пригласили: маршала де Ла Мельере и г-на де Вильруа, потому что они были мазаринистами; Шавиньи и Сегье, потому что они ненавидели парламент, а также Гито и Коменжа, по- тому что они были преданы королеве. Что было решено на этом совете, осталось тайной. Узнали только, что в ближайшее воскресенье в соборе Богоматери состоится торжественная месса по случаю победы при Лансе. Поэтому в следующее воскресенье парижане проснулись в веселом настро- ении. Благодарственная месса в те времена была большим событием; тогда не злоупотребляли такими торжественными церемониями, и они производили подобающее впечатление. Даже солнце, казалось, принимало участие в тор- жестве; оно ослепительно сверкало, золотя мрачные башни собора, уже пе- реполненного огромными толпами народа. Самые темные улицы старого города приняли праздничный вид, и вдоль набережных вытянулись длинные вереницы горожан, ремесленников, женщин и детей, направляющихся в собор Богомате- ри, подобно реке, текущей вспять к своим истокам. Лавки были пусты, дома заперты. Всякому хотелось посмотреть на моло- дого короля, на его мать и на пресловутого кардинала Мазарини, которого все до того ненавидели, что никто не хотел лишить себя случая на него полюбоваться. Полнейшая свобода царила среди этой бесчисленной народной массы. Вся- кие мнения высказывались открыто, и, если можно так выразиться, в народе трезвонили о бунте, а тысячи колоколов со всех церквей трезвонили о мес- се. Порядок в городе поддерживался самими горожанами. Ничьи угрозы не мешали единодушному проявлению всеобщей ненависти и не замораживали брань на устах. Все же около восьми часов утра полк гвардии королевы, под командой Гито и его помощника и племянника Коменжа, с трубачами и барабанщиками впереди, стал развертываться между Пале-Роялем и собором. Горожане, всегда падкие до военной музыки и блестящих мундиров, спокойно смотрели на этот маневр. Фрике нарядился в этот день по-праздничному, и под предлогом флюса, которым он мгновенно обзавелся, засунув за щеку бесчисленное количество вишневых косточек, получил от своего начальника Базена отпуск на целый день. Сначала Базен ему отказал: он был не в духе, вопервых, оттого, что Арамис уехал, не сказав ему куда, затем потому, что был вынужден прислу- живать на мессе по случаю победы, которой он сам никак не мог радо- ваться. Базен, как мы знаем, был фрондер, и если бы при подобном тор- жестве причетник мог отлучиться, как простой мальчик из хора, то Базен, конечно, обратился бы к архиепископу с той же просьбой, с какой обратил- ся к нему Фрике. Итак, сначала он отказал наотрез. Но тогда, на глазах у Базена, опухоль Фрике так выросла в объеме, что стала угрожать чести всего хора, который был бы, несомненно, опозорен таким уродством. Базен в конце концов, хотя и ворча, уступил. Едва выйдя из собора, Фрике вып- люнул всю свою опухоль и сделал в сторону Базена один из тех жестов, ко- торые обеспечивают за парижскими мальчишками превосходство над мальчиш- ками всего мира. Он, понятно, освободился и от своих обязанностей в трактире под предлогом, что ему надо прислуживать на мессе в соборе. Итак, Фрике был свободен, и, как мы уже сказали, он нарядился в самое роскошное свое платье. Главным украшением его особы была шапка, один из тех не поддающихся описанию колпаков, которые представляют нечто среднее между средневековым беретом и шляпой времен Людовика XIII. Этот замеча- тельный головной убор смастерила ему мать: по прихоти ли или за нехват- кой одинаковой ткани, она мало заботилась о подборе красок; и потому это чудо шляпочного искусства XVII века было с одной стороны желтое с зеле- ным, а с другой - белое с красным. Но Фрике, вообще любивший разнообра- зие в тонах, только гордился этим. Отделавшись от Базена, Фрике бегом направился к Пале-Роялю и прибежал туда как раз в ту минуту, когда из ворот дворца выходил гвардейский полк. Так как Фрике явился сюда для того, чтобы насладиться зрелищем и послушать музыку, то он сейчас же присоединился к музыкантам и начал маршировать рядом с ними, сначала изображая барабанный бой с помощью двух грифельных досок, затем подражая губами звукам трубы с искусством, которое не раз доставляло ему похвалу любителей подражательной музыки. Этого развлечения хватило от заставы Сержантов до Соборной площади, и Фрике все время испытывал истинное наслаждение. Но когда полк пришел на место и роты вошли в Старый город и, развернувшись, построились до само- го конца улицы Святого Христофора, вблизи улицы Кокатри, где жил совет- ник Брусель, Фрике вспомнил, что он еще не завтракал, и задумался над тем, куда бы ему направить свои стопы для выполнения этого важного акта в программе дня. По зрелом размышлении он решил поесть за счет советника Бруселя. Поэтому он пустился бегом, запыхавшись прибежал к дому советника и стал стучать в дверь. Ему отворила его мать, старая служанка Бруселя. - Что тебе надо, бездельник, - спросила она, - и почему ты не в собо- ре? - Я был там, мамаша Наннета, - ответил Фрике, - но я видел, что там происходят вещи, о которых следовало бы предупредить господина Бруселя. И с разрешения господина Базена - вы ведь знаете господина Базена, наше- го причетника? - я пришел сюда, чтобы поговорить с господином Бруселем. - Что же ты хочешь сказать господину Бруселю, обезьяна? - Я хочу поговорить с ним лично. - Этого нельзя: он работает. - Ну, я подожду, - сказал Фрике, которого это устраивало тем лучше, что он знал, как использовать свое время. С этими словами он быстро поднялся по ступеням крыльца, обогнав Нан- нету. - Что ж тебе надо наконец от господина Бруселя? - спросила она. - Я хочу сказать ему, - отвечал ей Фрике, крича во всю глотку, - что с той стороны идет целый гвардейский волк. А так как все говорят, что двор настроен против господина Бруселя, то я пришел предупредить, чтобы он был настороже. Брусель услышал слова юного плута и, растроганный таким усердием, спустился в нижний этаж; он действительно работал у себя в кабинете, во втором этаже. - Мой друг, - сказал он, - что нам за дело до гвардейского полка? Ты, верно, с ума сошел, что поднял такой переполох? Разве ты не знаешь, что эти господа всегда так делают и что по пути короля всегда выстраивают рядами этот полк? Фрике изобразил на своем лице удивление и начал мять в руках свою шапку. - Ничего нет удивительного, что вы это знаете, господин Брусель, вам ведь известно все, - сказал он, - но я, клянусь богом, ничего не знал и думал услужить вам. Не сердитесь на меня за это, господин Брусель. - Напротив, мой милый, напротив, твое усердие мне нравится. Наннета, - обратился Брусель к служанке, - достаньте-ка абрикосы, которые присла- ла нам госпожа де Лонгвиль из Нуази, и дайте полдюжины вашему сыну вмес- те с краюхой свежего хлеба. - Ах, благодарю вас, - воскликнул Фрике, - благодарю вас. Я как раз очень люблю абрикосы. Брусель прошел к своей жене и попросил подать ему завтрак. Было поло- вина десятого. Советник подошел к окну. Улица была совершенно пустынна, но издали доносился, подобно морскому прибою, глухой шум народа, толпы которого, волна за волной, затопляли площадь и улицы вокруг собора Бого- матери. Шум этот еще усилился, когда явился д'Артаньян с ротой мушкетеров и расположился у входа в собор, чтобы держать караул. Он предложил Портосу воспользоваться случаем посмотреть церемонию, и Портос приехал на лучшей из своих лошадей, в парадной форме, в качестве почетного мушкетера, ка- ким некогда был д'Артаньян. Сержант роты, старый солдат времен испанских войн, узнал в Портосе своего бывшего товарища и сообщил своим подчинен- ным о высоких заслугах этого великана, гордости прежних мушкетеров Тре- виля. Поэтому Портоса встретили не только радушно - на него смотрели с восхищением. В десять часов пушечный выстрел из Лувра возвестил о выезде короля. Позади гвардейцев, неподвижно стоявших с мушкетами в руках, толпа зако- лыхалась, как колышутся деревья, когда буйный вихрь склоняет и теребит их верхушки. Наконец в раззолоченной карете показался король с короле- вой. За ними следовали в десяти каретах придворные дамы, чины королевс- кого дома и весь Двор. - Да здравствует король! - закричали со всех сторон. Юный король важно выглянул из окна кареты, сделал довольно приветли- вое лицо и даже чуть приметно кивнул головой, что вызвало новые востор- женные крики толпы. Процессия подвигалась вперед очень медленно, и на переезд от Лувра к Соборной площади ей понадобилось около получаса. Здесь все прибывшие один за другим вошли под обширные своды сумрачного храма, и богослужение началось. В то время как члены двора занимали свои места в соборе, карета, ук- рашенная гербами Коменжа, выделилась из вереницы придворных экипажей и медленно отъехала в конец улицы Святого Христофора, совершенно безлюд- ной. Здесь четыре гвардейца и полицейский офицер, сопровождавшие эту тя- желовесную колымагу, вошли в нее, затем полицейский офицер опустил штор- ки и сквозь предусмотрительно проделанное отверстие стал глядеть вдоль улицы, словно поджидая кого-то. Все были заняты церемонией, так что ни карета, ни предосторожности, принятые сидевшими в ней, не привлекли ничьего внимания. Только зоркий глаз Фрике мог бы их заметить, но Фрике лакомился свои- ми абрикосами, примостившись на карнизе одного из домов в ограде собора. Оттуда он мог видеть короля, королеву и Мазарини, а мессу слушать так, как если бы он сам прислуживал в соборе. К концу богослужения королева, заметив, что Коменж стоит около нее, ожидая подтверждения приказа, данного перед отъездом из Лувра, сказала вполголоса: - Ступайте, Коменж, и да поможет вам бог. Коменж тотчас же вышел из собора и направился по улице Святого Хрис- тофора. Фрике, заметив такого великолепного офицера в сопровождении двух гвардейцев, из любопытства отправился за ними - тем охотнее что богослу- жение почти тотчас кончилось и король с королевой уже садились в карету. Как только Коменж показался в конце улицы Кокатри, сидевший в карете полицейский офицер сказал два слова кучеру. Тот тронул лошадей, и колы- мага подъехала к дому Бруселя. Как раз в ту же минуту к дверям подошел Коменж; он постучался. Фрике стоял за спиной Коменжа, поджидая, когда откроют дверь. - Ты что тут делаешь, плут? - спросил его Коменж. - Жду, чтобы войти к господину Бруселю, господин офицер, - ответил Фрике с тем простодушным видом, какой умеют принимать при случае парижс- кие мальчишки. - Значит, он здесь живет? - спросил Коменж. - Да, сударь. - А который этаж он занимает? - Весь дом, - отвечал Фрике, - это его дом. - Но где же он сам обыкновенно находится? - Работает он во втором этаже, а завтракает и обедает в нижнем. Сей- час он, вероятно, обедает, так как уже полдень. - Хорошо. В это время дверь отворили, и на вопрос Коменжа лакей ответил, что Брусель дома и сейчас действительно обедает. Коменж пошел вслед за лаке- ем, а Фрике пошел вслед за Коменжем. Брусель сидел за столом со своей семьей. Напротив него сидела его же- на, по обеим сторонам - две дочери, а в конце стола сын Бруселя, Лувьер; с ним мы уже познакомились, когда с советником случилось на улице нес- частье, после которого он уже успел вполне оправиться. Чувствуя теперь себя совершенно здоровым, он лакомился великолепными фруктами, прислан- ными ему г-жой де Лонгвиль. Коменж, удержав за руку лакея, собиравшегося уже открыть дверь и до- ложить о нем, сам отворил ее и застал эту семейную картину. При виде офицера Брусель немного смутился, но, так как тот ему вежли- во поклонился, он встал и ответил на поклон. Несмотря, однако, на эту обоюдную вежливость, на лицах женщин отрази- лось беспокойство. Лувьер побледнел и с нетерпением ожидал, чтобы офицер объяснился. - Сударь, - сказал Коменж, - я к вам с приказом от короля. - Отлично, сударь, - отвечал Брусель, - какой же это приказ? И он протянул руку. - Мне поручено арестовать вас, сударь, - сказал Коменж тем же тоном и с прежней вежливостью, - и если вам угодно будет поверить мне на слово, то вы избавите себя от труда читать эту длинную бумагу и последуете за мной. Если бы среди этих добрых людей, мирно собравшихся за столом, ударила молния, это произвело бы меньшее потрясение. Брусель задрожал и отступил назад. В те времена быть арестованным по немилости короля было ужасной вещью. Лувьер бросился было к своей шпаге, лежавшей на стуле в углу ком- наты, но взгляд Бруселя, сохранившего самообладание, удержал его от это- го отчаянного порыва. Госпожа Брусель, отделенная от мужа столом, зали- лась слезами, а обе молодые девушки бросились отцу на шею. - Идемте, сударь, - сказал Коменж. - Поторопитесь: надо повиноваться королю. - Но, сударь, - возразил Брусель, - я болен и не могу идти под арест в таком состоянии; я прошу отсрочки. - Это невозможно, - отвечал Коменж, - приказ ясен и должен быть ис- полнен немедленно. - Невозможно! - воскликнул Лувьер. - Берегитесь, сударь, не доводите нас до крайности. - Невозможно! - раздался крикливый голос в глубине комнаты. Коменж обернулся и увидел там Наннету, с метлой в руках. Глаза ее злобно горели. - Добрейшая Наннета, успокойтесь, - сказал Брусель, - прошу вас. - Быть спокойной, когда арестовывают моего хозяина, опору, защитника, отца бедняков? Как бы не так! Плохо вы меня знаете! Не угодно ли вам уб- раться? - закричала она Коменжу. Коменж улыбнулся. - Послушайте, сударь, - сказал он, - обращаясь к Бруселю, - заставьте эту женщину замолчать и следуйте за мной. - Заставить меня замолчать? Меня?! Меня?! - кричала Наннета. - Как бы не так! Уж не вы ли заставите? Руки коротки, королевский петушок. Мы сейчас посмотрим! Тут Наннета подбежала к окну, распахнула его и закричала таким прон- зительным голосом, что его можно было услышать с паперти собора: - На помощь! Моего хозяина арестовывают! Советпика Бруселя арестовы- вают! На помощь! - Сударь, - сказал Коменж, - отвечайте мне немедленно: угодно вам по- виноваться или вы собираетесь бунтовать против короля? - Я повинуюсь, я повинуюсь, сударь! - воскликнул Брусель, стараясь освободиться от объятий дочери и удерживая взглядом сына, всегда готово- го поступить по-своему. - В таком случае, - сказал Коменж, - велите замолчать этой старухе. - А! Старухе! - вскричала Наннета. И она принялась вопить еще сильнее, вцепившись обеими руками в переп- лет окна. - На помощь! Помогите советнику Бруселю! Его хотят арестовать за то, что он защищал народ! На помощь! Тогда Коменж схватил Наннету в охапку и потащил прочь от окна. Но в ту же минуту откуда-то с антресолей другой голос завопил фальцетом: - Убивают! Пожар! Разбой! Убивают Бруселя! Бруселя режут! Это был голос Фрике. Почувствовав поддержку, Наннета с новой силой принялась вторить ему. В окнах уже начали появляться головы любопытных. Из глубины улицы стал сбегаться народ, привлеченный этими криками, сначала по одному, по два человека, затем группами и, наконец, целыми толпами. Все видели ка- рету, слышали крики, но не понимали, в чем дело. Фрике выскочил из ант- ресолей прямо на крышу кареты. - Они хотят арестовать господина Бруселя! - закричал он. - В карете солдаты, а офицер наверху. Толпа начала громко роптать, подбираясь к лошадям. Два гвардейца, ос- тавшиеся в сенях, поднялись наверх, чтобы помочь Коменжу, а те, которые сидели в карете, отворили ее дверцы и скрестили пики. - Видите? - кричал Фрике. - Видите? Вот они! Кучер повернулся и так хлестнул Фрике кнутом, что тот завыл от боли. - Ах ты, чертов кучер, - закричал он, - и ты туда же? Погоди-ка! Он снова вскарабкался на антресоли и оттуда стал бомбардировать куче- ра всем, что попадалось под руку. Несмотря на враждебные действия гвардейцев, а может быть, именно вследствие их, толпа зашумела еще больше и придвинулась к лошадям. Самых буйных гвардейцы заставили отступить ударами пик. Шум все усиливался; улица не могла уже вместить зрителей, стекавшихся со всех сторон. Под напором стоящих позади пространство, отделявшее тол- пу от кареты и охраняемое страшными пиками солдат, все сокращалось. Сол- дат, стиснутых, точно живой стеной, придавили к ступицам колес и стенкам кареты. Повторные крики полицейского офицера: "Именем короля!" - не ока- зывали никакого действия на эту грозную толпу и только, казалось, еще больше раздражали ее. Внезапно на крик: "Именем короля! - прискакал всадник. Увидев, что военным приходится плохо, он врезался в толпу с шпагой в руках и оказал гвардейцам неожиданную помощь. Это был юноша лет пятнадцати - шестнадцати, бледный от гнева. Он, так же как и гвардейцы, спешился, прислонился спиной к дышлу, поставил перед собой лошадь как прикрытие, вынул из седельной кобуры два пистолета и, засунув их за пояс, начал наносить удары шпагой с ловкостью человека, привыкшего владеть таким оружием. В течение десяти минут этот молодой человек один выдерживал натиск толпы. Наконец появился Коменж, подталкивая вперед Бруселя. - Разобьем карету! - раздались крики в толпе. - Помогите! - кричала старая служанка. - Убивают! - вторил ей Фрике, продолжая осыпать гвардейцев всем, что ему попадало под руку. - Именем короля! - кричал Коменж. - Первый, кто подойдет, ляжет на месте! - крикнул Рауль и, видя, что его начинают теснить, кольнул острием своей шпаги какого-то верзилу, чуть было его не задавившего. Почувствовав боль, верзила с воплем отсту- пил. Это действительно был Рауль. Возвращаясь из Блуа, где - как он и обе- щал графу де Ла Фер - провел только пять дней, он решил взглянуть на торжественную церемонию и направился кратчайшим путем к собору. Но на углу улицы Кокатри толпа увлекла его за собой. Услышав крик: "Именем ко- роля! - и вспомнив завет Атоса, он бросился сражаться за короля, помо- гать его гвардейцам, которых теснила толпа. Коменж почти втолкнул в карету Бруселя и сам вскочил вслед за ним. В то же мгновение сверху раздался выстрел из аркебузы. Пуля прострелила шляпу Коменжа и раздробила руку одному из гвардейцев. Коменж поднял го- лову и сквозь дым увидел в окне второго этажа угрожающее лицо Лувьера. - Отлично, сударь, - крикнул Коменж, - я еще поговорю с вами! - И я также, сударь, - отвечал Лувьер, - еще посмотрим, кто из нас поговорит громче. Фрике и Наннета продолжали вопить; крики, звук выстрела, опьяняющий запах пороха произвели на толпу свое действие. - Смерть офицеру! Смерть! - загудела она. Толпа бросилась к карете. - Еще один шаг, - крикнул тогда Коменж, подняв шторки, чтобы все мог- ли видеть внутренность кареты, и приставив к груди Бруселя шпагу, - еще один шаг, и я заколю арестованного. Мне приказано доставить его живым или мертвым, я привезу его мертвым, вот и все. Раздался ужасный крик. Жена и дочери Бруселя с мольбой протягивали к народу руки. Народ понял, что этот бледный, но очень решительный на вид офицер поступит, как сказал. Угрозы продолжались, но толпа отступила. Коменж велел раненому гвардейцу сесть в карету и приказал другим зак- рыть дверцы. - Гони во дворец! - крикнул он кучеру, еле живому от страха. Кучер стегнул лошадей, те рванулись вперед, и толпа расступилась. Но на набережной пришлось остановиться. Карету опрокинули, толпа сбила с ног лошадей, смяла, давила их. Рауль, пеший, - он не успел вскочить на лошадь, - устал, так же как и гвардейцы, наносить удары плашмя и начал действовать острием своей шпа- ги, как они острием своих пик. Но это страшное, последнее средство только разжигало бешенство толпы. Там и сям начали мелькать дула мушке- тов и клинки рапир; раздалось несколько выстрелов, сделанных, без сомне- ния, в воздух, но эхо которых все же заставляло все сердца биться сильнее; из окон в солдат бросали чем попало. Раздавались голоса, кото- рые слышишь лишь в дни восстаний, показались лица, которые видишь только в кровавые дни. Среди ужасного шума все чаще слышались крики: "Смерть гвардейцам!", "В Сену офицера!" Шляпа Рауля была измята, лицо окровавле- но; он чувствовал, что не только силы, но и сознание начинает оставлять его; перед его глазами носился какой-то красный туман, и сквозь этот ту- ман он видел сотни рук, с угрозой протянутых к нему и готовых схватить его, упади он только. Коменж в опрокинутой карете рвал на себе волосы от ярости. Гвардейцы не могли подать никакой помощи, им приходилось защи- щаться самим. Казалось, все погибло и толпа вот-вот разнесет в клочья лошадей, карету, гвардейцев, приспешников королевы, а может быть, и са- мого пленника, как вдруг раздался хорошо знакомый Раулю голос, и широкая шпага сверкнула в воздухе. В ту же минуту толпа заколыхалась, расступи- лась, и какой-то офицер в форме мушкетера, все сбивая с ног, опрокиды- вая, нанося удары направо и налево, подскакал к Раулю и подхватил его как раз в тот момент, когда юноша готов был упасть. - Черт возьми! - вскричал офицер. - Неужели они убили его? В таком случае горе им! И он обернулся к толпе с таким грозным и свирепым видом, что самые ярые бунтовщики попятились, давя ДРУГ Друга, а многие покатились в Сену. - Господин д'Артаньян, - прошептал Рауль. - Да, черт побери! Собственной персоной и, кажется, к счастью для вас, мой юный друг! Эй, вы, сюда! - крикнул он, поднявшись на стременах и подняв шпагу, голосом и рукой подзывая поневоле отставших от него муш- кетеров. - Разогнать всех! Бери мушкеты, заряжай, целься! Услышав это приказание, толпа стала таять так быстро, что сам д'Ар- таньян не мог удержаться от гомерического смеха. - Благодарю вас, д'Артаньян, - сказал Коменж, высовываясь до половины из опрокинутой кареты. - Благодарю также вас, молодой человек. Ваше имя? Мне надо назвать его королеве. Рауль уже собирался ответить, но д'Артаньян поспешно шепнул ему на ухо: - Молчите, я отвечу за вас. Затем, обернувшись к Коменжу, сказал: - Не теряйте времени, Коменж, вылезайте из кареты, если можете, и ве- лите подать вам другую. - Но откуда же? - Черт подери, да возьмите первую, которую встретите на Новом мосту; сидящие в ней будут чрезвычайно счастливы, я полагаю, одолжить свою ка- рету для королевской службы. - Но, - возразил Коменж, - я не знаю... - Идите скорее, иначе через пять минут все это мужичье вернется со шпагами и мушкетами. Вас убьют, а вашего пленника освободят. Идите. Да вот как раз едет карета. Затем, снова наклонившись к Раулю, он шепнул: - Главное, не говорите вашего имени. Молодой человек посмотрел на него с удивлением. - Хорошо, я бегу за ней, - крикнул Коменж, - а если они вернутся, стреляйте. - Нет, ни в коем случае, - возразил д'Артаньян. - Наоборот, пусть никто и пальцем не шевельнет. Если сейчас сделать хоть один выстрел, за него придется слишком дорого расплачиваться завтра. Коменж, взяв четырех гвардейцев и столько же мушкетеров, побежал за каретой. Он высадил седоков и привел экипаж. Но когда пришлось переводить Бруселя из разбитой кареты в другую, на- род, увидев того, кого он называл своим благодетелем, поднял неистовый шум и снова надвинулся. - Проезжайте! - крикнул д'Артаньян. - Вот десять мушкетеров, чтобы сопровождать вас, а я оставлю себе двадцать, чтобы сдерживать толпу. По- езжайте, не теряя ни одной минуты. Десять человек к Коменжу! Десять человек отделились от отряда, окружили новую карету и помча- лись галопом. Когда карета скрылась, крики усилились. Более десяти тысяч человек столпились на набережной, на Новом мосту и в ближайших улицах. Раздалось несколько выстрелов. Один мушкетер был ранен. - Вперед! - скомандовал д'Артаньян, кусая усы. И с двадцатью мушкетерами он ринулся на всю эту массу парода, которая отступила в полном беспорядке. Один только человек остался на месте с аркебузой в руке. - А, - сказал этот человек, - это ты! Ты хотел убить его?! Погоди же! Он прицелился в д'Артаньяна, карьером несшегося на него. Д'Артаньян пригнулся к шее лошади. Молодой человек выстрелил, и пуля сбила перо на шляпе д'Артаньяна. Лошадь, мчавшаяся во весь опор, налете- ла на безумца, пытавшегося остановить бурю, и отбросила его к стене. Д'Артаньян круто осадил свою лошадь, и в то время как мушкетеры продол- жали атаку, он с поднятой шпагой повернулся к человеку, сбитому им с ног. - Ах, сударь! - воскликнул Рауль, вспомнив, что он видел молодого че- ловека на улице Кокатри. - Пощадите его: это его сын. Рука д'Артаньяна, готовая нанести удар, повисла в воздухе. - А, вы его сын? - сказал он. - Это другое дело. - Я сдаюсь, сударь, - произнес Лувьер, протягивая д'Артаньяну свою разряженную аркебузу. - Нет, нет, не сдавайтесь, черт возьми! Напротив, бегите, и как можно скорее. Если я вас захвачу, вас повесят. Молодой человек не заставил повторять этот совет. Он проскользнул под шеей лошади и исчез за углом улицы Генего. - Вы вовремя удержали мою руку, - сказал д'Артаньян Раулю, - не то ему пришел бы конец. И, право, узнав потом, кто он, я очень бы пожалел об этом. - Ах, сударь, - произнес Рауль, - позвольте мне поблагодарить вас не только за этого бедного парня, но и за себя: я сам был на волосок от смерти, когда вы подоспели. - Бросьте, бросьте, молодой человек, не утруждайте себя речами. И д'Артаньян достал из кобуры фляжку с испанским вином. - Глотните-ка вот этого, - сказал он Раулю. Рауль отхлебнул вина и собрался снова благодарить д'Артаньяна. - Дорогой мой, - возразил ему тот, - мы поговорим об этом после. Затем, видя, что мушкетеры очистили набережную от Нового моста до на- бережной Святого Михаила и возвращаются обратно, он поднял шпагу вверх, чтобы они ускорили шаг. Мушкетеры рысью подъехали к нему; тотчас же с другой стороны подъеха- ли те десять человек, которых он послал с Коменжем. - Ну, - произнес д'Артаньян, обращаясь к ним, - не случилось ли еще чего-нибудь? - Ах, сударь, - отвечал сержант, - опять поломка! Проклятая карета! Д'Артаньян пожал плечами. - Нет, проклятое дурачье, - сказал он. - Уж если выбираешь карету, так выбирай прочную, а карета, в которой хотят везти арестованного Бру- селя, должна выдержать десять тысяч человек. - Что прикажете, господин лейтенант? - Примите отряд и отведите его в казармы. - Значит, вы поедете один? - Конечно! Не думаете ли вы, что мне нужен конвой? - Но... - Отправляйтесь. Мушкетеры удалились, д'Артаньян остался вдвоем с Раулем. - Ну как, болит у вас что-нибудь? - спросил он. - Да, сударь. У меня голова тяжелая и словно в огне. - Что же такое с вашей головой? - сказал д'Артаньян, снимая с Рауля шляпу. - А, контузия. - Да, кажется, мне попали в голову цветочным горшком. - Канальи! - воскликнул д'Артаньян. - Но на вас шпоры? Вы были вер- хом? - Да, я сошел с лошади, чтобы защищать господина Коменжа, и ее кто-то захватил. Да вот и она. Действительно, в эту минуту показалась лошадь Рауля, на которой ска- кал галопом Фрике, размахивая своей четырехцветной шапкой и крича: - Брусель! Брусель! - Эй, стой, плут! - крикнул ему д'Артаньян. - Давай сюда лошадь. Фрике услышал, но сделал вид, что слова не дошли до него, и хотел продолжать свой путь. Д'Артаньян собирался было погнаться за ним, но потом решил не остав- лять Рауля одного. Поэтому он ограничился только тем, что вынул из кобу- ры пистолет и взвел курок. У Фрике было острое зрение и тонкий слух; заметив движение д'Ар- таньяна и услышав щелканье курка, он сразу остановил лошадь. - Ах, это вы, господин офицер, - произнес он, подъезжая. - Право, я очень рад, что вас встретил. Д'Артаньян внимательно посмотрел на Фрике и узнал в нем мальчишку с улицы Лощильщиков. - А, это ты, плут! - сказал он. - Иди-ка сюда. - Да, это я, господин офицер, - отвечал Фрике с самым невинным видом. - Значит, ты переменил занятие? Ты не поешь больше в хоре и не прис- луживаешь в трактире, а крадешь лошадей, а? - Ах, господин офицер, как можете вы так говорить? - воскликнул Фри- ке. - Я искал владельца этой лошади, молодого красивого дворянина, храб- рого, как Цезарь... - Тут он сделал вид, что только что заметил Рауля. - Да вот, если не ошибаюсь, и он. Сударь, вы не забудете меня, не правда ли? Рауль опустил руку в карман. - Что вы хотите сделать? - спросил его д'Артаньян. - Дать этому славному мальчику десять ливров, - отвечал Рауль, выни- мая из кармана пистоль. - Десять пинков в живот, - сказал д'Артаньян. - Убирайся, плут, и помни, что я знаю, где тебя искать. Фрике, не рассчитывавший отделаться так дешево, в два прыжка пролетел с набережной на улицу Дофипа и скрылся из виду. Рауль сел на свою ло- шадь, и они вместе с д'Артаньяном, оберегавшим его, как сына, поехали шагом по направлению к Тиктонской улице. Всю дорогу они слышали вокруг себя глухой ропот и отдаленные угрозы, но при виде этого офицера, такого воинственного, и его внушительной шпа- ги, висевшей на темляке у него под рукой, все расступались. Они доехали без всяких приключений до гостиницы "Козочка". Красотка Мадлен сообщила д'Артаньяну, что Планше вернулся и привез Мушкетона, который геройски перенес операцию извлечения пули и чувствует себя так хорошо, как только позволяет рана. Д'Артаньян велел позвать Планше, но, сколько его ни звали, ответа не было: Планше скрылся. - Ну, так давайте вина! - приказал д'Артаньян. Когда вино было подано и они снова остались вдвоем, д'Артаньян обра- тился к Раулю. - Вы довольны собой, не так ли? - сказал он, с улыбкой глядя в глаза юноши. - Конечно, - отвечал Рауль. - Мне кажется, я исполнил свой долг. Раз- ве я не защищал короля? - А кто вам сказал, что надо защищать короля? - Это мне сказал граф де Ла Фер. - Да, короля. Но сегодня вы защищали не короля, а Мазарини, что не одно и то же. - Однако, сударь... - Вы сделали ужасный промах, молодой человек. Вы вмешались не в свое дело. - Но вы же сами... - Я - это другое дело: я должен повиноваться своему капитану. А ваш начальник - это принц Конде. Запомните это: других начальников у вас нет. Хорош молодой безумец, готовый стать мазаринистом и помогающий арестовать Бруселя! Молчите об этом, по крайней мере, а то граф де Ла Фер будет вне себя. - Значит, вы думаете, что граф де Ла Фер рассердился бы на меня? - Думаю ли я? Да я в этом уверен! Не будь этого, я бы только поблаго- дарил вас, потому что, в сущности, вы потрудились для нас. Сейчас не ему, а мне приходится бранить вас, и поверьте, это вам дешевле обойдет- ся. Впрочем, - продолжал д'Артаньян, - я только пользуюсь правом, кото- рое ваш опекун передал мне, дорогой мой мальчик. - Я не понимаю вас, сударь. Д'Артаньян встал, вынул из письменного стола письмо и подал его Рау- лю. Рауль пробежал письмо, и взгляд его затуманился. - О, боже мой! - воскликнул он, поднимая свои красивые глаза, влажные от слез, на д'Артаньяна. - Граф уехал из Парижа, не повидавшись со мной! - Он уехал четыре дня тому назад. - Но, судя по письму, он подвергается смертельной опасности? - Вот еще выдумали! Он подвергается смертельной опасности! Будьте спокойны. Он уехал по делу и скоро вернется. Надеюсь, вы не имеете ниче- го против того, что я временно буду вашим опекуном? - Конечно, нет, господин д'Артаньян! - воскликнул Рауль. - Вы такой благородный человек, и граф де Ла Фер так вас любит! - Что же, любите и вы меня также; я не буду вам докучать, но при ус- ловии, что вы будете фрондером, мой юный друг, и ярым фрондером. - А могу я по-прежнему видаться с госпожой де Шеврез? - Конечно, черт возьми! И с коадъютором, и с госпожой де Лонгвиль. И если бы здесь был милейший Брусель, которого вы так опрометчиво помогли арестовать, то я сказал бы вам: извинитесь поскорей перед господином Бруселем и поцелуйте его в обе щеки. - Хорошо, сударь, я буду вас слушаться, хотя и не понимаю вас. - Нечего тут и понимать. А вот, - продолжал д'Артаньян, обернувшись к двери, - и господин дю Валлон, который является в порядком разодранной одежде. - Да, но зато я ободрал немало шкур взамен, - возразил Портос, весь в поту и в пыли. - Эти бездельники хотели отнять у меня шпагу. Черт возьми! - продолжал гигант с обычным спокойствием. - Какое волнение в народе! Но я уложил на месте больше двадцати человек эфесом своей Бали- зарды. Глоток вина, д'Артаньян! - Рассудите нас, - сказал гасконец, наливая Портосу стакан до краев. - Когда выпьете, вы скажете нам ваше мнение. Портос осушил стакан одним глотком, поставил его на стол и вытер усы. - О чем? - спросил он. - Да вот господин Бражелон, - отвечал д'Артанъян, - во что бы то ни стало хотел помочь аресту Бруселя, и я с трудом удержал его от защиты Коменжа. - Черт возьми! - произнес Портос. - Что сказал бы опекун, если бы уз- нал это? - Вы видите! - воскликнул д'Артаньян. - Нет, фрондируйте, мой друг, фрондируйте и помните, что я заменяю графа во всем. Он звякнул своим кошельком, затем, обратясь к Портосу, спросил: - Вы поедете со мной? - Куда? - отвечал Портос, наливая себе второй стакан вина. - Засвидетельствовать наше почтение кардиналу. Портос проглотил второй стакан с таким же спокойствием, как и первый, взял шляпу, оставленную им на стуле, и последовал за д'Артаньяном. Рауль же, совершенно ошеломленный тем, что он слышал, остался дома, так как д'Артаньян запретил ему выходить из комнаты, пока волнение в на- роде не уляжется.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  I НИЩИЙ ИЗ ЦЕРКВИ СВ. ЕВСТАФИЯ Д'Артаньян нарочно не отправился с Коменжем прямо в Пале-Рояль, чтобы дать ему время сообщить кардиналу о выдающихся услугах, которые он, д'Артаньян, вместе со своим другом, оказал в это утро партии королевы. Поэтому оба они были великолепно приняты кардиналом, который нагово- рил им кучу любезностей и намекнул, между прочим, на то, что оба они на- ходятся уже на полпути к тому, чего добиваются, то есть д'Артаньян - к чину капитана, а Портос - к титулу барона. Д'Артаньян предпочел бы всему этому деньги, так как он знал, что Ма- зарини щедр на обещания, но тут на их исполнение, и потому считал, что посулами кардинала не прокормишься; однако, чтобы не разочаровать Порто- са, он сделал вид, что очень доволен. В то время как два друга были у кардинала, королева вызвала его к се- бе. Кардинал решил, что это отличный случай усилить рвение обоих своих защитников, доставив им возможность услышать изъявление благодарности от самой королевы. Он знаком предложил им последовать за собой. Д'Артаньян и Портос указали ему на свои запыленные и изодранные платья, но кардинал отрицательно покачал головой. - Ваши платья, - сказал он, - стоят больше, чем платья большинства придворных, которых вы встретите у королевы, потому что это ваш боевой наряд. Д'Артаньян и Портос повиновались. В многочисленной толпе придворных, окружавших в этот день Анну Австрийскую, царило шумное оживление, ибо как-никак одержаны были две победы: одна над испанцами, другая над народом. Бруселя удалось спокойно вывезти из Парижа, и в эту минуту он находился, вероятно, уже в Сен-Жер- менской тюрьме, а Бланмениль, которого арестовали одновременно с Брусе- лем, но без всякого шума и хлопот, был заключен в Венсенский замок. Коменж стоял перед королевой, расспрашивавшей его о подробностях экс- педиции. Все присутствующие внимательно слушали, как вдруг отворилась дверь и следом за кардиналом в залу вошли д'Артаньян и Портос. - Ваше величество, - сказал Коменж, подбегая к д'Артаньяну, - вот кто может все рассказать вам лучше, чем я, так как это мой спаситель. Если бы не он, я бы сейчас болтался в рыбачьих сетях где-нибудь около СенКлу, ибо меня хотели ни более ни менее, как бросить в реку. Рассказывайте, д'Артаньян, рассказывайте! С тех пор как д'Артаньян стал лейтенантом мушкетеров, ему не менее сотни раз приходилось бывать в одной комнате с королевой, но ни разу еще она с ним не заговорила. - Отчего же, сударь, оказав мне такую услугу, вы молчите? - сказала королева. - Ваше величество, - отвечал д'Артаньян, - я могу сказать только, что моя жизнь принадлежит вам и что я буду истинно счастлив в тот день, ког- да отдам ее за вас. - Я знаю это, сударь, знаю давно, - сказала Анна Австрийская. - Поэ- тому я рада, что могу публично выразить вам мое уважение и благодар- ность. - Позвольте мне, ваше величество, - сказал д'Артаньян, - часть их ус- тупить моему другу, как и я, - он сделал ударение на этих словах, - ста- рому мушкетеру полка Тревиля; он совершил чудеса храбрости. - Как зовут вашего друга? - спросила королева. - Как мушкетер, - сказал д'Артаньян, - он носил имя Портоса (королева вздрогнула), а настоящее его имя - кавалер дю Валлон. - Де Брасье де Пьерфон, - добавил Портос. - Этих имен слишком много, чтобы я могла запомнить их все; я буду помнить только первое, - милостиво сказала королева. Портос поклонился, а д'Артаньян отступил на два шага назад. В эту минуту доложили о прибытии коадъютора. Раздались возгласы удивления. Хотя в это самое утро коадъютор произ- носил в соборе проповедь, ни для кого не было тайной, что он сильно склоняется на сторону фрондеров. Поэтому Мазарини, попросив парижского архиепископа, чтобы его племянник выступил с проповедью, очевидно, имел намерение сыграть с г-ном де Рецем шуточку на итальянский манер, что всегда доставляло ему удовольствие. Действительно, едва выйдя из собора, коадъютор узнал о случившемся. Он, правда, поддерживал сношения с главарями Фронды, но не настолько, чтобы ему нельзя было отступить в случае, если бы двор предложил ему то, чего он добивался и к чему его звание коадъютора было только переходной ступенью. Г-н де Рец хотел стать архиепископом вместо своего дяди и кар- диналом, как Мазарини. От народной партии он вряд ли мог ожидать таких подлинно королевских милостей. Поэтому он отправился во дворец, чтобы поздравить королеву с победой при Лансе, решив действовать за или против двора, в зависимости от того, хорошо или плохо будут приняты его позд- равления. Итак, доложили о коадъюторе. Он вошел, и веселые придворные с жадным любопытством уставились на него, ожидая, что он скажет. У коадъютора одного было не меньше ума, чем у всех собравшихся здесь с целью посмеяться над ним. Его речь была так искусно составлена, что, несмотря на все желание присутствующих подтрунить над ней, им решительно не к чему было придраться. Закончил он выражением готовности, по мере своих слабых сил, служить ее величеству. Все время, пока коадъютор говорил, королева, казалось, с большим удо- вольствием слушала его приветствие, но когда оно закончилось выражением готовности служить ей, к чему вполне можно было придраться, Анна Австрийская обернулась, и шутливый взгляд, брошенный ею в сторону любим- цев, явился для них знаком, что она выдает коадъютора им на посмеяние. Тотчас же посыпались придворные шуточки. Ножан-Ботен, своего рода домаш- ний шут, воскликнул, что королева очень счастлива найти в такую минуту помощь в религии. Все расхохотались. Граф Вильруа сказал, что не понимает, чего еще можно опасаться, когда по одному знаку коадъютора на защиту двора против парламента и парижских горожан явится целая армия священников, церковных швейцаров и сторожей. Маршал де Ла Мельере выразил сожаление, что в случае, если бы дошло до рукопашного боя, господина коадъютора нельзя было бы узнать по крас- ной шляпе, как узнавали по белому перу на шляпе Генриха IV в битве при Иври. Гонди с видом спокойным и строгим принял на себя всю бурю смеха, ко- торую он мог сделать роковой для весельчаков. Затем королева спросила его, не имеет ли он еще что-нибудь прибавить к своей прекрасной речи. - Да, ваше величество, - ответил коадъютор, - я хочу попросить вас хорошенько подумать, прежде чем развязывать гражданскую войну в коро- левстве. Королева повернулась к нему спиной, и смех кругом возобновился. Коадъютор поклонился и вышел, бросив на кардинала, не сводившего с него глаз, один из тех взглядов, которые так хорошо понимают смертельные враги. Взгляд этот пронзил насквозь Мазарини; почувствовав, что это объявление войны, он схватил д'Артаньяна за руку и шепнул ему: - В случае надобности вы, конечно, узнаете этого человека, который только что вышел, не правда ли? - Да, монсеньер, - отвечал тот. Затем, в свою очередь, д'Артаньян обернулся к Портосу. - Черт возьми, - сказал он, - дело портится. Не люблю ссор между ду- ховными лицами. Гонди между тем шел по залам дворца, раздавая по пути благословения и чувствуя злую радость от того, что даже слуги его врагов преклоняют пе- ред ним колени. - О, - прошептал он, перешагнув порог дворца, - неблагодарный, веро- ломный и трусливый двор! Завтра ты у меня по-другому засмеешься. Вернувшись домой, коадъютор узнал от слуг, что его ожидает какой-то молодой человек. Он спросил, как зовут этого человека, и вздрогнул от радости, услышав имя Лувьера. Поспешно пройдя к себе в кабинет, он действительно застал там сына Бруселя, который после схватки с гренадерами был весь в крови и до сих пор не мог прийти в себя от ярости. Единственная мера предосторожности, которую он принял, идя в архиепископский дом, заключалась в том, что он оставил свое ружье у одного из друзей. Коадъютор подошел к нему и протянул ему руку. Молодой человек взгля- нул на него так, словно хотел прочесть в его душе. - Дорогой господин Лувьер, - сказал коадъютор, - поверьте, что я при- нимаю действительное участие в постигшей вас беде. - Это правда? Вы говорите серьезно? - спросил Лувьер. - От чистого сердца, - отвечал Гонди. - В таком случае, монсеньер, пора перейти от слов к делу: монсеньер, если вы пожелаете, через три дня мой отец будет выпущен из тюрьмы, а че- рез полгода вы будете кардиналом. Коадъютор вздрогнул. - Будем говорить прямо, - продолжал Лувьер, - и откроем наши карты. Из одного лишь христианского милосердия не раздают в течение полугода тридцать тысяч экю милостыни, как это сделали вы: это было бы уж черес- чур бескорыстно. Вы честолюбивы, и это понятно: вы человек выдающийся и знаете себе цену. Что касается меня, то я ненавижу двор и в настоящую минуту желаю одного - отомстить. Поднимите духовенство и народ, которые в ваших руках, а я подниму парламент и буржуазию. С этими четырьмя сти- хиями мы в неделю овладеем Парижем, и тогда, поверьте мне, господин ко- адъютор, двор из страха сделает то, чего не хочет сделать теперь по доб- рой воле. Коадъютор, в свою очередь, пристально посмотрел на Лувьера. - Но, господин Лувьер, ведь это значит, что вы просто-напросто пред- лагаете мне затеять гражданскую войну? - Вы сами подготовляете ее уже давно, монсеньер, и случай для вас только кстати. - Хорошо, - сказал коадъютор, - но вы понимаете, что над этим еще на- до хорошенько подумать? - Сколько часов требуется вам для этого? - Двенадцать часов, сударь. Это не слишком много. - Сейчас полдень; в полночь я буду у вас. - Если меня еще не будет дома, подождите. - Отлично. До полуночи, монсеньер. - До полуночи, дорогой господин Лувьер. Оставшись один, Гонди вызвал к себе всех приходских священников, с которыми был знаком лично. Через дна часа у него собралось тридцать свя- щенников из самых многолюдных, а следовательно, и самых беспокойных при- ходов Парижа. Гонди рассказал им о нанесенном ему в Пале-Рояле оскорбле- нии и передал им все шутки, которые позволили себе Ботен, граф де Вильруа и маршал дела Мельере. Священники спросили его, что им надлежит делать. - Это просто, - сказал коадъютор. - Вы, как духовный отец, имеете влияние на ваших прихожан. Искорените в них этот несчастный предрассудок - страх и почтение к королевской власти; доказывайте вашей пастве, что королева - тиран, и повторяйте это до тех пор, пока не убедите их, что все беды Франции происходят из-за Мазарини, ее соблазнителя и любовника. Принимайтесь за дело сегодня же, немедленно и через три дня сообщите мне результаты. Впрочем, если кто-нибудь из вас может дать мне хороший со- вет, то пусть останется, я с удовольствием послушаю. Остались три священника: приходов Сен-Мерри, св. Сульпиция и св. Евс- тафия. Остальные удалились. - Значит, вы думаете оказать мне более существенную помощь, чем ваши собратья? - спросил Гонди у оставшихся. - Мы надеемся, - отвечали те. - Хорошо, господин кюре Сен-Мерри, начинайте вы. - Монсеньер, в моем квартале проживает один человек, который может быть вам весьма полезен. - Кто такой? - Торговец с улицы Менял, имеющий огромное влияние на мелких торгов- цев своего квартала. - Как его зовут? - Планше. Недель шесть тому назад он один устроил целый бунт, а затем исчез, так как его искали, чтобы повесить. - И вы его отыщете? - Надеюсь; я не думаю, чтобы его схватили. Я духовник его жены, и ес- ли она знает, где он, то и я узнаю. - Хорошо, господин кюре, поищите этого человека, и если найдете, при- ведите ко мне. - В котором часу, монсеньер? - В шесть часов вам удобно? - Мы будем у вас в шесть часов, монсеньер. - Идите же, дорогой кюре, идите, и да поможет вам бог. Кюре вышел. - А вы что скажете? - обратился Гонди к кюре св. Сульпиция. - Я, монсеньер, - отвечал тот, - знаю человека, который оказал большие услуги одному очень популярному вельможе; из него выйдет отлич- ный предводитель бунтовщиков, и я могу его вам представить. - Как зовут этого человека? - Граф Рошфор. - Я тоже знаю его. К несчастью, его нет в Париже. - Монсеньер, он живет в Париже, на улице Кассет. - С каких пор? - Уже три дня. - Почему он не явился ко мне? - Ему сказали... простите, монсеньер... - Заранее прощаю, говорите. - Ему сказали, что вы собираетесь принять сторону двора. Гонди закусил губу. - Его обманули, - сказал он. - Приведите его ко мне в восемь часов, господин кюре, и да благословит вас бог, как и я вас благословляю. Второй кюре вышел. - Теперь ваша очередь, - сказал коадъютор, обращаясь к последнему ос- тавшемуся. - Вы также можете мне предложить что-нибудь вроде того, что предложили только что вышедшие? - Нечто лучшее, монсеньер. - Ого! Не слишком ли вы много на себя берете? Один предложил мне куп- ца, другой графа; уж не предложите ли вы мне принца? - Я вам предложу нищего, монсеньер. - А, понимаю, - произнес Гонди, подумав. - Вы правы, господин кюре; нищего, который поднял бы весь легион бедняков со всех перекрестков Па- рижа и заставил бы их кричать на всю Францию, что это Мазарини довел их до сумы. - Именно такой человек у меня есть, - Браво. Кто же это такой? - Простой нищий, как я уже вам сказал, монсеньер, который просит ми- лостыню и подает святую воду на ступенях церкви святого Евстафия уже лет шесть. - И вы говорите, что он пользуется большим влиянием среди своих соб- ратьев? - Известно ли монсеньеру, что нищие тоже имеют свою организацию, что это нечто вроде союза неимущих против имущих, союза, в который каждый вносит свою долю и который имеет своего главу? - Да, я уже кое-что слыхал об этом, - сказал коадъютор. - Так вот, человек, которого я вам предлагаю, - главный старшина ни- щих. - А что вызнаете о нем? - Ничего, монсеньер; мне только кажется, что его терзают угрызения совести. - Почему вы так думаете? - Двадцать восьмого числа каждого месяца он просит меня отслужить мессу за упокой одной особы, умершей насильственной смертью. Я еще вчера служил такую обедню. - Как его зовут? - Майяр. Но я думаю, что это не настоящее его имя, - Могли бы мы сейчас застать его на месте? - Без сомнения. - Так пойдемте посмотрим на вашего нищего, господин кюре; и если он таков, как вы говорите, то действительно именно вы нашли для нас настоя- щее сокровище. Гонди переоделся в светское платье, надел широкополую мягкую шляпу с красным пером, опоясался шпагой, прицепил шпоры к сапогам, завернулся в широкий плащ и последовал за кюре. Коадъютор и его спутники прошли по улицам, ведущим из архиепископско- го дворца к церкви св. Евстафия, внимательно изучая настроение народа. Народ был явно возбужден, но, подобно рою взбудораженных пчел, не знал, что надо делать. Ясно было, что если у него не окажется главарей, дело так и закончится одним лишь ропотом. Когда они пришли на улицу Прувер, кюре указал рукой на церковную па- перть. - Вот, - сказал он, - этот человек; он на своем месте, Гонди посмотрел в указанную сторону и увидел нищего, сидевшего на стуле; возле него стояло небольшое ведро, а в руках он держал кропило. - Что, он по особому праву сидит здесь? - спросил Гонди. - Нет, монсеньер, - отвечал кюре, - он купил у своего предшественника место подателя святой воды. - Купил? - Да, эти места продаются; он, кажется, заплатил за свое сто писто- лей. - Значит, этот плут богат? - Некоторые из них, умирая, оставляют тысяч двадцать или тридцать ливров, иногда даже больше. - Гм! - произнес со смехом Гонди. - А я и не знал, что, раздавая ми- лостыню, так хорошо помещаю свои деньги. Они подошли к паперти; когда кюре и коадъютор вступили на первую сту- пень церковной лестницы, нищий встал и протянул свое кропило. Это был человек лет шестидесяти пяти - семидесяти, небольшого роста, довольно плотный, с седыми волосами и хищным выражением глаз. На лице его словно отражалась борьба противоположных начал: дурных устремлений, сдерживаемых усилием воли или же раскаянием. Увидев сопровождавшего кюре шевалье, он слегка вздрогнул и посмотрел на него с удивлением. Кюре и коадъютор прикоснулись к кропилу концами пальцев и перекрести- лись; коадъютор бросил серебряную монету в шляпу нищего, лежавшую на земле. - Майяр, - сказал кюре, - мы пришли с этим господином, чтобы погово- рить с вами - Со мной? - произнес нищий. - Слишком много чести для бедняка, пода- ющего святую воду. В голосе нищего слышалась ирония, которой он не мог скрыть и которая удивила коадъютора. - Да, - продолжал кюре, видимо привыкший к такому тону, - да, нам хо- телось узнать, что вы думаете о сегодняшних событиях и что вы слышали о них от входивших и выходивших из церкви. Нищий покачал головой. - События очень печальные, господин кюре, и, как всегда, они падут на голову бедного народа. Что же касается разговоров, то все выражают неу- довольствие, все жалуются; но сказать "все" - значит" в сущности, ска- зать "никто". - Объяснитесь, мой друг, - сказал Гонди. - Я хочу сказать, что все эти жалобы, проклятия могут вызвать только бурю и молнии, но гром не грянет, пока не найдется предводитель, который бы направил его. - Друг мой, - сказал Гонди, - вы мне кажетесь человеком очень сметли- вым; не возьметесь ли вы принять участие в маленькой гражданской войне, если она вдруг разразится, и не окажете ли вы помощь такому предводите- лю, если он сыщется, вашей личной властью и влиянием, которые вы приоб- рели над своими товарищами? - Да, сударь, но только с тем условием, что эта война будет одобрена церковью и, следовательно, приведет меня к цели, которой я добиваюсь, то есть к отпущению грехов. - Эту войну церковь не только одобряет, но и будет руководить ею. Что же касается отпущения грехов, то у нас есть парижский архиепископ, имею- щий большие полномочия от римской курии, есть даже коадъютор, наделенный правом давать полную индульгенцию; мы вас ему представим. - Не забудьте, Майяр, - сказал кюре, - что это я рекомендовал вас господину, который очень могуществен и которому я в некотором роде за вас поручился. - Я знаю, господин кюре, - отвечал нищий, - что вы всегда были добры ко мне; поэтому я приложу все старания, чтобы услужить вам. - Вы думаете, что ваша власть над товарищами действительно так вели- ка, как сказал мне господин кюре? - Я думаю, что они питают ко мне известное уважение, - сказал нищий не без гордости, - и что они не только сделают все, что я им прикажу, но и последуют за мной всюду. - И вы можете поручиться мне за пятьдесят человек, ничем не занятых, горячих и с такими мощными глотками, что когда они начнут орать: "Долой Мазарини!", стены Пале-Рояля падут, как пали некогда стены Иерихона? - Я думаю, - сказал нищий, - что мне можно поручить дело потруднее и посерьезнее этого. - А, - произнес Гонди, - значит, вы беретесь устроить за одну ночь десяток баррикад? - Я берусь устроить пятьдесят и защищать их, если нужно будет. - Черт возьми! - воскликнул Гонди. - Вы говорите с уверенностью, ко- торая меня радует, и так как господин кюре мне ручается за вас... - Да, ручаюсь, - подтвердил кюре. - В этом мешке пятьсот пистолей золотом; распоряжайтесь ими по своему усмотрению, а мне скажите, где вас можно встретить сегодня в десять ча- сов вечера. - Для этого надо выбрать какой-нибудь возвышенный пункт, чтобы сиг- нал, данный с него, увидели бы во всех кварталах Парижа. - Хотите, я предупрежу викария церкви святого Иакова? Он проведет вас в одну из комнат башни, - предложил кюре. - Отлично, - сказал нищий. - Итак, - произнес коадъютор, - сегодня в десять часов вечера, и, ес- ли я останусь вами доволен, вы получите второй мешок с пятьюстами писто- лей. Глаза нищего засверкали от жадности, которую он постарался скрыть. - Сегодня вечером, сударь, - отвечал он, - все будет готово. Он отнес свой стул в церковь, поставил рядом с ним ведро, положил кропило, окропил себя святой водой из каменной чаши, словно не доверяя той, что была у него в ведре, и вышел из церкви. II БАШНЯ СВ. ИАКОВА До шести часов коадъютор побывал везде, где ему надо было, и возвра- тился в архиепископский дворец. Ровно в шесть ему доложили о кюре прихода СенМерри. - Просите, - сказал коадъютор. Вошел кюре в сопровождении Планше. - Монсеньер, - сказал кюре, - вот тот, о ком я имел честь говорить вам. Планше поклонился с видом человека, привыкшего бывать в хороших до- мах. - Вы хотите послужить делу народа? - спросил его Гоцли. - О, конечно, - отвечал Планше, - я фрондер в душе. Монсеньер не зна- ет, что я уже приговорен к повешению. - За что? - Я отбил у слуг Мазарини одного знатного господина, которого они везли обратно в Бастилию, где он просидел уже пять лет. - Как его зовут? - Монсеньер хорошо знает его: это граф Рошфор. - Ах, в самом деле, - сказал коадъютор, - я слышал об этой истории. Мне говорили, что вы взбунтовали целый квартал. - Да, почти что так, - самодовольно произнес Планше. - Ваше занятие? - Кондитер с улицы Менял. - Объясните мне, как, при таком мирном занятии, у вас возникли такие воинственные наклонности? - А почему вы, монсеньер, будучи духовным лицом, принимаете меня со шпагой на бедре и шпорами на сапогах? - Недурной ответ, - произнес Гонди со смехом. - Но знаете ли, у меня, несмотря на мою рясу, всегда были воинственные наклонности. - А я, монсеньер, прежде чем стать кондитером, прослужил три года сержантом в Пьемонтском полку, а прежде чем прослужить три года в Пьемонтском полку, был полтора года слугой у господина д'Артаньяна. - У лейтенанта мушкетеров? - спросил Гонди. - У него самого, монсеньер. - Но, говорят, он ярый мазаринист? - Гм, - промычал Планше. - Что вы хотите сказать? - Ничего, монсеньер. Господин д'Артаньян состоит на службе, и его де- ло защищать Мазарини, который ему платит, а наше дело, дело горожан, на- падать на Мазарини, который нас грабит. - Вы сметливый малый, мой друг. Могу ли я на вас рассчитывать? - Кажется, - отвечал Планше, - господин кюре уже поручился вам за ме- ня. - Это верно, но я предпочитаю, чтобы вы сами подтвердили это. - Вы можете рассчитывать на меня, монсеньер, если только речь идет о том, чтобы произвести смуту в городе. - Именно о том. Сколько человек можете вы набрать за ночь? - Двести мушкетов и пятьсот алебард. - Если в каждом квартале найдется человек, который сделает то же са- мое, завтра у нас будет настоящее войско. - Без сомнения. - Согласны вы повиноваться графу Рошфору? - Я пойду за ним хоть в ад, - говорю без шуток, так как считаю его способным туда отправиться. - Браво! - По какому признаку можно будет отличить друзей от врагов? - Каждый фрондер прикрепит к шляпе соломенный жгут. - Отлично. Приказывайте. - Нужны вам деньги? - Деньги никогда не мешают, монсеньер. Если их нет, то можно обой- тись, а если они есть, то дело пойдет от этого быстрее и лучше. Гонди подошел к сундуку и достал из него мешок. - Вот пятьсот пистолей - сказал он. - Если дело пойдет хорошо, завтра можете получить такую же сумму? - Я дам вам, монсеньер, подробный отчет в расходах, - сказал Планше, взвесив мешок на руке. - Хорошо. Поручаю вам кардинала. - Будьте покойны, он в надежных руках. Планше вышел. Кюре с минуту задержался, - Вы довольны, монсеньер? - спросил он. - Да, этот человек показался мне дельным малым. - Он сделает больше, чем обещал. - Тем лучше. Кюре догнал Планше, который ждал его на лестнице. Через десять минут доложили о кюре св. Сульпиция. Едва дверь отворилась, как в кабинет Гонди вбежал граф Рошфор. - Вот и вы, дорогой граф! - воскликнул коадъютор, протягивая руку. - Итак, вы решились наконец, монсеньер? - спросил Рошфор. - Я решился давно, - отвечал Гонди. - Хорошо. Не будем тратить слов. Вы сказали, и я вам верю Итак, мы устроим Мазарини бал. - Да... я надеюсь. - А когда начнутся танцы? - Приглашения разосланы на эту ночь, - сказал коадъютор, - но скрипки заиграют только завтра утром. - Вы можете рассчитывать на меня и на пятьдесят солдат, которых мне обещал шевалье д'Юмьер на случай, если они понадобятся. - Пятьдесят солдат! - Да. Он набирает рекрутов и одолжил мне их; на тот случай, если по окончании праздника среди них окажется нехватка, я обязался поставить недостающее количество. - Отлично, дорогой Рошфор; но это еще не все. - Что же еще? - спросил Рошфор, улыбаясь. - Куда вы дели герцога Бофора? - Он в Вандоме и ждет от меня письма, чтобы возвратиться в Париж. - Напишите ему, что уже можно. - Значит, вы уверены, что все пойдет хорошо? - Да, но пусть он спешит, ибо, как только парижане взбунтуются, у нас явятся, вместо одного, десять принцев, которые пожелают стать во главе движения. Если он опоздает, место может оказаться занятым. - Могу я говорить от вашего имени? - Да. Конечно. - Могу я ему сказать, чтобы он на вас рассчитывал? - Несомненно. - И вы передадите ему полную власть? - Да, в делах военных, что же касается политики... - Все знают, что он в ней не силен. - Пусть он предоставит мне самому добиваться кардинальской шляпы. - Вам ее хочется иметь? - Раз я уже вынужден носить шляпу, фасон которой мне не к лицу, - сказал Гонди, - то я желаю, по крайней мере, чтобы она была красная. - О вкусах и цветах не спорят, - произнес Рошфор со смехом. - Ручаюсь вам за его согласие. - Вы напишете ему сегодня вечером? - Да, но я лучше пошлю гонца. - Через сколько дней он может явиться? - Через пять. - Пусть явится. Он найдет большие перемены. - Желал бы я этого. - Ручаюсь вам! - Итак? - Идите соберите ваших пятьдесят человек и будьте готовы. - К чему? - Ко всему. - Какой у нас условный знак? - Соломенный жгут на шляпе. - Хорошо. До свиданья, монсеньер. - До свиданья, дорогой граф. - А, Мазарини, Мазарини, - повторял Рошфор, уводя с собой кюре, кото- рому не удалось вставить в разговор ни одного слова, - ты увидишь те- перь, так ли я стар, чтобы не годиться для дела! Было половина десятого, и коадъютору требовалось не меньше получаса, чтобы дойти от архиепископского дома до башни св. Иакова. Подходя к ней, коадъютор заметил в одном из самых верхних окон свет. - Хорошо, - сказал он, - наш старшина нищих на своем месте, Коадъютор постучал в дверь. Ему отворил сам викарий; со свечой в руке он проводил его на верх башни. Здесь викарий указал ему на маленькую дверь, поставил свечу в угол и спустился вниз. Хотя в двери торчал ключ, тем не менее Гонди постучал. - Войдите, - послышался из-за двери голос нищего. Гонди вошел. Податель святой воды из церкви св. Евстафия ожидал его, лежа на каком-то убогом одре. При виде коадъютора он встал. Пробило десять часов. - Ну что, - спросил Гонди, - ты сдержал слово? - Не совсем, - отвечал нищий. - Как так? - Вы просили у меня пятьдесят человек, не правда ли? - Да, и что же? - Я доставлю вам две тысячи. - Ты не хвастаешь? - Угодно вам доказательство? - Да. В комнате горели три свечи: одна на окне, выходившем на Старый город, другая на окне, обращенном к Пале-Роялю, а третья на окне, выходившем на улицу Сен-Дени. Нищий молча погасил, одну за другой, все три свечи. Коадъютор очутился во мраке, так как комната освещалась теперь только неверным светом луны, которая проглядывала сквозь густые темные облака, серебря их края. - Что ты сделал? - спросил коадъютор. - Я дал сигнал. - Какой сигнал? - Сигнал строить баррикады. - Ага! - Когда вы выйдете отсюда, вы увидите моих людей за работой. Смотрите только будьте осторожны, чтобы не сломать себе ногу, споткнувшись о про- тянутую через улицу цепь, или не провалиться в какую-нибудь яму. - Хорошо. Вот тебе еще столько, сколько ты уже получил. Теперь помни, что ты предводитель и не напейся. - Уже двадцать лет я не пью ничего, кроме воды. Нищий взял мешок с деньгами, и коадъютор услышал, как он тут же начал перебирать и пересыпать золотые монеты. - А, - произнес Гонди, - ты, кажется, порядочный скряга и сребролю- бец. Нищий вздохнул и бросил мешок. - Неужели, - воскликнул он, - я всегда останусь таким же, как был, и не избавлюсь от моей страсти? О, горе! О, суета! - Ты все-таки возьмешь эти деньги? - Да, но я клянусь употребить все, что останется, на 'добрые дела. Лицо его было бледно и искажено, словно он выдерживал какую-то внут- реннюю борьбу. - Странный человек, - прошептал Гонди. Он взял шляпу и направился к выходу, как вдруг заметил, что нищий за- городил ему дорогу. Первой мыслью коадъютора было, что нищий что-то замыслил против него, но тот упал на колени и с мольбой протянул к нему руки. - Монсеньер, - воскликнул нищий, - прежде чем уйти отсюда, дайте мне благословение, умоляю вас! - Монсеньер? - повторил Гонди. - Мой друг, ты, кажется, принимаешь меня за кого-то другого. - Нет, монсеньер, я принимаю вас за того, кто вы на самом деле, за господина коадъютора; я узнал вас с первого взгляда. Гонди улыбнулся. - Ты просишь у меня благословения? - сказал он, - Да, я нуждаюсь в нем. В тоне, которым нищий произнес эти слова, слышалась такая униженная мольба, такое глубокое раскаяние, что Гонди тотчас же протянул руку и дал просимое благословение со всею искренностью, на какую был способен. - Теперь, - сказал он, - между нами установилась невидимая связь. Я благословил тебя, и ты стал для меня священным, как и я для тебя. Расс- кажи мне, не совершил ли ты какого-нибудь преступления против человечес- ких законов, от которых я мог бы тебя защитить? Нищий покачал головой. - Преступленье, совершенное мною, монсеньер, не предусмотрено челове- ческими законами, и вы можете освободить меня от кары за него только частыми благословениями. - Будь откровеннее, - сказал коадъютор, - ведь ты не всегда занимался этим ремеслом? - Нет, монсеньер, я занимаюсь им только шесть лет. - А прежде где ты был? - В Бастилии. - А до Бастилии? - Я скажу вам это тогда, монсеньер, когда вы будете исповедовать ме- ня. - Хорошо. В какой бы час дня или ночи ты ни позвал меня, помни, я всегда готов дать тебе отпущение. - Благодарю вас, монсеньер, - глухо сказал нищий, - но я еще не готов к принятию его. - Хорошо. Пусть так. Прощай же. Коадъютор взял свечу, спустился с лестницы и вышел в задумчивости. III БУНТ Было около одиннадцати часов вечера. Гонди не прошел и ста шагов по улицам Парижа, как заметил, что вокруг происходит что-то необычайное. Казалось, весь город населен был фантастическими существами: какие-то молчаливые тени разбирали мостовую, другие подвозили и опрокидывали по- возки, третья рыли канавы, в которые могли провалиться целые отряды всадников. Все эти таинственные личности озабоченно и деловито сновали взад и вперед, подобно демонам, занятым какой-то неведомой работой. Это нищие из Двора Чудес, агенты подателя святой воды с паперти св. Евста- фия, готовили на завтра баррикады. Гонди не без страха смотрел на этих темных людей, этих ночных работ- ников, и задавал себе вопрос: в состоянии ли он будет потом снова заг- нать их в трущобы, откуда сам их вызвал? Когда кто-нибудь из них прибли- жался к нему, ему хотелось перекреститься. Он дошел до улицы Сент-Оноре, потом свернул в Железные ряды. Здесь было по-другому. Торговцы перебегали от одной лавки к другой. Двери и ставни, как будто запертые, на деле были только прикрыты и часто отворя- лись, чтобы впустить или выпустить какого-нибудь человека с таинственной ношей. Это торговцы, имевшие оружие, раздавали его безоружным. Особенно обращал на себя внимание один человек, который переходил от двери к двери, сгибаясь под тяжестью целой груды шпаг, мушкетов и друго- го оружия, которое он раздавал на завтра. Фонарь осветил его, и ко- адъютор узнал Планше. Затем коадъютор вышел по Монетной улице на набережную. Группы горожан в черных и серых плащах, - в зависимости от принадлежности к высшей или низшей буржуазии, - стояли неподвижно. Изредка кто-нибудь переходил от одной группы к другой. Все эти черные и серые плащи сзади приподнимались от скрытых под ними шпаг, а спереди от дул мушкетов и аркебуз. Дойдя до Нового моста, коадъютор увидел, что мост охраняется карау- лом; здесь к нему подошел какой-то человек. - Кто вы? - спросил этот человек. - Не похоже, чтобы вы были из на- ших. - Это вам так кажется оттого, что вы не узнаете своих друзей, дорогой господин Лувьер, - отвечал коадъютор, приподымая шляпу. Лувьер узнал его и поклонился. Продолжая свой путь, коадъютор прошел до Нельской башни. Здесь он увидел целую вереницу людей, пробиравшихся вдоль стен. Можно было поду- мать, что это процессия призраков, так как все они были закутаны в белью плащи. Достигнув одного пункта, эти призраки один за другим внезапно ис- чезали, словно сквозь землю проваливались. Притаившись в углу, Гонди ви- дел, как исчезли таким способом все, кроме последнего. Этот последний осмотрелся кругом, видимо с целью убедиться в том, что за ним и его товарищами никто не следит, и, несмотря на темноту, заметил Гонди. Он подошел и приставил пистолет ему к горлу. - Ну, ну, господин Рошфор! - смеясь, сказал коадъютор. - Не следует шутить с огнестрельным оружием. Рошфор узнал голос. - Ах, это вы, монсеньер? - воскликнул он. - Да, собственной персоной. Но скажите, каких это людей отправили вы в преисподнюю? - Это мои пятьдесят рекрутов от шевалье д'Юмьера, что должны были поступить в легкую кавалерию; вместо мундиров они получили белые плащи. - Куда же вы пробираетесь? - К одному моему другу, скульптору; мы спускаемся в люк, через кото- рый к нему доставляют мрамор. - Очень хорошо, - сказал. Гонди. Они обменялись рукопожатием, потом Рошфор тоже спустился в люк и плотно притворил его за собой. Коадъютор возвратился домой. Был второй час ночи. Он открыл окно и стал прислушиваться. По всему городу слышался какой-то странный, непонятный шум; чувство- валось, что в темных улицах происходит что-то необычайное и жуткое. Из- редка слышался словно рев приближающейся бури или мощного прибоя. Но все было смутно, неясно и не находило разумного объяснения: звуки эти похо- дили на подземный гул, предшествующий землетрясению. Приготовления к восстанию длились всю ночь. Проснувшись на другое ут- ро, Париж вздрог